Однажды где-то…

Сначала вода за бортом стала плотной и за жала монстров тисками. Тех, кто был еще хоть какой-то своей частью в воде. Потом, отзываясь на мою просьбу, ко мне на палубу взметнулась струя воды и окутала меня щитом, а потом и в руке возник водяной меч. На ту минуту я перестала швыряться молниями, и монстры с утроенной силой накинулись на меня, распахивая свои жуткие пасти. Ага, щас! Водяной щит, я думаю, и ракетой не пробить! А вот водяной меч кромсал их за милую душу.

Воины тоже не дремали, не отсиживались! Скоро палубы обеих лодий были очищены от этих тварей. А потом мужички, не задаваясь до поры ненужными вопросами, принялись расстреливать зажатых плотными слоями воды монстров в упор из луков и арбалетов. Побили их сотни две, не меньше. Скорее больше, если считать и тех, что от первых же молний потонули. Из стаи не ушел никто. Это очень даже хорошо! Было бы еще лучше, если бы мы вообще всю эту тварь под корень извели. Конечно, это вряд ли, но до конца плавания нам акуленыши больше не попадались.

Дорого обошлась нам эта охота Пайта. На нашей лодье было двое убитых. Один остался (без кисти левой руки. Вовремя я кровь остановила. Жить будет и без левой кисти. Остальные раны полегче, мужички закаленные, им такое — раз плюнуть. У Пайта все гораздо хуже. Убитых восемь. Ранены все. Я перешла по плотной воде на их лодью и, как ни устала, принялась врачевать. Раны в основном тяжелые. Эх, Пайт, дурья голова!

У самого капитана был вырван кусок мяса из бедра, располосована правая рука от локтя до кисти. Но он чувствовал себя таким виноватым, что стоически терпел и даже отказался первым принять мою помощь. Всю ночь лодьи тихонько дрейфовали рядышком, а я всю ночь лечила, перевязывала, останавливала кровь, снимала жар и воспаление. Под утро я буквально валилась с ног. Так и уснула на палубе Пайтовой лодьи, прислонясь к мачте спиной.

Я и не слышала, как меня уложили на чей-то плащ, а с восходом солнца натянули надо мной тент. Заклятие с воды я сняла еще ночью, после того как перебралась на вторую лодью. Когда я проснулась, мы были далеко от места битвы.

Мы плыли еще без малого две недели. Пережили небольшой шторм, еще разок прятались от пиратов, перед штормом три дня шли на веслах, стоял штиль. Все это время я была занята лечением раненых, то и дело курсируя с лодьи на лодью. Скоро я уже, как заправский мореход, могла перебегать с борта на борт по веслу. Сначала было страшно, а потом уже и не замечала. Последние дни мы держались ввиду берега. Дьюр высматривал знакомую скалу при входе в удобную бухту.

То, что мы прошли Степь, было ясно с первого же взгляда. Сначала исчезла зелень, и потянулись унылые, поросшие чахленьким уродливым леском грязно-бурые топи. Это протянула свой язык до самого моря Гиблая топь. Каким катаклизмом была вызвана к жизни эта язва на лике земли? Да еще такая огромная! Я с трудом представляла ее размеры. На карте Водяного она занимала столько же места, сколько все Полесовье и чуть меньше, чем Степь. Я видела только закрайки топи. Впечатляет! Бескрайнее море невысыхающей и вонючей грязи. Что внутри этой территории, никто не знает, даже наш мудрый Водяной. Попасть туда никаким способом невозможно. Вертолетов в сем мире еще не изобрели.

За полдня мы прошли язык топи, и начались дикие места Древней страны. Грязевое море сменило нагромождение голых оплавленных скал. Люди добрые! Какой же мощи и ярости силы здесь бушевали?! Честное слово, меня оторопь брала от этого каменного хаоса. Мужички мои на лодьях тоже притихли. Жуть — одно слово! И мимо этой жути мы плыли еще полдня.

