Время льда и огня

На что я мог рассчитывать? Проснувшиеся десантники остолбенели, глядя на меня, в их глазах я уже был покойником…

Ах, как близок был я к тому, чтобы выхватить из кармана куртки мою единственную надежду, единственного друга, на которого мог положиться, — тот самый пистолет из кассы одежной лавки, — но в этот момент сразу произошло много чего. Во-первых, Норма сзади оглушила майора складным стулом. Во-вторых, снаружи донесся короткий неясный вскрик часового. В-третьих, вся задняя стенка палатки вдруг поехала куда-то в сторону, прямо по лежащим десантникам, запуская внутрь пургу, вой ветра и — главное — косматых людей в шкурах, каковых людей огромное множество вдруг заполнило палатку, оглушая нас криками, вонью овчины, заваливая всех — и стоячих и лежачих — в одну кучу малу, обезоруживая и связывая…

Короче, нас захватили ночники.

* * *

Когда я потом пытался разобраться в сумбурных событиях той ночи, я вспоминал ярко одно и то же — как нас, увязанных брезентовыми путами, гонит многочисленный конвой в длинном и широком луче прожектора, полном летящего, мятущегося снега, гонит все дальше от нашего теплого ночлега, перекликаясь между собой на каком-то тарабарском языке. И, оглянувшись назад, в снеговую муть, вижу: такая же орда орудует на площадке, споро пакуя имущество, палатки; один из косматых уже оседлал мотонарты и описывает круги возле нашего бывшего стойбища… В плотном кольце нас гнали все ближе к прожектору.

Удивительно, как легко могут сдаться люди, специально натренированные на беспощадную борьбу и убийства — до автоматизма, — как они легко могут капитулировать, понимая, что попали в руки таким же примерно по подготовке людям, да которых еще и в пять раз больше. Во всяком случае, я не помню ни одного движения, ни одного резкого жеста со стороны десантников, говорящего хоть о видимости сопротивления: так велика была внезапность, и так все были отвлечены конфликтом с Нормой. Я думаю, лишь один майор Португал мог оказаться способен на какие-то действия в тех обстоятельствах — но он был нетрезв, оглушен и теперь брел, с трудом передвигая ноги, в нашей колонне пленных, такой же невольник, как и все остальные.

Чем ближе мы подходили, тем нестерпимее слепил прожектор. И вот наконец мы с облегчением вышли из ослепительного луча и остановились возле темной громадины, силуэт которой я безошибочно узнал, — это был средний ледовый крейсер времен всеобщей войны, трехзвенный, с гусеницами метровой ширины, с высоким корпусом, со спутниковой антенной и ракетными установками, пустыми, насколько я мог видеть. Ободранный скелет такого гиганта издавна торчал у нас на болоте. При нашем подходе из кабины скатились по крутому трапу еще несколько лохматых и о чем-то перекликнулись с конвоем. Нас остановили, некто в белой шубейке начал что-то выяснять у старшего конвоя, тот отвечал, и, вслушиваясь, я вдруг понял — этот язык мне знаком, я издавна знал его, я говорил на нем в глубоком детстве. Язык этот был — славик.

В Рассветной зоне говорили на пиджин, южане также признавали только пиджин, хотя, я слышал, существовали области, где говорили исключительно на суньхо — вариации китайского, трансформировавшегося в результате смешений Великого Стопа. И вот я стал понимать диалог чужаков: горилось о том, что надо погрузить имущество в пустой отсек боеприпасов, а людей (это о нас) — и помещение для десанта. Что ж, оно и естественно — везти десантников в десантном отсеке. И пленных также.

Нас погнали в хвост стального чудища, заиндевелый хвостовой панцирь отвалился, и нас затолкали внутрь, в светлый, хотя и здорово вымороженный трюмик, облицованный искусственной кожей по броне. Люк-пандус снова задраили, и с нами остались только двое стражников, мирно болтавших о своих делах; а среди пленных южан по-прежнему царило молчание: никто еще не пришел в себя толком от потрясения, все совершилось слишком быстро.

