В: Вам доподлинно известно, что Его Милость не оказывал ей особого расположения, никогда с ней не уединялся или еще что-нибудь в этом роде?

О: Мне, сэр, такого видеть не случалось. Ну, пожелает ей доброго утра, в пути нет-нет да и спросит, не притомилась ли, не скучает ли — обычнейшая учтивость знатного джентльмена в обхождении с младшей братией.

В: Не припомните ли, чтобы она втихомолку пробиралась в его покой?

О: Нет, сэр. Откуда бы мне было узнать: в верхнее жилье я поднимался редко — только что к мистеру Лейси. У трактирщиков ведь какой порядок: у горничных своя почивальня, а мужская прислуга к ней и не приближайся, пусть спит где-нибудь подальше.

В: Дельное правило. Хорошо. Расскажите теперь, что происходило в Уинкантоне.

О: Остановились мы в «Борзой». И вот подходит ко мне человек в дорожном сюртуке — этот человек нас сразу заприметил. Подходит, значит, и спрашивает: «Что это вы затеваете?» — «Ничего, — говорю, — не затеваем. А что это вдруг за расспросы такие?» Он подмигивает: «Да полно тебе. А то я не знаю, кто он, этот твой мистер Бартоломью. Я два года тому служил кучером у сэра Генри У., так этот джентльмен к нему, бывало, захаживал. Я его и этого немого из тысячи узнаю. Это не кто иной, как...» Ну, та самая особа, про которую я сейчас говорил.

В: Он назвал его по имени?

О: И его, и его вельможного родителя. Вот, думаю, незадача! Ну что тут будешь делать? Спорить я не стал, а только подмигнул в ответ и говорю:

«Может, он, может, не он. Только ты набери в рот воды: он свое имя открывать не желает». А он мне: «Так уж и быть, можешь не беспокоиться. И куда же это он следует?» — «А на запад, — говорю, — поохотиться. Есть там у него одна перепелочка на примете». А он: «И уж, верно, гладенькая да пригожая?» И добавил: «Стало быть, я угадал».

В: Кто был этот человек?

О: Кучер одного адмирала, сэр. Вез свою хозяйку в Бат. Тэйлором звать.

Вы не подумайте, сэр: малый славный, а что выспрашивал, так единственно из любопытства. Поэтому мне не составило труда увести его от этого разговора.

Я сказал, что истинная наша цель — покорить сердце девицы, однако мы делаем вид, будто путешествуем просто для удовольствия. Что мистер Лейси — наставник Его Милости, а Луиза нам будет надобна, когда юная леди окажется у нас в руках. И тут откуда ни возьмись — Дик. Тэйлор его приветствует, а этот дурень чуть не испортил дела: прикинулся, что не узнает, и был таков.

Пришлось мне Тэйлора умасливать: дескать, стоит ли обижаться на недоумка.

А минут через десять приходит Луиза: «Фартинг, хозяин зовет». Вышли мы с ней за дверь, она и говорит: «Вас хочет видеть не мистер Браун, а мистер Бартоломью. А для какой нужды — не знаю». Прихожу к мистеру Бартоломью.

Тот говорит: «Джонс, сдается мне, что нас разоблачили». Я соглашаюсь:

«Боюсь, что так, милорд». Растолковал ему, что да как, передал все, что рассказал Тэйлору. «Хорошо, — говорит. — Принимая в соображение, что мистер Лейси ничего не знает, давайте оставим все как есть».

В: Он привел свои резоны?

О: Сказал, что из почтения к мистеру Лейси не хочет причинять ему беспокойства. Я же на это отвечал, что во всем послушен Его Милости.

«Тогда, — говорит, — никому ни слова. А это отдайте кучеру: путь пьет за мое здоровье да не болтает лишнего. Вот, кстати, и вам полгинеи». Деньги я взял и был ему премного благодарен.

В: Не сообщили вы об этом происшествии мистеру Лейси?

О: Нет, сэр. А после, когда мы с Тэйлором выпивали, он рассказал, что по слухам высокочтимый родитель Его Милости очень гневается на сына, за то что тот отверг предложенную отцом партию. Тут-то, сэр, я и струхнул.

