Джон Рейн (№1) - Солнце для Джона Рейна

Итак, я вернулся в Бу-Доп и попросил монтаньяров отвести меня к Клёвому Чокнутому. Без оружия особой опасности я не представлял, и партизаны согласились.

— Привет, Джимми! — сказал я, увидев бывшего друга. — Сколько лет, сколько зим!

— Джон-Джон! — Кахоун звал меня только так. — Решил ко мне присоединиться? Давно пора! Мы единственные, кого боятся эти дьяволы-вьетконговцы. Со мной можно драться без оглядки на никчемных политиков, понимаешь?

Мы проговорили несколько часов подряд. Когда я сообщил, что командование намерено разбомбить деревни, было далеко за полночь.

— Так я и знал, — опустив голову, пробормотал Чокнутый.

— Что будешь делать?

— Понятия не имею. Превратить монтаньяров в заложников рука не поднимется, но, боюсь, даже в этом случае эти уроды разбомбят деревни.

— Может, лучше сдаться?

— В тюрьму идти совершенно не хочется, — хитро улыбнулся Джимми. — Странно, правда?

— Положение незавидное! Не знаю, что посоветовать...

— Тебе ведь приказали меня убить?

— Да, — глухо ответил я.

— Так выполняй!

Я молчал.

— Другого выхода нет, иначе они уничтожат деревни! Лучше пусть это будешь ты, чем какой-то чужой парень, который сбросит на нас пару бомб. Ты же мне как брат.

Что на это скажешь?

— Я люблю этих людей, — продолжал Кахоун. — Знаешь, сколько их погибло, спасая мою задницу? А все потому, что они знают, что я за них горой.

Это не просто слова. Тот, кто не воевал, не поймет, что боевое братство подчас крепче кровного.

— Монтаньярам это не понравится: они ведь любят меня, идиоты эдакие, чуть ли не богом считают... Но ты парень ловкий, думаю, должен справиться.

— Я просто хочу домой.

— У нас нет дома, Джон, и не может быть после того, что мы сделали! Вот. — Джимми вынул из кобуры пистолет. — Обо мне не беспокойся. Спаси монтаньяров!

Я вспомнил лейтенанта, благодаря совету которого мы попали в армию без родительского согласия.

— Спаси моих монтаньяров, — повторил Кахоун.

А как же Дейдр? Я же обещал ей приглядывать за Джимми!

Кахоун сам зарядил пистолет.

— Давай, Джон-Джон, у меня кончается терпение!

Перед глазами у меня стояла драка, после которой мы стали друзьями. Бот он с разбитым в кровь лицом протягивает мне руку. «Ладно, ладно, уймись! Как там тебя зовут?» — «Джон Рейн, ублюдок!»

А сейчас он протягивает мне пистолет.

— Последний шанс, Джон-Джон, последний шанс!

«Обезвредь Кахоуна и можешь отправляться домой».

«У нас нет дома, Джон, и не может быть после того, что мы сделали!»

Я взял пистолет и дважды нажал на курок. Пули пробили грудь Джимми насквозь. Он умер, даже не успев упасть на пол.

В хижину тут же ворвались двое партизан, но я был начеку и уложил их на месте.

Наверное, монтаньяры успешно отражали атаки извне, а вот к нападению из сердца своего лагеря готовы не были. И главное, потеряв Джимми, оказались полностью деморализованными.

В результате я отделался легкими ранениями — так, осколком задело. Однако командиры были другого мнения: «Все, парень, теперь ты у нас инвалид. Отправляйся домой!» Я сел на самолет и через семьдесят два часа был в Драйдене.

Тело Джимми прибыло двумя днями позже. Состоялись похороны, родители безутешно рыдали, Дейдр тоже. «Боже, Джон, я все знала! Знала, что живым ему не вернуться!»

Всем хотелось узнать, как же погиб Джимми Кахоун. Фактически я сказан правду: при перестрелке на границе.

Сутками позже я уехал из Драйдена, ни с кем не попрощавшись. Джимми оказался прав: у меня больше не было дома.

