Судно подошло прямо к борту Авроры и по спущенному бортовому трапу рота поднялась на палубу, потеснив экскурсантов, вылизывавших, как языком, любопытными взглядами древний боевой экспонат. Короткое построение во дворе училища, ритуальное приветствие и поздравление от начальника с благополучным завершением практики, да надвигающимся отпуском. Затем спешная сдача ненужной "хурды", баня, переодевание в новое обмундирование, праздничный обед, получение отпускных, проездных до "родного пепелища". Цепочка событий пролетела в считанные минуты, часы, и все морячки быстро распределились по намеченным маршрутам и влились в сутолоку родного, долгожданного Санкт-Петербурга.

Сергеев со спортивной сумкой бодро зашагал вместе со своими товарищами домой. Выбрали такой маршрут, чтобы по дольше двигаться вместе: пришлось сперва заглянуть на Васильевский остров, затем, перейдя, Николаевский мост (мост Лейтенанта Шмидта), передать в объятия родителей еще одного питона, затем завернули на Почтамтскую – там компания сократилась еще на двух человек. И скоро в бодром одиночестве через Казанскую улицу – по Столярному переулку (почти маршрутами Достоевского) – Володя вырулил к проходному двору, что сокращал переход на уголок к Сенной площади, к мостику через Екатерининский канал.

Было почему-то мало народу. Сергеев вспомнил, что сегодня воскресение и большинство горожан, наверное, на дачах. Подходя к проходному двору, Володя взял левее (судьба вела!) – пошел не к той подворотне, через которую двигался обычно поток спешащих прохожих, а сместился левее, к той подворотне, которая была ближе к повороту набережной канала (там обычно громоздились баки с мусором). Уже на подходе он услышал резкие голоса, шум возни, вскрики, стоны – видимо, кого-то основательно дубасили. "Спецназовец не должен избегать любой возможности потренироваться"! – вспомнил он наставление недавнего командира.

Володя переложил спортивную сумку в левую руку и резко влетел в подворотню. Натренированный за практику взор выхватил суть ситуации: четверо молодых взлохмаченных балбеса месили одного тощего подростка. Это уже было явно не по правилам – избиение необходимо было прекратить моментально, причем основательно наказать неблагородное быдло! Серия ударов и бросков выполнялась автоматически, – все мерзавцы разлетелись в стороны. Володя наклонился, чтобы помочь встать пострадавшему тощему парню, но боковым зрением контролировал позы атакованных им злоумышленников. Он заметил, что один из них (все они для него были на одно лицо, правильнее, – на одну рожу!) зашевелил правой рукой, – видимо, вытаскивал нож. Это уже было интересным! Когда еще появится возможность в реальных условиях отбивать атаку противника, вооруженного ножом (лучше бы пистолетом – возникла хвастливая мысль). Когда придурок с ножом, пригнувшись, стал медленно подбираться к Володе сзади, новоиспеченный спецназовец, даже не поднимаясь, не разгибаясь, прямо из приседа ударил нападавшего левой ногой (острием заднего среза каблука) в солнечное сплетение. Все получилось, как учили – "удар лошади" был четким, прицельным, акцентированным. Эффект поразительный: бедолага отлетел на три метра и вписался затылком в металлический мусорный бак. Он затих и, видимо, надолго. Володя помог встать бойцу-одиночке, основательно помятому злоумышленниками, и в это время в просвете подворотни возник новый силуэт человека. Володя решил атаковать первым, но прежде требовалось разобраться, кто явился? – святой или посланник дьявола? Вошедший в подворотню подал голос:

– Я, кажется, опоздал? Явился к шапочному разбору? С улицы были слышны вскрики. – задавал он вопросы довольно спокойным и как бы безучастным голосом. – Я тут ищу одного проходимца, приходящегося, к сожалению, мне родственником. Нет ли его среди поверженных?

Парень был немного старше Володи и остальных участников потасовки, его отличала худоба, длинные, но аккуратно собранные в маленькую косичку на затылке, волосы и умные глаза, слишком внимательно, пристально и с интересом смотрящие на собеседника. Володя поддерживал пострадавшего правой рукой, в левой он держал сумку, которую, оказывается даже не выпустил из рук во время поединка. "Надо будет проанализировать серию ударов и бросков" – подумалось заинтересованно. Володя обвел взглядом картину боя и выдавил:

– Выбирайте любого, пока они еще в забытьи. Жалкая публика. По-моему, это наркоманы: злости много, а силы и толку мало. Слюнтяи!

