Путь Чайма лежал через его Долину, так что он завернул в свою пещеру за еще одной туникой и плащом потеплее (ведь выше в горах было холоднее). Кроме того, он прихватил несколько одеял и фляжку с крепким питьем, связал все это в узел и с помощью веревки укрепил его на спине. Потом взял посох с острым железным концом для подъема по ледяным склонам и отправился выручать чужестранцев.
Путь, о котором знал только Чайм, шел мимо веревочного мостика, ведущего в Палату Ветров. Надо было пройти по скользкому уступу до мостика, а за ним начиналась глубокая расселина, незаметная с плоскогорья, и уже по ней можно было выйти на главную тропу, которая вела к отрогу. Для Чайма, с его близорукостью, это было очень тяжкое испытание. К тому же теперь горные тропы были очень скользкими, но даже они были для него предпочтительнее, чем путь через темную расселину, среди крутых каменных стен, где приходилось по пояс в снегу продираться сквозь заросли карликовых елей, цепляющихся корнями за трещины в камне, Наконец Эфировидец, уставший, замерзший, с ноющим телом, выбрался из расщелины и, как и ожидал, обнаружил, что самое трудное еще впереди.
Едва он вышел из узкого ущелья на скользкую, открытую тропу, как сразу же ощутил на себе силу бушевавшей непогоды. Слева перед ним высился крутой, заснеженный склон, без единого деревца, а справа… Чайм вздрогнул. Об этом лучше было не думать: один неверный шаг — и он рухнет с этого склона, не отвесного, но все же очень крутого, прямо на острые камни внизу. Впервые Эфировидца одолели серьезные сомнения: а стоит ли так рисковать ради каких-то чужестранцев? И все же… Выругавшись, Чайм вонзил в лед острый конец посоха и сделал первый робкий шаг по опасной тропе.
Ему показалось, что прошла целая вечность, пока он не оказался там, где крутая тропа резко свернула налево, огибая какой-то черный камень. Чайм с радостью заметил, что и по другую сторону тропы появились валуны — хоть какая-то защита от падения Наконец тропа стала уже, и он услышал голоса, доносимые ветром с Поля Камней.
Благодарение Богине! Несмотря на то, что ему пришлось двигаться очень осторожно, Чайм все же оказался на Поле Камней прежде, чем конвой, приведший туда пленников, пошел назад. Меньше всего ему хотелось встречаться с ними и объяснять, что он тут делает. Он сошел с тропы и притаился среди валунов. Теперь оставалось лишь молиться и ждать, чтобы эти мясники не заметили его.
Но и конвой не имел никакого желания задерживаться, опасаясь Призраков. Снова пошел снег и закружилась поземка. Скоро Чайм услышал скрип шагов на снегу, а потом появились и сами стражи, проклинавшие скользкую тропу и ворчавшие чисто по-солдатски.
— Из-за этого Хозяина с его треклятым законом мы тут себе шеи переломаем!..
— Надо было просто зарубить их на плоскогорье. Если бы знать…
— Ну, эту девку жалко протыкать мечом. Лучше чем-нибудь еще. Если бы не собачий холод, можно было бы позабавиться с ней.
Узнав голос Галдруса, Чайм с трудом удержался от пожелания ему сорваться вниз на обратном пути. Когда они отошли достаточно далеко, он вылез из своего укрытия, но тут же замер, услышав вопли и проклятия. О Богиня, неужто Призраки явились так быстро? Дрожа не только от холода!, Чайм дождался, пока звуки затихнут, и пополз вперед, но довольно медленно, опасаясь появляться сейчас на Поле.
Паррик лежал на плоском камне, бессильный и беспомощный. Ледяные кандалы обжигали руки и ноги. О Боги, он и представить себе не мог, что бывает такой холод! Кавалериста приморозило к камню, и в этой смертельной стуже его злость на ксандимцев постепенно уступила место отчаянию, Конечно, гнев давал силы для борьбы, но как, скажите на милость, бороться, когда ты прикован и примерз к камню?
