ГЛАВА 12

– Дорогая, вы были просто великолепны!

Клаудия едва удержалась от того, чтобы не отпрянуть, когда Чарли Лонг, ведущий программы «Позднее время», бросился к ней и фамильярно облобызал в обе щеки. Он сколько угодно мог заявлять, как она великолепна, но она-то знала, что держалась шокирующе скандально.

Во время эфира она напропалую флиртовала с ведущим шоу, с другими гостями, мало того, явилась в студию, оголившись гораздо больше, чем это позволял ее устоявшийся имидж, и вообще проявляла бесцеремонность, вовсе не свойственную ее натуре. И вот теперь, когда шоу закончилось, она сделалась положительно больной. А хуже всего то, что Мелани смотрела на нее, словно видела в первый раз.

Здесь нечему удивляться. Клаудия и сама-то себя узнавала с трудом. Что это на нее нашло? В последнее время с ней творится нечто невообразимое.

– Дорогая, мы все отправляемся на вечеринку, – сказал Чарли. – Ты не хочешь пойти с нами?

– Вечеринка?

Да, сейчас ей только на вечеринку идти! Но и домой не хотелось, откуда Габриел наверняка уже унес свои вещи, отчего – она чувствовала это кожей – квартира покажется ей пустой, холодной и неуютной.

– Вечеринка, это фантастика! – Она с деланной улыбкой повернулась к Мелани. – А ты, Мел? Пойдешь с нами?

– Боюсь, Клоди, что для меня это слишком поздно – с сомнением проговорила Мелани. – Может, и тебе лучше пойти домой? – Хорошенькое личико сестры выразило сочувствие, но Клаудия не хотела ничьего сочувствия.

– Никто не принуждает тебя, дорогая моя, если хочешь, поезжай домой, – сказала она с едва заметным раздражением.

Дорогая моя. Наверняка этот фальшивый тон виден всем, подумала она. Неужели боль, что засела внутри, мешает ей разыграть обычную беззаботность? Но ведь она актриса, и все это просто игра, а разве игра может одурачить ее или причинить ей страдание? Единственное, что заставляет ее страдать, это реальная жизнь. И только теперь она начала понимать, как сильно.

Чарли приобнял Клаудию и прижал к себе. Ей было противно ощущать мягкость его руки, скользнувшей вокруг талии, сладкий мускусный запах его лосьона, противна бессильная расслабленность его тела – словом, все то, чем он так отличался от физически сильного Габриела. Но Габриел ее не желает. Габриел считает ее лгуньей и притворщицей. Сердце Клаудии болезненно сжалось от одной мысли, что она никогда больше не увидит его, что он никогда не обнимет ее с такой проникновенной чувственной нежностью, будто держит в руках нечто совершенно особое. Неужели она никогда не узнает, что испытывает любящая женщина, когда ее чувство встречает ответ.

Но нет, не подавай виду! Надо играть. Она с улыбкой взглянула на Чарли, потом на Мелани.

– Уверена, что этот прекрасный мужчина позаботится обо мне. Что делать, раз ты не можешь поехать с нами.

– Разумеется, позабочусь, – весьма уверенно проворковал Чарли.

Мелани такой уверенности не испытывала.

– Ты действительно хочешь пойти? Я просто думала…

– А ты не думай, Мел, – прервала ее Клаудия, не желая ничего слушать. – Много будешь думать, скоро состаришься. – Протянув руку, она подушечкой большого пальца попыталась разгладить морщины на лбу Мелани, что позволило ей ускользнуть от мягкой клешни Чарли. – Всего-то на час, а?

– Ну, если на час, ладно, – сдалась Мелани, едва заметно пожав плечами. – Кто лучше меня приглядит за тобой?

Только около трех часов ночи они подъехали к дому, где жила Мелани.

– Кло, почему бы тебе не переночевать у меня?

Мелани многозначительно посмотрела на молодого человека, сидящего за рулем, но Клаудия отказалась от возможности избавиться от компании сомнительного поклонника, на которую намекнула ей сестра.