Парень направился к тому, кто пытался напасть с ножом на Сергеева:

– Вот этот щенок мне и нужен. – вымолвил он с брезгливостью и отвращением. –Насчет наркомании вы совершенно правы. Этот фрукт – мой брат. Он измотал всю душу матери, но остановить его никак не удается – просто трагедия какая-то!

Молодой человек похлопываниями по щекам привел в чувство своего родственничка. Тот открыл глаза и, увидев Сергеева, промычал сквозь зубы:

– Ну, сука, я тебя еще встречу,.. прирежу!..

За эту трудную речь он получил короткую затрещину от старшего брата, но не разозлился (злость как рукой сняло), а вдруг захныкал, запричитал, заскулил, прося пощады. Старший брат обратился к Сергееву:

– Видите?.. Обычная реакция наркоманов, уже основательно разложившихся: резкий переход эмоций, злость и плаксивость, неустойчивость реакций, мотивов, целей. Может быть на сей раз обойдемся без милиции, вы не возражаете?

Сергеев пожал плечами. Ему-то какое дело было до правил гражданской жизни: он в них не разбирался, да и изучать не хотел. Он спешил домой, но теперь придется возиться с пострадавшим. Володя обратил пристальное внимание на парня, который обмяк и почти полностью повис у него на руке. Видимо, юнец получил основательно по голове. "Сотрясение головного мозга – сейчас будет рвота" – успел подумать Сергеев. И рвота у парня действительно началась, глаза страдальца "плавали". Минут пять пришлось подождать восстановления сознания у подростка. Затем оба "спасателя" с тяжелой ношей вышли из подворотни. Обмякшие тела придется волочить по домам, на остальных пострадавших не было возможности и желания тратить время.

Наконец, Володин подопечный оклемался немного, и ему был задан первый вопрос:

– Ты кто, что делал здесь и куда тебя тащить?

Парень назвал Фамилию и имя – Сергеев Саша. Володя встрепенулся, он помнил рассказ матери о том, что во время родов она неожиданно повстречалась с компанией "родственников". Тогда Володя и узнал, что у него есть брат, сестра и племянник. Мистика и реальность – выстрелило в мозгу. Парень продолжал исповедь:

– Он шел через проходной двор, и эта четверка "придурков" пристала к нему, требуя отдать деньги и часы. Затащили в подворотню, колотили, он, естественно, сопротивлялся, отбивался, как мог, но силы были слишком не равные.

Вслушиваясь в ответы пострадавшего, второй "спасатель" менялся в лице, дождавшись окончания рассказа он задал только один вопрос:

– А ты, парень, случайно, не у Демидова моста живешь?

Получив утвердительный ответ, он продолжил допрос:

– Твою маму зовут Катя? Фамилия – Сергеева? А бабушка твоя врач акушер-гинеколог,.. в Снегиревке работает, так?

Снова получив утвердительный ответ, парень растерянно ухмыльнулся и остановился, как вкопанный:

– Знаете, ребята, это больше, чем мистика – это Божье предначертание! – воскликнул он даже с каким-то злорадством. – Ты знаешь, малыш, что ты, оказывается, мой племянник? Но только по отцу… А вот этот балбес, которого я сейчас волоку, – мой брат по материнской линии! Понимаешь, как все просто и сложно одновременно? Меня зовут Дмитрий, рад представиться и, наконец-то, познакомиться поближе.

Вся компания стояла, глядя друг на друга вытаращенными глазами. Затем, словно очнувшись, Дмитрий дал мощного леща своему неблагополучному братану и заявил:

– Ты хоть понимаешь, подонок, что полчаса назад чуть не лишил жизни своего сводного брата. Или как там еще называется такая степень родства? – он помедлил и продолжил, несколько ерничая. – Да, пора начинать нам дружить домами!

В голове Володи уже давно все встало на свои места, но "агент секретной службы" не должен себя разоблачать. Разумнее маскироваться до конца, а, самое главное, разумнее "вовремя смыться"! Уже более менее очухавшегося Александра вдруг заспешивший Володя со словами "разбирайтесь братаны" перепоручил Диме, а сам слинял, пожав обоим руки.

