Где ты, рай

      1
      Батавия (современное название Джакарта) была главным городом голландской колониальной империи в Ост-Индии, и среди городов мира она считалась одним из наименее благоприятных для жизни людей. Голландцы построили этот город на прибрежной низменности по образцу Амстердама; вдоль каждой большой улицы был проложен канал. Однако то, что было целесообразно в условиях прохладного северного климата Амстердама, производило совершенно иной эффект в удушливом влажном воздухе тропиков. Голландская опрятность здесь имела мало возможностей для проявления: каналы были невероятно загрязнены, в них плавали трупы собак и кошек, они были переполнены всеми видами нечистот и отбросов, а сама вода стояла практически неподвижно и была идеальной средой для размножения комаров, переносчиков малярии, и рассадником многих тропических болезней. Помимо малярии, много человеческих жизней уносила дизентерия. Джозеф Бэнкс утверждает, что из каждых ста человек, прибывших из Голландии нести гарнизонную службу, в первый же год умирала половина и еще двадцать пять человек оказывались в больнице с тяжелыми заболеваниями; в итоге только десять человек могли нести гарнизонную службу. Такие огромные потери кажутся невероятными, но сам Кук поддерживает это мнение: когда он покинул Батавию, голландские капитаны сказали ему, что он счастливо отделался, поскольку не умерла половина его экипажа. Доктор Джордж Гамильтон, прибывший в Батавию вместе с капитаном Эдвардсом, мятежниками с "Баунти" (которые не сбежали на остров Питкэрн) и одиннадцатью несчастными "ботаниками", писал, что "таково было предубеждение голландцев, что голландец даже под жарким солнцем не может существовать, не вдыхая запах застойной воды", и, по мнению Гамильтона, именно застойная вода была причиной высокой смертности. Однако сам он ничего не предпринял, чтобы создать более сносные условия существования ни для мятежников с "Баунти", ни для "ботаников", среди которых была женщина с двумя маленькими детьми. Он мог бы, например, разрешить перевести их в городской госпиталь; ведь он так образно описывал как "чашевидную могилу, эту Голгофу, которая обрекает население всей колонии на вечный покой каждый пятый год". Гамильтон был остроумный хроникер, светлая голова, образованный человек, типичный для своего времени и своей среды, где твоим ближним мог быть только человек из твоего же сословия, имеющий такое же образование.
      Мэри и ее двух детей перевели в женское отделение голландского тюремного судна, которое стояло на якоре у одного из смрадных каналов; мужчины-"ботаники" и мятежники с "Баунти" были размещены палубой ниже на том же судне. Это, разумеется, привело к тому, что наименее выносливые заключенные довольно быстро заболевали и умирали. Вильям Брайент сломался первым. На родине, в Англии, на тюремном судне "Дюнкерк" он был Контрабандистом Биллом, который отдавал приказания надсмотрщикам и которого полюбила Мэри. В Сиднее ему удалось получить лучшую работу, но из-за вероломства Джозефа Пейджета его осудили за проступок, которого он не совершал; после этого Вильям резко изменился и стал пить, однако во время побега он снова нашел применение своим способностям. Впервые в Купанге на Тиморе он более или менее ясно понял, что не сможет обеспечить Мэри и детям то существование, которого она так горячо желала, и это усугубило его падение. У него снова начался запой, и в пьяном виде он проговорился, что одиннадцать потерпевших кораблекрушение были беглыми каторжниками. В этой вонючей дыре на тюремном судне от него оставалась лишь тень прежнего Билла Контрабандиста. Кстати сказать, его семилетний срок каторги истек и, если бы он оставался в Сиднее, он был бы теперь свободным человеком.
      Лихорадка сотрясает тело Вильяма Брайента. У него самые страшные приступы озноба, он едва поднимается, обливается потом и снова впадает в забытье. Однажды утром он чувствует себя так плохо, что Джеймс Кокс просит голландского стражника позвать судового врача.
      "У нас нет судового врача, - отвечает стражник. - Ты ведь не на судне, друг, а в тюрьме".
