— От кровоизлияния в паутинную оболочку мозга. Иногда еще это называют аневризмой. Ну, когда в мозге лопается кровеносный сосуд.
— Двадцать семь.
— Это может случиться в любом возрасте.
— Сочувствую вам.
— Она была беременна, — выпалил я и сам себе удивился. Обычно об этом я умалчивал. Обычно отделывался минимумом слов. Но почему-то только перед Джерардом я после долгих месяцев молчания вдруг заговорил — сперва медленно, потом все быстрее, взахлеб, одновременно желая и не желая высказаться, стараясь говорить как можно спокойнее, чтоб голос не дрожал, стараясь не заплакать… О Господи, ради всего святого, только не плакать, не плакать!
— Она, знаете ли, еще с детства страдала головными болями. А потом вдруг начались боли в спине… Все приписывали это беременности. Просто боли в позвоночнике… начинались, потом проходили, до следующего раза… Раз в неделю, в течение дня или двух… Однажды в воскресенье, срок беременности был тогда шесть месяцев, она проснулась с сильной головной болью… Приняла несколько таблеток аспирина, но он никогда особенно не помогал. Ей становилось все хуже… А когда мне пришлось отлучиться в лавку, она сказала, что ляжет и попробует поспать. Но, когда я вернулся… она плакала… и стонала от боли. Я пытался вызвать врача… на это ушла целая вечность… было воскресенье. Наконец приехала «скорая». К тому времени ей стало совсем скверно… Она умоляла меня… кого-нибудь… кого угодно, прекратить ее мучения… Но что я мог? Я не мог… Оба мы были испуганы… нет, просто в ужасе… это было просто невыносимо. В машине «скорой» она страшно страдала… била себя по голове кулаками… а я ничего не мог… Не мог даже удержать ее на месте… Она рвалась куда-то прочь, выла, каталась… А в конце, когда мы уже почти приехали, вдруг впала в забытье…. И я был рад за нее, хотя и испугался… да, испугался.
Какое-то время я сидел молча, словно всматриваясь в прошлое, затем сглотнул ком, вставший в горле, и уже спокойнее продолжил:
— Четыре дня она находилась в коме… Я все время был с ней… Они позволили мне остаться. Сказали, что не смогли спасти ребенка, слишком Малый срок. Вот если бы через месяц, тогда возможно… Сказали, что этот кровеносный сосуд был уже давно не в порядке, «протекал», как дырявая труба… И что кровь попадала ей в мозг и в позвоночный столб… и отсюда эти боли в спине и головные тоже… Но даже если б диагноз поставили раньше, спасти ее вряд ли бы удалось… рано или поздно произошел бы разрыв стенки сосуда… так что, возможно, даже лучше, что мы не знали.
Я умолк. Слез не было. Самым невыносимым в эти секунды было бы проявление жалости или сочувствия со стороны Джерарда, но он, похоже, понял это.
— Жизнь — чертовски несправедливая штука, — спокойно заметил он.
— Да.
Он не стал говорить, что все пройдет и забудется, что время — великий лекарь. Он не сказал, что я обязательно встречу другую девушку, снова женюсь и все такое прочее. Нет, мне определенно все больше и больше нравился этот Джерард.
— Спасибо за то, что рассказали, — сказал он.
— Обычно я не говорю… — извиняющимся тоном произнес я.
— Да. Слышал от Флоры. Тут же уходите в себя, стоит кому спросить.
— Иногда болтовня приносит облегчение.
Я снова умолк. Выложив ему все это, я испытывал нечто похожее на облегчение. Наверное, болтовня действительно помогает. Иногда.
Он допил бренди и поднялся.
— О'кей.
Он направился к двери и остановился возле столика у стены, на котором среди коллекции ракушек Эммы стояли еще три или четыре фотографии.
— Ваша мать? — спросил он и взял снимок, на котором верхом на лошади в окружении гончих красовалась дама. — Поразительно хороша.
— Мать, — кивнул я.
