- Горацио, ты должен пообедать! - крикнула Мария. - Ты оставил меня одну на весь день.
      - Мы скоро будем в Оксфорде, дорогая, - ответил Хорнблауэр. Он старался не подать виду, что напрочь позабыл о существовании жены и ребенка.
      - Горацио!..
      - Совсем скоро, дорогая, - сказал Хорнблауэр.
      Зимний вечер сгущался над пашней и лугом, над остриженными ивами, стоящими по колено в воде, над одинокими сельскими домиками и сараями. Хорнблауэру хотелось, чтоб это никогда не кончалось. Это было счастье. Бурная радость сменилась умиротворением, как гладкая поверхность воды сменила водоворот. Вскоре он вернется в иную жизнь, вновь окунется в мир войны и жестокости - мир, который он оставил в устье Северна и вновь встретит в устье Темзы. Как символично, что именно здесь, в сердце Англии, на середине своего пути, он на мгновение достиг вершины счастья. Неужели и коровы на лугу, и бегущие меж деревьев ручейки - тоже кусочек его счастья? Возможно, но не обязательно. Счастье исходило из него самого, и зависело от ещё более неуловимых причин. Хорнблауэр как божественную поэзию впитывал вечерний воздух. Тут он заметил, что Дженкинс, обернувшись, указывает вперед бичом. Момент ушел.
      Дженкинс указывал на следующую запруду. Нисколько не волнуясь, Хорнблауэр взял курс на нее, провел паром в отверстие, почувствовал, как накренилось судно, как убыстрилось его движение, блаженно оскалился, летя вниз, достиг водоворота и провел судно через него без малейших колебаний. Дальше, дальше в сгущающейся темноте. Мосты; ещё плотина - к радости Хорнблауэра, последняя (Дженкинс не зря говорил, что проходить их надо засветло) - деревни, церкви. Совсем стемнело, он замерз и устал. Мария опять вышла на корму, и он поговорил с ней сочувственно, даже посетовал, что до Оксфорда так далеко. Дженкинс зажег фонари - один на хомуте передней лошади, другой на задней луке седла, в котором ехал сам. Хорнблауэр с кормы "Королевы Шарлотты" видел, как пляшут на бечевнике огоньки - они указывали ему повороты, и все же судно дважды задевало прибрежный камыш. Оба раза у Хорнблауэра екало сердце. Было совсем темно, когда судно вдруг замедлилось, буксирные тросы провисли. По тихому окрику Дженкинса Хорнблауэр направил паром к освещенному фонарями причалу. Умелые руки подхватили концы и пришвартовали судно. Пассажиры хлынули на причал.
      - Капитан... сэр? - сказал Дженкинс.
      Сейчас он произнес слово "капитан" совсем не так, как при первом знакомстве. Тогда оно звучало панибратски, теперь он обращался, как матрос к своему капитану.
      - Да? - сказал Хорнблауэр.
      - Это Оксфорд, сэр, здесь смена.
      В дрожащем свете фонарей Хорнблауэр увидел двух людей, на которых указывал Дженкинс.
      - Значит, теперь я могу пообедать? - спросил он с легкой иронией.
      - Да, сэр, прошу простить, что из-за меня вам пришлось так долго оставаться без обеда. Сэр, я у вас в долгу. Сэр...
      - Все в порядке, Дженкинс, - сказал Хорнблауэр поспешно. - У меня были свои причины торопиться в Лондон.
      - Спасибо, сэр, и...
      - Далеко отсюда до Лондона?
      - Сто миль до Брентфорда, сэр, по реке. Вы успеете туда к рассвету. Как будет прилив, Джим?
      - В самом начале, - сказал сменщик. - Там вы сможете нанять лодку и через час будете на ступенях Уайт-холла, сэр.
      - Спасибо, - сказал Хорнблауэр. - Тогда я прощаюсь с вами, Дженкинс.
      - До свидания, сэр, и спасибо вам, вы настоящий джентльмен.
      Мария стояла на носу парома, и даже в темноте Хорнблауэр чувствовал, что она его не одобряет. Однако когда она заговорила, по её словам это было незаметно.
      - Я раздобыла тебе горячий ужин, Горацио, - сказала она.
