Зала появилась неожиданно. Круглый коридор был таким гладким и одинаковым на всем протяжении, что Сколль едва не задремал, пока брел по нему. Изменчивые цвета и мерцающий призрачный свет производили на него какой-то гипнотический эффект, словно он шел во сне. Затем внезапно коридор закончился, и Сколль неожиданно для себя шагнул в пещеру, такую огромную, что он не сразу понял, где очутился.

Сколль замер на месте.

— Святой Мириаль! — выдохнул он, но пустое пространство поглотило слова.

Стены пещеры тонули во мраке. Сколль испуганно заморгал. Его охватила дрожь, хотя воздух по-прежнему был теплым. Мягкий переливчатый туман исчез, исчез замкнутый и безопасный коридор. Тьму, заполнявшую пещеру, прорезали мерцающие потоки света — рубиновые, аметистовые, изумрудные, золотые. Они пронизывали пространство, подобно невиданным змеям. Высоко над его головой мерцала, разгоняя тьму, невероятная паутина, сотканная из тонких, дрожащих лучей. Слабый шепот ветерка незаметно сменился низким гулом, который, казалось, шел прямо из-под ног Сколля.

Время от времени сверкающие вспышки, шипя словно молнии, метались между стенами и исчезали в пустоте наверху. Иногда в пространстве пещеры возникали облака мерцающих частиц, переносились по воздуху с места на место и оседали на стенах, словно рои радужных бабочек.

Еще более поразили Сколля фигуры, покрывавшие пол пещеры, — от огромных, размером с дом, до маленьких, не выше его колена. Они отличались невероятным разнообразием форм: прямоугольники, пирамиды, колонны, конусы, сферы и что-то уж вовсе невообразимое. Казалось, они были сформированы из прозрачной желейной массы, которая могла изменить свою форму в любой момент. Одни излучали такой же резкий свет, как тот, потоки которого расцвечивали пространство между стен, другие мерцали более мягкими оттенками. Некоторые переливались всеми оттенками жемчужного, иные искрились, словно были сплошь покрыты кристаллами драгоценных камней.

Сколль понятия не имел, что все это такое, но выглядело оно невероятно красиво. Сколлю не было страшно. Странные звуки, цвета и движения, казалось, жили собственной жизнью не имевшей к нему никакого касательства. И ничто из того что он видел, не несло в себе угрозы или злобы. Восхищенно вертя головой, он зашагал через пещеру, бредя между рядами переливчатых, разноцветных конструкций.

Однако по прошествии времени изумление и восхищение начали меркнуть. Сколль устал, его мучили голод и жажда, и слабо верилось, что здесь удастся найти еду или воду. Мерцающие фигуры были очень красивы, однако они были несъедобны, и Сколль не понимал их. И даже это невероятное зрелище не могло отвлечь его от насущных проблем.

Мне придется вернуться. Этак я никуда не приду. Может быть, вода в туннеле уже спала? Может, Торшон и все остальные прошли мимо, и я потерял их!

Эта мысль так встревожила Сколля, что он бегом бросился назад — туда, откуда пришел. Но то ли он заплутал, покуда бродил здесь, то ли в спешке побежал не в ту сторону, но вскоре Сколль понял, что не видит стен пещеры, и окончательно потерял ориентацию среди всего этого свечения и бесконечных бесформенных структур.

Его охватила паника. Он заметался туда-сюда в лабиринте мерцающих конструкций, отчаянно ища выход наружу. Если он пойдет прямо, то, разумеется, рано или поздно доберется до стены. А затем нужно просто пойти вдоль нее и когда-то придешь к выходу. Но он не мог придерживаться прямой линии и, к своему ужасу, вскоре понял, что ходит кругами. Проскочив между двумя рядами фигур, он вдруг оказался в самом центре пещеры.

Сколль остановился, тяжело дыша и нервно озираясь по сторонам. Он был готов разрыдаться. Похоже, он действительно никчемное и бесполезное существо. Вот он снова оказался в беде, но на этот раз нет никого, чтобы помочь ему… Но эти рассуждения возымели полезный эффект: Сколль начал успокаиваться. Он вздохнул полной грудью и почувствовал, как охватившая его паника начинает ослабевать.

