XIV

Не стало больше прекрасных сентябрьских дней.

Листва на деревьях высыхала, жухла и опадала, и не только в тихой боковой улочке у приюта святого Иосифа, она высыхала, жухла и опадала в парке и даже на кладбище. Цветы в парках и во всех положенных им местах тоже не цвели, а доцветали или совсем отцвели. И наконец, само солнце даже отдаленно не светило и не грело так, как раньше, и люди возле уличных киосков из стекла и пластика меньше ели мороженого, пили, возможно, только лимонад и уже не ходили раздетыми или хотя бы в плащах – надели теплые пальто. Наступил октябрь.

И вот однажды в октябре месяце привратница Кральц пришла к госпоже Моосгабр в половине третьего пополудни. Пришла в короткой шерстяной юбке, из которой торчали какие-то булавки, пришла будто на бал – возбужденная, с пылающими щеками и полной охапкой какой-то большой толстой полосатой материи. Материи такой толстой и тяжелой, что казалось, в руках у нее была целая текстильная лавка. Госпожа Моосгабр в длинной блестящей черной юбке и туфлях без каблуков уже поджидала ее и сразу открыла дверь. Привратница влетела в коридор, и госпожа Моосгабр кивнула.

– Вы уже здесь, – кивнула она. И привратница, влетев в кухню, с какой-то особой тщательностью расположила на диване толстую полосатую материю… и возбужденно воскликнула:

– Я уже здесь!

– Сперва угощу вас чашечкой кофе, – сказала госпожа Моосгабр и посмотрела на толстую полосатую материю на диване, – я купила его вчера, когда была в кооперации. Взяла и немного кукурузы. У нас почти два часа времени, – указала она на часы у печи.

– Два часа времени, – кивнула привратница, усевшись на стул, – если пойдете прямиком, вы в момент там. Один миг, и вы там.

– А вот и кофе, – госпожа Моосгабр поставила на стол чашку и посмотрела на полосатую материю на диване, – вы же знаете, что мне хотелось иметь хорошую кухню, но ничего из этого не получилось.

– Ну что вы, – засмеялась привратница и взяла чашку, – тогда бы вы мыли сегодня кухню, только этого не хватало. Только этого сегодня не хватало! Ну хорошо, глотну малость. – И привратница подняла чашку и быстро отпила кофе.

А госпожа Моосгабр в третий раз глянула на полосатую материю на диване и сказала:

– Послушайте, госпожа привратница, что, собственно, вы принесли? Что это?

– Госпожа Моосгабр, – засмеялась привратница и покачала головой, – так сразу показать вам не могу. Покажу под конец. Это сюрприз! – И привратница со стула склонилась над диваном, смеясь еще туже свернула толстую полосатую материю, чтобы ее меньше было видно, и сказала: – Итак, приступим.

Госпожа Моосгабр пошла в комнату и принесла коробку с бусами и серьгами-подвесками, румяна, пудру, помаду, карандаш для бровей и пакетик с белыми перчатками. Потом вынула из шкафа свою праздничную кофту. А когда она бережно достала черную шляпу с лиловой лентой и длинными разноцветными перьями, привратница сказала:

– Я знаю, госпожа Моосгабр, вы и сами могли бы все сделать, но сегодня вам надо быть – само диво дивное. Пока положите шляпу и кофту на стол и садитесь вот сюда на стул.

Госпожа Моосгабр положила шляпу и кофту на стол, села на стул, а привратница, еще раз глотнув кофе, взялась за гребень.