К вечеру за уродливой скалой, далеко шагнувшей в море, неожиданно открылся вход в неширокую и длинную бухту. Я на всякий случай накинула на наши лодьи невидимость. То есть отвела глаза всем, кто мог оказаться на берегу. По правому берегу бухты громоздились те же жуткие скалы. Они вздымались из воды неприступными отвесными стенами. Здесь на берег не высадишься. Левый берег был положе и не так изуродован. Но и там пристать было негде.

На ночь мы остановились посреди бухты. Капитаны удвоили караулы, а я не снимала заклинание невидимости. Но все было спокойно. Я осторожно прощупала мысленно берег на предмет присутствия чего-нибудь живого. Полный ноль! Да-а-а, веселенькое местечко! «А на кладбище все спокойненько?»

Утром нам необходимо было найти место для высадки десанта. Идти со мной собирался небольшой отряд в семь человек, а лодьи должны были нас ждать две недели. Но ночью мне приснился сон. Из разряда тех, что называют вещими. Вещие сны я и в своем родном мире видела не раз. Так что доверять им научилась еще тогда. Эти сны бывают яркими и реалистичными и не забываются с пробуждением.

Я шла по угрюмой и голой равнине. Одна. Мне казалось, что я вообще осталась одна в мире. Одиночество доставляло мне такую боль, я так хотела встретить нормального человека! И вокруг меня появились люди, я не различала лиц, но знала, что это мои знакомые и друзья. Однако стоило им появиться, как они тут же начали падать и умирать, сраженные непонятным оружием. Нет! Я не хотела их гибели! Не надо!!

И я вновь осталась одна. Откуда-то пришло понимание, что я должна идти одна, если не хочу новых смертей. Потом меня окружил какой-то странный лес. Лес был болен, я это чувствовала. Я ощущала его страдания, но не знала, как ему помочь. А потом я шла по лесу, который уже умер. Он был зеленым и нарядным, но его черные искривленные стволы были мертвы. Почему-то я не сомневалась, что зелень и плоды на этих мертвых стволах отравлены. Мне было жаль его, этот лес, но я была уверена, что он сам выбрал такую долю.

А потом я оказалась в черной комнате, вернее, огромном зале, роскошном и безумно богато украшенном. Но мне было там так некомфортно, так неуютно, мне так хотелось попасть в свой нормальный живой лес! Я искала выход, но, куда бы я ни шла, везде натыкалась на черные, богато украшенные стены, черные резные, все в драгоценных камнях колонны. Сон затягивал меня в эту черноту, не выпускал, кружил в нескончаемом лабиринте черных гобеленов, колонн и черных сундуков с драгоценностями, которые мне были абсолютно не нужны.

И тогда я усилием воли стала пробивать черную стену и шептать молитвы. Я горячо просила во сне и Создателя, и Его сына, и Кедры, и все светлые силы открыть мне путь. А сама голыми руками била и крушила черную стену. И в тот момент, когда стена уже шаталась, я вдруг увидела Водяного. Он силился что-то сказать мне, но тут я и проснулась…

Было раннее неуютное утро. В этих краях, воз можно, не бывает смены времен года. И всегда вечная серость середины осени. А может, на самом деле уже наступила осень в этих краях? Заплыли-то мы изрядно на север. Лодьи тихонько двинулись вдоль бухты к дальнему берегу. Дьюр говорил, что там есть очень удобное место для высадки. Он заприметил его в свое прошлое посещение. Правда, высаживаться они тогда не рискнули.

Место это вскоре отыскалось. Да, действительно удобное. Я позвала капитанов на последний совет. Мне предстояло убедить их в необходимости уйти отсюда как можно быстрее и без меня. Мужички, естественно, взвились на дыбы! Во-первых, они никогда не бросят женщину одну! Во-вторых, никогда не позволят женщине идти в опасный бой одной! В-третьих, они никогда… и т. д. и т. п. А в двадцать первых, они просто меня любят!… Все! Как один! И никогда не бросят… Смотри пункт первый.

Тогда я рассказала им свой сон. В вещие сны они верили. Но смерти не боялись, а бросить меня одну… Смотри пункт первый! Тогда я сказала (это был последний аргумент), что просто отведу им всем глаза и все равно уйду одна. Капитаны мрачно замолчали. Их вопли и ругань слышали обе команды. Так что все были в курсе моего решения. И все пребывали в мрачном отчаянии. Нет, хорошие они люди. Пожалуй, я с ними сдружилась бы, как и с воинами Стояна, поживи мы вместе подольше.

