Сестры Дункан - Непокорный ангел

— И тем не менее, если я снова застану Лиззи за этим занятием с тобой или без тебя, у нее будут большие неприятности. Поэтому если ты хочешь уберечь ее от наказания, то, полагаю, сумеешь объяснить ей так, чтобы она поняла.

Генриетта нахмурилась:

— Почему я должна говорить ей об этом? Будет лучше, если это сделаешь ты.

Дэниел покачал головой, и в уголках его губ мелькнула улыбка.

— Я сильно подозреваю, что она уверена, будто ты не возражаешь против такого поведения. Поэтому я хочу, чтобы она незамедлительно избавилась от этого мнения. — Он понимающе посмотрел на жену и улыбнулся во весь рот. — Фея моя, просто ты должна объяснить Лиззи, что дети не должны проявлять сомнительного любопытства.

Генриетта кивнула:

— Ты, конечно, прав, а я рассматривала это как забаву. Разумеется, я поговорю с ней.

— А по другому вопросу, мы поговорим, как только уйдут гости, — пообещал Дэниел, коснувшись пальцем ее подбородка. — Нет причины беспокоиться.

— Нет, — неуверенно подтвердила Гэрри. — Я пошлю Хильду убрать со стола.

Полчаса спустя Генриетта сидела у окна в спальне, задумчиво глядя на прекрасный огороженный стенами сад, а Лиззи и Нэн играли у ее ног, мастеря люльку для котенка, когда вошел Дэниел.

— Детям уйти?

— Да, — согласился он, наклоняясь и разглядывая конструкцию, которую создали его дочери. — Возьми эту полоску, Нэн, она пригодится потом.

Нэн просияла и последовала его совету, а Лиззи из-под длинных ресниц бросила на отца быстрый понимающий взгляд. Все ясно, Генриетте нужно поговорить с ним. Дэниел ущипнул дочку за щеку и укоризненно покачал головой, а она нерешительно улыбнулась.

— Я хочу поговорить с Гэрри, — сказал он, забыв о своем давнем запрете девочкам пользоваться этим укороченным именем. — А вы отправляйтесь к госпоже Кирстон.

— Но, папа, если мы вернемся в классную комнату, она заставит нас пойти с ней в церковь, — запротестовала Лиззи. — Она всегда ходит к вечерней службе, а это так скучно.

— Мы ничего не понимаем, что там говорят, — пропищала Нэн.

— Но это полезно для души, — усмехнулся Дэниел. — А ваши души явно нуждаются в очищении. Идите.

Девочки вышли без дальнейших пререканий, но явно огорченные.

— Мы возьмем их с собой в Мадрид? — спросила Генриетта, перебирая пальцами бахрому своей шелковой шали.

Дэниел покачал головой:

— Нет, я не могу рисковать их здоровьем. Путешествие будет нелегким, к тому же еще перемена климата. — Он встал на одно колено перед ее креслом и положил ладонь на беспокойно двигающиеся пальцы. — Может быть, ты, моя фея, тоже не хочешь ехать?

— О, как ты мог подумать такое? — воскликнула Генриетта, вскакивая на ноги. — Хочешь оставить меня здесь, чтобы я ходила в церковь с госпожой Кирстон, тогда как ты будешь развлекаться с дамами при испанском дворе?

Дэниел, смеясь, поднялся с колен.

— Нет, я не собираюсь оставлять тебя. Но ты действительно хочешь поехать со мной?

— Я не поеду, если ты этого не хочешь, — заявила Гэрри, опустив голову. — Я думала, что супруги должны вместе преодолевать все опасности, но если ты считаешь по-другому… О! — Этот последний притворный, озорной, пронзительный возглас был вызван тем, что Дэниел схватил ее за талию и бесцеремонно бросил на кровать.

— Тебе предстоит плавание в очень опасных водах, — шутливо сказал Дэниел, оседлав жену и раскинув в стороны ее руки, в то время как она беспомощно извивалась под ним. — На твоем месте я бы подумал.

Генриетта затихла с выражением полной покорности на лице, за исключением глаз, которые призывно пылали, а язык облизывал пересохшие губы.

— Боже милосердный! — прошептал Дэниел. — Иногда я думаю, куда подевалась та юная невинная девушка, на которой я женился?

