Луна во второй четверти

— То-то Федор так Катерину ненавидел!

— Иван тоже ненавидел.

— Здрасьте вам! Он же ради нее невинного человека убил!

— Все равно. И ненавидел… И любил… Наверняка она клялась и божилась, что не виновата, что это не она, но он не сумел ей поверить… Да и на кого еще он мог подумать?

— Ага, — флегматично кивнул Пудик, — теперь-то все наоборот — он сидит, а она его, значит, ждет. Только я так думаю, его скоро выпустят. Постановят, что в порядке самозащиты. Поскольку этот Бердников сумасшедший серебряными пулями мирных туристов мочил.

Варвара задумалась:

— Вот выпустят его, она его дождется, переберутся в Чупу. Хотя бы на зиму. Катерина давно мечтала о стиральной машине…

— И станут они жить-поживать, да добра наживать, — поведал Пудик, — Все потому что оборотней не бывает!

— Да ты что, Сашка? — удивилась Варвара, — да ты ж сам видел!

— Ничего я не видел, — отрезал Пудик, — маньяк был этот ваш Меланюк. Маньяк-убийца! У него в полнолуние крыша ехала, вот и все. И тогда, восемь лет назад — приехал сюда и слетел с катушек. Север на него так действовал, говорю вам. Сам-то не помнил ничего — про то, как их зубами рвал. Бывает такая механика.

Варвара помолчала.

— Не знаю. Если сначала и не помнил, то вспомнил. Ведь пытался нас спасти. Когда все о себе понял… Хотел, чтобы мы немедленно уехали оттуда, пока он не… А тогда, у причала… видимо, почувствовал, что на него накатывает. Отослал от себя. Я думаю, в какой-то степени… он был рад, что все кончилось.

Артем досадливо покрутил головой.

— Так он становился волком или нет? На самом деле?

— Как Вадим тогда говорил — ликантропия? Мы этого теперь никогда не узнаем. Да и какая разница?

— Он и Вадима убил, так выходит? — напирал Артем, — не верю!

— Да что ты, как Станиславский. Не верю, не верю… А кто его убил, по-твоему?

— Они, — рассудительно заметил Пудик, — понятное дело, все на Бердникова списали. Одно убийство, два — какая разница? Да и тому уже все равно было, бедняге. Только есть у меня сомнение. Не убивал Бердников Вадьку. Зачем? Он, типа, тоже по натуре не убийца. Мономания у него была — он Меланюка пас, а до Вадьки ему и дела не было. Да еще вот так — камнем по голове, да притопить… Не та психология.

— Такой ты у нас великий психолог!

— Да, — необидчиво подтвердил Пудик, — такой психолог.

— Это все-таки Меланюк, Темка. Может, Вадим тогда, перед рассветом, увидел что-то. Вот он и избавился от свидетеля.

— Ты бы видела его лицо, когда мы нашли Вадима! — упорствовал Артем, — Так сыграть невозможно!

— Может, он вообще не помнил, как убивал! Когда был ну, волком…

— Волки, как правило, не бьют камнем по затылку. Нет у них такой продвинутой привычки. И воды боятся.

Они молча посмотрели друг на друга. Пудик, нахмурившись, надвинул на лоб неразлучную шапчонку. Потом сказал:

— А! Понял!

— Ты тоже? — печально спросил Артем.

Они, словно по команде, повернулись к боковой полке. Поезд чуть замедлил ход — по лицам проносились полосы, отброшенные тусклыми фонарями, лес расступился, на мокром косогоре выплыла из тьмы залитая дождем бревенчатая постройка, выплыла и пропала. В ряду темных окон одно было завешено розовой занавеской и мягко светилось.

И тут люди живут, — ни с того ни сего подумала Варвара.

— Вы чего, мальчики?

— Ничего, — пожал плечами Пудик, — ты это… посиди тут, ладно?

Анджей не спал. Сидел на своей полке, молча смотрел на них.

Пудик тоже смотрел на него, прищурив и без того узкие глаза.

Потом сказал:

— Выйдем.

