Тихо, как тень

      Бревер вышел на тринадцатом этаже. На всякий случай. Несколько раз надолго нажал звонок квартиры Дороти Шеннон. Попытался повернуть ручку двери. Ничего не слышно. Видимо, миссис Шеннон действительно путешествовала. Да и пыль, осевшая на пороге двери, подтверждала, что их давно не отворяли. Богачи отдыхают на Гавайях — бедняки остаются дома или довольствуются Кони-Айлендом. В этом вся разница.
      Абрахам Баннистер и Дональд Лирбоди были бизнесмены и в половине двенадцатого дня их не могло быть дома. Но зато была возможность узнать кое-что такое, на что трудно рассчитывать в их присутствии. Неосторожная реплика из уст ничего не подозревающей супруги или служанки чаще помогает криминалисту гораздо больше, чем трудный допрос осторожных мужей.
      Бревер позвонил Лирбоди. Через некоторое время открыла темнокожая девушка. Не негритянского типа, скорее откуда-то с островов Карибского моря, с Пуэрто-Рико, или Гаити, со всей прелестью женщин этого многорассового региона.
      — Могу ли я говорить с мистером Лирбоди?
      Старший инспектор скорчил милую гримасу и с нескрываемым удовольствием прошелся взглядом по пышному бюсту и узким бедрам девушки.
      Мина служанки, вначале весьма строгая, мгновенно изменилась.
      — Мистер Лирбоди уходит в контору всегда очень рано, обычно в семь часов.
      — А миссис Лирбоди? — Бревер старался не нажимать.
      — Миссис Лирбоди? — Девушка удивленно взглянула на него. Замялась, потом спросила: — Вы хотите что-то продать? Мистера Лирбоди ничего не интересует, он все получает по оптовым ценам, обычно прямо с фабрики.
      — Юная леди, — осклабился Бревер, — я не могу предложить вам ничего, кроме восхищения женской красотой — а это все даром… Можете не беспокоиться. Но хотелось бы распросить вас о многих других вещах. Вам не кажется, что в дверях это не совсем удобно?
      Девушка забеспокоилась.
      — Мне нельзя никого пускать в квартиру, когда мистера Лирбоди нет дома! Всякое бывает… Чего вы хотите? Кто вы?
      Бревер подошел ближе.
      — Я бы не сказал этого никому, но с виду вы вполне заслуживаете доверия… — Он показал ей удостоверение.
      Недоверчиво и боязливо она уставилась на него.
      — Криминальная полиция? — И вдруг поняла. — То убийство сегодня ночью — вы из-за него пришли?
      Он кивнул, аккуратно отодвинул её в сторону и захлопнул за собой дверь.
      — Не бойтесь ничего, юная леди!
      Помня планировку по квартирам Бэлдона и Гленвуда, он уверенно прошел внутрь, открыл двери и кивнул девушке, чтобы подошла ближе.
      — Мы одни? Значит, с вами можно говорить откровенно?
      Девушка польщенно улыбнулась, шагнула чуть ближе, оставаясь все же на безопасном расстоянии и опершись на край стола.
      — Я всегда прихожу в полдевятого, мистер Лирбоди завтракает в конторе, в ресторане. И до полудня я остаюсь здесь одна.
      — А миссис Лирбоди? — повторил свой вопрос Бревер.
      Она снова как-то странно взглянула на него, но потом сказала:
      — Будет лучше, если я вам скажу. Полиция все равно раньше или позже узнает. Видите ли, она три недели назад сбежала от мужа. Никто в доме об этом не знает. Официально она гостит у родителей. Но передо мной-то не скроешь! Сбежала от него с шофером! — И добавила, поясняя. — Шофер был из фирмы, но возил только Лирбоди. Заодно что-то вроде телохранителя, раньше был боксером-средневесом. Вы же знаете, таксисты — парни крутые, так что шефу здоровяк всегда может пригодиться. На Майка Паттерсона всегда можно было положиться, пока он возил только хозяина. Но когда взял под охрану ещё и хозяйку, потому что босс надолго уезжал, — усмехнулась она, — короче, в один прекрасный день они словно под землю провалились. На хозяйке было бриллиантов как игрушек на рожденственской елке…
      — Понимаю, — поддакнул Бревер. — И счастливая молодая пара до сих пор не дала о себе знать?