Потом выяснилось, что ночники отнюдь не следили за нами изначально, как то предполагал майор — это был попросту очередной патрульный рейд ледового крейсера, который они, по свойственной им безалаберности, проводили далеко не по установленному маршруту, а как удобнее, — скостили путь через плато напрямик и совершенно случайно заметили наши огни. Португал, знавший об их пограничном маршруте, в дисциплинированности своей не мог и предположить такого, а посему слегка отступил от всегдашнего железного порядка. Роковое стечение обстоятельств… Тогда я еще не знал, на счастье это мне или наоборот; во всяком случае, жизнь они мне спасли, это точно.

И вот теперь майор Португал, десять минут назад повелитель нашего небольшого стада, вершитель судеб, сидел в ряду узников на жесткой стальной скамейке у борта, привалившись к стенке, и делал вид, что спит (или в самом деле пытался заснуть), но я видел: желваки ходили у него на скулах, глазные яблоки бегали под закрытыми веками, и понимал: как ни сложатся в дальнейшем наши судьбы — это мой смертельный враг, враг на всю жизнь… Я поискал взглядом Норму — Норма сидела на противоположной скамейке рядом со стариной Элом, она помахала мне оттуда рукой в варежке, и у меня потеплело на душе… Крейсер тронулся.

Я не предполагал, сколько мощи заложено было в этих реликтовых машинах. Безо всякого разгона крейсер сразу набрал огромную скорость и плавно понесся, взрывая снеговые буруны за крохотными иллюминаторами. Тонкая вибрация турбин проникала и сюда через стальные переборки, рев двигателей глушил все вокруг. Никакие трещины, никакие торосы и завалы не интересовали водителя. Нас мчало навстречу неизвестности, вглубь ледниковой страны.

13

Город ночников встретил нас блеском, город ночников встретил нас карнавалом и фейерверком, город ночников явно что-то праздновал, и ему было вовсе не до мрачной громадины крейсера, причалившего с краю главной площади, окруженной, словно цветными фонариками, надувными жилищами. Повсюду, сколько хватало глаз, блуждали праздничные толпы с бенгальскими огнями, взмывали ракеты фейерверка, затмевая северное сияние, там и сям гремели оркестры. Ночники — многие под хмельком — подходили к нашей странной группе возле крейсера, интересовались у стражников, качали головами и снова окунались в свой карнавал. А мы все стояли, иззябшие за долгий путь, голодные, возле огромного фиолетового купола, куда, судя по всему, нас и должны были впустить.

— Что это у них? — спросил я Наймарка насчет карнавала.

— Не знаю, — ответил тот, растирая закоченевшие предплечья, — наверное, какая-то годовщина. Это праздник не для нас…

— Похоже, что так, — улыбнулась Норма. — И все-таки весело!

— Им весело, — уточнил Наймарк. Мимо прокатили мотонарты с целой гирляндой прицепившихся лыжников — они что-то пели хором, пар валил из раскрытых ртов. В дополнение ко всему, целая толпа народу забралась на крейсер; размахивая бутылками, они приплясывали на верхней палубе, и, когда крейсер отвалил, многие с хохотом посыпались на снег.

Из— под купола вышел старший конвоя и приказал завести нас внутрь.

Под куполом было очень светло, тепло, пахло овчиной и водкой. На полу как придется были разбросаны шкуры и надувные матрацы, на них восседали подгулявшие компании; ночники поворачивали головы вслед, когда мы проходили. Внутри не было ни единого шеста, купол держался лишь подпором воздуха. Нас провели к очень дородному бородатому мужчине, который возлежал на широком цветастом надувном матраце в обществе двух красавиц — одна в купальнике, вторая в вечернем платье. Когда нас подвели, мужчина мягко спровадил дам и уселся на матраце, застегиваясь и стараясь держаться как можно прямее. Старший конвоя отрапортовал.

