Однажды где-то…

— Рысь, переведи, — попросила я, — что я смогу укрыть одну или две лодьи и от пиратов, и от акуленышей, но, правда, не от их хозяина. Обратно им придется идти, скорее всего, без нас. Поэтому пусть рассчитывают, как идти: одной или двумя лодьями.

Рысь перевел и что-то добавил от себя, потому что капитаны уставились на меня со смесью удивления, недоверия и даже опасения. Фарина кивнула головой:

— Я знала, девочка, что ты владеешь даром магии. Поняла это, когда ты справилась с Хамором и мальчишками. Сколь велика твоя сила?

— Ну об этом только Великие Кедры знают, — я вздохнула. Да-а, а бабуся-то и впрямь не так проста. — Чем больше опасность, тем больше сила, а предел мне неизвестен.

— Слишком много неизвестного, слишком много риска. Хотя… кто знает, может быть… Нет! Скоро взойдет полуночная звезда, я спрошу у звезд совета.

Фарина решительно поднялась. Все вышли вслед за ней. Идти пришлось недалеко. Рядом с посельем на взгорке росла мощная сосна. Не далеко от нее на ровной площадке Фарина остановилась, шепча заклинания, очертила вокруг себя круг. Потом разложила по сторонам света ручки трав и подожгла их. Сама села в центре круга, распустила косы и расчесала их гребнем. Мы молча стояли в сторонке. Я чувствовала легкие покалывания вдоль позвоночника — магические потоки уплотнялись, ускорялись, свиваясь коконом вокруг Фарины. Ее волшба была мне незнакома, Нана колдовала не так. А сама я вообще не знаю, как колдовала. Просто представляла что-то, и все. И чем активнее работало воображение, тем удачнее мне колдовалось. Видимо, это Великие Кедры использовали так мое воображение, и силы я получала от них. До сих пор точно не знаю!

Фарина медитировала в круге минут сорок, а мы заворожено смотрели на нее. Но вот она встрепенулась, подняла руки и что-то запела. Дым пошел гуще, окутал ее всю и вдруг рас сеялся, исчез. Фарина устало убрала волосы под платок и попросила огня. Я, уже не очень заботясь об инкогнито, зажгла небольшой огонек и подвесила его над головой Старейшины. На земле перед ней лежало рассыпанное зерно. И откуда взялось? Фарина, не вставая с земли, принялась его разглядывать.

Я тоже присмотрелась. Ух ты! Зерно не про сто так рассыпалось, оно образовало сложный рисунок. Кое-что мне было понятно, но большая часть рисунка осталась для меня китайской грамотой. Фарина вздохнула, повела рукой над зерном, и зерно перемешалось и вновь легло само по себе тем же самым рисунком! Фарина снова провела рукой, и зерно собралось аккуратной кучкой. Вот только одно зернышко откатилось в сторону. Фарина вздрогнула и решительно смела все в кучу.

— Идемте в дом. Звезды сказали все, что мог ли и хотели сказать.

Когда мы вернулись, первым делом Ойл обошел вокруг дома, заглянул во все углы, повинуясь приказу Старейшины. И только потом Фарина заговорила:

— Звезды показали путь двум лодьям. Путь нелегкий, но без потерь, почти без потерь. Девочка, то, что предстоит сделать тебе, закрыто даже для звезд, твой рисунок звезды мне не открыли. Одно мне ясно: ты не послужишь силам зла. А тебе, — Фарина взглянула на Рыся, — тебе, мой внук, нет пути с этого острова. Так показали звезды.

Подобное заявление привело нас с Рысем в шок. Но Фарина больше ничего не могла сказать.

Решили выходить завтра с утра. Вернее, уже сегодня, через несколько часов. Идти вызвались Ойл и Дьюр на своих лодьях. Рысь, естественно, тоже собирался плыть. А мне слова Фарины не давали покоя.