Недаром в народе говорят: «Чужая тайна хуже, чем постель из крапивы».

Шутка сказать — разгневанный отец, а тем паче такая особа, что, не приведи Господи, потревожить. И вспомнилась мне тогда Библия да пятая заповедь Моисеева: «Чти отца твоего...»

В: Вот вам бы раньше о ней подумать. Уж будто вас еще в Лондоне не посвятили в суть дела и намерения Его Милости?

О: Теперь я взглянул на это другими глазами, сэр.

В: А именно?

О: Я рассудил, что мой прямой долг — узнать об этих намерениях побольше.

В: А попросту, если вы удовольствуете отца, он удовольствует вашу корысть, верно?

О: Я посчитал, что так оно благоразумнее, сэр.

В: Ну вот, теперь он будет лицемерить! Сразу видно валлийца. Вы ведь надеялись огрести изрядную прибыль, так или не так?

О: Я думал, сэр, что любезный джентльмен меня без награды не оставит.

Если сочтет, что я заслужил.

В: Вот это уже похоже на правду. Стало быть, в Уинкантоне вы приняли решение впредь шпионить за Его Милостью? Верно ли?

О: Да как бы я осмелился, сэр! О ту пору я и помыслить не мог, что дело так повернется. Но у нас впереди было еще два дня пути. А путешествовать по тем краям — хуже некуда: это вам не страна Голохватская <искаж. от Галаадская; упомянутая в Ветхом Завете гористая местность за Иорданом, славилась плодородными землями, скотом и целебным галаадским бальзамом>.

В: Какая страна?

О: Так у нас в Уэльсе называют Сомерсет, сэр. Вот где привольное житье!

Сидра — пей не хочу, скот тучный-претучный.

В: Вздумал убедить меня в своей совестливости? Так я тебе и поверил! У тебя же на лбу написано, что мошенник. Для какой надобности ты в Тонтоне выпросил у мистера Лейси еще денег в задаток? Не отвечаешь? То-то же. Это потому, что ты уже решил, как поступить. И хватит прекословить!

О: Слушаюсь, сэр.

В: Удалось ли вам до прибытия в «Черный олень» выведать что-либо новое о замыслах Его Милости?

О: Нет, сэр.

В: Перескажите все, что происходило с самого вашего пробуждения поутру первого мая.

О: Будь я хоть трижды мошенник, сэр, однако ту ночь я провел без сна: все раскидывал умом. Ворочался-ворочался, а потом тишком спустился вниз, отыскал огарок свечи и пузырек с чернилами да и написал мистеру Лейси то, что вам известно.

В: То, что мне известно, пропустите. Переходите к их прощанию на Бидефордской дороге.

О: Было это в двух милях от города, сэр, на распутье — там, где дорога расходится надвое. Вы это место сыщете без труда, там еще виселица стоит.

Которую дорогу они выберут, мне было невдомек, и потому я поднялся на заросший кустарником холм и затаился: дорога оттуда как на ладони. Ждал час или больше. Сижу, дурень, и радуюсь, что погода разгулялась, что день, по всему видно, будет ясный.

В: До них тем путем никто не проезжал?

О: Девицы на телеге, а с ними парень — надо думать, на праздник.

Хохочут, поют. А немного погодя — пешие. И тоже туда же.

В: Не замечали вы на дороге всадников, по виду — посыльных, спешащих по неотложному делу?

О: Нет, сэр. Только Его Милость со спутниками. Они остановились у развилки, как раз возле виселицы.

В: Об этом я уже знаю. Вы не дослышали, о чем они беседовали?

О: Ни словечка, сэр. До них было четыре сотни шагов.

В: Продолжайте.

