Глава 2

Наклонившись над столом, Жан-Пьер одарил сидевшую в столовой брюнетку сочувственным взглядом.

– Мне кажется, я знаю, что у вас на душе, – проговорил он с теплой интонацией в голосе. – Я помню, какое подавленное состояние у меня было к концу первого года учебы в медицинском институте. Казалось, что тебя напичкали большим объемом информации, чем способен переварить мозг, и ты уже просто не знаешь, как все это своевременно усвоить, чтобы сдать экзамен.

– Точно так, – проговорила она, энергично кивая. Брюнетка была близка к тому, чтобы разрыдаться.

– Это добрый знак, – с пониманием заметил он. – Это означает, что на своем курсе вы лидер. Те, кого не волнует учеба, непременно провалятся.

Ее карие глаза стали влажными от благодарности.

– Вы действительно так считаете?

– Я убежден в этом.

Она посмотрела на него восторженным взглядом. «Ты ведь, милая, с большим желанием съела бы меня, а не свой ленч», – подумал он. Она чуть-чуть пошевелилась, из-за чего опустился ворот ее свитера и показалась кружевная отделка бюстгальтера. Жан-Пьер на мгновение ощутил искушение. В восточном крыле больницы был чулан для белья, в который примерно после полдесятого утра уже никто не заглядывал. Жан-Пьер неоднократно пользовался этим. Дверь можно было запирать на ключ изнутри и располагаться на горе мягких чистых простыней…

Брюнетка вздохнула и, подцепив вилкой, отправила кусок бифштекса в рот. Как только она принялась жевать, Жан-Пьер потерял к ней всякий интерес. Он не любил смотреть на людей, когда они едят. Так или иначе, он лишь напрягся, чтобы доказать самому себе, что он все еще может, у него действительно не было желания совращать ее. Она была очень мила, с кудрявыми волосами и средиземноморским цветом кожи. У нее было привлекательное тело, но сегодня Жан-Пьер не испытывал большого желания одерживать эпизодические победы. Взволновать его больше, чем на несколько минут, могла только Джейн Ламберт, но она даже ни разу не поцеловала его.

Он отвел глаза от брюнетки, и его взгляд беспокойно заскользил по больничной столовой. Он не заметил ни одного знакомого лица. Столовая была почти пуста. Дело в том, что он рано пришел обедать, так как работал в раннюю смену.

Исполнилось вот уже полгода с того момента, как он впервые увидел потрясающе красивое лицо Джейн через головы участников многолюдного приема, организованного по поводу выхода новой книги по феминистской гинекологии. Он тогда сказал ей, что нет такого понятия, как феминистская медицина, есть просто хорошая и плохая медицина. В ответ она заметила, что никогда не существовала христианская математика и тем не менее, потребовался такой еретик, как Галлилео, доказавший, что Земля вращается вокруг Солнца. Жан-Пьер в своей абсолютно обезоруживающей манере воскликнул: «Вы правы!», – после чего они подружились.

Тем не менее, Джейн не воспринимала, даже больше, отвергала его благосклонность. Хотя Жан-Пьер был ей симпатичен, складывалось впечатление, что значительно ближе ей американец, несмотря на то, что Эллис был значительно старше ее. Так или иначе, Джейн все больше нравилась Жан-Пьеру. Вот только бы Эллис исчез с горизонта – пусть его задавит автобус или пусть с ним случится что-нибудь еще… В последнее время Жан-Пьеру стало казаться, что непримиримое отношение Джейн к нему стало как будто ослабевать. Или он принимает желаемое за действительное?

– Это правда, что вы собираетесь на два года в Афганистан? – спросила брюнетка.

– Правда.

– И чего ради?

– Наверное, потому что я верю в свободу. А еще потому, что мне не довелось пройти всю эту подготовку, необходимую, как коронарная нагрузка для толстого бизнесмена – Ложь так и изливалась с его губ.

– Но почему на два года? Кто не может обойтись без этого, обычно отправляется туда на срок от трех до шести месяцев, максимум на год. Два года – это прямо вечность.

