ГЛАВА 11

Клаудия уставилась на Мака, изумляясь наглости этого человека. После всего, что он наговорил, еще смеет торчать здесь и задавать ей вопросы! Пока он доверял ей, она была с ним прямодушна и чистосердечна. Но теперь, когда все мосты сожжены, когда выяснилось, что он не верит ей ни в чем, какие еще могут быть разговоры? Да никаких!

Как он посмел обвинить ее в том, что она заманила его в ловушку и манипулировала им для каких-то своих выгод? Он единственный, кто настаивал, что ей грозит опасность. Однако ничего такого, что доказывало бы его правоту, не случилось. А теперь одно глупое недоразумение привело его к заключению, что она все время лгала ему, используя его для рекламы своего нового телевизионного сериала. Он даже не дал ей возможности объясниться, просто выставил на тротуар свои ноги. Слоновьего, если она не ошибается, размера.

Прекрасно, пусть катится! Она не нуждается в его услугах по охране ее жизни. Она прекрасно справится со всем этим сама, с тех пор, как ей исполнилось девятнадцать, нет нужды, чтобы кто-то водил ее за ручку.

А она-то думала, что он сильный и умный, что он способен под внешним видеть и понимать ее внутренний мир, который она так последовательно защищала от любых грубых вторжений. Как могла она свалять такого дурака? С чего взяла, что он какой-то особенный?

Он все еще смотрел на нее с тротуара, ожидая ответа. Хорошо, пусть себе ждет. Этот Габриел Макинтайр слишком далеко зашел, и она не считает себя теперь обязанной давать ему какие бы то ни было ответы.

– Поехали, – сказала она.

Таксисту не надо было повторять дважды, он тотчас отъехал, и машина влилась в уличное движение.

Клаудия откинулась на спинку сиденья и вздохнула, представив, что происходило в ресторане после ее бегства. Надо будет позвонить им и извиниться. Дэвиду она позвонит тоже.

Клаудия прикусила нижнюю губу, вспоминая эффект, произведенный действиями Мака на присутствующих. Он как Рембо бросился через весь зал, чтобы спасти ее. Потому что решил, что ее жизни угрожает опасность.

– Черт! – сердито выпалила она, ища в сумочке носовой платок, ибо слезы опять набежали ей на глаза.

Сначала он готов рисковать своей жизнью ради ее спасения и тут же, и пяти минут не прошло, обвиняет ее.

Ну а чего она ожидала? Кому, как не ей, знать истинную цену сказочек со счастливым концом.

– Просто идиотизм!

– Вы что-то сказали, мисс? – полуобернувшись, спросил таксист.

Прекрасно! Она уже начала разговаривать сама с собой, совершенно потеряв чувство реальности. Что это, детка, уж не влюбилась ли ты?

Любовь? Слово вылепилось прямо из воздуха, возникло из ничего и так поразило, что у нее даже дыхание перехватило. Любовь!

Клаудия потрясла головой, как будто желая таким образом выкинуть из головы случайно залетевшее туда слово. Но ожидаемого результата не последовало, и она закусила губу. Любовь. Тут даже и сомневаться нечего. С той самой минуты, как она впервые подняла на него глаза, Габриел Макинтайр заполнил все ее время, все мысли. С чего бы еще, ради всего святого, стала она закатывать ему пощечину, если бы не была так смущена его поцелуем?

Слово «любовь» объясняло все странности ее поведения в течение последних дней, ее возбужденность, нервозность, неадекватное восприятие окружающего, слишком бурные эмоции. Фактически, когда он обнял и поцеловал ее как любовник, она еще не видела опасности. А все из-за того, что она успела сделать карьеру, так и не испытав любви, поэтому и не узнала ее, когда та подкралась к ней сзади и хлопнула по плечу.