К соседним камням были прикованы его спутники. Сангра чуть позади, и ее не было видно, а Мериэль — совсем рядом, и ее тощая фигура то и дело появлялась из снежных вихрей. Паррик опять разозлился. Он уловил смысл того, что она говорила ксандимцам, и понял, что именно колдунья привела их к такому печальному концу. Если бы она дала ему возможность самому поговорить с правителем, объяснить, что они просто случайно забрели на их землю, что не хотели ничего дурного и скоро уйдут, все было бы в порядке. Но вместо того чтобы перевести приготовленную Парриком речь, Мериэль разразилась тирадой в лучших традициях этих магов, вроде той, из-за которой их возненавидели на корабле Ночных Пиратов, с чего и начались все неприятности. Ее дурацкая спесь погубила их всех!
Слева от него лежал Элевин, он не двигался и, кажется, даже не кашлял. Паррик боялся, что это тяжелое восхождение доконало старика.
— Нас всех прикончит этот зверский холод. — Кавалерийский начальник и не замечал, что говорит вслух. Вдруг от соседнего камня донесся визгливый смех.
— О нет, глупый смертный, тебя прикончит не холод! Тебе уготовано кое-что другое. Я слышала, о чем говорили стражники. Здесь обитают демоны, Паррик, Черные Призраки, и ты принесен им в жертву вместе со всеми своими жалкими приятелями. Но только не я! — И едва она успела это сказать, ее кандалы вдруг вспыхнули ослепительным светом и рассыпались в прах. К радости Паррика, Мериэль вскочила на ноги, но его ликующий возглас тут же оборвался, потому что она повернулась к ним спиной и побежала прочь. Через минуту волшебница скрылась в снежной пелене, и лишь ее насмешливый крик донесло ветром:
— Пропадайте здесь, проклятые смертные! А меня им не взять!
Паррик в бессильной ярости разразился проклятиями.
— Вернись, проклятая сука! — завизжала Сангра, и снова наступило молчание, только ветер продолжал завывать на Поле Камней.
«Пусть Чатак проклянет тебя», — подумал Паррик. Он и раньше считал, что от нее можно ожидать чего угодно — волшебница все-таки, да еще и сумасшедшая вдобавок, — но все же предательство Мериэль пронзило его сердце, ибо теперь у них не осталось никакой надежды. И чего он, старый дурак, потащился на юг! Теперь ему никогда не найти Ориэллу… И хуже того, заодно он обрек на смерть Сангру и Элевина. Одинокий и несчастный, Паррик закрыл глаза и заплакал, пока, к своему ужасу, не обнаружил, что слезы замерзли, и он не может открыть глаз. «Ну, ничего, — подумал Паррик, — я хотя бы не увижу, как придут эти Призраки». Но теперь он попал в гораздо худшее положение, ибо ничего не видел, и воображение его разыгралось.
Вдруг послышался какой-то странный шум, все ближе, ближе.., словно некое огромное существо пробиралось меж камней, готовое вцепиться в его беспомощное тело… Оно уже близко, оно рядом! «О Боги, нет!» — в ужасе вскрикнул Патрик, и тут кто-то коснулся его.
— Нет! — заорал он снова, бессильно гремя цепями.
— Все в порядке, — услышал он слова на его языке, и в то же время как будто бы на чужом. — Я — Чайм, я пришел спасти вас.
— Чтоб ты пропал, полоумный, — истерически завизжал Паррик. — Я думал, что явились эти проклятые Призраки!
— Прошу прощения, — ответил тот же голос, и Паррик почувствовал у себя на лице чье-то теплое дыхание. Чайм дул ему на веки, чтобы те оттаяли. Когда Паррик смог открыть глаза, он уже пришел в себя настолько, что почувствовал неловкость за свою вспышку. Однако все мысли тут же вылетели у него из головы при виде кругленького, молодого человека с каштановыми волосами. Это был тот самый призрак, что посетил их в темнице, но на этот раз во плоти.
После всего, что случилось сегодня, кавалерийский начальник был сам не свой. Подслеповато щурясь, призрак начал шарить по земле, и почему-то вид его добродушно-глупой физиономии еще больше разозлил Паррика.