— В самом деле? — прошептала Генриетта в ответ. — Ты хочешь, чтобы она вернулась?

Он покачал головой:

— Это только игра, любовь моя.

— Так давай поиграем?

Его руки потянулись к ее корсажу и начали осторожно расшнуровывать его.

— Если ты имеешь в виду это.

— Что мы будем представлять? — Она лежала не шевелясь, пока он медленно обнажал ее груди, нежно касаясь прохладными пальцами возвышающихся холмиков, лаская твердые, возбужденные соски.

— У меня в постели испанская цыганка, — сказал Дэниел, распуская ей волосы и осторожно расчесывая их пальцами. Затем он разбросал густые шелковистые локоны по подушке вокруг ее личика. — Испанская цыганка с обнаженной грудью и спутанными волосами, которая чарует игрой на гитаре.

— И околдовывает танцами. — Карие глаза Генриетты мечтательно заблестели, руки нежно поглаживали груди.

Дэниел отодвинулся и сосредоточил все свое внимание на ее руках, на великолепной чувственной плоти, которую она предлагала ему. Генриетта медленно встала, ее платье спустилось до талии, волосы разметались по плечам, глаза призывно блестели, губы приоткрылись.

Генриетта взяла пятиструнную гитару, лежащую в кресле у окна, и обняла ее, ощутив обнаженной грудью гладкую прохладную древесину, словно что-то живое, настолько были обострены ее чувства. Наклонив голову, она взяла первый аккорд, затем второй. Из-под пальцев полилась мелодия. Она была поистине волшебной, порой страстно призывной, порой тоскующей о чем-то неведомом, рождающем смутное томление души и тела. Вдруг пальцы Генриетты быстро забегали по струнам, наполнив комнату легкой, переливчатой мелодией, заставившей Дэниела притопывать и непроизвольно посмеиваться от удовольствия. Гэрри откинула голову назад и тоже радостно засмеялась. Отложив в сторону инструмент, она сбросила туфли и закружилась в вихре юбок и разметавшихся волос, озорно и чувственно играя грудями. Мотив, который Генриетта только что наигрывала на гитаре, теперь звучал из ее уст, и она танцевала буйный, экзотический, многообещающий танец, двигаясь все быстрее, пока не превратилась в сплошной золотисто-бирюзовый вихрь, так что Дэниелу показалось, будто она полностью растворилась в движении. Но наконец Генриетта остановилась и изящно опустилась на пол, протягивая к нему руки.

— Боже милостивый! — пробормотал Дэниел, беря жену за руки и поднимая с пола. Он положил руку ей на грудь, почувствовав бешеное биение сердца, и поцеловал ее в губы. Генриетта тихо застонала, прижимаясь к нему и желая, чтобы страсть, рожденная танцем, теперь нашла другой выход. Она начала стягивать платье, и Дэниел медленно отпустил жену.

— Да, — сказал он хриплым голосом, — сними всю свою одежду для меня.

Она раздевалась, продолжая изображать танцующую цыганку, но теперь ее движения были плавными, манящими и чувственными. У Дэниела перехватило дыхание, и кровь горячо забурлила в жилах. Когда Генриетта была полностью обнажена, он протянул к ней руки, упиваясь ее наготой, а она безумно желала его, неспособная противиться страсти, которую разожгла в нем и рабой которой стала сама. Генриетта прильнула к мужу, чувствуя животом твердость возбужденной мужской плоти.

Дэниел наслаждался ее раскованностью, чувственным откликом на легкие прикосновения его пальцев и языка. Теперь настала его очередь показать свое мастерство, и он играл свою партию с той же страстью, с какой она играла на гитаре, заставляя Генриетту снова и снова содрогаться от наслаждения. Он сдерживался, чтобы доставить ей удовольствие, но настал момент, когда терпеть уже не было сил, и Дэниел повалил ее на край кровати. Генриетта обвила ногами его бедра, радостно принимая его внутрь себя.

Глядя на ее распростертое чувственное тело, руки, закинутые за голову, груди, касающиеся его ребер, бедра, ритмично движущиеся в такт его движениям, Дэниел чувствовал удивительную нежность. Глаза ее были закрыты, губы улыбались, кожа тускло поблескивала от пота. Затем веки Генриетты затрепетали, глаза широко открылись. Дэниел упал на нее, содрогаясь от обрушившейся на него мощной волны наслаждения.