Двадцать семь лет, и ни разу не влюбиться! Она снова вздохнула. Отношения она умела регулировать. Умела абсолютно не зависеть от них. Главное, не дать партнеру слишком долго задерживаться в ее спальне. Единственную трудность доставляли мужчины, которых такой ход дела не совсем устраивал. Обязательно наступал момент, когда они заявляли, что хотят бросить якорь и обзавестись счастливым семейством.

Нет, роль любящей женушки и заботливой мамочки ей не подходит. У нее другая роль – мисс Бьюмонт, актрисы и дочери актеров, и этого достаточно, чтобы играть ее всю жизнь. Перед мысленным взором Клаудии прошла целая вереница молодых актеров, годами стучавшихся в дверь ее гримерной. Но они не хотели ее, они хотели только того, что она могла им дать. Вероятно, и с Тони было то же самое, а она-то надеялась, что не станет для него просто возможностью увидеть свою фотографию в газетах. Хорошо еще, что вся эта история с Тони закончилась, так и не начавшись. Впредь она должна быть осторожнее.

Ужасная беззаботность, ведь когда Габриел Макинтайр поцеловал ее, она действительно не почувствовала опасности. И только теперь поняла, почему до сих пор ей так легко было отказываться от соблазнов любви и брака. Она никогда раньше не встречала парня что надо. Трудность заключалась в том, что Мистер-Что-Надо считает ее безнадежно плохой. Черт!

– Мы приехали, мисс.

Интересно, сколько они уже стоят возле ее дома? Она смахнула набежавшие слезы, чисто профессионально изобразила очаровательную улыбку, и таксист, перегнувшись назад, открыл для нее дверцу. Клаудии страшно не хотелось покидать безопасный салон машины, ступив в неизвестность, и она с тревогой, явно начиная нервничать, уставилась на фасад своего дома.

Случись что, некого звать на помощь. Одна. Предоставлена самой себе. Ну вот и получай, что хотела! Разве это не ее собственное желание гордо идти своим путем, ни от кого не завися? Ведь, по сути, она должна наслаждаться таким положением дел. Но нет, наслаждаться этим, по крайней мере сейчас, ей не удавалось. Напротив, она чувствовала себя глубоко несчастной и напуганной. Неужели все, что она может чувствовать, это страх? Она крепче сцепила челюсти, надеясь, что это придаст ей решимости.

– Джентльмен заплатил, мисс, – сказал шофер, пытаясь подтолкнуть ее к действию. – Более чем достаточно.

– Ох, да. Хорошо. Благодарю вас. Пробормотав эти ничего не значащие слова, она выбралась наконец на тротуар и проводила взглядом большой черный автомобиль, тотчас отъехавший. Она стояла и смотрела ему вслед, пока он не исчез за поворотом улицы, а с ним исчезло и то последнее, что связывало ее с Габриелем Макинтайром.

Нет. Дело здесь не в одном только страхе. Не стоит обманывать себя.

– Клаудия? – Кей Эберкромби стояла на ступеньках возле парадного. – С вами все в порядке, дорогая? По-моему, вы здесь очень долго стоите.

– Правда?

Она понимала, что надо улыбнуться, но ничего не могла поделать со своим ртом, уголки губ никак не хотели приподниматься. И все же выдавила улыбку.

– Боюсь, что я просто как всегда замечталась. Ужасная привычка.

– Вы так думаете? Ох, дорогая, со мной это случается сплошь и рядом. Да, чуть не забыла! Я ведь потому и посматривала в окно, поджидая вас, что у меня тут для вас пакет.

У Клаудии сжалось сердце. Пакет. Письмо. Неважно, что именно. Неужели опять ему удалось проникнуть в дом?

– Приходил курьер, – сказала Кей Эберкромби, отступая на шаг, чтобы пропустить Клаудию внутрь. – Сказал, что это срочно.

Клаудия посмотрела на конверт и по надписи поняла, что это рукопись с телевидения, которую обещал прислать агент. Она облегченно вздохнула, но Кей Эберкромби задала вопрос, от которого у Клаудии вновь стиснуло сердце.

