— Джордано Бруно, — продолжил Бондарь, — сначала облачили в церковные одеяния и дали в руки священные сосуды. Потом епископ последовательно снял с него облачения. В заключение ему выбрили голову и специальным острым инструментом срезали кожу с большого и указательного пальцев обеих рук.

— Боже мой, зачем? — поморщилась Тамара.

— Чтобы уничтожить следы миропомазания, совершенного при посвящении в сан. А потом был костер...

— А знаете, еще не известно, что послужило первопричиной этого сожжения, — вдруг сказал Стас, — ведь не секрет, что Джордано отнюдь не был святым подвижником и вообще позволял себе открыто возводить хулу на Богородицу и чуть ли не на Духа Святаго. И это будучи монахом и священником! В то время за одно это уже могли придать костру. Новые документы этого отнюдь не опровергают, не правда ли, Григорий Ефимович?

— Ну что же, объяснение не хуже других, — Бондарь внимательно посмотрел на Стаса. — Но за религиозные грехи Бруно пусть его судит Бог. А нам остаются лишь крупицы сведений о его тайных открытиях.

Воцарилась небольшая пауза.

— Очень хотелось бы как-нибудь объяснить тот факт, что большинство древних документов об изучении свойств Времени было украдено из музеев, архивов и библиотек, — наконец проговорил Бондарь

— То есть как это? — не понял Юра.

— А вот так! Большинство книг Джордано Бруно фактически сожгли на том же костре, что и автора, а вот архивы Галилея и Леонардо да Винчи пострадали уже в двадцатом веке и при весьма подозрительных обстоятельствах. Пизанский университет и Миланский муниципальный архив до сих пор не оправились от этой потери. Ну а научные библиотеки Ватикана в этом отношении не так уж богаты, как может показаться, хотя прекрасно охраняются. Но и оттуда каким-то образом была украдена рукопись Торичелли «Тайная Гармония». В ней он пытался разгадать формулу преодоления Времени, зашифрованную в постройках Пизанского Поля Чудес. Он так и назвал ее: «Пизанская Формула».

— Эта формула на Башне, что ли, написана? — спросил Вовка.

— И на Башне тоже... Частично. — Бондарь помолчал немного, затем добавил, — все мы — пленники Времени: оно будоражит умы, заставляет разгадывать свои тайны, а само утекает сквозь пальцы и остается неуловимым. И пока с этим ничего не поделать...

— А почему эту формулу не пытаются расшифровать сейчас? — спросил Вовка. Было видно, что рассказ Бондаря произвел на него сильное впечатление.

— Трудно сказать... — вздохнул Бондарь, — Наверное, попытки есть, — продолжал он, похлопывая левой ладонью теплый гранит парапета набережной, — в том же Пизанском университете. Но, скорее всего, эти усилия признаются напрасными — мертвый язык, практически полное отсутствие каких-либо ключей... Древние знания тяжело поддаются расшифровке. Особенно нахрапом. Кстати, попытка разобраться с Пизанской Формулой привела Торичелли, как и Галилея, к идее Абсолютного Пути через Время и различные миры. Хотя... так до сих пор и неизвестно, существует ли он вообще. Одни говорят, что предание об Абсолютном Пути очень древнее, другие — что еще древнее. В общем, как всегда в таких случаях — философы спорят, а физики молчат...

— Интересно, а какой он, этот Путь? — спросила Тамара. Вовка и Стас вновь мимолетно переглянулись, ожидая, что скажет Бондарь.

— Никто точно не знает, — Бондарь опять вздохнул. — Во многом это физико-философская категория. Метафизическая. Для одного Абсолютный Путь — это заросший травою тракт. Для другого — тропинка, идущая среди звезд. Для кого-то — просто Дорога... Может быть, даже по заброшенным рельсам. Кому как откроется.

— После всего, что с нами произошло, — серьезно произнесла Тамара, глядя на мутные воды Арно, — я уже готова поверить во что угодно. Даже в заросшую травой рельсовую дорогу среди звезд.

Бондарь рассеянно улыбнулся.

