Приятель из Чикаго хотел узнать, не собирается ли Мэтт вернуться в Город Ветров, и предлагал записать его в их прежнюю хоккейную лигу. Четыре сестрицы из семи жаждали поговорить с ним, в чем не было ничего необычного: Мэтт опекал их с того далекого времени, как сам был мальчишкой, росшим в окружении соседей-словаков. Он остался единственным мужчиной в доме после ухода отца. Бабушка вела хозяйство, мать работала счетоводом по пятьдесят часов в неделю. Девятилетнему Мэтту пришлось присматривать за младшими сестрами, причем две из них были близняшками. Все детство прошло в непрестанных заботах. Как же он ненавидел отца за то, что тому удалось исполнить мечту сына — навсегда покинуть дом и орду назойливых ведьм! Особенно паршивыми оказались последние несколько лет, перед побегом из Адского Обиталища Бабья. Отец к тому времени умер, а с ним была похоронена и мечта Мэтта о том, что он в конце концов вернется и возьмет на себя заботы о семье. Девочки, подрастая, становились все более неуравновешенными. Вечно у кого-то начинались месячные, у кого-то кончались, кто-то носился с прокладками, кто-то мучился от боли в животе, кто-то лез на стенку по причине задержки и рыдал по ночам на груди Мэтта, которому приходилось решать, что предпринять и как утешить сестру, Он любил девчонок, но все это до смерти ему надоело. Поэтому он поклялся себе, что, как только удастся улизнуть из дома, он поставит крест на семейной жизни. Если не считать короткого идиотского брака с Сэнди, Мэтт до сих пор неуклонно следовал этому принципу.

Последнее сообщение на автоответчике оставил Сид Джайлз, продюсер «Байлайн». Очередная просьба вернуться в Лос-Анджелес, в популярное телешоу, которое Мэтт покинул в прошлом месяце. Но Мэтт Джорик лишь однажды продал свою журналистскую честь, пожертвовал доверием к себе, и больше это не повторится.

— …прежде всего принесите копию судебного решения о разводе. Мне требуется доказательство того, что вы давно не были мужем и женой.

Мэтт вспомнил, где находится.

— Доказательство у меня есть, только нужно время, чтобы его представить. — Он покинул Лос-Анджелес в такой спешке, что не успел достать документы из банковского сейфа. — Пожалуй, быстрее будет сделать анализ крови. Сегодня же пойду к врачу.

— Тест на ДНК отнимет несколько недель. Кроме того, чтобы взять анализы у детей, требуется подписанное разрешение.

Ну уж нет. Не хватало еще, чтобы его снова стали донимать чертовыми свидетельствами о рождении! Конечно, доказать, что он давно разведен, легче легкого, но лучше все сделать по правилам и провести экспертизу по установлению отцовства.

— Я сам даю разрешение.

— Не имеете права, мистер Джорик. Эти дети либо ваши, либо нет. Если вы их отец и опекун — дело одно, если же…

Мэтт решил, что нападение — лучший способ защиты.

— Может, все-таки объясните, почему все пошло наперекосяк? И к чему такая спешка? Сэнди уже шесть недель как в могиле, а вы только сейчас сообщили об этом!

— Я сам узнал всего несколько дней назад. Отнес несколько дипломов в багетную мастерскую, где она работала, тогда и узнал об аварии. Хотя я ее поверенный, меня и не подумали известить.

Мэтт посчитал истинным чудом наличие у Сэнди не только поверенного, но и завещания. Обычно она предпочитала не забивать голову подобными вещами.

— Я сразу же поехал к ней и поговорил со старшей девочкой. Она сказала, что соседка присматривает за ними, но я так и не встретился с этой самой соседкой. С тех пор я был у них еще дважды, но не заметил никаких признаков присутствия взрослых. — Он задумчиво побарабанил пальцами по желтому блокноту и негромко сообщил, скорее себе, чем Мэтту: — Если не желаете принять на себя ответственность, я позвоню в Службу защиты прав детства и юношества, чтобы они забрали девочек и поместили к приемным родителям.

