5

Еще более замечательным, чем извлеченная из уличного нина информация, стало известие, что Хаяки проснулся, бодр и шунтанут из ИЦ. Карденас застал его плавающим в гелевой ванне, похожим с виду на парализованного ленивца, застрявшего посреди гигантского пудинга. Хотя насыщенный лекарствами гель медленно пропитывал кожу и помогал исцелиться всему телу, подлинный смысл заключался в ускорении отрастания нормальной эпидермы под тонкой защитной пленкой искусственной кожи. Гель был прохладным и облегчал боль до такой степени, что на сторонний взгляд пострадавший сержант чувствовал себя почти комфортно.

Почти.

Подсоединенная паутина трубок по-прежнему подавала питание и удаляла отходы жизнедеятельности, одна, расположенная около головы, снабжала его ледяной водой и фруктовым соком, которые он мог теперь принять через рот. Когда вошел Карденас, Хаяки негромко произнес команду, и одна из питательных трубок вошла ему в рот. Инспектор подождал, пока его друг и напарник не закончит пить, и лишь тогда переместился в поле зрения сержанта.

— Я вижу, у тебя всегда найдется место для «Джелло»[34].

Тонкие, гибкие держатели не давали телу медленно погрузиться на дно ожогового чана, но Хаяки все же мог достаточно повернуть голову, чтобы сфокусироваться на говорившем.

— Он мне больше нравился с фруктами, хотя, похоже, плавать в нем лучше налегке. — И улыбнулся, хотя и не так охотно, как обычно. — Теперь я никогда больше не буду смотреть на Смоляные Ямы Ла Бреа[35] с той же беззаботностью. — Улыбка растаяла. — Что произошло?

— Резиденция Андерсонов была заминирована. И тебе в итоге досталась изрядная доля заряда.

— Дай-ка я угадаю. — Широкое тело едва-едва шевелилось в желатиновой ванне. — Ты сынтуитил, что именно должно случиться, вот потому-то ты и разгуливаешь, сверкая виноватой улыбкой, а я застрял в этой миске антисептического студня с крутейшим из всех загаров.

— Да, именно так, — отпарировал Карденас. — Я так сильно люблю взрываться, что решил подождать до последней минуты, желая хорошенько нюхнуть кордита. — Лицо его сделалось серьезным. — У тебя все нормально?

Лицо Хаяки отразило испытываемое им отвращение.

— Две тысячи триста шестьдесят два канала и ни черта такого, что стоит смотреть. Еще не нашел мать и дочь Андерсон?

— Нет, но выяснил несколько иных вещей. — И просветил сержанта по части результатов своего расследования. Когда он закончил, рослый полицейский хотел было кивнуть, но скривился от боли и остался неподвижен.

— Похоже, мотивом послужило нечто большее, чем обычная бытовая жестокость.

— Без тонтос, — согласился инспектор. — Если у этой мамаши Сурци такой богатый опыт по части умения скрываться от мужа, как кажется, найти ее будет нелегко. На Полосе затеряться не трудно. Особенно если ты достаточно обеспечен — и достаточно напуган.

— В соче она девочку больше не отправит. Во всяком случае, на какое-то время забудет об этом. После того дела с домом они зароются еще глубже, чем раньше. — Хаяки на мгновение умолк. — Надеюсь, ты разыщешь их раньше, чем ее бывший муж.

Карденас серьезно кивнул. У него возникло очень сильное ощущение, что если им не удастся найти мать с дочерью первыми, то, обнаружив их, они расстроятся еще больше, чем при виде некоего Джорджа Андерсона-Бруммеля.

— Жаль, меня не выпускают отсюда. Мне действительно хотелось бы помочь с этим делом. — Хаяки сверкнул той чудесной улыбкой Будды, которая очаровывала детей и успокаивала женщин. — Я не держу зла на мать с дочерью. Все это со мной сделал дом, а не они.

Инспектор наклонился над чаном.

— Никуда ты не пойдешь, пока не залечишь спину. Я буду держать тебя в курсе мессагами. — И повернулся к выходу.

— Хой, Анхель! — Карденас оглянулся. — Знаешь, что самое худшее, когда застрянешь вот так? — Инспектор покачал головой, и его напарник со скорбью объяснил: — Я терпеть не могу «Джелло».

