Програмерзость

Таварес скорчила недовольную гримасу.

— Малага, не забывай о манерах.

Девочка обиженно подняла взгляд.

— Хой[18], федоко же спросил!

— А мне все равно. — Девочка с кожей песочного цвета была ростом почти с него. — Катлы сегодня здесь нет.

— Нохо, — безразлично согласилась ее подруга. — Шунтанула, сабе?

— Ты не знаешь, где она может быть? — непринужденно спросил Карденас.

Девочки переглянулись, прежде чем та, что повыше, ответила:

— Никто не знает, где носится западный ветер. Вот это и есть Катла.

Он чуть улыбнулся и мягко произнес:

— Ты мне лжешь, Малага.

Она пристально посмотрела на него.

— А вот и нет. В иные дни Катла просто не нарисовывается.

— Я ведь спрашивал-то не об этом. — Он наклонился чуть поближе, буравя ее взглядом прямо в глаза. — Ты отлично знаешь, о чем я спрашивал. И знаешь, что я знаю, что ты лжешь. Пор фавор[19], не лги мне больше, Малага.

Девочка обернулась за помощью к подруге. Долгую минуту они молчали. Затем та, которую звали Розой, заговорила, хотя и явно с неохотой, не встречаясь взглядом с визитером.

— С Катлой иногда трудно говорить. И не оттого, что она хамит: просто молчит и все. Но иногда — иногда она принимается рассказывать нам, где бывает, когда не приходит сюда. — Еще не совсем женский голос упал до шепота, словно она боялась, что кто-то, здесь не присутствующий, может подслушать их разговор.

— Она любит тусоваться с отморозками.

Карденас тихо выдохнул.

— Катле Андерсон всего двенадцать. Она слишком мала, чтобы тусоваться с нинлоками. Захоти она примкнуть к ним, они бы просто посмеялись над ней. Она б замедлила их пульс.

— Только не подкоды, — замотала головой Малага. — Эти примут в компанию, если тебе одиннадцать. — Внезапно сообразив, что она, возможно, разгласила слишком много запретного знания, девочка поспешно добавила: — Во всяком случае, у меня ввод именно такой.

Инспектор выпрямился. Подкоды представляли собой слабо связанные, случайные группки антиобов, еще не доросших до вступления в настоящую шайку. Несмотря на сказанное девочкой, он никогда не сталкивался с допущением в клику одиннадцатилеток и ни разу не слышал о подобном случае. Но двенадцать — в двенадцать могли и стерпеть. Средний возраст подкода колебался от тринадцати до четырнадцати лет, после чего те шли дальше в настоящую шайку нинлоков, переходили в чистяки — или же заканчивали путь одиночками на Полосе. Или в могиле.

Подкоды были текучими бандами зрелых детей и незрелых подростков, лишенными какой-либо настоящей структуры или организации. В отличие от шаек нинлоков, члены этих банд бывали преданны только друг другу. Соединяющие их узы образовывались через дружбу и распадались столь же легко, как и завязывались. Вовлеченные в такие банды ребята редко совершали серьезные преступления. Большинство из них обращалось к антиобской деятельности не по убеждению, а от скуки. Они были скорее правонарушителями, чем преступниками.

Именно в таком возрасте их лучше всего было ловить, до того как они начнут спускать свою жизнь в сортир. Особенно такие толковые, явно многообещающие ребята, как эта Катла Андерсон.

Достав свой спиннер, Карденас запросил названия всех известных группировок подкодов, какие, по сведениям полиции, крутились в радиусе десяти киломов от соче. За пределами этого круга двенадцатилетка оказалась бы на чужой территории.

— Гобрески, — прочел он вслух, когда названия появились на экранчике. — Нарулас, Розовые, Хабаньерос, Терравиллас. Пропащие Перрос. Ветевенга. Сократиз. Конвирхил.

— Ветевенга, — пробормотала Роза. — Именно эта. Я не знаю, где они фокусируются.

