Александр Етоев
      Как дружба с недружбою воевали
      (Время учеников-3)
      ПРЕУВЕДОМЛЕНИЕ
      История эта - вольное продолжение "Повести о дружбе и недружбе" Аркадия и Бориса Стругацких. Настолько вольное, что в нем уместился даже кусочек НИИЧАВО, правда, не того, знаменитого, описанного во всех подробностях в "Понедельнике", а всего лишь его петербургского филиала.
      Действие происходит через 20, примерно, лет после событий исходной повести. Герои, в большинстве своем, те же - естественно, постаревшие. Конечно, чтобы скорее ухватить суть, желательно перед чтением пробежать глазами первоисточник. Впрочем, последнее пожелание относится к тем читателям, которые с повестью АБС не знакомы. Надеемся, что таких немного.
      Автор не претендует ни на серьезность, ни на глубокий смысл, ни на какие-либо вселенские обобщения - и поэтому заранее просит прощения у тех читателей, которые не отыщут в повести ничего для себя полезного.
      Итак, повинившись перед читателями, желаем всем приятного чтения.
      ГЛАВА 1
      Звонок тенькнул, потом забрюзжал отчетливо, потом затявкал, как мелкая дворовая собачонка. Андрей Т. с тоскою поглядел на плиту и неохотно прошел в прихожую. "Кого еще чёрт принес в такое неудачное время?" Он только что забросил в воду пельмени, почти целую упаковку, надо было следить, чтоб не слиплись, не разварились, и чтобы доблестный кот Мурзила-IV-а сдуру не обварил лапу, воспользовавшись отлучкой хозяина.
      Чёрт принес очень странного человека. Большая рыжая борода росла у него вроде откуда надо, но при этом была сильно смещена в сторону. Казалось, мощным порывом ветра её прибило к левой щеке, а от правой, наоборот, отшвырнуло далеко вправо. И нос его был неестественно сливовидной формы, блестящий, в трещинках и ложбинках, словно сделан был из папье-маше. На глаза рыжебородого незнакомца была натянута широкополая шляпа, а сами невидимые глаза прятались под антрацитовой черноты очками. Плащ на нем был обычный, и брючки были обыкновенные, и туфли на коротких ногах могли вполне сойти за нормальные, если бы к ним добавить шнурки. Шнурков на туфлях не было.
      Что-то смутно знакомое было в его нелепой фигуре, но как Андрей Т. ни силился, память отвечала молчанием.
      Человек потянул носом воздух над плечом насупленного Андрея Т. и неуверенно облизнулся.
      "Пельмени, - вспомнил хозяин квартиры, и настроение его резко упало. Так я и знал - слиплись и разварились..."
      Тут из кухни вдогон всем бедам ударил кошачий крик. "Ну, Мурзила, ну, уродина, ну я тебе устрою кошачье счастье..."
      - Здравствуйте, - сказал незнакомец, - Андрей Т. - это вы будете?
      - Я, - без споров согласился хозяин, чуть помялся и кивнул в глубину квартиры. - Проходите, у меня там...
      - Понимаю. Я, наверно, не вовремя, но дело моё не терпит отлагательств. Геннадий М., - вам этот человек знаком? Собственно, это дело его касается, ну и вас, если вы, конечно, примете положительное решение...
      - Генка? Так вы от Генки? Что же вы мне сразу-то не сказали! Я ж его сто лет не видал. Как разъехались по разным районам, так и не виделись, только созванивались раз в пятилетку. Как он? Что с ним? Где он? Да вы раздевайтесь, проходите на кухню, у меня там пельмени варятся.
      - Пельмени, - сладким голосом повторил гость. - Чувствую холостяцкий быт.
      Не раздеваясь и не снимая шляпы, незнакомец прошел на кухню.
      - От пельменей грешно отказываться. У вас с чем? С уксусом? Со сметаной? - Борода его совершила непонятный кульбит - правая, вздыбленная её половина, сгладилась, левая отскочила вбок, нацелившись на кастрюльку с пельменями.
      - Я вообще-то их люблю в чистом виде. - Хозяину стыдно было признаться, что сметану, целую банку, еще утром умял негодяй Мурзила, масло кончилось, а уксуса в доме отродясь не водилось. - В собственном соку, так сказать. Впрочем, где-то был майонез, хотите?
      - А еще хорошо их с пивом. Знаете? Поливаешь пельмени пивом, только обязательно светлым, светлое - оно не горчит, добавляешь немного перчика и лучку, ну это по вкусу, а сверху той же сметаны.
      Андрей Т. вывалил пельмени в дуршлаг - начинка получилась отдельно, тесто, соответственно, - тоже, и поставил на стол тарелки. Мурзила-IV-а горько плакал на подоконнике, не забывая при этом принюхиваться к запахам кухни. Хозяин подошел к усатому зверю и щёлкнул его пальцем по уху. Кот мотнул перед хозяином мордой и притворился обиженным.
      - Кис-кис, - сказал незнакомый гость. Кот мгновенно перестал притворяться и подозрительно уставился на него. - Я знал одного кота, продолжал тем временем незнакомец, - который, когда был выпивши, начисто выпадал из жизни. Делай тогда с ним, что захочешь, - хоть хвост узелком завязывай, хоть шерсть наголо состригай. Мы его обычно к люстре подвешивали, для смеху. Так вот, когда он опоминался...
      Договаривать гость не стал; Мурзила-IV-а заскрёб когтями по подоконнику; в глазах его шевелилась ярость: ещё слово про издевательство над котами, и в комнате рядом с двумя живыми появилось бы одно мертвое тело.
      Андрей Т. погладил кота по шерсти - успокоил - и улыбнулся гостю. Некоторое время гость и хозяин ели пельмени молча, важно почавкивая и причмокивая каждый на свой особенный лад. Гость так и не раздевался сидел в своём кургузом плащишке и то и дело поправлял шляпу, норовящую угодить в тарелку. Когда хозяин предложил чаю, он скрипуче почесал в бороде и вежливо отказался:
      - Воду не употребляем. Пустой продукт - никаких калорий, только тяжесть в желудке.
      Андрей Т. кивнул довольно рассеянно, поймал убежавшую было в сторону мысль - естественно, мысль эта была о пропащем Генке по прозвищу Абрикос, или Геннадии М., как его назвал человек без шнурков и в шляпе. И спросил гостя:
      - Вы сказали, что здесь по делу, и что дело это связано с...
      - Делу? - Человек встрепенулся. - По какому такому делу? Ни по какому я делу не проходил, не надо на меня чужих собак вешать. Моя хата с краю, ничего не знаю. Бережёного Бог бережёт, а кривой-то дорожкой ближе напрямик, вот.
      - Я про Гену, приятеля моего, вы же сами, когда вошли, про него говорить начали... - Что-то, пока гость говорил, напомнило Андрею Т. одно давнеедавнее приключение, и эти вот пословицы-отговорки, и тон, и хрипотца в голосе... Очень, очень даже похоже, только вот неувязка в возрасте - Коню Кобылычу, если это переодетый он, сейчас должно быть уже далеко за восемьдесят, а этот, в очках и шляпе, выглядит, пусть даже со скидкой на маскировку, самое большее лет на сорок - на пятьдесят. Да и ростом этот вроде повыше. - И про какое-то положительное решение...
      - Ах да, ну да, ну, естественно, - да. Разумеется, я пришел к вам не на пельмени. Геннадий М., ваш товарищ, пребывает в данный момент в положении несколько... щекотливом что ли. Ничего опасного, не волнуйтесь, просто ситуация такова, что вы, как его лучший когда-то, при некоторых сомнительных обстоятельствах, друг, единственный, кто может ему быть полезным.
      Андрей Т., по правде, мало что уловил в этой словесной патоке, единственное, что до него дошло, - Генка М., Абрикос, в беде. И неважно, что сигнал бедствия передается через испорченный передатчик: другу надо прийти на помощь, это он уловил четко.
      - Он болен?
      - Что вы, чувствует себя ваш друг превосходно. А вот непосредственное его окружение... Там, действительно, положение кризисное.
      - Мила? Вы про его семью? Послушайте, говорите прямо. Где Генка? Что с ним случилось?
      - На работе, где ему ещё быть. - Гость вытащил из-за пазухи старинный хронометр-луковицу, отщёлкнул двойную крышку, и в комнате заиграла музыка. - Вы ещё успеете, если отправитесь прямо сейчас. - Крышечка на часах захлопнулась, музыка осталась внутри, часы спрятались восвояси.
      - Это далеко? С собой мне что-нибудь брать?
      - Не надо, всё необходимое там имеется. - При этих словах гость почему-то хихикнул и выдернул из бороды волосок. - Костыльковское кладбище по Киевскому шоссе знаете? Нет? Значит, ещё узнаете. Так вот, от кладбища по дороге на Мохогоново ещё две автобусных остановки. Остановка ваша называется Топь. Сойдете, а там - леском, мимо свалки химических отходов, потом будет 5-я мыловаренная фабрика, её вы по запаху определите, сразу за ней - живодёрня, слева - бывший туберкулезный диспансер, потом увидите бетонный забор, идите вдоль него метров сто, только не перелезайте - за забором стреляют. Забор кончится, начнется болотце, идите смело, там набросаны жерди - хлипкие, но пройти можно. Кстати, у вас болотные сапоги есть? Хотя неважно, до сапог дело, может, и не дойдет. Перейдёте болото, увидите деревянную вышку. На вышке должен быть часовой. Скажете ему, что вы в Заповедник. Да, и возьмите с собой документы - паспорт там, свидетельство о рождении, диплом, военный билет... впрочем, чего мне вам говорить - не маленький, сами знаете.
      Гость вдруг поспешно засобирался, вскочил со стула и стал судорожно благодарить хозяина за пельмени. Потом он кинулся как шальной в прихожую; Андрей Т. с трудом за ним поспевал, а когда рыжебородый ткнулся в темноте в этажерку со старыми газетами и журналами, приснопамятная "Спидола", что без малого двадцать лет простояла на шкафу в коридоре, не издав за это время ни песни, ни лозунга, ничего, вдруг наполнилась шумами эфира, обрывками полузнакомых мелодий, голосами, шорохами и вздохами. Потом эта какофония звуков сменилась однообразным голосом, выхваченным из какой-то радиопостановки: "...А бояться тебе, бриллиантовый, надо человека рыжего, недоброго..."
      Гость при этих словах почему-то прикрыл ладонями бороду, а когда ладони отнял, борода была уже никакой не рыжей, а нейтральной пепельносерой коротенькой, ухоженной бородёнкою, выдержанной в лютеранском стиле. Гость перетаптывался с ноги на ногу и почему-то не уходил.
      - Простите за навязчивость, - сказал он наконец, - у вас шнурков лишних нету? А то я тут в баню сходил помыться, так какой-то негодник у меня шнурки из ботинок вынул. Не беспокойтесь, я вам верну. Адрес-то я ваш помню, вышлю бандеролью шнурки, только вот до дома доеду.
      ГЛАВА 2
      Ехать было, конечно, надо и ехать надо было не медля и не раздумывая. И всё-таки Андрей Т., наученный разномастным опытом своих тридцати с небольшим лет, набрал номер квартиры родителей, чтобы кое-что выяснить. Трубку сняла мама. Минут двадцать она жаловалась на нынешнюю дурную жизнь, потом столько же сокрушалась о своем непутёвом сыне, который думает бог знает о чём, а только не о нормальном быте, и что надо бы вернуться в семью, мало ли, что Верка вздорная, драчливая баба, ведь и сам-то он был хорош, не она одна виновата, и детям нужен отец, иначе вырастут из детей бандиты, и слава богу, что яйца подешевели вчера на рубль, так что, может, не всё ещё в России похерено, и не было даже щёлки в ее затянутом монологе, чтобы вставить хоть точечку, хоть словечко, не говоря уже о важном вопросе по поводу их лестничного соседа.
      - Конь-то? - переспросила мама, когда сыну всё-таки удалось продолбить в её словах дырочку. - Был, был, Андрюшенька, ты не поверишь, был. Десять лет как съехал, мы уже и думать о нем забыли, а тут явился. Довольный такой, с цветами, мы вначале даже не поняли, думали, может, праздник нынче какой, а он говорит, что нет, просто вспомнил своих добрых старых соседей, как мы с ним дружно жили, да как мы помогали друг другу, да как он без нас тоскует и мается в своей новой стометровой квартире на проспекте Римского-Корсакова. Да уж, как вспомню эту его "помощь" и "дружбу", так до сих пор руки чешутся. Как он пакости всем жильцам строил. А доносы как на соседей в жилконтору писал. А как он за дверью своей дежурил с утра до вечера, всё записывал, кто когда домой возвращается. А детей как из-под окон гонял, кипятком ошпаривал, как в милицию жильцы за это на него жаловались. И дед твой, он же не просто так, он же из-за него свой второй инфаркт получил. Это когда Конь, пакостная его душа, заявление в военкомат подал, что видели, мол, его, твоего деда, полковника и героя войны, в сорок втором году на оккупированной захватчиками территории. Бред, конечно, но деду от этого тогда легче не стало.
      Андрей Т. сглотнул, все эти истории он знал хорошо и сам во многих участвовал, сейчас его волновало другое.
      - Тобой он тоже интересовался, - продолжала мать. - Как, мол, там ваш младший сыночек, да какой он был в детстве умница, не в пример своему старшему братцу, да хорошо бы с ним повидаться, и телефон твой у меня спрашивал...
      Дальше слушать было необязательно. Андрей Т. скомкал разговор с матерью, соврал, что у него гости, попрощался и положил трубку.
      Значит, все-таки Конь Кобылыч. Дело приобретало неприятный оттенок, и Спидлец на шкафу в прихожей своей фразой про человека рыжего явно намекал на подвох.
      Только тут Андрей Т. осознал, что Спидлец, Спиридоша, Спиха вовсе не стоит на шкафу, а вот он, перед глазами, в руке хозяина, и оплавленная дыра в его теле напоминает о временах героических, когда он, Андрей Т., молодой, красивый, четырнадцатилетний, выходил сражаться за дружбу, не думая ни о подвигах, ни о славе.
      Уже через три часа после всех своих раздумий и разговоров Андрей Т. шагал по мягкой лесной дорожке, проложенной в замусоренном лесу. Места были обжитые, то и дело приходилось огибать какой-нибудь огород, или свалку, или ржавый кузов троллейбуса, неизвестно каким волшебником занесенный в эти пригородные края.
      Лес был исполосован просеками, оголён вырубками, изрыт траншеями и карьерами, но странно тих и непривычно безлюден. То есть люди кое-где попадались, но это были, должно быть, дачники - они ходили, словно бледные тени, на вопросы отвечали невнятно, заикались и пожимали плечами. Ни о каких живодёрнях, тубдиспансерах и мыловаренных фабриках они знать не знали и ведать не ведали.
      Спиха, притороченный ремешком к джинсам, порою судорожно вздыхал, то ли от переизбытка в лесном воздухе кислорода, то ли от воспоминаний о пережитом в детстве выстреле из лазерного оружия. Андрей Т. посматривал на часы и на клонящееся к закату солнце. Ровно в 18-00 Спиха выдавил из себя голосом московского диктора: "Вёрсты чёрт мерил, да в воду ушёл", потом сглотнул, как удавленник, и в атмосфере что-то переменилось.
      Воздух стал какой-то другой, не лесной, а пустой и спёртый, как в закупоренном наглухо кабинете. В горле неприятно защекотало. И мох вокруг, наполненный тенями и светом, резко потемнел и увял, и муравьиные ручьи под ногами замерцали змеиным блеском, и деревья посуровели и поникли, и солнце - красное солнышко - сделалось каким-то синюшным, и на нем, как больной нарост, вздулась шишка сливовидного носа, блестящего, в трещинах и ложбинках, словно сделанного из папье-маше.
      - А шнурочки я тебе не верну, не понадобятся тебе шнурочки, - сказало заболевшее солнце с гнусавой ласковой хрипотцой, тараня лицо Андрея полями широкой шляпы и сверля его вкривь и вкось смоляными стёклышками очков. - В белых тапках тебе скоро лежать в сосновом гробу по наивности своей и доверчивости.
      - Как это? - Андрей Т. не понял.
      - А вот так, - ответило солнце и ткнуло подагрическим пальцем Андрею за левое плечо. - Вон она, пятая мыловаренная фабрика, видишь, дым из трубы? - Андрей Т. повернул голову и увидел низкорослое здание с черной пароходной трубой, из которой неряшливыми клубами к небу уходил дым. Рядом, понурив головы, сидели дохлые, замученные дворняги. Стрелка на чугунном столбе показывала на деревянный барак, где красными плакатными буквами на воротах было написано: ЖИВОДЁРНЯ. - Гляди, гляди, - сказало за спиной солнце, - такое ни в каком кино не показывают. - Ворота живодёрни раскрылись, и оттуда раздался свист. Собаки подняли морды. "Тю-тю-тю, доходяги", - послышался из ворот голос. Собаки неуверенно поднялись. "Кушать подано", - из проёма высунулась рука. Она сжимала поддон с кусками сырого мяса. Собаки весело заворчали и скопом устремились в ворота. - Жрать захочешь, последнюю шкуру с себя отдашь, - хихикнуло за спиной солнце. Андрея Т. передёрнуло. - Ладно, - сказало солнце, - мыловаренную фабрику мы, считай, прошли, живодёрню тоже, ну, свалку и диспансер опускаем, это так, ничего особенного. Что у нас там осталось? Так-так-так, бетонный забор - ну и чёрт с ним, с этим забором, все равно за ним одни мухоморы, а учебные стрельбы начнутся только через неделю. Болото! Хе-хе, болото. Да, кстати, а где твои болотные сапоги? Там же без них хана. Эх, молодёжь, молодёжь, никакой у вас нынче памяти. Придется опустить и болото. - Солнце хрипло прокашлялось. - Ладно, считай, пришли. Вышку я тоже вычеркнул, и часового, и твои документы, ты же всё равно их забыл. А теперь открывай глаза.
      ГЛАВА 3
      Солнце было на месте, где ему полагалось быть, - то есть на вечереющем небе. Правда, небо это было забрано в переплёт окна, и по пыльному надтреснутому стеклу путешествовали полусонные мухи.
      - Где я? - спросил Андрей Т., обращаясь неизвестно к кому.
      - В ЗАМАСКе, где же еще, - обыденным голосом ответил Андрею Т. неизвестно кто.
      - В замазке, - автоматически повторил Андрей Т., представив себя маленьким паучком в янтаре, глядящим на мир вокруг остекленевшими доисторическими глазами. - То есть как это? - дошла наконец до Андрея вся нелепость услышанного ответа. - Какая, к черту, замазка?
      - ЗАМАСКа - она не "какая", она - "какой". Заповедник Материализованных Сказок, сокращенно - ЗАМАСКа.
      Медленно, словно после дурного сна, Андрей Т. приходил в себя. Потрогал пальцами веки, надавил на глазные яблоки. Голова вроде бы не болела, руки-ноги были на месте.
      - Тоже мне - Заповедник, - услышал он прежний голос. - Только одно название.
