Штурвал повернулся. Прошли одна-две мучительных секунды. Потом Хорнблауэр почувствовал, как судно накренилось, увидел возникший на левом траверзе "Атропы" флагман и понял, что она поворачивается.
      - Прямо руль!
      Реи обрасопили. Сильные матросские руки садили галсы. Минуту или две "Атропа" набирала скорость, потерянную при повороте. Несмотря на это, Хорнблауэр отчетливо видел, что флагман идет быстрее "Атропы".
      - Мистер Джонс! Обтянуть шкоты на крюйселе!
      Наполнив ветром крюйсель, "Атропа" нагонит флагман.
      - У брасов стоять!
      Обезветривая время от времени крюйсель можно будет поддерживать ту же скорость, что и флагман. Хорнблауэр почувствовал ветер на тыльной стороне шеи. Он посмотрел на вымпел и на флагман. "Атропа" была в точности с наветренной стороны от флагмана, в двух кабельтовых от него.
      - Мистер Джонс! Можете начинать салют. Пятнадцать выстрелов вице-адмиралу, шестнадцать минут.
      Достаточно времени, чтоб придти в себя и унять сердцебиение. Теперь "Атропа" - часть средиземноморского флота, самая маленькая, самая незначительная его часть. Хорнблауэр глядел на огромные корабли - двух, трехпалубные, стопушечные, семидесятичетырехпушечные. Эти корабли сражались при Трафальгаре, это они ревом своей канонады не дали Бонапарту пригубить чашу с пьянящим напитком мирового господства, которую тот уже подносил к устам. На дальнем, не видимом отсюда побережье шагают армии, сажают на престол и свергают с тронов королей, но судьбу мира в конце концов решают эти корабли - пока их команды сохраняют свое уменье, пока готовы переносить тяготы и опасности, пока английское правительство остается твердым и безбоязненным.
      - Наши позывные, сэр. "Флагман "Атропе". Добро пожаловать".
      - Ответьте флагману: "Почтительно приветствую".
      Ловкие руки быстро орудовали на сигнальных фалах.
      - Сигнальте: "Атропа" флагману. Имею на борту депеши и письма для флота".
      - Флагман подтверждает, сэр.
      - Флагман опять сигналит, - объявил Стил. Стоя с наветренной стороны, он видел в подзорную трубу шканцы флагмана, и хотя они кренились в противоположную от него сторону, различил, как сигнальный старшина привязывает к фалам новые флажки. Темные комки взлетели на нок рея и паспустились пестрыми флажками.
      - Общий сигнал. "Лечь в дрейф на правом галсе".
      - Подтвердите, мистер Джонс! Нижние прямые паруса на гитовы!
      Хорнблауэр следил за матросами у гитов-талей и бак-горденей, за матросами у галсов и шкотов.
      - Сигнал спущен, сэр.
      Хорнблауэр видел.
      - Обстените крюйсель. Приведите к ветру.
      Стоило "Атропе" прекратить борьбу с ветром, покориться, и она пошла легко, как девушка, которая, устав сопротивляться, покорилась настойчивым ласкам влюбленного юноши. Но сейчас не до сентиментальных сравнений: флагман опять сигналит.
      - Общий сигнал. "Пришлите на - наши позывные - за почтой".
      - Мистер Карслейк! Немедленно вытащите на палубу мешки с почтой. Сейчас с каждого корабля подойдет по шлюпке.
      По крайней мере месяц - а то и два - эскадра ничего не получала из Англии. Ни газеты, ни весточки. Возможно, на многих кораблях ещё не видели газет с сообщениями о победе, одержанной ими при Трафальгаре четыре месяца назад. "Атропа" внесла некоторое разнообразие в тоскливую жизнь отрезанной от всего мира эскадры. Сейчас шлюпки заспешат так быстро, как только смогут нести их весла или паруса, за жалостно-тощими мешками с почтой.
      Еще сигнал.
      - Наши позывные, сэр. "Флагман "Атропе". Доложитесь".
      - Спустите мою гичку.
