Как и при выполнении операции «Иерихон», Коби Дрор нарушил несколько правил Моссада, но никто из его подчиненных не стал возражать. Операция «Иисус» была отнесена к категории «айн эфес», то есть «беспроигрышных»; поскольку соответствующая отметка была сделана самим боссом, это значило, что операции придается статус первостепенной.

Обычно бригады из отделов Ярид и Невиот включали от семи до девяти человек, но в данном случае было решено несколько сократить их численность, поскольку считалось, что операция направлена против гражданских, нейтральных лиц, ничего не понимающих в агентурной работе.

Руководитель бюро Моссада в Вене выделил три конспиративных квартиры и трех боделей, которые должны были содержать их в чистоте и снабжать агентов провизией.

Обычно бодель – это молодой израильтянин, чаще всего студент, взятый в качестве мальчика на побегушках после тщательной проверки его происхождения и биографии. В обязанности боделя входит выполнение мелких поручений, работа по дому; кроме того, он не должен задавать лишних вопросов. За это ему разрешают бесплатно жить на конспиративной квартире Моссада, что немаловажно для вечно нуждающегося студента в столице чужого государства. Когда квартиру на время занимают «боевики», бодель обычно выезжает, но иногда его оставляют, чтобы он занимался уборкой, бегал по магазинам и в прачечную.

Конечно, Вена – не самая главная из европейских столиц, но в шпионаже она всегда играла очень большую роль. Чтобы понять причины такой необычной ситуации, надо вернуться в 1945 год, когда вторая столица третьего рейха была оккупирована победившими союзниками и разделена на четыре сектора – французский, британский, американский и советский.

В отличие от Берлина, Вена вскоре вновь приобрела свободу, и даже русские вывели из Австрии свои войска, но за свободу пришлось заплатить обещанием сохранять полный нейтралитет. С 1948 года, когда блокада Берлина послужила стимулом для развертывания холодной войны, Вена стала настоящем раем для шпионов. Удобный нейтралитет, практически полное отсутствие собственной службы контрразведки, близость границ Венгрии и Чехословакии, открытая западная граница, стремление Австрии поддерживать добрососедские отношения с восточноевропейскими странами – все это делало Вену идеальным местом для активной работы разведслужб как Запала, так и Востока.

Моссад понял преимущества Вены вскоре после своего создания в 1951 году и развернул настолько многогранную деятельность, что шеф венского бюро Моссада стал более влиятельным лицом, чем сам посол.

Такая активность Моссада оказалась более чем оправданной, когда выяснилось, что изящная и привлекательная столица бывшей Австро-Венгерской империи стала центром сверхсекретных финансовых операций, излюбленными воротами в Европу для палестинских и других террористов, а также вместила три независимых учреждения ООН.

Службы контрразведки и внутренней безопасности Австрии, верной принципам нейтралитета, было настолько легко обмануть, что в Моссаде офицеров этих служб, руководствовавшихся самыми лучшими побуждениями, называли не слишком благозвучным словом «фертсалах», что означает «старпер».

Назначенный Коби Дрором руководитель операции был надежным кацой, имевшим богатый опыт работы в Европе, в том числе в Берлине, Париже и Брюсселе.

В свое время Гидеон Барзилаи служил также в одном из отрядов, которым было поручено приведение в исполнение приговоров, вынесенных заочно арабским террористам, повинным в массовом убийстве израильских спортсменов на летних олимпийских играх 1972 года в Мюнхене. К счастью для себя и своей карьеры, он не был причастен к одной из самых больших неудач в истории Моссада, когда в норвежском городе Лиллихаммере кидоны расстреляли безвинного марокканского официанта, приняв его за Али Хассана Саламеха, организатора бойни в Мюнхене.

Теперь Гидеон («Гиди») Барзилаи стал Эвальдом Штрауссом, представителем франкфуртской компании, которая выпускает санитарно-техническое оборудование. Его документы не могли вызвать ни малейших подозрений, а его портфель был набит рекламными проспектами, книгами заказов и пачкой корреспонденции на бланках компании.

Даже звонок в офис компании лишь подтвердил бы легенду Барзилаи, поскольку телефон, номер которого указывался на бланках компании, был установлен во франкфуртском учреждении, укомплектованном людьми Моссада.

