День второй

Варвара тихонько, чтобы не разбудить Леру, натянула свитер и побрела вниз. Там Пудик, присев на корточки, разжигал плиту.

— Ты это, — сказал он, увидев Варвару, — за молоком бы сходила. Вон, банку возьми…

— Так они, наверно, спят еще.

— В деревне? — удивился Пудик, — Они еще по темноте встают. А вот Лерка наверняка дрыхнет.

— Ага…

— Завтрак ты будешь готовить?

— Ты воду только поставь. А ребята где?

— Вадька ушел. Взял камеру какую-то хитрую и отправился — с утра пораньше. Снимать невидимые сущности. Он Анджея будил — тот только ногой отпихивался. Ох, и злился же начальничек! Меланюк, правда, за ним увязался — рассвет над заливом встречать.

— А Анджей когда вернулся?

— Да как Федор ушел, так и вернулся. Злющий!!! Ты не слышала, что ли?

— Да я сразу заснула.

— Передышала с непривычки. Кислородная интоксикация.

— А Темка где?

— Бардака кормит твой Темка. Нашей общей тушенкой, между прочим. Пес-то всю ночь провыл, может, жрать хочет.

— Я тоже хочу, — опечалилась Варвара.

— Вот принесешь молочка, кашку и сваришь… А, пан проснулись!

Анджей в великолепной белой рубашке с отложным воротничком и тончайшем пуловере нарисовался в горнице.

— Я тоже, — сказал он.

— Что — тоже?

— За молоком.

— Она и без тебя донесет. А ты лучше за водой сходи.

— Ладно, — пожал плечами Анджей и вышел вслед за Варькой.

Вместо того, чтобы взять в сенях ведро, он сунул руки в карманы и, посвистывая, двинулся следом. Варьке казалось, что при этом он с затаенной ухмылкой смотрит ей в спину.

— Ты чего? — на всякий случай спросила она.

— Ничего. Ты за молоком идешь? Вот и иди себе!

Я для него не существую, подумала она. В смысле, как женщина. Вроде бы и неприятный тип этот Анджей, а все равно обидно. Вдобавок, она слишком отчетливо ощущала, как ее сапоги тяжело бухают по деревянному настилу.

— А что за невидимые сущности Шерстобитов фотографирует? — спросила она быстро.

Анджей не ответил.

— Анджей!

— Ну чего?

— Я спрашиваю, что он фотографирует?

— Да так, — сказал Анджей ей в затылок, — при съемке фотовспышкой на пленке выявляется рефлекс. Непонятного происхождения. Ясно?

— Нет, — ответила Варвара из принципа.

На деле ей хотелось со всем согласиться, чтобы он заткнулся, и перестал разговаривать с ней в таком снисходительном тоне. Зря я вообще с ним заговорила.

— Ну, очертания гигантской фигуры гуманоида или конструктов типа гантели, парящей в воздухе.

— А-а! — протянула Варвара, — А как?

— Что — как? — равнодушно переспросил Анджей.

— Как это получается, если их простым глазом не видно?

— А я откуда знаю?

Нести литровую банку было неудобно и она ругала себя за то, что не захватила пакетик с ручками. По обе стороны улицы из-за зарослей бурьяна на нее таращились черные окна молчаливых домов.

Угрюмовский двор тоже был пуст. Впрочем, ей показалось, что в одном из окон шевельнулась занавеска.

Анджей небрежно отодвинул ее плечом и прошел в калитку. Она смотрела, как он прошел по дорожке, небрежно пнув носком кроссовки выросший за ночь моховик, как легко взбежал на крыльцо.

— Эй, — он постучал по двери, — Хозяева!

Молчание.

— Анджей, — нерешительно проговорила она, — может, пойдем?

Ну его в самом деле, это молоко.

Кто— то дотронулся до ее плеча.

Она подпрыгнула на месте и резко обернулась — сзади стоял вчерашний Федор. Вид у него был помятый. И как это он умудрился подобраться так бесшумно?

— Ты кто, девка? — мрачно спросил он.

— Здрасьте, — удивилась Варвара, — вы же вчера к нам приходили!

— Мало ли куда я приходил, — неопределенно ответил Федор, — а тебе я вот что, девка, скажу, — он с неожиданной силой вцепился ей в плечо, обдавая кислым запахом перегара, — убирались бы вы отсюда, а? Пока целы?