      На Хорнблауэре был более потертый из двух его сюртуков. Когда он сбежал вниз за пакетом с депешами, у него ещё осталось время переменить сюртук, пригладить гребнем волосы и поправить галстук. На палубе он оказался в ту минуту, когда гичка коснулась воды. Матросы, рьяно налегавшие на весла, быстро доставили его на флагман. Сбоку от корабля у самой воды, покачивалось подвесное сиденье-беседка. Волны почти лизали его, набегая, в следующую секунду они откатывали, и беседка оказывалась высоко над водой. Надо было точно рассчитать, когда в неё перелезть. Неприятный момент наступил, когда Хорнблауэр повис на руках, а гичка начала уходить из-под ног. Он изловчился, сел, и беседка взмыла ввысь - это матросы наверху налегли на тали. Как только голова Хорнблауэра поравнялась с главной палубой, засвистели дудки. Беседка опустилась на палубу. Хорнблауэр соскочил с нее, держа руку у полей шляпы.
      Палуба была бела, как бумага, как рубахи и перчатки фалрепных. Позолота сверкала на солнце, концы веревок были украшены изящнейшей турецкой оплеткой. Едва ли яхта самого короля отделана лучше, чем шканцы "Океана" - так и должен выглядеть флагман победоносного адмирала. Не следовало забывать однако, что предыдущий флагман Коллингвуда - "Державный Властелин" при Трафальгаре превратился в остов без единой мачты, с четырьмя сотнями убитых и раненых на борту.
      Вахтенный лейтенант был в белых штанах без единого пятнышка, без единой складочки, его подзорная труба сверкала начищенной медью, а пуговицы на идеально подогнанном сюртуке вспыхивали от солнца. Хорнблауэру подумалось, что нелегко поддерживать такой образцовый вид на обычном корабле. Служа на флагмане, можно быстрее получить повышение, но "в этой постели из роз немало скрыто шипов". Флаг-капитан, Ротергем - его имя упоминалось в сотнях отчетов о Трафальгаре - и флаг-адъютант выглядели так же нарядно. Они приветствовали Хорнблауэра.
      - Его сиятельство ожидает вас внизу, сэр, - сказал флаг-адъютант. Будьте любезны пройти сюда.
      В большой каюте внизу Коллингвуд пожал Хорнблауэру руку. Адмирал был высок, сутул и приветлив. Он с жаром выхватил у Хорнблауэра пакеты, посмотрел, кем они подписаны, одни оставил у себя, другие отдал секретарю и уже собирался сломать печати, но вспомнил про свои манеры.
      - Садитесь, пожалуйста, капитан. Харнес, стакан мадеры капитану Хорнблауэру. Или марсалы, хорошая марсала, рекомендую вам, сэр. Попрошу вас ненадолго извинить меня. Вы поймете, если я скажу, что это письма от моей жены.
      Хорнблауэр сел в мягкое, обитое тканью кресло. Под ногами был толстый ковер, переборку украшали две картины в золоченых рамах. С палубного бимса свисали на серебрянных цепях серебряные лампы. Пока Коллингвуд быстро просматривал письма, Хорнблауэр смотрел по сторонам и представлял себе, как это великолепие торопливо убирают, готовя "Океан" к бою. Больше всего его заинтересовали два длинных яшика под большим кормовым окном. В них была насыпана земля и росли цветы - гиацинты и нарциссы, цветущие. Запах гиацинтов чувствовался даже там, где сидел Уорнблауэр. На корабле, в море, они выглядели особенно очаровательными.
      - В этом году мне повезло с луковицами, - сказал Коллингвуд, откладывая письма и проследив взгляд гостя. Он подошел к ящику, чуткими пальцами потрогал лепестки нарцисса, заглянул в открытый цветок. - Они прекрасны, не правда ли? Скоро нарциссы расцветут и в Англии - возможно, когда-нибудь я увижу их вновь. Уже три года я не ступал на сушу.
      Главнокомандующие достигают титулов и богатства, но и у них дети растут, не зная своих отцов. Коллингвуд ступал по изуродованным ядрами палубам в сотнях сражений, однако Хорнблауэр, глядя на его печальную улыбку, думал о другом - о трех тысячах беспокойных матросов, в которых надо поддерживать дисциплину и сноровку, о трибуналах, чьи решения надо скреплять, о бесконечных проблемах с провиантом и водой, конвоями и блокадой.
