Порывы ветра немного стихли, и обильный снегопад прекратился. Командир Мечей Божьих еще раз глянул на возвышавшийся над ними склон - валуны, утесы, каменистые осыпи. Дракен с его сильным приземистым телом и гибкими когтистыми лапами легко мог одолеть эти препятствия, но посылать на скользкий от льда и снега склон людей, да еще в такую ночь, когда ветер ярится над горами словно ледяной демон, - все равно что приговорить их к мучительной смерти.
      - В-ваша м-милость... - Зубы сержанта выбивали такую дробь, что он едва сумел выдавить эти слова... и жалко съежился, похожий на продрогшего до костей пса. Блейд расслышал в его голосе безмолвную мольбу и оглянулся на своих солдат - по одному, по два они брели по снегу, стягиваясь под сомнительную защиту деревьев на опушке. Хотя люди и страшились проявить неподчинение, видно было, что им отчаянно не хочется карабкаться по скользкому и открытому всем ветрам склону. Блейд коротко кивнул сержанту:
      - Хорошо. Собери людей и отошли их назад. Похоже, мы упустили свою добычу.
      - Слушаюсь, ваша милость!
      Впервые с начала бесплодных поисков сержант воспрял духом и опрометью ринулся собирать своих подчиненных. Когда он отбежал достаточно далеко, Блейд послал яростное проклятие горе и улизнувшим от него беглецам. Для него, видевшего в темноте, гигантская гора была видна как на ладони - нагой истрескавшийся камень и четкие, точно нарисованные тени, сплошь серебро и чернота, олово и перламутр. Где-то там, в одной из этих теней, наверняка притаились беглецы. Блейд не сможет сейчас отыскать их, если только они не выйдут на открытое место... Он покачал головой. Бывшая наемница и чародейка ни за что на свете не совершат подобной ошибки. Нет, они останутся там, укрытые от погони темнотой и бурей, пока не замерзнут до смерти.
      Не хочу, чтобы она умерла.
      В сознании Блейда, непрошеное, всплыло лицо сероглазой чародейки. Кто ты, девочка? Почему возвращаешь меня в прошлое, от которого я едва спасся?
      Что ж, теперь больше ничего не сделаешь - остается лишь надеяться. Надеяться, что беглецы знают, что делают. Надеяться, что когда солдаты уйдут с горы, дракен отыщет для своих спутниц убежище - прежде чем буря прикончит их. Надеяться, что Блейд скоро схватит беглецов и разгадает тайну сероглазой чародейки. Она не должна умереть - но не должна и ускользнуть от него, по крайней мере не раньше, чем даст ответ на кое-какие вопросы.
      Солдаты ушли, и теперь Блейд стоял один на опушке леса, в ночи, где бушевала буря. Ветер вновь усилился, и теперь его хищный вой казался еще более устрашающим. Командир Мечей Божьих стремительно развернулся и зашагал прочь - вслед за своими солдатами, к теплу, крову и пище. В висках у него пульсировала, разрастаясь, нестерпимая головная боль - отчасти от усталости, но в основном от бешенства, разочарования, недоумения. Он уж думал, что больше никогда в жизни не увидит дракена. Как и почему, во имя всего сущего, дракен оказался именно здесь - на горном перевале в Каллисиоре. Блейд не задавал себе вопроса, откуда взялось это существо. Дракены обитали только в одном месте - стране магов. Стране, откуда был родом и он сам. И это делало нынешнее появление дракена тем более опасным, значительным - и совершенно невозможным.
      Насколько было известно Блейду, он - единственный, кому до сих пор удалось бежать из страны магов. Древние, несомненно, опасавшиеся такого могущества, окружили земли магов непроницаемым барьером, который также и сводил на нет их магические силы. Мысли Блейда наполнили гнев и бессильная ярость, рожденные еще на заре этого мира.