Едва рассвело, как воины-мореходы уже загружали припасы, оружие, пресную воду. Никто ни о чем не спрашивал, но вопросы витали в воздухе. Еще бы! Только вчера вернулись, а сегодня в спешке отплывать неизвестно куда и неизвестно зачем. Я спросила Рыся, а не лучше ли ему остаться на острове? Есть же все-таки какой-то смысл в том, что сказали Фарине звезды? Он посмотрел на меня снисходительно, со спокойной улыбкой:

— Не забывай, что моя матушка — дочь Фарины. У нее тоже есть дар обращения к звездам. Когда я родился, звезды сказали ей, что я вернусь на остров своего рода и стану там вождем. Значит, я еще вернусь сюда и стану вождем. Звезды не ошибаются. Мы с тобой вернемся сюда.

Звезды не ошибаются. Ошибаются люди. Когда пришла пора отплывать, на берегу, не смотря на рань, собралось почти все население острова. Звонок тревоги настойчиво зудел, а я никак не могла определить, где поджидает опасность. Пришла пора подниматься на борт. Рысь шел рядом со мной. И тут колокольчик грянул набатом, я обернулась. Все получилось автоматически, я не успела даже осознать, а с ладони сорвалась голубая змейка молнии, и летящий в меня нож вспыхнул в воздухе в каком-то метре от моей груди. Вспыхнул и рас сыпался искрами.

А вот нож, летящий в Рыся, я остановить не успела. Нож вошел под лопатку по самую рукоять. Толпа выдохнула, как одной грудью. И тут же началось столпотворение. Девчонка в голубом забилась в истерике. Ножи-то бросил Хамор, она видела это! Хамора уже ловили. Далеко он не ушел, здесь ведь воины живут. Рыся подняли и на руках понесли к домам. Нож я выдернула, кровь сумела остановить, пригодились уроки Наны. Но Рысь был плох, очень плох. Возле него захлопотали сразу Фарина и одна из Старейшин — самая умелая лекарка и травница, как я поняла. Ее слову все подчинялись безропотно.

Когда Хамора привели к домам, морда его была украшена хорошим синяком. Угрюмые воины держали его так, что не вырвешься. Ха мор смотрел на меня заплывшим глазом с такой ненавистью, что, будь он в силах, испепелил бы на месте. А у меня даже ненависти к нему не было. Одно сожаление: что же ты за человек такой? Зачем же ты так, дурак? Я его даже пожалела, как жалеют убогого. А он вдруг завизжал, забился в руках у воинов, задергался да и помер! Вот это да!

А когда ему разрезали рубаху, то на груди обнаружился талисман в виде какой-то отвратительной рожи. А под этим талисманом обугленное пятно. Выходит, что убил его этот талисман? От него веяло каким-то злым, отвратительным колдовством. И я, и Фарина, не сговариваясь, тут же приказали сжечь этот талисман немедленно. Что и было сделано. Фарина, оказывается, говорила на языке степичей. Я ее немного понимала.

Девчонка, рыдая, рассказала нам, что Хамор раньше много плавал, бывал не раз в Степи, а лет пять назад прочно осел на острове, вскоре стал другом и доверенным человеком ее отца. Потому и вошел в ее свиту. Больше она ничего о нем не знала. Да и никто из ее сопровождения большего нам сказать не мог, кроме того, что его все не любили. Девчонка горько рыдала. Еще и оттого, что успела влюбиться в Рыся по самые уши.

Рысь еще дышал, но в сознание так и не приходил. Старейшины не отходили от него. Фарина сказала мне: «Отплывайте. Звезды советовали поторопиться. Здесь ты все равно ни кем ему не поможешь». А капитанам наказала помогать мне и делать все, что бы я ни сказала. Так указывали звезды.

Я молча попрощалась с Рысем, поцеловала его в лоб и пошла на лодью. Вот и не ошиблись звезды — остался ты, Рыся, на острове своего рода. А я теперь должна одна рассчитаться с этим уродом Костеем за всех за вас! Я дойду, я расквитаюсь с ним за все! Я стояла на носу лодьи, ветер сушил мои слезы. Доколе же мне терять вас — мои друзья, мои любимые, самые дорогие мне люди?!

* * *

Расписной деревянный волчок, любовно сделанный руками моего отца, крутился и крутился где-то среди волн. Я не видел ничего больше нашего озера да Быстрой, но я почему-то знал, что волчок крутится в море. Волчок крутился, поднимая волны, а из волн лезли какие-то жуткие твари. Да рядом с ними и корявни красивыми покажутся! У тварей были острые рыбьи головы и огромные зубастые пасти. Твари цеплялись мощными руками за бор та огромной лодки и подтягивались, чтобы в эту лодку забраться. А в лодке стояла Татка! И швыряла молнии в этих тварей. У Татки было усталое лицо. А твари все лезли и лезли.

