Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Оружие, которое себя исчерпало

ModernLib.Net / Публицистика / Феоктистов Л. / Оружие, которое себя исчерпало - Чтение (стр. 6)
Автор: Феоктистов Л.
Жанр: Публицистика

 

 


      К нашему приезду людей из Владимирки временно отселили, создали зону и освободили один авиационный ангар. В нём мы собрали прибывшую по частям бомбу, проверили её и опломбировали. Все операции, кончая загрузкой в самолёт, контролировали люди из НКВД и представители Жукова. Рядом с моей пломбовой печатью на бомболюке они поставили свои. Как только с этим покончили, за мной прислали самолёт и доставили в село Тоцкое, где располагался полигон. Конвоя не было, но я ощущал себя заложником, всё время был под присмотром. А Жуков между тем всё медлил, видимо, хотел дать выдержку — и бомбе, и носителю.
      „Синими“ на учениях командовал генерал Петров, „красными“ — сам Жуков. Были приглашены военные делегации из стран социалистической ориентации, образовавших в мае 55-го — через восемь месяцев — Варшавский договор. Помню, что делегацию Польши возглавлял Рокоссовский, были также представители Китая.
      Бомбу планировалось взорвать на высоте четыреста пятьдесят метров — с таким расчётом, чтобы огненный шар совсем не коснулся земли или только „лизнул“ её поверхность. При этом обеспечивалась бы максимальная сила ударной волны, а значит, и максимальное разрушение. Радиоактивное загрязнение и наведённая радиация при таких условиях подрыва минимальны. Точность подрыва обеспечивали три датчика, установленных на бомбе: радиолокационный, барометрический и инерционный. Максимально допускавшаяся погрешность высоты подрыва — пятнадцать метров. Прибывшие в район учений Курчатов и Щёлкин сначала пристрастно экзаменовали нас, а потом лично принялись проверять расчёты.
      Между Жуковым и руководителями нашего ведомства довольно долго тянулся спор, кто должен давать команду на вылет самолёта-носителя. Атомщики, на которых лежала ответственность за безопасность людей при взрыве, не желали никаких экспромтов и настаивали на своём праве определять время „Ч“. Жуков решительно возражал: „ А в боевой обстановке прикажете тоже с вашими спецами советоваться? “ В то время он уже знал, что американцы активно перевооружают свою дальнюю авиацию и ставят самолёты с ядерными бомбами на боевое дежурство. Как они в результате договорились, я деталей не знаю, но команда наконец поступила, самолёт поднялся, благополучно достиг указанной цели и сбросил груз…
      Сейчас распространилось много версий и откровенных домыслов о том, как проходили учения, какая обстановка была в так называемом эпицентре взрыва и кто там оказался первым. Я говорю „ в так называемом эпицентре “ потому, что никакого ярко выраженного эпицентра не было: как и планировали, огненный шар не коснулся земной поверхности. А вот в той самой точке, которая предположительно находилась под центром огненного шара, первоначально побывали только Малышев, Щёлкин и я, да ещё экипаж танка, переоборудованного под дозиметрический пост.
      Я помню, как выбрался на броню, но на землю спускаться не стал, подумал: нацепляю на сапоги радиоактивной пыли, а они у меня одни… Малышев спешился, походил около танка — видимо, у него было во что переобуться… Мы вернулись через несколько минут, разведчики доложили радиационную обстановку, и только после этого двинулись войска, — закончил свой рассказ Алфёров.
      Владимир Иванович был человеком образованным и весьма осведомлённым — в 60-е годы работал заместителем Славского в Минсредмаше. Но, возможно, и он не всё знал. Как мне самому недавно стало известно, В.А. Малышев умер в 1957 году от острого лейкоза.
      * * *
      В сравнении с первыми образцами ядерного оружия современные „изделия“ достигли очень высокой степени совершенства. Удельные характеристики, прежде всего по параметру „мощность — вес“, выросли в сотни раз.
      И это неудивительно. За полвека в нашей стране проведено в общей сложности около тысячи испытаний. Нельзя сказать, что на этом пути всё было гладко. Случались и разного рода отказы — по причинам физическим и техническим, понятные и не разгаданные до конца. Впрочем, как и при всяком развитии техники, успех всегда сопряжён с риском.