– Вы так считаете? – Жан-Пьер изобразил на лице кривую улыбку. – Видите ли, трудно добиться чего-то полноценного в сжатые сроки. Отправлять туда врачей на непродолжительное время малоэффективно. Дело в том, что мятежникам требуется нечто вроде постоянно действующей медицинской структуры, ну, скажем, госпиталь, базирующийся в одном и том же месте и располагающий до определенной степени неизменным персоналом в течение от одного до двух лет. В нынешней обстановке половина людей просто не знает, куда везти своих больных и раненых, они не подчиняются рекомендациям врачей, так как просто не знают их достаточно хорошо, чтобы им верить, к тому же у врачей нет времени для санитарного просвещения. А расходы, связанные с доставкой добровольцев в страну и обратно, делают их «бесплатное» обслуживание достаточно дорогим. – Жан-Пьер с таким пылом излагал свои аргументы, что почти уверовал в них сам. Ему пришлось вспомнить о том, что побудило его самого отправиться в Афганистан и что на самом деле заставило его провести там целых два года.

– Кто же собирается оказывать безвозмездные услуги? – раздался чей-то голос у него за спиной.

Он обернулся и увидел другую пару, державшую в руках подносы с пищей, Валери, которая, как и он, работала в больнице и жила при ней, и ее друг, рентгенолог. Они сели рядом с Жан-Пьером и брюнеткой, которая и ответила на вопрос Валери: «Жан-Пьер готов отправиться в Афганистан, чтобы помочь мятежникам».

– Неужели? – удивилась Валери. – Я слышала, что вам предложили прекрасное место в Хьюстоне.

– Я отказался от этого предложения.

– Почему же? – спросила пораженная Валери.

– Я считаю, что важнее спасать жизни борцов за свободу, а вот некоторым техасским миллионерам до этого совсем нет дела.

Рентгенолог не испытывал такого восхищения от решения Жан-Пьера, как его подруга. Проглотив свою порцию помидоров, он сказал:

– Не стоит переживать. Когда вы вернетесь, без труда получите то же самое предложение. Вы уже будете героем и останетесь врачом.

– Вы так думаете? – холодно спросил Жан-Пьер. Ему не нравился такой поворот в разговоре.

– В прошлом году из этой больницы двое уехали в Афганистан, – продолжал рентгенолог. – По возвращении обоим предложили великолепные места.

В глазах Жан-Пьера пробежал лучик терпимости.

– Приятно сознавать, что если я выживу, трудоустройство мне будет обеспечено.

– Еще бы, – проговорила возмущенная брюнетка. – После таких-то жертв!

– А что думают об этом твои родители? – поинтересовалась Валери.

– Моя мама согласна, – сказал Жан-Пьер. Она, разумеется, одобрила, ведь она любила героя. Жан-Пьер мог представить себе, что сказал бы отец о юных врачах-идеалистах, отправляющихся помогать афганским мятежникам. «Социализм это вовсе не значит, что каждый может делать то, что ему захочется! – сказал бы отец своим жестким и грубоватым голосом с легким румянцем на щеках. – Как думаешь, что представляют собой эти мятежники? Это бандиты, которые устраивают охоту на законопослушных крестьян. До наступления социализма необходимо покончить с феодальными институтами, – он стукнул бы по столу своим огромным кулаком. – Чтобы приготовить суфле, надо разбить яйца – чтобы построить социализм, надо, чтобы полетели головы!». Не беспокойся, папа, все это мне известно.

– Мой отец умер, – сказал Жан-Пьер. – Но он сам был борцом за свободу. Во время войны он сражался в рядах Сопротивления.

– И чем он занимался? – скептически поинтересовался рентгенолог. Но Жан-Пьер не стал отвечать на этот вопрос, ибо увидел, как через всю столовую, изнывая от жары в своем воскресном костюме, к нему направлялся редактор газеты «Ля Револьте» Рауль Клерман. Какого черта этот жирный журналист слоняется по больничной столовой?