Прощание затягивать не стали. Котомка у меня давно была собрана. Из оружия я взяла арбалет, лук со стрелами, метательные ножи и посох-копье из осины. А еще под рукой была фляжка с водой. В силе водяной защиты и водяного меча я убеждалась уже не раз. Кольчугу надевать не стала. Вообще старалась ничего лишнего не брать. Мое оружие — это магический дар Кедров. И силы стихий. Капитанам я наказала уходить от берега и не ждать меня. Они угрюмо промолчали. На берег меня снесли на руках, чтобы я ног не замочила. Помахала я всем на прощание рукой, еще раз сказала, чтобы возвращались, я сюда все равно уже не приду больше. И потопала, не оглядываясь, сама не знаю куда.

Каменный хаос тянулся вдоль берега в обе стороны, сколько хватало глаз. А вглубь простиралась унылая, безжизненная, каменистая пустошь. И конца края ей видно не было. Интересно, где здесь лес на берегу растет? За день я прошла не меньше полсотни километров. И одна и та же картина. Огонь я не разводила. Жевала сухие грибы и орешки, запивая чистой водой. Был у меня НЗ, приготовленный в такую вот дорогу моими друзьями: Водяным да Лешим. Водяной дал мне маленькую раковину, из которой можно было пить сколько угодно, вода не кончалась и всегда была свежей и про хладной. А Леший по мешочку сухих грибов, вяленых ягод и кедровых орешков. Без изысков меню, но сытно и места немного занимают.

Был у меня еще один подарок от Яськи. Дал мне домовой тоненький серебряный браслет в виде змейки. Глазами у змейки были два маленьких изумруда. Хвостиком она подпирала голову, как удав из мультика. Браслет пришелся как раз мне по руке. Яська сказал, что этот браслет поможет мне найти то, что я иду искать. И даже сможет предупредить об опасности.

На ночь я нашла укрытие под камнем. Очертила охранный круг. Погладила по голове змейку-браслет, попросила его охранять мой сон, свернулась клубочком и уснула. Никогда еще мне не приходилось спать в таких условиях! На голом камне, в холоде, не раздеваясь, естественно… Проснулась я чуть свет. Блин! Задубела! Бока болят! Оо-ой! И костер-то раз вести не из чего! И так от души помянула я ненормативной лексикой Костея и всех присных его, что даже легче стало.

Потом сообразила соорудить маленькую шаровую молнию и умудрилась вскипятить на ней кружку воды. Развела кофе, это из домашних моих запасов хранилось на крайний случай, выпила и глоток коньяка из такой же заветной фляжки. Совсем полегчало!

И снова пошла вперед. А чего сидеть-то, скорее бы все это закончилось. Направление я держала на восток. Судя по карте, до замка Костея оставалось топать еще целый день или больше. К полудню стали попадаться пустыри, заросшие огроменной высоты бурьяном. Мне туда лезть ужас как не хотелось, так что я старалась обойти такие заросли стороной. Я осторожно искала хоть что-то живое, но ни глазами-ушами, ни мысленно не находила даже каких-либо признаков, отголосков жизни. Абсолютно мертвая территория.

Где-то в полдень, когда я остановилась, что бы пожевать чего-нибудь и передохнуть, я впер вые уловила отголосок чьих-то эмоций. Похожее, появилось что-то живое! Пустырей, заросших дурным бурьяном, как лесом, становилось все больше. А вскоре на горизонте я увидела две черные скалы, о которых говорил Яська. Я почти не уклонилась в сторону, так, чуть-чуть, из-за того, что пустыри огибала. К ночи я подошла к этим скалам довольно близко, но их окружали такие заросли крапивы, чертополоха и репья, что их штурм я отложила до следующего утра.