      - Вы доставите мне удовольствие, отобедав со мной, капитан? - спросил Коллингвуд.
      - Сочту за честь, милорд.
      Хорошо, что удалось почти без тени смущения выговорить эту фразу.
      - Превосходно. Тогда вы и расскажете мне все домашние сплетни. Боюсь, другого случая не будет - "Атропа" не останется с флотом.
      - Да, милорд?
      Хорнблауэр волновался - скоро он узнает свое будущее. Но, конечно, нельзя обнаружить волнение - лишь сдержанный интерес капитана, готового к любому поручению.
      - Боюсь, что так. Да ведь вам, молодым капитанам на бойких маленьких кораблях, не больно хочется держаться за юбку мамочки-флота.
      Коллингвуд снова улыбнулся, но слова его навели Хорнблауэра на неожиданную мысль. Конечно, Коллингвуд внимательно наблюдал, как "Атропа" приближалась к эскадре. Хорнблауэр вдруг понял, что если б "Атропа" неловко добиралась до позиции, или небыстро отвечала на сигналы, его ждал бы совсем иной прием. Он стоял бы сейчас навытяжку сжав зубы, выслушивал бы образцовый в своей резкости выговор. При этой мысли по спине у Хорнблауэра побежали мурашки, и вместо ответа он промычал нечто невразумительное.
      - Маккулум и его туземцы у вас на борту? - спросил Коллингвуд.
      - Да, милорд.
      Требовалось совсем немного выдержки, чтоб не спросить куда же его пошлют - сейчас Коллингвуд сам все расскажет
      - Вы не знаете Левант?
      - Нет, милорд.
      Значит, Левант - турки, греки и сирийцы.
      - Скоро узнаете, капитан. Вы доставите мои депеши на Мальту, после чего отправитесь с мистером Маккулумом в Мармарисский залив. Там вы будете помогать ему в его деятельности.
      Мармарисский залив? Это побережье Малой Азии. Не сколько лет назад он был местом встречи транспортных судов и флота, атаковавшего Египет. Не ближний свет от Детфорда.
      - Есть, милорд.
      - Насколько я понимаю, штурмана у вас на "Атропе" нет.
      - Нет, милорд. Два штурманских помощника.
      - На Мальте к вам присоединится штурман, Джордж Тернер. Он знает турецкие воды и был с флотом в Мармарисском заливе. Он делал замеры, когда затонул "Стремительный".
      "Стремительный"? Хорнблауэр поворошил в памяти. Транспортное судно с таким названием перевернул на якорной стоянке в Мармарисском заливе внезапно налетевший шквал. Оно затонуло.
      - Да, милорд.
      - На его борту находилась казна экспедиционных войск. Не думаю, чтоб это было вам известно.
      - Конечно нет, милорд.
      - Весьма значительная сумма в золотых и серебряных монетах для выплаты жалования и содержания войск - четверть миллиона фунтов стерлингов. Глубина, на которой оно затонуло, для наших ныряльщиков недостижима. Однако никто не знает, на что способны наши любезные союзники турки, располагающие к тому же неограниченным временем. Поэтому решено было сохранить происшествие в тайне, и это пока удавалось.
      - Да, милорд.
      Действительно, не многие знают, что на дне Мармарисского залива покоится четверть миллиона стерлингов.
      - Посему правительству пришлось послать в Индию за нырялыциками, способными достичь таких глубин.
      - Понятно, милорд.
      - Итак, вы отправитесь в Мармарисский залив и с помощью Тернера и Маккулума поднимите эти сокровища.
      - Есть, милорд.
      Никакое воображение не способно охватить все невероятные обязанности, которые могут выпасть на долю флотского офицера. Но слова, которые Хорнблауэр только что произнёс - единственно возможные для флотского офицера в такой ситуации.
      - Вам придется быть осторожным, имея дело с нашим другом султаном. Ваше присутствие в Мармарисском заливе его заинтересует, и, когда он узнает причину, у него могут появиться возражения. Вам придется действовать по обстоятельствам.
      - Есть, милорд.