Все бумаги Гиди, как и других членов его группы, были изготовлены в другом отделе Моссада, одном из тех, которые составляют обширнейшую службу поддержки и обеспечения оперативных групп. В том же полуподвальном этаже тель-авивской штаб-квартиры Моссада, где работали специалисты по изготовлению фальшивых документов и банкнот, в других комнатах хранились детальнейшие сведения о поразительном множестве компаний, как реально существующих, так и фиктивных. Здесь было такое изобилие документов, актов ревизии, свидетельств о регистрации и бланков, что любой каца, отправляющийся на зарубежную операцию, мог быть снабжен полным набором бумаг, в подлинности которых невозможно усомниться.

Устроившись на конспиративной квартире, Барзилаи очень долго совещался с шефом местного бюро Моссада. Он решил начать выполнение своей миссии со сравнительно простой задачи: собрать максимум сведений о старом частном банке «Винклер», находившемся рядом с Францисканерплатц и ревностно охранявшем тайны своих клиентов.

В тот же уик-энд с военной базы на окраине Эр-Рияда поднялись два американских вертолета «чинук». Они направились на север, к шоссе Таплайн, что протянулось вдоль саудовско-иракской границы от Хафджи до самой Иордании.

В грузовых отсеках вертолетов стояло по «лендроверу»; с машин было снято все, что можно снять, зато в них поместили дополнительные канистры с горючим. Каждую машину сопровождали четыре человека из войск специального назначения; они с трудом втиснулись в узкое пространство за спинами членов экипажа.

Расстояние до конечного пункта назначения вертолетов намного превышало их обычную дальность полета, но на шоссе Таплайн их ждали два больших бензозаправщика, пригнанных из Даммана, с берега Персидского залива.

Изнемогающие от жажды «чинуки» приземлились прямо на шоссе, и за работу взялись экипажи бензозаправщиков. Скоро топливные баки вертолетов были снова полны до отказа. Вертолеты поднялись в воздух и полетели над дорогой в сторону Иордании, стараясь держаться ближе к земле, чтобы их не засекли иракские радары, находившиеся по другую сторону границы.

Миновав саудовский город Баданах, «чинуки» приземлились недалеко от того места, где сходятся границы Саудовской Аравии, Ирака и Иордании. Здесь их ждали два других бензозаправщика. На этот раз из вертолетов были выгружены «лендроверы» и пассажиры.

Если американские летчики и знали, куда собрались молчаливые англичане, то они не подали виду, а если не знали, то и не задавали лишних вопросов. Офицеры, отвечавшие за погрузочно-разгрузочные работы, спустили по трапам окрашенные в цвета пустыни машины на дорогу, обменялись с англичанами рукопожатиями и сказали: «Удачи, ребята». Потом они заправили вертолеты и отправились в обратный путь. Бензозаправщики последовали за ними.

Восемь бойцов войск специального назначения проводили вертолеты взглядом, сели в «лендроверы» и поехали по шоссе в другом направлении, ближе к Иордании. В пятидесяти милях к северо-западу от Баданаха они остановились.

Командовавший этой группой капитан проверил координаты. В былые времена в западной части Ливийской пустыни это можно было сделать только по положению солнца, луны и звезд. Наука и техника 1990 года позволяли сделать это проще и точнее.

Капитан держал в руке прибор размерами не больше книги карманного формата. Прибор назывался системой глобального ориентирования или САТНАВ или «Магеллан». Несмотря на крохотные размеры, САТНАВ мог определить свое положение в любой точке земного шара с точностью до десяти футов.

Ручной САТНАВ капитана мог работать в двух режимах: Q и Р. В режиме Р погрешность оценки координат не превышала квадрата размером десять на десять ярдов, но для этого над линией горизонта одновременно должны были находиться четыре американских спутника типа НАВСТАР. В режиме Q прибору было достаточно двух НАВСТАРов, но тогда погрешность увеличивалась до квадрата размерами сто на сто ярдов.

В тот день можно было привязаться только к двум спутникам, но и этого было вполне достаточно. В этом диком месте, кроме песка и камней, не было ничего и никого не то что в ста ярдах, а даже в десяти милях от «лендроверов» – до Баданаха на западе и иорданской границы на востоке. Капитан убедился, что они находятся в условленном месте, выключил САТНАВ и заполз под маскировочные сети, натянутые между двумя автомобилями – не столько для маскировки, сколько для того, чтобы укрыться от палящих солнечных лучей. Термометр показывал, что воздух пустыни раскалился до 130° по Фаренгейту – почти до 55° по Цельсию.