      Помню, как после одного отказа меня с пристрастием допрашивали в „органах“: кто виноват? Я спокойно отвечаю:
      — Никто. Или считайте, что я. Только это не тот случай, когда надо искать виноватых. Вот если из раза в раз тютелька в тютельку — тогда другое дело…
      — Как вас понимать? — спрашивают.
      И тогда я выдаю залп „тяжёлой артиллерии“:
      — Как считает товарищ Сахаров, неудач может быть до тридцати процентов, — эти слова я в самом деле слышал от А.Д. — Значит, вы в поиске, не боитесь смелых решений, а иначе — перестраховка, очковтирательство, нет движения вперёд…
      Касаясь этой темы, должен признать и другое: частота и общее количество испытаний не всегда диктовались соображениями научного плана и пожеланиями со стороны конструкторов. Большое значение имел соревновательный момент: внутренний — во взаимоотношениях Арзамаса-16 и Челябинска-70 , и внешний — по отношению к американцам. При этом всегда во внутренней пропаганде преувеличивались достижения американского конкурента. Военные, ссылаясь на якобы достоверные данные, выдвигали новую задачу, которая поначалу казалась невыполнимой, затем, как ни странно, всё же находила решение. Но были и свои издержки от такого рода „заимствований“. Характерный пример — эпопея с нейтронной бомбой (об этом рассказ впереди) .
      Атомная бомба обладает многими факторами поражения: ударная волна (механическое действие) , свет (пожары) , проникающее излучение в виде нейтронов и гамма-лучей, радиоактивность. В той или иной степени, весьма ограниченно, ими можно управлять, усиливая какие-то из них, как правило, в ущерб другим.
      Очень давно, например, речь шла о кобальтовой бомбе, с резко выраженной радиоактивностью (бомба окружается оболочкой из кобальта, который, подхватывая нейтроны взрыва, образует радиоактивный кобальт-60 с периодом полураспада пять лет) .
      И я до сих пор не могу до конца разобраться, чего больше было в ажиотаже, поднятом вокруг нейтронной бомбы сначала американской стороной, а затем подхваченном советской печатью, — наивности, рекламы или умело поданной дезинформации.
      Ещё один вопрос я должен упомянуть, поскольку он постоянно возникает. Речь идёт о ядерном терроризме. При этом почему-то всегда вспоминают „чемодан“, то есть переносимый вариант атомного оружия. Дискуссия, в своё время поднятая экологом Алексеем Яблоковым и бывшим секретарём Совета безопасности России генералом Лебедем, имела широкий резонанс. Дело в том, что эти в своё время приближённые к власти люди весьма осведомлены. Мне трудно поверить, что они просто-напросто стремились привлечь к себе внимание, выступая с заявлениями сенсационного характера. К примеру, А.И. Лебедь оперировал конкретными цифровыми данными, что может свидетельствовать о тщательном изучении вопроса, когда у него были для этого соответствующие властные полномочия. Он, в частности, сообщал о наличии 132 устройств подобного типа, уточняя при этом, что установлено местонахождение (принадлежность) лишь 48 „изделий“.
      Разумеется, подобного рода факты и утверждения не могут не беспокоить. Мне и самому приходилось выступать с разъяснениями по этому поводу на телевидении. Я отвечал примерно так: если не считаться с затратами и не предъявлять требований к мощности, то техническая возможность создать такое устройство существует — равно как и возможность обеспечить при этом радиационную безопасность обладателя такого „изделия“.
      Что же касается реального положения вещей, каких-то дополнительных возможностей распространения ядерного оружия, то об этом мне ничего не известно.
      * * *
      Оглядываясь назад, на свою прошлую деятельность, постоянно испытываешь противоречивые чувства — гордость и тревогу. Я помню, какая радость приходит после удачного испытания. Ты искренне гордишься причастностью к великому делу своей страны и народа. Ты думаешь — могуч человек, если сумел обуздать сокрушительную ядерную стихию и всё живое тебе подвластно. Потом мысль скачет: а зачем? Не жалко своих и чужих детей, внуков? Им-то нужно твоё наследство?
      На вершине вооруженческой программы, в пылу конкуренции с иноземцем, мы накопили 40 тысяч зарядов, которые, если их взорвать, не важно где и когда, приведут к тому, что человек (и муравей также) задохнется от пыли, сгорит, замёрзнет, непременно получит свою смертельную дозу радиации.