– Ну что ж, начну наконец, – сказала она и, склонившись над госпожой Моосгабр, коснулась гребнем ее волос, – так вот, ходила я вчера туда поглядеть. На улицу У колодца, шесть. Это в нашем районе, пройдете задами – и вы сразу там, незачем вам идти на перекресток к торговому дому. Представьте себе, – сказала привратница, причесывая госпоже Моосгабр волосы, – это самая высокая вилла из всех, что там есть, хоть и двухэтажная, там, наверное, высоченные потолки и большие комнаты. Вилла просторная и большое парадное с двумя колоннами, как в министерстве, – сказала она, причесывая госпоже Моосгабр волосы, – от парадного идет мощеная дорожка вдоль сада к калитке на улицу. На окнах тяжелые шторы, а внутри, наверно, ковры и хрустальные люстры, там, наверно, как в том подземном ресторане на станции «Кладбище». Да что я говорю, – поправилась привратница, причесывая волосы, – там, наверное, как в самом «Рице». Так, – отложила привратница гребень, – серьги повешу, когда намарафетим лицо. Теперь румяна. – Она взяла румяна и стала раскрашивать госпоже Моосгабр лицо. – Знаете, госпожа Моосгабр, – продолжала она, раскрашивая госпоже Моосгабр лицо, – не удивляйтесь, что у него такая вилла. Раз он оптовик и летает на Луну, значит, богатый. Вы вроде говорили, – спросила она, раскрашивая госпоже Моосгабр лицо, – что он торгует радио?

– Радио, обогревателями, лампами и магнифонами, – кивнула госпожа Моосгабр, – вы думаете, на Луне у него идет торговля?

– А неужто нет, – засмеялась привратница, отложила румяна и взяла карандаш для бровей, – на Луне люди слушают Землю и потому должны иметь радио. И свет гореть должен, потому что там бывают ночи, это уже доказано. Ну а ночью там холодно, – привратница уже чернила госпоже Моосгабр брови, – холодно, как в леднике. Перед восходом солнца по утрам такая холодина, что без обогревателя человек враз замерзнет. Ну а магнитофоны там тоже нужны, он возит туда кассеты и ставит их. Продает и телевизоры. Людям там все же хочется поглядеть на Землю, на наши леса, луга, реки, тамошний край нагоняет страх. У этого вдовца-оптовика такой громадный бизнес, госпожа Моосгабр, что в вилле у него – голову дам на отсечение – все из золота. – Привратница отложила карандаш, глотнула кофе и взялась за помаду.

– Одним словом, экономке со всем этим не управиться, – сказала госпожа Моосгабр.

– Еще бы, – засмеялась привратница, – а сейчас минутку-другую помолчите, я накрашу вам губы. Губы, каких у самой госпожи Линпек не было, когда она играла в театре. Один Бог знает, сколько лет экономке, и если она хлопочет целый день по хозяйству, куда ей еще за мальчиком… как его зовут… – привратница на минуту умолкла, а услышав, как госпожа Моосгабр произнесла «Оберон», засмеялась и сказала: – Куда ей еще за Обероном приглядывать. Для этого ведь и особый талант нужен. Вы говорите, мальчик – гений?

– Да, – кивнула госпожа Моосгабр, и привратница снова на минутку перестала рисовать, – лучший ученик в школе. И занимается какими-то оккультными науками.

– Святый Боже, – засмеялась привратница и опять принялась быстро красить госпоже Моосгабр губы, – кто знает, чего только вы от него не наслышитесь, еще и ворожить от него научитесь. Я бы с вами пошла, только вот сейчас не получится. Поймите, госпожа Моосгабр, – привратница быстро докрасила губы, – это не то что с госпожой Линпек. В тот раз вы ходили выяснять, а сегодня идете представляться. – Привратница немного отступила от стула, посмотрела на лицо госпожи Моосгабр и засмеялась. – Верх совершенства, – засмеялась она восторженно, – теперь еще припудрю щеки, а потом очередь за украшениями… – И она взялась за пудру.

– Вы будете вроде воспитательницы, а знаете, госпожа Моосгабр, что значит воспитательница в такой семье, у вдовца-оптовика на Луне? – говорила она и восторженно пудрила лицо госпоже Моосгабр. – Наверняка в его вилле, присматривая за мальчиком, вы будете и питаться, и, конечно же, как нельзя лучше.