Он поставил снимок на место, взял другой.
— Отец.
Он долго всматривался в волевое веселое лицо мужчины в полковничьем мундире с двойным рядом орденских ленточек. В глазах — искорки смеха, подбородок вздернут, твердые губы слегка раздвинуты в улыбке.
— А вы на него похожи.
— О, только внешне, — я отвернулся. — Страшно любил его, когда был маленьким. Просто обожал. Он умер, когда мне было одиннадцать.
Джерард поставил и эту фотографию, начал разглядывать остальные.
— Нет, — я усмехнулся. — Из-за моего рождения весь охотничий сезон пошел насмарку. Мама так и говорила: одного раза достаточно.
Джерард покосился на меня.
— Нет, никогда. Я. знаете ли, почти всегда был один и привык, — я пожал плечами. — Вообще-то мне даже нравится одному…
Он кивнул и вышел в холл, затем — в кухню и остановился возле входной двери, где рукопожатиями мы не обменялись, поскольку у обоих руки были на перевязи.
— Провел очень интересный вечер и с большой пользой.
— Был искренне рад вам. Похоже, он немного удивился.
— Вы… не слишком требовательны.
— Ну… э-э… тарелки с китайской едой на коленях. — На самом деле я имел в виду другое, но почему-то не сказал.
Он издал невнятный и низкий горловой звук видимо, уловил мое нежелание отвечать прямо и заметил:
— Вот тут вы ошибаетесь. Я куда как требовательнее, чем вам кажется. И еще… вы себя недооцениваете, — он иронически усмехнулся. — Спокойной ночи.
— Спокойной ночи.
Он уехал, а я запер двери и прошел в гостиную, где собрал тарелки и отнес их в мойку. И начал думать о том, что сказал ему, — о том, что мне нравится быть одному, перебирать в памяти лица и голоса из прошлого, вздыхать и печалиться по тем, кого лишился навеки. Говорят, что при потере близкого человека самыми трудными бывают первые два года. Пережить первые два года — вот что главное. А потом снова будет солнце. Через два года человек, которого ты потерял, станет всего лишь воспоминанием, а сама потеря уже не будет казаться столь невыносимой. Я слышал все эти премудрости еще в те годы, когда не слишком нуждался в них, но, как ни странно, до сих пор верил. Печали и скорби избежать нельзя, но рано или поздно все пройдет.
Закончив уборку внизу, я поднялся в спальню, в ту комнату, где мы с Эммой занимались любовью.
Я по-прежнему спал здесь. И мне часто казалось, что она рядом… Я просыпался на рассвете и тянулся к ней, забыв, совсем забыв… В памяти остался ее смех в темноте.
В любви нам повезло. Мы были гармоничной парой — равно страстные, с равным рвением и одновременно достигающие оргазма. Я еще помнил ее совсем другой: плоский животик, неразбухшие груди. В памяти были живы моменты полного и абсолютного наслаждения, ее ликующего оргазма, острое экстатическое ощущение семяизвержения. Лучше уж помнить это…
Теперь в спальне было совсем тихо. Никакого невидимого присутствия Эммы. Никакой мятущейся без успокоения души.
Если души и жили, то только во мне. Душа Эммы, душа отца и еще титаническая фигура деда — непобедимого и невероятно отважного. Они жили во мне, не бунтуя, но и не утешая. И я был обречен на вечное стремление прийти с ними к какому-то согласию, потому что знал — если этого не произойдет, я пропал. Но слишком уж длинные отбрасывали они тени…
Должно быть, беременность привела к повышению кровяного давления, так говорили врачи. Явление вполне обычное, но в случае с Эммой это самое давление усилило нагрузку на слабый сосуд, утечка крови усилилась… пока наконец сосуд не разорвался.
Сама по себе беременность, говорили они, еще одна гирька на весы смерти. Оба мы так хотели детей, и вот семя, которое я посеял, ее убило.
