Осажденный Севастополь
ModernLib.Net / Детские / Филиппов Михаил / Осажденный Севастополь - Чтение
(стр. 14)
Автор:
|
Филиппов Михаил |
Жанр:
|
Детские |
-
Читать книгу полностью
(2,00 Мб)
- Скачать в формате fb2
(430 Кб)
- Скачать в формате doc
(442 Кб)
- Скачать в формате txt
(427 Кб)
- Скачать в формате html
(431 Кб)
- Страницы:
1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33, 34, 35, 36
|
|
Они поспешно вскочили на ноги, и многие из них стали уходить, другие, не целясь, стреляли и потом проворно отступали к реке. Некоторые из англичан так растерялись, что кричали товарищам: "Не стреляйте, ради Бога, не стреляйте, это французы!" - и сами улепетывали. Некоторым, более суеверным, показалось, что из лощины выступила толпа чудовищных привидений. Один из английских офицеров велел горнисту дать сигнал к отступлению. Тогда некоторые из владимирцев не выдержали и без всякой команды бросились на эполемент, стреляя в кучу англичан, окружившую красное знамя. Знамя было изорвано пулями, и почти все окружавшие его перебиты. Рядовой первой гренадерской роты Зверковский, рослый солдат, бросился с несколькими товарищами вперед, чтобы схватить знамя, и всадил штык в одного англичанина. Штык сломался, Зверковский бросил свое ружье и, вырвав ружье из рук убитого, стал отбиваться прикладом, но и сам был сбит ударом по голове. Его, полумертвого, потом уже подобрали англичане и взяли в плен. Знамя было унесено англичанами. Неприятель был выбит из эполемента, и владимирцы бросились к нашим пушкам, стараясь повернуть их и втащить на гору, но это было невозможно. Послали просить ерша{72}, чтобы, по крайней мере, заклепать пушки, - ерша им не дали, так как такового поблизости не оказалось; просили лошадей - их также не давали. Между тем англичане, отбежав почти к самой Алме, построились развернутым фронтом и вдруг засыпали владимирцев градом пуль, и в то же время открыла огонь переправившаяся английская батарея. Владимирцы кучками без команды бросались из эполемента в штыки, но гибли массами без толку. Весь полк уже сосредоточился близ эполемента. Полковой командир Ковалев был замечен издали, так как ехал верхом. Вдруг штуцерная пуля попала ему в грудь, прямо " Георгиевский крест, и он грохнулся на землю. Ехавший сзади адъютант также свалился, так как лошадь его была ранена. Видя на земле командира, адъютант бросился к нему, заткнул рану фуляровым его платком и, вынесши его на плечах, передал солдатам, которые понесли Ковалева на перевязочный пункт. В это время владимирцев все еще вел Квицинский; как вдруг с другого фланга появился пешком еще один седой генерал в длинной шинели солдатского сукна, которая была во многих местах пробита пулями. Это был князь Петр Дмитриевич Горчаков, тот самый, который восторгался эполементом, теперь едва отбитым у англичан. Князь раньше водил уже в штыки казанцев, но неудачно. Теперь он стал приводить в порядок владимирцев, и, направив их кучки на выдвинувшуюся толпу шотландских гвардейцев, он довел дело до рукопашной схватки. Шотландцы бросились на наши красные жалонерные знаки, считая их чем-то вроде знамен; наши знамена были в чехлах и не так бросались в глаза. Наши в свою очередь старались отнять неприятельское знамя. В рукопашном бою наш трехгранный штык поддержал свою славу. Особенно отличался силач Бастрыкин, уроженец Ярославской губернии. Окруженный со всех сторон, он долго работал штыком, но, обломав его, схватил ружье за ствол и расчищал себе путь посреди рослых шотландских гвардейцев. При одном из взмахов он обдал стоявшего сзади него русского офицера с ног до головы окровавленными неприятельскими мозгами. Общее внимание обратил на себя также молодой офицер Даманский, за которым следом в атаку бежал его верный ньюфаундлендский пес по кличке Скатов. Офицер