Через час с юга показался британский вертолет «газель». На транспортном самолете британских ВВС «геркулес» майор Майк Мартин добрался из Эр-Рияда до саудовского города Эль-Джавф; ближе к границе гражданских аэропортов не было. «Геркулес» доставил «газель» со снятыми лопастями, пилота и наземный обслуживающий экипаж вертолета, а также запас топлива, чтобы «газель» смогла долететь от Эль-Джавфа до шоссе Таплайн и обратно.

На тот случай, если даже этот безлюдный район будет прочесывать иракский радар, вертолет летел, прижимаясь к пескам. Пилот сразу увидел сигнальную ракету; ее выпустил капитан, когда услышал шум двигателей «газели».

Вертолет приземлился на шоссе в пятидесяти ярдах от «лендроверов», и из него вышел Мартин. На плече у него висела сумка, а в левой руке он держал плетеную корзину, содержимое которой заставило пилота задуматься, уж не приказали ли пилотам королевских ВВС выполнять задание какого-нибудь отделения союза фермеров. В корзине Мартина находились две живые курицы.

В остальном же Майк Мартин мало отличался от дожидавшихся его восьми солдат из войск специального назначения; даже одет он был почти так же; высокие ботинки, свободные брюки из прочной хлопчатобумажной материи, рубашка, свитер и маскировочная военная куртка. Вокруг шеи Мартин повязал клетчатую куфию, которой в случае пыльной бури можно прикрыть лицо от песка, а его голову прикрывал вязаный шерстяной подшлемник, на который были подняты большие защитные очки.

Пилот удивлялся, как в такой экипировке удается не задохнуться от жары, но ведь ему никогда не приходилось испытывать на себе холод ночной пустыни.

Солдаты вытащили из багажного отделения «газели» пластиковые канистры, которыми небольшой разведывательный вертолет был заполнен до максимально допустимого взлетного веса, и перелили бензин в топливные баки. Заправив вертолет, пилот попрощался, поднялся в воздух и взял курс на юг, сначала до Эль-Джавфа, а потом и до Эр-Рияла – в цивилизованные места, подальше от этих сумасшедших, что остались в пустыне.

Лишь когда вертолет скрылся за горизонтом, оставшиеся почувствовали себя достаточно непринужденно. Хотя экипажи «лендроверов» были укомплектованы бойцами батальона D, моторизованной пехоты, а Мартин входил в состав батальона А, специализировавшегося в затяжных прыжках с парашютом, он хорошо знал шестерых однополчан из восьми. После обычных приветствий они занялись тем, чем занимаются все британские солдаты, если у них выдалась свободная минута, – приготовили крепкий чай.

Для перехода иракской границы капитан выбрал это дикое и унылое место по двум причинам. Во-первых, чем неприютней местность, тем меньше шансов случайно натолкнуться на иракский патруль, а задача капитана состояла не в том, чтобы уйти от иракцев, воспользовавшись мощными двигателями «лендроверов», а в том, чтобы их не увидела ни одна живая душа.

Во-вторых, капитану было приказано доставить «пассажира» как можно ближе к длинной иракской автомагистрали, которая, начинаясь у Багдада, тянется далеко на запад через обширные пустынные равнины к иорданской границе и пересекает ее у местечка Рувейшид.

Благодаря телевидению этот крохотный иракский аванпост стал известен всему миру в первые же дни после захвата Кувейта, потому что именно здесь толпы несчастных беженцев – филиппинцев, бенгальцев, палестинцев и представителей других народов – хотели перейти границу, чтобы избежать хаоса оккупации.

В этом далеком северо-западном уголке Саудовской Аравии расстояние от границы до багдадской автомагистрали было наименьшим. Капитан знал, что восточнее, прямо на юг от Багдада, до самой границы с Саудовской Аравией тянется равнина; по пустыне, большей частью ровной, как стол, можно было бы быстро домчаться до ближайшего шоссе, которое ведет к Багдаду. Но там опасность быть замеченными или встретить армейский патруль резко возрастала. Здесь же, на запале иракской пустыни, преобладала холмистая местность, изрезанная оврагами и ущельями, по которым в сезон дождей несутся стремительные потоки и которые представляют серьезную преграду даже в засушливое время года. В этой неприютной стороне иракских патрулей практически не было.

