Юсиф, как говорили, прежде уже сбил три вертолета своим «Калашниковым». Эллис воспринял этот рассказ довольно скептически, ему самому случалось летать на вертолетах в Азии, и он знал, что вертолет почти невозможно сбить с помощью ручного оружия. Однако, Юсиф объяснил с усмешкой, что секрет здесь в том, чтобы находиться выше цели, стреляя вниз со склона горы. Такая тактика во Вьетнаме была невозможна – рельеф местности был там совершенно иной. Хотя сегодня в распоряжении Юсифа было гораздо более мощное орудие, он собирался применить ту же тактику. Пулеметы были сняты со станков и подняты на скалу, возвышавшуюся над деревней, по крутым ступеням, высеченным в ее склоне. Каждый пулемет внесли два человека. Затем на скалу подняли станки пулеметов и боеприпасы.

Эллис снизу наблюдал, как они снова собрали пулеметы. На вершине скалы была площадка шириной в десять или пятнадцать футов, затем склон продолжался вверх, но уже не так круто. Партизаны, установив пулеметы на площадке на расстоянии около десяти ярдов друг от друга, тщательно замаскировали их. Разумеется, пилоты вертолетов вскоре обнаружат местоположение огневых точек, но им будет нелегко их уничтожить в этой позиции.

Когда все было сделано, Эллис вернулся на свой боевой пост в маленький домик на берегу. Мысленно он то и дело возвращался в шестидесятые годы. Он начинал это десятилетие школьником, а закончил солдатом. В 1967 году он приехал в Беркли, уверенный, что знает свое будущее. Он хотел тогда стать продюсером документальных фильмов на телевидении и, так как учился блестяще и обладал творческими способностями, а в Калифорнии каждый может стать кем угодно, если будет работать с должным рвением, он не видел никаких препятствий для исполнения своей мечты. Потом возникло новое увлечение – идеями мира, «власти цветов», антивоенными демонстрациями, молодежными песнями, «Дверями», джинсами-дудочками, ЛСД и снова он был уверен, что знает свое будущее, он собирался изменить облик мира. Все это тоже быстро прошло, и наступило новое увлечение, на этот раз – бездумной жестокостью войны и наркотическим ужасом Вьетнама. Оглядываясь на прожитую жизнь, он замечал, что каждый раз, когда бывал уверен в своем будущем, а жизнь, казалось, входила в накатанную колею, наступали резкие перемены.

Полдень прошел без обеда. Причиной было отсутствие у партизан продуктов. Эллису было трудновато привыкнуть к довольно простой по своей сути мысли, что, если нет продуктов, нет и обеда. Он понял, почему все партизаны так много курили – никотин притуплял чувство голода.

Жара томила даже в тени. Он уселся на пороге домика, стараясь поймать слабые дуновения ветерка. Он видел поля, реку с горбатым мостом, сложенным из камня и известняка, деревню, мечеть и нависающую над ней скалу. Почти все партизаны были на своих боевых постах, которые обеспечивали укрытие не только от врага, но и от солнца. Большинство располагалось в домах поблизости от скалы, где вертолетам будет трудно атаковать с бреющего полета, но неизбежно кое-кто оказался в более уязвимой позиции ближе к берегу реки. Грубо обтесанный каменный фасад мечети прерывался тремя створчатыми арками, и под каждой аркой, скрестив ноги, сидел партизан. Они напоминали Эллису часовых в караульных будках. Все трое были знакомы ему, в самой дальней Мохаммед, в средней – его брат Камир с юношеской бородкой, а в ближней – горбатый калека Али-Галим, отец четырнадцати детей, тот самый, которого ранили вместе с Эллисом там, на равнине. У всех троих на коленях лежали «Калашниковы», а в зубах – сигареты. Эллис не знал, кто из них останется жив к завтрашнему дню.