был сражен пулей, попавшей прямо в горло. Собака жалобно выла над его трупом и рычала, когда подходили англичане. Наконец подоспел один офицер, приятель Даманского; раненый узнал его и выразительным жестом умолял прикончить его... Приятель отвернулся и отошел, а потом, снова подойдя к тому же месту, увидел Даманского уже мертвым. Он поманил верного пса, который с жалобным визгом последовал за ним. Шотландцы были отбиты и поспешно отступили. XXII Генерал Кирьяков наконец прискакал на левый фланг и принял командование им, причем начал с того, что образовал из минцев и части Московского полка густую колонну. Вид этой массы на первых порах произвел на французов такое впечатление, что они послали к лорду Раглану адъютанта объявить, что на них идет "восьмибатальонная колонна", на что лорд Раглан с хладнокровием истого британца ответил: "Хорошо, я могу дать вам один батальон". На это французы не согласились. Положение французов в этот момент было не особенно блистательное. Принц Наполеон почти со всей своей дивизией все еще оставался по ту сторону реки Алмы. Только второй зуавский полк, не спрашивая разрешения или приказа, перешел Алму, оставив племянника Наполеона I в довольно беспомощном положении, и присоединился к первому зуавскому полку из дивизии Канробера. Маршал Сент-Арно, правда, перебрался через реку, но так и остался близ самого берега. Бригада д'Орелля образовала колонну длиною в версту, но имевшую фронт шириною в сажень и двигалась по неудобной дороге, так что удар с фланга мог бы ее уничтожить. Но Кирьяков, даже не подозревавший об этой бригаде, вел свою колонну против дивизии Канробера, которая должна была немного отступить. В это время, однако, подоспевшая артиллерия Канробера, посланная по Алма-Тамакской дороге, соединилась с батареями Боске. Кирьяков не заметил и этого до тех пор, пока жестокий огонь четырех батарей не был направлен на его густую колонну. Сотнями ползли раненые, удаляясь от того места, где были поражены ядром или осколком гранаты. Удар был так внезапен, что Кирьяков остался при убеждении, будто пальбу эту открыли пароходы. Злополучный Тарутинский полк, о котором почему-то забыли все главные начальники, также был засыпан ядрами и стал отступать. Батальонные командиры, не получая никаких приказаний, были в отчаянии. Один из них, подполковник Горев, занимавший позицию в центре полка, просто соображался с движением фланговых батальонов, которые отступали шаг за шагом, беспрестанно останавливаясь. - Не понимаю! - с досадой сказал Горев. - Кажется, наша конная артиллерия имеет успех, а мы отступаем! Не успел он сказать этих слов, как ядро ударило в хвост его батальона и уложило трех человек. Снаряды гудели. Жутко было солдатам, ни разу не пустившим в дело своих ружей и стоявшим без всякого смысла под градом ядер, представляя в самом настоящем смысле этого слова одно лишь пушечное мясо... На левом фланге дело было уже проиграно. В самый разгар боя близ отбитого нами у англичан эполемента лорд Раглан ехал с несколькими адъютантами и немногочисленным конвоем, поднимаясь на гору влево от Севастопольского шоссе. Его гнедой конь шел крупной рысью, и всадник, живо помнивший битвы доброго старого времени, мало обращал внимания на жужжание пуль и гул снарядов. Он знал по прежнему опыту, что в любом месте поля битвы можно быть убитым или искалеченным. Видя поблизости от себя русские войска, лорд Раглан повернул несколько вправо и очутился на холме, с которого увидел на расстоянии менее версты главный резерв Меншикова, то есть Волынский полк, а влево от себя, на весьма близком расстоянии, расположенные по шоссе русские батареи. Гораздо дальше виднелся по ту сторону шоссе эполемент, близ которого кипел жестокий бой. Лорд Раглан как человек, изучивший войну не