Белый Ягуар - вождь араваков

      - Я готов это сделать сейчас же! - ответил испанец и повелел одному из своих спутников достать из сумки и разложить перед нами карту Гвианы.
      Карта меня потрясла. Она была значительно точнее, чем та, какую несколько месяцев назад показывал мне капитан Пауэлл. Реки, насколько я мог судить, были нанесены довольно точно. Не было причудливых фантазий в изображении устья Ориноко и его правых притоков Карони и Итамаки, а также русел Померуна и Эссекибо с их притоками Куюни, Мазаруни и Рупуни. На карте обозначены были реки Демерара, Бербис, Корантейн, цепи гор: Итамака, Эмерия, Отомунг, Пакараима и гордая вершина Рорайма. Но более всего меня поразили точно нанесенные места обитания индейских племен Гвианы: варраулов, араваков, акавоев, арекуна, карибов, патамонов, макуши, вапишанов. <Не карта, а просто какое-то чудо!>
      - Не подлежит сомнению, - убеждал нас дон Мануэль, - что земли по всем правым притокам Ориноко, таким, например, как Карони и Итамака, принадлежат испанской короне. Что же касается голландских поселений, то большинство их земель расположены преимущественно по нижнему течению Эссекибо, Демерары и рек Бербис и Корантейн. Резиденция голландского губернатора, или, как его называют, генерального директора, сейчас находится, насколько нам известно, в Нью-Кийковерал на берегу Эссекибо, вот здесь, - ткнул он пальцем в карту. - Прошу вас обратить внимание на голландские форты, возведенные главным образом по берегам Эссекибо, особенно в нижнем ее течении, вплоть до впадения в море, и на важнейший из них - старый форт Кийковерал. Он находится в восьмидесяти английских милях от моря, в месте впадения в Эссекибо Мазаруни и Куюни. Кийковерал, возведенный когда-то на одном из островов Мазаруни, считается неприступным. До недавнего времени он был столицей всей голландской колонии и резиденцией ее генерального директора. Ныне в ближайших окрестностях давнего Кийковерала и ниже вдоль Эссекибо расположено множество богатых плантаций сахарного тростника, на которых трудятся сотни африканских рабов. Вам надо знать, что с этими невольниками в результате на редкость жесткого обращения с ними многих плантаторов у голландцев немало хлопот - среди рабов не утихают постоянные волнения и бунты...
      - Вы сказали, ваша милость, что Кийковерал до недавних пор был столицей голландской колонии, значит, теперь это уже не столица?..
      - Насколько нам известно - теперь нет. Несколько лет назад голландцы, кажется, основали новую резиденцию колониальной администрации, тоже на берегу Эссекибо, но ближе к морю, и назвали ее Нью-Кийковерал. Похоже, там сейчас и обосновался их генеральный директор...
      - Правду ли говорят, - поинтересовался Мигуэль, - что многие негры бегут с голландских плантаций в безлюдные джунгли и живут там на свободе?
      - Да, это правда! - ответил дон Мануэль. - Они действительно бегут, но джунгли далеко не так уж безлюдны. В них обитают индейцы племени карибов, наиболее воинственные в Гвиане. Карибы верно служат голландцам и непрестанно охотятся за беглыми неграми, а плантаторы щедро им за это платят: за каждого пойманного беглеца - пятьдесят флоринов или два ружья с запасом пуль и пороха, а за руку убитого негра - двадцать пять флоринов. Подкупленные карибы шныряют в лесах вдоль всего морского побережья на протяжении более двухсот английских миль - всюду, где разместились голландские плантации, и вылавливают несчастных беглецов. Повсеместно там зреет недовольство, то и дело вспыхивают бунты. Но, несмотря ни на что, многим неграм все-таки удалось ускользнуть от своих белых и краснокожих преследователей и основать в лесах долины реки Бербиса свои негритянские поселения. Эти так называемые <джука> стали грозной опасностью для голландских плантаторов. Словом, у голландцев там буквально земля горит под ногами, у них масса разных сложностей, и в переговорах с ними у нас будут огромные преимущества...