— Н-ну, так что? В чем имеет быть дело? — спросил вождь на очень плохом пиджин. — Вам, плохой люди, опять вредить, так?

Он испытующе повел по пленникам нетрезвым взглядом. Удивительно — всего часа три назад столь же хмельной взгляд тоже решал мою судьбу.

— Ответить — или вам прижигал носки. — И он захохотал во всю бороду. — Отвечал непременно!

И тут вперед вдруг выступила Норма и заговорила — на чистейшем славик:

— Господин, произошла ошибка, недоразумение…

Вождь в изумлении воззрился на нее. Португал тоже.

— Господин, ваши люди захватили научную экспедицию, — продолжала Норма как ни в чем не бывало, — это полное беззаконие. Мы будем жаловаться консулу!

Точь— в-точь как я, когда меня похитили южане! Вождь опять зашелся от смеха.

— Кто ты, красотка? — Вождь перешел на родное наречие.

— Я? Я — переводчица археологической экспедиции под руководством доктора археологии господина Эла Наймарка, — тут пришел черед изумиться Наймарку, но, к чести его, он не подал виду, — вот он! Экспедиция по соглашению между Солнечной стороной и вами…

И Норма указала на нашего колоритного ученого. Но вождь, как это часто бывает у пьяных, вдруг немедленно перешел от веселья к суровости.

— Так… Что ж это ты, девочка, сразу врать? Рота автоматчиков на одного ученого — где такое видано? Давай рассказывай сказку посвежей…

Норма вскинула связанные руки, как бы пытаясь возражать. Очевидно, вождь только сейчас заметил, что пленники связаны, и тут же хмуро дыхнул — развяжите, мол, ради праздника. И пока стража нас распутывала, его взгляд перебегал… нет, переползал с лица на лицо.

— Кто это? — вдруг ткнул он пальцем в Портуала. Да, чутье у этих вождей на себе подобных поставлено очень неплохо. Норма на секунду замялась.

— Это? Это — старший службы охраны, господин. Нынче никакая экспедиция не может быть без охраны. Когда ваша экспедиция направится к нам, вам тоже придется брать с собой охрану. Теперь такое беспокойное время…

Хорошее настроение, похоже, снова возвращалось к вождю.

— Экспедиция? К вам на сковородку? Да за кого ты нас принимаешь, девочка? Спроси любого — согласен кто из нас ехать в какую-то там экспедицию к южанам?

Ночники — до кого донеслось — зашлись от веселья, вождь же продолжал:

— Да ведь вы ненавидите нашего брата… Хотя и мы вас не любим, взаимное чувство. Но тут разница, — вождь вознес палец и некоторое время созерцал его, покачиваясь на матраце, — тут разница принципиальная: вы нам не нужны, а наш ледник вам необходим позарез! И для этого вы сюда пришлете еще сотню ученых с автоматами… Так, госпожа переводчица, — кстати, как тебя звать…

— Меня? Норма Мейлер…

— Так вот, Норма, скажи остальным и особенно начальнику охраны, что, пока у ночников в исправности будут хоть одни мотонарты, мы не позволим пустить ни литра теплой воды на подтайку — это я вам говорю, Зденек Кшиш, — ни лишнего литра воды не уйдет отсюда в ваш Радиатор без того, чтобы вы, хорьки подземные, нам не поклонились!

Вождь икнул и перевернул невзначай блюдо с закусками, покоившееся тут же, на матраце. Южане стояли смирно, внимая переводу Нормы, лишь Португал, сдавалось мне, совсем не нуждался в переводчике: во всяком случае, когда Кшиш клеймил и унижал его соплеменников, неистовый майор стискивал зубы — не больше, выдержки ему хватало. Меня же скорее беспокоило с каждой секундой усиливавшееся внимание вождя к Норме, — ибо по недавнему опыту я понимал, что и тут не сдержусь. Ведь, по сути, мое положение нисколько не изменилось, из рук одного самодура я перешел в руки другого. Ночник между тем продолжал:

— Думаете, не понимаю, зачем вы здесь, дорогие антиподы? Я вам скажу сам — у нас свободное общество, пыток не применяют, — так вот, никакие не археологи вы, а гидрологи, вот как! И скрыть ничего толком не умеете… А на мой взгляд, ищете вы подходящий разлом, чтоб туда тайком от нас, контрабандой сунуть вашу трубу — и качай бесплатно, сотни тонн в минуту! Не-ет, больше так не пойдет… Он поискал руками, поймал бутылку, лакнул прямо из горлышка. Глянул, сколько еще остались, полюбовался на свет.

— Вот, к примеру, люди из Рассветной зоны — все честь честью, платят продуктами, вот и выпивка от них, и закуска, да и вашего брата, южан, тоже кормят, хоть я бы и не стал… Ы-ик! А с вашей стороны — одни долги. Ни горючего, ни смазки, одни долги… Живем на своих ресурсах… подчистую. Ветряки и те сами производим. Где обещанное? — внезапно снова взорвался Кшиш, вытаращив пьяные очи на Норму.

— Не знаю, — отвечала Норма кротко. — Нас послали не за этим.

Вождь опять утихомирился:

— Что там, я понимаю, вы — народ подневольный. Пожалуй, ради праздника можно обойтись с вами и помягче. Что вас шерстить — все одно правды не скажете, да и вреда уж никакого нам от вас терпеть не придется — не пофартило вам, господа южные!

Он подозвал старшего конвоя:

— Отведи в столовую, покорми, чем Бог послал, да и налей по стопочке всем, ради праздника… Чай, тоже люди… А я уж решу, как с ними.

— А какой праздник, господин? — не удержалась от вопроса Норма.

— Как это — какой? Во, невежды! — в свою очередь изумился вождь. — Да канун же Остановки, дня, так сказать, становления нашего народа!

* * *

В столовой — таком же куполе, но продолговатом — находились длинные столы в два ряда, с неубранными остатками трапезы, испачканными скатертями. Охрана у входов только посмеивалась, видя, сколь рьяно мы набросились на эти остатки… Здоровенный — с ведро — графин пошел по кругу, и у пленных наконец тоже слегка оттаяло внутри, и предстоящая участь стала казаться не такой уж и страшной. И было время посовещаться.

Пленные явно размежевались: небольшая группка унтеров и бывалых сгрудилась возле майора Португала, мы — Норма, Эл Наймарк и я — составили вторую, значительная же часть рядовых десантников находилась в полном недоумении и как бы еще не оправилась от шока, связанного с захватом в плен. Многие изумленно посматривали в нашу сторону, особенно на Норму: им по-прежнему не была ясна ее роль на допросе у Кшиша. Да и вообще, они мало что поняли в происшедшем — это был необычайно темный, зашоренный люд во всем, что не касалось стрельбы с глушителем да ударов ребром ладони по печени.

Наймарк одобрил действия Нормы:

— Изобретательно, очень изобретательно. Версия с туристами, конечно же, тут не проходила… Да и меня вы очень кстати выставили в руководители, подходящий персонаж для такой роли… Только он вам не поверил, этот главный ночник…

— Да, это мой прокол…

— И вообще, откуда вы знаете так хорошо славик? Ну просто как родной?

Норма помедлила с ответом.

— Нас хорошо обучали… в ведомстве Крамера. У меня вообще отмечают склонность к языкам.

Я включился в их диалог:

— Мне кажется, у нас сейчас примерно столько же шансов на выживание, сколько было на той солнечной пробежке. Перебежал — уцелел, вот как звучит условие. И теперь нам предстоит перебежать ни много ни мало огромный участок ледника, чтобы добраться кратчайшим путем до Терминатора… А уж там я за вас поручусь, будьте покойны; Франка Ковальски там знают все, от младенцев до глубоких старцев. Там-то мы уж будем в безопасности…

По— видимому, выпитая чарка добавила оптимизма.