Воспоминания и образы прошлого вновь окутали Мэтта, как сажа из труб сталелитейных заводов. Он уверял себя, что на свете существует немало чудесных, добрых и ласковых приемных родителей и вряд ли дети Сэнди попадут к таким людям, как семейка Хавловых. Хавловы жили рядом с Мэттом. Глава семейства никак не мог найти работу, и весь выводок жил на то, что им давали на взятого на воспитание ребенка. Существование несчастных приемышей в этой семье превращалось в настоящий ад, и бабушка Мэтта вместе с сердобольными соседками не раз кормила и пеленала бедняжек.

Но зачем об этом вспоминать? Пора подумать о том, как самому выбраться из передряги, в которую он угодил. Если он не отделается от так называемого отцовства прямо сейчас, то увязнет по самые уши и бог знает сколько времени будет выбираться из трясины.

— Погодите звонить пару часов, пока я все сам не проверю, — попросил он адвоката.

Тот радостно улыбнулся, хотя Мэтт намеревался всего лишь отвести девчонок в лабораторию, прежде чем начнется бумажная волокита и ему придется иметь дело с чиновниками.

По дороге к дому Сэнди он вдруг вспомнил о бывшей теще. Сравнительно молодая, преподаватель колледжа, где-то в Миссури или каком-то другом месте. Похоже, она не имела ничего общего со своей непутевой доченькой.

Мэтт взял было сотовый, чтобы позвонить поверенному, не в этот момент он уже подъезжал к улице, которую разыскивая, и решил не спешить. Через несколько минут он остановил свой двухместный спортивный кабриолет, купленный на гонорары за продажу совести, перед убогим домиком в подозрительном районе. Машина была слишком тесна для него, но в то время он тешил себя всяческими иллюзиями и поэтому выписал чек. Теперь он кое-как втискивался на место водителя. Следующим пунктом в длинном списке его планов было избавиться от престижного, но совершенно бесполезного автомобиля.

Подойдя ближе к дому, он заметил висевшую лохмотьями краску, раскрошившийся кирпич дорожки и старенький желтый «виннибаго»[8], припаркованный у заросшего сорняками газона. Как это похоже на Сэнди: купить автофургон и не потратить ни цента на ремонт разваливающегося дома!

Он поднялся на покосившееся крыльцо и постучал в дверь. На пороге появилась угрюмая, очень молодая версия Уайно-ны Райдер[9] .

— Что надо?

— Я Мэтт Джорик.

Девочка скрестила руки на груди и небрежно прислонилась к косяку.

— Привет, папаша.

Значит, вот как обстоят дела.

Новоявленная дочка была изящной. Ее портил лишь толстый слой косметики. Коричневая помада какого-то упаднического оттенка размазалась вокруг детских губ. Ресницы, мохнатые под тяжестью туши, напоминали гигантских многоножек. Концы коротких черных волос отливали пурпуром. Потертые джинсы сползали с плоского живота. Маленькие груди затянуты в черный, абсолютно ненужный лифчик, проглядывающий в низком вырезе облегающего топа.

— Нам нужно поговорить.

— Не о чем нам говорить.

Мэтт удивленно уставился в осунувшееся дерзкое личико. «Уайнона», очевидно, понятия не имела, что он наслушался от своих сестер еще и не такого. Поэтому Мэтт пронзил ее предостерегающим взглядом, который обычно приберегал для Энн Элизабет, самой упертой из всех его младших родственниц.

— Открой дверь.

Он видел, как она собирается е мужеством, чтобы послать его куда подальше. Не найдя подходящих слов, девочка молча отступила. Мэтт протиснулся мимо нее в гостиную — убогую, но чистую. На столе лежала замусоленная книга по уходу за ребенком.

— Насколько я понял, все это время ты справлялась одна.

— Вовсе нет! Конни только что ушла в бакалею. Соседка, которая за нами присматривает.

— Это расскажешь кому-нибудь другому.

— Хочешь сказать, я вру?

— Именно.

Похоже, такая прямолинейность ей не слишком понравилась, но делать было нечего, поэтому девочка благоразумно промолчала.

