Конан и сам обратил внимание на всадников, гарцующих под шаром. Ему было невдомек, зачем они там понадобились, ведь с земли в надутый мешок не попадешь ни из лука, ни из арбалета. Наверное, просто на всякий случай.
      — Это связные, — пояснил Сафар. — Человек под мешком высматривает нас и бросает связанным записки для обслуги катапульт. Вот он, — новый хлопок по плечу поводыря, — видел, как конники снуют туда-сюда.
      — Ну и что? — равнодушно спросил Конан, хотя у него забрезжила догадка.
      — К связным, — проговорил Сафар, — можно подобраться довольно близко по саду. Перебить и занять их место. Может, и не заметят из дворца.
      Теперь Конан понимал замысел Сафара. Чудовищный риск. И из корзины, подвешенной к мешку, и с крыши дворца агадейские всадники видны, как на ладони. Подобраться к ним незамеченными? Налететь во весь опор и перебить? Проникнуть во дворец под видом связных? А дальше? Во дворце и сокровищнице семь или восемь десятков вооруженных до зубов горногвардейцев, признанных мастеров военного дела. Их-то как одолеть?
      — Годится! — ухмыльнулся Конан. — Вот только один пустячок меня смущает. А ну, как нас этот умник, из корзины углядит?
      Сафар пожал плечами.
      — Тем лучше для нас. Он сбросит записку, гонец подберет и поскачет во дворец. Связные не читают записки, а только передают.
      Конан рассмеялся. Затея-то в самый раз для него. Просто и остроумна.
      — Молодчина, Сафар. Здорово придумал. Давай, снимай железяки, я возьму троих ребят, попытаем счастья.
      Сафар решительно помотал головой, его поводырь настороженно зыркнул на Конана из-под шлема.
      — Нет, командир. Раз я придумал, значит, мне и выполнять. Ты уж не обижай калеку, ладно?
      Конан чуть-чуть поразмыслил и уступил. С тех пор, как Сафар появился в его отряде, он брался за самые рискованные дела и ни разу не подвел.
      — Ладно, старый вояка. Вижу, смерти ищешь, ну, да Кром тебе судья. Но уж его-то, надеюсь, оставишь? — Он протянул руку и щелкнул ногтем по шлему мальчика.
      — Да куда ж я его дену? — усмехнулся слепой. — Привык он ко мне, шельмец. Пропадет один.
      — Будь по-твоему, — согласился киммериец. — Заберите остальные доспехи и ждите меня в лесу. Нам нужен четвертый, я найду кого-нибудь из парней и…
      — Не надо никого искать, — сердито произнесла Юйсары за его спиной.
      Конан обернулся, чтобы цыкнуть на девушку. И осекся. Окинул взглядом всех троих и расплылся в улыбке.
      — Аи, да и воинство, клянусь Кромом! Ну, держись, Агадея!

* * *

      Отдохнувшие горногвардейцы снова наполнили шар горячим воздухом, и снова он поднял Бен-Саифа в небеса. Юго-восточный ветер заметно окреп, если бы не дрожащий от натуги канат, мешок с дымом помчал бы сотника в сторону родной Агадеи. Не так уж далеко до нее, если лететь по прямой, как вон тот крупный зеленый попугай, который снова, приближается к корзине с запада.
      Сотник поглядел вниз. Шар завис над краем широкого фруктового сада. Он сразу заметил среди деревьев трех серых наездников. И тут же его кольнуло беспокойство: не подобрались бы к ним по саду враги. В очередной записке, решил он, прикажу, чтобы связным дали прикрытие из резерва.
      Когти попугая вонзились в ивовые прутья. Ияр-Хакампа затараторил, еще не успев сложить крылья:
      — Кр-растота, сотник! Ну, и всыпали ж мы им! По пер-рвое число! Кр-ругом тр-рупы, тр-рупы! И пожар-ры! Дер-ревня — дотла! Твои кони р-разбежались, кшатр-рии пер-репуганы насмерть, сельские олухи мечутся в спешке. Ты победил! Завтр-ра им будет не до мелких пакостей.
      — А где Конан? — взволнованно спросил Бен-Саиф. — Ты не видел Конана?