— Говорят, на полях рукописи «Тайной Гармонии» Торичелли собственноручно начертал сакраментальное: «Дорогу да осилит идущий». Да! Вы не обратили внимания, как быстро побежало время в последнее десятилетие? Оно буквально спрессовалось, и это, скажу я вам, неспроста.

— Действительно... — тихо сказала Тамара, — последние несколько лет я живу и недель не замечаю. Щелкают одна за другой. Как с цепи сорвались.

— А чего, так и есть, — Вовка снял кепку и почесал загорелый лоб, — понедельник не успел наступить, как уже среда, а за ней как-то сразу пятница... И каникулы быстро кончаются, — Вовка вздохнул.

— Ну, дорогой мой, — засмеялся Бондарь, — смею тебя заверить, что это было, есть и будет проблемой всех времен и народов. Вот видите, друзья: Время — субстанция неоднородная. И пресловутое «возрастное восприятие» тут ни при чем — сейчас оно действительно побежало быстрее. Ведь сказано же, что перед концом света неделя будет как день, а день — как час...

— Григорий Ефимович, а что такое Время? — спросил Вовка.

— Время... — Бондарь вздохнул и задумался. — Этого не знает никто, уверяю тебя. «Тайна сия велика есть». Единственно, что можно утверждать, так это то, что Время было всегда. Представьте, друзья, оно возникло еще в тот момент, когда Господь сказал Гармонии: «Явись из небытия!» и создал из Хаоса Космос. Но Хаос еще шевелится где-то там, на дне Мироздания...

Вовка внимательно рассматривал возвышающуюся вдали дымчатую цепочку Пизанских гор. Потом спросил:

— А что такое Космос?

— Космос? Наверное, «упорядоченное бытие». Так говорили еще древние греки... о, а вот и такси.

У тротуара стоял желтый «Фиат» с характерными шашечками. Бондарь открыл дверцу и осведомился у водителя:

— Certosa di Pisa?

Водитель кивнул. Бондарь сел на переднее сидение, остальная компания разместилась сзади: Юра у одного окна, Стас у другого, Тамару посадили в центре, а Вовке пришлось сесть на колени к Стасу. Водитель покачал головой, но ничего не сказал.

Из Пизы выехали значительно быстрее, чем ожидали. Цепочка гор заметно приблизилась и заняла собой весь горизонт. По правую сторону небольшого загородного шоссе тянулось странное сооружение, похожее на длинный арочный мост. Старинная кирпичная кладка в некоторых местах была разломана и кое-где «мост» обрывался, чтобы через несколько метров начаться вновь.

— Напоминает Римский акведук, — сказал Стас.

— Скорее, остатки Мытищинского водопровода недалеко от платформы «Лось», — добавил Юра.

— А давайте спросим у водителя, — обратилась Тамара к сидящему впереди Бондарю.

Водитель охотно объяснил, что справа от дороги проходят остатки наземной части знаменитого водопровода «Acquedotto Pisano», сооруженного в средние века. Через него в Пизу поступала чистая целебная вода из горных источников.

— А где этот «акведотто» берет начало? — вдруг спросил Вовка, который доселе молча смотрел в окно, — случайно не у Водопровода Медичи?

Водитель резко сбавил скорость, отчего разместившийся на коленях у Стаса Вовка крепко стукнулся лбом о затылок сидящего перед ним Бондаря. Бондарь крякнул от неожиданности, а водитель несколько раз перекрестился слева направо, бормоча неразборчивую молитву, из набора слов которой смутно знакомыми Юре показались только «бенедиктус», «доминус» и какой-то «ора пронобис».

— Паки и паки... иже Херувимы... эх, житие мое! — сострил Юра, но, напоровшись на выразительный взгляд Стаса, быстро замолчал.

— Не говорите под руку! — прошипел Бондарь. — Здесь такие упоминания считают дурной приметой.

Водитель успокоился, автомобиль вновь набрал скорость, приличествующую езде на хороших итальянских автострадах.