— Есть еще что-то. — Карденас переключил внимание на девочку повыше ростом.

— Она… Катла часто упоминала имя одного антиоба. Парня. — Роза метнула на подругу предупреждающий взгляд, но та оставила его без внимания. — Комит себя Диким Дохом. Я… мы… встречали его раз-другой. Его сюда никогда не зачисляли, но ему разрешили посетить несколько занятий. И всякий раз, когда он бывал здесь, они корешились с Катлой. — Подняв руку над головой, она направила кисть от себя, ладонью вниз. — Примерно вот такого роста, довольно тощий. Волосы обычно короткие и зеленые. С правой стороны на голове выбрит зачеркнутый вопросительный знак. Помнится, как-то раз он говорил, будто ему пятнадцать — но, по-моему, просто хвастался. Кожа и черты как у афрангло. — Она коснулась левого уха. — Когда не на сейшене, всегда носит музуху. А ноды сбывал, словно какой-то классный Нобуру-сан.

— Из них получалась отличная пара, — добавила все еще колеблющаяся Роза. — Он был еще более странным, чем Катла.

Инспектор записал всю эту инфу.

— Вы обе очень помогли. Спасибо. — И повернулся, собираясь уйти.

Тут чья-то ручка робко схватила его за рукав. Он оглянулся и увидел, что задержала его Малага, впервые сильно походившая сейчас на ребенка своего возраста.

— С Катлой — с ней все в порядке, правда?

— Надеюсь. Хотелось бы думать именно так. Если она случайно нарисуется где-нибудь неподалеку отсюда, вы ведь дадите мне знать? Меня зовут инспектор Карденас. — Номера ему давать не требовалось. Уж как иметь дело с властями и использовать их для своих надобностей, дети усваивали в соче на одном из первых же занятий.

Когда он покинул соче, на небе собирались тучи. Снова муссон, размышлял он. Снова дождь. Этот ливень внесет беспорядок в его день, но он не возражал. Только психи что-то имели против дождя в пустыне, безотносительно к тому, сколько очищенного обессола извлекали и перекачивали на север с мелей Калифорнийского залива.

Антиобы имели склонность вести в основном ночную жизнь. Подкоды не были исключением. Сообщив о своих намереньях через голком, он направился не в офис, а домой. Если ему предстоит всю ночь гоняться за подкодами, то не мешает немного вздремнуть.

4

Сап-Ата-авеню никогда не спала. Именно туда приходили играть жители окрестного куска пирога Полосы, когда бывали в настроении малость оттянуться. Чистяки и антиобы, граждане и нинлоки, админы, техи и ээ-уланы свободно смешивались между собой, временно оставляя в стороне свои социальные различия, связанные общим желанием погрузиться в сверкающее море современных нравов.

Ищешь малость незаконного развлечения? Попробуй Тексмекссексхекс. Развлечение стимулирующее, но безопасное. Одобрено Минздравом (хотя, возможно, и не «Хорошим Домоводством»). Чувствуешь потребность в скорости? Поуправляй миккинутой «Дисони» — личной индукционной капсулой на 100% безопасной полосе препятствий на скоростях, при которых губы будут шлепать тебя прямо по щекам. В настроении витализировать немного агро? Надень стимкомбез «Караш» и пробегись через любую из многих сотен искусственных сред, уничтожая по пути скверных инопланетян, скверные формы жизни, скверных плотоядных и, за тайный гонорар наличными, свою/своего супругу(а) (требуется пригодный для сканирования снимок 4х6; предпочтительно голографический).

Попробуйте кухню всех семи континентов, от триобриандских трохусов тортеллини до сент-джорджского крильоснова, от пломбира «Мамирауа купурусу» до мочаночавого коктейля «Голубой Гиацинт» (две доли кофеина с плато, три сахара из низин, и нельзя вкусить гуараны, пока не начнешь валиться). Выбирай себе южамериканское барбекю из грызунов: от куи до капибары[20]. Блюда, блюда, блюда, от иных худо, иные для блуда, а малость даже отсюда.

