Хорблауэр и 'Атропа' (Хорнблауэр - 4)

      Вдалеке послышался шум, но на деревянном корабле можно услышать столько разных шумов. Хорнблауэр поначалу не позволял себе думать, что этот шум связан с окончанием операции. Но вот шаги и голоса раздались у входа в каюту - сначала заговорил часовой, потом Эйзенбейс, потом в дверь постучали.
      - Войдите, - сказал Хорнблауэр нарочито безразличным голосом. Увидев Эйзенбейса, он сразу понял, что все в порядке. В тяжеловесных движениях доктора чувствовалась окрыленность.
      - Я нашел пулю, - сказал Эйзенбейс. - Она была там, где я и предполагал - под нижней оконечностью лопатки.
      - Вы её извлекли? - спросил Хорнблауэр. Эйзенбейс позабыл сказать "сэр", а Хорнблауэр его не одернул - верный признак, что он вовсе не так спокоен, как притворяется.
      - Да, - ответил Эйзенбейс.
      Он театральным движением выложил что-то на стол перед Хорнблауэром. Это была пуля - бесформенная, сплющенная, со свежей царапиной.
      - Здесь на неё наткнулся мой скальпель, - гордо сказал Эйзенбейс. - Я сразу вошел в нужное место.
      Хорнблауэр с жаром схватил пулю и осмотрел её.
      - Все было, - продолжал Эйзенбейс, - как я и говорил. Пуля ударила в ребра, сломала их, и проскользнула вдоль них, пройдя между костью и мускулами.
      - Да, понятно, - сказал Хорнблауэр.
      - И вот что ещё там было. - Эйзенбейс с гордым видом ярмарочного фокусника, извлекающего кролика из шляпы, положил перед Хорнблауэром что-то маленькое.
      - Это что, пыж? - спросил Хорнблауэр, не пытаясь прикоснуться к отвратительному комочку.
      - Нет, - сказал Эйзенбейс. - Таким его вытащил мой пинцет. Но поглядите...
      Эйзенбейс толстыми пальцами расправил комочек.
      - Я просмотрел все это под лупой. Вот кусочек синем сюртука. Это кусок шелковой сорочки. Это клочки хлопчатобумажной рубашки, а это - нитки вязаной нижнем рубахи.
      Эйзенбейс лучился торжеством.
      - Пуля затащила все это с собой? - спросил Хорнблауэп
      - Именно так. Конечно. Зажатая между пулей и костью ткань была разрезана, как ножницами, а пуля затащила клочки с собой. Я нашел их все. Не удивительно, что рана гноилась.
      - Обращайтесь ко мне "сэр". - Напряжение спало, и Хорнблауэр заметил, что Эйзенбейс не величает его, как должно. - В остальном операция была так же успешна?
      - Да... сэр, - сказала Эйзенбейс. - После того, как были удалены чужеродные тела, а рана перевязана, пациенту сразу стало лучше.
      - Он пережил сильный шок?
      - Не очень. Санитарам почти не пришлось его держать. Он добровольно позволил себя оперировать, как вам и обещал. Хорошо, что он лежал спокойно. Если б он сопротивлялся, сломанное ребро могло бы повредить легкое.
      - Обращайтесь ко мне "сэр", - сказал Хорнблауэр. - Я последний раз прощаю вам это упущение.
      - Да... сэр.
      - Сейчас пациент чувствует себя хорошо?
      - Когда я уходил, он чувствовал себя хорошо... сэр. Понятно, скоро я должен буду к нему вернуться.
      - Вы думаете, он выживет?
      Торжествующее выражение на лице Эйзенбейса несколько поблекло. Он сосредоточился, формулируя ответ.
      - Теперь он скорее всего выживет, сэр. Но никто не может знать наверняка. Всегда возможно, что рана вдруг воспалится и убьет пациента.
      - Больше вы ничего не можете сказать?
      - Нет, сэр. Рана должна оставаться открытой для оттока гноя. Накладывая швы, я вставил дренажную трубку.
      - Очень хорошо, - сказал Хорнблауэр, чувствуя, как на него накатывает тошнота. - Я понял. Возвращайтесь к пациенту. Я глубоко признателен вам, доктор, за то что вы сделали.