Варька вежливо высвободилась, стараясь дышать в сторону.

— Да что с нами может случиться?

— Да то, что и с остальными.

— Так ведь съехали все отсюда, Федор Иваныч. Просто съехали и все.

— Это кто тебе сказал? Иван?

— Так ведь отовсюду уехали. Вон их сколько, по дороге, деревень брошенных!

— А я тебе, девка, вот что скажу, — дохнул ей Федор совсем уж в ухо, — ты вот…

— Брось, дядя Федор! Опять за свое…

Федор разжал руку, пробормотал что-то себе под нос и боком, как краб, взбежал на крыльцо и нырнул в дом. Анджея он при этом задел плечом, но, кажется, совершенно не заметил.

Варвара обернулась. У калитки стояла Авелина — на сей раз в ладном брючном костюмчике и облегающих тугие икры коротких сапогах. Глаза чуть припухшие, лицо свежее, но ничего запредельного — обычная девушка, складненькая. Быть может, она волшебным образом способна меняться лишь под мужскими взглядами.

— Чего это он? — осторожно осведомилась Варвара.

— Не обращай внимания, — отмахнулась та, — он всегда так — когда выпьет. Это еще по мелочи… А вот когда чертей зеленых пошел топором рубить… вот шуму-то было. Вы батю ищете? Так он на рыбзавод поехал.

Анджей сбежал с крыльца.

Точно — сквозь нежную кожу Авелины стало проступать неуловимое сияние.

— Розой тебя увенчать бы хотел я, прекрасная панна! Белою розой, сияющей, точно твои голубые пресветлые очи! Но за неимением в здешней глуши приличного розария, удовольстуйся вот этим!

Он сорвал растущий поблизости стебель чертополоха с растрепанным бутоном и, упав на одно колено, протянул Авелине. Выглядело это вполне несерьезно — дурачится парень, но Варвара увидела, что руки Анджея, ободранные о колючки, кровоточили.

Авелина молча пожала плечами и отступила на шаг. Анджей остался стоять на коленях, — вид у него при этом был самый дурацкий, как с удовольствием отметила про себя Варвара.

— Так я говорю — нет бати дома, — пояснила та вновь.

— Мы за молоком.

— А-а! Погоди, я сейчас.

Анджей поднялся с колен. Стебель он отбросил в сторону и теперь раздраженно отряхивал джинсы, припачканные зеленью.

— Куда ты ходила? — спросил он сквозь зубы, обращаясь к Авелине.

Та приподняла светлые брови.

— Что?

Потом отвернулась и поднялась по ступенькам. Варвара видела, как ей навстречу тихо, точно сама собой, приоткрылась дверь, Авелина скользнула внутрь.

Она искоса взглянула на Анджея — тот неотрывно смотрел на дверь, чуть приоткрыв рот.

Авелина вновь появилась — теперь уже с полным бидончиком в руке.

Варька молча протянула ей банку.

— Да оставь ты эту стекляшку, — великодушно предложила та, — неудобно же таскать. А посуду потом занесешь. Ладно, меня мама зовет.

И вновь исчезла в доме, из которого за все это время не донеслось ни единого звука.

— Анджей, — окликнула она, — пойдем!

— Чего?

— Ну, домой пошли. Завтракать.

Анджей пожал плечами и, равнодушно посвистывая, двинулся к дому. Хоть бы предложил бидон донести!

Она чуть не уронила бидон — из кустов вылетело что-то серое, взъерошенное, накинулось на Анджея, сбило с ног и, скатившись со своей жертвой в высокую траву, пропало из виду. Лишь шатались, точно пьяные, высокие стебли чертополоха и мелькали, выныривая из травы, непонятно чьи руки-ноги. Варвара топталась сбоку, тщетно пытаясь пнуть нападавшего — клубок катался по земле, потом, наконец, распался, но не на человека и зверя, — на двух человек. Анджей зажимал разбитый нос, из которого на белейшую рубашку капала кровь, другой, совершенно Варваре незнакомый и чуть постарше, держался за разбитую скулу и мычал.

Анджей, пошатываясь, встал. Второй тоже поднялся, глядел исподлобья. Оба оставались в состоянии войны, но от прямых боевых действий пока воздерживались.