— Я завидую тебе, Гэрри, — мечтательно сказала Джулия Моррис на следующее утро.

Девушки были полной противоположностью друг другу. Генриетта — небольшого роста, а Джулия — высокая, с пышными формами, как Юнона. Одна светловолосая и белокожая, другая темноволосая и смуглая, но обе были одного возраста и недавно стали лучшими подругами.

— Чему же ты завидуешь? — спросила Генриетта, подходя к окну.

С моря неожиданно подул резкий ветер, небо потемнело, и на землю упали крупные капли дождя. Раньше у нее никогда не было подруги, и она не делилась своими секретами ни с кем, кроме Уилла, но мужчины — это совсем другое дело. Быстрое расположение, возникшее между ней и Джулией, стало еще одним источником радости Генриетты и получило одобрение как со стороны Дэниела, так и со стороны лорда и леди Моррис, которые, подобно многим, предпочли изгнание и бедность, последовав за своим королем.

— Я бы хотела стать замужней женщиной, — сказала Джулия, склоняясь над пяльцами. — У тебя столько свободы, Гэрри. Ты сама можешь распоряжаться своей жизнью, как пожелаешь, и никто ничего тебе не говорит.

Генриетта слегка улыбнулась.

— Это не совсем так. Но ты права, Джулия. Быть замужней женщиной приятно во многих отношениях. — В ее памяти еще жили воспоминания о прошлом вечере, но этим она не хотела делиться даже с Джулией.

— И ты едешь в Мадрид, — продолжила Джулия, поднимая голову от вышивки. — Это так интересно! А я должна оставаться здесь, быть послушной дочерью и заниматься шитьем. — Лицо ее исказила гримаса отвращения. — Тебе вот не надо шить.

Гэрри рассмеялась:

— Это потому что я не умею.

— Ты нашла себе мужа, — сказала подруга. — Но стоит мне только заикнуться об этом, и моя мать обещает как следует прочистить мне мозги, чтобы избавить от дурных мыслей.

— Надеюсь, ты не рассказала ей, как я встретилась с Дэниелом? — Гэрри слегка вздрогнула при мысли о том, что чопорная леди Моррис может узнать эту скандальную историю.

Джулия звонко расхохоталась:

— Не говори глупости, Гэрри. Она никогда не поверит. Моя мать считает сэра Дэниела весьма респектабельным человеком.

Приятные размышления прервал стук дверного кольца.

— Кто бы это мог быть? Я никого не жду, а Дэниел уехал к королю. — Вдруг она замерла, услышав очень знакомый голос. С радостным визгом Генриетта бросилась к двери и ворвалась в холл. — Уилл… это Уилл. Как ты оказался здесь?

— О Боже, Гэрри, дай же мне войти, — запротестовал Уилл, когда Генриетта повисла у него на шее.

— На улице льет как из ведра, милый. Входи скорей.

Она не заметила Дэниела за спиной Уилла и теперь со смехом отступила назад.

— Где ты нашел его?

— На улице. — Дэниел быстро снял мокрый плащ. — Он искал наш дом.

— Надеюсь, ты остановишься у нас… — Взяв Уилла под руку, Генриетта повела его в гостиную. — Не так ли, Дэниел?

Уилл начал было возражать, но сразу осекся, увидев в гостиной незнакомую девушку. Джулия застенчиво улыбнулась и сделала книксен.

— О, Джулия, это мой друг Уилл, который только что прибыл в Гаагу, — взволнованно произнесла Гэрри. — А мы должны отправляться в Мадрид.

— В Мадрид! — Уилл на минуту оторвал взгляд от Джулии. — Как это?

— Всему свое время, — сказал Дэниел, пытаясь навести порядок. — Позвольте мне, как положено, представить вас друг другу, поскольку Гэрри, кажется, совсем потеряла голову… Госпожа Джулия Моррис, господин Уилл Осберт.

— Здравствуйте. — Уилл поклонился, покраснев до корней своих рыжих волос. — Очень польщен.