Ночь прошла в таких же условиях. То есть абсолютный дискомфорт, антисанитария и вообще собачьи условия! Любви и уважения к виновнику моих приключений это не добавило. Еще больше я разъярилась, когда мне пришлось лезть через бурьян. Это вообще ни на что не похоже. Крапива способна жалить даже сквозь куртку и джинсы! Репей вцепляется в одежду мертвой хваткой! А колючки чертополоха способны броню пробить! Ну, Костей! Ну, маразматик хренов! Ну, погоди!

Через полчаса сражения с бурьяном терпение у меня лопнуло. И, плюнув на всякую конспирацию, я попросту прожгла себе торную до рогу до самых скал. Шириной метра в три. Такой мощи от себя я не ожидала. Вот это да-а-а!! Тут я преисполнилась отчаянной отваги. А не фиг! Пусть Костей знает, что и мы не лыком шиты. Настроение у меня вдруг чудесным образом поднялось, и я, распевая песенки Винни Пуха, чуть ли не строевым шагом отправилась прямиком в зубы льву. Да я ему эти зубы-то повышибу!

Наверное, я своим поступком немало озадачила Костея. Потому что до самого замка, а идти пришлось еще минут сорок, меня никто не тронул. А вот на ментальном уровне меня пытались прощупать. И даже очень настойчиво. Но ставить мысленный блок я умела, спасибо Нане и Кедрам. Так что, когда давление усилилось, я представила, что мне на лоб села муха, и я ее щелчком отправила в пространство далеко и надолго. Больше меня никто не трогал до самых скал. Колокольчик тоже молчал.

Черные скалы на самом деле оказались двумя высоченными башнями замка, стилизованны ми под природные образования. Вблизи-то это было хорошо заметно. Тоже мне зодчий вели кий! А где парадный вход? Я не стала ходить вокруг замка. Если Костей рассчитывал, что я растеряюсь или буду искать пути, так сказать, проникновения, то он крупно ошибся.

— Да плевать я на тебя хотела, Костей хренов! Эй, ты! Ты хотел меня видеть? Ну так и открывай ворота! Давай объясни, какого хрена тебе от меня надо? Я готова выслушать твои предложения!

И еще парочку фраз, составленных из не нормативной лексики. Громко и достаточно нахально. А что вы думаете — помогло. В черной стене медленно открылся проход — милости просим… Вот только никакой встречающей де легации не было. А колокольчик тихонько звякнул. Ага! И я шарахнула в этот проход молнию, даже не молнию, а огненную реку. Колокольчик умолк. Что-то жидко ты меня встреча ешь! Я открыла фляжку с водой, заклинание само собой промелькнуло в голове, и, надежно укрытая водяным коконом, я отважно шагнула в темный проход.

В коридоре, куда я попала, было достаточно светло. Сразу за порогом лежали обугленные останки непонятно кого. Дверь за мной закрылась. Ха! Напугал! Я, не оглядываясь, поперла вперед. Черный коридор скоро закончился круглым залом без окон и дверей. Из зала можно было попасть в пять коридоров. Света в них не было.

— Эй! Куда идти-то? Я не собираюсь тут блуждать до вечера!

В коридоре напротив зажегся свет, точнее, возник. Ладно, пойду туда. Короткий коридор привел меня к лестнице наверх. Я шагала по ступенькам виток за витком, колокольчик молчал. Страшно мне не было, честное слово. Я хотела узнать, наконец, зачем я здесь, в этом мире? Где Нана? Что Костею все-таки от нас всех надо?

Лестница опять привела меня в коридор. Мне что, больше делать нечего, как по его коридорам разгуливать? И вообще, что это за планировка и что за дизайн? Только я хотела вслух все высказать, как коридор закончился. Теперь я стояла в портретной галерее. Ну да! Самой настоящей! Вдоль стен были развешаны портреты самых разных людей. Ну и рожи! Концентрация всех пороков.

Сначала я думала, что это предки Костея. Тогда было бы понятно, в кого он такой урод! Но уж больно разными и непохожими были собранные здесь лица. Вот этот — явный поморич. А это знакомый тип цыгано-монгольского гибрида — степич. А эта женщина из породы древних — крючковатый нос, крупные выпирающие зубы. Лица крайне неприятные. Говорю же, концентрация всех пороков! Вот этот тип — типичный Плюшкин. Этот тоже от жадности, видать, помер. В глазах такая алчность, что за рубль до Америки на брюхе доползет. Этот явный пропойца, а эта так и пышет злобой на всех и вся.