      - Отлично, клянусь Богом! - воскликнул Хорнблауэр. На причале девушки и мальчишки продавали путешественникам еду. Внимание Хорнблауэра привлек крепкий паренек с тележкой, на которой лежал бочонок, очевидно с пивом. Хорнблауэр ощутил, что пить хочет гораздо сильнее, чем есть.
      - Вот чего мне надо, - сказал он. - Дай-ка мне кварту.
      - У меня только пинты, сэр, - ответил парень.
      - Тогда две пинты, бестолочь.
      Хорнблауэр, не переводя дыхания, осушил деревянную кружку и принялся за вторую. Тут он вспомнил про свои манеры. Ему так хотелось пить, что он совсем о них позабыл.
      - Хочешь пива, дорогая? - спросил он Марию.
      - Наверно, я не отказалась бы от пол-пинты, - ответила Мария. Хорнблауэр мог бы заранее угадать, что Мария сочтет уместным для леди пить пиво пол-пинтами.
      - У меня только пинты, сэр, - упрямо повторил паренек.
      - Хорошо, дай леди пинту, а я допью, - сказал Хорнблауэр. Он почти опорожнил вторую кружку.
      - Все на борт! - закричал новый рулевой. - Все на борт!
      - С вас шиллинг, сэр, - сказал парень.
      - Восемь пенсов за кварту пива! - возмутилась Мария.
      - Недорого, - сказал Хорнблауэр. - На, держи! С беспечной веселостью он дал мальчику полкроны, и тот, прежде чем сунуть монету в карман, радостно подкинул её в воздух. Хорнблауэр взял из рук Марии кружку, опорожнил её и отдал мальчику.
      - Все на борт!
      Хорнблауэр шагнул на паром и аккуратно помог спуститься Марии. Неожиданно для себя он обнаружил, что на борту "Королевы Шарлотты" появилось ещё несколько пассажиров первого класса. Двое или трое мужчин и шесть женщин сидели в освещенной лампой каюте, маленький Горацио спал в уголке. Мария смутилась - она хотела поговорить о семейных делах, но стеснялась посторонних. Она зашептала, указывая на сидящих с каменными лицами незнакомцев, давая понять, что если б не они, сказала бы куда больше.
      - Ты дал этому мальчику два шиллинга шесть пенсов, дорогой, - говорила она. - Зачем?
      - Это было чистое безумие, дорогая, - легкомысленно ответил Хорнблауэр. Он был очень близок к правде.
      Мария вздохнула, глядя на своего необъяснимого мужа, который сначала швыряется деньгами, а затем во всеуслышание заявляет, что безумен.
      - А вот и ужин, - сказала она. - Я его купила, пока ты разговаривал с этими людьми. Надеюсь, он ещё горячий. Ты весь день ничего не ел, а хлеб и мясо, которые я взяла с собой, уже наверняка зачерствели.
      - Я готов съесть все, что у тебя есть, и даже больше, - сказал Хорнблауэр. Если не считать кварты с лишком пива, желудок его был совершенно пуст.
      Мария указала на деревянные тарелки, стоящие на скамейке рядом с маленьким Горацио.
      - Ложки и вилки я достала наши, - объяснила она. - А тарелки мы оставим на пароме.
      - Отлично, - сказал Хорнблауэр.
      На каждой тарелке лежало по две колбаски и гороховый пудинг. От пудинга ещё шел пар. Хорнблауэр сел, поставил тарелку на колени и принялся за еду. Колбаски, естественно, оказались говяжьи, если вообще не бараньи или даже козьи или конские, и сделаны были, похоже, из одних хрящей. Хорнблауэр искоса взглянул на Марию, с явным удовольствием поглощавшую свою порцию. За сегодняшний день он доставил ей столько огорчений и просто не мог огорчить её ещё раз, иначе он просто выбросил бы колбаски за борт, может, рыбы с ними справятся. Но раз это невозможно, он мужественно попытался их съесть. К тому времени, как он принялся за вторую колбаску, стало ясно, что это уже свыше его сил. Левой рукой он вытащил носовой платок.