— О, не будь таким официальным, — сказала Генриетта, махнув рукой. — Джулия — моя лучшая подруга… после тебя, поэтому не стоит устраивать церемонии.

— Бокал мадеры, Уилл, или предпочитаешь пиво? — Предложение Дэниела дало возможность Уиллу перевести дух. — А Джулия предпочитает херес, я знаю. Генриетта, не принесешь ли ты пиво из кухни? И, может быть, скажешь повару, что у нас особые гости?

— О, я не могу остаться на обед, — взволнованно заявила Джулия.

— Почему? — спросила Гэрри, снова обнимая Уилла. — Ты всегда оставалась.

Джулию спасла стремительно распахнувшаяся дверь.

— Гэрри, у госпожи Кирстон болит голова, и она говорит, что не выйдет к обеду. — Лиззи и Нэн со сверкающими глазами ворвались в комнату и замерли, увидев свою мачеху, обнимающую незнакомого мужчину.

— Кто это? — Нэн, не задумываясь, обратила этот вопрос к старшей сестре.

— Прошу прощения, — угрожающе сказал Дэниел.

— О, она не хотела быть невежливой, — вступилась за ребенка Генриетта. — Не так ли, Нэн?

Нэн энергично замотала головой, и ее большой палец исчез во рту. Дэниел машинально вытащил палец, затем со вздохом повернулся к буфету, где стоял графин с вином.

— Это мой друг Уилл, — сказала Генриетта, беря девочек за руки и выводя их вперед. — Уилл, это Лиззи, а это Нэн.

Уилл дружески улыбнулся падчерицам Гэрри, которые рассматривали его с нескрываемым интересом.

— Гэрри рассказывала нам о вас, — сказала Лиззи, запоздало приседая перед гостем.

— О… — Уилл смущенно посмотрел на Генриетту. — И что же она вам рассказала?

— Разное… например, о том, как вы оба испытывали всякие трудности. — Лиззи оживилась. — Или о случае, когда вы нечаянно попали в сквайра из рогатки и…

— Достаточно! — воскликнул Уилл, не в силах удержаться от смеха и в то же время смущаясь тех, кто слышал столь простодушное откровение. — Гэрри, ты не имела права.

Генриетта пожала плечами и подмигнула Джулии, которая с появлением детей, казалось, чувствовала себя гораздо увереннее и от души смеялась, как и все остальные.

— Это одна из историй, рассказанных на ночь. Лиззи, сходи на кухню и скажи повару, что у нас сегодня два гостя к обеду, и захвати кувшин с пивом.

Лиззи побежала выполнять поручение, а Генриетта повернулась к Нэн:

— Не могла бы ты пойти и спросить у госпожи Кирстон, принести ли ей поднос в спальню? Может быть, она хочет немного супа или ячменного отвара.

Отправив детей, она с чувством удовлетворения взяла у Дэниела бокал с мадерой и села на широкую софу у окна.

— До сих пор не могу поверить, что ты здесь, Уилл. Что заставило тебя уехать?

Молодой человек покачал головой и нахмурился, ответив не сразу.

— Ты стала другой, Гэрри. Конечно, не совсем, но… Не знаю, как сказать. — Он снова покачал головой. — После Лондона ты очень изменилась… Может быть, потому, что исполняешь обязанности матери. — На этот раз он утвердительно кивнул, как бы найдя правильный ответ на свой вопрос.

Дэниел подавил улыбку и, поймав взгляд жены, поспешно отвернулся. Пусть Уилл думает что угодно.

— Налить тебе пива, папа? — Лиззи вошла, пошатываясь под тяжестью наполненного до краев кувшина.

— Думаю, будет безопаснее, если ты подержишь кружку, а я налью, — дипломатично предложил Дэниел. — Кувшин слишком тяжел для такой малышки.

— Я не малышка! — возмутилась Лиззи. — Я ростом почти с Гэрри.

— Которую определенно нельзя назвать малышкой, — заявила Генриетта. — И не смей возражать, Дэниел.

— Я и не возражаю, — сказал он, усмехаясь. — Уж слишком ты грозная.

— Да, она иногда бывает такой, — согласился Уилл. — Вы так не считаете, госпожа… — Он закашлялся и снова покраснел. — Я хотел сказать, Джулия?