– А что, мистер Макинтайр сегодня не придет? – Она, очевидно, не видела того отчаяния, которое отразилось на лице молодой соседки. – Он такой джентльмен. Знаете, он помог мне с сумками.

Клаудия пожалела, что Кей Эберкромби не было дома, когда появилась первая анонимка. Иначе все уже выяснилось бы, поскольку мимо глаз этой леди муха не пролетит незамеченной.

– Он был весьма огорчен, что вы позволили ему войти в дом, совершенно его не зная, – сказала Клаудия.

– Да, мистер Макинтайр потом предостерег меня, чтобы впредь я вела себя осторожнее, но он так очарователен, что ему нельзя отказать.

– О, правда?

Кей Эберкромби легонько вздохнула.

– Знаете, я полагаю, что даже грабители добры к своим матерям. А я ведь ему в матери гожусь.

Клаудию, чьи нервы были на пределе, настолько ошеломило это наивно-бесстрашное предположение, что она даже хихикнула, но, правда, тотчас постаралась скрыть непочтительный звук под притворным кашлем.

– Господи, Клаудия, да вы, я гляжу, застудились. Такой ужасный кашель. Вам бы надо получше присматривать за собой. У меня есть очень хорошая микстура от кашля. А еще лучше лимон и мед. Мне прислали немного восхитительного меда из Уэльса, он собран только на прошлой неделе, давайте-ка я принесу вам баночку.

– Нет, нет. Спасибо вам, Кей, за вашу заботу, но у меня есть все, что нужно. Правда.

Не совсем, конечно, все. Но все иметь и невозможно. Сама жизнь не позволит. Жизнь удерживает равновесие с помощью маленьких компромиссов. Получая что-нибудь одно, обязательно теряешь другое. Кажется, это Габриел говорил. Она не поверила ему тогда, а вот сейчас видит, что он был прав. Независимость требует жертв. Любовь тоже требует жертв. Если вам повезет, жизнь предоставит вам выбор. Но выбор должен быть сделан обязательно.

Она взяла конверт.

– Благодарю вас, Кей, вы очень любезны. А теперь, если не возражаете, я пойду.

– Конечно, дорогая. Не смею вас задерживать. Но обещайте, что, если вам захочется меду, вы сразу мне скажете.

– Обещаю.

Клаудия поднялась по лестнице к своей квартире и, стараясь не думать, что может ждать ее там, отперла дверь и вошла внутрь. Все было спокойно. Абсолютно спокойно. Она набрала новый код на сигнальном устройстве и с безоглядной решимостью захлопнула внешнюю дверь. Одна. И это именно то, к чему она всегда стремилась.

Вот только досада – здесь повсюду она находила множество следов присутствия Габриела. Тарелка с холодными тостами на кухне. Его бритва на столике в ванной. Правда, гостевая спальня была им так убрана, что следов его присутствия не носила. Постель аккуратно застелена, да и одежды не видно. Она открыла шкаф, прикоснулась к аккуратно сложенным рубашкам, мельком задав себе вопрос, кто же их ему так тщательно разглаживает.

Клаудия подумала, как мало она знает о Габриеле Макинтайре. И большего ей уже не узнать. Эта мысль чуть было не заставила ее заплакать, и она заплакала бы, если бы тотчас не покинула эту комнату. Она прошла в свою спальню, бросилась на постель и зарылась лицом в подушку, испытывая вину и горечь сожаления.

Что-то разбудило Клаудию, прервав кошмарное сновидение, в котором ее преследовали неопределенной формы чудища. Звонил телефон. Еще один монстр, несущий неожиданную и незримую угрозу. Какое-то время она, окаменев, просто слушала звонки, потом, разозлившись, заставила себя встать и почувствовала, как подгибаются ноги. Пока Клаудия добиралась до телефона, включился автоответчик, и она с облегчением услышала, что это никакой не враг и не монстр, а просто телекомпания желала знать, прислать ли ей машину, чтобы забрать ее из театра и после завершения ток-шоу «Позднее время» отвезти домой.