      - Сейчас мы будем проходить первый шлюз, - сказал он Марии, правой рукой указывая в окно. Мария выглянула, Хорнблауэр схватил колбаску носовым платком и сунул в карман. Он поймал взгляд пожилого джентльмена напротив. Тот был одет в пальто, закутан шарфом, шляпу низко надвинул на глаза и из-под бровей неодобрительно следил за каждым движением Хорнблауэра. Видя, как недоброжелательное любопытство сменилось на лице пожилого джентльмена полным изумлением, Хорнблауэр подмигнул ему - не заговорщицки, нет, он и не пытался сделать вид, будто каждый день набивает карманы жирными горячими колбасками. Он просто хотел отбить у пожилого джентльмена охоту обсуждать или даже обдумывать это из ряда вон выходящее деяние. После этого Хорнблауэр принялся доканчивать гороховый пудинг.
      - Ты так быстро ешь, - сказала Мария. - Ты испортишь себе желудок.
      Сама она отчаянно сражалась со своими колбасками.
      - Я так голоден, что съел бы лошадь, - объявил Хорнблауэр. - Сейчас я примусь за обед, независимо от того, черствый он или нет.
      - Я очень рада, - сказала Мария. - Дай я...
      - Нет, дорогая. Сиди спокойно. Я сам о себе позабочусь. Хорнблауэр достал сверток.
      - Превосходно, - сказал он с набитым ртом. Он всячески старался загладить свою вину. Чем больше он съест, чем больший проявит аппетит, тем ей будет приятнее. Даже такой пустяк, что он сам достал себе еду, порадовал её сверх всякой меры. Так легко сделать её счастливой; так легко обидеть.
      - Мне очень жаль, что мы сегодня мало общались, дорогая, - сказал он. - Я чувствую, как много потерял. Но если б я не помог вести судно, мы бы до сих пор сидели перед Саппертонским туннелем.
      - Да, дорогой, - сказала Мария.
      - Я так хотел, чтобы мы вместе любовались красотами природы, - сказал Хорнблауэр, внутренне содрогаясь от собственного лицемерия. - Надеюсь, тебе и отсюда было хорошо видно.
      - Видно, но с тобой мне было бы куда интереснее, - ответила Мария, бесконечно растроганная его вниманием. Она обвела взглядом сидящих в каюте женщин, надеясь прочесть в их глазах зависть.
      - Малыш хорошо себя вел? - спросил Хорнблауэр. - Он съел свою кашку?
      - Всю, - гордо отвечала Мария, глядя на спящего ребенка. - Он иногда начинал капризничать, но сейчас спит как ангел.
      - Будь он года на два постарше, - сказал Хорнблауэр - как бы ему было интересно! Он бы помогал с тросами, и я поучил бы его, как держать руль.
      Говоря это, Хорнблауэр не лицемерил.
      - Он и сейчас всем интересовался, - сказала Мария.
      - А как его сестренка? - спросил Хорнблауэр. - Хорошо себя вела?
      - Горацио! - Мария была немного шокирована.
      - Надеюсь, дорогая, она не безобразничала? - сказал Хорнблауэр, улыбаясь её смущению.
      - Нет, конечно, - согласилась Мария. Паром проскользнул в шлюз. Хорнблауэр услышал сзади скрип закрываемых ворот.
      - Ты явно не справляешься с колбасками, дорогая, - сказал он. - Давай я их выкину, а ты поешь лучше хлеба с мясом, оно действительно очень вкусное.
      - Но, дорогой...
      - Я настаиваю.
      Он взял обе тарелки и вышел в темноту. В одну секунду он ополоснул обе тарелки за бортом, в следующую - выкинул колбаску из кармана. С мокрыми тарелками он вернулся к Марии - она была одновременно восхищена и сконфужена, что её муж снизошел до столь низменного занятия.
      - Темно, ничего не увидишь, - сказал он (паром уже вышел из шлюза). Мария, дорогая, когда ты поужинаешь, я постараюсь устроить тебя на ночь как можно удобнее.
      Он склонился над спящим ребенком, Мария убирала остатки ужина.
      - Ну, дорогая.
      - Не надо, Горацио. Пожалуйста, Горацио. Я тебя прошу...