– Не волнуйся, Мел, со мной все будет в порядке. Этот сладенький мальчик проводит меня до дверей квартиры и на прощание галантно поцелует ручку. А теперь иди. Пока мы не отъехали, я хочу видеть, как ты войдешь в подъезд.

Мелани ушла, и, когда дверь за ней закрылась, Клаудия с облегчением вздохнула.

– Ну а теперь, Джеймс, можно и домой, я думаю.

– Я не Джеймс, я Найджел.

В голосе молодого человека прозвучала нотка раздражения, что заставило Клаудию обратить внимание на своего провожатого. Она терпеть не могла людей, относящихся к себе слишком серьезно. Особенно если они молоды и ничего не делают для того, чтобы и другие относились к ним серьезно. Под критическим взглядом актрисы он поежился, откашлялся и, увидев в ее глазах явную насмешку, добавил:

– Впрочем, если вы предпочитаете называть меня Джеймсом, то, пожалуйста.

– Она промолчала. Он вызвался отвезти ее домой, ибо ему хотелось, чтобы все видели, что он уходит с вечеринки вместе с Клаудией Бьюмонт. Все это видели, его даже сфотографировали с ней, и если ему повезет, то, возможно, завтра же он увидит в газетах свою фотографию. Если для него этого недостаточно, придется ему намекнуть, что всякая благотворительность имеет пределы.

– Здесь налево, – сказала она и, почувствовав, что он готов к более решительным действиям, взялась за ручку дверцы, хотя машина еще не совсем остановилась.

Но когда она нажала на ручку, та вдруг вырвалась из ладони, и дверь бесцеремонно дернули с наружной стороны, так что Клаудия чуть не вывалилась из машины.

– Что тут?… – начала она, но ее недоуменный окрик оборвался, ибо две сильные руки вытащили ее из машины и поставили на тротуар.

Она подняла глаза и встретилась с горящим взором основательно разгневанного мужчины.

– Клаудия! Где, черт возьми, вас носит?

С этими словами Мак слегка тряхнул ее за плечи. Но это не имело для нее никакого значения. Главное, что он понял свою ошибку и вернулся. Главное, что он ждал ее!

Сердце Клаудии забилось сильнее, в душе у нее все ликовало.

– Габриел? Какая неожиданность, – пробормотала она, пытаясь казаться спокойной и не выдать себя дрожью голоса. – А я думала, что мы уже все обсудили.

– В самом деле? В таком случае вы ошибались. Я уже несколько часов поджидаю вас здесь.

– Прямо на тротуаре? Только не говорите, что вы не могли справиться с замками. Или Кей Эберкромби вняла наконец вашим предостережениям и отказалась впустить вас в такое время суток?

– Ради бога, Клаудия, я так о вас беспокоился. Где вы были?

Беспокоился? Сердце ее сладко ёкнуло. Он беспокоился о ней!

– Была на вечеринке. После шоу. Ну, ток-шоу, помните, я вам говорила? Надеюсь, вы посмотрели его с удовольствием?

– Здесь, на улице, телевизора нет.

Мак казался таким сердитым, морщины глубоко прорезали щеки, брови насуплены. Уж не ревнует ли он? Если бы ее сопровождал кто-нибудь посолиднее, она только порадовалась бы его реакции, но ревность к этому щенку?.. Да нет, она вовсе не хочет, чтобы Габриел ревновал, он должен узнать, что она любит его! Только как сказать ему об этом? Ведь ей еще никогда никому не приходилось объясняться в любви.

– Джеймс был так любезен, что подвез меня.

Она кивнула на молодого человека, который, надеясь проводить ее до самой квартиры, выбрался из машины и подошел к Клаудии.

– Послушайте, – заговорил он, обращаясь к Габриелу, – вы не должны так…

– Я должен и буду, – резко прервал его Габриел. – С вашей стороны, Джеймс, было очень любезно, что вы подвезли мисс Бьюмонт, но больше мы вас не задерживаем, – сказал он без особых церемоний и, взяв Клаудию под руку, повлек ее к подъезду.