Наверное, это карма такая! В прошлой жизни я застрелил брата своей девушки, а на этот раз убил человека, а потом спутался с его дочерью. Рассказать кому — не поверят.

В «Империал» я позвонил еще до встречи с Тацу и забронировал номер. Этот отель — одно из моих тайных убежищ. За отдельную плату здесь хранится мой чемодан. В нем самое необходимое: пара костюмов, паспорт, деньги, оружие. Служащие «Империала» считают, что я эмигрант, часто посещающий родственников. Чтобы укрепить их в этом убеждении, пару недель в год я живу в отеле.

Находится «Империал» в центре, а что гораздо важнее в нынешней ситуации: в нем можно спрятаться не хуже, чем в лав-отеле, если, конечно, правильно себя вести.

На станции Хибия внезапно ожил пейджер. Так, от кого сообщение? После номера три пятерки, значит, это Тацу.

Я позвонил ему из первого автомата. Тацу заговорил первым:

— Связь надежная?

— Да, все в порядке.

— Высокие гости выезжают из Нариты ровно в девять утра. До Йокосуки ехать часа полтора. Возможно, кого-то из наших пошлют на базу заранее, так что будь готов.

— Понял. А как мой подарок?

— Будет на месте с минуты на минуту. Через час можешь забрать.

— Хорошо.

— Удачи! — пожелал мой друг и тут же отсоединился.

Снова вставив карточку, я набрал номер, который Тацу продиктовал мне в Ебису. Прикрывая рот ладонью, я зашептал, что в шасси автомобиля, направляющегося завтра на военную базу Йокосука, заложено взрывное устройство. Сработает оно при въезде на КПП.

Получилось весьма убедительно.

Перед встречей с Тацу я принял душ и приоделся, но в момент появления в отеле «Империал» вид у меня был не самый свежий. Надеюсь, никто не заметил, что правый рукав мокрый — «подарочек» Тацу пришлось вылавливать из фонтана. Хотя по легенде я только что прибыл из Калифорнии... Дорога длинная, всякое может случиться. Я пожаловался, что становлюсь слишком старым для долгих перелетов, и молодая администраторша засмеялась.

Чемодан уже ждал меня в номере. Рубашки заботливо выглажены, туфли вычищены. Закрыв дверь на все замки, я достал из потайного отделения пистолет. Патроны здесь, в пустом флаконе от дезодоранта. Быстро зарядив пистолет, я спрятал его под матрас.

В девять зазвонил телефон. Мидори! Нужно сообщить ей номер комнаты.

Через минуту в дверь негромко постучали. Я посмотрел в глазок. Свет потушен, так что пришедший ничего не увидит. В противном случае лучшей мишени не придумаешь, особенно если у гостя пулемет.

Да, это Мидори. Впустив ее, я тут же запер дверь. Девушка с любопытством разглядывала номер.

— Давно нужно было перебраться в место поприличнее. От лав-отелей уже оскомина.

— Зато у них масса преимуществ! — возразил я, прижимая Мидори к себе.

Выбрав из ресторанного меню сашими и горячее саке, мы заказали их прямо в номер, а пока ждали, я рассказал Мидори о встрече с Тацу. О гибели Булфинча тоже сообщил.

Наконец-то наш ужин! Официантка поклонилась и ушла, а я почувствовал на себе испытующий взгляд девушки.

— Хочу кое о чем спросить. Вопрос, наверное, глупый... Можно?

Боже, какие честные у нее глаза!

— Да, конечно, — отозвался я, чувствуя, что земля уходит из-под ног.

— Я тут подумала... Эти люди убили Булфинча. Нас с тобой пытались уничтожить. Как ты думаешь... у папы действительно был инфаркт?

Разлив саке по маленьким чашечкам, я стал смотреть на белые клубы пара, поднимающегося с поверхности. Нужно подождать, когда перестанут дрожать руки.

— Вопрос вовсе не глупый! Существует немало способов убить человека так, чтобы все выглядело максимально естественно. Да и заинтересованных лиц было более чем достаточно.

— Папа боялся, что его убьют. Он сам говорил.