Первое сочинение, написанное им в колледже, было посвящено описаниям ожидания битвы в произведениях Шекспира. В этом сочинении он сравнивал два монолога, произносимые перед боем: один из «Генриха V», где король, стремясь поднять боевой дух своих воинов, говорит: «Еще раз в брешь, друзья, еще раз, или закройте стены телами наших погибших англичан». И довольно циничный монолог Фальстафа о смысле чести из «Генриха IV»: «Может честь приставит человеку ногу? Нет. Или руку? Нет. Значит, честь не обладает искусством хирурга? Нет. Кто же обладает ею? Тот, кто погиб в среду». Девятнадцатилетний Эллис получил за сочинение высшую оценку «А» – первую и последнюю, потому что вскоре уже был увлечен спорами о том, что Шекспир, да и вообще весь курс английской литературы предмет «несущественный».

Его мысли были прерваны серией последовательных выкриков. Он не понимал слова, произносимые на дари, но в этом не было необходимости, по тревожному тону он понял, что наблюдатели на окрестных склонах заметили вдали вертолеты и просигналили Юсифу на вершине скалы, а тот передал сигнал дальше. В раскаленной солнцем деревне произошло быстрое движение – это партизаны заняли боевые позиции, отошли поглубже в свои укрытия, проверили оружие и закурили свежие сигареты. Трое, сидевшие под аркой мечети, растворились в ее темной глубине. Теперь деревня с воздуха выглядела пустынной, как и обычно в самую жаркую пору дня, когда большинство жителей отдыхают.

Эллис, внимательно прислушиваясь, услышал, наконец, угрожающий рокот моторов приближающихся вертолетов. Его живот непроизвольно сжался – нервы. Так вот как чувствовали себя косоглазые – подумал он – слыша нашу стрельбу с вертолета, которая осыпала их сквозь дождевые облака. Что посеешь, то и пожнешь, малыш!

Он раскрыл английские булавки, скрепляющие взрывное устройство.

Вертолеты гудели уже ближе, но еще не были видны. Эллис хотел бы знать, сколько их, по звуку моторов он не мог этого определить. Заметив боковым зрением какое-то движение, он повернулся и увидел партизана, который бросился в воду с противоположного берега и поплыл. Когда человек приблизился, Эллис узнал покрытого шрамами старого Шахазай-Гула, брата повитухи. Шахазай был специалистом по минам. Метнувшись мимо Эллиса, он укрылся в одном из домов. Несколько мгновений деревня оставалась безжизненной, и Эллис подумал: «Господи, сколько же вертолетов они выслали?» – и тут первый вертолет показался над скалой, идя на предельной скорости и, завернув к деревне, завис над мостом, как гигантская колибри.

Это был «Ми-24», известный на Западе под названием «хайнд»; русские называли такие вертолеты «горбунами» из-за громоздких двойных турбодвигателей, помещавшихся над пассажирской кабиной. Пулеметчик располагался близко в передней части кабины, а пилот – позади и выше него, как бы сидя у него на плечах. Иллюминаторы кабины управления напоминали фасетчатые глаза чудовищного насекомого. У вертолета были трехколесные шасси и коротенькие кургузые крылья с подвесными реактивными установками.

Как, черт возьми, могла горстка полудиких скотоводов, одетых в лохмотья, противостоять подобной современной технике?

Следом появились еще пять «хайндов». Они облетели деревню и окружающее пространство, стараясь обозреть, как полагал Эллис, позиции врага. Это была обычная мера предосторожности – у русских не было оснований ожидать серьезного сопротивления, ведь они считали свою атаку неожиданной.