«Кстати, о выпивке, — зашептал со знающим видом на ухо инспектору раздражающе настойчивый подвижный реклам, когда Карденас брел мимо дорожки, идущей от главного бульвара, — пол-литра „ершей“ всего трояк за штуку в счастливую хору[21], проведенную в кафе «У Робусто», третий двор справа, его нельзя не заметить». Молотя одной рукой, он отогнал парящего в воздухе электронного зазывалу. Будь у него такое желание, он мог бы заграммировать свой браслет выдавать частоту, которая предупреждала бы всех таких досаждал держаться от него подальше, идентифицируя инспектора как находящегося при исполнении сотрудника СФП. Однако такая защита позволила бы определенным элементам населения засечь специфическую несущую волну и заметить его присутствие. И потому федералам, предпочитавшим вроде него действовать под покровом сравнительной анонимности, приходилось страдать от того же избытка вездесущей рекламы, что и всем прочим гражданам.

Подобно любому популярному ночному логову, Отвод № 64 так и кишел рекламами. По-прежнему раскаленный воздух пронизывала музыка, состоявшая не сплошь из рекламной какофонии. Карденас поймал себя на том, что насвистывает популярную современную очаровалку. Из шикарного бистро, гордо похвалявшегося своей бирманско-каджунской кухней, выскочила и чуть не налетела на него смеющаяся молодая пара, опьяненная вином и юношеской любовью. Он снисходительно улыбнулся и посторонился, давая парочке пройти. Хихикая, юноша и девушка старались не слишком долго пялиться на превосходящего их возрастом мужчину с яркими глазами и внушительными усами, когда прошли дальше по улице. Инспектор надеялся, что счастливое состояние не покинет их вместе с похмельем.

Как всегда при подобных операциях он слился с толпой, став одним из ничем не примечательных присутствующих среди множества других, требующих внимания. Проделывал он это едва ли не лучше всех в департаменте. Со спрятанным под манжетой рубашки браслетом и без синей фуражки и блейзера, он был последним из ночных гуляк на улице, в котором прохожий опознал бы федерала, не говоря уж про старшего инспектора. Умение растворяться в среде всегда было одной из его способностей. Оно не принадлежало к числу тех, которые запросто измерялись при департаментских тестах на пригодность и мастерство. Тем не менее, начальники и коллеги одинаково высоко ценили этот талант. Да и вообще, многое из того, что мог проделать Карденас, не поддавалось количественной оценке. Это иногда беспокоило дотошных бухгалтеров, но не коллег-полицейских.

Перед салоном «Бледный ряд» ошивалось четверо ребят, надеясь увидеть, как кого-нибудь выкинут вон, чтобы помочь ему подняться. Ну а в процессе оказания помощи, возможно, очистить карманы дезориентированного бледного. Для прочих на улице все выглядело, будто они всего лишь стояли и болтали. Но «прочие» видели их не так, как Карденас. Их нацеленность, позы и даже запах их тел говорили ему, что они намеревались устроить маленькую свалку.

Самым старшим в группе был парнишка лет четырнадцати. Лицо его с обеих сторон обрамляли свернутые в спираль косички, а ермолку украшали древние символы, бросавшие в лицо вызов на древнееврейском. Равно как и вытатуированные арамейские непристойности, покрывавшие большую часть его выставленной напоказ правой руки. Рука эта выглядела не особо внушительной — в четырнадцать-то лет. Но в ней проглядывало обещание дурного расцвета. Подвитованный, решил Карденас. Соискатель, нацелившийся присоединиться к одной из двух-трех организованных ортодоксальных банд нинлоков, кочующих по западной половине Полосы.

Одежда и внешность его спутников были менее броскими. Девочки обеспокоено следили за подходящим инспектором. А паренек поменьше попытался компенсировать доподростковый недостаток в росте повышенной бравадой.

— Чем оборачиваешься, хомбер? — нагло осведомился парнишка тоненьким голоском.