      - Ночью шляпка тебе ни к чему. Сними её. На скамейке хватит для тебя места. Ноги положи сюда. И туфли ни к чему. Молчи, пожалуйста. Теперь надо придумать подушку. Подойдет этот мешок. Так удобно? Укройся плащом, тебе будет теплее. Ну вот, спи спокойно, дорогая.
      Хорнблауэр действовал ласково, но настойчиво, не давая Марии возражать. Она пролежала целых две минуты, прежде чем открыла глаза и спросила мужа, как же устроится он сам.
      - Мне будет очень удобно, дорогая, я ведь старый путешественник. Закрой глаза и спи, дорогая.
      Хорнблауэру было вовсе не удобно, хотя он помнил и худшие ночи, в открытых шлюпках, например. Поскольку Мария с мальчиком занимали почти всю скамейку, ему пришлось сидеть, как и всем остальным пассажирам. В тесной каюте было душно от чадящей лампы и дыхания нескольких человек. Ноги у Хорнблауэра затекли, поясница болела, сидеть не шевелясь было тесно и неудобно. Но в конце концов это всего лишь одна ночь. Он сунул руки в карманы. Паром щел вниз по реке сквозь темноту, останавливался в шлюзах, мягко стукался о стенки и вновь трогался в путь. Реку между Оксфордом и Лондоном Хорнблауэр совсем не знал, и потому не догадывался, где он сейчас. Но они идут вниз по реке, приближаются к его новому кораблю.
      Какая удача, что он получил это назначение! Не фрегат, конечно, но все же большой - двадцать две пушки - шлюп, такой каким командует капитан, а не капитан-лейтенант. Это - лучшее, на что может надеяться человек, ещё месяц назад числившийся шестьсот первым из шестиста двух капитанов в списке. Колдекот, прежний капитан "Атропы", подорвал свое здоровье, снаряжая её в Детфорде, и Хорнблауэра спешно вызвали на замену. Приказы пришли в тот самый день, когда Англия узнала о победе Нельсона при Трафальгаре. С этого момента никто ни о чем, кроме Нельсона и Трафальгара, не думал. Вся страна праздновала победу над Вильневом и скорбела о гибели Нельсона. Нельсон Трафальгар - Нельсон - Трафальгар - без них не обходилась ни одна колонка в газете, ни один случайный разговор на улице. Отличия и награды лились рекой. Объявили, что Нельсона будут хоронить с почестями. Флоту раздавали титулы и повышения. Восстановили чин адмирала Красного Флага, и двадцать капитанов, старших в списке, произвели в это звание. Два капитана погибли при Трафальгаре, ещё двое умерли - теперь Хорнблауэр стал пятьсот семидесятым. В то же время щедро повышали лейтенантов и капитан-лейтенантов. В списке прибавился сорок один новый капитан - отрадно сознавать, что ты старше сорока двух капитанов. Однако это значит, что шестьсот девятнадцать капитанов претендуют на места - а столько не способен предоставить даже огромный Королевский флот. По крайней мере сто (а то и все сто пятьдесят) капитанов останутся на половинном жаловании, в запасе. Это разумно. Во-первых, среди капитанов есть старые и больные, во-вторых, в запасе остаются те, кто доказал свою негодность к службе.
      Если только у них нет высокопоставленных друзей. Если такие друзья найдутся, на половинном жалованье останется не имеющий покровителей неудачник. Влиятельных друзей у Хорнблауэра не было, и, хотя он только что поздравлял себя с удачей, прежде то и дело убеждался в своей невезучести. Вот и сейчас: он готовится принять под командование судно, которое снарядил другой; он не знает никого из офицеров и матросов - этого было вполне достаточно, чтоб возбудить обычные его мрачные опасения.
      Мария вздохнула и повернулась на другой бок. Хорнблауэр наклонился и поправил на ней плащ.
      III
      Ранним зимним утром в Брентфорде было холодно, сыро и неуютно. Маленький Горацио беспрерывно скулил, Мария, усталая и измученная, стояла рядом с Хорнблауэром, глядя, как её чемодан и два его сундучка выгружают из парома.
      - Далеко до Детфорда, дорогой? - спросила она.
      - Порядком, - ответил Хорнблауэр. Между Брентфордом и Детфордом лежит весь Лондон, а река, по которой им предстоит путешествовать, постоянно изгибается туда и сюда. Они запоздали, и приливное течение будет им навстречу.
