Маргарет Форстер
      Записки викторианского джентльмена
      Уильям Мейкпис Теккерей
      УСТАМИ ТЕККЕРЕЯ
      И - ярмарки тщеславия свидетель
      Клеймя марионеток перепляс,
      Он видел, что бездомна добродетель,
      В плену коварства честный ум погас.
      Его улыбка, верная печали,
      Любовью наполняла все сердца.
      Он целомудрен был душой вначале
      И чистым оставался до конца...
      Ш. Брукс. Уильям Мейкпис Теккерей.
      Пер. А. Солянова
      24 декабря 1863 г. Теккерея не стало. Даже по меркам XIX столетия умер он рано, не достигнув и пятидесяти трех лет. Проститься с автором "Ярмарки тщеславия" пришло более 2000 человек; ведущие английские газеты и журналы печатали некрологи. Один из них был написан Диккенсом, который, позабыв многолетние разногласия и бурные ссоры с Теккереем, воздал должное своему великому современнику. В потоке откликов на смерть писателя особняком стоит небольшое стихотворение, появившееся 2 января в "Панче", известном сатирическом журнале, с которым долгие годы сотрудничал Теккерей. Оно было анонимным, но современники знали, что его автор - Шерли Брукс, один из постоянных критиков и рецензентов "Панча", давнишний друг и коллега Теккерея. Неожиданно было видеть среди карикатур и пародий, шаржей и бурлесков, переполнявших страницы журнала, серьезное и полное глубокого чувства стихотворение. Рисуя образ человека, которого он и его коллеги по "Панчу" знали и любили, Ш. Брукс постарался в первую "очередь опровергнуть расхожее мнение о нем как о цинике:
      Он циник был; так жизнь его прожита
      В сиянье добрых слов и добрых дел,
      Так сердце было всей земле открыто,
      Был щедрым он и восхвалять умел.
      Он циник был: могли прочесть вы это
      На лбу его в короне седины,
      В лазури глаз, по-детски полных света,
      В устах, что для улыбки рождены.
      Он циник был; спеленутый любовью
      Своих друзей, детишек и родных,
      Перо окрасив собственною кровью,
      Он чутким сердцем нашу боль постиг...
      Записные борзописцы, позабыв отделить писателя от его героев-марионеток, на все лады твердили; "Циник, циник, циник". Не поняли Теккерея даже многие выдающиеся его современники: Шарлотта Бронте упрекала его в аморализме, Карлейль писал, что "предпочитает яду, изливающемуся со страниц "Ярмарки тщеславия", просветленность "Домби и сына"", ему вторила Элизабет Браунинг: "Эта сильная, жестокая, мучительная книга не возвышает и не очищает душу". Устав от бесцельной борьбы, Теккерей оставил дочерям суровый наказ: "Никаких биографий!" И они, помня, как резко отзывался отец о книгах, где выставлены напоказ подробности жизни великих людей, как он страдал от клейма "циника", сделали все от них зависящее, чтобы ограничить биографам и литературоведам доступ к семейным архивам, а заодно и к семейным тайнам. Ревниво оберегали переписку отца (она издана и сейчас еще не полностью), несмотря на уговоры исследователей, обозначили весьма солидный срок запрета на публикацию некоторых материалов.
      Со дня рождения Теккерея прошло 175 лет, со дня смерти - более 120, но до сих пор книги о нем можно пересчитать по пальцам (а ведь о Диккенсе написаны библиотеки!). Есть среди этих немногочисленных исследований и биографии. К числу классических относится та, что была создана другом и учеником Теккерея, видным английским писателем Энтони Троллопом. Увидела она свет вскоре после смерти Теккерея. Читая ее, трудно отделаться от мысли, что автор, боясь оскорбить память Теккерея слишком пристальным вниманием к его личности, решил воспроизвести лишь основные вехи его судьбы. В таком же ключе выдержана и другая известная история жизни и творчества Теккерея, вышедшая из-под пера Льюиса Мелвилла. В ней так же мало Теккерея-человека, как и в книге Троллопа. В XX в. о Теккерее писали такие блестящие умы, как Лесли Стивен и Честертон, но увы! - они ограничились вступительными статьями и предисловиями.