Тут и распутники, и бандиты, и откровенные маньяки. Что за собрание моральных уродов? Эта заплывшая харя наверняка принадлежит обжоре. А этот при жизни был садистом, зуб даю! Портретов много, очень много, очень… И все типы какие-то нравственные уроды. О! Знакомое лицо! На портрете красовался в своих павлиньих тряпках певец. Тот самый заморский певец с чудным голосом, что должен был вы красть меня с заставы. А рядом угрюмая тетка-мужик, что уселся на колья во рву. До меня начало доходить, что это за вернисаж!

Этот паноптикум и есть основа и источник жизни Костея! За исполнение каких желаний были куплены эти души? Вот тебе, певец, земная слава и обожание фанаток казалось куда достойнее и важнее бессмертия души? Недолго же ты ими наслаждался, а кто тебя сейчас помнит? А вот ты, точно голубой, продал душу за чужие задницы? Не дешево? А еще мрачная рожа ревнивца и самодура, какая страсть съела тебя? За что ты расстался с бессмертной душой — за право мучить любимую женщину? Но ведь что такое любовь, ты так никогда и не узнал! Любовь дается как дар, а не покупается и не берется силой, глупец!

Один из последних портретов в этой галерее привлек мое внимание. Красивая, очень красивая женщина, совсем непривычного для этой земли типа. Откуда ты, красавица? Ее лицо портили только губы, выдававшие сладострастную и распутную натуру. Я видела такие губы у спившейся вокзальной проститутки. Богато и вычурно одета, холеные пальцы в перстнях, дорогущее ожерелье на шее, диадема в бриллиантах. А не княгиня ли это полесичей? Бесстыжая и распутная, получившая при тронутом умом муже возможность предаваться любым страстям и порокам?

Что-то еще не давало мне пройти мимо. Я постаралась разглядеть ее вторым зрением, на тонком плане. И отшатнулась! Под высокомерной и презрительной маской пряталось другое лицо — искаженное муками. Ужас и страдание изменили портретное лицо до неузнаваемости. Отчаяние безысходности и обреченность такие, что не хватит слов высказать!

Так. Я поняла. Те люди мертвы и, значит, души их выпиты. А княгиня жива, и душа ее будет мучиться и страдать от осознания своей обреченности и невозможности что-то исправить, пока хозяйка ее наслаждается, исполняя свои самые порочные и низменные желания. Да за одно это Костей будет проклят вовеки веков. Нет, не должен он жить и осквернять землю своим присутствием. Не должен. Таких «живых» портретов я обнаружила только два. Больше их появляться не должно.

На втором «живом» портрете был изображен мужчина лет тридцати. Арийского типа. А это еще что за белокурая бестия в странном наряде? Жесткое и властное лицо. Этот человек привык повелевать и не терпит неповиновения. Что тебя-то привело в эту галерею? Жажда власти? Скорее всего. Власть пьянит пуще вина и любой женщины. Неужели ни одному из вас не пришло в голову, что все, к чему вы стремились и что получили, — мираж? И все это не стоит ваших душ? Неужели не нашлось никого, кто сумел бы вам это объяснить? Как горько!

Галерея кончилась, и я вступила в черный зал. Я даже вздрогнула! Это был зал из моего сна! Абсолютно черный, огромный, с колон нами, вычурно и безумно дорого украшенный. Стены затянуты бархатными драпировками с орнаментом из драгоценных камней. Колонны украшены сложной резьбой и инкрустированы опять-таки драгоценными камнями. На полу черный мягкий ковер. А для пущего антуража вдоль стен и ряда колонн выставлены раскрытые сундуки со всевозможными ювелирными изделиями и золотыми монетами. Прямо пещера разбойника Хасана, а я — Али-Баба.