      — Сбежал, как последний тр-рус! Ты сжег его лагерь со всеми пр-рипасами и ор-ружием. Теперь надо подпалить лес со всех концов, и Конану кр-рышка.
      — А как же твоя зазноба? — ухмыльнулся сотник. — Ведь она тоже сгорит.
      — Пускай! Я тут полетал, пор-размыслил над твоим пр-редложением. Пожалуй, мне нр-равится идея насчет пер-реселения в тело катор-ржника. Только уговор: я сам буду выбир-рать.
      — Да ради Нергала! Больше ничего интересного не заметил?
      Попугай взмахнул крыльями, развернулся и снова уселся на край корзины.
      — Вон там, — сказал он, — ср-разу за р-раздвоенным тополем ложбина, в ней накапливается конница. Душ тр-ридцать уже есть. Пандрцы и кшатр-рии. Хор-рошо бы по ним изо всех четыр-рех катапульт вр-резать, а?
      — Запросто. — Бен-Саиф полез за бумагой.
      — Сейчас как козлы запр-рыгают! — ликовал Ияр. — А не пр-ромажут твои?
      — Кто-то, может, и промажет, — рассудительно произнес агадеец, — а кто-то, глядишь, и попадет. Жалко, нельзя для пристрелки шарик-другой кинуть.
      — Нельзя, — подтвердил попугай. — Др-рапанут. Они теперь ученые.
      Мешочек с приказом улетел вниз, его подобрал связной и помчался к дворцу. Бен-Саиф проводил его взглядом и обмер. На крыше сокровищницы запылал огромный костер.
      — Катапульта! — Он взвыл. — Ублюдки! Шар раскололи! Сволочи! Повешу!
      Усталый подносчик споткнулся о горизонтальную раму метательной машины, огромный, в обхват, стеклянный сосуд с горючей жидкостью скатился с носилок на отесанный гранит. Виновник падения шара успел отскочить, а его товарищ сгорел в мгновение ока. Агадейская катапульта, венец баллистического творения Хайборийской эры, жалобно затрещала в огне.
      Посланец Бен-Саифа бегом взобрался на крышу дворца, передал записку ординарцу и замер, глядя на огненную корону сокровищницы, на солдат, которые бестолково носились вокруг гибнущей катапульты. Ординарец и сам был зачарован этим жутким зрелищем, иначе он бы сразу велел связному убираться с крыши на боевой пост.
      Бен-Саиф, кляня всех известных ему богов и богинь, кроме агадейских, повернулся на оклик Ияра. Птица указывала крылом вниз. Сотник подскочил к противоположной стенке корзины и сразу увидел четырех всадников в серых доспехах с золотыми шишаками. Всадники двигались в его сторону и были уже довольно близко от связных.
      — Ну и что? — Он удивленно посмотрел на Ияра. — Это ж наши.
      — Какие, к Митре в задницу, наши?! — раздраженно вскричал попугай. — Ты посмотри, откуда они идут? Ты их туда посылал? Наши!
      — Люди Конана! — сообразил Бен-Саиф. — Переоделись! Хотят прикончить связников.
      — Это еще полбеды, — проворчал Ияр. — Хуже будет, если они во дворец проникнут.
      — Под видом связных? — удивился агадеец. — Вчетвером? Безумие.
      И тут он вспомнил, с кем имеет дело. Это же мстители Конана, а может быть, и сам киммериец среди них. О его отчаянной храбрости и необыкновенном везении ходят легенды. Он и один, с голыми руками, опасен, как бешеный демон. У Бен-Саифа зашевелились волосы на макушке.
      Он перегнулся через стенку корзины, замахал руками, закричал связным:
      — Эге-гей! Тревога! Враги приближаются!
      Ветер уносил его слова прочь, а с юга, с гранитной сокровищницы, летел треск пожара. Всадники неотрывно смотрели на огонь. Они не слышали своего командира.
      — Болваны! — выругался Бен-Саиф.
      — Сбр-рось им записку, — ворчливо посоветовал Ияр.
      Сотник кивнул, опустился на корточки, достал из-за пазухи листки. Трясущаяся от волнения рука сразу выпустила бумажки, они рассыпались по хлипкому дну корзины. Бен-Саиф скрипнул зубами, прижал к колену первый попавшийся листок, макнул перо в чернильницу, нацарапал: «С юго-востока к вам подбирается противник, Четверо в наших доспехах. Немедленно отступить во дворец».