      Андрей Т. повернул голову от окна. И тут же об этом пожалел. На зашарпанном, вытертом ногами линолеуме, застилающем разбегающийся в обе стороны коридор, у стены напротив него стоял дряхлый, седой петух и жаловался человеческим голосом:
      - Голые помещения, никаких удобств. Хоть бы рога какие на стенку повесили, какой-никакой насест.
      - Денег у них нет на рога, - послышался голос сбоку. Андрей Т. посмотрел туда, и сердце его покрылось изморозью. Навстречу ковылял волк. Весь он был какой-то побитый, с опущенными не по-волчьи ушами и с волочащимся по полу хвостом.
      - Знаем мы ихние "нету денег". - Петух приподнял крыло и почесал клювом под мышкой. - Сами, вон, дворцов понастроили. В дублёнках ходят, на "мерседесах" ездят. А тут протирай перья об их линолеум, мерзни на подоконниках, не жизнь, одно прозябание. Да я, когда при царе Дадоне в охране служил, ел - от пуза, и не какое-нибудь там гнилое пшено, а пшеницу, самую что ни на есть отборную. И пил - по утрам квасок, за ужином - то винцо, то бражку. И если что не по мне, у меня разговор короткий слечу, бывало, со шпиля да обидчику клювом в глаз. Царь, не царь - это мне всё равно: глаз - вон, и к следующему клиенту. Отбою, между прочим, от предложений не было. В деньгах купался, как теперь вон эти в своих личных бассейнах.
      - Да уж. - Волк уселся рядышком с петухом и стал нервно бить хвостом о линолеум. - Не кормят почти, не поят, кино - только по воскресеньям, и то крутят одно и тоже. Лично меня от "Семнадцати мгновений весны" уже одной водою тошнит. Я Штирлица этого сил моих нет как ненавижу. Попался бы он мне в свое время где-нибудь в чистом поле, никакая б ему фашистская ксива не помогла. И "Титаник" их этот - тоже дерьмо. - Волк вздохнул, в глазах его блеснула слеза. - Продать они нас хотят, вот что я вам скажу. В Диснейленд, в Мульттаун, американцам. Не выйдет. - Волк встал на все лапы и грозно оглядел коридор. - Я им не какой-нибудь безродный космополит. Родина моя мать, а Тамбов мне заместо папы...
      - Америка, Диснейленд... Кому ты нужен там, такой доходяга. У них своих нахлебников - негров всяких, пуэрториканцев - что козлов недоенных, а тут еще ты им на гузно свалишься со своей волчьей харей. Тоже мне, Шварценеггер. - Рядом с волком сидело (или лежало) нечто, очень похожее на старый футбольный мяч, - такое же круглое, грязное, с продранными боками и нарисованным фломастером ртом. Оно-то и рассуждало на тему "Родина и эмиграция".
      - Колобок прав, - поддакнул справа кто-то ещё, - кому мы там такие нужны.
      Андрей Т. посмотрел туда и даже не улыбнулся. Это говорил крокодил. Рот его едва раскрывался, обмотанный нелепым бинтом с торчащим наверху бантиком. Похоже, у крокодила болели зубы.
      Странного народца вокруг становилось больше и больше. Вроде бы, когда Андрей Т. повернул голову от окна, коридор был почти пустой - ну, сидел у стены петух, хотя, если честно, и петуха-то никакого у стены поначалу не было, - и вот, пяти минут не прошло, а в коридоре уже буквально не протолкнуться от всех этих слоновьих хоботов, деревянных ступ с торчащими из них вениками да мётлами, каких-то дураковатых малых с облупленными носами и в ватниках на голое тело, тщедушных девочек с перемазанными золою лицами, краснорожих дедов-морозов, маленьких чертенят с манерами азиатских детей, побирающихся в поездах метро, и прочих экзотических экземпляров. Наверное, в ЗАМАСКе наступило что-то, похожее на час пик. На Андрея Т. не обращали внимания, он медленно шел в толпе, изучая непривычную обстановку и прислушиваясь к разговорам.
      - Все беды от неудовольствия проистекают, - говорил кто-то, невидимый за лесом перепончатых крыльев и ослиных ушей, выросшим перед глазами Андрея Т., - и ежели, значить, дать человеку всё - хлебца, отрубей пареных, - то и будет не человек, а ангел...
      Щеки Андрея Т. коснулось что-то тёплое и текучее и медленно поползло по коже. Андрей Т. поднял голову. Над ним, рядом с тусклым, пыльным плафоном, в воздухе висел человек. Пара розовых потрепанных крыльев болталась у него за спиной, руки были скрещены на груди, ноги вяло подергивались в коленях. Глаза летучего человека были прикрыты веками, по лицу блуждала голодная страдальческая улыбка - должно быть, утомленный летун мечтал о пареных отрубях, вареном сусле или просто о бутерброде с сыром; тоненькая струйка слюны сопровождала его ангельские мечтания и орошала рога и головы мельтешащей внизу толпы. Андрей Т. брезгливо поморщился, отер слюну и отошел в сторону.
      - Слон съедает самое большее девять македонских медимнов за одну еду, - продолжал тем временем прежний голос, - но такое количество представляет опасность; вообще же шесть или семь медимнов, ячменной крупы пять медимнов и вина пять марисов...
      Обогнув компанию каких-то сизорылых утопленников, которые, усевшись в кружок, чинили рыбачью сеть, Андрей Т., наконец, увидел обладателя голоса.
      Им был бледный стариковатый юноша, сутулый, с виноватой улыбкой, таких в 19 веке обычно называли "архивными". Он сидел на корточках у стены и читал сочинение Аристотеля "О животных".
      - Съест-то съест, да кто даст? - раздался рядом протяжный вздох. Вяло шевеля хоботом, сквозь толпу пробирался слон. Бока его были впалые, глаза усталые и больные, ребра вылезали наружу - хоть по ним анатомию изучай. Меж пыльных слоновьих ног вертелась мелкая облезлая собачонка.
      - А этот из какой сказки? - Андрей Т. обратился к сгорбленной старухе с клюкой, показывая на архивного юношу.
      - Из сказки про Читателя сказок, - ответила бойко бабка.
      - Кто же такую написал?
      - Сам он и написал, кто ж еще про него напишет, как не он сам. - Бабка смотрела на Андрея Т. подозрительно. Край губы её поднялся, и оттуда, из черной ямы, вылез и блестел на свету ржавый опасный клык. - А сам ты, мил человек, из какой сказки будешь?
      Андрей Т. замялся, не зная, что ей ответить. Он почувствовал, как краснеет. Лица, рожи, морды и хари окружающих его сказочных персонажей повернулись как по команде к нему. Ничего хорошего это не предвещало. По взмокшей под рубашкой спине прошёлся антарктический холодок. Рядом клацнули чьи-то зубы. Когтистая рука упыря вылезла из-за медвежьих голов, и медленно потянулась к Андрею. Бабка стукнула по руке клюкой, рука убралась на место.
      - Что молчишь? Аль язык отсох? - Бабкина клюка крутилась возле лица Андрея, примериваясь к его глазам; наконечник клюки был острый, с хищной крючковатой зазубриной, похожей на ястребиный клюв.
      - А может, он того... засланный? - Из толпы выступил паренек с волевым, мужественным лицом и холодным огнем в глазах. На поясе его висела погнутая тёмная сабля. - Может, он хочет выведать всю нашу Военную Тайну? Может, ему за это выдали целую бочку варенья да целую корзину печенья? - Мальчик вдруг замер, насторожился и приложил ладонь к уху. Слышу я, как трубят тревогу вражеские сигнальщики и машут флагами вражеские махальщики. Видно, будет у нас сейчас не лёгкий бой, а тяжёлая битва. Только бы нам ночь простоять да день продержаться...
      - Цыц! - сказала ему бабка с клюкой. - Без сопливых как-нибудь обойдемся. Ну? - Она грохнула клюкой о линолеум и угрожающе уставилась на Андрея.
      - Я... я... - Андрей Т. пытался набросать в голове какой-то примитивный сюжет, но ничего, кроме попа и коляски, на ум не шло.
      - Это еще что за собрание? - услышал он вдруг рядом с собой. Голос звучал вкрадчиво и елейно, но сквозь эту мармеладную мягкость проступали сталь и свинец.
      Андрей Т. скосил взгляд в ту сторону и обомлел. Важно выпятив грудь и по-разбойничьи растопырив усы, к нему навстречу приближалась очень даже знакомая личность. Хвост у личности торчал вверх пистолетом, левый глаз был прищурен, правый был широко раскрыт и оттуда в окружающую толпу бил зелёный холодный взгляд, замораживая и обжигая. Еще минуту назад в коридоре было не протолкнуться, а сейчас он вдруг стал просторным, население его резко выдохнуло, вжалось в стены и попряталось друг за друга.
      Андрей Т. раскрыл уже было рот, чтобы сказать Мурзиле привычное домашнее "здрасьте", но Мурзила то ли зазнался, то ли должность не позволяла проявлять на глазах у публики родственные, тёплые чувства, - он демонстративно отвернул от Андрея голову и глазом обвёл толпу.
      - Ага! Всё те же, и заводила, как всегда, Марфа Крюкова. - Кот вытащил из холёной шерсти толстую амбарную книгу, раскрыл ее примерно посередине и сдул со страницы пыль. - Так и запишем: Крюкова Марфа Индриковна, девяносто пятое серьёзное предупреждение за неделю. - В лапе его уже торчала древняя перьевая ручка и скрипела, ёрзая по бумаге. Еще пять серьёзных предупреждений, и висеть тебе, Марфа Крюкова, на Доске отстающих. - Он пристально посмотрел на бабку, зевнул и добавил нехотя: - Со всеми вытекающими последствиями.
      Андрей Т. почувствовал укор совести - ещё бы, ни с того ни с сего подвести старого человека. Он сглотнул, хотел сказать что-то вроде: "Стойте! Гражданка не виновата!", - но его опередила старуха. Она затрясла губой, сделалась совсем маленькой и несчастной и слезливо запричитала:
      - Да уж, если что - вали всё на бабку Мару. Мара стерпит, Мара - бабка привычная. В прошлый раз, когда Кащеево яйцо спёрли, сразу все на кого на Крюкову. А на кой мне ляд Кащеево яйцо, раз яичницу из него не сваришь. Справедливость, где она, ваша хвалёная справедливость?
      Лица многих при слове "яичница" затянули грусть и печаль, губы оросила слюна. Кот с шумом захлопнул книгу.
      - Так, - сказал он сурово. - О справедливости поговорим в другой раз. Разойдитесь, всем разойтись. Делом лучше займитесь, нечего языком чесать. А вы пройдите со мной. - Кот лапой указал на Андрея Т.. Тот с виноватой улыбкой двинулся за ним следом.
      - Тиран! - послышалось за спиной. Кот даже не обернулся.
      ГЛАВА 4
      - Мур, ты-то здесь как? - Андрей Т. шел теперь с котом вровень, радостно ему улыбаясь и норовя погладить по шёрстке.
      - Простите, мы не знакомы. - Кот обдал его равнодушным взглядом и увернулся от проявлений нежности.
      - То есть как это? - Андрей Т. ничего не понял. - Мурзила, это же я, твой хозяин. - Он пристально вгляделся в кота.
      - Вы меня с кем-то путаете, - Кот упорно не желал быть на "ты" и держался сухо и чопорно, как на строгом официальном приёме.
      - Здрасьте вам, - вздохнул Андрей Т. и только тут, наконец, заметил некоторые отклонения и странности во внешности своего четвероногого спутника, которых не замечал раньше.
      Во-первых, уши. У Мурзилы-IV-а уши были окраса ровного, пепельного, с золотой проседью. У этого же на самых кончиках шерсть была чёрно-бурой. Далее - хвост. В детстве, в дошкольном возрасте, когда Мурзила-IV-а играл во дворе в песочнице, на него однажды напал чей-то неизвестный бульдог. Перепуганный Мурзила кинулся от пса на газон, а тут, как назло, газонокосилка. Мурзила, конечно, спасся, но маленький кусочек хвоста так и остался там, среди скошенной зеленой травы, во дворе их старого дома. Хвост кота, шедшего рядом, был вполне нормальной длины и не имел никаких изъянов.
      Так, в сомнениях - с одной стороны, и в равнодушии и покое - с другой, они приблизились к незаметной двери, на которой было написано: "Канцелярия".
      - Минуточку подождите здесь. - Кот лапой остановил Андрея, сам же исчез за дверью.
      - Милый, ты там того... - За спиной его топталась старуха. Лицо ее было, как пряник, - сахарное и гладкое. - Замолви им за меня словечко. Я ж добрая, ты не думай. А что иногда вспылю - это же не со зла. Трудное детство, поганое отрочество, гнилая юность. И эта... как её... - Бабка постучала концом клюки по голому островку черепа, затерявшемуся в седом океане ее спутанных, давно не мытых волос. - Черепно-мозговая контузия, одним словом. У меня и справка имеется. - Старуха полезла копаться в складках своего экзотического халата, видимо, чтобы найти справку, но дверь в это время скрипнула и кот попросил Андрея Т. пройти внутрь.
      Кабинет был как кабинет, ничего особенного. На канцелярию, правда, он походил мало - ни тебе стеллажей с папками, ни столов со всяким бумажным хламом, ни устойчивого запаха пыли, обычного для подобных мест; всё здесь было чистенько и пристойно, за исключением непонятных веников, связками висевших по стенам, ржавой доисторической алебарды, скучающей у дальней стены, да самого хозяина кабинета, сидящего за столом у окна.
      Он, то есть хозяин, был какой-то суетливый и нервный; постоянно дёргаясь и кривляясь, он пытался делать одновременно чёртову тучу дел, как то: пальцем левой руки набивать что-то на клавиатуре компьютера; правой - поливать из миниатюрной лейки чахлое кривое растение, ютящееся в цветочном горшке на широком крашеном подоконнике и напоминающее декоративный крест; ногой, правой, чесать коленную чашечку левой; левой же гонять таракана, кружащегося возле ножки стола и норовящего забиться от страха в любую щель. Спина его при этом тёрлась о спинку стула, язык пытался найти дорогу в непроходимой чаще усов, разросшихся на половину лица, один глаз косил, второй, подражая первому, косил тоже, но, кося, переигрывал и фальшивил, на голове его лежала подушка, должно быть в качестве грелки.
      Андрея Т. он поначалу не замечал, и тот стоял тихонечко у порога, наблюдая за хозяином кабинета.
      Хозяин кончил набивать текст, и заработал принтер. Из щели с медленным и протяжным скрипом полезли белые полоски берёсты; они скручивались, падали на пол и раскатывались по всему кабинету. Один такой докатился до ног Андрея, тот нагнулся, чтобы его поднять, и в это время хозяин заговорил.
      - Ну и что же, спрашивается, мне с вами делать? - Голова его была повёрнута влево, чтобы косящий и подражающий косящему глаз в упор смотрели на посетителя. Гоняющая таракана нога на секунду задержалась на месте, и измученное домашнее насекомое получило секундную передышку. - Не вовремя вы, ой как вы к нам не вовремя, и число сегодня нечётное, и магнитная буря в воздухе, и голова раскалывается с утра, и отчётный этот концерт сегодняшний... - Он сорвал с головы подушку и вытер ею озабоченный лоб; потом снова воздвиг подушку на место. - Ладно, раз уж вы здесь, так и не быть вам ни в каком другом месте, кроме как в Заповеднике.
      Андрей Т. решил, наконец, высказаться, чтобы прояснить ситуацию и определить свое положение в этой нереальной реальности.
      - Я вообще-то у вас по делу, мне вообще-то... - "Нужно увидеть Генку" хотел сказать он этому беспокойному человеку, но сказать не успел.
      Человек замахал руками, разбрызгивая из лейки воду и гоняя по полу таракана:
      - Все вообще-то у нас по делу, а отдыхать - пожалуйста, на Елагин остров, в бывший Парк культуры и отдыха имени товарища Кирова. Можно подумать, я здесь с девушками гуляю, конфеты кушаю. Я несу здесь тяжкую трудовую повинность, я здесь спину гну ради таких, как вы, я здесь... - Он откинулся на стуле, вновь сорвал с головы подушку и с размаху приложил её к сердцу. Потом скомкал и отбросил к стене. Подушка, перелетев помещение, мирно нацепилась на гвоздь и устроилась рядом с вениками. - Так на чем мы, я извиняюсь, остановились? Ах да, на проблеме трудоустройства. Палец хозяина кабинета станцевал на клавиатуре польку. Морщин на его лбу стало больше. - Как же мне вас оформить? Каким веком, годом, месяцем и числом? И кем, вот в чём вопрос?
      - А зачем? - робко выдавил из себя ничего не понимающий Андрей Т.
      - То есть как зачем? - удивленно посмотрел на него хозяин кабинета. Вот вы, когда устраивались в Эрмитаж электриком, разве не проходили через отдел кадров?
      "Откуда он знает про Эрмитаж?", - удивился Андрей Т., но виду не показал.
      - Такой порядок, - продолжал между тем работник канцелярского фронта. - Каждого свежеприбывшего "эмпе", материализованного персонажа то есть, в течение часа с момента прибытия в Заповедник следует оформить и поставить на учёт и довольствие, как требуют того правила и законы местной и федеральной служб. Только как же мне вас оформить, если все места в Заповеднике расписаны на четыре года вперёд? - Он задумался, потом хлопнул каблуком по полу. Таракан нервно повел усами и испуганно задрожал на бегу. - Придумал! А оформлю-ка я вас как мумию жреца Петесу из "Сказки об оживающей мумии". Она ж, в смысле жрец, насколько я помню, тоже из Эрмитажа. - Он обрадованно потер ладони. Потом помрачнел и сник. - Со жрецом ничего не выйдет. Его ж, в смысле мумию, в Москву затребовали, в филиал, на предмет возможного приобретения АОЗТ "Мавзолей".
      - Садко, - подсказал кот. Все это время он держался чуть сбоку, по правую от Андрея сторону, выступая то ли в роли конвойного, то ли ожидая от хозяина кабинета каких-то особых распоряжений.
      - Разговорчики! - осадило кота начальство. - Много вас развелось, умников-то. Как мусор с пола собрать, так нету их никого. А как советы давать руководству, так сразу воронья туча. Значит, Садко, говоришь? Палец его опять радостно пробежался по клавишам. - Вы подводным спортом не занимались? - Вопрос был к Андрею Т. - Или хотя бы в детстве с вышки ныряли? Вот и ладненько, что ныряли. Значит, будете у нас числиться как Садко. На гуслях играть умеете? Научитесь, это дело простое, не сложнее, чем играть на пиле. Походите на курсы к Бояну. Самоучитель возьмёте, в конце концов...
      - Я что-то не понимаю. - У Андрея Т. уже голова шла крутом от всех этих загадочных разговоров. - Причем тут Садко? И гусли? И вообще, я не...
