Ведьмы Эйлианана (№4) - Запретная земля

К тому же, как нарочно, вьюга улеглась, и погода была тихой и ясной. Озеро разбрасывало снопы радужных искр, ветер приносил с собой свежий запах нагретой солнцем сосновой хвои, а бескрайние голубые дали манили Финн обещанием захватывающих приключений. Но ни мольбы, ни дутье не убедили Гвинет разрешить ей выехать за ворота замка. Новости с юга были хуже некуда. Впервые за четыреста лет Фэйрги были замечены в озере Финавон, четвертом от моря. Энгус и его солдаты, понеся сокрушительные потери, под их напором были вынуждены отступить и теперь вели последние отчаянные бои, уже понимая, что им ничего не остается, кроме как вернуться в замок. Многие Фэйрги приняли свой сухопутный вид, вышли на берега реки и теперь скрывались в прибрежных лесах. На деревушку, расположенную меньше чем в дне езды верхом от замка, было совершено неожиданное нападение. Поскольку Фэйргам еще никогда не удавалось проникнуть так глубоко в горы, деревню практически не охраняли, и почти все ее жители погибли. Поэтому сейчас, когда Фэйрги были так близко от замка, Гвинет была не намерена выпускать Финн за ворота, хотя ее поведение иногда было просто невыносимым.

Чем более напряженной и тревожной становилась атмосфера в замке, тем труднее было Финн сдерживать свою неуемную энергию. Все оруженосцы отправились в поход вместе с Мак-Рурахом и его офицерами, так что ей не с кем стало упражняться в фехтовании. Она сделала на своей лошади Уголек столько кругов по внутреннему двору, что запомнила наизусть каждую трещинку в стенах, каждую травинку, пробивающуюся сквозь булыжники мостовой. Большую часть поварят и конюхов с которыми она играла в мяч, также призвали в армию, а стражники были слишком заняты, чтобы развлекать ее историями или учить бороться. Она так натренировалась в стрельбе из своего небольшого арбалета, что попадала практически исключительно в яблочко, потом переключилась на изучение потайных ходов и подглядывание за слугами через смотровые глазки, искусно замаскированные в резных панелях стен. Это занятие оказалось настолько увлекательным, что Финн потеряла счет времени, возвратившись к реальности лишь тогда, когда увидела процессию лакеев, по черной лестнице несущих в обеденный зал тяжелые подносы, и поняла, что уже очень поздно. Ничто не могло так рассердить ее мать, как еще одно опоздание к обеду.

Финн взлетела по потайной лестнице, пробралась через лабиринт темных коридоров и открыла потайную дверцу, расположенную поблизости от обеденного зала. Она уже очень давно не ела и сильно проголодалась.

Потайная дверца скрывалась в огромном камине, занимавшем большую часть стены на лестничной площадке. По случаю теплого дня огонь в нем не разводили, так что Финн без особых происшествий выбралась наружу.

К несчастью, как раз в тот момент, когда она вылезала из камина вместе с эльфийской кошкой, навстречу ей попалась чинно спускавшаяся по лестнице Брангин, одетая в травянисто-зеленое шелковое платье, подчеркивавшее цвет ее глаз, с аккуратными белокурыми локонами. Оглядев Финн с ног до головы, она подняла брови и нежным голоском осведомилась:

— Что, миледи отослала всех трубочистов на войну с морскими демонами, что тебе самой пришлось чистить камин, Фионнгал?

Дочь младшей сестры Гвинет, Брангин привезли в Касл-Рурах после того, как ее провозгласили главой клана Мак-Шанов. Хотя Гвинет и говорила о необходимость научить Брангин всем обязанностям банприоннсы Шантана, но в душе надеялась, и Финн это знала, что хорошие манеры и учтивость ее сестры послужат ей примером. Девятнадцатилетняя Брангин росла в усадьбе своей семьи под опекой трех незамужних теток, которые привили ей истинно аристократические манеры. Брангин знала, при помощи какой вилки следует есть перепела, когда говорить «ваша честь», насколько низко приседать перед представителем определенного слоя общества и как быть любезной со слугами, не становясь при этом с ними на одну ступеньку. Брангин никогда не пачкала едой свою одежду, не рвала юбку, играя с мальчишками-слугами в прятки, и не попадалась на воровстве медовых кексов из кухни. Ее волосы неизменно блестели и были аккуратно причесаны, туфли всегда хорошо вычищены, и ни разу не случилось такого, чтобы у нее не было при себе белоснежного носового платочка. От одного ее вида у Финн начинало сводить скулы.