      - В приказах вы этого не прочтете, капитан. Но вам следует уяснить, что кабинет не хочет портить отношения с турками. Однако четверть миллиона фунтов стерлингов были бы сегодня - да и когда угодно - для правительства манной небесной. Деньги очень нужны - но нельзя обидеть турок.
      "Пройти между Сциллой и Харибдой" - подумал про себя Хорнблауэр.
      - Я думаю, я понял, милорд.
      - К счастью, это побережье малонаселенное. Турки держат там совсем небольшое войско и очень мало судов. Из этого не следует, что вы можете действовать силой.
      Еще бы он попробовал действовать силой на "Атропе" с её двадцатью двумя пушечками. Впрочем, Хорнблауэр тут же осознал, что сарказм его неуместен. Он понял, что имел в виду Коллингвуд.
      - Да, милорд.
      - Очень хорошо, капитан, спасибо.
      Стоявший рядом с Коллингвудом секретарь держал в руках стопку открытых депеш, и ждал паузы в разговоре, чтобы вмешаться; флаг-адъютант маячил позади. Оба разом выступили вперед.
      - Обед будет через полчаса, милорд, - сказал флаг-эдъютант.
      - Неотложные письма, милорд, - сказал секретарь. Хорнблауэр в смущении встал.
      - Быть может, капитан, вы пока прогуляетесь по шканцам - спросил Коллингвуд. - Я уверен, что флаг-капитан и флаг-адъютант составят вам компанию.
      Когда вице-адмирал предполагает, что его капитан адъютант сделают то-то и то-то, можно не сомневаться, они это сделают. Но, расхаживая по шканцам и отвечая на вежливые расспросы, Хорнблауэр жалел о заботливости Koллингвуда. Ему столько надо было обдумать.
      Х
      Мальта. С одной стороны мыс Рикасоли, с другой - форт Сент-Эльмо отвечает на салют "Атропы", меж них - вход в Большую Гавань и дворцы Ла-Валетты на возвышении, повсюду - ярко раскрашенные маленькие суденышки. И свежий северо-восточный ветер, "грегаль", как называют лоции. Он-то и не позволял Хорнблауэру глазеть по сторонам. В закрытых водах судно, идущее на фордевинд, с дурацким упорством движется вперед, как бы ни уменьшали площадь парусов. Нужно было точно рассчитать, когда привестись к ветру, погасить скорость, взять паруса на гитовы и бросить якорь.
      Похоже было, что у Хорнблауэра не будет свободного времени и в те несколько часов, которые предстояло провести на Мальте. Депеши удалось передать в время официальных визитов, но время, которое он при этом выгадал, немедленно пожрали мелкие заботы - так тучных коров из фараонова сна пожрали тощие. И, подобно тому, как тощие коровы не стали толще, дел у Хорнблауэра не убавилось. Пока письмо с Мальты доберется до Англии, наступит день квартальных платежей, значит, можно взять часть жалованья. Немного. конечно, - надо помнить о Марии и о детях - но достаточно, чтоб купить кое-какие деликатесы на острове, где хлеб дорог, а деликатесы дешевы. Апельсины, маслины и свежие овоши - маркитантские шлюпки уже ждали разрешения подойти к борту.
      Маккулуму требовались ордера на снаряжение для подъемных работ. Миля полудюймового троса и четверть мили медленного огнепроводного шнура фантастическое, на взгляд Хорнблауэра, требование, но Маккулуму виднее. Пятьсот футов кожаного "фитильного шланга" - о таком Хорнблауэр вовсе не слыхивал. Подписывая ордер, Хорнблауэр задумался не взыщет ли с него Морское Министерство за перерасход. Подняв голову, он обнаружил, что все его офицеры рвутся на берег, и каждый представил мистеру Джонсу неоспоримые доводы, почему ему это нужно. Если б "Атропа" загорелась, едва ли они сильнее желали бы её покинуть.
      Еще одно затруднение - записка от Его Превосходительства губернатора. Не отобедает ли капитан Хорнблауэр с одним из своих офицеров сегодня вечером во дворце. Об отказе нечего и думать - Его Превосходительство, как и тобой смертный, жаждет услышать английские сплетни и видеть новые лица. Не приходится и выбирать между офицерами. Его Превосходительство не простил бы Хорнблауэру, если б узнал, что на "Атропе" находилось лицо королевской коови, а губернатора лишили счастья принять её у себя.