      Эйзенбейс ушел, но Хорнблауэра в покое не оставили. В дверь постучали, и вошел мичман Смайли.
      - Мистер Стил свидетельствует свое почтение, сэр, и сообщает, что к нам с берега движутся лодки.
      - Спасибо. Я иду наверх. И если мистер Тернер не на палубе, скажите ему, что он мне нужен.
      Несколько пестро раскрашенных лодочек двигались на веслах, передняя же шла очень круто к ветру под латинским парусом. Пока Хорнблауэр смотрел, матросы убрали парус, пазвернули лодку и снова поставили его на другом галсе. У латинского паруса есть свои недостатки. На новом галсе лодка легко шла к "Атропе".
      - Послушайте, мистер Тернер, - сказал Хорнблауэр решение, два последних дня подспудно зревшее несмотря на множество других забот, оформилось окончательно. - Когда вы будете с ними говорить, скажите, что мы ищем французскую эскадру.
      - Прошу прощения, сэр?
      - Мы ищем французскую эскадру. Два корабля - два корабля достаточно. Линейный корабль и фрегат, прорвавшие блокаду на Корфу три недели назад. Прежде всего спросите, не заходили ли они сюда.
      - Есть, сэр.
      Тернер ещё не совсем понял.
      - Адмирал... адмирал Харви послал нас на разведку. Он ищет их с четырьмя линейными кораблями в окрестностях Крита. Четыре корабля достаточно, чтоб они отнеслись к нам с уважением.
      - Я понял, сэр.
      - Вы действительно поняли?
      - Да, сэр.
      Хорнблауэра раздражало, что приходится полагаться на Тернера. С испанскими властями или с французскими он разговаривал бы сам, но это, к сожалению, турки.
      - Помните, об этом вы должны спросить прежде всего. Заходили ли сюда два французских корабля? После этого вы спросите разрешения заполнить водой бочки. Если будет можно, мы купим овощей и пару бычков.
      - Да, сэр.
      - Все время помните, что мы посланы на разведку адмиралом Харви. Не забывайте об этом ни на минуту, и все будет в порядке.
      - Есть, сэр.
      Лодка под латинским парусом быстро приближалась, Развивая значительную скорость несмотря на слабый вечерний бриз. Под носом у неё пенился внушительный бурун. Лодка подошла к борту и легла в дрейф. Латинский парус хлопал, пока его не подтянули наверх.
      - Это турки, сэр, не греки, - сказал Тернер.
      Хорнблауэр видел это и без подсказки. Матросы были в грязных белых одеждах, головы их венчали красные шапки обмотанные грязными белыми тюрбанами. Седобородый человек, стоявший на корме, был подпоясан алым кушаком, г которого свисала кривая сабля. Высоким тонким голосом он окрикнул "Атропу". Тернер что-то крикнул в ответ на левантийском лингва-франка. Хорнблауэр попытался понять, что тот говорит. В лингва-франка, как он знал, смешались итальянский, французский, английский, арабский, греческий языки. Странно было услышать свое имя - Горацио Хорнблауэр - в невразумительной мешанине слов.
      - Кто это? - спросил он.
      - Модир, сэр. Местный чиновник. Начальник гавани. Таможенный досмотрщик. Он спрашивает о нашем карантинном свидетельстве.
      - Не забудьте спросить о французских кораблях, - сказал Хорнблауэр.
      - Есть, сэр.
      Разговор продолжался. Хорнблауэр не раз уловил слово "fregata". Седобородый турок развел руками и что-то сказал.
      - Он говорит, французские суда не заходили сюда уже несколько лет, перевел Тернер.
      - Спросите его, не слышали ли о них на побережье или на островах?
      Седобородый турок утверждал, что ни о чем таком не слышал.
      - Скажите ему, - продолжал Хорнблауэр, - что я дам пять золотых за новости о французах.
      Было что-то заразительное в атмосфере восточной беседы - иначе трудно объяснить, почему Хорнблауэр употребил слово "золотой" - он мог бы сказать Тернеру "гинея". Седобородый турок снова потряс головой, но ясно было, что предложение его впечатлило. Хорнблауэр задал ещё вопрос, и Тернер перевел.