Сначала Брангин была вежлива со своей кузиной, но Финн чувствовала себя не в своей тарелке на новообретенном месте в жизни и постоянно обижалась на то, что считала заносчивостью Брангин. Постепенно замечания и советы ее сестры стали граничить с издевкой, хотя каждый раз и высказывались с таким милым видом, что насмешку в них улавливала одна Финн.

При этих словах кузины Финн оглядела себя и ужаснулась. Ее юбка была вся в пыли и саже, а подол болтался, оторванный зацепившимся за него каблуком. Колени у нее были совершенно черные, а каштановые кудри походили на воронье гнездо. Она неприязненно взглянула на Брангин, сказав высокомерно:

— А вот и нет. Просто я кое-что уронила и никак не могла найти.

Губы Брангин искривились в презрительной усмешке.

— Может быть, ты бы вычесала паутину из волос и переоделась, прежде чем показываться на глаза матери. Конечно, если у тебя есть какое-нибудь не рваное и не грязное платье, в чем я очень сомневаюсь.

— По крайней мере, я не какая-нибудь разряженная фифа с постным лицом, которая боится пальцем шевельнуть, чтобы не сломать ноготь, — фыркнула Финн.

Взгляд Брангин задержался на руках Финн, с обломанными ногтями и черных, точно у кузнеца.

— Да уж, в этом тебя никто не смог бы упрекнуть, — холодно парировала она. — Хотя, разумеется, мы все бы не отказались, чтобы ты хотя бы время от времени мыла руки. Как не стыдно ходить в таком виде, как будто ты дочь свинопаса, а не Мак-Рураха…

Терпение Финн лопнуло. С нечленораздельным воплем она бросилась вперед, с размаху ударив Брангин в челюсть. Ее кузина, завизжав, отскочила и упала, споткнувшись о небольшой позолоченный столик и разбив стоявшую на нем вазу с цветами. При звуках визга и бьющегося фарфора дверь в обеденный зал распахнулась, и оттуда выглянули придворные дамы. Увидев Брангин, растянувшуюся среди разбросанных цветов и осколков разбитой вазы, они принялись ахать и охать, всплескивая руками.

— Ох, миледи, как вы себя чувствуете? Вы не ушиблись? Батюшки, да вы же вся в крови, бедняжка! — причитали они.

Вслед за ними показалась Гвинет с побелевшим от гнева прекрасным лицом.

— Фионнгал, что, во имя Эйя, ты опять натворила?

— Дала ей по морде, — грубо ответила та. — И поделом ей, змеюке!

— Что? — воскликнула Гвинет. — Хватит с меня уже твоих диких выходок, Фионнгал! По-твоему, так ведут себя леди? Посмотри только на себя! Можно подумать, ты вывалялась где-нибудь в канаве под забором! Ну что мне с тобой делать?

Финн метнула на нее злобный взгляд. Эльфийская кошка, прижавшаяся к ее ногам, угрожающе хлестала хвостом по бокам. Тем временем Брангин помогли подняться, и она стояла на другом конце комнаты с полными слез глазами и разбитой губой, из которой сочилась кровь.

Она вытащила из сумочки кружевной платочек и изящно промокнула губу, с ужасом глядя на алые пятна. Потом сказала, глотая слезы:

— Ох, пожалуйста, не браните Фионнгал, миледи. Это я во всем виновата; я дразнила ее.

Финн метнула на Брангин удивленный и возмущенный взгляд. Ну да, выставила меня в еще худшем свете, лицемерка проклятая, подумала она. Эльфийская кошка зашипела, прижав острые ушки с кисточками к голове.

