Кулак Аллаха

Шутники говорили, что американские летчики не любят низко летать и ниже пятисот футов торопятся выпустить шасси, тогда как британским летчикам такие полеты по вкусу, и вообще они боятся высоты. На самом деле и те и другие могли летать и на больших и на малых высотах, однако пилоты не сверхзвуковых, но поразительно маневренных «букканиров» хвастались, что умеют спускаться ниже других и только таким образом им удается уцелеть.

Причиной появления «букканиров» в районе Персидского залива были потери, понесенные подразделениями «торнадо» во время их первых боевых вылетов на сверхнизких высотах.

Без поддержки «букканиров» пилотам «торнадо» приходилось следовать за только что сброшенной ими бомбой чуть ли не в самый центр установок ракетной или зенитной противовоздушной обороны противника. Когда же «букканиры» и «торнадо» стали работать в паре, то их функции были разделены: первые несли источник лазерного излучения «пейвспайк», а бомбы вторых были снабжены системой лазерного наведения «пейвуэй».

Заняв позицию над «торнадо» и немного отставая от него, «букканир» помечал цель и давал возможность истребителю-бомбардировщику убираться ко всем чертям, как только тот сбросил бомбы.

Кроме того, система «пейвспайк» устанавливалась на брюхе «букканира» на специальных шарнирах, и ее положение контролировалось гироскопическим устройством, отчего пилот мог маневрировать, как ему вздумается, а лазерный луч не отрывался от цели до попадания бомбы.

В комнате инструктажа Уилльямсон и два пилота «букканиров» договорились, что они начнут заход на цель в двенадцати милях к востоку от нее, и пошли переодеваться. Как обычно, они были в гражданской одежде; правительство Бахрейна опасалось, что многочисленные мундиры на улицах могут спровоцировать волнения среди местных жителей.

Когда все переоделись в летную форму, Уилльямсон как руководитель операции провел короткий заключительный инструктаж. До взлета оставалось еще два часа. Давно миновали те времена, когда, как во вторую мировую войну, пилотам на подготовку отводилось тридцать секунд.

Оставалось достаточно времени для того, чтобы выпить по чашке кофе и приступить к следующим этапам подготовки. Каждый член экипажа взял личное оружие – небольшой вальтер-ПП, который ненавидели все летчики без исключения. Они не без оснований полагали, что в случае стычки в пустыне этим пистолетом можно разве что запустить в голову иракцу, пытаясь хотя бы таким образом сбить того с ног.

Летчики взяли с собой также по пять золотых соверенов (на сумму около тысячи фунтов стерлингов) и «охранную грамоту». Американцы познакомились с этим заслуживающим особого внимания документом только во время войны в Персидском заливе, однако британцы, которые принимали участие в различных боевых операциях в этом регионе с двадцатых годов, знали его давно.

«Охранная грамота» представляла собой письмо, в котором на арабском языке и на шести бедуинских диалектах говорилось следующее: «Уважаемый мистер бедуин! Предъявитель настоящего письма является гражданином Великобритании. Если вы воздержитесь от его кастрации и сдадите ближайшему британскому патрулю, не нанося ущерба его здоровью, то вам будет выплачено вознаграждение в размере 5000 фунтов стерлингов золотом». Иногда грамота помогала.

К плечам летных курток были пришиты зеркальные пластинки, которые должны были помочь поисковым группам союзников отыскать летчика в пустыне, если тому придется катапультироваться. На левом нагрудном кармане вместо обычных крылышек красовалась лишь приклеенная липкой лентой нашивка в виде британского флага.

После кофе летчики подвергались «стерилизации»; впрочем, эта операция была не такой уж страшной, как могло показаться. У них изымалось все, что могло бы намекнуть дознавателю на личность пленника: кольца, сигареты, зажигалки, письма, семейные фотографии. Осмотр проводился офицером разведотдела эскадрильи, потрясающей Памелой. По единодушному мнению летчиков, это была самая приятная операция подготовки к боевому вылету, а некоторые молодые пилоты прятали свои ценности в самых невероятных местах – лишь для того, чтобы посмотреть, сумеет ли Памела их найти. К счастью, прежде она работала медсестрой и принимала эти шалости хотя и без восторга, но с долей юмора.