Однако, через полкилометра на проезжей части прямо перед машиной неожиданно возникли две старушенции. Они явно намеревались перейти дорогу, но обратить внимание на машину, мчащуюся со скоростью сто десять километров в час, им было, по-видимому, недосуг.

Автомобиль резко затормозил и его развернуло. Пассажиры повалились друг на друга, а старушенции шарахнулись в разные стороны. Водитель разразился длинной ругательной тирадой. Бондарь немедленно вступил с ним в пререкания. Идиотская ситуация явно затягивалась.

— Что он говорит? — нервным тоном спросила Тамара.

— Эти старые бандероли, — резко повернувшись, ответил Бондарь, — в неположенном месте покинули Area Pedonale — пешеходную зону. Тротуар! Водитель резко тормознул, ну и... В общем, «дурная примета», кажется, сработала. Я его очень хорошо понимаю, но так высказываться о женщинах... да еще о пожилых...

«А сам-то...», — подумал Стас, но вслух ничего не сказал.

Бондарь вновь развернулся к водителю и жаркая перепалка возобновилась.

— Ах, «ареа педонале», «ареа педонале»! — передразнил Юра, — Конечно, из-за этих двух педоналий мы чуть не угодили в одну из опор Пизанского акведука! Теперь это рулило, — он кивнул в сторону орущего водителя, — не захочет везти нас дальше.

— Куда он денется! — бросил Бондарь, отвлекшись на мгновение от перепалки на итальянском языке, чтобы тут же вернуться в нее обратно, — Vaffanculo! Io ti pago e ci porterai dove ti diro' io![20]! Я тебе плачу, и ты повезешь нас туда, куда тебе скажу я!" (итал.)] — кричал он, отчаянно жестикулируя и тыкая себя пальцем в грудь.

— По-моему они перешли на мат... — сообщил Стас, уже не пытаясь вслушиваться в беседу. — Но наш мат выразительней, больше оборотов.

Неизвестно, что еще сказал Бондарь водителю, но тот вдруг послушно завел мотор и повел машину дальше.

Через несколько минут путь запетлял по горному серпантину. Глазам путешественников открывались виды, достойные кисти Боттичелли: оливковые рощи, покрывающие склоны, прорезывались маленькими горными деревеньками с непременными церквушками. На некоторых склонах росли могучие леса Ливанского кедра, а на небольших плато серели руины древних замковых построек. Далеко внизу был хорошо виден город.

— А во-о-он Башня! Видите? — Вовка заерзал от нетерпения.

На въезде в очередную горную деревушку Бондарь увидел небольшую таверну и попросил водителя остановить машину.

— Вы как хотите, но я после пережитого стресса хочу вина! — с этими словами он направился ко входу в заведение. Слегка обалдевшая компания, включая водителя, устремилась за ним. По дороге Тамара сказал Стасу:

— Обрати внимание, какой здесь чистый воздух. Его хочется не выдыхать, а пить. Как родниковую воду.

Таверна оказалась небольшим деревянным помещением со стойкой в углу. По стенам на специальных деревянных полках были расставлены пузатые бутылки, висели связки лука, чеснока и перца.

— Какая самобытность, — заявил Стас, — смотрите, плетеные корзины висят на стене не для красоты, а потому, что так удобнее.

— Между прочим, что касается красоты, то лучшего интерьерного решения и не придумать — оно продиктовано самой жизнью. — Тамара подошла к стене и потрогала самую большую корзину.

К гостям вышел хозяин — толстый усатый итальянец доброй наружности. Он был очень рад посетителям: широко улыбнулся и жестами пригласил сесть за стол.

Через несколько минут на столе красовалась бутыль красного вина, странной формы сыр и блюдо с темной копченой ветчиной.

— Я только сейчас понял, что опять проголодался, — сказал Вовка, уминая пятый кусок ветчины.

— Эй! Водителю не наливайте! — испугался Стас.

— Друзья мои, спокойно, — ответил Бондарь, — в Италии не возбраняется отведать немного вина, даже если ты за рулем.

Узнав, куда направляются его гости, хозяин проникся к ним еще большим уважением и сделал при оплате солидную скидку.