      У Кокса осталось еще несколько серебряных монет. Он держит одну из них прямо перед носом стражника. "Это английский шиллинг", - говорит он.
      "Мне известно, черт возьми, что такое английский шиллинг".
      "Ты его получишь, если пригласишь сюда врача".
      Через два дня, когда Вил почти без сознания, долговязый костлявый доктор Гамильтон ощупью спускается в полутьме, держа надушенный платок перед носом.
      Он очень быстро осматривает Вила и щупает пульс. "Речь идет о небольшом недомогании, - говорит он Коксу и стражнику. - Заключенный, может, даже немного симулирует".
      Кокс кричит через вонючую лужу: "Разве вы не видите, доктор, что он при смерти? Ведь ваши слова звучат как кощунство над вашей благородной профессией!"
      Гамильтон поворачивается, удивленный, к нему: "Кто вы такой, чтобы говорить со мной столь нахальным тоном?"
      Но Джеймс Кокс рассержен. "Кто я, может быть, безразлично в данный момент, когда дело касается спасения человеческой жизни. У него жена и дети. Вы должны перевести его на сушу в госпиталь, где ему будет оказана помощь. Сэр, я умоляю вас".
      Гамильтон отворачивается от больного и Кокса и ощупью пробирается к выходу. В интересном отчете о путешествии на "Пандоре", кораблекрушении и возвращении в Англию на других судах он ни слова не упоминает об этом инциденте.
      Когда врач ушел, солдат-стражник говорит по-голландски Коксу: "Я не уловил все, что ты сказал ему по-английски, но, насколько смог понять, ты дал ему основательный урок. Ты, должно быть, арестант с определенным влиянием".
      "Прими это четко во внимание, - отвечает Кокс. - Ты станешь богатым человеком, если будешь достаточно сообразителен и выслушаешь мои слова. Да, я хочу сказать, что ты мог бы выбраться из этого омерзительного места, если проникнешься доверием ко мне".
      Солдат презрительно усмехается: "Доверие! Почему я должен проникнуться доверием к тебе, жалкий арестант, которого скоро ушлют отсюда? Ведь ты наверняка не кто иной, как карманный вор из Лондона?"
      Джеймс Кокс не отвечает.
      "Тогда ответь все же на вежливый вопрос. За что тебя наказали?"
      "Хорошо! Ты слышишь, я говорю по-голландски. Я работал в Амстердаме по ювелирному делу. Я гранильщик алмазов. Меня схватили за то, что я украл один бриллиант, который должен был доставить из Амстердама в Лондон. Поэтому и оказался в Ботани-Бее. Они обнаружили один алмаз, но никогда не найдут шесть других, которые я спрятал".
      Внезапный хрип с койки Вильяма Брайента заставил обоих мужчин прекратить беседу. Когда они стоят у его ложа, он шепчет имя Мэри и умирает. Это произошло 1 декабря 1791 года.
      2
      В женском отделении голландского тюремного судна Мэри быстро понимает, что оба ребенка умрут, если ей не удастся упросить перевести их в госпиталь на суше. Хотя она много перенесла в самое последнее время, она все еще привлекательная молодая женщина, и обычное сочувствие к молодой матери, вероятно, было причиной того, что "заключенную Мэри Брайент с двумя маленькими детьми" переводят в морской госпиталь на суше в первые дни декабря.
      Голландский врач оказывается более человечным, чем его английский коллега Джордж Гамильтон. Он спрашивает, может ли он чем-то помочь ей и ее детям. Он получил письмо от доктора Ройтена из Купанга, в котором молодой врач рассказал о судьбе Мэри и ее товарищей.
      "Я, конечно, хочу знать, что с моим мужем, - говорит Мэри. - Он был нездоров, когда я видела его в последний раз, когда нас переводили с "Рембанга" на борт тюремного судна".
      "Я посмотрю, что можно сделать, - говорит голландский врач. - Но не могу ничего обещать. Ваш муж хотя и на голландском судне, но под надзором капитана Эдвардса".
      Через два дня он подходит к больничной койке Мэри. "У меня для вас плохие новости", - говорит он.