Для перехода границы был выбран участок в пятидесяти километрах к северу от того места, где стояли «лендроверы», а от границы до шоссе Багдад-Рувейшид оставалось всего сто километров. Впрочем, по расчетам капитана, чтобы доставить «пассажира» туда, откуда до шоссе можно будет дойти пешком, им потребуются две ночи, а следующий день им придется провести под маскировочной сетью.

«Лендроверы» отправились в путь в четыре часа пополудни, когда еще неистовствовало солнце и стояла такая жара, что солдатам казалось, будто они въехали в распахнутую дверь огромной печи.

В шесть часов начало смеркаться, и температура воздуха стала резко падать. В семь было уже совсем темно и холодно. Пот давно высох, и солдаты радовались теплым свитерам, по поводу когорых недоумевал пилот вертолета.

В первом «лендровере» рядом с водителем сидел штурман, который постоянно проверял координаты автомобилей и корректировал их курс. Еще на базе штурман и капитан не один час просидели над крупномасштабными сверхчеткими фотографиями, снятыми борта U-2 и любезно предоставленными британцам их американскими коллегами с базы Таиф. Эти фотографии давали больше информации, чем любая карта.

Водители не включали фар, а штурман, подсвечивая себе фонариком, следил за курсом и корректировал его всякий раз, когда ущелье или лощина вынуждали отклоняться на несколько миль к западу или востоку.

Каждый час «лендроверы» останавливались, и капитан уточнял их положение с помощью прибора САТНАВ. Штурман заранее на нес на аэрофотоснимки координатную сетку с точностью до секунды, поэтому цифровые данные САТНАВа позволяли совершенно точно указать положение автомобилей на фотографиях.

Отряд продвигался медленно, потому что перед каждым естественным препятствием машины останавливались, вперед выбегал один из солдат и всматривался вдаль, чтобы убедиться, что на другой стороне оврага или ущелья их не подстерегает неприятный сюрприз.

За час до рассвета британцы нашли пересохшее вади[13] с достаточно крутыми склонами, осторожно спустили на дно «лендроверы» и накрыли их камуфляжной сетью. Один из солдат поднялся на ближайший высокий холм, внимательно осмотрел лагерь сверху и распорядился кое-что поправить. Теперь, чтобы их заметить, пилоту разведывательного самолета пришлось бы врезаться в склон глубокого уэда.

Днем британцы ели, пили и спали, всегда оставляя двоих часовых на тот случай, если вблизи покажется пастух или другой одинокий путник. Несколько раз они слышали, как высоко в небе пролетали иракские реактивные самолеты, а однажды на соседнем холме заблеяли козы. Но вскоре козы, с которыми вроде бы не было пастуха, ушли в противоположную от лагеря сторону. После заката британцы продолжили путь.

Незадолго до четырех часов утра вдали показались огни. Это был небольшой иракский городишко Ар-Рутба, стоящий на багдадском шоссе. САТНАВ подтвердил, что отряд вышел точно в назначенное место и теперь находился к югу от городка, в пяти милях от шоссе.

Четверо солдат осмотрели окрестности, и один из них нашел уэд с податливым песчаным дном. Они сняли с «лендроверов» лопаты (обычно ими разгребали песчаные заносы), вырыли яму и опустили в нее кроссовый мотоцикл с широкими шинами и канистры с горючим; при необходимости горючего должно было хватить до границы. Для защиты от песка и влаги – сезон дождей был еще впереди – и мотоцикл и канистры предварительно упаковали в прочные полиэтиленовые мешки.

Наконец, чтобы тайник не размыло водой, сверху сложили пирамиду из камней.

Штурман поднялся на холм, возвышавшийся над узлом, и определил точный азимут от тайника до мачты радиостанции в Ар-Рутбе; горевшие на матче красные предупредительные огни были видны издалека.

Пока солдаты работали, Майк Мартин разделся догола и достал из сумки халат, головной убор и сандалии Махмуда Аль-Хоури, иракского разнорабочего и садовника. В матерчатой дорожной сумке лежал завтрак Махмуда – хлеб, сыр и маслины, в кармане халата – потертый бумажник с удостоверением личности и фотографии его старых родителей, а также помятая жестяная коробочка с небольшой суммой денег и перочинным ножом. Мартин был готов отправиться в путь в любую минуту, а его товарищам не меньше часа нужно было еще потратить на то, чтобы отъехать подальше от тайника и отыскать удобное место, где можно было бы переждать день.