— Что тебе от нас нужно? — рявкнул он ни с того ни с сего. Перестав улыбаться Чайм резко поднялся на ноги, и Паррик увидел у него в руке камень.
Чайм с размаху ударил по одному из наручников, и пленник закричал, потому что железо врезалось в руку. Хотя все тело его онемело настолько, что сейчас он не чувствовал боли, он знал, что пошла кровь, и понимал, что потом будет дьявольски больно.
— Они не замкнуты, болван, — зарычал Паррик.
— О! — Чайм не стал тратить время на извинения, а вместо этого рукояткой кинжала стал разжимать железный браслет, погнутый его ударом.
— Ну да ладно, — сказал он, когда наконец это ему удалось. — Все равно, Призраки, кажется, уже нашли нас.
— Что? — Когда освободилось второе запястье, Паррик вскочил, отчаянно пытаясь схватить ножные кандалы непослушными окоченевшими пальцами.
— Не мешай. — Отстранив его руки, Чайм быстро освободил ноги Паррика от цепей. — Стой и не шевелись, приятель, они — перед тобой.
В ужасе Паррик повернул голову и, проследив за взглядом Чайма, в нескольких шагах увидел двоих — но не Призраков, а огромных, устрашающего вида кошек. В горле у него пересохло: у зверюг были огромные, словно ятаганы, когти, большие, белые клыки и блестящие шкуры. Одна из них была совсем черной, а вторая — черной с золотыми подпалинами. Их горящие глаза казались загадочно-проницательными, словно это были разумные существа. Они угрожающе зарычали, и у Паррика перехватило дыхание.
— Знаешь, — тихо, доверительно сказал Чайм, — мне кажется, они нечто большее, чем просто животные, и ради нашего спасения будем надеяться, что я прав.
И тут, к ужасу Паррика, Чайм точно с ума сошел. Наступая на Призраков с устрашающим видом, он вдруг начал водить руками в воздухе, словно развязывая невидимый узел. Обе кошки тотчас встрепенулись, их желтые глаза расширились, шерсть поднялась дыбом, и внезапно с жуткими воплями они унеслись прочь, точно смерть гналась за ними по пятам.
— Я был прав! — рассмеялся Чайм. — Надо иметь воображение, чтобы испугаться иллюзии. Паррик в изумлении смотрел на него.
— Зачем ты меня спас? — прошептал он. — Чего ты от меня хочешь?
— Спроси лучше об этом у Богини, — ответил Чайм. — Сам я знаю не больше тебя. Однако нашей Покровительнице Зверей вы зачем-то понадобились, и она явила мне видение, которое и привело меня сюда.
— И вовремя, провалиться мне на этом месте! — донесся от соседнего камня слабый голос Сангры, и Паррик с Чаймом улыбнулись.
— Ну вот. — Молодой человек снял со спины мешок, развязал узел и вручил Паррику фляжку, в которой, к его великой радости, оказалось что-то весьма похожее на спирт. Огненная струя обожгла ему глотку.
— Ох! Хорошо! — выдохнул Паррик, и, видя, что Чайм уже освобождает от оков Сангру, накинул на себя одно из принесенных молодым человеком одеял и пошел помогать Элевину.
— ..тропам до моего дома… В общем, от моей бабушки я научился многому, в смысле лечения травами. Может, все же удастся спасти его. Мне трудно просить вас об этом, но если бы кто-нибудь уступил ему одеяло…
Паррик с сомнением поглядел на Сангру. Бледная и дрожащая, она прислонилась к валуну, словно едва могла держаться на ногах. Да он и сам чувствовал себя не намного лучше.
— Проклятие! — воскликнула Сангра и, сбросив с себя одеяло, отдала его Чайму. — Пошли! Надо убираться отсюда, пока мы все не замерзли до смерти!
Когда они заворачивали в одеяло находившегося в беспамятстве Элевина, Чайм, вдруг нахмурившись, спросил:
— А где еще одна ваша спутница, эта сумасшедшая? Паррик помрачнел и пожал плечами.
— Забудь о ней, — только и сказал он.