К моему удивлению, оба отнеслись к этой задумке весьма скептически.

— Петр, — отреагировал Наймарк, — вы всерьез верите, что ночники вас отпустят вот так легко, без потерь, так сказать? Это произойдет лишь в одном случае — если вы откроетесь им как житель Терминатора…

Я покачал головой.

— Ну видите: вы почему-то не идете на явное спасение, это ваш секрет, я о нем не допытываюсь… А вот я откровенно говорю вам — я пойду по цепочке складов Португала до той самой долины речки Изанга, так я решил еще до всяких рейдов…

Мы с Нормой не без уважения смотрели на старого фанатика неизвестно какой идеи.

— Да и у Нормы имеются возражения — не так ли, Норма?

Норма чертила по скатерти кончиком столового ножа.

— Не в этом дело… Просто я слишком хорошо знаю агентурную сеть генерала Крамера на леднике. Я ручаюсь вам, что лишь только Португал найдет способ с ним связаться опять — а уж он найдет способ, будьте уверены, — тут же вся эта сеть придет в движение, и нам — особенно Петру — ни за что уже не выбраться с ледника живыми. Особенно по кратчайшему маршруту, как он мечтает.

Вот так. Предлагаешь людям вроде бы лучшее, на что способна твоя голова, а в ответ — все это мало продуманная ерунда. Норма потрепала меня по плечу:

— Не расстраивайся! Еще неизвестно, что решит наш вождь краснокожих…

— Краснорожих, — поправил я.

Но Зденек Кшиш, когда мы снова перед ним предстали, был на удивление серьезен и даже как бы трезв. Его бледную и потную физиономию драматически оттеняла курчавая борода. На этот раз из-под фиолетового купола изгнали всех лишних гуляк, рядом с вождем остались только приближенные (как мне показалось), и вообще обстановка слегка отдавала суровой торжественностью — если можно говорить о такой обстановке в кабаке. Вождь велел построить пленных в шеренгу, выпрямился — насколько позволял хмель — и зачитал длинный, витиеватый приказ, с обильными и обидными выпадами против южан и, само собой, со славословиями в адрес ночников. Суть приказа сводилась к следующему: обезоруженный и разоблаченный отряд южан с нынешнего момента считать интернированным на территории столицы этого района ночников — до появления в полночных краях полномочного представителя южан, который и заберет уцелевших (мне понравилось это — «уцелевших»). До этого момента интернированным разрешалось свободное передвижение в пределах городской черты, а также участие в общественных работах, например по расчистке снега, с целью пропитания. Все это называлось милосердием и амнистией.

— А что, — шепнул мне на ухо Эл Наймарк во время церемонии, — ведь мог бы под горячую руку просто расстрелять — или заморозить… Он ведь тут царь и бог.

Последним пунктом приказа интернированная Норма Мейлер объявлялась помилованной, ей предоставлялся статус ночника, то бишь ночнички, и она зачислялась на службу в секретариате Кшиша в качестве переводчицы. Я стоял как громом пораженный, хотя и надо было ожидать чего-то подобного. С улицы доносилось лязганье оркестра и крики гуляющих.

Величавым движением руки (хотя и стоившим ему потери равновесия) вождь отпустил шеренгу интернированных и тут же завалился на свой надувной матрац. Стражи, вежливо прихватив Норму под локотки, немедленно препроводили ее в ту часть купола, где, по моим соображениям, была женская половина; во всяком случае, в прошлый раз именно сюда прошли давешние дамы — в купальнике и в вечернем платье. Норма, уходя, сделала мне успокоительный жест, и я почему-то поверил, что на этот раз все обойдется.

Нас опять выставили на улицу в снег и завели за купол, где толчея была меньше. И тут у старшего конвоя произошел краткий обмен мнениями со своим заместителем (само собой, разговор шел на славик, но смысл я понял):

— Что дальше делать с этим сбродом — ума не приложу. Вот уж свалилось на мою голову!

— Как что делать — отпустить! Слыхал же, что сам приказал?