В конце концов я знаю, где нахожусь. Конечно же, отсюда я смогу найти дорогу к выходу и выбраться наружу.

Отдышавшись, он с любопытством огляделся по сторонам В центре пещеры находилось углубление с блестящей зеркальной поверхностью, словно в пол вдавили гладкую, серебристую полусферу. Вдоль края углубления по кругу располагались шесть лучей света, каждый толщиной с самого Сколля, которые били вверх из отверстий в полу. Все они были наклонены в направлении центра и, очевидно, перекрещивались в воздухе — где-то высоко над головой. Их свечение было все тех же чистых цветов, которые уже видел Сколль во время своего необычного путешествия: красный, желтый, белый, зеленый, синий и глубокий фиолетовый — как предгрозовое небо. Цвета то и дело изменялись, будто в каком-то определенном алгоритме. Каждый оттенок проходил свой путь по кругу, посылая в пространство мерцающие разноцветные волны. Это походило на огромную коническую башню, созданную из переливчатых лучей. Они вздымались в воздух и исчезали в высоте, так и не достигнув потолка пещеры.

Сколль глядел вверх, пока у него не закружилась голова. Он поспешно опустил глаза и тут впервые заметил, что в центре углубления мерцает и поблескивает шар, более всего похожий на исполинский мыльный пузырь. Его прозрачные стенки переливались всеми цветами радуги, оттенки перетекали один в другой, бросая вокруг яркие отблески. Сколль решил, что шар достаточно велик, чтобы три или четыре человека могли поместиться внутри — если бы сумели туда забраться.

Интересно, а это возможно?

Мысль возникла у него в голове сама собой, прежде чем он сумел отогнать ее.

Нет! Не надо ничего такого делать! Просто повернись к нему спиной и шагай обратно, откуда пришел. Забудь об этом!

Но искушение было слишком велико. Как же так? В конце концов он уже пробрался в самое сердце таинственной пещеры. Неужели придется все бросить, не исследовав ее центр. Обидно. Очень обидно… Ладно, что плохого может случиться, если он еще чуть-чуть поглядит на этот пузырь? Сколль вздохнул. Здравый смысл приказывал ему убираться прочь отсюда — и поскорее. Но любопытство побеждало. Вдобавок юноше очень нравилось воображать себя прожженным искателем приключений.

— Это закончится слезами, — пробормотал Сколль, цитируя свою мать Виору.

Однако он уже шел вперед, словно невидимая нить вела его к таинственному шару в центре пещеры.

Перво-наперво следовало забраться в серебряный круг. Лучи разноцветного света отстояли довольно далеко друг от друга, но не опасно ли проходить между ними? Сколль выбрал место, равно отдаленное от двух лучей, и поозирался в поисках чего-нибудь, что можно было бы кинуть. В конце концов он остановился на собственном поясе. Сколль снял его — поспешно, чтобы не передумать — и швырнул в проход между двумя световыми колоннами. В тот же миг он присел, приготовившись в случае чего быстро бежать и прятаться. Минуло несколько секунд. Ничего не взорвалось. Кажется, никаких перемен вообще не произошло. Воодушевленный и довольный, паренек вновь приблизился к кругу. Что ж, похоже, вполне безопасно… Сколль глубоко вздохнул и прошел между двумя лучами и вниз под уклон, ко дну углубления. Ноги слегка скользили на гладкой серебристой поверхности однако спуск завершился успешно. Подняв свой пояс Сколль снова надел его и направился к мерцающему пузырю.

По мере его приближения цвета разгорались все ярче и интенсивнее, радужные пятна все быстрее пульсировали на поверхности шара. Сколль протянул руку и замер в нерешительности. Что будет, если он коснется этой Штуки? Что он почувствует? Вдруг она разлетится, как обычный мыльный пузырь? Вдруг как-то навредит ему?

Рассуждай разумно. До сих пор в этом месте тебе не встретилось ничего опасного верно?