– Меня зовут не Джеймс, – обиженно прозвучало у них за спиной. – Меня зовут Найджел. Найджел Томас.

Мак оглянулся на него, будто желая убедиться, что за спиной у него не сумасшедший, и, не останавливаясь, бросил:

– Спокойной ночи, Найджел Томас.

Когда они дошли до дверей, он обратился к Клаудии.

– Итак, скажите мне, кто такой Дэвид Харт?

– Дэвид?

Он ревнует. Клаудия, не смея поднять на него глаз, желая тщательно скрыть приступ радостного возбуждения, дрожащими руками искала в сумочке ключи.

– Да, Дэвид, – сказал он, забирая у нее ключи и отпирая дверь. – Он что, ваш пресс-атташе? Или просто любезный дружок?

Ей не понравилось, как он сказал «любезный дружок». Ей это показалось весьма неприятным. Она пережила долгий и трудный, если не сказать мучительный, день, и вот, стоило появиться хоть чему-то, что порадовало ее, как тотчас набегают новые тучи, и ей даже показалось, что они гораздо мрачнее прежних.

– Я думала, вы уже составили свое мнение на этот счет.

Но его не интересовало, что она думала.

– Отвечайте, Клаудия. Я что, просто одураченный идиот, или у меня действительно есть основания беспокоиться о вас?

Вдруг его непонятный гнев показался ей фактом гораздо более существенным, чем то, что он стоит на ступенях ее дома в три часа утра, утверждая, что делает это, потому что беспокоится за нее. И она поняла, что он злится не потому, что она приехала домой поздно и с другим мужчиной. Он злится только на нее. Злится по прежним причинам.

Да, плохие предчувствия подтверждаются. А она-то, дура, обрадовалась его появлению, его словам о том, что он ждал ее, беспокоился; она даже подумала, что он осознал свою ошибку и будет просить у нее прощения. Куда там!

В конце концов, никакие подметные письма не способны огорчить и обидеть человека сильнее, чем брошенное ему в лицо обвинение во лжи.

– Можете не беспокоиться обо мне, Габриел. Я способна сама о себе позаботиться, – спокойно проговорила она. – И поскольку это был очень долгий день, вы должны понимать, что я не горю желанием торчать на ступеньках парадного, играя с вами в ваши глупые игры.

– Мои игры? Мои игры! Да это вы играете в игры, Клаудия, и, поскольку вы не слишком устали для того, чтобы, несмотря на участие в ночном шоу, ходить по вечеринкам, думаю, вы сможете уделить мне пару минут и сказать точно, что происходит. – Он указал взглядом на красное платье-футляр, которое было на ней, и губы его скривились в неодобрительной улыбке. – Начните с того, что случилось с вашим новым платьем, которое вы так рвались купить утром. Где оно? Или вся эта затея с дамскими салонами была лишь прологом к спектаклю, который разыгрался в ресторане, куда вы затащили меня, чтобы нанести coup de grace?[13] – Он не сводил с нее пристального взгляда. – Ладно, теперь о деле. Я просматривал видеоматериалы и вдруг обнаружил… Господи, какой я идиот! Почему я раньше не обратил на него внимания? На того малого, что сидел в фургоне и следил за вашей квартирой. Вы действуете на людей как соблазнительная приманка на голодных щук, вот я и заглотил эту приманку. Не видел никого, кроме вас. Почему?

Теперь он смотрел на нее так мрачно, что по спине у нее побежали мурашки.

– Вряд ли я смогу ответить на ваш вопрос, Габриел. Он сердитым движением руки отверг ее ответ.

– Вы прекрасно понимаете, что я имею в виду. Почему вы так со мной поступаете? Не кажется ли вам, что я уже достаточно сделал для вашей рекламной кампании?

Клаудия отвернулась. От его слов сердце ее болезненно сжалось, она ощутила реальную физическую боль в груди, так горестно подтвердившую ее правоту. Не желая больше слушать его, она двинулась к дверям, но он, выставив руку, перекрыл ей путь.