      - А тут и понимать нечего. - Глаза хозяина кабинета вдруг резко перестали косить и сделались пронзительными и строгими. Он поднялся, раздавил ногой таракана, поставил на подоконник лейку и руки уложил на груди. - Базильо, - сказал он, обращаясь к коту, - покажи господину Богатому гостю выход. Господин не знает дорогу. Господин только что прибывши. Милости просим, - он в фальшивом театральном привете распростёр руки, - в наши гостеприимные Палестины. Извините, но время вышло. У меня квартальный отчёт. У меня комиссия из Минфина. У меня Горынычиха рожает. Базильо! - Он щёлкнул пальцами. - Товарищ не понимает. Проводите товарища. До свидания.
      ГЛАВА 5
      Андрей Т. вернулся в толчею коридора. В голове его роились вопросы, и первый из них был - "зачем мне всё это нужно?". Да, Генка, конечно. Друг в опасности, друга надо спасать. Но кто ему дал знать об опасности? Конь Кобылыч. А какова его слову цена? Копейка в базарный день. Вот именно что копейка. Может быть, действительно Генка-Абрикос здесь, числится какимнибудь Иваном Коровьим сыном, и прячут его от людских глаз в стенах этого казённого заведения. Тогда опять вопрос - для чего? И сам Андрей Т. здесь - для чего? Тьма египетская вопросов, а ответов пока не видно. Единственное, что почему-то приходило на ум, - какие-то древние рекрутские наборы, старая унылая Англия, вербовка в матросы Королевского флота, когда людей поили до полусмерти в кабаке, а наутро закованный в кандалы новобранец просыпался от пинков капитана за несколько миль от берега.
      Всем вокруг почему-то уже было известно, что Андрей - былинный герой Садко, а значит, гость богатый и важный, и, видимо, по этой причине возле него вертелись всякие неблагополучные личности - в чешуе, в дурно пахнущих рыбачьих сетях вместо одежды, с трезубцами, увитыми водорослями, а один, в чалме, при серьгах и с бусами на тщедушном теле, назойливо, как бомж в переходе, что-то мямлил Андрею на ухо - то ли просил на водку, то ли предлагал какую-то аферу с алмазами, которых, как он клялся, не счесть в каких-то там каменных пещерах.
      Андрею Т. насилу удалось от него отделаться - помог недавний знакомый, волк; он рыкнул на прилипчивого субъекта, и тот, мелко кланяясь и юля, растворился в прогуливающейся толпе.
      - Здрасьте, - кивнул зачем-то Андрей потрепанному серому хищнику, хотя виделись они с ним недавно.
      Волк стоял, закинув лапы на подоконник, и с какой-то неизбывной тоской вглядывался в заоконный пейзаж.
      - Солнце садится... Август. - Волк вздохнул и прикрыл глаза. Потом открыл их и печально продолжил: - В лесу сейчас хорошо, покойно. Душицей пахнет, паутина в ветвях блестит, белки по стволам бегают. А то и лось на полянку выйдет, протрубит - и обратно, в чащу. Лось... - Волк опять вздохнул. - Мне бы сейчас хоть кильки в томате. Хоть селёдочных голов полкило.
      - Да уж, кильки - оно конечно, - приличия ради согласился с ним Андрей Т. Потом, помедлив, спросил: - Что, так и сидите здесь взаперти?
      - Так и сидим, - вяло ответил волк.
      - Не выпускают?
      - Выпускают, да толку! Мы же ведь только здесь реальные, в этих стенах. А там, на воле, мы - сказки.
      Андрей кивнул, хотя, говоря по правде, ни слова не понял из туманного объяснения хищника. Он пристроился рядом на подоконнике и стал смотреть на вид за окном. Никакого леса он не увидел. И закатного солнца тоже. Какие-то чахлые деревца были, и что-то мутное, как лампочка в подворотне, пряталось в рыжеватом облаке, но ничего бунинского, тургеневского Андрею Т. эти картины не навевали. Разбитая асфальтовая площадка, окантованная пыльными клумбами с гигантскими пожухлыми сорняками; бетонные колонны ограды с редкими чугунными пиками, в ней прорехи шириной в шкаф; за оградой, за распахнутыми воротами, с десять соток сильно пересеченной местности - крапива вперемежку с чертополохом, невысокие пирамиды щебня, залежи бытового мусора, черепа домашних животных, лужи в мазутной плёнке, воробьи на свисающих проводах. От ворот, чуть заметная среди этой неразберихи, вела грунтовая, вся в выбоинах, дорога, доходила до зарослей ивняка и терялась за каменистой насыпью. Горизонт тоже был неказистый.
      Андрей Т. подавил зевок и хотел уже отойти от окна, как вдруг увидел клубящееся облако пыли и плывущий в этом облаке "мерседес". Машина миновала ворота, въехала на разбитый асфальт, снесла по дороге урну и остановилась под самыми окнами. Все четыре дверцы одновременно раскрылись, и из них полезла на белый свет удивительная компания.
      Была здесь омерзительного вида старуха в сером штопаном балахоне, который вздымался у нее на спине двумя острыми горбами разной величины. Физиономия у неё тоже была серая, нос загибался ястребиным клювом, правый глаз горел кровавым огнём наподобие катафота, а на месте левого тускло отсвечивал большой шарикоподшипник.
      Был здесь страхолюдный толстяк в бесформенном костюме в краснобелую шашечку и с лицом, похожим на первый блин.
      Был здесь и мужчина, похожий на покосившуюся вешалку для одежды. Выбравшись из машины, он стоял пугалом на асфальте, подпертый костылём спереди и еще двумя по бокам. Пальто горохового цвета висело на нем нараспашку; из-под него виднелись свисающий до полу засаленный шёлковый шарф, свободно болтающиеся полосатые брюки и шерстяной полосатый свитер, не содержащий внутри себя ничего, кроме некоторого количества спертого воздуха.
      И был здесь ещё недобитый фашист в мундире без пуговиц и на скрипучей деревянной ноге. И хмырь с челюстью и без шеи, в пятнистой майке, в татуировке и с руками-вилами, которыми он рассеянно разгибал и сгибал железный дворницкий лом. И эстрадная халтурщица. И кого только еще в "мерседесе" не было; Андрей Т. насчитал не менее двух десятков экзотических экспонатов, которым самое место в Кунсткамере или в какомнибудь серпентарии со стенками из пуленепробиваемого стекла. Непонятно даже, как вся эта чудовищная орава поместилась в машине и вдобавок не сожрала друг друга в пути.
      Андрея Т. в момент прошиб пот. Он вспомнил роковую площадку, окружённую железными стенками, и стоящего посерёдке Генку, и себя со шпагой в руке, спешащего на защиту друга. И ухмыляющуюся толпу уродов, напирающую плотной стеной...
      Наваждение. Не может такого быть. Ведь тогда ему всё прибредилось, он же в лёжку лежал, болел, фолликулярная ангина и все такое.
      Но компания за окном явно подавала все признаки самой что ни на есть объективной реальности. Ругалась, плевалась, собачилась друг с другом на выходе, щёлкала железными челюстями, размахивала в воздухе костылём.
      Чтобы как-нибудь себя успокоить, Андрей Т. обратился к волку, показывая ему за окно:
      - Простите, но вы только что говорили, что на воле, вне Заповедника, все, кто в этих стенах живут, не более чем сказочные герои. То есть там вас, вроде, не существует. А если так, то кто же тогда вон эти, которые внизу, под окном?
      - Явились, не запылились. - В глазах волка полыхнул огонёк. Видимо, он только сейчас заметил прибывшую компанию. - Чтоб им всем ни дна ни покрышки. - Он щелкнул зубастой пастью и снял передние лапы с подоконника. - Эти к нам не относятся. Эти здесь подселённые. Они вообще не из сказок, они из снов. Знать бы только, какой такой вше в коросте эта нежить могла присниться, я бы того поганца во сне загрыз. Чтобы не просыпался. - Волк вонзил когти в линолеум и оставил в нем глубокие борозды.
      Андрей Т. стоял и молчал, поглаживая ладонями щеки. Он чувствовал багрянец стыда и острые иголочки совести, пронзающие изнутри сердце. Уж он-то отлично знал, кому приснилась вся эта нежить, все эти ходячие пугала и разлагающиеся на глазах трупы. Но почему они воплотились в явь? И почему они оказались здесь? И не связано ли его прибытие в Заповедник с этой похоронной командой, которую он сам когда-то и породил? А ГенкаАбрикос лишь наживка, на которую его сюда приманили.
      ГЛАВА 6
      Пока он обо всем этом думал, в броуновском движении по коридору наметились целенаправленные потоки. Загуляли по толпе шепотки; те, кто побойчей да понахальней, уже расталкивали локтями соседей и спешили куда-то вдаль.
      Давешний общипанный петушок, что работал при Дадоне в охране, щёлкая прозрачными крылышками, перелетал с головы на голову и кричал простуженным криком: "Дорогу! Дорогу ветерану охранных войск! У меня бронь! Я имею право, право, право... кирикуку!.." Его бодали, его хватали, но он не давался в руки, отмахивался, отклёвывался и нахально пёр через головы.
      Слон, как большой таран, прокладывал себе лбом дорогу; маленькая стервозная собачонка, видимо, та самая Моська, кусала исподтишка окружающих, тявкала на них мелко и злобно и пряталась под слоновьей тушей.
      Мимо Андрея Т. проскочил какой-то бойкий чертёнок; лоб его пересекала бандана; хвост был завязан бантиком; к синей негритянской губе прилепилась замусоленная цигарка; но не это удивило Андрея, не это его вывело из себя. "Спидола"! Памятник его отроческой отваги. Маленький допотопный приёмничек, принявший на себя когда-то смертельный удар Кобылыча и выживший, дотянувший до сегодняшних дней. У чертенка в когтистой лапе был его спасительный талисман.
      Спиха! Спидлец! Спидолушка! Андрей Т. чувствовал себя подлецом. Как он мог позабыть о Спихе! Да, оправдания были - вихрь неожиданных впечатлений, безумная обстановка вокруг, безумные эти встречи и разговоры... Нет, не было ему оправданий!
      Он ввернулся коловоротом в толпу и устремился за бесовским отродьем.
      Чертёнка он разглядел не сразу. Тот был наглый, черный и голый, а таких в спешащей толпе было, почитай, большинство. Наконец он его заметил, вернее заметил сначала хвост, завязанный модным бантиком; Андрей Т., не сильно смущаясь, ухватил чертяку за хвост и намотал его на запястье.
      - Стой! - сказал он чертёнку. - Нехорошо зариться на чужое.
      - В чем дело, дядя? - Чертёнок слегка опешил. К разговорам на моральные темы он явно был не приучен. - О чём базар? Я что, корову твою украл?
      - Приёмник, - Андрей Т. показал на "Спидолу", - он разве твой? Ну-ка, отвечай честно: как он к тебе попал?
      - А, это... - Чертёнок недоумённо посмотрел на приёмник. - Надо же, изза такой рухляди здоровья человека лишать! Хвосты ему отрывать с корнем! А еще говорят - черти! Злые, неумытые, вредные. Да вы, люди, по сравнению с нами, чертями, - как акулы по сравнению с морскими свинками.
      - Ты чего это к малолетке пристал? - Рядом уже толклись любопытные. Толстый одноглазый верзила с заросшей щетиной физиономией почёсывал волосатые кулаки и искоса поглядывал на Андрея: - Думаешь, раз большой да богатый, так, значит, можно над сирыми и убогими измываться?
      - Граждане, это не я. Это он у меня "Спидолу" украл. А я ничего, всё честно. Да чертёнок вам и сам подтвердит. Ведь, правда, это моя "Спидола"?
      - Не брал я никакую "Спидолу". Это тятька мне на Вальпургиеву ночь подарил. Вон и дырка в ней - моя дырка. Специальная, чтобы подглядывать, когда в прятки водишь.
      Андрей Т. буквально остолбенел от такого поворота событий. Нахрапистое хамство чертёнка, перемешанное с откровенным враньём, лишило Андрея сил. Он даже хвост выпустил из руки, а зря. Чертёнок только того и ждал. Он пыхнул табачным дымом, сделал Андрею нос и растворился в толчее коридора. Вместе с несчастным Спихой.
      Звонко пропел звонок. Все заголосили, затопали, толпа подхватила Андрея, протащила его по коридору волоком, пропустила через мясорубку дверей и выбросила помятого, но живого, в освещенный актовый зал.
      Зал был наполнен зрителями. Они гроздьями свисали с балконов, запрудили тесный партер, некоторые устраивались в проходе на малиновой ковровой дорожке и маленьких раскладных стульях.
      Звонок пропел во второй раз, затем в третий, последний, но шум в зале не утихал. Наконец, на ярко освещённую сцену вышел знакомый Андрею кот. Тот самый, которого он спутал с Мурзилой. На нем был бархатный зелёный кафтан, на голове шляпа с павлиньим пером, из рукавов торчали длинные кружевные манжеты, задние лапы утопали в ботфортах с широкими блестящими пряжками, за поясом из морёной кожи был заткнут жуткий разбойничий пистолет с раструбом на конце ствола. Кот грозно оглядел зал. Публика вела себя вызывающе. Тогда он вытащил из-за пояса пистолет и выстрелил. Зал наполнили грохот, дым и огонь. Публика зааплодировала. Когда аплодисменты утихли, кот заткнул пистолет за пояс и объявил программу.
      Андрей Т. сидел в середине зала, ряду, примерно, в десятом, стиснутый с обеих сторон угрюмыми подозрительными субъектами. Кота он слушал вполуха, все больше косясь на соседей и на всякий случай подстраховывая карманы, хотя, кроме горстки мелочи да пары полинялых десяток, в карманах ничего не было.
      Эти двое, между которыми он оказался, оба были бледные и худые и похожи друг на друга как две капли воды. Лица их были рыбьи, губы сильно вытянуты вперед и постоянно будто что-то жевали. И запах от них шел рыбий, и это последнее обстоятельство раздражало Андрея Т. больше всего. Пересесть он уже не мог, зал был набит битком, да и эти, что его подпирали, при малейшей попытке Андрея хотя бы пошевелиться, вдавливались в него плотнее и держали в жёстких тисках.
      Программа, которую огласил кот, была какая-то дробная и размытая. Никакого определенного стержня в предлагаемых на вечере номерах Андрей, как ни старался, не уловил. Возможно, его отвлекали соседи. Все, что происходило в зале, называлось очень длинно и вычурно: "Плановое ежегодное отчётно-показательное концертно-массовое мероприятие..." и так далее. Что "так далее", Андрей Т. не запомнил.
      Из объявленных котом номеров ему запомнились следующие:
      "Падение Икара", театрально-мифологическая сцена; "Полёт шмеля", музыкально-драматическая композиция; "Папанинцы на льдине", вольная сценическая интерпретация народной былины; "Ёлка в Сокольниках", балетная композиция; "Рассвет над Елдыриной слободой", оратория для хора и балалайки с оркестром, часть первая и вторая; "Амур и Психея", альковная сцена из Лафонтена. А также - в части "Массовые игрища и забавы" - соревнование по перетягиванию каната, бег в мешках, выливание воды на скорость, коллективное отгадывание загадок и прочие культурноспортивные мероприятия. Развлечения из части массовой должны были равномерно перемежаться с выступлениями самодеятельных коллективов.
      Вечер обещал быть насыщенным. Единственное, о чем сожалел ведущий, - так это об отсутствующем директоре. Но возможно - кот особо выделил это слово - возможно, господин директор и будут. Если сложатся соответствующие метеоусловия. А пока его заменит уважаемый господин Пахитосов. Кот коротко и вяло проаплодировал.
      Откуда-то из-за левой кулисы на сцену выкатился тот самый хмырь, что принимал Андрея Т. в канцелярии. Он весь был расфранчённый и расфуфыренный, в строгом костюме с блёстками и с зачёсанными на пробор волосами. Он раскланивался и расшаркивался и посылал в зал воздушные поцелуи, как какой-нибудь третьесортный конферансье из окраинного Дома культуры. Поюродствовав пару минут на сцене и бросив в публику невнятные поздравления, он сбежал по лесенке в зал и устроился где-то в первом ряду партера.
      Вслед за ним покинул сцену и кот.
      Представление началось.
      На сцену вышли два странных малых. Один был лысый, с пристяжной бородой, другой - стриженный под горшок подросток; оба были в мятых рубахах, перехваченных в поясе ремешками. Тот, что был лысый и с бородой, нес в руках какую-то ветошь. У второго руки были пустые. "О сын мой, - сказал лысый и бородатый, - ты знаешь, что я великий изобретатель. Это я изобрел топор, штопор и паруса. А этой ночью, пока ты спал, я изобрел крылья, чтобы летать, как птица. Вот они". Лысый протянул свою ношу стриженному под горшок пареньку. "О отец мой, - отвечал ему паренёк, - я поистине восхищен божественной смелостью твоего ума, но в одном я смею с тобою не согласиться". Тогда взял слово лысый и бородатый. Он трагически наморщил лицо и сурово обратился к подростку: "О сын мой, в чем же причина твоего со мной несогласия?" Молодой человек потупился. Он покрылся краской стыда. Он готов был провалиться сквозь сцену и активно это показывал, большим пальцем правой ноги ковыряя под собой пол. "Ну же?" - торопил его с ответом изобретатель. Наконец, выдержав паузу, молодой человек решился. "О отец мой, - сказал он с пафосом, - ты сказал, что этой ночью я спал. Ты не прав. - Он посмотрел на отца. - Всю ночь я овладевал знаниями". Он вытащил из-за пазухи книжку с таблицами логарифмов и торжественно помахал ею в воздухе.
      Далее они лили слезы и вымаливали друг у друга прощение, отец, восхищенный сыном, разрешал ему часок полетать, сын привязывал себе к плечам крылья, сверху опускался канат, сына поднимали над сценой и на время он исчезал из виду; затем под барабанную дробь откуда-то из-под театральных небес раздавался истошный крик, сверху летели перья, и что-то грузное и человекообразное с хлюпаньем падало на подмостки и, с секунду поизвивавшись в агонии, замирало, испустив дух.
      Сразу после Икара шла музыкально-драматическая композиция "Полёт шмеля". Ничего особенного Андрей Т. в ней не нашёл - что-то пожужжало и стихло, и сразу же был объявлен очередной номер. Но в перерыве между номерами случилось нечто.
      Андрей сидел и ждал, пока сцену обкладывали белыми картонными тумбами и застилали широкими простынями: первые должны были изображать айсберги и торосы, вторые - заснеженную поверхность льдины, на которой зимовали папанинцы. И тут над рядами зрителей замелькал бумажный листок; он плыл из первых рядов и быстро приближался к Андрею. Андрей Т. его машинально взял и хотел уже передать дальше, как оба его соседа повернули к нему свои головы, и два пальца - слева и справа ткнули сперва в записку, потом в него. Этот их молчаливый жест явно значил, что адресат - он.
      Пожав плечами, Андрей Т. развернул листок. В записке было всего три слова: "Жду в курилке". И ниже подпись: "Г.А.". Ровные печатные буквы. Отпечатано на матричном принтере. "Генка? - Андрей Т. заерзал на месте. Абрикос?" Он попытался вытянуться, разглядеть возможного отправителя, но жилистые тела соседей не дали ему этого сделать.