Что не означает что так будет и дальше…

Тем не менее соблюдая огромную осторожность он снова двинулся вперед и прикоснулся к стенке.

Пальцы ощутили странное холодное покалывание — и исчезли. Ахнув, Сколль отпрыгнул назад. Ноги заскользили по гладкой поверхности сферы, и он с размаху шлепнулся на задницу.

О боже мой!

Сколль сидел, уставившись на свою руку, но она была в полном порядке. Никаких повреждений не наблюдалось.

Просто посмотри на проклятую штуковину, коли тебе приспичило, и брось это дело!

Сколль внимательно рассмотрел свою руку, но с ней не произошло никаких заметных перемен. Ослабев от облегчения, он поднялся на ноги и направился обратно к пузырю. В том месте, где пальцы соприкоснулись с его поверхностью, цвета пульсировали особенно ярко. Искристое мерцание волнами разбегалось в стороны, словно обрисовывая вход…

Вход? Неужто и вправду можно попасть внутрь? Просто пройти прямо сквозь стенку? Вот так вот легко? Эта мысль поразила его сильнее, чем все остальное вместе взятое. Крепко зажмурившись, Сколль сделал глубокий вдох и шагнул прямиком в тонкую стенку мерцающего пузыря…

…А затем открыл глаза…

Великий Мириалъ, что я наделал?

Пузырь исчез. Сколль, должно быть, разрушил его, когда прошел насквозь. Вот только что от этого изменилось? Сколль полагал, что радужный шар — как и все остальное в этом месте — находился здесь не просто так. Сколько вреда он нанес, и каковы будут последствия? Мальчик украдкой огляделся по сторонам, опасаясь, что какой-нибудь таинственный обитатель этого места может вылезти и наказать его. Однако пещера оставалась все такой же безмолвной и пустынной, как и прежде. Прошло немного времени, любопытство перебороло чувство вины. Сколль снова обратил свое внимание к центру. Нужно выяснить, что же все-таки скрывал злосчастный пузырь?

В самом центре серебряного круга возвышался небольшой постамент, доходивший Сколлю до пояса. На его плоской поверхности лежали два предмета. Один из них выглядел как изящное серебряное зеркало футом в диаметре, заключенное в золотую оправу. Второй же и вовсе был странен: серебристая сфера размером с грецкий орех. Сгорая от любопытства, Сколль взял ее, положил на ладонь — и чуть не уронил от неожиданности, когда сфера вдруг засветилась. Над ней, мало-помалу, в воздухе возникала причудливая картина. Медленно вращающийся шар, окрашенный в разнообразные оттенки зеленого, синего, коричневого и золотого. Над его поверхностью протягивались в разных направлениях бело-синие линии. Картина была яркой и удивительно реальной. Сколль не знал, что она должна изображать, но выглядело это необычайно красиво. Картина исчезла, стоило Сколль сжать пальцы. Когда же он вновь раскрыл ладонь, в воздухе начало формироваться новое изображение. С великим изумлением Сколлю опознал свой родной город Тиаронд, угнездившийся между склонами гор. Он видел залитые грязью городские предместья, которые миновал прошлой ночью, плато, скалы, реку, водопадом низвергающуюся с края утеса… Сколль задохнулся от удивления и восторга. Все выглядело таким изумительно настоящим. Взаправдашним… Он словно взирал с птичьего полета на крошечный город, лежащий далеко внизу.

Потрясенный, он снова сжал и раскрыл пальцы, и тут же возникла новая картина: бесконечное голубое пространство с зеленоватыми и коричневыми вкраплениями. Припоминая детские сказки о путешественниках, которые исследовали южный берег Каллисиоры, он предположил, что смотрит на океан с островами, разбросанными там и тут. Он снова скрыл сферу, и картина исчезла.

— Великий Мириаль, — выдохнул Сколль.