Вскоре Чайм понял, что вынести отсюда больного старика будет очень нелегко. Его спутники и сами были ослаблены и изнурены, да к тому же еле двигались от холода. Пару раз у него чуть сердце не оборвалось, когда чужестранцы оступились на скользкой тропе, угрожая разбиться вместе со своим лишившимся чувств товарищем.
Целую вечность они как мухи ползли по заснеженному склону, причем пока двое с трудом несли неподвижное тело старика, третий отдыхал. Однако, несмотря на то что они в основном опускались вниз, Чайм вскоре обнаружил, что заботиться о старике так или иначе придется ему, потому что двое других отдыхали все дольше и останавливались все чаще. Они совсем не умели ходить в горах, и Чайм встревожился еще больше. Лицо Паррика было вконец изможденным, а Сангра, казалось, вот-вот упадет. Однако у нее хватило сил дать Чайму затрещину, отчего они едва не упали все вчетвером, когда он, заметив, что кончик носа ее угрожающе покраснел, без предупреждения зачерпнул горсть снега и стал растирать ей лицо.
Когда они наконец добрались до расселины, снова собрались черные тучи, предвещающие обильный снегопад. Чайм остановился, и остальные, словно марионетки, которым перерезали веревочки, также замерли и, положив старика на снег, не в силах двигаться прижались друг к другу.
Чайм не представлял, как в таком состоянии они смогут нести старика по трудной дороге через узкое ущелье, не говоря уже о том, что надвигается буря. Если они не успеют до того, как она начнется, то вряд ли дойдут вообще. Сангра с укором посмотрела на Чайма, выругалась и спросила, едва слышно:
— Далеко еще?
Чайм кивнул, и все трое молча переглянулись. Наконец-то Паррик решился высказать вслух то, о чем думали все.
— Ты уверен, что он не умрет по пути? — спросил он, кивнув на Элевина.
— Думаю, да, — ответил Эфировидец неуверенно. — Но в любом случае, я же не могу удержать бурю, и нам надо как можно скорее добраться до безопасного места.
Кавалерийский начальник снова взглянул на старика, стараясь при этом не смотреть на Сангру.
— А ты уверен, что сможешь спасти его, когда мы спустимся вниз?
На какое-то мгновение Эфировидец заколебался. Своим решением он убьет или старика или их всех. Стоит ли стараться спасти одну жизнь, которая и без того висит на волоске, если в результате могут погибнуть и остальные? И вдруг перед юношей возник образ его бабушки: она бросила на него свирепый взгляд, и Чайм вздрогнул, точно от удара.
— Конечно, я могу спасти старика, и мы донесем его! — сказал он с уверенностью, неожиданной для самого себя, и размотал веревку, которой прежде были связаны одеяла.
— Помоги мне, — велел Чайм. — Тут очень глубокий снег, и если мы не сможем его нести, то придется его волочь, словно санки.
— Не говори глупостей! — возразил кавалерийский начальник. — Толчки и тряска доконают старого беднягу.
Чайм вздохнул. Паррик был прав. Стало быть, остается только одно — то, чего он всячески старался избежать. Преобразиться перед чужестранцами — значит выдать тайну Ксандима… Не говоря уж о том, что среди этих камней можно запросто сломать ногу. Но для спасения старика ничего другого не остается.
— Слушайте внимательно, — сказал он Паррику и Сангре. — Пусть вас не пугает то, что сейчас произойдет. Я собираюсь превратиться… — Чайм понимал, что лучше бы все объяснить как следует, но не находил слов и заторопился, упреждая их вопросы. — Привяжите старика ко мне на спину, и я пронесу его через ущелье. Внизу снова снимете его. Мне потребуется человеческий облик, чтобы пройти последнюю часть пути. — А теперь — отойдите!
Под удивленные, испуганные крики Эфировидец преобразился, и, к ужасу, его конские ноздри остро почуяли запах чужаков. Дикая мысль «что я наделал?» промелькнула у него голове, но он уже выдал тайну Ксандима, и пути назад не было.
Первой оправилась от потрясения Сангра.