А чего она ожидала? Шепота угроз? Тяжелого дыхания? Этот угрожающий кто-то просто плод ее больного воображения. Кроме того, Габриел Макинтайр запугал ее сверх меры. Нет, она больше не нуждается в его защите, твердила она себе. Он может, конечно, прийти, чтобы забрать вещи. Да пусть хоть все забирает, лишь бы это происходило в ее отсутствие. Она не желает встречаться с ним лицом к лицу и притворяться.

У нее есть номер его мобильного телефона, но прямо сейчас слышать его голос ей не хотелось. Можно позвонить Тони. Нет. Она не станет звонить Тони. У него и так уже достаточно неприятностей, к тому же беременная Адель может неправильно истолковать ее звонок. Подумав, Клаудия достала карточку, которую дал ей Мак на тот случай, если возникнет необходимость в машине. Номер его сторожевой таксистской службы. Они, кажется, насколько она помнила, передают послания довольно быстро. Можно позвонить им. Не слишком долго колеблясь, чтобы не передумать, она набрала номер и ждала, когда там ответят. Наконец трубку сняли.

– Это Клаудия Бьюмонт, – быстро проговорила она. – Передайте, пожалуйста, мистеру Макинтайру, что он может забрать свои вещи, пока я вечером буду в театре. И пусть не забудет снять свои электронные штучки. Ох, да! Пусть оставит мои ключи на кухне. Он знает где. И вот еще что! Я ожидаю присылки счета, чтобы своевременно оплатить его услуги.

Молчание на той стороне провода несколько затянулось, и она уже собралась положить трубку, когда там послышался тихий голос:

– Я все понял, Клаудия.

Габриел? Его голос будто током пронзал ее, так что ошибки здесь быть не могло. Ждал ее звонка? Она уже открыла рот, но так и не нашла, что сказать. Да и слишком поздно было что-либо говорить, потому что она слышала лишь зуммер отбоя.

Габриел Макинтайр пальцем нажал на рычаг, пока у него хватило на это сил, и лишь потом медленно опустил трубку.

– Это была она?

– Да. Она. – Он отвернулся, чтобы сестра не заметила его несчастных глаз, с выражением которых он никак не мог справиться, уставился в окно и продолжил прерванный звонком разговор. – Ты ведь, Адель, и сама понимаешь, что не должна здесь находиться. – Он не хотел говорить о Клаудии. – Ты не должна сейчас волноваться, тебе требуется покой.

– Если бы я была хоть чуть поспокойнее, чем сейчас, это значило бы, что я умерла. – Она откинулась на спинку старого дивана, отчего живот ее показался еще больше, а ноги зависли в воздухе. – Ты не представляешь, какая мука этот покой. Ох, черт, да как тут сидеть! Ноги торчат, ни туда ни сюда.

– Да уж, сестренка, – сказал он, критически осмотрев ветхий диван. – И где ты только раздобыла это ужасное сооружение? Ни один служащий не сможет на нем долго усидеть.

– Да тут какой диван ни поставь, с таким, как ты, никто долго не усидит. И где ты найдешь еще такую надежную ассистентку, как я? Во всей стране не найдешь, братец ты мой. А я, кроме того что тебя сносно переношу, могу еще и на этом диване прекрасно сидеть. Несмотря даже на беременность.

– Послушай, у нас этот разговор повторяется с монотонной регулярностью. Скажи мне, почему ты здесь торчишь?

– Твоя временная секретарша может работать только три дня в неделю, так почему бы ей не поискать себе другую работу? Она наверняка найдет что-нибудь более подходящее.

– Это не твое дело, Адель. Я говорил тебе, что не хочу, чтобы ты после родов возвращалась сюда.

– Мак, у тебя нет никаких шансов отделаться от меня. Появление бэби недостаточная причина, чтобы ты меня уволил. Разве ты не знаешь, что я имею право на сохранение за собой места?

