Но только не мне. Прикуси язык, маг-недоучка, если не хочешь раньше срока очутиться в стигийском аду. Сегодня вот этой рукой, — он снова звякнул цепью, — я убил весьма достойного человека, а уж с тобой, смрадная душонка, разделаюсь безо всяких угрызений совести. — Он перевел взгляд на Конана. — Киммериец, я забираю тебя у Сеула Выжиги. Мне ты нужнее. Если твой отряд выбьет агадейцев из Собутана, Выжига сбежит туда вместе со своей армией, а Пандру бросит на произвол судьбы. Он не собирается держать слово. Сеул свято блюдет свою выгоду, а какой ему прок в войне с Абакомо? Нет, Конан. Ты повернешь назад. Для тебя есть другая работа.
      Тахем выпрямился в седле, гневно потряс над головой нагайкой.
      — Клеветник! Интриган! Не верь ему, Конан! Мой повелитель — честный человек! Он готов воевать до последнего бойца. У него прекрасно обученная армия, ему служат выдающиеся маги…
      — Вроде тебя, что ли, стигийский самородок? — Призрак недобро усмехнулся. — Я бы на твоем месте не кичился жалкими силенками. И не испытывал терпение настоящего волшебника.
      — А я бы, — чуть не сорвался на визг Тахем, — на твоем месте не плел гнусных интриг в мире живых. Хоть бы в зеркало на себя глянул! Что б тебе не закопаться обратно в могилу, урод? Только богов своих перед людьми позоришь.
      Совет стигийца задел призрака за живое (если слова «задеть за живое» применимы к гостю из мира мертвых). Ну-Ги поднес к лицу обруч, и тот вдруг затянулся блестящей бронзовой мембраной. Несколько мгновений призрак рассматривал себя в импровизированном волшебном зеркале, затем удовлетворенно кивнул и сказал Тахему:
      — Уж не знаю, чем тебе не приглянулась моя внешность. На том свете все красотки от меня без ума.
      — Могу себе представить, — брезгливо вымолвил Тахем, — этих красоток.
      На черепе, обтянутом сухой кожей, мелькнул насмешливый интерес.
      — В самом деле? И как они, по-твоему, выглядят?
      — Уродины! — выпалил Тахем, не задумываясь. — Мертвечина ходячая под стать тебе.
      Улыбки на лице призрака будто и не бывало.
      — Осмелюсь не согласиться, — произнес он чуть ли не по слогам.
      Тахем громко фыркнул.
      — Трудно судить справедливо о том, чего никогда не видел, — гораздо мягче сказал оборванец. — Тахем, пока ты не увидишь наших красавиц, спорить с тобой — только время зря терять. А время в мире живых — самый ценный товар. Его у нас остались крохи. Ступай, Тахем, взгляни на моих богинь собственными глазами. Попрощайся с этими храбрыми воинами. Ты уже никогда с ними не встретишься.
      Тахем открыл рот для гневной отповеди, но в этот миг его внимание привлек бронзовый обруч. Он спрыгнул с колен старика на дорогу и обернулся капканом на крупного зверя. Клацая и скрежеща зубцами, грозная снасть в хищном нетерпении заерзала на месте.
      — Ап! — скомандовал призрак и хлопнул в ладоши.
      Капкан прыгнул в сторону Тахема и одолел добрых два локтя. Стигиец взмок от ужаса.
      — Ап!
      Еще один прыжок. Перепуганного Тахема словно ветром сдуло с коня.
      — Ап! Ап! Кхи-кхи-хи.
      — А, Кром! — Конан схватился за меч. Старец, хихикая, замахал на него руками, и киммериец поперхнулся храпом.
      — Ату его! Ату!
      Тахем сломя голову убегал по деревенской улице, а следом огромными скачками несся кровожадный капкан. Оглушительно бренчала, удлиняясь, зеленая от патины цепь.
      — Прыг-скок! Прыг-скок! — провожали беглеца дурашливые возгласы.
      Раздался душераздирающий вопль. В тот же миг с Конана спало оцепенение, но ему на смену хлынула обморочная слабость. Беспомощно повисла рука с мечом.