— Где малышка?

— Спит.

Он не заметил особого сходства между девочкой и Сэнди, если не считать цвета глаз. Сэнди была большой и шумной — громкоголосое, большегрудое «наказание Божье», с добрым сердцем и неплохими мозгами, унаследованными, должно быть, от матери. Жаль, что она почти никогда ими не пользовалась.

— А где бабушка? Почему она не приехала?

Девчонка принялась грызть и без того обкусанный едва не до корней ноготь.

— Она в Австралии. Изучает жизнь аборигенов в аутбэке[10] . Она преподает в колледже.

— И она отправилась в Австралию, зная, что внучки остались совсем одни? — скептически бросил Мэтт, даже не пытаясь скрыть недоверия.

— Конни все время…

— Прекрати врать! Нет тут никакой Конни, а если ты будешь и дальше молоть чушь, через час вас отсюда заберут и определят в приют.

Лицо девочки исказилось.

— Никого нам не нужно! Мы сами справляемся! Почему бы тебе не убраться ко всем чертям? Не суй нос не в свое дело!

Глядя в злое раскрасневшееся лицо, Мэтт невольно вспомнил приемных детей Хавловых, появлявшихся и исчезавших с омерзительной регулярностью. Настоящие звереныши! Некоторые готовы были плевать в глаза хоть всему миру, их не смущали следовавшие за этим побои и издевательства.

— Объясни, где твоя бабушка, — немного смягчившись, попросил он.

Она пожала плечами.

— Они с Сэнди не ладили. Из-за пьянства Сэнди… и многого другого. Бабушка не знала об аварии.

Мэтт не удивился, услышав, что девочка зовет мать по имени. Как еще можно было обращаться к его бывшей жене, давно имевшей задатки алкоголички?

— Хочешь сказать, бабушку не известили о гибели Сэнди?

— Известили. Я не могла позвонить сразу, потому что не знала номера, но пару недель назад получила открытку с видом аутбэка, и ответила. Написала, что случилось с Сэнди и Трентом.

— Кто такой Трент?

— Отец малышки. Козел. Он тоже погиб, и я ничуть не жалею.

Мэтт знал, что за рулем сидел дружок Сэнди, но понятия не имел, что он и был отцом младшей девочки. Должно быть, Сэнди тоже не слишком полагалась на Трента, иначе его имя стояло бы в свидетельстве о рождении.

— А у этого Трента есть родные?

— Нет. Он из Калифорнии и вырос в приемных семьях. — Она высокомерно вздернула подбородок. — Он немало рассказал мне о своей жизни, и я ни за что не позволю отдать сестру и сама никуда не пойду! Да нам и не придется, потому что я получила известие от бабушки. Она скоро будет.

— Хотелось бы взглянуть, — недоверчиво просил Мэтт.

— Ты мне не веришь?

— Скажем так: лишние доказательства не помешают.

Девочка, презрительно хмыкнув, проскользнула в кухонную дверь. Мэтт ничуть не сомневался, что это очередная выдумка, и удивился, когда она вернулась с листком бумаги, на котором красовался логотип колледжа «Лоренс» в Уиллоу-Гроув, штат Айова.

Всего несколько строчек, выведенных аккуратным почерком:

"Я только что получила твое письмо, дорогая. Мне ужасно жаль. Прилечу в Айову пятнадцатого или шестнадцатого, в зависимости от того, когда будет подходящий рейс. Позвоню, как только доберусь. Не волнуйся. Все будет хорошо.

С любовью, ваша бабушка Джоанна".

Мэтт нахмурился. Уже одиннадцатое. Интересно, почему бабуля Джоанна не собрала вещи и не вылетела первым же самолетом?

Он напомнил себе, что это его не касается. Сейчас главное — по-быстрому сделать анализы, чтобы после не пришлось кланяться и плясать под дудку очередного бюрократа.

— Вот что, собирай сестру. Я куплю вам обеим мороженое, после того как выйдем из лаборатории.

Карие глаза взрослой женщины на лице ребенка злобно уставились на него.