      Мэри приподнимается на постели: "Не надо больше ничего говорить. Я знала, что Вил умер".
      "Он умер от лихорадки после полудня 1 декабря".
      Врач делает все, что в его силах, чтобы вылечить Эмануэля, но ночью, когда открыты окна на зловонный канал, в палату набираются москиты и пьют кровь больных. В то время никто не знал, что эти насекомые переносят малярию. Лихорадка у Эмануэля усиливается, и 21 декабря он умирает на руках своей матери, прожив год и восемь месяцев.
      За три недели Мэри потеряла мужа и ребенка и теперь осталась одна с трехлетней Шарлоттой. Обе смерти ожесточили ее. Она нелюбезна со всеми, включая и голландского главного врача, который тем не менее понимает ее отчаянное положение и делает все, что можно, чтобы облегчить ее участь. Она и Шарлотта получают хорошее питание и могут свободно передвигаться по территории госпиталя, но это мало помогает. Одной из арестанток Мэри говорит: "Все это не имеет никакой пользы. Если я приеду в Англию, меня повесят... Что станет с Шарлоттой?"
      Тем временем капитану Эдварду Эдвардсу удалось зафрахтовать четыре голландских судна для перевозки в Капстад офицеров и команды "Пандоры", мятежников с "Баунти" и "ботаников". Мэри и Шарлотту помещают вместе с Вильямом Алленом и Джеймсом Коксом на "Хорссене", на "Хорнвее" плывут Джеймс Мартин, Натаниэл Лилли, Джон Батчер, Сэмюэл Бёрд и Вильям Мортон (Морж). Им повезло, что сам капитан Эдвардс плывет на "Фреденберге" и поэтому не может причинять им неприятности. На четвертом судне, "Эван", плывут остальная часть команды и мятежники.
      Джордж Гамильтон описывает эту часть путешествия как "банальную со многими смертными случаями", и, прежде чем судна добрались до Капстада, ужасный климат Батавии также подорвал крепкое здоровье Сэма и Моржа: по пути они оба были брошены в море с камнем, привязанным к их телам.
      Капитан "Хорссена" - молодой человек, его долговязая, костлявая фигура видна всюду, он выкрикивает свои распоряжения по палубе. Однако он проявляет доброжелательность к заключенным, им разрешают находиться на палубе, когда погода не слишком плохая. Трое английских морских пехотинцев с "Пандоры" совершают путешествие на "Хорссене", чтобы присматривать за "ботаниками". Они порядочные люди, у которых одно на уме - добраться домой, в Англию, в надежде дезертировать со службы как можно скорее. Они отвечают за заключенных перед капитаном Эдвардсом, но по этому поводу один из них, капрал Лэнгли, говорит: "Как могут сбежать люди с кандалами на ногах? Если они захотят прыгнуть за борт, кандалы сразу же потянут их ко дну, и они утонут менее чем за одну минуту".
      Капитан Янсзон наверняка освободил бы их от кандалов, но Лэнгли и два других солдата на это не соглашаются, поскольку это противоречит приказу Эдвардса. Итак, "Хорссен" плывет по проливу Сунда, который отделяет Яву от Суматры, и, увлекаемый течением, проходит совсем близко от берега.
      3
      В один из этих дней утром голландский боцман обращается к Джеймсу Коксу, который стоит у поручней и рассматривает кроны пальм, раскачиваемые ветром на берегу. "Это ты говоришь по-голландски?"
      Кокс кивает и смотрит на него сбоку. Это невысокий неуклюжий парень с аккуратно причесанными волосами, связанными в пучок. По мнению Кокса, ему около тридцати лет.
      Моряк говорит: "У меня есть хороший друг Питер, сторож на тюремном судне в Батавии. Он сказал мне, что ты хорошо заплатишь тому, кто поможет тебе сбежать на сушу. Может, я помогу тебе".
      Хотя сейчас раннее утро, тропическая жара, словно пелена, наполняет "Хорссен". Судно легко катится вперед, покачиваясь на волнах. Канаты скрипят, когда рулевой поворачивает руль, сначала один поворот - влево, еще поворот - вправо. Между тем Джеймс Кокс раздумывает, что ему ответить голландцу. "Как ты мог бы помочь мне сейчас?" - решается спросить он.