Джулия покачала головой, смущенно посмеиваясь.

— Обед готов. — В комнату влетела Нэн. — Госпожа Кирстон говорит, что съела бы немного супа. Мне кажется, что сегодня у нас не будет занятий.

— Ужасная перспектива, — пробормотал Дэниел, выпроваживая детей из гостиной и направляя их к двери в столовую. — Вы, должно быть, будете чувствовать себя очень одинокими.

Девочки радостно захихикали. Нэн сбегала за подушкой, без которой ее нос едва доставал до края стола, и Дэниел усадил ее на стул. Лиззи забралась сама и оглядела присутствующих в ожидании, когда начнется взрослая беседа.

— Итак, Уилл, что привело тебя в Гаагу? — снова спросила Генриетта. — Дома все в порядке?

— Да. — Он принялся за устрицы. — Но атмосфера очень мрачная. Всякая музыка запрещена, даже в церкви. Сосед боится соседа. Достаточно одного только намека, что кто-то не истинно верующий, и священник подвергает его осмеянию, а затем заставляет публично каяться на воскресной службе.

— Там такая же плохая церковь, как и здесь, — вставила Лиззи. — Ужасно скучная и непонятно, что говорят.

— У тебя очень живой язычок, юная девица, — сказал Уилл, смеясь. — Но мне кажется, что обстановка дома хуже, чем здесь.

— Ты приехал помочь королю? — спросил Дэниел, жестом заставляя Лиззи замолчать, когда она открыла рот, чтобы ответить на замечание Уилла. За обедом в кругу семьи можно было вести себя достаточно вольно, но в обществе дети должны были сидеть тихо и только слушать.

Уилл энергично кивнул, сделав большой глоток вина:

— Шотландцы пойдут за королем, как только соберут войско, и его величество приедет в Шотландию, чтобы возглавить его. Король разобьет войска Кромвеля.

— Вот зачем мы едем в Мадрид, — сказала Генриетта. — Дэниел направляется в качестве посла его величества к королю Испании за деньгами на войско.

— Я тоже хочу поехать, — захныкала Лиззи.

— И я, — сказала Джулия. — Это такое приключение!

— Пожалуй, — согласился Уилл, встретившись с ней глазами.

Генриетта перехватила этот взгляд и раскрыла рот от удивления. Она посмотрела на Дэниела, но тот резал неподатливый кусок дичи для Нэн и ничего не заметил.

— Почему бы тебе не остаться здесь, Уилл, пока мы отсутствуем? — задумчиво предложила Гэрри. — Здесь достаточно комнат. Это неплохая идея, как ты думаешь, Дэниел, оставить кого-нибудь присмотреть за домом?

— Конечно, — охотно согласился он. — Но как Уилл будет чувствовать себя вместе с двумя детьми и их воспитательницей?

— Он может по крайней мере не обращать на них внимания.

— Может быть, ты позволишь Уиллу ответить самому?

— О, скажите, что не будете обращать на нас внимания, — взмолилась Лиззи, прежде чем пораженный Уилл смог что-либо произнести. — Мы будем очень, очень хорошо себя вести… никого не беспокоя, и можем все вместе…

— Элизабет! Если ты будешь продолжать прерывать старших, тебе придется покинуть столовую.

Лиззи замолчала, но Уилл заметил, что на него устремлены две пары умоляющих глаз. Он почесал свой веснушчатый нос.

— Я, конечно, не возражаю, но мне не хотелось бы злоупотреблять вашим гостеприимством, сэр.

— Пустяки! — сказал Дэниел.

— Значит, все в порядке. — Генриетта улыбнулась ему через стол. — Ты будешь жить здесь, пока мы отсутствуем, и, уверена, у тебя будет много друзей.

— Надеюсь, — ответил Уилл, глядя на Джулию.

Глава 12

Казалось, что Генриетта провела на море всю свою жизнь. Она легко передвигалась по кораблю, ощущая на губах вкус соли, с постоянно растрепанными ветром волосами.

