Клут вытащил из кармана обшитую парусиной затычку и обмакнул её в расплавленную смолу.
      - Работайте тщательно, мистер Клут, - сказал Хорнблауэр.
      Артиллерист забил затычку в отверстие верхнего донышка. Шипение стихло, но все в шлюпке знали огонек по-прежнему ползет к пороху. Клут замазал пробку смолой и отодвинулся от бочонка, освобождая место.
      - Давай, дорогой, - сказал он помощнику парусного мастера.
      Того можно было и не торопить. Он быстро сел на место Клута и зашил отверстие в парусине.
      - Кладите маленькие стежки, - приказал Хорнблауэр. Помощник парусного мастера, склоненный над смертоносным бочонком, естественно, нервничал. Нервничал и Хорнблауэр, но, раздраженный недавним провалом, не желал его повторения.
      Помощник парусного мастера положил последний стежок, закрепил бечевку, открыл складной нож и отрезал конец. Теперь зашитый в парусину бочонок казался исключительно безобидным. Казалось, что-то тупое, безмозглое стоит посреди шлюпки. Клут уже замазывал новые швы смолой - боковые швы густо промазали ещё перед погрузкой бочонка в шлюпку.
      - Трос, - приказал Хорнблауэр.
      Как и в прошлый раз, трос сначала привязали к бочонку, потом пропустили вокруг якорного троса буйка и опять привязали к бочонку.
      - Поднимите его, вы двое. Опускайте. Помалу. Бочонок ушел под воду, раскачиваясь на веревке, которую матросы потихоньку травили, перехватывая руки. Напряжение спало, и все разом заговорили.
      - Молчать! - рявкнул Хорнблауэр.
      Бочонок, хоть и невидимый, по-прежнему смертоносен - матросам это и невдомек. Один из ныряльщиков уже сидел на планшире с ядром в руках Хорнблауэр совершенно не ко времени вспомнил, что так и не удосужился набрать камней. Грудь ныряльщика вздымалась и опускалась. Хорн-блауэр хотел бы сказать, чтоб тот поставил бочонок в точности куда нужно, но не мог, не зная языка. Он ограничился взглядом - отчасти подбадривающим, отчасти угрожающим. - Дно, сэр, - объявил матрос, спускавший бочонок. Ныряльщик соскользнул с планширя и исчез под водой. Внизу, рядом с пороховой бочкой и горящим фитилем он подвергается ещё большей опасности, чем наверху. "Они видели, как одного их товарища разнесло в клочья быстрым запалом неподалеку от Кудалура", - сказал Маккулум. Хорнблауэру не хотелось, чтоб такое приключилось сейчас. Если это все же произойдет, барказ окажется в самом эпицентре взрыва и водоворота. Непонятно, что за таинственная сила вечно толкает его на участие в самых опасных предприятиях. Любопытство? Нет, скорее стыд. Про чувство долга он почему-то даже не вспомнил.
      Второй ныряльщик сидел на планшире, сжимая ядро, и глубоко дышал. Как только голова первого ныряльщика показалась над водой, он соскользнул с борта и исчез. "Я напустил на них страху, - сказал Маккулум. - Я убедил их, если заряд взорвется не там, где нужно, они получат по две дюжины кошек. Еще я сказал, что мы останемся тут. Неважно, сколько это займет времени, мы все равно поднимем деньги. Так что можете на них положиться - они будут работать на совесть".
      Ныряльщики действительно работали на совесть. Теперь на планшире сидел Луни. Как только показался второй ныряльщик, он исчез под водой - цейлонцы не хотели терять время. В который раз Хорнблауэр смотрел на воду, тщетно пытаясь заглянуть вглубь. Вода была прозрачная, изумрудно-зеленая, но рябь не позволяла видеть через нее. Хорнблауэру пришлось принять на веру, что там, в глубине, в полумраке, в цепенящем холоде Луни тащит пороховой бочонок к остову и протаскивает через уступ полуюта. Бочонок под водой весит немного, благодаря выталкивающей силе, открытой Архимедом двадцать столетий назад.