      "Ты умеешь плавать?"
      "Конечно, умею, и я вполне мог бы доплыть до тех пальм... но не с закованными в кандалы ногами".
      "Это как раз то, что я имел в виду, - говорит боцман. - Хочу спросить тебя, сколько ты заплатишь за то, чтобы освободиться от кандалов? Я распилю их поперек так, что цепь между кольцами разойдется, как только ты раздвинешь ноги".
      "Что пользы в этом, я ведь все равно отягощен этими оковами?"
      "А я удалю винты в кандалах. Когда ты нагнешься, ты сможешь открыть эти оковы и сбросить их ногами".
      "А если я не смогу справиться с этим, когда прыгну в лохань?"
      "Тогда ты утонешь, друг". Голландец ухмыляется и сплевывает жевательный табак в пролив Сунда. "Но в противном случае тебя повесят, правда не сразу, но все же повесят".
      Кокс встряхивает головой. "А где на корабле ты распилишь кандалы так, что никто этого не заметил? И что будет, если мне удастся добраться до берега? Твои соотечественники сразу обнаружат меня и выдадут". Он отворачивается от боцмана и хочет уйти.
      Однако его собеседник хватает его. "Постой, парень, - говорит он тихим голосом, чтобы рулевой ничего не услышал. - Все продумано. Я работаю в судовой кузнице, и я единственный, кто имеет доступ к кузнечным инструментам. Там я без труда раскую тебя и сделаю вид, словно занимаюсь обычной работой. Утром до полудня мы проходим у острова Туортвей, там пролив имеет в ширину всего четыре морские мили. Сильное течение несет к берегу, и ты не первый, кто сбежал с корабля и доплыл до берега в этом месте, могу сказать тебе наверняка. Немного дальше к северу находится арсенал Хонрост. Там очень требуются люди, и никого не спрашивают, откуда он появился. Однако, прежде чем прийти в Хонрост, видишь дом в лесу - тут ты не можешь ошибиться, так как он единственный на всем пространстве до Хонроста. Там живет брат Питера, он и раньше помогал беглым морякам, которые прыгали за борт корабля. Если у тебя есть деньги, он укроет тебя, а поскольку ты говоришь по-голландски, можно все хорошо уладить, дать тебе голландское имя и устроить перевозку на судне до Амстердама. Можешь также передать сердечный привет от Яна, так меня зовут".
      "Как я могу поверить в правильность того, что ты рассказал мне. На тебя можно положиться, Ян?"
      "Можешь мне не верить. Однако я вряд ли предложил бы это, если бы не доверял тебе. Ведь ты мог бы выдать меня капитану Янсзону".
      Кокс наклоняется к моряку:
      "Сколько ты хочешь за хлопоты?"
      "Сколько у тебя есть?"
      Они сошлись на шести золотых соверенах [53].
      На следующее утро при первых лучах солнца Ян без труда расковал Джеймса Кокса в судовой кузнице, распилив кандалы между кольцами. Однако он пока запретил ему раздвигать ноги. "Чтобы тебя не засекли до побега, ты должен сделать это в тот самый момент, когда прыгнешь на перила. Когда ты очутишься в воде, ты сможешь сбросить кандалы. Теперь я снял винты, немного посиди здесь и поупряжняйся, но не выходи без цепи между ногами".
      К вечеру все готово к побегу, но ветер еще слабый, и "Хорссен" медленно движется вперед. Темнота уже вот-вот опустится на пролив Сунда, когда раздается бой судовых часов, который означает, что заключенные должны отправляться под верхнюю палубу. Медленно, чтобы не разъединить кандалы слишком рано, Джеймс Кокс, спотыкаясь, бредет через палубу к перилам. Лэнгли и другой солдат сидят на рулоне тросов.
      "Смотри спускайся под палубу, Кокс, - дружелюбно говорит Лэнгли. Ведь ты слышал бой судовых часов".
