Глава 33

Белинда уставилась на открытый чемодан, лежавший на кровати Флер, как будто впервые в жизни увидела столь странный предмет.

— Но ты не можешь меня оставить сейчас, детка. Ты нужна мне.

Флер проверила в сумочке билет на самолет и подумала: как хорошо, что Белинда не знает, куда она летит.

— Мы говорили об этом сто раз. Прошло две недели со времени похорон, у меня больше нет времени. Кроме того, ты прекрасно с собой справляешься. На самом деле я тебе не нужна.

— Не правда. Мне бы никогда не одолеть этих дел без тебя.

Ты знаешь, я заболеваю от любой юридической чепухи. У меня голова идет кругом. Это не по мне, дорогая.

Флер сдерживалась с трудом. Осталось несколько минут…

— Я и не ждала от тебя подвигов, поэтому обо всем позаботилась. Сотрудники Алексея теперь будут работать на тебя, они станут делать все, что ты им скажешь. В Нью-Йорке все проблемы я сама улажу. Так что тебе совершенно не о чем волноваться, Белинда.

Мать в сотый раз надула губы: безжалостная Флер поступала так, как хотела.

— Все не правильно. Я ненавижу этот дом. Я больше не могу здесь провести ни одной ночи.

— Тогда переезжай в отель.

— Ты очень холодная, Флер. Ты хоть замечаешь? Ты стала невероятно холодна со мной.

— Белинда, ты взрослая женщина с правом свободного выбора. Твои годовые доходы позволяют поселиться где угодно. Не хочешь жить здесь — переезжай. В сотый раз я предлагаю тебе пойти и купить квартиру. Или устроиться в отеле. Ты от всего отказываешься.

— Ну хорошо. Я передумала. Давай пойдем завтра.

— Извини, но завтра меня здесь уже не будет.

— Но детка! — На этот раз Белинда завопила. — Я не привыкла быть одна.

Зная склонность Белинды к знаменитым мужчинам, Флер сомневалась, что мать долго пробудет в одиночестве. Но эту мысль она предпочла оставить при себе.

— Ты со всем прекрасно справишься, — повторила она, запирая замки чемодана. — Помни, что я тебе говорила. Некоторое время я буду занята и не смогу звонить каждый день. Дэвид Беннис выполнит любую твою просьбу, Белинда. Обращайся к нему в любое время. Слышишь меня?

Глаза Белинды наполнились слезами.

— Не могу поверить, что ты покидаешь меня, Флер. После всего, что я для тебя сделала.

Флер быстро обняла мать.

— У тебя все будет замечательно.

По дороге в аэропорт Флер заставляла себя расслабиться, но напряжение не отпускало. Все заботы, связанные со смертью Алексея, пали полностью на нее.

— Обширный инфаркт, — сказали доктора после того, как один из помощников Алексея обнаружил его на полу у окна.

Это случилось вскоре после ее ухода. Флер подумала, что, вероятно, Алексей стоял и наблюдал за ней. Следил, как она уходила в ночь. Она не чувствовала ни торжества, ни боли по поводу его смерти. Только огромное, невероятное чувство облегчения. Было от чего испытать его: отныне из ее жизни исчезла давящая сила.

Хотя Майкл звонил почти ежедневно, поддерживал морально, он отказался прилететь даже на похороны.

— Я не могу. Флер, — сказал он. — Я знаю, что я трус, что у меня кишка тонка. Но я, просто не вынесу коровьего взгляда Белинды.

«А почему ты думаешь, что я все вынесу?» — хотелось ей спросить брата. Но, понимая его чувства, она промолчала. Впрочем, может, это даже к лучшему. У нее и так ушло много сил на то, чтобы со всем справиться. Не хватало еще осложнений в отношениях Майкла и Белинды. Возникли проблемы между помощниками Алексея и матерью. Они не привыкли подчиняться приказам женщины, поэтому пришлось дать им понять, что они рискуют потерять работу. Белинда звонила дочери из-за каждого пустяка, лишая Флер последних сил. Поэтому она решила на некоторое время уехать на Миконос. А потом уже вернуться в Нью-Йорк.