      Луни вынырнул, и первый ныряльщик вновь исчез под водой. Для ныряльщиков это была игра со смертью, безумно опасная лотерея. Если заряд взорвется раньше времени, дело случая, кто из них окажется при этом внизу. Но не так уж долго сдвинуть бочонок на несколько ярдов по дну и дальше куда следует. А там, внизу, огонек ползет по свернутому фитилю, зажатому между двумя днищами бочонка. Ученые установили, что фитиль, в отличие от свечи, может гореть и без воздуха - огонь поддерживает селитра, которой пропитана веревка. Это открытие близко подходит к решению загадки жизни человеческая жизнь, подобно свече, без воздуха гаснет. Можно надеяться, что скоро найдут способ поддерживать жизнь без воздуха.
      Ушел под воду следующий ныряльщик. Огонек ползет по фитилю. Клут отмотал фитиля на час горения - это время должно быть не слишком коротким, но и не слишком долгим. Чем дольше бочонок подвергается давлению воды, тем больше вероятность, что вода проникнет внутрь. Кроме того, как указал Клут, по мере горения фитиля температура в тесном промежутке между донышками будет повышаться, фитиль будет гореть все быстрее, и пламя может даже перекинуться с одного витка на другой. Иными словами, скорость горения непредсказуема.
      Появившийся над водой ныряльщик резко крикнул следующему - Луни - чтоб тот не спускался. Цейлонцы обменялись несколькими словами, и Луни, повернувшись к Хорнблауэру, замахал рукой.
      - Втащите его в шлюпку, - приказал Хорнблауэр. - Поднять якорь!
      Несколько гребков, и барказ тронулся. Цейлонцы на носу щебетали, как воробьи поутру.
      - К судну, - приказал Хорнблауэр.
      Он прямиком отправится на корабль и ни разу не обернется. Он не будет рисковать своим достоинством, ожидая взрыва, который может и не произойти. Румпель положили на борт и барказ двинулся к "Атропе".
      Все произошло у Хорнблауэра за спиной. Раздался приглушенный рев, словно из далекой пещеры. Хорнблауэр повернулся и успел увидеть нагоняющую их громадную волну. Корма накренилась, нос взмыл вверх. Барказ закачался, словно детская лодочка в корыте. Вода, плескавшаяся вокруг, была темной. Волнение продолжалось лишь несколько секунд и тут же улеглось.
      - Взорвалось, сэр, - без всякой необходимости объявил Клут.
      Матросы шумели не хуже цейлонцев.
      - Молчать в шлюпке! - приказал Хорнблауэр. Его злило, что, услышав взрыв, он подпрыгнул от неожиданности. Под его хмурым взглядом матросы быстро затихли.
      - Право руля! - рявкнул Хорнблауэр. - Гребите. Барказ развернулся и двинулся к месту взрыва, туда, где по воде расплывалось грязное пятно. Пока Хорнблауэр смотрел, на поверхность всплыли и лопнули несколько больших пузырей. Потом всплыло что-то ещё - мертвая рыбина, за ней другая. Они покачивались на волнах, блестя на солнце белым пузом. Барказ прошел мимо одной рыбины - она была не совсем мертвая и слабо извивалась. Наконец она перевернулась и ушла в глубину.
      Матросы вновь принялись болтать.
      - Молчать! - приказал Хорнблауэр.
      В тишине барказ подошел к месту взрыва. Мертвые рыбины, грязное пятно... и ничего больше. Ровным счетом ничего. Хорнблауэр почувствовал тошнотворное разочарование. Если б взрыв сделал свое дело, по воде бы сейчас плавали обломки древесины. Раз их нет, значит дыры в остове не получилось. Хорнблауэр лихорадочно представлял, что же будет дальше. Придется сделать новый быстрый запал и застращать ныряльщиков обещанием ещё более жестоких кар, чтоб они поставили пороховой бочонок куда следует. В этот раз они закончили всего за тридцать секунд до взрыва, и неохотно пойдут на новый риск.
      Кусок дерева! Нет, всего лишь доска, служившая буйком.
      - Вытащите этот трос, - приказал Хорнблауэр загребному. Тот вытянул десять фунтов веревки - она оборвалась. Вот и весь результат взрыва оборвался буек.