– Ни пуха, ни пера, – сказал капитан.

– Хорошей охоты, босс, – пожелал штурман.

– Во всяком случае у тебя будут свежие яйца на завтрак, – позавидовал третий однополчанин.

Остальные негромко рассмеялись. В частях специального назначения никогда не желают друг другу удачи. Майк Мартин на прощанье помахал рукой и зашагал напрямик к шоссе. Через несколько минут уехали и «лендроверы», и уэд опять опустел.

Шеф венского бюро Моссада имел на примете сайана, который сам занимался банковским делом: он был ведущим администратором в одном из крупнейших австрийских клиринговых банков. Его попросили подготовить возможно более полный доклад о банке «Винклер». Сайану сказали, что некоторые израильские компании установили с этим банком деловые связи и потому хотели бы удостовериться в его надежности, а также ознакомиться с его историей и финансовым состоянием. Ведь в наши дни стало так много мошенников, с сожалением добавил шеф венского бюро.

Сайан принял объяснение шефа бюро Моссада за чистую монету и сделал все, что мог. Он потрудился на славу, особенно если учесть, что прежде всего он узнал, что банк «Винклер» работает в режиме почти маниакальной секретности.

Банк был основан без малого сто лет тому назад отцом его сегодняшнего единственного владельца и президента. Сыну основателя банка, Винклеру-младшему, в 1990 году самому исполнился девяносто один год; между собой венские банкиры называли его «Der Alte», «Старик». Несмотря на преклонный возраст, он отказывался оставить пост президента и был единственным владельцем контрольного пакета акций. Герр Винклер был вдовцом и не имел детей, а значит, и очевидных наследников, поэтому вопрос о том, к кому перейдет контрольный пакет акций банка, мог проясниться лишь тогда, когда будет зачитана последняя воля Винклера.

Всей текущей работой банка руководили три вице-президента. Примерно раз в месяц они совещались со Стариком у него дома; создавалось впечатление, что во время этих совещаний Винклера больше всего беспокоило, чтобы в банке поддерживались установленные им строжайшие правила.

Тремя вице-президентами были Кесслер, Гемютлих и Блай. Разумеется, банк «Винклер» не был клиринговым, он не имел дела с текущими или расчетными счетами и не выпускал чековых книжек. Банк выполнял функции депозитария, вкладывая капитал клиентов в абсолютно надежные, гарантированные фонды и инвестиции, главным образом на европейском рынке.

Проценты от таких инвестиций были сравнительно невелики; банк «Винклер» никогда не входил в «десятку лучших» по прибыльности, да он к этому и не стремился. Клиенты банка не требовали быстрого роста капитала или сумасшедших процентов. Им были нужны надежность и полная анонимность. Банк Винклера не только гарантировал, но и обеспечивал и то и другое.

Старый Винклер добивался выполнения своих гарантий, опираясь на жесткие правила (в том числе на полную тайну личности владельца номерного вклада), а также на неприятие всего того, что он называл «новомодной чепухой».

Именно в силу отвращения Винклера к современным хитроумным штучкам в банке запрещалось использование компьютеров для хранения щекотливой информации или управления счетами, вообще не было факсов и даже количество телефонных аппаратов было сведено к минимуму. Разумеется, в банке принимали по телефону распоряжения клиентов или какую-либо иную информацию, но сами сотрудники банка по своей инициативе никогда не пользовались телефонной связью для деловых целей. Если это только представлялось возможным, здесь предпочитали личные контакты с клиентами в здании банка или старинное средство связи: письма на дорогих фирменных бланках кремового цвета с водяными знаками.

В Вене все письма и отчеты в запечатанных сургучом конвертах разносил курьер банка, и лишь при отправке писем в другие города или за рубеж корреспонденцию приходилось доверять обычной почте.

Что касается счетов, владельцами которых являлись зарубежные клиенты (а сайана просили узнать в первую очередь именно о таких клиентах), никто не имел ни малейшего представления, какие суммы хранятся на этих счетах, но по слухам банк ворочал депозитами в сотни миллионов долларов. Если это было так на самом деле и если учесть, что изредка анонимные клиенты умирали, так никому и не сообщив о счете, то, надо полагать, дела у банка «Винклер», слава Богу, шли совсем неплохо.