— Да?

Тонкие пальцы забарабанили по столу, будто играя какой-то бешеный пассаж. В глазах холодное пламя.

— Думаю, его убили, — объявила Мидори.

«У нас нет дома, Джон, и не может быть после того, что мы сделали!»

— Возможно, ты права.

Догадалась? Боится довериться интуиции? Трудно сказать?

— Самое главное — твой отец был очень смелым человеком, — хрипло сказал я. — Естественная или нет, его смерть не должна оказаться напрасной. Именно поэтому нужно вернуть этот диск и закончить то, что начал твой папа. Я... просто обязан.

Судя по выражению лица, Мидори в замешательстве.

— Пожалуйста, не надо... Это слишком опасно.

— Все не так страшно, как кажется. Мой друг позаботится, чтобы сопровождающие кортеж не открывали огонь.

Если бы я правда в это верил, было бы здорово!

— А как насчет агентов ЦРУ? Кто знает, что они могут выкинуть?

Я задумался. Тацу наверняка все просчитал: если меня убьют, он получит отличный предлог остановить машину и обыскать пассажиров. И диск найдет, и никаких правил не нарушит... Как тонко и стратегически грамотно. Браво, Тацу!

— Никто меня не подстрелит! Мы обставим все так, чтобы не вызвать лишних подозрений.

— Мне казалось, на войне нельзя полагаться на план.

— И то правда, — засмеялся я, — но я всегда умел импровизировать.

Нужно срочно глотнуть саке!

— Так или иначе — другого выхода нет, — блаженно щурясь, объявил я: горячее саке растекалось по пищеводу, мгновенно оживляя кровь. — Ямаото не знает, что диск у Хольцера, значит, не оставит в покое ни тебя, ни меня.

Несколько минут мы ели молча.

— Все правильно, да от этого не легче! — с горечью проговорила Мидори.

Я собирался сказать, что со временем привыкаешь даже к страху, однако решил промолчать.

Девушка встала и подошла к окну. В ярком свете ночной иллюминации ее силуэт напоминал точеную статуэтку. В следующую секунду я был рядом с ней, купаясь в запахе волос. Медленно, с опаской, мои руки коснулись ее плеч.

Мидори не сопротивлялась, и, осмелев, я стал ласкать ее руки, живот, округлые бедра...

Мы так и стояли, глядя на ночной Токио, и я почувствовал, как тает груз ответственности за то, что случится завтра. Давно мне не было так легко. Воистину нет на свете города лучше ночного Токио. Он как живое существо: яркие огни — глаза, автострады и улицы — вены, а сердце здесь, в моем номере!

Мне нужно совсем немного, всего одна ночь, чтобы забыть о прошлом и насладиться близостью с этой девушкой. А потом... потом придет завтра и все вернется на круги своя.

Дыхание Мидори участилось, и, наслаждаясь ее губами, я забыл даже о ночном Токио. Расстегнув рубашку, тонкие пальцы скользнули вниз, и я понял, что больше не могу сдерживаться.

Упав на кровать, мы сорвали друг с друга одежду. Тело девушки изогнулось, словно дуга, а я ласкал ее полные груди.

— Нет, не так, — простонала Мидори, широко раздвигая ноги.

Когда я овладел ею, она заглянула мне в глаза и еще крепче прижала к себе.

Сначала медленно, потом быстрее и быстрее, и мне показалось, что наши тела сливаются в единое целое.

Когда все было кончено, мы еще долго лежали, не в силах оторваться друг от друга.

— Что ты подмешал в саке? — спросила Мидори.

— Еще бутылочку? — с улыбкой предложил я.

— Можно даже не одну, — сонно проговорила девушка, и это были последние слова, которые я услышал, проваливаясь в глубокое забытье. На этот раз сновидений не было, даже призраки прошлого на время оставили меня в покое.

23

Когда я проснулся, над Токио занималась заря. За окном тихо: город еще видит сладкие сны.

Совсем как Мидори.