— Какова бы ни была причина, леди никогда не должна выходить из себя, — сказала Гвинет, пытаясь сама соответствовать своим словам и держать себя в руках. — Это не оправдание такому удару. Посмотри только на свою губу, бедняжка. Нан, попросите принести льда и салфеток. Фионнгал, я хочу, чтобы ты немедленно извинилась перед сестрой.

— Ни за что! — возмущенно завопила Финн. — Я за дело ее отлупила, подлую жабу!

— Довольно! — воскликнула Гвинет. — Фионнгал, ты больше не уличная бродяжка. Такое поведение совершенно неприемлемо! Отправляйся в свою комнату и сиди там до тех пор, пока не соизволишь извиниться перед сестрой и попросить у нее прощения за свое отвратительное поведение.

— Да я скорее съем поджаренную крысу! — закричала Финн. — Она только и делает, что подкалывает меня, насмехается надо мной и выставляет меня перед всеми дурой.

— Ты ошибаешься, — ледяным тоном заявила Гвинет. — Брангин — настоящая леди по рождению и воспитанию, и она никогда не позволяет себе поступать или говорить о ком-то плохо. Ты слишком обидчива.

Финн возмущенно запротестовала, но Гвинет не стала ее слушать. Когда ее дочь все-таки отказалась отправиться к себе в комнату, она позвала стражников и приказала им увести ее. Сверкая глазами, Финн вытащила свой маленький кинжал, но они разоружили ее, сжав запястья железной хваткой, и увели прочь. Финн оглянулась и бросила на кузину полный ненависти взгляд, совершенно не поверив ее виноватому виду.

Тяжелая дубовая дверь комнаты захлопнулась, и она услышала скрип поворачивающегося в замочной скважине ключа. Финн подскочила к двери и забарабанила по ней кулаками, потом бросилась на кровать, зарывшись пылающим лицом в подушки. Это нечестно, сказала она себе, снова вспомнив презрительную улыбочку Брангин, с которой та обозвала ее свинаркой, и ее надменный взгляд, которым она окинула Финн с пыльной головы до грязных ободранных туфель.

Но стоило ей с удовольствием вспомнить момент, когда ее кулак обрушился на челюсть Брангин, как глаза тут же почти перестало щипать. Значительную часть своей жизни Финн провела на улицах Лукерсирея, и драться, чтобы выжить, ей приходилось не раз, так что удар у нее был довольно мощный. Финн усмехнулась, перевернулась на спину и уставилась в украшенный росписью потолок. Нужно выбраться отсюда, пока я не свихнулась окончательно!

Гоблин сидела у нее в ногах, изящно вылизывая переднюю лапу. Она поглядела, как Финн вскочила на ноги и бросилась к одному из множества высоких окон в стене, потом принялась за заднюю лапу. Финн распахнула окно и высунулась наружу.

Замок стоял на высокой скале, выходящей на озеро Кинтайр, темневшее в трехстах футах внизу. Замок был буквально окружен водой — с севера основание утеса огибала бурная и стремительная река Вальфрам, Утес был крутым и отвесным, точно морская скала, а у его основания щерились острые камни, блестевшие черной слизью.

Дорога к замку шла через густой лес к краю глубокого и темного ущелья, проточенного в скале быстрым ручьем, пробивающимся к озеру чередой белых пенящихся порогов и водопадов. Единственным способом перебраться через него был подъемный мост, который сейчас постоянно держали поднятым. Из всех крепостей, которые повидала на своем веку Финн, Касл-Рурах определенно был самой неприступной.