Час до вылета. Одни летчики решили подкрепиться, у других кусок не шел в горло, третьи немного прикорнули, четвертые пили кофе и надеялись, что их не потянет помочиться в воздухе.

Автобус доставил всех восьмерых к самолетам, возле которых уже суетился обслуживающий персонал. Выполняя обязательный ритуал, каждый пилот обошел вокруг своей машины. Наконец экипажи заняли места в машинах.

Прежде всего нужно было устроиться на своем месте в кабине, пристегнуть все ремни и включить систему радиосвязи «хэв-квик», чтобы можно было переговариваться друг с другом. Потом подошла очередь вспомогательных источников питания, заставивших заплясать стрелки всех приборов.

Ожила и инерциальная навигационная платформа, расположенная ближе к хвосту самолета. Это позволило Силу Блэру ввести данные о маршруте полета. Уилльямсон включил правый двигатель, и мощный «роллс-ройс» RB-199 мягко загудел. Потом пилот включил и левый двигатель.

Закрыв фонарь кабины, летчики подвели самолеты к пункту ожидания номер один. Потом последовало разрешение с вышки, и они вырулили к точке начала разгона. Уилльямсон бросил взгляд направо. Чуть сзади него стоял готовый «торнадо» Питера Джонса, за ним – два «букканира». Он поднял руку. Ответом были поднятые руки трех пилотов в белых перчатках.

Включены ножные тормоза, мощность двигателей доведена до максимально возможной на земле. Оба «торнадо» слегка задрожали. Передвинуты рычаги управления, и двигатели переведены в форсажный режим. Теперь самолеты едва не срывались с тормозов. Командир еще раз поднял руку и еще раз получил подтверждение готовности. Торможение снято, машины рванулись вперед, асфальтовая полоса все быстрей и быстрей убегает назад, и вот все четыре самолета в воздухе. Не нарушая строя, они развернулись над темным морем и, оставив за собой огни Манамы, взяли курс на воздушный заправщик – «виктор» из 55-й эскадрильи, поджидавший их где-то возле границы Саудовской Аравии с Ираком.

Уилльямсон перешел с форсажного режима на обычный и на скорости триста узлов поднялся до двадцати тысяч футов. «Роллс-ройсы» – прожорливые бестии; даже в обычном режиме они пожирают по сто сорок килограммов топлива в минуту, а при форсаже их аппетит возрастает до устрашающей величины – шестисот килограммов в минуту. Именно по этой причине форсажный режим используется пилотами только при взлете, в бою и при попытке уйти от преследования.

С помощью радиолокаторов пилоты и в темноте легко нашли «Виктора», пристроились к нему в хвост и подвели свои штуцеры к тянувшимся за заправщиком штангам. «Торнадо» уже израсходовали треть своих запасов горючего. «Напившись» до отказа, они отошли в сторону и уступили место «букканирам». Потом все четыре самолета развернулись и резко пошли на снижение.

Уилльямсон спустился до двухсот футов и повысил скорость до 480 узлов. На такой высоте четыре самолета проскользнули на территорию Ирака. Теперь принялись за работу штурманы, устанавливая первый из трех курсов, которые в конце концов приведут их к точке захода на цель с востока от нее. С большой высоты уже было видно восходящее солнце, но ближе к пескам пустыни еще царила ночная темнота.

Уилльямсон вел свой самолет с помощью системы теплового изображения и лазерного целеуказателя (ТИЛЦ), которая изготавливалась на бывшей кондитерской фабрике в тихом уголке Эдинбурга. Система ТИЛЦ – это сочетание небольшой телевизионной камеры сверхвысокого разрешения с инфракрасным тепловым сенсором. Проносясь на небольшой высоте над ночной пустыней, пилоты видели перед собой все: скалы, холмы, обрывы, обнажения горных пород, как если бы пустыня светилась в темноте.