Для получения доступа к информации о Клеаторе Моккеркине не потребовалось много кранча, и не понадобилось прибегать к услугам ящичного туннельщика. В файле конфиденциального макросье содержалось даже больше сведений, чем хотелось знать Карденасу.

Нынешнее его местонахождение оставалось неопределенным, хотя было известно, что он часто наведывался в свои резиденции в Большом Майами, Лале, Нолинсе и Харлингене. Это не очень удивляло. У такого человека, как Моккеркин, наверняка имелось много врагов и никаких друзей, кроме купленных и оплаченных. По всем отчетам он был весьма неприятным типом. Список его приводов в полицию составлял обширный каталог антиобной деятельности, простирающейся от мелких краж в подкодном возрасте до мошенничества, поджогов по заказу, нападений со смертельным оружием и без оного, вымогательства, сексуального насилия и так далее, вплоть до трех арестов за убийство — одно прямое и два через наемников. Хотя он отмотал три отдельных срока в тюряге, ему ни разу не доводилось сидеть за те тяжкие преступления, в которых его обвиняли.

Интересное дело, его также обвиняли в незаконном приобретении оружия. Данное обвинение проистекало из его участия в парагвайских мятежах 69 и 71 годов. Благодаря многочисленным контактам в Центральной и Южной Америке он достаточно разбогател, чтобы откупиться или отделаться от самых серьезных соперников. И что еще хуже, он мог позволить себе это, не марая рук честных полицейских: адвокатов, чье судебное мастерство которых было обратно пропорционально морали, было предостаточно. Если верить списку приводов, ему бы следовало прямо сейчас сидеть в тюрьме.

Вдобавок к этому длинному стат-списку имелось и несколько вит-клипов. Уединившись в своем тесном кабинетике, Карденас вновь и вновь прокручивал их. Записи, сделанные при слежке и в зале суда, показывали высокого, весьма загорелого субъекта чуть моложе инспектора, с коротко стриженными очень белыми волосами, мускулистым торсом и маленьким ртом с плотно сжатыми губами, открывавшимся только для речи. Он никогда не улыбался, не хмурился, и вообще его лицо никогда ничего не выражало. Особенно интересны были виты, сделанные в зале суда. Моккеркин обладал одним из тех голосов, которые традиционно именовались «ядовитый язык». Даже его небрежные реплики «в сторону», предназначенные своим адвокатам или сторонникам, бывали пропитаны ядом. А его блиставшие удивительной эрудицией выступления на свидетельском месте отличались тем высокоразвитым чувством сарказма, которое сделало бы честь любому политическому доке из лагеря правых. Сразу делалось ясно, откуда у него взялось прозвище, одинаково популярное и среди блюстителей порядка и среди представителей преступного мира.

Карденасу на протяжении его карьеры довелось познакомиться не с одним антиобом. Он знал Маленького Наполеона и Типо Репо. А также Фрегадо Фредди и Асину Ноги, Марианну Молто и Джонни Полморды, «Молнию» и Гразо Карлоса. И к этому длинному перечню антиобов можно было теперь добавить Клеатора Моккеркина — или же Моккера, Насмешника. Именуемого для удобства просто Моком. Подходящее прозвище, решил инспектор, вновь прокручивая вит-файл. Столь отталкивающий антиоб, он действовал весьма успешно и представлялся опасно умным. Не из тех, кому захочешь встать поперек дороги. Сбежав с его женщиной, с его дочерью и его деньгами, бывший помощник Моккера Уэйн Бруммель проявил изрядное мужество.

Или исключительную глупость.

Сколько в этом плане было задумано Бруммелем-Андерсоном, гадал Карденас, а сколько Сурци Андерсон-Моккеркин? Если хочешь успешно избежать внимания такого субъекта, как Моккеркин, для этого потребуется время и хорошо разработанный план. А бывшая жена Моккеркина была по всем отчетам достаточно привлекательной и умной, чтобы сбежать без всякой помощи. Хотела ли она приобрести немного дополнительной защиты для себя и дочери или действительно была влюблена в несчастного Бруммеля? Ответить на этот вопрос могли только два человека. Один из них был убит, выкачан и одракулен, а другая серьозо завихряла.