Приняв душ, я надел темно-серый костюм от Пола Стюарта, один из двух, хранящихся в отеле. Плюс белая рубашка из тончайшего хлопка, строгий синий галстук, ручной работы туфли и атташе-кейс. Пожалуй, я буду одет лучше, чем любой из американских гостей. Все правильно: экипировка должна соответствовать случаю. А если операция сорвется, Тацу будет не стыдно меня хоронить: наряд как раз подходящий!

Мидори встала, еще когда я был в душе. Облачившись в белый махровый халат, она молча наблюдала за моими сборами.

— Отличный костюм, — похвалила она. — Тебе очень идет.

— Топ-менеджер, ни дать ни взять! — попробовал по" шутить я.

Под тонкой тканью пиджака кобура с пистолетом совершенно не видна. Теперь граната: я аккуратно поднял ее и зажал под мышкой. Если резко опустить руку, упадет на ладонь.

От напряжения затекла шея, и я решил ее размять.

— Ну все, мне пора. Вернусь к вечеру. Подождешь?

Мидори кивнула.

— Да, конечно! Возвращайся скорее.

— Постараюсь.

Я взял кейс и вышел из номера.

В фойе пусто: на завтрак гости еще не потянулись. Я бодро вышел через главный вход и отказался от такси: до вокзала можно пройти пешком. Немного разомнусь и заодно проверю, нет ли «хвоста». Доеду до Синбаси, а там пересяду на поезд до Йокосуки. Можно поехать и напрямую, но в такой день, как сегодня, повышенные меры предосторожности явно не помешают.

Утро выдалось на диво погожим, и мое настроение стремительно улучшалось. Я решил пройти через парк Хибия и у одного из фонтанов заметил цветущую ипомею. Как же она расцвела в октябре, да еще по соседству с холодными брызгами фонтана? Бедная, на осеннем ветру ей не выжить.

На вокзале я купил билет до Синбаси, а через полчаса, прибыв на эту станцию, — до Йокосуки, туда и обратно. Вполне хватило бы билета в один конец, но все солдаты суеверны, а от привычки так просто не избавишься.

В семь я уже был в поезде, который через четыре минуты отъехал с пятого пути западной платформы. Все четко по расписанию. Через семьдесят четыре минуты прибыл на станцию Йокосука. Вон она, база, на другом берегу бухты. Выйдя на платформу, я бросился к первому же телефону-автомату. Звонить вовсе не собирался, просто хотел пропустить вперед пассажиров.

Со станции я шел по неширокой эспланаде параллельно бухте. В отличие от Токио в Йокосуке пасмурно. Холодный ветер доносит соленый запах моря. Да, недолго меня радовала погода.

Море такое же мрачное, как небо. На деревянных мостках я остановился, глядя на темные громады американских военных кораблей. На другом берегу бухты мирные холмы, ослепительно-зеленые на всеобщем сером фоне. Похоже, американцы не очень аккуратны: прилив пригнал к берегу пустые бутылки, пачки сигарет, пластиковые пакеты. Больше всего они похожи на полудохлых медуз.

Бухта напомнила мне Йокогаму. Там находился католический храм, и каждое воскресенье мама водила меня на службу. Мечтала вырастить примерного католика! Мы ехали со станции Сибуйя целый час на поезде. Сейчас это же расстояние покрывается минут за двадцать.

На протяжении всей поездки мама держала меня за руку и, можно сказать, уводила от отцовского неудовольствия. Церковь действительно производит неизгладимое впечатление: запах старых книг, неудобные жесткие скамьи, холодные глаза ангелов и зловещее эхо литургии. Особый смысл происходящему придавало то, что католицизм я воспринимал сквозь призму другой культуры и понимал, что папе все это не нравится.

Говорят, западная культура основана на чувстве вины, а японская — на стыде. Разница состоит в том, что чувство вины, по сути, эмоция, внутреннее переживание, а стыд возникает под влиянием извне.

Как выросший на стыке двух культур человек, могу сказать, что на самом деле особой разницы нет. Чувство вины чаще всего возникает в одиночестве, если некому стыдить. Когда всем все равно, когда некому любить, карать и ненавидеть, человек обращается к Богу. Пара добрых поступков, исповедь, и бывший грешник превращается в праведника.