Отчаявшись довести спор с ней до какого-то логического завершения, он решил сменить тему.

– Где Тони?

– Полетел в Амстердам. Обещал вернуться к ужину. Который сам должен и приготовить.

– Все еще держишь беднягу в режиме искупления вины, да?

– Я вижу, ты ему здорово сочувствуешь.

– А кто же еще его поддержит? Я знаю тебя и знаю Тони. Не советую слишком давить на него, сестренка, твоему бэби по прибытии на этот свет пона-добятся оба родителя.

– Да кто на него давит? – Она улыбнулась кошачьей улыбкой. – Он и самой мне еще пригодится, кто еще так потрет и помассирует мне спинку в ванной? Мне с ним нелегко, конечно, подчас гораздо труднее приходится, чем сидеть на твоем телефоне. Но это уж как водится в семьях. А чего хочет эта очаровашка Клаудия Бьюмонт?

Очаровашка. Меньше всего это словоподходит Клаудии Бьюмонт, подумал Мак. Словцо таблоидов, бессмысленная этикетка. Клаудия Бьюмонт представляет из себя нечто гораздо более крупное, чем просто очаровательная женщина.

– Просила меня забрать свои вещи, пока она вечером будет в театре.

– Ты хочешь сказать, что она даже встречаться с тобой не желает? Хотя бы извинилась за то, что сделала.

– Ох, Адель, что ты городишь! Оставь это. – Он взглянул на нее. – Знаешь, ты на нее похожа. У вас много общего.

– Ты имеешь в виду моего мужа?

– Да ничего у нее с твоим Тони не было. Она не то что ты думаешь. Ей просто нужен кто-то, чтобы играть роль.

Мак не хотел думать о том, как далеко могли бы зайти отношения Клаудии и Тони, скорее всего она просто дурачила бы его… Ей, в конце концов, неважно, кого дурачить, его или Тони.

– Я только хотел сказать, что она бы с тобой во многом согласилась. Как все современные женщины, она полагает, что рождение ребенка еще не повод для отказа от карьеры, что молодая мать может вернуться к вещам, которые имеют для нее в жизни большое значение. – Челюсть его дрогнула. – Впрочем, что я тебе объясняю, она в этом так же далеко заходит, как и все вы.

– Мак, я не Дженни. Ты не должен наказывать меня за то, что сделала она. – На это Мак не хотел отвечать Адель. Он угрюмо молчал, уставясь в окно. – Хорошо, возможно, ты прав, возможно, она прекрасный человек. Но только я вижу, что нашему семейству от нее одни неприятности. Мне вот никогда и в голову не приходило, что однажды я увижу по телевизору, как мой старший брат целуется на экране с актрисой. – Ее расширившиеся голубые глаза выражали полную невинность. – Ты, кстати, выглядел так, будто тебе это тоже весьма по вкусу.

– Да? – Он отвернулся от окна. – Но четырнадцать тысяч фунтов на благотворительность стоили того.

– Ты хочешь сказать, что тебе это было очень легко сделать?

– Да ничего я не хочу сказать.

Но сестра права. Тогда ему это не показалось слишком трудным. Пальцы его вцепились в край подоконника. Он не насторожился до тех пор, пока не стало уже слишком поздно, опасность подкралась исподволь. А теперь вот… Нет, надо перестать об этом думать.

– Не помню, Адель, говорил я тебе? Ведь Клаудия не знала, что Тони женат.

Адель понимала лучше, чем показывала, какую непростую тему она затронула, если он в третий раз резко заговаривает о другом.

– Считаешь, что это имеет значение?

– Конечно. Это, бесспорно, имеет значение.

Ему ли не знать, ведь он видел лицо Клаудии, когда сказал ей, что Тони женат. У нее четкие моральные правила. К несчастью, это не может спасти ее от тех пошлых и недалеких мужчин, которые солгут не моргнув глазом.

– Ты очень быстро бросаешься ее защищать, забывая, как она с тобой обошлась.