      Под глумливый полусмех-полукашель старика вернулся обруч, сжимая в зубах, клок черной тахемовой мантии.
      — У меня тоже есть цепной песик, — похвастался оборванец, выдергивая кровавую тряпку и нежно поглаживая обруч. — Хоро-ошая собачка.
      Цепь завиляла — точь-в-точь собачий хвост.
      — Ладно, вернемся к делу. — Старик небрежно спрятал за пазуху «охотничий трофей». — Тебя, мой друг, ожидает нелегкий поход.
      — Клянусь ледяным взглядом Крома, — твердо произнес Конан, к которому уже почти вернулись силы, — я расколю твой гнилой череп задолго до того, как ты науськаешь на меня эту побрякушку.
      — Знаю, киммериец, — невозмутимо произнес гость с того света: — Потому-то я и выбрал тебя. Кто еще может похвастаться редкой привычкой, нажитой с юных лет, — привычкой крушить черепа злым волшебникам? Кто, как не ты, удавит зверя в его логове? Выслушай меня, Конан. За моей спиной долгий и трудный век, я ошибался и прозревал, я давал себе клятвы и нарушал их. В сумрачном Куре, царстве спящего Нергала, я увидел истину, которую здесь, на земле, не хочет видеть никто. Богам вполне хватает собственных забот, им не нужны смертные, покуда смертным не нужны боги. В потустороннем мире все взаимосвязано, все уравновешено. Порядок создается за тысячелетия, а разрушить его, увы, можно в одночасье. Иногда для этого хватает сущего пустяка, прихоти какого-нибудь смертного болвана с непомерными амбициями.
      Представь, что болвану сопутствует удача и он становится царем или полководцем. Чтобы утолить жажду власти, человек призывает на помощь божество. Находятся боги, которые откликаются на зов смертных, дарят могущество, везение, — но только тем, кто, на их взгляд, этого заслуживает. С неудачниками, тюфяками они предпочитают не связываться, зато у сильного, целеустремленного и умного властителя иногда бывает шанс. Боги тоже падки на лесть, Конан. Охочи до поклонения. Чем горячее, истовее молитва, тем больше вероятности, что она будет услышана. Зов из Агадеи звучит все громче, и Нергал уже беспокойно ворочается во сне. Я не позавидую человечеству, если он проснется. Надо остановить Абакомо, пока его молитвы и призывы ее разбудили Нергала.
      Конан поразмыслил над словами старика. И вообще над происходящим. Далеко не все казалось понятным. Последние недели его швыряло в водовороте событий, точно щепку в бушующем море. Любая ситуация переламывалась задолго до того, как он успевал к ней привыкнуть. Сумбур в его душе, похоже, не был для старика тайной за семью печатями. Чудище с того света было убеждено, что его железные доводы разобьют упрямство Конана. Должно быть, не ведал старик, что Конан чаще доверял сердцу и интуиции, чем здравому смыслу.
      Киммерийцу сразу не понравился незваный гость из мира покойников.
      — Уходи, колдун, — глухо проговорил он. — Возвращайся, откуда пришел. Может, у тебя и благие намерения, но все равно, не пристало мертвецу лезть в дела живых. Насчет этого Тахем был прав. На земле как-нибудь обойдутся без тебя.
      — Что за детский лепет, Конан?! — осерчал старик. — Хватит чиниться! Время не ждет, в Агадее король собирает жрецов, чтобы воззвать к Нергалу. Всех жрецов обоих храмов! Ты представляешь, какая это силища? Без тебя мне с ними не справиться.
      Сказать по правде, я свалял дурака, слишком долго носился со своими обетами — не проливать крови, не лезть в дела смертных и тому подобное. Я упустил время. Хищник вырос на моих глазах и наточил когти. Скоро он растерзает в клочья весь мир, пытаясь его осчастливить, а потом, как и я когда-то, будет скитаться в слезах по безлюдным пустошам и замаливать грехи. Я не могу просто взять и прикончить Абакомо, как эту стигийскую вшу, — он указал вдоль дороги, туда, где смерть настигла Тахема. — Нергал, когда продерет глаза, не простит вульгарной расправы над его одаренным приверженцем. Другое дело, если обнаглевшему петушку свернет шею рука смертного. В этом случае моя честь и репутация останутся незапятнанными, и Нергал не посмеет дать волю гневу, а если и посмеет, за меня вступятся другие боги. И за тебя, да-да, Конан, не криви рот, мы тебя в обиду не дадим. Спасти землю от агадейского нашествия — дело нешуточное, самый настоящий подвиг, и на вашем свете, клянусь, тебе воздастся по заслугам.