      Постепенно приходит отрезвление: сегодня говорят „только“ о тысячах зарядов. И опять ускользает из памяти трагический опыт Хиросимы и Нагасаки…
      Освоение ядерной энергии — величайшее достижение человеческого разума. Открытие состоялось, оно не может исчезнуть. Весь вопрос, по какому руслу пойдёт развитие. При разоружении, а оно неизбежно, это понимают сейчас все, высвобождается большое количество рафинированных ядерных материалов — военного плутония, высокообогащённого урана, сравнимых по себестоимости с золотом. Лежат на складах сотни тысяч тонн природного и отвального урана, которые по энергетической потенции, если ею умело воспользоваться, образуют сырьевой энергетический базис АЭС на тысячелетия. В мирном, а не военном использовании атомной энергии должен быть заключён ответ на материальные затраты, которые понесла страна, создавая ядерный арсенал.
      * * *
      Однако оппоненты не унимаются. Говорят, что до тех пор, пока существует ядерное оружие, необходимо поддерживать его боеготовность, а значит — проводить испытания.
      Позволю себе не согласиться. Всякое отдельно взятое испытание, независимо от результата, не несёт в себе значимой информации. Одна из задач разработчиков оружия состоит в том, чтобы сделать его нечувствительным ко всякого рода отклонениям в изготовлении, качеству материалов. Тем не менее есть конечная вероятность снижения мощности или даже отказа при неблагоприятном наложении допусков, усугублённых к тому же „старением“. Отсюда возникает необходимость проверок. Однако прямой способ — испытание на полигоне отдельных образцов — нельзя признать действенным.
      Предположим, что состояние оружия признаётся удовлетворительным, если число отказов не более 20 процентов. Тогда для того, чтобы установить это число с достоверностью 90 процентов, потребуются десятки испытаний. А если разновидностей оружия десятки, то общее число проверочных „тестов“ становится сравнимым с количеством испытаний, что уже проведены.
      Как уже отмечалось, непременным абсолютным требованием к ядерному оружию является недопустимость ядерного взрыва при всех неожиданностях — пожаре, попадании пули, падении с любой высоты… Требование, чтобы ядерный взрыв при этом не возникал, вносит, естественно, свои ограничения на конструкцию бомбы. Очень похоже на то, что американцы в некоторых своих „изделиях“ близки к опасной черте, не могут гарантировать ядерную взрывобезопасность при всякого рода случайностях с помощью имитационных опытов и требуют подземных полигонных испытаний малой мощности.
      Другой аргумент, который нередко приводят сторонники испытаний, — гипотетическая опасность инициирования химического взрывчатого вещества, входящего в состав бомбы, и разброс радиоактивного плутония. Этим может быть также нанесён экологический урон природе, несравнимо меньший, чем при ядерном взрыве, но весьма ощутимый. Поэтому ведётся поиск новых видов взрывчатого вещества, менее чувствительных. Далее последовательность рассуждений проста: новое ВВ — новый заряд — новое испытание.
      Вместе с тем необходимо иметь в виду, что риск — категория экономическая и преувеличение опасности не менее разорительно, чем его недооценка. За всё время существования ядерного оружия в России разбрасывания плутония от случайного взрыва не наблюдалось. Отсутствие подобного рода инцидентов свидетельствует о высокой надёжности производства и эксплуатации оружия, богатом накопленном опыте (примерно миллион „бомболет“) .
      Сейчас риск опасных событий резко сокращается из-за разоружения. Так стоит ли идти на обновление ВВ? Какая бы ни была взрывчатка, она всё равно не создаёт абсолютных гарантий. Взрывчатка есть взрывчатка, и она должна выполнять свою функцию в нужный момент.
      Наконец, категорическое утверждение сводится к тому, что, даже если будет признана целесообразной замена одного ВВ на другое, его внедрение не требует ядерных испытаний. Огромный опыт обращения с ВВ, давно и успешно развитая методика работы на имитаторах, заменителях плутония, дают основания уверенно прогнозировать метательное действие любой взрывчатки, не прибегая к полномасштабным взрывам.
      Приведённые соображения, отрицающие необходимость полигонных испытаний, настолько очевидны, что невольно приходит мысль: не камуфляж ли всё это, рассчитанный на простаков? И не в этом ли истинная причина того, почему ядерные страны никак не хотят расстаться со своими привилегиями, выделенностью, с намерениями сохранить свой ядерный статус — если не навечно, то надолго?!