Я закричал: «Тата! Держись, возьми мою силу!» Татка услышала, подняла голову и улыбнулась. Но почему она одна? Где Рысь? И тут я увидел Рыся. Он лежал на спине, глаза были закрыты, лицо спокойно. Я не мог понять — Рысь спит или… И где он лежит? Понятно только, что не на траве…

Я проснулся мокрым от пота. Сердце колотилось так, будто я на гору взбежал без передышки и очень быстро. Я чувствовал страшную усталость. Татка! Где же ты сейчас, сестрица моя, богами данная? И что с Рысем? Какая беда с вами приключилась? Чем я могу вам помочь?

Я вышел из общинного дома под звездное небо. Осень только-только начиналась, а у нас она долгая и теплая. Тата рассказывала, какая красивая бывает осень у нее дома. Она так хо тела увидеть нашу. А в ее мире сейчас должна быть весна. Тата говорила, что зима у них мо розная и длится полгода. У нас не так. Снег лежит от силы месяц или два. И морозов сильных не бывает. Стоян сказывал, что в горах случаются такие морозы и снег на вершинах никогда не тает. Стоян там долго служил. Он много чего видел, а я нигде и не был, кроме нашего леса.

А вот и сам Стоян. Наверное, посты проверял, а может, просто не спится. Он после Таткиного с Рысем ухода вовсе угрюмый стал. Со всем перестал улыбаться и ночами спит мало. Подошел ко мне, сел рядом и молчит. Я помолчал тоже и сказал:

— Я Тату сейчас во сне видел, она с какими-то чудищами сражалась. А Рысь где-то лежал, как будто спал. Может, он просто раненый, а?

— Трудно им там, если мы ошиблись, и надо было отрядом идти…

Стоян это таким тоном сказал, что ясно мне стало, как он переживает и как мучится возможной ошибкой.

— Нет, мы не должны о плохом думать. Татка говорила, что если верить в успех и думать только о хорошем, то все сложится удачно.

— Вот и давай думать о хорошем, — сказал Стоян.

Вздохнул и заговорил о том, что надо завтра организовать охоту, а то скоро нечего есть будет. Спасибо Водяной рыбой снабжает исправно. А еще придется отправить чей-то десяток на сбор орехов и грибов. И дальше все о том же. Я понял, что он просто гонит от себя мысли о Татке и Рысе.

Утром я сбегал к Яське и рассказал ему свой сон. Яська задумался. А потом сказал, что у меня, возможно, очень сильная те-ле-па-ти-ческая связь с Татой. И то, что я увидел во сне, на самом деле происходило с моей сестрицей наяву. И если это так, то я смог на самом деле добавить ей своих сил, а значит, помог ей в трудную минуту. Потому и чувствовал себя таким усталым, когда проснулся. Я обрадовался. Если я сумел помочь сестрице на таком расстоянии, то это же просто здорово! Я теперь всегда буду стараться отдавать ей во сне свои силы!

Но больше я Татку во сне не видел. Потянулись дни ожидания, долгие, томительные, выматывающие неизвестностью. Я также ходил в дозоры, распивал чаи с Яськой, купался в озере с русалочками. Но некому было встретить меня на пороге дома светлой улыбкой… Никогда я еще так люто не тосковал, как теперь без сестрицы.

В дозоры мы ходили отныне не только в Предстепье, но и в свой собственный тыл. Вот дожили так дожили. Своих боимся пуще набега степичей. Да и то сказать, от набежников знаем, чего ожидать и как с ними поступать. А от своих чего ждать? Помощи или удара в спину?

С врагом разговор короткий — бей первым! а своих как бить? Вдруг друзья? Ох, нелегко все это. А каково Стояну — командиру? И нет рядом ни Наны, ни Таты. А значит, и подсказать некому.

