16

Ничего нет хуже, чем вести машину в густой снегопад, — в промороженное ветровое стекло с разводами ледяных узоров видна лишь бешеная круговерть снежинок. Я еле полз, стараясь не сбиться с дороги и, главное, не соскользнуть куда-нибудь под кручу. Мы вовсе не чувствовали себя удачливыми беглецами. В любую минуту громадина патрульного крейсера, которому нипочем никакие метели и заносы, могла возникнуть на нашем пути, в любой момент могла кончиться наша эфемерная свобода. Гигантские отпечатки гусениц крейсера и теперь ясно видны были на обочинах, быстро превращавшихся в сугробы.

Вообще-то, как я успел узнать, крейсеры по дорогам обычно не ходили, они лишь время от времени обновляли, прокладывали путь в трехметровых сугробах и торосах. Дорогами же пользовались грузовые трейлеры-снегоходы, доставлявшие товары и припасы с кордона, с рубежей Терминатора, — в обмен на доступ к драгоценной воде ледника. Я видел их однажды на разгрузке в столице ночников, но сейчас нам не встретился ни один.

— Никакой транспорт не ходит, — как бы вторя моим мыслям, сказала Норма. Она залезла на соседнее сиденье и внимательно присматривалась к моим действиям, чтобы, когда придет черед, сменить у руля. Наймарк же забрался в спальное отделение и, по-видимому, полностью отключился: сказалось переутомление прошлых дней, помноженное на его возраст. И то — наш старичок поработал за молодого!

Вдруг на панели приборов слабенько и будто бы нерешительно мигнула какая-то лампочка. Не сбавляя хода, я крутанул подсветку прибора и обомлел: «Поле радара»! Значит, нас задел луч радара с патрульного крейсера! Я прибавил ходу, не зная, как поступить.

— Что случилось? — Норме сразу же передалось мое настроение. — Чего ты заспешил так?

— Нас засекли… Нужно где-то спрятаться.

Сигнальная лампочка снова мигнула, на этот раз отчетливее, и тут же раздался голос из динамика внешней связи:

— Алло! Алло! Я — патрульный крейсер двадцать один, командир Эйкин! Вы там, беглецы, давайте тормозите немедленно, вы в зоне поражения. Даю вам две минуты, потом — залп, безо всяких! Снегохода жаль только…

Метель вроде слегка поредела, я выжимал предельную скорость, мы взлетали на сугробы в снеговых фонтанах.

— Еще! Еще немножко! — молила Норма. — Вон, впереди что-то темнеет…

— Крейсер! — чуть не брякнул я. Но это был не крейсер, это был огромный валун, а может, и вообще вершина подледного пика, пронизавшая толщу льда; во всяком случае, другого укрытия не было.

Я свернул с полузанесенной трассы и, зарываясь по окна в целине, широкой петлей зарулил за камень.

— Фу-у! А я-то думал, что эти валуны по дороге только для того, чтоб о них мотонарты бить! А вот и пригодилось упрятаться…

— С чего ты взял — упрятаться? А может, они как раз с этой стороны…

— Не может, у меня интуиция…

Почему-то мы говорили шепотом, хотя внешняя связь — я глянул на панель — была отключена. Часы показывали, что наши две минуты давно истекли. Снова захрипел динамик:

— Двадцатый патрульный, двадцатый патрульный! Бегунам: может, вы чего не поняли из прошлого сообщения, так отвечайте. Даю вам еще три минуты форы. Только не надо так мчаться, не поможет… Я вас веду на мушке, прием!

Мчаться? Но ведь мы давно стояли… И тут меня осенило.

— Пошли!

Я рывком вытащил Норму из кабины и поволок за собой, увязая в снегу.

— Куда ты, Петр? Ты что, ошалел?

Я притянул ее к себе — всю в снегу, задыхающуюся, — и мы осторожно выглянули из-за скалы. Тучи не развеялись, они так же неслись над нами темными волокнами, но снегопад почти прошел, и было видно как в поздние сумерки — сумерки условные, разумеется.

— Сейчас ты кое-что увидишь, — сказал я Норме.