Когда до восхода солнца оставались считанные минуты, самолеты развернулись в последний раз и взяли курс на цель. Сид Блэр увидел мачту радиостанции и подсказал своему пилоту, чтобы тот изменил курс на один градус.

Уилльямсон переключил управление захватами бомбосбрасывателя на режим синхронизации и мельком взглянул на экран, где рядом с изображением цели велся отсчет милям и секундам, оставшимся до сброса бомб. Ровная, как стол, поверхность пустыни позволила ему, не снижая скорости, спуститься до ста футов. Напарник Уилльямсона повторял все его маневры. «Торнадо» выходили на цель точно в назначенное время. Уилльямсон, не переходя на форсажный режим, довел скорость до пятисот сорока узлов.

Солнце уже осветило вершины далеких холмов, его первые лучи заскользили по песку пустыни, а до цели оставалось шесть миль. Уилльямсон видел блеск металла, горы искореженных автомобилей, а в центре свалки – большое серое сооружение, двойные ворота которого были обращены к пилоту.

«Букканиры» летели в миле от «торнадо» и на сто футов выше их. Уилльямсон слышал, как, выходя на цель, переговариваются пилоты «бакканиров». Шесть миль, пять, в районе цели какое-то движение, четыре мили.

– Цель зафиксирована, – сообщил штурман первого «букканира». Лазерный луч был направлен точно на массивные ворота сооружения. В трех милях от цели Уилльямсон начал подъем. Задравшийся нос «торнадо» заслонил цель, но теперь это уже не имело никакого значения, все остальное техника сделает сама. На трехсотфутовой высоте приборы сказали, что пора сбрасывать бомбы. Уилльямсон щелкнул тумблером, и все три тысячефунтовых цилиндра оторвались от брюха «торнало».

Истребитель-бомбардировщик продолжал подъем, поэтому какое-то время по инерции поднимались и бомбы, но вскоре земное тяготение взяло свое, и они по изящной параболе заскользили к иракскому сооружению.

«Торнадо», став на полторы тонны легче, быстро добрался до высоты в тысячу футов, потом накренился на 135 градусов. Уилльямсон потянул штурвал на себя. «Торнадо» снова нырнул вниз, повернул, стремясь прижаться к земле и одновременно выйти на обратный курс. Над ним промелькнул первый «букканир», потом тоже повернул и потянулся домой.

В брюхо «букканира» была вмонтирована телевизионная камера, и штурман видел на экране, что бомбы попали точно в массивные ворота «сарая». Вся площадка перед сооружением исчезла в пламени и дыме, а над тем местом, где только что оно стояло, поднялся столб пыли. Через тридцать секунд пыль стала оседать, и над целью оказался «торнадо» Питера Джонса.

Но штурман «букканира» видел не только это. Движение, которое он заметил еще раньше, теперь приобрело вполне определенный характер. Стали видны очертания зенитных орудий.

– У них зенитная батарея! – завопил он.

Начал подъем второй «торнадо». Пилот следовавшего за ним «букканира» видел все. Первые три бомбы разнесли сарай, обнажив покореженные взрывами внутренние конструкции. Но из куч ржавых обломков автомобилей навстречу самолетам уже неслись снаряды зенитных орудий.

– Бомбы сброшены! – крикнул Джонс и бросил свой «торнадо» в максимально крутой вираж.

Второй «букканир» тоже уходил от цели, но его система «пейвспайк» надежно удерживала лазерный луч на уже разбомбленном Уилльямсоном сарае.

– Попадание! – истошно выкрикнул штурман «букканира».

В кучах ржавого металлолома что-то сверкнуло, и вслед за «торнадо» устремились две ракеты типа «земля-воздух», запущенные с плеча.