Глава 15
Наутро я явился в лавку, размышляя о том, как бы выманить у сержанта Риджера пробу виски из «Серебряного танца луны», но он разрешил мою проблему, почти тотчас же возникнув у двери, словно вызванный с помощью телекинеза.
~~ Доброе утро, — сказал он, когда я впустил его. Дождевик на поясе, ярко начищенные ботинки, аккуратная стрижка. Неужели он не слышал, подумал я, что в наши дни полицейские в штатском должны носить грязные и рваные джинсы и походить на безработных.
— Доброе утро, — ответил я, закрывая дверь. — Желаете что-нибудь купить?
— Информацию, — настроен он был серьезно, как всегда. Дошел до середины помещения и остановился, крепко уперев в пол широко расставленные ноги.
— Так… Что ж, выкладывайте.
— Что, рука хуже? Прошлый раз я не видел повязки.
— Нет, не хуже, — я покачал головой. — Просто так удобнее.
На лице его отразилось не то что облегчение, скорее — одобрение.
— Хорошо. Тогда позвольте сделать вам официальное предложение. Помогать нам в нашем расследовании.
— Помогать? В расследовании?
— Это предложение поступило непосредственно от старшего офицера полиции детектива Уильсона.
— Вот как? — Мне стало интересно. — Лично мне?
— Да, он сам вас предложил. — Риджер откашлялся. — Это связано с расследованием жалоб на качество напитков, продаваемых по лицензии в розлив в других точках, помимо «Серебряного танца луны».
— Э-э… — протянул я. — Скажите, сержант, а нельзя ли объяснить все это по-человечески?
Похоже, Риджер был искренне удивлен. То, что он говорил, казалось его полицейскому уму совершенно ясным и очевидным. Еще раз откашлявшись, он сказал:
— В ходе наших расследований по делу об убийстве Зарака мы сочли необходимым проверить жалобы на противозаконные действия в той же сфере по всему району. Вчера состоялось региональное совещание на высшем уровне. Меня тоже пригласили, как офицера, который первым оказался на месте преступления, связанного с торговлей поддельным спиртным. И старший офицер Уильсон лично просил меня привлечь вас к этому расследованию. Он сказал, что, если удастся найти вторую точку сбыта, где один сорт виски выдается за другой, и если это виски окажется сходным или идентичным тому, что нашли в «Серебряном танце луны», тогда, возможно, мы выйдем на след поставщика и убийцы Зарака. Во всяком случае, попытаться стоит, так он сказал, не слишком много у нас вариантов. Так что… э-э… вот поэтому я здесь.
Я с изумлением взирал на него.
— Вы что же, просите меня пошляться по барам?
— Э-э… ну, если вы предпочитаете называть это так, то да. Да.
Прелестно, подумал я. Просто потрясающе! Отсюда до Уэтфорда примерно пятьдесят тысяч баров… и в каждом из этих яблок, разложенных на огромном блюде, полиция может обнаружить червоточину.
— И вы будете меня возить, как в прошлый раз? — осведомился я.
— Мне поручили это задание, — он не выказывал никакого отношения к этой своей миссии, ни за, ни против. — Так могу я забрать вас, когда вам будет удобно?
— Можете, — ответил я. — Когда?
Он взглянул на свои изобиловавшие кнопками часы.
— В десять пятнадцать.
— Прямо сегодня?
— Конечно. Только сперва заеду в участок, доложусь и вернусь за вами.
— Ладно, — кивнул я. — Да, кстати, сержант, нельзя ли попросить вас, раз уж вы все равно туда едете, захватить бутылку виски «Беллз» из «Серебряного танца луны»?
На лице его отразилось сомнение.
— Хочу попробовать еще раз, — объяснил я. — Ведь с тех пор, как мы были там, прошло уже целых десять дней. И если вы хотите найти такое же виски, мне надо освежить в памяти вкус.
Он счел это логичным.
— Хорошо. Сделаю запрос.
— Гм… Скорее не запрос. Это мое условие. Без него я не смогу сделать то, о чем вы просите.