      Почему создатели Мириаля, кто бы они ни были, доставили сюда магов, а затем отняли у них магию? Они посадили нас на цепь, в клетку, словно бессловесных тварей! Они отбросили нас к истокам варварства, лишили знаний, которые помогли бы нам развиваться - но это, впрочем, они проделали и со всеми остальными расами. То же, что сотворили с нами, - наитягчайшее зло. Они отняли у нас саму цель нашего существования и заточили нас за барьером, по сравнению с которым Завесы - лишь лоскут прозрачного шелка. А затем они создали Тайный Совет - тюремщиков, которые не только нам, но и всем прочим народам не дают развиться и обрести свою подлинную силу. Будь проклят Тайный Совет! Они зовут себя чародеями, но на самом деле они всего лишь смотрители в зверинце...
      Память хлестнула Блейда пощечиной. Эти же слова он двадцать с лишним лет назад бросил в лицо Кергорну. Слова, которые заклеймили его отступником и приговорили его к постыдной смерти предателя. И он едва не погиб - если бы за несколько часов до казни не бежал благодаря отваге единственного члена Тайного Совета, который знал его истинное происхождение (ибо Древние скрыли существование магов даже от своих верных псов чародеев), единственного, который воистину верил ему.
      Что же, скоро, очень скоро о существовании магов узнает весь мир. Разрушение Завес - это лишь начало. Обретенное знание поможет ему, Блейду, сокрушить и более мощный барьер, который держит магов в плену и подавляет их магию - даже здесь, на таком расстоянии. Блейд искренне верил, что он орудие судьбы, что ему было дано выжить лишь за тем, чтобы он исполнил сей великий замысел и узрел его плоды. Любой ценой. Он бежал в Каллисиору и двадцать с лишним лет таился в Тиаронде, лелея свои планы, и лишь теперь наконец-то! - осмелился сделать свой ход. Этот мир и его обитатели нуждаются в перемене, в развитии, в прогрессе - и конечный результат его усилий будет стоить чудовищной цены, уплаченной тысячами жизней. В одном Блейд был уверен твердо: в конце концов судьба докажет его правоту.
      Он шел сосновым лесом, одинокий серый силуэт в ночной тьме, и мысли его были далеки от леденящего ветра и укутанных снегом сосен. Отогнав бессмысленный гнев, Блейд опять размышлял о загадке дракена и его всадницы с удивительно знакомым лицом.
      Он шел, не замечая, как идет, находя дорогу при помощи отточенного годами чутья, шел, не видя вырастающих на пути стволов, хрустящего под ногами подлеска, обрывов и ям, которые он огибал благодаря кошачьему умению видеть в темноте. Все его внимание сосредоточилось на загадочном явлении существа из прошлой жизни, явлении, которое пробудило в нем бездну воспоминаний о немыслимо далеком и недоступном крае. С большим трудом, но Блейду все же удавалось думать исключительно о дракене - и тем самым притворяться, что он забыл его всадницу, хрупкую темноволосую девушку с пронзительно-серыми глазами и лицом из его прошлого.
      К тому времени, когда Блейд вернулся в дом старой наемницы, он устал и вымотался, как не уставал уже давно. Проверив стражу Заваля - пленник то ли спал, то ли впал в беспамятство, а Блейду сейчас на него в любом случае было наплевать, - командир Мечей Божьих отправился прямиком в свою комнату на продутом сквозняками чердаке.
      Там, лежа на кровати, он наконец обрел покой и одиночество, необходимые для путешествия в прошлое - на двадцать с лишним лет назад, когда он носил иное имя в ином краю, когда был моложе, глупей и доверчивей... и готовился к смерти.
      Последний закат старанием стихий выдался просто необыкновенный. С высоты Приливной башни казалось, что солнце медленно тонет в недрах облака, нависшего над Верхним озером, отчего зыбкий сумрачный саван обернулся огненно-алой мантией, достойной самого придирчивого короля. Что за превосходное и пышное прощанье с приговоренным к смерти, с горечью подумал Аморн. Только такой закат и заставит меня пожалеть о том, что я больше никогда не увижу, как заходит растреклятое солнце. Последний рассвет - вот и все, что мне осталось... если, конечно, мне позволят перед казнью увидеть свет зари.