      - А если я соглашусь, ваша милость, с предложением принять на себя миссию проведения переговоров с голландцами, сколько человек я могу взять с собой?
      - Чем больше, тем лучше. Свита Белого Ягуара должна выглядеть внушительно...
      - Так сколько же, пятьдесят?
      - Может быть, пятьдесят, а может быть, и больше.
      - Сейчас начинается сезон дождей, и продлится он три, а то и четыре месяца, так что отправиться туда можно будет только с началом сухого сезона...
      - Я тоже так думаю: через три-четыре месяца!
      - Какой же избрать путь? - спросил я. - Через джунгли, пробираясь реками на итаубах, вероятно, не имеет смысла; целесообразнее, пожалуй, на нашей шхуне вдоль берега океана доплыть до устья Эссекибо под парусами. Это шесть-семь дней пути...
      - Конечно, только на шхуне! - согласился дон Мануэль.
      Послеполуденное солнце еще стояло высоко в небе. После двухчасовых дебатов все араваки на Ориноко, жившие в Кумаке и многие из соседней Серимы, решили согласиться с планом губернатора Каракаса. Руководство экспедицией на шхуне поручили мне, а в состав ее включили около шестидесяти араваков, в том числе десять женщин.
      - Я даю согласие на эту экспедицию, - торжественно заявил я в заключение, - только оттого, что таким образом, быть может, сумею послужить делу свободы и безопасности индейцев в низовьях Ориноко. Надеюсь, нам удастся убедить голландцев...
      Хотя миссия наша имела перед собой цели исключительно миролюбивые и дружелюбные, трудно было предвидеть, что может ждать нас среди людей, настроенных к нам недружественно, а потому шестьдесят участников экспедиции надлежало отобрать из числа самых отважных воинов и должным образом их вооружить.
      С утра следующего дня мы уведомили дона Мануэля о принятом решении и выставили условие предоставить нам, помимо обещанных верительных грамот, тридцать новых ружей, в том числе десять мушкетов, десять легких ружей, две пищали и восемь пистолетов с запасом пороха и пуль на 1500 выстрелов, шестьдесят одеял, денежную субсидию в золотых голландских монетах на три месяца, провиант для шестидесяти человек на такой же срок и разные подарки для индейцев на случай встречи с ними в голландской колонии.
      Дон Мануэль принял все это без возражений и обещал в точности довести до сведения испанских властей, а затем не мешкая вернуться к нам. Вскоре, преисполненный надежд и дружески провожаемый нами, он вместе со своими спутниками покинул Кумаку.
      Когда он уже садился в свою итаубу, я все-таки не удержался и тоном спокойным, но не без язвительности спросил:
      - А что касается одеял, то не могли бы вы, ваша милость, сказать мне, как поживает сейчас досточтимый дон Эстебан? Этот малодостойный кавальеро несколько месяцев назад предпринял попытку всех нас уничтожить, <одарив> араваков зараженными оспой одеялами!
      - Его больше нет в Ангостуре! В наказание он выслан далеко на запад в Кордильеры... Ручаюсь, что на этот раз одеяла будут совершенно новыми...
      СИМАРА, МЛАДШАЯ СЕСТРА ЛАСАНЫ
      После отбытия испанцев мы сразу же приступили к делу. Отобрали шестьдесят лучших воинов и женщин, которым предстояло сопровождать меня к голландцам, но тем не ограничились и в последующие недели стали еще настойчивее заниматься с ними военным делом. Сердце невольно радовалось при виде того, как эти шестьдесят воинов с недели на неделю, все более оттачивая свое боевое мастерство, становились непревзойденными бойцами, сплотившись в поистине непобедимый отряд.
      Наряду с боевым мастерством закалялись их дух и воля.