— Договорились. — Он достал блокнот, что-то записал в него, снова сверился с часами и добавил: — Сейчас девять четырнадцать.
— А сколько мест мы должны объехать? — спросил я.
— Список довольно длинный, — небрежно заметил он. — Да и район у нас большой, это безусловно. Мой начальник считает, что расследование можно завершить недели через две.
— Две недели?
— Ну если работать ежедневно, с десяти до двух. — Скажите, а это официальное привлечение к вашей работе как-то оплачивается?
Он выдержал секундную паузу, затем ответил:
— Этот вопрос рассматривался.
— И что же?
— У нас работал консультант-эксперт, но он недавно вышел на пенсию и переехал в Испанию. Ему платили. Наверняка платили.
— И как часто… к нему обращались?
— Точно не скажу. По мере надобности. Сам я видел его всего лишь раз или два. Он тоже, как и вы, различал разные вещи по вкусу. У таможенно-акцизного управления имеются разные приборы и инструменты, ну, как в Палате мер и весов. Но их волнует содержание спирта, а не вкус.
— А они проверяли какую-нибудь из точек в вашем списке?
Он коротко ответил:
— Все, — в голосе его звучало неодобрение. И я вспомнил его слова о том, что, по крайней мере, одна из этих служб была подкуплена мошенниками из «Серебряного танца луны».
— И чем же кончилось дело? — спросил я.
— Ни одного преследования в судебном порядке начато не было.
— Ясно… Хорошо, сержант. Стало быть, вы за рулем, я пью, и вы должны доставить меня обратно трезвым, как стеклышко, ровно к трем, потому как сегодня мне надо показать руку врачу.
Он с важным видом удалился, а ровно в девять тридцать без одной минуты явились миссис Пейлисси с Брайаном. Я объяснил, что какое-то время буду ежедневно отсутствовать днем в течение нескольких часов и сказал, что завтра с утра пришлю кого-нибудь в помощь, а уж сегодня они как-нибудь обойдутся.
— В помощь? — Миссис Пейлисси выглядела оскорбленной в лучших/Своих чувствах. — Но я не нуждаюсь ни в какой помощи.
— Но ваш ленч…
— Принесу еду с собой, и мы с Брайаном чудненько покушаем, там, в задней комнате, — сказала она. — Не хочу, чтоб тут околачивались посторонние. Мы с Брайаном вполне способны справиться. Вы себе ступайте, гуляйте, веселитесь, а уж мы с Брайаном как-нибудь обойдемся.
Я едва не сказал ей, что работать на полицию радость небольшая, но затем вдруг подумал, что все же, по всей видимости, воспринимаю это именно так. Ведь я ничуть не колебался, принимая любое предложение, неважно, от кого оно исходило — от Риджера или Уильсона. Мне льстило, что меня считают экспертом. О, прискорбное тщеславие! Смейся над собой, Тони. И будь человеком.
В течение часа мы втроем наводили порядок в лавке, составляли списки, принимали телефонные заказы, обслуживали покупателей, подметали и вытирали пыль. Уходя с Риджером, я обернулся: чистое, уютное, так и манящее зайти помещение, миссис Пейлисси так приветливо улыбается, стоя за прилавком, Брайан так старательно и аккуратно укладывает коробки. Ни за что и никогда не буду расширяться. Мне вполне достаточно и этого маленького процветающего магазинчика.
Процветающего, как я знал, вопреки всему. Множество подобных мелких лавок давным-давно разорились, не выдержав конкуренции с разветвленными торговыми системами и супермаркетами, этими гигантами, ведущими столь яростную и кровавую схватку за снижение цен, что их собственные доходы вытекали из ран, точно кровь, и они погибали. Я пробовал вести ту же политику и начал терять деньги. А затем, поступая вопреки всем правилам и законам торговли, все же выправил положение, снова подняв цены — до нормального, а не самоубийственного уровня. Потери прекратились, приток покупателей продолжал расти, и я снова начал радоваться жизни, вместо того чтоб просыпаться среди ночи в холодном поту.