Прочитав отчет сайана, Гиди Барзилаи замысловато выругался вслух. Возможно, старина Винклер понятия не имел о новейших методах подслушивания телефонных разговоров и считывания информации с чужих компьютеров, но он нутром чувствовал, где его может подстерегать опасность.

Когда Ирак закупал оборудование и технологии для собственной промышленности отравляющих веществ, каждая покупка из Германии оплачивалась через один из трех швейцарских банков. Моссаду было известно, что ЦРУ давно имело доступ к компьютерам всех трех банков – в свое время американцы искали там отмытые деньги королей наркобизнеса – и что именно полученная таким путем информация позволяла Вашингтону заявлять германскому правительству протест за протестом, обвиняя ФРГ в экспорте запрещенных товаров. Не вина ЦРУ в том, что канцлер Коль высокомерно отвергал все эти протесты; полученные американцами сведения были предельно точны.

Если Гиди Барзилаи собирался проникнуть в банк данных центрального компьютера «Винклера», то он ошибался: никакого компьютера там вообще не было. Оставалась надежда на то, что удастся установить подслушивающие устройства в кабинетах банка, перехватывать корреспонденцию, прослушивать телефонные разговоры, однако, судя по полученным от сайана сведениям, такими приемами проблему решить не удастся.

Многие банковские счета для их защиты снабжаются специальным кодовым словом, позволяющим производить операции, снимать и переводить деньги. Но обычно владелец счета упоминает кодовое слово в телефонном разговоре, в факсе или, на худой конец, в письме. Похоже, что стиль работы банка «Винклер» предусматривал куда более сложную систему удостоверения личности зарубежного клиента, особенно если тот, как Иерихон, владел солидным номерным счетом. Для этого клиент должен или явиться лично и представить документы, бесспорно доказывающие, что он – владелец этого счета, или прислать поручение, составленное по особой форме и написанное в особом стиле с разными кодовыми словами и символами в заранее оговоренных местах письма.

Очевидно, при зачислении денег на счет банк «Винклер» был менее придирчив и принимал платежи от кого угодно и когда угодно. Это в Моссаде хорошо знали уже хотя бы потому, что израильтяне платили Иерихону его тридцать сребренников, переводя деньги из разных банков и не обладая никакой информацией, кроме номера счета получателя. Не приходилось сомневаться, что убедить «Винклер» перевести деньги из банка будет намного труднее.

Каким-то непостижимым образом старина Винклер, который большую часть своей жизни провел в домашнем халате, слушая церковную музыку, догадался, что методы нелегального перехвата информации будут разрабатываться быстрее, чем способы ее законной передачи. Черт возьми, и будь проклят этот старик!

Сайан смог выяснить еще лишь одну деталь: каждым крупным счетом, таким, как у Иерихона, занимается лично один из трех вице-президентов банка и больше никто. Старик тщательно подбирал служащих: все три вице-президента пользовались репутацией упрямых, неразговорчивых людей, совершенно лишенных чувства юмора. К тому же Винклер неплохо оплачивал их работу. Словом, вице-президенты были недоступны. Израильтяне, добавлял сайан, могут не беспокоиться: банк «Винклер» абсолютно надежен. В этом он ошибался. Шла лишь первая неделя ноября, а Гиди Барзилаи уже был сыт по горло этим банком.

Через час после рассвета на дороге появился автобус. В трех милях от Ар-Рутбы его ждал, сидя на большом камне, единственный пассажир. Завидев автобус, он встал и поднял руку. Водитель остановил машину, пассажир отдал ему две засаленные банкноты по динару каждая, устроился на заднем сиденье, на колени поставил корзину с курами и быстро заснул.

В центре города расположился полицейский патруль. Подпрыгнув на старых рессорах, автобус остановился. Одни пассажиры вышли, направляясь на работу или на базар, другие садились в автобус. Полицейские тщательно проверяли документы входящих, но лишь мельком взглянули сквозь грязные стекла на нескольких пассажиров, оставшихся в автобусе, и совсем не обратили внимания на крестьянина с его курами. Они высматривали подозрительных личностей, потенциальных террористов.