— Даже не ожидал, что в этой горной глухомани принимают к оплате наши пластиковые карточки, — удивился Стас.

Хозяин проводил гостей до машины, пожелал счастливого пути и хорошего дня.

— Нет, Италия — это определенно счастливая страна, — провозгласил Юра, садясь в машину.

Монастырская стена выросла из-за поворота совершенно неожиданно. Бондарь предложил водителю пройтись с ними по монастырю, но тот изъявил желание подождать путешественников в машине и заодно подремать.

— Дело хорошее, — сказал Стас.

На входе в монастырские ворота гостей встретил пожилой сторож. Внимательно оглядел всех пришедших, задержавшись взглядом на лице Бондаря. Жестом пригласил следовать за ним.

К прохладе древних каменных плит примешивались запахи сушеных трав и имбирной настойки — едва уловимые ароматы прошлого. Гости пересекли светлый внутренний двор, над которым возвышался большой циферблат с одной стрелкой, навечно застывшей между цифрами два и три.

— А почему часы не работают? — полюбопытствовал Вовка.

— Уникальный механизм был украден много лет назад, — терпеливо объяснил сторож, — а новый так и не сделали. После того, как монастырь превратили в музей, средств на его содержание выделяется все меньше.

— А я был уверен, что монастыри и церкви закрывают только у нас, — сказал Юра.

— Монастыри и церкви не закрывают, — спокойно ответил сторож, — их упраздняют. Если, к примеру, все монахи умерли, а приход распался.

— Все монахи этого монастыря умерли? — спросил Юра.

— В основном... — тихо ответил сторож. — Но бродит в здешних местах легенда, что часть братьев этой обители ушла куда-то высоко в горы, где нашла убежище в пещерах и развалинах древних построек, оставленных неизвестно кем. И тайно молится там о судьбе мира...

Путешественники молчали.

— Но это всего лишь легенда, — добавил сторож. — Одна из многих, что рассказывают местные старожилы.

Помолчав немного, сторож двинулся дальше по гулкому полутемному коридору.

— Здесь, в монастыре Картезианского ордена, — продолжал он, — когда-то жили тридцать братьев. Каждый из них имел собственную келью и маленький внутренний дворик с садом и розарием, которые, по замыслу, изображали Рай.

Сторож повернул ключ и открыл одну из многочисленных дверей в стене.

— Действительно, очень приятное место, — сказал Тамара.

Сад и розарий занимали небольшой квадратный внутренний дворик. Сторож объяснил, что каменный пол устлан толстым слоем земли и засажен розовыми кустами.

— Я хочу сесть вон на ту скамейку и подумать о бренности бытия... — сказала Тамара.

Слова ее не разошлись с делом. Юра и Стас последовали Тамариному примеру и сели рядом.

Скамейка нагрелась на солнце, и сидеть на ней было тепло и очень уютно. На лежащую здесь же каменную плиту с высеченной витиеватой латинской фразой вбежала юркая ящерица. С любопытством посмотрела в сторону Тамары и убежала прочь по каким-то своим делам.

— Стас, а что здесь написано? — спросил Вовка, потрогав надпись на каменной плите.

Стас нахмурил лоб и понял, что у него нет никаких идей.

— Григорий Ефимович, помогите, пожалуйста...

Бондарь поводил пальцами по буквам, пошевелил губами и сказал:

— С некоторой натяжкой можно перевести, как «Летай иль ползай, конец известен». Спорное утверждение. Особенно когда... — он вдруг закатил глаза и процитировал, — «...когда над тобой ослепительно чистое небо, вокруг поют птицы, а воздух напоен ароматами гор и позднего лета...».

— А это кто? — спросила Тамара, поднимаясь со скамейки.

— Антонио Финнокьяро. Флоренция, шестнадцатый век. В переводе Толоконникова.

Сторож провел путешественников по длинному коридору, открыл дверь и сказал:

— Мы с вами попали в основную церковь монастыря.