— Йа, тебе это идет, — добавила одна из девчонок. Ее спутница захихикала. Их обоих еще можно спасти, решил Карденас. Но он не занимался профилактикой доподростковой преступности.

— Приятная ночка, — небрежно обронил он, завязывая разговор.

— Была, — прорычал парнишка повыше ростом, явный вожак бездельничающего квартета. — Пока ты не аррибал.

Рычание у него получилось не очень-то пугающим. Голос у этого подкода еще не сломался.

— И остается, — улыбнулся в ответ Карденас, не вынимая рук из карманов легкого плаща. — Я б не портажил такую фиску в заднем кармане. Погонит кто-нибудь не ту синус-волну, и ты, вероятно, потеряешь кусок задницы, эготиста[22].

Дерзость паренька улетучивалась, как водородное горючее из брюха «Геммера» дальнего радиуса действия, пока одна рука рефлекторно метнулась к единственному широкому карману, пришитому сзади к центру его штанов.

— Чингаринга! — воскликнула одна из девчонок. — Да этот хомбер — бомбер!

— Мне не нужно то, что у вас есть, — успокаивающе продолжал Карденас. — Мне нужно то, чего у вас нет.

— Аблай, — настороженно пробормотал парень. — Чего тебе надо, федоко?

Не обращая внимания на обтекающий их неровный поток смеха, болтовни и визга ночной жизни, Карденас сосредоточился на вожаке. Пар из этого подкода вышел уже основательно, и он даже не взглянул в сторону вышедшего из салона «Бледный ряд» одурманенного бланблана, или англосакса мужского пола. А две девчонки и другой паренек усиленно старались не впиваться взглядами в очумелого чистяка. Гражданин, пошатываясь, удалился в ярко освещенную сонорскую ночь, не сознавая, что только-только избежал вероятной опасности.

— Я ищу ветевенгского подкода примерно твоего возраста по прозвищу Дикий Дох. Тощего афрангло с зеленым ежиком и выстриженным вопросительным знаком, торчащего от музухи. А также двенадцатилетнюю девчонку, нонсафадо, которая любит веть с ним. Катлу Андерсон.

Голос делавшегося то мрачным, то испуганным паренька упал до шепота.

— Не сабе такого подкода. И такой девчонки.

Карденас тоже умел понижать голос.

— Не пытайся гнать мне фак-якк. Вот сволокут тебя с фиской в центр, и проведешь в итоге пару ночес[23] в «обезьяннике». А ты знаешь, что там творится.

Когда паренек поднял взгляд на этот раз, на лице у него был написан настоящий страх. Одна из девчонок дернула было его за руку, но он стряхнул ее.

— Дикий Дох считает себя чингаруном, но он не настоящий нин. Просто ему нравится играть, а ветевенгас позволяют ему амбулать с ними. А девчонку я не знаю. Это вердад, хомбер.

Карденас знал это, точно также, как раньше узнал, что парень врет.

— Где мне его найти?

Тут наконец подал голос другой паренек, которому явно надоело сдерживающее присутствие федерала.

— Дох большой поклонник Нобуру. У него завершенный пояс и, может, с полдюжины нод при нем. Когда он не тусуется с нинами, то любит крутиться около «Мелариума». Ты знаешь «Мелариум»?

Инспектор кивнул. Это популярное место свиданий предлагало тысячу различных видов возлияний, во многих случаях законных; громкую музыку, иной раз законную; и танцы в магкомбезе для тех, кому хотелось скорей поплавать в воздухе, чем подержаться, и тут уж законность зависела от степени обоюдного согласия.

— Спасибо, — выпрямился он. — Вы все заработали по паре положительных очков. Может когда-нибудь пригодиться. — Он повернулся, собираясь уйти, но не раньше, чем наградил поувядшего вожака последним немигающим взглядом. — Гуляй ночью, если охота, но фиску я б на твоем месте выбросил. Именно настолько серьозо.