      Значительным вкладом в теккериану стало фундаментальное исследование Гордона Рэя, в котором, кажется, собраны все доступные сведения о писателе, воспроизведены воспоминания и мнения современников, близких. Эта работа стала настольной книгой для всех тех, кто занимается Теккереем. Не странно ли: самый крупный специалист по Теккерею в XX в. - не английский, но американский ученый? В общем-то парадокс, особенно если вспомнить, что Теккерей, как сам он говорил о Диккенсе, - "национальное достояние". Но объективно получается, что соотечественники если и не прошли мимо этого писателя, то уделили ему внимания гораздо меньше, чем он того заслуживает.
      Надо обладать немалой смелостью, чтобы, несмотря на духовное завещание мастера, написать даже не биографию, а автобиографию Теккерея. Отважилась на такую мистификацию, поразив своей самонадеянностью литературоведов-профессионалов, английская писательница Маргарет Форстер.
      Историк по образованию, литературный обозреватель газеты "Ивнинг Стандарт", автор нескольких романов (отзывы на них были благожелательные, но не слишком восторженные), Маргарет Форстер получила известность, опубликовав в 1973 г. биографию принца Чарли под броским заголовком "Безудержный искатель приключений". Личность принца, легенды вокруг его имени, перипетии судьбы, политические страсти борьбы за престол в 50-е годы XVIII столетия все это не раз привлекало писателей, сценаристов, режиссеров. Образ принца Чарли увлек в свое время самого Вальтера Скотта! Вот здесь-то Маргарет Форстер и пригодилось историческое образование, умение воскрешать страницы прошлого и типы людей минувших эпох. И все же не только историк-профессионал чувствуется в этой книге, но и литератор, обладающий легким, уверенным пером, находящий верную интонацию для своего повествования. Благодаря этим качествам, рассказ об исторических персонажах, известных каждому английскому школьнику по учебнику истории и хрестоматиям, обрел живость и человечность.
      Еще более ответственную и сложную художественную задачу решает Маргарет Форстер в своей книге о Теккерее, уже само заглавие которой - "Записки викторианского джентльмена" - выдержано в духе названий, бытовавших в XIX в. Жанр записок был в ходу и у Теккерея - "Записки Желтоплюша", "Записки Барри Линдона, эсквайра, писанные им самим". В обоих случаях Теккерей, спрятавшись за масками своих героев-повествователей (лакея-холуя Желтоплюша, авантюриста Барри Линдона), как бы "ушел" из прозы. Так что идея литературной игры "А кто же автор?" была подсказана Маргарет Форстер самим Теккереем. Правда, условия этой игры оказались очень непростыми. Ведь Маргарет Форстер пришлось не только создать иллюзию чужой жизни, но и сделать почти невозможное: убедить читателя, что автор записок - Теккерей, великий писатель, один из образованнейших людей эпохи, человек в высшей степени остроумный, тонкий психолог и превосходный стилист.
      Созданию этой книги предшествовала огромная подготовительная работа освоение литературы, на основе которой можно было попытаться нарисовать достоверную картину нравов, быта, культуры первой половины XIX в. Потребовалось изучить весьма обширное, многообразное наследие Теккерея. Русское двенадцатитомное собрание сочинений - даже не половина написанного Теккереем! Но главное - необходимо было вжиться в личность этого человека, научиться мыслить, говорить, чувствовать так, как, вероятно, было свойственно ему, хотя документальных материалов на этот счет не так уж много.