Клаудия, чьи надежды были так грубо оборваны в кратчайшие мгновения, чувствовала, что сердце ее разбилось, будто оно сделано из стекла. Она не понимала, о чем он говорит, одно было ясно как день – она опять ошиблась. Он пришел не повиниться, не попросить прощения за то, что так грубо обвинил ее в фальши и лжи. Нет! Он не поленился дождаться ее, потому что хотел получить какие-то свои ответы. Кучу проклятых ответов. Хорошо, но у нее нет для него никаких ответов, и она ничего не знает ни о каком человеке в фургоне, а знает только одно – ей надо побыстрее отделаться от Габриела Макинтайра.

Это нетрудно.

– Почему я так поступаю с вами? Да потому, что вы для нашего рекламного дела просто находка, Габриел. – Клаудия столь сильно страдала, что ей просто необходимо было нанести ответный удар, поэтому она внесла в свой хрипловатый голос нотку глубокой сердечности, особенно когда произносила его имя, ибо в глубине души знала, что это его заденет больнее всего. – Вы прекрасно реагируете на малейшую тень, показавшуюся вам опасной. – Она сказала это так, будто не знала, что именно заставило его рвануться ей на помощь в том же пресловутом ресторане. – Укажи вам только след, и вы как ищейка помчитесь по запаху. Но я сумею отозвать вас назад. Стоит только сделать так, – подняв руку, она щелкнула пальцами, – и вы тотчас вернетесь. Не правда ли, я даровитая актриса? – Она подняла глаза и, глядя ему в лицо, тихо договорила: – Жаль только, что никто вокруг не видит нашего представления.

Опустив руку, которой перекрывал путь, Мак вложил в ее ладонь ключи. Затем, посмотрев на нее долгим взглядом, он повернулся и пошел через дорогу к своему «лендкрузеру».

Мак ударил кулаком по капоту. Дать себя так одурачить! Еще раз! Да что это за женщина? Она вьет из него веревки, сводит с ума. Ведь он был прав, с самого начала прав, что не хотел ей верить. Но все-таки ей удалось его облапошить.

Однако его все еще беспокоил человек, следивший за домом. Он торчал здесь весь день. Не на одном и том же месте, нет, места он менял, стоял то с одной стороны улицы, то с другой, избегал попадаться на глаза инспекторам дорожного движения, не нарушал правил парковки – словом, старался быть не особенно приметным. Но он все время следил за домом, в этом нет никаких сомнений.

А послушать Клаудию, так все это одно из звеньев разыгранного рекламного трюка, в который его втянули. Нет, тут что-то не так, что-то не сходится.

Когда сегодня днем, просмотрев и прослушав записи, Мак покинул свой кабинет и вернулся в пустую безмолвную квартиру, не будившую воспоминаний, он решил забыть обо всем, что связано с мисс Клаудией Бьюмонт, решил напрочь выкинуть ее из головы. Но сознание отказывалось подчиняться. В сознании его постоянно прокручивался один и тот же кошмарный сюжет: она поздно вечером возвращается домой, поднимается по лестнице, входит в свою квартиру, а там в темноте ее поджидает человек в бейсбольной шапочке.

Мак понимал, что это глупо. Ведь он сменил замки, сменил код в системе охранной сигнализации. Он, казалось, сделал все, чтобы предохранить ее дом от случайных вторжений.

Но, памятуя о наивной доброте и доверчивости пожилой леди, живущей этажом ниже, ни в чем нельзя быть уверенным. Вряд ли та устоит перед пришельцем, если он окажется симпатичным, любезным и галантным молодым человеком. Что ему стоит обмануть старушку? Сообщит ей, что мисс Бьюмонт вызывала водопроводчика, да и все дела. Если он будет в рабочей одежде и с инструментами, она у чужака даже удостоверения личности не спросит. А если и спросит, у него наверняка может найтись для предъявления ей что-нибудь вполне убедительное.