Уилльямсон выровнял самолет. Теперь он снова летел в ста футах над пустыней, но уже в противоположном направлении, на только что взошедшее солнце. Он слышал крик Питера Джонса:

– Нас подбили!

Сид Блэр, штурман Уилльямсона, молчал. Вне себя от злости, от сознания собственной беспомощности Уилльямсон снова развернул «торнадо» в надежде на то, что ему удастся заставить замолчать иракских зенитчиков хотя бы своей пушкой. Но опоздал.

Уилльямсон слышал, как пилот одного из «букканиров» крикнул:

– У них там и ракеты!

Потом он увидел, как у карабкавшегося вверх «торнадо» Джонса вспыхнул двигатель, за ним потянулся шлейф дыма, и совершенно отчетливо услышал последние слова двадцатипятилетнего пилота:

– Теряю высоту.., катапультируюсь.

Теперь никто из них ничем не мог помочь сбитым товарищам. Раньше «торнадо» обычно сопровождали «букканиры» и на обратном пути, но потом все согласились, что «букканиры» вполне могут добираться домой и без посторонней помощи. Пилоты двух «букканиров» сделали то, что они умели делать лучше других: прижались к песку пустыни и взяли курс на утреннее солнце.

Ослепленный гневом Лофти Уилльямсон был убежден, что его обманули. Но он был неправ: никто не знал, что в Эль-Кубаи были замаскированные зенитные орудия и ракеты.

Паривший высоко над Эль-Кубаи TR-1 фотографировал результаты бомбардировки, а изображения по радио тут же передавались в Эр-Рияд. На борту дежурившего Е-З слышали все переговоры летчиков; разведчики сообщили в Эр-Рияд, что союзники потеряли экипаж «торнадо».

Лофти Уилльямсон прилетел на базу один. Во время послеполетного опроса он сказал все, что думает о тех, кто сидит в Эр-Рияде и выбирает объекты для бомбардировок.

В штаб-квартире объединенного командования ВВС союзников Стив Лэнг и Чип Барбер, узнав, что «Кулак Аллаха» похоронен там же, где и был порожден, удовлетворенно хмыкнули. Их радость омрачило известие о потере двух молодых летчиков.

«Букканиры», пробираясь к границе над плоской пустыней южного Ирака, встретили стадо пасущихся верблюдов. Пилоты обсудили, что им выгоднее предпринять: то ли обойти стадо стороной, то ли пролететь под брюхом у животных.

Глава 19

В Мансуре, в здании Мухабарата, бригадир Хассан Рахмани, запершись в своем кабинете, пытался проанализировать события последних двадцати четырех часов. Рахмани был близок к отчаянию.

Его нисколько не тревожил тот факт, что бомбы и ракеты союзников систематически уничтожают основные иракские военные и военно-промышленные объекты. Еще много недель назад Рахмани предвидел такое развитие событий; оно должно было приблизить вторжение американской армии в Ирак и падение багдадского диктатора.

В тот февральский день 1991 года бригадир Хассан Рахмани, давно ждавший армии союзников и рассчитывавший на них, не догадывался, что его мечтам не суждено сбыться. Рахмани был весьма умен, но не обладал даром прорицателя.

В тот день ему не давала покоя одна проблема: как выжить ему самому, что нужно сделать для того, чтобы своими глазами увидеть момент свержения Саддама Хуссейна.

Вчерашняя бомбардировка ядерного центра в Эль-Кубаи до основания потрясла всю правящую багдадскую элиту. Центр был замаскирован чрезвычайно тщательно, никому и в голову не приходило, что союзники могут его обнаружить.

Уже через несколько минут после бомбардировки уцелевшие зенитчики связались с Багдадом и сообщили о налете британских истребителей-бомбардировщиков. Узнав о трагедии, доктор Джаафар Джаафар тотчас сел в машину и сам помчался на место; он хотел как можно быстрее узнать о судьбе его сотрудников, работавших в подземельях центра. Вне себя от гнева он уже к полудню посетил министра промышленности и военной техники Хуссейна Камиля, который возглавлял всю иракскую программу ядерного вооружения.