— Ну да — отпустить! А завтра он проспится и спросит: где диверсанты-террористы, я с ними хочу побеседовать! И что я тогда?…

— Сошлись на приказ…

— Да будто ты не знаешь, что он и трезвый свои приказы меняет по сто раз на дню…

И так далее. Они долго спорили, как быть, а мы переминались на холоде. Прохожие трунили над нами, спеша по своим праздничным делам, но мы уже не реагировали на такие пустяки, совершенно обессилев от этой сумасшедшей бессонной ночи и всех тех передряг, что с нами произошли за несколько часов. В конце концов решено было поместить южан в пустой склад и содержать там как бы под стражей, но одновременно и будто бы с некоторой степенью свободы, чтобы на момент пробуждения всемогущего Кшиша были оба подходящих варианта ответов.

Нас отвели в запущенный склад старого инвентаря (тоже купол, только более ободранный и замурзанный), где было прохладно и тесно от громоздящегося всюду хлама, и предоставили размещаться, как придется. Остался лишь стражник у входи. Я обнаружил среди шкафов кипу старых рабочих ватников, почти тряпья, мы с Наймарком зарились в нее, словно мыши, и немедленно отключились.

14

Сквозь заснеженный брезент купола пробивалось, пульсировало неоновым светом северное сияние; с другого бока отчетливо и спокойно светила луна, а весь город ночников, словно именинный торт, был утыкан фонарями. Словом, света хватало с избытком, даже могло быть и поменьше, особенно в том месте, где я и Наймарк выбрались наконец из снежного хода. Ход вел прямиком от прорехи в стенке склада под высоким сугробом в проулок между жилыми куполами. Мы не знали, кого опасаться больше — ночников, которые рано или поздно засекли бы наш лаз, или же людей майора, что с того самого дня захвата не скрывали своей враждебности к нам. Но пока что и для тех, и для других наш персональный новообретенный выход был тайной.

Очевидно, что и у ночников бывало время сна (не все же праздники), вот как теперь, — ни единой живой души не попалось нам на этой узкой улочке, хотя где-то вдали три мужских голоса еще горланили изо всех сил развеселую песенку. Был самый канун дня Остановки.

Я поспешно замаскировал отверстие в снегу. Наймарк тем временем приготовил лыжи, найденые на складе среди рухляди: из сорока пар треснувших нетрудно было отыскать штуки четыре сносных. Поверх униформы мы надели цветные ватники, так что, если не приглядываться, вполне могли сойти за ряженых, коих до этого было изобилие, а теперь, вот поди ж ты, город опустел, заснул, будто набирался новых сил перед решающим всплеском гульбы. Мы стали на лыжи и быстро заскользили в сторону фиолетового купола.

По дороге нам не встретилось никого, лишь кучка запоздалых гуляк гомонила в отдалении да под гигантской башней ветродвигателя, тоже увешанного лампочками ради праздника, самозабвенно целовалась какая-то парочка, на нас и не глянувшая. Мы скользнули в проулок, ведущий к столовой — ведь она крытым переходом соединялась с куполом Кшиша, и по нему, как мне казалось, можно было незаметно проникнуть в гарем вождя, то бишь в его женскую половину.

Полог столовой был отстегнут, внутри еле горели две-три лампочки, и сперва нам показалось, что в самом зале никого нет. Однако крайний столик занимала молчаливая компания из четырех ночников в разной степени опьянения; один из них, потрезвее прочих, вскинул на нас вопрошающий взгляд.

— Проголодались. Перекусить бы, — выговорил я на славик, стараясь, чтобы мой акцент сошел за косноязычие пьяного. Наймарк же просто молча прошагал в сторону кухни. Ночник проводил нас тяжелым взглядом и снова принялся что-то горячо объяснять приятелю, засыпавшему над тарелкой. Двое других молча выпивали, не обращая ни на что никакого внимания.