Хотя Финн была твердо уверена в своей способности забраться и выбраться из любой башни или замка, высота стен и оскаленные камни отбили у нее желание рисковать без крайней на то необходимости. У нее не было никакой веревки, и даже если бы она связала вместе все имеющиеся в комнате занавеси и простыни, их едва ли хватило бы даже на четверть спуска. К тому же долина внизу уже утопала в сумерках, а солнце медленно скрывалось за горами. Близилась ночь, и у Финн не было никакого желания пытаться осуществить этот спуск в темноте. Девочка снова вздохнула с досадой, потом пересекла комнату, присела перед дверью и заглянула в замочную скважину. Ей удалось разглядеть лишь массивную фигуру слуги, приставленного стеречь ее дверь. Она пожалела, что под рукой нет ничего острого, чем можно было бы ткнуть его, ведь ее маленький украшенный драгоценными камнями нож ей так и не вернули. Ах, если бы только она позволила фрейлинам матери обучить ее вязанию! Длинная и острая вязальная спица, воткнувшаяся в зад, заставила бы этого болвана с каменным лицом попрыгать.

— Ну, погоди у меня! — пробормотала она в спину лакею. — Надеюсь, тебя хорошенько выпорют за пренебрежение своими обязанностями, когда я сбегу, и отправят в горы распугивать гоблинов.

Она со всей силы пнула дверь, но только ушибла ногу. Финн выругалась и принялась расхаживать по комнате, через высокие окна глядя на небо, на котором уже начали показываться первые звездочки. Ее юбки зашуршали. Она раздраженно подхватила их, чтобы не мешали. Не стану я извиняться перед этой глупой слащавой куклой! Должен быть какой-нибудь другой способ выбраться отсюда! Когда Финн дошла до конца комнаты и развернулась, чтобы двинуться обратно, Гоблин приподняла треугольную черную голову и устремила на девочку аквамариновые щелочки глаз. Потом зевнула, показав длинный розовый язычок, и снова положила голову на лапы, зажмурив глаза.

— Нет, я не успокоюсь, — прошипела Финн. — Вот был бы дома дайаден, он встал бы на мою сторону. Он-то не поверил бы этой фифе!

Она порылась в одном из сундуков в своей гардеробной и отыскала маленький сверток, спрятанный на самом дне. В квадратный кусок желто-голубой ткани была завернута пара перчаток со стальными когтями и две специальные скобы из кожи и стали, надевавшиеся поверх башмаков. Там же обнаружились пригоршня длинных шипов, несколько воротков и моток веревки. Это было снаряжение Финн, сделанное для нее по приказу Изолт, жены Лахлана, в те дни, когда они все были повстанцами, замышлявшими свергнуть Майю Колдунью, фэйргийскую принцессу, колдовством заставившую бывшего Ри Джаспера жениться на ней и правившую страной с деспотичной жестокостью.

Финн даже присвистнула от удовольствия, когда это богатство с лязгом упало на пол, но тут же испуганно прикусила губу. Перчатки и скобки на башмаки стали ей малы. Когда Финн вскарабкалась на двухсотфутовую стену Лукерсирея, чтобы впустить Лахлана и его войско в город, ей было всего двенадцать. Теперь же ей почти исполнилось семнадцать, и с того времени она изрядно выросла. Вдобавок в сырой атмосфере старого замка веревка заплесневела, а местами и вовсе сгнила.

Она присела на корточки и расправила ткань на коленях. На небесно-голубом полотнище красовалась довольно странного вида желтая рука, пришитая корявыми стежками, а от нее отходили широкие желтые полосы, долженствующие обозначать собой лучи. Это был подлинный флаг Лиги Исцеляющих Рук, и при виде его у Финн защипало в носу. Она долго смотрела на него, потом снова сложила и засунула в наволочку вместе с шипами, воротками и небольшим молоточком.

В конце концов, ярость покинула Финн, оставив после себя подавленность и опустошенность. Она уселась в кресло перед огнем, хмуро вороша поленья кочергой. Звук поворачивающегося в замочной скважине ключа заставил ее быстро распрямиться, но это оказалась всего-навсего ее служанка, Райна, с едой на подносе. Ее сопровождали два стражника с суровыми лицами. Финн молча стояла, сжав кулаки и вздернув подбородок, а Райна поставила поднос на стол у камина и удалилась с насмешливым взглядом, в котором ясно читалось: «Так тебе и надо, несносная задира».