Однако в Бискайском заливе они попали в шторм, и Гэрри чувствовала себя так плохо, что ей хотелось умереть. Дэниел завернул ее в плащ и вынес на палубу, где даже резкий ветер и соленые брызги были предпочтительнее духоты маленькой каюты, в которой пол ходил ходуном и ее выворачивало наизнанку. В течение нескольких часов Генриетта дрожала в его объятиях, а Дэниел упорно пытался влить ей в рот бренди, чтобы немного согреть. В конце концов Генриетта уснула и проснулась через шесть часов в том же положении — на палубе и в объятиях мужа, чувствуя ужасный голод. Продолжающаяся качка казалась ей уже не такой мучительной. Дэниел окончательно продрог, все его тело онемело, так что он едва мог двигаться.

Генриетта положила локти на поручни и подставила лицо свежему ветру, найдя в себе силы улыбнуться при воспоминании о пережитом испытании.

— Чему ты так радуешься? — донесся до нее голос Дэниела, и она посмотрела на ют, где он стоял с капитаном корабля, вспыльчивым голландцем, что требовало от пассажиров чрезвычайно тактичного поведения по отношению к нему.

— Так просто. — Она покачала головой, продолжая улыбаться. Ей не хотелось оповещать всех о том, что она думала о своем муже. Улыбка свидетельствовала не о хорошем настроении, а о теплом чувстве, согревавшем ее душу. Дэниел спустился по трапу на бак.

— Ты обманываешь меня, — сказал он, укоризненно похлопывая ее по спине.

Она засмеялась:

— Может быть, но у меня есть свои секреты.

— С попутным ветром к утру мы достигнем земли, — сказал Дэниел. — Как только пройдем Гибралтарский пролив, до Малаги останется совсем немного.

Капитан отказался заходить в Бильбао, чтобы высадить их, утверждая, что его груз должен быть доставлен в Малагу, а если они хотели высадиться в Бильбао, им следовало сесть на корабль, направляющийся именно туда. То обстоятельство, что в нужное им время ни один корабль не шел из Амстердама в этот порт, не имело для него никакого значения; и доводы Дэниела не могли заставить капитана изменить свое решение. Поэтому они вынуждены были с трудом продвигаться вдоль португальского побережья, через Кадисский залив и теперь вот подошли к Гибралтарскому проливу.

— Потом предстоит еще долгое путешествие на лошадях до Мадрида, — добавила Генриетта.

— Да, но сначала мы отдохнем, — сказал Дэниел, вглядываясь в голубые воды Средиземного моря, сверкающие под майским солнцем. Войдя в Гибралтарский пролив, они вплотную подошли к берегам Испании. Море здесь, насколько хватало глаз, было усеяно небольшими суденышками, фелюгами и рыбацкими лодками. — А это что за дьявол? — внезапно спросил Дэниел, глядя на незнакомые очертания корабля, полным ходом шедшего к ним. Ответ на его вопрос прозвучал с крюс-марса.

— Военный корабль! — крикнул впередсмотрящий, и судно мгновенно ожило, по палубе забегали матросы. Дэниел поспешил на ют, где капитан наблюдал за морем в подзорную трубу.

— Что это за корабль? — спросил Дэниел.

— Турецкая галера, — ответил голландец. — Идет на всех парусах. Нам не уйти от нее.

— Боже милостивый! — Генриетта тоже забралась на ют и слышала последние слова капитана. — Мы сможем отбиться от них, сэр?

Капитан проигнорировал ее вопрос и вместо ответа промычал что-то, требуя бренди. Тотчас была принесена большая бутыль, и капитан надолго припал к ней.

— Что, черт побери, вы собираетесь делать, капитан? — Голос принадлежал тучному мужчине в сбившемся парике и расстегнутом плаще, карабкающемуся по трапу, за ним, тяжело дыша, следовала краснолицая леди. Воинственный купец и его испуганная жена были еще одними пассажирами на судне. Дэниел всегда был подчеркнуто вежлив с ними, но Генриетта имела прискорбную склонность разражаться смехом в их присутствии.

— О Боже… Боже мой! — задыхаясь, причитала госпожа Браунинг, обмахивая раскрасневшееся лицо. — О, мы погибли! Нас всех захватят в рабство!

— Мы с вами окажемся в турецком гареме, — сказала Генриетта с озорной усмешкой, глядя широко раскрытыми невинными глазами на леди, которая вцепилась в поручень со стоном ужаса.