Ей надо было прийти в себя, ее измучило постоянное ожидание телефонного звонка, которого до сих пор не было. Чувство унижения, испытанное при разговоре с секретаршей Джейка, нахлынуло на Флер с новой силой.. Бесстрастный деловой голос на другом конце провода всякий раз повторял одно и то же:

— Мне жаль, мисс Савагар, но он не отвечает на звонки. Нет, никакого послания вам нет.

Флер пыталась соединиться с домом Джейка в Калифорнии, но ей сообщили, что телефон отключен. Не отвечала и нью-йоркская квартира. После стольких неудач Флер снова позвонила секретарше, умоляла соединить с ним. Через три дня в сердцах она обвинила женщину в том, что та не сообщает Джейку Коранде о ее звонках.

После нескольких секунд ледяного молчания произошел взрыв, и секретарша закричала:

— Разве вы еще мало навредили ему? Джейк приказал мне не соединять его с вами. Я выполняю этот приказ. Вы унизили его.

Репортеры гоняются за Джейком стаями. Почему бы вам не осознать, что произошло, и никогда больше не беспокоить его? У него нет желания говорить с вами.

Это случилось десять дней назад. Флер больше не пыталась звонить. Ее лимузин застрял в уличном потоке; невидящим взглядом она скользила по витринам магазинов, но потом подъехал большой автобус и загородил их. Лимузин продвинулся вперед шагов на тридцать, осторожно сманеврировал и встал перед автобусом. В результате Флер оказалась напротив огромного лица Джейка на рекламе фильма «Глаза, которые не видят». Плоские края шляпы затеняли взгляд. Щеки поросли щетиной, к углу рта прилипла мятая маленькая сигара. Хотелось отвести взгляд, но Флер не могла даже повернуть шею. Глядя на это тяжелое лицо, она словно снова оказалась в своих ночных кошмарах. Калибр, не" ведающий никаких слабостей и которому никто в мире не нужен.

С чего она взяла, что способна его побороть? Разве когда-нибудь кому-нибудь такое удавалось?

Белый оштукатуренный дом на Миконосе стоял в оливковой роще на пустынной окраине острова. Целыми днями Флер жарилась на солнце, гуляла босиком по океанскому берегу. К вечеру на острове начиналось оживление. Но вместо того чтобы взбодриться, она ощущала себя совершенно онемевшей, как будто из нее до капли вышла жизнь. На Миконосе все было белым, до боли в глазах, а бирюза Эгейского моря казалась настолько яркой, что цвет на ее фоне вообще ничего не значил. Флер поняла, что утратила способность чувствовать. Ей не хотелось есть, она не ощущала боли, наступив голой пяткой на острый край камня. Гуляя вдоль океана, она видела, что волосы развеваются, но не ощущала дуновения ветра на коже и с удивлением спрашивала себя, когда же наконец она выйдет из состояния опустошенности и бесчувственности? Ведь когда-то это должно произойти? Ничто не длится вечно.

Ночью она мучилась воспоминаниями о губах Джейка, о его кривом зубе, о нижней губе, которую она так любила покусывать, занимаясь любовью. Его улыбка. Она фантазировала, как он приходит к ней, обнимает и говорит, что "любит ее. Фантазии. Как в детстве про Алексея: что он приедет однажды и заберет ее, увезет домой. Она гнала эти фантазии, смотрела в зеркало и ясно видела себя. Она больше не маленькая девочка и никого не собирается просить о любви. Даже Джейка. Да, горе, свалившееся на нее, придавило, заставило одеревенеть, но не сломало ее. Она не виновата в случившемся. Джейк должен это понять, но он слишком раним, слишком слаб. Именно этого она и боялась. Причина, из-за которой она не выпалила сразу «да!», когда он попросил выйти за него замуж. Он не любил ее настолько, чтобы быть сильным.