      К Конану подъехали Сонго и Юйсары. Бросив опасливый взгляд на призрака, молодой когирец сказал командиру:
      — Мы принесли с поля боя наших ребят. На них живого места нет, рана на ране. Рубились, пока не побежали вендийцы, а потом кто где стоял, там и умер.
      — Я отпустил моих верных слуг на серые равнины, — пояснил призрак. — В них больше нет нужды. Но если хочешь, Конан, я тебе скажу заклинание, и ты сможешь в любой момент позвать их на подмогу. Они вселятся в твоих воинов, и даже агадейцы не устоят под их натиском.
      Конан наклонился и сплюнул в истоптанную копытами пыль.
      — А может, ты сначала спросишь у верных слуг, по душе ли им это занятие? Ты сам говорил: из целой армии на твой зов откликнулась дюжина. Видно, остальные не пришли в восторг, когда ты предложил тряхнуть стариной. — Окинув старца, точно кусок смердящей падали, брезгливым взглядом, Конан сказал: — Ступай восвояси, мертвец. А я пойду своей дорогой. Если она приведет меня в Агадею, значит, на то воля Крома. Не вздумай встать на моем пути, иначе тебя не спасут ни верные слуги, ни цепные псы, ни красотки из твоего мира. — Он повернулся к отряду и прокричал: — В походную колонну! Идем в Собутан.

* * *

      «Вот и все, — ликовал в душе Тарк, разглядывая лагерь Конана с высокой сторожевой башни, что венчала изъеденный ветрами холм. — Вот тебе и конец, землячок. Вряд ли ты доживешь до рассвета, но ежели доживешь, завтра будешь орать у пыточного столба, а я по старому киммерийскому обычаю спою тебе погребальную песнь. Завтра, — крупные зубы сверкнули в злорадной ухмылке, — мы поквитаемся за все».
      — Байрам, — повернулся он к коренастого сотнику, — иди вниз, командуй. Всем, кто не в карауле, — спать. Со вторыми петухами — подъем и построение. Пора кончать, — он указал подбородком на неприятельский лагерь, — с этими баловнями судьбы.
      Байрам скептически качнул головой и поджал нижнюю губу. Лагерь Конана стоял в четырех полетах стрелы от захваченной разбойниками деревни, и с двух сторон его обжимал лес. Совсем как две недели назад, в Когире, у замка Парро. С той лишь разницей, что в тот раз Конан сидел за стенами замка, а войско Тарка стояло лагерем в небольшом отдалении от крепостных ворот. И опасалось разве что осиных укусов из леса.
      — А не слишком ли рискованно, командир? — Байрам посмотрел Тарку в глаза, но тот промолчал, решив выслушать доводы сотника. — Людей у нас не маловато ли?
      — Маловато? Без малого три сотни. А у него от силы восемьдесят.
      — Так ведь у него не намного больше было, — возразил Байрам, — когда он вендийцев расколошматил.
      Разъезд из сотни Нулана побывал на поле сражения, где тучи ворон пировали на останках кшатриев, а потом целый день издали следил за отрядом Конана. Вечером Конан подошел к лесной деревне, был обстрелян и отступил на безопасное, как ему мнилось, расстояние, чтобы разбить лагерь. Разведчики Нулана пробрались в деревню по звериной тропке и рассказали Тарку обо всем, что видели.
      — Мы — не вендийцы, — парировал Конан. — Вендийцев и мы лупили.
      Он имел в виду полсотни кшатриев, которые угодили в засаду и полегли все до одного. Тарк приказал снять с мертвецов доспехи и оружие, чтобы потом нападать на вендийские села и малочисленные отряды под видом туземных солдат. Победа над кшатриями далась ему легко, он потерял всего троих из сотни покойного Роджа.