      Ко всему прочему примешивается чисто материальный момент.
      Несколько лет назад на теплоходе „Анна Ахматова“ состоялся форум „От моратория — к полному запрещению ядерных испытаний“. Гражданское судно, выполняя символическую миссию, направлялось к полигону на Новой Земле. Однако на борт „Анны Ахматовой“ не решились подняться, ссылаясь на запрет начальства, представители Минобороны, атомной промышленности и даже сотрудники МИДа, то есть выразители официальной точки зрения.
      Более того, чтобы подчеркнуть своё абсолютно негативное отношение к акции на „Анне Ахматовой“, тогдашний министр обороны России Павел Грачёв распорядился не допустить её захода в губу Белушью и выхода участников конференции на остров. Проделав путь от Архангельска до 12-мильной зоны архипелага Новая Земля в унизительном сопровождении двух военных сторожевых кораблей, мы многократно пытались добиться разрешения на заход, но в итоге вынуждены были взять курс на Мурманск, так и не побывав не только на ядерном полигоне, но и просто на Новой Земле.
      Последнее вообще необъяснимо, так как остров в целом относится к Архангельской области и соответствующее разрешение от местных властей было получено. В результате мы, русские, испытывали обиду и чувство вины перед иностранцами. А иностранцы лишь укрепились в подозрениях, что Новая Земля радиационно загрязнена. Причём загрязнена настолько, что это может обнаружиться сразу — по „пыли на ботинках“. Суждение столько же неприятное, сколько неверное. Мне известно, с какой тщательностью и надёжностью устанавливалась глубина взрыва, оценивалась метеообстановка, чтобы при всех непредвиденных условиях не нанести и минимального ущерба природе. Все меры, во многом перестраховочные, неукоснительно выполнялись.
      Так в чём же причина нервного отношения к нашей экспедиции со стороны министра обороны? Ответ я услышал от одного крупного военного начальника, вполне разумного и энергичного, имевшего непосредственное отношение к запретительной акции. Он говорил примерно так: „ Есть указ президента о полигоне Новая Земля, по которому мы, военные, обязаны поддерживать его в боевом состоянии. Сегодня мораторий, а завтра испытания возобновятся. А пусти мы вас на Новую Землю — что услышим? Что вы за мир во всём мире, а мы — узколобые милитаристы? Зачем сеять сомнения и деморализовать личный состав? Плывите-ка лучше к берегам Америки, а я посмотрю, как вас там встретят… “
      Примечательно, что к числу защитников ядерного оружия относятся главным образом представители официальных кругов, а также люди, непосредственно привязанные к оружию материально, то есть к его возникновению и обслуживанию. На „Анне Ахматовой“ находилось немало бывших испытателей с полигонов, и они не побоялись поставить свои подписи под народным договором о прекращении ядерных испытаний. Давно отмечена закономерность: как только исчезает прямая экономическая зависимость и человек становится свободным в своих мыслях и действиях, его миротворческое настроение нарастает.
      Значит, истина за ними — знающими и независимыми. В любых условиях — на корабле, на полигоне, в Государственной думе — почему бы не выслушать мотивы друг друга?!
      Выслушать не страшась и без предубеждения.

8. Плутоний из ядерных погребов

      При намечаемом ядерном разоружении высвобождаются одна-две сотни тонн кондиционного (военного) плутония и одна-две тысячи тонн урана-235 . Возникает вопрос: что делать, куда девать это накопленное десятилетиями богатство? Складировать? Крайне неэкономично, так как требует значительных затрат на военную охрану без всякой пользы. И бессмысленно, если речь идёт о реальном разоружении.
      Хочу напомнить, что „задержка“ с испытанием первой советской бомбы произошла не потому, что мы не знали, как её делать. Не было плутония и урана нужного количества и состава. Без плутония нет современного ядерного оружия, и наоборот: наличие плутония создаёт все необходимые предпосылки для восстановления ядерного арсенала за короткий срок — не более месяца.
      Наше жёсткое утверждение, таким образом, сводится к тому, что, до тех пор пока плутоний не будет уничтожен, ядерное разоружение носит условный, демонстративный (или политический) характер.