— Семь кровавых демонов! — выкрикнула она и повернулась к Паррику. — Чего ты стоишь, открыв рот! Помоги мне поднять старика и привяжи его. Если ты и понимаешь в чем-нибудь, так это в лошадях!
Обратный путь по расселине оказался для Чайма кошмаром. Он не привык возить грузы, и, хотя старик по конским меркам почти ничего не весил, Чайму с непривычки было нелегко поддерживать равновесие на скользкой тропе, особенно если учесть, что ему приходилось еще и заботиться чтобы Элевин мог дышать. К тому же непогода его угнетала, и он постоянно боролся с инстинктивным животным побуждением сбросить ношу и убежать. Еще на полпути по дну узкого ущелья Чайм, несмотря на мороз, покрылся потом.
— Ну, ну, успокойся, — услышал он ласковый голос Сангры. — Скоро все будет хорошо. Скоро мы дойдем. — Она похлопала его по шее и ласково коснулась носа. Чайм вскинул голову и удивленно фыркнул, но голос девушки помог немного успокоиться, а прикосновение ее было удивительно приятным.
— Сангра, ты что, сдурела? — услышал Чайм громкий, тревожный шепот Паррика. — Он ведь не конь, понимаешь?
— Сейчас он конь, — просто ответила Сангра, и Чайм был благодарен ей за понимание.
Когда они достигли нужного места, Чайм едва нашел в себе силы, чтобы снова превратиться в человека, и, сделав это, упал на снег, дрожа всем телом. Сангра набросила одно из одеял, в которые был завернут Элевин, на плечи Чайма.
— С тобой все в порядке? — спросила она, глядя на него широко открытыми глазами. Он кивнул:
— Спасибо за помощь. В конском облике действительно все чувствуешь по-другому. Паррик покачал головой.
— Это было так невероятно… — начал он, но Чайм перебил его.
— Спроси меня об этом попозже. — Он быстро встал на ноги. — Мы должны спуститься со скалы прежде, чем начнется буран. — На самом деле он плохо представлял себе, как это сделать. Этот скользкий, опасный спуск был тяжел и для него, привычного человека, а как быть с неопытными и смертельно усталыми чужестранцами? Юношей овладело отчаяние. После того, как он проделал такой путь…
«Имей мужество, Эфировидец! Ведь я сам — гора. Делай свое дело, а я сделаю свое. Я не подведу тебя».
— Басилевс! — радостно воскликнул Чайм. Остальные, понятное дело, решили, что он спятил, и лишь угроза угодить в бурю заставила их поверить ему, когда он сказал, что путь будет не таким трудным, как кажется. Чайм взвалил Элевина на плечи и ступил на узкую тропу, пошатываясь под тяжестью старика. Он слышал, как они, страшно ругаясь, поплелись за ним.
Но, как и обещал Басилевс, путь оказался не трудным. Они твердо ступали по тропе, точно поддерживаемые чьей-то огромной невидимой рукой. Чайм почти не чувствовал своей ноши, так как в него влилась часть силы Молдана, однако когда они наконец дошли до скалы, похожей на башню, Эфировидец был как никогда рад снова оказаться дома.
Глава 7. КРЫША МИРА
Когда горные вершины за лесом озарились лучами утреннего солнца, Черная Птица поднялась над стоянкой, ловко лавируя среди деревьев. Сверху ей хорошо было видно, чем занимались люди внизу. Элизар с Язуром у воды свежевали двух оленей, а Шиа, неравнодушная ко всему, что касалось охоты, с интересом наблюдала за ними. Из-за деревьев появился Боан, тащивший зайцев, которых он поймал в силки. Нэрени, готовила завтрак у костра и, заметив крылатую девушку, помахала ей. Черная Птица с раздражением отметила, что маги, Ориэлла и Анвар снова куда-то ушли — уже не в первый раз!
Принцесса приземлилась и, тепло поприветствовав Нэрени, вручила ей свою добычу — парочку фазанов и дикую утку.
— А где же маги? — спросила она.
— Наверно, рыбу ловят, а может, за лошадьми отправились. — Взяв птиц, Нэрени протянула ей миску горячего супа. — Честное слово, я так рада, что мы завтра уходим. Мне уже не терпится опять оказаться в четырех стенах!