Мак открыл дверцу и сел в машину, глядя на одно из окон ее квартиры, где свет, вероятно, должен зажечься в первую очередь. Она сделала из него дурака, и он сам виноват, что позволил ей это. Нет. Нет! Он потряс головой. Не то! Не то! Надо выкинуть из головы все эти примитивные мысли обиженного придурка. Она просто согласилась с его утверждением, лишь бы отделаться от него. Повторилось то же самое, что и днем.

Новая мысль привела его в сильнейшее смущение. Спокойно, надо рассмотреть все без горячки. Она призналась, что инцидент в ресторане лишь рекламный трюк, но она разозлилась на него. Если это трюк, то почему она злится?

Да, именно в эти минуты, сидя в машине возле ее дома, он вконец разуверился в том, что правильно до сих пор понимал происходящее. Почему она разозлилась? Да потому, что он составил о ней неправильное суждение и даже высказал его ей. Он же видел, как чувствительна она ко всему, что затрагивает ее достоинство, что хоть в малой степени бросает на нее тень. Так и с ним. Она не стала ничего доказывать, не стала оправдываться, а просто замкнулась в себе, согласилась с ним, лишь бы не спорить, и ушла, не думая о последствиях своего поступка. А если это так, то, значит, она все еще в опасности.

Рука его, поднятая к ключу зажигания, дрожала, и он вновь опустил ее. Он открыл окно, чтобы впустить в машину свежий воздух, откинулся назад и вновь взглянул на окна ее квартиры. Они оставались темными. Прошла минута, другая… Свет не зажигался. Внутри у него что-то противно сжалось. То же самое ощущение, какое он испытывал, думая о том, что она в опасности. Именно это ощущение несколько часов назад заставило его сесть в машину и гнать, не думая об ограничении скорости, а потом несколько часов, чуть не до самого утра, протирать пятки возле ее дома.

Да нет, все это ерунда! Нельзя больше клевать на ее приманки!

Он подался вперед и включил зажигание. Но не удержался и вновь посмотрел наверх.

Свет у нее все еще не горел, но это, скорее всего, ничего не значило, кроме того, что она стоит в темноте за шторами и наслаждается его растерянностью. Просто коварно выжидает, надеясь, что темнота ее окон спровоцирует его на новые подвиги, на то, что он выскочит из машины и снова как идиот бросится на помощь взбалмошной актрисе, которой ничто не угрожает.

И все же он никак не мог заставить себя уехать и оставить ее одну, в темноте, хотя и понимал, что бросаться сейчас к дому, звонить в дверь, а потом объяснять, что он просто хотел убедиться, что с ней все в порядке, – значит опять поставить себя в глупое положение.

Что с ним творится? На кой черт он все еще торчит здесь? С ее новыми замками любому взломщику пришлось бы столь долго возиться, что вряд ли он, опасаясь быть схваченным, пошел бы на такой риск. Да и охранная сигнализация достаточно надежна, он бы услышал ее оглушительный звук, если бы там в самом деле что-то случилось. И потом, ведь он снабдил ее прибором тревожного оповещения, посоветовав всегда держать под рукой. Впрочем, она вполне могла забыть его на гримерном столике.

Вдруг неожиданно для себя Мак нервно рассмеялся – ему в голову пришла простая мысль. Она могла забыть новый код охранной сигнализации. И вот она стоит теперь у дверей квартиры, пытаясь вспомнить цифры и зная, что если она ошибется, то перебудит сиреной всю улицу, а вдобавок еще и полиция примчится. Право же, она заслужила того, чтобы оставить ее сейчас в дурацком положении.

Но он так не поступил.

Напротив, вышел из машины, пересек улицу, подошел к парадной двери и позвонил.

Ответа не последовало. Прошла минута, другая. Мак нахмурился. Вот это уже странно. Даже если она вошла в квартиру, то наверняка должна знать, что это звонит он. А она определенно не упустила бы возможности еще раз поиздеваться над ним.