      Он сбросил мешочек, целясь в завороженную огненной пляской группу солдат, тот покрутился в воздухе и приземлился у стремени одного из всадников. Агадеец нагнулся, подхватил мешочек с примятой травы и поскакал к дворцу. Двое остались на месте.
      — А-а, дураки сучьи! — Бен-Саиф снова перегнулся через борт корзины. — Бегите! Бегите, болваны!
      Наконец один из оставшихся связных услышал неразборчивый крик с неба, задрал голову и увидел машущего руками командира. Он посмотрел на юго-восток и сразу заметил всадников. Толкнул в плечо товарища, что-то сказал ему, и оба привстали на стременах, чтобы рассмотреть незнакомцев. А те пришпорили коней — не агадейских, даже с большой высоты Бен-Саиф узнал под двумя передними наездниками пышногривых нехремских скакунов. Трое чужаков мчались вперед, четвертый остался на месте и целился в связных из арбалета. А те, видимо, сообразили, что происходит, но даже мысли о бегстве не возникло у воинов, приученных побеждать.
      — Остолопы! Назад! — закричал Бен-Саиф во всю силу легких, глядя, как один солдат срывает с упряжи бутыль «нектара», а другой судорожно дергает за рычажки зажигания «ноздрей».
      Арбалетная стрела вдребезги разнесла глиняный сосуд и исчезла в ветвях персикового дерева. Густая белая жидкость забрызгала грудь и живот агадейца и выбритую холку его коня. Другой оставил в покое непослушные «ноздри Мушхуша» и схватился за длинный меч с расширяющимся лезвием.
      На него налетел передний вражеский всадник, голубоглазый великан, непонятно как уместившийся в доспехи горногвардейца среднего телосложения. Первый удар тяжелого варварского меча агадеец принял на щит — будто бревном по корпусу, он едва не слетел с коня. Голубоглазый пронесся мимо, а пока он разворачивал скакуна, его товарищ, тоже рослый и широкоплечий, но все же не такой исполин, резко отвел от груди левую руку со шитом, и «жало Мушхуша», прятавшееся под ним, выпустило порцию яда. В последний миг агадеец успел поднять коня на дыбы, но лишь погубил этим и верховое животное, и себя. С тонким протяжным ржанием конь завалился набок, седок, выпростав ноги из стремян, упал на землю чуть в стороне, да так и не встал, над ним навис могучий голубоглазый наездник, крутанул мечом и разрубил череп от скулы до скулы, насколько позволил лицевой вырез шлема.
      Другому агадейцу, забрызганному «нектаром Мушхуша», достался самый слабый противник — смуглый худой мальчишка лет двенадцати. Трофейные доспехи сидели на нем, как на пугале, шлем, привязанный сыромятными ремешками к наплечникам, болтался за спиной, а неистовые взмахи тонкого кинжала вызывали у горногвардейца лишь кривую усмешку. На помощь подростку мчался четвертый враг, арбалетчик, но агадейский воин уже выхватил из петли на конской упряжи тяжелый шестопер и подумал, что наверняка успеет разделаться со щенком.
      И обмер от изумления и страха, когда мальчишка вдруг рассмеялся, будто его осенила гениальная идея, опустил руку с кинжалом, запрокинул голову и плюнул в агадейца что было мочи. Такому плевку позавидовал бы даже Конан — слюна преодолела расстояние, в десяток локтей и угодила точно в мокрое пятно на груди противника. Когда-то маленький бусарец состязался по плевкам в длину с соседскими мальчишками, и теперь старый навык спас ему жизнь.
      Громадный костер на краю фруктового сада не мог не остаться незамеченным воинами на крышах дворца и сокровищницы. Взглянули они и на корзину под летучим мешком, где отчаянно жестикулировал едва различимый Бен-Саиф. И вернулись к своим делам, когда из сада показались двое всадников в сером и успокаивающе помахали руками.