— Что еще за лаборатория?

— Мы все сдадим анализ крови, — с деланной небрежностью бросил Мэтт. — Пара пустяков.

— Крови? Будут колоть иглами?

— Понятия не имею, — солгал он. — Иди за малышкой.

— Отвали! Я никому не позволю втыкать в себя иглы!

— Придержи язык!

Она окинула Мэтта полным снисходительного презрения взглядом, явно давая понять, что считает его законченным идиотом.

— Ты мне не босс.

— Принеси сестру.

— Черта с два!

Не желая тратить ни сил, ни времени на бесполезные препирательства, Мэтт направился в спальню по коридору, устланному вытертой серой дорожкой. Одна из комнат явно принадлежала Сэнди. В другой рядом с неубранной двуспальной кроватью стояла колыбель. На шатком пеленальном столе лежали аккуратная стопка ползунков и упаковка памперсов.

Колыбель, хоть и старая, оказалась чистой. Ковер явно пропылесосили, в синюю корзинку из-под белья сложили вымытые игрушки.

Тихое хныканье быстро сменилось оглушительным ревом, сравнимым по силе с воем сирены. Подойдя ближе, Мэтт увидел обтянутую розовыми ползунками приподнятую попку. Потом появилась головка, покрытая ровной порослью коротких светлых волос. Мэтт успел заметить разъяренную розовощекую физиономию и широко раскрытый в неистовом крике мокрый рот. На миг ему показалось, что он снова стал ребенком.

— Тихо, крошка.

Плач прекратился. Ярко-голубые глаза с подозрением вытаращились на него. Тут Мэтт ощутил весьма характерный душок и понял, что день окончательно испорчен. Услышав шаги, он обернулся. В дверях стояла копия Уайноны. Она грызла очередной ноготь и следила за каждым его движением. Во взглядах, которые она бросала на колыбель, прослеживалось нечто покровительственное. Можно подумать, он собирается съесть малышку живьем. Да, видно, девчонка не столь непробиваема, как пытается казаться.

Мэтт кивнул в сторону колыбельки:

— Нужно сменить подгузник. Я подожду в гостиной.

— Ну вот еще! Я с дерьмом не вожусь!

Опять врет! Кто же, интересно, ухаживал за новорожденной все это время? Но если она воображает, что он станет пеленать ребенка, пусть не надеется! Слиняв из Адского Обиталища Бабья, Мэтт поклялся, что в жизни больше не сменит пеленки, не коснется еще одной Барби и не завяжет очередного дурацкого бантика. Но нахальство девчонки почему-то пришлось ему по душе.

— Даю тебе пять баксов.

— Десять. Бабки вперед.

Не будь он в таком поганом настроении, наверняка рассмеялся бы. По крайней мере у нее хватает ума гнуть свое и не сдаваться. Мэтт вытащил бумажник и отдал деньги.

— Когда закончишь, иди к машине и прихвати сестру с собой.

Она наморщила лоб, на секунду превратившись из мрачного подростка в заботливую мамашу.

— А детское сиденье у тебя есть?

— Я похож на человека, у которого может быть детское сиденье?

— Ты обязан поместить ребенка в детское сиденье.

— А ты что, коп?

Девочка склонила голову набок.

— Ее сиденье в «Мейбл». «Винннбаго». Сэнди прозвала его «Мейбл».

— Разве у твоей матери нет машины?

— Торговец забрал за неуплату месяца за два до смерти матери, так что она ездила на «Мейбл».

— Сурово.

Мэтт побоялся спросить, откуда у Сэнди потрепанный фургон. Главное — сообразить, как уместить подростка, младенца и детское сиденье в двухместном «мерседесе». Похоже, положение безвыходное.

— Дай мне ключи.

Несомненно, она пытается найти, способ отшить его, но пока не решила, как это сделать.

Захватив ключи, Мэтт вышел во двор посмотреть на «Мейбл». По пути он забрал из «мерседеса» сотовый вместе с газетой, которую так и не удосужился прочитать.