Затем показались вертолеты другого типа, в которых Эллис узнал «Ми-8», или «хипы». Крупнее «хайндов», но не столь грозные, они могли вместить двадцать-тридцать человек и были предназначены, главным образом, для перевозки живой силы, а не боевых действий. Первый «хип» замедлил ход над деревней, затем резко опустился вбок и приземлился на ячменном поле. За ним сели еще пять таких же вертолетов. Сто пятьдесят человек, прикинул Эллис. По мере приземления вертолетов из них выскакивали солдаты и ложились плашмя, направив дула автоматов на деревню, но стрельбу пока не открывали; чтобы захватить деревню, им придется перебраться через реку, а для этого – захватить мост. Но они этого не знали, они просто вели себя осторожно, полагая, что неожиданность нападения поможет легче добиться превосходства над противником.

Эллис теперь тревожился, что деревня может показаться слишком заброшенной. Сейчас, через несколько минут после появления первого вертолета, в обычной ситуации можно было бы заметить редкие фигурки людей, убегающих из деревни. Он напряг слух в ожидании первого выстрела. Страх прошел. Теперь Эллиса занимало слишком много вещей, и он забыл о страхе. Откуда-то из подсознания пришла мысль – так всегда бывает, когда начнется настоящее дело.

Шахазай заложил на ячменном поле мины, вспомнил Эллис, почему же ни одна до сих пор не взорвалась? Через секунду он получил ответ на свой вопрос. Один из военных, видимо, офицер, поднялся во весь рост и прокричал команду. Двадцать-тридцать солдат, вскочив, побежали к мосту. Вдруг раздался оглушительный грохот, ясно слышимый, несмотря на рокот двигателей вертолетов, затем еще и еще. Казалось, сама земля начала взрываться под ногами бегущих солдат. Эллис подумал: да, ведь Шахазай усилил заряды мин дополнительным количеством ТНТ – и люди исчезли в облаках коричневой земли и золотистых ячменных стеблей – все, кроме одного солдата, подброшенного высоко, который стал падать, медленно перевернувшись в воздухе несколько раз, как акробат, пока не ударился о землю и не затих бесформенной массой. Когда смолкло эхо взрывов, послышался новый звук, доносившийся с вершины скалы: густой, похожий на барабанный бой. Это Юсиф и Абдур открыли огонь. Русские стали беспорядочно отступать, а партизаны в деревне открыли стрельбу из «Калашниковых», целясь через реку. Внезапность ответного удара дала партизанам громадное начальное превосходство над противником, но это превосходство будет кратковременным, русский командир снова соберет свои силы. Но, прежде чем ему удастся начать дело, придется расчистить подходы к мосту.

Один из «хипов» на ячменном поле вдруг разлетелся на куски, и Эллис понял, что в него, наверное, попал снаряд, выпущенный Юсифом или Абдуром. Да, это было впечатляюще, хотя «дашока» способна поражать цель в радиусе мили, а до вертолета было меньше полумили, все равно, надо было быть очень хорошим стрелком.

«Хайнды» – горбатые истребители – все еще кружили над деревней. Теперь русский командир решил ввести их в бой. Один из вертолетов, низко пролетев над рекой, начал бомбить минное поле, заложенное Шахазаем. Юсиф и Абдур выстрелили в него, но промахнулись. Мины Шахазая стали взрываться одна за другой, не причиняя никакого вреда. Эллис тревожно подумал, жаль, что мины не вывели из строя побольше живой силы врага, двадцать человек из ста пятидесяти – не так уж много. Затем «хайнд» взмыл вверх, спасаясь от снарядов Юсифа, зато другой снизился и возобновил обстрел на бреющем полете над минным полем. Юсиф и Абдур непрерывно поливали его огнем. Вдруг вертолет дернулся, у него отвалилась часть крыла, и он спикировал в реку, а Эллис подумал: хорошо стреляешь, Юсиф! Но теперь подходы к мосту были свободны, у русских оставалось еще более сотни людей и десять вертолетов, и Эллис подумал с холодком страха, что партизаны могут все-таки проиграть этот бой.