Домой он явился несколько взъерошенным, со следами недоумения на лице. Это не прошло мимо цепкого взгляда Музы. Сабрина же так была рада встрече с сыном, что ничего не заметила. Вообще, Сабрина с возрастом все больше и больше превращалась в удивительно домашнюю женщину – мало приспособленную к "боевой жизни" в России. Она словно бы не замечала "острых углов", даже если больно ударялась о них. Таких женщин очень любят сильные мужчины, ибо они дают им возможность опекать себя, ограждать от прозы жизни, а значит у мужчины появляется возможность чувствовать свою незаменимость, если угодно, исключительность. Во Владимире, своем сыне, Сабрина тоже ощущала "щит и меч" одновременно: щит оберегал ее, а острие меча было направлено в сердце или глаз любого злоумышленника.

Муза была полной противоположностью своей подруги: она всегда держала события "на контроле", пыталась управлять ими и превентивно быстро, с напором разрушать нежелательные факторы окружающей действительности. Отсюда исходила ее постоянная забота о Сабрине, не довольство ее жизненной позицией, ее отношением к собственному сыну. Но Сабрина обычно мало реагировала на остракизм, выпирающий из психологии, поступков подруги. Она гладила ее по плечику, надевала очки от начинающейся возрастной дальнозоркости (уже накапало две диоптрии) и зарывалась в свои "листочки". Сабрина уже издала две книги литературоведческого толка, в которых педантично разбирала особенности творческой лаборатории Сергеева. Муза, надо сказать, с уважением относилась к "ученым проискам" (так она называла эту деятельность) подруги, но с ехидством указывала ей на "легкую фальшь", просматривающуюся в некоторых выводах.

Муза была убеждена в том, что лучше знала Сергеева и потому точнее понимает специфику его творчества, исходящую, безусловно, от особенностей его личности, круга интересов, особенностей событий, в которые он был вынужден окунаться с головой. Она, пожалуй, лучше, чем кто-либо из знавших Сергеева при жизни, отдавала отчет в том, что, например, большинство его стихов писались, как откровенный стеб, ерничество, пародии. Именно для такого потребления создавались стихи-пятиминутки, как он сам их называл. Они писались на злобу дня, для мимолетного куража в тесной компании, собиравшейся в морге по вечерам. То были каламбуры разума, а не откровения сердца. Лишь немногие стихи приближались к истинному и искреннему отражению поэтического настроения Сергеева, были плодом его глубоких переживаний. Сабрина же, по мнению Музы, была склонна принимать самодельный рубль за чистую монету, а бенгальские огни за свет солнца.

По ответственным вопросам Володя шел за советом к Магазаннику или к Музе, но только не к матери. Маму он предпочитал успокаивать, гладить, обсуждать с ней бытовые частности, но не решительные действия, которые требовала от него жизнь. Он как бы тренировал на ней свою мужественность, точнее маскулинность, и учился таинству мягкости и ласковости, которые так необходимы при общении со слабой половиной живущих на земле людей. Сейчас Володя уединился в комнате Музы, где собирался обсудить с ней только что произошедшие события. Вопрос был задан откровенный и категоричный:

– Тетя Музочка, совершенно случайно узнаю из второстепенных источников, что у меня имеются брат, сестра и даже племянник, так ли это?

Муза, словно давно ожидала этого вопроса, а потому без всякого тайм-аута принялась обстоятельно отвечать:

– Володя, ты уже большой, почти взрослый мужчина, и тебе нелишне знать, что жизнь порой готовит нам подарки в виде приятных или неприятных неожиданностей. Одна из таких неожиданностей тебя поджидала все семнадцать лет: тебе решать приятная она или неприятная. Твой, бесспорно, уважаемый папа шел по жизни непростым путем. Не дай Бог тебе испытать все то, что ему пришлось испытать (тут Муза явно сгущала краски). У него было несколько брачных союзов, большинство из которых закончились неудачей – расставанием. Кроме того некоторые женщины просто хотели иметь от него детей. Это же так просто: цветок тянется к солнцу, а умная женщина – к достойному мужчине. Твой же папа был достойным мужчиной во всех отношениях. Это говорю тебе я – женщина, испытавшая на себе воздействие его обаяния. К несчастью, у меня ничего не получилось с детьми на этом фронте.