Юра в этот момент хотел что-то спросить у Бондаря, но, взглянув на него, увидел, что тот побледнел. Юра решил отложить свой вопрос. Однако Бондарь очень быстро совладал с собой и шагнул за порог массивной двери. Юра немного задержался у входа и внимательно оглядел интерьер церкви.

— В богослужениях Картезианского ордена никогда не использовался орган, — продолжал объяснять сторож.

Бондарь машинально бубнил перевод. Стас горячо объяснял Тамаре:

— Видишь, древние фрески изображают жизнь святых в ее средневеково-католическом понимании: «Верь и не усомнись!». Кто бы с этим спорил, но зачем же вот так грозно и с таким выражением лица, как вон у того лысого монаха на стене?

Звуки человеческой речи ударялись о высокие своды, соединялись в странном симбиозе, и уже казалось, что это статуи святых, стоящие у стен, о чем-то беседуют между собой.

Сторож достал из кармана небольшой пульт дистанционного управления и нажал одну из кнопок. Церковь наполнили сдержанные звуки григорианского хорала, льющиеся из невидимых колонок.

— Эти ноты не так давно обнаружили в библиотеке монастыря, — пояснил сторож.

— Они были написаны на нотоносце из четырех линеек — пятую в то время еще не изобрели.

«Libera me, Domine-e, de morte aeterna-a...»[21], — негромко, но внятно раздавалось под сводами. Казалось, все окружающее пространство внимало этим словам: слегка померк свет за узкими окнами, — очевидно солнце прикрылось небольшим облаком, — строже стали лица монахов на древних фресках, заострились контуры мраморных статуй у стен...

— Кто это исполняет? — тихонько поинтересовалась Тамара. Бондарь перевел ее слова.

— Хор Пизанского Университета, — ответил сторож, слегка уменьшив громкость.

— Точнее, мужской ансамбль.

— Красиво... — сказала Тамара.

— Похоже на «Энигму», — после небольшой паузы прокомментировал Стас. Он уже открыл рот, чтобы сказать про нехватку ударника, синтезатора и «охов-вздохов», но осекся под осуждающим взглядом Тамары.

Вовка тронул Юру за локоть:

— А что же с монахами-хранителями?

— Боюсь, что здесь нам нечего ловить, — ответил Юра, — Монастырь давно умер.

Потоки света, льющиеся из верхних окон, устремлялись к роскошному алтарю, высеченному из единого куска сиракузского мрамора. Тамара подошла и погладила его руками. Теплый на вид мрамор оказался неожиданно холодным, но этот холод почему-то не вызвал желания резко отдернуть руку.

— Идемте, друзья, — сказал Бондарь, — монахов тут давно нет, да я это и так знал. Я пытался найти следы... Но и их нет.

— А что за следы? — спросил Юра. Он видел, что Бондарь мрачнел на глазах.

— Следы тех, кто точно укажет нам место Подземного Храма.

— Но ведь есть легенда о монахах, ушедших в горы...

— Таких легенд, Юра, я могу рассказать Вам с десяток, — ответил Бондарь, — но, к сожалению, ни одна из них не способна указать нам путь. Признаюсь, не очень мне хочется лезть завтра в Водопровод Медичи и брести там наугад, но... видно, так надо.

На выходе из монастыря сторож попрощался с путешественниками, еще раз внимательно посмотрел на Бондаря и закрыл ворота изнутри.

"...и догорает позолота

в тени громадных базилик",

— вдруг процитировал Юра. И добавил, — не помню, кто сказал...

Низко по небу плыли пушистые кучевые облака. Путешественники невольно залюбовались ими.

— Мне кажется, — сказал Стас, — что именно на таких вот «итальянских» облаках русским святым являлась Богородица.

— Да, Станислав... Россия и Италия очень тесно переплелись друг с другом на каком-то невидимом уровне, — ответил Бондарь. — Ведь недаром часть кремлевских соборов строил заезжий итальянец Фиораванти, а в Венецию специальные водостойкие сваи поставлялись из Перми. Вот и «поезд-призрак» пропал в Италии благодаря «русскому следу»...