      В состав отобранных шестидесяти человек входили, конечно же, и мои ближайшие друзья и соратники, на которых я мог всегда и во всем положиться: Арнак, Вагура, Уаки, негр Мигуэль, шаман Арасибо и моя неразлучная жена Ласана. Включил я и Фуюди, поскольку, будучи родом с берегов реки Померун, он владел акавойским, карибским и немного голландским языками.
      Одной из первых наших забот стало создание дополнительного арсенала оружия из копий, палиц, луков, стрел, которое мы намерены были взять с собой.
      Чтобы не оставить беззащитной Кумаку на время нашего отсутствия и уберечь ее от любого вражеского нападения, мы обнесли главную, центральную, часть селения крепким частоколом из толстых, заостренных сверху и пропитанных ядом стволов. Я не сомневался в бдительности Манаури и его вождей и был спокоен за судьбу остававшихся в Кумаке.
      Араваки на Ориноко не имели обыкновения пользоваться щитами, но в роду Уаки было несколько воинов, умевших искусно обрабатывать звериные шкуры. И вот однажды, когда мы добыли на охоте двух тапиров, оказалось, что из их жесткой, соответствующим образом выдубленной и высушенной шкуры можно изготовить удобные и легкие щиты, надежно защищающие от копий и стрел. Мы использовали это полезное открытие и вскоре имели для нескольких десятков воинов запас таких щитов.
      К концу второго месяца в Кумаку возвратился дон Мануэль и доставил все запрошенное нами снаряжение. Видимо, испанские власти действительно придавали нашей миссии весьма важное значение. Арнак и Вагура тут же приступили к тщательному опробованию оружия - оно оказалось безупречным. Мушкеты, ружья и пистолеты били без промаха и в руках хорошего стрелка являли собой грозное оружие, а каждый из нашего отряда стал, можно смело сказать, не просто хорошим, но даже отличным стрелком.
      Все остальное, доставленное по нашей просьбе, тоже было неплохого качества и в достаточном количестве: порох, свинец и даже запасные кремни для курков, провиант, и особенно мука и сушеное мясо, кроме того добротные одеяла, разная мелочь для индейцев и тугой кошель бывших тогда в ходу монет из чистого золота.
      С Мендукой, вождем отряда варраулов, затеялась дружеская перепалка он и десять его верных друзей во что бы то ни стало хотели плыть с нами. Однако шхуна была слишком мала и могла вместить только шестьдесят уже отобранных человек. Шаман Арасибо предложил неплохой выход: взять с собой еще две итаубы и две яботы, привязав их на фалах к корме шхуны. Таким образом варраулы действительно могли бы, разместившись в этих лодках, проделать с нами весь этот семи- или десятидневный путь до устья Эссекибо, конечно, при спокойном море. Ну а на время возможного волнения мы пересаживали бы их на борт шхуны. На том и порешили.
      Приближался конец сезона дождей, а с ним и день нашего отплытия. И тут вдруг возникли неожиданные осложнения. На этот раз с Ласаной - она ждала ребенка. Мы оба очень обрадовались, но теперь ей нельзя было покидать Кумаку. Весьма суровый и строго соблюдаемый обычай племени обязывал беременную женщину исполнять целый ряд ритуальных обрядов: принимать особую пищу, совершать священные омовения, а все это возможно было только на месте, в Кумаке.
      - Ну что ж, - смирился я с судьбой, - обычаи есть обычаи, поеду к голландцам один, без тебя...
      - Нет, ты поедешь не один! - возразила Ласана с загадочной улыбкой. У меня есть младшая сестра...
      - Симара? Ну и что?
      - Да, Симара. Она поедет вместо меня.
      - Да. но ведь я люблю только тебя и никого больше. У нас, белых людей, такой обычай...
      - Я знаю. Но ты, Белый Ягуар, живешь в племени араваков. У нас другие обычаи и ничуть не хуже, чем у вас. Уважай их.
      - Значит, мне придется иметь двух жен?
      - Никогда! - возмутилась Ласана, и лицо ее вдруг вспыхнуло, а глаза засверкали, как раскаленные угли. В этом праведном гневе она была особенно прекрасна.