В тамбуре было сыро и грязно. Дверь лязгала при каждом толчке. Из туалета воняло хлоркой.

Анджей засунул руки в карманы, привалился к стенке.

— Ну что?

— Ты сказал, он часы у тебя одолжил? Механические?

— Ну да, — спокойно подтвердил Анджей.

— У него были часы на руке, Анджей. Его часы, на батарейках.

— Он сравнить хотел, — пояснил Анджей, — мол, одни должны обязательно остановиться. Вы чего?

— Чью ты майку принес тогда? Свою? То-то бедный пес не понимал, чего от него хотят…

Анджей молчал.

— Отправил тебя обратно? Еще чего! Наоборот — решил, наверное, что ты, наконец-то взялся за ум и все наладится. Вы были вдвоем, вышли вместе и пошли вместе, иначе он бы не подпустил никого сзади. Он же знал, что тут чужак бродит. На посторонний шум он бы сразу обернулся. Так, Сашка?

— Типа, да, — неохотно согласился Пудик.

— Он, должно быть, велел тебе стоять рядом, а сам стал вынимать оборудование из рюкзака. Тогда ты его и ударил. На поляне, там все хорошо просматривалось, и он расслабился. Тогда ты часы и потерял. Когда оттаскивал его.

— Слишком долго шарить в траве, — пояснил Анджей, — времени не было. Чертова рамка! Если бы вы мне не сунули эту рамку, в жизни бы не нашли. Не понимаю, как оно вышло…

— Да просто потому, что мы не знали, а ты знал. Вот и все. Но зачем, Анджей, зачем?

Анджей молчал.

Холодные путевые огни косо прошли по его лицу.

— Все равно вы ничего не докажете, — сказал, наконец, он.

— Верно, не докажем… но — зачем?

— Ты, Темочка, никогда не знал, что это такое, жить впятером в одной комнате… Папаша — алкаш, хуже того Федора… Трамвай его зарезал в восемьдесят пятом, мать бутылки по помойкам собирала… Что такое сутками не жрать, ты не знал? А брата олигофрена у тебя не было, не удружили родители?

— А Вадим-то тут причем?

— Вадька, паскуда, на своем химфаке химичил… Зарабатывал на уфологию. Дурь они гнали, а толкать кому? Сами разве будут подставляться, чистоплюи поганые? Они ж выше этого, они ради дела! А денежки-то нужны — на все эти тонкие материи. Генератор, мать его, Кенига, осциллограф, камера… все бабок стоит. Я и толкал. Свой процент имел, понятное дело, но и Вадька, сволочь вот так меня держал… Короче, толкнул я партию, а бабки растратил… красиво пожить захотел… Он и взял меня в оборот — мол, будешь на меня пахать, шестерить будешь. Вот я тюки с пробирками за ним и таскал по нашей необъятной родине. А потом поприжали их там, кого замели, кто затаился. Вадька отмазался как-то. Ну и я. Пронесло. Но деваться-то все равно некуда — если б я хоть пикнул, они бы мне такое устроили… они ж там как секта, один за всех, все за одного! А тут Лерке, дуре, волк примерещился… я и подумал — хоть бы Вадьку этот волк задрал к чертям собачьим! А потом и осенило меня — зачем волк? Я и сам могу… Вот она, свобода… И все в расчете! Никто никому не должен.

— Понятно, — брезгливо произнес Артем.

— Что тебе понятно, ты, сыночек маменькин? Пудик, вон, качок люберецкий, за братаном своим хвостом ходил, тронуть шпана боялась, а меня братан по пьяни… — он замолчал, горько махнул рукой.

Поезд вновь покачнулся и встал. Железная дверь с грохотом приоткрылась. За ней освещенный одиноким фонарем виднелся бревенчатый вокзал и мокрый, залитый дождем перрон.

— Лоухи, — сказал Артем. — Стоянка две минуты.

— Двух минут мне хватит, — сказал Анджей, — Адье, панове.

Он спрыгнул со ступеньки, поднял воротник куртки и, не оглядываясь, ушел в ночь.