Послышался хруст гравия, и, обернувшись, я увидел три черных седана, затормозивших всего в нескольких метрах от меня. Из первого вышли двое. Белые. Значит, Хольцер.

Вторая и третья машины остановились справа и слева от первой. За спиной серая вода бухты. Значит, меня окружили. Один за другим из седанов выходили плечистые ребята, в руках у них автоматы.

— Садись! — прорычал тот, что стоял ближе всех, махнув автоматом.

— Что-то не очень хочется, — невозмутимо сказал я. Если хотят убить, помогать не стану.

Шестеро окружили меня полукругом. Если подойдут ближе, смогу прорваться и взять кого-нибудь из них в заложники. Стрелять не будут: неизвестно ведь, в кого попадет пуля-дура.

Что-то «мальчики» не приближаются. Наверное, получили соответствующие инструкции. В руках одного мелькнул электрошокер. Значит, меня хотят не убить, а просто вывести из строя. Разгадав коварный замысел, я бросился к парню, стоящему поближе. Поздно, слишком поздно... Раздался треск — и мощный разряд превратил мое тело в безвольный манекен. Я попытался оттолкнуть электрошокер, но ватные руки не слушались.

Похоже, эти парни — садисты: давно могли бы убрать электрошокер. Нет, им нравится смотреть, как я дергаюсь, точно попавший на крючок карась. Наконец мучение кончилось, однако тело оставалось ватным, даже дышать было трудно. Воспользовавшись моим бессилием, киллеры тщательно меня ощупали снизу доверху: ноги, бедра, спину. Расстегнув пиджак, они вытащили из кобуры пистолет и на этом осмотр закончили. Очень непрофессиональный подход: нашли «пушку» и успокоились! Хотя мне так даже лучше: гранату-то не обнаружили!

Сбив с ног, парни надели мне наручники, а на голову — темный чулок. Все ощущения сконцентрировались на слухе и осязании. Меня поднимают и, словно куль с мукой, бросают на пол какой-то машины. Вот «мальчики» захлопнули двери и завели машину.

Ехали недолго, меньше пяти минут. Судя по скорости и отсутствию поворотов, мы по-прежнему на шоссе номер 16, но уже за территорией военно-морской базы. Парни не особо пинались, и я смог немного размять онемевшие конечности. Кажется, чувствительность возвращается, но от долгого воздействия тока меня сильно тошнило.

Седан затормозил, свернул направо, и послышался скрип гравия. Буквально через секунду мы остановились. Открылись двери, и кто-то сильный, схватив меня за лодыжки, вытащил из машины. Голова ударилась оземь, перед глазами заплясали яркие искры.

Сильные и совершенно невидимые мучители поставили меня на ноги и толкнули вперед. Судя по звуку шагов, я взят в плотные тиски. Ступеньки. Значит, мы заходим в дом. Открылась и с металлическим лязгом захлопнулась какая-то дверь. Получив тычок в спину, я полетел в кресло. И тут с меня сорвали капюшон.

Я внутри строительного вагончика. Сквозь узкое раздвижное окошко проникает неяркий свет. Спиной ко мне сидит мужчина.

— Привет, Джон, страшно рад тебя видеть!

Это Хольцер. Конечно, кто же еще!

— Да пошел ты, — проговорил я, всем видом показывая, что поддался черному отчаянию. — Как ты меня нашел?

— Я знал, что, услышав о гибели Булфинча, ты не успокоишься и сделаешь еще один ход. Парень ты сообразительный, так что мог без труда сопоставить кое-какие детали и выйти на меня. В качестве меры предосторожности я послал патрули во все стратегически важные районы вокруг базы, и, как видишь, не зря.

— Черт! — На этот раз досада была вполне искренней.

— Ну, не будь слишком строг к себе, Джон. Ты ведь знаешь: бороться со мной бесполезно, все равно проиграешь.

— Да уж, — пробормотал я, пытаясь найти какой-то выход из этой мышеловки. Если бы не наручники, то Хольцер и два его помощника были бы мне вполне по силам. Увы, неизвестно, сколько человек караулят на улице...