«Мелариум» был одним из самых популярных ночных заведений в Большом Ногалесе, столь же хорошо известным полиции, как и публике. Он являлся еще одним местом, где могли смешиваться чистяки и труженики, где инженеры, маскохудожники и скромные сборщики могли общаться и разговаривать, не пребывая под бременем классовых предубеждений. В свете алкоголя и стимов все граждане были равны.

Он постоял некоторое время, наблюдая за шествием людей, втекающих в здание и выходивших, зачастую нетвердо держась на ногах. Ко входу подкатывали частные машины, работающие на водороде, высаживали своих оживленно болтающих пассажиров и проворно уносились на ближайшее доступное место парковки. Сборщики и другие работяги с окраин, слишком бедные, чтобы позволить себе личный транспорт, прибывали пешком с ближайшей индукционной станции. Но одеты они были столь же хорошо, а то даже и лучше, чем их более зажиточные сограждане.

Карденас позабавился, наблюдая и разнося по категориям изумительный диапазон жестикуляции и мимики. Когда с него хватило, он направился к главному зданию. Но не к главному входу, а к боковому, в стороне от толпы. Он искал соискателей, тех, кто слишком беден, или слишком мал, или слишком агро, чтобы их пустили в «Мелариум». Инспектор высматривал нинов, и поиск этот не занял у него много времени.

Своими татуированными черепами или сложно заплетенными волосами, своими иной раз клочковатыми, а зачастую откровенно-оскорбительными нарядами и, наконец, своим угрожающим снаряжением нинлоки без единого слова нагоняли страху на обыкновенных граждан. Они это знали, и поэтому, когда в их среду неосторожно забредал одинокий гражданин среднего возраста, им представлялось само собой разумеющимся, что тот либо спятил, либо пьян, либо обстимился, либо что-то еще. Но этот посторонний не вел себя, как псих, не пошатывался, словно пьяный, не нес невнятицу, как обстимившийся. Выходит, оставалось лишь Что-то Еще. И нины мигом заподозрили неладное.

Никто не удивился, узнав, что человек, столь смело разгуливающий среди них, был федералом. Но федералы были слишком умны, чтобы в одиночку погружаться в компанию нинлоков. А это предполагало, что у федоко вместе с его Что-то Еще упаковано и Нечто Большее. И наряду с ненавистью возникла неуверенность. Карденас воспользовался этим, чтобы задать вопросы.

Получив указание перебраться от бокового к заднему входу в «Мелариум», самое здание которого, казалось, пульсировало от бушующей музыки и энергии, инспектор засек взглядом Дикого Доха, как только тот попался ему на глаза. Этот перечеркнутый вопросительный знак тут же выдал его. Да еще законченный пояс Нобуру, который паренек с гордостью носил на талии. Интегрированный распределитель соединял пояс с муз-очками закрывавшими изрядную долю лица парня. Его легкие широкие брюки «Страйкер» переливались от темно-лиловых до прозрачных в зависимости от того как падало на фототропический материал уличное освещение. Нижнего белья он не носил. Простой фильтрованный жилет светился серией вопросительных знаков, таких же, как выбритый у него на голове. Хотя вокруг такого выдающегося подкода вилось несколько девчонок, ни одна из них не походила на Катлу Андерсон.

Умиротворяюще воздействовали музухи или нет, Доху не очень понравился вид шагающего к нему усача. Окруженный взявшими его в плотное защитное кольцо юными Редкими Птицами, он дожидался, что принесут слова.

— Хойо, хомбер, — запустил он пробный шар из под очков. — Тут свободная улица, и мы никого не беспокоим.

— Ты из охраны? — Заговорившая девчонка показала на пульсирующую массу «Мелариума», до минимального возрастного предела которого ни она, ни ее спутницы не дотягивали.

Карденас покачал головой и, не обращая на нее внимания, сфокусировался на парне.

— Ты Дикий Дох?

— А кто интересуется? — осторожно ответил парень.

