— Надеюсь, вы не подхватили простуду вдобавок ко всем вашим ранам и синякам? — услышала она заботливый голос Оуэна.

— Ничего подобного! — ответила она резче, чем требовалось.

Уж не насмешку ли она уловила в его глазах?

— Тогда, леди Пен, — произнес он с поклоном, — не будете ли вы любезны провести меня по галерее? Я слышал, там есть интересные картины Гольбейна.

— Да, правильно, — раздался почти детский голосок. — Мой двоюродный дедушка, король Генрих, опекал этого художника.

Возле них стояла худощавая девочка в унылом платье цвета лаванды. Она почти умоляюще посмотрела на леди Кендал и произнесла довольно странные для своего возраста и пола слова:

— Я очень хотела бы поговорить с вами, миледи, о том отрывке из Тацита, помните? Если у вас, конечно, найдется капелька времени…

Девочка с опаской взглянула на дверь, словно сказала что-то неприличное, и леди Кендал поняла, что Джейн Грей боится, как бы не появилась ее мать, герцогиня Суффолк, внушающая дочери постоянный страх и смертельно не любящая всякие ученые разговоры. Особенно из уст дочери-подростка. Однако леди Кендал не слишком боялась этой женщины, а потому, обняв девочку за худые плечи, ласково сказала:

— Разумеется, я помню наш разговор, Джейн. Пойдем, дорогая.

И она повела воспрянувшую духом девочку в другой угол комнаты. Лорд Хью, задержав взгляд, на Оуэне, с улыбкой поклонился и последовал за ними.

Пен сказала с легким смехом:

— Бедняжка Джейн! Ей почти не с кем дружить, и она ищет дружбы с нашей матерью, с которой находит общие темы для беседы. Маме это приятно, потому что мы с сестрой разочаровываем ее полным отсутствием интереса к наукам и искусствам.

Оуэн прекратил этот акт самобичевания, взяв ее за руку и вежливо поведя в сторону двери, выходящей в галерею.

— Ваша мать — образованная женщина? — спросил он.

— О да. Она сумела победить самого короля Генриха, когда лорд — хранитель печати Томас Кромвель и весь королевский Тайный совет обвинили ее чуть ли не в мятеже и вызвали на заседание Звездной палаты. Представляете? — Пен затрясла головой от восхищения. — Я не знаю никого умнее нашей мамы!.. А лорда Кромвеля самого обвинили потом в государственной измене и казнили… Все это было давно, теперь уже нет ни палаты, ни Кромвеля, ни, короля Генриха.

Пен хотела добавить, но не добавила, что, несмотря на образованность и ум, ее мать никак не может поверить ей насчет ребенка… И значит, только он один — Пен повернула голову в сторону Оуэна — только он может — и должен! — поддержать ее, помочь…

Они уже вышли из покоев принцессы. В сумочке у Пен лежала копия счета — она переписала его, помнила чуть не наизусть. И была почти уверена, что еще до конца дня Оуэн возьмет у нее этот листок и согласится отправиться в Хай-Уиком…

Оуэн прекрасно видел, что Пен хочет поскорее получить от него утвердительный ответ, и был готов к разговору… К задуманной им сделке.

Долгая галерея, по которой они шли, так она называлась, была полна людей: слуг, герольдов, придворных. Как на оживленной улице. Оуэн не мог не обратить внимания на явные признаки запущенности: в разболтанных оконных рамах дрожали и дребезжали стекла, ветер врывался через щели, охлаждая и без того холодные каменные стены, на которых висело немало прекрасных картин.

Пен шла по галерее быстрым шагом: людно, стыло — и вообще не место для разговора. Тем более тайного.

— Мы не задержимся, чтобы посмотреть эти чудесные полотна? — спросил Оуэн. — Я в самом деле интересуюсь Гольбейном.

— Позже, — не останавливаясь, отрезала Пен. — Мне нужно сначала поговорить с вами.

— Разве нельзя говорить и смотреть одновременно? — невинным тоном предположил он.

Он явно поддразнивал ее, но у Пен не было охоты продолжать словесную дуэль.

— Идемте сюда, — сказала она, сворачивая в боковой коридор.

Она двигалась слишком быстро для женщины, но ему нравилось в ней это. Сейчас она была такая, какой он увидел ее возле библиотеки в доме у Брайанстонов, — порывистая', настойчивая и в то же время загадочная. И к этой страстной и волевой женщине он напрашивается в помощники? Или… на другую роль?

Они прошли несколькими коридорами, пока не уперлись в конце одного из них в закрытую дверь.

— Я намерена говорить с вами серьезно и без свидетелей, — сказала Пен, открывая ее.

— Так я и понял, мадам, — ответил он, входя в комнату вслед за ней.

Она продолжала, не глядя на него:

— Поскольку мы уже провели с вами часть ночи в одном помещении, нет резона считать, что мы не можем наедине поговорить в этой комнате.

Тон был вызывающим.

— Разумеется, можем, мадам, — пробормотал он примирительно. — Почему же нет?

С этими словами он тихо прикрыл за собой дверь.

— Пет! — сказала она. — Лучше откройте!

— О, я не понял, простите. — Он снова открыл дверь. — Совсем? Или оставить щель?

— Кажется, вы смеетесь надо мной, шевалье?

— Возможно, — сознался он, оставляя дверь приоткрытой. — По простите меня, Пен, осмелюсь заметить, мы оба в таком возрасте и таком жизненном положении, когда подобные предосторожности не имеют особого смысла. Примерно это же, если не ошибаюсь, сказала ваша матушка.

— Пожалуй, вы правы, — с тяжелым вздохом ответила она. — Каждая вдова к двадцати шести годам уже страдает старческим самолюбием. Надо беречь репутацию лишь тех, кто значительно моложе этого возраста, не так ли, шевалье?

— А теперь вы, если не ошибаюсь, смеетесь надо мной, — утвердительно сказал он, любуясь искорками смеха в ее глазах.

Она не ответила, только сдавленно фыркнула.

Он оглядел комнату в поисках каких-либо признаков, которые могли бы помочь полнее раскрыть характер Пен Брайанстон. Со вкусом подобранная мебель, ярко расцвеченные гобелены на каменных стенах, вышитые ковровые дорожки на вощеном полу. В камине пылает огонь; судя по запаху, там горят сосновые поленья.

В комнате оказалось еще одно живое существо — огромный старый кот рыжеватой окраски, развалившийся на постели и глядящий на вошедших немигающими зелеными глазищами.

— Это наш Мускат, — представила его Пен и, наклонившись, почесала кота за ухом, а тот счастливо замурлыкал и потянулся всем рыжим телом. — Ему уже шестнадцать, — продолжала она, беря кота на руки, что доставило ему еще большее удовольствие. — У Пиппы живет его родная сестра по имени Луна, мы привезли их из Дербишира, когда впервые приехали в Лондон.

Она спрятала лицо в его мягкой шерсти и снова положила кота на кровать.

— Он не любит расставаться со мной, поэтому приходится всюду брать его с собой. Не представляю, сколько у него наследников разбросано по свету.

— Красивое животное, — сказал Оуэн и тоже погладил кота, которому это понравилось.

Пен с одобрением посмотрела на них обоих.

— Вы любите кошек?

— Чувствую определенное родство с ними. Они не идут на компромисс и трудно поддаются разгадке.

— Это верно, — согласилась Пен.

Внезапно она ощутила, что стоит на зыбкой почве.

Наступило недолгое молчание. Оуэн смотрел на Пен: казалось, она сильно нервничает. Веселое, даже озорное, выражение исчезло с ее лица и сменилось напряженным, она сцепила руки, опустив их на юбку из оливкового цвета тафты, который так красиво сочетался с постоянно меняющимся оттенком ее карих глаз. Сейчас эти глаза неотрывно смотрели на него.

— Вы обещали подумать, как мне помочь, — сказала она в конце концов. — Я очень, очень нуждаюсь в помощи.

Он медленно кивнул, продолжая задумчиво гладить кота.

— Вы имеете в виду: узнать все, что можно, о смерти вашего сына?

Она вздрогнула и произнесла с плохо сдерживаемой яростью:

— Узнать все, что можно, о его жизни! — Дрожащей рукой она поправила волосы, и в свете камина в ее каштановых прядях заплясали золотые нити. — К сожалению, я не имею возможности, — добавила она, — сделать это сама, в одиночку, никто, как я вам говорила, не верит мне и не считает необходимым помочь.

Он отвернулся к огню.

— Если я и окажу помощь, — произнес он, — то не могу ручаться за результаты.

— Да, знаю, — сказала она. — Но мне нужны достоверные сведения. Если он действительно умер, я должна быть уверена, что это так.

В наступившем вновь молчании Оуэн подошел к двери и осторожно прикрыл ее. Затем почти неслышными шагами вернулся к камину, возле которого она сидела, остановился позади нее и, взяв за плечи, поцеловал в голову.

Какое-то время Пен была неподвижна. Затем поднялась со стула, повернулась и оказалась в его объятиях, ее щека прижималась к темному шелку камзола, она отчетливо слышала, как ровно стучит его сердце. Он легко провел рукой по ее спине, его пальцы задержались на выступах лопаток, поднялись к шее, остановились около повязки. Она почувствовала, как участилось биение его сердца, дыхание над ее головой стало жарче. Ее сердце тоже пустилось вскачь.

Ее губы невольно приоткрылись. Как знак ожидания? Приглашения? Она не знала, не думала об этом. Это был момент — может быть, единственный в жизни, который больше не повторится, — когда их дыхание смешалось, она чувствовала аромат вина и гвоздичного масла, еще чего-то… А потом — его губы на своих.

Она прильнула к нему, обхватив его руками, оба стояли неподвижно, двигались только губы. Его поцелуи, казалось ей, захватывали ее всю, проникали в каждую пору существа.

Когда она снова обрела способность мыслить, то подумала, что так целоваться может только человек с большим опытом в любви. Причем в любви настоящей. В его поцелуях не было излишней настойчивости, неумеренной требовательности — они означали благодарное соединение, а еще — дарение и принятие подарка.

После того как он оторвался наконец от нее и поднял голову, они продолжали некоторое время неподвижно и тихо стоять, тесно прижавшись… Времени она не ощущала — это была вечность, в течение которой они превратились в одно целое. И произошло это так натурально, так естественно.

Она прикрыла глаза, и ей почудилось, что ее тело качнулось и полетело в черную спокойную бесконечность. И он был с ней, его руки невесомы, как крылья бабочки…

Оуэн поцеловал ее в ухо и прошептал:

— Итак, Пен Брайанстон?

Ей понадобилось некоторое время, чтобы прийти в себя. Она открыла глаза, и мягко освещенная комната показалась ослепительно сияющей, как в разгар солнечного летнего дня.

Его руки отпустили ее, она сделала несколько шагов к камину, ощутила тепло огня, звуки собственных шагов, показавшиеся раскатами грома в полной тишине.

— Я не привыкла так целоваться с незнакомыми людьми, — произнесла она.

Голос ее слегка дрожал.

— Что ж поделать, — сказал он, приподнимая брови, — если так случилось?

— Думаю, нужно было пошире открыть двери.

Она намеревалась проговорить это с легким смехом, но не получилось, прозвучало только сомнение. Оуэн высказался определеннее:

— На тот случай, если это произойдет снова, не так ли?

Она смущенно покачала головой. Хотя, в сущности, почему она должна отказать себе в удовольствии немного пофлиртовать с интересным мужчиной? Если, конечно, они не перейдут при этом определенных границ и это не станет темой для скандальных пересудов. Робкий внутренний голос добавил, что такое развитие событий может помочь ей вернее привлечь этого человека на свою сторону. С другой стороны, то, как ее душа отозвалась на поцелуй, немного испугало ее. Что, если голова у нее пойдет кругом и она потеряет над собой контроль?

— Вы женаты? — спросила она вдруг, вспомнив, о чем говорила Пиппа, и чтобы разрядить обстановку.

Лицо у него помрачнело. Это длилось секунду, но она успела заметить складки, появившиеся возле рта, потускневшие глаза. И сразу же он опять стал таким, как был, лицо обрело прежнее выражение.

— Нет, — ответил он ровным, безразличным голосом. — Я не женат. Какое это имеет значение?

— Весьма большое, — сказала она. — Если я вознамерюсь снова целоваться с вами так, как только что, мне необходимо быть уверенной, что я не вторгаюсь в чужие владения и не занимаюсь браконьерством.

Он не смог сдержать удивления от услышанного в виде сдавленного одобрительного смешка.

— Что ж, открыто и честно, как всегда. Но разве вы собираетесь это совершить опять?

Пен склонила голову набок, как бы взвешивая основательность вопроса. Потом сказала со всей серьезностью:

— Может быть, да, а может быть, и нет… Но давайте, шевалье, перейдем к делу. Я начинала говорить о нем, но мы отвлеклись. Итак, я не вижу возможности отправиться самостоятельно в Хай-Уиком и начать там опрос жителей селения. Кто-то непременно узнает меня, и все дойдет до ушей моей свекрови. Для вас же, полагаю, не составит большого труда провести за меня и для меня это расследование. Копию листка с фамилиями я вам сейчас дам.

Вынув ключ из кошелька, прикрепленного к поясу, она подошла к небольшому сундуку в углу комнаты. Легко и грациозно опустившись на колени, она откинула крышку сундучка, достала документ и протянула Оуэну.

— Вот, шевалье. Здесь несколько имен… Вы поможете мне?

Он взял из ее рук листок и, не разворачивая, задумчиво посмотрел на него. Потом перевел взгляд на Пен.

— Вы довольно стремительны в своих действиях, мадам, — сказал он, кладя листок на стол.

В ее глазах потух свет.

— Значит, вы отказываетесь, сэр?

— Нет, — ответил он в некотором раздумье. — Но в обмен…

Она смотрела на него с недоумением, переходящим в неприязнь.

— В обмен на что? — почти крикнула она.

Не меняя спокойного делового выражения лица, он подошел к ней. Она резко отпрянула.

— О нет, — произнес он улыбаясь, — вы не так поняли, мадам. Мое предложение совсем иного рода. Хотя, — добавил он, и улыбка сделалась шире, — если вы соизволите прибавить к тому, о чем я сейчас скажу, то, что я не посмею высказать, я буду безмерно счастлив.

Только сейчас Пен ощутила, что испуганный прыжок назад привел ее в соприкосновение со стеной и отступать дальше некуда.

— Перестаньте играть словами! — крикнула она. — В чем заключается ваше предложение?

— Хорошо, миледи, — согласился он. — Итак, прошу внимания. Должен откровенно признаться, что мои нынешние дела в Лондоне напрямую связаны с принцессой Марией. — Он опять приблизился к ней, взял ее лицо в ладони. — И я хотел бы вашей помощи в моем деле в обмен на мою помощь в вашем.

Пен освободилась от его рук.

— Объясните понятней, черт возьми!

— С удовольствием. — Он оперся обеими руками о стену, заключив в пространство между ними ее голову. Сейчас он был так близко, что она ощущала жар его тела и не могла отвести взгляда от жгучих темных глаз, которые, казалось, читали ее мысли. Он продолжал с поражающей прямотой:

— Мне необходимо заручиться хорошей парой ушей при дворе принцессы, и если вы согласитесь рассказывать мне о том, что говорит она, а также ее ближайшие советники… сообщать об изменении в их планах, связанных с политикой, тогда я…

— Довольно:

— в ужасе закричала Пен. — Вы сошли с ума! Предлагаете мне шпионить за принцессой? Какая мерзость!

— Пожалуй, вы нашли верное определение, — сказан он и, не давая ей снова заговорить, произнес:

— Но послушайте меня хотя бы несколько минут…

— Я… я не хочу!

Она попыталась оторваться от степы, оттолкнуть его, но он не давал это сделать.

Его голос был на удивление спокойным, когда он продолжил:

— Я не собираюсь использовать силу, мадам, не дай Бог, но если отойду, вы убежите и не захотите меня слушать, а я должен объясниться до конца.

Она сжала губы и ничего не ответила, но весь ее вид говорил красноречивее любых слов.

— Мое правительство, — услышала она, — принимает близко к сердцу интересы принцессы и не желает для нее никакой беды. Учитывая, что юный король находится, будем говорить прямо, на смертном ложе, положение принцессы становится все более уязвимым. Никто не знает наверняка, что задумал Нортумберленд, но мы абсолютно уверены: действует он не в пользу Марии. Нам необходимо знать точнее, что же он замышляет и что хочет и может противопоставить ему принцесса.

Он замолчал, словно ожидая возражений, но они не последовали, и он заговорил опять:

— Ваш сводный брат не может не знать, что творится в голове у Нортумберленда, и, вероятно, лорд Робин делится с вами…

Во взгляде Пен сквозили гадливость, презрение.

— Вы хотите, чтобы я шпионила и за своим братом тоже?

— Хочу, чтобы поняли: если вы любите принцессу, то должны помочь мне ради ее благополучия.

По прошествии некоторого времени, когда он увидел, что Пен не желает ему отвечать, он снова заговорил, тщательно подбирая слова:

— Я ожидал, что вас сильнее заденет упоминание о грязных планах Нортумберленда и его сторонников. И о том, чем это может закончиться для Марии и ее приверженцев.

Он замолк, пристально глядя на Пен, и по тому, как вспыхнуло ее лицо, догадался, что она поняла смысл сказанного и, следовательно, знает кое-что об участии ее брата в этих планах. Похоже, действительно между братом и сестрой нет особых секретов. Чтобы она не сомневалась в том, что и он, Оуэн д'Арси, тоже достаточно сведущ в этих делах, он добавил:

— Сфера шпионажа не так уж велика. По большей части мы знаем чуть ли не в лицо наших соперников. Или, если угодно, противников.

Пен по-прежнему хранила молчание, но, конечно, слышала и вбирала в себя все, что он говорил. Да, разумеется, шпионы, соглядатаи, тайные агенты, сподручники — как их еще назвать? — из разных лагерей, по всей вероятности, знают друг друга или друг о друге. Подтверждение этого — неприязнь, почти открытая, которую не мог скрыть Робин по отношению к Оуэну, когда увидел его…

Но он что-то еще говорит…

— Так разве не лучше, — услышала она, — служить интересам принцессы, а не Нортумберленда, даже если эту деятельность можно назвать шпионажем?

Каково бы ни было ее собственное отношение к Нортумберленду, она не могла вынести обвинений в адрес Робина.

Все еще пылая от негодования, она сказала:

— Я совершенно уверена, что Робином движет не что иное, как дружеская преданность этим людям — Суффолку и Нортумберленду. Со времени его юности они были его друзьями и покровителями. Вы же, сэр, готовы играть на том поле, на котором выгоднее для вас.

Он спокойно поправил ее:

— Я играю на стороне Франции, но не вижу большой разницы между мной и вашим братом, за исключением того, что он служит человеку, который руководствуется своими амбициями, а я служу законному королю и государству.

— Не смейте так говорить о Робине!

— Прошу меня простить, но я вынужден защищаться.

— Это не поможет! Все равно я не верю вам!

Он пожал плечами:

— Как вам угодно.

— Почему я должна вам поверить? — продолжала она. — И отчего французы так мечтают помочь принцессе Марии? Больше, чем испанцы, например? Или… Ее двоюродный брат, император, вы, конечно, знаете, держит наготове корабли, чтобы доставить ее во Фландрию, если будет необходимо. И если она сама пожелает. А что сделала или собирается сделать ваша Франция?

Оуэн не без интереса выслушал эту тираду: значит, Пен интересуется политикой и даже немного разбирается в ней?

— Если принцесса покинет Англию, — сказал он, — то потеряет возможность занять престол. Она это понимает, и вы тоже. Иначе бы Мария давно уехала из страны. Мы же хотим помочь ей в борьбе с Нортумберлендом и его сторонниками.

— Для собственной пользы! — воскликнула Пен с презрением.

— Конечно, — подтвердил он хладнокровно. — Я не хочу уверять вас, что нами руководит исключительно бескорыстие: Такого не бывает в политике… И повторяю: я предлагаю вам обмен. Сделку, соглашение — называйте как хотите: сведения, необходимые мне, в обмен на правду о вашем ребенке. Должен заметить, у меня немалый опыт в раскрытии всяческих тайн.

— Охотно верю, — усмехнулась она. — Ведь это главное в работе шпиона.

— Уверяю вас, Пен, — сказал он со всей серьезностью, — эта работа совершенно необходима. Ни одна страна, ни один королевский двор или правительство не могут обойтись без нее. Полагаю, и вы знаете это.

Она отвернулась, ей было трудно смотреть на него. Она знала, что он прав. И понимала, что свою любовь к Робину, дружбу с ним никогда не ставила в зависимость от вовлеченности брата в непонятную для нее, но довольно грязную, как ей казалось, игру Нортумберленда. Она была уверена, что Робин никогда не совершит ничего нечестного, неблагородного — того, что навлечет беду на кого-то, причинит зло…

Оуэн смотрел на нее, отвернувшуюся в сторону, ожидая ответа. Не дождавшись, спросил напрямик:

— Итак, мы заключаем это соглашение, Пен?

Ей хотелось убежать от него, избавиться от близости, которая ее тяготила, тревожила. И больше всего возмущало ее сейчас его откровенное коварство, которое он не посчитал нужным скрыть. Значит, вот почему он обратил на нее внимание, преследовал, осмелился целовать, спасал от бродяг… Ради своих гнусных шпионских целей!

Она понимала, что должна немедленно прогнать его, сказать, чтобы убирался прочь вместе со своими грязными предложениями. Со своей отвратительной откровенностью… Все так, но ведь он единственный, кто согласился помочь ей в том, что стало главной целью, всем смыслом ее существования. Единственный, кто готов и кто сумеет что-то сделать. Если захочет. И быть может, он все-таки прав, когда говорит, что Франция желает оказать помощь принцессе Марии, которая, без сомнения, находится в опасности — сейчас, да и всю свою сознательную жизнь. С юности.

Но он… Как он надругался! Заставил поверить в то, чего не было, что оказалось противной ложью. Его взгляды… поцелуи…

Она постаралась взять себя в руки и хладнокровно сказать себе, что все это не имеет никакого значения… не должно иметь в сравнении с тем, что он может для нее сделать. Да, он напрямик заявил, что хочет использовать ее в своих целях, но ведь и она хочет от него того же. Они квиты. Стоят друг друга. Какая же разница между ними?

Придя к этому выводу, она не могла не признаться себе, что не в состоянии думать об этом человеке лишь как об орудии для выполнения того, что замыслила.

От этого открытия кровь снова прилила к ее щекам, она стремительно отошла к середине комнаты и остановилась там, глядя на него издали.

Как давно она не ощущала даже проблеска надежды в своем существовании. Как давно засыпала и просыпалась с чувством безнадежности. И вот сейчас…

— Хорошо, — сказала она мрачно. — Заключим сделку. Как вы предлагаете.

Он сухо кивнул, затем негромко произнес:

— Мне хотелось бы, чтобы вы не смотрели на меня с такой ненавистью, Пен.

— А что же вы ожидали? — запальчиво спросила она. — Вы… вы заставили меня пойти на такие условия… Как, по-вашему, я должна к вам относиться?

— Как к человеку, живущему в этом мире по его правилам. — ответил он. — Так же, как и ваш брат. И многие другие. Разве это так уж плохо?

— Не ставьте себя на одну доску с моим братом, — возразила она с горькой усмешкой. — Вы самый настоящий шпион, обманщик… Обманули меня… Сделали вид, притворились, что вы… вы… О, я не могу говорить с вами!

Она сделала движение руками, словно отталкивая его от себя.

— Я ни в чем не притворялся, Пен, — сказал он, подходя к ней и беря за руку. — И ни в чем не обманывал вас, а, наоборот, был предельно откровенен.

Он поднес ее руку к губам и прошептал:

— Мы будем партнерами, надеюсь.

Его шепот был почти беззвучен, но она услышала. Пальцы, которые он продолжал держать в руке, сжались, царапая ему ногтями ладонь — словно яростно отрицая его предположение… или столь же яростно напоминая о той обиде, которую он причинил…

— Пен! Пен! Ты здесь? — послышался голос из-за двери, сопровождаемый громким стуком.

Это был Робин.

Она вырвала руку из крепкой хватки Оуэна, лицо ее приняло такое выражение, словно ее застигли за чем-то предосудительным. Только Робина тут не хватало!

Подбежав к двери, она широко отворила ее.

— Что случилось, Робин? Меня зовет принцесса?

Он не сразу ответил, потому что пристально смотрел через ее плечо туда, где стоял Оуэн с бесстрастным, невозмутимым видом, отвечая спокойным взглядом на его неприязненный взгляд.

— Извини, Пен, — произнес наконец он, — Я не имел понятия, что ты развлекаешь гостя у себя в спальне.

Оуэн отошел от камина.

— Не буду злоупотреблять вашим гостеприимством, мадам, — сказал он с поклоном и направился к двери. Проходя мимо Робина, он поклонился еще раз и с учтивой улыбкой добавил:

— Как приятно снова встретиться с вами, лорд Робин. Льщу себя надеждой, что не в последний раз.

Пен сжала губы, сдерживая не то негодование, не то смех, а Робину не оставалось ничего другого, как ответить на поклон.

Не переставая улыбаться, Оуэн вышел из комнаты, Пен тихо прикрыла за ним дверь, но не торопилась обернуться к брату, оттягивая минуту неминуемого объяснения и размышляя, как себя повести. Одно было ясно: ни в коем случае Робин не должен знать об их уговоре с Оуэном д'Арси. И никто другой тоже. Но о том, что они с шевалье в дружеских отношениях, пускай знает весь свет.

— В чем дело, Робин? Почему ты так кричал и что у тебя за вид? Чем ты недоволен?

— Не притворяйся, что не понимаешь, Пен! Заперлась с малознакомым человеком в спальне и еще спрашиваешь!

— Ох, не будь смешным! Я не собираюсь отчитываться перед тобой за свое поведение. Не забывай, что я вдова, а не девица на выданье. И могу беседовать с кем хочу и где хочу!

— Но ты ничего не знаешь об этом человеке и не должна доверять ему!

— Доверять что?

Его настойчивость не в первый раз столкнулась с ее упрямством.

— Ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду!

Она не хотела злить его, потому что любила и знала, как он к ней относится. Ох, если б только она имела возможность рассказать ему всю правду о дьявольском союзе, который заключила несколько минут назад! Впервые за все годы их знакомства и дружбы она была вынуждена что-то скрывать от него.

С наигранным любопытством она спросила:

— Почему ты так его невзлюбил?

Она понимала, он не ответит ей, но не спросить не могла.

Роберт не выдержал ее прямого взгляда, отвернулся, наклонился к огню, начал ворошить поленья. Это кончилось тем, что столб дыма вырвался из камина в комнату.

Пен закашлялась, замахала руками.

— Оставь, Робин. Все было хорошо.

— Ничего подобного. У тебя в комнате холодно.

Она молча подошла к столу, налила в кубок вина из графина, протянула Робину.

— Выпей и согрейся. И успокойся. И расскажи мне наконец, чем тебе так не нравится шевалье д'Арси. Ты ведь говорил вчера вечером, что никогда раньше не встречал его.

Он не отказался от вина. Даже выпил два кубка. Но ожидаемого результата не последовало: язык у него не развязался, и Пен так ничего и не узнала от него об Оуэне. Робин не нарушил обещания, которое дал своему патрону, — держать язык за зубами. Несмотря на то что с некоторых пор начал в глубине души не соглашаться со многим, что тот делал и о чем говорил. Слишком явным становилось стремление Нортумберленда и Суффолка еще больше раскачать трон под юным королем, и без того нетвердо державшийся. Как неглупый и достаточно осторожный человек, Робин не мог себе позволить какого-либо действенного поступка раньше, чем окончательно поймет расклад сил и убедится в злокозненности действий герцогов.

Чтоб разрядить напряженность, вызванную тем, что он, по сути, ворвался к сестре и вынудил ее гостя уйти, Робин все-таки попытался ответить на ее вопрос.

— В этом человеке, — пробормотал он, — есть нечто такое… как бы это сказать… В общем, я тревожусь за тебя, Пен.

— Знаю, — совершенно искренне согласилась она, кладя руку ему на плечо и целуя в щеку. — И отвечаю тем же, беспокоясь за тебя. Но, будь уверен, я в состоянии за себя постоять.

— Тебе только так кажется. — Он ответил ей на поцелуй. — А что можешь о нем сказать ты?

— Совсем немного. Но мне приятно находиться в его компании.

Он чуть не с ужасом воззрился на нее.

— Уж не влюбилась ли ты в него?

— Нет. — Она уверенно рассмеялась. Немного раньше она не смогла бы ответить так определенно, теперь… после того как он открылся… — Но имею я право немножко развлечься? Или это позволено только лишь Пиппе?

— Пиппа другая. Никого не удивляет ее несколько легкомысленное поведение. Но о тебе у людей иное мнение. Тебя считают серьезной.

Она снова засмеялась, хотя ей было не до смеха, и снова поцеловала его.

— Возможно, они правы, — сказала она и отвернулась к пламени в камине, ненавидя себя, ненавидя этого Оуэна д'Арси, ненавидя мать Филиппа, свою свекровь, еще больше, чем раньше. Ей казалось, ее сердце превращается в камень от всего этого.

— Я тебя очень люблю, — вновь заговорила она, поворачиваясь к Робину, — но ты не вправе распоряжаться моей жизнью. Мне очень жаль, что тебе не нравится Оуэн, однако мне он по душе, и, пока ты не объяснишь, по каким причинам я не должна доверять ему, я буду следовать своим собственным предрасположениям и склонностям.

Робин ничего не ответил. Он был готов отдать жизнь за Пен, но знал также, что, если она что-то решила, ее не собьешь. У нее хватит сил отстаивать свое мнение и решение. Он восхищался этим свойством, но в то же время хотел, чтобы ее мнения и решения больше совпадали с его собственными. Зато она может служить примером, с гордостью говорил он себе, если не подлинным эталоном стойкости в этом шатком мире, где столько людей подвержены любому дуновению ветра.

Но как… как ему защитить ее, если она не хочет ему довериться? Ответа на этот мучительный вопрос он не знал.