      - Ты восхитительна, Волшебная Пальма! - Я хотел привлечь ее и, как всегда, обнять.
      Но она уклонилась и с проворством белки выскользнула из моих рук.
      - Никогда! - сердито повторила она. - Никаких двух жен! Симара поедет с тобой и будет во всем тебе служить - она моя младшая сестра и станет моей заменой. Она плоть от моей плоти, кровь от моей крови и душа от моей души! Она - мое второе <я>. Она - то же самое, что я...
      Так Симара вошла в состав нашего отряда.
      НА БЕРЕГАХ ПОМЕРУНА
      В июле дожди стали стихать, бури разражались все реже. С каждым днем редели тучи, чаще проглядывало солнце. И вот в одно прекрасное утро провожаемая высыпавшими на берег залива Потаро всеми остающимися в Кумаке араваками шхуна наша отчалила от берега. За ее кормой на длинных фалах легко скользили две итаубы и две яботы с варраулами.
      Через три дня мы миновали остров Каиива, посылая издалека дружеские приветствия вождю Оронапи, а на четвертый день вышли из устья Ориноко в открытое море. Был штиль. С запада дул легкий попутный ветерок, наполнивший наши паруса, и мы резво помчались по морской глади на юго-восток. По правому борту на горизонте почти все время виднелся низкий берег Гвианы.
      На шхуне было тесно: палуба буквально ломилась от обилия провизии, тщательно упакованной нами в корзины - сурианы. Были тут еще и другие корзины, вариши, предназначенные для походов. Их обычно носят на спине, придерживая ремешками, укрепленными на лбу. Ответственным за провизию был Мигуэль. За огнестрельным оружием, бочонком с порохом и мешочками со свинцом следил Арнак, а Симара была хранительницей моего парадного капитанского мундира, шляпы с плюмажем и шпаги. Управление шхуной и парусами было доверено Мендуке и варраулам.
      На четвертый или пятый день плавания в открытом море мы приблизились к устью реки Померун, по берегам которой жило много араваков. Родом из этих краев был Фуюди. Недалеко было уже и до голландцев. Я решил прервать наше путешествие, навестить соплеменников, а заодно разведать, что здесь слышно. На шхуне, ставшей на якорь в устье Померуна, за старших остались Арнак и Уаки, а я на итаубе отправился вверх по реке. Сопровождали меня Фуюди, Вагура, Арасибо, восемь гребцов из моего рода и неугомонная Симара, прихватившая с собой на всякий случай бережно уложенный в вариши мой капитанский мундир. Вооружены мы были до зубов: араваки жили только в нижнем течении реки, в средней ее части расселились карибы, а у истоков акавои. Береженого бог бережет.
      Только после двух дней пути на веслах вверх по реке мы добрались наконец до первых поселений араваков и вызвали здесь своим появлением немалый переполох. Фуюди, которого в этих краях хорошо все знали, пролагал нам путь к людским сердцам и душам. Слухи, один фантастичнее другого, о белокожем воине, присоединившемся к аравакам на Ориноко, уже давно доходили до берегов Померуна и возбуждали разного рода толки. Белого Ягуара не замедлили отождествить с добрыми духами, ибо только им было под силу уничтожить столько акавоев.
      Прослышав о нашем прибытии, араваки стекались со всех окрестностей, и нам удалось получить массу разнообразных и ценных сведений. Подтвердилось, что араваки на Померуне живут с голландцами в мире, поскольку те хоть как-то обороняют их от набегов разбойных карибов.
      - Вы поддерживаете эту дружбу и сейчас? - спросил я Варамараку, вождя померунских араваков.
      - И сейчас, - ответил он. - Мы часто плаваем морем до устья Эссекибо, а потом вверх по реке неделю на веслах до самого форта Кийковерал. Форт стоит на острове, там, где в Эссекибо приходит вода большой реки Мазаруни и большой реки Куюни.
      Полученные сведения совпадали с нашими данными, и Варамарака лишь подтвердил то, о чем говорил нам раньше в Кумаке Мануэль Васкес.