Наконец Флер заставила себя смириться с тем, что Миконос не сумел сделать ее спокойной, сильной и уверенной, какой она хотела стать, прилетев сюда. Она реально посмотрела на вещи и поняла, что она давно не занимается бизнесом, что слишком давно" взвалила все дела на Дэвида и Уилла. Пора возвращаться в Нью-Йорк. Но Флер тянула еще несколько дней, прежде чем сняла трубку и позвонила Дэвиду, сообщив о своем возвращении.

Обратный путь оказался долгим и утомительным, и когда Флер вышла из самолета в аэропорту Кеннеди, она была совершенно без сил. Шерстяные брюки кололись, прикасаясь к облезшей от загара коже, ее мутило после болтанки над Атлантикой. Из-за легкого мелкого снега и пробки в аэропорту найти такси оказалось труднее обычного. Наконец она поймала машину, но печка в ней не работала, и Флер далеко за полночь вошла к себе в гостиную совершенно замерзшая.

В доме было сыро и почти так же холодно, как в такси. Бросив чемодан, она включила отопление и села на диван, чтобы разуться.

Потом стащила с себя брюки и почесала ноги. Не снимая пальто, пошла на кухню, налила стакан воды и кинула две таблетки «Альказельцер»[39] . Пока они растворялись, Флер раскачивалась на пятках в одних носках; от кафельного пола шел холод. Она собиралась лечь в постель, мечтая включить электрическое одеяло и не шевелиться до утра. Но решила сначала принять очень горячий душ, какой только сможет выдержать, и натереть себя лосьоном.

Она все еще ходила в пальто и сняла его только перед тем, как войти в ванную. Потом скинула свитер и нижнее белье, включила душ. Быстро вынув заколки из волос, раздвинула дверцы душа и встала под горячую воду. Через шесть часов она проснется и побежит по парку, как бы плохо себя ни чувствовала. На этот раз она не собиралась рассыпаться на куски. Каждый день она будет выдерживать заданный ритм, пока жизнь не вернется в прежнее русло.

Время залечит все. Именно так говорили Белинде пришедшие на похороны Алексея.

Флер досуха вытерлась большим мягким полотенцем, закрыла дверь ванной, оставив маленькую щель, чтобы выпустить пар. Она надела атласную ночную рубашку, отороченную кружевами, что висела на крючке рядом с душем. Она вспомнила, что забыла включить электрическое одеяло, поэтому надела еще и халат. Перепад температуры после Миконоса слишком резкий, подумала Флер. Она снова замерзла, а простыни наверняка холодные как лед.

Перешагнув через кучу снятой одежды, она толкнула дверь ванной, порылась в карманах, нашла поясок и запахнула халат.

Странно. Ей казалось, что она включила свет в спальне. Боже, как холодно! Окна дребезжали от ветра. Почему же печка… И тут она закричала.

— Леди, стой там, где стоишь, и не шевелись.

Крик застрял в горле Флер.

Он сидел в кресле, в дальнем конце комнаты; было видно только его лицо в свете, падавшем из открытой двери ванной. Губы его едва шевелились, когда он говорил.

— Делай то, что я прикажу, и тогда никто не пострадает.

Флер отступила назад, потом еще на шаг к ванной, еще на один. Он поднял руку, и она увидела направленное на Нее серебристое дуло пистолета.

— Нет, слишком далеко, — сказал он.

Ее сердце подпрыгнуло в горло.

— Пожалуйста…

— Ну давай.

Она не сразу поняла, о чем он. Потом догадалась.

Она быстро разжала мокрые руки, в которых был поясок халата.

— Теперь халат.

Флер не двигалась. Он поднял пистолет и прицелился ей в грудь.

— Ты же сумасшедший, — выдохнула она. — ;Ты же…

Раздался металлический щелчок.

— Снимай.