      - Я сообщил ему о присутствии поблизости британской эскадры, - доложил он.
      - Хорошо.
      Пусть турки думают, будто "Атропу" поддерживает сильная эскадра. Седобородый турок растопырил пятерню, отвечая на следующий вопрос Тернера.
      - Он хочет по пять пиастров за каждую бочку, которую мы наполним водой, - сказал Тернер. - Это по шиллингу за бочку.
      - Скажите... скажите, что я дам ему половину.
      Разговор продолжался. Солнце садилось, небо на западе начало краснеть. Наконец седобородый турок помахал на прощанье рукой, и лодка, расправив парус, двинулась прочь.
      - Они возвращаются, чтоб расстелить коврики для вечернего намаза, сэр, - сказал Тернер. - Я обещал ему десять гиней за все - включая право высадиться на пристани, заполнить бочки водой и сделать покупки на базаре, который откроется утром. Он получит свою долю и из того, что мы там заплатим, будьте уверены, сэр.
      - Очень хорошо, мистер Тернер. Мистер Джонс!
      - Сэр!
      - Сразу как рассветет, мы начнем тралить, чтоб найти остов корабля. Трал надо приготовить сейчас.
      - Э... есть, сэр.
      - Сто саженей однодюймового троса, пожалуйста, мистер Джонс. Два девятифунтовых ядра. Сделайте для каждого по сетке и привяжите их на расстоянии десяти саженей друг от друга посредине троса. Ясно?
      - Не... не совсем, сэр.
      Поскольку Джонс ответил честно, Хорнблауэр сдержался, чтоб не упрекнуть его за непонятливость. - Возьмите сто саженей троса и привяжите одно ядро в сорока пяти саженях от одного конца, другое - в сорока пяти саженях от другого. Теперь ясно?
      - Да, сэр.
      - Можете сейчас спустить на воду барказ и тендер, чтоб они были готовы к утру. Они будут тянуть трал между собой, чтоб ядра тащились по дну, пока не наткнутся на остов. Объясните команде шлюпок их обязанности. Как я уже говорил, работы надо начать на рассвете. Нам понадобится кошки и буйки, чтоб отметить место находки. Ничего подозрительного - доски, к которым привязано по семнадцать саженей троса. Это вам понятно?
      - Да, сэр.
      - Приступайте. Мистер Тернер, я попрошу вас через пятнадцать минут явиться ко мне в каюту. Посыльный! Передайте доктору мои приветствия и попросите его немедленно зайти ко мне в каюту.
      Хорнблауэр чувствовал себя ярмарочным жонглером, подкидывающим разом полдюжины шаров. Он хотел услышать от доктора, как пациент, хотел разузнать у Тернера про местных чиновников, хотел приготовить все к завтрашнему дню, хотел подумать, как будет поднимать сокровища, если Маккулум не сможет ничего посоветовать. Надо было оставить письменные распоряжения на ночь, учитывая, что они находятся в гавани весьма сомнительной нейтральности.
      Лишь поздно вечером он вспомнил кое-что ещё - ему напомнило внезапное ощущение пустоты в желудке. Он с утра ничего не ел. Ему принесли сухарей и холодного мяса, он тороплив прожевал жесткие куски и вышел на палубу в темноту.
      Ночь была холодная, молодой месяц уже взошел. Ни малейшее дуновение ветерка не тревожило гладь воды заливе, такую ровную, что в ней отражались звезды. Черной и непроницаемой была вода, скрывающая четверть миллиона фунтов стерлингов. Столь же непроницаемо и его будущее, подумал Хорнблауэр, наклоняясь над фальшбортом. Разумный человек, думал он, сделав все, что в его силах, лег бы в постель и уснул, выкинув из головы все тревоги. Но ему потребовалось огромное усилие воли, чтоб заставить себя лечь в койку и, поддавшись телесному и душевному изнеможению, забыться наконец сном.