      — Молодая? — воскликнула девушка. — Да, если сложить двадцать пять Майка и её пятьдесят пять, то ещё ничего — выйдет на каждого по сорок. Но вообще-то, им бы лучше играть в мамашу и сыночка. Ну, долго это не протянется. Скоро хозяйка вернется и будет все по-прежнему.
      Бревер недоверчиво взглянул на нее.
      — Не может быть! Лирбоди разведется, не возьмет же он обратно свою жену, которая от него сбежала, к тому же — с шофером!
      Она чуть запрокинула голову и глаза её, окруженные красивыми длинными ресницами шаловливо засветились.
      — А если у него не будет выбора?
      — Почему? — допытывался инспектор.
      Чувствуя на себе его взгляд, она кокетливо выпрямилась и таинственно ответила:
      — Мистер Лирбоди не может рисковать скандалом. Его жена слишком много знает. Я слышала, как она кое на что намекала по телефону — и она знала, что говорила.
      — Ну что она могла знать? — как можно равнодушнее спросил Бревер. Сокрытие доходов? От этого Лирбоди откупится. Измена? Это не козырь в руках жены, сбежавшей от мужа с другим. Так что… — покачал головой. — Думаю, вы ошибаетесь.
      — Думаете? — Насмешливо переспросила она. Голос дрожал от желания спорить. — Возможно. Но я что слышала, то слышала. Хозяйка угрожала мужу… и знаете чем? Вами! Полицией!
      — Ну, возможно и так, — отмахнулся Бревер, разъяренная женщина чего не придумает! Но чтобы действительно что-то предпринять против своего мужа, она должна была иметь в руках доказательства. Вещественные доказательства преступных деяний. А что можно доказать Лирбоди?
      — Не знаю, — признала девушка. — Хозяйка, разумеется, не сказала по телефону ничего конкретного. Но это должно быть как-то связано с тем, что нечто не в порядке с такси. Однажды, когда они по-крупному поругались здесь, дома, хозяйка заявила, что множество людей могли бы доказать… она тогда случайно обнаружила, что во время её отсутствия мистер Лирбоди принимал даму… что она знает таксистов, которые за соответствующее вознаграждение с охотой дадут показания против мистера Лирбоди, и о «левых» пассажирах, и о какой-то перевозке багажа, но, как я уже сказала, ничего более конкретного. Но у хозяйки муж в кулаке, это вы можете мне поверить. Или он примет её назад, или будет платить до самой смерти.
      — Будет интересно, если так произойдет. Но личные дела супругов Лирбоди меня не интересуют, — легкомысленно заметил Бревер и сделал вид, что собирается уйти. — Я расследую убийство, которое произошло сегодня ночью. Раз вы такая сообразительная девушка и многое слышите, может быть вы мне сможете что-нибудь рассказать и об этом? И, кстати, как вас зовут, моя красавица?
      — Иннокентия Торлан, — гордо ответила она. — Но про убийство я ничего не знаю. Вчера я прочитала о нем в метро, по дороге сюда. Привратник думает, что убийца хотел свалить все на мистера Бэлдона и потому положил труп перед его дверью, но по-моему это просто глупо, на это полиция ни за что не купится.
      Бревер показал ей фотографию убитого.
      — Вы его знали? Не похож он на кого-то из ваших знакомых? Не встречали вы его поблизости от «Саванны»? В гараже? В лифте для персонала? В вестибюле или ещё где-нибудь?
      Девушка решительно покачала головой.
      — Никогда! А такое лицо я бы точно запомнила — наглое и опасное!
      Старший инспектор снова взглянул на фотографию. Эта простая девушка с первого взгляда распознала то, что до сих пор не разглядел он и что не заметил никто из его сотрудников: физиономия Адониса Лавинио источала опасность и после его смерти.
      — И примите мой совет, Иннокентия, — предупредил её Бревер.