Она быстро распахнула халат, он соскользнул с нее. Ткань, падая к ногам, тихо зашуршала.

Он еще приподнял дуло.

— Распусти волосы.

— Боже мой… — Руки ее взялись за заколки. Когда волосы распустились, капли воды упали на оголенные плечи.

— Хорошо, Очень хорошо. А теперь и рубашку.

— Нет… — взмолилась она.

— Сперва опусти бретельки. По одной.

Флер опустила первую, потом остановилась.

— Продолжай. — Он резко взмахнул пистолетом. — Делай что говорят.

— Нет. — Она покачала головой.

Он выпрямился в кресле.

— Что ты сказала?

— Ты слышал.

— Не зли меня, училка.

Флер прижала руки к груди, закрываясь.

«Черт, — подумал Джейк, — а что я теперь должен делать?»

Глава 34

Он положил «кольт» с перламутровой ручкой на стол возле кровати и пошел к ней. Кожа Флер была холодная как дед; Он распахнул парку и прижал Флер К своей фланелевой рубашке.

Она всхлипнула.

— Эй, ты что, плачешь? — Джейк почувствовал, как она кивнула, прижавшись к его щеке, — Прости, дорогая. Я не собирался доводить тебя до слез. Кажется, я неудачно выбрал время, да?

Она покачала головой, не пытаясь выяснить у него, откуда он узнал про ее фантазии.

— Просто мне показалось, что так интереснее. Знаешь, я никак не мог решить, что скажу, когда увижу тебя.

Она заговорила, уткнувшись в рубашку Джейка:

— Ты не можешь доверить Калибру наши проблемы, Джейк.

Мы должны решать их сами.

Он приподнял ее подбородок.

— Пора научиться отличать фантазии от реальности. Калибр — киногерой. Я люблю его играть. Он позволяет мне спускать агрессивность. Но он не я. Я ведь тот, кто боится лошадей.

Ты забыла?

Флер посмотрела на Джейка.

— Ну давай, а то замерзнешь. — Джейк повел ее к постели, откинул одеяло, а когда Флер залезла под него, он снял парку и ботинки и лег рядом с ней в рубашке и джинсах. — Твоя печка, наверное, испортилась. Здесь холоднее, чем на улице.

Она потянулась, чтобы включить свет.

— Почему ты не отвечал на мои звонки? Я с ума сходила.

— Прости, Цветик. Повсюду была пресса, я чувствовал, что задыхаюсь. Много чего вспомнилось из старого, оно буквально взяло меня за горло. В тот момент я очень злился.

— Ты же понял, что это дело рук Алексея, правда?

— Мне бы хотелось сказать «да», но пара дней ушла на то, чтобы успокоиться и все выяснить. Я до сих пор не понимаю, как ему удалось.

— Он сфотографировал рукопись, когда мы гуляли по берегу океана в тот день. Я нашла негативы после его смерти.

Он резко повернулся к ней.

— Что ты с ними сделала?

— Сожгла, конечно.

— Проклятие!

Флер посмотрела на Джейка, не веря своим ушам.

— Надо было сначала поговорить со мной. Вот и все.

Флер ничего не могла поделать с собой. Она рывком натянула на голову одеяло и закричала. Потом затихла, а Джейк стянул с нее одеяло и опустил ниже подбородка.

— Просто много придется переписывать. — Пухлая нижняя губа Джейка еще сильнее выдалась вперед. — Конечно, ты же не могла ожидать, что я слишком обрадуюсь.

Флер кивнула на «кольт».

— Он заряжен?

— Конечно, нет.

— Слушай, если ты понял, что это Алексей, почему тогда…

Он привлек ее к себе еще ближе и губами зарылся в волосы.

— Ты забыла, как я умею осуждать тебя за все, с чем сам не могу справиться?

— А почему ты все же передумал?

— Кисеи скажет тебе, что из-за нее. Она вернулась после медового месяца. Боже, как эта женщина умеет ругаться! Саймон угрожал, что пойдет в газеты и заявит, что я гомик. Майкл меня ударил.