      Лодочники наперебой предлагали свои услуги.
      - Лодку, сэр? Парные весла, сэр? Обычные весла, сэр?
      - Обычные, - сказал Хорнблауэр.
      За лодку с двумя гребцами придется заплатить вдвое больше, чем за услуги одного гребца с парными веслами, но, памятуя о приливном течении, стоит пойти на такую трату. Хорнблауэр помог Марии с ребенком забраться на кормовое сиденье и проследил, как грузят багаж.
      - Давай, Билл. Весла на воду, - сказал загребной, и лодка заскользила по серой воде.
      - Ox, - выговорила Мария, немного испуганная. Весла скрипели в уключинах, лодка плясала на волнах.
      - Говорят, наш старый король, когда убили Нельсона, немного повредился в уме, - сказал загребной, указывая в сторону Кью. - Вот здесь он живет, сэр. Там дворец.
      - Да, - кивнул Хорнблауэр, не в настроении обсуждать короля, Нельсона, и вообще кого-либо.
      Ветер дул с запада - при восточном ветре волны были бы больше, и лодка двигалась бы ещё медленнее, так что есть свои плюсы даже у этой серой погоды.
      - Суши весла, Гарри, - сказал баковый, и лодка начала огибать поворот.
      - Ш-ш, миленький. Тебе не нравится гадкая лодка? - сказала Мария маленькому Горацио, который явно выказывал свое недовольство,
      - Наверно мальчуган замерз, - предположил загребной.
      - Наверно, - согласилась Мария.
      Лодочник и Мария, к радости Хорнблауэра, ушли в разговор. Он смог отдаться своим мыслям, надеждам и опасениям - последние преобладали связанным с ожидавшим его в устье реки кораблем. Через час-два он сможет подняться на борт. Незнакомый корабль, незнакомые офицеры, незнакомые матросы.
      - А здесь живет герцог, мэм. - Лодочник старался перекричать маленького Горацио. - А там, за деревьями, дворец епископа.
      Мария впервые в Лондоне - удачно, что им попался разговорчивый лодочник.
      - Смотри, какие хорошенькие домики, - говорила Мария, покачивая ребенка на коленях. - Смотри, какие хорошенькие лодочки.
      Дома стояли все плотнее, лодка проходила мост за мостом, движение на реке становилось оживленней. Хорнблауэр вдруг понял, что они на окраине Лондона.
      - Вестминстер, мэм, - сказал лодочник. - Я когда-то работал тут на перевозе, пока не построили мост. Теперь с каждого проходящего берут по полпенса, а честных лодочников оставили без заработка.
      - Да уж, - сочувственно сказала Мария. Она успела позабыть, что должна вести себя, как жена капитана.
      - Ступени Уайтхола мэм, а это Стрэнд.
      В те горькие дни, когда Хорнблауэр остался не у дел и ходил в Адмиралтейство просить места, он часто, брал лодку до ступеней Уайтхола.
      - Собор Святого Павла, мэм.
      Теперь они в Лондонском Сити. Хорнблауэр чувствовал запах угольного дыма.
      - Суши весла, Гарри, - снова сказал баковый, оглядываясь через плечо. Лодки, лихтеры и баржи шли по реке густым потоком. Впереди виднелся Лондонский мост.
      - Греби, - сказал баковый, и оба гребца налегли на весла, пробираясь под мост между другими лодками. Под низкой аркой река, зажатая опорами, текла быстро и вновь замедлялась, выходя на свободу.
      - Господи! - воскликнула Мария. Им открылся вид на величайший порт мира. Одни корабли стояли на якоре, другие разгружались, и лишь посередине оставался узкий проход. Угольные бриги из северных графств, рамсгейтские траулеры, каботажные суда, корабли с зерном и над всем этим - серая громада Тауэра.
      - Темзу за Лондонским мостом стоит посмотреть, - сказал загребной. Даже сейчас, когда война.
      Обилие торговых судов лучше чего-либо иного свидетельствует о неуспехе Бонапарта в его войне с Англией. Англию не завоевать, пока её флот господствует на море, удушая Европу и обеспечивая процветание британской торговли.