      - А как называется новое селение, в котором сидит главный начальник голландцев? - спросил я.
      - Нью-Кийковерал. Мы возим туда свои товары, и голландцы всегда нам рады...
      - Какие товары вы возите?
      - Разные: лесные плоды, прирученных диких зверей, сырой хлопок, глиняную посуду, украшения из перьев...
      - А что получаете взамен?
      - Топоры, ножи, гвозди, рыболовные крючки, цветные бусы, иногда порох...
      - И никто вас там не обижает, не бьет, вы можете ходить в городе всюду, где захотите?
      - Мы ходим в городе свободно всюду, где хотим...
      - А индейцы других племен тоже появляются в городе?
      - Появляются, Белый Ягуар, появляются! Карибы, акавои, арекуна...
      - Они приходят в город с оружием?
      - С оружием, с оружием: с палицами, луками, иногда даже с ружьями... Карибы всегда ходят с оружием...
      - Я слыхал, что голландцы на своих плантациях очень жестоко обращаются с рабами-неграми. Так ли это?
      Совершенно неожиданно для меня все вдруг растерянно умолкли. Стало совсем тихо. Мой вопрос повис в воздухе. Я с удивлением взглянул на них и, не скрывая иронической усмешки, язвительно проговорил:
      - Вижу, страх сковал ваши языки, словно здесь появился Канаима. Не бойтесь, нет тут Канаимы.
      Фуюди, хорошо познавший теперь других араваков с Ориноко - людей, наученных жизнью, мужественных в смелых, умевших противостоять превратностям судьбы, устыдился за своих сородичей с Померуна, представавших в глазах гостей забитыми и совсем одичавшими в этих глухих джунглях. Он стал что-то говорить им, притом так быстро, что я едва его понимал. Но, судя по всему, он стыдил их. В конце концов вождь Варамарака с виноватым видом, обращаясь ко мне, сказал:
      - Не сердись, Белый Ягуар, мы вынуждены жить с голландцами в мире. Они не трогают нас, а главное, не велят карибам нападать на наши племена, как это было прежде. Мы, локоно, мирный народ.
      - Я знаю, - отвечал я, - и за это вас ценю. Больше того, я полюбил вас, а ваша женщина, Ласана, даже стала моей женой. Но испанцы говорят, что плантаторы в голландских колониях жестоко издеваются над своими рабами-неграми, так ли это?
      - Да, это так. Не выдерживая мук, некоторые негры сами себя убивают, а другие бегут в ближайшие джунгли. Но это их редко спасает. В джунглях на них как бешеные псы охотятся карибы. Карибы не знают пощады. Голландцы подкупили их, разожгли в них алчность, платят за каждого пойманного невольника. Карибы постоянно устраивают на рабов облавы. С карибами трудно справиться! Они - настоящие яухаху, злые демоны, их нельзя победить!
      - Нельзя победить?!
      - Ое-й, ое-й, непобедимые! - Досадно и горько было смотреть, как эти несчастные, забитые существа, испуганно озираясь, все разом согласно кивали головами и лепетали: - Да, да, непобедимые. Карибы - сильнее всех, они не знают страха и пощады, они охотятся на людей, жгут и убивают...
      Было ясно, что продолжать этот разговор не имеет смысла, и я переменил тему:
      - Можно ли подойти к Нью-Кийковералу на нашей шхуне? - спросил я и пояснил: - Вы видите, она в два раза больше самой большой вашей итаубы?
      - Можно, можно. Туда плавают совсем большие морские корабли. На них привозят черных рабов. Но там много мелей, их надо обходить.
      - А вы знаете эти мели?
      - Знаем, знаем. Все мели знаем.
      - Тогда дайте нам проводника.
      Нет, желающих не находилось. Хозяева извинялись, оправдывались, но поддерживать нас явно опасались.
      - Канаима лишил вас разума! - гневно воскликнул Фуюди. - С вашим лоцманом ничего не случится, ведь он будет под защитой самого Белого Ягуара! Голландцы чтят Белого Ягуара не меньше, чем испанцы!