Подошла Тамара:

— Григорий Ефимович, Вы даже не представляете, как я счастлива, что я здесь. Вы подарили нам всем сказку.

Она приблизилась к Бондарю и нежно чмокнула его в щеку. Бондарь ощутимо растерялся, но как-то сразу перестал мрачнеть.

— Тамарочка, ну... это вам всем спасибо... Да и «сказка», как Вы выразились, еще не закончена... Гхм... — Бондарь еще немного посмотрел на облака, затем вдруг сладко с хрустом потянулся и сказал, — ну что же, друзья. В конце концов, что будет завтра, то будет завтра. А жить, как говорят итальянцы, надо в отсеке сегодняшнего дня.

— Как это? — спросил Вовка.

— Очень просто. Каждый день — это отдельная жизнь. И надо прожить ее с удовольствием.

В город попали уже под вечер. Бондарь расплатился с таксистом и попросил подать машину к гостинице завтра к восьми утра. На вопрос «Куда ехать?» он уклончиво ответил: «Там будет видно».

Бондарь предложил побродить немного по окрестным улочкам — «пообщаться с Городом». На одной из маленьких старинных площадей, к которой вывел короткий узкий переулок, обнаружился небольшой кинотеатр с ностальгическим названием «ODEON». У входа висела афиша дзеффирелливской «Травиаты». Бондарь вытаращил глаза:

— Боже! «Травиата» на большом экране! Друзья, нам феерически повезло. Ближайший сеанс через полчаса.

Стас криво усмехнулся, когда Вовка с неподдельной тоской поднял на него глаза. Юра с Тамарой не прореагировали никак.

— Давайте поступим таким образом, — сказал Бондарь, окинув взглядом компаньонов. — У кого нет желания смотреть экранизацию творения великого Верди, может поступить в соответствии со своими планами. Через два часа встречаемся в гостинице, потом идем ужинать. Идет?

— Григорий Ефимович, я пойду с Вами, — ответила Тамара и взяла Бондаря под руку.

— И я... — Юра испытал что-то вроде укола ревности.

— А мы, наверное, еще погуляем, — произнес Стас, ощущая на себе благодарный Вовкин взгляд.

— Вот и отлично! Станислав, возьмите, на всякий случай, адрес гостиницы. — Бондарь вырвал листок из записной книжки в кожаном переплете, нацарапал что-то ручкой и протянул Стасу. — Кстати, через улицу есть неплохой развлекательный центр с игровыми автоматами нового поколения. Уверен, что человек в двенадцать с половиной лет способен оценить их по достоинству.

Бондарь подмигнул Вовке и незаметно вложил в его руку купюру в пятьдесят тысяч лир, шепнув на ухо:

— Играть надо вдоволь!

Вовка просиял.

Через пару часов Стас и Вовка были в гостинице:

— А как я его лазером — бац! А он меня бластером, но я увернулся, а он опять... — Вовка явно находился под впечатлением новых электронных игр.

У входа в гостиничный ресторанчик их поджидала Тамара. Она выглядела весьма довольной и с видимым удовольствием мурлыкала вердиевское: «...Напо-о-олним бокалы полне-е-е и выпьем друзья за любовь...».

— Не вижу препятствий! — весело заявил Стас и по-дружески обнял Тамару за плечи. Вовка засмеялся. В этот момент по лестнице спустились Бондарь и Юра, и вся компания направилась в ресторан.

По номерам разошлись далеко заполночь — усталые, но веселые.

— «В маленькой гостинице пусто и темно...», — напевал Стас, выходя из душа.

Вовка уже лежал под легким одеялом и задумчиво глядел в потолок.

— Спокойной ночи, — сказал Стас, гася свет.

— Ага... — ответил Вовка и зевнул.

Стас долго не мог заснуть — его одолевали мысли о завтрашнем походе в Пизанские горы к загадочному Водопроводу Медичи. Но мысли были рваными и ничего конкретного Стас из них не почерпнул.

— Ты не спишь? — раздался из темноты Вовкин голос.

— Нет.