      - Позовите мистера князя, - сказал Хорнблауэр, - и доктора.
      Доктор был нужен, чтоб переводить. Хотя за месяц князь и подучился английскому, лексикон мичманской каюты довольно своеобразен, и о предстоящем приеме у вице-короля на нем не поговоришь. Князь вошел, запыхавшись, нервно оправляя одежду. Эйзенбейс тоже запыхался - ему пришлось бежать через весь корабль.
      - Пожалуйста, объясните Его Княжеской Светлости, - сказал Хорнблауэр, - что он отправится со мной обедать у губернатора.
      Эйзенбейс заговорил по-немецки, мальчик величаво кивнул. Немецкая речь пробудила в нем царственную манеру, дремавшую под обличьем британского мичмана.
      - Его Княжеской Светлости надеть придворный наряд? - спросил Эйзенбейс.
      - Нет, - ответил Хорнблауэр, - мундир. И если я ещё хоть раз увижу его в плохо вычищенных ботинках, я прикажу его выпороть.
      - Сэр!.. - Эйзенбейс от возмущения онемел, что оказалось весьма кстати.
      - Мне тоже быть в мундире, сэр? - спросил он, придя в себя.
      - Боюсь, доктор, что вас никто не приглашал, - сказал Хорнблауэр.
      - Но я гофмейстер Его Княжеской Светлости, сэр, - взорвался Эйзенбейс. - Это будет церемониальный визит, и по основному закону Зейц-Бунау представлять кого-либо Его Княжеской Светлости должен я.
      Хорнблауэр сдержался.
      - Я - представитель Его Британского Величества, - сказал он спокойно.
      - Но Его Британское Величество не желал бы, чтоб его союзника принимали без должной торжественности. Как Штатс-секретарь, я вынужден заявить официальный протест.
      - Да, - сказал Хорнблауэр. Он протянул руку и нагнул князю голову. Вы бы лучше проследили, чтоб Его Княжеская Светлость мыл за ушами.
      - Сэр! Сэр!
      - Пожалуйста, через полчаса будьте готовы и одеты как следует, мистер Князь.
      Обед в губернаторском дворце протекал обычным скучным порядком. Хорнблауэра и князя встретил адъютант губернатора, избавив Хорнблауэра от лишней заботы: кого кому представлять - Его Княжескую Светлость Его Превосходительству или наоборот. Забавно было наблюдать, как Ее Превосходительство засуетилось, услышав титул гостя - ей пришлось спешно менять порядок, в котором рассаживать гостей. Хорнблауэр оказался между двумя скучными дамами - у одной были красные руки, у другой - хронический насморк. Хорнблауэр безуспешно пытался вести светскую беседу и был осторожен со своим бокалом - только отхлебывал, когда остальные пили большими глотками.
      Губернатор выпил за здоровье Его Княжеской Светлости князя Зейц-Бунаусского, а князь бодро и уверенно провозгласил тост за Его Величество короля Великобритании. Вероятно, это были первые английские слова, которые он узнал раньше, чем научился орать: "Стой тянуть!" или "Давай-давай, салаги". Когда дамы удалились, Хорнблауэр выслушал соображения Его Превосходительства по поводу захвата Бонапартом южной Италии и о том, насколько вероятно удержать Сицилию. Потом все вернулись в гостиную, и, выдержав приличное время, Хорнблауэр взглядом поманил князя. Странно было смотреть, как по старой привычке мальчик принимает поклоны мужчин и реверансы дам. Скоро он вновь окажется в мичманской каюте Хорнблауэр гадал, может ли он уже постоять за себя, и не получает ли одни хрящи, когда делят мясо.
      Гичка проскользнула через гавань от ступеней губернаторского дворца к "Атропе". Хорнблауэр в свисте дудок поднялся на шканцы. Не успел он поднести руку к полям шляпы, как понял: что-то тут не ладно. Он осмотрелся в багровом свете заката. Судя по матросам, дело не в них. Три цейлонских ныряльщика по обыкновению одиноко сидели у недгедсов. Но офицеры собрались на корме, и вид у них был виноватый. Хорнблауэр переводил взгляд с одного на другого. с Джонса на Стила, с Карслейка на Сильвера, вахтенного штурманского помощника. Джонс, как старший, вышел вперед и доложил:
      - Простите, сэр.