      Пока он сосредоточенно размышлял, публика, устав от папанинцев, скандировала громогласно и дружно: "Психею давай с Амуром! Постельную сцену давай!" - и топала себе в такт ногами. Подливала масло в огонь группа обитателей Заповедника, оккупировавшая два первых ряда. Она вела себя особенно вызывающе - курила, не выходя из зала, стреляла по соседям окурками, что-то у них там звякало, чем-то они там булькали, и народный герой Папанин как стоял на сцене с протянутой в зал рукой, собираясь произнести речь, так и стоял, бедняга, минут уже, почитай, пятнадцать; роль он позабыл начисто. Злостных нарушителей дисциплины из-за спин было не разглядеть; впрочем, когда сидящий напротив атлет нагнулся, чтобы почесать пятку, Андрей заметил вдали у сцены два мелькнувших острых горба, показавшиеся ему очень знакомыми.
      Положение спас кот Базильо. Он метеором влетел на сцену, громыхнул из своего пиратского пистолета и одним мановением лапы убрал со сцены всю папанинскую бригаду вместе с тумбами, простынями и героикой арктических будней. Затем навел пистолет на зал и голосом зловещим и строгим объявил конкурс загадок.
      Условия конкурса были простые. Хором не кричать. Ногами не топать. Желающие предложить ответ молча поднимают вверх руку. Неправильные ответы обжалованию не подлежат, и каждый такой ответ оценивается в минусовое очко. По сумме минусовых очков не угадавшему назначается штраф в виде урезки ежедневного рациона. Тому, кто ответит правильно, вручается ценный подарок.
      На сцене установили ширму. Кот внимательно оглядел зал, почесал пистолетом за ухом и покинул сцену. За ширмой кто-то прокашлялся и хрипловатым голосом произнес:
      Вжик, вжик, вжик, вжик,
      Я не баба, не мужик,
      Не кобыла, не свинья.
      Угадайте, кто же я?
      Голос стих, из-за ширмы раздался смешок.
      - Пила, - выкрикнул из задних рядов какой-то мохнатый дедушка.
      - Сам ты пила, - ответили ему из-за ширмы. - Ответ неправильный, не засчитывается. Проигравшему одно очко в минус.
      Рядом с Андреем Т. Поднялся малохольный верзила.
      - П-помидор, - с надеждой сказал верзила и судорожно сглотнул слюну.
      - Почему помидор-то? - спросили малохольного из-за ширмы.
      - Не знаю, больно есть хочется.
      - Ответ неправильный, одно очко в минус.
      - Можно, я? - Андрей Т. узнал Читателя сказок. Тот стоял, держа под мышкой тонкую книжицу в глянцевой бумажной обложке. Имени автора было не разглядеть, мешала рука, но название читалось четко: "Бегство в Египет".
      - Можно, - снисходительно ответили из-за ширмы.
      - Сфинкс.
      За ширмой наступило молчание и длилось довольно долго, пока в зале не раздались свистки. Тогда створки ширмы раздвинулись, и все увидели нелепое существо - небольшое, размером с пони, шкура львиная с кисточкой на хвосте, на спине короткие крылья, лицо ушлой базарной тётки и пудовые обвислые груди, упрятанные под спортивную маечку. Впрочем, нелепым оно, возможно, представлялось только Андрею Т. Остальная публика реагировала на существо вполне равнодушно - ни хохота, ни просто смешков в зале его явление не вызвало.
      - Ответ правильный, - сказала зверь-баба и вихляющей, манерной походкой направилась за кулисы.
      - Простите, - робко пробормотал отгадавший, - а подарок?
      Зверь-баба остановилась; она медленно повернула голову и медленным невидящим взглядом обвела зал. С полминуты она отыскивала источник голоса, хотя смущённый Читатель сказок высился каланчой средь зала, сутулый и с багровым лицом. Наконец она заметила отгадавшего.
      - Но не так же сразу, молодой человек, - она обворожительно улыбнулась, продемонстрировав собравшейся публике многочисленные свои клыки, - сразу только кошки рожают. Надо выписать накладную, заверить, получить со склада товар. Вы что же, первый год замужем? За подарком зайдёте завтра, а куда - читайте на доске объявлений.
      Читатель сказок кивнул и бухнулся на свое место, видно и сам не рад, что ввязался в это склочное дело. Сфинкс, а это была она, помахав залу кисточкой на хвосте, победно удалилась со сцены. Створки ширмы были уже вновь сдвинуты, за ними слышались суетливые шепотки - там вполголоса репетировали очередную загадку. Через минуту хор невидимых голосов пропел:
      Трясь, трясь, трясь, трясь,
      Мы не щука, не карась,
      Не ерши сопливые,
      Не угри сварливые,
      Не севрюги, не сомы.
      Угадайте, кто же мы?
      Этих определили сразу. Кильки в томате. Ширма раскрылась, и веселая килечья братия вывалила пред глаза публики. Все они были в узких коротких юбочках, хихикали, пританцовывали, а те, что покрепче да поактивней, палочками колотили по невскрытой консервной банке - вели ритм. Отгадавший тут же эту банку и получил под завистливые пересуды соседей.
      А потом прозвенел звонок. "Антракт! Антракт!" - закричали в зале. Народ валом повалил к выходу. Андрей встал и, комкая в кулаке записку, стал протискиваться по ряду влево. Два субъекта с рыбьими головами не стали ему в этом перечить, но, когда он оказался в проходе, зажали его в кольцо и медленно, но уверенно повлекли к запасному выходу.
      - Господа, я не понимаю... - попытался объясниться Андрей, но те, как механические игрушки, не обращали на Андрея внимания. Лишь один, сложив пальцы ножницами, сделал вид, что затягивается сигаретой. Потом кивнул на запасной выход. Это значило, что курилка там.
      "Если записку передал Абрикос, тогда при чем тут эти двое с рыбьими головами? Не Генкины же они друзья. С такими только утопленнику дружить. - Таков был ход его мыслей. - И записка. Писана она не рукой. Это значит, подготовили записку заранее. Что из этого следует? Что угодно из этого следует".
      Андрей Т. вздохнул и покорно двинулся навстречу судьбе.
      ГЛАВА 8
      Курилка располагалась неподалёку - налево от запасного выхода, рядом с раздевалкой и туалетами. Уже загодя в коридоре поднималась дымовая завеса и слышались сипловатые голоса. Андрей Т., ведомый поводырями, дошел до заветной двери, открыл ее и вошел. Сопровождающие остались стоять снаружи.
      Сам Андрей не курил, но на курящих смотрел сквозь пальцы. Дым ему нисколько не досаждал, хотя и радости он от него не испытывал.
      Сизая табачная дымка мешала оценить обстановку. Судя по количеству дыма и голосам, курильщиков было много. Но сколько Андрей ни вглядывался, кроме мутных, неясных контуров, разглядеть никого не мог.
      - На Дону и в Замостье тлеют белые кости, - гнусавил кто-то в дыму вполголоса. Голос явно принадлежал не Генке, но на всякий случай Андрей Т. решил убедиться - мало ли что делает с человеком время. Он пошел на источник голоса, ладонями разгребая дым. Лучше бы он сюда не ходил. У белой кафельной стенки стоял мёртвый одноногий солдат в полной красноармейской экипировке - в гимнастерке, будёновке, в галифе, с фанерной кобурой на ремне. Вместо отсутствующей ноги из штанины торчала желтая корявая деревяшка с зарубками и непристойными надписями на русском, украинском и польском. То, что солдат был мертвый, было ясно по распухшему языку и мозаике трупных пятен, украшавших его лицо и шею. Глаз у солдата не было; видимо, их выклевал ворон, судя по чёрным перьям, облепившим его одежду. Мёртвый-то он был мёртвый, но вёл себя вовсе не как мертвец. Дымил как паровоз папиросой, хрипел про псов-атаманов, а когда опешивший Андрей Т. тихонечко хотел уйти в дым, выхватил из кобуры маузер и стал судорожно жать на курок. Маузер, слава Богу, не выстрелил, должно быть механизм заедало, и Андрей Т. благополучно ретировался.
      Он медленно отходил задом, стараясь не издавать шума - чтобы боец не сориентировался на звук. Сделав шага четыре, Андрей Т. почувствовал вдруг спиной, что кто-то его поджидает сзади. Он обернулся резко, но из-за дыма ничего не увидел, лишь услышал слабенький хохоток. "Генка, подумал он. - Вот зараза, нашел время делать приятные неожиданности! Ещё бы по плечу меня хлопнул, тут бы я точно отдал концы!"
      - Ген! - сказал Андрей Т. шепотом. - Это ты? Выходи, хватит придуриваться.
      Из облака табачного дыма снова вырвался хохоток, но теперь он звучал чуть дальше.
      - Абрикос! - Андрею Т. стали надоедать эти идиотские прятки; он резко шагнул вперед, и вдруг из табачной мути высунулась большая челюсть, клацнула перед его носом и задёргалась в идиотском хохоте. Андрей Т. узнал ее обладателя. - И-извини-те. - Голос его дал трещину; он смотрел на вилоподобные руки, на железный дворницкий лом, на хлопья желтоватой слюны, вылетающие изо рта этого человека-молота.
      - Гы-гы. - Хмырь с челюстью продолжал смеяться и, так же продолжая смеяться, спрятался за табачной завесой.
      Андрей Т. вытер вспотевший лоб и направился наугад к выходу. Ноги его слушались плохо. Он сделал уже шагов двадцать, но курилка словно разрослась вширь; она все не хотела кончаться.
      Впереди замаячило что-то тёмное; Андрей Т. подумал, что это долгожданная дверь, прибавил шагу, но из табачной копоти вылезли гороховое пальто, шёлковый засаленный шарф и коптящая атмосферу трубка.
      - Извините, молодой человек, - сказали пальто и трубка. Голос их звучал с хрипотцой и с легким прибалтийским акцентом. - Вы случайно не знаете, какое минеральное сырьё из стран Южной Азии вывозится на мировой рынок?
      Андрей Т. судорожно сглотнул и попятился в табачное облако. Голова шла кругом, в глазах прыгали какие-то пуговицы, некоторые были со свастикой, некоторые с красноармейской звездочкой. "Выход, выход, где выход?" - стучало в его мозгу. Он тыкался влево, вправо, но везде было прокуренное пространство, полное чудовищ и голосов.
      Кто-то коснулся его плеча. Ожидая очередного оборотня, он втянул голову в плечи и собрался отпрыгнуть в сторону, но сзади его спросили:
      - Здрасьте, Андрей Т. - это вы будете?
      Голос принадлежал женщине, и Андрей Т. нехотя обернулся.
      - Людмила. - К Андрею уже тянулась ссохшаяся наманикюренная рука. Можно Люся. - В женщине он узнал халтурную эстрадную диву из компании, приехавшей в "мерседесе". Где-то тихо заворковала музыка, и гнусавый поддельный голос запел про неземную любовь. - Вы курите? - Женщина улыбнулась; Андрей вымученно мотнул головой, что означало "нет". - Какой же вы робкий мальчик. Вы всегда так обращаетесь с женщинами?
      "С такими, как ты, - всегда", - хотел ответить Андрей Т. этой стерве, но тут из-за табачной стены высунулся еще один персонаж этого сумасшедшего действа. То ли он был цыган, то ли он был пират - судя по серьге в ухе, черным смоляным патлам и хищной золотозубой улыбке, не слезающей с его обугленного лица.
      - Рыбонька моя златопёрая, где ты? - сказал вновь появившийся персонаж. - Я тебя везде обыскался. - Тут он как бы случайно бросил взгляд на Андрея Т., вернее, сделал вид, что случайно. - Что я вижу! Измена! О, несчастная, на кого же ты меня променяла? На этого... этого... - Глаза его налились кровью. Пиратская серьга в ухе горела, как лунный серп. Он вытащил из-за пояса нож. - Я зарежу вас обоих. Сначала его, а потом тебя. Ты этого заслужила, коварная. - Грянула музыка из "Кармен". Золотозубый герой-любовник бойко изображал сцену ревности.
      - Отставить. - Рядом кто-то закашлялся, выдавливая сквозь кашель слова. - Тоже мне, нашли место - в курилке! Вы бы еще на сцене базар устроили.
      - Пардон, мадам! - Чернявый завилял задом и отвесил полупоклон. Нож был убран за пояс. Музыка замолчала.
      - А вас, Андрюша, и не узнать. Да, время! Сколько лет-то прошло? Пятнадцать? Двадцать? Волосы вон уже седые. Жена, небось, детки, внуки скоро пойдут, зарплату на работе не платят. Что, жизнь не балует?
      Андрей Т. смотрел на двугорбое существо в сером штопаном балахоне и не знал,, отвечать ему или плюнуть, не долго думая, в отливающий огнем катафот на месте её правого глаза.
      Но старухе были, похоже, и не нужны подробности его личной жизни. Она подёргала свой ястребиный клюв, вздохнула и продолжала дальше:
      - Жизнь нынче - штука сложная, никого не балует. - Она перешла на "ты". - Это тебе не со шпагой по коридорам бегать. Не забыл, поди, ту историю? Как за дружбу-то на шпажонке дрался? Не забыл, вижу, что не забыл, - желваки-то так ходуном и ходят! И, наверно, до сих пор думаешь, какие мы все мерзавцы, какие мы все плохие, как бы нас всех того... - Она чикнула средним и указательным пальцами возле зобастой шеи и хрипло расхохоталась. - Узкий у вас, у людей, кругозор. И понятия у вас такие же узкие. Вы - хорошие, мы - плохие. У вас - помощники, у нас - прихвостни. У вас - лица, у нас морды и хари. О великий и могучий язык, в котором все можно поставить с ног на голову! - Она воздела к задымлённому потолку свои подшипник и катафот, потом вернула глаза на землю и посмотрела на Андрея Т. с упреком. - А мы не такие. Мы - не враги. Мы тебя специально тогда проверяли. "К другу на помощь..." и все такое. Это же была проверка на дружбу. Трус ты или не трус. А ты не понял - гады, мол, и делают только гадости. И до сих пор не хочешь понять.
      Андрей Т. наконец решился вставить слово в её затянувшийся монолог:
      - Значит, это вы меня сюда заманили? И Генка тут ни при чём? Зачем? Ответьте мне ради Бога - зачем я вам нужен? И записка эта дурацкая - для чего?!
      - Погоди, не перебивай. Я ещё не договорила про дружбу. - За растопыренными зубами старухи жадно шевелился язык. Жил он сам по себе, независимо от разговора хозяйки; раздвоенный на равные дольки, он скользил меж её зубов, выискивая остатки пищи. Иногда язык замирал, поднимался как голова змеи, словно бы о чем-то задумывался. И тогда Андрею Т. представлялось, что у старухи во рту змея, и стоит только ей приказать, как змея выпрыгнет стрелой изо рта и пронзит его ядовитым жалом. - Вот ты думаешь, только у тебя дружба. И этот твой драгоценный Геннадий М., из-за которого ты здесь, собственно, и находишься, лишь узнает, что его дружок в Заповеднике, вмиг примчится сюда на белом коне, как какой-нибудь Георгий Победоносец. А теперь послушай меня, старую и мудрую женщину. Не примчится к тебе твой Геннадий. И тогда не примчался бы, двадцать лет назад, и сейчас, тем более, не примчится. Потому - вы с ним люди разные. Это ты прошел испытание, а он его не прошел. Вот в чем между вами разница. Ты не трус, а дружок твой - трус.
      - Вранье! Всё вранье! Вы его не знаете.
      - Это мы-то его не знаем? - Старуха, а вслед за ней и столпившиеся вокруг уроды громко и противно расхохотались.
      - Но уж давно известны нам любовь друзей и дружба дам, процитировал недавний ревнивец.
      - Мы твоего Геннадия М. знаем как облупленного, - сказала старуха. Он... - Она помедлила, лениво покачивая горбами. - Про него успеется, сначала надо разобраться с тобой. - Она окинула взглядом собравшуюся вокруг компанию. Здесь были все, кого увидел Андрей Т. на площадке перед зданием Заповедника, когда смотрел из окна. И человек-блин, и недобитый фашист, и хмырь с челюстью, и человек-вешалка, и эстрадная халтурщица, и еще много других, которых, если описывать, то не хватит никаких слов. Двугорбая старуха, похоже, была тут главной. Окинув взглядом всю свору, она выбрала из всех одного и поманила его к себе. Выбранный был невысок ростом, лицо имел сплющенное и острое, похожее на лезвие топора, носил клинообразную бородку a la Калинин и весь был оплетён паутиной с налипшими на неё дохлыми мухами. Одна нога его была повернута пяткой вперед, другая была нормальная. Он подошел к старухе и почтительно перед ней осклабился. - Скажи-ка мне, Дрободан Дронович, кто есть для тебя он? - Старуха показала этому нелепому существу на Андрея Т.
      Существо потупилось и сказало:
      - Папа.
      - Вот видишь! - Старуха бросила на Андрея Т. победный взгляд и велела клинобородому Дрободану вернуться в строй. - Ты ж наш папочка, мы все из твоего сна вышли. Яблочки, как говорится, от яблоньки. А ты нас хочешь, как Иван Грозный своего сына... - Она покачала головой. - Нехорошо, папаша, нехорошо. Хромает у тебя педагогика.
      - Послушайте... - Андрей Т. замешкался. Он не знал, как ему эту двугорбую уродину называть. - Нечего мне тут в родственники навязываться. Где Геннадий? Куда вы его от меня прячете?
      - Это он нас ото всех прячет. Хорошо, есть на свете добрые люди. Не дают нам тут с голоду помереть, выпускают на волю. А то бы как эти, - она кивнула куда-то в сторону, - вся эта местная шелупонь, все эти окосевшие Соловьи-Разбойники да оголодавшие старики Хоттабычи. Ты пойми, мы не они. Мы не сказочные, мы - настоящие. А всех нас, как какого-нибудь Мойдодыра, сюда, в этот ящик, в этот дохлый НИИЧАВО, в Заповедник, чтоб ему ни дна ни покрышки. Мы же можем приносить людям добро, много добра, и добра настоящего, не сопливого, как у Золушки и ее тётки, а реального, твёрдого, как американский доллар. А нас тут пытаются удержать. И между прочим всё этот твой ненаглядный Гена.
      - Стоп, - сказал Андрей Т. - Думаете, я что-нибудь понял? Какой Мойдодыр? Какое такое НИИЧАВО? То самое? Кто вас пытается удержать, раз вы свободно на "мерседесах" ездите?..
      - У папочки проявляются первые проблески разума. - Пока Андрей Т. спрашивал, старуха отвечала на каждый его вопрос довольным кивком. Правильно, эмоции надо гасить и уступать дорогу рассудку.
      - И Гена! Гена-то тут причем? - Андрей Т. всё не хотел успокаиваться.
      - Тише! - Старуха остановила его рукой. - Твой Гена и есть причина всех наших бед. Неужели ты до сих пор не понял? Гена, Геннадий М, - директор этого Заповедника. Он здесь полновластный хозяин. Ну, конечно, не полновластный, за всем ведь не уследишь, верно? - Последняя фраза относилась к окружающей ее толпе монстров. Те в ответ захрюкали, захихикали и стали наперебой подмаргивать своей уродливой командирше. Когда они отморгались, она продолжила образовательный курс. - Сейчас твой Гена в Москве. А завтра он будет здесь. И вся наша вольная жизнь кончится. Потому как переводят наш Заповедник на строгий подцензурный режим, и ходу отсюда нам уже никуда не будет. Так что, папочка, догуливаем последние денёчки...