В качестве ответа инспектор поднял левую руку. Рукав задрался, открыв идент-браслет, мелькнувший намного более широкой, чем обычно, последовательностью LEDов. Карденас подправил их пульсирование до опто. Хоть парень и постарался не подать виду, увиденное произвело на него впечатление.

— Как я уже сказал, улица эта свободная. — Шагнув в сторону, он демонстративно посторонился, давая взрослому пройти. — Не наступите на какого-нибудь федоко.

Пара девчонок хихикнула.

Карденас оставил это предсказуемое малолетнее хамство без внимания.

— Как я понимаю, ты любишь веть с одной предпубкой по имени Катла Андер…

При упоминании имени девочки уверенный до той поры нин мгновенно и необыкновенно изменился. И толкнул ближайшую девчонку на Карденаса, который рефлекторно поймал ее, уберегая от падения. Одновременно жилет подкода взорвался, когда его владелец дернул за петельку, которая дестабилизировала вплетенные в жилет композитные магнезиевые волокна. Ослепленный на мгновение светом, эквивалентным нескольким десяткам вспыхнувших разом доисторических фотовспышек, Карденас отшатнулся. Девчонки завизжали и лихорадочно терли глаза, тогда как Дикий Дох резко развернулся и рванул к высящейся рядом архитектурной массе «Мелариума».

Пытаясь избавиться от плавающих перед глазами тускнеющих лилово-желтых пятен, Карденас побежал следом за ним. И как же паренек собирался попасть в здание, гадал на бегу инспектор, и не находил ответа. Но подкод не удирал бы в том направлении, не будь у него на уме какой-то определенной крысиной норы. Любой другой на месте Карденаса оказался бы ослепленным вспышкой, гадая, в какую сторону удрал паренек. А Карденас знал, куда направлялся парень, так как тот за миг до взрыва своего жилета смотрел и кренился в сторону «Мелариума».

Подкод определенно поразился, увидев устремившегося к нему полицейского инспектора, пока возился со старомодным засовом, запиравшим заднюю служебную дверь. Прежде чем он смог провести по замку незаконным обессмысливателем, Карденас схватил его за плечо. Ожидая борьбы, или, по меньшей мере, какого-то вызывающего жеста, инспектор сильно удивился, когда парнишка расплакался. Слезы так и текли из-под музолинз. И боялся он не Карденаса — его до смерти пугало нечто иное. Вкрапленные миражовки рябили на тощей груди.

— Отколи! Я нада не сделал… я нада не знаю. Пор фавор, мадре, пожалуйста!..

— Не волнуйся, ниньо, все вакан. Успокойся. — Постепенно плач прекратился. Тяжело дыша впалой сложно изукрашенной грудью, Дикий Дох отключил музолинзы и неуверенно моргнул, глядя на удивительно сильного хомбера, крепко державшего его за руку. Не выпуская добычи, Карденас чуть отступил, пытаясь предоставить все еще испуганному пареньку как можно больше личного пространства.

— Ты… ты действительно федерал, так ведь? Вердад?

Медленно кивнув, Карденас выдал свою самую отеческую профессиональную улыбку.

— И ты не станешь меня трогать потому что… оттого что я сабе Катлу?

Инспектор мягко, осторожно отпустил руку парнишки. Потирая ее, Дикий Дох окинул его взглядом. Карденасу на мгновение подумалось, что подкод собирается снова задать стрекача. Но после того, как парень полыхнул своей вспых-рубашкой для дезориентации преследователя, его шансы скрыться сильно уменьшились, и он это знал.

— А с какой стати мне, или, если уж на то пошло, любому другому захотелось бы тронуть тебя только потому, что ты знаешь Катлу Андерсон?

— Чингаме, — пробормотал мальчишка. — Может, потому, что Катла разговаривает со мной, рассказывает мне всякое, а кто-то, может, боится, что я трындель, орикон.

— Трепач? — улыбнулся Карденас. — Это почему же? Ты и правда слишком много болтаешь?

Дох быстро замотал головой.