      - Спустите новую кошку с тросом, - приказал Хорнблауэр. Буек не должно было отнести далеко - надо отметить хотя бы это место.
      Хорнблауэр посмотрел на Луни. Тот, казалось, был не прочь нырнуть. Они сэкономят время, если сейчас же осмотрят жалкие результаты своих усилий.
      - Луни. - Хорнблауэр указал за борт. После того, как он указал второй раз, Луни кивнул и начал раздеваться. Насколько Хорнблауэр помнил, он не сделал ещё сегодня свои пять погружений.
      Луни раздул грудную клетку и соскользнул в воду. Небольшие волны, набегавшие на барказ, были какие-то необычные. Они не соответствовали направлению ветра и шли, казалось, со всех сторон. Хорнблауэр понял, что это отголоски вызванного взрывом водоворота.
      Над водой показалась голова Луни с длинной черной косичкой. Цейлонец скалил белые зубы - если б он не глотал ртом воздух, можно было бы счесть, что он улыбается. Он ухватился за планширь, что-то сказал товарищам, и те громко защебетали. Очевидно, взрыв, оторвавший буек, не отнес его далеко. Ныряльщики возбужденно переговаривались. Луни прошел на корму, шагая по банкам между матросами. Он что-то тер краем одежды. Расплывшись в улыбке, он протянул это что-то Хорнблауэру - маленький диск, потемневший, изъеденный и все же... все же...
      - Разрази меня гром! - воскликнул Хорнблауэр. Это был английский шиллинг. Хорнблауэр вертел его в пальцах, не в силах выговорить ни слова. Все смотрели на него; догадались даже те, кто не мог рассмотреть как следует. Кто-то крикнул "ура! ", остальные подхватили. Хорнблауэр смотрел на широко улыбающихся матросов. Даже Клут размахивал шляпой и орал.
      - Молчать! - рявкнул Хорнблауэр. - Мистер Клут, вам должно быть стыдно.
      Но шум стих не сразу - все были слишком возбуждены. Наконец, матросы смолкли и замерли в ожидании. Хорнблауэр, не продумавший, что делать дальше, совершенно потерялся - неожиданный поворот событий выбил его из колеи. На этом надо пока закончить, решил он наконец. Ясно, что для подъема сокровищ понадобится новое оборудование. Цейлонцы на сегодня свое отныряли. Кроме того, надо сообщить Маккулуму о результатах взрыва и выслушать, что тот намерен делать дальше. Хорнблауэр вдруг осознал: ни из чего не следует, что дальше все будет просто. Один шиллинг - это ещё не четверть миллиона стерлингов. Возможно, потребуется ещё немалый труд.
      - Весла! - рявкнул он ожидающим приказа матросам. Весла застучали в уключинах, и матросы наклонились вперед, готовые грести. - Весла на воду!
      Лопасти погрузились в воду, барказ начал набирать скорость.
      - Правьте к кораблю, - хмуро сказал Хорнблауэр рулевому.
      Он продолжал хмуриться всю обратную дорогу. По его лицу можно было бы счесть, что барказ возвращается после сокрушительной неудачи. На самом деле, сердился он на себя: сердился, что у него не хватило сообразительности отдать необходимые приказы сразу, как только ему положили в руку шиллинг. Вся команда барказа видела его в растерянности. Он уронил свое драгоценное достоинство. Поднявшись на борт, он хотел было проскользнуть в каюту, но здравый смысл возобладал. Хорнблауэр пошел к Маккулуму обсудить ситуацию.
      - Водопад серебра, - сказал Маккулум. Он только что выслушал ныряльщиков. - Мешки истлели, и, когда взорвали каюту, где они хранились, серебро высыпалось. Я думаю, с ним будет просто.
      А золото? - спросил Хорнблауэр.
      - О золоте Луни ничего пока сказать не смог, - ответил Маккулум. Смею полагать, что если бы я сам был на барказе, то разузнал бы больше.
      Хорнблауэр сдержал ответную колкость. Маккулум хочет ссоры, и незачем доставлять ему это удовольствие.
      - По крайней мере, взрыв свое дело сделал, - сказал Хорнблауэр миролюбиво.