      — Они меня не видят! — вскричал сотник, подразумевая обслугу катапульт. Он посмотрел вниз. Двое его солдат погибли, а один из убийц уже скакал в сторону дворца. Никто не заподозрит в нем чужака. Остальные трое направлялись к сокровищнице. Наверное, подумал Бен-Саиф, ординарец уже читает записку, адресованную не ему, но он не успеет, никак не успеет перенацелить катапульту на врагов в агадейских доспехах. И не сообразит, что один из них (наверное, самый опасный, возможно, даже сам Конан), скоро поднимется к нему на крышу.
      — Что же делать! — простонал он, затравленно озираясь. И тут его взгляд упал на попугая. Казалось, бывшего апийского сотника не слишком обрадовал новый поворот событий, но и не особенно встревожил.
      «И то сказать, чего ему бояться? — зло подумал Бен-Саиф. — В крайнем случае, успеет улететь».
      — Послушай! — воскликнул он. — Слетай-ка на крышу дворца. Предупреди моего ординарца. Чтобы этот ублюдок не застиг его врасплох.
      — Я? — Попугай недоуменно посмотрел на него черной жемчужинкой. — Да ты что? Захотят они слушать какую-то птицу! Еще пр-ришибут!
      — Не пришибут, — уверил Бен-Саиф. — Это же горногвардейцы, они на своем веку каких только чудес не навидались. Ты вот что сделай, — родилась у него спасительная идея, — назовись Луном. Его штучки вся гвардия знает. Скажи, что летел к ним и увидел по пути, как Конан разделался с нашими связными. Скажи, чтобы встречали гостя и предупредили охрану сокровищницы.
      — Ладно, попр-робую, — неохотно уступил попугай. — Но пр-редупреждаю: ежели они за ар-рбалеты схватятся, я ср-разу др-рапану.
      — Не бойся, — махнул рукой Бен-Саиф. — Ну, же, Иярчик! Выручай!

* * *

      — Ну же, Иярчик! — передразнил тощий старец в рубище, притаившийся среди ветвей персикового дерева на краю сада. — Выручай! Кхи-кхи-хи…
      Невдалеке ярился высокий костер. У огня лежали человек в серых доспехах и его лошадь. Но старец не обращал внимания ни на трупы, ни на острый запах горелого мяса. Он следил за полетом зеленого попугая.
      — Ну, молодчина, Конан! — негромко произнес Анунна и снова захихикал. — Я уже не жалею, что пустил тебя в Собутан. Положа руку на сердце, скажу, что даже я, гениальнейший стратег и тактик былых времен, проникся к тебе уважением. Ты умен и изворотлив, как змея, и до сего момента великолепно обходился без сомнительных услуг незнакомого колдуна. Но сейчас, кхи-хи, дурная пташка может нам здорово подгадить, и меня больше не удовлетворяет роль стороннего наблюдателя. Абакомо вовсе не шутил, обещая воззвать к самому Нергалу. А вам ведь это вовсе им к чему, правда, киммериец? Иярчик! Пичужка моя! Ути-ути-ути! Цып-цып-цып! Ку-уда, паршивец!?
      Бронзовый обруч, любовно начищенный до блеска, взмыл в небо, помчался наперехват.

* * *

      Циклопическое сооружение из гранитных блоков — сокровищница пандрского царя — нависала над ними, вселяла в души робость. Для того-то великий зодчий и уподобил ее фасад лику грозного тигра, чтобы навевала страх на мятежников или чужеземцев, жадных до чужого добра.
      До прихода агадейцев в долину Собутан сокровищницу охраняло втрое больше солдат Сеула Выжиги, чем дворец; все командиры, от десятника до тысяцкого, были набраны из его родственников. Стаи встретили пришельцев градом стрел и дротиков, а потом в оскаленной тигриной пасти разошлись вверх и вниз сабельные клыки ворот, и наружу ринулась удалая конница.
      Всех до единого всадников агадейцы сожгли «ноздрями Мушхуша» и взялись за лучников, пускающих стрелы из глазниц тигра, из многочисленных бойниц в его щеках и с плоской каменной крыши. С ними разделались шутя; одна-единственная стрела, залетев в сумрачную и тесную ячейку, ударялась о стену или потолок и мгновенно лишала воина зрения.