Сначала Финн решила, что не притронется к еде, но через некоторое время запах бараньего рагу сломил ее решимость, и она с жадностью набросилась на еду, сказав себе, что должна беречь силы, если хочет сбежать из замка. Хлеб, сыр и несколько плодов она завязала в одну из наволочек и пожалела, что так опрометчиво вытащила свой нож, который очень не помешал бы ей в пути. Даже проведя в одиночестве целый день, Финн не утратила решимости покинуть дом своих предков.

КАРАВАН ЦИРКАЧЕЙ

Утро занялось ясное и солнечное. Финн высунулась в окно, втянула носом ветер и выругалась. Ну вот, тихо и тепло, как летом, а она, точно преступница, заперта в собственном замке!

Внезапно у нее загорелись глаза. По крутой извилистой дороге, ведущей в замок, двигался караван из нескольких пестро раскрашенных фургонов, казавшихся еще более яркими в веселом солнечном свете.

— Циркачи! — завопила Финн. — Может быть, они принесли новости из столицы!

Кошечка, сидевшая у нее на плече, жалобно мяукнула. Лишь тогда Финн вспомнила о своем заточении и тут же сникла.

— Но ведь мама выпустит меня посмотреть представление? — спросила она у кошки, но та в ответ лишь прищурила свои аквамариновые глаза. С упавшим сердцем Финн смотрела, как разноцветные фургоны циркачей прокатились по мостику, который ради такого случая опустили, и исчезли за толстыми стенами замка.

Весь день Финн мерила шагами свои комнаты, надеясь, что мать смягчится и пошлет кого-нибудь освободить ее. Когда Райна принесла ей поднос с черным хлебом и сыром, она спросила у служанки, когда ее собираются выпустить. Райна пожала плечами, подняла бровь и без единого слова вышла за дверь, и Финн внезапно пожалела, что так скверно обращалась со своей служанкой. Но она всегда считала ее одной из своих главных тюремщиков и часто шпионила за ней, пытаясь узнать что-нибудь такое, что можно было бы использовать в качестве средства воздействия, чтобы заставить Райну не сообщать матери о ее поступках. Теперь Финн приходилось расплачиваться за свое поведение — и цена оказалась высока.

Со смесью ярости, досады и горя она смотрела, как стражники закрыли ее комнату. Похоже, решимость Гвинет ничуть не уступала ее собственной. Против воли ощутив какое-то незнакомое уважение к матери, Финн уселась и принялась ковырять свой скудный завтрак, строя и отбрасывая один план за другим.

Без прочной веревки и снаряжения Финн не хотелось предпринимать опасный спуск из окна. Она была как никогда исполнена решимости не извиняться за то, что ударила Брангин, но ей очень хотелось посмотреть на такую редкость, как представление циркачей. В караване было шесть фургонов, что говорило о большом составе труппы. Вне всякого сомнения, они будут петь и танцевать, жонглировать и демонстрировать всякие трюки, а может быть, даже покажут медведя, как Финн однажды видела в Лукерсирее. Кроме того, циркачи должны были привезти новости, по которым Финн просто изголодалась. Она могла бы попробовать хитростью сбежать из комнаты, но это лишь рассердило бы ее мать, и ее снова заперли бы в комнате, как только нашли — да и как она смогла бы посмотреть на циркачей и послушать их рассказы о столице и стране, если за ней будут гоняться по всему замку? Хотя, конечно, если ее никто не увидит…

Финн кое-как протянула весь длинный унылый день, дожидаясь, когда Райна принесет ей обед. Наконец солнце скрылось за горами, и ряды высоких сосен один за другим погрузились в темноту. Финн распахнула окно, и в комнату ворвался вечерний ветер, взметнув занавески и перелистнув страницы книг, разбросанных на столе. Она привязала к ножке стола веревку и выбросила другой конец в окно, потом вытащила крошечный шелковый пакетик, который всегда носила с собой в кармане. Финн встряхнула его, и в руках у нее оказался длинный черный плащ, в который она закуталась и накинула на голову капюшон. Ткань тихонько затрещала и заискрила, и ее обдало мимолетным холодом. Гоблин мяукнула, и девочка наклонилась и взяла кошку, спрятав ее в глубокий карман плаща.