Володя основательно смутился от таких откровений тетушки, его глаза попытались полезть на лоб. Интересно, что с ним стало бы при получении еще одного подарка – сообщения о том, что у него есть еще белее старшие брат и сестра. Такая мысль, словно метеор, пронеслась в голове Музы, но тут же сгорела в твердых слоях интеллекта: побережем душу мальчика – слишком много впечатлений могут повредить Муза решила решительно приостановить дальнейший процесс критиканства:

– Не надо, Владимир, строить из себя академическую невинность, – сказала она, как отрезала, – пора привыкать к тяготам и соблазнам жизни! Они существуют, они соседствуют со счастьем или горем, и проходить мимо них никому не дано.

Муза проследила выпрямление мимики Владимира и продолжила:

– В результате не всегда радостного для твоего папочки стечения обстоятельств на свет появилось несколько карапузиков. От самого первого его брака у тебя есть сестра Катя – она старше тебя, теперь у нее родился собственный сын, который тебе приходится племянником и зовут его Александр. Твой брат старше тебя на год, полтора: его зовут Дима – его мать не была женой Сергеева, но относилась, видимо, к кругу весьма близких людей. Знаю, что у твоего отца были еще некоторые "житейские опыты", но пока они тебя не коснулись, то не стоит и нам пытаться их лапать руками. В свое время мы сможем уточнить все подобные события, собрать сведения о возрастных данных, половой принадлежности, цвете волос, профессии твоих родственничков.

Муза поразмышляла немного над тем, как бы половчее ввести Володю в курс "кобелиного рыска" его отца, не задев самолюбия наследника и не испоганив ему душу плохими примерами. Становилось очевидным, что без потерь выйти из такого боя не удастся, но надо же было продолжать разговор, ибо глаза, уши, мозг Владимира ждали завершения исповеди, четкого подведения итогов, хотя бы мало-мальски верных количественных определений.

– Однако мы отвлеклись от близкого, – продолжила Муза, – и рискуем застрять на дальних подступах. Брак с коллегой врачом, Ковалевой Светланой Николаевной, был скоротечным – но это, безусловно, не основание для того, чтобы осуждать кого-либо. Для тебя теперь открылась старшая сестра – Екатерина Александровна, С нею твоя маман, день в день, родили мальчиков – тебя и отрока по имени Александр. Что же в том плохого? Чувства твоего папан к некой Татьяне был какие-то искрометные, наверняка, они еще не успели оформиться в то, что называется полноценная любовь. Тем не менее, эта женщина пожелала закрепить свое чувство рождением от Сергеева твоего брата Диму – дело, как видишь, вполне заурядное для горячей женской натуры, и в праве на подобные решения никому не откажешь. Вся эта орда твоих родственников живет где-то поблизости от нашего дома. Ты можешь случайно с ними встретиться, но я лично собираюсь как-нибудь собрать их всех вместе и наладить обстоятельные отношения. С какой стати нам дичиться людей, не правда ли, Володя? Вопросы еще есть? Тогда хватит на сегодня откровений – ступай перевари хотя бы эту информаци., только не зацикливайся на ней чрезмерно. Тебе-то надо учиться за свои грехи отвечать, а не копаться в чужих.

Муза осознавала то, что разговор получился несколько сумбурным, а потому, скорее всего, неокончательным. Но на сегодня достаточно и такой беседы. Володя был несколько ошарашен новостями и еще не пришел в себя, он промычал что-то похожее:

– Да,.. уж,.. да, уж… Это, что все племя, или еще кто-то прячется под лавкой.

Муза оборвала отрока решительно:

– Мне решительно не нравится твое настроение и ход мыслей! Для того, чтобы судить других, надо получить сперва право на это! Помнишь, в Библии сказано, что дети, злословящие родителей своих смерти достойны. Не бери грех на душу!

Володя принялся исправлять положение:

– Что ты, Музочка, я ведь не о том. Просто интересно, сколько у тебя родни, какая она. Это же пласт, это целое поколение, которое может либо помогать друг другу, либо невзначай навредить своей родне. Вот я о чем! Смешно сказать, но буквально полчаса тому назад я при весьма странных обстоятельствах столкнулся как раз со своим старшим братом Дмитрием и племянником Александром.

Муза насторожилась:

– Что это за "странные обстоятельства"?

Володя, не подумав хорошо, быстро отвечал:

– Кучка наркоманов пыталась отнять у Александра деньги и часы, пришлось заступиться.

Муза похолодела:

– Это же опасно, они могли тебя убить!

Володя даже не посчитал нужным комментировать реплику испуганной тетушки. Он только поморщился и отмахнулся от этой версии, как от осенней, полудохлой мухи.