      — Ночью, — сказал Тарк, — мы выйдем из деревни, подступим к Конану на два полета стрелы, снимем часовых, а потом врежем по лагерю. Как они по нам в Когире. Ты еще не забыл замок Парро? Сколько там нас было, и сколько их? Внезапность, брат, — залог победы.
      — Ну, не знаю, атаман. — Хмурый Байрам пожал плечами, разглядывая далекий лагерь. — Что-то мне не по нутру, ей-же-ей…
      — Да тебе вечно все не по нутру! — вспылил Тарк. — Кшатриев бить не по нутру. Афгулов резать — тоже. Ты мне лучше вот что скажи, друг любезный. Долго мы еще будем шарахаться от этого ублюдка, как вошь от гребенки? Иль не видишь, что он уже вконец обнаглел? Знает ведь, что нас втрое больше, так нет бы обойти — вон, встал раком на виду и задницу заголил. Издевается, сволочь. Как же — герой непобедимый, вендийских олухов тыщами кладет. Нет, Байрам. Хочешь, ее хочешь, а нынче ночью мы его геройскую задницу копьями пощекочем. Еще похлеще вздрючим гада, чем он нас тогда в Когире. За все отплатим. За обоз с деньгами, за Раджа, за Евнуха. За все сучьи приключения. Хватит с меня, надрапался. — Он упер в Байрама жесткий взгляд и рявкнул: — Вниз, живо. Всем дрыхнуть. Ночью силы понадобятся.

* * *

      Со стороны деревни лагерь охраняли двое солдат Конана, небольшое расстояние, всего полтора броска копья, позволяло им легко перекликаться. Тарк отправил к ним по четыре разбойника, владевших искусством бесшумного передвижения в лесу. Среди них был и Байрам. Опережая двоих офирцев и одного гирканца, он призраком скользил от дерева к дереву и при любом подозрительном шорохе падал, хоронился за кочкой или широким замшелым комлем. В лесу кишела живность, невозможно было красться, не распугивая птах и зверьков; от малейшего прикосновения к ветвям взлетали насекомые, их гул и хлопанье крыльев казались оглушительными.
      Четверо бандитов с саблями и мечами наголо растянулись в неширокую цепь. Байрам потерял остальных из виду, как только вступил в кромешный мрак зарослей, но знал, что опережает их. В далекой юности он браконьерствовал в родных хауранских лесах, за годы скитаний приобретенные там навыки только отточились. Он был самым опытным из четырех, хотя офирцы родились в чащах, а гирканец, даром что степняк, видел в темноте не хуже совы.
      Он перебегал от дерева к кусту, от куста к пню, не ленился проползти на животе или четвереньках участок, который выглядел опасным. И даже на миг, на кратчайший удар сердца его не покидало предчувствие неминуемой беды.
      Остальные крались ближе к опушке, и каждого подстерегала во мраке смерть. Один офирец вышел прямиком на своего убийцу и рухнул под ударом боевого топора. Второй услышал невдалеке приглушенный хруст кости и упал ничком, затаился, но было поздно — когирский воин заметил врага, набросился коршуном, вдавил его лицо в сухой мох, хладнокровно и ловко задрал на потном левом боку кольчугу, всадил над ребра длинный кинжал и налегал на рукоять, пока острие не дошло до сердца. А гирканец погиб от арбалетной стрелы, пронзившей горло. В темноте арбалетчик видел гораздо хуже, чем степной разбойник, но не промахнутся по очерченному лунным сиянием силуэту разбойника, который замер, чтобы осмотреться, у самой кромки леса.
      Байрам сделал самый широкий крюк от деревни и зашел вражескому караульному в тыл. Расставляя по лесу секреты, Конан поскупился на людей, но на то была важная причина. Разбойник с саблей в руке беззвучно выбрался на открытое пространство и увидел вдалеке неприятельского воина, тот праздно брел навстречу вдоль опушки, в лунном свете были различимы длинный плащ, скрадывающий телосложение, и опущенная голова. Было что-то до жути странное, неестественное в этом силуэте. Казалось, ночного стража одолевает смертная тоска, и никакая опасность не в силах вытащить его из-под спуда тягостных раздумий. Байрам медленно присел на корточки за кустом и стал ждать.