— Твой юмор сейчас неуместен, — резко сказал Дэниел, в то время как Генриетта закусила кулак, чтобы не рассмеяться во весь голос. — Если дойдет до драки, мы слишком плохо вооружены, чтобы выйти из нее победителями.

— Но на нашем корабле есть пушки, — простонала госпожа Браунинг.

— Шестьдесят пушек и двести человек команды, — резко сказал ее муж.

— Однако у нас слишком мало боеприпасов, — заявил голландец, вытирая лоб засаленным шейным платком.

— Как же так? — У Генриетты пропало всякое желание шутить.

— Мы везем много товаров, — сообщил ей Дэниел. — Наш капитан по своему разумению решил, что нет нужды загружать трюмы невыгодным грузом, таким, как порох и ядра.

— Что будет, если они захватят нас?

— Твоя неудачная шутка может оказаться вовсе не шуткой, — сказал он.

— Мы отдадим им груз. Они, конечно, будут удовлетворены этим. — Господин Браунинг побледнел и затих.

— Будь все проклято на свете! Но я не отдам свой корабль. Он стоит тридцать тысяч фунтов! — проворчал капитан, сделав еще глоток бренди. — Дайте людям по чарке и очистите палубу, — приказал он боцману. — Мы будем сражаться с тем, что у нас есть. Хороший голландец стоит двух таких дикарей!

— Судя по скорости, они хорошо укомплектованы людьми, — задумчиво сказал Дэниел, глядя на быстро приближающееся судно. — Но мы можем обмануть их.

— Как? — спросила Генриетта немного нерешительно, боясь снова нарваться на острое замечание мужа.

— Демонстрацией своей мощи. — Он повернулся к капитану. — Господин Алмар, если на галере решат, что мы военный корабль и не заметят ничего такого, чем можно было бы поживиться, возможно, они раздумают связываться с нами и отправятся на поиски другой добычи.

— Верно. — Голландец одобрительно кивнул. — Мы выкатим все пушки, до зубов вооружим команду и очистим палубу от всего, кроме орудий. Отправьте женщин вниз. Женщинам не место на военном корабле, а если эти дикари что-нибудь учуят, нам не удастся их провести. Вы тоже, сэр, спускайтесь вниз. — Он махнул рукой в сторону господина Браунинга. — Вы выглядите, как купец… слишком пухлый.

Браунинг возмущенно фыркнул, однако повернулся к трапу, подталкивая вперед свою причитающую жену и бормоча, что он заплатил большие деньги не для того, чтобы защищать груз капитана, и что он не шевельнет и пальцем ради него.

— Дурак, — бесстрастно заметил Дэниел. — Пойдем, Генриетта, ты должна находиться в каюте. Я только возьму свой меч и пистолеты, господин Алмар, и сразу же присоединюсь к вам.

— О, но ты не можешь заставить меня сидеть внизу, когда тебе угрожает опасность, — запротестовала Генриетта, отталкивая его руку. — Я спрячусь на полубаке.

— Милостивый Иисус, Генриетта! Когда ты наконец поймешь, что все это очень опасно? — воскликнул Дэниел, толкая ее вперед. — Эти турки на вооруженной галере гонятся за нами не просто так.

— Я понимаю и поэтому хочу быть рядом с тобой, — сказала она, полагая, что ее желание вполне обоснованно.

Дэниел ничего не ответил. В каюте он пристегнул меч, перекинул через плечо нагрудный патронташ и сунул за пояс пару пистолетов. Генриетта с несчастным видом сидела на узкой койке, на которой они спали вместе. Дэниел чуть приподнял ее голову за подбородок и с улыбкой сказал:

— Не надо дуться, моя фея. — Однако выражение ее лица не изменилось, и он добавил, чтобы успокоить жену: — Это не потому, что я не хочу, чтобы ты была рядом со мной, милая, но если я буду беспокоиться за тебя, то не смогу помочь Алмару.

— А если тебя убьют, меня поместят, как рабыню, в гарем, — сказала Гэрри, отворачиваясь, чтобы спрятать свои дрожащие губы.