– Мне надо с тобой кое о чем поговорить, – с места в карьер выпалил запыхавшийся Рауль.

Жан-Пьер жестом показал на стул.

– Рауль…

– Это очень срочно, – начал Рауль, словно ему было все равно – расслышали сидевшие за столом его имя или нет.

– Ты не хотел бы разделить с нами ленч? Тогда можно было бы спокойно обо всем поговорить.

– Очень жаль, но я не могу.

Жан-Пьер уловил паническую нотку в голосе толстяка. Заглянув в его глаза, он почувствовал мольбу кончать с этим бездарным прожиганием времени. Удивленный Жан-Пьер поднялся со стула.

– О'кей, – бросил Жан-Пьер.

Чтобы сгладить впечатление от внезапности происшедшего, он сказал игриво сидевшим с ним рядом:

– Не дотрагивайтесь до моей еды. Я сейчас вернусь.

Он взял Рауля за руку, и они вместе вышли из столовой.

Жан-Пьер хотел остановиться и поговорить за дверью, но Рауль все шел и шел по коридору.

– Меня послал сюда господин Леблон, – пояснил он.

– Я уже думал, что он стоит за всем этим, – проговорил Жан-Пьер.

Месяц назад Рауль устроил встречу с Леблоном, предложившим ему отправиться в Афганистан, формально по примеру многих молодых врачей для оказания помощи мятежникам, а фактически для шпионажа в пользу русских. Жан-Пьер переполнялся гордостью, вместе с тем на душе его было тревожно и трепетно от представившейся возможности совершить какой-нибудь действительно яркий поступок в интересах дела. Он опасался только одного, что организации, направлявшие врачей в Афганистан, откажут ему из-за его принадлежности к коммунистической партии. Им трудно будет выяснить, является ли он действительно членом партии, а он, разумеется, не скажет им об этом, но им наверняка известно, что он сочувствует коммунистам. Тем не менее, очень многие французские коммунисты выступили против вторжения в Афганистан. Между тем, теоретически существовала вероятность того, что какая-нибудь осторожная организация предложит Жан-Пьеру более надежное сотрудничество с какой-либо иной группировкой борцов за свободу – например, отправляющей людей для оказания помощи мятежникам в Сальвадоре. В итоге ничего не получилось, и Жан-Пьера немедленно привлекла к себе организация «Врачи за свободу». Он сообщил Раулю добрую весть, а тот заметил, что состоится еще одна встреча с Леблоном. Возможно, речь пойдет об этом. Только к чему паника?

– Он хочет видеть тебя сейчас.

– Сейчас? – спросил раздраженно Жан-Пьер. – У меня сейчас дежурство. У меня больные.

– Кто-нибудь наверняка о них позаботится.

– Но к чему такая спешка? В ближайшие два месяца я все равно никуда не поеду.

– Речь идет не об Афганистане.

– Тогда о чем же еще?

– Я не знаю.

– В таком случае почему в твоих глазах столько страха? – поинтересовался Жан-Пьер. – Какие-нибудь предчувствия?

– Мне известно, что арестован Рахми Коскун.

– Турецкий студент?

– Да.

– За что?

– Я не знаю.

– А какое это имеет отношение ко мне? Я с ним почти не знаком.

– Господин Леблон все разъяснит.

Жан-Пьер вскинул руки.

– Я не могу все здесь бросить и уйти.

– Что бы случилось, если бы ты заболел? – спросил Рауль.

– Я бы сказал об этом дежурной сестре, а она вызвала бы замену. Но…

– Ну, так позвони ей.

Они подошли к входу в больницу, где на стене был установлен целый ряд внутренних телефонов.

«Это может быть своего рода тест, – подумал Жан-Пьер, – тест на верность, чтобы проверить, достаточно ни я серьезен, чтобы выполнить это поручение». Он решил испытать гнев больничного начальства и снял телефонную трубку.