      "Мне нехорошо, я думаю, меня вырвет. Можно, это сделаю тут, нагнувшись через перила, чтобы не загрязнять среднюю палубу?"
      Он смотрит на сушу. Там выдается мыс, а с правого борта находится остров Туортвей. Если он сейчас не воспользуется этой возможностью, на следующий день "Хорссен" выйдет из пролива Сунда и будет упущен единственный шанс избежать виселицы. Он пытается встать на перила, но мешают кандалы между ногами, поэтому он раздвигает ноги как можно шире, и цепь сразу же разрывается. Прыжок - и он на перилах. Но вот он слышит удивленные крики Лэнгли и второго солдата. "Что это значит, Кокс? - кричит Лэнгли. - Если ты прыгнешь за борт, кандалы потянут тебя ко дну". И солдат, миролюбивый ганноверец по имени Фредерик, добавляет на ломаном английском языке с немецкими гортаными звуками:
      "Ты никогда не доберешься до берега, тебя схватят акулы".
      Впервые в этот момент Джеймс Кокс подумал об акулах.
      "Спустись с перил, и мы все забудем", - предлагает Лэнгли.
      "Если ты улизнешь, мы получим дьявольскую взбучку от Эдвардса", кричит Фредерик.
      Однако, услышав имя капитана Эдвардса, Кокс принимает решение. Он прыгает вниз головой в теплую воду и сразу замечает, что течение быстро уносит его от судна. Правой ногой он сбрасывает кольцо на левой ноге, и это удается ему без труда. Немного больше времени он возится с правой лодыжкой, но ее кольцо тоже открывается, и, быстро выбрасывая руки вперед, он плывет к берегу. Он замечает, правда, что в него стреляют с судна, но не верит, что Лэнгли и Фредерик всерьез намеренны попасть в него [54].
      Только по прибытии в Капстад Мэри и Вильям Аллен обнаруживают, что их товарищи по побегу Вильям Мортон и Сэмюэл Бёрд умерли по пути из Батавии. Морж и Сэм были самые стойкие во время плавания на "Надежде", но они не выдержали болезнетворного климата Ост-Индии.
      4
      На рейде в Капстаде стоит английский военный корабль "Гордон", который перевозил каторжников в Ботани-Бэй, а теперь возвращается в Англию под командованием капитана Джона Паркера.
      Жена капитана Мэри Энн Паркер, которая впоследствии напишет весьма интересную книгу "Путешествие вокруг света" о плавании на "Гордоне", рассказывает, как судно было загружено кенгуру, опоссумами и "всеми достопримечательностями, которыми располагает эта далекая страна". Ют судна заставлен большими деревянными кадками с экзотическими растениями и кустарниками, в каюте капитана и в офицерской кают-компании висят шкуры диковинных зверей. "Мы привезли также набор самых различных птиц", - пишет миссис Паркер.
      Зато она ни словом не обмолвилась о сцене, которую должны были видеть команда и пассажиры у перил, а некоторые даже залезали на судовые снасти, чтобы лучше наблюдать. Баркас с тремя закованными в кандалы мужчинами плывет от голландского судна к "Гордону". Солдаты и их жены из Порт-Джексона узнают трех оборванных существ - Батчера, Лилли и Мартина, а затем и остальных узников, которых доставляют на борт корабля через несколько дней. Это старый Вильям Аллен, некогда такая красивая Мэри Брайент, а теперь изможденная женщина в лохмотьях, и ее почти четырехлетняя дочь Шарлотта, худая и истощенная.
      Побег одиннадцати каторжников из залива Сидней был предметом разговоров в колонии, и распространялись самые невероятные слухи об этих дезертирах, как власти требовали их называть. Так как возможности уплыть в море были ограниченны, некоторые беглецы становились "бушренджерами" бродягами, скитавшимися по лесам и жившими вместе с аборигенами. Время от времени они прокрадывались в колонию, чтобы воровать продукты, оружие и боеприпасы. Однако большинство этих бродяг умерли от голода или были убиты аборигенами поблизости от Порт-Джексона. Иногда они являлись с повинной к губернатору Филлипу, хотя знали, что в тягчайших случаях побег карался смертной казнью через повешение, но обычно наказание сводилось к 100 или 200 ударам "девятихвостой кошкой" с последующей ссылкой на каторжные работы в кандалах на остров Норфолк. Вспоминают также, как лейтенант Брэдли впал в немилость у губернатора Филлипа, так как ему не удалось на губернаторском катере отыскать 11 беглецов и вернуть их в Сидней.