— Вовсе нет. Но есть люди, которые напрочь не верят на слово, сабе? Я умею держать язык за зубами. Но всегда есть те, кому охота помочь тебе в этом. — Страх его начал, наконец, таять, и он окинул Карденаса почти таким же взглядом, каким смотрели на него былые подруги Катлы в соче. — С ней все в порядке, с Катлой?

— Мы не знаем. Она не появилась сегодня в соче.

Дох медленно кивнул, словно наполовину ожидал этого.

— Я боялся — я всегда боялся за нее. Такая тихая Катла-клавиша. Милочка Катла. — Инспектор испугался, как бы парнишка снова не ударился в слезы. — Она, бывало, рассказывала мне о некоторых вещах.

От грохота, пульсирующего в глубинах «Мелариума», у Карденаса начинала болеть голова. Он не шибко уважал современную музыку. С его точки зрения, добавление к маримбе электроники, эховерба и тяжелого баса было путан-ным искажением прекрасной традиции. В этом он представлял собой исключение, прекрасно осознавая это. Большинство его коллег упивалось громовым усиленным пульсированием звука.

— Каких «вещах»? — поощрил он подкода по возможности деликатно.

К мальчишке стала возвращаться прежняя вызывающая манера держаться.

— А с какой стати мне тебе что-то рассказывать, федоко? Если ты вердад, то ничего мне не сделаешь. Ничего незаконного при мне нет. — Он постучал себя по тощей украшенной миражовками груди. — Я ничего не прячу.

Карденас показал на все еще обтягивающий талию парнишки броский пояс.

— Впечатляющий набор.

Слегка сбитый с толку такой сменой темы, Дикий Дох быстро оправился. Так как музолинзы по-прежнему оставались отключенными, инспектор заметил, что один глаз у парня голубой, а другой черный.

— Без тонтос[24], хомбер. Почти целый год собирал весь комплект.

— Но кое-что пропустил. — Карденас показал на пробел с правой стороны пояса. — Могу достать тебе Седьмую Ноду.

Последние остатки настоящего страха в глазах мальчишки сменились алчностью.

— Чингуешь, федоко. Седьмую Ноду никто достать не может. Они пропали, умуэртвились, кончились, заэкспиались. Нобуру отправил всего несколько, прежде чем комиссио по безопу заставила их прекратить и демонтировать.

Карденас отвел взгляд, словно ему было совершенно безразлично все, что мог подумать Дох.

— Именно такое я и слышал. Знаешь, нам по ходу работы случается конфисковывать всякие незаконные материалы, которые люди пытаются тайком провезти через такие места, как Санхуана и Пеньяско.

— Ты действительно можешь заполучить Седьмую Ноду? — Карденас промолчал, а Дикий Дох помассировал ладонью левой руки недавно подсаженную миражовку и пробормотал: — Чего ты хочешь узнать, хомбер?

— Ты боишься за Катлу Андерсон, потому что она знает определенные «вещи». И боишься за себя, потому что она рассказывала тебе об этих вещах. — Карденас сцепился взглядом с подкодом и не отпускал его. — А теперь ты можешь передать их мне. Не волнуйся. Что бы там ни было, твое имя в деле фигурировать не будет. Я об этом позабочусь.

Дикий Дох медленно кивнул.

— Да уж, лучше позаботься, федоко, а то однажды найдешь меня в конце калле[25] со всеми семью нодами в зубах. Катла, она всегда болтала о своей семье.

— У нее были какие-то семейные проблемы?

— Только не у Катлы, хомбер, уж никак не у Катлы! — Паренек зажестикулировал, призывая к молчанию, и Карденас снова принялся слушать. — Она была отличная девчонка. Правда, отличная. Но, как я сказал, транкило[26]. Уже не девочка, но еще и не женщина. Но здесь… — он постучал себя по голове, аккурат там, где ее окружал ремешок музолинз и ниже зеленой изгороди из волос — …она была металл, хомбер. Металл и Музон, и желторотый ящик на плечах, сабе?

— Значит, она была умная.