на парадах, подобно некоторым нашим генералам, и не в борьбе с полудикими народами и с парижской уличной толпой, подобно Сент-Арно и Канроберу, тотчас оценил важность пункта, на котором находился, и велел немедленно привезти две девятифунтовые пушки. Пушки были привезены так поспешно, что фейерверкеры, бежавшие пешком, не поспели за ними вовремя и первый выстрел был сделан офицером. Он был неудачен, и один из подоспевших солдат закричал: "Подождите, пусть прежде ветер перестанет". Офицер выстрелил вторично прямо в нашу батарею, и так удачно, что взорвал пороховой ящик и убил несколько человек из артиллерийской прислуги. Командир нашей батареи, вероятно сообразив, что многочисленный неприятель ворвался в центр нашей позиции, скомандовал взяться на передки, и батарея поспешно отступила. Англичане повернули пушки и пустили ядро в стоявший в резерве Волынский полк. Ядро просвистело мимо полковника Хрущева и вырвало несколько человек из знаменных рядов. Солдаты инстинктивно наклонились. - Не кланяться и стоять смирно! - сказал громко и спокойным голосом Хрущев, но счел необходимым отвести своих людей несколько назад. Снова повернув свои две пушки, англичане пустили ядро по Владимирскому полку, который одолевал шотландских стрелков в рукопашном бою близ эполемента. Эти пушечные выстрелы помешали владимирцам преследовать шотландцев. Две пушки лорда Раглана сделали свое дело. Но участь боя была решена, конечно, не ими. XXIII Два батальона владимирцев, при которых остался Квицинский, оставались у эполемента, но два других вместе с князем Горчаковым, прогнав шотландцев, выдвинулись вперед. На помощь смятым шотландским стрелкам уже приближался полк гвардейских гренадер, заслонивший собою бежавших шотландцев; влево от него приближался другой английский гвардейский полк, а еще левее шли тремя эшелонами три полка шотландской гвардии. Последние резко выделялись своими костюмами из клетчатой материи и странными головными уборами. Густая масса владимирцев шла вторично с князем Горчаковым в штыки прямо на гвардейский гренадерский полк, который стоял в виде длинной шеренги, имея в глубину фронта всего по два человека. Владимирцы шли дружно, как русская артель; англичане действовали искусно, но каждый сам за себя. За первыми двумя батальонами владимирцев двинулись и два другие с Квицинским. Часть английских гренадер вдруг сделала поворот, образуя с остальной линией тупой угол. Какой-то офицер, вероятно адъютант, подъехал к полковнику Перси, крикнул: - Отступайте! - Отступайте! - повторил Перси. - Что за чертовщину они под этим подразумевают? Вероятно, хотят сказать, чтобы мы немного попятились. Английские солдаты быстро попятились и повернулись фронтом к нашей колонне. Затем оба английские гвардейские полка, отделенные между собою порядочным промежутком, не принимая удара в штыки, дали убийственный залп по владимирцам. Владимирцы не отступали и молча шли в штыки. Несколько неудачных атак привели их в состояние исступления. Владимирцы стали стрелять, но их пули частью не долетали, частью не могли принести вреда, потому что узкий фронт принуждал стоявших сзади стрелять в воздух наудачу. Английские гренадеры, сделав новый ловкий поворот, очутились во фланге нашей колонны и осыпали ее новым, еще более убийственным градом пуль. Князь Горчаков ехал теперь на лошади. В это время на холм, где все еще находился лорд Раглан, окруженный своим штабом, прибыла целая батарея. Одна из первых гранат, брошенных этой батареей, лопнула под лошадью Горчакова, и лошадь была опрокинута, придавив всадника. Один из офицеров с помощью солдат едва освободил князя от тяжести упавшего коня. Горчаков отделался ушибами и отошел к Углицкому полку. Шотландские гвардейцы - саженные молодцы с голыми икрами и в фантастических костюмах - также открыли огонь. Несколько раз рвались владимирцы вперед, но перебежать расстояние, отделявшее их от неприятеля, не было никакой возможности: бежавшие сзади натыкались на груды убитых и раненых товарищей. Начальника дивизии Квицинского уже несли, раненного в бок и в ногу. Подозвав к себе одного из поручиков - высших офицеров поблизости не было, или они были убиты, - Квицинскийв передал ему командование. Подоспел полковой адъютант Горбунов, который был без каски: ему сбили ее с головы ударом приклада. Квицинский приказал передать, чтобы войска, стоявшие во второй линии, немедленно наступали и поддержали владимирцев; не успел он окончить этих слов, как новая пуля попала ему в ту же раненую ногу. Его унесли. Остатки Владимирского полка, не раненные, а изуродованные пулями, отступали уже в беспорядке. Едва они взобрались на высоты, оставив покрытый трупами эполемент, куда ворвались неприятельские гвардейцы, как владимирцам невольно пришлось показать неприятелю тыл, и тотчас же их осыпали новым градом пуль. Бросая на пути раненых, сбрасывая ранцы, все время без толку душившие их, бросая амуницию и даже оружие, оставшиеся в живых владимирцы спешили кто куда мог: но это не было бегство полка, так как полка более не существовало; пять шестых его осталось на месте убитыми или ранеными; немногие, и в том числе два бригадных генерала, Щелканов и Логинов, бывшие с полком, также раненные, попали в плен. Лорд Раглан, спустившись с холма и переехав через шоссе, очутился на позиции, уже занятой английскими войсками. XXIV Когда Меншиков, оставив перевязочный пункт, спустился с горы по Севастопольскому шоссе и повернул к нашему правому флангу, первое, что встретилось ему, была вышедшая из боя оправлявшаяся батарея. Несколько далее князь увидел морской батальон, который хотя и стоял за холмом, но не мог укрыться от навесно летевших штуцерных пуль. По подгорью валялись убитые, ползали раненые. Видно было, как егеря-казанцы, только что отброшенные сильным огнем, ретировались поодиночке, хотя князь Горчаков насильно гнал их снова, в штыки. На месте, где раньше была ставка князя, теперь одолевали штуцерные пули. Князь подъехал к четырем легким орудиям, которые готовились сняться с передков, и спросил: "Кто велел?" Офицер пробормотал что-то в ответ, скомандовал: "С передков!" - и тотчас же начал пальбу батальным огнем. Правее была видна еще группа владимирцев, которая, стреляя, подавалась вперед и потом отступала под градом штуцерных пуль. Ехавший с Меншиковым исправлявший должность начальника штаба Вунш был контужен в живот. Меншиков увидел стрелков Бородинского полка, которые, повернувшись лицом к левому флангу, вели с кем-то оживленную перестрелку. Князь обратился к Панаеву: - Поезжай, братец, к морскому батальону и спроси, нет ли там у них подзорной трубы. Свою я оставил... Кажется, Бородинский полк стреляет по своим! Понять не могу, как могли туда попасть англичане или французы! Панаев подскакал к морякам, соскочил с лошади и добыл трубу. Князь посмотрел в трубу, но густой дым не позволял разобрать, в чем дело, В это время прискакал с левого фланга один офицер с известием, что неприятель нас оттесняет, потом другой, сообщивший, наоборот, что мы держимся хорошо. Меншиков отправил своего ординарца Стеценко к командиру Бородинского полка Шалюте-Веревкину. Стеценко подъехал к полку и, не ища полковника, крикнул солдатам: - Не в своих ли, ребята, стреляете? - Какое в своих, ваше благородие, посмотрите, как строчат! Стеценко стал присматриваться и, несмотря на густой дым, увидел неприятеля, который осыпал наш полк пулями. Меншиков не удовольствовался донесением Стеценко и прискакал сам. - Полковой командир, ваши стрелки стреляют по своим, - сказал князь. - Ваша светлость, мои штуцерные стреляют