Флер дерзко посмотрела на Джейка, и он поднял руки, сдаваясь.

— Но я не тронул его, видит Бог. — Он снова притянул Флер к себе в объятия. — Даже какой-то кретин по имени Барри Ной наезжал на меня.

— Ты шутишь.

— Бог свидетель. — Он гладил ее по волосам. — Ты хоть имеешь понятие о том, сколько народу тебя любит?

Она снова заплакала. А он продолжал что-то говорить. И ерошить ее волосы.

— Я был в совершенно расстроенных чувствах, когда меня нашла Белинда. Но она знает жизнь, твоя матушка. Она посмотрела на меня своими синими глазами и сказала, что я самая яркая звезда в Голливуде и отталкиваю единственную в мире женщину, которая достаточно хороша для меня. — Он покачал головой — Слушай, Цветик, но никто, ни один из этих лезущих не в свои дела сукиных сынов не имел понятия, где тебя искать. — Он вздрогнул. — До тех пор, пока Дэвид Беннис не позвонил вчера, я думал, что потерял тебя навсегда. Боже мой. Миконос! Да кто, черт побери, едет сейчас на Миконос? Честное слово, если ты когда-нибудь вот так от меня убежишь…

— Это я-то?

Он так сильно прижал ее к груди, что она подумала: ребра сейчас хрустнут.

— Извини, Цветик. Мне очень жаль, детка. Когда та статья появилась, я был вне себя. Как будто проснулся в каком-то ужасном кошмаре и обнаружил, что это реальность, а не сон. Я почувствовал себя так, словно меня изнасиловали. Все пытались меня достать. Содрать шкуру. Добраться до костей. Пресса — это стая стервятников. Только одного человека я мог во всем винить — тебя.

Но пока я обвинял тебя, я так в тебе нуждался, что казалось, умерла часть меня. Тогда-то я совершенно ясно понял я должен сделать все, чтобы тебя вернуть.

Флер вытерла лицо его фланелевой рубашкой.

— Потом пошли письма. Они слетались ко мне со всей страны.

Писали парни, которые были во Вьетнаме и не могли вытравить эту страну из своей души. Они писали про то, что случилось с ними.

Учителя, банкиры, мусорщики. Многие ребята не смогли удержаться на работе. Некоторых по ночам мучают кошмары. Кое-кто уверял меня, что Вьетнам был лучшим куском их жизни. Что они снова пошли бы на это. Ребята рассказывали в письмах о разводах, об удачных браках, о детях. Не все из них гладили меня по головке, некоторые писали, что я «увековечиваю миф о сумасшедшем вьетнамском ветеране». Дерьмо. Мы не были сумасшедшие. Мы были кучкой детей, слишком много увидевших. Но, читая письма, я вдруг понял, что у меня есть нечто, что должна увидеть вся страна. Поэтому я собираюсь снова написать свою книгу. Цветик. Я включу в нее эти письма.

— Ты уверен?

— Я устал от жизни в тени, Цветик. Я хочу выйти на солнце, хоть на время. Но без тебя мне не сделать этого.

Она положила ему руки на плечи и уткнулась лицом в шею.

— Ты хоть понимаешь, как сильно я люблю тебя?

— Можно считать, что пора начать разговор о приобретении многоместного фургона и о браке, в котором оба делают карьеру?

Флер закивала.

— И о детях, Джейк. Я хочу детей. Много, много, иного карандят.

Он криво ухмыльнулся и сунул обе руки под ее ночную рубашку.

— Прямо сейчас хочешь начать?

Не дожидаясь ответа, Джейк принялся целовать ее. Через несколько минут он отодвинулся.

— Цветик, мне не нравится такой поцелуй.

— Извини.

Флер попыталась перестать стучать зубами, но не смогла.

— Просто я замерзла, я вижу, как изо рта идет пар.