Наконец раздался скрежет открываемого засова и скрип ключа в замочной скважине. Она затаилась в темноте, стараясь дышать как можно тише. Дверь открылась, и в холодную темную комнату полился свет. Пышная фигура Райны с фонарем в руке четко вырисовалась в желтом прямоугольнике двери. Она нерешительно ступила внутрь с подносом в руках.

— Миледи? — позвала она. Не дождавшись ответа, она позвала еще раз. Услышав в голосе Райны тревожные нотки, в комнату вошли стражники. Один из них держал в руке лампу. Ветер тут же погасил пламя.

Пока Райна со стражниками обыскивали комнату, Финн бесшумно проскользнула в дверь и пошла по коридору. Пьянящая радость бурлила у нее в крови. Они хотели удержать Финн Кошку под замком, но я им всем показала, злорадно пело у нее в душе.

Торопливо спускаясь по черной лестнице, Финн услышала музыку и смех, доносившиеся из главного зала. Она беззвучно проскользнула в один из боковых коридоров, через заднюю дверь для слуг пробралась в зал и, спрятавшись за тяжелыми бархатными занавесями, выглянула в щелочку.

Вдоль трех стен огромного сводчатого зала тянулись длинные столы, за которыми сидели мужчины и женщины из замка, а перед ними были расставлены блюда с мясом, хлебом, жареными овощами и кружки с элем и пряным вином.

Гвинет сидела за высоким столом с племянницей, сыном, наиболее знатными дворянами и придворными дамами, а за двумя длинными боковыми столами устроились певец, арфист, сенешаль, сказитель, казначей, виночерпий и остальные придворные, рассаженные в соответствии с их титулами и положением. Позади знати стояли их личные слуги, все в ливреях своих хозяев и с выражением крайнего презрения на лицах. Когда кухонные служители внесли тяжелые подносы и сгрузили их содержимое на подсобный стол, все оруженосцы бросились вперед и принялись препираться из-за лучших кусков мяса и дичи, которые они подносили своим хозяевам или хозяйкам, преклонив колени.

За столами в дальнем конце комнаты сидели слуги самого высокого ранга. Обычно они не ели в главном зале, но сегодня их пригласили сюда, чтобы дать возможность тоже посмотреть представление. Вместо позолоченных фарфоровых тарелок, как у сидящих за высокими столами, они использовали толстые ломти черного хлеба, накладывая на них рагу из баранины с картофелем и обрезки жареной оленины, фазана или медовой свинины, которую аристократы побрезговали есть или бросить собакам, шнырявшим под ногами. Когда хлеб пропитывался соусом настолько, что больше не мог служить тарелкой, они съедали его или бросали собакам, выбирая себе новый кусок с деревянного блюда, стоявшего в центре их стола.

Поглощая немыслимые количества еды, толпа смотрела представление циркачей, выступавших в центре зала. Финн вытянула шею, чтобы получше разглядеть, но массивная фигура кухарки заслоняла ей весь обзор. Она видела лишь быстро мелькающие золотистые шарики в рукаве жонглера, а потом внезапный вихрь цвета — это акробат сделал сальто высоко в воздухе, под самыми балками.

В зале горели все камины и множество свечей, так что даже высокие потолки были ярко освещены. Финн поколебалась, потом прикусила губу, натянула капюшон подальше на лицо и выскользнула из-под защиты бархатных занавесей. Постоянно отскакивая и уклоняясь, чтобы не попасть под ноги запыхавшимся слугам, она пробралась вдоль стены зала, забравшись на помост, где стояли высокие столы.

Многие из высоких кресел, украшенных затейливой резьбой, пустовали, поскольку отец Финн, Энгус, и большинство его людей до сих пор не вернулись. Финн медленно отодвинула одно из кресел, слегка поморщившись от скрежета деревянной ножки по натертому полу. Дождавшись момента, когда всеобщее внимание было приковано к огнеглотателю, засунувшему в рот горящий факел, Финн залезла в кресло и устроилась на мягком кожаном сиденье, облокотившись на стол.