в неприятельскую конницу, переправившуюся через Алму. Конница, о которой говорил полковник, была свита лорда Раглана, но наши пули едва достигали туда. - Неужели наш левый фланг отступает? - спросил князь. Никто, понятно, не дал ответа. Проехав несколько далее, Меншиков встретил Горчакова, пешком, в изорванной шинели, - Что с вами, князь? - спросил он. Горчаков только махнул рукой. - Я сам водил в штыки, шинель моя в шести местах прострелена, вот посмотрите. Лошадь убита гранатой. Что будете делать? Не идут люди в штыки! Казанцев я уже пробовал гнать угрозами, но люди не идут, не помогают ни угрозы, ни плеть, ни фухтеля! Плеть избил, полу саблю сломал, двух лошадей потерял, всю шинель мне пулями изрешетили - напрасно! Казанцы разбрелись и при отступлении - более двух третей - поражены в спины! Должно быть, падение с лошади отшибло у князя Горчакова память. О владимирцах он даже не вспомнил и апатично сел на предложенную ему кем-то лошадь. XXV Вскоре и для князя Меншикова стало ясно, что на левом фланге мы совершенно разбиты, оттуда полетели гранаты и ядра, падавшие близ Бородинского полка. Меншиков не знал, на кого свалить вину поражения, и с досадой крикнул командиру Бородинского полка Шалюте-Веревкину, который вел свой полк в гору по удобной балке густой колонной: - Что вы ведете людей в этом ящике? Этак они открыты для неприятельского огня. Займите высоты! Не успел он сказать это, как ядро влепилось в хвост колонны, свалив двух солдат. Меншиков отъехал уже в сторону и, поравнявшись с Горчаковым, сказал: - Надо вывести владимирцев; другие сами о себе позаботились и улепетывают. Полковник Шалюта-Веревкин не мог угнаться за князем и, догнав Панаева, бывшего подле князя, когда тот сделал выговор полковнику, спросил: - Что значит "занять высоты"? Панаев и сам не мог понять приказания главнокомандующего, но его благоговение перед Меншиковым нимало не уменьшилось, а скорее увеличилось во время дела. "Какие олухи эти армейские фронтовики", - подумал Панаев и сказал с самодовольством аристократа, гордящегося своим развитием: - В данном, случае занять высоту - значит двигаться по краям балки. - Не понимаю, как я теперь перестроюсь! - в, отчаянии закричал совсем растерявшийся полковник. "И это старый фронтовик!" - подумал Панаев и с снисходительной улыбкой сказал: - Да очень просто: четные батальоны направо, нечетные налево! - Ах, черт возьми, ведь в самом деле ларчик просто открывался! - сказал обрадованный полковник, - хлопнув себя ладонью по лбу. Меншиков в последний раз поехал к левому флангу. Навстречу ему попались те же злополучные московцы, а именно четвертый батальон их полка, быстро отступавший под огнем французских батарей и штуцеров. - Четвертый батальон трусит! - несколько раз повторил главнокомандующий. Увидев генерала Кирьякова, Меншиков с гневом вскрикнул: - Генерал Кирьяков, семнадцатая дивизия бежит от неприятеля, что это значит? - Оружие наше таково, что уравновесить бой могут только штуцера, а их-то у нас нет, - ответил Кирьяков. Прошло несколько минут. Другие батальоны также отступали. Меншиков, еще более возвышая голос, сказал: - Генерал Кирьяков, повторяю вам, семнадцатая дивизия бежит от неприятеля. Кирьяков наконец потерял терпение. - Ваша светлость говорите неправду! - сказал он. - Семнадцатая дивизия отступает, но не бежит. - Кирьяков дал шпоры коню, подскакал ко второму батальону и скомандовал: - Второй батальон, стой! Налево кругом! Солдаты исполнили этот фарс без замешательства под градом пуль и ядер французов, вообразивших, что те идут в атаку, и участивших стрельбу. - Спасибо, братцы! - сказал Кирьяков. - Рады стараться, ваше превосходительство! Два ядра просвистали над головами солдат. - Слушай, на караул!! - скомандовал Кирьяков. Солдаты сделали "на