Риджер привез с собой бутылку «Беллз», полную на две трети, как и раньше. Она находилась на зад-Нем сиденье в той же коробке, в которой покинула «Серебряный танец луны».
— Прежде чем отправимся, — сказал я, — отнесу виски в лавку и там попробую.
— Почему не здесь?
— В машине пахнет бензином. «Прямо подарок Господень», — подумал я.
— Верно, я только что заправился. А что, это имеет значение?
— Запах бензина отбивает вкус виски.
— Вон оно что… Хорошо. — Он вылез из машины, достал коробку с заднего сиденья и, методично заперев все дверцы — хотя машина стояла прямо перед магазином и была прекрасно видна из витрины, — внес коробку и поставил ее на прилавок.
Я высвободил руку из перевязи, взял бутылку с «Беллз», отнес ее в кабинетик и, достав воронку, аккуратно перелил изрядную часть виски в маленькую чистенькую бутылочку, приготовленную мной заранее. Потом плеснул немного в рюмку. У маленькой бутылочки имелась завинчивающаяся крышка, которую я второпях сперва начал завинчивать не в ту сторону, затем, спохватившись, сделал все правильно и быстро спрятал бутылку вместе с воронкой за ящиками с картотекой. А потом неторопливо вошел в торговый зал, с глубокомысленным видом отпивая из маленькой рюмочки.
Риджер подошел ко мне.
— Мне велели глаз не спускать с той бутылки, — сказал он.
— О, простите, — протянул я. — Она осталась там, на столе, в полной сохранности.
Он заглянул, убедился, что я его не обманываю, и вернулся ко мне.
— Ну, скоро вы?
— Скоро.
Жидкость во рту — это определенно «Рэннох», подумал я. Самый настоящий «Рэннох». Разве что…
— Что случилось? — спросил Риджер, и только тут я поймал себя на том, что хмурюсь.
— Ничего, — ответил я и скорчил веселую мину. — Если вас интересует, смогу ли я снова узнать это виски, то да, смогу.
— Вы уверены? —Да.
— Так чего вы тогда улыбаетесь?
— Знаете что, сержант, — в изнеможении заметил я, — вы пригласили меня сотрудничать, а не на инквизицию. Так что давайте, забирайте свою бутылку и поехали.
Сомнительно, подумал я, чтоб у такого человека, как Риджер, были друзья. Подозрительность не оставляла его ни на секунду. Еще с самой первой нашей встречи я отметил в нем этот «рефлекс дикобраза» и не делал попыток как-то умиротворить его. Ведь и они, эти попытки, могли показаться ему подозрительными.
Он отъехал от тротуара со словами, что сперва собирается навестить ближайшие точки. Я спорить не стал, однако вскоре обнаружил, что ближайшими он называет заведения в районе «Серебряного танца луны». Примерно за милю до ресторана он свернул с главной дороги и вскоре остановил машину возле деревенского паба.
Этот постоялый двор существовал еще задолго до кончины королевы Анны, тут останавливались кареты и меняли лошадей. Построенная уже в нашем веке скоростная автомагистраль вытеснила его на задворки, старая дорога, где некогда ездили кареты, кончалась теперь тупиком, артерия превратилась в аппендикс. Мы с Эммой бывали здесь несколько раз, нам нравилось это горбатенькое старинное здание с кривыми оконцами и кирпичной кладкой каминов эпохи Стюартов <К ней относится якобитский стиль, архитектура времен королевы Анны и стиль эпохи Вильгельма и Марии, XVII — начало XVIII в>
— Только не здесь! — воскликнул я, когда машина затормозила.
— Вам знакомо это заведение?
— Бывал тут. Правда, за последний год — ни разу.
Риджер сверился с записями.
— Жалобы на то, что джин разбавляется водой. Виски тоже. Произведена проверка, жалобы признаны необоснованными. Проверка проводилась 23 августа, последняя — 18 сентября.