– Думаете, салат и ветчина будут? – спросила госпожа Моосгабр. – И лимонад тоже?

– Еще бы, – кивнула привратница, продолжая пудрить щеки, – ясно, будут. И вино… Ну, дело сделано! – воскликнула она.

– Интересно, что это за экономка, – сказала госпожа Моосгабр и глянула в зеркальце, – во мне какое-то беспокойство. Может, ей будет неприятно, что я определяюсь к мальчику, может, ей будет обидно.

– Оставьте, пожалуйста, – махнула привратница рукой, – почему ей будет обидно? С мальчиком она не справляется, мальчик нуждается в присмотре, так что все в порядке. – И потом привратница произнесла фразу, которой сама испугалась. – Госпожа Моосгабр, – сказала она, – вы как воспитательница будете выше ее. Она занимается хозяйством в вилле, а вы займетесь человеком.

На минуту в кухне воцарилась тишина, и госпожа Моосгабр повернулась к толстой полосатой материи на диване. Выпив кофе, привратница еще там-сям подправила госпоже Моосгабр щеки, брови и губы. Потом отступила на шаг и кивнула. Щеки у нее ярко пылали. А госпожа Моосгабр поднялась со стула и сказала:

– Еще неизвестно, как все получится с мальчиком, он, говорят, неслух. И у него длинные черные волосы, черные глаза, длинные ногти, и больше всего он любит носить черный плащ. Когда слышишь такое, – сказала она и посмотрела на часы у печи, – невольно испытываешь страх.

– Страх? – засмеялась привратница. – Но вы, пожалуй, мальчика не испугаетесь, госпожа Моосгабр. Вы с ним справитесь. При вашем опыте вы и с самим чертом справились бы. Оказывается, он еще и сладкоежка?

– Сладкоежка, – кивнула госпожа Моосгабр и, посмотрев на материю на диване, стала надевать праздничную кофту, – наверное, вроде этого Линпека.

– А послушайте, госпожа Моосгабр, – засмеялась привратница и еще отпила немного кофе, – что вы сегодня будете делать, когда придете туда? Это ведь не совсем так, как у киоска госпожи Линпек, правда? Вы так же представитесь и предъявите документ?

– Представлюсь, предъявлю, сразу же в дверях, – кивнула госпожа Моосгабр и посмотрела на часы у печи, – для того, чтобы видели, что я та, кого они ждут, а не другая. Ну а как представлюсь, должно быть, сядем с отцом куда-нибудь, и я скажу, что принимаю предложение. На три раза в неделю по полдня.

– Госпожа Моосгабр, – привратница подошла к госпоже Моосгабр и начала вдевать ей в уши сережки-подвески, – а как насчет грошей? Гроши он вам предложит?

– Предложит, – кивнула госпожа Моосгабр, – но я бы сама не стала просить, вы же знаете. Господин Смирш сказал, что речь пойдет о четырех грошах, но это исключено. Четыре гроша не получает даже писарь.

– Целое состояние, – воскликнула привратница, – вы и вправду разбогатеете. Знали бы про это Везр и Набуле.

– Наверное, узнают, – вздохнула госпожа Моосгабр и посмотрела на часы у печи, – чтобы еще раз меня обокрасть.

– Вам вообще не надо сюда их пускать, – решительно сказала привратница, продолжая вдевать госпоже Моосгабр сережки, – вещи, что у них тут под диваном, надо бы взять, вышвырнуть в урну у лестницы, а их самих не пускать. Но у них ключ, они и сами могут открыть дверь, вот беда, не пришлось бы вам сменить замок. А вы знаете, что один из этих каменщиков, что тут работают, слесарь? Если вы ему скажете, он вам сменит замок.