Для уклонения от длинных рук и мастерства Мока им, вероятно, потребовалось изрядно поездить. Карденас подозревал, что, сверься он с записями налогового инспектора, обнаружилось бы, что семейство Андерсон не очень долго занимало свое недавно разрушенное жилище. Он пока не знал, сколько именно времени эта троица пробыла в бегах. Но узнает. И, несомненно, смена места жительства совпадала с соответствующим изменением личности.

Единственное, чего он не мог определить из доступной информации, так это характер деятельности покойного Андерсона-Бруммеля. Тот был промоутером, спору нет. И промоутировал он самого себя. Успешно промоутировался в доверие к Сурци Моккеркин, промоутировался в пропавшие деньги Мока и промоутировался, как минимум, в полдюжины противозаконных банков органов здешнего сегмента Полосы, где его разные спешно присвоенные части тела пойдут за хорошую цену. И, как знал Карденас, такой тип, как Моккеркин, не удовольствуется смертью одного лишь Бруммеля. Мок не успокоится, пока к нему не вернутся отсутствующие компоненты его беглой семьи. Если такое случится, то Катла Моккеркин, вероятно, останется невредимой. Во всяком случае, физически.

Инспектор не стал размышлять, чем такое решение вопроса может обернуться для Сурци Моккеркин. Он имел дело со многими субъектами вроде Клеатора Моккеркина и потому не питал никаких иллюзий насчет того, как подобные люди поступали с предавшими их женщинами. Севамериканской Федеральной Полиции требовалось побыстрей найти эту Сурци и ее дочь, пока их не настигли приспешники Мока. Очень жаль, размышлял инспектор, что эти покамест неизвестные и неопознанные личности не вошли в покинутый дом Андерсонов, опередив их с Хаяки.

И мать с дочерью теперь снова в бегах. На сей раз они, надо полагать, убегают лишь вдвоем. Он сомневался, чтоб столь ловкая особа, как Сурци Моккеркин доверилась более чем одному постороннему. И раз теперь служивший им буфером мужчина исчез, ей придется делать все самой. Что же касалось Катлы, то в дополнение ко всем ее талантам, о которых Карденас уже узнал, он добавил такое качество, как способность быстро восстанавливать физические и душевные силы.

Покуда он предавался раздумьям, созерцая переливающиеся над противоположной стороной стола глубины ящичного туннеля, в нижнем правом углу его возникла записка. Его хотел видеть капитан. Карденас улыбнулся. От внимания Пэнгборна ускользало очень немногое. И чем выше профиль дела, тем больше свербело в заднице у начальника инспектора. А уж если он следил за ходом этого дела, то тогда, должно быть, чесался, как безумный.

Он сохранил пополненное макросье, закрыл вит и направился вверх по лестнице.

У Шона Пэнгборна был свой кабинет. Не тесный закуток, не подраздел сектора этажа, занятого многими разными службами, а настоящий кабинет. Благодаря его местонахождению на предпоследнем этаже штаб-квартиры Ногалесского Отделения Федеральной Полиции (верхний этаж окружала со всех сторон броня, и он отводился под отдел баллистики и подразделение быстрого реагирования), визитер мог видеть оттуда половину поперечного сечения Полосы, устремиться взглядом мимо одетых в зелень кодо и небоскребов с расположенными в них конторами, мимо деловито гудящих макиладор и торговых галерей и помечтать о прохладных водах Калифорнийского залива.

Инспектор расположился в кресле. К Пэнгборну он относился с симпатией, и симпатия была взаимной. У них было много общего помимо возраста и опыта. Хотя бы то, что ни тот, ни другой не были целиком изначальными. Оба щеголяли замененными частями: у Карденаса это были глаза, а у Пэнгборна часть уха и другие, более чувствительные участки, о которых все знали, но остерегались даже намекать в его присутствии. Оба являлись старшими федералами и одинаково понимали справедливость и несправедливость и то, что иногда, наверное, можно сделать для устранения последней.

Однако ни тот, ни другой не относились к числу невинных младенцев. Они знали, что не могут уничтожить зло, а в состоянии лишь уменьшить его. На Полосе иногда хватало и этого.