Вошла Сабрина. Разговор пришлось скомкать. У Сабрины были свои проблемы, и ей хотелось получить ответ от Володи и Музы.

– Вы уж извините меня, шептуны, но Аркадий Натанович опять, в который раз, настаивает на оформлении нашего с ним брака. Вы-то, как на это смотрите? Ну, отношения наши с ним очевидные, чего ж таиться, нагонять тень на плетень. Но он просит переехать в Москву, а это уже касается и тебя, Музочка, и Володи.

Володя быстро и решительно ответил утвердительно – в пользу оформления брака. Справедливость логики такого решения подсказывалась и теми откровениями, с которыми только что познакомила его Муза. Да он, собственно, и не знал своего отца, никогда в глаза его не видел, а вот Магазанник всегда был ему, как родной отец-наставник.

Затихла и напыжилась только Муза: у нее были свои представления, которые она хотела обсудить с Сабриной один на один. Она слишком хорошо знала Сергееваа старшего, была привязана крепко-накрепко даже к теперь уже постаревшей памяти о нем. Ей казалось, что окончательное, официальное оформление брака будет предательством Сергеева, а значит грехом. А за грехом всегда следует наказания. Все происходит по формуле: интрига – безумие – смерть. Брачная интрига была не по вкусу Музе: выходить замуж можно только один раз – так казалось ей самой. Браки обязательно заключаются, санкционируются на Небесах. Муза знала, что как раз Сергеев никогда не придерживался такой точки зрения – но это его проблемы. А у женщины должны быть свои особые принципы. Муза лукавила, боялась говорить себе и Сабрине всю правду: конечно, она боялась больше всего за Сабрину. Муза с возрастом все больше и больше погружалась в веру и воспринимала принципы православия совершенно ортодоксально – нельзя и все! Она просто физически ощущала дискомфорт, когда, по ее разумению, совершалось отступление от Библейских заповедей. Глубоко задумавшись, словно проверяя своей кожей, сердцем, мозгом возможную ситуацию, реакцию на нее Высших сил, она поморщилась и заявила категорично:

– Сабринок, этого не надо делать! Живи так, хочешь поезжай в Москву. А мы с Володей останемся здесь, на пепелище, в стенах, где проходила жизнь его отца. Точка! К этому вопросу я лично больше не возвращаюсь!

Муза решительно закрутила головой, как бы прося оставить ее в покое и не приставать к ней с подобными разговорами. Затем она поостыла и обратилась к Сабрине:

– Давай лучше, подруга, подумаем, как получше организовать отпуск моряка молодого. Не кажется ли тебе, что ему лучше смотаться на Черное море, скажем а Сочи. Там ведь проживает давний и закадычный друг Сергеева – Толя Гончаров. Наверное, он устроит Володю в свой пансионат и поможет ему окунуться с головой в "светскую жизнь" – в ее блудливые тайны, развлечения. Мальчику пора становиться мужчиной, иначе он начинает рефлексировать по пустякам, волнуется при встречах с дальними и близкими родственниками. – завершила разговор Муза, многозначительно взглянув на Сабрину.

На том и порешили, отвергнув все другие притязания на совместный отдых Володи – в компании с Магазанником или Феликсом.

Володю такое решение очень устраивало. Муза великолепно угадала тот момент, когда юноша уже переходит в пору мужского повзросления, и ему так необходимо "отвязаться" от маминой юбки, почувствовать свободный полет, постараться постигнуть то, что всю оставшуюся жизнь будет кружить лихую мужскую голову, приятно щекоча и маленькую, красненькую, блудливую головку того органа, который собственно и определяет многие беспокойства, возникающие на земле. Но те беспокойства – не есть плод только мужских переживаний. Чаще виновниками разрушительных катаклизмов являются скромные, робкие, податливые особы, загадку и тайну которых необходимо научиться обнажать. И такую сложную науку – постижение женского ума, сердца и того органа, который рождает сладострастие, – настоящий мужчина обязан попробовать открыть для себя самостоятельно – не по рассказам какого-нибудь нудного доктора Щеглова, не из учебников, а на практике – в боевом строю! Уроки наставничества здесь не помогут – прорываться необходимо в одиночку. Как правило, совершить такой подвиг не удается никому!