— Ты понимаешь, о чем я? — не унимался Хольцер. — Ради Бога, Джон, ну как можно быть таким слепым?!

— Ну так просвети меня!

С полных губ сорвались какие-то слова, но я далеко не сразу понял, о чем речь.

— "Кротом" был я... Это я был тем «кротом».

Стиснув зубы, я пытался бороться с эмоциями.

— Хорош врать! Тебя и близко не подпускали к секретной информации. Это был кто-то из вьетнамцев...

— Уверен? — с издевкой поинтересовался Хольцер и заговорщицки зашептал: — Помнишь Ку-Лай?

Вьетнамская деревня на самой границе с Камбоджей. К горлу подкатила дурнота, не имевшая ничего общего с последствиями воздействия тока.

— Да, и что?

— Помнишь, что тебе приказали? «Уничтожить!» А потом еще: «Сынок, да ты в штаны наложишь от страха, если узнаешь мою должность»! Правильно? А ты оказался таким недоверчивым... Пришлось звать на подмогу троих ребят из охраны... Здорово мы повеселились!

Что он такое говорит? Нельзя, нельзя его слушать! Лучше думать о том, как отсюда выбраться!

— Зачем ты все это устроил? — все-таки спросил я.

— Был у меня один информатор... Очень перспективный парень! Кто-то из жителей деревни одолжил ему крупную сумму, а возвращать-то всегда не хочется! Вот я и решил показать, как умею помогать друзьям...

— И ради этого уничтожил целую деревню?

— А что делать, если все вьетнамцы на одно лицо? — оглушительно захохотал Хольцер.

— Чушь! Мог бы просто дать своему информатору денег...

— Да ладно тебе, Джон! Будто не помнишь, что творилось в штабе! — веселился Хольцер. — Наши командиры за каждый цент тряслись, а патроны — пожалуйста, бери, сколько хочешь! В конце концов, что такое деревня Ку-Лай? Десяток убитых вьетконговцев, велика ценность! А сколько возни было бы с выбиванием денег, сколько головной боли!

Наверное, впервые после войны меня охватило черное отчаяние. Еще несколько минут — и я умру, а Хольцер выиграет, как выигрывал всю жизнь. Странно, но смерть меня вовсе не страшила. Гораздо ужаснее было то, что много лет назад я совершил по его милости.

— Я тебе не верю, — проговорил я, пытаясь выиграть время. — Чего ради ты так старался? Не из-за денег же! Тридцать пять лет прошло, а ты был и остаешься нищим чиновником в дешевом костюме.

— Какой же ты балбес, Рейн! — сочувственно проговорил Хольцер. — До таких лет дожил, да так и не понял, что к чему. Услуга за услугу, именно так и делаются дела. Мой информатор подкинул сведения, с помощью которых удалось отследить и пресечь поставки оружия Хо Ши Мину. А вы, ребята, хоть особых проблем не создавали, но раздражали коммунистов безмерно. Еще бы, в самом тылу работали! Вот они и запросили сведения о намечающихся вылазках диверсантов. Чудесный получился бартер: шило на мыло, хотя в моем случае мыло оказалось золотым!

Кажется, он говорит правду, и возразить мне нечего.

— Еще небольшая деталь, прежде чем мои ребята вышибут тебе мозги, — возбужденно зашептал Хольцер. — Это я предложил командованию послать тебя за Клёвым Чокнутым!

Горло судорожно сжалось. Еще немного, и меня вырвет прямо на этого придурка...

— Вообще-то неотесанные монтаньяры привлекли мое внимание по чистой случайности. Зато я сразу понял, кого к ним послать. Джона Рейна, школьного товарища их свихнувшегося командира! Лучшей кандидатуры не найти!

Все кончено, меня сейчас убьют, а на душе так легко и спокойно.

— Само собой, я позаботился, чтобы о твоем подвиге узнали. «Только между нами» — очень милая фраза. Милая и удобная, а на практике означает: «Проследи, чтобы новость попала в газету»!