      Трое всадников неслись во весь опор к черному тигриному зеву, не перекрытому частоколом зубов, — обслуга катапульт на крыше и несколько солдат в недрах сокровищницы меньше всего ожидали от Конана лобовой атаки. Слишком поздно всполошились стражники у ворот, слишком поздно один из них схватился за лук, а другой бросился к стене, к рычагам решетки.
      Первая стрела пролетела мимо цели и вспыхнула на земле, другая, выпущенная навскидку, угодила в наплечник рослому всаднику, на вид самому сильному и опасному из троих. Ослепительно сверкнула рукотворная молния, но богатырь не схватился за глаза, как ожидал стрелок, — он, казалось, вовсе не заметал вспышки. Новая стрела выскользнула из колчана и легла на лук, вот-вот она метнется навстречу другому всаднику… Но любопытство пересилило и страх, и здравый смысл. Горногвардеец чуть повернул корпус и снова выстрелил в богатыря. И снова тот даже не покачнулся в седле, хотя наконечник из обожженной глины, начиненный зеленым порошком, разбился о его нагрудник.
      С двадцати шагов в агадейца выстрелил арбалетчик в таких же, как у него, серых доспехах, и лук упал на гранитные плиты, а на тетиву закапала кровь.
      Жуткие сабли клыков неудержимо сходились, но между ними еще оставался зазор локтя в три, и мстители прыгнули в него прямо с седел, головами вперед. Только самый рослый из них, незрячий бусарец Сафар, замешкался, и мальчик-поводырь услыхал предсмертный крик. Перекувыркнувшись на полу, он вскочил на ноги и увидел, как стальные зубы окрашиваются в алое, услышал, как хрустят кости его друга. Мальчик завизжал, как будто не Сафар, а он сам погибал в тигриных клыках.
      Агадеец, опустивший решетку, отпрянул от рычага и схватился за короткий меч, но не успел выдернуть из ножен. Серой рассвирепевшей кошкой метнулся к нему двенадцатилетний воин, прыгнул на грудь, обхватил левой рукой за шею, а правой ударил в лицо. Тонкий кинжал, зажатый в детском кулаке, распорол ноздрю, щеку и вонзился в шею; рванув его на себя, поводырь перерезал врагу горло. Солдат захрипел от боли, конвульсивным толчком отшвырнул подростка, а затем выхватил-таки меч и наугад ударил во мрак, который вдруг сгустился перед его глазами. И услышал сдавленный возглас и падение легкого тела. Но не успел порадоваться меткому удару.
      Широкими прыжками Юйсары мчалась до лабиринту коридоров, что пронизывали гранитного монстра, бежала сквозь вечные сумерки, сквозь затхлую, заплесневелую прохладу. Изредка встречались факелы, их ровное пламя освещало засохшую кровь на стенах — несколько дней назад по этим коридорам агадейцы гонялись за воинами Сеула.
      Ни единой души не встретилось дочери пастуха в темной паутине ходов, и ее разобрал страх. Она заблудилась! Гарнизон сокровищницы уже знает, что случилось у ворот, теперь агадейцы обыщут все коридоры и обязательно найдут ее. И убьют. Потому что живой она не дастся.
      Неожиданно впереди, в дюжине шагов от нее, из бокового коридора вышел долговязый агадеец. Юйсары застыла, как вкопанная, а солдат обеспокоено произнес: «Э!? Ты кто?» Она медленно опустилась на корточки, приподняла арбалет, надавила на спуск. В коридоре было темно, но ей показалось, что на агадейце нет доспехов. Она не была уверена в этом, но все-таки рискнула. Выстрелила ему в грудь.
      Солдат зашатался, привалился к стене, сполз на пол. Юйсары перепрыгнула через его ноги, едва различимые в темноте, и свернула в боковой коридор; вслед неслись вопли раненого. Где-то в недрах сокровищницы закричали его встревоженные товарищи. Юйсары опять повернула за угол и увидела свет, широкий белый прямоугольник на полу, а другой, поменьше, но гораздо ярче, — вверху, в стороне, над длинным и пологим дощатым пандусом.
      Путь на крышу! Юйсары торопливо перезарядила арбалет, выпрямилась и пошла по пандусу вверх, но не сделала и пяти шагов, как в белом проеме возник человеческий силуэт. Агадейский воин тоже заметил ее и окликнул, в точности как тот, долговязый, которого она ранила в темном коридоре. В ярких лучах солнца на нем поблескивали доспехи, и Юйсары не решилась выстрелить. Она повернулась кругом и неспешно двинулась вниз по пандусу.