      - В чем дело, мистер Джонс?
      - Простите, сэр, у нас была дуэль.
      Никогда не угадаешь, что следующее обрушится на голову капитану. Это могла оказаться чума, или сухая гниль корабельной древесины. Судя по поведению Джонса, не только произошла дуэль, но и кто-то пострадал.
      - Кто дрался? - спросил Хорнблауэр.
      - Доктор и мистер Маккулум, сэр.
      Ладно, можно найти другого врача, в крайнем случае вообще без него обойтись.
      - И что же?
      - У мистера Маккулума прострелено легкое, сэр. Господи! Это совсем другое дело. Пуля в легком - почти наверняка смерть, а что, скажите на милость, делать без Маккулума? Его прислали из Индии. Чтоб привезти ему замену, потребуется года полтора. Обычный человек с опытом аварийно-спасательных работ не подойдет - нужно, чтоб он умел обращаться с цейлонскими ныряльщиками. Хорнблауэр с тошнотворным отчаянием думал неужели кому-нибудь когда-нибудь так не везло, как ему? Прежде чем снова заговорить, он сглотнул.
      - Где он сейчас?
      - Мистер Маккулум, сэр? В госпитале на берегу.
      - Он жив?
      Джонс развел руками.
      - Да, сэр. Полчаса назад он был жив.
      - Где доктор?
      - У себя внизу, сэр.
      - Пусть придет сюда. Нет, подождите. Я пошлю за ним позже.
      Хорнблауэр хотел подумать - он хотел подумать спокойно. Ему надо пройтись по палубе - это единственный способ снять непомерное напряжение. Ритмичная ходьба помогает привести в порядок мысли. На тесной палубе толклись свободные от дел офицеры, а в крохотную каюту идти было бессмысленно. Тут Хорнблауэр снова отвлек Джонс.
      - Мистер Тернер прибыл на борт, сэр.
      Мистер Тернер? Тернер? Ах да, штурман, знающий турецкие воды. Он выступил вперед - старый, морщинистый с какими-то бумагами в руке - видимо, это приказы, направляющие его на "Атропу".
      - Добро пожаловать, мистер Тернер. - Хорнблауэр принуждал себя говорить сердечно, но про себя гадал, придется ли ему воспользоваться услугами мистера Тернера.
      - Ваш покорный слуга, сэр, - со старомодной учтивостыо произнес Тернер.
      - Мистер Джонс, устройте мистера Тернера.
      - Есть, сэр.
      Ничего другого ответить Джонс не мог, как ни трудо для исполнения отданный ему приказ. Но он колебался намереваясь сказать что-то ещё видимо, хотел обсудить не поселить ли ему Тернера на место Маккулума. Хорнблауэру решительно не хотелось это выслушивать, пока он не принял окончательного решения. Закипавшее в нем раздражение побудило его действовать с самодурством, характерным для капитанов старой школы.
      - Убирайтесь вниз, все! - рявкнул он. - Очистите палубу!
      Офицеры смотрели на него так, словно не расслышали, хотя не слышать они не могли.
      - Уйдите вниз, пожалуйста, - сказал Хорнблауэр. "Пожалуйста" ничуть не смягчило его грубое требование. - Вахтенный штурманский помощник, проследите, чтоб на палубе никого не было, и сами не попадайтесь мне под ноги.
      Офицеры ушли вниз, как приказал капитан, который (судя по тому, что рассказали матросы с гички) чуть не повесил дюжину французских пленных единственно ради своего удовольствия. Так что он остался на шканцах один, и ходил взад-вперед, от гакаборта к бизань-мачте и обратно в быстро сгущающихся сумерках. Он ходил быстро, резко поворачиваясь, снедаемый раздражением и тоской.