Я его не слышал. В сознании мелькали образы далекого прошлого: мы с отцом впервые поднимаемся на Фудзияму. Оделись мы слишком легко и, окоченев, по очереди предлагали вернуться домой. Но недоступная вершина манила, и, собрав волю в кулак, мы в конце концов на нее поднялись...

— Представь, что подумали люди? «Ну что за человек! Подло убил лучшего друга!» Да после этого ребята из твоего отряда разбежались кто куда! Думаешь, они могли тебе доверять? Кажется, моя... э-э-э... откровенность погубила твою военную карьеру! Новобранцы шарахались при одном упоминании твоего имени, а командование согласилось с характеристикой «узкоглазый ублюдок, убивший товарища». Завидная репутация, правда?

Папа любил рассказывать о нашем восхождении гостям. Кажется, он хоть немного, но гордился мной.

— Ты что, язык проглотил?

Странно, что я вспомнил об отце. Может, он меня зовет?

Соскучившийся Хольцер поднялся и подошел к своим громилам.

— Здесь его не убивайте: военная база слишком близко. В файлах министерства обороны наверняка сохранилась его стоматологическая карточка. А вдруг тело опознают? Могут выяснить, что он подданный США, а там и до меня недалеко. В общем, увезите куда-нибудь подальше.

Один из парней почтительно открыл дверь, и Хольцер вышел.

Хлопнула дверца, и раздался хруст гравия. Две машины отъехали, значит, здесь стоит еще одна. Вот бы узнать, сколько человек караулит на улице!

В вагончике остались двое, лица хмурые. Может, устроить драку? После того, что наговорил Хольцер, сердце жаждет крови!

— Наручники сильно натирают, — медленно поднимаясь, сказал я. — Может, снимете?

— Не хнычь, — мерзко заржал один из парней, — терпеть осталось недолго.

— Но руки-то болят! — не унимался я и попробовал поднять локти. На лице громилы читалось отвращение. — Кажется, судороги начинаются, — пролепетал я и начал энергично вращать плечами. Граната скользнула вниз по рукаву.

Что-то она медленно падает. Черт, все из-за наручников: они стянули рукав! Лучше было протолкнуть ее на спину, а потом аккуратно поймать... Ладно, сейчас уже поздно что-то менять!

Резко опустив руки, я запрыгал на одной ножке.

— Мне нужно отлить!

Парни переглянулись: кажется, меня считают круглым идиотом.

С каждым прыжком граната падала все ниже и наконец рухнула в мои цепкие пальцы.

У вспышки пятисекундный таймер — если сорвать чеку слишком рано, громилы успеют шмыгнуть за дверь, если промедлю, могу остаться без руки. Не самый лучший способ снять наручники!

Сорвав чеку, я начал считать: один...

Парень, стоявший слева от двери, схватился за автомат.

Два...

— Подождите секунду, подождите! — надрывая горло, заорал я.

Три...

Громилы с отвращением переглянулись. Ясно, что они думают: «А Хольцер говорил, что этот урод опасен!»

Четыре... Зажмурившись, я повернулся к ним спиной и резким движением кисти швырнул гранату. Судя по звуку, она упала на пол, покатилась, раздался грохот, и взрывная волна швырнула меня на пол.

Я катался по полу, пытаясь привести в порядок дыхание. Ощущение как на большой глубине: сильно давит на барабанные перепонки и нечем дышать.

Парни Хольцера выглядят ничуть не лучше: оглушенные и ослепленные, катаются по полу. Сделав глубокий вдох, я попытался встать на колени. Не тут-то было: тут же потерял равновесие и упал на бок.

Поднявшись на четвереньки, один из парней принялся нащупывать автомат. Нужно срочно подняться, тем более что громила шарит вокруг себя и вот-вот найдет «пушку».

Выставив дрожащую левую ногу вперед, я попытался подняться, но снова упал. Без рук-то равновесие не удержишь.

Ловкие пальцы вот-вот схватят автомат...