      Андрей Т. почесал в затылке. "Вот оно что, оказывается. Абрикос у них здесь директор. Интересное получается приключение". Но что-то в ее рассуждениях было не так. Как-то у двугорбой старухи не сходились концы с концами.
      - До завтра еще времени много. Вы же можете отсюда уехать. - Он задумался и добавил; - Или не можете?
      - Можем, папочка, мы многое чего можем в отличие от тебя. Мы - народ памятливый и два раза на одни и те же грабли не наступаем. Но тебе, папочка, придётся остаться здесь. Будешь ты, папочка, чем-то вроде залога. Сегодня в полночь мы тебя зафиксируем, а утром, когда приедет дорогой господин директор, увидит он вместо своего бывшего друга героя одноименной оперы композитора Римского-Корсакова. Прольёт господин директор по своему бывшему закадычному другу скупую слезу, подпишет очередной приказ, и положат этот приказ на полку, где лежать ему до скончанья века рядом с тысячами других. Такая вот радужная перспектива.
      Андрей Т. улыбнулся. Почему-то, выслушивая все эти угрозы, он не испытывал никакого гнева. Если поначалу он ещё волновался, готов был спорить и доказывать свою правоту, то теперь успокоился окончательно. Уж слишком всё это походило на фарс, слишком плохо играли занятые в фарсе актёры, слишком мелки, безжизненны и фальшивы были страсти, которые перед ним разыгрывались. Он - живой человек, они - мертвяки, ничто, вылезли из дурного сна и корчат теперь из себя хозяев вселенной. И ещё неизвестно, существуют ли эти твари в действительности. Чем больше он обо всём этом думал, тем сильнее его разбирал смех. Какое-то время Андрей держался, но, наконец, не выдержал. В горле у него запершило, в глазах заиграли чертики и смех прорвался наружу. Андрей Т. стоял перед старухой, подёргиваясь и прикрывая ладонью рот.
      Двугорбая сначала не поняла. Она тупо уперлась своим мерцающим катафотом в дёргающуюся от смеха фигуру, оглядела всю мерзопакостную компанию - не строит ли кто в ней рожи и не делает ли соседу рога, но, не заметив ничего подозрительного, вновь уставилась на Андрея Т. и спросила его удивлённым голосом:
      - Папочка, ты чего? Может, тебе валидолу? Есть здесь у кого-нибудь валидол?
      Из толпы высунулся дохленький упырёк, облизнулся и застенчиво предложил:
      - А может, кровопускание? Натуральный способ, никакой химии. Помогает, я пробовал.
      - Нетушки. - Андрей Т. бешено замотал головой. Смех смехом, а давать им пить свою кровь - уж это он ни за что не позволит. - Свою пускайте, а моя пусть останется у меня. И вообще, ребята, хватит мне тут морочить голову. Считайте, что разговора не получилось. Я пошёл, мне пора. Где здесь выход?
      - По-моему, папаша не понял. - Старуха заворочала под балахоном горбами, словно хищная огромная птица, собирающаяся взлететь. - Для тебя отсюда выхода нет. В Заповеднике ты останешься навсегда.
      - Ага. Это я уже слышал. В полночь вы меня... как это? Зафиксируете. Кстати, что это значит - "зафиксируете"? Замочите что ли? А труп замуруете в стене?
      - Скоро узнаешь, умник. - Это сказал человек-вешалка, поблескивая лаковым подбородком и выпуская из жерла своей дальнобойной трубки кольца порохового дыма.
      - Невежливо перебивать старших, - осадил Андрей Т. нахала. Затем перевел взгляд на старуху: - Значит, вы мне добра желаете. Настоящего, реального, твёрдого, как американский доллар. И как же, я извиняюсь, согласуется это ваше добро с угрозами по моему адресу? Мне кажется, вы меня боитесь. И Генку, то есть господина директора, вы тоже боитесь. И то, что вы тут несёте, - обыкновенный мстительный бред, и сами вы - тоже бред.
      Лицо хмыря с челюстью, стоящего между халтурщицей и фашистом, из синего стало красным. Лом в его мясницких руках извивался, как раненая змея.
      - Чувырло! - хрипло выдохнул он из себя. - Фраер меня достал! - Он грохнул ломом об пол.
      - Фраер всех достал! Ведёт себя оскорбительно. Фуфло гонит. Надо сделать ему маленькое "чмок-чмок". - Единообразный толстяк в костюме в красно-белую шашечку, потирая вздувшиеся ладони, боком вылезал из толпы. Давалось это ему с трудом - мешало неохватное тело.
      - Мальчик хочет в Тамбов. - Намакияженная халтурщица, бантиком сложив губы и слюнявя потухшую сигарету, выпустила свои острые коготки и наставила их на Андрея Т.: - Киса, зачем ты обидел девочку? Девочки не любят, когда их обижают.
      - Мы, папаша, никого не боимся. - Двугорбая командирша расправила свои руки-крылья, успокаивая растревоженную толпу. - Заруби это себе на носу. Просто некоторые долги положено отдавать вовремя. Да, - она покрутила пальцами глаз-шарикоподшипник, - за квартирку свою городскую не беспокойся. За квартиркой за твоей мы присмотрим.
      - А может его того?.. - Недобитый фашист хлопнул кулаком об ладонь. В смысле, запереть до полуночи.
      - Это без надобности, - ответила фашисту старуха. - Одна муха не проест брюха. А здесь народ тихий, молчит в тряпочку и зря не высовывается.
      ГЛАВА 9
      Все-таки дело кончилось дракой. Человек-студень, пока боком пёр сквозь толпу, наступил кому-то там на ногу. Этот кто-то истошно взвизгнул, откинул для удара кулак и конечно же попал кулаком в упырька, того самого, что предлагал сделать Андрею кровопускание. Упырёк, не стерпев обиды, размахнулся, но помешала толпа, а конкретнее, мертвый красноармеец, стоявший от него по правую руку. Красноармеец, не долго думая, вынул свой допотопный маузер и заорал во всю истлевшую глотку: "Врёшь, сволочь! Есть через Сиваш брод, раз птицы туда летают!" Маузер глухо всхлипнул, должно быть - выстрелил; во всяком случае, звук падающего тела и стон прозвучали ясно; впрочем, тела Андрей Т. не видел, ему некогда было смотреть на тело, потому что все вдруг втянули головы и как-то подозрительно замолчали.
      Причина такого странного поведения толпы открылась Андрею скоро.
      - Хулиганим? - услышал он у себя за спиной. - Бузим? Срываем плановое ежегодное отчётно-показательное концертно-массовое мероприятие? Бросаем на пол окурки? А урны, спрашивается, на что?
      Андрей Т. обернулся. Кот Базильо, это был он. На нем не было ни бархатного кафтана, ни ботфортов, ни кружев, ни шляпы с павлиньим пером - никаких декоративных излишеств, в которых он щеголял на сцене; только хитрая кошачья ухмылка да вскинутые пики усов, нацеленные на переминающуюся компанию.
      - И новенький тоже здесь. Не успел прописаться, а уже создает конфликтную ситуацию!
      Андрей Т. сконфузился и пожал плечами.
      Кот достал свою амбарную книгу, раскрыл ее наугад и, тщательно послюнявив коготь, сделал в ней какую-то запись. Потом захлопнул книгу, и она таинственным образом испарилась, спрятавшись у кота под мышкой.
      - Всех прошу пройти в Воспитательный кабинет, - строго объявил кот. Новичков это касается тоже. - Последнее относилось лично к Андрею Т.
      Кот махнул хвостом, и все, включая Андрея, покорно поплелись за ним следом. Уже на выходе из курилки Андрей Т. обернулся, чтобы осмотреть поле боя. Но ни убитых, ни раненых он так и не обнаружил.
      Воспитательный кабинет находился этажом выше. Они прошли мимо запертых дверей зала, из-за которых доносились выкрики и гул голосов. На сцене соревновались в перетягивании каната богатыри Илья Муромец и Бухтан Бухтанович Черногорский. Побеждал неизвестно кто; щёлка между дверными створками была слишком узкой, а задерживаться не было времени.
      В Воспитательном кабинете, похоже, их уже ждали. Это было просторное помещение, напоминающее учебный класс, - со столами, с небольшой кафедрой, с букетом цветов на кафедре, с коричневой доской на стене, на которой белым мелком кто-то вывел ровными, красивыми буквами: "Не ешьте руками, для этого есть ножи и вилки".
      Когда компания с котом во главе ввалилась на порог кабинета, ее встретила голубокудрая девочка с огромными кукольными глазами и бантом в голубых волосах.
      - Ах, ах, ах, - сказала она, прикладывая ладони к щекам, - что я вижу! Какой кошмар!
      - Ну всё, сейчас начнется правёж, - зевнул кривобокий дылда, что стоял от Андрея справа, и скрипуче поковырял в ухе. - Мальвинка, та еще стервочка. Плешь любому проест.
      Девочка всплескивала руками и, поочерёдно оглядывая каждого из вновь прибывших, качала головой, приговаривая:
      - Невозможно! Они гадкие шалуны! Настоящие ламброзианские типы! Их надо срочно перевоспитывать! Немедленно! Спасибо, синьор Базильо.
      Кот расшаркался перед ней, потом строго посмотрел на доставленных:
      - Сидеть смирно. Чтобы ни один у меня... Если будут на кого-нибудь жалобы, применим административные меры. До испанского сапога включительно. - И ушёл, мягко притворив за собой дверь.
      - Всем сесть по местам. Руки перед собой. Головой не вертеть. Друг с другом не разговаривать. - Девочка с голубыми волосами легко, словно бабочка на цветок, вспорхнула на высокую кафедру. С минуту она ждала, пока все усядутся за столы. Потом надела на нос очки и положила перед собой книгу. - Сейчас я прочту вам несколько поучительных историй. Слушайте внимательно. После чтения мы проведем обсуждение. - Она взглянула поверх очков на скучающие лица учеников, уткнула в книгу свой носик и начала картавящим голосом:
      - Ульянушка была добрая девочка и никому не делала зла; она жалела даже, когда кто-нибудь и комарика мучил.
      Однажды она спасла от смерти собачку, которую плохие ребята хотели утопить в речке, и взяла её к себе домой. Над нею смеялись и спрашивали, на что ей эта собачка; но Ульянушка отвечала: если б я за нее не вступилась, то она бы, бедная, умерла, а так я теперь довольна, что спасла собачку от смерти.
      Три года кормила она эту собачку, и однажды вечером, когда Ульянушка легла спать и уже заснула, собачка вдруг вскочила к ней на постель и, дергая девочку за рукав, так громко залаяла, что Ульянушка проснулась.
      При слабом свете ночника девочка увидела, что собачка пристально смотрит под кровать и при этом не прекращает лаять.
      Ульянушка испугалась, отворила дверь и позвала слугу, который, по счастью, ещё не лёг спать. Он вошел в горницу и нашел вора, спрятавшегося под кроватью с кинжалом.
      Вор признался, что намерен был убить девочку и украсть у неё бриллианты...
      Когда Мальвина закончила историю про собачку, почти весь класс уже спал. Рядом с Андреем Т., высунув наружу язык и качая, как маятник, головой, дремал Дрободан Дронович. Порою он начинал причмокивать, и тогда Андрей Т. толкал его легонько в плечо, чтобы тот не создавал беспорядка. Странно, но сама воспитательница ничего такого не замечала. То ли ей мешали очки, то ли на неё так сильно действовало прочитанное. Она поправила цветы из букета и снова взялась за чтение.
      - Вторая история называется "Своенравный мальчик", - объявила она, отбросила со лба прядку и начала:
      - Егор не слушался своей новой учительницы и во всем ей перечил, что бы она ни говорила.
      Тогда она объявила ему, что имеет правило сечь тех детей, которые её не слушаются, и пошла за розгою.
      Егор увидел, что дело идёт не на шутку, и закричал: "Не подходите ко мне, у меня припадок, я умираю!" В самом деле, он затрясся всем телом.
      Однако учительница не обратила на это внимания, позвала служанку и велела ей привести столяра, чтоб он поскорее сколотил гроб.
      Мальчик сильно перепугался и, вытирая слёзы, стал спрашивать: зачем ей гроб?
      "Я хочу тебя, голубчика, в нем заколотить и тотчас после этого зарыть в землю, - отвечала учительница. - Ты мне обещал умереть, и я этому очень рада, ибо негодные ребята недостойны жить на свете".
      "Не хочу в гроб, я лучше стану делать всё, как положено, нежели чтоб меня зарыли в землю", - отвечал Егор, который, услышав такое грозное объявление, вмиг избавился от болезни и с тех пор никогда никаких припадков не имел.
      Пока тянулась история про собачку, класс откровенно спал, но уже на половине рассказа о своенравном мальчике большинство перевоспитывающихся злодеев стало потихонечку просыпаться. Окончательно все проснулись, когда дело дошло до гроба. На лицах заиграли улыбки, щербатые рты раздвинулись. Видно было, что всех их здорово увлекла идея учительницы насчёт гроба. А потом наступило разочарование. Когда выяснилось, что никакого гроба не будет.
      Началось обсуждение. Первым поднял руку недобитый фашист. Мальвина благосклонно кивнула. Он вскочил и, не опуская руки, выпалил на одном дыхании:
      - Если что обещаешь, обещание надо выполнять. Иначе ничего стоящего из человека не получится. Я считаю, что новая учительница не права, это не честно - пообещать заколотить человека в гроб, а потом не выполнить обещание.
      - Насчет гроба - это правильно. Очень хорошо сказано: "негодные ребята недостойны жить на свете". Я полностью с ней согласна, - сказала эстрадная халтурщица, поднявшая руку сразу после фашиста.
      - Не. - Хмырь с челюстью долго морщился и потел; мысль, должно быть, накатывала волной на песок, но мгновенно впитывалась рыхлой аморфной массой и исчезала напрочь. Наконец, он выцедил из себя с трудом: - Я б не так. Я б его сначала того... - Хмырь клешнями ухватил себя за глотку и надавил. - И служанку. - Он проглотил слюну. - И столяра. И учительницу. Видимо, на хмыря нашло вдохновение. - И утюгами, утюгами... - Он победно оглядел всех присутствующих. - А потом в гроб. - Он сел.
      - Хорошо, - сказала Мальвина. - Мнения спорные, но интересные. Мыслить творчески вы умеете. Но почему никто ничего не хочет сказать про девочку и собачку?
      - И собачку в гроб вместе с девочкой, - добавил хмырь, не вставая с места.
      Мальвина посмотрела на него строго.
      - Кто дал вам право отвечать без спросу? Это нарушение дисциплины. Встаньте. И уберите куда-нибудь эту мерзкую железяку. - Она брезгливо показала на лом, который хмырь корёжил в своих руках, словно тоненькую медную проволоку. Дождавшись, когда нарушитель дисциплины выполнит её приказание, Мальвина попросила его пройти к доске. - Сейчас мы займемся арифметикой. Допустим, у вас в кармане два доллара...
      Не дослушав до конца фразу, хмырь занервничал, сунул руку в карман и заворочал ею там с силой, громыхая каким-то хламом. Чем дольше он возился в кармане, тем больше багровых пятен проступало у него на лице.
      - Я же вам сказала - допустим. - Она жестом остановила его напрасные поиски. - Допустим, у вас в кармане два доллара. Некто взял у вас один доллар. Сколько у вас осталось долларов?
      - Кто? - Хмырь грозно обвел глазами присутствующих. - Замочу падлу.
      Мальвина постучала крашеным ноготком по вазе с цветами.
      - Не знаете, - сказала она, - очень плохо. Ставлю вам за ответ неуд. В классе есть желающие ответить на этот вопрос?
      - Можно я? - Андрей Т. поднял руку.
      - Отвечайте.
      - Если в его кармане, - Андрей Т. показал на хмыря, - было два доллара, и некто взял у него один доллар, то в кармане остался один доллар.
      - У вас хорошие способности к математике, - одобрительно кивнула Мальвина. - Вы у нас новенький? Как ваше имя?
      - Садко... то есть Андрей... Запутался, извините.
      - Ничего, это бывает. А скажите, Садко-Андрей, в какой руке нужно держать вилку, когда ешь рыбу? Если ответите правильно, то на сегодня я вас от занятий освобождаю.
      Андрей ответил. Мальвина была ответом удовлетворена. Под насупленными взглядами оставшихся он покинул Воспитательный кабинет.
      ГЛАВА 10
      "С меня хватит! - была его первая мысль, когда он очутился за дверью. К выходу и домой! Генка не пропадет, раз он у них директор".
      Бодрым спортивным шагом Андрей Т. двинулся по коридору от двери. Дойдя до поворота на лестницу, он спустился на этаж вниз и выглянул в коридор. Пустыня - ни голосов, ничего. Лишь слегка попахивало больницей. Он спустился еще на один пролёт, потом еще и еще, пока не очутился внизу. Здесь тоже никого не было. Он ступил в коридор, освещенный неоновыми стекляшками и увешанный поясными портретами. Шаг его невольно замедлился. Под колючими взглядами знаменитостей ему сделалось неуютно. Кого только на портретах не было. С одних смотрели седовласые старики в мантиях и остроконечных колпаках звездочётов, с других - такие же седовласые, но уже не в колпаках, а в ермолках, с третьих - седовласые и не очень, в костюмах, при обязательных галстуках, некоторые - с порослью на ушах. Порою попадались и дамы. Большинство из изображённых Андрей не знал, хотя многие имена на табличках внизу портретов ему кое о чём говорили.
      Гермес, Соломон - ну, это понятно. Мельхиор, Бальтазар, Каспар - про этих он тоже слышал. Симон Волхв, Розенкрейц, Агриппа, Альберт Великий - этих он никого не знает. Роджер Бэкон, Парацельс, Нострадамус веселенькая компания, судя по выражениям лиц.
      Ага, а вот тут уже всё люди знакомые - Калиостро, Сен-Жермен, Тихо Браге. Далее - знакомые и не очень: Кроули, Форчун, мадам Блаватская. И Карл Маркс - он-то как сюда затесался?
      Андрей Т. шёл и смотрел на лица, смотрел на лица и шёл, и казалось, конца не будет этому иконостасу на стенах. Все это называлось "Галерея славы НИИЧАВО", так об этом сообщал транспарант, протянувшийся над колпаками и лысинами.
      Хунта К.Х., Киврин Ф.С., Невструев А-Я.П. и У-Я.П., Корнеев, Ойра-Ойра, Привалов - у этих были портреты попроще, в скромных, под орех, рамах, некоторые с налетом авангардизма. И среди этих, простеньких, под орех, золотой византийской роскошью сияли рамы на парадных портретах. Выбегалло, Бабкин, Седалищев, какой-то Авессалом Митрофанов, какая-то баба Нюра, какие-то Ванга, Глоба, Дзюба и Кашпировский.