караул" наступающим французам. Французы прокричали "браво!" и, весьма довольные отданной им честью, остановились, не показав даже намерения преследовать московцев. - Вы поняли, с какой радости генерал скомандовал на караул? - спросил поручик Бейтнер другого офицера. Тот только пожал плечами и проворчал: - Нечего сказать, велика честь французам. Жаль, что нас с дубинами не послали против штуцеров... Попробовали бы с нами сцепиться в штыки! Меншиков, мрачный как туча, давно отъехал прочь. Князь и его свита поднялись на гору. Близ шоссе, на площадке у подъемов от правого фланга, они увидели толпу егерей в затруднительном положении. Егеря метались из стороны в сторону, избегая снарядов, которые валились сюда кучами. Это был Углицкий полк, тот самый, который без команды чуть не напал на англичан. Теперь, наоборот, нравственное состояние солдат этого полка, вследствие нераспорядительности высших начальников почти не бывшего в деле, стало самым скверным. Когда князь подъехал, несколько гранат с высот левого фланга, занятых французами, шлепнулось в самую середину батальона. Большая часть солдат присела. Меншиков нахмурился и писклявым от гнева голосом крикнул: - Где ваши начальники? Никто не отозвался. Некоторые офицеры даже прилегли. - На свои места! - крикнул Меншиков. Никто ни с места. - Стройся! Не понимают. Панаев, желая выказать усердие, любовь к светлейшему и вместе свое благородное негодование, взял нескольких казаков и погнал людей нагайками к знаменам, а нескольких офицеров без церемонии толкнул. В это же время князь послал по всей линии отступающих войск приказание идти к Севастополю, но это приказание было в действительности передано лишь двум-трем полкам, остальные сами инстинктивно устремились к реке Каче, которая течет между Алмой и Севастополем. Углицкий полк тронулся в порядке, с музыкой, с распущенными знаменами. Так прошли с полверсты, как вдруг вдали, на месте, где в начале боя стоял наш главный резерв, увидели развернутый фронт войск, очевидно неприятельских. Казак Илья Сякин, Попова полка, вызвался подскакать. Спустя несколько минут он прибежал пешком, держа в руке седло своей лошади и красные штаны, которые успел стащить с зуава. "Французы убили лошадь", - проговорил он впопыхах. По Севастопольской дороге поднялась английская кавалерия, но ограничилась наблюдением, французы же снова стали провожать наши войска ядрами и гранатами. XXVI Меншиков ехал рядом с Панаевым. Он долго молчал, наконец мрачно проговорил: - Первое дал сражение и проиграл... Обидно! - Помолчав минуту, князь спросил: - Панаев, известна ли тебе дорога на Мекензиеву гору? Что там за лес? Панаев знал местность не лучше Меншикова, но ответил, что знает дорогу, а сам решился расспросить у кого-нибудь. Музыка Углицкого полка продолжала играть. Так проехали еще с полверсты и достигли лощины, где увидели бригаду наших гусар. Командир Лейхтенберг-ского полка генерал Халецкий, пользовавшийся расположением князя, во время боя стоял на своей позиции и понятия не имел о том, что произошло. Завидя князя, он закричал: "Сабли вон!" Бригада дернула "ура". Халецкий с азартом подскакал к Меншикову, отрапортовал и поздравил с победой. - Это похоже на насмешку! - сказал князь. Испуганный Халецкий даже голову пригнул и поспешил стушеваться. Князь подозвал бригадного командира генерал-майора Величко. - Войска отступают в беспорядке, - сказал он, - прикройте отступление. Подайтесь к стороне неприятеля так, чтобы он только вас видел. Я весь отряд переведу на Качу, а вы останьтесь. Казаков присоедините к себе, делайте разъезды, не выпускайте неприятеля из виду. Доносите, что он будет делать. Некоторые полки отступали в беспорядке, но бегства нигде не было. Барабаны неприятеля, пробившие отбой, были приняты за сигнал к