— Хозяин — удалившийся на покой игрок в крикет, — сказал я. — Щедрый, радушный. Обожает поболтать. Ленивый. Дом нуждается в косметическом ремонте.
— Хозяин — Ноэль Джордж Дарнли.
Я обернулся и скосил глаза на страницу.
— О, совсем другой человек.
— Именно. — Риджер выбрался из машины и запер дверцу. — Я буду томатный сок.
— А кто платит?
Он был несколько озадачен.
— Вообще-то денег при мне не так много…
— А какие инструкции? — осведомился я. — Неужто никаких дотаций от полиции?
Он откашлялся.
— Будем писать отчет о расходах, — сказал он.
— О'кей, — кивнул я. — Так и быть, плачу я. Будем записывать все расходы в каждом из заведений. Потом вы поставите свою подпись.
Он согласился. Возместит ли полиция мне расходы, я не знал, а вот Кеннет Чартер скорее всего да. Впрочем, если даже и нет, тоже ничего страшного.
— А что будем делать, если найдем фальшивку? — спросил я.
Тут он ответил уже увереннее:
— Конфискуем бутылку, опечатаем, надпишем и попросим счет.
— Ясно.
Мы вошли в паб под видом простых посетителей. Риджер был натянут, как гитарная струна.
Косметический ремонт, как тут же выяснилось, все же имел место, однако я обнаружил, что старые морщины были мне милей. Само собой разумеется, истертые индийские коврики нуждались в обновлении, но это покрытие в оранжево-коричневую полоску выглядело явно неуместно. Старинные скамьи из шишковатого неполированного дуба сменили гладенькие и светлые, с обивкой из винила под кожу, а камин, вместо старинных пластин из сплава олова со свинцом, украшал сверкающий и современный медный орнамент.
Впрочем, новшества, появившиеся с переменой хозяина, привели к тому, что бар стал выглядеть гораздо чище, а сам хозяин, явившийся из заднего помещения, был уже не тот неряшливый и вечно улыбающийся толстяк, но аккуратный худощавый и совершенно безликий мужчина. В старые добрые времена в пабе всегда было битком. Интересно, подумал я, заходят ли сюда теперь прежние завсегдатаи.
— Виски «Беллз», будьте добры, — сказал я. И оглядел ряд выстроившихся за стойкой бутылок. — И еще один «Беллз», вон из той бутылки. И один томатный сок.
Он, не произнося ни единого слова, подал требуемое. Мы отнесли стаканы к маленькому столику, Где я скрепя сердце принялся исполнять задание, проверять первый образчик «Беллз».
— Ну? — осведомился Риджер, выждав для приличия минуту. — Что тут у нас?
Я покачал головой.
— Нормальный «Беллз». Не такой, как в «Серебряном танце луны».
Риджер оставил записи в машине, иначе наверняка вычеркнул бы хозяина из списка.
Я попробовал виски из второй бутылки. Тут тоже все было в норме.
Во всяком случае, ни в той, ни в другой бутылке виски водой не разбавляли, крепость вроде бы соответствовала стандарту. Я сообщил об этом Риджеру, который тем временем дегустировал томатный сок, и, похоже, он был доволен.
Я оставил оба стаканчика на столе и направился к бару.
— Вы здесь недавно? — спросил я.
— Относительно, — держался он настороженно, дружелюбия не проявлял.
— Как уживаетесь с местными?
— Вы чего сюда заявились? Опять воду мутить?
— Нет, — я был удивлен этим неожиданно резким отпором. — О чем это вы?
— Тогда извините. Просто вы заказали виски из двух разных бутылок, и я видел, как вы его пробовали. Не пили, а именно пробовали. Кое-кто из местных строчит телеги в Палату мер и весов, пишет, что я не доливаю и разбавляю крепкие напитки. Видно, кому-то тут очень не понравилось, что я переделал заведение, что в нем стало чище и красивее. Но, если вы намереваетесь оштрафовать меня или лишить лицензии… это уж слишком. Ничего не выйдет.