      — Э!? — снова пробасил солдат из обслуги катапульты. — А ну, погодь!
      Между пандусом и стеной напротив люка была полоска горизонтального пола, она вела к другому коридору. Как только незнакомый воин скрылся в темном прямоугольнике, агадейский десятник проревел: «Трое за мной!», выхватил меч и побежал вниз.
      Юйсары неслась по тесному коридору, крики и топот за спиной подгоняли ее, как уколы пики. Коридор казался бесконечным, и ни одного бокового, некуда свернуть; у девушки закололо в боку, жгучая боль разбежалась по легким. Погоня настигала. У Юйсары подкашивались ноги, она шаталась, ударялась плечами о стены. «Проклятые доспехи! — слабея с каждым ударом сердца, подумала она. — Какая же я дура… Надо было снять…»
      Коридор вдруг оборвался, девушка, спотыкаясь, вошла в ярко освещенную комнату с низким сводчатым потолком. И отпрянула вбок, к стене. И застыла под прицелом четырех «жал Мушхуша».
      — Стоять! — процедил сквозь зубы полуголый и потный агадеец. И гаркнул, как на несмышленого младенца, взявшего в руки остро наточенный нож: — Брось игрушку! Ну! Кому говорю?!
      В комнату ввалились четверо преследователей, Юйсары шарахнулась от них, забилась в угол, выставила перед собой арбалет.
      — Дурак! — рявкнул полуголый. — Бросай! Повторять не буду!
      — Да ладно, — пробасил десятник с крыши. — Кончайте сукина сына, а то еще подстрелит кого…
      За агадейцами на полу лежали деревянные носилки, а на них тускло поблескивал большой стеклянный шар. Точно такие же шары покоились у стен на соломенной подстилке. Их были десятки, если не сотни. Родные братья тех, что сожгли когирский лагерь за скалами. И вендийских крестьян. И деревню с кшатриями и пандрцами. И добытых в бою лошадей.
      Юйсары чуть опустила арбалет, а левую руку поднесла к голове и сняла горногвардейский шлем. И уронила на тесаный гранит.
      — Да это ж девка! — удивился полуголый подносчик.
      — Ну и что? — осведомился десятник. — Целоваться с ней прикажешь?
      — А че? — полуголый ухмыльнулся, — Почему нет?
      — Отставить! — Десятник посмотрел девушке в глаза. — Жить хочешь?
      Юйсары кивнула.
      — Тогда брось арбалет.
      Она отрицательно покачала головой. Десятник сплюнул.
      — Слушай, дура, нам с тобой сюсюкать некогда. Или сдавайся, или подыхай. Понятно?
      Опять кивок.
      — А коли понятно, так какого… А-а, с-сука!
      С шести шагов Юйсары не могла промахнуться по большому, в обхват, стеклянному шару.

* * *

      Крылатый посланник завис на полпути к дворцу. Из ивовой корзины Бен-Саиф не мог видеть ни крошечного блестящего обруча на правой ножке Ияра, ни бледно-зеленой от патины цепи, которая тянулась к нему с земли, вернее, с костлявого запястья потустороннего гостя. Сотник не верил своим глазам: что удерживает в воздухе попугая, почему он, как ни машет крыльями, не может продвинуться вперед хотя бы на локоть? Теряясь в догадках, он опустил глаза и увидел внизу, около фруктового сада, маленького человечка. Незнакомец шагал в сторону дворца и странно водил руками, словно что-то наматывал.
      Бен-Саиф снова поглядел на беспомощного Ияра и крякнул от растерянности и досады.
      Две катапульты на крыше дворца и одна на сокровищнице по-прежнему разбрасывали по окрестностям огненную смерть. На юге, западе и севере бушевали пожары, горели дома и леса, даже скалы. Бен-Саиф не завидовал тем, кто оказался в этом кромешном аду. Но мысли о неизбежных потерях врага ничуть его не успокоили.
      На крыше дворца забегали солдаты, должно быть, ординарец прочитал его записку. Но Конан (а сотник более не сомневался, что сам командир отряда партизан поскакал к дворцу Сеула) уже спешился подле парадного крыльца, у коновязи, где стояли три или четыре лошади. Из высоких дверей навстречу Конану выбежал солдат (связной, догадался Бен-Саиф, возвращается на свой пост) и замер на нижней ступеньке крыльца, и схватился за меч. Молниеносный обмен ударами, и вот один человек в серых доспехах падает ничком, а другой перепрыгивает через него и скрывается за позолоченными дверными створками.
      И в этот миг на агадейского сотника нахлынул страх. Он один-одинешенек в поднебесье, в убогой корзине под брюхом неуправляемого мешка… Его связные погибли, враги проникли в стены сокровищницы и дворца и уже, наверное, одного за другим убивают солдат. А вдруг Конан пробьется во внутренний двор? Достаточно резок полоснуть мечом по канату, и ветер понесет агадейского командира на север… Конечно, далеко ему не улететь, мешок уже давно висит, в нем изрядно подостыл воздух… Что, если корзина окунется в огненное море на севере? От этой мысля Бен-Саиф покрылся холодным потом. Нет! Надо на землю. Надо выпустить воздух из шара и снизиться. В небесах больше делать нечего. Связные перебиты, крылатый разведчик в плену у колдовства. Бен-Саиф должен быть во дворце, со своими людьми! Надеть доспехи, взять меч, а лучше что-нибудь понадежнее, и встретиться с Конаном лицом к лицу!
      Он ухватился за веревочную лестницу, полез к ремню, который стягивал отверстие шара. Одним рывком распустил узел. Мешок дохнул в лицо теплым воздухом.
      Солдаты на крыше дворца заметили, что воздухоплавательный аппарат теряет высоту, и дали знать обслуге шара, которая дежурила во внутреннем дворе. Те дружно бросились к дощатому барабану на вертикальных брусьях, налегли на рукояти, стали выбирать канат. Если бы они замешкались, шар бы упал за наружной стеной дворца.

* * *

      Ординарец Бен-Саифа рухнул замертво под гулким ударом рукояти меча о шлем. Другого воина киммериец сбросил с крыши, но этим преимущество внезапного натиска исчерпалось полностью. Двенадцать горногвардейцев проворно расхватали мечи и шестоперы и дружно насели на Конана.
      Не будь на нем агадейских доспехов, не спасла бы и медвежья сила, и навыки, которым завидовали все знакомые бойцы на мечах. Его обступили со всех сторон; удары сыпались градом. Но и он не оставался в долгу. Прямой выпад в голову, и падает навзничь контуженный воин, мах по ногам, как косой, и с криком отскакивает другой агадеец, держась за ушибленное колено. Конан ринулся в брешь, добежал до катапульты, рубанул мечом по стеклянному шару на деревянной ложке и сразу метнулся вбок, а за ним с яростным ревом — враги… Огненный демон вырос на пятьдесят локтей, выпрямил спину, расправил плечи, хищно огляделся кругом…
      Внезапно за спиной Конана, перекрывая гул далеких и близких пожаров, раскатился грохот. Невидимая сила злобно толкнула в спину. Киммериец упал на колени и оглянулся. Его больше не преследовали, агадейцы тоже попадали на черепицы и повернули головы к сокровищнице.
      Кривая щель разделила тигриную морду надвое, и не только из трещины, но и из глазниц, и из пасти били струи пламени вперемешку с дымом. Меньшая половина тигриной головы неспешно опрокинулась, ударилась оземь и рассыпалась на блоки, а большую растапливала огненная буря, сплавляла воедино сокровища Сеула Выжиги и гранит. «Когда-нибудь, — отстранено подумал Конан, глядя на гигантское сооружение, тающее в огне, как восковая свечка, — сюда придут золотоискатели с хайлами. Будут вырубать из каменной толщи золотые прожилки, вылущивать самоцветы, которых прежде никогда не находили в граните».
      Он вскочил на ноги. Враги опомнились и снова бросились на него.