Она восхищенно смотрела, как огнеглотатель отклонился назад, пока его длинные волосы, собранные на затылке в хвост, не коснулись пола, а потом пропихнул горящий факел себе в горло и закрыл рот, так что его щеки изнутри озарились красным светом. Медленно и театрально он вытащил факел, черный и дымящийся, потом выпрямился. Его щеки все еще были надуты и светились тем же жутким малиновым огнем. Из сжатых губ вырвалась струйка дыма, а затем и длинный язык племени, чуть не опаливший ей лицо. Финн инстинктивно отпрянула, стараясь не завизжать вместе с остальными.

Огнеглотатель принялся жонглировать шестью пылающими факелами, один за другим глотая их, а потом своим огненным дыханием поджег картонный обруч. Черноглазая девушка, примерно того же возраста, что и Финн, перекувырнулась сквозь пылающее кольцо, потом прошлась колесом по залу, а огнеглотатель начал перебрасываться кинжалами и мечами с молодым мужчиной в небесно-голубой куртке и малиновой бархатной шапочке с пером банаса. Клюрикон в зеленом атласном камзоле пустился отплясывать джигу, и колокольчики у него на ногах и на шее позвякивали, когда он кружился и подпрыгивал в вихре летящих ножей.

Подальше Финн разглядела двух мальчиков, расхаживающих на ходулях. Их шутовские колпаки задевали потолок. Мужчина с расчесанной надвое льняной бородой развлекал слуг карточными фокусами и шутками, а рядом с ним сидела женщина, перебирая струны гитары. Остальные музыканты бродили вокруг, играя на скрипках и флейтах или колотя в бубны, украшенные разноцветными ленточками.

Черноглазая девушка исполнила несколько грациозных кувырков назад, оказавшись на противоположном конце зала, а потом сделала высокое сальто, вскочив на балки, где закачалась вниз головой, точно пестрый арак. Потом она легко спрыгнула вниз, приземлившись на плечи мужчине в малиновой шапочке с такими же, как у нее, блестящими глазами, темными, точно чернильные озера. После этого она грациозно соскочила и раскланялась, вызвав бурю аплодисментов.

Мучимая страстным желанием быть циркачкой, а не банприоннсой, Финн дождалась, пока все взгляды не устремились к молодому циркачу, который демонстрировал невероятную гибкость, медленно протянула руку и стащила из стоявшего прямо перед ней блюда кусочек жареного фазана. Оглядевшись, чтобы убедиться, что за ней никто не наблюдает, она утащила его под плащ и разделила с эльфийской кошкой. Они обе вот уже два дня ограничивались скудным тюремным рационом и теперь умирали с голоду. Финн с радостью поела, не только для того, чтобы насытиться, но и чтобы успокоиться. Почему-то в плаще-невидимке ей всегда было как-то не по себе, точно он был сделан из немного колючего материала, а не из мягчайшего шелка. Волосы у нее вставали дыбом, а по коже начинали бегать мурашки. Казалось, ее окружает холод и мрак зимней ночи, а не одежда, сделанная для тепла. Она каждый раз радовалась, снимая и пряча его в карман, но никогда не оставляла плащ в комоде или в шкафу, чувствуя необходимость постоянно иметь его при себе, чтобы при желании коснуться его в любой момент.

Финн пыталась утащить с тарелки своего соседа пирожок с мясом, когда ее кольнуло слабое предчувствие опасности. Она оглянулась и увидела, что ее брат, малыш Эндрю, смотрит на нее с открытым ртом и выражением полного недоумения в глазах. Она посмотрела вниз и поняла, что со стороны все выглядит так, как будто пирожок плывет по воздуху. Хихикнув, она спрятала его в рукаве и торопливо сжевала, стараясь не уронить ни крошки. Ей страшно хотелось налить вина в кубок, чтобы он увидел, как кувшин поднимается точно сам по себе. Но она подавила искушение и тут же похвалила себя за это, увидев, что и Брангин тоже с замешательством смотрит на ее якобы пустой стул. Пирожок с мясом, упавший с края блюда, еще можно было объяснить естественными причинами, а вот сам по себе поднимающийся и наливающий вино кувшин — уже нет.