Вот я в таком дозоре, в своем тылу, был за два дня конного пути от заставы. Туда и обратно меня по озеру сам Водяной доставляет за пару часов. Сутки или двое сижу на высокой сосне в тайном гнезде, наблюдаю за дорогой на за ставу. Оттуда видно далеко, там лес редкий, а другого пути все равно нет. Потом меня сменяет другой дозорный, так вот и караулим. Своих, выходит, опасаемся. Дожили.

Так вот я в таком дозоре, значит, был. Все спокойно прошло. И уже домой я собрался, смена мне вот-вот подойдет, как вдруг слышу — сорока застрекотала. Ого! А я не видел никого, кто бы по дороге передвигался! Стало быть, идет один или двое, идет — крадется. Я с сосны соскользнул — и туда, где сорока застрекотала. Молодец птичка, помогла мне.

Скоро я лазутчика выследил. Не ему со мной тягаться. Крадется по лесу парнишка, росточком маленький, сам тощенький. Одежонка на нем поистрепанная, в дыры изодранная да из ношенная. Волосы отросли до плеч, весь чумазый, одни глазищи синие на лице остались. Ох, не лазутчик это, сам от людей скрывается. Вышел я ему навстречу, а он со страху по-заячьи сиганул в кусты, но не со мной, говорю, ему тягаться.

Поймал я его, руку за спину загнул — не вырвется, и говорю:

— Ты чего так испугался? Я тебя не съем и врагу не отдам. Сам здесь в дозоре сижу. Так что ты не бойся меня, но и уйти я тебе тоже не дам.

Мальчишка вроде попритих. Сопит, глазницами на меня сверкает, но не вырывается больше. А худющий-то! Одни косточки под рубашонкой. Я ему снова говорю:

— Ну успокоился? А то мне несподручно тебя в охапке-то держать. Скоро смена моя придет, пора на заставу двигаться. Пойдешь со мной или вести тебя?

— Пойду, — говорит. — А ты с заставы Стояна?

— Стояна. А тебе на что Стоян?

— Ему и скажу. Отпусти, не убегу. Мне к Стояну надо.

Чую, не врет. Отпустил. Стоит, руку потирает. Возрастом помоложе меня будет. Ростом почти с меня. Но уж больно тощий да слабый, никаких тебе мускулов.

— Есть хочешь? — спрашиваю. А сам вижу, что можно было и не спрашивать. Достал последний свой хлеб, домой же скоро, подал ему. А он вцепился зубами так, что сразу скажешь — давно уж голодает. Но в момент себя в руки взял. Откусывать стал степенно, чинно. Ишь ты, гордый. Ладно, на заставе раз беремся.

Скоро мне смена прибыла, поговорили немного, новостями обменялись. Сменщика Лисом звали, уж больно нос остренький и глаза раскосые, как у лисицы. Зато по лесу ходил, как и я — неслышно. И на глаз острый. Вот Лис пошел место в гнезде занимать, а я пленника к озеру повел. А сам думаю, как он на наш способ передвижения реагировать станет? Мы на утлой лодчонке передвигались. Водяной ее вместо водяного коня по озеру так пер, что только брызги в разные стороны. Поначалу нам самим страшновато было, а потом ничего, даже понравилось. А Водяной от этого такое удовольствие получал! Частенько с ним вместе русалочки приплывали. И тогда мы вообще гонки устраивали.

За что бы я ни взялся, сразу сестрицу свою дарованную вспоминаю. Да разве я один! Вот и озерных жителей взять! Спасибо Татке, что сумела нас свести. Столько лет бок о бок жили, знали друг о друге, а подружиться — никому бы и в голову не пришло! А домовой Яська, а Леший! Пресветлые боги! Я уж о кикиморах не говорю… Как же я по ней тоскую! И не только я. Часто ее все поминают, и ее, и Рыся. Рыся ведь тоже на заставе любили. Эх, да что там говорить…

Сели мы с моим пленником в лодчонку, он смотрит с опаской и удивлением — куда это мы собрались на такой посудине плыть? А тут Водяной вынырнул, глазами своими хитрющими повел, поздоровался чинно и говорит:

— Дошла наконеш-то? Долгонько добиралашя княжна Талинка. Ну да теперь ты у дружей!

Тут мы оба глаза вытаращили. Как?! Какая княжна?! А он, вернее, она побледнела даже. Если бы не на озере были, точно бежать бы ломанулась.