      — Ни слова о моем визите ни мистеру Лирбоди, ни кому еще. Я говорю это только в ваших интересах. Никто не узнает того, что вы мне рассказали. Зачем посвящать в это вашего хозяина или кого-то еще? Если вы проговоритесь, начнутся лишние распросы, — давайте обойдемся без этого, ладно?
      — Я не скажу ни слова, — уверила она. — Если хозяину не скажете вы, никто ни о чем не узнает.
      Бревер медленно направился к дверям, но остановился на пороге.
      — Вас зовут Иннокентия… Это означает «невинная», а?
      Она гордо кивнула.
      — Невинность, точно.
      Бревер вызвал лифт и бросил на девушку многозначительный взгляд.
      — Только имя — или на самом деле?
      Она сделала шаг в его сторону.
      — В этом мужчина должен разобраться сам.
      Лифт тронулся, и она долго смотрела вслед.
      Старший инспектор остановил лифт на втором этаже, немного подождал и нажал кнопку двенадцатого. Не хотел, чтобы девушка знала, в какую квартиру он направился теперь.
      У Абрахама Баннистера открыла пожилая дама, причем не сняв цепочки. Только рассмотрев его удостоверение, пустила внутрь.
      — Проходите… — она прошла вперед, через салон провела его в маленькую комнату, обставленную как интимную гостиную, и предложила кресло.
      — Вы, видимо, пришли из-за ужасного события, происшедшего ночью?
      — Да. — Он предпочел убедиться. — Миссис Баннистер? — после кивка Бревер продолжил: — Всего несколько обычных вопросов, с которыми всегда надоедает полиция. Избежать этого, к сожалению, невозможно, все-таки произошло убийство. Вы же не хотите, чтобы убийца избежал кары — поэтому я прошу вас о помощи. Могли бы вы рассказать, что знаете об этом случае? Я вам покажу фотографию убитого — это, конечно, не художественный портрет, но верно переданное сходство облегчает опознание.
      Фотографии он разложил на маленьком столике. Каждый снимок хозяйка рассматривала очень тщательно. Словно о чем-то вспомнив, потянулась к небольшой подставке возле плавно изогнутого кресла.
      — Курите? Это хорошо. Люблю аромат хороших египетских сигарет, не переношу только ароматизированные сорта.
      — Благодарю! — Он закурил «хедив де люкс», хотя не переносил её восточного запаха. Ему вдруг показалось, что милая дама пыталась всем этим просто отвлечь его внимание. Но взглянув в её ясные, добрые синие глаза, решил, что догадка была ошибочной.
      — Ну что? Полагаете, что вы уже когда-то видели этого человека? Именуется он Адонис Лавинио и был кем угодно, только не настоящим Адонисом.
      Покачала головой.
      — У меня появилось на миг такое впечатление, но это была ошибка. Я дважды была в Италии, в прошлом году и в этом, там множество таких типов, все выглядят одинаково и для нас все так похожи, что не различишь. Но этого Адониса я никогда не видела.
      — Может быть, мимоходом, в лифте, в холле или в гараже, когда садились в машину. Это могло наложиться на воспоминания о мужчинах в Италии, подсказал Бревер.
      Женщина задумалась.
      — Не могу сказать вам ни да, ни нет, просто не знаю. Но — это для вас так важно?
      — Могло бы дать нам какой-то след, — пояснил старший инспектор.
      — Предположим, естественно, чисто теоретически, что вы когда-то видели убитого, как он выходит на одиннадцатом этаже и направляется в квартиру мистера Бэлдона.
      Недоверчиво взглянула на него:
      — Вы же не думаете, что Бэлдон открыл бы двери такому типу? Нет, об этом и говорить нечего. Может быть, он поднимался на десятый этаж? Мистер Гарвик поддерживает контакты с богемной публикой, по крайней мере, так как он её понимает. Мне приходилось видеть у него людей, которых можно встретить скорее в Бауэри, чем на Бродвее… На седьмой этаж могли ходить такие посетители — только дамы, конечно, потому что от дипломата типа сеньора Антонио де Альвареца другого человек ожидать просто не может…
      — Понимаю, миссис Баннистер. Ваша информация заслуживает внимания, заметил Бревер.