Теперь русские обмелели, и большинство солдат – по подсчетам Эллиса, не менее восьмидесяти человек – начали продвигаться к мосту по-пластунски, непрерывно стреляя. Не может быть, чтобы они были совсем лишены боевого духа и недисциплинированны, какими их представляют американские газеты, подумал Эллис, если только это не элитарный корпус. И тут он обратил внимание на то, что все солдаты белокожие. Среди них не было афганцев. Совсем как во Вьетнаме, где «арвинов» не допускали до по-настоящему важных операций.

Внезапно наступило затишье. Русские на ячменном поле и партизаны в деревне теперь лишь изредка перестреливались, русские – оттого, что не видели противника, а партизаны берегли патроны. Эллис взглянул вверх. «Хайнды» в воздухе начали атаку на позиции Юсифа и Абдура на вершине скалы. Русский командир верно определил тяжелые пулеметы как основную мишень для поражения.

Когда «хайнд» снизился над стрелками, засевшим на скале, Эллис на секунду восхитился пилотом, летевшим прямо на орудия: он знал, какая для этого требуется отвага. Но вот вертолет, сделав вираж, полетел в обратном направлении, оба противника промахнулись.

Их шансы примерно равны, подумал Эллис, Юсифу легче точно целиться, потому что он неподвижен, а вертолет все время в движении, но в тоже время, Юсиф был более легкой мишенью именно из-за своей неподвижности. Эллис вспомнил, что в «хайнде» ракетными установками на крыльях управляет пилот, а пулеметчик – передним пулеметом. В такой сложной боевой обстановке пилоту трудно целиться точно, понял Эллис и, так как диапазон поражения у «дашоки» шире, чем у четырехствольного пулемета типа «гатли», которым оснащен вертолет, Юсиф с Абдуром, возможно, имеют небольшое преимущество.

Надеюсь, это так – ради нашего успеха, подумал Эллис.

Еще один «хайнд» снизился над скалой, как ястреб, охотящийся за кроликом, но пулеметы не умолкали, и вертолет взорвался в воздухе. Эллису захотелось завопить от восторга – что было не вполне справедливо, ведь по опыту он знал, какой ужас и едва сдерживаемая паника владеют командой вертолета под прямым огнем противника.

Вот снизился еще один «хайнд». На этот раз пулеметчики на скале, расширив зону огня, отстрелили хвост вертолета, и он, потеряв управление, врезался в склон скалы, и Эллис подумал: «Господи Иисусе, да ведь так мы можем уничтожить их всех!». Но звук пулеметной стрельбы вдруг изменился, и через мгновение Эллис понял, что теперь стреляет только одно орудие, а второе выведено из строя. Вглядываясь сквозь клубы пыли, он увидел движущуюся читралскую шапочку. Юсиф был жив, они попали в Абдура.

Трое оставшихся «хайндов», описав круг, переменили боевую позицию. Один из них взмыл вверх, зависая высоко над полем битвы; вот где, наверное, сидит командир русских, подумал Эллис. Остальные два снизились над Юсифом, беря его в «клещи». Хитрый маневр, тревожно подумал Эллис, ведь Юсиф не сможет стрелять по двум вертолетам сразу. Эллис наблюдал, как вертолеты снижаются. Когда Юсиф прицелился в один, второй спустился еще ниже. Эллис заметил, что русские летают с открытыми дверями – совсем как американцы во Вьетнаме.