      По крайней мере ему наконец удалось причинить Кергорну и его подобострастной клике-изрядные неудобства. Поскольку в Гендивале не было никакого строения, даже отдаленно напоминавшего тюрьму, чародеям пришлось выставить из Приливной башни Слушателей и поместить в ней арестованного, приставив к единственному выходу такую многочисленную охрану, что через нее не пробился бы и разъяренный дракен. Впрочем, в том, что Аморн оказался заключен именно в Приливной башне, были определенные преимущества. Просторная открытая галерея вела в круглую комнату наверху башни. Окна комнаты выходили на все четыре стороны света, так что на тюремную камеру она была мало похожа. Поскольку обычно здесь находились группы Слушателей, денно и нощно державших свой разум открытым для самых слабых телепатических посланий, комната была на редкость теплой и уютной - огромный камин, плотная занавеска на дверном проеме, чтобы не допустить сквозняков, тяжелые бархатные завесы на резных каменных стенах, мягкий ковер на полу, стол, мягкие кресла и кушетки для отдыха.
      Аморн мрачно подумал, что Кергорн вряд ли видел когда-нибудь, как обставлена эта комната. Иначе бы он, верно, содрал со стен бархатные завесы и выкинул прочь кресла и кушетки, чтобы пленник спал на голом каменном полу. По счастью, башня узкая и высокая, а наверх ведет причудливо вьющаяся винтовая лестница. Кергорн со своими копытами и неуклюжим конским телом вряд ли сумел бы вскарабкаться по такой лестнице. По крайней мере Аморн здесь избавлен от унизительных выходок архимага - тем лучше, если вспомнить все его добродетельные речи об избавлении несчастных обитателей сего мира от их врожденного стремления к самоуничтожению.
      Когда солнце тихо угасло в облаке и в долину бесшумно вползли сумерки, Аморн отвернулся от окна, подбросил дров в камин и зажег свечи на столе. Ужин ему принесли уже давно, и теперь он, сняв крышки с блюд, обнаружил суп, копченую форель, жареную гусятину с овощами и на десерт - вымоченные в вине лесные ягоды и щедрый ломоть местного сыра. Аморн принялся за еду. По давней, как мир, традиции последний ужин приговоренного был настоящим пиршеством, и он не видел смысла в том, чтобы все эти яства пропали втуне. Кроме того, хотя будущее виделось Аморну недолгим и мрачным, он все же окончательно не потерял надежду. Казалось непостижимым, что ему суждено умереть, и так, он знал, будет до самой последней минуты его существования. Если каким-то чудом ему этой ночью удастся бежать или же его, вопреки всему, спасут, ему не придется удирать отсюда на пустой желудок.
      Аморн громко рассмеялся над собственной глупостью. Приговоренный к смерти на заре все еще думает о еде и бегстве! Что ж, быть может, такое происходит со всеми в их последние часы. Он отхлебнул превосходного вина, дивясь тому, что кто-то решил угостить такой ценностью человека, осужденного на смерть. Пожав плечами, Аморн поднял чашу за Авеолу единственную, кто действительно понимала и любила его. О чем сейчас думает она? Если эта башня - единственная тюрьма во всем Гендивале, куда же поместил ее Кергорн? Из чистой жестокости Авеолу сегодня вынудили смотреть на его окончательное унижение. Аморн почти не запомнил сцену суда - лишь окаменевшее, бледное как смерть лицо Авеолы в оправе иссиня-черных волос. Хотя ее хрупкие плечи ссутулились под тяжестью беды, в глазах ее сверкали гневные искры, загасить которые не мог никто - ни ее собратья-чародеи, ни даже сам Кергорн.
      Суд проходил на берегу мрачного Верхнего озера, чьи ледяные бездонные воды были так же угрюмы, как вечное облако, нависшее над кольцом прибрежных скал и черными кронами сосен. Аморн подумал, что этот зловещий пейзаж как нельзя лучше подходит для такого события. К тому же все собрания Совета, посвященные делам наивысшей важности, проходили на открытом воздухе, поскольку большинство чародеев не принадлежало к человеческой расе. Одни были чересчур велики, чтобы поместиться в самом просторном здании, другие афанки и прочие обитатели вод - попросту не могли покидать свою родную стихию.