      За купеческими судами стоял на якоре военный корабль без стеньг. Матросы в люльках красили снаружи борта. На носу корабля высилась грубая деревянная фигура - женщина в тунике, покрашенная алой и белой краской. В коряво вырезанных руках она держала большие позолоченные ножницы, и по ним-то Хорнблауэр догадался, что это за судно раньше даже, чем насчитал в борту одиннадцать пушечных портов, раньше, чем лодка прошла под кормой и он прочел название - "Атропа". [Атропа - в древнегреческой мифологии мойра, перерезающая нить жизни.]
      Он смотрел на нее, силясь побороть волнение, и примечал дифферент, обводы, унтер-офицера на вахте - все, что можно было приметить за эти недолгие минуты.
      - "Атропа", двадцать два, - сказал рулевой, заметив интерес Хорнблауэра.
      - Мой муж - её капитан, - гордо сказала Мария.
      - Вот как, сэр? - загребной взглянул на Хорнблауэра с уважением, польстившим Марии.
      Лодка поворачивала - вот Детфордская бухта и Детфордский пирс.
      - Суши весла! - сказал баковый. - Греби! Шабаш! Лодка заскрежетала о причал. Путешествие из Глостера кончилось. Нет, не совсем, решил Хорнблауэр, выбираясь из лодки. Еще столько хлопот впереди - найти жилье, перевезти туда багаж, устроить Марию - и лишь потом он сможет отправиться на корабль. Жизнь - это целая вереница неприятных обязанностей. Под пристальным взглядом Марии Хорнблауэр расплатился с лодочником. К счастью, к ним сразу подошел отиравшийся у пристани паренек и предложил свои услуги. Он раздобыл тележку и погрузил на неё багаж. Хорнблауэр, поддерживая под локоть Марию с ребенком на руках, повел её по пирсу.
      - Поскорее бы снять туфли, - сказала Мария. - И переодеть маленького Горацио. - Сейчас, сейчас, мой хороший.
      К счастью, до "Георга" оказалось недалеко. Толстуха-хозяйка, встретившая их на пороге, сочувственно оглядела Марию, провела их в комнату и тут же послала служанку за горячей водой и полотенцами.
      - Сейчас, мой сладенький, - успокаивала хозяйка маленького Горацио.
      - Ox, - сказала Мария, садясь на кровать и стаскивая туфли.
      Хорнблауэр стоял у двери, ожидая, пока внесут сундуки.
      - Скоро вам рожать, мэм? - спросила хозяйка. В следующую секунду они с Марией уже беседовали о повитухах и всеобщей дороговизне - последнюю тему затронула Мария, желавшая поменьше заплатить за комнату. Слуга с парнишкой принесли багаж и поставили в комнате, прервав разговор двух женщин. Хорнблауэр торопливо вытащил из кармана ключи и встал на колени у сундука.
      - Горацио, дорогой, - сказала Мария, - мы обращаемся к тебе.
      - А... что? - рассеянно спросил Хорнблауэр через плечо.
      - Хотите чего-нибудь горяченького, сэр, пока готовится завтрак? предложила хозяйка. - Пунша? Чашечку чая?
      - Нет, спасибо, - ответил Хорнблауэр.
      Он уже открыл сундук и лихорадочно распаковывал вещи.
      - Неужели ты не можешь подождать до завтрака, дорогой? - спросила Мария. - Тогда я все разберу сама.
      - Боюсь, что нет, мэм, - ответил Хорнблауэр, не поднимая головы.
      - Твои лучшие рубашки! Ты их помнешь! - возмутилась Мария.
      Хорнблауэр вытаскивал из-под них мундир. Положив его в другой сундучок, он принялся искать эполет.
      - Ты собираешься на корабль! - воскликнула Мария.
      - Конечно, дорогая, - сказал Хорнблауэр.
      Хозяйка уже вышла, и разговаривать можно было свободно.
      - Но ты должен сначала позавтракать! - убеждала Мария.
      Хорнблауэр заставил себя согласиться.
      - Ладно, пять минут на завтрак, после того, как я побреюсь, - сказал он.
      Он разложил мундир на кровати, хмурясь, что тот помялся, развязал лакированную коробку, вынул треуголку, потом скинул сюртук, лихорадочно развязал шейный платок и снял чулки. Маленький Горацио вновь принялся жаловаться на свою горькую жизнь.