— Да, — согласился я. — Это было бы подло и несправедливо.
Он отвернулся, всем видом давая понять, что не слишком-то верит в мои благие намерения, я же подошел к Риджеру, отирающему красные усы над губами, и оба мы вышли на улицу, оставив на столе недопитое виски, при виде чего, по всей вероятности, сомнения бедного владельца переросли в уверенность.
Риджер вычеркнул паб из списка и прочитал вслух данные по следующему пункту нашего назначения. Им оказалось огромное невыразительное кирпичное здание, построенное в середине 30-х, делами в котором заправлял чопорный и строгий с виду мужчина, питавший патологическое пристрастие к свежему воздуху. Даже Риджер в своем дождевике затрясся мелкой дрожью перед распахнутыми настежь окнами бара и пробормотал, что заведение какое-то жутко неуютное. Мы оказались первыми посетителями, это верно, но серым и прохладным октябрьским утром в баре не было ни света, ни тепла, чтобы согреть и приветить страждущих.
— Томатный сок, пожалуйста, — сказал я. — И виски «Беллз».
Пуританского вида владелец подал требуемое, едва шевельнув губами, назвал цену.
— И нельзя ли закрыть окна?
Хозяин взглянул на часы, пожал плечами и нехотя пошел перекрывать доступ холодному октябрьскому воздуху. Сомневаюсь, чтоб с такой, как у него, хмурой физиономией мне удалось бы много продать в своей лавке — ведь почти все люди приходят в магазин за чем-то большим, чем просто товар. Продавец должен притягивать, а не отталкивать их своим поведением и внешним видом. Виски в этом заведении может оказаться просто отличным, но вряд ли мне захочется зайти сюда еще раз.
— Ну? — осведомился Риджер, записывая стоимость заказа. — Что скажете?
— «Беллз».
Риджер кивнул и на этот раз отпил из своего стакана совсем маленький глоток.
— Тогда пошли?
— С радостью.
Не успели мы выйти, как хозяин с раздражением бросился открывать окна. В машине Риджер снова сверился с записями.
— Следующая точка — отель «Пиверил армс», на пути от Ридинга к Хенли-роуд. Несколько жалоб на разбавленное и безвкусное виски. Жалобы расследовались 12 сентября. Взятые наугад пробы показали, что виски должной крепости.
Он выдавал нечто большее, чем просто информацию — в голосе отчетливо улавливался напряг, почти тревога.
— Вам знакомо это место? — спросил я.
— Бывал. Вызывали по поводу беспорядков. — Он демонстративно умолк и тронул машину с места. Во всей его позе, даже в окаменевшей шее, читалось неодобрение. Можно подумать, его ждала бурная встреча с неким исчадием ада, но по прибытии выяснилось, что демоном Риджера была женщина.
Женщина, больше напоминающая статую, ростом около шести футов, с пышными формами Венеры Милосской, с объемом бедер сорок два дюйма каждое.
— Миссис Алексис… — пробормотал Риджер. — Возможно, она меня и не помнит.
И действительно, миссис Алексис едва удостоила нас взглядом. Миссис Алексис было не до того — она следила за тем, как разжигают поленья в огромном камине, украшавшем входной вестибюль. Процессом, результатом которого были клубы вонючего дыма и робкие язычки пламени.
Если не считать дыма, синими слоями плавающего под потолком, помещение производило приятное впечатление: уютные обитые ситцем кресла, сияющие медными боками кувшины, всеобщая аура процветания и порядка. В глубине помещения виднелся бар — открытый, но без бармена за стойкой. Из камина торчал туго обтянутый брюками зад незадачливого истопника, что вызывало неподдельный интерес и веселое оживление у сидевших в креслах немногочисленных постояльцев.
— Ради Бога, Уилфред, принеси эти чертовы мехи! — громко сказала миссис Алексис. — Ты выглядишь полным идиотом! Торчишь, словно свекла на грядке, выставив задницу!