преследованию, и солдаты ускоряли шаги, но не бежали. До сражения многие думали, что на ранцах внесут французов в Севастополь, а теперь и ранцы почти все побросали. Не зная местности, солдаты долго блуждали по оврагам и узким долинам, пробираясь иногда сквозь сады и виноградники, чтобы соединиться с товарищами. Проехав еще несколько верст, теперь уже без музыки, Меншиков увидел два полка пехоты и при них Кирьякова. Кирьяков молодцевато подскакал к князю. - Ваша светлость, эти полки остались свежими и могут прикрывать отступление. - Если так, соединитесь с гусарами, возьмите в распоряжение казачьи полки. Я пришлю еще батальон, если надо. В случае движения неприятеля держитесь до крайности. Вам известно, в каком беспорядке остальные войска. Между Алмой и Качей должен быть надежный отряд. Кирьяков, очевидно раздосадованный этим приказанием, неохотно повиновался и тронулся в сторону неприятеля. Вскоре после этого князь Менщиков, оставивший большую часть войска на попечение Кирьякова, увидел двух всадников, в которых узнал Корнилова и Тотлебена. Объяснять было нечего. Стоило взглянуть на князя, чтобы убедиться, что сражение проиграно. Корнилов с Тотлебеном выехали из Севастополя во втором часу. С утра в Севастополе никто не подозревал, что именно в этот день произойдет сражение: утром прискакал, правда, на своей тройке князь Ухтомский с пленным французским офицером и, сильно преувеличивая все в нашу пользу, рассказал о вчерашней сшибке' с англичанами. Но во втором часу к Корнилову пришли с Северной стороны сказать, что слышна пальба, и он, проглотив несколько ложек супу, поскакал с Тотлебеном в лагерь. Около четырех часов, приближаясь к Алме, они заметили, что пальба редеет, а полчаса спустя увидели отступление наших войск. На первых порах Корнилов успел узнать от окружающих князя лишь немногие известия, например, что Сколков потерял руку, что несколько офицеров ранены и что будто командир Московского полка Куртьянов убит, хотя на самом деле он был только ранен, да и то не опасно, в левую руку. Эти сведения не давали даже приблизительного представления о том, что на поле сражения и в тряских фурах у нас было более пяти тысяч шестисот убитых"и раненых, что у французов выбыло из строя более тысячи, а у англичан более двух тысяч человек{73}, всего же в течение каких-нибудь трех-четырех часов было убито, искалечено и переранено до девяти тысяч человек. Вечерело. В сумерки Меншиков со своим штабом достиг высот правого берега реки Качи. Никаких наших войск здесь не было видно. Поехали к спуску и в ближайшей долине услышали перестрелку. Встревоженный Меншиков послал Панаева с двумя казаками узнать, в чем дело. Оказалось, что в долине находятся солдаты разных пехотных полков и стреляют зайцев, горланят, бродят босиком в реке и мародерничают по хуторам, покинутым хозяевами. Панаева возмутило это зрелище, хотя возмущаться было нечем, так как солдаты с утра не ели и были рады хоть зайцам да случайно оставленным овцам и курам. Меншикову было не до того, чтобы слушать Панаева. Он равнодушно отнесся к его благородному негодованию и ехал молча. Далее они догнали группу солдат, в числе которых были легкораненые; эти последние громко голосили и сами над собою причитали, призывая и мать, и отца, и всех святых. Корнилов подъехал к этой толпе и пристыдил голосивших, указал им на матроса из морского стрелкового батальона, который шел молча, равнодушно поглядывая на свою ампутированную выше локтя руку. Спустившись к Качб, Меншиков поехал правым берегом вверх по реке. Наступила ночь - темная, облачная. Далее поехали на подъем по большой чумацкой дороге. На перевале между Качей и Бельбеком князь простился с Корниловым и Тотлебеном и на прощание довольно долго говорил с каждым порознь. Корнилов что-то доказывал