О: Так вот. Мистер Лейси пустился дальше один-одинешенек. У меня сердце кровью обливалось: в этаких местах — и без спутников. Дорога забирала вниз, и скоро он скрылся из глаз. А та дорога, по которой поехали остальные, напротив, шла все больше вверх. Я выждал, когда они доберутся до широкого уступа на склоне, спустился на дорогу — и за ними: из-за уступа им было меня не видать. А как сам взъехал на тот уступ, так слез с коня, чтобы разобраться, где они теперь и что мне делать: ехать дальше или погодить. Поехал следом. Через две мили углубились мы в обширный лес. Тут дорога сделалась кривая, как шило корабельного плотника: петляет, петляет, и что там впереди, за поворотом, не угадаешь — того и гляди нарвешься на всю честную компанию. И ведь правда чуть не нарвался. Выезжаю из-за громадного валуна, что лежал обочь дороги — а они прямо передо мной, полутораста шагов не будет. Хорошо еще, что стояли ко мне спиной. Путь им пересекал бежавший сверху поток — по счастью, довольно бурный, так что из-за шума воды они моего приближения не расслышали. Едва я их заприметил, так сразу скок наземь, хвать коня под уздцы, отвел подальше и привязал, чтобы не попался им на глаза, а сам крадучись вернулся на прежнее место.

Гляжу — они уже дальше двинулись, да не по дороге, а выше: в гору поднимаются. Я успел различить только спину Луизы — она сидела позади.

В: Известно ли вам, как называется то место?

О: Нет, сэр. Поблизости не было ни фермы, ни жилья. Но узнать его проще простого: это хоть и не первый поток, который перебегает дорогу, но зато самый полноводный. Он проточил на склоне слева от дороги глубокое русло и падает вниз отвесно. Гремучий такой.

В: Дальше.

О: Я выждал время, выбрался туда, где они останавливались, и увидал брод. Поток там не больно широкий — с полдюжины шагов, и тех не будет, — а дно у него ровное, каменное. Дорога продолжалась на другом берегу.

Теперь-то я разобрал, куда они запропали: дальше подъем шел не так круто, а выше из-за деревьев виднелась открытая с одного бока котловина — примерно сказать, разлог. Сперва я никак не мог отыскать туда тропинку.

Порыскал-порыскал и нашел. И, по всему видать, по ней-то их кони и поднимались.

В: И что, тропинка изрядно хоженая?

О: Вот ей-богу, сэр, до нас этой тропой никто месяцами не хаживал. А потом, как вы узнаете, я удостоверился, что это пастушья тропа: летом по ней гонят скот на верхнее пастбище. И ветки по-над ней переплетены с прошлого года, и сухой овечий помет валяется, и много еще чего.

В: Какие же у вас явились соображения касательно их намерений?

О: Мне подумалось, они тайным путем пробираются к дому юной леди, сэр, или к назначенному месту встречи. Как тут угадаешь. Почем мне знать, где в тех краях стоят дворянские усадьбы да богатые поместья. Мне бы немедля повернуть назад, а я сдуру возьми да и скажи себе: «Э, нет, Джонс, кто в кони пошел, тот и воду вози».

В: Куда вела тропа?

О: В глухое место, сэр, заросшее деревьями, а между ними большущие валуны. Этакая тесная каменистая впадина, полукруглая, вроде как молодой месяц. Преунылое место, сэр, даже в такой солнечный день. О ту пору птицы по лесам не умолкают, а тут хоть бы одна чирикнула, словно разлетелись. И взяла меня жуть — а ведь мне и без того было не по себе. И решимости поубавилось.

В: Сколько времени вы за ними следовали?

О: Не более часа, сэр. Путь недалекий, около двух миль, не дальше.

Только я нарочно придерживал коня и притом еще поминутно останавливался и прислушивался, а то за деревьями и кустами их не увидишь. Ну да им, похоже, пришлось не слаще моего: они тоже едва тащились и держали ушки на макушке — не увязался ли кто следом. А меня только и спасал рокот водопада.

В: Расскажите, при каких обстоятельствах вы их вновь увидели.

О: Дело было так, сэр. Отыскал я в разлоге местечко поукромнее да поровнее, снова привязал коня, поднялся немного по склону и озираюсь: куда бы вскарабкаться, чтобы получше разглядеть, что там впереди. Сперва ничего особенного не увидел — только что край разлога. Склон возле него голый.