      В отношении урана-235 задача хотя бы в принципе может быть решена путём разбавления его природным (отвальным) ураном до концентрации, не применимой для оружия, но пригодной для тепловыделяющих элементов атомных станций. Единственная возможность безвозвратно ликвидировать плутоний — подвергнуть его ядерным превращениям в реакторах. Для этого нужна сеть атомных станций, в том числе и тех, которые наиболее приспособлены для сжигания плутония.
      Иногда утверждают, что военный плутоний имеет даже отрицательную стоимость, подразумевая под этим только одно обстоятельство: использование плутония в современных реакторах обойдется дороже привычных урановых твэлов, даже если считать плутоний бесплатным.
      Что и говорить, освоение нового вида топлива для электростанций — дело непростое и требует определённых затрат. Но, во-первых, задача не представляется неразрешимой — умеют же делать сложные плутониевые детали для атомных зарядов. Во-вторых, всякое разоружение требует затрат.
      Например, существует оценка, что на ликвидацию химического оружия в России потребуется до миллиарда долларов, что превосходит затраты на его создание. По аналогии можно предположить, что и в отношении ядерного оружия, с учётом рекультивации радиоактивных земель и озёр, расходы будут не меньше того, что затрачено на производство.
      При этом всегда следует иметь в виду, что, в каком бы виде плутоний ни находился — на складах, перемешанный с землёй, другими веществами, включая радиоактивные, — его выделение и доведение до военных кондиций как химически отличного элемента остаётся операцией скоротечной и сравнительно дешёвой.
      Наконец, в-третьих. При развитой атомной энергетике — а её эра обязательно наступит — всё равно нужно будет осваивать плутоний, потому что представить себе широкомасштабное развитие АЭС без вовлечения дешёвого урана-238 в сферу деления (через плутоний) невозможно.
      Наличие большого количества кондиционного (военного) плутония и высокообогащённого урана (ВОУ) не только расширяет сырьевую базу для традиционных АЭС, но также создаёт предпосылки для новых типов активных зон реакторов, наиболее полно использующих это преимущество. Становится возможным значительное расширение доли быстрых реакторов, вовлекающих в горение дешёвый и широко распространённый изотоп урана-238 с высокой концентрацией активных атомов в тепловыделяющих элементах.
      Преимущество концентрированного топлива может быть распространено и на тепловые реакторы. Известно, что допустимое выгорание, при котором поддерживается критическое состояние реактора, пропорционально первоначальному содержанию активной компоненты. Это значит, что, увеличивая в несколько раз первоначальную концентрацию урана-235 , мы имеем возможность продлить срок жизни твэла (время кампании) в то же число раз и соответственно снизить поток отработавшего топлива. Следует подумать, принимая в расчёт прежде всего экономическую целесообразность, и об уменьшении удельных тепловых нагрузок в реакторе также в несколько раз — с тем чтобы не заниматься перегрузкой топлива в течение всего эксплуатационного срока станции (30 amp;ndash;50 лет) .
      Таковы некоторые теоретические аспекты применения концентрированных материалов, не затрагивающие другую технологическую сторону, которая, будем надеяться, также найдёт своё решение.
      * * *
      Строго говоря, в отношении использования плутония (как продукта ядерных реакций в урановых реакторах) существуют две противоположные точки зрения. В ряде стран (например , в Канаде, Швеции, США) считают, что плутоний после выдержки в долговременном хранилище должен быть захоронен навечно в глубоких геологических формациях. В других странах (Бельгия , Франция, Германия, Япония, Россия, Швейцария, Англия) придерживаются противоположной стратегической линии. Здесь считают плутоний ценным продуктом, строят собственные заводы по переработке топлива или заключают контракты с зарубежными фирмами на эту дорогостоящую процедуру.
      Особого внимания заслуживает позиция США — страны с развитой атомной промышленностью. С одной стороны, здесь широко пропагандируется идея захоронения плутония. Происходит это под флагом нераспространения ядерного оружия и под аккомпанемент общего скептицизма в отношении ядерной энергетики как таковой. В то же самое время США активно скупают уран, в том числе и уран российского производства.
      Я усматриваю здесь вполне определённую конъюнктуру: надо делать запасы, пока мировая линия на развитие атомной энергетики не возобладала и уран относительно дёшев. Уже много лет Америка скупает нефть в Саудовской Аравии, сохраняя в неприкосновенности собственные месторождения. Теперь пришла очередь урана. Сегодня его дешевле купить, чем самим организовать переработку топлива АЭС. Так что высокие соображения о нераспространении оружия, об экологической опасности — в некотором роде ширма, создающая выгодный фон для формирования общественного мнения.