      - Вероятно.
      - Тогда почему, - задал Хорнблауэр давно мучивший его вопрос, - почему обломки корабля не всплыли на поверхность?
      - Вы действительно не знаете? - Сознание своей учености так и распирало Маккулума.
      - Нет.
      - Это элементарный научный факт. Древесина, длительное время пролежавшая на большой глубине, пропитывается водой.
      - Да?
      - Дерево плавает - это, я полагаю, вам известно - лишь благодаря содержащемуся в его порах воздуху. Под давлением воды воздух этот постепенно выходит, оставшийся же материал теряет свою плавучесть.
      - Понятно, - сказал Хорнблауэр. - Спасибо, мистер Маккулум.
      - Я уже привык, - заметил Маккулум, - восполнять пробелы в образовании королевских офицеров.
      - Тогда я надеюсь, - сказал Хорнблауэр, сдерживая гнев, - что вы займетесь и моим образованием. Что нам предстоит делать дальше?
      Маккулум поджал губы.
      - Если б этот чертов немецкий лекарь выпустил меня из постели, я бы занялся этим сам.
      - Скоро он снимет швы, - сказал Хорнблауэр. - Сейчас же нам надо торопиться.
      Его бесило, что капитан вынужден терпеть такую наглость на своем же собственном корабле. Он подумал, какие меры может принять официально. Он может поссориться с Маккулумом, бросить всю затею, и написать Коллингвуду рапорт: "по причине полного нежелания сотрудничать со стороны мистера Уильяма Маккулума, служащего Достопочтенной Ост-Индской компании, экспедиция закончилась безуспешно". Несомненно, у Маккулума будут неприятности. Но лучше добиться успеха, пусть даже никто не узнает, каких это ему стоило моральных страданий, чем вернуться с кучей оправданий и с пустыми руками. Если сейчас он спрячет свою гордость в карман и убедит Маккулума дать четкие указания, это будет не менее достойно похвалы, чем если бы он повел матросов на абордаж вражеского судна - хотя в последнем случае вероятность заслужить абзац в "Вестнике" была бы гораздо больше. Хорнблауэр принудил себя задать нужные вопросы и выслушать, что Маккулум с большой неохотой отвечал.
      Зато потом, за обедом, Хорнблауэру было с чем себя поздравить - он выполнил свой долг, отдал необходимые приказы, все готово. К этому приятному сознанию добавлялось воспоминание о том, что сказал Маккулум. Пока Хорнблауэр ел, в памяти постоянно всплывали слова "серебряный водопад". Не требовалось большого воображения, чтоб представить себе мерцание воды, остов, взорванную кладовую, застывший водопад серебра. Грей написал бы об этом поэму. А где-то, дальше в кладовой, ещё и золото. Жизнь хороша, а он - удачливый человек. Он медленно прожевал последний кусок жареной баранины и принялся за листики салата - сочные, нежные, первые дары турецкой весны.
      XVI
      Турецкая весна никак не сдавала свои позиции. Не желая уступать лету, она призвала на помощь уходящую зиму. Дул холодный северо-западный ветер, с серого неба потоками низвергался дождь. Дождь молотил по палубе, ручьями стекал в шпигаты, неожиданными струями лился с такелажа. Дав матросам возможность постирать одежду в пресной воде, он не давал им её высушить. "Атропа" беспрестанно поворачивалась на якоре под беспрестанно меняющимися порывами ветра. Поверхность залива испещрили белые барашки. И ветер, и дождь, казалось, пробирали до костей. Все замерзли и промокли куда сильнее, чем если бы штормило в открытой Атлантике. Палубы текли. Дух команды упал. Матросы стали ленивы и раздражительны. Вынужденное безделье, сырость и холод - все это плохо сказывалось на настроении команды.
      Хорнблауэр в дождевике ходил взад и вперед по шканцам. Прогулка эта была для него вдвойне безрадостна. Пока ветер не стихнет, нечего и думать о подъемных работах. Где-то под пенистой водой залива лежат сундуки с золотом - Хорнблауэра бесило, что попусту уходит время, а он по-прежнему не знает, можно ли это золото поднять. Его бесила мысль, что надо сбросить оцепенение и взбодрить команду, но он знал, что это необходимо.