Ну, думаю, час от часу не легче: подберешься ближе — окажешься на виду. А я-то, дурья башка, понадеялся, что проследить за ними будет не труднее, чем простыню обмочить. Глядь — впереди в полумиле от меня по склону лезет человек. Присмотрелся — Дик. С ним никого. И я решил, что Его Милость и девица остались вместе с лошадьми на берегу. Дик добрался до верха и принялся что-то высматривать, а что — мне было не видно. Край разлога как бы расщеплен — раздваивался точно змеиный язык, вот в эту выщерблину он и глядел.

В: Он не таился от чужих глаз?

О: Я и заметить не успел, сэр. Он задержался не надолго и скоро пропал из вида.

В: Что было дальше?

О: Я было решил, что их путешествию подходит конец — стало быть, полно мне тащиться за ними по пятам, не ровен час заметят. Завел я коня в кусты: в таком редколесье его все равно лучше не спрячешь. Иду по бережку мимо того места, где они проезжали, и вдруг — вот те на: в сотне шагов от меня на траве что-то белеется, будто полотно разложили сушить. Я сторонкой подбираюсь ближе, гляжу — а это Луиза. Да такая нарядная.

В: Нарядная? Как вас понимать?

О: В точности так, как я сказал. Разодета точно майская королева — как ее в этот самый день наряжают. И тебе льняной холст, и батист, и ленты всякие. Прямо картинка.

В: Полноте, Джонс! Дурак, что ли, я вам достался?

О: Ей-богу, не вру, ваша честь!

В: В таком ли наряде она добиралась до того места?

О: Нет, сэр. Я доподлинно знаю, что до той поры она его не надевала.

Еще у виселицы, когда она зашла за кустик, прошу прощения, нужду справить, я приметил, что на ней, как обычно, было зеленое платье с зеленым исподом и нориджская стеганая юбка.

В: Вы разумеете, что она переменила платье при этой остановке, пока вы разыскивали их следы?

О: Должно быть, так, сэр. И епанчу не накинула. День стоял теплый, безветренный. Истинная правда, сэр. Право же, если бы мне припала охота рассказывать сказки, неужто я не сочинил бы такую небылицу, чтобы вы остались довольны?

В: А Его Милость?

О: Он стоял повыше, сэр, возле привязанных коней. Стоял и смотрел в ту сторону, куда ушел Дик.

В: Что же девица?

О: А она, сэр, сидела на берегу, на камне, укрытом епанчой, и в руках у нее был карманный нож с медной наделкой на черенке. Я его прежде видал у Дика. А на коленях у нее майский венок, и она обрезает на нем шипы. Уколет палец и пососет, уколет и пососет. А один раз оборотилась на Его Милость, а в глазах укор: вот, мол, что мне приходится из-за вас претерпевать.

В: Выходит, она это не по своей воле?

О: Может, и так, сэр. Бог ее знает.

В: Каков вам показался ее наряд: бедный, богатый? Кому больше пристало носить такое платье: знатной даме или крестьянке?

О: Пожалуй что крестьянке, сэр. Хоть наряд и недурен: вокруг подола и ворота розовые ленты, чулки белые. Венку я не так удивился: она всю дорогу, где бы мы ни останавливались, нет-нет да и сорвет цветик. Уж я над ней подшучивал: не горничная благородной леди, а уличная цветочница.

В: Что же она на это?

О: Отвечала, что это еще не самое скверное ремесло.

В: С Его Милостью она не заговаривала?

О: Нет, сэр. У нее в те минуты была одна забота: майская корона. И вот гляжу я на нее, а она сидит среди зелени, вся белая-белая, ровно молоко в крынке. Воистину чистота непорочная — как говорится, даже слепого проймет до самого нутра. Увидишь ее в этом платье — и сердце взыграет, все тревоги позабудешь. Вы уж, сэр, не прогневайтесь, но никогда еще она не казалась мне краше и милее.

В: Мила как адская смола. Что было дальше?

О: Постоял я так несколько времени и вдруг услыхал стук шагов, и на другом берегу появился Дик — в аккурат с той стороны, где я его видал.

Остановился напротив Его Милости и подает знак. Худой знак, сэр: чертовы рога.

В: Изобразите.

О: Вот эдак, сэр.