Пришлось согнуться в три погибели, чтобы забраться в фургон, достаточно просторный для нормальных людей, но тесноватый для его шести футов и шести дюймов. Усевшись за руль, он позвонил в Питсбург своему приятелю-врачу, чтобы узнать, где находится ближайшая лаборатория и у кого можно взять необходимое разрешение. Дожидаясь, пока его соединят, Мэтт развернул газету. Как большинство журналистов, он был помешан на новостях, но сегодня ничего необычного не привлекло его внимания. Землетрясение в Китае, взрыв машины на Ближнем Востоке, распри по поводу бюджета в конгрессе, новые волнения на Балканах. В самом низу страницы был помещен снимок Корнилии Кейс с очередным больным малышом на руках. И хотя он никогда не был особым почитателем Корнилии, ему показалось, что с каждым новым снимком она становится все тоньше. Глаза у первой леди потрясающе синие, но теперь они выглядят неестественно огромными на исхудавшем лице. И даже эти бездонные очи не могут скрыть того факта, что принадлежат не настоящей женщине, а лишь чрезвычайно способному роботу-политику, умело запрограммированному отцом.

Работая в «Байлайн», он написал пару бойких заметок о Корнилии. Ничего особенного: ее парикмахер, стиль одежды, уважение к памяти мужа… Обычный бред. Однако он испытывал к ней нечто вроде жалости. Не каждому доводится пережить такую трагедию.

При воспоминании о времени, потраченном на дешевое, низкопробное телевидение, Мэтт поморщился. Когда он работал в прессе, то считался одним из лучших репортеров в Чикаго, но пожертвовал репутацией ради кучи денег, которые, как позже обнаружилось, не имел особого желания тратить. И теперь все, чего он хотел от жизни, — это стереть грязное пятно со своего имени.

Его идеалами были не журналисты из «Айви лиг»[11] , а парни старой закалки, печатавшие двумя пальцами на древних «ремингтонах» свои поразительно правдивые, берущие за душу истории. Мужчины, такие же неподатливые и мужественные, как он сам. В статьях Мэтта, опубликованных в «Чикаго стэндард», не было ничего показного, бросающегося в глаза, кричащего. Он обходился простыми словами, короткими фразами для описания людей, их мыслей, надежд и чаяний. Читатели знали, чего от него можно ждать — честности и откровенности. Теперь же он пустился на поиски приключений, чтобы вновь вернуть их доверие.

Поиски приключений. Какой архаизм! Так писали, скорее, в рыцарских романах. Вряд ли этот термин применим к грубияну из «стального города», позволившему себе забыть главные жизненные ценности.

Бывший босс из «Чикаго стэндард», правда, предложил Мэтту вернуться на прежнюю работу, но так неохотно, что Мэтт отказался смиренно ползти обратно на коленях и теперь колесил по стране в поисках сенсационного сюжета. Останавливаясь в каком-нибудь городе — все равно, большом или маленьком, — он покупал местные газеты, беседовал с жителями и повсюду совал свой нос. И хотя пока не обнаружил ничего достойного, все же точно знал, что ищет: подлинно человечную историю, которая поможет ему восстановить репутацию.

Он как раз закончил говорить, когда дверца распахнулась и в трейлер забралась «Уайнона» с ребенком на руках. Малышка, одетая в желтый комбинезончик с вышитыми на нем ягнятами, болтала голенькими ножками. На пухленькой щиколотке был вытатуирован символ мира — так называемый пацифик.

— Неужели Сэнди позволила сделать малышке татуировку?!

«Уайнона» свысока, словно деревенского идиота, осмотрела Мэтта.

— Это переводная картинка, не видишь, что ли? Его сестры, слава Богу, уже выросли к тому времени, когда Америку захлестнула волна помешательства на татуировках.

— Вижу, конечно, — соврал он, — просто думаю, что тебе не следовало лепить эту штуку на ребенка.

— Ей нравится. Она считает, что так круче выглядит.

«Уайнона» осторожно положила младенца на сиденье, затянула ремни и плюхнулась рядом с Мэттом.