Он сунул чудную вещицу в карман, дабы изучить ее позже, и обратился ко второму предмету. На этот раз он действовал с максимальной осторожностью не зная, чего от него можно ждать. В отличие от сферы, которая сразу же засветилась а руке, поверхность зеркала потемнела. Цвет делался все интенсивнее, пока не стал угольно-черным. Предмет явно не предназначался для использования в качестве зеркала. Сколль глядел, не отрывая глаз. Изломанные линии ярких и насыщенных цветов возникали в черной глубине, складываясь в причудливые узоры. Они медленно плыли к поверхности и здесь исчезали. Сколль не мог отделаться от ощущения, что эти странные знаки — не что иное, как письмена. Впрочем они не были похожи ни на одни буквы, какие он когда-либо видел…

Как будто ты так уж много их видел!

Когда Сколль был помладше, мать попросила знакомого писаря обучить его грамоте. Сколль с грехом пополам умел писать и читать, но дальше этого дело не пошло. Так что Сколль не имел ни малейшего представления, что же в итоге видел, и ему ничего не оставалось, кроме как положить непонятный предмет назад. Едва он выпустил зеркало из рук, как его поверхность снова стала серебристо-белой.

Итак, что мы имеем? Две загадочные штуковины — зеркало и орех — оказались единственными вещами, которые Сколль мог отсюда унести. В конце концов, они послужат доказательством его невероятной истории, и, может быть, со временем он сумеет найти им применение. Сколль развязал заплечный мешок и взял в руки зеркало. Едва он прикоснулся к нему, как поверхность снова потемнела и запестрела цветными значками.

— Ну, хватит! — пробормотал Сколль и отправил его в мешок, запихнув как можно глубже.

Эта штуковина была такой же, как и все остальное в пещере — красивой, но абсолютно непонятной. И — насколько мог рассудить паренек — совершенно бесполезной. Уставший и несколько разочарованный, он направился прочь. Хватит уж. Если Сколль сумеет найти нижний туннель, он вернется обратно в тот мир, который знаком и понятен. В котором он не будет чужаком…

Сколль полез вверх по скользкой стенке шара. Выбравшись на пол пещеры, он в последний раз оглянулся — и присвистнул. Пузырь оказался на прежнем месте — там же, где и раньше. Сколль в изумлении уставился на него; до него медленно доходило. Шар, очевидно, был там все это время, просто Сколль не видел его, пока находился внутри. Надо думать, он был предназначен скрывать таинственные предметы, которые Сколль, говоря по-простому, спер… На миг ему стало неловко но затем он махнул рукой.

Ладно, забудем об этом. Теперь уж я не стану возвращать их на место. В любом случае, здесь же никого нет…

Повернувшись спиной к шару, он решительно направился прочь.

К тому времени как Сколль методом проб и ошибок умудрился отыскать выход, он окончательно выдохся. Усталой походкой он брел по круглому коридору и, добравшись до лестницы в нижний туннель, решил, что не сделает больше ни шагу. Скинув с плеч мешок, подложил его под голову и свернулся клубочком на теплом упругом полу коридора. Какое же счастье хотя бы на время позабыть обо всех несчастьях, провалившись в сон.

В осажденном Тиаронде Кайта была бы рада возможности так же легко избежать своих бед. Но сон был роскошью, которую она не могла себе позволить. Слишком много забот. Среди горожан Тиаронда, которым повезло найти укрытие в базилике Мириаля, она оказалась наиболее опытной из выживших лекарей. Кайта с удовольствием отказалась бы от подобной ответственности. Со времени ужасной смерти ее подруги Эвелинден минуло два дня. Рана на сердце Кайты была еще слишком свежа. Но вместо того чтобы всецело отдаться собственному горю, она вынуждена была сопереживать десяткам израненных, ошеломленных и абсолютно чужих ей людей.

Воспоминания не отступали. Вчера, незадолго до рассвета, ее позвали в Палаты Врачевания, чтобы опознать изуродованные останки тела Эви, обнаруженные в Пределах перепуганным стражником Мечей Божьих. Ошеломленная ужасом, Кайта осталась в Палатах до утра. Возвращаться в темный пустой дом, который она делила с подругой, было выше ее сил. Как врач Кайта знала, как мучительно умирала ее подруга; мысли об агонии и ужасе Эви были невыносимы. Она приняла сильное снотворное, желая хотя бы на время отрешиться от воспоминаний, и забылась тяжелым сном без сновидений.