      Человек замер, когда между ним и Байрамом осталось шагов шесть-семь, не больше. Поднял и повернул голову, словно хотел, чтобы ущербная, но ясная луна хорошенько осветила его профиль. И в этот миг Байрам узнал его. Сафар, командир бусарской пешей стражи, превосходный боец на мечах и топорах. Разбойник затаил дыхание, под кольчугой забегали мурашки, но почти тотчас у него отлегло от сердца. Он увидел пустые глазницы. Слепец! Кто-то безжалостно выколол глаза Сафару, искалечил его на всю жизнь. Байрам вспомнил слухи о страшной гибели Бусары; наверное, там и приключилась беда с нехремским воином. Жаль, подумал разбойничий сотник, знатный был рубака. И кто, хотелось бы знать, распорядился, чтобы несчастный слепец охранял ночной лагерь с самой уязвимой стороны? Неужто Конан? Неужто Тарк прав — Конан настолько уверен в собственной силе и в трусости банды, что не видит в ней серьезного противника?
      Сафар чуть заметно водил задранной головой, как будто принюхивался. Но на самом деле он вслушивался, а ноздри слегка раздувались из-за невольного напряжения лицевых мышц. Байрам знал, что у слепцов очень быстро и сильно обостряется слух. Он снова затаил дыхание, но было поздно.
      Раздался громкий щелчок, и рядом с Байрамом чуть заметно вздрогнула ветка куста.
      Сафар стоял неподвижно, голова его по-прежнему была повернута в сторону, а руки держали нечто продолговатое, слабо сияющее металлом. Он прислушивался.
      — Ты еще жив? — тихо спросил он, наконец. Байрама пробрал озноб, кровь отхлынула от кожи в глубь тела, как под студеным ветром. Он покосился на ветку куста, дрогнувшую несколько мгновений назад. На ней поблескивала густая влага.
      — Что молчишь? — спокойно допытывался Сафар. — Живой или нет?
      «Он спятил! — уверенно шепнул Байраму внутренний голос. — Насмотрелся всяких ужасов в Бусаре, да еще глаза потерял. Вот и свихнулся. Ну, все, Байрам, хватит зубами лязгать под кустом. Поди, прирежь его. Чего ты испугался? Плюющейся железки?»
      Бывший хауранский браконьер решительно встал и вздрогнул от жгучей боли, задев мизинцем влажную ветку.

* * *

      В нестройных шеренгах банды Тарка росла тихая паника. Давно прокричали в третий раз уцелевшие деревенские петухи, на востоке по-над кронами деревьев разливалось чахлое розовое свечение, а из семи лучших бойцов ушедших вместе с Байрамом резать часовых Конана, до сих пор не вернулся ни один. И не вернется. В этом Тарк, да и все остальные, перестали сомневаться, когда издали донеслись жуткие предсмертные вопли.
      — Это засада, командир, — шепнул Нулан на ухо Тарку.
      — Сам знаю. — У киммерийца дрогнул голос. — Кром! Что делать, Нулан? Этот гад опять нас вокруг пальца обвел.
      — Может, отойти? — неуверенно предложил степняк.
      — Куда? В деревню? Да он, сука, только этого и ждет.
      «Влипли, братва! Вожак говорит, засада! Щас драпанем!» — пролетел шорох вдоль строя, и шеренги заколыхались, как тростник на ветру. В отчаянии Тарк скрипнул зубами. Много навоюешь с такими «храбрецами»!
      — Чует мое сердце, он сейчас в лоб шарахнет, — предупредил сотник. — Отойти бы, а? Не сдюжим ведь.
      Заря мало-помалу набиралась сил, в двух полетах стрелы все явственней прорисовывалась дюжина когирских шатров. А за ними — Тарк был уверен — в конном строю ждет сигнала к атаке без малого сотня воинов с тяжелыми длинными копьями. У него втрое больше людей, но ведь это не войско, а трусливый сброд, не ровня когирским рыцарям. Нулан прав. Банда обратится в бегство, едва услышит зов вражеского рожка и топот шипастых железных подков.