      — Не считайте это доносом, инспектор, — тут же заволновалась она. — Я просто размышляла вслух… Но как только вы произнесли имя Бэлдона, я и разговорилась. Ничего не имею против Гарвика, как и против Альвареца, или, скажем, мисс Паркер — возможно у меня просто слишком старомодный взгляд на некоторые вещи.
      — … Но, — продолжил Бревер её мысль, — вы все же чувствуете, хотя не можете опереться на что-то конкретное и не хотите никому повредить, что Адонис Лавинио в «Саванне» вряд ли мог посещать кого-то кроме Гарвика, Альвареца или мисс Паркер и…
      Она возмущенно его перебила:
      — С чего вы взяли? о Джеке Беландро вы меня спрашивали?
      Бревер добродушно ответил:
      — Я вообще не спрашивал вас о конкретных людях, миссис Баннистер, имена называли мне вы. Теперь упомянули о Беландро с четырнадцатого этажа. Что вас заставило это сделать?
      Она заерзала в кресле.
      — Я просто делю людей на симпатичных и несимпатичных. Джек Беландро и те трое мне очень несимпатичны. И я никогда не ошибаюсь. Если этот молодой человек, — показала на фотографию, — посетил кого-то в доме, то только одного из этих четырех.
      — Выбрать одного из четырех будет нелегко. Но, по-вашему, никто больше в расчет не идет?
      — Исключено.
      — Еще последний вопрос. — Бревер поднялся, скомкав сигарету, — не слышали сегодня ночью вы или ваш муж ничего необычного? Например, громкий выхлоп мотора автомобиля?
      — Вы имеете в виду выстрел? — спросила она, слегка усмехнувшись. Нет, ничего такого. Только шум приходящих и уходящих гостей Гарвика — но к этому мы уже привыкли. Давно бы уже переехали. Но сегодня всюду столько радиоприемников, что мы попали бы из огня да в пламя. Времена, когда люди вели себя пристойно, давно прошли. Я бы слышала любой подозрительный звук, потому что не ложилась, пока не вернется муж. Читала Голсуорси, — знаете, я из старого английского поместного дворянства, а человек должен временами взять в руки спокойную, добрую книгу, чтобы забыть о вашем Нью-Йорке. Абрахам Баннистер вернулся в полпервого, был на собрании биржевой палаты. Все мои уговоры, к сожалению, не помогают. Ему уже семьдесят, но не желает отойти от дел, словно молодой. Притом в этом нет никакой необходимости. Наши дети обеспечены, и более, чем достаточно. Но Абрахам не может жить без своего бизнеса. — И, подумав, добавила: — Может, не постарел бы так, уйдя на покой!
      Бревер откланялся. Он оказался в мире, о котором знал только по книгам, и рассказам — во вчерашнем мире, о котором он думал, что существует только в фантазии писателя. Миссис Баннистер изменила его мнение. Люди, которых он считал вымышленными, жили в действительности. Здесь, в конце 1959 года, в апартаментах на Вестэнд Авеню у Централ Парк.
      Прикинул, стоит ли навестить Абрахама Баннистера в «Траст инвестмент инк.», но после разговора с его женой считал это просто излишним. По крайней мере, пока.
      Поехал в даунтаун, чтобы пообедать где-нибудь неподалеку от работы. Так он мог сэкономить немного времени, чтобы после черного кофе, как всегда завершившего его обед, выслушать донесения сотрудников. Совместное обсуждение достигнутых результатов было очень важно для планирования. А из управления на Центр Стрит рукой подать до конторы Лирбоди на Спрюс Стрит. Потом пришла бы очередь Джека Беландро, Джеймса Гарвика, Эвелин Паркер и других, у которых Лоуэтт может найти в картотеке какие-то зацепки.
      Четверо мужчин — четыре часа работы.
      В два часа Бревер с ближайшими сотрудниками сидел за столом для совещаний. Каждый из них принес результаты своей почти четырехчасовой работы.
      Прежде всего старший инспектор информировал четырех детективов о всех результатах своего визита в «Саванну». Потом взглянул на Лоуэтта.