* * *

      «Бежать!» — обреченно подумал Бен-Саиф, глядя на гибель сокровищницы и дворца. Каменная голова превращалась в раскаленную лужу, «слезы Инанны», пролитые Конаном на катапульту, прожигали дворец до фундамента. На крыше, вспомнил он, лежат еще несколько сосудов со «слезами»; если до них доберется пламя, дворцу конец. А оно доберется. Потому что никто не пытается унести их вниз, подальше от дворца. Вся обслуга катапульт гоняется по крыше за Конаном.
      Ивовая корзина раскачивалась локтях в сорока над крышей, невдалеке от ярящегося огненного столба. Солдаты во дворе вращали неповоротливый барабан, выбирали канат. Если они успеют заново наполнить шар горячим воздухом, прежде чем пламя охватит весь дворец, сотник улетит. Так он решил. Он сделал все, что мог, и теперь должен лететь в Шетру за подкреплением. А уцелевшим солдатам он прикажет держаться до его возвращения.
      Шар снижался. Еще несколько локтей, и корзина окунется в огненный ад.
      А чуть в стороне Конан отбивался от десяти умелых и неустрашимых воинов. Его теснили к краю крыши. Скоро виновник всех злоключений агадейского сотника расшибется в лепешку о мостовую внутреннего двора.
      Почему-то Бен-Саифа эта мысль почти не радовала.
      Над головой раздался протяжный вздох. Сотник запрокинул лицо и обмер, потрясенный до глубины души.
      «Я сошел с ума!»
      Шар пульсировал. Его гладкие бока втягивались, точно щеки толстяка. В отверстие с шумом затекал раскаленный воздух.
      Внезапно мешок пошел вверх. Солдаты на внутреннем дворе закричали, когда рукояти барабана вырвались и громадный дощатый цилиндр закрутился в обратную сторону. Сотник вновь задрал голову. Отверстие в подбрюшье шара затянулось само по себе, под ним теперь извивался и дергался длинный кожаный ремень, стягиваясь в узел, который своими руками распустил Бен-Саиф.
      Шар рванулся вверх. Голубоглазый воин заметил это краем глаза и не рассуждал ни мгновения. Он повернулся кругом и со всех ног бросился бежать от своих противников.
      Никто его не преследовал. Если дикарь из далекой суровой страны предпочел плену серые равнины, туда ему и дорога.
      Что было сил он оттолкнулся ногами от края крыши и, не выпуская меча из руки, одолел в прыжке локтей восемь, а то и девять. Левая кисть сомкнулась мертвой хваткой, ноги крепко-накрепко обхватили толстый ременный канат.
      — Отлично, дружок, — прокомментировал оборванец, который стоял на почтительном отдалении от гибнущего дворца. — Твоему прыжку позавидует любая обезьяна. А моей магии — любой, кхи-хи, император Великой Агадеи.
      Шар уверенно поднимался, хотя его ноша утяжелилась почти вдвое. Конан медленно лез по канату к корзине. Очень мешал меч, его никак не удавалось спрятать в нежны.
      — Конан?! — Бен-Саиф отшатнулся от стенки корзины, но изумление и страх тотчас уступили злорадству. Киммерийский бродяга, его проклятье, болтается в поднебесье на жалком канате. Теперь ему точно конец. Достаточно разок-другой полоснуть кинжалом, и…
      Он снова вспотел от страха. Его кинжал остался внизу вместе со всем оружием!
      Ломая ногти, он теребил бесформенный узел под брюхом шара. Тщетно — слишком толст канат, слишком туго затянули узел бесчисленные рывки.
      Перо! Стальное перо! Он вонзит его в глаз киммерийцу, едва тот поднимет голову над краем корзины! И Конан от страха и невыносимой боли разожмет пальцы и камнем улетит вниз!
      Бен-Саиф вытащил перо из-за пазухи, стиснул в кулаке и опустился на корточки.
      — Это еще что такое?? — возмутился на земле Анунна. — Грязные приемчики? Как не стыдно, Бен-Саиф?! Ты же сотник горной гвардии! Солдат императора Великой Агадеи! Кхи-кхи-хи…
      Из-под шара на плечи Бен-Саифа упал конец ремня, что перекрывал отверстие в оболочке. Упал и обвил шею.
      — Сам виноват, — сказал Ну-Ги, когда бездыханное тело сотника повалилось на дно корзины. — С такими, как Конан, надо драться честно. Правда, Иярчик?