– Долго ли они тут еще будут? – вздохнула госпожа Моосгабр. – Не убирают ни кирпичей, ни тачки, ни бочки с известкой перед моими дверями, не ровен час, я и вправду упаду в эту бочку.

– Отчего ж, убирают, – сказала привратница, теперь она взяла бамбуковые бусы, – они вот-вот кончат. Подправили галерею у Фаберов и примерно через неделю уберут леса со двора. Их уже начали разбирать, но начали сверху. Так что снизу вы пока этого не видите. Ну-ка, госпожа Моосгабр, покажитесь… – И привратница, повесив на шею госпожи Моосгабр разноцветные бамбуковые бусы-шары, восторженно сказала: – Превосходно. Госпожа Моосгабр, превосходно. А теперь шляпу. Когда туда придете, снимать ее не обязательно, шляп не снимают даже в «Рице», разве что мужские. Разрешите. – И привратница взяла шляпу с длинными разноцветными перьями и осторожно надела ее госпоже Моосгабр на голову. – Так, – сказала она, – а теперь я ее еще приколю, вдруг на улице подымется ветер и, не приведи Господи, сорвет ее с головы. Сентябрь прошел, настала осень. – И привратница вытащила булавки, вколотые в ее шерстяную юбку, и прикрепила шляпу к волосам госпожи Моосгабр. – Так, – сказала она, – порядок. Теперь шляпу ветер у вас не сорвет, если даже захочет. Ну а перчатки наденьте под конец. А теперь займемся этими полосами.

– Ну слава Богу, – затрясла головой госпожа Моосгабр и посмотрела на полосатую материю на диване. – Слава Богу. Таких красивых пестрых полос я на вас еще ни разу не видала.

– Не видали, – засмеялась привратница, – и впрямь вы на мне этого еще ни разу не видали. Я ее тридцать лет не вытаскивала, она от родни мне досталась. От сестры моего благоверного, что сбежал от меня. Я не носила ее, – привратница засмеялась, – лишь раза два надевала на маскарад, когда была львом. На диване вы как следует не разглядите ее. То-то и оно, – засмеялась привратница, – я специально ее так несла, чтобы вы видели лишь яркие полосы и ничего больше. А главное – спрятано. И оно вот в чем. – И привратница быстро допила кофе, подскочила к дивану и схватила толстую полосатую материю. – Госпожа Моосгабр, – выпалила она, и щеки ее ярко пылали, – сейчас на минутку закройте глаза, я надену ее на вас, а вы чтоб не подсматривали. Потом я отведу вас в комнату, где большое зеркало, там вы все и увидите.

И госпожа Моосгабр засмеялась, закрыла глаза, и привратница надела на нее большую полосатую материю. Потом обошла ее и застегнула пуговицы.

– Мне кажется, – сказала госпожа Моосгабр с закрытыми глазами, – мне кажется, будто что-то щекочет мне уши. Что это? – Но привратница знай смеялась, отводя госпожу Моосгабр в комнату. А когда в комнате у зеркала госпожа Моосгабр открыла глаза, она едва не вскрикнула от удивления.

На госпоже Моосгабр была черно-коричневая полосатая шуба, но это было не главное. Главным было то, что окружало шею госпожи Моосгабр. Вокруг шеи госпожи Моосгабр была невероятно огромная грива.

– Я сказала вам, – смеялась привратница, и ее щеки ярко пылали, – я сказала, что раза два надевала ее на маскарад, когда была львом, и досталась она мне от сестры моего благоверного.

Воротник шубы был из огромного буйного меха с длиннющим коричневатым щетинистым волосом, в котором совсем исчезли бамбуковые бусы-шары, исчезла в нем и шея, исчезли и уши с подвесками, исчезла в нем вся нижняя часть лица. Это была огромная косматая грива.