      Когда его разбудили, было ещё темно, темно и холодно. Он приказал принести кофе, и выпил его, одеваясь. Он нарочно велел разбудить себя пораньше, чтоб одеться, не торопясь, но с постели встал нервный и нетерпеливый. Это было его обычное состояние перед ночным захватом вражеского судна или вылазкой на берег. Ему пришлось останавливать себя, чтоб не натянуть одежду как попало и не выбежать на палубу. Он заставил себя побриться, хотя делать это пришлось почти на ощупь - лампа едва освещала зеркало. Он натянул сыроватую рубашку и надевал штаны, когда в дверь постучал Эйзенбейс. Он явился в соответствии с оставленными вчера приказами.
      - Пациент спит хорошо, сэр, - объявил он.
      - Как его состояние?
      - Я решил не беспокоить его, сэр. Он спит тихо, так что я не могу сказать, прошла ли лихорадка. Рану я тоже осмотреть не мог. Если вы хотите, сэр, я могу его разбудить.
      - Нет, ни в коем случае. Насколько я понимаю, то, что он спит хороший симптом.
      - Очень хороший, сэр.
      - Тогда не трогайте его, доктор. Если будут какие-то перемены, доложите мне.
      - Есть, сэр.
      Хорнблауэр застегнул штаны и сунул ноги в башмаки. Нетерпение возобладало над выдержкой, и сюртук он застегнул, уже взбегая по трапу. На палубе чувствовалась атмосфера приближающейся атаки. Силуэты офицеров неясно вырисовывались на фоне неба. Восток слабо алел, небо на четверть еле заметно побледнело, приобретя едва различимый розоватый оттенок.
      - Доброе утро, - ответил Хорнблауэр на приветствия подчиненных.
      На шкафуте слышались отдаваемые вполголоса приказы как перед вылазкой.
      - Команда барказа на правую сторону, - прозвучал голос Смайли.
      - Команда тендера на левую сторону. - Это был князь. Он говорил по-английски чище Эйзенбейса.
      - Над водой туман, сэр, - доложил Джонс, - но очень редкий.
      - Это я вижу, - ответил Хорнблауэр.
      - Вчера мы встали в двух кабельтовых от остова, - сказал Тернер. Ночью, когда ветер стих, мы развернулись, но незначительно.
      - Скажите, когда рассветет достаточно, чтоб брать азимуты.
      - Есть, сэр.
      Вскоре небо на востоке изменилось. Казалось, оно даже потемнело. На самом деле просто светало, и контраст стал менее резок.
      - Когда затонул "Стремительный", вы взяли третий азимут, мистер Тернер?
      - Да, сэр. Он составил...
      - Не важно.
      В таком простом деле можно полностью положиться на Тернера.
      - Не думаю, чтоб остов сместился хотя бы на дюйм, сэр, - сказал Тернер. - Течения тут нет. Две речки, впадающие в залив, тоже никакого течения не создают.
      - А песок на дне плотный?
      - Плотный, сэр.
      Вот это действительно радует. Глина давно засосала бы остов.
      - Как вышло, что "Стремительный" перевернулся? - спросил Хорнблауэр.
      - По чистому невезению, сэр. Корабль был старый, он долго находился в море. На борта под ватерлинией густо наросли водоросли и ракушки - его покрыли медью на недостаточную высоту, сэр. Поэтому его накренили и чистили левый борт. Выкатили пушки правого борта, и все тяжелое, что можно было передвинуть, тоже сместили к правому борту. День был безветренный, стояла жара. И не успел никто иазом моргнуть, как с гор налетел порыв ветра. Он налетел на "Стремительный" точно с левого траверза и накренил его прежде, чем его успели выровнять. Орудийные порты были открыты, и в них залилась вода. Судно накренилось ещё сильнее - по крайней мере, так установила следственна комиссия, сэр. Люки были открыты, вода поднялась выш комингсов и залилась внутрь.
      - Он не выровнялся, пока тонул?
      - Нет, сэр. Услышав крик, я посмотрел в ту сторону и увидел киль "Стремительного". Он так и ушел под воду днищем вверх. Стеньги снесло. Они вскоре всплыли наверх грот - и фор-стеньги держались за остов уцелевшими вантами Это помогло мне взять азимут.
      - Понятно, - сказал Хорнблауэр. Быстро светало. Казалось - конечно, это был оптический обман - что краска на глазах заливает небо.