      Настаивая на масштабной атомной энергетике, мы, казалось бы, вступаем в противоречие с самими собой, так как она предусматривает выделение и расширенное воспроизводство плутония, который может использоваться не только в мирных целях. В оборот вступают многие сотни тонн плутония, и при любом мыслимом контроле нельзя дать гарантий, что малая доля его не будет использована в бомбах. Именно эти соображения послужили основанием для президента США Дж. Картера для принятия решения о закрытии быстрых реакторов-бриддеров.
      На этот счёт существует два возражения.
      Прежде всего речь идёт не о кондиционном (военном) плутонии, а о реакторном, насыщенном многими бесполезными изотопами. Американцы доказывают, что и на этом плутонии можно сделать бомбу не хуже, чем на уране-235 . Но бомб на уране-235 фактически нет. Реакторный плутоний имеет примерно втрое большую критмассу, чем военный, в нём в 10 amp;ndash;15 раз выше внутреннее тепловыделение, в 10 раз больше радиационный фон, включая америций-241 (продукт распада плутония-241) с мощным гамма-излучением. Можно определённо утверждать, что это будет, по современным меркам, не бомба, а некий маломощный уродец, необычайно тяжёлый в эксплуатации. Совсем не случайно был придуман военный плутоний.
      С учётом сказанного каким-то образом подчёркивать особую позицию в отношении так называемого военного плутония и настаивать на его непременном захоронении, на мой взгляд, нет никаких оснований. Обращаться с таким плутонием давно научились, его размещение в твэлах вряд ли вызовет затруднения у специалистов.
      Далее. Процедура повторного использования плутония не всегда подразумевает его химическое отделение. Есть современные технологические схемы быстрых реакторов, которые выжигают топливо, включая уран-238 , на 50 amp;ndash;60 процентов без его переработки. Вполне возможна процедура, когда отделяется лёгкая часть топлива, а тяжёлая — без разбивки на компоненты — вновь возвращается в активную зону реактора. Изучены непрерывные режимы, при которых на вход подаётся уран-238 , а на выходе возникает прогоревшее более чем наполовину топливо. Так обозначается путь к замкнутому циклу, без выброса в окружающую среду долгоживущих элементов трансурановой группы и без выделения плутония в чистом виде. Одновременно автоматически теряет основание запрет Дж. Картера.
      И ещё об одном заблуждении.
      Говорят, что термоядерные реакторы являются идеальными с военной точки зрения, так как не имеют дела с плутонием. Помнится, как ещё в самом начале своей деятельности я узнал о магнитном термоядерном реакторе Сахарова и Тамма. Мне поведали об этом под большим секретом, в буквальном смысле шёпотом. Вначале я объяснял такую осторожность чисто экономическими причинами, стремлением не допустить утечки новейшей технологии. Только потом понял, что дело в другом.
      Любой термоядерный реактор, использующий DT-реакцию, способен накапливать плутоний с производительностью в 10 раз большей, чем реактор деления той же мощности. При этом возникает замкнутое по тритию производство с большим выходом вполне кондиционного военного плутония. В связи с этим обстоятельством следует обратить внимание, осуществляя контрольные функции за производством военного плутония, прежде всего на высокопоточные реакторы.
      Как уже отмечалось, в процессе разоружения происходит высвобождение большого количества военного плутония и, следовательно, исчезает потребность в его производстве. Таким образом, появляются предпосылки для конверсии всех оборонных реакторов закрытого типа, превращения их в предприятия, доступные международной инспекции. Заканчивается эра безудержной секретности.
      В США, как известно, объявили о прекращении производства плутония. Приняв это к сведению, не стоит поддаваться самообману: не из высоких моральных соображений решились американцы на такой шаг — попросту возникло „затоваривание“ этим радиоактивным продуктом. Аналогичная ситуация и в России. Но в силу объективных и субъективных причин несколько промышленных реакторов по наработке плутония у нас всё ещё функционируют.