      "Автобиография" Теккерея, что и говорить, замысел дерзкий. Один британский рецензент назвал его "безумным". Но, очевидно, отчаянность попытки прибавила Форстер смелости, и в целом она, надо признаться, справилась со своей задачей с честью. Только очень искушенный читатель может усомниться в авторстве Теккерея - и то, если ему довелось специально изучать стиль писателя. Легкий, полный иронии, а иногда и сарказма стиль человека начитанного, остро и быстро откликающегося на все происходящее, склонного к пародии, шаржу, бурлеску. Да и образ, который постепенно возникает из этого рассказа, совпадает с тем, что с такой любовью набросал в своем стихотворении-некрологе Шерли Брукс.
      Безжалостный сатирик и безразличный к авторитетам пародист, Теккерей был терпимым, терпеливым и в высшей степени доброжелательным человеком. Стоически нес свой крест - психическую болезнь жены, не жалуясь на судьбу, воспитывал двух дочерей, мужественно сносил подтачивавшую его болезнь, которая и свела его в могилу. Он, кого молва, памятуя его сатирические эскапады в "Книге снобов" и "Ярмарке тщеславия", считала циником, был ровным в отношениях с коллегами, тактичным с начинающими писателями и художниками. В зените славы, пробуя одного молодого человека как возможного иллюстратора в возглавляемом им журнале "Корнхилл", он предложил ему нарисовать свой портрет, но тут же поспешно добавил, понимая, что юноше будет невыносимо работать под взглядом метра: "Я повернусь спиной". Теккерей всегда готов был протянуть руку помощи; с удивительным постоянством и вниманием ухаживал за старыми художниками и актерами, оставшимися без средств к существованию. Первым шел и на примирение.
      По понятиям XIX столетия, Теккерей был настоящим джентльменом, а для людей той эпохи это было весьма обязывающее определение. Кстати, "викторианский" - тоже совсем не случайный эпитет в заглавии книги. Викторианство - не только эпоха, получившая свое название от имени королевы Виктории, правление которой растянулось почти на целый век. Викторианство это целое политическое, экономическое, общественное и идейное понятие. Именно в эти годы Англия превращается в крупную колониальную державу, именно тогда бурно и блистательно развивается национальная культура и в первую очередь литература - пишут Диккенс и Теккерей, сестры Бронте, Элизабет Гаскелл, Карлейль, Троллоп, Джордж Элиот. В это время были заложены и основы этики, которые и составили кодекс поведения "истинного" англичанина. Викторианский джентльмен законопослушен, уважает порядок, он прекрасный семьянин, его дом - крепость (и никому не должно быть дела до того, какие бури бушуют за ее стенами), он всеми почитаемый член общества, ратует о благе бедняков, он блюститель нравственности и гонитель порока.
      Таким Теккерей предстает и у Маргарет Форстер - денди, искушенный в тонкостях этикета, желанный гость любого светского салона, превосходный отец, всеми уважаемый гражданин. Правда, подчас Теккерей у Маргарет Форстер выглядит уж слишком добропорядочным, слишком благодушным, слишком викторианцем, видящим лишь то, что ему хочется. Пожалуй, это особенно ощутимо в главе, где описывается первая поездка писателя в Соединенные Штаты.
      Именно в Америке Теккерей впервые получил то признание, в котором ему было отказано на родине. Любопытно, что в 1845 г., за два года до появления "Ярмарки тщеславия", когда на писательском счету у Теккерея были книги очерков, путевых заметок, сатирические повести, исторический роман "Барри Линдон", знаменитая "Книга снобов", редактор видного английского литературно-критического журнала "Эдинбургское обозрение" Дж. Нейпир, боясь привлечь к сотрудничеству случайного человека, обратился к знакомому с просьбой; "Не можете ли Вы мне сообщить, конечно, совершенно конфиденциально, знаете ли Вы что-нибудь о некоем Теккерее. Говорят, у него легкое перо".
      В Америке же все не только зачитывались "Ярмаркой тщеславия", но хвалебно отзывались о ранних произведениях, в Англии почти не замеченных, и о зрелых, например "Генри Эсмонде", любимом детище Теккерея, которое, однако, весьма сдержанно оценили британские критики.