      Так много глаз смотрели на Аморна - с берега, из воды, из крон деревьев, из сумеречного воздуха над скалами. Афанк колыхался в воде, высоко подняв голову, и его длинная черно-зеленая грива струилась вдоль гибкой блестящей шеи; он был суров и печален. Хотя селки и дельфины не осмелились подняться так высоко вверх по пресной воде, на отмели возлежали несколько добарков - круглые, поросшие мехом лица, в ярких темных глазах ни тени обычного лукавого веселья.
      На глубине, держась на приличном расстоянии от берега, покачивалась нереида - единственная из этого народца, кому Кергорн позволил присутствовать на суде. Хотя архимаг, как и многие существа, дышащие воздухом, испытывал к нереидам только страх и презрение, сейчас даже ее бледное, заостренное, нечеловеческое лицо окаменело в ледяном неодобрении. Для такого случая она приглушила свой манящий голос, и разум ее в кои-то веки был занят чем-то иным, кроме как заманивать жителей земли под воду, на верную смерть, дабы утолить свою ненасытную похоть.
      Кентавры, стоявшие на берегу - подруга Кергорна и их сын и дочь, взирали на Аморна с неподдельной ненавистью, за что он не мог их винить. Хвала провидению, что нечеловеческие, хитиновые физиономии георнов и альвов не могли изменять выражения... хотя багровый блеск в глазах георна и свернувшиеся спиралью усики двоих крупных альвов были недвусмысленным признаком враждебности.
      Были здесь и некоторые из обитателей воздуха. Краем глаза Аморн видел беглое мерцание стайки фей, а в небе над берегом лениво чертили зигзаги ангелы, расправив огромные, в два человеческих роста, крылья. Их струящиеся тела, попросту неспособные надолго зависать на одном месте, скользили по ветру с изяществом воздушных змеев, а поскольку они были плоскими, невольно напрашивалось сравнение с камбалой.
      Драконы, слишком зависевшие от яркого солнца, редко покидали свои родные пустыни, но в этом случае они сделали исключение. Их сверкающие золотом тела заняли большую часть берега и, казалось, принесли в это мрачное место ослепительный жар пустынного солнца. Племя Огня представляли два дракона - экая честь, кисло подумал Аморн, тем более что один из них Чаала, пожилая драконья провидица. Она прожила на свете так много лет, что цвет малоподвижного дряхлого тела из золотого понемногу становился серебряным. Аморн понимал, что тяжелое, изнурительное путешествие стоило ей дорого, и дивился тому, что она вообще решилась на такое. Она скоро умрет, осознал он вдруг с тенью печали, и должна перед тем передать свою необъятную память молодому наследнику, который тоже обладает даром - или проклятием? - провидца. Когда Чаала взглянула на Аморна, ему почудилось, что в ее рубиново-алых глазах блеснуло едва заметное сочувствие - или это была лишь игра воображения?
      Для тех членов Тайного Совета, которые не могли телесно присутствовать на собрании - могучих океанских левиафанов и огненных изменчивых саламандр, которые живут в недрах вулканов, - сцена суда передавалась посредством альсеома. Эти хрустальные шары размером чуть больше человеческой головы были наследием технологии (или магии) Древних, и никто толком не знал, как они работают. Неким хитроумным способом звук и изображение передавались от одного шара к другому; что "видел" и "слышал" один шар, то повторяли остальные, как бы далеко друг от друга они ни были.
      На лицах всех существ, которые, по человеческим понятиям, обладали хоть каким-то подобием лица, было одно выражение - ненависть, вражда, осуждение. Из трех с лишним сотен чародеев и мастеров на стороне Аморна была только одна женщина - и она, если пожелает Кергорн, могла пострадать за свою верность. Хотя многие сторонники Аморна отсутствовали - предвидя, должно быть, кару за собственные прегрешения, - он узнавал в толпе тех, кто совсем недавно громко и пылко поддерживал его. Как видно, они отреклись от своих взглядов, когда Кергорн все же одержал верх и сохранил свой высокий пост архимага Тайного Совета.