      - Достаточно светло, сэр, - сказал Тернер.
      - Спасибо. Мистер Джонс, можете приступать. Хорнблауэр смотрел, как шлюпки отошли от корабля. Впереди был Тернер на гичке, с инструментами и компасом, за ним Стил на барказе и Смайли на тендере. Между барказом и тендером протянули трал. Хорнблауэр почувствовал, что несмотря на выпитый недавно кофе хочет позавтракать. И все же он медлил. Мертвый утренний штиль идеально подходил для намеченной операции - гичка легко займет нужную позицию и без особого труда будет оставаться на месте. Шлюпки, как ни медленно они шли, поднимали волны, и волны эти далеко разбегались по стеклянной поверхности залива. Хорнблауэр видел, как гичка остановилась. Над водой отчетливо раздался голос Тернера - он переговаривался в рупор с другими шлюпками. Они неуклюже развернулись, словно связанные ниткой жуки, дали тралу провиснуть, ещё некоторое время неловко маневрировали, чтоб встать точно по нужному азимуту. Потом весла начали двигаться, медленно, ритмично, словно маятник судьбы. Сердце у Хорнблауэра забилось, он возбужденно сглотнул. Вокруг него начиналась нормальная корабельная жизнь. Шлепая по доскам босыми ногами - звук этот не похож ни на какой другой звук в мире - подвахтенные выносили гамаки и укладывали их в сетки. Швабры, куски песчаника, ведра и помпы - те из матросов, кто не был занят на шлюпках, принялись драить палубу. Не в первый раз Хорнблауэр позавидовал работающим матросам. Их проблемы - самые простые, сомнения - самые ничтожные. Вычистить песчаником кусок палубы до белизны, которая удовлетворила бы унтер-офицера, пройтись по ней мокрой шваброй, вытереть насухо, весело работать рядом со старыми друзьями, шлепая босыми пятками по чистой воде - вот и все, что от них требуется. Они делали это бесчисленное число раз и будут сделать ещё бесчисленное число раз. Хорнблауэр с радостью поменял бы свое одиночество, свою ответственность, клубок воих проблем на их беспечный удел. Не успел он так подумать, как рассмеялся над собой. Он прекрасно знал, в какой ужас повергла бы его эта перемена, если б какой-нибудь каприз судьбы его к ней вынудил. Он решил подумать другом - о толстом ломте жирной, хорошо прожаренной свинины. Свиная нога вымачивалась для него два дня, и снаружи она, должно быть, уже не слишком соленая. Черт возьми, если отбивная, когда её принесут с камбуза, не будет щипеть на тарелке, кое-кто пожалеет, что родился на свет. Надо приказать, чтоб вместе с отбивной поджарили сухарные крошки. Заесть же отбивную можно будет сухарем, густо намазанным патокой. О таком завтраке и подумать приятно.
      XIII
      Хорнблауэр стоял с кошельком в руке. Кошелек он вынул из нижнего отделения рундучка. Он в точности знал, сколько там гиней, и старался не желать, чтоб их было больше. Будь он богат, он мог бы проявить щедрость к команде, к кают-компании и к мичманской каюте. Но коль скоро это не так... Он тряхнул головой. Не хотелось выглядеть скрягой, но и дураком себя выставлять незачем. Он подошел к дверям кают-компании и остановился. Стил заметил его.
      - Пожалуйста, заходите, сэр.
      Офицеры приподнялись со стульев - кают-компания была такая тесная, что всем приходилось сидеть вокруг стола.
      - Не согласились бы вы, - сказал Хорнблауэр Карелейку, - любезно сделать для меня кое-какие покупки?
      - Конечно, сэр. Сочту за честь, - ответил Карслейк. Ничего другого ему не оставалось.
      - Несколько цыплят - полдюжины, скажем, - и яйца.
      - Да, сэр.
      - Намеревается ли кают-компания купить себе свежего мяса?
      - Ну, сэр...
      Этот вопрос обсуждался перед самым приходом Хорнблауэра.
      - В это время года могут продавать барашков. Я купил бы одного-двух, если они не дороги. Но вот бык - что мне желать с целым быком?