      Безусловно, прием, оказанный Теккерею американцами, расположил его к стране. К тому же он познакомился с Америкой в пору ее молодости и еще не рухнувших, как сегодня, надежд. Ему нравились американские просторы, был приятен народ, гораздо менее чопорный, нежели соотечественники. Конечно, он не мог не видеть теневых сторон американской жизни, ощутил и ненавистный ему дух делячества и панибратства, уже укоренившийся в молодой нации, но все же предпочел закрыть на это глаза. Как закрыл он глаза и на рабовладение в южных штатах. Публичные заявления по этому поводу он считал неуместными в устах гостя и потому поделился своими соображениями только с матерью в письмах, заметив, правда, лишь вскользь, что рабовладение омерзительно, но при этом не преминул добавить, что, ознакомившись с жизнью негров, не увидел всех тех ужасов, о которых пишет Бичер-Стоу...
      Теккерей не оставил читателям книги типа "Американских заметок" Диккенса, хотя, как известно, обещал своему издателю привезти нечто подобное из путешествия. Однако уже то, что Теккерей не написал такой книги, достаточно красноречиво. Ведь Теккерей поехал в Америку зарабатывать" деньги. Мысль, что дочери должны быть обеспечены после его смерти, не давала покоя. Поэтому американскую поездку он должен был "оправдать", исходя из тех же материальных соображений. Жанр путевых заметок и зарисовок был ему приятен и легко давался, так что, казалось бы, дело оставалось за малым сесть за стол и поделиться с читателями своими соображениями о стране, пересыпав рассказ остротами и шутками. И все же, приехав в Англию, Теккерей во всеуслышание заявил, чем немало огорчил своего издателя, что писать такую книгу не будет, поскольку не имеет на это никакого права. "Только тот, кто прожил в стране не менее пяти лет, - говорил он, - и кто обладает необходимыми знаниями о ее людях, может взяться за перо". В противном случае, полагал он, отчасти имея в виду Диккенса и тот скандал, что его "Американские заметки" вызвали в Соединенных Штатах, "его миссия не будет полезной".
      Писать лишь о том, что знаешь доподлинно, - один из основных принципов эстетики Теккерея. К сожалению, об этой стороне в книге Маргарет Форстер сказано маловато. Конечно, подобная критика справедлива лишь наполовину. Задача автора определена четко - "Записки викторианского джентльмена". Но все же джентльмен был писателем, Да еще каким! И смеха этого "неуютного викторианца", как его называли современники, его сарказма, убийственной, никого не щадящей иронии опасались очень многие. Ведь именно этот джентльмен был самым суровым критиком викторианской морали - ханжества, лицемерия, низкопоклонства, и само понятие "сноб" в том значении, что бытует ныне, принадлежит Теккерею.
      Да, Теккерей вынужден был думать о заработке, и об этом много написано у Форстер. Но думал он при этом и о другом, например, как создать новую повествовательную манеру, качественно новую прозу, где нет привычных готовых решений, которых так ждала викторианская публика, - этот персонаж плох, зато тот безоговорочно хорош, - но где читающий вовлечен в сложную, полную иронии, психологическую и литературную игру. Отсюда такое обилие его масок-псевдонимов: Желтоплюш, Титмарш, Айки Соломонз, Полицейский X и др. Мы мало узнаем и о трудном пути Теккерея к славе, о его замыслах, творческих муках, о причинах непонимания современниками. А ведь все это крайне важно при воссоздании портрета, а тем более - "автопортрета" Теккерея.