      Странно все же, как мало мог Аморн вспомнить из того, что происходило на суде. Он помнил, как раздражала его дотошность, с которой обсуждалось, казалось бы, простое дело: он поспорил с архимагом об основной цели Совета, и когда Кергорн с ним не согласился, собрал своих сторонников - которых, кстати, было не так уж мало - и возглавил бунт, который должен был сменить главу Совета. И добился бы успеха, не будь старшие чародеи скопищем мягкосердечных трусов, которые предпочли укрыться за безопасными стенами обычаев и традиций. Один лишь вспыльчивый георн поддержал отступника Аморна, однако и он отступился, обнаружив, что остальные против него.
      Аморна до сих пор сжигал гнев, когда он вспоминал обращенную к нему презрительную речь Кергорна.
      "Предательство твое беспредельно. Мы приняли тебя, бездомного скитальца, и дали тебе место среди нас, даровали тебе нашу защиту и наше доверие. Ты же в ответ замыслил бунт и совращение умов. Ты предал собратьев твоих по Тайному Совету, нарушил все свои клятвы, обратил в прах все обеты. Хуже того, ты угрожал существованию всего живого под солнцем этого мира всех тех разумных существ, которых мы призваны хранить и защищать, пытаясь повергнуть сей мир в безвластие и хаос!"
      "Прогресс и развитие, ты, слепой болван! Это вы хотели бы до скончанья времен держать этот мир спеленатым в колыбели..." Вот и все, что сумел выкрикнуть Аморн прежде, чем его остановили. Воля Кергорна, подкрепленная силой всех старших чародеев, обрушилась на разум Аморна точно увесистый молот... и не хуже кляпа запечатала ему рот.
      И тогда Кергорн произнес приговор:
      "Аморн, нет смысла отрицать содеянное тобой. Твои отступнические идеи несут опасность всему миру, а посему тебя нельзя оставлять в живых. Архимаг перевел дыхание. - Волею старших чародеев ты умрешь. Завтра на рассвете тебя казнят той казнью, которую мы изберем. Надеюсь, что ты и твои последователи проведете ваши последние часы в размышлении о собственных ошибках".
      Отогнав воспоминание об этих словах, Аморн вынудил себя вернуться в настоящее. Затуманенным взором он обвел свою темницу, и рука, сжимавшая кубок, задрожала. Последние слова приговора прозвучали более чем недвусмысленно. Если кто-то из сторонников казненного отступника решит продолжать дело своего вожака, его ждет та же участь. Хорошо еще, что все прочие не знали, кто такой на самом деле Аморн... и что ни они, ни сам Кергорн понятия не имели о его конечной цели. Одна лишь Авеола знала все его тайны и потому до сих пор поддерживала его, верила ему, любила его. О, как хотелось Аморну увидеться с ней - в последний раз! Кергорн уже перекрыл мысленную связь Аморна с соратниками, но наверняка ведь даже архимаг не лишит приговоренного к смерти возможности проститься с возлюбленной? Аморн ждал, изнывая от тоски, - и все же когда Авеола наконец пришла, она появилась в комнате прежде, чем успел учуять ее приближение.
      Авеола была чародейкой, искушенной в скрытности, и пришла она так бесшумно, что Аморн даже не различил на лестнице звука ее шагов. Просто вдруг, словно сам по себе, сухо клацнул засов, дверь открылась, и зеленая занавеска тяжело покачнулась, подхваченная сквозняком. И вот Авеола, проскользнув мимо занавески, уже очутилась в комнате - легконогая и гибкая, точно кошка, бледная и безмолвная, точно призрак. Всего лишь одно мгновение, показавшееся обоим вечностью, они смотрели друг на друга поверх стола с остатками ужина, а потом Аморн вскочил, и вот они уже сжимают друг друга в объятиях.