— Стас... можно я к тебе лягу? — по голосу ощущалось, что Вовка очень смущен.

— Ну... валяй. Только одеяло свое захвати и подушку, — Стас подвинулся, уступая ему место у стенки.

Вовка быстро расположился рядом и благодарно посопел.

— Боишься?

— Стас... как ты думаешь, Бог все-таки есть?

— Конечно... — Стас слегка опешил от такого вопроса и приподнялся на локте.

— Что-то случилось?

— Но ты же некрещеный, — Вовка потрогал висящий на шнурке серебряный крестик, подаренный отцом.

Стас вздохнул:

— Некрещеный... Я собирался, а тут вся эта катавасия началась. Надо было перед Италией, да тоже все как-то не сложилось. Вернемся — окрещусь обязательно. А в крестные позову Андрея Борисовича... Как ты думаешь?

— Хорошо... Стас, а почему Бог сделал так, что папа... — Вовка шумно сглотнул.

Стас помолчал немного, пытаясь подобрать нужные слова.

— Твой папа... Понимаешь, он сам решил забраться в этот поезд. По своей воле. А Бог, я уверен, сделает так, что он обязательно вернется. Ты мне веришь?

Вовка помолчал. Потом спросил:

— А почему Бог не хочет уничтожить зло? Ведь Он же всемогущий.

— Зло творят люди, — ответил Стас, немного подумав. — Каждый, хоть немного, но творит. Значит, придется уничтожить всех людей. А Бог, Он не только всемогущий, Он еще и... человеколюбец («Господи! Еле вспомнил...»).

— Можно ведь уничтожить только злых людей.

— Однозначно злых людей не бывает. Все мы в чем-то бываем злыми, а в чем-то добрыми. И всю свою жизнь человек делает выбор между добром и злом. И очень важно, чтобы выбор этот был сделан не из-за страха перед Страшным Судом, а... — Стас запнулся на мгновение — Понимаешь, человек должен сам почувствовать, в чем Истина. Ведь Иисус никого не тащил за руку. И сборщику налогов, и падшей женщине Он говорил: «Ты можешь пойти с нами». А вот идти или нет, каждый из них решал сам... — Стас потрепал Вовку по лохматой макушке. — Поздно уже. Спи, философ. Богослов.

Вовка перевернул подушку холодной стороной вверх и уткнулся Стасу в плечо. Какое-то время он еще думал над услышанным, но вскоре начал проваливаться в облако сна. Оно было мягким, белым и пушистым — очень похожим на то, что висело сегодня над Полем Чудес.

Юра проснулся рано утром от громких воплей на улице. Бондаря в комнате не было. Юра поднялся с кровати, сладко потянулся, подошел к открытому окну и полной грудью вдохнул запахи итальянского летнего утра: буйной зелени, незнакомых цветов, свежесваренного каппуччино из бара внизу, сдобной выпечки и молочного шоколада из ближайшей кондитерской. Бондарь, одетый в синий спортивный костюм, стоял внизу и на повышенных тонах общался со вчерашним водителем такси. Водитель темпераментно жестикулировал и регулярно взывал к Мадонне. Бондарь, утирая пот цветастым платком, отвечал ему громко, но лаконично.

Юра зевнул, лег животом на подоконник и спросил:

— Что, везти не хочет?

Водитель и Бондарь как по команде замолчали и подняли глаза к окну на втором этаже.

— Не волнуйтесь, Юра, за ту сумму, что я ему предложил, он доставит нас на своей колымаге до Сицилии и обратно! Передайте всем, что сбор через пятнадцать минут в ресторане. Надо плотно позавтракать — дорога предстоит неблизкая.

Юра поднялся с подоконника, оттолкнулся от него, еще раз зевнул, и, вяло переставляя ноги, отправился в душ. После душа он присел на кровать и, достав из хитрого кармана в дорожной сумке тетрадь, не без удовольствия перелистал ее. Тетрадь была неким подобием дневника. Поначалу Юра собирал материал для статей, которые рассчитывал написать после завершения всей этой истории. Но материала теперь вполне могло хватить на приличную повесть. Юра довольно улыбнулся и положил тетрадь на прежнее место.