      — А как обстоят дела у вас? Начнем с тех жильцов, на которых ты что-то нашел в картотеках.
      Детектив потянулся за блокнотом и открыл папку.
      — Прежде чем заняться людьми, на которых есть какие-то сведения, я прежде всего проверил с первого по четвертый этаж, поскольку они сданы не жильцам, а одной фирме. Полагаю, нужно было проверить, кто за ней стоит, и не могли ли таким путем проникнуть в «Саванну» нежелательные типы.
      — Верно, — согласился старший инспектор.
      — Арендатором первых четырех этажей является фирма «Файнешл Севинис К», основанная в девятьсот двенадцатом году группой промышленников и банкиров. Сегодня ею руководят дети. А в двух случаях — внуки основателей. У неё солидный круг заказчиков, в их числе известные биржевые маклеры.
      — Откуда у вас эта информация? — спросил Бревер.
      — Биржевой совет, Союз маклеров. Страховое общество владельцев ценных бумаг, Союз банковских служащих… Достаточно было связаться по телетайпу.
      — Хорошая работа, — удовлетворенно кивнул Бревер.
      — Короче, есть одно имя, которое, по моему мнению, мы можем полностью исключить. Это Чарльз Барнс, шеф терапевтического отделения больницы Эдварда Хиггинса. У него своя клиника. Издал несколько научных книг. Очень состоятелен. Во всех отношениях без изъяна.
      Пометил блокнот.
      — Теперь остальные. Джеральд Гамильтон, шестой этаж, главный инженер «Мериленд Юталити». В двадцать четвертом году разжалован за дезертирство, три года военной тюрьмы, амнистия через семнадцать месяцев, условный срок истек в двадцать седьмом, в пятьдесят седьмом — судимость снята.
      — Невероятно! — воскликнул Бревер, — Чтобы в «Саванне» жил кто-то с судимостью! Хорошенькое начало! Продолжайте!
      Лоуэтт прочитал следующую страницу.
      — Антонио де Альварец, дипломат, два задержания за нарушение правил движения. Судя по материалам, всегда под сильным воздействием алкоголя. Поскольку его хранит дипломатический иммунитет, анализ крови не проводился. Ничего больше. Я направил запрос в Вашингтон. Но думаю, что сеньор Альварец числится в ООН, а они информацию предоставляют редко и неохотно.
      — Пожалуй, Государственный департамент мог бы поручить нашему послу на родине Альвареца что-нибудь выяснить там. Неофициально, — сказал Бревер.
      — Эвелин Паркер. Дважды замешана в какие-то аферы с колл-герл. Оба раза по суду оправдана. — Лоуэтт неспеша раскурил трубку.
      — Но я это имя никогда не слышал, — заметил Бревер, — значит ни о чем чрезвычайном речи не шло.
      — Настоящая фамилия Паркер — Пинни, — пояснил Лоуэтт, — но поскольку она добилась дважды где-то театральных ангажементов, ей было позволено пользоваться псевдонимом. В «Саванне» она значится как Паркер, но в полиции сообщила свою настоящую фамилию. Видимо, привела с собой какого-нибудь театрального агента, который знал законы. Но в отделе по борьбе с наркотиками есть на Паркер, она же Пинни, несколько донесений из среды наркоманов. Наркоманы не умеют держать язык за зубами. Те считают, что она посредница между крупными оптовиками и мелкими толкачами. Кое-что говорит о том, что снабжала или снабжает «коксом» несколько ночных клубов в Гринвич Вилледж. Несколько задержаний, личных досмотров и обысков квартиры ничего не дали. Коллеги из отдела по борьбе с наркотиками считают, что нашу русую пташку — которая, кстати, на самом деле темная шатенка, — всегда вовремя предупреждали.
      — Тут возникает вопрос, седовласый ли джентльмен поставляет Эвелин «кокс», а молодой распределяет его дальше, или наоборот, — заметил Слоун.
      Лоуэтт положил на стол пачку фотографий, показавших Эвелин как на обычных снимках из картотеки, так и в интимных ситуациях. Фотографии путешествовали из рук в руки.