      Они так и замерли, не говоря ни слова, так тесно прильнув друг к другу, словно хотели слиться в единое целое - и все же при этом их разумы не соприкасались. Как же мы похожи, подумал Аморн. Что угодно - только не излить свою боль на другого. Воистину мы стали близки не только телесно, но и духовно. Ему не нужны были слова, чтобы упиваться силой обнимавших его тонких рук, ароматом ее волос, шелковистой прохладой кожи, тут и там отмеченной бледными рубцами боевых шрамов.
      Они долго стояли так, упиваясь друг другом, запечатлевая в памяти дорогие черты, а затем, словно по неслышному сигналу, разомкнули объятья. Авеола стремительно отвернулась от него - Аморну показалось, что на ее щеках блеснули слезы, и взглянула в окно, на укрытую сумерками долину. Одна-единственная мысль проскользнула через ее защиту. Таково мое будущее. Одна лишь тьма.
      Стоя позади нее, Аморн сражался с нахлынувшими чувствами - и в то же время с гордостью наблюдал, как быстро его возлюбленная овладевает собой. Минуту спустя Авеола вскинула голову, расправила плечи, и когда она вновь повернулась к Аморну, глаза ее были сухи.
      - Мне не позволят задержаться надолго, - негромко сказала она. Какое-то время я думала, что мне вообще не позволят прийти сюда.
      Аморн каким-то чудом сумел улыбнуться.
      - Когда дело доходит до поединка воли, я готов поставить на тебя все свои сбережения.
      - Ты так думаешь? Тогда почему я не могу выиграть самый важный поединок и убедить их сохранить тебе жизнь? - Авеола сжала кулаки. Она едва заметно дрожала, стараясь держать себя в руках. - После этой ночи я тебя больше не увижу.
      Хотя она была ростом лишь на пару дюймов ниже Аморна, сейчас она казалась совсем маленькой и хрупкой. У нее отняли удобный и практичный кожаный костюм чародея и взамен обрядили ее в мешковатое белое одеяние из какой-то невесомой и полупрозрачной ткани - одеяние, нисколько не защищавшее от промозглой сырости осенних ночей. На ногах у нее были узенькие туфли без задников - в грязи или на камнях они развалятся в первый же день пути Как видно, такая одежда должна была помешать бегству Авеолы, но безупречная белизна ткани отняла у ее бледного лица последние краски жизни, обратила ее в бесплотный призрак. Длинное просторное одеяние сделало ее похожей на жертву, готовую взойти на алтарь. Аморн полюбил эту женщину с первого взгляда, с первой встречи, но прежде не сознавал, как сильна его любовь, и понял это лишь сейчас, перед самой смертью. Сердце его словно переполнилось теплым нежным светом, заново озарившим все его деяния. Поздно, слишком поздно пожалел он о том, что открыто вступил в схватку с архимагом. Если б не его глупость и гордыня, они с Авеолой могли быть вместе до конца своих дней! Как жалел Аморн, что не может сейчас бежать вместе с ней и укрыться - все равно где, лишь бы там они были вместе и счастливы!
      Должно быть, эти чувства отразились на его лице. Он шагнул к Авеоле и в тот же миг она метнулась к нему с привычным проворством и грацией прирожденного мечника Вновь они слились в объятии, осыпая друг друга жаркими неистовыми поцелуями, в лихорадочной спешке сорвали друг с друга одежду - и их подхватил безудержный поток любви и боли, желания и гнева, страсти и отчаянья.
      А потом все кончилось, и они лежали, прильнув друг к другу, на широкой мягкой кушетке, ослабевшие, опустошенные страстью. Твердой от боевых мозолей рукой Авеола провела по лицу Аморна, пальцами нежно очертила каждую его линию, навсегда запечатлевая их в памяти.
      - В моем сердце, - прошептала она, - мы всегда будем вместе - вот так.
      И они обнимали друг друга, наслаждаясь каждым мигом бесценной близости, покуда за Авеолой не пришли стражники.