— Не просто умная, федоко. Взять, к примеру, меня. Я, может, и антиоб, но у меня есть хороший кранч, понимаешь? В натуре. Но по сравнению с Катлой, и я и мои компадрес просто криль. А проблемас были не у нее. Они возникли у остальной семьи. — Подавшись вперед, он понизил голос до шепота, словно поблизости могла таиться какая-то громадная, зловещая сила, следящая и слушающая. — Ты когда-нибудь слышал о хомбере по имени Клеатор Моккеркин?

Карденас с миг подумал и отрицательно покачал головой.

— Папаша Катлы. Настоящий карактер фео[27], дурной хомбер, сабе? Вердад чингаринга. Во всяком случае, именно так говорила мне Катла. Он…

— Минутку. — Говорил Карденас по-прежнему сочувственным тоном, но, тем не менее, этот тон заставил подкода оборвать фразу. — Ты уверен? Клеатор Моккеркин?

Парнишка ничуть не заколебался.

— Эй, федоко, думаешь, я мог бы напутать с таким имечком?

— Она когда-нибудь упоминала о Джордже Андерсоне? — не отставал инспектор.

Лицо парня исказилось.

— Андерсон? Катла говорила, мол, это тот хомбер, который живет с ее матерью. Что ты о нем знаешь?

Как раз над этим вопросом Карденас немало размышлял в последнее время. И связанных с ним подробностей от этого дерзкого и все же напуганного парнишки ждать не приходилось.

— Неважно. Значит, Катла не любила своего папашу, говорила тебе, что он мало[28]. И что насчет него? Что она тебе рассказывала?

Дикий Дох с самого начала не казался особенно диким. Теперь же он выглядел просто обеспокоенным.

— То, что я обещал никому больше не рассказывать. Хой, знаю, ты можешь получить ордер на выкачку правды. — Глаза мальчика-мужчины впились в смотрящего на него следователя умоляющим взглядом. — Прошу тебя, хомбер, не делай этого. Не заставляй меня стучать на нее.

— Не волнуйся. — Карденас приложил все силы, пытаясь успокоить паренька, насколько любой федерал мог успокоить нинлоко. — Я прошу тебя помочь, а не давлю.

Дох устремил взгляд мимо инспектора, мимо нависающей, громыхающей массы «Мелариума», в ночь.

— Он богат, этот ее папан. Купается в динеро[29]. Держится особняком. Катла, она не так уж много и знала о его бизнесе. Так, слышала иногда, как он орал в голком. Скверные слова, хомбер. Мат-перемат. И не просто ругань, а угрозы, сабе? Она рассказывала, что он говорил страшные вещи, страшно угрожал, если думал, будто выходит не по его задумке. Как-то раз она долго не ложилась и прошла мимо его кабинета, и рассказала, что ей послышалось, будто оттуда доносились вопли. Вопли и громкие звуки.

— Какие звуки? — терпеливо спросил Карденас.

Дикий Дох на миг задумался.

— Примерно вот такие. — И, опустив правую ладонь, с силой шлепнул по гладкой мостовой. — Громкие, но приглушенные, словно по земле колотят чем-то мягким и тяжелым. До своей комнаты она добралась бегом. Этот Моккеркин, он дрался и с ее матерью. Сурци… — Инспектор кивнул. — Бил ее бывало не только руками, но и словами. По словам Катлы, мать говорила, что слова били больнее рук. Я пару раз встречался с ее мамашей. — Парнишка сделал бессознательный жест, означающий умеренно-непристойное одобрение. — Что за чудо, хомбер! — И поспешил сделать оговорку комплименту. — В смысле, для старой леди.

— Значит Моккеркин, бывало, бил мать Катлы. А может, и других людей. Еще что-нибудь? Как насчет самой Катлы?

Дох отвел взгляд.

— Я обещал не говорить, хомбер.

Карденас мог быть очень убедительным.

— Только мне, хомбер, — подался он к парню. — Обещаю, никуда дальше сказанное не пойдет.