Как только я шагнула в зал, моя водяная защита рассыпалась пылью и испарилась. Нет, атаки на меня не было, и тревожный колокольчик молчал. Просто в зале… Не знаю даже, как объяснить. Костею теперь уже известно, что я пользуюсь магией стихий, он не зря привел меня именно сюда. Здесь…

Вот однажды в городе Брно я сдуру потащилась на экскурсию в местный мужской монастырь. В подвалы этого монастыря помещали умерших монахов, как в склеп. И там был такой микроклимат и такая вентиляция, что покойники естественным образом превращались в мумии. Представьте мрачное подземелье, уставленное рядами носилок с мумиями, плот но облепленными истлевшими покрывалами. Можно даже разглядеть выражение лица! Нам хватило и десяти минут на ту экскурсию. Из подвала мы вылезли в пять раз быстрее, чем спускались.

Так вот, в том подземелье было больше жизни, чем в этом роскошном зале. Здесь, казалось, даже время остановилось навсегда. Стихии, они ведь живые. А тут не было стихий, потому что не было жизни. Я не смогу использовать свой дар и пользоваться молниями, водяным оружием, управлять воздухом и разговаривать с землей. Может быть, Костей специально перед встречей со мной сумел так экранировать от жизни этот зал, а может, это условие его собственного существования? Яська говорил, что Костей, в сущности, уже мертв. Ладно, пусть здесь невозможна магия стихий. Ничего, при мне мое воображение осталось и еще осиновый посох. Тоже сгодится. Хрен ты меня возьмешь за просто так.

Зал тянулся и тянулся. Чернота скрадывала перспективу, хотя и было светло. Я бодро ша гала вперед, но мне эта экскурсия уже поднадоела. Наконец-то я вышла в центр зала, свободного от колонн. В центре стоял величественный трон. Конечно, черного цвета и, разумеется, весь из золота и в драгоценностях. Ну, стиль такой у местного князька. Чтобы все сверкало и переливалось на черном фоне — у богатых свои, значит, причуды. А на троне восседал в черно-белом одеянии маленький сухонький мужичок. Внешне похож на Нану: коричневое лицо, крючковатый нос, крупные лошадиные зубы. Весь иссох и сморщился, но поза величественная, куда там! Головенка надменно вскинута, высокомерия — хоть ведрами черпай!

Однако заговорил со мной ласково:

— Я рад, что мы наконец встретились! Как долго ждал я тебя!

— Зачем?

— Я хочу исполнить твои самые заветные желания!

— Ишь ты, Санта-Клаус нашелся. С чего бы такая благотворительность?

— Ну-у! Девочка моя, почему такой скепсис, откуда такое недоверие? А-а! Понимаю, понимаю! Тебе наговорили обо мне таких гадостей… Ты же умница, не спеши судить с чужого голоса. Узнай меня получше, вовсе я не такой злодей, как рассказывают обо мне завистники.

— Да кому ты нужен, завидовать тебе?

— О-о-о! Я самый могущественный в этом, и не только этом, мире! Я могу такое, чего не может никто!

Ну, понес. Явная мания величия у дедка. Я как-то отвлеклась от его разглагольствований и витийства. Скучно. Стою, думаю о своем — девичьем. Как бы мне с ним покончить да свалить отсюда? Не могу же я его убить! Одно дело — понимание, что он не должен жить, осквернять землю своим на ней присутствием. Так и Великие Кедры судили. Другое дело — самой его убить. Да, мне уже приходилось убивать здесь волколаков и акуленышей, корявней и бучило. Но это монстры все, порождение зло го разума. Таких Франкенштейнов необходимо уничтожать. А этот-то все равно человек, хоть и чудовище по человеческим меркам. Блин! Что же делать-то?

Самое интересное, что мне и в голову не приходило, что скорее он меня убьет и не задумается. О себе я даже и не думала. Как в том анекдоте: «Ой, однако, правда не подумали — где же мы вас хоронить-то будем?» Я стою, раздумываю, а дед все шелестит и шелестит вкрадчиво. Послушать хоть — о чем это он.