      Надо решать. Проще всего доложить Коллингвуду и ждать дальнейших распоряжений. Но когда ещё с Мальты отбудет судно с депешами для Коллингвуда, и скоро ли прибудет ответ? Не раньше чем через месяц. Ни один мало-мальски стоящий капитан не станет месяц держать "Атропу" без дела. Можно представить себе, как это понравится Коллингвуду. Если самому отправиться на поиски вице-адмирала, то встают те же возражения. И как он явится Коллингвуду на глаза вблизи Тулона или Ливорно, или куда там ещё превратности войны забросят эскадру, когда ему надлежит быть в двух тысячах миль оттуда? Нет, ни за что. По крайней мере, два варианта он исключил.
      Значит, надо исполнять приказы, как если бы с Маккулумом ничего не случилось. Значит, поднимать сокровища придется самому, а он совершенно в этом не сведущ. Хорнблауэра волной захлестнул гнев. Идиот Эйзенбейс, обидчивый Маккулум. Какое право они имели ради удовлетворения своих личных амбиций мешать Англии в её борьбе с Бонапартом? Мирился же Хорнблауэр с занудством Эйзенбейса, почему Маккулум не мог поступать так же? А коли нет, почему Маккулум не смог держать пистолет прямее - почему он не застрелил нелепого доктора вместо того, чтоб подставлять себя под пулю? Но эти риторические вопросы ни на йоту не приближали Хорнблауэра к решению собственных проблем - так незачем об этом и думать. Мало того, его начинало грызть раскаяние. Он не имел права не замечать, что у него на корабле назревает ссора. Он вспомнил, как легкомысленно переложил на Джонса заботу, куда Маккулума селить. В кают-компании доктор и Маккулум наверняка друг друга раздражали; сойдя на берег, выпили в таверне вина, окончательно переругались - и вот дуэль. Хорнблауэр должен был предвидеть такую возможность и пресечь её в зародыше. Как он недосмотрел? Кто он вообще после этого? Быть может, он недостоин быть капитаном королевского судна.
      Мысль эта была невыносима, она вызвала в Хорнблауэре новую бурю чувств. Он должен доказать себе, что это не так, или сломаться. Если надо, он сам произведет все работы по подъему сокровищ. Он должен. Должен.
      Итак, он решился. И сразу чувства его улеглись, теперь он мыслил быстро, но четко. Конечно, нужно сделать все для достижения успеха, не упустить даже малейшую возможность. Маккулум заказал "кожаный фитильный шланг". Исходя из этого, можно предположить, как вести подъемные работы. И Маккулум, насколько Хорнблауэру известно, пока жив. Может быть... нет, так не бывает. Никто ещё не выжил с пулей в легком. И все же...
      - Мистер Нэш!
      - Сэр! - откликнулся вахтенный штурманский помощник.
      - Мою гичку! Я отправляюсь в госпиталь. Небо ещё не потемнело, но вода была уже совсем черной, и огни Ля-Валетты отражались в ней длинными дрожащими полосками. Весла ритмично скрипели в уключинах. Хорнблауэр сдерживался, чтоб не покрикивать на гребцов. Как ни быстро они будут грести, им не удовлетворить обуревающее его нетерпение.
      Гарнизонные офицеры сидели в столовой, попивая вино. По просьбе Хорнблауэра сержант сходил за врачом. Это оказался молодой человек, по счастью ещё трезвый. Он внимательно выслушал вопросы Хорнблауэра.
      - Пуля вошла в правую подмышку, - сказал он, - что естественно, учитывая, что пациент стоял боком к противнику подняв правую руку. Рана в подмышечной впадине, ближе к спине, иными словами, на уровне пятого ребра.
      Хорнблауэр знал, что на уровне пятого ребра располагается сердце, и слова врача прозвучали для него зловеще.
      - Я полагаю, наружу пуля не вышла? - спросил он.
      - Нет, - ответил врач. - Пистолетная пуля, задев легкое, редко выходит наружу, даже при выстреле с двенадцати шагов. Заряд пороха всего одна драхма. Пуля скорее всего в грудной полости.
      - Так что он вряд ли выживет?
      - Это очень маловероятно, сэр. Странно что он прожил так долго. Кровохарканье, сэр, было несильное. Обычно раненные в легкое умирают от внутреннего кровоизлиянии через час или два после ранения, но, видимо, легкое лишь слегка задето. Под правой скапулой - под лопаткой, сэр сильный ушиб. Он указывает, что пуля остановилась там.