      Современная Теккерею критика, не поняв и не оценив его взглядов, окрестила писателя "апостолом посредственности", негодуя, что его герои пройдохи, нувориши, убийцы, прохвосты или люди слабые, обычные. Он же, подобно своим учителям, великим юмористам - Сервантесу и Филдингу, был убежден, что человек - это смесь героического и смешного, благородного и низкого, что человеческая природа бесконечно сложна, а долг честного писателя, заботящегося об истине, не создавать увлекательные истории на потребу толпе, но в меру сил и отпущенного таланта показывать человека во всей его противоречивости, сложности, неповторимости.
      Убежденный реалист, свято верящий в силу разума, Теккерей ополчился на ходульные чувства, всяческие ужасы, невероятные преступления и не менее невероятную добродетель, которые так любили описывать его современники. Писал пародии. Они были не только отчаянно смешны, но и сыграли немаловажную литературную роль. Под их влиянием Булвер-Литтон, король "ньюгетского романа", сделал одного из своих героев, романтического великосветского преступника, все же более похожим на живого, реального человека. Поднял руку Теккерей и на Вальтера Скотта - написанное им реалистическое продолжение "Айвенго" стало убийственной пародией на роман. Очень хотел он написать пародию и на Диккенса. Но авторитет великого Боза остановил его. А свою "Ярмарку тщеславия" полемически назвал "романом без героя". И в самом деле, ни Доббин, ни Эмилия Седли, не говоря уже о членах семейства Кроули или о лорде Стайне, не тянут на роль героя - такого, каким его понимала викторианская публика. Герои Теккерея - люди обычные, грешные, часто слабые и духовно ленивые. Что бы он ни писал - исторические полотна ("Генри Эсмонд", "Виргинцы"), классическую семейную хронику ("Ньюкомы"), он всюду создавал самую, с его точки зрения, интересную историю - историю человеческого сердца.
      Жаль, что Маргарет Форстер лишь походя пишет об отношениях Диккенса и Теккерея - а ведь это интереснейшая страница в истории английской литературы XIX в.! Два писателя, "сила и слава" национальной литературы, были людьми крайне непохожими во всем, начиная от внешнего облика и манеры поведения и кончая взглядами на искусство, роль писателя, понимание правды.
      Человек эмоциональный, весь во власти минуты и настроения, Диккенс мог быть безудержно добрым и столь же неумеренно нетерпимым даже с близкими и друзьями, безропотно сносившими его капризы. Он, любил броскость и чрезмерность во всем: преувеличение, гротеск, романтическое кипение чувства, бушующее на страницах его романов, - все это было и в его обыденной жизни. Покрой его одежды и сочетание красок не раз повергали в ужас современников, манера и весь стиль поведения поражали, а часто вызывали и недоумение - он, оплот и столп домашнего очага в глазах викторианского общества, сделал семейный скандал достоянием общественности, объяснив мотивы разрыва с женой в письме к читателям. Так и в случае с Йейтсом, не разобравшись, в чем было дело, поверив сплетням и досужим россказням (будто бы Теккерей распускал слухи о его связи с Эллен Тернан), Диккенс поддержал мало кому известного журналиста, хотя тот позволил себе весьма пренебрежительные отзывы о Теккерее, причем не только о его творчестве, но и личной жизни. Оберегая свою честь и достоинство джентльмена, Теккерей потребовал исключения Йейтса из клуба, членами которого были все трое. Вчитываясь сегодня в подробности этой истории, понимаешь, что дело, конечно, было вовсе не в Йейтсе. Скандал стал своего рода клапаном, выпустившим пары давно копившегося недовольства реалиста романтиком.
      Каждый из писателей утверждал Правду - но свою. Диккенс создавал гротески добра (Пиквик) и зла (Урия Гил), его безудержное воображение вызвало к жизни дивные романтические сказки и монументальные социальные фрески. И из-под пера Теккерея выходили монументальные полотна - "Ярмарка тщеславия", "Генри Эсмонд", "Виргинцы", "Ньюкомы". И его сатирический бич обличал несправедливость и нравственную ущербность. Его, как и Диккенса, о чем красноречиво свидетельствует его переписка, влекло изображение добродетели, но... И это "но" очень существенно. "Я могу изображать правду только такой, как я ее вижу, и описывать лишь то, что наблюдаю. Небо наделило меня только таким даром понимания правды, и все остальные способы ее представления кажутся мне фальшивыми... В повседневной бытовой драме пальто есть пальто, а кочерга-кочерга, и они, согласно моим представлениям о нравственности, не должны быть ничем иным - ни расшитой туникой, ни раскаленным докрасна жезлом из пантомимы".