Поезд вновь тяжко вздохнул, страгиваясь с места.

— Это вы, мальчики? — Варвара сидела на полке, зябко кутаясь в куртку, — а где Анджей?

— А он решил тут сойти, — пожал плечами Пудик, — говорит, понравилось ему тут. Мол, трудности, романтика…

Варвара настороженно всматривалась в его непроницаемое лицо.

— Я… не понимаю. Почему вы ничего не хотите сказать? Темка!

— Ну, это такое дело, — осторожно проговорил Артем, покосившись на Леру.

Та, по-прежнему не открывая глаз, проговорила:

— Он убил его, знаю.

— Ты знала? — уставился на нее Артем.

Та распахнула глаза. Они были темными и ничего не выражали. Как два пустых колодца.

— Знала. Но боялась сказать. Он бы и меня… Сначала его, потом — меня.

— Типа того, — осторожно согласился Пудик, — Шерстобитов, конечно, тоже урод был, но ведь жалко…

— Шерстобитов? — переспросила Лера, — причем тут Шерстобитов?

— Как это — причем? Ты ж сама только что…

— Анджея этот убил. Там, в лесу. Подстерег и убил. Этот… страшный… это же не Анджей… не он. Этот другой. Только притворился Анджеем. И когда вернулся… Я сразу поняла — руки. Вы заметили?

— Что? — недоуменно спросил Пудик, — кровь? Не, не могло так быть. Он же в воду его оттащил, да еще держал. В вараку эту.

— Какая кровь? У него же по шесть пальцев на руках было!

Пудик недоуменно обернулся к Варваре.

— Что за фигня? Мать, ты видела? Шесть пальцев?

Варвара молча помотала головой.

— Никто не видел, — с расстановкой произнес Пудик.

— А вы смотрели?

— Ну, типа… Зачем? Никто ж ни с того ни с сего разглядывать не будет…

— Лера, — нерешительно проговорил Артем, — ну, пожалуйста, успокойся. Лерочка…

Он робко прикоснулся к ее плечу. Та резко отпрянула, точно ее обожгло.

— Не прикасайся ко мне! — пронзительно выкрикнула она, — ты тоже, да? видеть тебя не могу!

Она отвернулась к стенке, плечи ее мелко тряслись.

Бедный, бедный Темка, подумала Варвара.

— Это… да… — уныло пробормотал Пудик, — концептуальный переворот. Культурный шок. И как теперь узнаешь? Ушел он…

— Да не было ничего, — твердо сказала Варвара.

Поезд вновь тряхнуло. Пронеслась вдали деревенька жалкой горстью огней, мелкий дождь поливал рельсы, черные деревья, молчаливую скрытную землю, простирающуюся в ночи до дальних ледяных полей где льдины наползают на льдины и птицы поджимают розовые лапки, кружась над прорехами темной воды.

— Точно, — вздохнул Пудик, рассеянно потрепав по затылку дремлющего пса, — ничего не было.

Эпилог 2

Гудит сменный ветер, летят птицы с дальнего острова Картежа, летят по небу серые клочья облаков… Тронет жесткие листья брусники первый иней, выбьет траву, первый хрупкий лед ляжет по берегам ветхого озера… И тихо станет вокруг. Сменится кроткая вода глубокой, уйдет рыба подальше от берега — в проливы меж островами уйдет, а потом и в далекое Северное, Норвежское море, и не будет никого на берегу, и опустеет дом с ржавеющей табличкой Рыбинспекция.

Лишь в сумерках, когда выйдет, встанет над островами холодная белая луна, зашевелится трава, засветятся на инее зверьи следы, выбежит на угор одинокая волчица, принюхается, ловя верхний ветер и нижний ветер, оглядится серыми, не волчьими глазами, поднимет остромордую голову к луне, взвоет горько… И метнется обратно во тьму, и ничего больше не будет — лишь ветер, и можжевельник, и скоро, совсем скоро — долгая северная полярная ночь, когда разворачиваются в небе пестрые полотнища и ходят лучи прожекторов дальнего полунощного света…