В: Пишите так: мизинец и указательный палец выставлены, средний же и безымянный прижаты к ладони большим. Видели вы этот знак прежде?

О: Поговаривают, будто таким манером приветствуют друг друга ведьмы. Я и сам в это верил, как был мальчонкой. Правда, мы-то в те годы употребляли его в шутку либо в бранном смысле: дескать, черт тебя побери. Но Дик — тот не шутил.

В: Продолжайте.

О: Его Милость приблизился к Луизе. Она поднялась. Меж ними был короткий разговор, но я ничего не расслышал. Потом перешли к тому месту, где стоял Дик, а тот — скок в воду и перенес ее на другой берег, чтобы башмаков не замочила. Его Милость за ними. И стали они подниматься туда, откуда пришел Дик.

В: Его Милость при появлении Дика был обрадован?

О: Не могу знать, сэр. Я его лица не видел — ветка мешала. И на знак этот он никак не ответил. А вот как пошел за Луизой да имел с ней разговор, так, сдается мне, дело делать заторопился.

В: То есть как бы явил решимость?

О: Да, сэр. И Луизу тоже, как видно, пытался укрепить. Я приметил: взял он с камня епанчу и подает ей на плечи, а когда Луиза отказалась, он так и повесил епанчу себе на руку, словно он ей лакей. Я прямо диву дался.

Однако же сам видел.

В: А майский венец она не надела?

О: Тогда — еще не надела, сэр. Держала в руках.

В: Дальше.

О: И вот, сэр, стою я и ломаю голову, как мне теперь быть. Ушли они недалеко, лошадей тут бросили — надо думать, сюда и воротятся. А мой-то конь, как на грех, поблизости, я его путем и не спрятал. Что как они, идучи обратно, его заприметят и обо всем догадаются?

В: Ясно, ясно. И вы последовали за ними?

О: Да, сэр. Тропинка оказалась скверная, камни и камни. Шагов двести она шла круто, потом сделалась ровнее, но такая же каменистая.

В: Конь по такому крутогорью не взберется?

О: Ну разве что наши валлийские пони, а ваши обычные лошади нет.

Наконец достиг я того места, где видел Дика. В полный рост не поднимаюсь: заметят. И вижу перед собой тот уголок, который обозревал Дик — в стороне от разлога.

В: В какой стороне?

О: К западу, сэр, а может, к северо-западу. По левую руку от тропы.

Место почитай что голое, ни единого деревца, только трава да кое-где чахлые кривые колючки, а повыше папоротник. Такое, знаете, захудалое пастбище, плоскодонная ложбина, похожая... Ну да, похожая на корзину рыбной торговки с Биллингсгейтского рынка. А на северном склоне, ближе к утесу, сплошь камни.

В: Что же те, за кем вы сюда поднялись?

О: Их и искать не пришлось: они стояли за три-четыре сотни шагов от меня, хотя со своего тогдашнего места я еще не видел ни дна ложбины, ни озерца. Но главное-то, сэр, главное! Я заметил, что они уже не одни.

В: Как не одни?

О: Мне было вообразилось, что они наконец встретились с той, о ком мы все толковали — ну вот которую Его Милость так мечтал получить в жены.

Потому что чуть выше них на склоне увидал я женщину, а они стояли перед ней на коленях.

В: Что? На коленях?

О: Именно, сэр. Все трое. Впереди, снявши шляпу, Его Милость, а за ним в двух шагах Дик и Луиза. Точно перед королевой.

В: Эта женщина — какая она была собой?

О: Я, ваша честь, хорошо не разобрал: она стояла, поворотившись в мою сторону, так что я и нос-то высунуть страшился. Что запомнилось, так это платье. Право, диковинное: все как из серебра и не женское, а как будто мужское. Штаны да куртка. Ни плаща, ни накидки, ни шляпы, ни чепца — ничего.

В: Не было ли поблизости коня, слуги?

О: Нет, сэр. Одна как перст.

В: Какие чувства изображала ее фигура?

О: Точно она кого поджидает, сэр.

В: Она не разговаривала?

О: Не заметил, сэр.

В: На каком удалении они от нее отстояли?

О: Шагов на тридцать — сорок, сэр.