Коллеги разбудили ее, когда настало время отправиться на церемонию жертвоприношения. Будь Кайта не в таком сумрачном состоянии духа, она бы рассвирепела, узнав, что даже пациенты Палат Врачевания были вынуждены выйти в холод и сырость ради пустого, бесполезного ритуала. Будто бы сожжение этого болвана иерарха могло хоть как-то улучшить положение Каллисиоры! Горькая ирония! Заваль — главный вдохновитель религии, которая и убивала его — не имел ровно никакого значения. Кайта давно уже перестала верить в Мириаля. Но даже если бы вера сохранилась в ее душе, ужасная смерть подруги уничтожила бы ее навсегда. Бедная Эви, которая никогда и мухи не обидела, которая в своей жизни делала только добро. Чем она заслужила такую судьбу?.. Впрочем, Кайта оставила свое мнение при себе. Накинув белую лекарскую мантию, она последовала за остальными на храмовую площадь.

Не слишком обращая внимание на происходящее вокруг, Кайта просто пошла туда, куда ее звали. Она встала под стеной базилики сбоку от жертвенного костра. С этой позиции открывался не слишком-то хороший обзор, впрочем, Кайте было все равно. С другой стороны, по той же причине людей вокруг нее оказалось немного — и именно это в конечном итоге спасло ей жизнь. Погруженная в себя и все еще одурманенная снотворным, Кайта пропустила всю сцену похищения иерарха. Когда же с небес низринулась смерть, солдат Мечей Божьих, стоявший неподалеку, почти насильно втащил ее в двери базилики.

С тех самых пор у Кайты более не было времени предаваться собственному горю. Пострадавшие поступали нескончаемой чередой: люди, истекающие кровью, и люди, пребывающие в шоке от ужаса и потрясения. Взрослые и дети. Раненые и умирающие… Одним словом, работы хватало.

Исцеление затруднялось недостатком медикаментов. Антисептиков, обезболивающих, снотворного и даже таких простых вещей, как перевязочные материалы, — всего было отчаянно мало. Одежда, постельное белье и даже драпировки со стен из покоев жрецов — все пошло на повязки. Однако другие необходимые вещи заменить было несравненно сложнее. Лекари постоянно носили с собой основные медикаменты в крепких кожаных сумках через плечо или на поясе. По давней привычке Кайта взяла свою сумку, отправляясь на церемонию. И пусть ее запасов ничтожно мало по сравнению с количеством раненых, Кайта была рада, что в наличии имеется хотя бы это.

Нехватка медикаментов была не единственной бедой. К ужасу Кайты, в живых осталось лишь трое лекарей — все менее опытные, чем она сама — и два ученика из Палат Врачевания. В конечном итоге удалось собрать разношерстную группу людей, которые могли оказать хоть какую-то помощь. Здесь были акушерки, аптекари, травники и, наконец, обыкновенные люди, которые просто умели заботиться о других.

Впрочем, как бы там ни было, основная масса работы легла на плечи Кайты. Когда менее опытные лекари пребывали в сомнениях или просто не знали, что делать с той или иной раной, они обращались к Кайте. Целительница носилась туда-сюда, отзываясь на бесчисленные просьбы, которые обрушивались на нее с такой частотой, что Кайта уже не знала, за что хвататься. То и дело ей приходилось выбирать: спасение жизни одного человека зачастую могло означать смерть другого. Часы проходили за часами, и ряд мертвых тел медленно но неукоснительно рос. И каждую новую смерть целительница полагала своей виной. Слава Мириалю, некогда было задумываться над этим.

Почти весь следующий день лекари работали не покладая рук. И не они одни. Люди, направленные в помощь Иерарху и новоявленному командиру Гальверону, трудились рядом с ними, стремясь сделать укрытие более комфортабельным. Каждый делал свое дело.