— И мне тоже, — пробормотала Черная Птица, подумав о Харине. Она так скучала по нему, с тех пор как он отправился к башне! Весь месяц она работала как лошадь, помогая готовиться к нелегкому путешествию в горы: делала вид, что следит за людьми Харина, помогала строить шалаши, ловила птиц и высматривала дичь. Руки у нее загрубели и утратили изящество, словно она никогда и не была принцессой, и при всем том девушка еще находила время помогать Нэрени в бесконечном шитье.
После раскаленной жары пустыни было бы нелегко переносить горный климат, тем более что одежда их была чересчур легкой для столь холодных мест, а приготовленное в Диаммаре для северных экспедиций забрал Харин. Но все же друзьям повезло. На другом краю леса Боан наткнулся на палатки, оставленные людьми принца, и Нэрени, которая берегла как зеницу ока свою шкатулку для шитья, теперь шила на всех новую одежду из мягкой, шелковистой ткани, утепляя ее козьей шерстью, заячьим мехом и пухом диких птиц, которых ловила крылатая девушка.
За этой трудной и утомительной работой Нэрени проводила большую часть времени, и когда выпадала свободная минутка — ей помогала Черная Птица, да и другие тоже, а Боану, к общему удивлению, особенно удавались швы, хотя в его толстых пальцах игла была почти неразличима. Ориэлла же шить не умела вовсе, и хотя нынешнее состояние волшебницы не позволяло ей заниматься более тяжелой работой, она, к раздражению Черной Птицы, всегда находила возможность избавиться от нудного шитья.
Охотники, в том числе и Шиа, всю дичь приносили в лагерь. Часть они съедали, радуясь возможности вознаградить себя за лишения в пустыне, а остальное коптили и вялили для путешествия. У лошадей было свое занятие — щипать сочную травку. Дела шли замечательно.
Дни бежали за днями, как вода в лесных потоках, а нетерпение Черной Птицы все росло, но вот, наконец, маги решили, что пора выступать.
— Ну, пожалуй, хватит, — сказала Ориэлла, поглядывая на кучу форели на берегу озера, и разогнула ноющую спину.
— Но все же это лучше, чем шитье? — поддразнил ее Анвар.
Девушка поморщилась:
— Все что угодно лучше, чем шитье.
— Чем твое шитье, — поправил Анвар. — От него у тебя портится характер, но этого мало: мне приснилось, что сшитая тобой одежда расползается по швам в самый ответственный момент.
— А ты сам-то способен сшить лучше? — в тон ему ответила Ориэлла.
— Ну нет! У нас, магов, талантов много, но рукоделие в их число не входит.
Чтобы избежать отвратительного шитья, Ориэлла уходила ловить рыбу, и под ее руководством Анвар овладел навыками ловли форели, если не в море, то хотя бы в лесных речках. Когда-то давно волшебницу учил этому Форрал, и у Ориэллы сердце сжималось, когда она вспоминала себя в юности, худенькую пацанку, стоящую по пояс в воде и повторяющую каждое движение меченосца, с которого она не сводила восторженных глаз. О, то было счастливое время! Теперь она уже была взрослая и сполна успела испить горькую чашу бед и печалей. Сейчас, когда она склоняется над лесным потоком, рядом наклоняет голову другой человек, со светлыми, а не каштановыми волосами, и его голубые глаза смотрят в основном на Ориэллу, а не на воду.
Анвар уселся на берегу и стал потрошить рыбу.
— Ты пойдешь с нами вечером? — спросил он доверительным тоном, когда она сложила улов в одну плетеную корзинку. Ориэлла знала, что этот вопрос только кажется невинным и разговоры, которые начинались с подобных вопросов, в последнее время нередко кончались размолвками. После того как они благополучно выбрались из пустыни, покровительственность Анвара начала раздражать ее, но при этом Ориэлла хорошо знала свои возможности.