      Каждому в кают-компании приходилось когда-нибуп сталкиваться с подобной проблемой.
      - Если кают-компания решит купить быка, я с радостью оплачу четверть, - сказал Хорнблауэр. Это явно обрадовало кают-компанию.
      Капитан, покупающий тушу вскладчину, наверняка получит лучшие куски. Это в природе вещей. Все знали капитанов которые оплатили бы только свою долю. Учитывая, что в кают-компании пять офицеров, Хорнблауэр проявил щедрость
      - Спасибо большое, сэр, - сказал Карслейк. - я думаю, что смогу продать мичманской каюте несколько кусков.
      - Я полагаю, на выгодных условиях? - ухмыльнулся Хорнблауэр.
      Он хорошо помнил, как в бытность его мичманом кают-компания и мичманская каюта покупали тушу на паях.
      - Полагаю, что так, сэр. - Карслейк сменил тему: - Мистер Тернер говорит, здесь разводят в основном коз. Как бы вы отнеслись к козлятине, сэр?
      - Молодой козленок, зажаренный с репой и морковью! - воскликнул Джонс. - Вещь стоящая, сэр!
      Худощавое лицо Джонса осветилось. Взрослые мужчины, месяцами потребляющие заготовленную впрок пищу, при мысли о свежем мясе становятся похожи на детей у ярмарочного лотка со сладостями.
      - Покупайте, что хотите, - сказал Хорнблауэр. - Я согласен на барашка или на козленка, или участвую в покупке быка, смотря что есть на базаре. Вы знаете, что будете покупать для команды?
      - Да, сэр, - ответил Карслейк.
      Прижимистые чиновники скаредного министерства будут дотошно изучать все записи о расходах. Особенно много для матросов не купишь.
      - Не знаю, сэр, какие овощи мы найдем в это время года, сэр. Прошлогоднюю капусту, наверно.
      - Прошлогодняя капуста это тоже неплохо, - вмешался Джонс.
      - Репа и морковь из зимних запасов, - продолжал Карслейк. - Они будут изрядно повядшие, сэр.
      - Лучше, чем ничего, - сказал Хорнблауэр. - На базаре не будет столько, сколько нам надо, по крайней мере пока слух о нашем прибытии не распространится по окрестностям. Это тоже к лучшему - мы сможем объяснить, почему мы тут задерживаемся. Вы будете переводить, мистер Тернер.
      - Да, сэр.
      - Держите глаза открытыми. И уши.
      - Есть, сэр.
      - Мистер Джонс, пожалуйста, займитесь бочками для воды.
      - Есть, сэр.
      Светская беседа закончилась - это были приказы.
      - Приступайте.
      Хорнблауэр подошел к постели Маккулума. Раненый полулежал на парусиновых подушках. Хорнблауэра порадовало, что выглядит он сравнительно хорошо. Лихорадка прошла.
      - Рад видеть, что вам лучше, мистер Маккулум, - сказал Хорнблауэр.
      - Да, получше, - ответил Маккулум.
      Он говорил хрипло, но в общем вполне нормально.
      - Превосходно проспал всю ночь, - сказал Эйзенбейс, возвышавшийся с другой стороны от больного. Он уже докладывал Хорнблауэру - рана заживляется, дренаж удовлетворительный.
      - А мы утром уже поработали, - сказал Хорнблауэр.
      - Вы слышали, мы нашли остов?
      - Нет, не слышал.
      - Нашли и отметили буйками, - сказал Хорнблауэр.
      - Вы уверены, что это остов? - прохрипел Маккулум. - Иногда бывают странные ошибки.
      - Это в точности там, где, согласно замерам, затонуло судно, - сказал Хорнблауэр. - Оно, как показало траление, в точности нужных размеров. Кроме того, трал не встретил других препятствий. Дно песчанистое, твердое, как вам, я полагаю, известно.
      - Звучит правдоподобно, - проворчал Маккулум. - И все же, я предпочел бы лично руководить тралением.
      - Вам придется доверять мне, мистер Маккулум, - спокойно сказал Хорнблауэр.
      - Я ничего не знаю ни о вас, ни о ваших способностях, - ответил Маккулум.