      Видя, что слова Фуюди не находят отклика, я решил прибегнуть к более вескому аргументу и протянул Варамараку мой богато украшенный чеканкой мушкет со словами:
      - Проводник, который согласится указать нам путь к столице голландской колонии, получит вот это замечательное ружье с порохом и пулями на тридцать выстрелов!..
      Плата была щедрой и чертовски соблазнительной; померунские араваки буквально онемели. Но и этим даром никто не прельстился.
      В обратный путь мы решили отправиться на рассвете следующего дня, а заночевать всей нашей группой - в шалашах поблизости от селения на берегу Померуна. Около полуночи Арасибо шепотом разбудил меня и, приложив палец к губам, знаками заставил прислушаться: с опушки ближайших джунглей доносились какие-то таинственные звуки. Это было что-то похожее на своеобразный мелодичный свист, несущийся сразу с нескольких сторон.
      - Канаима! - чуть слышно прошептал Арасибо.
      Я напряг слух. <Ху-ри-сье-ави>, <ху-ри-сье-ави>, - послышалось мне.
      - Наверное, какие-то ночные птицы, - попытался я успокоить взволнованного Арасибо.
      - Нет! - возразил Арасибо. - Это не птицы!
      - Значит, люди?
      - Не знаю; но это - враги.
      Ночь была не очень темной, сквозь чащу пробивался яркий свет звезд. Я бесшумно соскользнул с гамака и, прихватив пистолет, решил пойти на ближайший источник свиста, чтобы развеять страхи Арасибо.
      - Остановись! - прошипел он. - Не ходи!
      В этот момент проснулась Симара, отличавшаяся на редкость чутким сном, и, разобравшись в обстановке, молча встала рядом со мной, сжимая в руке лук.
      Мы стали осторожно красться в ту сторону, откуда доносились ближайшие звуки. Заросли были непролазные, и чтобы проскользнуть сквозь них, требовалась немалая сноровка. Сноровки нам было не занимать, но существа, издававшие таинственные звуки, все-таки нас заметили: послышалось, как кто-то находившийся в нескольких шагах от нас бросился наутек. Я еще не успел поднять пистолет, как у меня за спиной фыркнул лук Симары. Судя по всему, стрела достигла цели, раздался приглушенный стон, похожий на человеческий, и удаляющийся треск сучьев - кто-то торопливо убегал. Я выстрелил на шум из пистолета, главным образом для того, чтобы разбудить товарищей.
      Я не мог себе простить: близость дружественного нам селения усыпила мою обычную бдительность, и я не выставил охрану. Хорошо, что вовремя проснулся Арасибо. Но что это было, или кто это был? Что значил этот певучий свист мнимого Канаимы?
      Едва рассвело, мы отправились в заросли искать следы непрошеных визитеров. И нашли. Это были следы нескольких индейцев. Стрела Симары, как видно, ранила одного из них. Стрелу мы нашли неподалеку в траве. Она была в крови. Ничего больше обнаружить не удалось...
      ...Только мы успели вернуться, как появился вождь Варамарака и привел с собой своего младшего брата Катеки.
      - Катеки покажет вам дорогу в Нью-Кийковерал. Он знает все острова и мели на Эссекибо. Уж очень понравилось ему твое ружье.
      - Вот и хорошо! - обрадовался я. - Но скажи мне, вождь, что за таинственные гости были здесь ночью? Что им было нужно?
      - Убить тебя. В верховьях нашей реки живут акавои...
      В ЛОГОВЕ ЛЬВА?
      Через двое суток после выхода из устья реки Померун мы достигли огромной дельты мощной Эссекибо, Текущей, как и все реки Гвианы, с юга. В этой дельте шириной более двадцати миль было несколько крупных островов. Слово <Гвиана> на языках индейских племен означает: <Страна Многих Вод>.
      Когда мы приблизились к левому берегу устья Эссекибо, солнце клонилось к закату. Используя морской прилив, нам удалось благополучно миновать мелководье и войти в пролив между двумя островами.