      — На девятом этаже судовладелец Оливер Г. Мершан с семьей из шести человек. Сливки общества. Пять машин, прислуга — горничная, слуга и повар, — если приглашены гости, постоянный член клуба «Сторк» «Клуба 21» — все о'кей, включая «черные списки», куда с сорок второго по сорок пятый год включалось имя Мершана за торговлю с неприятелем. Но прибыль прежде всего таково его жизненное кредо. А забывается это быстро — особенно когда за это платят.
      — Чем дальше, тем интереснее, — вздохнул Бревер. — Хотя человек, торговавший с неприятелем, вряд ли имеет что-то общее с убийством Адониса Лавинио. Но просто удивительно, как мало среди нас действительно порядочных людей.
      — Джеймс Гарвик с десятого этажа — строительный подрядчик, — продолжал Лоуэтт, — но где строит, и что строит установить мне пока не удалось. Денег ему хватает. Часто путешествует. В двадцать девятом году остался без гроша — но тогда такое случилось не только с ним. Черной тогда была не только пятница, но и весь год. Официально это не зарегистрировано, но в центре экономической информации устно и неофициально кое-что сообщили. Гарвик вплоть до прошлого года был владельцем бара «Шанхай» и дважды был оштрафован — за превышение времени работы и за стриптиз несовершеннолетних. Вот он — фас и профиль. Характерное лицо бесхарактерного человека. — Он пустил снимки по кругу.
      — Бар «Шанхай», — заметил Сэрдж, — на Кристофер Стрит. Пестрая публика, мужчины и женщины; мужчины, которые ищут женщин, женщины, которые ищут мужчин, и те, которые ищут обоих. Несколько раз сменили место. Вначале Бэдфорд, потом Блекер Стрит. Бар был закрыт, снова открыт, опять закрыт и снова открыт. Связи у них есть.
      — На это заведение мы сегодня взглянем как следует, — неторопливо сказал Бревер. — Кого из вас там не знают?
      — Меня! — тут же встрял Гэйтски. — Я никогда там не был! И вообще я таких заведений не знаю. Думаете, кому-нибудь придет в голову, что я из полиции?
      — Полагаешь, кому-нибудь это не придет в голову? — осадил его Слоун.
      — Да, я тяжеловес, — гордо заявил Гэйтски. — Но именно боксеры и борцы — желанные люди в таких кабаках. Это совсем другое дело! И для дам, и для господ! — Он тихонько рассмеялся.
      Бревер сказал:
      — Может быть, это неплохая идея. Придем в разное время, сядем подальше друг от друга… — Взглянул на трех остальных детективов. — Кто ещё может ручаться, что его в «Шанхае» действительно не знают?
      Лоуэтт в расчет не шел. Раньше он служил в полиции нравов и риск, что в «Шанхае» могли его узнать, был слишком велик. Слоун припомнил, что во время своей работы в отделении идентификации завязал ряд «знакомств» в гомосексуальных кругах. А Сэрдж только усмехнулся. Четыре года назад ему пришлось уйти из «Наркотик Скуод», потому что превратился просто в символ этого отдела по борьбе с наркотиками. Люди из этой среды обходили его за версту.
      — Тогда в «Шанхай» со мной пойдет Гэйтски. Договорились. Если ничего не случится, то в полночь. Я приду позднее. Раньше полуночи в таких сомнительных заведениях нет никого кроме любопытных туристов, которые потом разочарованно возвращаются в отель — или отправляются на ночь куда-нибудь еще. — Он повернулся к Лоуэтту. — Продолжайте излагать подноготную добропорядочных граждан из «Саванны»!
      — Джек Беландро, — Лоуэтт повысил голос, — наш старый знакомый. Раньше он именовался Джакомо Биньо, но три года назад получил американское гражданство и стал пользоваться своим нынешним именем. К сожалению, закон о натурализации дает право каждому свежеиспеченному американцу выбрать себе новое имя. Поскольку с той поры обвинения Биньо не предъявлялись, смена имени осталась всего лишь записью в его личном деле. Вероятно, и квартиру в «Саванне» он заполучил только потому, что управляющий домом не знал его прежнего имени. Как ему могло прийти в голову, что американец Джек Беландро — это итальянский гангстер по имени Джакомо Биньо?