В: Хороша она была?

О: Не разглядел, сэр. Между нами ведь было добрых четыре сотни шагов.

Роста обыкновенного, сложения среднего. Лицом бледна, волосы черные и не убраны, не завиты, а распущены.

В: Можно ли было, глядя на эту картину, поверить, что это истомившаяся в разлуке возлюбленная приветствует долгожданного друга?

О: Какое там, сэр! И, что уже совсем странно, ни он, ни она долгое время не шевелились.

В: Не удалось ли вам разобрать выражение ее лица? Улыбку, радость — ничего такого не заметили?

О: Больно уж было далеко, ваша честь.

В: Да точно ли то была женщина?

О: Точно, сэр. Мне тогда подумалось, не для побега ли она так обрядилась. В этаком платье путешествовать верхом самое милое дело. Вот только куда она коня подевала? Опять же, возьмите в соображение, что платье не простое, деревенщина какая-нибудь или конюший такое не носят. То ли богатая парча, то ли шелк — словом, блистает как серебро.

В: Мне желательно узнать вот что. Встретятся ли в вашем повествовании еще сведения об этой женщине?

О: А как же, сэр. Я потом покажу, что по делам ее ей бы не в серебре ходить, а нарядиться чернее ночи.

В: Добро. Дойдем и до этого. Что было дальше?

О: Подбираться ближе мне было не с руки: укрыться не за чем. Стоит им оборотиться, тут-то меня и увидят. И порешил я податься назад: глядишь, и сыщу проход до края разлога, а там незаметно проберусь к какой-нибудь вершине над самой их головой. Сказано — сделано. Долго искал, очень долго.

Одежду изодрал, руки исцарапал. Ох и местечко, я вам доложу! Белкой надо быть, чтобы там шастать. Наконец выбрался. И ведь правда: оказывается, над ложбиной есть утес. Я — к нему. Спешу во все лопатки, а сам стараюсь быть не замеченным. А как достиг того места, под которым они, по моим прикидкам, стояли, так сорвал ветку и прикрыл лицо, а потом хлоп наземь, подполз на брюхе к самому краю и расположился повольготнее среди кустиков черники. Лежу себе точно на галерке Дрюри-лейн и тех, внизу, вижу преотличнейшим образом — как ворону в сточной канаве или мышь в куче солода...

В: Что же вы замолчали?

О: Я молюсь, сэр. Молюсь, чтобы вы поверили тому, о чем я сейчас стану рассказывать. Вот я помянул театр, так этаких чудес ни в одном театре не найдешь.

В: Прежде докажите, тогда поверю. Что дальше?

О: Если б солнце спину не пекло, если б от бега дух не занялся, я бы подумал, что лежу в постели и вижу сон.

В: Провал тебя возьми с твоими снами! Не тяни канитель, рассказывай.

О: Да уж придется, сэр. На дальнем склоне я приметил большущую каменную глыбу с дом величиной, а у подножия ее черную пещеру. С прежнего-то места мне ее было не видать. Не иначе тут когда-то живали пастухи, потому что в стороне валялась сломанная ограда, из каких обыкновенно сооружают загоны, а возле пещеры чернело большое костровище. А ближе к моей скале пробегал ручеек, кто-то ему русло землей перегородил, так целое озерцо набежало. У самого озерца торчмя стоял высокий камень — не такая громадина, как в Стоунхендже, но уж никак не ниже человеческого роста. Как будто нарочно поставили, место пометить.

В: Овец там не было?

О: Нет, сэр. И немудрено: вон и у меня на родине овцам до мая на таких пастбищах делать нечего. Да и не погонят их в такую даль, покамест не окрепли.

В: Вы видели Его Милость?

О: Как не видать, сэр. И Дика тоже видел. Они стояли возле камня ко мне спиной и глаз не сводили с пещеры, словно бы ждали, что оттуда кто-то покажется. От пещеры их отделяла сотня шагов.

В: А от вас?

О: Сотни две, сэр. Можно из мушкета достать.

В: Где была девица?

О: Тут же, у озерца, сэр. Раскинула на земле епанчу, опустилась на колени и умывалась. А потом утерлась краем епанчи и замерла. Стоит на коленях и в воду таращится. А рядом — майский венок.