      - С правой стороны - остров Тигров, так называют его голландцы, пояснил Катеки, - а с левой - остров Вакенама...
      Тиграми европейцы, прибывающие в Южную Америку, называли ягуаров.
      - И много там этих хищников? - поинтересовался я.
      - Не знаю, господин. Там прежде жили карибы... тоже хищные.
      - А теперь их нет?
      - Карибы везде... Сегодня их нет... а завтра есть...
      Когда стемнело, Катеки посоветовал остановиться, мы бросили на ночь якорь подальше от берега и только с рассветом снова двинулись в путь. Несмотря на сопутствующий нам прилив с океана, целые сутки мы блуждали среди множества разных, больших и меньших, островов в устье Эссекибо. В конце концов на третий день нам кое-как удалось выбраться из этого островного лабиринта на открытый простор реки, достигавшей здесь добрых шесть миль в ширину.
      Я осматривал берега в подзорную трубу - повсюду непроходимые заросли таинственных и зловещих джунглей. Один только раз появился индеец в крошечной яботе, но, едва завидев нас, испуганно бросился наутек и тут же скрылся в прибрежных зарослях.
      На четвертый день пути река Эссекибо сузилась до двух миль. И тут на ее правом берегу мы вдруг увидели первые вырубки в джунглях, а на них одну, а затем и вторую плантации сахарного тростника. Здесь в безопасной дали от океана поселились голландцы.
      А на следующее утро на том же правом берегу из джунглей показалось большое поселение. Катеки сообщил, что это и есть столица голландской колонии, резиденция губернатора, которого голландцы называют генеральным директором.
      Приблизившись к пристани, мы пришвартовались к деревянному помосту. Тут же сразу появилось несколько весьма воинственно настроенных портовых служащих, которые, завидя на палубе толпу индейцев, да с ними еще и негров, подняли было крик, но едва они увидели меня в парадном мундире английского капитана, как физиономии их сразу же преобразились. Уже несколько лет, со времени Утрехтского мира, между Нидерландами и Англией сохранялись добрые отношения, и потому мой мундир произвел должное впечатление: здесь, в голландской колонии, к англичанам тоже относились с надлежащим почтением.
      Начальник портовой службы, узнав через Фуюди, что я прибыл к генеральному директору колонии как полномочный посланник, стал еще приветливее и повелел одному из своих людей проводить меня в губернаторский дворец.
      Немало времени утекло с тех пор, как я покинул Джеймстаун в Вирджинии, и за все эти годы, скитаясь по необитаемым островам, диким рекам и девственным джунглям, не видел ни одного города. А тут вдруг сразу десятки настоящих домов и даже несколько каменных двух- и трехэтажных зданий, улицы, наполненные шумом и гамом, показавшимся мне оглушительным, всюду говор и суета, кареты и повозки в конных упряжках, снующие тут и там пешеходы разных национальностей и разного цвета кожи. Торговцы, ряды лавок со множеством всяческих товаров. Городишко был небольшой, но, повторяю, суета в нем показалась мне невообразимой и пугающей.
      Из рассказов померунских араваков я узнал, что по принятому здесь обыкновению всякий уважающий себя белый обычно ходил по городу с эскортом из нескольких вооруженных слуг, индейцев или негров. Поэтому и я, направляясь к генеральному директору, взял с собой в качестве сопровождающих не только Фуюди как переводчика, но также и Арнака и пять вооруженных воинов из его отряда. Резиденция генерального директора находилась на противоположном конце городка и представляла собой довольно большое двухэтажное здание, в котором, кроме того, размещалась и колониальная администрация. В дом мы вошли только вдвоем: я и Фуюди, а моя <свита> осталась на улице. Принял нас секретарь директора, не старый еще голландец с румяным лицом, в очках, со светлыми и какими-то поразительно мертвыми глазами. Меня обрадовало, что он владеет английским языком, и, объяснив ему цель своего визита, я попросил о встрече с генеральным директором. Лицо секретаря выразило растерянность, будто он не совсем меня понял, но, с минуту помолчав, он ответил:
      - Его превосходительства генерального директора ван Хусеса сейчас в городе нет. Из поездки он вернется не раньше чем через неделю.