Но какой-то необъяснимый инстинкт подсказывал ему, что опасность где-то рядом. У него даже волосы на голове зашевелились. Тот же самый инстинкт, который не раз бросал его на землю за секунду до снайперской пули, летящей ему прямо в голову…

Мак вновь нажал на кнопку звонка и не отпускал ее, пока не досчитал до пяти. Когда опять никто не ответил, он уже всем существом чувствовал, что инстинкт его не обманывает:

– Клаудия! – крикнул он. – Клаудия!

Он барабанил в дверь кулаком, звонил в звонок, непрестанно выкрикивая ее имя. По всей улице в окнах начали зажигаться огни. Он отступил назад и посмот-рел на ее окна. Там все так же не было никаких признаков жизни.

– Клаудия!

В его голосе звучало такое отчаяние, которое он и сам слышал. Вернувшись к подъезду, он снова замолотил в дверь кулаками. На этот раз он услышал, что дверь отпирают, и вот наконец она открылась. Там стояла Клаудия, бессильно припав к косяку, губы ее шевелились, но не издавали ни звука. Безмолвие нарушалось лишь ее прерывистым дыханием, казалось, что она вот-вот задохнется. И в свете уличного фонаря он увидел, что по ее влажным волосам и лицу что-то стекает, и это что-то было одного цвета с ее платьем.

– Вот теперь, мистер Макинтайр, можете зайти. Мисс Бьюмонт о вас только что спрашивала.

Облегчение, которое он испытал, осознав, что она заговорила, было подобно пробуждению к новой жизни. Он выскочил из комнаты ожидания, куда его ввергла бойкая на язык сиделка, сказавшая, что тут он может торчать, если ему угодно, хоть до завтра. Ждать пришлось не более часа, но этот час показался ему вечностью. Он позвонил Люку, и тот обещал разыскать Эдварда Бьюмонт а и сообщить ему о случившемся, но после этого звонка ему решительно нечем было занять себя, разве что вновь и вновь перебирать подробности этой ужасной ночи.

– Как она?

– Ну как… Сонная муха, да и только. Пришлось докторам дать ей сильное успокоительное. Так что если вы, мистер, собрались поболтать с ней о том о сем, не мешкайте, она вот-вот опять заснет.

Клаудия лежала на постели, одну сторону ее лица и часть шеи покрывали жуткие, слегка выпуклые красные пятна, а прекрасные волосы с той же стороны были выстрижены какими-то невообразимыми клиньями.

Она так спокойно лежала, что сначала показалась ему спящей, но, заслышав его шаги, слегка повернула голову, открыла глаза и вяло пробормотала:

– Габриел? Я и не надеялась, что вы останетесь.

Очнувшись и припомнив все пережитые ужасы, она действительно думала, что после безобразной сцены у парадного он уехал, оставив ее одну. Хорошо, а почему бы и нет? Разве он не покидал ее прежде, когда она нуждалась в нем больше всего?

– Я хотела поблагодарить вас.

– Меня? За что?

– Что вы остались, – прошептала она.

– Но рядом с вами меня, увы, не оказалось.

Да, если бы он находился рядом с ней, всего этого ужаса могло бы и не случиться.

Она приподнялась и тоненькой своей ручкой взяла его за руку.

– Но ведь вы же остались. Если бы вы не позвонили в дверь и я не обернулась бы на звонок, краска залила бы мне все лицо. Страшно подумать. Глаза, нос, рот. Глаза… Тогда все было бы в сто раз хуже.

Если это так, то ей действительно повезло. Им обоим повезло.

– Вы кого-нибудь видели?

– Нет. – Она непроизвольно зевнула. – Я сидела на верхней ступеньке лестницы, стараясь вспомнить новый код сигнализации. Это кошмар! Я так устала, что голова совсем не работала, и я никак не могла вспомнить, пять семь или семь пять, и с ужасом думала, что если ошибусь, то перебужу всю улицу. – Она приподняла руки в жесте полной безнадежности. – Представляете, положеньице? В конце концов я решила, что надо набирать семь пять.