      Современники, соратники и соперники, Диккенс и Теккерей пристально следили и за художественным развитием друг друга. Желание помериться силами с самим Диккенсом подсказало Теккерею мысль писать "рождественские повести". А в психологизме позднего Диккенса, автора "Больших надежд" и "Тайны Эдвина Друда", ощутимы уроки Теккерея. Их судьбы не раз перекрещивались. Книга Маргарет Форстер щедро проиллюстрирована рисунками Теккерея. Для многих русских читателей будет неожиданностью узнать, что автор "Ярмарки тщеславия" был и превосходным рисовальщиком. По какому-то издательскому недоразумению, постепенно превратившемуся в традицию, произведения Теккерея издавались у нас в стране или вообще без иллюстраций, или с рисунками других художников. Конечно, нелепость, особенно если вспомнить, что Теккерей собирался стать художником-профессионалом, а вовсе не писателем. Помешал Диккенс. Дело, впрочем, было так.
      Первые выпуски "Посмертных записок Пиквикского клуба" со смешными иллюстрациями Роберта Сеймура уже успели полюбиться читателям, когда художник покончил с собой. Нужно было срочно искать замену. Диккенс объявил конкурс. В числе претендентов на роль нового иллюстратора "Пиквика" был некий Теккерей. Прихватив с собой папку с рисунками, в основном карикатурами и сатирическими зарисовками, он пришел на прием к молодому писателю, имя которого уже гремело на всю Англию. Но "Диккенс отклонил кандидатуру Теккерея.
      Для Диккенса то была случайная, не оставшаяся в памяти встреча. Для Теккерея визит оказался решающим. Он был на перепутье: чем зарабатывать на жизнь - пером или карандашом?
      Кто знает, если бы не Диккенс, может быть, английская графика имела бы в лице Теккерея достойного продолжателя традиций великого Хогарта, книжного иллюстратора уровня Крукшенка, Лича, Тенниела, но зато потеряла бы автора "Ярмарки тщеславия", "Генри Эсмонда", "Ньюкомов".
      Несмотря на отказ Диккенса, Теккерей не бросил рисовать - слишком сильна оказалась в нем художническая склонность. Он рисовал всюду - на полях книг, счетах в ресторане, театральных билетах, прерывал текст писем, чтобы быстрее "договорить" мысль карандашом, иллюстрировал - и с блеском - свои произведения. До сих пор точно не известно количество созданных Теккереем рисунков. По некоторым, весьма приблизительным, данным их более 2000!
      Теккерей - далеко не единственный пример сочетания живописного и литературного дарования. Можно вспомнить Уильяма Блейка, Данте Габриеля Россетти. Создавал свои акварели и офорты Виктор Гюго, оставил наброски иллюстраций к "Запискам странствующего энтузиаста" Э.-Т.-А. Гофман. Рисовали Пушкин, Лермонтов, Достоевский. Хотя мера художественного дарования им была отпущена разная, в любом случае это свидетельство переизбытка творческой энергии, настоятельно требующей выхода.
      О переизбытке творческой энергии говорит и поэтический дар Теккерея, о чем мельком упомянуто в книге Маргарет Форстер. К своим стихам Теккерей относился - во всяком случае на словах - крайне легкомысленно, как к забаве, годной лишь для страницы дамского альбома. Однако не только альбомы знакомых дам украшают его стихи. Желание выразить мысль или чувство поэтической строкой было у Теккерея не менее сильно, чем стремление объясниться линией. Стихи можно встретить почти во всех произведениях Теккерея - его ранних сатирических повестях, путевых очерках, рассказах, в "Ярмарке тщеславия", "Пенденнисе". Они широко печатались и в журналах, с которыми сотрудничал Теккерей. Многие сопровождались рисунками и вместе с ними составляли своеобразные серии.