– Я вынужден отлучиться из-за непредвиденных семейных обстоятельств, – сказал он в трубку. – Немедленно свяжитесь с доктором Рошем.

– Слушаю, доктор, – спокойно ответила сестра. – Надеюсь, вас миновали печальные известия.

– Расскажу вам об этом позже, – проговорил он торопливо. – До свидания. О, минутку. – У него была одна послеоперационная больная, у которой ночью было обильное кровотечение. – Как чувствует себя мадам Ферье?

– Хорошо. Кровотечение прекратилось.

– Ясно. Наблюдайте за нею!

– Да, доктор.

Жан-Пьер повесил трубку.

– Все в порядке, – сказал он Раулю. – Пошли.

Они направились на автомобильную стоянку и сели в принадлежащий Раулю «Рено-5». От полуденного солнца в машине стало жарко. Рауль быстро ехал по каким-то закоулкам. Жан-Пьер нервничал, потому что точно не знал, кто такой Леблон. Он считал, что Леблон имеет отношение к КГБ. Сам Жан-Пьер размышлял о том, не сделал ли он чего-нибудь плохого для этой организации, внушавшей всеобщий страх. А если он был в чем-то виноват, то каким наказанием это для него обернется.

Ясное дело, что насчет Джейн они ничего разузнать не смогут.

То, что он предложил ей отправиться вместе с ним в Афганистан, касалось только их двоих и больше никого. В партии наверняка найдутся другие, к примеру, какая-нибудь медсестра, которая не откажется помочь Жан-Пьеру на месте, или врачи, отправляющиеся в разные районы страны. Почему бы Джейн не быть среди них? Правда, Джейн не медсестра, но она могла бы пройти курсы по укороченной программе. Ее преимущество перед другими заключалось в том, что она немного говорит на фарси, варианте персидского языка в том районе, куда собирался ехать Жан-Пьер.

Он надеялся, что Джейн поедет с ним из идеалистических соображений, а также из жажды приключений. Он надеялся, что пока будет в Афганистане, она забудет Эллиса и влюбится в ближайшего рядом с ней европейца, которым, разумеется, окажется Жан-Пьер.

Кроме того, он рассчитывал, что партия никогда не узнает, что он побудил ее поехать из личных соображений. «Незачем им это знать, да и едва ли это можно разузнать», – думал он. А может, он заблуждался или они держали зло на него.

Все это глупости, – размышлял Жан-Пьер про себя. – Я действительно ничего плохого не сделал, но даже если и сделал, никакого наказания за это не будет. Таков настоящий облик КГБ. Это вовсе не мифическая организация, внушающая страх подписчикам журнала «Ридерс дайджест».

Рауль припарковал машину около роскошного многоквартирного дома на Университетской улице. Это было то самое место, где Жан-Пьер встречался с Леблоном в последний раз. Они вышли из машины и вошли в дом.

В холле царил полумрак. Они поднялись по изогнутой лестнице на первый этаж и позвонили в дверь. «Как много изменилось в моей жизни, – подумал Жан-Пьер, – с того момента, когда я в последний раз стоял в ожидании у этой двери».

Дверь открыл господин Леблон. Это был невысокого роста, худощавый, лысеющий мужчина в очках. В своем темно-сером костюме и серебристом галстуке он выглядел, как дворецкий. Он отвел их в комнату, расположенную в тыльной части здания, где состоялась первая беседа с Жан-Пьером. Высокие окна и утонченный дизайн свидетельствовали о том, что когда-то это была элегантная гостиная. Сейчас на нейлоновом паласе стояли дешевый письменный стол и несколько оранжевых пластмассовых кресел.

– Немного подождите здесь, – сказал Леблон. Его голос был тихий, глухой и сухой, как пыль. Легкий акцент говорил о том, что Леблон не было его настоящим именем. Он вышел через другую дверь.