Он застонал и откинул одеяло.

— Ну пошли, тебе придется посветить мне фонариком.

Накинув парку поверх ночной рубашки и натянув на ноги шерстяные носки, Флер направилась за Джейком в подвал. Он опустился на колени на бетонный пол, а она светила ему фонариком.

Джейк возился с отопителем. Свободную руку она засунула ему под рубашку и спросила:

— Джейк?

— А?

— А после того как дом нагреется…

— Держи фонарик как следует. Я почти все уже сделал.

— После того как в доме станет тепло, что ты думаешь насчет… Я хочу сказать, не думаешь ли ты, что было бы глупо…

— Все, готово. — Он выпрямился. — Так о чем ты говоришь?

— Что?

— Да ты ведь что-то говорила. Не буду ли я против, если…

Она проглотила слюну.

— Ничего. Я забыла.

— Вот обманщица. — Он обнял ее за талию, приподнял и прижал к себе. — Неужели ты не понимаешь, что именно этого я хочу больше всего на свете? — Он коснулся губами мочки уха Флер, потом губы его пробежались по изгибу шеи. Потом по подбородку, и прямо ей в губы Джейк прошептал. — Но тебе придется снова забрать волосы наверх и закрепить заколками…

Эпилог

Белинда смотрела, как тело молодого человека изогнулось аркой и он нырнул в бирюзовую воду бассейна за ее домом в Бель-Эйр. Это был Дориан Бут. Когда он вышел из бассейна, она послала ему воздушный поцелуй.

— Замечательно, дорогой. Я люблю наблюдать за тобой.

Он улыбнулся в ответ, и она заподозрила, что не слишком искренне. Белинда увидела, как его красные маленькие нейлоновые плавки защемились сзади, и подумала: будет хорошо, если купят его экспериментальную пьесу. Если нет, он почувствует себя совершенно несчастным и ей придется успокаивать его. Но если купят, он скорее всего съедет отсюда. Что ж, тоже ничего страшного. Нетрудно найти другого молодого актера, которому понадобится ее помощь.

Она шире раздвинула ноги, подставляя солнцу внутреннюю поверхность бедер, смазанную маслом для загара, и опустила солнечные очки на глаза. Она устала. Нелегко было заснуть после ночного звонка Джейка. Не каждый день ее дочь рожает мальчиков-близнецов. Они давно узнали о двойне, когда сделали исследование. Никакого сюрприза не было, но все-таки ей нелегко было привыкнуть к мысли, что она теперь бабушка еще двоих внуков. Этот факт смущал Белинду. Флер и Джейк женаты три года, и у них уже трое детей. Самое странное, что они не собирались останавливаться. Ее красивая дочь превратилась в племенную кобылу.

Не в первый раз Белинда призналась себе, что Флер ее в общем-то разочаровала. Конечно, сейчас разочарование было не таким сильным, как тогда, когда они жили врозь. По крайней мере теперь Белинда была уверена, что дочь ее любит. Флер посылала ей продуманные подарки, звонила несколько раз в неделю и больше не сторонилась матери.

Белинда пыталась быть справедливой к дочери. В прошлом году та открыла офис на западном побережье, и сегодня все, даже самые отъявленные скептики, видели, что агентство Флер процветает. Ее снимали для «Вог» в новой одежде для беременных, которую смоделировал Майкл. Но всем, у кого есть глаза, было совершенно ясно: Флер не использовала свои возможности.

Ее красота пропала понапрасну. Видит Бог, ей незачем сидеть за письменным столом, но зачем хоронить себя на забытой Богом ферме в штате Коннектикут? Ведь можно жить на Манхэттене с Джейком и быть самой видной и яркой парой, за которой все бы ходили по пятам?

Белинда вспомнила свою последнюю поездку на ферму два месяца назад. Это было начало июля, как раз после четвертого. Летняя жара обрушилась на нее, когда она вышла из лимузина с кондиционером и ступила прямо в кучу, сделанную собаками, которых держала Флер. Быстро взглянув на новые лодочки, Белинда поняла, что с ними придется распрощаться. Она позвонила в дверь.