— Подумай, — ласково звучал его голос, — все мужчины будут у твоих ног. Они будут сходить с ума от любви к тебе! Как великой милости будут ждать твоего взгляда! Одного только взгляда! Они будут счастливы исполнять любые твои капризы и прихоти, а уж как они будут стараться для тебя в постели! Все, что ты хочешь…

— Ты, дед, чего мелешь? Я тебе что?… Ну, ничего себе — нимфоманку нашел! Тоже мне маньяк сексуальный! Ты еще ремни черные на себя нацепи да картинки скабрезные по стенам развесь. Охренел совсем под старость-то?

— Да ведь это твои мечты! — в его голосе впервые прозвучала нотка растерянности. — Разве не ты зачитывалась Камасутрой? Так ведь, кажется, называется ваша Библия секса? Очнись, девочка, не гарнизон какой-то, а армии мужчин всего мира будут жаждать твоей взаимности!

— На что намекаешь, пенек замшелый? Ты из меня гарнизонную шлюху не лепи! Да за один такой намек морду бьют! И про какую это Камасутру ты толкуешь? Я ее и в руках не держала — не то что зачитываться. Ты, маразматик хренов, меня ни с кем не путаешь?

И тут до меня кое-что стало доходить. Е-мое! Ведь с бумагами в тот злополучный день должна была идти Ленка! А мне надо было встречать делегацию смежников и весь день их опекать. На беду, там был один мужчинка, красавец — импозантный, седоватый, с бархатными карими глазами и ласковой улыбкой на чувственных губах. Я таких терпеть не могу — козлы сладострастные! А Ленка сразу запала, у нее же крыша наполовину сорвана в сторону мужиков. Она чуть ли не на колени передо мной пала, чтобы нам местами поменяться. Клялась, что с начальником сама разберется, обещала чуть ли не горы золотые! Ленку поддержал весь от дел, предвкушая веселое представление.

— Я шефу скажу, что у меня колено болело. Я не могла далеко ходить. Во! — Ленка задрала юбку, чтобы показать воображаемому шефу самое красивое, что в ней было, — колено. — Ну, хочешь, я тебе бутылку коньяка куплю и французские духи? Выпьем потом вместе?

— Коньяк или духи?

— Все! И еще помаду! — Ленка даже не в состоянии была понять, отчего весь отдел покатывается от хохота. В глазах у Ленки стоял сейчас седовласый красавец — мечта всей Ленкиной жизни.

И я сдалась. И пошла с теми бумагами по делам прямиком в капкан, поставленный на Ленку! Так, я уже поняла, в чем твоя сила и твое бессмертие, козел облезлый! Ловишь людей на их несбыточных мечтах, на их пороках, а потом загребаешь жар ихними руками. На чем ты поймал певца? На нестерпимом желании стать звездой, несмотря на свою бездарность? Ты дал ему талант и взамен потребовал душу, а потом и жизнь? Вот только душонка у него оказалась мелконькой да темненькой? Купить настоящую душу за исполнение порочных желаний? Вот тут ты ошибаешься, пожиратель мелких душ. Настоящая душа не продается. Тем более за пороки. А если продается, значит, ее величие кажущееся. И, значит, ты снова оказываешься банкротом.

Я не из великих, я обыкновенная. Но тебе меня не купить. Ты можешь отнять мою жизнь, как отнял ее у Наны, у Добродя и Рыся. Как отнял ее своими неправедными делами у миллионов людей и нелюдей. Но мою душу ты не получишь. Потому что душа больше жизни. Потому что без души — это не жизнь, а лишь жалкое ее подобие. Такого подобия мне не надо. Пусть жизнь покинет мое тело, а душа вернется к Создателю. Но она снова придет на землю в новом теле, и я снова буду с тобой сражаться. Потому что ты — язва смердящая на ткани мироздания, и тебя быть не должно. А пока я жива, попробуй отними у меня эту жизнь. Хрен тебе, а не душа!

А может, моя собственная душа тебе не так и важна? Ты подарил бы талант сводить мужчин с ума от желания обладать мною, а сам стал бы сутенером? И приторговывал бы мною, покупая души? Здорово придумал! Только как же ты вышел на Ленку? Неужели ее неутоленная жажда любви приняла форму смертного греха прелюбодеяния и размер вселенской мании? Так что даже в другом мире стало возможным уловить ее грешные желания и выследить сам источник этих желаний! Ну и ну!