      Теперь офицеры из Порт-Джексона, присутствующие на судне его величества "Гордон", имеют возможность показать солдатам и унтер-офицерам, к чему ведет дезертирство. Вряд ли появляется сомнение в том, что сам вид оставшихся в живых беглецов с "Надежды" произведет столь сильное впечатление на пассажиров, что они напишут об этом своим друзьям и знакомым в Порт-Джексон. Невероятные слухи о восстании на "Баунти" и о попытке бегства из Порт-Джексона разносятся из уст в уста. Теперь они видят, что справедливость полностью торжествует. Оставшиеся в живых предполагаемые мятежники (а многие из них не участвовали в бунте) уже доставлены в помещение под верхней палубой, где, как требует капитан Эдвардс, должны быть размещены и дезертиры. Этот холодный надменный господин, который погубил свой корабль у Большого Барьерного рифа и которому не удалось найти настоящих мятежников и их предводителя Флетчера Кристиана, поселившихся на далеком острове Питкэрн со своими полинезийскими подругами, голосом со зловещими интонациями отдает распоряжения морским пехотинцам, которым поручено охранять мятежников и дезертиров. "Я хочу, чтобы каждый из них круглые сутки ощущал, что они нарушили закон, - рычит он. - Это преступники, и они остаются преступниками".
      "А что нам делать с единственной женщиной и ее ребенком, сэр?"
      "Заковать ее в кандалы! Забрать ребенка и отдать какой-нибудь доброй солдатской жене на воспитание".
      Но против этого решительно выступают капитан Джон Паркер и один из возвращающихся на родину офицеров, капитан Уоткин Тенч, и возникает резкая перепалка между Тенчем и Эдвардсом.
      "Женщина достаточно натерпелась, сэр, - говорит Тенч, - и я прошу вас вежливо, как младший офицер, обращающийся к старшему по должности, проявить сострадание к ней. Подумайте о том, что она несколько месяцев назад потеряла мужа и маленького сына".
      "Черт вас возьми, Тенч, отчего вы скулите о какой-то проститутке, которая справедливо осуждена за то, что напала на порядочную даму среди белого дня и украла у нее большие ценности. Для чего нам тут находиться, молодые люди, если бы закон строжайше не карал такую шлюху, которая покушается на право собственности!" Он переполнен сильным негодованием и произносит: "Заковать ее в кандалы!"
      Тенч пишет в своем дневнике (впоследствии опубликованном), что он уже встречал Мэри на транспортном судне "Шарлотта" во время рейса из Англии в 1789 году, и добавляет: "Должен признаться, что я не мог относиться к этим людям без сострадания и изумления. Преодолев почти все возможные трудности, испытав невероятные лишения в океане и под палящим солнцем, они в конце концов потерпели поражение в героической борьбе за достижение свободы. Я восхищался ими и не переставал думать о том, при каких странных обстоятельствах судьба вновь свела нас".
      Мэри все же не заковывают в кандалы. Это происходит благодаря участию не Тенча, а Джона Паркера, который является командиром корабля. Его считают страшным чудовищем, но на самом деле он относится к совсем иному типу капитанов, чем Эдвардс. Паркер заботится о том, чтобы Мэри и Шарлотту поместили вместе с несколькими женами солдат, пропавших в Сиднее. Это, может быть, не самый лучший выбор, так как Луиза и Линда в первые дни не хотят общаться с Мэри: ведь из-за ее побега двум товарищам их мужей пришлось убежать в лес. Этих двух солдат так и не нашли. Возможно, их убили аборигены. "А что с капралом Милстоном?" - хочет узнать Мэри. Сперва Луиза и Линда не рассказывают ей о том, что произошло с ним, но со временем Шарлотте становится все хуже, и обе женщины делают все, чтобы помочь маленькой девочке, при этом их отношение к Мэри тоже улучшается. Боже мой, ведь все, что было, прошло и его не вернешь. Милстон оправился. Он получил земельный участок у Парраматты и ожидает привоза двух коров с очередным судном.