      Должно быть, это были звезды науки первой величины, судя по густоте красок и прославленным именам художников, оставивших свои подписи на портретах. Равнодушный к подобной живописи, Андрей Т. знал из них только три - А.Шилова, Б.Членова и И.Глазунова.
      Галерея тянулась вдаль, а намёка на выход не было. Ни дверей, ни аппендикса с вестибюлем - ничего такого похожего. Андрей Т. уже не смотрел на лица, он ногами пожирал расстояние, а глазами устремился вперёд, надеясь отыскать хоть окно, чтобы выбраться через него на свободу. Но окон не было тоже.
      "Похоже на подвальный этаж. Наверное, я промахнулся, когда спускался по лестнице. Надо было на этаж выше". Наконец он одолел коридор и свернул на лестничную площадку. Два пролёта он пролетел, как птица. Коридор, в котором он оказался, на предыдущий был совсем не похож. Никаких портретов здесь не висело, были окна, были тени и облака, заглядывающие снаружи в окна; значит, вечер, и солнце уже садится, и сейчас он выйдет на воздух, прогуляется пешком до шоссе, и ветер выдует из его головы накопившиеся там пыль и ржавчину, от которых темно в глазах...
      Он представил, как останавливает машину, как разговаривает с водителем ни о чём, как добирается до своей квартиры, как Мурзила, вопя от счастья, встречает его в прихожей, изголодавшийся, непослушный кот...
      - Эй, мил человек, у вас табачку, случаем, не найдется?
      Андрей Т. остановился как вкопанный. Человек, спросивший про табачок, был такой невзрачный и незаметный, что на тусклом фоне стены казался просто пятном от сырости после протечки отопительных труб.
      - Не курю я, - ответил ему Андрей.
      - Да, - кивнула ему невзрачная личность и протянула маленькую ладонь. - Щекотун моё имя. Для друзей - Щекотило. Вы - Садко, я вас знаю, я вас в курилке видел.
      Андрей Т. пожал ему руку, не желая показаться невежливым, хотя никакого особого желания знакомиться не испытывал.
      - В курилке? - Андрей Т. попытался вспомнить, был ли в толпе уродов этот маленький человек-никто, но память молчала, как партизанка.
      - Я там был, я за дым прятался. Помните, вы еще смеялись? Так это я вас изнутри щекотал, чтобы вы не боялись: А то бы они вас до смерти запугали... Ну, не до смерти, до смерти им нельзя, но досталось бы вам от них будь здоров. Эти парни пугать умеют. А здоровый смех, пусть искусственный, еще никому вреда не принес, только пользу.
      - Спасибо, - ответил ему Андрей Т. равнодушно. Больше всего сейчас его занимала проблема выхода.
      - Я много чего такого могу. Например, вот. - Щекотун прикрыл рот рукой. Где-то в стороне у стены кто-то судорожно закашлял. Андрей Т. посмотрел туда, но никого не увидел.
      - Не смотрите, там никого нет. Это я.
      - Вы? А кто кашлял?
      - Я и кашлял. Это называется - управлять собственным кашлем. Школа маркиза де Карабаса. Кашляешь здесь, а звук раздается там, куда ты его направляешь.
      - Интересно. А голосом вы тоже можете управлять?
      - Нет, голосом не могу. Только кашлем, еще чиханьем, ну и... сами понимаете, чем еще.
      - Ценное умение, даже завидно.
      - Может, и ценное, только денег за него все равно не платят.
      - Послушайте, - Андрей Т. попытался вырулить на интересующую его тему, - я ищу выход. Вы не знаете, где выход из Заповедника?
      - Нету здесь никакого выхода. - Щекотун задумался. - Вход есть, - он опять задумался и добавил: - Говорят. Да кто его видел, вход-то, если никто отсюда не выходил.
      - Странное у вас заведение: вход есть, а выхода нет. Послушайте, а эти, из снов, они же сюда как-то входят?
      - Ну, этим просто. Они через сон и входят. Дойдут до стены, приснятся себе, что они внутри, и - уже внутри.
      - Больно хитро. Трудно уловить суть.
      - Суть простая. Кто там - те там. Это люди. А кто здесь - те здесь. Это мы. Вот и вся суть.
      - А администрация? А директор?
      - То ж администрация, то ж директор. Они ж не мы, для них законы не писаны.
      - Какие законы?
      - Законы природы.
      Путаная была какая-то философия у этого мастера передавать кашель на расстояние. Говорил он вроде бы доходчиво и разумно, но если вдуматься, никакого смысла за этой его разумностью не стояло.
      - Ну, хорошо, а пожарный выход? Какая-нибудь пожарная лестница в вашем Заповеднике есть? Существуют же противопожарные нормы. Никакая комиссия не примет здание, если при строительстве не соблюдены нормы противопожарной безопасности.
      - Это у людей нормы. - Щекотун зевнул и пожал плечами. - А у нас - у нас же ни в огне никто не горит, ни в воде не тонет. Вот и нормы для нас не писаны. Вы ж - Садко, вы сами должны знать, вы ж к Морскому царю на дно ездили. Кстати, никак не могу понять, зачем Морскому царю беломор? Там же под водой сыро, он же там весь размокнет.
      - Какой беломор? - Андрей Т. ничего не понял.
      - Ну как же. В песне еще поется: "Три пачки беломорчика" и так далее.
      - Ах это? Ну это просто фольклор. Не было беломора, и тройного одеколона не было. Все это выдумано для рифмы. - Андрей Т. посмотрел в окно на темнеющие верхушки деревьев. - А окна здесь открываются? Должны же их когда-нибудь мыть.
      - Нет, окна глухие, на полметра уходят в стену. И стекла в них не простые. - Щекотун размахнулся и ударил кулаком по стеклу. - Стибоновое стекло, такое на батискафах ставят. Здесь у нас всё стибоновое. Пол стибоновый. Стены - стибоновые, и потолки, и крыша, даже рамы на окнах.
      - Не понимаю, к чему такие предосторожности, если всё равно отсюда не выйти?
      - Это вопрос к начальству. Еще бывший министр Вунюков отдал такое распоряжение, чтобы во всех филиалах НИИЧАВО вместо обычного стройматериала применяли этот самый стибон. Раньше было не так. Раньше просто накладывали чары и всё. Но начальство решило: раз кто-то их наложил, значит, кто-то может их и убрать. Поэтому и заменили стибоном.
      - Значит, выхода нет. - Андрей Т. хмуро посмотрел на окно, перевел взгляд на нового своего знакомого и выдавил из себя улыбку. - Спасибо, что выручили меня в курилке.
      - Пустяки, это мы завсегда пожалуйста. Спрашивайте, если что. Меня тут любая баба-яга знает.
      Расставшись с Щекотуном-Щекотилой, Андрей Т. поплелся по коридору. В голове его колотили в шаманский бубен злость и желание набить комунибудь морду. Он не верил, что бывают такие бредовые ситуации, когда из здания невозможно выбраться. Не верил и всё. Он толкнул какую-то дверь, зашел в какую-то комнату, схватил со стола графин и с силой запустил им в окно. Хлынул стеклянный дождь, графин пал жертвой человеческого безумия. Окно же, как глядело невинным взором на возмутителя общественного спокойствия, так и продолжало глядеть.
      - Вот гады! Стибон еще какой-то придумали на мою голову! Ненавижу! Он ухватил стул, хотел им садануть по стеклу, но дверь позади скрипнула и Андрей Т. почувствовал, что в помещении он уже не один.
      Как был, со стулом над головой, он медленно повернулся к двери. У порога стояло маленькое юное существо - в сарафанчике, в белых тапочках "Адидас" и с короткой стрижкой под мальчика.
      - Это вы тут посуду бьёте? - Юное существо хихикнуло и лукаво подмигнуло Андрею Т., кивая на вознесённый стул.
      - Я... - Андрей Т. покраснел и опустил стул на место. - Простите.
      - По мне, так хоть всю ее перебейте, только зря это, отсюда убежать трудно.
      - Извини, девочка, но кто тебе сказал, что я собираюсь куда-то бежать?
      Девочка снова хихикнула.
      - Я бы убежала, но мне не надо, - сказала она, словно бы не слыша вопроса.
      - Интересно, а как бы ты убежала?
      - Вот видите? Если бы вы не собирались отсюда бежать, то не спрашивали б.
      Теперь настала пора хихикнуть Андрею Т.
      - Сдаюсь, я проиграл. Я действительно хочу убежать. Но не знаю, как это сделать.
      Девочка подошла ближе и протянула ему ладошку.
      - Я - Катя, девочка-людоед, обо мне еще в газетах писали. Что я бежала из-за рубежа от преследований хунвэйбинов и прославилась воровством кур. Еще писали, что меня хотят вскрыть, чтобы отыскать новые законы природы. Так я опять убежала.
      - Подожди, подожди. - Он механически пожал девочке руку. - Что-то я такое припоминаю, где-то... - Андрей Т. напряг память, но ничего не вышло. Воспоминание ускользало, как рыбка. - Постой, - он удивленно посмотрел на нее, - хунвэйбины - ведь это было давным-давно. Сколько же тебе лет?
      - Вообще-то, девушкам такие вопросы не задают, - сказала она жеманно, но тут же глупо хихикнула и пожала худыми плечиками. - Осьмнадцать! Она гордо вздернула голову и посмотрела на Андрея Т. свысока.
      - Восемнадцать? - недоверчиво покачал головой Андрей Т.
      - Ну... четырнадцать. - Она покраснела и показала ему язык. - Между прочим, в Заповеднике человек не старится. Здесь у нас даже борода не растёт.
      - Ладно, ладно, ты меня убедила. Девушкам такие вопросы не задают.
      - Дружба? - Девочка улыбнулась.
      - Дружба. - Теперь уже Андрей Т. протянул ей свою ладонь, и она ее потрясла, подпрыгивая при этом на месте.
      - Мне отсюда не убежать, то есть убежать-то я отсюда могу, но там я буду никто, просто сказочный персонаж, клякса на пустом месте. А ты... В смысле, вы...
      - Ничего, мы же с тобой друзья. Так что давай на ты.
      - Вы... То есть ты... Не знаю. Сейчас подумаю. Есть здесь в подвале волшебная коряга - что-то вроде волшебной палочки, только ее фиг поднимешь, такая она тяжёлая. А действует она на весу. Если её поднять, начертить ею в воздухе теорему Перельмуттера-Коха, потом... - Она оценивающе посмотрела на фигуру Андрея Т., вздохнула и повертела головой. - Нет, с этой корягой даже ни у кого из наших не вышло - ни у Геракла, ни у Верлиоки, ни у Домкрата.
      Она задумалась. Лицо её напряглось и сморщилось, теперь она была похожа на маленькую старушку. Андрей Т. смотрел на неё и ждал. Ожидание продолжалось с минуту.
      - Ой, а который час? - спросила она внезапно.
      - Почти девять. - Андрей Т. посмотрел на часы. - Без десяти. - И вздрогнул. До полуночи оставалось немного. Три часа с небольшим. Если угроза двугорбой старухи была не розыгрышем, действовать нужно было без промедления.
      - Плохо. - Она забарабанила пальцами по губе. - Надо спешить. Девочка потерла виски. - Придумала! - Она выставила вверх большой палец, потом медленно убрала в кулак. - Может не получиться, но больше ничего не приходит в голову. В подвале протекает канализационная речка, по ней спускают сточные воды из Заповедника, удобряют окружающие поля. Ключ от подвала у Буратино, но вообще-то дверь обычно не запирается.
      - То есть ты предлагаешь мне спуститься по этой речке? А каким способом? Вплавь? Или там у вас лодочная станция?
      - Послушай, в конце концов тебе отсюда надо выбраться или мне? На чём ты плавал в гости к Морскому царю? На шахматной доске. Вот и сейчас для тебя это единственное плавсредство. Шахматами у нас заведует Мальвина. Попросишь у неё, она даст.
      - Ой! - Андрей Т. вспомнил Воспитательный кабинет и перевоспитывающуюся в нем компанию живодёров. Да и с самой голубоволосой красавицей встречаться ему совсем не хотелось.
      - Больше я тебе ничем помочь не могу, прости. Понимаешь, - она смутилась, - в полдесятого у меня... встреча. А на Мальвину не обращай внимания. Она только с виду такая умная. - Девочка перешла на шёпот. Мужик ей нужен нормальный, а не этот дурак Пьеро. Она, как Арлекин её бросил, на всех мужчинах срывала злобу. А сейчас ничего, успокоилась.
      - Я пойду, ладно? - Девочка-людоедка повернулась, чтобы уйти, остановилась и пристально посмотрела на Андрея Т. - А ты ничего себе, симпатичный. Даже жалко, если тебя здесь больше не будет.
      ГЛАВА 11
      Андрей Т. робко постучал в дверь и услышал в ответ: "Войдите". В кабинете была лишь хозяйка; её голубокудрая голова одиноко возвышалась над кафедрой и светилась, как большой одуванчик.
      - Вы? - сказала Мальвина, когда Андрей Т. вошел. - Какое интересное совпадение. Я пишу диссертацию на тему "Маркиз де Сад и воспитательные функции коллектива" и как раз подумала, а ведь у знаменитого маркиза вполне могли быть русские фамильные связи. И ваша. Садко, фамилия хорошо укладывается в русло моей гипотезы. Он - де Сад, вы - Садко. Чувствуете коренное единство?
      Андрей Т. не чувствовал, но на всякий случай кивнул. Потом вежливо попросил:
      - Мне бы шахматы.
      - Нет, вы только представьте, - Мальвина его не слышала, - это же какое поле для аналогий. В области сравнительного садоведения это будет подлинным открытием века. Все садоведы мира локти будут кусать от зависти.
      Андрей Т. прокашлялся и повторил свою просьбу:
      - Я хотел попросить шахматы. Простите, я, наверно, не вовремя, но... турнир, понимаете ли... репетиции там всякие, тренировки...
      - Да, да, конечно, я понимаю. Но как вам сама идея?
      - Мне нравится.
      - Вот видите! Значит, вы мой единомышленник. Шахматы вы получите.
      - Спасибо.
      - Но ответьте мне, пожалуйста, ещё на такой вопрос. Что важнее: искусство как таковое или нравственное его наполнение, добродетельное его влияние? То есть, если стоит выбор между искусством и добродетелью, что обязан выбрать художник?
      Андрей Т. не знал, что ответить. Вернее, знать-то он как раз знал, мнение по этому поводу было у него достаточно твёрдое, только как на него отреагирует голубоволосая учёная дама? Вдруг за плохой ответ она не даст ему шахматы?
      К счастью, отвечать Андрею Т. не пришлось. Не дождавшись его ответа, а может, не собираясь ждать, Мальвина выставила указательный палец и насупила симпатичные бровки.
      - Правильно, добродетель. Возьмем для примера Саванаролу и Ботичелли... - Она длинно и нудно стала рассказывать историю грехопадения классика Возрождения и спасительного его раскаяния после проповедей святого мужа. Затем Мальвина перескочила на Гоголя и "Мёртвые души", заодно вспомнила и Садко, как он лично, по просьбе Николая Угодника, оборвал струны на золотых гусельках, чтобы Царь морской перестал плясать и топить православные корабли.
      Когда Андрей Т. выбрался из-под нравственного артобстрела голубокудрой праведницы, часы показывали без двадцати десять. С шахматами под мышкой он помчался по коридору к лестнице. Сбежал вниз и уткнулся в стену. Тупик. Выскочил в коридор на этаж и наткнулся на Читателя сказок. Тот стоял под портретом какого-то колдуна из Мадавры и читал вслух книгу:
      - Всё мне казалось обращённым в другой вид волшебными заклятиями. Так что и камни, по которым я ступал, казались мне отвердевшими людьми; и птицы, которым внимал, такими же людьми оперёнными; деревья вокруг городских стен - подобными же людьми, покрытыми листьями; и фонтаны текли, казалось, из человеческих тел...
      - Пожалуйста, - оборвал его Андрей Т., - как попасть в подвал?
      - Так вот же. - Читатель сказок показал туда, откуда только что выбежал Андрей Т., - на площадку лестницы.
      Тупик был на месте, и стена тоже, только она была уже не глухая, в ней темнела тяжелая дубовая дверь, перекрещённая чугунными полосами.
      - Здесь открыто, Буратино променял ключ на книжку "Хочу быть дворником". Осторожнее, сразу за дверью лестница...
      Андрей Т. не дослушал, поблагодарил его кивком головы и потянул дверь на себя.
      Сразу же на него пахнуло сыростью и болотным духом. Света, правда, было достаточно - из стены, вправленные в железные обручи, торчали большие факелы и чадили, отравляя воздух подвала.
      Лестница оказалась короткой, стёршиеся каменные ступени оканчивались широкой площадкой; неподалеку что-то булькало и текло; должно быть, это она и была, обещанная канализационная речка.
      Он прошёл до края площадки. Внизу действительно темнела вода; бледными светляками в ней отражались две полудохлые лампочки, одиноко, как марсианские луны, скучающие под ребристыми сводами. Противоположного берега Андрей Т. разглядеть не смог; он терялся в темноте и тумане.
      Андрей Т. вынул из-под мышки коробку с шахматами, открыл её, хотел ссыпать на площадку фигуры, но передумал. Стал рассовывать их по карманам, и все уже рассовал, когда белая королева выскользнула у него из руки и, пританцовывая что-то вроде кадрили, быстренько отбежала в сторону. Андрей Т. потянулся за ней, чтобы та не свалилась в воду, и в это самое время слева от него что-то ухнуло, и чёрная тень ноги промелькнула возле самого уха.
      - А-а-а... - сиреной прозвучал голос. Жирный водяной столб взметнулся над бурлящей поверхностью, а секундой-двумя спустя из воды показалась челюсть и противный голос хмыря завопил слезливо и нервно: - Спасите! Я не умею плавать!
      Как положено, гуманность и сострадание взяли верх над гневом и осмотрительностью; Андрей Т. протянул руку, и хмырь, шлепая трясущимися губами, выбрался из воды на сушу.
      С минуту он приходил в себя, глупо озираясь по сторонам и хлюпая намокшими кедами. Потом взгляд его уперся в Андрея Т., и челюсть неприятно заскрежетала.
      - Кишки вытяну, на барабан намотаю. - Отплевывая гнилую воду, хмырь с ухмылкой уже двигался на него. Непонятно откуда взявшийся, в руках его извивался лом. С бычьей шеи свисали какие-то разбухшие макароны и запутавшийся в них рыбий скелет - улов из канализационной речки. Чёрная неблагодарность торжествовала.
      Андрей Т. медленно отступал задом в тень неосвещенной стены. Кроме шахматной доски, никакого другого оружия у него не было. Да и что это за оружие - шахматы. Против лома они - скорлупка от воробьиного яйца. Он вжался в сырую стену. Справа, метрах в двух от него, послышался резкий звук - будто кто-то что есть силы чихнул. Скоро чих повторился. Андрей Т. скосил взгляд туда, но, кроме тёмных, неясных пятен, разглядеть ничего не смог.