И верно, вдали уже обозначился радужный венчик фар — он то нырял вниз, то снова возносился на верхушку очередного сугроба… В шлейфе снеговой пыли по трассе, по нашим еще совсем свежим следам несся боевой малый снегоход, ибо что еще мог угнать несгибаемый майор Португал, а что это был он, я уже не сомневался. Норма посмотрела вопросительно.

— Твой обожатель номер один, — пояснил я и взял на изготовку автомат (когда я его схватил, сам не помню), ибо, если ход мыслей майора был соответствующим, мы имели шанс свидеться через полминуты.

И тут по всей темной окрестности ледового плоскогорья полоснула далекая багровая вспышка, и странный свистящий гул прокатился, перекрывая вой ветра, а вместо летящего на всех парах снегохода по трассе стремительно пронесся пылающий ком, тут же распадаясь на отдельные клочья. Крейсеp немедленно выпустил еще один снаряд, совершенно излишний, и прекратил стрельбу. Все уложилось в какое-то мгновение. У Эйкина была твердая рука и хорошие самонаводящиеся ракеты.

— Ох! — вырвалось у Нормы. Мы еще не осознавали происшедшего.

— Теперь ты понимаешь?

— Начинаю… Они что, спутали нас и Португала?

— Не знаю. В снегопад видимость радара резко снижается, возможно, они думали, что у них просто двоится на экране. Больше того, я так считаю, они вообще не знали про побег Португала. Уж он-то все хорошо подготовил, не то что наша затея с кухней, хотя и сроку у него было, как и у нас, — сегодня… Так что тревогу там подняли из-за тебя, девушка. Вождь хватился… Это в тебя стреляли — ни себе, так и никому.

— Они что, не могли поймать живьем?

— Куда в такую непогоду! Радаром зацепили, и то удача. Подойдем, посмотрим…

— Я не пойду… Ты иди, если надо…

Обломки еще тлели вдали на дороге. Я сходил и почти тут же вернулся, неся нехитрую добычу — оружие, продукты… Но так спешил я не из-за этого.

— Ты знаешь, майора там нет. Шесть тел, всех я знаю, а вот майор отсутствует… Что бы это значило? Он что ж, не бежал с ними?

Норма вдруг страшно обеспокоилась:

— Не может быть! Иначе…

— Вот и я так думаю. Если он успел выскочить из машины сразу перед залпом, то он где-то здесь! Затаился в снегу…

Она вздрогнула и прижалась ко мне.

— …и сейчас, может быть, целится в нас… Бр-р-р! Надо поскорее убираться отсюда.

Она обвела взглядом пустой темный горизонт. Да, надо убираться отсюда, из этой ледяной страны, где никогда не бывает солнца, где вся радость — это сияние мертвых сполохов в черных небесах, где вокруг одни разгильдяи да алкоголики, для коих человеческая жизнь сущий пустяк, надо убираться — но прежде надо пройти маршрут Португала… Другого пути отсюда нет.

Я подсадил Норму в кабину и залез сам. Повернул ключ — приборы засветились. Лампочка безмолвствовала, но я пока не рисковал выбираться из-за укрытия. Тут подал голос проснувшийся Наймарк:

— Свинство — ушли, дверцу оставили, теперь вот стужа. Где вас носило? Чего стоим?

Я повесил автоматы на крюк у плиты и рассказал ему все по порядку.

17

Снег и снег — все время это забеленное поле ледника: то ледник косо сбегает вниз к гряде моренных валунов, то спокойно искрится под молчаливым буйством сияния идеально плоская равнина, то туманная стенка снежного заряда стремительно надвигается откуда-нибудь сбоку, — снег, снег.

Снег под полозьями и гусеницами, снег на крыши округлым эполетом, снег на ветровом стекле роскошным морозным орнаментом. Бывшие континенты и бывшие моря, бывшие города, деревеньки, дороги — все это теперь где-то под нами и нивелировано ровной, плоской поверхностью снега. Твердеющий с каждым метром глубины, прозрачный, колкий, словно стекло, лед, километровые напластования… Мы мчим над странами, замурованными навсегда в прозрачную толщу, будто в янтарь. Лёд и снег, и совершенно не верится, что где-то там, с другой стороны, не так уж далеко есть места, где и полсекунды нельзя пробыть на солнце без риска для жизни.