— Ты чего, мужик? — в нос проговорил Анджей, — крыша, что ли поехала — ни с того ни с сего на людей кидаться!

Странная перенаселенность этой, на первый взгляд совершенно безлюдной местности, начала тревожить душу Варвары.

— Слышь ты, паскуда, — с натугой двигая разбитой челюстью, — если ты Авку хоть пальцем своим поганым тронешь…

— Какую такую Авку? — совершенно натурально удивился Анджей, — Собаку айболитову, что ль?

— Я те дам собаку… — второй снова угрожающе надвинулся. — Ты мне девку не трожь! Я тебе все ребра пересчитаю, я тебе…

— Понял! — Анджей задрал голову, чтобы остановить капающую из носа кровь, холодно и несколько гнусаво осведомился, — А кто вы, собственно такой?

— Понятно, кто, — вздохнула Варвара, — Мишка Кологреев. Ветеринар. Только почему вы не на рыбзаводе? Вам же полагалось лечить жаберную гниль у несчастных рыб, а вы…

— Да ложил я на эту гниль, — мрачно сказал ветеринар. — Я отошел голомень, дал кругаля и вернулся. В сарае лодочном заночевал, у причала.

— Ясно, — согласилась Варвара, — ну ее, в самом деле, гниль жаберную. Пошли лучше завтракать.

Анджей пожал плечами и, посвистывая, двинулся вперед.

— Так я и знал — сокрушался Кологреев, — как городских увидит, тут же начнет хвостом вертеть.

— Что ж ты ее в Питер отпустил, такой ревнивый? — Варвара незаметно для себя перешла на ты.

— Отпустил, — ветеринар осторожно дотронулся до разбитой скулы, — слушай, железки холодной не найдется?

— Откуда? Бидон только вот.

— Разве ж я отпускал? Иван тоже против был. Нельзя ей, говорит, в город, никак нельзя! Я что — давай, говорю, поженимся, будем жить как люди. В Чупе дом купим. Рыбзавод наш финны, вроде, под себя берут, все путем… Так нет же, Катерина уперлась — мол, нечего ей здесь делать… Дескать, пускай хоть образование какое получит, а там поглядим. Образование… Известно, чему их там учат.

Он исподлобья поглядел на Варвару.

— Оно, конечно, глухомань у нас, задвенно живем… какие тут радости… А разве человек для радости рождается? Он для жизни рождается, а уж какая в ней, в этой жизни радость?

Интересная точка зрения для ветеринара, подумала Варвара.

— Да, — согласилась она, — мрачновато у вас.

— Нормально тут, — сразу же дал разворот Кологреев, — Вас-то вот принесло не пойми с чего. Сидели бы в своем Питере.

— Мы не питерские, — пояснила Варвара, отмежевываясь от развратного города, столь дурно повлиявшего на Авелину, — мы московские.

— Еще хуже, — отрезал Кологреев.

Варвара молча пожала плечами.

— Приезжали тут одни — ах, блин, север, ах, романтика! Получили свою романтику по полной программе! И то — не знаете ни хрена, уважения к северу никакого… тонете, ноги ломаете. Знаешь, скольких тут зверь задрал?

— Какой зверь? — удивилась Варвара.

— А я почем знаю? Может, волк, может, медведь.

Он вздохнул.

— С них-то что взять, с тварей бессловесных? Им так бог положил… а вот бандитов всяких развелось — мафия и сюда добралась!

— Какая еще мафия? Откуда?

— Ну, не мафия — просто головщина. Может, беглые, кто их знает.

Опасно пренебрегая бидоном, он наклонился к Варвариному уху:

— Я ночью, когда по нужде ходил, человека видел…

— Ну, — миролюбиво возразила Варвара, — может, кто из ребят…

— Он не из вашей избы вышел, — возразил Кологреев, — ваших я всех знаю. И девку, и старика, и качка, и того, который с рамочкой всюду бегает… и твоего этого… недотепу. А тот — он через забор перелез. Высматривал что-то, вынюхивал.

— Ага! — Варвара даже обрадовалась, — то-то собака всю ночь выла! А как он выглядел, хоть?

— Да не разглядел я, — с досадой поморщился Кологреев, — темно было.

— Один?