      Хорнблауэр с трудом подавил раздражение, про себя же подумал: странно, что Маккулуму удалось дожить до таких лет, его должны были застрелить на дуэли гораздо раньше. Но Маккулум - незаменимый специалист, и даже не будь он так болен, ссориться с ним глупо и недостойно.
      - Я полагаю, теперь надо послать ваших ныряльщиков, чтоб они обследовали остов, - сказал Хорнблауэр, стараясь говорить вежливо, но твердо.
      - Без сомнения, именно это я и сделаю, как только меня выпустят из постели, - сказал Маккулум.
      Хорнблауэр вспомнил все, что говорил ему Эйзенбейс ране, о возможности гангрены и общего заражения крови. Он знал - достаточно вероятно, что Маккулум вообще не встанет.
      - Мистер Маккулум, - сказал Хорнблауэр. - Дело это спешное. Как только турки проведают о наших намерениях они стянут сюда силы, чтоб нам воспрепятствовать, и мы уже никогда не сможем провести подъемные работы. Чрезвычайно важно, чтоб мы начали как можно раньше. Я думаю, вы проинструктируете ныряльщиков, чтоб они приступили к работе незамедлительно.
      - Значит, вы так думали? - ехидно переспросил Маккулум.
      Пришлось несколько минут терпеливо его увещевать. Он никак не хотел сдаваться, и сразу выдвинул веское возражение.
      - Вода ледяная, - сказал он.
      - Боюсь, что так, - согласился Хорнблауэр, - но это мы предполагали и раньше.
      - Восточное Средиземноморье в марте это вам не Бенгальский залив летом. Мои люди долго не выдержат такого холода.
      Это уже победа: Маккулум признал, что они вообще способны его выдержать.
      - Если они будут работать понемногу и с перерывами? - предположил Хорнблауэр.
      - Да. До остова семнадцать саженей?
      - Семнадцать саженей до дна вокруг него.
      - На такой глубине они все равно не смогли бы работать долго. Пять погружений в день. Иначе у них пойдет кровь из носа и ушей. Им понадобятся тросы и грузы - сойдут девятифунтовые ядра.
      - Я прикажу их приготовить.
      Пока Маккулум инструктировал ныряльщиков, Хорнблауэр стоял рядом. Кое о чем он смог догадаться. Очевидно, один из ныряльщиков возражал: он обхватил себя руками и затрясся, выразительно закатывая черные печальные глаза. Все трое разом заговорили на своем щебечущем языке. В голосе Маккулума появились суровые нотки. Он указал на Хорнблауэра, и туземцы посмотрели в его сторону. Все трое ухватились друг за друга и отпрянули, словно испуганные дети. Маккулум продолжал говорить напористо. Эйзенбейс наклонился над ним, и уложил на одеяло его левую руку, которой Маккулум жестикулировал - правая была примотана к груди.
      - Не шевелитесь, - сказал Эйзенбейс. - Не то у нас будет воспаление.
      Маккулум уже не раз морщился от боли, сделав неосторожное движение. Он больше не выглядел довольным, только усталым.
      - Они начнут прямо сейчас, - сказал он, не отрывая голову от подушки. - Вот этот - я называю его Луни - будет за старшего. Я сказал им, что тут нет акул. Обычно, пока один спускается на дно, двое других молятся - они все трое заклинатели акул. Хорошо, что они видели, как секут кошками. Я пообещал им, что если они будут артачиться, то испробуют кошек.
      Хорнблауэр сам видел, в какой ужас это повергло щебечущих, похожих на птиц цейлонцев.
      - Забирайте их, - сказал Маккулум.
      Барказ и тендер ушли за водой и провиантом, остались только гичка и ялик. В гичку набилось слишком много народу - четыре матроса на веслах, трое ныряльщиков на носу, Хорнблауэр и Лидбитер на корме. Хорнблауэр не устоял, чтоб лично не поучаствовать в первой попытке. Он составил достаточно скептическое представление о том, насколько хорошо Маккулум говорит на языке ныряльщиков. Объяснялся он, как полагал Хорнблауэр, с помощью нескольких существительных и глаголов, а также жестов, не стремясь к правильному произношению и пренебрегая грамматикой. Маккулум владел цейлонским несравненно хуже, чем Хорнблауэр испанским и даже французским, и это Хорнблауэра огорчало. Он думал обо всем этом, ведя гичку по легким волнам - рассветный штиль уже сменился умеренным бризом, морщившим поверхность залива.