– У кого из нас нет недостатков. Но достоинств у нее гораздо больше.

Адель кое-как выкарабкалась из неуклюжих объятий дивана и тоже подошла к окну.

– Мне кажется, она в твоем лице нашла себе защитника. Надеюсь, она это оценит. – Взглянув на его руки, она заметила, как побелели у него костяшки пальцев. – Расскажи мне о ней, она, должно быть, нечто совершенно особое.

Нечто совершенно особое. Да, он именно так и думал. До того, как обнаружил, что подвешен в ее рекламную машину в качестве наживки; когда она целовала его там, на телестудии, она просто умело обеспечивала натуральность его участия в процессе. И это сработало. У нее это получилось. Он рассеянно смотрел на двухмоторный самолет, легко прикоснувшийся к посадочной полосе.

– Похоже, твой Тони страшно боится опоздать к ужину.

Адель слишком хорошо знала брата, чтобы нажимать на него, продолжая расспросы. Но она видела, что он несчастен. Этого было достаточно, чтобы пожалеть, что не она сама своими руками изорвала фотографию Клаудии Бьюмонт в мелкие кусочки. Она ничего не сказала, просто ободряюще коснулась его руки, и они вместе стали наблюдать за самолетом, выруливающим к стоянке.

– Посмотрим, какой у меня внимательный муж. Я просила его привезти мне несколько голландских тюльпанов. Как ты думаешь, он не забыл?

Мак взглянул на сестру, и складки на его лбу немного расправились.

– А разве сейчас подходящее для тюльпанов время?

– Да, конечно, ты прав. Но это тест на изобретательность и творческий подход к вопросам быта. – Ее улыбка стала загадочной и отстраненной. – Если он умный и способный, то вечером ему будет хорошо.

– В таком случае, хотя бы ради него, я надеюсь, что он не обманет твоих ожиданий.

– Вот так я его и воспитываю, Мак. Может, прежде чем уйти, переключить телефоны на ночной дежурный пульт?

– Да, если хочешь. – Он повернулся и посмотрел на стол. – В почте есть что-нибудь для меня интересное?

– Нет, обычная текучка, ничего, с чем я не справилась бы сама. Охрана предлагала список людей, которые были зарегистрированы при проходе на аэродром на прошлой неделе. Они говорят, что это ты просил их составить.

– Да.

Он явно не намерен удовлетворять ее любопытство.

Впрочем, теперь этот список не имеет никакого значения. Загадка разгадана. Все прояснилось. Дело закрыто. Он сделал все, что от него ожидалось, блестяще исполнил рекламный трюк, спровоцированный Дэвидом Хартом. Единственное, о чем он жалеет, что действительно не прибил этого человека, надо было уложить его на ковер. Репортеры ему только спасибо сказали бы, ибо снимки тогда получились бы гораздо эффектнее. Он ударил кулаком себе в ладонь. Столько раз за последние дни у него чесались руки прибить кого-то, кто, как ему казалось, мог угрожать жизни Клаудии Бьюмонт.

– Теперь это не важно.

– Не важно? Ну вот, выходит, они зря старались. Ладно, список на твоем столе, что хочешь с ним, то и делай. Ох, чуть не забыла! Там еще конверт с пометкой «лично», так я не стала его вскрывать. Но это из твоего гаража, скорее всего они попытаются навязать тебе новую машину. Ведь твой «лендкрузер» немного того.

– Ну, тут им вряд ли повезет. Там совсем пустячный ремонт, думаю, не стоит из-за этого покупать новый автомобиль.

Уходя, Адель задержалась в дверях.

– Мак, с тобой все в порядке?

– Все хорошо, дорогая, все просто прекрасно. – Он принужденно улыбнулся. – Не заставляй Тони ждать.

Адель не уходила, встревоженно глядя на него. Он подошел к столу, вскрыл конверт с пометкой «лично» и достал письмо. Пробежав глазами содержание, он солгал ей:

– Ты права, они соблазняют меня красотой и техническими данными их последней модели.