Когда Финн в следующий раз потянулась за пирожком, она постаралась прикрыть его рукавом чтобы тоже сделать невидимым. Через некоторое время Эндрю перестал то и дело поглядывать на нее, слишком восхищенный представлением, чтобы задумываться о летающем пирожке с мясом. Но Брангин было не так-то легко сбить с толку. Финн часто чувствовала на себе ее взгляд и была очень осторожна, чтобы не привлекать лишнего внимания, пусть даже она и была невидимой.

О магическом плаще в замке не знал никто. Финн бережно хранила его секрет.

Этот плащ она нашла в сокровищнице Башни Двух Лун, в день восстания, произошедшего в Самайн и свергнувшего Майю Колдунью, в результате чего на престол взошел Лахлан. В благодарность за помощь он позволил каждому из восьми членов Лиги Исцеляющих Рук выбрать себе по одному сокровищу. Финн приглянулся старинный охотничий рог с чеканной фигурой бегущего волка, поскольку на медальоне, который она носила на шее, была та же эмблема. Тогда она еще не знала, что волк — символ клана Мак-Рурахов, а рог обладает свойством вызывать души мертвецов клана. Она обнаружила заключенную в роге магию позже, когда подула в него в отчаянной попытке позвать на помощь и получила ее — но только совершенно не такую, какой могла ожидать.

Старшие мальчики выбрали себе мечи или кинжалы, кроме Джея Скрипача, который взял прекрасную старую виолу, и Парлена, чей выбор пал на серебряный кубок с хрусталем в ножке. Джоанна Милосердная оставила себе браслет с драгоценными камнями, а ее младшему брату Коннору понравилась музыкальная шкатулка.

По воле случая Финн прихватила из сокровищницы еще и плащ. Тогда она сказала себе, что поскольку именно она совершила рискованный подъем на Лукерсирейскую стену, ей полагается и большая награда, чем всем остальным. О плаще она никому ничего не рассказала, сама не зная почему.

Как и рог, плащ тоже оказался волшебным, делая любого, кто его надевал, невидимым, да так, что ни один даже самый могущественный колдун не мог разглядеть того, кто под ним скрывался. Финн воспользовалась им, чтобы сбежать от Оула, а потом Лахлан спрятался в нем, пробираясь к умирающему брату. Потом Майя Колдунья похитила плащ, сбежав в нем от гнева Лахлана. Все считали, что магический плащ все еще у нее, поскольку во время уборки после победы его так и не нашли. Правду знала одна лишь Финн, которая воспользовалась своим даром ясновидения, чтобы отыскать плащ в лабиринте, обнаружив его в конце концов под кустом у Пруда Двух Лун, где состоялось последнее противоборство Лахлана и Майи. Она сложила его и спрятала в карман, ничего никому не сказав даже тогда, когда Мегэн в поисках плаща-невидимки перевернула вверх дном весь дворец и парк. Финн привезла этот плащ и в Касл-Рурах, часто пользуясь им для того, чтобы уходить от бдительных глаз своих слуг или подслушивать их разговоры.

В этот миг Финн увидела свою служанку Райну, что-то шепотом говорящую главной фрейлине ее матери, леди Энн Монтгомери. Старое пухлое лицо фрейлины вытянулось. Финн подобралась. Она увидела, как леди Энн позволила Райне приблизиться к высокому столу. Та почтительно присела, потом наклонилась к уху банприоннсы. Гвинет побледнела так, что на миг показалось, будто она вот-вот упадет в обморок. Она отдала несколько торопливых приказов, потом откинулась обратно на спинку кресла, потягивая вино и пытаясь скрыть тревогу. Райна поспешила уйти, а нескольких офицеров вызвали из-за стола. Они с озабоченными лицами вышли, и Финн довольно потерла руки. Она удобно расположилась в кресле и продолжала смотреть представление, с удовольствием думая о том, что половина дворцовой стражи теперь займется ее поисками. И никто не догадается, что она сидит среди них, в свете люстры и всего через несколько стульев от своей матери.