— У меня есть для тебя траба-джоб, Анхель. — Пэнгборн изучал взглядом подвешенный в воздухе справа от него экран. С того места, где сидел Карденас, он не мог различить подробностей. — В Санхуане. Филиал «Макровенди ЕУ», Милан, — знаешь такую фирму? — орет благим матом, оттого что кто-то спаззует половину их новых моллисфер прежде, чем те успевают вставить в их новые чувственники. Поскольку их органические копатели ничего не нарыли, они пришли с протянутой рукой, моля о помощи низких федералов. — Он махнул рукой сквозь экран, временно исказив слаженную ауру. — Я подумал, что тебе, возможно, захочется провести несколько дней на побережье. Пораскапывай немного для «Макровенди», отыщи их компрометатора, запроси пару ордеров. Департаменту никогда не помешает немного хорошего пиара.

Карденас недоверчиво улыбнулся.

— Если тебе все равно, Шон, то я предпочел бы остаться здесь и разобраться с тем, над чем работаю прямо сейчас.

Пэнгборн, нахмурившись, велел экрану убраться. В ответ на устную команду паривший у него над столом информационный призрак исчез.

— Чинга, Анхель. Половина народу в Департаменте знает о задании для «Макровенди», и в последнюю пару дней они все как один целовали мне начу, пытаясь получить его. — Он экспансивно взмахнул рукой. — И вот я подношу его тебе на блюдечке, а ты мне в ответ, мол, спасибо не надо.

Карденас пожал плечами. Когда надо, он умел расходовать слова столь же скупо, как и креды из своего жалования.

— Это ни ответ, ни объяснение. — Раздраженный Пэнгборн вызвал экран на другой стороне стола. Отдавая ему команды, он, прищурившись, внимательно изучил взглядом результаты. Через пару минут снова повернулся к визитеру, так и не убрав занимающий виртуальное пространство сбоку от стола вызов.

— Скажи мне, Анхель: чего такого особенного в этом деле? Допускаю, в него вовлечено несколько интересных персонажей, но детали предполагают, что объяснения-то банальные. Жена сбегает, прихватив изрядную долю денег мужа, с одним из его партнеров и с их ребенком. — Он бросил короткий взгляд на экран. — Разумеется, учитывая послужной список этого куло Моккеркина, было б очень даже неплохо пришить ему что-нибудь. Но это же работа и слежка для новичков, сбор новых сведений и простое сложение. С этим может справиться любой младший сотрудник.

— Тут имело место умерщвление, — указал Карденас.

Пэнгборн закатил глаза.

— Обыкновенное убийство из мести. Ничего неординарного. Судя по подробностям в досье на этого покойного Андерсона-Бруммеля, сомневаюсь, что соче-в-гранде[36] понесло такую уж большую утрату. С этим делом справится и кто-нибудь другой. Отправляйся в Санхуану, пораскапывай с недельку для «Макровенди», проведи некоторое время на пляже, миреясь с чиками. — Он заговорщицки понизил голос. — В бухгалтерии есть место для движения. Думаю, мы сможем устроить тебя в «Коронадо». А что до этой заурядной злополучности… — он указал на мерцавший внутри призрака файл только-для-чтения — …то я брошу на него Гонсалеса или Ратленда.

Карденасу не хотелось спорить с Пэнгборном. Капитан был одним из немногих в департаменте, кто почти понимал, на что похоже бытие интуита. Почти.

— Мне действительно хочется довести это дело до конца, Шон. Как старший инспектор я могу козить некоторое влияние.

— Полагаю, именно это и происходит, когда люди начинают стареть. — опечалился Пэнгборн. — Они тогда начинают страдать от приступов безумия; сперва слабых, постепенно развивающихся в помешательства, которые в конечном итоге начинают затуманивать им рассудок. — Он откинулся в кресле, которое оценивающе вздохнуло. — Либо дело в этом, либо ты проявляешь больше, чем типичное упрямство. Но впрочем, ты ведь знаешь, что я просто ругаю тебя и намерен предоставить тебе барахтаться в той грязи, которую ты сам выберешь. Не так ли?

— Конечно, знаю, — усмехнулся Карденас. И он не лгал.

Когда Пэнгборн поднялся с кресла, инспектор встал вместе с ним. Двое старших офицеров полиции прогулялись до двери в кабинет капитана.

— Прослужив в полиции тридцать лет, я усвоил две вещи. — Пэнгборн тронул себя за искусственное ухо, у которого протез не вполне сросся с изначальным хрящом. — Не пытайся взывать к здравому смыслу того, кто специализируется на остроумии, и никогда не играй в покер с интуитом. — Он положил руку на плечо инспектора. — Окажи мне одну услугу, ладно? Закончи это как можно быстрее и постарайся не дать себя распылить по ходу дела.