На кухне тоже было пусто; проходя вдоль кухонных столов, я набрал полный бумажный кулек всяких припасов и лишь тогда заметил у раковин одинокую посудомойку, которая шутливо погрозила пальцем, видимо здраво рассудив, что лучше не связываться с поздними забулдыгами. Потыкавшись некоторое время в те и другие двери (а дверями у ночников повсеместно служат тканевые полости), мы наконец обнаружили нужную и проникли в переход, освещенный еще тусклее, так что Наймарку пришлось зажечь фонарик. В конце коридора был тупик, дверь была закноплена изнутри. Я вытащил нож и аккуратно разрезал ткань вдоль, сверху донизу. Оставил Наймар-ка в переходе на стреме, а сам сквозь прореху проник в фиолетовый купол.

Там стояла почти полная тьма, однако пользоваться фонариком мне не хотелось по многим соображениям. Где на ощупь, где вприглядку, я определил, что нахожусь в коротком коридорчике, торцовая дверь которого выводит прямо в тронный зал, то бишь в приемные, да и всякие прочие апартаменты Зденека Кшиша; до меня донесся приглушенный храп из-под задернутого балдахина, говоривший о глубоком, здоровом сне… Двери в боковой стенке коридорчика были распахнуты — из-за духоты, да и немудрено: оттуда шла широкая теплая волна парфюмерных ароматов. Да тут не нужен никакой фонарик!

Я вошёл. Внутри небольшого отсека еле тлел в уголке ночник — не житель ледника, а именно ночник, лампочка — и освещал неверным светом длинный и широкий матрац, на котором покоились три фигуры, накрытые всего лишь простынями, ибо, повторяю, было жарко и душно. Меня охватило странное чувство — первый раз в жизни я оказался в настоящем гареме, да еще в таком, куда насильно была заточена моя любимая! Я знал, чем это мне грозит в случае, если застукают… Единственное, что меня удивляло, — это такая вот доступность заповедных пространств шах-ин-шаха. Я наклонился над ближайшей ко мне спящей. Она спала ничком, положив всклокоченную голову на обнаженные руки, — это явно была не Норма. Перешел к следующей — та лежала навзничь, и я долго всматривался, пока не убедился: и это не она… Оставалась последняя, у ночника, — и, когда я подошел и склонился над ней, вдруг две жаркие руки обхватили шею и прижали мою голову к груди, но… и это была не Норма, что я понял по первой же фразе, выдохнутой страстным шепотом на славик:

— Пришел! Значит, ты еще в тот раз меня за метил!

Я постарался высвободиться, глянул повнимательнее и обомлел — это была та самая красавица в вечернем платье! Или в купальнике, — теперь на ней не было ни того ни другого… Словом, одна из двух ослепительных женщин, что были с Кшишем, когда нас привезли. Я стал сопротивляться еще яростнее.

— Да что ты? — изумилась красавица. — Чего боишься? Никто не услышит, все спят.

— А стража? — спросил я, потихоньку размыкая объятье.

Одалиска наконец освободила меня.

— И стража спит… — Она разочарованно вздохнула. — Чего тогда пришел, если такой робкий, спал бы себе…

— Я ищу свою девушку, — объяснил я, тщательно подбирая слова. — Норма. Ее зовут Норма.

— Смотри-ка ты. — Она откинулась на спину, почти отвернулась. — У всех свет клином сошелся нa этой Норме, всем только Норму и подавай. Других женщин будто и нету, а, молодчик? А если я сейчас караул кликну, что?

Ее шепот уже почти переходил в крик. Я переместил ладонь ей на гортань и слегка прижал.

— Не успеешь, — сказал я тихо. — Лучше скажи, где Норма.

Она еще некоторое время гневно смотрела на меня, потом взгляд смягчился.

— Грубиян, — прошептала почти ласково. — И почему только мне такие нравятся, не понимаю.

Натура дурацкая. Да уж ладно, добрая я сегодня…

Красавица поднялась с ложа и накинула на себя что-то длинное — как потом оказалось, шелковую шаль с павлиньим узором.