      Так и вышло. За лагерем рассек тишину глухой рев и тотчас сменился дробным гулом. Не дожидаясь, пока вражеская конница выйдет из-под прикрытия лагеря, люди Тарка загомонили, задергали поводья, разворачивая коней, — о сопротивлении никто даже не помышлял. Скорее укрыться в деревне, за низкой глинобитной оградой, — Конан вряд ли отважится на штурм, для такого дела людей у него все-таки маловато.
      Когирцы неслись по пятам; нахлестывая коня, Тарк то и дело оглядывался, но видел позади только смутную темную полосу, — невозможно было определить, сколько там всадников. И снова мелькнуло подозрение, что эта атака — ложная, что Конан не ищет сечи в открытом поле, ему надо, чтобы бандиты сидели в разграбленной деревне и боялись высунуть нос за ограду.
      «Но зачем? — недоумевал Тарк, безжалостно осыпая коня ударами плетки. — Неужели помирился с вендийцами, взялся запереть банду в ловушке, и теперь целая армия кшатриев спешит оцепить лес? — От этой мысли у Тарка душа ушла в пятки. — Если так, нам крышка! И ведь ничего не поделаешь. На новую вылазку парни больше не отважатся, у них от одного упоминания про Конана полные штаны. В отряде всего-то двое надежных ребят было: Байрам и Нулан, остальные — крысы, каждая сама за себя. А теперь и Байрама не стало».
      Как он и ожидал, когирцы не пытались ворваться в село на плечах противника. Едва последний человек Тарка скрылся за глинобитной оградой, всадники Конана, едва различимые в полумраке, повернули к своему лагерю.
      С превеликим трудом удалось рассредоточить людей вдоль ограды. Тарк сорвал голос, осыпая их руганью и угрозами, а Нулан был вынужден огреть нагайкой нескольких строптивых. Но напрасно лучники с крыш высматривали крадущегося врага. Разгоралась заря, в лесу пробуждались сонмища разноголосых обитателей.
      — Ну и влипли же мы, клянусь причиндалом Крома! — хрипло сказал Тарк Нулану, единственному человеку, которому еще мог доверять. Они сидели в доме первого богача деревни, бывший хозяин со своей женой, двумя сыновьями и уймой батраков кормил мух в хлеву. — Как пить дать, кшатрии этот лес со всех сторон обложили, Конан — только загонщик. Если и прикончим его, что толку?
      — Прикончим… Эх! — вздохнул апиец. — С этой крысиной стаей? Если мы в осаде, нам конец.
      — Вот и я о том же, — мрачно кивнул синеглазый северянин. — Ну, что посоветуешь, сотник?
      Нулан отломил кусок черствой лепешки, задумчиво перемолол зубами, запил глотком прокисшего коровьего молока.
      — Сматываться пора, атаман. Вот что я тебе посоветую. Давай сейчас же пятки смажем, а. С моими людьми.
      Тарк поразмыслил над его словами. Совсем недолго, ибо решение бежать возникло у него, как только отряд вернулся из неудачной вылазки.
      — Иначе тебя свои же сдадут, — уверенно добавил Нулан. — Треснут сзади по башке, свяжут, а потом кого-нибудь к Конану пошлют торговаться. Ну, и меня заодно продадут. Ребята мои сказали, ходят уже такие разговоры.
      — Может, ты и прав, — медленно произнес Тарк, — да только куда тут убежишь? Даже из деревни, и то без боя не вырваться. Для этих сволочей, — кивнул он вбок, — мы — последняя надежда на спасение, тут ты, конечно, в самую точку попал. Не отпустят они нас за здорово живешь.
      Нулан усмехнулся.
      — А мы и просить не будем. Видел пролом в восточной стене? К нему отсюда неприметный переулочек ведет, ежели верхом, да во весь опор, — запросто проскочим. У пролома все мои родичи, они уже предупреждены, увидят, как мы скачем, прикроют от лучников, а потом сразу за нами в лес. А уж там что-нибудь придумаем.