— Да не бойшя ты, говорю, у дружей ты. Верешку да Штояну можно вшю правду шкажать. А тебе, дружок, привет от шештриши.

— Вернулась она?! Так едем же скорей!

— Нет, не вернулашь. А только-только вщера на берег Древней штраны вышадилашь. Но это большой шекрет, только Штояну можно шкажать. А княжны ты не бойшя, ей тоже можно жнать.

— Дедушка, да откуда тебе это известно? Не молчи, скажи, ты же знаешь, что для меня Татка!

— У наш — Водяных — швои шпошобы ужнавать. А только верно тебе говорю. Молодешь твоя Татка. Она на море штолько акуленышей побила, што вшя правильная нелюдь ее добрым шловом поминать будет ешшо много лет!

— Акуленышей?

— Ну да! Это такие корявни моршкие. Такая гадошь, шкажу я вам!

— А про меня ты как узнал? Меня даже при батюшкином дворе не узнавали.

— А кто тебя шюда направил? Эх, ты! Даже не жнала, што твоя нянька штарая ш нелюдью дружбу водит! А кто тебе помогал в лешу от волколаков прятатьшя? Дорогу не потерять? Реки переплывать? А?

— Так вот, значит, как… А я-то думала все, что меня матушкино благословение хранит!

— И оно тоже… Ну да ладно. Поехали домой. Пора и Штояна порадовать! Эх, щас прокащу!

И прокатил! Домчал до заставы мигом, куда быстрее обычного. Княжна ничего, не визжала с испугу. Только глаза закрыла.

Не знаю, что там Талинка Стояну рассказала, я не слушал чужих разговоров. Но на заставе мы ее так и представили мальчишкой-сиротой по имени Талок. Поселили в пустующем Нанином домике. Яська был рад новому постояльцу, еще больше был рад новостям про Татку. А Стоян так даже сам пошел к Водяному рас спрашивать: что и как? Долго они беседовали. Стоян вернулся грустный. Понятное дело — тревожится за наших путешественников. Да если бы мы знали, что Татка там одна — без Рыся! Вовсе бы покой потеряли!

А с Талинкой мы подружились. Даром что она княжеского рода, а я простой безродный парень. Она сиротства-то сполна хлебнула, особенно когда ее отец новую жену в дом привел. Она не любила про это рассказывать. Зато про своего младшего брата все уши мне прожужжала. Старшие-то братья ей только по отцу родные, мать у них другая была. Талинку с братом Забавичем они люто невзлюбили, как не любили и их матушку. Натерпелись же они с братом от них! Разве ж то по-людски?

А уж как мачеха в доме объявилась да батюшка занедужил, пришлось им до того лихо, что Забавича его наставник, дядька Многомудр, в деревню к дальним родственникам увез, а потом и вовсе неизвестно куда. А Талинке старая нянюшка волосы отрезала, одела в нищенские лохмотья, сажей лицо вымазала и при кухне держала как мальчишку на побегушках. А как захворала нянюшка, то сказала Талинке идти на заставу к Стояну. Стоян был другом ее погибшего сына. Стояну она верила. Говорила, что если кто и не побоится Талинке приют дать, так это Стоян. Дорогу рассказала, [денег дала. Да еще, вишь ты, и нелюди наказала Талинку в дороге беречь.

Долго Талинке пришлось до нас добираться. Чего только в пути не натерпелась! И голоду, и страху, и холоду. Можно сказать, чудом жива осталась. Только здесь бояться перестала, что обратно ко княжескому двору отправят. Первый раз за последний год у нас на заставе уснула спокойно, без опаски.

А я ей про сестрицу свою Тату столько понарассказал, что она захотела с ней познакомиться и подружиться. Да обязательно они подружатся! Я и не сомневался в этом! Лишь бы дождаться сестрицу мою с Рысем скорее. А пока Талинка потребовала, чтобы ее воинским умениям обучали, как Татку когда-то. Я и учил. Вот только Татка-то сразу со всеми знакомство свела, подружилась. А Талинка, для всех — Талок, все дичилась, как-то опасалась дружбу-то со всеми сводить. Боялась, что догадаются, узнают. Все равно ведь догадались и узнали, только виду не показывали. Понимали, чем может нашей заставе это обернуться.