– Ну вот, теперь вы похожи на диво дивное, – объявила привратница, и щеки ее ярко пылали, – куда там купчихе с Канарских островов, жене камердинера или министра, даже знаменитая артистка Мелиса Недо не идет ни в какое сравнение. Как только войдете туда, – смеялась привратница, и щеки ее ярко пылали, – этот мальчик… как его зовут… Оберон, – привратница засмеялась и схватилась за юбку, – он онемеет, как вас завидит. Голову даю на отсечение, пусть он какой угодно озорник, но как вас завидит, враз онемеет.

Часы у печи пробили четыре, и госпожа Моосгабр надела белые перчатки с кружевом, взяла черную сумку – ту, что поменьше, – посмотрела, есть ли там документ и ключи, и кивнула. А потом вместе с привратницей вышла из квартиры.

– Эти перчатки, госпожа Моосгабр, – с пылающими щеками сказала привратница, когда госпожа Моосгабр в проезде запирала дверь квартиры, – эти перчатки там тоже не снимайте. В «Рице» и в некоторых кофейнях дамы сидят в перчатках. Я обожду вас, пока вы не придете и не расскажете мне, как все было. Как там вдовец-оптовик, как экономка и этот Оберон…

И госпожа Моосгабр кивнула и, осторожно обойдя кирпичи, тачку, бочку с известкой, пошла. Привратница проводила ее до самых ворот на улицу и там остановилась.

– Оберон, – остановилась она и засмеялась, – Оберон, такого имени отродясь не слыхала. А вдовца зовут как сына, что ли? Госпожа Моосгабр, – засмеялась привратница уже на улице, – этот район вилл близ наших улиц, и вправду вам не надо идти к перекрестку, идите прямо задами, и в два счета вы там.

И госпожа Моосгабр кивнула и пошла.

Вся черно-коричнево-полосатая, с огромной косматой гривой вокруг шеи, в шляпе с разноцветными перьями, которые дрожали и колыхались, она вскоре завернула за угол, а привратница глазела и глазела ей вслед.

* * *

В шляпе с длинными разноцветными перьями, с красно-белыми щеками, с накрашенными бровями и губами, в черно-коричневой полосатой шубе с огромной косматой гривой, госпожа Моосгабр еще засветло дошла задами до указанного адреса – улица У колодца, шесть. Но в вилле на первом этаже уже горел свет. Это и вправду была высокая двухэтажная вилла с парадным – парадное с двумя колоннами и вправду было большое, как в министерстве, и от него вдоль сада к уличной калитке вела мощеная дорожка. Госпожа Моосгабр толкнула эту калитку, и калитка открылась.

Она шла по мощеной дорожке к парадному с двумя колоннами и по пути не забывала оглядывать сад. Деревья стояли уже довольно сухие, голые, но опавшей листвы на земле не было. «Должно быть, ее сразу убирает служитель, – подумала госпожа Моосгабр, – должно быть, у них есть садовник». В саду уже не было и цветов. Остались лишь круглые клумбы, которые еще месяц назад наверняка цвели, а сейчас опустели, почернели и отсырели. Госпожа Моосгабр дошла до парадного с колоннами и позвонила. Через минуту парадное открылось – в нем стоял мужчина.

Мужчина лет пятидесяти был среднего роста, в синем костюме, белой рубашке и желтом галстуке. Он казался довольно загорелым, словно только что приехал с моря, глаза темные, но волосы скорее светлые, с небольшой проседью. Когда он появился на пороге, на его лице была улыбка. Но улыбка длилась одно мгновение. Она тут же погасла, глаза его расширились, и рот полуоткрылся.

– Я Наталия Моосгабр из Охраны, – сказала госпожа Моосгабр, вынула из маленькой черной сумки документ и подала его мужчине. Мужчина, так и не взглянув на документ, непроизвольно попятился. Его рот был по-прежнему полуоткрыт, глаза расширены, и, только пропустив госпожу Моосгабр в зал и заперев за ней дверь, он немного пришел в себя.