      - Посыльный! - сказал он. - Передайте мои приветствия мистеру Смайли и мистеру Хорроксу и попросите их немедленно явиться ко мне в каюту.
      Спустя полчаса собрались обе вахты ("Я даю вам полчаса на подготовку", - сказал Хорнблауэр). Матросы были в одних холщовых штанах, холодные капли стучали по голым плечам. Многие хмурились, но на лицах марсовых явно читалось оживление. Причиной его было появление на палубе так называемых "бездельников". ("Пусть соберутся все, - сказал Хорнблауэр, - шкафутные и трюмные, команда артиллериста, команда парусного мастера"). Чувствовалось обычное возбуждение перед соревнованием, кроме того, команде приятно было наблюдать, как три старших вахтенных офицера, Джонс, Стил и Тернер карабкаются по выбленкам на салинги - оттуда они должны были следить, чтоб участники не нарушали правил. Хорнблауэр стоял у недгедсов с рупором, чтоб ветер разносил его голос по всей палубе.
      - Раз! - выкрикнул он. - Два! Три! Марш! Это было что-то вроде эстафеты - по вантам до верха каждой мачты и вниз. Пикантность соревнованию придавало участие людей, редко или вообще не лазавших на мачты. Вскоре дивизионы, спустившиеся на палубу, уже нетерпеливо приплясывали, наблюдая, как медленно карабкается неуклюжий помощник артиллериста или капрал судовой полиции. Пока они слезут, остальные не могли бежать к следующей мачте.
      - Давай, толстяк!
      Легкокрылые марсовые, которым пара пустяков взбежать на мачту, прыгали по палубе, позабыв про дождь, видя, как их соперники из других дивизионов, дождавшись последних. весело устремляются к следующей мачте.
      Матросы спускались и поднимались. По палубе, визжа от восторга, промчался князь Зейц-Бунаусский. Хоррокс и Смайли едва не надорвали голоса, подбадривая и направляя свои команды. Помощник кока, последний в левой вахте, был уже близко к верхушке грот-мачты, когда Хоррокс, решивший бежать последним в своей, правой вахте, начал взбираться с другой стороны. Все кричали и махали руками. Хоррокс взлетел вверх, как обезьяна, ванты дрожали под ним. Помощник кока долез до салинга и начал спускаться.
      - Давай, толстяк!
      Помощник кока даже не смотрел, куда ставит ноги, он спускался через выбленку, Хоррокс добрался до салинга и ухватился за стень-фордун. Он соскользнул вниз, не жалея кожу на ладонях. Помощник кока и мичман оказались на палубе одновременно, но Хорроксу было дальше бежать до своего дивизиона. Все завопили, когда оба, запыхавшись, добежали до места, но помощник кока опередил Хоррокса на целый ярд. Все повернулись к Хорнблауэру.
      - Левая вахта выиграла! - объявил он. - Правая вахта дает завтра вечером представление!
      Левая вахта закричала "ура! ", но правая (Хорнблауэр внимательно разглядывал лица матросов) не производила впечатление обиженной. Как он догадывался, многие не прочь продемонстрировать свои таланты и уже продумывают номера. Он снова поднес рупор к губам:
      - Смирно! Мистер Хоррокс! Мистер Смайли! Прикажите своим командам разойтись!
      Возвращаясь к себе, Хорнблауэр увидел у дверей кают-компании человека, которого поначалу не узнал. Он медленно двигался под наблюдением доктора.
      - Рад видеть вас на ногах, мистер Маккулум, - сказал Хорнблауэр.
      - Разрез полностью затянулся, сэр, - сказал Эйзенбейс гордо. - Я не только снял швы, но и счел возможным удалить дренажную трубку.
      - Превосходно! - воскликнул Хорнблауэр. - Значит, скоро можно будет вынуть руку из повязки. ?
      - Через несколько дней. Сломанные ребра срастаются хорошо.
      - Вот здесь тянет, - сказал Маккулум, левой рукой щупая правую подмышку. Его обычная раздражительность исчезла. Конечно, когда выздоравливающий делает первые шаги, тем более, если при этом обсуждают его рану, он чувствует себя в центре внимания, так что благодушие его вполне объяснимо.