– Да уж, они никогда не упустят случая. Ну, я пошла. Завтра увидимся.

– Нет, не надейся. Я оповещу охрану, чтобы тебя не пропускали на аэродром. Конечно, ты можешь попытаться пролезть сквозь щелку в заборе.

Да, раньше она иногда так и делала, но в те времена у нее не имелось животика. Теперь же едва ли ей удастся проскользнуть между планками. Она взглянула на него чуть не с яростью, после чего так бесповоротно удалилась, как только она одна умела. Ничего страшного, пусть пойдет и немного поплачет на груди у Тони. Это лишь укрепит их отношения. Он поднял голову от бумаги, присланной из гаража, и смотрел, как сестра медленно продвигалась через ангар. Она шла вперевалку, и в ее поступи, как у всех беременных, было что-то утиное.

Глядя ей вслед, он вспомнил самонадеянный прием, который Клаудия применила к Хэзер. Интересно, как ей удаются такие штуки? Он бы с удовольствием у нее проконсультировался. Подумав так, он тотчас назвал себя дураком, ибо сообразил, что если бы он и попросил у Клаудии совета, как обуздать Адель, то Клаудия, скорее всего, была бы на стороне Адель.

Он вновь опустил взгляд на бумагу, которую все еще держал в руке. Это был отчет о техническом состоянии машины Клаудии, который он запрашивал. Но теперь ведь и это не важно. И если он намерен изучить эту бумагу внимательнейшим образом, то лишь для того, чтобы выяснить, на какую степень риска Способны актрисы, готовясь к продуманному рекламному мероприятию. Скорее всего, на не очень большую.

Тогда, в тот чертов день, он еще подумал, что она, видно, сумасшедшая, решаясь прыгать с парашютом, несмотря на только что пережитую аварию, которая вполне могла иметь фатальный исход. А теперь он даже не понимал, почему это не показалось ему подозрительным, неким сигналом, который предостерег бы всякого нормального человека. Но разве он был нормален с той самой минуты, когда она подняла на него свои огромные серебристые глаза? Да он после этого просто плохо соображал и забыл думать об опасностях общения с подобными особами, от одного вида которых внутри все начинает петь. Так что мозг его зазевался, чем и воспользовалось его давно выжидавшее удобной минуты либидо.

Мак детально ознакомился с отчетом ремонтников, и он не показался ему убедительным. Хорошо, после сцены в ресторане он и не мог ожидать чего-то другого.

Точно известно, что тормозная жидкость начала вытекать еще до аварии. Это объяснялось плохим монтажом. Наиболее вероятно, что детали ослабли от вибрации, когда она ехала через ребристые ограничители скорости при въезде на аэродром. По мнению инспектора, машина мисс Бьюмонт должна быть восстановлена не за ее счет и не за счет страховой компании, как и иск на возмещение убытков, который может быть предъявлен гаражу за вред, нанесенный собственности мистера Макинтайра. Мисс Бьюмонт, несомненно, получит юридический совет о возбуждении дела по возмещению убытков из-за аварии и порчи имущества, случившихся по вине завода-изготовителя.

Мак задумался. Автомобиль, которым управляла Клаудия, штучка отнюдь не массового производства, ее собирали мастера своего дела. Причем завод-изготовитель годами хранит на каждую такую машину список ее сборщиков. Плохой монтаж при таких обстоятельствах казался чем-то крайне невероятным. Производители определенно это и заявят, а после того как их инженеры сами осмотрят машину и все, что касается тормозов, они – он это представлял себе очень живо – наверняка посоветуют мисс Клаудии Бьюмонт вместе со всеми ее счетами за причиненный ущерб идти куда подальше.