      Теккерей писал откровенно юмористические стихи, стихи-пародии ("Страдания молодого Вертера"), политические сатиры ("В день святого Валентина"), поэмы, обнаруживающие его несомненный дар исторического писателя, автора "Генри Эсмонда" и "Виргинцев". Превосходны лирические стихотворения писателя, подкупающие искренностью выраженного в них чувства. Многие вдохновлены любовью Теккерея к жене его друга - Джейн Брукфилд - об этом романе подробно рассказывает Маргарет Форстер. Примечательна и несколько тяжеловесная эпическая поэма Теккерея "Святая София", свидетельствующая, что Россия, русские, их история, несомненно, интересовали его. Кстати, и в романах писателя часто можно встретить казалось бы неожиданные для английского прозаика ссылки на русскую историю, замечания об особенностях русского национального характера.
      Но и русскую читающую публику занимал этот английский писатель. "Наши журналы буквально помешались на Диккенсе и Теккерее", - писал один из критиков журнала "Отечественные записки". Периодические издания разных направлений и ориентации наперебой печатали все, что выходило из-под пера английских писателей. Ему вторил критик из "Сына отечества": ""Ярмарку тщеславия" знают все русские читатели!"
      Нередко одно и то же произведение Теккерея печаталось параллельно в разных журналах и в разных переводах. "Ярмарка тщеславия", или "Базар житейской суеты", как называли роман в самых первых русских переводах, вышла в 1850 г. в приложении к журналу "Современник" и в "Отечественных записках". Также и "Ньюкомы" в 1855 г. появились практически одновременно в приложении к журналу "Современник" и в "Библиотеке для чтения".
      И все же сердце русского читателя безраздельно было отдано Диккенсу, популярность которого в России, действительно, была феноменальной.
      Конечно, произведения Теккерея были в библиотеке Некрасова, Герцена, Писарева, Добролюбова, Чернышевского, Тургенева, Толстого, Достоевского. Но, пожалуй, из всех русских писателей лишь Чернышевский высказался подробно о его творчестве. У остальных - беглые замечания. Листая статьи и переписку русских писателей, невольно задаешься вопросом: "А знали ли они Теккерея?"
      В самом деле, не странно ли, что великий русский сатирик Салтыков-Щедрин ни строчки не написал о великом сатирике земли английской? Конечно, странно, особенно если задуматься над несомненным сходством "Книги снобов" и "Губернских очерков", над безжалостностью обличительного пафоса "Ярмарки тщеславия", который не мог не быть близок всему духу творчества Салтыкова-Щедрина. Странно еще и потому, что в хронике "Наша общественная жизнь" (1863) Салтыков-Щедрин писал о путешествующем англичанине, который "везде является гордо и самоуверенно и везде приносит с собой свой родной тип со всеми его сильными и слабыми сторонами". Эти слова удивительным образом напоминают отрывок из рассказа Теккерея "Киккельбери на Рейне" (1850): "Мы везде везем с собой нашу нацию, мы на своем острове, где бы мы ни находились".