Жан-Пьер опустился на одно из пластмассовых кресел. Рауль продолжал стоять. В этой комнате, – подумал Жан-Пьер, – тот самый скрипучий голос сказал мне: «Вы с детства были абсолютно лояльным членом партии. Ваш характер и ваше семейное положение позволяют рассчитывать, что вы будете полезны партии и в тайной роли».

«Надеюсь, что ничего не испортил из-за Джейн», – подумалось Жан-Пьеру.

Леблон вернулся в сопровождении какого-то мужчины. Оба остановились в дверях, и Леблон указал жестом на Жан-Пьера. Второй уперся взглядом в Жан-Пьера, словно желая запечатлеть в памяти его лицо. Жан-Пьер ответил таким же взглядом. Мужчина был очень крупным, с широченными плечами, как у футболиста. Волосы были длинные, но редкие на макушке. Усы смотрели уныло в пол. На нем был вельветовый зеленый пиджак, с разрезом на рукаве. Мгновение спустя он кивнул и вышел из комнаты.

Леблон закрыл за ним дверь и сел за стол.

– Случилась беда, – проговорил он.

«Это не связано с Джейн, – подумал Жан-Пьер. – Слава Богу».

– В кругу наших друзей оказался агент ЦРУ, – произнес Леблон.

– Боже милостивый! – сказал Жан-Пьер.

– Но не в этом беда, – раздраженно добавил Леблон. – Едва ли стоит удивляться тому, что в круг наших друзей просочился американский шпион. Без сомнения, внедрились еще израильские, южно-африканские и французские агенты. Чем бы пришлось заниматься этим людям, если бы они не проникли в группировки юных политических активистов? У нас, разумеется, тоже есть свой агент.

– Кто это?

– Вы.

– Ого! – Жан-Пьер оторопел, откровенно говоря, он никогда не воспринимал себя как шпиона. Но что еще означала фраза: быть полезным партии в тайной роли? – И кто же этот агент ЦРУ? – спросил он, испытывая нарастающее любопытство.

– Некто по имени Эллис Тейлер.

Эти слова настолько потрясли Жан-Пьера, что он вскочил с кресла.

– Эллис?

– Вы с ним знакомы? Это хорошо.

– Эллис – агент ЦРУ?

– Сядьте, – решительно проговорил Леблон. – Нас занимает не то, кто он такой, а что он предпринял.

Жан-Пьер задумался, если Джейн все узнает, она отбросит Эллиса от себя, как горячую картофелину. Заставят ли меня все ей рассказать? Если нет, дойдет ли она до истины самостоятельно? Поверит ли в это? Станет ли Эллис это отрицать?

Леблон продолжал говорить. Жан-Пьер заставлял себя сосредоточиться на сказанном.

– Беда в том, что Эллис устроил засаду, в которую попался достаточно важный для нас человек.

Жан-Пьер вспомнил слова Рауля о том, что Рахми арестован.

– Рахми важен для нас?

– Да не Рахми.

– А кто?

– Зачем вам это знать?

– Тогда зачем вы привезли меня сюда?

– Молчите и слушайте, – резко оборвал его Леблон. Жан-Пьер впервые испытал страх перед собеседником. – Я, разумеется, никогда прежде не встречался с вашим другом Эллисом. К сожалению, Рауль тоже не знаком с ним. Поэтому ни один из нас не знает, как он выглядит. Только вам это известно. Вот почему вас привезли сюда. Кроме того, вы, наверное, знаете, где живет Эллис?

– Да. Он занимает комнату над рестораном на улице Древней комедии.

– Его комната выходит на улицу?

Жан-Пьер нахмурился. Там он был однажды, Эллис не любил приглашать людей домой.

– Думаю, что да.

– Вы в этом не уверены?

– Дайте мне подумать. – Он был там как-то поздно вечером с Джейн и компанией других людей, возвращаясь из кинотеатра в Сорбонне. Эллис угостил их кофе. Это была небольшая комната. Джейн сидела прямо на полу у окна. – Да. Окно с видом на улицу. Почему это так важно?

– Это значит, что вы сможете дать сигнал.

– Я? Зачем? Кому?