Но он сильно сомневался, что изготовители вообще когда-нибудь увидят ее машину. Потому что вряд ли счета за причиненный ущерб будут им когда-либо предъявлены. Он надеялся, что бюджет рекламного отдела телевизионной компании достаточно здоров, чтобы справиться с подобного рода производственными издержками. Так, во всяком случае, он мог позволить себе думать с тех пор, как прозрел. Он даже мог себе примерно представить, каким образом этот трюк был подготовлен. Наиболее вероятно, что некий умелец-механик поджидал звезду на дороге, за милю-другую от аэродрома, чтобы малость ухудшить монтаж. Мак своими глазами видел свежие следы инструмента, происхождение которых неверно истолковал, что и заставило его забить тревогу и броситься охранять бесценную жизнь звезды, которой ничто не угрожало.

Он разорвал отчет надвое и бросил его в корзину. Надо сообщить своей страховой компании, что он не желает разбираться в том, кто и за что должен платить. С него довольно. Он не хочет больше заниматься этой историей.

Мак неожиданно пришел в ярость, что не было свойственно его натуре; он даже не усомнился в искренности Люка Девлина, принял за чистую монету его тревогу и убедительную просьбу обеспечить охрану Клаудии. Идиот, заглотил наживку как голодный карась, потому что сам хотел этого. Хотел обеспечить ее безопасность, защитить ее, позаботиться о ней. Да, хотел всего этого и еще кое-чего, что гораздо более серьезно. Ему вдруг вспомнилось, как он стоял над могилой Дженни и обещал себе, что никогда не будет иметь дела ни с одной из тех женщин, которые слишком азартны, настолько азартны, что способны забыть обо всем на свете, даже о собственном нерожденном ребенке.

Мак конвульсивно вздрогнул и на минуту закрыл глаза, такую боль доставила ему эта мысль. Он не сомневался, что Клаудия за рулем наверняка одержима демоном азарта. Должно быть, существует особый род людей, у которых напрочь отсутствует здоровое чувство самосохранения. Зато, как правило, они непомерно тщеславны. И он понял, что должен сделать, необходимо раз и навсегда прервать отношения с этой женщиной.

Но как? Он все еще помнил ее в своих объятиях, все еще слышал свое имя на ее устах.

Злясь на себя, он хлопнул ладонями по столу и встал, ногой отшвырнув затрещавший стул. Оставалось несколько дел, требовавших завершения. Он отправится в Лондон, заберет свои вещи и приборы из квартиры Клаудии, потом подождет, когда она покинет театр, чтобы и там снять подслушивающие устройства и магнитофон. Если все пройдет хорошо, никто так и не узнает, что он их там устанавливал.

– Клаудия? Ты хорошо себя чувствуешь?

Голос Мелани отвлек Клаудию от бессвязных мыслей и нелепых соображений. Хорошо ли она себя чувствует? Нет, она не чувствует себя хорошо. Она чувствует себя плохо. Впрочем, она не чувствует даже того, что ей плохо, а это уж совсем скверно. Сегодня вечером это ее состояние было заметно; она двигалась по сцене, как сомнамбула, как заводная кукла. Остальные актеры делали все, что в их силах, чтобы прикрыть свою приму, но ничто не могло замаскировать ее тусклой игры.

– Прости, Мелани. Я сегодня была ужасна. – Мелани собралась возражать, но Клаудия призвала сводную сестру к объективности. – Не надо, детка. Я знаю, когда я плохо играю, а сегодня я была плоха как никогда.

– Ты на себя наговариваешь. Нельзя быть такой строгой к себе.

– Неужели?

Она увидела, что Мелани колеблется между необходимостью успокоить ее и сказать правду. Правда одержала верх.

– У каждого может быть скверный вечер.

– Скверный вечер в театре, Мел, совсем не то же самое, что плохой день в офисе. Турист может прийти на другой день, чтобы ему исправили ошибку в оформлении документа, но зритель, который заплатил за кресло в театре сегодня, получает испорченный вечер, который завтра ему никто не исправит. Да он и не пойдет в театр, чтобы проверить, лучше ли я буду играть, когда у меня улучшится настроение.