      Вразвалочку, медвежьей походкой, хмырь двинулся на подозрительный звук, ещё не доходя размахнулся и ударил кулаком в темноту.
      И тут же сморщился от внезапной боли. Он подпрыгивал, тряс больным кулаком, дул на него как маленький, стараясь утихомирить боль. Глаза его горели от ярости.
      Чих повторился снова, теперь уже немного правее.
      - Всё, ты меня достал! - Хмырь, набычившись, могучим ударом саданул по невидимому источнику заразных заболеваний. Глухо задрожала стена. Хмырь завыл, ударил ещё, лицо его исказилось судорогой. Кулак стал в два раза толще, видимо настолько распух.
      Чих превратился в кашель, сместившись еще правее.
      Обезумев от досады и боли, хмырь лупил по неповинной стене, и стена отвечала дрожью. Продолжалось это недолго. Что-то в нем устало и лопнуло; хмырь осел на холодный пол и тупо уставился в никуда.
      - Сломался, керогаз. - Слева от Андрея Т. стоял Щекотун и довольно щурился на хмыря. Андрей Т. мгновенно всё понял. Щекотун подошел к хмырю и потрогал его отвисшую челюсть. - Тебя как звать-то, герой?
      - Вася, - дрожащим голосом сказал хмырь.
      - А фамилия?
      - Ломов.
      - Так вот, Вася Ломов, есть такая умная поговорка: "Бог не в силе, а в правде". Слыхал?
      - Нет.
      - Плохо, Вася, что не слыхал. Тебе бы с твоею силой в порту работать. Или в тайге, на лесоповале... А ты - только и умеешь что ломик свой сгибать-разгибать да честным людям фонари под глазами вешать. Ладно, Вася, иди, медпункт работает круглосуточно. И подумай над моими словами.
      Покалеченный хмырь ушёл.
      - Дурак он дурак и есть, - сказал Щекотун, когда они остались одни. Только вы не думайте, не все в их компании такие, как этот Вася. Там есть ой-ёй-ёй какие пройдохи. - Щекотун насмешливо посмотрел на него. - Я ведь знаю, почему они за вами охотятся.
      - Почему? - Андрей Т. не стал отпираться и строить из себя невинную дурочку.
      - Потому, что они вас боятся.
      - Именно меня? Интересный они сделали выбор.
      - Вас, кого же ещё. Они же все из вашего сна. - Щекотун улыбался во всё лицо, прямо сиял от радости. Непонятно только, чему он радовался. Что в этой невесёлой истории он отыскал весёлого.
      Андрей Т. усмехнулся кисло. Отвечать он не стал. И так было ясно, каков будет его ответ.
      - Между прочим, вы можете извлекать из этого огромную выгоду. Щекотун закатил глаза, должно быть, въяве представив себе эту самую выгоду, огромную, как гора Арарат, и богатую, как золотоносная жила. Если, конечно, дело не дойдёт до Печати. - Он опустил глаза и вздохнул. Тогда хана. Тогда они гуд бай - и уже не ваши. Вы здесь будете сами по себе, они сами по себе - только там. Но до двенадцати ещё время есть, так что не всё потеряно. - Щекотун вновь засиял, как начищенный медный чайник.
      - Я что-то не понимаю. - "Ваши - не ваши", "сами по себе", "здесь и там", - от обилия этих тёмных фраз в мозгу у Андрея Т. наступило легкое помутнение.
      - Очень просто, - млея от удовольствия, Щекотун принялся объяснять.
      Из всех его путаных объяснений Андрей Т. усвоил для себя следующее.
      Сделать с ним что-нибудь серьезное горбатая и ее уроды не могут. Они сами существуют лишь потому, что жив-здоров их создатель. Единственный для них способ сделаться от него независимыми - это зафиксировать его в полночь, во время Крайних Воздействий, Большой Круглой Печатью, хранящейся в директорском сейфе. То есть окончательно переменить ему имя и упечь его до скончания века в стены филиала НИИЧАВО. Здесь он будет в целости и сохранности культурно проводить свое время, а там они разгуляются на просторе, избавившись от своей зависимости.
      - И выгоды вам от этого уже никакой, - закончил Щекотун и перешёл на другую тему:
      - Как вам наша водная артерия? Нравится? Бзда - она только с виду скромная, пока течёт в Заповеднике. А на воле она широкая и могучая, особенно весной, в половодье. Сам я этого, конечно, не видел, а знаю из учебника краеведения. Посмотреть бы. - Он вздохнул. - Особенно те места, где она сливается с Тлёй и Ржой. Такая, говорят, красотища...
      Он умолк на секунду, потом продолжил про речку:
      - Это наша Рио де Оро. Чего здесь только не выловишь. От римских блях и греческих монет до пуговицы русского солдата. Один мой знакомый выловил порцию отварной рыбы под соусом "ридинг", кровавый ростбиф с приправой из мухоморов, пирог с ревенем и крыжовником и кусок честерского сыра. Это не считая нескольких чашек превосходного цейлонского чая "Принцесса Нури". Вы представляете?
      Всё это было интересно, и даже очень, но Андрей Т., пока Щекотун рассказывал, то и дело поглядывал на часы. Он нервничал, время таяло.
      Щекотун посмотрел на шахматную доску, зажатую у Андрея Т. под мышкой.
      - Решили, как в молодости, на доске? Теперь это называется сёрфинг. Он потрогал лакированную поверхность. - Хорошее дерево, настоящее. Такое не подведёт. Бревно, или там какая коряга, пусти их в проточную воду, они и поплывут по течению. А шахматы - те с характером. Они плывут всегда против. Как стружка от гроба или скорлупа от змеиного яйца. Или рыба, когда на нерест идёт. Вам помочь?
      - Спасибо. - Андрей Т. осторожно положил раскрытую доску на воду, лакированными клетками вниз, и так же осторожно, как положил, ступил на доску ногами. - И вдвойне спасибо, что выручили. - Он тихонько оттолкнулся от берега.
      - Пожалуйста. - Щекотун стоял у воды и махал Андрею рукой. - Такая моя судьба, всегда кого-нибудь выручать.
      Скоро его фигурка исчезла, съеденная речным туманом.
      ГЛАВА 12
      Он давно потерял счёт времени - то ли время остановилось в беге, то ли оно, как борода на лице, вело себя в Заповеднике не по правилам. Плыть на доске было тесно и неудобно. Ноги сводило, и тогда наш путешественник, преодолев брезгливость и беспокойство, примостился на доске сидя, а ноги опустил в воду.
      И сразу же пожалел об этом. Что-то скользкое и холодное ухватило его за пятку, пощекотало её недолго и отпустило. Андрей Т., едва не потеряв равновесие, выдернул ногу из воды и разглядел у себя на пятке короткую неумелую надпись синим химическим карандашом: "Прямо мель, бери левее, к фарватеру". И подписано: "Лейтенант Скворешня".
      У него отлегло от сердца. Он стал загребать левее, чтобы не загорать на мели. Справа, по ходу плавания, в темноте затрепетал огонёк.
      - Эй, там, на доске! Не желаете присоединиться к ужину? - послышался издалека голос.
      - Спасибо за приглашение, не могу, - крикнул в ответ Андрей Т.
      - А что так?
      - Спешу.
      - Жаль. Опять нам сидеть голодными.
      Андрея Т. передернуло. Выходит, не все обитатели этой речки были такими доброхотами, как Скворешня.
      Доска плыла и покачивалась, покачивалась и плыла, и было это так медленно и сонливо, что Андрей Т. не заметил, как задремал.
      Сколько он проспал, неизвестно. Проснулся он от тихих ударов - дерево стучало о сталь. Шахматная доска постукивала о стальную решётку, перегораживающую русло реки. Толстые прутья решётки тянулись от поверхности вверх; нетрудно было предположить, что точно такие же прутья тянутся до самого дна.
      Андрей Т. потрогал металл. Ни ржавчины, ни налета гнили. Опять этот проклятый стибон. Одним словом, приехали.
      В стороне, наверно на берегу, раздавались тихие скрипы. Он прислушался: похоже, скрипело дерево. Андрей Т. направил доску туда, руками перебирая прутья. Двигался он осторожно - не хотел, чтобы его обнаружили. Скоро из прибрежной неразберихи, мутных пятен и щербатых теней, стало вырисовываться строенье. Странное это было строенье, угловатое какое-то, дёрганое, перекошенное и как будто живое.
      Жёлтый свет из маленького оконца освещал прибрежный песок и какую-то костлявую лапу, очень похожую на куриную. Вела она себя вроде мирно вяло ковырялась в песке да почёсывала лениво брёвна, выскребая из них мох и труху.
      И к бабке было ходить не надо, чтобы понять, что это такое. Избушка на курьих ножках в натуральную величину.
      Андрей Т. причалил, стряхнул воду с доски и направился к низенькому крыльцу, держась от ноги подальше. Кто знает, а вдруг она, как дурная лошадь, - лягнет своим куриным копытом и ходи потом, мучайся, загипсованный.
      Но ноге до него, похоже, не было никакого дела; она спокойно впустила его на крыльцо и дала постучаться в дверь. За дверью мирно играло радио, и голос певицы Зыкиной бодро выводил "Я - Земля...".
      - Заходи, коль пришёл, не заперто, - ответили из-за двери. Андрей Т. пошаркал подошвами о крыльцо и прошёл в избушку.
      За широким столом без скатерти сидела очень даже знакомая личность и улыбалась беззубым ртом. Марфа Крюкова, бабка Мара, - это была она. Рядом с ней сидела в точности такая же бабка, полная её натуральная копия. Разница была только в нарядах. На одной был пестрый платок и какая-то выцветшая шубейка, на другой - зимняя милицейская шапка старого, еще довоенного образца, и старенький женский ватник.
      На столе стоял самовар, баранки в большой тарелке и вафельный торт "Сюрприз". Бабки чинно сидели рядом и пили чай из глубоких блюдец.
      Андрей Т. хотел поздороваться и переводил взгляд с одной на другую, не зная с кого начать.
      - Здравствуйте, - сказал он обеим сразу, увидел в углу золочёные образа и на всякий случай кивнул.
      - Шахматы, милок, у печки поставь, пусть чуток пообсохнут. - Бабка Мара показала блюдцем на печку, потом сказала гостю приветливо: - Наплавался, натрудился, теперь садись, подкрепи желудок. Вот напитки, наедки, - она кивнула на самовар и баранки, - ешь, пей, разговаривай, коли не брезгуешь старушечьим обществом. Вот сестра моя, познакомься. По имени она Бабка, по фамилии - Голубая Шапка.
      Копия Марфы Крюковой отодвинула от себя блюдце, встала по стойке смирно и молча протянула Андрею Т. твердую, мозолистую ладонь.
      Тот пожал, они познакомились.
      Андрей Т. попивал чаёк, закусывал румяным баранком и слушал бабкины разговоры.
      - Здесь она. Шапочка моя, и живет, считай, почти как на даче. - Марфа Индриковна громко прихлёбывала и рассказывала ему про сестру. Та сидела и лишь кивала, подливая гостю из самовара. - Хорошо ей здесь - ни шуму, ни беспокойства. Речка вон бежит по песочку. Изба, огород. Сама себе и рыбки наловит, и зверя какого в капкан застукает. А глядишь, и я ей чего подкину - ватник вон почти новый справила, лыжи в прошлый год подарила. Сестрице моей, как вору, - всё в пору. Нынче вон баранками разжилась, этот торт на празднике выиграла. Нет, Садко, жить здесь можно, особенно, когда ты безъязыкий.
      Андрей Т. сидел, расслабленный, за столом, ел вприхлёбку и пил вприкуску и не хотел ни о чем думать. Бабкин разговор затормаживал, слушать её было приятно, как приятно сидеть в тепле после долгого холодного перехода.
      . - Ты не гляди, что она молчит, - продолжала Мара свою историю про сестрицу, - она всё слышит, всё понимает. Она у меня молчальница, безъязыкая, как моя клюка. Только с рыбками говорит да с птичками, а много ль с ними наговоришь. Пока чистишь да потрошишь к обеду. Или с Ивашкой каким заблудшим.
      Пока в печку его сажаешь... Да уж какие нынче Ивашки... Они сами тебя первую на храпок возьмут да еще и револьвер к брюху...
      Андрей Т. кивал и слушал, как настенные часы-теремок отмеривают по капле время. Стрелочки стояли на месте. Они тоже слушали бабку, забыв обо всем на свете.
      - И сами эти Ивашки столько не стоят, сколько приправ к ним требуется. Кардамон, гвоздика, коренья всякие, лист смородиновый. А то еще с брусникой мочёной, когда на Пасху или на Троицу.
      Стрелочки стояли на месте, показывая одиннадцать; часы тикали.
      - Название одно - Ивашки. "Покатаюся, поваляюся, Ивашкиного мяса поевши". Ты подумай, какое должно быть мясо, чтобы кататься, валяться, его поевши! Они ж все дохлые да отравленные, эти нонешние Ивашки...
      Старуха всё говорила, а часы всё показывали одиннадцать.
      - Что-то наш гостёк загрустил. Ты бы, что ли. Шапка, вареньицем его угостила или свежее яичко из погреба принесла.
      Бабка Голубая Шапка со скрипом встала из-за стола и захромала в сторону печки. Нагнулась, не доходя, и, схватившись за металлическое кольцо, потянула вверх крышку люка. Крышка была тяжёлая, из толстых дубовых досок; бабка тужилась и кряхтела; Андрей Т., не выдержав этих мук, бросился ей на помощь. Марфа Крюкова, как ни в чём не бывало, прихлёбывала чаёк.
      Справившись с неподъёмной крышкой, Бабка Голубая Шапка спрыгнула в квадратный проём. В погребе что-то гудело и булькало; тяжелый запах курятника с силой ударял в нос. Андрей Т. задержал дыхание и из любопытства заглянул вниз.
      В мутном голубоватом свете шевелились какие-то механизмы; некоторые Андрей узнал - пригодился недолгий опыт его прежней инженерной работы. Кладуны, лапники, яйцегревы, лопасти механических загребальников. Но были и совсем незнакомые - руки на железных шарнирах с лампочками вместо ногтей, петушок на гусеничном ходу, то ли деревянный, то ли выкрашенный под дерево, он тряс своим резиновым гребнем, хохлился и говорил: "Ко-ко-ко". Много чего там было любопытного и загадочного.
      Бабка выбралась из погреба на поверхность и достала из рукава ватника баночку крыжовенного варенья и свежее золотое яйцо.
      И снова они сидели у самовара, и снова тикали часики на стене, и снова показывали одиннадцать.
      - Вот пропишешься у нас постоянно, тогда увидишь, какая тут жизнь веселая. - Марфа Индриковна рассказывала, а Голубая Шапка кивала. Есть, конечно, отдельные недостатки, но где ж ты без недостатков видел. Сестрицу мою, к примеру, возьми. Деток у неё не было, старика на войне убили, плакала она, плакала и пошла однажды в дремучий лес. Идёт она, значит, по лесу, видит - ягодка, надо съесть. Съела она её, стало брюхо у сестрицы большое. Идет дальше. Видит - другая ягодка. Съела она эту другую, стало брюхо у неё больше вдвое. Ладно, попадается ей третья ягодка. Съела она и эту...
      Кажется, Андрей Т. задремал. Потому что откуда вдруг ни возьмись, а напротив, вместо Бабки Голубой Шапки, сидела уже какая-то толстая усатая тётка и напевала ему голосом певицы Людмилы Зыкиной:
      Тик-так, прыг-скок,
      Время спряталось в песок.
      Бежит речка по песочку,
      Золотишко моет,
      Не ходи, Ванёк, в солдаты
      На войне угробят...
      - Здесь у нас хорошо, спокойно, - она продолжала петь, но теперь почему-то прозой, - и речка, и золотишко, и избушка эта специальная. Знаешь, какая у нас избушка? Пока ты в ней - время стоит на месте. Как вошел ты сюда в двадцать три ноль-ноль, так в эти же двадцать три нольноль отсюда и выйдешь. Только зачем тебе уходить? Оставайся. - Она уже сидела с ним рядом и пела ему в самое ухо горячим голосом. - Ребёночка я тебе рожу, бараночками тебя буду кормить, будешь ты у меня холёный да гладкий, не то что нынче. Штампик только на бумажке поставим и заживем.
      - Штампик? - переспросил Андрей Т. и вдруг с удивлением понял, что тоже не говорит, а поёт.
      - Штампик. Шлёп, и готово. - Она дернула усом вверх, показывая куда-то под потолок. - Есть здесь одна Печать. - Она понизила голос. - Большая такая, круглая. Самая главная из печатей. Ею-то мы штампик и шлёпнем.
      - Печать, - согласно повторил Андрей Т. Сон его был сладкий и тёплый, не хотелось ни вставать, ни спешить, лишь сидеть вот так, за столом, и слушать эти ангельские напевы.
      - Да, Печать. В сейфе она. Печать-то, и сейф тот светится по ночам, горит голубым пламенем. Потому как сила в ней, в этой самой Печати. И все мы ею здесь припечатаны.
      - Припечатаны, - баритоном поддержал Андрей Т.
      - А на воле, там тебе не житьё, - пропела она на высокой ноте, показывая в темноту за окном, - там чужое. Злые люди, ой злые.
      Голос Зыкиной исчезал в поднебесье и скоро совсем исчез, съеденный немыслимой высотой.
      Стрелка показывала одиннадцать. Андрей Т. вздрогнул, протёр глаза, увидел своё отраженье в бабкином самоваре, надкусывающее черствый баранок. Бабка Голубая Шапка по-прежнему сидела напротив, почавкивая набитым ртом.
      В окнах вдруг потемнело, хотя куда уж было темнеть, и так темень стояла адская. По избушке ударил ветер. Пол накренился. Андрей Т. едва успел ухватить заскользившее по столу блюдце.
      - Кащей что ль летит? - Марфа Крюкова взяла со стола баранок, навела его на окно, покрутила, чтобы усилить резкость, и подслеповато прищурилась. - Так вроде не обещался. Змей Горыныч сейчас в роддоме сидит, ждет наследника. Может, Маленький Принц?
      Сии размышления были прерваны нечаянно тремя франмасонскими ударами в дверь.
      - Кто там? - строгим голосом спросила старуха, на всякий случай прячась за самовар.
      - Ваша мать пришла, молочка принесла, - ответили из-за двери.
      - Какая такая мать? - Марфа Крюкова подмигнула зачем-то Андрею Т. Тот не понял, но ответил ей тем же.
      - Какая? А вот такая! - Дверь открылась; на пороге стояла двугорбая предводительница уродов. Остальная компания выглядывала из-за её спины. - Ни с места! Всем сидеть как сидели! - Дюжина вороненых стволов торчала в дверном проёме, это не считая многочисленного числа единиц колющего, режущего, пилящего и вспарывающего оружия.
      - Вот ведь страсти-ужасти! То-то мне всю ночь удавленник на дереве снился. - Марфа Крюкова всплеснула руками, но, казалось, нисколько не удивилась.
      Бабка Голубая Шапка мгновенно обрела голос.
      - Вот он! Косточка к косточке, волосок к волоску! В лучшем виде, как и приказывали. - Она тыкала пальцем в Андрея Т. и преданно улыбалась двугорбой.