– Оберон Фелсах, – придя в себя, он поклонился и подошел к госпоже Моосгабр, – прошу, мадам, разденьтесь. – И пока госпожа Моосгабр, не выпуская из руки маленькую черную сумку, расстегивала пуговицы, он осторожно взял шубу сзади под гривой и постепенно стянул ее. Потом повесил шубу на одну из вешалок у входа в зал. Госпожа Моосгабр осталась только в шляпе с перьями, в праздничной кофте и белых перчатках, с маленькой черной сумкой. Теперь стали видны и разноцветные бусы и подвески. Господин Фелсах, снова вытаращив глаза, сказал:

– Проходите, пожалуйста… – и подвел госпожу Моосгабр к одному из мягких гарнитуров – дивану, трем креслам и столику. Он указал на кресло и сказал: – Прошу садиться. Что я могу вам предложить? Кофе, коньяк или ликер «кюрасо»?

Госпожа Моосгабр в шляпе и с сумкой, зажатой в белой перчатке, уселась в кресло и едва в нем не утонула. Перья у нее затряслись, бусы зашелестели, подвески закачались – ей показалось, что она сидит на перине или в пене. Чуть оглядевшись в кресле, она узрела господина Фелсаха, стоявшего поодаль в ожидании ее заказа, и ей стало неловко. Она попросила последнее, что он назвал, «кюра», и чуть улыбнулась. Улыбнулся и господин Фелсах и, поклонившись, вышел из зала. Госпожа Моосгабр осталась в одиночестве и смогла оглядеться более внимательно.

Здесь и вправду было, наверное, как в самом «Рице», в «Рице» вряд ли могло быть великолепнее. Пол был застлан множеством огромных разноцветных ковров, пушистых и несказанно мягких, на потолке сияло несколько хрустальных люстр, на стенах висели огромные картины в золотых рамах. На окнах – розовый тюль в алых портьерах, и повсюду столики, кресла, диваны. Кресла, диван и столик, где сидела госпожа Моосгабр, отличались особенной красотой: диван и кресла обтянуты золотой парчой, а столик покрыт блестящим стеклом. Лестница в конце зала вела на второй этаж, и госпожа Моосгабр заметила, что она мраморная. Под лестницей стояли две женские скульптуры, державшие в руках необыкновенные красные светильники. Рядом с лестницей – несколько дверей темного полированного дерева. А вдали от нее, в другом конце зала, виднелись огромные стеклянные задвижные двери – в них и вошел господин Фелсах. Госпожа Моосгабр из глубины своего кресла сумела разглядеть за этими огромными стеклянными дверями какой-то зал с большим сервантом, столом и креслами, по-видимому столовую. Потом госпожа Моосгабр задержала взгляд на середине зала. Там находился мраморный бассейн, откуда поднимался расширенный на конце стебель из металла или камня, а из стебля била вода. Этот фонтан госпожа Моосгабр, конечно, заметила, как только вошла. И она с удовольствием продолжала бы и дольше разглядывать это чудо посередине зала, но в стеклянных дверях появился господин Фелсах с серебряным подносом, на котором стояли рюмки и две бутылки. Госпожа Моосгабр предположила, что в одной бутылке – вода, а в другой – «кюрасо».

Господин Фелсах подошел к столу, поставил поднос и налил госпоже Моосгабр в рюмку ликеру.

– Милости прошу, – сказал он и сел.

Госпожа Моосгабр поблагодарила, слегка улыбнулась и пригубила. Это был очень хороший ликер – госпожа Моосгабр на минуту потеряла дар речи. Перед ней в кресле сидел господин Фелсах, загорелый, со светлыми волосами и темными глазами, в синем костюме, белой рубашке и желтом галстуке, и его лицо уже не было таким удивленным, он даже улыбался и готов был вести разговор.

– Госпожа Кнорринг сказала, чтобы я сегодня зашла к вам, – проговорила госпожа Моосгабр, – что сегодня вы дома. Что дело касается вашего сыночка.