Мы одолели уже сотни километров, перевалили через множество ледовых отрогов, обошли вокруг (так оказалось проще) целую область торосов и колотого льда, отыскали два из трех складов майора Португала, но конец рейда был все так же далек, как и в первый день побега. Я отдал должное майору: маршрут проложен опытной рукой, вне поля действия патрульных крейсеров, большей частью по ровной местности (разве что с торосами у Португала вышла небольшая промашка), наиболее коротким. Я отдал должное также его здешней агентуре — ведь кто бы ни были эти фанатики, враги полуночного диктатора, но одно дело исходить к нему ненавистью у теплого камелька в уютном надувном куполе, и совсем другое — выйти в ледовый простор с таким вот заданием: обеспечить проход группе…

— Кстати, простой вопрос, — обратился я к Наймарку, — а почему в нашем злополучном рейде никак не предусматривалась авиация? Что, после Великого Стопа и геликоптеры стало некому делать? Возле нас есть один богатый фермер — биплан имеет, а южане — все сплошь технари… И вот так, как во времена Амундсена, чуть ли не пешком?

Норма спала перед вахтой. Наймарк поднял на меня глаза с соседнего сиденья:

— Так ведь, Петр, ночники выторговали себе право сбивать любой воздушный аппарат над своей территорией. У них-то самих авиации нет, им проще так контролировать… Приходится примеряться к положению.

— Да ведь рейд-то — нелегальный!

— Так-то так, но тут есть еще одна закавыка… — Он посмотрел на меня, будто не знал, довериться или нет. — Тут наблюдается некая странность…

— Валяйте. Одной странностью больше, одной меньше — какая разница.

Наймарк решился:

— Дело в том, что в известном заведении генерала Крамера я однажды услышал — случайно, само собой, — что наши геликоптеры и самолеты кто-то регулярно сбивает. И это не ночники, доказано. Так что южане пока воздерживаются от полетов.

— Вот оно как… Тогда понятно.

Мы катили дальше, только снежок раздавался, расходился под рулевой лыжей. Снег и снег…

— И кто же сбивает ваши доблестные южанские истребители? Неужели поселяне Рассветной зоны из дробовиков?

— Нет, ни в коем случае, вы — мирная, промежуточная зона. Там действует кто-то другой…

Опять помолчали. Урчал движок, снег поскрипывал под гусеницами, в правое окошко то и дело заглядывала полная луна.

— Кто ж другой, все наперечет — вы, ночники, Терминатор. Больше никого.

— Есть кто-то еще, Петр…

— Бабьи сказки, — подключилась Норма из спального отделения. Она проснулась под наш разговор и тут же приняла участие в диспуте. — Я тоже слышала эти басенки у Крамера. А разобраться — обычные аварии, просто разучились и летать, и строить самолеты.

Теперь мы шли под уклон, да так, что приходилось притормаживать. Норма выбралась из спального мешка.

— Словом, — суммировал я, — если раньше к Южному полюсу таскали туристов на «боингах», то здесь, скорей всего, будут на собаках.

— Да еще сквозь патрули ночников, — добавила Норма и всмотрелась пристально в снежную долину.

— И скоро там наша очередная палатка?

Снег и снег. Никакой складской палатки с припасами пока что не видать. Мы прокатили еще километров семь чистой, нетронутой целиною и решили стать на ночлег. Погода стояла совершенно ясная, и я смог бы обновить свои недавние познания в астрономии, да только свет полной луны в зените забивал звездный фон до слабой белесоватости. Я поставил снегоход в укрытие между небольшими округлыми холмиками: в случае внезапной непогоды нас прикрывало бы от прямых потоков ветра и нельзя было бы снести шквалом; кроме того, я все еще опасался патрульных крейсеров. Мы наскоро соорудили ужин из концентратов, и Наймарк, поглощая бобы со свининой, заметил:

— Чем выгодно отличается край ночников от Солнечной стороны, так это потрясающим изобилием воды. Это теперь и в самом деле основное богатство. Из-за нее войны, трения — а ведь, если вдуматься, ее здесь миллионы кубических километров!