      Более того, кропотливые текстологические разыскания показали, что и те русские писатели, которые оставили весьма скупые заметки о Теккерее, иногда заимствовали образы и целые сюжетные линии из его произведений. Например, Достоевский, видимо, был внимательным читателем Теккерея. Ему, несомненно, был знаком перевод рассказа "Киккельбери на Рейне", который под заголовком "Английские туристы" появился в той же книжке "Отечественных записок" (1851, э 6, отд. VIII, с. 106-144), что и комедия брата писателя, Михаила Михайловича Достоевского, "Старшая и младшая". Помимо заглавия, переводчик А. Бутаков переделал и название, данное Теккереем вымышленному немецкому курортному городку с игорным домом, - Rougenoirebourg, т. е. "город красного и черного", - на Рулетенбург. И что же - именно так называется город в "Игроке"! Кроме того, есть и некоторое сходство между авантюристкой Бланш и принцессой де Могадор в рассказе Теккерея, оказавшейся французской модисткой. Следует также отметить, что у Достоевского и у Теккерея англичане живут в отеле "Четыре времени года". Просматривается сходство между "Селом Степанчиковом" и "Ловелем-вдовцом": подобно герою повести Теккерея, владелец имения у Достоевского - слабовольный, хороший человек, который, наконец, находит в себе силы восстать против деспотизма окружающих его прихлебателей и женится на гувернантке своих детей.
      Не менее парадоксальны творческие отношения Толстого и Теккерея. Однажды на вопрос, как он оценивает творчество английского писателя, Толстой отмахнулся, в другой раз заметил, что "ему далеко до Диккенса", а как-то еще сказал: "Теккерей и Гоголь верны, злы, художественны, но не любезны... Отчего Гомеры и Шекспиры говорили про любовь, про славу и про страдания, а литература нашего века есть только бесконечная повесть "Снобсов" и "Тщесславия"". Принадлежит ему и такое уничижительное высказывание, о Теккерее: "Существует три признака, которыми должен обладать хороший писатель. Во-первых, он должен сказать что-то ценное. Во-вторых, он должен правильно выразить это. В-третьих, он должен быть правдивым... Теккерей мало что мог сказать, но писал с большим искусством, к тому же он не всегда был искренним".
      Однако не менее любопытно и другое - отчетливый интерес Толстого к Троллопу, в книгах которого он высоко ценил "диалектику души" и "интерес подробностей чувства, заменяющий интерес самих событий". Но ведь Троллоп-психолог с его "диалектикой души" - прямой ученик Теккерея!
      Кстати, и Чернышевский, с чьей легкой руки за "Ньюкомами" Теккерея закрепилась "слава" слабого произведения ("Русская публика... осталась равнодушна к "Ньюкомам" и вообще приготовляется, по-видимому, сказать про себя: "Если вы, г. Теккерей, будете продолжать писать таким образом, мы сохраним подобающее уважение к вашему великому таланту, но извините отстанем от привычки читать ваши романы"), все же несколько недооценил особенный строй "Ньюкомов". Он ожидал увидеть нечто похожее на "Ярмарку тщеславия". И потому этот "слишком длинный роман... в 1042 страницы" показался ему "беседой о пустяках". И все же - что это были за пустяки? Ответ на вопрос содержится в статье самого Чернышевского. Определяя талант Теккерея, он пишет: "Какое богатство наблюдательности, какое знание жизни, какое знание человеческого сердца..." Вот именно - человеческого сердца, психологически тонкому рассказу о котором посвящены лучшие страницы "Ньюкомов".
      Скептик по натуре, склонный к анализу и созерцанию, писатель, развивший свои природные данные настойчивой работой и чтением, Теккерей - пример художника, у которого выраженный сатирический дар сочетался, однако, с не менее выраженной эмоциональностью. Совсем не всегда в его прозе слышится свист бича. Сила ее нравственного и эстетического воздействия в другом всепроникающей иронии.
      Отчасти именно эта ирония повинна в том, что Теккерея так часто не понимали или понимали превратно, и ему приходилось объясняться, доказывать, например, что его собственная позиция иная, чем у рассказчика, что авантюрист Барри Линдон и он не одно и то же лицо. В этом было его новаторство, но европейская проза смогла освоить эстетические заветы Теккерея лишь в конце века.
      Время - лучший и самый беспристрастный судья. Оно все расставит по местам и воздаст должное тем, кого слава обделила при жизни.