      - Что ж, - сказал Хорнблауэр. - Пистолетная пуля с двенадцати шагов малоприятный гость. Мы думали, мы вас потеряли. На Мальте сочли, что пуля у вас в легких.
      - Все было бы проще, - сказал Эйзенбейс, - если б он не был таким мускулистым. В этой массе мускулов невозможно было прощупать пулю.
      Маккулум выудил из левого кармана штанов и протянул Хорнблауэру маленький предмет.
      - Видите? - спросил он.
      Это была пуля, извлеченная Эйзенбейсом, сплющенная и бесформенная. Хорнблауэр не стал говорить, что видел её прежде. Он в подобающих словах выразил свое изумление, чем немало польстил Маккулуму.
      - Я полагаю, - сказал Хорнблауэр, - это событие надо достойным образом отметить. Я приглашу кают-компанию отобедать со мной, и вас, джентльмены, в первую очередь.
      - Сочту за честь, - сказал Маккулум. Эйзенбейс поклонился.
      - Скажем, завтра. Мы успеем пообедать до представления, которое дает правая вахта.
      В каюту Хорнблауэр вернулся вполне довольный собой. Он дал команде возможность поразмяться, нашел подходящий случай пригласить на обед своих офицеров, его специалист по подъемным работам вырвался из когтей смерти и в лучшем настроении, чем обычно, а главное - сокровища "Стремительного" лежат на песчаном дне залива и ждут, пока их поднимут. Он был так доволен собой, что даже вытерпел концерт, назначенный на вечер следующего дня. Красивый молодой марсовый пел жалобные песни. Их тягучая сентиментальность досаждала Хорнблауэру невыносимо, мелодия терзала его немузыкальное ухо. "Цветы на материнской могиле" и "Пустая колыбель". Матросик выжимал всю скорбь из своей похоронной темы, а слушатели (за исключением Хорнблауэра), явно ей упивались. Пожилой боцманмат громоподобным басом исполнил несколько песен. Хорнблауэр дивился, как опытные моряки могут слушать подобную белиберду. Сумбур в морских терминах был невероятный. Если бы у него на "Атропе" "славное ветрило зашелестело на попутном ветру", он бы сказал вахтенному офицеру пару ласковых слов. Под "могучим остовом" в песне, вероятно, разумелся корпус. Особенно раздражал Хорнблауэра "седобородый капитан" из песни. Он "не боялся непогоды", даже в шторм "не свертывал парусов" и самолично держал штурвал, вперясь при этом в "туманную даль". Почему-то, для красоты, наверное, сочинитель называл шпиль речным словом "кабестан". И вот, под "печальное пение кабестана" "гордый фрегат", наконец, "пристал к родимому берегу", но герой песни Том Боули был уже мертв, равно как и мифические мать и ребенок молодого марсового. Он "ушел в лучший мир", к вящей радости растроганных слушателей.
      Пляски понравились Хорнблауэру больше. Матросы танцевали хорнпайп. Хорнблауэр восхищался легкостью и грацией танцоров и старался не замечать пронзительные звуки флейты, под которую те танцевали. На флейте играл тот самый помощник кока, который принес победу своей команде. Видимо, без него обойтись не смогли, хотя официально левая вахта была на концерте зрителями. Из всего представления Хорнблауэру интереснее всего было наблюдать эту разницу в поведении двух вахт: правая вела себя как заботливые хозяева, левая - как придирчивые гости. Вечером Хорнблауэр вновь смог поздравить себя. Он с пользой провел сегодняшний день, у него бодрая, дисциплинированная команда и удовлетворительные офицеры.
      А следующее утро принесло ему настоящий триумф. Триумф этот ничуть не умаляло то обстоятельство, что сам Хорнблауэр остался на корабле, а Маккулум, с перевязанной рукой, с тендером, барказом и с новыми аппаратами, сконструированными им для подъемных работ, направился к остову. Когда шлюпки вернулись, Хорнблауэр стоял у борта, греясь на солнце. Маккулум левой рукой указал на большую груду, сваленную между центральными банками барказа; потом повернулся и показал такую же на тендере. Серебро! Ныряльщики немало потрудились на глубине, руками сгребая монеты в спущенные под воду бадьи.