— Не думаю, что тебе уготована такая судьба, — возразил Дэниел, решив больше не тратить времени на уговоры. — Я вернусь, как только минует опасность. — Он вышел из каюты, плотно прикрыв дверь. Сделал шаг к трапу, но вдруг остановился, нахмурился и вернулся к каюте. Вспомнив, как поступила Генриетта в Ноттингеме и в Лондоне, когда казнили короля, Дэниел решительно запер дверь на засов.

Генриетта ясно слышала скрежещущий звук задвигаемого засова и застыла, не веря своим ушам. На глаза навернулись слезы обиды и гнева. Вскочив на ноги, она бросилась к двери и начала стучать кулаками и громко кричать.

Поднявшись на палубу, Дэниел обнаружил, что корабль приготовился к бою. Две сотни мужчин, вооруженных мечами, ножами и пистолетами, выстроились вдоль бортов, а также заняли свои места возле пушек, нацеленных на приближающуюся галеру. Не было видно никаких признаков, указывающих на то, что это торговое судно, — ни тюков с шелком и хлопком, ни венецианского стекла, ни голландского фарфора, ни фламандских гобеленов.

Дэниел занял место на юте рядом с капитаном. Когда Алмар передал Дэниелу подзорную трубу, он молча взял ее и направил на приближающуюся галеру. Она шла на всех парусах, вспенивая носом волны, и представляла собой великолепное зрелище. Сотня пар весел рассекала воду, ритмично поднимаясь и опускаясь, помогая ветру. Когда галера подошла ближе, от нее понесло ужасным зловонием, испортившим свежесть соленого морского воздуха.

— Черт побери! — Дэниел закрыл себе рот и нос, а капитан сплюнул за борт.

— Это воняют галерные рабы. Они прикованы к веслам и никогда не освобождаются. Время от времени их поливают из шланга, когда запах становится слишком сильным для деликатных носов хозяев. — Он обратился через плечо к матросу за штурвалом: — Рулевой, развернуть судно против ветра! — Огромный корабль медленно развернулся, паруса поникли, и судно замедлило ход.

Генриетта на нижней палубе почувствовала, что движение изменилось и пол под ней начал медленно покачиваться на волнах. Она отбила руки, колотя в дверь, и осипла от крика, но тем не менее вопреки здравому смыслу продолжала стучать и кричать, страстно желая выбраться из заточения и самой увидеть, что происходит наверху. Только там она могла решить, как лучше помочь Дэниелу.

Внезапно заскрипел засов, дверь открылась, и перед плачущей, обезумевшей Генриеттой возник встревоженный юнга.

— О, скорее! — сказала она, вытирая слезы. — Ты должен дать мне свою одежду. Вот, возьми это. — Подбежав к матросскому сундуку, она вытащила кожаный мешочек, достала из него полкроны и протянула ошеломленному юноше. — Поторопись.

Тот взял монету, повертел ее в руке и пожал плечами. Не его дело обсуждать причуды этой сумасшедшей женщины, а полкроны есть полкроны. Он снял голубую шерстяную шапочку, грубую замасленную куртку, потертые штаны и протянул все это сгорающей от нетерпения Генриетте, оставшись в нижней рубашке и кальсонах.

Генриетта быстро переоделась. Юноше было не более двенадцати лет, однако ей пришлось подвязать штаны веревкой, а куртка целиком поглотила ее хрупкую фигуру. Заплетенные в косы волосы исчезли под голубой шапочкой. На ноги надеть было нечего, и она босиком поднялась по трапу на верхнюю палубу, где прекратилось всякое движение и стояла напряженная, почти осязаемая тишина. Генриетта решила, что ничего страшного не произойдет, если она пристроится к морякам, стоящим вдоль борта. Бросив быстрый взгляд вверх, она с удовлетворением отметила, что Дэниел по-прежнему жив и здоров и стоит рядом с капитаном. Генриетта решила остаться на верхней палубе, откуда могла без риска наблюдать за ними обоими и за происходящими событиями.

Галера подошла против ветра к правому борту их судна и теперь мягко покачивалась на волнах с повисшими парусами и неподвижными веслами. На полуюте стояла группа бородатых, смуглых мужчин. Легкий ветерок трепал их широченные штаны, грозные изогнутые лезвия ятаганов на их поясах блестели на солнце.