Толя Гончаров был другом Сергеева еще с послеинститутских времен. Они вместе работали в районной больничке, коротали время на охоте, рыбалке. Только Толя был откровенным охотником-профессионалом, а Сергеев "гастролером". Гончаров в молодости был высоким красивым парнем. Страстный охотник на разное зверье, он больше всего почему-то любил охотиться на медведей. В такой установке было что-то от опасной спортивной соревновательности, от установки на рисковый максимализм: "Любить, так королеву, падать, так с белого коня". Он был охотник-индивидуалист и не получал удовольствие от стояния "на номерах" и стрельбе по обреченному зверю, загнанному в систему выверенных засад восторженной полупьяной толпы охотников.

Толя, обычно, получив лицензию на отстрел хищника, самостоятельно, в одиночку выслеживал его, а затем одним очень точным выстрелом превращал тушу . Зверь и человек в таком состязании выступали, как равноправные партнеры по азартной игре. Кто-то должен был лечь к ногам Бога, как справедливое жертвоприношение. В трудные времена безденежья охота была некоторым, а иногда и основательным, подспорьем – способом борьбы за выживание, за сытую жизнь.

Этому ассу охотничьего труда, ныне директору огромного санатория в славном городе-курорте Сочи и позвонила Муза. Она, через память о Сергееве и реальном знакомстве с Толей самого Магазанника, была введена в круг закадычных друзей семьи Гончаровых. Немного потрепавшись о семейных новостях и былых временах, она быстро договорилась о поездке Владимира. Все будет в лучшем виде – "встретим, обогреем, подберем"! – заверил Анатолий. Кого подберем для молодого отрока было всем ясно без лишних слов. Сергеева в этой семье все еще помнили. Весьма доброжелательно, но с некоторым курортным юмором к нему относилась в былые времена и жена Гончарова – Люба – в прошлом классная гимнастка, красавица, а ныне нагруженная заботами о двух своих взрослых дочерях прекрасная женщина. Она с любопытством и радостью ожидала встречи с наследником "беспутного" Сергеева. Видимо, кое-какие тайны Сергеева ей были известны, и женское любопытство жаждало убедиться в том, насколько точно генетикой определяются некоторые мужские черты характера.

Володя прилетел на самолете в Адлер рано утром, но его уже ждал Гончаров: узнали друг друга быстро – оба были под два метра ростом. Здоровенные мужики заметно выделялись в толпе встречающих и провожающих. Когда Гончаров в качестве приветствия взялся тискать Володю в своих медвежьих объятиях, мимо промелькнула стройная женская фигурка. Та особа как бы намеренно задержалась рядом именно для того, чтобы ее могли узреть и оценить по достоинству. Володя, естественно, узнал преподавательницу английского языка из Нахимовского училища. Было ей очевидно не более двадцати шести-семи лет.

Появилась в "питонии" она недавно. Говорили, что по отцу у нее был крутой блат, а блат – это великое дело! Отцом ее был известный подводник. Преподавала она английский в параллельной группе, в другом взводе, но той же второй роты. Видимо, она выделяла Володю среди остальных воспитанников. Явно он был симпатичен молодой преподавательнице. Но Сергеев на службе был строг к себе и, тем более, к слишком контактным "чаровницам". Он делал исключение лишь для некоторых, как ему казалось, проверенных представительниц, естественно, женской частью персонала училища.

Все началось как-то неожиданно с симпатичной, пухленькой девочки – Танечки из библиотеки, которая всегда придерживала для Володи редкие книжки, не обращая внимание на огромную очередь воспитанников и офицеров. В той же компании числилась молодая врач из училищной медсанчасти, к которой волей-неволей приходилось обращаться Сергееву для лечения многочисленных спортивных ран и ушибов. Но можно было обратиться за такой помощью к другому дежурному врачу, в ближайший день. Однако Сергеев иногда на несколько дней откладывал визит в медсанчасть лишь бы попасть на прием именно к Надежде Николаевне. Она, безусловно, это чувствовала и старалась каким-нибудь незначительным для постороннего наблюдателя образом подтвердить свою симпатию к пострадавшему спортсмену. Она выдавала этому молодому битюгу освобождение от работ и дежурств на более длительное время, чем, наверное, требовали только интересы лечения.