После нескольких попыток двигатель ожил. Мэтт с отвращением тряхнул головой.

— Эта колымага — просто кусок дерьма.

— Да ну?

Девчонка задрала на приборную панель ноги, обутые в босоножки на толстой платформе, но, увидев в боковом зеркальце глаза Мэтта, быстро выпрямилась.

— Ты, конечно, знаешь, что я не твой настоящий отец.

— Можно подумать, я всю жизнь о тебе мечтала!

Вот и конец всем тревогам относительно того, что она может предаваться каким-либо сентиментальным фантазиям на его счет. Выводя фургон на дорогу, он вдруг понял, что даже не узнал их имена. И хотя видел их свидетельства о рождении, не взглянул на строчки ниже его фамилии.

— Как тебя зовут?

Последовала длинная пауза, после чего она наконец выпалила:

— Наташа.

Мэтт прыснул, вспомнив, как целых три месяца его сестра Шэрон пыталась заставить окружающих называть ее Силвер.

— Наташа, кто бы сомневался!

— Но мне так хочется, — огрызнулась она.

— Я не спрашивал, чего хочется тебе. Как твое настоящее имя?

— Люси. Доволен? И я его ненавижу.

— Не пойму, что дурного в имени Люси. — Он еще раз посмотрел на листок, где записал указания регистратора лаборатории, и повернул на шоссе. — Кстати, сколько тебе лет?

— Восемнадцать.

Он снова бросил на нее тяжелый взгляд.

— Ладно, ладно, шестнадцать.

— Тебе четырнадцать, хоть и рассуждаешь как тридцатилетняя.

— Если знаешь, зачем спрашиваешь? Кроме того, я жила с Сэнди, чего же ты ожидал? — внезапно охрипшим голосом бросила Люси, и он впервые ощутил нечто похожее на сочувствие.

— Да, верно… Послушай, мне очень жаль. Твоя мать была…

Сэнди была веселой, компанейской, сексуальной, остроумной, хоть и абсолютно безответственной.

— Она была особенной, — смущенно пробормотал он.

— Она была пьянчужкой, — злобно фыркнула Люси. Ребенок захныкал. — Ее пора кормить, а питание кончилось.

Прекрасно! Только этого ему не хватало.

— А что она ест?

— Молочную смесь и всякую хренотень в баночках.

— Придется купить что-нибудь, после того как выйдем из лаборатории.

Звуки, доносившиеся из глубины трейлера, становились все жалобнее.

— А ее как зовут?

— Батт[12] .

— Тебе бы клоуном быть.

— Так ведь не я дала ей имя!

Мэтт оглянулся на светленькую розовощекую крошку с голубыми глазками и пухленькими, как у ангелочка, губками.

— Хочешь, чтобы я поверил, будто Сэнди назвала дочку Батт?

— А мне плевать, веришь ты или нет! — прошипела она. — Не позволю, чтобы всякий сукин сын тыкал в меня иголками, так что забудь об этой затее с кровью.

— Будешь делать, что тебе говорят.

— Черта лысого!

— Так вот, юмористка доморощенная, мое имя стоит на обоих свидетельствах о рождении, так что необходимо все выяснить, а без анализов ничего не выйдет.

Мэтт хотел было объяснить, что специальная служба позаботится о них до приезда бабки, но духу не хватило. Он, решил предоставить эту привилегию адвокату.

Остаток пути они проделали в молчании, прерываемом только воем Демонического Дитяти. Мэтт остановил машину перед двухэтажным зданием и повернулся к Люси. Она, оцепенев, уставилась на двери с таким видом, словно перед ней вот-вот разверзнутся врата ада.

— Даю двадцать баксов, если сделаешь анализ, — поспешно пообещал Мэтт.

Девочка покачала головой:

— Никаких игл. Ненавижу иглы. При одной мысли об этом меня тошнит.

Мэтт уже начал прикидывать, как внести двух вопящих детей в лабораторию, когда ему впервые за весь этот ужасный день повезло.

Люси успела выбраться из трейлера как раз перед тем, как ее вывернуло.