В: Что же четвертая особа, виденная вами из разлога? Та, что была одета мужчиной?

О: А вот ее нигде не было, сэр. Пропала. Я подумал — в пещеру удалилась, переодеться или еще что. Его Милость повернулся, ступил несколько шагов, достал из кармана часы и открыл крышку. Эге, думаю, фитиль догорел, да порох отсырел. Знать, что-то не заладилось, он теряет терпение. Однако ж он стал расхаживать взад-вперед этак спокойно и задумчиво; благо земля под ногами ровная и травка густая, хоть шары катай.

Почитай три четверти часа расхаживал. А Дик все пялится на пещеру, а Луиза так и сидит на травке. Со стороны посмотришь — все трое чужие друг другу люди, а что вместе сошлись, так по случайности.

В: Извольте излагать дело.

О: Стало быть, Его Милость походил-походил, достал опять часы и, как видно, рассудил, что час, которого он дожидается, пришел. Тогда он приблизился к Дику и положил ему руку на плечо, как бы говоря: «Пора».

В: Который же, по вашему разумению, был час?

О: Примерно половина одиннадцатого, никак не больше. Подходит Его Милость к Луизе и что-то говорит, а та голову повесила — не хочет, видно, его приказание исполнять. Разговор меж ними идет тихий, голоса до меня долетают, а слов не разобрать. Одно ясно: не по нутру ей то, что он велит.

Не стерпел он такого упрямства, хвать ее за руку и ведет к Дику. Она, чтобы время протянуть, взяла епанчу и давай вертеть и так и этак, но он епанчу у нее вырвал и бросил у самого камня. А про венок позабыли — тот так и остался лежать на траве. Спохватился Его Милость и делает Дику знаки: пойди, мол, принеси. Тот сходил за венком, и Его Милость надел его на Луизу. Тогда Дик взял ее за руку и поворотил лицом к пещере. И стоят они перед пещерой рука об руку, ровно жених с невестой перед алтарем. Так, не размыкая рук, и пошли к пещере, и Его Милость следом. А с чего бы такое шествие, поди угадай. Право, сэр, хоть сто лет живи, этаких чудес среди бела дня не увидишь. Но чудеса — это сначала, а потом стало твориться неладное. Луиза пошатнулась, оборотилась к Его Милости и бросилась на колени. Смотрит на него и будто молит о пощаде. Даже вроде бы слезами заливается — хоть в этом не поручусь: издалека не разглядишь. А тот как выхватит шпагу — и направил бедняжке в грудь: дескать, исполняй что сказано, если жизнь дорога.

В: Полно вздор молоть! Каков негодяй, на ходу сочиняет!

О: Честью клянусь, сэр! Стал бы я выдумывать небылицы, которым вы точно не поверите!

В: И вы готовы подтвердить, что он наставил на нее шпагу?

О: Как перед Богом.

В: Он что-нибудь произнес?

О: Я не слыхал, сэр. Дик принудил ее подняться, и они двинулись дальше, а Его Милость за ними. Шпагу хоть и опустил, но не убирает. А через несколько шагов вновь вскинул, точно боялся, что Луиза опять станет упираться. Так они достигли устья пещеры. И тут, сэр, новая странность, еще почище. Прежде чем войти, Его Милость снял шляпу и прижал к груди, будто они вот-вот предстанут пред очи некой высокочтимой особы, в присутствии коей нельзя появляться иначе как обнажив голову... Не прогневайтесь, сэр, из песни слова не выкинешь. Вы сами велели рассказывать все без утайки.

В: Как бы желая изъявить почтение? Вы это ясно видели?

О: Как вас вижу.

В: А потом?

О: Потом они вступили в пещеру, сэр. И больше не появлялись. А как прошло несколько времени — я бы успел до двадцати сосчитать — так из пещеры донесся глухой женский крик. Негромкий, но слышный.

В: Голос девицы?

О: Ее, сэр. Меня аж мороз продрал: ну, думаю, режут. Теперь-то могу сказать точно, что никакого убийства не случилось.