Говорили, что тщедушный Джаафар Джаафар кричал на племянника Саддама. Из пятидесяти миллиардов долларов, израсходованных Ираком на вооружение, ядерная программа поглотила восемь, и вот теперь, когда триумф был так близок, все пошло прахом. Неужели государство не могло обеспечить защиту его сотрудников?

Ведущий иракский физик был ростом чуть выше пяти футов и не отличался могучим телосложением, но обладал колоссальным влиянием. По слухам, он еще долго возмущался беспомощностью военных и своего министра.

Перепуганный Хуссейн Камиль доложил дяде. Тот тоже пришел в ярость, а когда случалось такое, ни один багдадец не мог поручиться, что ему удастся дожить до утра.

Работавшие на подземном предприятии ученые и инженеры не только не пострадали, но и благополучно выбрались на поверхность. Они ушли по узкому тоннелю, кончавшемуся в пустыне, в полумиле от свалки. Тоннель выходил в шахту, где в круглую стену были вделаны скобы. Этим путем могли уйти люди, но о том, чтобы протащить через шахту и тоннель громоздкое оборудование, не могло быть и речи.

Главный лифт и грузовой подъемник были превращены в металолом и засыпаны песком до двадцатифутовой глубины.

Восстановительные работы в любом случае были бы сложной инженерной задачей и заняли бы не одну неделю, а Хассан Рахмани знал, что таким временем Ирак не располагает.

Если бы дело этим и кончилось, то Рахмани испытал бы только чувство облегчения. Он места себе не находил с того самого дня, когда – еще до начала воздушной войны – Саддам на совещании во дворце объявил о том, что у него есть «своя» бомба.

Теперь же Рахмани больше всего боялся гнева диктатора-параноика. Накануне, вскоре после полудня, его вызвал вице-президент Из-зат Ибрагим. Глава иракской контрразведки никогда не видел ближайшего советника Саддама в таком состоянии.

Ибрагим сказал Рахмани, что раис в ярости. Когда случалось нечто подобное, обычно проливалась кровь. Только кровь могла успокоить бешеного тикритца. Вице-президент разъяснил, что от него, Рахмани, ждут конкретных результатов, и ждут тотчас же.

– Какие результаты вы имеете в виду? – уточнил Рахмани.

– Выясните, – завопил Ибрагим, – как они узнали!

У Рахмани были друзья, занимавшие довольно высокое положение в армии. По просьбе шефа контрразведки те опросили зенитчиков; зенитчики в один голос утверждали, что в налете участвовали только два британских бомбардировщика. Выше летели еще два самолета, но, по общему мнению, это были истребители прикрытия. Во всяком случае они не сбросили ни одной бомбы.

Потом Рахмани поговорил с офицерами генерального штаба иракских ВВС. Они – а многие из них проходили подготовку на Западе – единодушно заявили, что никто и никогда не послал бы на бомбардировку важного военного объекта всего два самолета. Ни при каких обстоятельствах.

Итак, рассуждал Рахмани, очевидно, британцы считали, что куча ржавых изуродованных машин не была обыкновенной автомобильной свалкой. Но что же они надеялись уничтожить своим налетом? Вероятно, ответ на этот вопрос знали два британских летчика со сбитого самолета. Рахмани предпочел бы сам допросить пленных. Он был убежден, что с помощью галлюциногенных препаратов заставил бы их рассказать всю правду уже через несколько часов.

Армейские друзья подтвердили, что через три часа после налета британской авиации военный патруль обнаружил в пустыне пилота и штурмана; один из них хромал – у него была повреждена лодыжка. К несчастью, на этот раз неожиданно быстро появился отряд Амн-аль-Амма. Секретная полиция забрала британских летчиков. С Амн-аль-Аммом никто не пытался спорить. Итак, два британца оказались в руках Омара Хатиба. Да поможет им Аллах!