с жаром, князь морщился и оспаривал, но Корнилов, по-видимому, настоял на своем. Прощаясь с князем, Корнилов приказал лейтенанту Стеценко отыскать морские батальоны, с тем чтобы велеть им немедленно следовать к пристаням Северной стороны и садиться на гребные суда своих кораблей, которые будут их ждать. - А там будь что будет, - прибавил Корнилов. Было часов девять вечера, когда Стеценко отправился с этим поручением. Князь Меншиков во время разговора Корнилова со Стеценко подозвал одного - из своих адъютантов - Грейга. - Поезжай с адмиралом в Севастополь, - сказал князь, - возьми подорожную и скачи в Петербург. - Что прикажете сказать его величеству? - спросил Грейг. - Скажи все, что видел и слышал... Писать же, ты видишь сам, и средств никаких нет, и это отняло бы слишком много времени. Отпустив Грейга с Корниловым, князь поручил Тотлебену подробно исследовать местность, а сам в ожидании обоза сошел с лошади и опустился на землю в полулежачем положении. Адъютанты велели казакам собрать сухой травы перекати-поле и зажгли костер. Князь, держа в руке припасенный им огарок, рассматривал карту, но огарок догорел, и от света костра болели глаза. Послали казака искать обоз. Князь с пяти часов утра ничего не ел и сказал об этом. Панаев был как на иголках и вслух выражал изумление ангельскому терпению и выносливости князя! Наконец прибыли экипажи и повозки главнокомандующего. С повозок сняли восемь раненых солдат. Наскоро соорудили палатку, достали свечи, и князь снова стал изучать карту. Камердинер и вместе с тем фельдшер князя Разуваев согрел на спирту воду на стакан чаю. - Хорошо, ваша светлость, что я на всякий случай приберег бутылочку водицы, а то все, что в запасных бочонках, пришлось раздать по дороге раненым. Да еще и с собой восьмерых привезли. - Как же, братец, ты не скажешь? Иди перевяжи их и отправь в Севастополь в наших экипажах. - Да для них и повозки хороши, ваша светлость... Сейчас отправлю, а они уже у меня перевязаны. Остальная прислуга князя была мертвецки пьяна неизвестно почему: в ожидании ли нашей победы или с горя по нашем поражении? Князь остался в палатке один. Панаев послал казака за водою, велел разместить лошадей по коновязям, а сам присел у палатки князя, чтобы быть у него под рукой. Уныло смотрел он вдаль, стараясь разглядеть что-нибудь во мраке, покрывавшем степь. - Это ты, Аркадий Александрович? - спросил князь, выглядывая из палатки. . - Я, .ваша светлость. - Как ты думаешь, хорошо ли я сделаю, если поставлю войска фронтом к морю, чтобы быть во фланге у неприятеля? Второго сражения я дать не могу. Войска в ужасном перепуге и беспорядке. Князь сказал это своим обычным равнодушным полусаркастическим тоном, но Панаев, несмотря на виденную им сцену с зайцами, вовсе не свидетельствовавшую о перепуге наших войск, испытал такое ощущение, как будто попал сразу из теплого Крыма в суровую северную местность. - Солдат смутили неприятельские штуцера, - сказал он, стараясь казаться спокойным. - Надо ударить стремительно... Может быть, еще управимся. - Я думаю, - сказал князь, - что завтра неприятель сам не в силах будет тронуться. Князь ушел в палатку и снова стал со свечою рассматривать карту. Тень его резко выделялась на парусинных стенах палатки. Адъютанты сидели у костра, изредка перебрасыва-яс$> двумя-тремя словами. К костру постоянно сворачивали раненые, тащившиеся куда глаза глядят, и Христом Богом просили воды. XXVII Исполняя приказание Корнилова, лейтенант Сте-ценко отправился пешком назад с Бельбека на Качу отыскивать морские батальоны. Задача была нелегкая: войска запрудили дорогу. Идти навстречу этому живому потоку было трудно, да и люди разбрелись, так что разные полки перемешались.
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33, 34, 35, 36
|