      Тарк покивал, собрав губы в куриную гузку, вымолвил:
      — Похоже на дело. Ежели выгорит, я на веки вечные твой должник.
      — Чего там. — Нулан улыбнулся и махнул рукой. — Одной веревочкой повязаны. Не горюй, в следующий раз, глядишь, больше повезет. Ты паренек способный, да и я вроде не промах, небось, как-нибудь выбьемся в люди. — Он покосился на окно, за которым серел рассвет. — Однако, самое время когти рвать. Ты коня расседлал?
      Тарк кивнул.
      — Ну, так иди, снова седлай. А я тут пока соберу чего-нибудь пожрать на первое время. Люди-то мои, небось, налегке, язви их Иштар.
      Тарк вышел на широкий двор, направился к коновязи. Сбруя его скакуна валялась на земле, сплошь устланной соломенной сечкой. Конь Нулана, полностью снаряженный, но без хурджинов со снедью позади седла, сосредоточенно хрупал ячменем. «Так он же, шельма, без меня хотел чесануть! — запоздало осенило киммерийца. — Ай да Нулан, ай да надежный товарищ! В самый последний момент, выходит, передумал». — Он покачал головой из стороны в сторону, не зная, радоваться или злиться.
      Нулан ходил с хурджином по осиротевшему дому. Бросал в мешок, что под руку подвернется, и ругался под нос — бандиты, грабившие дом, не столько съели и унесли, сколько испортили.
      Смуглый подросток из Бусары следил за ним через чердачный люк. Левой тонкой рукой он придерживался за стропило, в правой сжимал длинный нож. Грозное «жало Мушхуша», найденное среди развалин нехремского города, мальчик отдал слепому земляку Сафару, с которым успел подружиться еще до этого похода.
      Сафар вызвался охранять лагерь, и Конан охотно согласился, он знал, что у этого калеки ловкости и силы побольше, чем у двоих зрячих. На привалах Сафар отступал от дерева на десять шагов и с разворота попадал в ствол метательным ножом. Как-то раз он предложил одному воину учебный поединок на палках, и рослый, мускулистый когирец долго потом краснел под насмешками товарищей, — он так и не сумел пробить защиту бывшего командира бусарских стражников.
      Во дворе Тарк нагнулся, поймал под животом коня длинный конец подпруги. Когда выпрямлялся, из дверного проема и неширокого квадратного оконца вылетел гортанный возглас, затем раздался тяжелый удар падающего тела. Точно так же кричали и падали десятки людей, которым Тарк, молодой воин из далекой суровой Киммерии, хладнокровно перерезал глотки, выпускал внутренности, крушил черепа.
      Он застыл как вкопанный, он весь обратился в слух. По дому рассыпался звонкий мальчишеский смех, а затем вся деревня взорвалась воплями и лязгом оружия. Тарк схватился за меч, подскочил к плетеному забору, увидел, как в доме напротив из окна выпрыгивает полуголый разбойник, из его рассеченного запястья струей хлещет кровь. На крыше ойкнул лучник и с грохотом закувыркался по скату, исчез за клетью. И тут будто наконечник пики уколол Тарка промеж лопаток… Не пика — ненавидящий взгляд. Он резко повернулся. На широком деревянном крыльце мальчишка лет двенадцати стоял на полусогнутых ногах, щерился и медленно поднимал над головой тяжелую саблю Нулана. Тарк был раза в два шире и в полтора выше, но подростка это нисколько не смущало. Он не боялся смерти. Он только что ловко расправился с одним врагом и теперь надеялся отправить в ад второго.
      А Тарк испугался. Не мальчишку — этого сопляка он развалит надвое одним махом. Испугался переполоха в деревне, топота сорвавшихся с привязи коней, предсмертных криков, скрежета и лязга. И все-таки заставил себя криво улыбнуться, надвигаясь на маленького убийцу.
      Треск за спиной заставил его отпрянуть влево. Он оглянулся через плечо и опять прыгнул, увернулся от плетня, что падал на него, сорванный со столбов страшным ударом. Плетень рухнул на землю, взметнул соломенную пыль. В проломе стоял высокий темноволосый воин с длинным мечом.