Норма как раз ставила на плиту ведро со снегом — небольшой частью этих миллионов, — чтобы натопить воды для наших нужд. Она поддакнула:

— В доброе старое время так вели себя арабские шейхи, сидючи на нефти…

— А стань завтра ценностью песок, уж южане бы его тоже небось на вес золота…

Но мою мысль прервал Наймарк, заглянув в проталину окна:

— О! Галакси всходит… Никогда не могу смотреть на это равнодушно.

А я так наоборот. Сколько мне ни приходилось видеть пролет этой крохотной снежинки, когдa не было пурги и тумана, конечно, я лишь сперва обалдевал от ее хрупкой нездешней (и в то же время такой здешней, земной красоты), но потом опять привычно переводил внимание на дорогу. А Галакси плыл, три раза за день он пересекал небосвод, иногда (особенно когда было видно с ребра) теряясь среди ярких звезд, и жутко было подумать, что перед нами лишь огромная братская могила, вроде «Титаника», описывающая круги над нещадно изуродованной землей. Словом, меня это, напротив, угнетало.

В тот вечер — условный, совершенно заурядный к тому же вечер, не ознаменованный никакими потерями либо находками, мы улеглись как обычно — Наймарк в левом, я с Нормой в правом краю отсека — и почти сразу погрузились в сон. Часу в третьем ночи, опять же условно, я вдруг проснулся, как от толчка, от ощущения, что Нормы нет рядом. Машинально я еще пошарил по пустому меху спального мешка — в самом деле, Нормы не было ни здесь, ни на сиденьях.

Наскоро напялив комбинезон, я выпрыгнул из машины наружу. Цепочка глубоких следов уходила за ближний холмик, отчетливо видная на искрящейся под луной ровной поверхности снега. Забыв даже прихватить оружие, я помчался по следам, охваченный слепой паникой… и тут из-за холмика появилась она, Норма, целая и невредимая, и, слегка вздрагивая — от холода, что ли? — быстро подошла ко мне.

— Где ты была? — спросил я для проформы, с чувством огромного облегчения.

— Так, выходила по надобности… Что, уже нельзя? — Она улыбалась, но глаза горели каким-то настороженным блеском, это заметно было даже впотьмах. — Идем в кабину, я хочу спать…

— Иди, я сейчас.

— Давай поскорее, я замерзла…

Я проследил, как она вскарабкалась в снегоход, и прошел дальше по цепочке следов. За холмиком мне открылось нечто странное: в середине площадки, диаметром метра в два, лежало, парило идеально круглое озерцо талой воды, в зеркальной черной поверхности которого отражались звезды. Именно к озерцу и вели следы.

Ошеломленный, я огляделся вокруг — обычная снеговая равнина, залитая луной, нигде больше нет и в помине никаких проталин, да и эта быстро подергивалась ледком. И тут я заметил боковым зрением что-то движущееся — низко над контуром снеговой равнины дрейфовала, стремительно ускоряя движение, светлая точка.

Я вглядывался до рези в глазах, забыв о холоде. Точка достигла крайнего тороса в гряде и вдруг резким броском ушла вверх, в зенит, пропала, растворилась среди массы звезд!

Я перевел дыхание, спустился к озерцу по следам Нормы, для чего-то погрузил пальцы в воду — да, уже появился игольчатый, тончайший ледок — и вернулся в снегоход. У меня не было никакой версии события, а спросить Норму я почему-то не решался, тем более что она уже заснула или притворялась спящей. Я решил отложить расследование на утро.

Но условным утром мы проснулись под дикий вой метели, нарастившей вокруг нас целые барханы из ледяной крупы. Ясное дело, никаких следов озерца при таких обстоятельствах нельзя было обнаружить, а спросить Норму напрямик я не решался, почему-то уверенный, что правды она не скажет.

Она сама несколько раз глянула на меня испытующе, но тоже ничего не поведала. Так незримой чертою пролегла между нею и мной эта ночная необъяснимость, эта тайна.