      - А его заместитель?
      - Минхер Хенрик Снайдерханс - здесь...
      Секретарь смерил меня довольно недоброжелательным взглядом, а на его тонких губах промелькнула какая-то неопределенная усмешка.
      - Простите, ваша милость, - недовольно буркнул он, - я что-то не совсем вас понял... В чем, собственно, дело? Вы, ваша милость, англичанин, не так ли?
      - Да, я из Вирджинии.
      - А прибыли от имени и по поручению венесуэльских испанцев?
      - Именно так!
      - С целью вести с нами какие-то переговоры? - продолжал голландец, все менее старательно скрывая издевательскую насмешку в голосе.
      - И никак не иначе! - ответил я.
      - И вы, ваша милость, непременно хотите видеть вице-генерального директора, минхера Снайдерханса?
      - Да!
      - Тогда прошу минутку подождать! - сказав это, секретарь с кривой усмешкой на губах направился в соседнюю комнату. Его <минута> длилась чертовски долго. Как видно, им пришлось держать трудный совет, или, еще вероятнее, они хотели продемонстрировать, что не принимают меня всерьез.
      Наконец оба вышли в довольно игривом настроении. Хенрик Снайдерханс, несмотря на свой высокий пост, был моложе секретаря и в то же время респектабельнее: резкие черты его лица выражали энергию, спесивость, даже, пожалуй, склонность к жестокости.
      - Итак, нам выпала честь, - обратился ко мне тоже по-английски с иронической шутливостью Снайдерханс, - принимать испанского посла в мундире английского капитана.
      - По меньшей мере, троекратное преувеличение, минхер! - подхватив его тон, отшутился и я.
      - Даже троекратное? - удивился он.
      - Троекратное: относительно посла, относительно чести и, наконец, относительно английского капитана.
      - Так, значит, вы, ваша милость, не английский капитан?
      - Нет.
      - Так кто же вы, черт побери?
      У них вдруг пропало желание шутить. Улыбки исчезли с лиц, вновь ставших по-чиновничьи серьезными.
      - Хватит шуток! - воскликнул раздраженным тоном секретарь. - Как вы, ваша милость, проникли сюда, в нашу колонию?
      - На шхуне, с индейцами.
      Секретарь пронзил меня гневным взглядом, явно подозревая в скрытой издевке.
      - С какими еще индейцами?! - воскликнул он.
      - С араваками, - спокойно ответил я.
      - Откуда они взялись? - Голос его был раздраженный и чуть недоумевающий.
      - С Ориноко, - я был по-прежнему спокоен.
      - Там нет араваков! - резко возразил он.
      Я посмотрел на него взглядом, исполненным притворного сожаления:
      - Ах, так! Нет? А кто в таком случае не так давно уничтожил сотню ваших акавоев? Подосланных к нам с разбойной целью?
      Слова эти произвели на него такое впечатление, будто с ясного неба внезапно грянул гром. В комнате воцарилось молчание. Оба голландца уставились на меня, словно узрели злого духа или властителя тьмы Вибану. Еще минуту назад столь завидно румяная физиономия секретаря заметно побледнела.
      Первым пришел в себя Хенрик Снайдерханс. Его издевательскую игривость словно рукой сняло.
      - Так вы, ваша милость... вы?.. - и умолк, как бы смешавшись.
      - Да, это я! - добродушно кивнул я головой.
      - Белый Ягуар?! - В его голосе послышались нотки беспокойства.
      - Собственной персоной! - ответил я. - Белый Ягуар к вашим услугам, господа!
      Казалось, они никак не могли прийти в себя от изумления и взирали на меня, словно на выходца с того света. Не обращая внимания на их явное замешательство, я с убийственной вежливостью сказал: