Глава 1

1193 год

У Коннала чесались руки — так ему хотелось прикончить посланника.

Открутить голову, держащуюся на тощей шее, и пнуть ее как мяч, чтобы она покатилась по жаркому песку.

Но Коннал лишь крепче сжал пергамент с печатью короля Ричарда и перечитал сообщение.

Смысл послания был абсолютно ясен и не подлежал обсуждению. Конналу предписывалось вернуться в Ирландию, дабы обеспечить верность присягнувших английской короне ирландских лордов и вассалов самого Коннала в преддверии того, что мог бы предпринять вероломный брат короля Ричарда принц Иоанн. А именно: соединить в нерушимом кровном союзе двух самых преданных союзников Ричарда — кланы Пендрагона и де Клера.

От такого приказа впору было зубами заскрежетать.

Жениться на Шинид?

Большей жертвы не мог потребовать от него даже король.

Не поднимая головы от пергамента, Коннал на мгновение прикрыл глаза, принуждая себя к смирению. Долг — закон для рыцаря, напомнил он себе. Разве он не поклялся Ричарду, что сделает все для сохранения его власти? И при этом не важно, что думает он сам об англичанах, навязывающих другим народам свою религию и волю. Стыд сдавил Конналу грудь. Но он умел управлять собой и подавил неуместное проявление человечности.

Сейчас не время для сожалений и раскаяния. Воля его была связана присягой на верность королю, он не мог действовать по своему усмотрению. Он солдат, а солдаты приказы не обсуждают.

Коннал порылся в кожаном мешочке, по-прежнему не отрывая взгляда от пергамента.

— Азиз, — позвал он юношу, неподвижно стоявшего по правую руку от него. — Проследи, чтобы этого человека хорошо приняли. Пусть его накормят и найдут для него постель.

Коннал бросил Азизу несколько монет, решительно развернулся и пошел прочь по узкому проходу между палатками, коих было не сосчитать. Солдаты и рыцари почтительно склоняли головы при его приближении, крестьяне бросались прочь с его пути, хватая детей. Впрочем, Коннал не замечал того раболепного ужаса, какой вызывал он у простых людей. Он направлялся в свою палатку. Следом за ним шли трое. Когда Коннал, откинув полог, вошел внутрь, эти трое последовали за ним. Первым делом Коннал подошел к низкому походному столику, взял жестяной кувшин с длинным носиком и сделал несколько глотков вина, чтобы заглушить горький привкус разочарования, который поселило в его душе послание Ричарда.

— Новости не слишком приятные? — спросил один из тех, кто вошел с ним в шатер, сэр Гейлерон. Конналу не надо было смотреть на его лицо, он и не глядя расслышал в голосе друга знакомые насмешливые нотки.

Коннал покосился на него через плечо.

— Кажется, я никого не звал, — пробурчал он и сделал еще один добрый глоток.

Только один из трех, высокий индиец по имени Наджар, поклонился и попятился к выходу.

— Знаю, что не звал, — произнес Гейлерон и поманил к себе Наджара, который уже готов был исчезнуть за пологом. — Моя матушка всегда ругала меня за нахальство и развязность. Но что поделаешь — такой уж я уродился. Против природы не попрешь. Наджар же, сам знаешь, не отходит от тебя дальше чем на десять футов, — так уж положено телохранителю, — и разрешение ему не требуется. Что же до Брейнора… Пусть он сам ищет себе оправдание.

— Палатка Пендрагона уютнее моей. — С этими словами сэр Брейнор плюхнулся на обитый бархатом диван и закинул ногу на подлокотник, украшенный затейливой резьбой.

Коннал, угрюмо посмотрев на нагло покачивающийся сапог, пнул его ногой. Брейнор сел как подобает.

— Вам не место в порядочном обществе, сэр Фицсиммонс. Брейнор криво усмехнулся:

— А кому из нас место?

— Говори за себя. — Гейлерон потянул Брейнора за тунику.

Наджар стоял у входа, расставив ноги и скрестив на обнаженной груди могучие руки. Едва ли кто-то решился бы войти в палатку, охраняемую столь грозным стражем. Коннал вдруг передумал выгонять товарищей.

— Чертова страна, — пробормотал он, разливая по трем кубкам вино. Один он взял себе, два других протянул рыцарям — Наджар вина не пил. На низком столике в углу стоял таз с водой. Намочив кусок ткани, Коннал смыл грязь с лица, шеи и рук, Кожа его под жарким солнцем этой страны стала почти такой же темной, как у Наджара.

«Как не похож я теперь на того бледного юнца, каким меня помнят соплеменники», — подумал он. И с этой мыслью пришли другие — о том, что приходилось делать ему с людьми на протяжении последних нескольких лет ради того, чтобы остаться в живых. Тоска мутной волной подкатила к сердцу.

Между тем за спиной у Коннала Брейнор и Гейлерон обменялись озабоченными взглядами. Наджар, нахмурившись, покачал головой, давая знак товарищам не приставать с расспросами к его господину.

Брейнор не внял молчаливому предупреждению.

— Валяй, старина, рассказывай.

Коннал мрачно уставился в таз с грязной водой, опираясь ладонями о столешницу.

— Король Леопольд отдал короля Ричарда заложником Священной Римской империи до тех пор, пока не соберет выкуп.

— Видит Бог, ему это дорого обойдется, — вздохнул Гейлерон.

«Но не настолько дорого, как мне его возвращение», — подумал Коннал.

— Господин!

У входа в шатер стоял запыхавшийся Азиз.

— Не стоит тебе бегать в такую жару, друг. Так и помереть недолго.

— Я привык к жаре, господин.

Коннал повернулся к молодому индусу. Он знал его еще с сарацинского плена, с той недоброй памяти, поры. Тогда они были скованы одной цепью, не в переносном смысле, а в буквальном — делили одни кандалы на двоих. Юноша, которому едва минуло семнадцать, с тех пор не подрос ни на дюйм, да и мяса не нарастил, но он был верным другом, а верность Коннал ценил куда выше, чем силу и стать.

— Посланник ужинает вместе с поварами.

Коннал удовлетворенно кивнул.

— Я уезжаю, Азиз. Считай, что твоя служба закончилась.

Азиз удрученно опустил голову.

— Я хотел бы остаться с тобой, Пендрагон.

Коннал покачал головой, и Азиз бесшумно исчез.

— Я возвращаюсь в Ирландию.

— Что? — разом воскликнули Брейнор и Гейлерон. Коннал обвел взглядом обоих рыцарей и Наджара.

— Вы все вольны отправляться куда пожелаете. Забирайте свои сокровища и своих рыцарей и ищите новые приключения.

— Что-то не тянет меня на новые приключения, черт дери эту землю, — недовольно проговорил Гейлерон.

— Да, — согласно вздохнул Брейнор. — Давно хочется сменить обстановку, и Ирландия для этого подойдет как нельзя лучше.

Наджар лишь что-то буркнул, давая понять, что не оставит своего господина.

Коннал невесело усмехнулся.

— К тому времени, как мы вернемся в Ирландию, там настанет зима. Там будет снег, Гейлерон! Снег! Ты еще помнишь, что это такое?

Увы, одной лишь силой мысли о стране, насквозь продуваемой ледяными ветрами, нельзя было остудить эту раскаленную, пышущую жаром землю.

Коннал выглянул из палатки. Азиз все еще стоял подле нее.

— Иди своей дорогой, друг, — сказал Коннал, и юноша побрел прочь, понурив голову. Коннал не мог взять его с собой в Ирландию, где жизнь его подверглась бы вдесятеро большей опасности, нежели в Палестине. К тому же, хотя путь через море предстоял неблизкий, за несколько месяцев плавания Азиз все равно не сможет привыкнуть к непривычно холодному климату.

Брейнор выпрямился, уперся ладонями в колени и, подавшись вперед, спросил:

— Отчего ты не хочешь, чтобы мы поехали с тобой?

— Для меня это оскорбление, Пендрагон, — поддержал его Гейлерон, и Наджар бросил на говорящего недобрый взгляд.

— В Ирландии не добудешь ни сокровищ, ни славы. Наджар усмехнулся и пристально посмотрел на Коннала черными блестящими глазами.

— Ты что, действительно считаешь, что мы подчиняемся тебе лишь потому, что жаждем сокровищ? — Брейнор широким жестом обвел рулоны драгоценных шелков и резные сундуки, полные серебра и специй, — Саладин щедро оплатил Конналу преданность английскому королю.

Коннал помнил ту битву на Кипре, что связала их навсегда. Брейнор и Гейлерон, возможно, считали, что он спас им жизнь, но Коннал знал, что если бы не их помощь, он бы не выжил. С Наджаром вышло по-другому. Он был родом из маленькой страны на берегу Черного моря — наемный солдат, попавший в турецкий плен. Он умирал, когда судьба свела его с Конналом. Турки едва не забили его насмерть. За что — Наджар так и не сказал. Коннал вызволил его из плена, и с тех пор тот служил ему верой и правдой. Порой усердие Наджара становилось Конналу в тягость.

— Нет, не ради одной лишь славы и сокровищ, — ответил наконец Коннал. — Но Ирландия станет конечным пунктом моих странствий. Я хочу, чтобы вы об этом знали. — Разве только Ричард прикажет ему вновь отправляться в поход.

В палатке повисла тишина, гнетущая и тягучая от жары.

— О чем Ричард попросил тебя? — спросил наконец Брейнор.

— Я должен послужить укреплению союза короля с ирландскими лордами, чтобы правитель Ирландии Иоанн Безземельныйnote 1 не смог натворить больших бед. Совсем простая задача, не так ли? — Коннал хлебнул вина и тяжело опустился на седло для верблюда, служившее ему стулом.

— Я понимаю, что именно хочет получить от тебя Ричард, — задумчиво протянул Брейнор, проведя рукой по волосам.

— Это твой дом, Пендрагон, — тихо заметил Гейлерон. В голосе его больше не было и намека на насмешку.

Коннал высоко поднял кубок, покрутил его, любуясь тем, как играет свет на драгоценных камнях, украшавших серебряный сосуд. Домой? Домой… Слово это казалось почти эфемерным, образ дома подернулся дымкой за Долгие годы скитаний. Кто он теперь? Просто странник.

— Долг перед королем превыше всего.

— Ты не сказал нам, что тебе приказал король.

Коннал долго молчал, прежде чем ответить.

— Я должен соединить два клана — Пендрагонов и де Клеров. Навечно, — произнес он, опустив взгляд.

Гейлерон присвистнул. Наджар смотрел на господина, и во взгляде его читалась растерянность.

— А для этого ты должен жениться, верно?

— Именно.

Наджар тихо хмыкнул, и Коннал метнул на бывшего раба злой взгляд.

— Прекрасно! Наконец-то я тебя развеселил, Наджар. Выходит, лишь мои горести могут родить улыбку на твоей раскрашенной физиономии.

Индиец расплылся в улыбке, при этом полосатая татуировка веером распустилась в уголках глаз — словно ястребиные перья на голове у туземного вождя.

— Можно назвать хаосом то, в чем иной увидит стройный порядок, — глубокомысленно изрек он.

Коннал не был настроен выслушивать философские сентенции, а потому промолчал.

— Женишься, значит? — Гейлерон облокотился на шест в центре палатки, сложив на груди руки. — Дамы попадают в обморок от разочарования.

Коннал проворчал что-то, угрюмо глядя на друга, со стуком опустил кубок на стол и позвал Азиза. Отдав мальчишке последние распоряжения относительно сборов, Коннал обратился к Брейнору:

— Мы наймем корабль. И если понадобится, наймем еще один, для войска. — Глаза его недобро блеснули. — Не оставим здесь никого, кто не пожелает остаться. — Коннал бросил Гейлерону мешочек с золотом и еще два таких же спрятал в тайник. — Позаботься о припасах, сэр Гейлерон. Думаю, неплохо бы найти надежных людей из наших, кто знаком с судовождением.

Игривое настроение не хотело покидать товарищей Коннала. Они продолжали с любопытством взирать на командира и друга в надежде, что он назовет имя своей нареченной, но ждали они напрасно.

Коннал вышел из палатки. Сухой, жаркий ветер дул в лицо. Брейнор и Гейлерон вышли следом, хмуро переглядываясь. Наджар встал по правую руку от Коннала — так было между ними условлено.

Коннал велел привести лошадей.

— Кто она, Коннал?

— Старшая дочь де Клера.

— Ничего о ней не слышал, — пожал плечами Гейлерон.

— Неудивительно. Сдается мне, отец держит ее взаперти. У меня осталась надежда, что послания Рэймонду и моему отцу не дошли до Ирландии и она успела выйти замуж за кого-нибудь из ирландских вождей.

— Бог мой, она что, тебе не нравится?

Коннал не торопился с ответом. Что он испытывает к этой женщине? Ненависть? Да нет, он просто ей не доверяет.

— Скажу так: я бы предпочел гнить в сарацинской тюрьме, — тут голос его слегка дрогнул, выдавая накал эмоций, — нежели иметь дело с этой ирландской ведьмой.

Брови у Гейлерона поползли вверх.

— Ведьмой, говоришь? Пожалуй, затея может обернуться забавой!

Оруженосец протянул Конналу поводья боевого коня.

— Забавой, как пытка в адском пламени! — прорычал Коннал, проверяя подпругу. — Я рос бок о бок с этим испорченным ребенком. — Коннал словно выплевывал каждое слово. — Пока ее отец тренировал меня, делал из меня рыцаря, она при каждом удобном случае норовила испортить мне жизнь, таскалась за мной, как потерявшийся щенок, целых пять лет! — Воспоминание о том, как эта девочка — совсем еще ребенок — испробовала на нем силу своей магии, всякий раз ввергало его в пучину стыда. Большего унижения ему в жизни не приходилось испытывать. Впрочем, в его жизни было немало такого, о чем он хотел бы забыть навсегда.

— Итак, ты разбил ей сердце? Коннал бросил взгляд на Брейнора.

— И видно, не один раз, — добавил Гейлерон, подъезжая к нему.

Да уж, подумал Коннал, он причинил ей достаточно боли. Достаточно для того, чтобы она отнеслась к перспективе брака с ним с такой же неохотой, как и он сам. Он боялся думать о том, что может сотворить эта женщина, если ее разозлить. Ричард просто не представлял, насколько ужасен его план, даже если план этот исполнен самых благих намерений.

Но долг есть долг. Пришло время пройти очередную проверку на верность королю.

И наградой за верность будет земля, та земля, что ждала его где-то там, за морем, желанная, как свобода для узника.

Коннал закинул ногу в стремя. Серебристо-серый жеребец, подаренный королем, встал на дыбы. Черная грива его блестела на солнце.

— Наджар, поедешь со мной. Вы, двое, присоединитесь к нам в гавани.

Коннал развернул коня и поскакал к морю. К кораблю, который доставит его на родину. В Ирландию. На родину, которую он не видел тринадцать лет. На землю, по которой истосковалась его душа.

Гленн-Эрим, Северная Ирландия

Три месяца спустя

Коннал остановился на вершине поросшего лесом холма. Из ноздрей коня струился белый пар. Жеребец волновался, внезапная остановка раздосадовала его, он хотел продолжить стремительный бег. Внизу на многие мили простирался морской берег, первобытный и дикий, такой, каким Коннал помнил его, и лишь перевернутые рыбацкие лодки у самой воды ждали весны, словно сонные черепахи. Гленн-Эрим. Расположенная примерно в сорока милях к югу от Гленн-Тейза, эта местность была самой красивой в Ирландии. Ледяные торосы, укрытые снегом, казались складками гигантского белого покрывала. Вересковые пустоши, подпиравшие скалистые горы, полого спускались к морю. Земля казалась бы необитаемой, если бы не крохотные домики, разбросанные по склонам холма. Весной они утопают в зелени, подумал Коннал. Но хотя до весны было еще далеко, пейзаж не производил того унылого и грозного впечатления, как в Гленн-Тейзе. Сама земля здесь была приветливее к людям.

На вершине холма громоздились руины древнего замка Круа. Жилище из белого камня, припорошенного снегом, встретило эту зиму в руинах. Коннал заметил, что кое-какие работы по реконструкции древней обители королевы проводились, но, видимо, из-за погоды строительство пришлось прекратить. Он соскучился по этой земле. И по этой погоде. В тот миг, когда нос лодки царапнул ирландский берег, Коннал неожиданно ощутил радость.

Итак, он дома.

Коннал мельком взглянул на Рэймонда де Клера, ехавшего по правую руку от него. Голову Рэймонда щедро припорошила седина, но он выглядел таким же бодрым и сильным, как и тринадцать лет назад. Рэймонд де Клер, граф О'Доннел, поверх роскошного норманнского одеяния с гордостью носил тартан — ирландский плед, перекинутый через плечо, и именно этот тартан, в традиционных цветах О'Доннела, указывал на его власть и верность этой земле. Настоящий ирландский вождь, усмехнулся про себя Коннал.

— Полагаю, она где-то там, внизу, — предположил Рэймонд, и Коннал вопросительно поднял брови.

— Так вы не знаете, где она, милорд? Не имеете ни малейшего представления?

Рэймонд улыбнулся.

— Что с того, Коннал? — Рэймонд уже начал говорить по-английски, правда, с сильным ирландским акцентом. Да, многое изменилось за тринадцать лет. — Моя дочь сама себе хозяйка, и от того, знаю я, где она, или нет, ничего не изменится. Минуту назад она была здесь, а моргнешь глазом — ее и след простыл, ты ведь знаешь.

Рэймонд внимательно смотрел на своего собеседника и видел недовольство на его лице. Как бы там ни было, он вел честную игру: если Конналу суждено жениться на Шинид, ему так или иначе придется считаться с тем, что его дочь сама себе хозяйка. При иных обстоятельствах ситуация, в которой оказался потенциальный жених Шинид, могла бы показаться Рэймонду даже забавной, но, увы, сейчас ему было не до смеха.

— Следовательно, она знает, что я здесь, милорд? Черт, она даже не сочла нужным соблюсти приличия и показаться ему на глаза!

— Об этом знают все, Коннал. Весть о твоем прибытии была оглашена по всей Ирландии — от Донегола до Антрима. Но боюсь, не все восприняли эту весть с радостью.

— Мне все равно. Долг есть долг, и его надо исполнять, — равнодушно произнес Коннал.

— Надо ли мне напоминать тебе о том, чего едва не стоило мне мое чувство долга перед короной?

Воспоминания пронзили мозг Коннала, болезненные, как огненное дыхание дракона.

— Я не собираюсь строить крепость на священных камнях и убивать людей за веру, Рэймонд.

— Ой ли? — Рэймонд недоверчиво приподнял бровь. — Тогда позволь полюбопытствовать, чем ты занимался во время крестовых походов?

Коннал поджал губы. Он не собирался отвечать. Рэймонд устало махнул рукой. Он, как никто другой, понимал, что ослушаться приказа короля — это все равно что совершить измену. Рэймонд прожил долгую жизнь и многому научился на собственном печальном опыте. Старые обиды давно забыты, гнев уступил место спокойной мудрости. Жизнь меняет людей, но перемена в Коннале показалась Рэймонду слишком крутой. Он помнил его еще мальчиком, потом горячим юнцом, но теперь от Пендрагона веяло холодом. Казалось, душа его выстужена и в ней не осталось места ни для чего, кроме чувства долга. В чувстве долга нет ничего плохого, но Рэймонда настораживало то, что Коннал гнул свою линию молча, не озвучивая своего мнения — а до отъезда он всегда делился мыслями со своим наставником.

После смерти короля Генриха верность Коннала слишком часто подвергалась сомнению. Никому бы такое не понравилось. Но на то были свои причины. Коннал ходил в любимцах старого короля, и когда сыновья Генриха пошли на отца войной, именно Коннал повел за собой войска, чтобы защитить короля от мятежных сыновей. После смерти Генриха Коннал впал в немилость, ибо и Ричард, и Иоанн были уверены в том, Пендрагону нельзя доверять. Но они заблуждались. Глубоко заблуждались. Именно тогда против воли отца Коннал принял участие в крестовом походе, и его воинские подвиги стали легендой, затмив славу даже его отца Гейлана Пендрагона.

Битвы ожесточили Коннала, и Рэймонд прекрасно это понимал. Он и сам был когда-то воином. Жестоким воином. И оставался им, пока Фиона не прикоснулась к его душе, пробудив в ней нежность. «Имею ли я право отдать Шинид этому человеку? Посмею ли вручить ему свою дочь, так мало зная о последних тринадцати, самых главных годах его жизни?»

— Пет, Коннал, — произнес Рэймонд, — ты не строишь христианскую церковь на священных кельтских камнях, но твои намерения от этого не кажутся мне более безобидными — ты хочешь отнять у меня дочь. За этим ты и приехал сюда.

Коннал вздохнул, и облачко пара от его дыхания превратилось в серебристую изморозь. Все долгие месяцы пути он думал о том, что его ждет, и успел смириться со своей участью. Он уважал Рэймонда и Фиону так, как если бы они были его родителями. Рэймонд дал Конналу путевку в жизнь, и хотя Коннал всего лишь раз видел наставника с тех пор, как король Генрих, приложив царственный меч к плечу Коннала, произвел его в рыцари королевства, Рэймонд оставался для Коннала образцом для подражания, и часто в трудных ситуациях Коннал мысленно советовался с наставником. Все эти годы разлуки Конналу недоставало общества Рэймонда де Клера, и терять его расположение он не хотел.

— Милорд! — Коннал обвел взглядом землю, которая была его родиной, посмотрел Рэймонду в глаза и сказал с обескураживающей честностью: — Меня предстоящий брак радует не больше, чем вас или Шинид.

Де Клер поморщился.

— Тогда я отправлю петицию королю. Он не может принудить ее к замужеству.

— Может — и вы об этом знаете. Ведь король Генрих заставил вас взять в жены ирландку.

— Меня не пришлось принуждать. Я выбрал женщину по своему вкусу.

Коннал усмехнулся:

— Да, но повремени вы еще чуть-чуть, и было бы слишком поздно.

Рэймонд поднял руку, призывая Пендрагона к молчанию.

— Сейчас речь не обо мне, а о моей дочери. О том, что она должна стать женой человека, которого не любит. Шинид еще более…

— Упряма и своевольна, чем раньше?

Губы Рэймонда дрогнули в улыбке.

— Да, пожалуй.

И вдруг лицо его стало очень серьезным, почти торжественным.

— Жизнь ее не была простой, Коннал. Она знает, что такое боль, и я не хочу, чтобы ты причинял ей страдания. Я не допущу этого. Никогда. И как бы я сам ни желал вашего союза, если она не захочет, ради нее я восстану против короля. Ей даже король Ричард не указ.

Коннал недоуменно приподнял бровь. В зеленых глазах его отражалось сомнение. Рэймонд говорил странные вещи.

Де Клер не торопился рассеять недоумение бывшего ученика. Пожалуй, ситуация его даже забавляла. Впрочем, он не сомневался, что Коннал скоро поймет, о чем идет речь.

— Считай, что я тебя предупредил, мой мальчик. — Глаза де Клера холодно блеснули. — Помни, чьей дочери ты станешь господином. — С этими словами Рэймонд оглянулся, кликнул своих рыцарей и развернул коня. Он отправился туда, где терпеливо ждала его Фиона, — к дороге, ведущей в замок на вершине холма. Стук копыт о схваченную морозом землю гулко раздавался в тишине.

Коннал вздохнул и задумчиво потер переносицу.

— Отличное начало, Коннал, — произнес у него за спиной Гейлерон. — Разозлил графа, укрепил его в нежелании отдавать тебе дочь, разрушил планы короля…

— Довольно! — прервал его Коннал. Он крепче сжал поводья, заставляя себя смирить гнев. Сжать кулаки до боли — это все, что ему оставалось. Не раз он прибегал к этому приему в сарацинском плену. Умение владеть собой помогло Конналу охранить жизнь. И не только себе. — Вот уже два дня, как мы здесь, а она даже не соизволила явиться мне на глаза.

— Может, она не знает? — неуверенно предположил Брейнор.

— О нет, она знает!

Похоже, ее поведение служило лишним доказательством, что Шинид осталась избалованной, вздорной девчонкой, Коннал пришпорил коня. И недобро прищурился, заметив на тонкой черте, отделяющей белизну заснеженного берега от туманно-серого моря, женскую фигуру.

Он не мог забыть эти волосы. Длинные, необыкновенно длинные. И огненно-рыжие. Развевающиеся на ветру как знамя — боевое мятежное знамя. Она вновь бросала ему вызов, и в который уже раз его терпение подвергалось испытанию на прочность.

Глава 2

Гленн-Эрим

На черном камне у самой кромки воды стояла Шинид. Холодный ветер дул ей в лицо, раздувал полы плаща. По правую руку от нее в песок был воткнут меч. У ног ее на песке несмело разгорался костер.

Шинид подняла руки, повернула их ладонями к небу, откинула голову, и подбитый мехом капюшон упал ей на плечи, открывая взору медно-рыжую тяжелую копну волос.

Шинид благодарила небо за покровительство и щедрость, за то, что оно не поскупилось на снег, укрывший от холодов тех, кто под белым одеялом в покое и тепле будет дожидаться весны.

Море ответило ей приглушенным рокотом волн, разбивавшихся о гладкие камни, прежде чем откатиться назад.

— Ну же, малютки мои, — говорила Шинид, — вы не забыли о том, что нужны нам? — И костер у ее ног разгорелся ярче.

Снег сыпал с неба, Шинид стояла как будто за полупрозрачной завесой. Солнце силилось пробиться сквозь тяжелые тучи, и снежинки, попадая под луч, зажигались радугой, прежде чем упасть ей на ладони, на плащ, на червонное золото ее волос. «Стихии сегодня разыгрались», — подумала Шинид и засмеялась, не в силах скрыть восторга.

И тут словно по волшебству море утихло, волны поникли в почтительном поклоне, костер потух, не оставив после себя ни углей, ни пепла, лишь легкий дымок.

— Колдуешь, Шинид?

Шинид замерла, но не повернула головы. Зачем? Его появление не помешало ей творить молитву сейчас, не нарушило необходимой для этого сосредоточенности, но вот его приезд в Ирландию два дня назад заставил ее изрядно поволноваться. Да, он нарушил безмятежность ее существования, ибо вот уже две ночи, как он являлся ей во сне, и эти сны не были ей приятны. Голос его оказался ниже, чем она помнила. И резче. Она ощущала тот же гнев и неприязнь, как и тогда, когда ему еще только предстояло стать рыцарем и мужчиной. Она раздражала его раньше, и теперь в голосе его тоже слышалось раздражение.

Так какого же черта он здесь?

Коннал О'Рурк Пендрагон был ее болью, тяжкой болью ее прошлого, и она не испытывала желания быть с ним рядом. Да, он стал вехой в ее жизни, но не более того. Когда-то она его обожала — он был тогда еще мальчиком, но что это дало ей, кроме боли? Эта любовь лишний раз доказала, что нельзя позволять невинному сердцу править кораблем жизни.

Править, чтобы разбиться.

Шинид махнула правой рукой, и меч появился из песка, словно кто-то невидимый вытолкнул его оттуда.

Коннал тихонько ругнулся.

Шинид знала, что он проделал весь этот долгий путь не для того, чтобы позволить ей жить так, как она хочет. Рано или поздно разговор состоится, так почему бы не сейчас?

Она повернулась к нему и посмотрела на него. Тяжелый меч она сжимала теперь обеими руками.

Потому, как вспыхнули его глаза, по быстрому движению зрачков — он окинул ее взглядом всю, с головы до ног, — она поняла, что Коннал не ожидал увидеть ее взрослой. Тринадцать лет… Тогда они оба были невинными и наивными, но как давно это было! Шинид и сама не ожидала увидеть его там, и даже ей потребовалось время, чтобы оправиться от удивления.

Феи и эльфы свидетели — перед ней стоял настоящий богатырь. Могучий, властный и суровый. С глазами зелеными, как морской лед. Но во взгляде его не было ничего, что могло бы ее согреть, — ни дружеского участия, ни нежности, ни радости узнавания. Только этот холодный льдистый огонь.

И этот огонь прожег ее душу.

Не сказать, чтобы ей это нравилось. Но она иного и не ждала.

Ветер шевелил подбитый мехом плащ на его плечах, отбрасывал его назад, открывая взгляду руки, сложенные на груди. Могучие предплечья и кисти в боевых рукавицах, сверкавших металлом. В кожаной куртке темно-коричневого цвета и надетой поверх кольчуге из металлической сетки — только боевого шлема не хватало — он выглядел здесь чужим: английский рыцарь, захватчик на ирландской земле. Этот английский наряд был словно клеймо, выдававшее в нем врага. Ветер шевелил его черные волосы, блестящие, как соболиный мех. Но в черноте его волос угадывался едва заметный рыжий оттенок — все, что осталось у него от детства. Только это, пожалуй, и напоминало того мальчика, каким он был тринадцать лет назад. Щеку его уродовал шрам — его он приобрел уже мужчиной.

Шинид вглядывалась в его лицо, в фигуру в тщетной попытке найти того мальчика, которого она когда-то любила, но нет, того ребенка заменил мужчина, и сердце ее отказывалось его узнавать.

— Нет, Пендрагон. Я не колдую. Хотя это тебя не касается.

Коннал нахмурился. Он отвык от подобного тона. Но была еще одна причина. Он даже представить себе не мог, что та девочка, что заглядывалась на него, ходила за ним по пятам, мешала ему в его занятиях и отпугивала от него других девчонок, могла говорить с ним вот так!

Впрочем, тринадцать лет — долгий срок. Она уже давно не была той девочкой. Перед ним стояла женщина, высокая, статная и умопомрачительно красивая. Она и ребенком была красива, это верно. Но его не могла обмануть внешность. Он знал, что под этой красивой оболочкой прячется испорченное существо. Другого — но не его — могли обмануть эти невинные синие глаза. Он знал, на что она способна. На какие жуткие поступки.

И все же… Он помнил, слишком хорошо помнил, как она говорила со стихиями. Сверкающая посреди зимней метели. В зеленом бархате со снежно-белой меховой оторочкой. Волосы треплет ветер — ее покрывало, ее защита. Ленточки, вплетенные в тонкие косички, — ленточки с письменами, часть ее магии и магия ее волос. Зеленый наряд говорил о благородстве ее происхождения, кельтский орнамент, вышитый золотом по подолу, выдавал в ней принцессу, и при этом не важно, считали ее таковой англичане или нет. И она держалась как истинная принцесса. Гордо поднятая голова, синие глаза, в которых был вызов.

— Теперь меня касается все, что ты делаешь.

Шинид подняла руку, призывая его замолчать.

— Больше ни слова, Пендрагон. Я знаю, зачем ты приехал. Но свадьбы не будет.

— Отчего же? — Он знал, что она ему откажет, почему же тогда ее слова так его задели?

— Потому что я так сказала.

Коннал усмехнулся, но Шинид почувствовала, что он обижен.

— Ты не можешь не подчиниться приказу короля Англии, Шинид.

Она презрительно усмехнулась в ответ:

— Короля, который предпочитает своей стране чужие земли, а править оставляет других? — Шинид подняла меч острием вверх и медленно пошла вдоль берега к тропинке, ведущей наверх, в замок. — Открой глаза свои, закрытые англичанами, Пендрагон, и посмотри на меня.

Он схватил ее за руку.

Он был почти готов к тому, чтобы почувствовать ожог, но боли не было, просто появилось ощущение, будто ладонь его пронзил мощный поток таинственной энергии, и энергия эта исходила от Шинид. Кожа занемела, по ладони побежали мурашки, сердце подскочило в груди, дыхание перехватило. Было так, словно он, не останавливаясь, бежал от самого Гленн-Тейза.