— Как? — с оскорбленным видом спросила волшебница. — Ты хочешь, чтобы я пошла воровать лошадей? Ночью в лесу, в моем положении? — Она улыбнулась, увидев выражение облегчения на его лице. — Чтоб тебя!
— Негодница! — Он бросил в нее рыбой, но Ориэлла ловко перехватила ее в воздухе.
— Ты что? — возмутилась она. — Это же наша еда! А ночью я собираюсь Спокойно спать, так что, когда будете уходить, постарайтесь не шуметь!
— Я поверю тебе, только когда сам это увижу. Ты что, на самом деле так думаешь, Ориэлла?
Волшебница серьезно посмотрела на него:
— Анвар, я могу думать все что угодно. Но какая от меня будет там польза? Быстро двигаться я не могу, не говоря уж о том, чтобы сражаться, если понадобится. А если это ловушка? Тебе так не кажется? Я никак не могу понять, с чего бы это Харину здесь задерживаться? А больше всего меня удивляет, почему нас до сих пор не обнаружили?
Анвар покачал головой:
— Вряд ли это ловушка. Они же не знают, что мы собираемся красть у них лошадей. А если учесть, что наш лагерь сторожат Шиа и Черная Птица, то никто из них не смог бы подкрасться незамеченным. Честно говоря, я не думаю даже, что принц вообще здесь, — Как так? — удивленно спросила Ориэлла.
— Сама посуди. Черная Птица не знала, сколько их было, но когда на разведку ходила Шиа, она сообщила, что половины людей нет, и главным образом
— воинов. Ты знаешь, как мало беспокоился Харин о нашем соседстве. Я думаю, он давно ушел со своими воинами, а челядь оставил здесь, чтобы не мешалась в горах. Кстати, это объясняет, почему они занимаются охотой и собирательством и мало интересуются разведкой.
— О Боги, я об этом и не подумала. Это и вправду похоже на Харина. Если ты прав, сегодняшняя экспедиция должна пройти гладко, но все же… — Она коснулась его руки. — Анвар, во имя всего святого, будь осторожен.
— Само собой. — Он протянул руку, чтобы обнять ее, а Ориэлла с озорной улыбкой бросила ему за шиворот рыбу, которую держала в руке, как раз для такого случая.
***
— Шиа, ты готова? — спросил Анвар, наблюдая из-за кустов за поляной, где маячили темные силуэты пасущихся животных.
— Ты думаешь, я могу быстро передвигаться в этих зарослях? — насмешливо ответила та. — А может, ты хочешь чтобы я распугала этих глупых тварей? — Через минуту до него снова дошли ее слова. — Теперь я на месте. Ты видишь их?
— Они прямо передо мной. На твоей стороне есть какая-нибудь охрана?
Обладая ночным зрением, Анвар вместе с Шиа отправился за казалимскими лошадьми.
— Есть один, — откликнулась огромная кошка, — там, где и говорила Черная Птица. Но этот дурень крепко спит.
— Замечательно! — улыбнулся Анвар. — Приближайся осторожно, чтобы лошади не испугались, и постарайся не разбудить его.
— Ладно, ладно!
Анвар ждал, притаившись в кустах. Он знал, что где-то на той стороне поляны Шиа крадется сейчас к лошадям. Она была с подветренной стороны, и скоро одна из лошадей подняла голову и захрапела, почуяв пантеру. Стреноженные, они не могли обратиться в бегство, но, почуяв опасность, стали жаться друг к другу и, стараясь удалиться от опасного места, переместились от спящего сторожа прямо в руки довольного Анвара.
— Идите сюда, мои хорошие, — шептал маг, осторожно набрасывая веревку на шею первой лошади. При нормальных обстоятельствах они должны были бы бежать от постороннего, но сейчас, в обществе этой огромной кошки, человек означал для них защиту. Анвар тихонько свистнул, и на подмогу ему выскочили из леса Язур, Элизар и Боан. Обрезав путы у четырех лошадей, они повели их через лес в свой лагерь, где все уже было готово к тому, чтобы выйти на рассвете, прежде чем казалимцы обнаружат пропажу.