      Шлюпки подошли к борту, матросы приготовились перегружать серебро. Маккулум резким окриком остановил цейлонцев, направившихся было в облюбованный ими уголок на баке. Они немного сконфуженно посмотрели на Маккулума. Тот что-то приказал на их языке, потом повторил. Они медленно начали раздеваться. Хорнблауэр так часто видел это за несколько дней казалось, несколько недель - прошедших с начала подъемных работ. Длинные белые одеяния одно за другим ложились на палубу.
      - Держу пари, - сказал Маккулум, - фунтов пятьдесят они прикарманили.
      Одно из одеяний, несмотря на все усилия его обладателя, подозрительно звякнуло.
      - Старшина корабельной полиции! - приказал Хорнблауэр. - Обыщите их одежду!
      Матросы с ухмылками наблюдали как из швов и складок извлекают монету за монетой.
      - Не было случая, - сказал Маккулум, - чтоб они нырнули, не выловив чего-нибудь для себя.
      Хорнблауэр пытался представить, как совершенно голый человек, вылезая из моря в шлюпку, может незаметно спрятать монеты в одежде. Поистине, человеческая изобретательность не знает границ.
      - Если б им удалось довезти эти деньги до Яффны, они бы стали богачами, - заметил Маккулум'. Вновь перейдя на цейлонский, он отпустил ныряльщиков. Те взяли одежду и исчезли. Маккулум повернулся к Хорнблауэру: - Быстрее взвесить монеты, чем их считать. Если поднимем все, будет четыре тонны.
      Тонны серебра! Парусный мастер уже шил для них мешки из новой парусины. Как и на затонувшем "Стремительном", для них надо будет освободить нижнюю кладовую под ахтерпиком. Хорнблауэр почувствовал, что есть глубокая правда в истории Мидаса, обращавшего в золото все, до чего коснется, не так далеко от места, где сейчас покачивалась на якоре "Атропа". Подобно тому как Мидас сделался несчастным именно тогда, когда все почитали его счастливейшим из смертных, Хорнблауэр, добившись своего, потерял душевный покой. Как только монеты сгрузили в кладовую, он начал тревожиться об их сохранности. Его матросы изобретательны и упорны. Многие в прошлом были преступниками, иных набрали на флот прямиком из Ньюгейтской тюрьмы. Матросы крадут ром всеми мыслимыми и немыслимыми способами, но человек, укравший спиртное, рано или поздно себя выдаст. Иное дело деньги, серебряные монеты. От возможных воров их отделяет лишь тонкая переборка. Пришлось, как и на "Стремительном", обшивать палубы и переборки досками. Припасы в трюме переставили так, чтоб с наружной стороны стояли самые большие бочки с солониной, которые нельзя сдвинуть без помощи талей. И все равно Хорнблауэр не спал ночей. Сперва он придумывал, как можно проникнуть в кладовую, потом - как этого не допустить. Беспокойство росло по мере того, как увеличивалась груда мешков с серебром. В тот великий день, когда ныряльщики Маккулума добрались до золота, оно выросло стократ.
      Маккулум действительно знал свое дело. Однажды он сообщил Хорнблауэру, что найден один из сундуков с золотом. На следующее утро Хорнблауэр наблюдал, как от "Атропы" отошли тендер и барказ с продольными брусьями на корме. На брусьях были укреплены блоки и тали, в шлюпках лежали мили троса, свернутые в бухты, доски, бадьи, все, до чего могла дойти человеческая изобретательность. В подзорную трубу Хорнблауэр видел, как шлюпки сошлись над остовом, как раз за разом уходили под воду ныряльщики, как в воду опустили идущие от талей лини с грузами. Несколько раз матросы начинали тянуть тали и несколько раз останавливались, ждали, пока кто-нибудь из ныряльщиков спустится вниз - видимо, распутать лини. Потом стали тянуть уже без задержек. Они тянули и тянули, сматывая в бухты трос, пока что-то не появилось над водой. До корабля донеслись радостные возгласы.