      Она осталась стойкой до конца - не рыдала, не цеплялась за него, берегла свое достоинство и гордость Аморна перед лицом стражников, которые были прежде ее собратьями по Тайному Совету. Аморн хотел отдать ей свой плащ, чтобы защитить от осенней сырости, но она отказалась наотрез. Только позже той ночью понял он причину отказа: Авеола знала, что теплая одежда пригодится ему самому. Тогда он отдал ей свое кольцо - реликвию его рода, скованную из магического золота. Кольцо сияло и переливалось внутренним пламенем, словно метал был живой. В нем таились могучие силы, подвластные лишь человеку одной с ним крови, так что Авеола не могла воспользоваться кольцом, но Аморну это было безразлично. Ему кольцо больше не понадобится, а у нее останется память о нем - и это самое важное.
      Когда стражники уже собрались увести Авеолу, с порога она обернулась, протянула руку - и кольцо на ее пальце полыхнуло живым пламенем. Серые глаза ее уже влажно блестели от слез. Кольцо да эти слезы - вот и все, что он оставит ей на память. Такой Аморн и запомнил Авеолу, Больше он ее не увидел - до сегодняшней ночи, когда он превратился в бессердечного чужака лорда Блейда, а прекрасное лицо его возлюбленной, бесстыдно исковерканное шрамом, повторилось в сероглазой женщине, что явилась ниоткуда и исчезла в снежной ночи.
      Глава 22
      ДЕСЯТИННЫЕ ПЕЩЕРЫ
      Ох, и зачем я только решила, что нам стоит сюда забраться? Я, должно быть, спятила! Тулак оглянулась назад - и совершенно зря. Хотя диковинный шарик Вельдан давал совсем немного света и различить что-то в метельной ночи было невозможно, оглянувшись, старая наемница мгновенно вспомнила, что под ними вниз на сотни футов тянется отвесная пустота. У Тулак свело живот от сосущего страха. Где-то там, далеко внизу, скрытый за полосой леса, стоит ее дом... и сейчас давно постылое жилище показалось ей вдесятеро желанней. Наемница с тоской подумала о своей широкой и мягкой постели, об очаге, в котором так славно трещит огонь, о кувшине с выпивкой...
      Не смей хныкать! Еще вчера ты мечтала о приключениях! Что, забыла? Тулак сильнее стиснула коленями бока дракена, поудобнее перехватила ноющими от боли руками обмякшее тело Вельдан и решительно перевела взгляд наверх туда, где, судя по словам Каза, между ними и вершиной кряжа тянулись еще сотни три футов каменистого склона и осыпи.
      - Осталось немного. - Даже мысленный голос Каза звучал так, точно дракен едва переводил дух, - и Тулак немедленно устыдилась своего малодушия. В конце концов, карабкается вверх по отвесному склону именно бедняга Каз, а не его спутницы. Он полз и полз все дальше, хрипло дыша в такт своим движениям, жадно хватая разинутым ртом морозный воздух. Глубоко задышав - скорее из солидарности с дракеном, чем по необходимости, - Тулак огляделась по сторонам, но ничего не увидела.
      - Дай-ка я тебе помогу, - прозвучал в ее мыслях голос дракена. - Во всяком случае, для Вельдан это срабатывает.
      - Сохрани нас Мириаль! - Перед мысленным взором Тулак вдруг во всей своей мрачной красе развернулся окрестный пейзаж.
      - Ты видишь то, что вижу я, - самодовольно сообщил Каз.
      - Ну, чтоб мне утопиться в собачьем дерьме! Уж теперь-то я точно повидала в жизни все!
      - Держись меня - еще не то увидишь, - хихикнул дракен. Тулак смахнула с ресниц намерзший иней и хорошенько огляделась вокруг. Высокий кряж, по склону которого они сейчас карабкались, был, по сути, отрогом горы Халкар, и его вершина с плоской макушкой высилась как раз справа от наемницы. Тулак поежилась, дрожа от холода. Ветер здесь был так силен и неистов, что снег не падал, а стелился параллельно земле, и убийственный мороз пробирал до костей. Его хищные ледяные пальцы проникали и под несколько слоев теплой одежды, даже и добротная овчина от них не спасала. Пронизывающий холод высасывал из Тулак остатки сил, цепенел тело, болью отзывался в костях. Зубы старой наемницы выбивали отнюдь не веселую барабанную дробь. А уж бедной Вельдан и вовсе ни к чему здесь торчать, мрачно подумала Тулак.