К работникам интеллектуального фронта вскоре присоединилась и смазливая официантка: так хорошо было получать пищу из ответственных рук. Сергеев тогда, конечно, не знал достоверно, но догадывался, что нахимовцев тактично, но все же пристально "пасут". Кто-то выявлял склонности будущих офицеров флота, в том числе, и к амурным делам. Ну, а почему бы и нет? Надо же как-то бороться за "чистоту рядов". Воспитанник сам не должен быть лапотевым – не распускать слюни до колен, контролировать ситуацию, уметь корректно наводить мосты, в том числе, и с противоположным полом. Все это относится к разряду показателей общей культуры, к коммуникабельности.

Но в данном случае "англичанка" Инна Марковна появилась в поле зрения Сергеева уж слишком намеренно и подготовленно-неожиданно. Скорее всего она наблюдала за ним, а потом показательно "отсветилась". Если бы она летела вместе с ним в самолете, то он бы обязательно ее зафиксировал. Что-то здесь нечисто? Может быть его общение со спецназом начинает проявляться? Может быть на него сделали ставку и теперь на время сажают под колпак? Ну, если специальные службы Пентагона берут на учет всех курсантов военных училищ нашей потрепанной родины уже с первого курса (а про элитные училища, военные академии и разговора нет!), то почему бы отдельному серьезному ведомству не поинтересоваться поподробнее склонностями интересующей их личностями: сколько пьет и как при этом держится, не употребляет ли наркотики, "не состоит ли в связях, порочащих его". Ведь Сергеев сейчас переживает тот возраст, в котором все недостатки и достоинства высвечиваются, как под яркими солнечными лучами. Они – ростки чертополоха или полезного растения – расцветают быстро под лучами яркого солнца.

Володю многому научило общение со спецназом и он определил для себя с полной категоричностью, что необходимо быть осмотрительным – надо разумно "провериться".

Повторно Володя встретился с Инной Марковной уже на пляже санатория, в который его устроил Гончаров. Все было великолепно: номер у Володи был люксовый (на одного), столовая близко и кормили отменно, пляж под боком, море теплое и ласковое.

С раннего утра Володя совершал длительную пробежку по гористой местности, выполнял с усердием упражнения на растяжку, а после завтрака совершал длительные заплывы вдоль берега (заплывать за буи не разрешали, да и не стоило это делать!). Володя от Сочи уплывал в Адлер и обратно – путь не ближний, но тут он точно выпадал из поля зрения Инны Марковны. Он обходил ее стороной, стараясь даже не иметь повода для обычного вежливого приветствия. Она тоже изображала из себя инкогнито. Так была затеяна увлекательная игра – про скрытных, осмотрительных, слепых и глухих – началась условно-откровенная нелегальная жизнь. После ужина Володя сматывался к Гончаровым и с удовольствием отдавал себя для куража, "растерзания" двум его дочерям, прибывшим в отпуск к родителям. Веселые девочки притаскивали массу знакомых, подружек. Вот в такой заводной компании Володя и отмякал душой и сердцем, не совершая, конечно, больших глупостей.

Трудно четко определить мотивы сексуального выбора – уж слишком он индивидуален и непредсказуем. Инна Марковна, если Володя не ошибался в своих догадках, явно не справлялась с заданием – "объект" никак не шел на "контакт", выгодный заинтересованной стороне. "Объект" не проявлял той наивной активности, которая ожидалась от него. Но это была формальная, внешняя сторона дела. Внутренние же переживания у Володи, безусловно, существовали – он исподтишка наблюдал за своей "няней". Приходилось переживать и фантазировать – от этого никуда не денешься. Как можно в семнадцать лет не замечать отменные внешние данные, женское обаяние, загадочные повороты именно тех линий тела, которые возбуждают здоровый мужской восторг, если не применять иных терминов.

Солнце и воздух, здоровая пища, безделье проводили свою разрушительную работу в волевых центрах. Володя пытался себя отвлекать, – например, общением с "заводными девчонками" из гончаровского стаи. Но это была лишь поверхностная психологическая рационализации, которой можно забивать себе голову в дневное время. Но что делать с собой, с отдельными частями тела, когда наступает ночь?! И мальчик налегал на кроссы по горам, сверхдлительные заплывы. На него даже пограничники начинали коситься, видимо, решая, кто он – сумасшедший или хитрый враг, готовящий "рвать нитку". Греясь на солнышке, либо совершая заплывы, Володя думал на однгим вопросом – что привлекает его внимание к Инне Марковне?. Путем "кропотливого" анализа Володя все же дошел до прозрения – до инсайта.