Никто не ответил, и она вошла.

В доме было прохладно, из кухни доносились соблазнительные ароматы. Конечно, дом ничуть не походил на тот, в котором должны жить знаменитости. Вместо толстых ярких ковров на деревянном полу лежал плетеный коврик. Баскетбольный мяч закатился в угол прихожей. Рядом стояла медная урна с садовыми цветами и валялось что-то похожее на вечернюю сумочку от Перетти, которую Белинда подарила Флер, но уже со сломанной ручкой; из сумочки торчала пушистая желтая голова какой-то птицы. За перила лестницы завалилась книга, на колышке висел шлем для верховой езды.

Белинда не могла поверить, что Джейк позволял Флер ездить верхом на таком позднем сроке беременности.

Пожалев, что она явилась без звонка, Белинда сняла испорченные туфли и пошла босиком вниз по лестнице в столовую. Там лежала рукопись, но у Белинды не было искушения заглянуть в нее, хотя она знала, кое-кто много бы дал за то, чтобы хоть одним глазком посмотреть на новую пьесу Коранды. Несмотря на все награды и известность, сочинения Джейка не очень интересовали ее.

А книга о Вьетнаме, принесшая ему вторую Пулитцеровскую премию, была самой мрачной из всех, какие она читала. Белинда осилила только первые две главы, на большее ее не хватило.

Ей все еще нравились его фильмы, хотя он уже редко снимался.

В последние три года вышла только одна картина с Калибром, и Флер была вне себя от злости. Они спорили целыми днями, но Джейк стоял на своем. Он говорил, что ему нравится играть этого типа, а она могла бы и потерпеть раз в несколько лет.

Флер перестала ездить с ним на съемки и проводила все время с лошадьми.

Когда Белинда собиралась выйти из столовой, она вдруг услышала смех Флер, доносившийся через открытое окно. Она подошла и откинула занавеску.

Ее дочь лежала, положив голову на колени мужа. Оба растянулись под кривым вишневым деревом. Оно ведь может кишеть насекомыми, подумала Белинда, его давно надо было срубить. Флер была в потертых синих шортах для беременных и в рубашке Джейка с расстегнутыми нижними пуговицами на большом животе. Белинде захотелось заплакать. Светлые волосы дочери были зачесаны назад и стянуты эластичной лентой; на загорелой ноге виднелась длинная царапина, а икры были искусаны комарами. Джейк совал жене в рот немытые вишни, а другой рукой гладил по животу.

Флер наклонила голову, и Белинда увидела, как вишневый сок течет у нее по подбородку. Потом рука Джейка скользнула под рубашку и коснулась груди Флер. Он наклонился и поцеловал ее долгим поцелуем. Смущенная Белинда повернулась, чтобы уйти, но тут хлопнула дверца машины и полуденную тишину нарушил пронзительный счастливый крик. Белинда почувствовала, как ее пульс участился. Она увидела Мэг. Мэг…

Флер и Джейк подняли глаза и увидели, что ребенок выбегает из-за угла, бросается к родителям мимо зеленого пластика детского бассейна и кидается прямо на них. Джейк поймал ее, прежде чем девочка успела наткнуться на Флер.

— Ой, птичка моя. Ты хотела ударить маму в животик, чтобы она лопнула.

— Хорошее начало для сексуального образования двухлетней девочки, ковбой, — заметила Флер и заботливо оттянула резиночку трусов Мэг. Потом покачала головой. — Так ты мокрая, детка. Забыла сказать няне, что хочешь на горшок?

Мэг засунула указательный палец в рот и задумалась. Потом повернулась к отцу и улыбнулась самой широкой улыбкой. Тот рассмеялся и, притянув ее к себе, уткнулся носом в мягкую кожу детской шейки.