Только Ус сказал как-то, мол, снявши го лову, по волосам не плачут. Так и так наша застава как кость в горле у молодой княгинюшки. Ой, доберется она еще до нас! Все это понимали. А зачем бы мы за своим тылом следили пуще, чем за Степью? Понимали и то, что против своих биться не сможем, и то, что сдаться тоже не сможем, потому как предательство уже всем видно!

Вот и жили в тревожном ожидании: что-то дальше будет?

* * *

Был пятый день нашего путешествия. Ветерок весело надувал паруса, так что шли мы ходко и без весел. По левому борту на горизонте показалась и исчезла полоска последнего и самого крупного острова, заселенного поморичами. Настроение было отвратительное. Даже мой всегдашний оптимизм, приправленный доброй долей пофигизма, дал трещину.

Вообще-то, если разобраться, путешествие было классным! Погода расчудесная, море красивейшее, мужички вокруг наипочтительнейшие! Чего еще желать одинокой скучающей женщине? Ленка бы меня убила за мое сегодняшнее равнодушие ко всему и всем окружающим. Ленка… Моя взбалмошная сумасбродка-подруга, мой удобный стол у окна в солидном офисе, мой милый город, моя семья — дети и внуки… Простите меня все, я почти не вспоминаю о вас. Разве что милые лица детей и внуков еще вижу во сне. А так… Все мысли здесь, в этом мире.

Я не думала о том, что мне предстоит сделать, как я это буду делать… Сделаю то, что мне предназначено. Великие Кедры сказали, что мой рисунок на ткани мироздания им неясен,

Фарине звезды тоже мой путь не указали. Но и Кедры, и звезды лишь вторичны. Все в руках Создателя. Если мне суждено умереть — я умру, и трепыхаться не стоит. Если победить — умрет Костей, тоже однозначно.

— Господи, Отец наш, принимаю все, что Ты даешь мне: и радости, и беды, и потери, и обретения. Прошу лишь, сделай так, чтобы меньше гибло людей. Чтобы ненависть, злоба, зависть, гордыня ушли из людских сердец. И, если мне суждено сделать хоть что-то для этого, укажи мне путь. Если Тобой предначертано мне погибнуть, пусть я погибну ради этого. Пусть во всем свершится воля Твоя!

Мне вроде как стало полегче.

На горизонте справа показался парус. Ко мне подошел Дьюр — капитан нашего «лайнера». Кстати, выяснилось, что почти все поморичи знают более-менее язык степичей, своих ближних соседей и торговых партнеров. А языки степичей и полесичей схожи, ну, как украинский и русский. Так что языковой барьер мы вполне преодолели. В общем, Дьюр сказал, что эта лодья — с острова Большой и капитаном на ней его побратим Пайт. Как он это узнал? А по расцветке паруса! О! Надо запомнить.

Дьюр хотел бы встретиться с Пайтом, все равно тот уже увидел наши паруса и не поймет, почему мы уклонились от встречи. И еще: Пайт, конечно, захочет присоединиться к нам. Так, может, Ойла отправить обратно домой — опасно оставлять остров так надолго почти без защиты. Я не возражала. Ойл, Пайт — какая разница?

Скоро чужая лодья приблизилась настолько, что видны были даже лица мореходов. В общем-то ничего нового — те же обветренные зеленоглазые рожи, рыжие волосы и бороды, мощные плечи и мускулистые обнаженные руки, веселые улыбки и хриплые голоса. Короче, довольно милые и привычные уже физиономии. Моя же особа их удивила и заинтересовала. Вскоре Пайт перебежал на нашу лодью по протянутому веслу. Акробат, да и только!