Еще через час автобус повернул и покатил на восток. Он покачивался из стороны в сторону, подпрыгивал на выбоинах неровной дороги и изредка сворачивал на еще более ухабистую обочину, пропуская очередную колонну армейских грузовиков, в кузовах которых мрачные, небритые солдаты угрюмо глядели на тучи пыли, вздымавшейся из-под колес их машин.

Прикинувшись спящим, Майкл Мартин прислушивался к болтовне пассажиров, стараясь уловить непривычное слово или намек на акцент, который он мог забыть. В этом районе Ирака арабский язык заметно отличался от того, на каком говорили в Кувейте. Если ты хочешь, чтобы в Багдаде тебя принимали за безобидного необразованного феллаха, то провинциальный акцент и обороты речи простолюдина могли оказаться полезными. Ничто не обезоруживает городского полицейского так быстро, как простая деревенская речь.

Куры переносили поездку куда хуже, чем их хозяин, хотя он насыпал в корзину зерна, достав его прямо из кармана, и поделился водой из фляжки, которая теперь вместе со всей его нехитрой поклажей тряслась в багажнике автобуса, прикрытом от песка и пыли лишь сеткой. При каждом толчке автобуса куры кудахтали или гадили на соломенную подстилку.

Лишь очень внимательный взгляд обнаружил бы, что снаружи корзина была на четыре дюйма выше, чем внутри. Необычно толстое дно скрывала соломенная подстилка: она казалась очень глубокой, а на самом деле была лишь в дюйм толщиной. Внутри полости, устроенной в квадратном дне корзины и имевшей размеры двадцать на двадцать дюймов, находились предметы, которые наверняка удивили бы и заинтересовали полицейских в Ар-Рутбе.

Одним из этих предметов была разборная спутниковая параболическая антенна, которая в сложенном виде представляла собой толстый стержень, походивший на складной зонтик. Здесь же находилась радиостанция, но более мощная, чем та, которой Мартин пользовался в Кувейте. В Ираке не удастся выходить на связь, свободно разъезжая по пустыне. О сколь-нибудь продолжительных сеансах связи не могло быть и речи, поэтому, кроме антенны, радиостанции и перезаряжаемых серебряно-кадмиевых аккумуляторов, в корзине был спрятан еще и магнитофон, но не обычный, а особый.

Когда человек изобретает принципиально новый прибор, его первые образцы обычно бывают громоздкими, неуклюжими и неудобными в работе. По мере совершенствования прибора он видоизменяется в двух направлениях: его «начинка» делается все сложней и сложней, а работать с ним становится все проще и проще.

Если судить по современным меркам, то радиостанции, заброшенные во время второй мировой войны во Францию для нужд сотрудников британских спецслужб, были настоящими монстрами. Каждая такая радиостанция с трудом умещалась в большом чемодане, требовала наружной антенны длиной по меньшей мере в несколько ярдов, которую нужно было протянуть вверх по водосточной трубе, имела неуклюжие переключатели размером с электрическую лампочку и могла передавать сообщения только сигналами азбуки Морзе. Выходя в эфир, радист передавал сообщение часами, так что немцы имели вполне достаточно времени, чтобы с помощью триангуляции определить положение радиста и схватить его.

Магнитофон Мартина был прост в обращении, но умел делать кое-что полезное. Чтобы передать десятиминутное сообщение, его нужно было сначала медленно и отчетливо продиктовать в микрофон. Кремниевый чип тут же шифровал сообщение так, что, даже если иракцы перехватят его, скорее всего не поймут ни слова. Шифрованное сообщение записывалось на пленку. Потом ее нужно было перемотать и нажать на кнопку вторичной записи; повторная запись производилась в двести раз быстрее, и все сообщение укладывалось в трехсекундный пакетный сигнал, передачу которого уловить практически невозможно.

Если радиостанцию, спутниковую антенну, аккумуляторы и магнитофон соединить в одну систему, то она передаст именно такой мгновенный пакетный сигнал. В Эр-Рияде сообщение примут, дешифруют, замедлив предварительно скорость движения пленки, и, наконец, воспроизведут в первоначальном виде.

Мартин вышел на остановке Рамадн и пересел на другой автобус, маршрут которого проходил мимо озера Хабоаниях и старого лагеря королевских ВВС, теперь переоборудованного в современную базу иракских истребителей. На окраине Багдада автобус остановили для проверки документов.