      Пока Мария успокаивала ребенка, Хорнблауэр развязал мешочек с туалетными принадлежностями и вытащил бритву.
      - Я снесу Горацио вниз и дам ему хлеба с молоком, дорогой, - сказала Мария.
      - Да, дорогая, - ответил Хорнблауэр сквозь пену. В зеркало он поймал отражение Марии, и оно мигом вернуло его к действительности. Мария жалобно смотрела ему в затылок. Он отложил бритву и стер полотенцем пену.
      - Ни одного поцелуя со вчерашнего дня! - сказал он. - Мария, милая, тебе не кажется, что ты мной пренебрегаешь?
      Она упала в его объятья, глаза её увлажнились, но нежность в его голосе побудила её улыбнуться.
      - Я считала, что это ты мной пренебрегаешь, - прошептала она.
      Она положила руки ему на плечо, прижала его к своему отяжелевшему телу и пылко поцеловала.
      - Я думал о своих обязанностях, - сказал Хорнблауэр,
      - В ущерб всему остальному. Ты меня простишь?
      - Простить тебя! - Она улыбалась сквозь слезы. - Не говори так, милый. Делай, что знаешь. Я твоя, я твоя.
      Хорнблауэр, целуя её, чувствовал, как в душе его волной поднимается искренняя нежность - счастье, целая жизнь человеческого существа зависит от его терпения и такта. Он не до конца вытерся - на лице у Марии была пена.
      - Любимая, - сказал он, - ты лучшее, что у меня есть. Он целовал её, чувствуя себя неверным мужем и лицемером, и думал о качающейся на якорях "Атропе". Однако он не зря сдерживал нетерпение - маленький Горацио снова закричал, и Мария первая разорвала объятья.
      - Бедный зайчик! - сказала она, подходя к ребенку. Склонившись над ним, она обернулась и улыбнулась мужу.
      - Я должна позаботиться, чтоб обоих моих мужчин покормили.
      Хорнблауэр кое-что должен был ей сказать, но сказать тактично, и некоторое время подбирал слова.
      - Милая, - начал он, - я не против, пусть весь свет видит, что мы целовались, но боюсь, ты засмущаешься.
      - Господи! - воскликнула Мария, когда до неё дошел смысл его слов. Она заспешила к зеркалу и стерла с лица пену. Потом подхватила ребенка и сказала:
      - Пойду спущусь, прослежу, чтоб побыстрей приготовили завтрак.
      Она улыбнулась бесконечно счастливой улыбкой, и, выходя из комнаты, послала воздушный поцелуй. Хорнблауэр снова намазал лицо пеной. Его переполняли мысли об "Атропе", о жене, о сыне и ребенке, которому ещё предстоит родиться. Вчерашнее мимолетное счастье было позабыто. Возможно, не имея причин печалиться, он мог бы и сегодня чувствовать себя счастливым, но это, увы, не было ему дано. Позавтракав, он нанял наконец лодку и отправился на корабль. Сидя на корме, он поправил треуголку и приспустил с правого плеча плащ, чтоб виден был эполет - отличительный знак капитана с менее чем трехлетним стажем. Похлопав по карману, убедился, что приказы на месте, и выпрямился, стараясь изобразить достоинство. Он легко мог вообразить, что творится сейчас на "Атропе" - вахтенный штурманский помощник заприметил треуголку и эполет, посыльные побежали к первому лейтенанту, фалрепных и боцманматов срочно вызвали наверх, и при вести о том, что капитан скоро поднимется на борт, всех охватило беспокойное любопытство.
      - Эй, на лодке! - окрикнули с корабля. Лодочник вопросительно поглядел на Хорнблауэра и, получив утвердительный кивок, заорал во всю луженую глотку:
      - "Атропа!"
      Теперь на корабле окончательно убедились, что прибыл их капитан.
      - Подведите лодку к борту, - сказал Хорнблауэр. "Атропа" имела ровную, без надстроек, палубу и низкую осадку - нетрудно было дотянуться до бизань-русленя.
      Лодочник деликатно кашлянул.