— Да вроде, один. Но ты все равно поаккуратней тут, слышь! И своим скажи…

— Ладно, — согласилась Варвара, — скажу.

Они уже подошли к крыльцу, где на ступеньках сидел и курил Приму мрачный Пудик.

— Ты чего, мать, — изумленно воскликнул он, — сама ее доила? А это кто?

— Ветеринар Кологреев, — пояснила Варвара.

— А! Так вот кто Андрюхе морду раскрасил!

Анджей у колодца пытался замыть кровавые разводы на рубашке. Получалось так себе.

Пудик поднялся.

— Пошли завтракать. Я гречу сварил.

— Это можно.

Кологреев степенно прошел вслед за Пудиком в горницу.

Там уже сидели за столом вернувшиеся контактеры. Меланюк листал старый журнал, время от времени поднимая от страниц близорукий растерянный взгляд, Шерстобитов пил чай — даже чай он умудрялся пить с оч-чень сосредоточенным видом.

Мимо прошел Анджей, нырнул в боковую комнату и захлопнул за собой дверь. На Шерстобитова он не смотрел. На Кологреева тоже.

— Ишь ты, — ухмыльнулся вслед Кологреев.

Он стоял посреди горницы, расставив ноги в сапогах, заляпанных присохшей рыбьей чешуей и оглядывался по сторонам.

— Ты бы это, мать, Леру позвала, — озаботился Пудик. — Она наверху так и сидит.

Лера лежала на спальнике, закинув руки за голову, и глядела в потолок. Глаза у нее были припухшие.

Варвара присела на корточки, отчего половицы под ней скрипнули.

— Пошли, — сказала она, — чаю попьем. У нас гости — ветеринар Кологреев, представляешь? У которого жаберная гниль.

Лера не ответила.

— Слушай, — неуверенно сказала Варвара, — если ты из-за Анджея…

Лера распахнула глаза и равнодушно уставилась на нее.

— Что?

— Ну… так он, может, нарочно… тебя позлить хотел… или…

— Не понимаю о чем ты, — холодно сказала Лера, — у нас с Анджеем прекрасные отношения. Прекрасные. А ты уже и обрадовалась! Что ты суешься во все, ну что суешься… обидно, да, что никто и за женщину тебя не считает? Еще бы — да ты на себя погляди!

— Да ты чего? — остолбенела Варвара.

Она закусила губу. Руку аж свело — ударить бы с размаху в это белое, тонкое лицо…

— Значит, верно, — удовлетворенно проговорила Лера. — В самую точку!

Варвара развернулась и слепо протопала обратно по лестнице. Глаза щипало.

— Так она чего? — спросил снизу Пудик.

— Ничего, — шмыгнула носом Варвара. — Сейчас спустится.

— А ты чего?

— Ничего.

Она плюхнулась на стул и придвинула кружку с чаем. Рядом Кологреев шумно прихлебывал из блюдечка.

Высоко держа голову, спустилась по лестнице Лера, сказала в пространство доброе утро!, уселась за стол. Кологреев поглядел на нее одобрительно.

— Аккуратно у вас тут. Молодцы, девки! А то тут уж почитай лет десять никто не живет. Прибрались на славу — картину, вон, повесили.

— Это я, — расцвела Лера, — чудное полотно — не хуже, чем Рокуэлл Кент!

Варвара сидела, опустив голову, разглядывая черную трещину на столешнице. Да что на всех нашло, гадала она, пытаясь проглотить комок в горле. Разреветься и выскочить из-за стола было бы уж совсем обидно. Краем глаза она заметила недоуменный взгляд Артема, обращенный в ее сторону, но упорно продолжала сопеть и таращиться в стол.

— У вас все в порядке, Варя? — спросил Меланюк.

— А то, — мрачно сказала Варвара.

Меланюк, нахмурясь, перевел взгляд на картину.

— Знакомое, вроде, место. Это здесь такое озеро?

— Как же, — солидно отозвался Кологреев, — Ветхое озеро называется. Дурное место…

— Почему — дурное?

— Да так, — Кологреев неопределенно пожал плечами. — Картинку, значить, хозяйскую повесили. Красивая картинка. А только я бы ее в доме вешать не стал.

— Так ведь спросить и некого, — заметил Пудик, — хозяина-то нет.