Перекатившись на спину, я низко опустил сцепленные наручниками руки и, бешено дергаясь, поставил в получившуюся петлю сначала одну ногу, потом вторую. Таким образом руки оказались впереди, и я смог подняться на четвереньки. Не успев обрадоваться, я увидел, что автомат уже вернулся к хозяину.

Каким-то чудом мне удалось встать, шагнуть к парню с автоматом и даже пнуть его в лицо. Пинок получился что надо, и мы попадали в разные стороны.

На ноги я вскочил одновременно со вторым парнем, судорожно мигающим от яркой вспышки. Глаза слезятся, но мое приближение он как-то заметил — правая рука поползла в карман за оружием.

Значит, у него пистолет, здорово, но воспользоваться им я не позволю! Киллер не успел понять, в чем дело, а я уже ударил по шее закованными в металл запястьями. Надеюсь, что-нибудь да порвал! Не останавливаясь на достигнутом, я закинул руку за вражескую голову и стал бить о свое колено. Еще, еще и еще... Так, кажется, готов!

Обернувшись к двери, я заметил, что первый громила снова в строю, причем с ножом в руках.

Разве можно атаковать без подготовки? Я уже сделал полшага вправо, и нож в меня, естественно, не попал.

Повернувшись против часовой стрелки, я зажал руку с ножом между запястьями и попытался повалить парня на пол, но он отлично держал равновесие. Мы боролись так несколько секунд, и я начал опасаться, что вот-вот потеряю нож.

Я ударил соперника в нос и закинул скованные запястья за голову. Теперь бросок через левое плечо. Когда тело достигло наивысшей точки полета, я схватил киллера за шею и пережал сонную артерию. На пол он приземлился совсем вялым, и из безжизненной руки выпал нож.

Кажется, можно передохнуть и обо всем поразмыслить. Интересно, у которого из них ключи от наручников? Первый из киллеров выглядел ужасно: синеющая кожа, распухший, вывалившийся изо рта язык. В кармане ключи от машины. Так, придется обыскивать второго. Да, то, что я ищу, у него. В следующую секунду я был свободен и прихватил валяющийся на полу автомат.

Бежать, бежать отсюда! Как я и ожидал, осталась одна машина. Я быстро завел мотор и выехал на улицу.

Ясно, куда меня завезли: вагончик рядом с федеральной трассой, в пяти-шести километрах от военно-морской базы. По плану седан Хольцера нужно остановить до того, как они въедут на территорию базы. Хольцер уехал всего пять минут назад. Судя по интенсивности движения и количеству светофоров, время еще есть.

Шансов немного, зато одно важное преимущество: мне плевать, выживу я или нет.

Я выехал на шоссе № 16, включив фары и бешено сигналя, чтобы ехавшие впереди дали дорогу. Трижды проехал на красный, а напротив здания почты вылетел на встречную полосу, чтобы, когда загорится зеленый, стартовать раньше всех. Несмотря на бешеную скорость, мне удалось пристегнуться. А машина ничего, с подушкой безопасности!

Жалко, что пришлось использовать гранату: ее я собирался швырнуть в машину Хольцера. Да, придется импровизировать.

Метрах в десяти от ворот базы я увидел седан, сворачивающий направо, к КПП. К машине шел молодой десантник в камуфляже, по его команде водитель открыл окно. У самого КПП полно охраны: наверняка ищут бомбу.

Передо мной слишком много машин — не успею...

Окно открыто, нужно срочно действовать! В отчаянии я стал сигналить. Десантник огляделся, но откуда доносится звук, не понял. Пришлось просигналить еще раз. Парень в камуфляже бестолково смотрел по сторонам.

Я выехал на тротуар, сбивая урны и припаркованные велосипеды. Пешеходы в ужасе разбегались. До ворот несколько метров, и, резко свернув направо, я прямо по клумбам устремился к седану. Десантник едва успел отскочить, увидев, что я несусь на полной скорости. Итак, я въехал в седан со стороны водителя, автомобиль развернуло так, что вместе мы образовывали гигантскую букву V. Хвала воздушной подушке, надувшейся, как говорилось в рекламе, в одну наносекунду, именно ей я обязан жизнью!