Моряки со всех трех сошедшихся судов громко переговаривались, окликали и приветствовали знакомых. А знакомы-то они были все. Представляете, какой шум и гам поднялся! И чего они вообще разбирали в этом базаре? Из-за их воплей я и разговора капитанов не расслышала. Мать их так…

Вскоре таким же манером к нам перебрался и Ойл. Мы вчетвером устроились на носу для совещания. Протоколов, слава богу, здесь тоже не ведут, и прения всегда только по делу, так что совещание долгим не было. Задира и морской бродяга Пайт маялся от скуки. Женой он еще не обзавелся, в семье был последним, по этому наследовать ему тоже было нечего. Вот и искал парень приключений. Команда у него была под стать — оторвы и романтики. И от нас он ни за что не отстанет, так и заявил. Я осторожно прощупывала его эмоции, парень был простой и беззлобный. Дьюр ручался за него головой — не подведет! А вот Ойл переживал расставание с невестой, был какой-то невеселый. Это и решило дело. Лодья Ойла должна была вернуться на остров Сосновый, а Пайт сотоварищи продолжить с нами путь. Фарина сказала, что звезды указали путь двум лодьям. Ну, что ж, пусть будет так!

Капитаны тем же макаром вернулись на свои посудины и объявили о новом курсе. Обе команды выразили свое «одобрям-с» дружным воплем такой силы, что вся близко проплывающая рыба должна была всплыть кверху брюхом. Дьюр предложил своей команде выбор: желающие могли вернуться с Ойлом. Желающих не нашлось. Не знаю, что тут сыграло роль: природный авантюризм или верность капитану? Но из команд никто никуда не ушел. И поплыли мы каждый своей дорогой.

Еще дней пять прошло спокойно. Мы плыли под парусами, все время дул хороший попутный ветер. По правому борту едва угадывалась по лоска берега. Пока все было действительно спокойно, но неясная тревога меня не оставляла. Нет, колокольчик пока молчал. Боги этого мира до сей поры нас хранили. Но впереди я чувствовала какую-то беду. Я старательно гнала от себя дурные мысли. Да только куда от них денешься?

Поморичи оказались неплохими ребятами, но… Менталитет у них другой, шутки специфические, а в отношении ко мне чувствовалось уважение, но не было той сердечности и дружелюбия, что я встретила у полесичей. Как же мне их не хватало — моих друзей! И занозой сидела боль от потери Рыся. Не спасала от тоски даже чудная погода и синее-синее море.

Сколько уж раз я мысленно благодарила Кедры за то, что послали меня именно к полесичам и именно на заставу Стояна. Мне очень хотелось найти их мыслью, узнать, как дела у них. Но выдавать раньше времени свое присутствие было нежелательно. Кто его знает, этого Костея? А вдруг он способен уловить всплеск магических потоков и заинтересоваться причиной. Мне было известно, что потоки «тонкой энергии», так это Нана называла, окутывают всю землю независимо от стихий. И настоящий маг может легко черпать ее прямо из окружающей природы. Де лают это по-разному. Кто-то концентрируется в заклинаниях, кто-то с помощью магических фигур или предметов и т. д.

Я с такой магией толком обращаться не умела. Освоила лишь несколько мыслеформ для общения с нелюдью да простенькие заклинания. Я просто освобождала мысли от всего по стороннего и представляла то, что было нужно в данный момент. Откуда брались силы — от Великих Кедров приходили или я сама черпала из окружающих стихий не знаю. То, что я зримо представляла, другим людям не было видно, а я же видела все просто воочию. Нана говорила, что я вижу это на более высоком уровне. Честное слово, я ничего из ее объяснений не понимала.

Наверное, этот дар Кедров будет утрачен, как только я выполню свою миссию. Я была только орудием в чьих-то могучих руках. А по тому не сомневалась, что миссию эту я выполню. Вот только останусь ли в живых после ее выполнения? Но и об этом думала без страха. Зачем сожалеть о несбыточном и бояться неизбежного? Пусть будет то, что должно быть. Все в руках Божьих. В этом и была суть моего оптимизма и легкого пофигизма.

Нана учила меня, точнее, пыталась учить видеть вещи, предметы и явления на тонком плане. У меня получалось не очень. Нет, в момент опасности все получалось как надо, как бы само собой. А вот когда я пыталась сделать это специально, можно сказать, ничего не выходило. Хорошо читались лишь эмоции людей, да еще молнии у меня рождались чуть ли не сами по себе. Сейчас заняться было нечем, вот я и училась видеть вещи на тонком плане. Иногда даже что-то видела, а может, это от напряжения в глазах мутилось?