      Двугорбая подошла к столу. Желеобразный человек-блин, протиснувшись откуда-то сбоку, проблеял козлиным голосом:
      - Аще алчет недруг твой - ухлеби его, аще жаждет - напои его. - И потянулся к торту "Сюрприз".
      - Отставить жрачку! - осадила его начальница. Тот в момент втянулся в толпу сопровождавших её помощников.
      - Что, папаша, напутешествовался? - ласково обратилась она к опешившему Андрею Т. - Уйти от нас захотел? Деток своих оставить? Думал, здесь у нас глушь, Саратов? Живем в лесу, молимся колесу? Зашёл за ёлку, и поминай как звали? Здесь у нас всё на виду, все друг про друга знают. В Заповеднике как: сказал куме, кума - свинье, свинья - борову, а боров - всему городу. Верно? - Последняя фраза относилась уже не к Андрею Т., а к угрюмой шатии-братии, столпившейся за спиной начальницы.
      Скелетообразный фашист гыгыкнул. Герой-любовник элегантно захохотал, прикрыв рот ладошкой в татуировке. Застенчивый упырёк улыбнулся, стащил со стола баранок, покрутил его для вида на пальце и, не жуя, уложил в живот. Хмырь с перебинтованным кулаком сдержанно пожевал челюстью. Желеобразный человек-блин задрожал своими восемнадцатью подбородками. Бабка Голубая Шапка забулькала недопитым чаем и зажамкала недожеванными баранками.
      Скоро все успокоились. Эстрадная халтурщица, погасив улыбку, уселась на горбатую лавку, закинула ногу на ногу и вытащила из лифчика длинную сигарету с фильтром. Хмырь как истинный джентльмен, тут же угостил ее огоньком от импортной зажигалки "Ронсон". "Мерси", - сказала в ответ халтурщица и томно почесала под мышкой. В избушке запахло потом. Со стороны поглядеть - просто идиллическая картинка, а не надругательство над свободой личности.
      - Вставай, папаша, пойдём. Кончилось твоё время. - Двугорбая похлопала Андрея Т. по плечу. Тот продолжал сидеть, тупо глядя в серебро самовара. Она вздохнула и железным сточенным ногтем поскребла глазкатафот. - Папаша, ты что, не понял? Вставай, говорю, идём. Круглая Печать ждет.
      - Может, щей на дорожку? - услужливо предложила Бабка Голубая Шапка. - Или малосольных огурчиков?
      - Кто любит кислое да солёное, а кто красное да креплёное, - ответила ей двугорбая ведьма, поманила пальцем фашиста и кивнула на сидящего пленника. - Объясни, папаша не понимает.
      Фашист осклабился и закатал рукава.
      - Во зинт ди вафн? - сказал он, низко наклонившись к Андрею Т.
      - Где прячешь оружие? - Бабка Голубая Шапка вызвалась в добровольные переводчицы. Андрей Т. молчал.
      - Во зинт минэн фэрлэкт? - Фашист потер кулак о кулак. Андрей Т. поморщился. От фашиста пахло давно не стиранными носками.
      - Где заложены мины? - перевела Бабка.
      - Гипт эс панцэр? - Кулак фашиста запрыгал возле лица Андрея Т.
      - Есть ли танки? Андрей Т. отвернул лицо.
      - Не колется, - доложил фашист и вопросительно посмотрел на ведьму. - Разрешите приступить к пыткам?
      - Спокойно, без рукоприкладства! - Дверь хлопнула. На пороге стоял Базильо. С гаванской сигарой во рту и в серой ковбойской шляпе, он выглядел как народный мститель из какого-нибудь голливудского фильма. Совсем с ума посходили? Время - деньги, Печать не ждёт, а вы тут цирк с допросом устраиваете.
      Он подошел к Андрею Т. и пристально посмотрел на него.
      - Пойдемте, молодой человек, - сказал он, попыхивая сигарой.
      Андрей Т. поднялся. В зелёном глазу кота дрожала искорка смеха.
      Компания двугорбой засуетилась. Хмырь с фашистом взяли Андрея Т. под руки и вывели за порог. Следом вышли ведьма и кот Базильо. Остальная шатия-братия громко переругивалась в дверях - никто не желал уступать другому дорогу.
      Дойдя до тропинки, тянущейся вдоль берега подвальной реки, Базильо и двугорбая ведьма остановились.
      - Налево, - сказал Базильо, указывая сигарой вбок.
      - Направо, кабинет там. - Ведьма показала направо и задвигала своими горбами.
      - Направо - долго, можем не уложиться по времени. Есть путь короче, твёрдо сказал ей кот и выпустил изо рта огромное колесо дыма.
      ГЛАВА 15, ПОСЛЕДНЯЯ
      До полуночи оставались минуты, когда кот, горбатая и её команда, пройдя бесконечными лестницами, коридорами и подвалами, отконвоировали покорного пленника к двери с надписью на табличке: "Директор".
      Встречал их господин Пахитосов. Он нервно переминался у входа, жевал потрепанный ус и то и дело озирался по сторонам.
      - Время, время! - Побарабанив по наручным часам, он зыркнул глазом на подконвойного и вытащил из кармана ключ. - Я уже битый час торчу здесь, как дурак, на виду, а вы прохлаждаетесь неизвестно где. Можно подумать, что мне больше всех надо.
      - А то нет, - сказала ему двугорбая и выдавила хрипловатый смешок. Ладно уж, отпирай. Мы тоже не на каруселях катались.
      Пахитосов с третьей попытки попал ключом в скважину. Молча, по одному, крадучись, вся компания ступила в приемную. Здесь царили тени и полумрак. От голубоватого плафона над дверью разливался холодный свет. Лица у всех были серые и землистые, как у старых пожухлых трупов.
      Пахитосов притворил дверь и довольно посмотрел на горбатую:
      - Сначала как договаривались. Десять тонн баксов мне, десять Базильо. Правильно? - Он подмигнул коту.
      - Без базара, - сказала ведьма и шепнула что-то фашисту. Тот вытащил огромный бумажник и, не глядя, вынул из него две зелёные пачки. Одну протянул Пахитосову, другую - Базильо.
      Пахитосов подозрительно посмотрел на пачку и взвесил её на ладони; ноздри его раздулись, глаза превратились в щёлочки, слезящиеся красным огнём.
      - Значит, говоришь, без базара? - Голос его булькал от гнева. - За фраера меня держишь, старая? Тонну впендюриваешь за десять? Нет, я так не подписывался. - Он протянул ей деньги. - Ищите лоха на стороне. Пойдем, Базильо, здесь пахнет угарным газом.
      - Это пока аванс, - остановила его старуха. - Остальное, когда сделаем дело.
      - Ты что ж, старая, уже и не доверяешь? Кому? Мне? - Он обиженно посмотрел на Андрея Т., словно искал у него сочувствия: - Вот она, молодой человек, плата за доброту! Я к ним с открытой душой - и то им, понимаешь, и это, и в город им увольнения, и праздничный спецпаёк. А мне за это тонну аванса! - Пахитосов схватился за сердце. - Жестокий век! Рушатся идеалы! - Он снова нацелился на старуху. - Здесь только моего риску - на полтора лимона зеленых! Я же места могу лишиться. Плюс трёх городских квартир. И вообще - или давай бабки полностью, или я умываю руки.
      - Без пяти уже, - сказал кот. - Рекомендую поторопиться.
      - Ладно, - сказала ведьма. - Еще две тонны сейчас, остальное - после работы.
      - Нет, - сказал Пахитосов. - У меня тоже принципы. Ты мне ещё скажи, что нынче не при деньгах, что зарплату пятый месяц не платят. Кто в Питере всех вокзальных нищих в кулаке держит, рэкет свой на них делает? Скажешь, не ты? А этот твой фашист недоклёпанный, скелетина эта вражья, он что, в своем "Русском порядке" травку с газонов косит? Знаем мы. чего он там косит, какую такую травку. - Пахитосов обводил глазами толпу молодчиков, выбирал кого-нибудь одного и, тыча в него пальцем, разоблачал. - А этот жирный, который к гуманитарной помощи присосался. Лопнет скоро, а всё сосёт и сосёт, паук...
      - Три тысячи плюс одна. Итого - четыре, - сказала ведьма.
      - Согласен, уговорила. - Пахитосов махнул рукой. - Четыре с половиной сейчас, остальное - когда закончим.
      Получив и пересчитав аванс, он направился к директорской двери в дальнем конце приемной. Перед тем, как её открыть, он внимательно оглядел присутствующих, выбрал из толпы четверых, остальных оставил у двери.
      В числе избранных оказались: естественно, двугорбая предводительница, естественно, Андрей Т., естественно, кот Базильо и почему-то человеквешалка. Пятым был сам Пахитосов.
      Войдя в святая святых, избранники недоуменно заозирались. Слишком здесь было просто. Ни роскошных ковров по стенам, ни портретов в богатых рамах, ни бриллиантов, рассыпанных по углам. Какой-то убогий стол с зелёной лампой посередине, парочка колченогих стульев, щелястые жалюзи на окнах, пропускающие ночную луну. И железный сейф у стены.
      Пахитосов подошел к сейфу и ласково погладил его по дверце. Кот Базильо уселся на колченогий стул и стал со скрипом на нём раскачиваться. Во рту у него снова была сигара, появившаяся непонятно откуда. Золотой её ободок, подсвеченный лунным светом, улыбался Андрею Т.; шёлковая ленточка дыма рисовала в воздухе знак вопроса.
      Пахитосов посмотрел на собравшихся и вытащил часы-луковицу. Отщёлкнул двойную крышку, и в кабинете заиграла мелодия. Андрей Т. вздрогнул и посмотрел на часы. Он вспомнил эту мелодию, вспомнил и незваного гостя, точно так же отщёлкивавшего крышку часов в его городской квартире.
      - До полуночи две минуты. - Пахитосов успокоил часы и взялся за дверцу сейфа. - Волнуюсь, как в Новый год. - Он слегка приоткрыл дверцу и подмигнул напрягшемуся Андрею Т. - Да ты не бойся, это же пустая формальность, это же не под топор голову класть и не под гильотину. Штампанёт она синий штампик и все дела. И будешь ты с того момента натуральный Садко. Мысли будут Садковы, песни будут Садковы, только физиономия останется от тебя нынешнего... Жарко, - сказал он вдруг и вытер вспотевший лоб.
      И тут произошло следующее. Его левый, косящий, глаз выпрыгнул из своей орбиты и стремглав покатился по полу. Пахитосов на него даже не посмотрел. Затем с лица сорвались усы и, по-вороньи махая крыльями, полетели догонять глаз. Через секунду перед Андреем Т. стоял никакой не господин Пахитосов, перед ним собственной персоной покачивался, выпятив брюхо, его бывший драгоценный сосед, владелец ста метров площади на проспекте Римского-Корсакова, Конь Кобылыч, чтоб ему ни дна, ни покрышки. Он нисколько не постарел, даже наоборот, выглядел спортивно и моложаво, несмотря на выпяченное брюшко и глянцевую шишковатую голову, качающуюся на лошадиной шее.
      - Что, братец, не ожидал? - сказал он уже из сейфа, нырнув туда по самые плечи. - А как я тебя тогда, со шнурками-то? Это ж я специально, для жалости. Посмотрит, думаю, а человек без шнурков, сердце-то у него и ёкнет. Ведь ёкнуло, а, Андрюша?
      Конь Кобылыч умолк, теперь ему было не до шнурков. Благоговейно, как подушечку с орденами, он держал Большую Печать, подставив под неё обе ладони и покусывая влажный язык.
      В кабинете воцарилось молчание. Лишь стул с раскачивающимся котом скрипел тоскливо и нудно, да бледная ночная луна подвывала ему в ответ.
      - Айн, цвай, драй, - прошептал Конь Кобылыч и в испуге зажмурился.
      Ничего не произошло.
      Андрей Т. посмотрел на часы. На часах было две минуты первого.
      - Извиняюсь. - Улыбочка на лице Кобылыча уж больно напоминала гримасу. Впрочем, он нисколько не растерялся. - Плюс-минус минута, стандартный допуск. Спокойствие, всё будет о'кей. - Он вознёс Печать над собой и опять зажмурился.
      И снова никакого эффекта.
      - Так-так, - нахмурилась двугорбая ведьма. - Кто-то из нас неправ. Она взглянула на человека-вешалку и легонько ему кивнула. Засаленный шелковый шарф, только что свисавший до полу, молнией прочертил пространство и обмотался вокруг шеи Коня Кобылыча. Тот захрипел, забулькал. Печать выпала из его ладоней и с грохотом покатилась по полу.
      - Я не знаю, почему она не работает. Я здесь ни при чем. Должна она работать, должна! Тут какая-то провокация!
      - Говоришь, не знаешь? - Веки двугорбой ведьмы набухли от справедливого гнева. Шарф человека-вешалки затягивался всё туже и туже. - А кто знает?
      - Я знаю, - ответил со стула кот. Все, включая полузадушенного Коня Кобылыча, посмотрели на него.
      - Это только для нас 12 часов, - спокойно продолжал кот, покачиваясь на колченогом стуле, - а для Печати всего одиннадцать. Объясняю: мы шли сюда на восток и поэтому сэкономили один час. Если бы мы шли на запад, то есть по коридору налево, то, наоборот, потеряли бы один час. Эффект Филеаса Фогга. - Он победно оглядел публику. - С вас двадцать тысяч фунтов стерлингов, господа.
      Если семь цветов радуги представить в оттенках серого, то именно такая палитра украшала в эти минуты физиономии разбойничьей троицы. Молчание продолжалось не долго.
      - Ах, вот кто у нас предатель. Вот кто повел нас сюда обманным путём. Двугорбая плюнула со злости в кота, но, промахнувшись, попала в человекавешалку. Тот отбил плевок костылём. - За наши деньги нас самих же и подставляет! - Секунд пять она мрачно смотрела в пол, потом резко вскинула голову и сказала: - Ерунда! Сработает на час позже, какая разница. Подождем, никуда он от нас не денется. А с тобой будет разговор особый. Она направила катафот на кота и окатила его недобрым взглядом.
      - Вы сказали, какая разница? - громом прозвучало от двери.
      На пороге стоял - кто бы вы думали стоял на пороге? - ну, конечно же. Абрикос, сам хозяин этого весёлого заведения. Оказывается, он нисколько не изменился, только одет был в кожу, джинсу и дорогую замшу и оправа его очков была из ископаемой кости мамонта да в тёмных Генкиных волосах проседь сражалась с пролысью. А так - такой же, как был в тот день, когда они виделись тысячу лет назад, на закате своего далёкого детства.
      - Генка! - хрипло, как простуженный саксофон, прогудел ему Андрей Т.
      - Андрюха! - громко, как органная фуга, прогремел ему в ответ Абрикос.
      Они бросились друг другу в объятия, стали мять друг друга и колотить и мучили так безумно долго, что кот, поскрипывающий на стуле, успел докурить сигару и уже закуривал новую.
      Когда пыл и жар поутихли, кроме них двоих и кота, в кабинете больше не было никого. Только столбики ядовитой пыли да грязный шарф на полу всё, что осталось от ведьмы и ее помощников-душегубов.
      Они сидели в директорском кабинете и пили кофе. За окнами золотел рассвет. Две пустые бутылки из-под армянского конька печально стояли на подоконнике и медленно наполнялись утром. Обо всем уже было переговорено, вспомнено о близких и дальних, когда в дверь легонечко постучали.
      - Можно?
      - Входи, дружок.
      Это был кот Базильо. Выглядел он по-джентльменски строго. В чёрной паре, в белоснежной сорочке с бабочкой, в чёрных остроносых туфлях. В одной лапе он держал розу, а в другой - Андрей Т. даже прослезился от радости! - в другой был его приёмник, Спидлец, Спидолочка, Спидолага, родной, живой, невредимый. Не считая, конечно, дырки от лазерного оружия, да и та уже почти зажила.
      - Это вам от меня. - Кот отвесил скромный поклон и протянул Андрею Т. розу. - А это, - он поставил на стол "Спидолу", - это от Кати, девочкилюдоедки, просила вам передать.
      - У неё-то он откуда? - удивлённо спросил его Андрей Т.
      - От Буратино. У них теперь... - Кот помялся и хохотнул в усы. - В общем, дружба. А "Спидолу" он поменял на книжку "Хочу быть дворником" у одного чертёнка.
      - Выпить хочешь? - предложил Абрикос, потряхивая початой бутылкой.
      - Не откажусь. - Кот важно погладил бороду и застенчиво улыбнулся.
      Абрикос разлил всем по рюмкам и сказал, похлопывая Андрея Т. по плечу:
      - Предлагаю выпить за твоего спасителя. Если бы не наш дорогой Базильо, если бы не его ум и смекалка, сидеть бы тебе сейчас у морской царевны на дне морском, играть бы ей слезливые песенки, а не пить здесь с нами коньяк.
      - Вы уж скажете, - смущённо ответил кот. Было видно, что он доволен, а смущается только из скромности. - И не сделал я ничего особенного. Ну, позвонил вам в аэропорт, чтобы срочно ехали. Ну, ещё кое-что, по мелочи...
      - Скромность красит человека, а не кота. Пьем за доблесть, - остановил его Абрикос.
      Они чокнулись. Кот махом выдул коньяк и занюхал его хвостом. Андрей Т. закусил конфетой. Абрикос вообще не закусывал, а только облизнул губы.
      С полминуты они молчали, прислушиваясь, как укладывается на дно желудков коньяк. Убедившись, что всё нормально, Абрикос спросил у кота:
      - Вот скажи нам, Базильо, ты мудрый, ты должен знать. Что на свете самое главное?
      - Главное - оставаться человеком и умницей, - не задумываясь ответил кот.
      - Вот и я ему то же самое говорю. - Горлышком коньячной бутылки Абрикос показывал на Андрея Т. - Но не всё ли равно, где им оставаться, в смысле - человеком и умницей? Я ему предлагаю, пусть временно поживёт у нас, условия я ему обеспечу, а он, пьяная образина, рвётся в последний бой. Он их, мол, породил, ему их, гадов, и убивать. Жил на свете рыцарь бедный... - Абрикос хмыкнул и плеснул коньяка по рюмкам.
      - Вот ты, Базильо, ты же старый боец, объясни ему, неверующему Фоме. С этой нечистью разве можно драться?
      Кот грустно посмотрел на директора, потом, внимательно, на Андрея Т.:
      - Я вам не говорил, а теперь скажу. Мы с вашим Мурзилой родные братья. Я по паспорту - Мурзила-VI-б, только нас разлучили в детстве. А Базильо - это мой псевдоним. Я уже передал брату, чтобы готовил кошачью армию. Так что, когда будете выступать, скажите, коты помогут.
      - И ты, Базильо... - Абрикос мотнул головой. Потом вздохнул, взял рюмку и произнёс: - Ну что ж, тогда за победу!
      Молчавший до того Спиха задрожал вдруг весёлой дрожью и голосом, знакомым и твердым, ударил победный марш.
      Санкт-Петербург 10 июня 1999 года