«Хайнды», атакуя, устремились вниз. Один метнулся вниз, и, пролетев над Юсифом, завернул назад, но получил прямое попадание и вспыхнул, затем второй зашел в вираж, стреляя сразу и из реактивных установок, и из пулемета, и Эллис подумал: «У Юсифа нет ни шанса!» – и вдруг второй «хайнд» дрогнул в воздухе. Неужели и в него попали? Вертолет вдруг как бы упал, резко перенесясь на двадцать-тридцать футов ниже – «Когда выключается двигатель, говорил инструктор в летной школе, ваш вертолет начинает скользить, как рояль» – и ударился о выступ скалы в нескольких ярдах от Юсифа, но вдруг двигатель снова заработал и, к удивлению Эллиса, вертолет начал подъем. Да он прочнее, чем чертов «Хьюи», подумал Эллис, за последние десять лет модели вертолетов стали куда совершеннее. Пулеметчик в вертолете, не прекращавший яростную стрельбу, теперь замолчал. Эллис понял причину этого, и у него сжалось сердце. «Дешока» неуклюже подкатилась к краю скалы, волоча маскирующие ветки кустарника, за ней волочилась обмякшая, покрытая грязью фигурка человека – это был Юсиф. Падая со скалы, он ударился о неровности склона, и с головы свалилась круглая читралская шапочка. Через секунду Юсиф исчез из поля зрения Эллиса. Он почти выиграл в одиночку этот бой, в награду ему не будет никакой медали, но рассказ о его подвиге будет еще сотню лет звучать у походных костров среди холодных афганских гор.

Русские потеряли четыре из шести «хайндов», один «хип» и около двадцати пяти человек, но партизаны лишились обоих тяжелых пулеметов и теперь не имели защиты, в то время, как оставшиеся «хайнды» начали на бреющем полете обстреливать деревню. Эллис сжался в глубине своего домика – ему хотелось бы, чтобы стены были сложены из более крепкого материала, чем саман. Обстрел был подготовкой к атаке; через одну-две минуты, как по сигналу, русские на ячменном поле поднялись с земли и ринулись к мосту.

Вот оно, подумал Эллис, скоро конец – каков бы он ни был. Партизаны, укрывшиеся в деревне, стреляли по подбегающим солдатам, но их возможности были ограничены стрельбой с воздуха, и лишь немногие из русских солдат упали. Теперь почти все русские пошли в атаку – восемь или девять десятков солдат, стреляющих на бегу через реку наугад. Они кричали от возбуждения, ободренные слабостью сопротивления. Когда русские приблизились, стрельба партизан стала чуть более меткой, и еще кое-кто из нападавших был убит, но потери были все же слишком малы, чтобы остановить атаку. Через несколько секунд первые солдаты пересекли реку и стали искать укрытия среди домиков деревни.

На мосту и около него находилось около шестидесяти человек, когда Эллис потянул рукоятку взрывного устройства.

Старинная кладка моста взлетела подобно извержению вулкана.

Эллис заложил взрывчатку специально, чтобы убить, а не просто аккуратно разрушить мост, и взрыв разнес далеко в стороны смертоносные обломки камней, которые, подобно очереди гигантского пулемета, поразили всех, кто был на мосту, и многих среди тех, кто еще оставался на ячменном поле. Когда осколки градом посыпались на деревню, Эллис нырнул обратно в свой домик. Потом все стихло, и он снова выглянул.

Там, где был мост, теперь было лишь месиво из камней и мертвых тел. Взрыв разрушил также часть мечети и два дома. А русские беспорядочно отступали.

Пока он наблюдал за происходящим, двадцать-тридцать русских, оставшихся в живых, торопливо забирались в открытые двери «хипов». Эллис не мог обвинить их в трусости. Если бы они остались на ячменном поле, без всякого прикрытия, их постепенно бы перестреляли бы партизаны, занимавшие более удачные позиции в деревне, а попытайся они перебраться через реку вплавь, их выловили бы из воды, как рыбу из садка.

Через несколько секунд три уцелевших «хипа» взлетели с поля, присоединяясь к двум «хайндам», кружившим в воздухе, и затем, не сделав ни единого выстрела, они полетели прочь и скрылись за грядой холмов.

Когда постепенно утих вдали рокот двигателей, Эллис услышал другой звук и через мгновение понял, что это голоса ликующих мужчин. Мы победили, подумал он, черт возьми, мы победили! И он тоже закричал от радости.