Мы позавтракали, я забрался в кресло водителя, пошевелил рычагами, и мы потихоньку двинулись, рассекая снежную муть, по приборам, ибо видимости не было никакой. Снег и снег…

18

— Так это и есть тот самый прославленный Скалистый барьер?

Наймарк со страхом глядел вниз, в бездну, что открылась вдруг перед нами, будто наполненная синей мглой. Мне и Норме это зрелище тоже не добавляло бодрости: насколько мог видеть глаз, полукилометровой высоты обрыв тянулся широкий излучиной с востока на запад (опять же условно), кромсая безупречно плоскую снежную равнину плоскогорья неряшливыми, бесформенными уступами скал и причудливым узором разбегающихся от края обрыва трещин.

Так вот ради чего мы ползали по тренажерам, словно мухи, вот для какой цели суровый Португал заставлял нас в любом случае первым грузить скалолазное оборудование, все эти кошки да крючки, — в предвидении этого колоссального обрыва…

И какими же жалкими показались они нам теперь, перед глянцевой ледовой стеной с вкраплениями исполинских скал!

— Спускаться, говорят, еще труднее, чем идти вверх, — заметила Норма серьезным голосом. Я же понимал одно — теперь нам придется навсегда оставить здесь, над обрывом, наше последнее надежное пристанище — снегоход, который катил нас безропотно через всю ледовую равнину вот уже три недели, от склада к складу, в пургу и ясную погоду, по обветренному насту, по голому льду, по рыхлому свежевыпавшему снегу… Я похлопал его по еще теплому радиатору и пошел собирать пожитки.

— Что ж, это последнее серьезное препятствие, а дальше мы сразу в бывшей Кении. Пара лыжных переходов — и клиника, если мы, конечно, не промахнемся километров на двадцать!

Наймарк шутил вымученно: его потрясла эта пропасть, которую тоже необходимо ведь как-то одолеть. Норма держалась лучше, но и она была под впечатлением.

— Выше голову! — подбодрил я их. — Кто сказал, что нам надо спускаться именно с этой стремнины, а не, скажем, вон по той пологой расселине? Да и вообще, не очень-то доверяйте этим альпинистским догмам — спуск труднее подъема, например. Я так себе не представляю вообще, как можно взбираться вверх по этой глади…

— А как спускаться — представляешь? — спросила Норма.

— В принципе, да. Закрепляешь верхний конец страховочного линя, спускаешься по нему, снимаешь линь с крюка, закрепляешь на новом месте, и так далее…

— Ясно. Лишь бы хватило крюков, — заметил Наймарк. — Ладно, надо поискать приемлемый спуск.

Мы опустошили снегоход. В предстоящем пути все казалось необходимым, я даже алчно посматривал на кухонную печурку, но в конце концов здравый смысл взял верх, и половина имущества осталась лежать рядом с нашей надежной машиной. На широких лыжах, осторожно обходя трещины, мы отправились в разведку. На всякий случай обвязались веревкой, и не зря — Норма умудрилась тут же соскользнуть вниз, вместе со здоровенным снеговым языком, свисавшим над кручей, но мы с Наймарком так стремительно выхватили ее из катящегося снегового облака, что она сперва даже не сообразила, что же произошло. А потому решено было обход совершать в дальнейшем подальше от кромки.

Та расселина, что я предложил наобум, конечно же, не годилась для спуска, это стало видно с первого взгляда — вся горловина ее была забита рыхлым снегом-ловушкой, который в любую минуту мог сорваться, пойти лавиной. Больше надежд подавал склон, шедший несколькими крутыми уступами, да и вкраплений скал там не было — а Норме внушали опасение почему-то именно скалы.

— Что ж, будем спускаться здесь, — обреченно высказал Наймарк общую мысль. Он был совершенно равнодушен к нашему выбору, он — я это видел — был просто уверен в том, что не дойдет до низу, просто разобьется в лепешку, костей не соберешь. Видя такое настроение нашего ветерана, я было предложил оставить спуск на завтра, со свежими силами, но Наймарк запротестовал: — По сводкам погоды, — (а мы регулярно ловили сводки погоды для патрулей ночников), — ясное небо будет еще только сутки, дальше чуть ли не на неделю буран. Остается только одно — сегодня. Да и вообще — какая разница…