Анвар шел первым, так как видел лучше других. Операция прошла успешно, но все же смутное подозрение тревожило его. Не слишком ли легко все это было? Что-то здесь не так! И все же он был рад, что они наконец-то выберутся из этого леса.
Тем временем Ориэлла напоследок оглядела лагерь, словно прощаясь с тем местом, которое месяц с лишним служило ей убежищем. Именно сейчас, когда пришло время уходить, ей стало жаль расставаться с этим райским уголком, и дело было не в красоте здешних мест, а в обычном страхе.
С тех пор как она утратила свою волшебную силу, Ориэлла неотступно ощущала свою уязвимость и была слишком изнурена бесконечной борьбой. В ночных кошмарах она постоянно видела всяких чудовищ, ужасные сцены в Нексисе или страдания Крылатого Народа, к которому принадлежала их спутница, и часто просыпалась в холодном поту. К тому же выбор между необходимостью действовать и необходимостью обеспечить безопасность ребенка мучил ее все больше. Сейчас Ориэлла уже ясно осознавала, что это вполне реальное событие, и чувствовала, что любит будущего младенца, любит с такой силой, которая удивляет ее саму. Но никому, даже Анвару, не рассказывала она о своих душевных страданиях и внутренней борьбе и не желала признаться даже себе, что ее страхи связаны с исчезновением магического дара.
И все же Ориэлла не могла больше медлить. Ее долг — противостоять Миафану, а попасть в укрепление, о котором говорила Черная Птица — значит сделать очередной шаг в этом направлении. Независимо от их желания они с Анваром должны идти на север. Она была даже рада, что новости о казалимцах ускорили принятие такого решения; но, Чатак свидетель, волшебница видела очень мало радости в предстоящем путешествии!
Целый день друзья ехали верхом, по извилистым лесным тропам, идущим в гору, пока к вечеру не выбрались на окраину. Увидев перед собой пустынные каменистые предгорья, за которыми возвышались негостеприимные горы, путешественники решили еще одну, последнюю ночь провести в лесу. Воздух уже заметно похолодал, и приятно было посидеть у костра, где готовилось жаркое из зайца и фазана, пойманных накануне. Шиа тем временем расправлялась с куском оленьей туши.
После ужина Ориэлла вызвалась караулить первой, опасаясь заснуть и снова увидеть во сне кошмары. С мечом в руке она уселась у костра и, глядя на огонь, подумала, что сейчас происходит с друзьями и врагами, которые остались там, в Нексисе. С тех пор как во сне волшебнице явилась Элизеф, ей было тревожно, и тревогу эту еще больше усиливали постоянные снегопады в горах. Ведь если Элизеф мертва, то зима, конечно, должна была бы уже отступать. Ориэлла грелась у огня, а вдали вздымались горы, которые, казалось ей, с неприязнью наблюдали за ней и словно ждали ее прихода.
Чем дальше продвигалась вся компания по извилистым дорогам и долинам, сменявшимся перевалами, тем труднее становился путь, тем сильнее и резче чувствовался холод. Бесплодные горные ландшафты, где не было ничего, кроме скал и камней, наводили на путников тоску, и только иногда им попадались зеленые долины, защищенные от беспрестанного ветра скалами. Путешественники с радостью останавливались отдохнуть в таких «оазисах», давая возможность лошадям попастись, а себе — отвести душу после унылооднообразных пейзажей. Но потом приходилось идти дальше, и от мороза тропы становились скользкими, и лошади спотыкались и могли идти только шагом. Путники жили в постоянном страхе, что кто-нибудь свалится. Однажды Боан вывернул плечо, когда его лошадь споткнулась — хорошо еще, что сама она не охромела. Нередко им приходилось подниматься в гору пешком, ведя лошадей в поводу, отчего дорога становилась еще тяжелее, а настроение путников — еще подавленнее.
Всем было нелегко в этом пути по горам. Еда была скудной, и ее явно не хватало, чтобы поддержать силы при подъеме, особенно в такую страшную стужу. Все стали мрачными, и даже добродушный Боан часто хмурился и ворчал. Было заметно, что ему не по душе Черная Птица, хотя он, конечно, не мог объяснить почему.