Рахмани понимал, что он должен что-то предпринять, даже если не удастся выжать информацию из пленных летчиков. Вопрос – что именно предпринять? Нужно было дать раису то, чего он хотел. А что хотел Саддам? Конечно же, раскрытия заговора. Значит, заговор будет раскрыт. А ключом к этому станет передатчик.

Хассан Рахмани потянулся к телефону и вызвал майора Мохсена Зайида, руководителя отдела радиоперехвата. Настало время поговорить с ним еще раз.

В двадцати милях к востоку от Багдада лежит небольшой городок Абу-Граиб. Он ничем не примечателен и тем не менее известен каждому иракцу, хотя обычно об Абу-Граибе предпочитают вслух не говорить. Дело в том, что там расположена большая тюрьма, предназначенная практически исключительно для допросов и содержания политических заключенных. Персонал тюрьмы укомплектован только людьми из секретной полиции – Амн-аль-Амма.

В тот момент, когда Хассан Рахмани вызвал своего главного специалиста по радиоперехвату, к деревянным воротам тюрьмы подъехал длинный черный «мерседес». Два охранника, узнав пассажира «мерседеса», поторопились распахнуть ворота. Они спешили не зря: того, кто осмелится хотя бы на минуту задержать этого пассажира, могла ждать жестокая кара.

Автомобиль проследовал на территорию тюрьмы. Сидевший на заднем сиденье человек ни жестом, ни словом не прореагировал на усилия охранников. Они того не стоили.

«Мерседес» остановился возле входа в главный административный корпус тюрьмы, и еще один охранник помчался открывать заднюю дверцу.

Из «мерседеса» вышел бригадир Омар Хатиб и зашагал по ступенькам лестницы. Он был в отлично сшитой форме из мягкой баратеи. Перед ним услужливо распахивались все двери. Младший офицер, адъютант бригадира, нес его кейс.

На лифте Хатиб поднялся на последний, шестой, этаж. Здесь находился его кабинет. Оставшись один, бригадир приказал подать кофе по-турецки и взялся за бумаги – рапорты, в которых детально сообщалось обо всей информации, какую удалось выбить за последний день из томившихся в подвалах узников.

Внешне Омар Хатиб казался совершенно спокойным, но в глубине души был встревожен не меньше своего коллеги Рахмани, который находился на другом конце Багдада и которого Хатиб ненавидел не меньше, чем тот – его.

Впрочем, в отличие от Рахмани, английское образование, знание языков и широта взглядов которого сами по себе уже были достаточным основанием для подозрений. Омар Хатиб с не меньшим основанием рассчитывал на преимущества своего тикритского происхождения. Пока он выполнял порученную ему раисом работу – а ненасытного параноика успокаивали только бесчисленные признания в заговорах и предательстве, – и выполнял успешно, он был в безопасности.

Но последние двадцать четыре часа и Хатиб дрожал от страха. Накануне ему, как и Хассану Рахмани, позвонили; только это был не Ибрахим, а племянник раиса Хуссейн Камиль. Камиль тоже сказал, что бомбардировка Эль-Кубаи привела раиса в неописуемую ярость. Саддам требовал результатов расследования.

В руках Хатиба были два британских летчика. С одной стороны, в этом можно было видеть определенное преимущество, с другой – западню. Безусловно, раис захочет знать, что говорили британским летчикам на инструктаже, что известно союзникам об Эль-Кубаи и каким путем они получили эту информацию. И все это нужно было узнать немедленно.

Сведения должен был представить раису Хатиб. Его люди работали с летчиками уже пятнадцать часов, с семи вечера предыдущего дня, как только пленников привезли в Абу-Граиб. Пока что эти глупцы молчали.