      Что-то большое поставили на корму барказа - Хорнблауэр видел, как корма просела, а нос поднялся. Он уже подсчитал, что кубический фут золота весит полтонны. А золото сейчас в цене - за унцию дают пять и больше бумажных гиней. В этом сундуке - поистине баснословная сумма. Хорнблауэр смотрел на сундук. Тот лежал на дне идущего к судну барказа, странный, наполовину скрытый водорослями предмет.
      - Видимо, он окован лучшей суссекской сталью, - говорил Хорнблауэру Маккулум, пока Джонс руководил погрузкой сундука на корабль. - Обычная сталь проржавела и рассыпалась бы год назад, а эта местами ещё цела. На древесине наросли водоросли больше ярда длинной - моим ребятам пришлось их обрезать, прежде чем привязывать тали.
      - Помалу! Помалу! - кричал Джонс.
      - Стой тянуть на ноке рея! - закричал боцман. - Теперь пошли сей-тали!
      Сундук закачался над палубой.
      - Помалу! Трави, нок рея! Помалу! Трави, сей-тали! Помалу!
      Сундук опустился на палубу; из него ещё сочилась вода. Золота, спрятанного в сундуке, хватило бы, чтоб построить, вооружить и экипировать всю "Атропу", наполнить её трюмы годовым запасом провианта, выдать команде жалованье за месяц вперед, и ещё осталась бы приличная сумма.
      - Ну ладно, это первый, - сказал Маккулум. - Я чувствую, с двумя другими будет посложнее. Мне ещё ни разу не приходилось делать такую простую работу, как с этим. Нам повезло. Вы при вашей неопытности и вообразить не можете, как нам повезло.
      Но Хорнблауэр знал, как ему повезло. Повезло, что Маккулум выжил после ранения. Повезло, что цейлонцы выдержали путешествие из Индии вокруг Африки и дальше в Малую Азию. Повезло - неимоверно повезло - что турки позволили ему провести подъемные работы в заливе, так ни о чем и не догадавшись. Сознание своей неимоверной удачливости отчасти уравновешивало тревогу о сокровищах в нижней кладовой. Он самый удачливый человек на земле, но в этом есть и его заслуга - притом немалая. Он очень умно поступил с модиром. Как ловко он принял взятку, чтоб остаться в заливе, притворившись будто не хочет делать именно того, к чему на самом деле всей душой стремился. Коллингвуд, без сомнения, будет доволен. Хорнблауэр поднял серебро; он поднял уже треть золота. Одобрение начальства ему обеспечено, даже если Маккулум и не сможет поднять остальное золото.
      XVII
      Прекрасно утро в Средиземном море. Приятно подняться на палубу на заре; ночной ветер обычно стихает, вода в заливе становится ровной, стеклянной, и в ней отражается синеющее небо. Солнце поднимается над горами. В воздухе чувствуется бодрящая прохлада - не такая, чтоб надо было надевать бушлат, но все же после неё особенно приятно тепло встающего солнца. Прогуливаясь по палубе и продумывая на досуге планы на сегодняшний день, Хорнблауэр впитывал свежесть и красоту. В уголке его сознания теплилась мысль - она придавала прогулке особую прелесть - мысль, что спустившись в каюту, он позавтракает кофе и яичницей. Красота пейзажа, пробуждающийся аппетит и перспектива вскорости его удовлетворить Хорнблауэр ощущал себя счастливым человеком.
      Впрочем сегодня он был счастлив менее обычного - вместо того, чтоб бродить в одиночестве, приходилось выслушивать Маккулума.
      - Мы попробуем ещё раз, - говорил тот. - Я опять пошлю ребят вниз и послушаю, что они скажут. Но боюсь, пока сундук для нас недоступен. Я заподозрил это уже вчера.
      Два дня назад подняли второй сундук, но лишь после того, как взорвали ещё часть остова.
      - Нелегко заставить их лезть вглубь корабля.
      - Естественно, - согласился Хорнблауэр. Невыразимо страшно, из последних сил сдерживая дыхание, ползти меж перепутанных обломков, в тусклом полумраке, на глубине, под давлением стофутовой толщи воды.