      - Ну, отдохнул? - окликнула она Казарла. - Нечего нам здесь задерживаться.
      - Я готов. С Велъдан все в порядке?
      - Пока держится, но, думается мне, чем раньше мы доставим ее в укрытие, тем лучше.
      Еще не договорив, Тулак ощутила, что Каз изготовился двигаться дальше.
      - Держись крепче, - предостерег он. - Ну, вперед!
      Голова Тулак резко откинулась назад - дракен стремительным прыжком ринулся на штурм склона. Впиваясь в камень острыми когтями, он карабкался вверх ловко, точно ящерица. Тулак слышала, как с шумом и грохотом осыпаются из-под его лап камни, катясь вниз, в долину. На минуту дракен остановился передохнуть в расселине, наискось перечеркнувшей отвесный склон, - и снова, прежде, чем Тулак успела собраться с мыслями, рванулся вперед, последним усилием мускулов вымахнув на плоскую вершину горы.
      - Отлично! Добрались!
      Понимая, что Казу необходим отдых, Тулак крепче обняла Вельдан и вместе с ней соскользнула со спины дракена, с наслаждением ощутив под ногами твердый, а главное - ровный камень. После изнурительной скачки ноги у нее затекли и подкашивались, но она изо всех сил прижимала Вельдан к себе, не давая ей упасть. Девушка шевельнулась, застонала - то ли ее привела в чувство перемена позы, то ли пробудил порыв ледяного ветра, который здесь, на вершине, ярился сильнее прежнего - казалось, что их окатили студеной водой.
      Каз пошатнулся и громко чихнул.
      - Отдышаться., дайте отдышаться... - почти проскулил он. Тулак едва успела отпрыгнуть, увлекая за собой Вельдан, - дракен поджал короткие сильные лапы и плюхнулся на брюхо - с такой силой, что гулкое эхо отозвалось в пятках Тулак.
      Вельдан, уже отчасти пришедшая в себя, проснулась окончательно, когда дракен с шумом рухнул наземь.
      - Каз, что с тобой? - Вырвавшись из объятий Тулак, чародейка, шатаясь, шагнула к своему напарнику Подняв голову, Казарл изогнул длинную гибкую шею, чтобы поддержать девушку, и чуть переменил позу, прикрыв ее от ветра.
      - Все в порядке, душенька, все в порядке. Просто запыхался, карабкаясь по этой треклятой груде камня. Ты-то как? Тебе полегче?
      Чародейка дрожала от холода и едва держалась на ногах, голова раскаливалась от боли, но она постаралась скрыть свою слабость от обеспокоенного не на шутку напарника.
      - Немного легче, ну да переживу. Клянусь всеми адскими безднами, где это мы?
      - Почти что на вершине горы. Твоя подружка утверждает, что где-то здесь мы сможем укрыться от бури - только она позабыла сказать, что до этого убежища не так-то легко добраться.
      - И ничего я не забыла, просто не хотела тебя пугать! - Тулак пришлось повысить голос, чтобы перекричать вой ветра. - К тому же спускаться вниз будет еще труднее, так что давайте поторопимся.
      Что-то здесь не так... Вельдан сдвинула брови, стараясь не обращать внимания на боль, ухавшую в голове кузнечным молотом.
      - Послушай, Тулак... ты как будто поняла, что говорил Каз...
      Старая наемница одарила ее лукавой ухмылкой:
      - Ну да, конечно! Как тебе это нравится, детка? Когда ты отключилась, нам с Казом просто позарез нужно было договориться - вот мы и договорились.
      Вельдан уставилась на нее разинув рот, до глубины души потрясенная тем, что ее спутница, оказывается, обладает телепатическим даром. Тулак словно и не заметила ее изумления.