Из-за окна донесся глухой звук удара, потом хриплый вой. Хатиб удивленно нахмурил брови, потом, вспомнив, успокоился.

Во внутреннем дворе, куда смотрели окна кабинета бригадира, на поперечной балке за запястья был подвешен иракец. Вытянутые пальцы его ног не доставали дюйма четыре до пыльного плаца. Рядом стоял большой кувшин с рассолом, когда-то чистым и прозрачным, а теперь темно-красным.

Каждому проходившему мимо охраннику или солдату было приказано брать из кувшина один из двух ротанговых хлыстов и ударить висящего иракца по чему угодно, но не выше шеи и не ниже колен. Устроившийся по соседству под тентом капрал вел счет ударам.

Этот болван чем-то торговал на базаре. Люди слышали, как он назвал президента сыном шлюхи. Теперь он узнает – лучше поздно, чем никогда, – цену того уважения, которое каждый гражданин страны всегда должен оказывать раису.

Самое интересное было в том, что он еще висел на перекладине. Просто поразительно, насколько выносливы некоторые из этих простолюдинов! Торговец уже выдержал пятьсот ударов – впечатляющая цифра! До тысячи он, конечно, не дотянет, никто не выдерживал тысячи ударов, но все же это было интересно. Не менее любопытно и то, что торговца выдал его десятилетний сын. Омар Хатиб отпил кофе, приготовил ручку с золотым пером и склонился над бумагами. Полчаса спустя в дверь осторожно постучали.

– Войдите, – сказал Хатиб и выжидающе посмотрел на дверь.

Лишь один человек мог стучать в эту дверь; о других всегда докладывал из приемной младший офицер. Хатиб ждал только хороших вестей.

Едва ли даже собственная мать назвала бы вошедшего крепко сбитого мужчину красивым. Все его лицо было изъедено глубокими оспинами, а там, где были удалены язвы, блестели два полукруглых шрама. Он прикрыл за собой дверь и остановился в ожидании приглашения.

Вошедший был всего лишь сержантом, а на его запятнанном рабочем комбинезоне не было вообще никаких знаков различия. Тем не менее сержант относился к числу тех немногих, к кому бригадир испытывал что-то вроде дружеских чувств. Из всего персонала тюрьмы лишь сержанту Али разрешалось сидеть в присутствии Омара Хатиба – разумеется, после приглашения.

Хатиб жестом показал на кресло и предложил сержанту сигарету. Тот прикурил и с удовольствием затянулся; после тяжелой, утомительной работы сигарета позволяла приятно расслабиться. Омар Хатиб искренне восхишался сержантом Али и только по этой причине терпел иногда слишком фамильярное поведение человека столь низкого ранга.

В подчиненных Хатиб ценил прежде всего результативность в работе, а любимый сержант никогда его не подводил. Али был настоящим профессионалом: спокойным, методичным, хорошим мужем и отцом.

– Ну? – подтолкнул сержанта Хатиб.

– Штурман вот-вот расколется, господин. Пилот... – Али пожал плечами, – еще час или чуть больше.

– Позволь тебе напомнить, Али, ты должен сломать обоих, нужно, чтобы они все рассказали. И показания одного должны подтверждать показания другого. На нас рассчитывает сам раис.

– Господин, может, вам лучше спуститься самому? Думаю, через десять минут вы получите ответ. Сначала расколется штурман, а когда пилот об этом узнает, он тоже заговорит.

– Хорошо.

Хатиб встал и вышел из-за стола. Сержант распахнул перед ним дверь. Они спустились на лифте до полуподвального этажа. Ниже лифт не спускался, поэтому Хатиб и Али пошли по коридору к лестнице, которая вела в глубокий подвал. В стенах коридора, за стальными дверями, в крохотных грязных камерах томились семь американских летчиков, четыре британских, один итальянец и кувейтский пилот «скайхока». В подвале тоже были камеры, но из них сейчас были заняты только две. Хатиб прильнул к глазку в одной из дверей.