Как-то утром ко мне подошел Дьюр:

— Сегодня после полудня обогнем землю степичей и повернем на север. В тех местах (часты шторма, а на мелких островках могут быть пираты. Ты говорила, что сумеешь укрыть нас от них. Будь наготове.

— Хорошо, только предупреди Пайта, чтобы держался как можно ближе. Если он будет далеко, я не смогу укрыть обе лодьи.

— Пайт пойдет сразу за нашей кормой. Я предупредил его.

После полудня мы и впрямь повернули на север. Полоска берега по-прежнему угадывалась справа. Зато ветер теперь дул не в спину нам, а сбоку. Я думала, что скорость теперь сбавится, но поморичи как-то развернули парус и продолжали плыть дальше в том же темпе. Плыли и ночью. Однажды на горизонте показались паруса, но отвести глаза на таком рас стоянии нетрудно и от обеих рядом плывущих лодий. Так что все обошлось.

Еще раз столкнулись мы с пиратами через день, ранним-ранним утром. Блин! Что-то их многовато в здешних водах. Предупредил на этот раз мой колокольчик. Зазвенел негромко, но очень отчетливо, и я, пока не видя никакой опасности, спросонья сотворила заклятие на отведение глаз. И Дьюра предупредила, а он дал знак Пайту. На лодьях соблюдали тишину. И вовремя я все это сделала. Сначала мы услышали, а потом уж и увидели пиратов. С правой стороны из предрассветных сумерек выступил нос лодьи. Шла она встречным курсом на веслах. Нас они не увидели. Мой рейтинг после того возрос неимоверно!

Может, и дошли бы мы до места без проблем, если бы не авантюрный характер Пайта. Сам чуть не погиб, и нас втравил в заваруху. Видите ли, увидал он какую-то морскую животину — кита, что ли? И захотелось ему поохотиться! А куда, спрашивается, он этого кита дел бы? За собой на веревочке стал возить? У него, видно, руки и язык вперед головы работают. Крикнул чего-то нашим и ломанулся в сторону, к той животине. И, конечно, напоролся на стаю акуленышей. Это они за тем китом охотились.

Мы сразу поняли, у них что-то случилось. Лодья вдруг стала круто заворачивать назад, но это ведь не на асфальте восьмерки крутить — маневренность не та. Потом парус вообще об вис. Пока мы до них дошли, бой там вовсю кипел. Монстров этих было видимо-невидимо! Ну, влетел Пайт по полной программе! Пока нас еще не видели, я в этих ужастиков такую роскошную молнию шарахнула, что любо-дорого! Они кучей лезли на борт, прямо по го ловам друг друга, так что я одной молнией полстаи ухайдакала. Честное слово, не вру. Да и воины их из луков залпом неплохо приложили.

Зато завеса невидимости исчезла. И эти монстры теперь разделились. Страх смерти им не ведом, они лезли прямо на стрелы и копья, а потом на топоры. Как же их было много! Палуба уже окрасилась кровью, алой — людской и бурой — акуленышей. Я била и била их молниями. А они все лезли и лезли. Валились за борт или оставались на палубе, но тут же появлялись новые. Они как будто специально все на меня накинулись. Или на войне всегда кажется, что все снаряды летят в тебя?

Дело было к вечеру. Я слегка устала, весь день сохраняла невидимость. А тут этот бой нескончаемый, я чувствовала, что скоро выдохнусь! И вдруг я услышала голос Вереска! Думаю — ну все! У меня от усталости уже глюки начались. На секунду голову подняла и увидела в воздухе лицо Вереска. Он кричит мне что-то про свою силу. И тут точно, будто сил у меня прибавилось! И в голове прояснилось. Чего это я? Воды же кругом — море! Зря, что ли, Водяной учил меня своим заклинаниям? Нужные заклинания легко рождались в голове. А вода и сама уже рада была избавиться от этих монстров. Не могу это объяснить, дилетант я в этом деле. Но только стихии — они тоже как живые, у них тоже есть эмоции. И все стихии отчаянно настроены против тех созданий, что сотворены злой волей людей. Они их просто терпят до поры до времени и всегда рады от них избавиться. Так что вода сама мне помогала, мне, во всяком случае, так казалось тогда. И отзывалась на заклинания легко.