      — Что за ним числится? — спросил Бревер.
      — Чист как ангел! За деньги можно нанять лучших адвокатов. Это просто невероятно: — Джек Беландро, он же Джакомо Биньо, не был ни разу осужден, хотя двадцать семь раз арестован в Нью-Йорке, Чикаго, Детройте, Лос-Анжелесе, Лас-Вегасе, Майами, Сан-Франциско и Вашингтоне. Четырежды был обвинен в убийстве, девять раз — в соучастии в убийстве, дважды по так называемому закону Манна за незаконный перевоз особ женского пола за границу штата, одиннадцать раз — по подозрению в торговле наркотиками, и каждый раз следствие прекращалось или — если обвинение было предъявлено не предстал перед судом, а если предстал перед судом, был оправдан. То есть — по закону — он никогда не был признан виновным!
      Бревер, сделав несколько пометок, передал снимки дальше.
      — Вот вам и юстиция, вот вам и демократия! Надеюсь, мы все-таки доберемся до конца списка жильцов «Саванны»…
      — Последний, — ответил Лоуэтт. — Дональд Лирбоди. Дважды его анонимно закладывали за незарегистрированную, значит, незаконную перевозку оружия. Якобы он своими такси доставлял легкие пулеметы неизвестно откуда дипломатическому представительству одного южно-американского государства. Кто их им продавал, установить не удалось. Получатель молчал, поскольку неподсуден американским законам. Расследование увязло в песке. Лирбоди вначале допрашивали как обвиняемого. Он отказался отвечать по совету своего адвоката, с обоснованием, что как обвиняемый имеет право на молчание. Потом собирались его допросить как свидетеля. Тогда он отказался отвечать со ссылкой на так называемую пятую поправку, ибо своими показаниями мог повредить другим, к чему свидетеля принудить нельзя. Тем все и кончилось. Лоуэтт собрал свои заметки и сунул блокнот в карман.
      Бревер огляделся и кивнул Слоуну.
      — Показания Поттера и О'Брайена запротоколированы. Соответствуют тому, что они рассказали вам, — доложил детектив.
      — И в клубе «Беркли» мне подтвердили слова Бэлдона. Его там очень уважают, мне пришлось быть очень осторожным, чтобы не вызвать нежелательной реакции.
      Бревер кивнул, взглянул на Гэйтски, потом на Сэрджа.
      — Докладывает пусть кто-то один. Если будете, как обычно, перебивать друг друга, толку не будет. Значит…
      — У Сэрджа получится лучше, — отозвался Гэйтски, — если он запутается, я подскажу.
      Он закурил, избегая взглядов своих коллег. Хотя и знали они его уже давно, каждое его движение невольно привлекало внимание, потому что ему было нелегко согнуть руку в локте так, чтоб поднести её ко рту. Мускулы не кончались бицепсом, но могучими перевязями тянулись дальше и серьезно ограничивали свободу движения в локте. При этом ткани рукава и всего пиджака, несмотря на изысканный свободный покрой опасно натягивались.
      Сэрдж достал свои записи из плоской папки на молнии.