Камеру ярко освещала единственная мощная лампа без абажура. Стены камеры были покрыты высохшими экскрементами и коричневыми пятнами крови. В центре, на пластиковом канцелярском стуле сидел совершенно обнаженный мужчина. По его груди стекали струйки рвоты, крови и слюны. За спинкой стула руки мужчины были скованы наручниками, а все его лицо закрывала тряпичная маска без прорезей для глаз.

По бокам стояли двое полицейских в таких же комбинезонах, что и сержант Али. Они поигрывали метровыми дубинками, сделанными из залитых битумом пластиковых труб; битум придавал дубинкам вес, не уменьшая гибкости труб. Заметив высокое начальство, полицейские сделали шаг назад и решили передохнуть. Минуту назад их внимание, очевидно, было сконцентрировано на голенях и коленных чашечках пленного, которые уже окрасились в жуткий сине-желтый цвет.

Хатиб молча кивнул и прошел к следующей камере. В глазок он увидел, что на второго пленного колпак не надет. Один его глаз был накрепко заклеен запекшейся кровью из разбитых бровей и щек. Пленный с трудом раздвинул кровоточащие губы, обнажив рот с выбитыми зубами.

– Тайн, – прохрипел он. – Николас Тайн. Лейтенант авиации. Пять-ноль-один-ноль-девять-шесть-восемь.

– Штурман, – шепотом подсказал сержант.

Хатиб тоже шепотом спросил:

– Кто из наших говорит по-английски?

Али жестом показал: тот, что стоит слева.

– Выведи его сюда.

Али открыл камеру и тут же вышел в сопровождении одного из дознавателей. Хатиб недолго поговорил с ним по-арабски.

Дознаватель понимающе кивнул, вернулся в камеру и натянул на голову штурману колпак. Лишь после этого Хатиб разрешил распахнуть двери обеих камер.

Тот из полицейских, который владел английским, наклонился к Нику Тайну и заговорил с сильным акцентом, но вполне понятно:

– Хорошо, лейтенант авиации, значит, так. Для тебя все закончилось. Наказаний больше не будет.

Молодой штурман понял; казалось, все его тело облегченно обмякло.

– Но твой друг, он не такой счастливчик. Он подыхает. Можно помочь ему испустить дух, а можно отправить в госпиталь – там белые простыни, доктора, все, что ему нужно. Выбирай. Расскажешь нам все, что знаешь, мы отвезем его в госпиталь.

Хатиб кивнул сержанту Али, и тот вошел в другую камеру. Отчетливо послышался глухой удар пластиковой дубинки по голой груди. Пилот громко застонал.

– Ладно, подонки, – из-под колпака выкрикнул Ники Тайн. – Прекратите, ублюдки! Это был склад оружия, снарядов с отравляющим газом...

Избиение прекратилось. Тяжело дыша, из камеры пилота вышел Али.

– Сайиди бригадир, вы – гений.

Хатиб скромно пожал плечами.

– Никогда не следует недооценивать сентиментальность британцев и американцев, – наставительно сказал он ученику. – Теперь тащи сюда переводчиков, выжмите из него все детали, все до последней мелочи. Когда будет готов перевод, принесите его ко мне в кабинет.

Из кабинета бригадир Хатиб сам позвонил Хуссейну Камилю. Через час раздался ответный звонок. Камиль сказал, что его дядя доволен. Скоро, вероятно, сегодня же вечером, будет созвано совещание. Омар Хатиб должен быть готов в любую минуту прибыть на него.

Вечером того же дня в Вене Карим опять мягко, беззлобно поддразнивал Эдит. На этот раз речь зашла о ее работе.

– Дорогая, тебе никогда не бывает скучно в банке?

– Нет, там интересно. Почему ты спрашиваешь?

– О, не знаю. Просто не могу себе представить, что может быть интересного в такой работе. Для меня это было бы самым скучным занятием на свете.