Похоже, и этот сморчок кое-что допетрил!

— Ты… Ты… Ты не та, что мне была нужна! Ты кто?!

— Хрен в пальто. Дошло, чучело облезлое?

— Да как ты смеешь со мной… Со мной!! — Потрясение от неожиданного открытия было столь велико, что дедок стал лиловым. Да я еще ТАК с ним разговариваю. Он поди таких оскорблений за всю жизнь не слыхал. А ведь мнит себя владыкой мира. У меня уж надежда появилась, что он сам по себе помрет. От шока…

Зря надеялась. Костей понемногу приобретал свой естественный цвет, то есть грязно-коричневый. Внешне он выглядел уже вроде спокойным, но внутри у него клокотала ярость и ненависть. Это хорошо. Чем больше злится, тем больше ошибок сделает. Сейчас он ударит. Это чувствовалось по его напряженной позе, по пристальному взгляду. Сейчас! И действительно ударил.

Не знаю, каким заклинанием он меня шарахнул, но досталось оно ему дорогой ценой. Он скорчился и задохнулся от боли. Просто я представила себя зеркалом — отлично отполированным венецианским зеркалом, какое не возможно разбить. И то, что Костеем предназначалось мне, отразившись в зеркале, ударило его самого. Еще когда я только вошла в этот зал и поняла, что магия стихий здесь не работает и Великим Кедрам до меня не дотянуться, я решила защищаться своей доморощенной, импровизированной магией, магией воображения, как советовала когда-то Нана. Пока получилось.

Костей все еще не мог прийти в себя, выдохся старик. Но опыт-то тысячелетний. Заклинания могут работать и через сотни лет. Так что легкой победы ожидать не приходится. Но я не чувствовала ни страха, ни ненависти. Только удивительное спокойствие отрешенности. Я не была ни судьей, ни палачом. Я была топором палача. И я пришла, чтобы выполнить волю судьи и палача — убрать эту язву с ткани мироздания. И я ее уберу. Как и чем — не знаю. Не знаю и того, останусь ли жива. Но все это уже неважно. Такие вот нешуточные мысли у меня в тот момент были.

— Ты умеешь защититься. Это хорошо — я люблю, когда сопротивляются. Это так приятно — убивать медленно, ломая сопротивление. О-о! С этим наслаждением не сравнится ничто!

Ну точно маньяк-извращенец. Сейчас готовит новую пакость, посильнее прежней. Ожерелье на моей шее вдруг потеплело, а через миг уже жгло кожу невыносимо. Водяной говорил, что я должна его разорвать, когда припечет. И я рванула ожерелье. Нитка лопнула, и жемчужины рассыпались по залу. Но не как попало, в беспорядке. Жемчужины вращались вокруг трона. А потом покатились по кругу, засветившись пока неярким голубым огнем.

Костей подскочил, лихорадочно плетя какое-то заклинание, но что-то у него не складывалось. А жемчуг сиял все ярче, кружил все быстрее. Круг сужался и подрастал в высоту. Костей хотел вырваться из этого круга, но не смог даже приблизиться к нему, с воплем отскочил обратно к трону. Нитка от ожерелья, что упала у моих ног, тоже засветилась-заискрила с одного конца, а в зале зазвучал спокойный голос Водяного:

— Тата, этих жемчужин двенадцать, столько было у меня дочек. Их убил Костей. Я знаю, ты найдешь Костея и сразишься с ним. Пусть его убьет мое горе и мой гнев. Сохрани себя, девочка, останься живой.

Нитка доискрила-догорела, голос затих. А я даже не сразу поняла, что Водяной не шепелявил. Круг же тем временем превратился в цилиндр. Костей уже вопил что-то нечленораздельное, потом просто завизжал, как корявень. Вот голубой вращающийся цилиндр превратился в кокон, и Костей, взвизгнув последний раз, затих. А потом кокон взорвался веером голубых искр и исчез. А на месте трона с Костеем осталась лишь кучка пепла.