В: Велика ли была пещера?

О: С одного бока устье низкое, с другого просторное. Большая груженая телега пройдет без труда, еще и место останется.

В: Вам не удалось обозреть внутренность пещеры?

О: Нет, сэр. Не глубже чем проникал солнечный свет. Дальше стояла тьма кромешная.

В: Не приметили вы внутри какую-либо фигуру или шевеление?

О: Ничего не видел, сэр. А смотрел хорошо, будьте благонадежны. Ведь сколько часов прождал. А вокруг такая тишь, что поневоле усомнишься: не померещилось ли мне все это. И тотчас понимаешь: нет, не померещилось. Вон она, епанча, возле камня брошена.

В: Вы не спускались в ложбину, дабы осмотреть место вблизи?

О: Не отважился, сэр. Страх разобрал. Мне пришло на мысль, что Его Милость, не во гнев вам будь сказано, задумал недоброе: забрался в эту глухомань выучиться тут чародейскому искусству. Вон ведь и получаса не прошло, как они скрылись в пещере, а на утес, что над ней нависал, опустились две большие черные птицы — вороны, так их называют. И с воронятами. И давай каркать: не то радовались, не то надсмехались. А ворон известно что за птица, где ворон, там смерть. Добра от них точно не жди.

Недаром он слывет мудрейшим из всего птичьего племени. Такая о нем молва у меня на родине, ваша честь.

В: Очень мне нужно выслушивать про ваши детские годы и бабьи сказки! И про часы ожидания тоже можете пропустить. Выходил ли Его Милость из пещеры?

О: Не знаю, сэр.

В: Знаете!

О: Да нет же, сэр. Я ведь целый день прождал. Дик выходил, потом и девица, а Его Милость не показывался. Верьте слову, сэр. Как скрылся он в пещере, так с тех пор Джонс его не видел.

В: Тогда рассказывайте про слугу и девицу. Когда они вышли?

О: Только вечером, сэр, примерно за час до заката. И все это время я провел в ожидании. Солнце палит, а у меня ни капли воды и по части провианта прямо беда. Завтрак у меня был не Бог весть какой, черствый ломоть хлеба с сыром. Остаточки кое-какие в переметной сумке у седла остались — с собой захватить не догадался. И уж так бедного валлийца на еду позывает — хоть волком вой. Ей-богу, правую руку бы отдал за какой-нибудь пучок полыни или яснотки.

В: Полно тебе расписывать свои мучения. Тебе нынче не от голода спасаться, а от виселицы. Рассказывай про их появление.

О: Всенепременно расскажу, сэр. Но прежде — еще про одну странность. Я ее не вдруг обнаружил. Из утеса над пещерой — там, где вороны сидели, — прямо из травы поднимался тонкий дымок. Вот как из печи, в какой обжигают известь. Трубы я никакой не заметил. Стало думать, в пещере горел огонь, а дым выбивался через трещину или отверстие.

В: Пламени не видали?

О: Не видал, сэр. И дымок-то шел с перерывами: то идет, то прекратится, то вновь пойдет. А иногда мне случалось учуять его запах. Конечно, издалека хорошо не принюхаешься, но я разобрал, что тянет смрадом. Очень мне этот дух не понравился.

В: Стало быть, горели не дрова?

О: Дрова-то дрова, сэр, но кроме них еще какая-то мерзость. Чад, как в дубильне, — от всяких диковинных солей или масел. Мало того, сэр, по временам в пещере раздавался гул, какой производит рой пчел. То словно бы делался ближе, то как будто удалялся. Вокруг же меня — ни единой пчелки, разве что шмель пролетит. Какие пчелы, если цветов почти не видать — так, крохотки малые.

В: Гул, говорите, доносился из пещеры?

О: Да. Самое громкое — как жужжание. Но жужжание внятное.

В: К чему же вы все это приписали?

О: Ни к чему, сэр. Я, изволите видеть, был околдован. Пожелай я уйти, все равно бы не смог.

В: А говорите — «ни к чему».

О: Я же рассказываю по порядку, сэр. Я это вывел из беседы с Луизой, а говорили мы с ней после, — выходит, и речь о том впереди.