      И вот они снова движутся домой, к берегам Англии. "Гордон" покинул Столовую бухту у Капстада 6 апреля 1792 года и прошел мимо острова Святой Елены 18 апреля. Еще через неделю показался остров Вознесения, где сделали остановку для ловли черепах. За эти недели здоровье Шарлотты непрерывно ухудшалось. В воскресенье, 6 мая, Паркер записывает в вахтенном журнале: "В шесть часов утра умерла Шарлотта Брайент, дочь Мэри Брайент, заключенной".
      Маленькая Шарлотта не дожила до четырех лет.
      На следующий день, 7 мая, Паркер отмечает в вахтенном журнале, что "он опустил тело умершей в море".
      Молодая мать стоит в обтрепанной одежде рядом с безукоризненно одетым морским офицером, который читает "Отче наш" над трупом маленькой Шарлотты, зашитым в полотняный мешок. Небольшой сверток с камнем, положенным между ног усопшей, исчезает за кильватером "Гордона". Фрегат продолжает свой путь к северу.
      20 июня 1792 года на горизонте показывается Спитхед. Мэри Брайент снова в Англии.
      Глава 15
      Тюрьма Ньюгейт в Лондоне. - "Защитные деньги". - Эндрю Мэнор. - Джеймс Босвел решает помочь уцелевшим "ботаникам". - Как были найдены дневники и бумаги Босвела. - Суд в Олд-Бейли. - Исследования Джона Говарда об английских тюрьмах. - Мэри выпускают из тюрьмы. - Босвел обеспечивает ей ежегодную ренту. - Замечательная история листьев сарсапарильи. - Четырех остальных "ботаников" освобождают. - Джон Батчер возвращается в Австралию свободным человеком.
      1
      Мэри и четыре оставшихся "ботаника" возобновляют знакомство с тюрьмой Ньюгейт в Лондоне, где они ожидают приговора и смертной казни.
      Ньюгейт - это особый мир. Сегодня нам трудно представить себе, что существовало всего двести лет назад в крупном столичном городе, где ставятся выдающиеся театральные представления, известные во всей Европе, где имеется прославленная опера, где устраивают балы и музыкальные партии, пудрятся, играют в самые безумные азартные игры, носят искусно сделанные вычурные парики, любят важно расхаживать в блестящих мундирах и обращаются друг к другу со столь любезными витиеватыми оборотами, что достаточно произнести всего лишь несколько фраз, чтобы понять, принадлежит ли человек к высшему обществу или стоит вне его. Лондон - самый богатый город мира в этот период, когда могущество и власть Великобритании непрерывно росли, между прочим, потому, что тяжело нагруженные суда из колоний привозили несметные богатства в метрополию. Но прогресс зарезервирован для немногих для дворян, крупных купцов, помещиков; тогда как тысячи бедных людей ежегодно умирают от голода и неумеренного поглощения джина. За шесть пенсов можно вволю напиться в многочисленных жалких трактирах, за шесть пенсов можно пообщаться с продажной женщиной под одним из мостов через Темзу или в углу на задворках. Воровские шайки господствуют как мафия на рыбном, зеленном и мясном рынках, а когда наступает ночь, каждый, кого не сопровождают слуги, которых в настоящее время называют телохранителями, подвергается риску быть избитым или даже убитым многочисленными грабителями.
      Для тех, кто нарушает закон, построена тюрьма Ньюгейт. Говорят, что на ее месте существовала тюрьма еще со времен Вильгельма Завоевателя. Рим имел свою мамертинскую тюрьму, средневековье - свои камеры пыток, Париж - свою Бастилию, которая за несколько лет до описываемых событий была взята штурмом и сровнена с землей. Но ни одно из этих мест заключения не может сравниться с Ньюгейтом, с которым теперь возобновляют знакомство Мэри и ее товарищи.