Карденас подошел достаточно близко к двери, чтобы та среагировала на его присутствие, опознала инспектора и открылась.

— Постараюсь. Смерть всегда осложняет расследование.

— Не говоря уж о том, что добавляет возни с бумагами. — Пэнгборн отпустил его притворно-раздосадованным взмахом руки. — А в Санхуану отправлю Гонсалеса. Он может прихватить с собой свою новобрачную. Поселю их на несколько дней в «Коронадо», он с меня иконы писать будет. — Тон его сделался более серьезным. — Береги себя, Анхель. Обычные наемные головорезы меня не тревожат. Но прочитанное об этом Моккеркине — настораживает.

— Меня тоже. Спасибо, Шон.

Покидая этаж с кабинетом капитана, Карденас не испытывал никакого торжества. Только спокойное удовлетворение оттого, что ему будет позволено продолжать заниматься той задачей, которую он сам перед собой поставил. Он чувствовал, что обязан это сделать ради Хаяки. Чувствовал, что это нужно для него самого. И по какой-то неопределенной причине он считал себя обязанным сделать это ради кое-кого, с кем пока еще не встречался.

Ради двенадцатилетней девочки по имени Катла Моккеркин.

Чем больше он узнавал о Моке, тем меньше ему нравился этот субъект. Имеющуюся информацию приходилось добывать из недр центрального севамериканского ящика макросье. В популярных СМИ не проскакивало почти ничего. Клеатор Моккеркин явно был одним из коварно-умных антиобов, что не испытывали ни потребности, ни желания видеть свой снимок мелькающим в вечерней передаче. Он ценил анонимность не меньше, чем могущество.

А могуществом он обладал немалым. За следующую пару дней Карденас связал с Моком финансовые звенья полусотни линий, опоясывающих весь земной шар. Вдобавок к незаконной торговле оружием во впечатляющих масштабах Моккеркин извлекал доход из торговли запрещенными лекарствами, сифонил кранч, добывал и продавал виды, занесенные в Красную книгу, а также запрещенные «вафли» и молли. Этот доход пополнялся деньгами с более заурядной деятельности, вроде вымогательства и похищения людей. Из этих денег не нашлось бы ни гроша честных, но все они были шикарно отмыты, и крутилось их достаточно много, чтобы ввести в искушение даже сведущего подчиненного вроде покойного Уэйна Бруммеля, которому уж точно следовало б знать, что к ним лучше не прикасаться.

Этот Мок был педантично разнообразным фелеоном. Самый настоящий вердад скверный чингарун. Если его приспешники настигнут сбежавших Сурци и Катлу раньше властей, то, как знал Карденас, результатом будет отнюдь не ожесточенный спор, за которым последует ряд согласованных визитов к брачному консультанту. Насчет дочери инспектор ничего предположить не мог, но он серьезно сомневался что Сурци хорошо спится в эти последние дни.

После долгих часов, проведенных за просмотром инфы, он расслаблялся, прогуливаясь ночью по улицам Полосы, зыркая темными глазами из стороны в сторону и сбрасывая прогулкой накопившуюся за день энергию. Он не обращал особого внимания на броские выставки, на сверкающие муниципальные произведения искусства или на назойливых рекламов. Его интересовали люди; суетящиеся обитатели Полосы во всей их многообразной, колоритной этничности, попурри из разных цветов, размеров и форм. В этом коммерческом центре западного полушария случайный слушатель мог шнекнуть якк на нескольких десятках языков и диалектов, от азеров до зулусов, вдобавок к преобладавшим испанскому и английскому. А в основе всего этого лежал, подобно ряду разговорных пружинных матрасов, провинциальный суржик Полосы — нервное отрывистое гибридное арго, известное под названием испангон, испано-английский жаргон.

Карденас мог волубать с самыми лучшими из них. Его беглое владение речью любых групп часто удивляло нинлоков и пожирателей тины, с которыми ему нередко приходилось иметь дело. Чего он не мог произнести, то подразумевал — одна из выгод пребывания в интуитах.