      — Нехорошо обижать маленьких, Тарк, — незлобиво произнес Конан.
      На лице Тарка замерзла кривая улыбка. Ни слова не говоря, он принял боевую стойку.
      — Вижу, ты готов умереть, — ухмыльнулся Конан. — Что ж, тем лучше.
      — Почему? — хрипло спросил разбойничий атаман.
      — Потому что сейчас ты умрешь, — был немудрящий ответ.
      — Да ну? — Улыбка натужно растянулась, казалось, тонкие обветренные губы вот-вот полопаются. — А что, если ты ошибаешься?
      Конан отрицательно покачал головой.
      — Нет, землячок. Насчет тебя я еще ни разу не ошибся. Хотя… Пожалуй, разок все-таки дал маху. Когда пощадил тебя перед лафатским боем. А ты мне чем за добро отплатил?
      Произнося эти слова, Конан стоял совершенно расслабленно, небрежно опирался на рукоять меча. А у Тарка, застывшего в напряженной позе с тяжелым клинком над головой, судорога уже сводила икры.
      — Но урок мне пошел на пользу, — продолжал Конан, — и с того дня я не ошибался. Я предугадал каждый твой шаг. Как только ты вывел шайку из деревни, мои люди перелезли через ограду и попрятались в домах. Каждый выбрал себе двоих-троих олухов, и слышишь? — Он приподнял левую руку и указал большим пальцем через плечо. — Многим уже перерезали глотки. Тебя загнали в ловушку, — со смехом добавил он, — девчонка из Нехрема с десятком раненых и больных когирских солдат.
      — Хитро, ничего не скажешь, — просипел Тарк и облизал пересохшие губы. — И всё-таки на этот раз, земляк, ты снова ошибся. Я еще не готов подохнуть. У меня совсем другие…
      За кратчайшую долю мгновения до молниеносного прыжка он уловил презрительный блеск в глазах Конана и понял, что обречен, перед ним стоит сама смерть, ее не возьмешь на простенький трюк. Сталь встретила сталь, и Тарк отлетел назад, точно от каменной стенки.
      — …Намерения, — растерянно договорил он.
      Конан усмехнулся, не трогаясь с места, и Тарк решился нагнуться за своим оружием. Когда его пальцы, онемевшие от чудовищного удара, сомкнулись на рукояти, за спиной раздался яростный крик, и дикая боль обожгла ногу. Падая на колено, он успел полуобернуться. Мальчишка уже отпрянул, его сабля была в крови, на лице — торжество, упоение местью. Тарк попытался встать и, всплеснув свободной рукой, повалился набок. «Вот сволочь, щенок! — выругался он про себя, с ненавистью озираясь на мальчика. — Жилы под коленом рассек, гад!»
      Посмотрев на мальчика, Конан укоризненно покачал головой, а затем в три широких шага подступил к Тарку. Разбойничий атаман поднял меч и тут же его лишился — оружие улетело под крыльцо. Второй пинок пришелся в нижнюю челюсть, а затем Конан поставил ногу на грудь поверженного соплеменника.
      — Все, Тарк, — равнодушно произнес он. — Сейчас я тебя убью. Но это еще не конец твоего путешествия. Сегодня же мы соберем все трупы бандитов, уложим на телеги, отвезем в ближайшее село и отдадим жителям. Надеюсь, они разберутся, кто им друг, а кто враг, и обо всем расскажут кшатриям. Вендийцы — хорошие люди, я не хочу, чтобы они пугали моим именем детей.
      — Но разве ты, — прохрипел Тарк, задыхаясь под сапогом Конана, — не сторговался с кшатриями? Разве они… не оцепили лес?
      — О чем ты говоришь? — лучезарно улыбнулся Конан. — Как я мог с ними сторговаться? Они же от меня, как от проказы, удирают. Ну, все, земляк. Прости, мне недосуг с тобой болтать.
      Конан взмахнул мечом, и Тарк расстался с жизнью без жалобных криков и мольбы о пощаде. Принял смерть, как подобает киммерийскому воину.

Часть третья
КОЛЫБЕЛЬ ВЕСНЫ