По моим оценкам, ей было глубоко за пятьдесят. Держалась она самоуверенно, с видом человека, привыкшего командовать. Красивая, статная, дорого одетая, чудовищно несдержанная на язык. Я поймал себя на том, что улыбаюсь, и тут же заметил, как уголки губ Риджера поползли вниз.
Незадачливый Уилфред выполз из камина, явив присутствующим красное, как свекла, лицо, и послушно отправился за мехами. Миссис Алексис, сверкая глазами, осведомилась, чего мы желаем.
— Выпить, — туманно ответил я.
— Тогда пошли, — она повела нас к бару. — Первый раз в этом сезоне разжигаем. Пока не займется как следует, дымит как черт знает что… — Подняв голову, она хмуро обозрела висевшее под потолком облако. — А уж в этом году, хуже чем всегда…
— Наверное, каминную трубу надо прочистить, — заметил Риджер.
Миссис Алексис окинула его беглым взглядом — цепким и золотисто-желтым, как у ястреба.
— Каждый год весной прочищаем… А вы случайно не тот полицейский, который как-то предупредил меня, что если я буду обслуживать команду местных регбистов после того, как они выиграют, то парни наверняка станут раскачиваться на люстрах и лить в пианино пиво?
Риджер закашлялся. Я с трудом подавил смешок и был вознагражден сверкающим взором ястребиных глаз.
— Вы что, тоже легавый? — спросила она, впрочем, довольно беззлобно.
— Нет, — ответил я, чувствуя, что глаза у меня все равно смеются. — Просто зашли выпить, вот и все.
Она поверила моим словам не больше, чем клятвам какого-нибудь воришки, пойманного с поличным, однако зашла за стойку и вопросительно уставилась на нас.
— Виски «Беллз» и томатный сок, будьте любезны.
Она подставила мерный стаканчик под перевернутую бутылку виски и стала ждать, пока он наполнится.
— Что-нибудь еще?
Я сказал «нет, спасибо», и она подтолкнула стакан ко мне, а бокал с томатным соком — к Риджеру, взяла у меня деньги, отсчитала сдачу. Мы отошли к Двум глубоким креслам с маленьким столиком посередине, где Риджер снова аккуратно записал расходы.
— Так что все-таки случилось с этими регбистами? — спросил я.
На лице его отразилось глубочайшее отвращение.
— Она знала, что неприятности будут. И все равно их пустила. Ребята грубые. Ну и стали выдергивать люстры из потолка, прямо вместе со штукатуркой, и тогда она заставила их выстроиться вдоль стены. И держала под прицелом, пока не прибыли мы.
— Под прицелом? — изумился я.
— Да. Правда, ружье заряжено не было, но ребята не на шутку труханули. К тому же были наслышаны о том, какой она выдающийся охотник на фазанов.
— Так это был дробовик?
— Совершенно верно. Она держит его здесь, за стойкой. И мы ничего не можем с ней поделать, потому как лицензия у нее имеется. Говорит, что держит ружье, чтоб отпугивать разных злодеев. Хотя вряд ли в здешних краях найдется злодей, который осмелится сунуться к ней.
— Так это она вызвала тогда полицию?
— Нет, конечно, не она. Один из посетителей. Она была далеко не в восторге, когда мы явились. Сказала, что не родился еще на свет мужчина, с которым бы она не справилась… — похоже, Риджер твердо верил в истинность ее слов. — Ей даже в суд не пришлось подавать, чтоб возместили ущерб. Выплатили все тут же как миленькие.
Да, подумал я, надо быть очень отважным мужчиной, чтоб сообщить миссис Алексис, что вместо «Беллз» она подает «Рэннох», чего на самом деле не наблюдалось. Самый настоящий чистейший «Беллз», ничем не испорченный.
— Жаль, — заметил Риджер, когда я выложил ему эту новость.
Я задумчиво сощурился.
— А вон там, на верхней полке, у нее стоит «Лэфройг».