Почему он не поймал Пэнгборна на его предложении? Ведь пляжи Санхуаны он любил ничуть не меньше любого другого туземца. Капитан был совершенно прав, говоря, что с делом странной цепочки Андерсон-Бруммель-Моккеркин могли разобраться и младшие инспектора. Уж не был ли Карденас и вправду этаким тайным мазохистом, как подозревали некоторые из его более молодых коллег? Ведь он не добивался какого-то повышения. За последние пять лет он отказался от полудюжины более высокооплачиваемых (и куда менее рискованных) административных постов.

Сегуро[37] разумеется, он любил Полосу, с ее шумом, своеобразием, сюрпризами и постоянным нескончаемым действием, которых недоставало в его собственной жизни. Но это не служило достаточным объяснением. Равно как и отсутствие стабильной домашней жизни, хотя его недавние отношения с дизайнером из «ДженДайна»[38] Ипатией Спанго продлились дольше большинства подобных связей. Может быть, дело заключалось в том, что он расточал любовь, которую носил в себе, словно тщательно охраняемую ценность, на ребят вроде Живчика Г, Бак-а-рана, и, совсем недавно, Дикого Доха. Именно они-то и были его семьей. Там, где большинство федералов выдавали лишь повестки в суд, Анхель Карденас также дарил надежду. На Полосе обитали разные подкоды, нины и сироты, которых он еще даже не встречал, и все они, несомненно, заслуживали спасения.

И Катла Моккеркин, как представлялось не только возможным, но и в высшей степени вероятным, была одной из них. И он отлично понимал, что любые младшие инспектора, которым поручат это дело, вряд ли будут сообразовывать свои действия с данной возможностью. Карденасу не требовалось интуитить эту девочку для осознания, что ее стоит защищать. Для этого хватало и знания, что она была нормальной с виду двенадцатилеткой, имевшей несчастье угодить в жернова между двуличной, хоть и стремящейся защитить дочь, матерью и аморальным, пугающим отцом.

Он никак не ожидал, что кто-либо помимо внутреннего круга Мока и Севамериканской Федеральной Полиции будет интересоваться обстоятельствами, окружающими лихорадочно-поспешное бегство Сурци и Катлы Моккеркин из мирного окружения инурба Ольмек, не говоря уж о том, чтобы знать о них. И поэтому немало удивился, когда после ужина в патио ресторана «Чере-шери», расположенного чуть дальше по улице от его кодо, к нему приблизилась пошатывающаяся маска в человеческом обличье, выдавшая шепотом фразу:

— Следуй за мной, си, федоко, если все еще хочешь задокать Мока.

Тощая фигура не остановилась, а продолжала, кренясь, двигаться по пешеходной улице, словно некое неуравновешенное пугало, сбежавшее с родимой фермы.

Текучие очертания морфомаски подергивались рябью при каждом шаге закамуфлированной фигуры. Поспешно заплатив по счету, Карденас последовал за ней. Он не мог даже уверенно сказать, мужчина или женщина таится под этим постоянно меняющимся покровом. Когда фигура свернула в переулок, освещенный лишь рассеянным светом остатков фототропической краски, покрывавшей окружающие стены, инспектор заколебался. Пытаться сынтуитить намерения окутанного маской было достаточно трудно и без стараний проделать это в темноте.

Но кто б там ни плелся под этим фабрикуемым фасадом, этот некто знал о его интересе к Клеатору Моккеркину. А так как данный интерес являлся не вполне общеизвестным, Карденас горел желанием узнать, откуда же о нем пронюхал его невидимый проводник. К тому же он обладал какой-то информацией, или, во всяком случае, утверждал, будто обладает ей. Следуя за фигурой все глубже в переулок, инспектор предоставил одной руке лечь на натку, которую всегда носил в правом кармане брюк. Натка эта могла вырубить небольшую толпу; он не сомневался в ее способности вывести из строя бредущую маску, каким бы там сумасшедшим ни оказался владелец данного камуфляжа.

Неподалеку от конца переулка фигура свернула. Она теперь приняла вид высокого, красивого юноши. На сцене царила такая тишина, что слышно было, как капает сконденсировавшаяся влага с артериальной сети трубопроводов, что обслуживали систему кондиционирования зданий. До земли никакой воды, конечно же, не добиралось. На Полосе случайное испарение повторно используемых водных ресурсов являлось преступлением наказуемым если не законом, то суровым посрамлением со стороны соседей.