      - Вы не забудете расплатиться, сэр? - спросил он, и Хорнблауэру пришлось искать в кармане монетку.
      Он шагнул на руслень, стараясь не злиться из-за своей забывчивости. Поднимаясь на палубу в свисте дудок, он приветственно поднес руку к полям треуголки, но, как ни старался подавить волнение, видел лишь расплывчатые пятна вместо лиц.
      - Джон Джонс, первый лейтенант, - послышался голос. - Добро пожаловать, сэр.
      Новые имена, новые лица. Хорнблауэр не различал лиц, не слышал имен. Он подавил желание сглотнуть и не без труда обрел голос.
      - Пожалуйста, соберите команду, мистер Джонс.
      - Свистать всех наверх! Свистать всех наверх!
      Крик разнесся по всему кораблю, засвистели и завыли дудки. Зашлепали ноги, послышались приглушенные голоса. Шкафут заполнило людское море, но Хорнблауэр от волнения не различал лиц.
      - Команда собралась, сэр.
      Хорнблауэр поднес руку к полям шляпы - он догадывался, что Джонс козырнул, хотя не видел этого - вынул приказы и принялся читать:
      "Приказы членов Адмиралтейского совета во исполнение указаний Верховного Адмирала Великобритании и Ирландии, флота Его Величества капитану Горацио Хорнблауэру. Сим предписывается..."
      Он прочел приказы, сложил их и убрал карман. Теперь он законный капитан "Атропы", и лишь трибунал - или парламент - могут его сместить. С этого момента ему идет полное жалованье капитана шестого класса. И, как ни странно, с этого же момента туман перед его глазами начал понемногу рассеиваться. Он взглянул на скуластое, до синевы выбритое лицо Джонса.
      - Прикажите команде разойтись, мистер Джонс.
      - Есть, сэр.
      Сейчас уместно было бы произнести речь; собственно, этого от него ждут. Но речи Хорнблауэр не приготовил, и решил воздержаться, рассчитывая, что произведет таким образом впечатление человека холодного, жесткого и практичного. Он повернулся к ожидавшим его лейтенантам - теперь он различал их лица, лица людей, на которых ему придется опираться ближайшие несколько лет - но имен напрочь вспомнить не мог. Он их действительно не слышал.
      - Спасибо, джентльмены, - сказал он. - Я не сомневаюсь, вскорости мы познакомимся поближе.
      Офицеры козырнули и пошли прочь, все, кроме Джонса.
      - Вас ждет адмиралтейское письмо, сэр, - сказал тот.
      Адмиралтейское письмо! Приказы! Ключ к будущему - сейчас Хорнблауэр узнает, какая его ожидает судьба. Письмо может направить "Атропу" в Китай, в Гренландию или в Бразилию. Хорнблауэр почувствовал, как волнение, не успев схлынуть, вновь охватывает его. Он опять подавил желание сглотнуть.
      - Спасибо, мистер Джонс. Я прочту его, как только будет возможно.
      - Желаете спуститься вниз?
      - Спасибо.
      Капитану на "Атропе" отводилось, как Хорнблауэр и ожидал, совсем немного места: две малюсенькие каюты, одна для работы, другая для сна. Они были такие крохотные, что даже не разделялись переборкой - между ними предполагался занавес, но занавеса тоже не было. Вообще ничего не было - ни койки ни стола, ни стула. Колдекот, покидая судно, все забрал с собой. Это не удивительно, но очень неудобно. В каюте было темно и душно, зато корабль недавно из сухого дока, не успел ещё пропитатася разнообразными запахами все впереди.
      - Где приказы? - спросил Хорнблауэр. От сдерживаемого волнения он говорил резко.
      - У меня в столе. Сейчас принесу.
      Хорнблауэр, стоя под небольшим световым люком, нетерпеливо ждал, пока вернется Джонс. Получив приказы, он минуту помедлил. Наступил переломный момент. Вчерашнее путешествие длилось дольше, но по сути это было то же: промежуток времени между двумя периодами жизни. В следующие несколько секунд "Атропа" неизбежно начнет преображаться из бездействующего корабля на Темзе в боевой корабль на море - впередсмотрящие на марсах, пушки готовы к бою, опасности, приключения и смерть за горизонтом - если не ближе.