      Они добрались до первого буйка - доски с привязанной веревкой, подпрыгивающей на волнах. Хорнблауэр взглядом поискал остальные. Установив гичку в центре отмеченной буйками области, он посмотрел на ныряльщиков.
      - Луни, - скомандовал он.
      Начав приглядываться, он вскоре научился различать цейлонцев между собой. Прежде они казались ему чуть ли не тройняшками.
      Луни встал и бросил за борт шлюпочную кошку. Она быстро пошла вниз и потащила через планширь свернутый в бухту трос. Луни медленно разделся донага, потом сел на планширь и свесил ноги в воду. Как только они коснулись ледяной воды, он вскрикнул. Двое других тоже закричали тревожно и сочувствующе.
      - Подтолкнуть его, сэр? - спросил баковый гребец.
      - Нет, - сказал Хорнблауэр.
      Луни глубоко вдыхал, расправляя грудь, и с силой выдыхал. Хорнблауэр видел, как ходят при каждом вдохе ребра. Один из цейлонцев дал Луни ядро. Тот прижал его к голой груди, соскользнул с планширя и исчез под водой. Гичка сильно закачалась.
      Хорнблауэр вынул часы. Они были без секундной стрелки - часы с секундной стрелкой были ему не по карману - но приблизительно прикинуть время можно было и по ним. Хорнблауэр следил, как кончик минутной стрелки переполз с одного деления на другое, затем на третье. Он так сконцентрировался на стрелке, что не услышал, как вынырнул Луни. Только услышав восклицание Лидбитера, Хорнблауэр увидел в двадцати ярдах за кормой голову ныряльщика с длинной черной косой, перевязанной ленточкой.
      - Табань! - торопливо приказал Хорнблауэр. - Эй, вытравите трос!
      Цейлонцы то ли поняли его, то ли просто знали свое дело. Пока матросы в два сильных гребка подвели шлюпку к Луни, один из цейлонцев ослабил привязанный к кошке трос. Луни ухватился за планширь, и двое товарищей втянули его в шлюпку. Они громко говорили, но Луни сидел на банке молча, уткнувшись лицом в колени. Потом он поднял голову. Вода ручьями текла с его мокрых волос. Видимо, он сказал, что ему холодно - двое других вытерли его насухо и помогли одеться.
      Хорнблауэр не знал, как заставить их работать снова, но вмешиваться ему не пришлось. Луни, как только оделся, встал на нос шлюпки и огляделся по сторонам, раздумывая, потом, повернувшись к Хорнблауэру, указал место в нескольких футах впереди.
      - Гребите! - приказал Хорнблауэр.
      Когда шлюпка добралась до указанного места, другой цейлонец бросил за борт кошку. Теперь был его черед раздеваться, глубоко дышать, раздувая грудь, и, взяв ядро, прыгать через борт. Ядра стоят денег, подумал Хорнблауэр, со временем они понадобятся, чтоб стрелять по врагу. Надо будет набрать на берегу камней подходящего размера. Ныряльщик выплыл, вскарабкался в шлюпку. Товарищи приняли его так же, как перед тем Луни. Они что-то обсудили, потом третий спустился в том же месте, очевидно, чтоб разрешить спорный вопрос. Потом Луни попросил передвинуть гичку, разделся и нырнул.
      Цейлонцы работали усердно и, насколько Хорнблауэр мог судить, толково. Потом Луни с одним из товарищей нырнули вместе. Когда они выплыли, Хорнблауэр заметил, что ноги у Луни расцарапаны и кровоточат. Сперва он подумал об акулах и тому подобных подводных опасностях, но тут же угадал истинную причину. Луни лазал по остову. Там, глубоко под водой, подгнившие доски поросли морскими желудями и острыми, как бритва, ракушками. Хорнблауэр утвердился в своей догадке, когда Луни попросил отметить это место буйком. Цейлонцы привязали к кошке доску, и снова нырнули неподалеку.