Тяжелая чаша с водой оттягивала Кайте руки. Она шла в сторону караулки от резервуара, наполняемого из водной системы храма. Кайта с трудом пробиралась через толпу, то и дело ей приходилось перешагивать через лежащие на полу вещи. Потому продвигалась она крайне медленно и готова была поклясться, что проклятая чаша с каждым шагом становится все тяжелее.

— Осторожнее!

Предупреждение донеслось до нее слишком поздно. Кайта с размаху столкнулась с высоким человеком в мундире Мечей Божьих, и ледяная вода выплеснулась на них обоих. Драгоценная золотая чаша с замысловатой резьбой — часть храмовой утвари, ныне приспособленная к делу — с грохотом и звоном упала на пол. Более высокий и тяжелый мужчина сбил Кайту с ног, и она вскрикнула, ударившись плечом о дверной косяк. Она бы упала, но мужчина подхватил ее и поставил на ноги. Обернувшись, она обнаружила, что перед ней: не кто иной, как командир Гальверон.

— Смотреть надо, куда идешь!

— Ах ты, неуклюжий недотепа!

Они заговорили разом, в первую секунду оба вспылили, оба тотчас же поняли, что резкие восклицания были вызваны гневом и раздражением.

— Прости.

— Это я виновата.

И снова слова вырвались у них одновременно. Гальверон устало улыбнулся и поднял с пола чашу.

— Идем в караулку, целительница Кайта, и обсохнем возле огня. Ты вся мокрая.

— Мне нужно возвращаться. Слишком много дел.

Лицо Гальверона посуровело.

— Все дела подождут несколько минут. — Это прозвучало как приказ. — Если не считать Цитадель Мечей Божьих, базилика самое холодное и ветреное здание, которое я знаю. А ты самый опытный лекарь из тех, что у нас остались. Я полагаю, если ты свалишься с лихорадкой, это никому не пойдет на пользу.

Взяв Кайту за руку, он решительно повел ее внутрь и усадил перед огнем; пристально посмотрел ей в лицо.

— Когда ты в последний раз отдыхала? Или ела что-нибудь?

Кайта вернула Гальверону испытующий взгляд, примечая его бледность, темные тени под глазами и в уголках рта, устало опущенные плечи и глубокие кровавые царапины на руках и лице. Вдобавок лицо и руки были покрыты грязью, и целительница осуждающе покачала головой. Одному Мириалю известно, какая зараза могла попасть в эти раны. Кайта уперла руки в боки и строго посмотрела на Гальверона.

— А ты? — поинтересовалась она.

— У меня полно дел…

Его непринужденный тон был настолько неискренен, что командир и сам это понял. Он тяжко вздохнул и пожал плечами. Кайта отдавала себе отчет, что Гальверон прав. Никто из них не сумеет действовать продуктивно, если они не позаботятся о себе.

— Я отдохну, если ты сделаешь то же самое, заявила Кайта.

Гальверон попытался возражать. Впрочем, ничего иного Кайта и не ожидала. Она склонила голову и уставилась на него взглядом василиска, как обычно поступала с наиболее упрямыми пациентами. Через несколько секунд протесты Гальверона утихли. Он уставился на целительницу мрачным взглядом.

— Прекрасно командир Кайта. Твоя взяла. Мы оба отдохнем и поедим.

— И заодно я обработаю твои раны, твердо сказала она.

— Так нечестно. Предполагалось что ты тоже должна отдохнуть.

— Если ты и в самом деле хочешь умереть от заражения крови, тогда конечно.

Это заставило его умолкнуть. Впрочем, ненадолго.

— Ты просто хочешь меня запугать.

— Ну вот что: пойди-ка и принеси мне немного воды.

Кайта сунула ему в руки чашу. Пока Гальверон шел к двери, она с улыбкой смотрела ему вслед и внезапно осознала что улыбается впервые со времени смерти Эви. Спасибо тебе, командир, — подумала она. — Из тебя выйдет чертовски хороший лидер. Как все-таки хорошо, когда рядом есть человек, понимающий и умеющий сострадать. Кайта вновь улыбнулась и поняла, что ей стало гораздо-гораздо легче…