      К сказанному добавим, что, помимо плутония, в бомбах используют тяжёлый изотоп водорода — тритий, который также получают в реакторах. Однако с тритием проще. Период полураспада плутония — 24 тысячи лет, для трития он „всего лишь“ 12,6 года. Прекращение производства трития автоматически ведёт к исчезновению вместе с ним наиболее опасных видов водородного оружия — по расчётам, за 50 лет арсеналы автоматически сократятся в двадцать раз.
      * * *
      В своё время я твёрдо усвоил: нельзя в оценках, равно как и в полемике, пользоваться только двумя красками — белой и чёрной. При углублённом рассмотрении всегда обнаруживаются промежуточные тона, нюансы. И всё же есть ситуации, в которых однозначное решение необходимо.
      Когда речь идёт о международной инспекции ядерных объектов, чрезвычайно важно, чтобы она была всеобъемлющей, касалась как ядерных, так и неядерных стран. Достаточно сделать исключение в отношении хотя бы одного реактора — и сразу подрывается идея, разрушается стройная система контроля, в равной мере приемлемая для всех участников. Любой прецедент подобного рода обязательно вызовет возражения — почему кому-то можно, а нам нельзя? И круг исключений будет нарастать.
      Вывод мой однозначен: необходим, без всяких исключений, международный контроль за объектами атомной промышленности. В этом случае, одновременно с широким развитием АЭС, возникают гарантии для полного и безвозвратного уничтожения военных ядерных материалов.
      Такова диалектика: сорок с лишним лет мы развивали реакторостроение, чтобы создавать плутоний. Теперь пришло время строить новые реакторы, чтобы производить электричество и одновременно уничтожать плутоний, постепенно сводя к нулю и ядерные арсеналы, и саму угрозу ядерной войны.

9. Договор трещит по швам. Как удержать «оружие сдерживания»

      Проблема распространения ядерного оружия возникла вместе с его появлением и исчезнет только вместе с ним. Невозможно представить себе положение, при котором ядерное оружие будет принадлежностью нескольких ядерных государств и недоступно остальному миру. Рано или поздно мировое сообщество вынуждено будет согласиться с тем, что либо ядерное вооружение есть, но тогда повсеместно, либо его нет вовсе. Сложившееся ныне положение нелогично, недемократично, неустойчиво. Процесс распространения остановить нельзя — слишком много соблазнов и путей для того, чтобы обойти существующие ограничения.
      Обратимся за аргументами к нашей недавней истории.
      Уже в 1940 году советская разведка имела директиву, нацеливавшую её внимание на „урановый проект“ Англии. Затем, в годы войны, внимание переключилось на Манхэттенский проект, на Лос-Аламос.
      В 1942 году в Чикаго Энрико Ферми запустил ядерный реактор, в Москве об этом выдающемся достижении узнали из телеграммы резидента Понтекорво: „Итальянский мореплаватель достиг Нового Света“.
      Сегодня общеизвестна роль Фукса, который по идейным соображениям пошёл на сближение с советскими разведывательными органами. Уже никто не оспаривает того факта, что первая советская бомба была сделана по американским чертежам. Факт примечательный и тщательно скрываемый до самого последнего времени. Я о нём узнал только в 1991 году, хотя всю жизнь трудился в учреждениях Минсредмаша.
      В связи с вышедшей — сначала за рубежом, а затем и в России — книгой генерала КГБ Судоплатова развернулась довольно широкая дискуссия об участии некоторых видных учёных в советском атомном проекте. В разных источниках, у разных авторов назывались разные имена: Оппенгеймер, Бор, Сциллард, итальянцы Ферми, Понтекорво. Мне приходилось делать доклад в Италии на эту тему — итальянцы категорически настаивают на том, чтобы фамилии Энрико Ферми не было в приведённом списке. Впрочем, и в отношении остальных много неясного, недоговорённого. Что отчасти и побудило меня высказаться по этому поводу.
      В середине 40-х годов вокруг СССР сложилась исключительно доброжелательная международная обстановка — главным образом из-за многочисленных жертв и страданий, понесённых нашей страной и её народами во время войны. Часть интеллигенции в самом деле верила, что мы строим новое прогрессивное общество. А кроме того, среди учёных-ядерщиков существовало убеждение, что монополизм во владении ядерным оружием резко нарушает баланс сил, и прежде всего — во взаимоотношениях Советского Союза с союзниками по антигитлеровской коалиции. В таком развитии событий они видели чисто военную опасность гегемонизма США и прямое предательство союзнических интересов.

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8