Завтракали молча. Заспанная Тамара, лениво болтая ложкой в чашке остывающего каппучино, спросила:

— А вещи брать с собой?

Бондарь вытер губы салфеткой и ответил:

— Хочется надеяться, что мы все-таки вернемся, так что не стоит перегружаться лишним скарбом. Но одеться лучше посвободней. Кто знает, через какие дебри придется пролезать.

Когда компания вышла из гостиницы, угрюмый водитель завел мотор. Бондарь вновь занял место на переднем сидении, остальные разместились сзади.

— Хочу все-таки разглядеть этот Ваш АКВЕДОТТО, — сказала Тамара и села на этот раз с краю.

Когда автомобиль выехал из Пизы, Бондарь нарушил общее молчание:

— Очень вас прошу, друзья, соблюдайте осторожность, — сказал он, развернувшись вполоборота, — все-таки аномальная зона.

— Мы всегда осторожны, — ответил Стас. — Потому что две здоровенные аномалии давно уже ходят за нами по пятам.

— «Двое из ларца, одинаковых с лица», — подхватил Юра.

— «Мы с Тамарой ходим па...», — начал было Бондарь, но тут же спохватился, — Ох, Тамарочка... извините Бога ради, — и незаметно подмигнул Юре.

Юра невольно заулыбался, а Тамара хмыкнула и со снисходительной полуулыбкой покачала головой.

Вовка молча сидел на коленях у Юры и, прислонившись к холодному стеклу лбом, продолжал смотреть на проносящийся мимо пейзаж. Та веселость и беззаботность, что овладела им по приезде в Италию, как-то сама собой отступила, осталась во вчерашнем дне. Ему никто толком не объяснял, зачем они едут и куда, но сейчас это было и не нужно. Вовка чувствовал, что сегодня произойдет что-то очень важное. Что-то, к чему они со Стасом так долго шли.

— Я вот все думаю, — после очередной затянувшейся паузы начал Юра, — если Мироздание действительно многогранно и каждая «грань» — один из вариантов развития соседней, значит, в соседнем мире можно встретить своего двойника?

— Сомневаюсь... — не сразу ответил Бондарь. — Во-первых, в природе Вселенной, скорее всего, не может существовать ничего одинакового. Если, конечно, это не исключение из правил. Так что любые дубликаты, по всей видимости, исключаются. А во-вторых, бессмертная душа, как известно, не матрицируется, это философская аксиома. Наверняка «двойником» окажется просто очень похожий человек. И внешне, и по характеру, и по судьбе... — он снял очки и принялся энергично их протирать, — но, согласитесь, чтобы встретить похожих людей, совсем не обязательно «пересекать грань».

— Достаточно сходить на конкурс двойников, — ответила Тамара.

— Тамарочка, превосходный пример! Браво, дорогая моя! — Бондарь повернул голову и уважительно посмотрел на Тамару. — Ведь любой из этих «двойников» есть один из вариантов развития внешности, характера, а порой и судьбы своего «оригинала», не правда ли?

— Да, — вступил в разговор, молчавший доселе Стас. — Мне вообще иногда кажется, что другая страна — это тоже в чем-то «другая грань». По сути — другой мир, хотя во многом и похожий на наш.

— Другой город — тоже другой мир, — сказал Юра, — а значит и он — «другая грань».

— Как знать... — Бондарь рассеянно смотрел на мелькающие за окном арки развалин акведука. — Иногда и соседняя улица может стать «другой гранью». Впрочем, смотря какую модель Кристалла Вселенной брать за основу. Если «египетскую», которую использует в своих книгах Рыбаков, то вряд ли. По ней «Малый Кристалл», например, вторую Солнечную Систему, можно вырастить в специальном сосуде, вроде котла. Но в таком случае, неизвестно, кто и в каком «котле» вырастил наш с вами мир. Да и о параллельности миров говорить уже не приходится. Скорее, о «вложенности»... А это совершенно другой аспект.