      - Близко к сердцу?
      - Близко к сердцу, сэр. Как ни странно, однако, ни один из больших кровеносных сосудов не задет, не то он умер бы в первые несколько секунд после ранения.
      - Тогда почему бы ему не выжить?
      Доктор покачал головой.
      - Коль скоро в грудной полости образовалось отверстие. Шансы раненого невелики, если же пуля осталась внутри, они практически равны нулю. Пуля наверняка затащила с собой обрывки одежды. Следует ожидать возникновение гангрены, накопление дурных соков и неизбежную смерть в ближайшие несколько дней.
      - Вы не пытались извлечь пулю?
      - Из грудной клетки? О чем вы, сэр!
      - Что же вы предприняли?
      - Перевязал рану и остановил кровотечение. Наложил повязку на грудь, чтобы зазубренные концы сломанных ребер не причинили дальнейшего ущерба легким. Я выпустил две унции крови из левой основной артерии и дал больному опиат.
      - Опиат? Значит, сейчас он спит?
      - Да, конечно.
      Хорнблауэр чувствовал, что практически не продвинула вперед с тех пор, как Джонс сообщил ему новость.
      - Вы сказали, он может прожить несколько дней. Сколько именно?
      - Я ничего не знаю об организме пациента, сэр. Но это сильный человек в расцвете лет. Может неделю, может даже и больше. С другой стороны, если дела примут плохой оборот, он может умереть завтра.
      - Если он проживет несколько дней, будет ли он это время в сознании?
      - Весьма возможно. Когда он начнет терять сознание, будет признаком приближающегося конца. Тогда следует видать жар, беспокойство, лихорадку и смерть. Значит, возможно, что Маккулум несколько дней будет сознании. И слабый-преслабый, крохотный шанс, что он выживет.
      - Предположим, я возьму его с собой в море? Станет ему лучше? Или хуже?
      - Поскольку у него сломаны ребра, вы должны будете обеспечить ему неподвижность. Но в море он может прожить даже и дольше. У нас на острове распространена малярия. Кроме того, есть местная эндемичная лихорадка. У меня в госпитале полно таких больных.
      Это помогло Хорнблауэру наконец определиться.
      - Спасибо, доктор, - сказал он.
      Всего несколько минут ущло на то, чтоб договориться с врачом и откланяться. Гичка в темноте отвезла его по черной воде туда, где виднелись огни "Атропы".
      - Немедленно передайте доктору, чтоб он явился ко мне в каюту, сказал Хорнблауэр приветствовавшему его вахтенному офицеру.
      Эйзенбейс вошел медленно. Он был явно смущен, но держался с напускной храбростью. Он приготовился защищаться от града гневных обвинений, и прием, который он встретил, оказался для него совершенно неожиданным. Эйзенбейс подошел к столу, за которым сидел Хорнблауэр, и посмотрел на капитана с виноватой дерзостью человека, только что застрелившего своего ближнего.
      - Мистер Маккулум, - начал Хорнблауэр. При этом имени толстые губы доктора искривились, - сегодня ночью будет доставлен на борт. Он ещё жив.
      - Сюда? - переспросил застигнутый врасплох доктор.
      - Обращайтесь ко мне "сэр". Да, я приказал доставить его сюда из госпиталя. Вам же я приказываю приготовить все к тому, чтобы его принять.
      У доктора вырвалось какое-то немецкое слово - очевидно, изумленное восклицание.
      - Отвечайте мне "есть, сэр", - рявкнул Хорнблауэр и едва не задрожал от долго сдерживаемых чувств. Кулаки его непроизвольно сжались, и он едва устоял, чтоб не заколотить ими по столу. Чувства его были так сильны, что, видимо, чередались телепатически.
      - Есть, сэр, - против воли вымолвил доктор.
      - Жизнь мистера Маккулума невероятно ценна, доктор. Гораздо ценнее вашей.
      В ответ Эйзенбейс промычал нечто невразумительное.
      - Ваша обязанность - сохранить ему жизнь.
      Хорнблауэр разжал кулаки и говорил теперь отчетливо, раздельно, после каждой фразы постукивая по столу длиным указательным пальцем.