      Там прежде всего поражает зловоние. За стены тюрьмы в окружающие ее убогие многоквартирные дома проникает этот сладковатый испорченный воздух Ньюгейта, чьи основные компоненты образуют испарения немытых человеческих тел более чем за 400 лет, необычайно устойчивый запах параш, застарелый дух гнилых срубов и протухших пищевых продуктов. Но различается также и слабый аромат джина. Когда Аллен удивляется именно по поводу этого пронизывающего аромата, надзиратель открывает беззубый рот и громко смеется. "Дай мне немного защитных денег, старый болван, - бормочет он в легком опьянении, и я расскажу тебе, отчего здесь пахнет джином. Только при постоянном притоке джина выживают в Ньюгейте".
      Мэри и ее товарищи постоянно слышат упоминания о защитных деньгах. Если бы теперь Джеймс Кокс был с ними, он наверняка смог бы освоиться в этой обстановке. Но у них нет ни одного фартинга; хотя они говорят это вполне определенно, никто из многочисленных заключенных не верит этому и от них настоятельно требуют деньги. Из каждого угла и щели протискиваются вперед мужчины и женщины, поскольку это то отделение тюрьмы, где содержатся долговые арестанты, и здесь нет разделения в зависимости от пола. Мужчина, который не может оплатить задолженность и которого заточают в Ньюгейт, имеет право взять с собой жену и детей. Те могут свободно покидать тюрьму, если этого хотят, в надежде раздобыть платежеспособный капитал для мужчины, так чтобы он рассчитался со своими кредиторами. Но многие заключенные утратили все надежды; их последний шанс - выманить пару пенсов у вновь прибывших, чтобы этого хватило для суточного потребления табака и спиртного.
      Из долгового отделения тюрьмы лестница ведет вниз в более старую часть Ньюгейта - подземное помещение, такое длинное и широкое, что его почти можно назвать залом, если бы не его незначительная высота. Самые высокие из заключенных должны наклонять голову, прокладывая путь сквозь беспокойную толпу людей, собравшихся под сводами. Многие сидят на примитивных деревянных табуретках, собравшись полукругом или кругом с батареей толстых бутылок или глиняных кружек с пенистым пивом, стоящих на камнях в центре групп. Мэри невольно делает шаг назад на лестнице, когда она сквозь клубы табачного дыма смотрит на людей, живущих среди этой ужасной вони. Немногие из них трезвые; вдоль стен да между деревянных табуреток, которые напоминают табуреты для доения, валяются захмелевшие в самых невероятных отрепьях и лохмотьях. Здесь немало пожилых людей, которые настолько слабы от голода, что им трудно протянуть руку, чтобы выклянчить на выпивку у тех, кто еще сохранил несколько монет. В углу этого страшного зала несколько молодых женщин открыто отдаются любому за два стакана джина. Несчастный слабоумный трясет головой взад и вперед, в то время как слюна стекает у него из углов рта. В других местах происходят драки и перебранки; там и сям играют в карты, игроки сидят с непроницаемыми лицами и, по-видимому, нисколько не обращают внимание на все, что происходит вокруг.
      Надзиратель подводит "ботаников" к огромному человеку, который одет в шлафрок [55] темно-вишневого цвета, его парик напудрен так сильно, что слой пудры, словно легкий снежок, покрывает его плечи. С явным уважением надзиратель сообщает, что перед ними господин Мэнор, который только что закончил игру в карты с тремя другими арестантами.
      Мистер Мэнор весьма учтиво целует руку Мэри и говорит: "Мой добрый друг, мистер Арчер, - и он указывает на надзирателя, - сообщил мне, что мы удостоились вашего посещения в Ньюгейте. Я понимаю, что оно будет кратковременным, поскольку палач скоро произведет свою грязную работу у эшафота". Он делает паузу. "Но это не должно совершиться! Этого не будет! Как верно то, что меня зовут Эндрю Мэнор".