— Зачем это? — спросил я.

— Как — зачем? Сам же спрашивал, где новая девушка… Идем, покажу.

И повела меня за руку из отсека, где никто так и не пошевельнулся, в коридорчик, оттуда свернула в незамеченный мною шлюз, прошла через подсвеченную снизу роскошную ванную комнату и наконец отдернула полог другого отсека — точно такого же, как и ее собственный, только в малиновых тонах. И здесь на длинном диване лежала одна лишь фигурка…

— Норма!

Она проснулась немедленно.

— Петр, это ты? А кто с тобой?

Красавица включилась тут же, не давая мне и слова вставить:

— Кто надо, девушка, кто надо… Марией меня звать. Паренька твоего я сюда привела, он мне уж очень приглянулся с первого разу. Да только все хорошее идет таким вот примерным девочкам…

А мы с Нормой уже самозабвенно тискали друг друга… Первой опомнилась она:

— Ну, что там на улицах? Все спокойно?

— Вроде бы. Никого почти не видели.

— Тогда надо собираться… — Норма поднялась. — Другого такого момента не будет.

Мария переводила взгляд с меня на нее.

— Да вы что, милые, никак бежать задумали, так ведь? Вовсе рехнулись, что ли? Нет, я так не согласна, я думала, им свидание устроить надо, а если бежать, я тут не пособница, я, пожалуй, кликну вахтенных…

Но я видел, что не кликнет. И знал почему. И прикидывал, нельзя ли из этой дивы выкроить хоть кратковременную — союзницу, не союзницу…

— Ничего не выйдет у вас, ребята. Тут бывали уже такие вот резвые — и где они теперь? Только холмики снеговые остались…

«Ничего, — подумал я, — у них не было мотонарт и цепочки складов майора Португала». Вслух же сказал, тщательно подбирая слова:

— Мария, у Кшиша сейчас две любимые женщины — ты и…

— …и Халиль. Ее ты тоже видел. Еще Тоника, еще девушки из города…

Я не сомневался в возможностях главы ночников.

— Так вот, Мария, а будет лишь одна — вот эта, Норма. Потому в твоих интересах нам помочь.

До красавицы, видимо, стал доходить смысл моих слов.

— А, вот оно что… Тогда я, что ж… Постараюсь, чем сумею…

* * *

Вернувшись из женской половины, я застал Наймарка там же, где оставил. Он был изрядно взвинчен.

— Петр, да где же тебя носило? Тут меня дважды чуть не накрыли!

— Кто, эти пьяницы из столовой?

— Нет, те успокоились… Люди Португала!

Так, значит, Португал вовсе не бездействовал.

Наймарк из своего укрытия видел, как сержант с капралами заглянули в зал и тут же снова вышли на улицу, видимо не найдя там нужного им человека. Затем — он наблюдал это уже сквозь заиндевелый иллюминатор перехода — они с некоторыми предосторожностями перебежали главную площадь и скрылись среди жилых куполов. Судя по всему, никто им не препятствовал.

Никто не препятствовал и нам на обратном пути. Мы легко скользили под фонарями, прихлопывая в унисон задниками лыж. Мела легкая пороша, и на улицах уже было совсем пусто, хоть шаром покати, даже влюбленные оставили посты у подножья ветродвигателя: он поворачивал свои гигантские лопасти в гордом одиночестве. Наш входной лаз был все так же замаскирован и нетронут: Португал с командой, похоже, выходили как люди — через двери. Теперь и я должен был поверить: да, у майора весьма широкие связи в мире ночников.

Мы с Наймарком забрались внутрь, под купол склада-спальни, где также царили покой и сон, и стали немедленно готовиться к предстоящему дню Остановки. Второго случая могло и не представиться.

Во время наших приготовлений майор Португал и его друзья так и не появились.

15

Да, по сравнению с предыдущими днями праздник, с самого начала своего, обещал что-то уж совсем из ряда вон выходящее.