      — В документах Лавинио тех лет, когда он попал в исправительное заведение для подростков, имен сообщников нет. Но ведь ясно, что связь с сообщниками на воле у него была, потому что он не просто сбежал, побег был тщательно спланирован, чтобы дать ему выигрыш во времени. По мнению тамошней администрации, его ждала машина возле здания прачечной, через котельную которой он сбежал. Остальные, как всегда в таких случаях, разумеется ничего не знали. — Сэрдж придвинул бумаги, которые разложил перед собой Гэйтски. — В сорок пятом году Лавинио предстал перед судом за торговлю наркотиками. У него был один из лучших адвокатов, Поппинг, на чей невероятно высокий гонорар Лавинио, мелкого пушера, никогда бы не хватило. Но помогли могучие заступники. Адонис получил всего два года, хотя прокурор требовал десять. Агенты бюро по борьбе с наркотиками готовы были на все, чтобы Лавинио выдал своих хозяев и поставщиков. Предложили ему полную безнаказанность: если выступит как коронный свидетель обвинения. Но Лавинио знал правила игры. Лучше на два года лишиться свободы, чем навсегда головы. Тем более, что молчание и эта небольшая жертва были хорошо оплачены. На этом процессе не фигурировали ни сообщники, ни помощники, но зато был свидетель защиты, некий… — Сэрдж пробежал взглядом страницу, Альбертино Мосилли, — здесь его фотографии из картотеки, — детектив подал их старшему инспектору, — который готов был присягнуть, что видел перед тем, как Лавинио арестовывали агенты Бюро по борьбе с наркотиками, как какой-то незнакомый человек сунул что-то Лавинио в карман. Так защита пыталась доказать, что никакого «кокса» у Лавинио не было, но что кокаин ему сунул в карман какой-то пушер, которому нужно было срочно избавиться от опасного товара.
      — А кто такой Альбертино Мосилли? — спросил Бревер, занося его имя в записную книжку.
      — Сутенер по призванию, — ответил Сэрдж, — но не гнушается согрешить чем угодно. Так, например, был задержан за карманную кражу. Ничего особенного. К тому же, его отпустили, потому что свидетелей не было, а от добычи смог избавиться в суматохе, возникшей после обнаружения кражи. Но интересно место, где он дал выход своим преступным наклонностям. — Сэрдж обвел взглядом своих коллег и остановился на старшем инспекторе. И только он собрался выложить свой козырь, как с треском сложился стул, на котором раскачивался Гэйтски, и детектив оказался на земле.
      — Это уже третий, — лаконично подытожил Слоун. — Четыре доллара. Купи себе металлический, он дороже, но все равно окупится, не нужно будет все время писать объяснительные.
      Гэйтски поднялся, отряхнулся и придвинул новый стул.
      — Я не виноват, что начальство покупает детские стульчики, вместо мебели для взрослых мужчин. Так вот, Сэрдж не сказал, что Мосилли взяли в баре «Шанхай».
      Это была страшная месть. Триумф он присвоил себе.
      — Это очень интересно! — воскликнул Бревер. — Это уже похоже на след, очень слабый, но все же… — Лавинио был убит в «Саванне»… там живет та Паркер-Пинни, что замешана в торговле наркотиками… там живет и Джеймс Гарвик, которому принадлежит бар «Шанхай», а мужчина, который дал показания в пользу Лавинио, крутится в «Шанхае»… гм! Все это может быть и случайное совпадение, но такое совпадение заставляет задуматься и проверить!
      Он взглянул на Сэрджа, который все ещё обиженно сидел, повернувшись к Гэйтски спиной.
      — Что еще?
      — Еще одно совпадение, инспектор! — прокомментировал детектив свои заметки. — После того, как Лавинио через год помиловали, в сорок седьмом коллеги из Бюро по борьбе с наркотиками взяли его прямо с поличным. На этот раз его арест они заботливо готовили несколько месяцев. Агенты из «Наркотик Скуод» сняли два номера, выходивших в тот же коридор, что и номер Лавинио. Следили за человеком, навещавшим Лавинио регулярно, хотя и в разное время. Это доказывало, что о встречах договаривались заранее. Когда как-то раз незнакомец был у Адониса, наши коллеги выломали дверь и ворвались к Лавинио. Его задержали, но гость перевернул стол, вскочил в ванную и закрыл дверь изнутри. Один агент сторожил Адониса, другой высадил дверь, но незнакомец уже выбрался через окно на пожарную лестницу и спустился вниз. Во дворе играли дети, стрелять было нельзя. Так он и сбежал. Неопознанным. Лавинио молчал. Его защиту вел опять Поппинг.
      — Но я не вижу никакой связи с нашим убийством! — заявил Бревер.
      Сэрдж наклонился через стол, взглянул на Гэйтски, словно желая убедиться, что на этот раз он не испортит ему обедню, и потом сказал, тщательно подчеркивая слова:
      — Гость Лавинио не мог сбежать иначе, чем через двор и соседний участок.