Предводитель энгов

— Раз-другой доводилось, но меня они не тронут.

— Это по какой же причине?

— Как-то раз я выручил Свена из беды, и он открыл мне такой знак, чтобы его люди отпускали меня с миром.

— Какой же это знак?

— Он для меня одного, не для других. Так где же ваши приятели?

— Уж, верно, сидят вон в том трактире, — сказал Эспен, показывая на дом, стоявший чуть поодаль у самой дороги. — Если вы не прочь туда зайти, я попрошу хозяина налить нам по кружке меда, и мы выпьем за доброе знакомство.

— Будь по-вашему, — отвечал Ивер. — Ступайте вперед, я следую за вами, — добавил он, когда они подошли к дому.

Дверь в трактире была совсем низкая, даже Эспену пришлось пригнуться, чтобы войти. Ивер, сначала заглянул внутрь через слюдяное окошко, затем, отстегнув саблю, спрятал ее под соломенной крышей, стянул на груди куртку так, чтобы не было видно пистолетов, и лишь после этого последовал за купцом.

В трактире за картами сидели двое шведов: барабанщик и старый седой артиллерист. У стойки дремал трактирщик. Эспен подошел к нему, тронул за плечо и попросил налить две кружки меда.

Ивер между тем расположился на скамье в некотором отдалении от шведов. Солдаты, бросив карты, уставились на пришельцев. Один из них, обернувшись к Иверу, спросил:

— А вы что за люди?

Ивер улыбнулся и, показав на Эспена, прошептал:

— Вон тот человек богач! Он всех угощает медом!

Это разъяснение чрезвычайно воодушевило шведов. Один из них тотчас поднялся и подошел к стойке.

— Эй, ты! — крикнул он трактирщику. — Чего зеваешь? Не слыхал, что ли? Господин этот велел тебе налить по кружке крепкого меда солдатам его величества шведского короля!

Эспен и трактирщик с одинаковым изумлением воззрились на солдата. Купец первым овладел собой; обернувшись к седому артиллеристу, он сказал:

— Верно говорите, господин солдат! Я охотно угощу вас кружкой меда!

— Так поворачивайся, же, хозяин! — крикнул барабанщик из-за стола. — Слышишь, что сказал тебе этот добрый человек? А кто сказал раз, тот скажет и два — посему подай нам две кружки!

Рот у Эспена искривился горькой улыбкой, но он ответил:

— Бог свидетель, у меня только и есть при себе, что вот эти две марки! Но я согласен потратить их для вашего удовольствия.

Трактирщик поставил на стол четыре оловянных кружки и полный до краев кувшин с медом.

Началась попойка. Эспен оказался между обоими шведами, которые принуждали его осушать кружку за кружкой. Ивер смирно и молча сидел в другом конце комнаты, где устроился с самого начала.

Наполнив кружки, артиллерист встал и, подмигнув своему приятелю, воскликнул:

— За здоровье шведского короля Карла Густава! Да пошлет ему бог славный аппетит, чтобы он поскорей проглотил Данию!

Эспен чокнулся со шведами, и те протянули ему руки через стол. Недоумевая, что бы все это значило, Эспен ответил на рукопожатие.

— А ты что же? — обернулся к Иверу седой артиллерист.

— Ох, господин солдат, — жалобно отозвался Ивер, — какая польза великому королю от того, что какой-то нищий крестьянин выпьет за его здоровье? Сегодня у меня и без того с утра голова гудит, не гожусь я вам в собутыльники.

С этими словами Ивер уронил голову на руки, показывая, что хочет вздремнуть.

— Бог с ним! — воскликнул артиллерист. — Нам больше меда достанется, только и всего!

Эспен скоро сообразил, что в этой попойке ему несдобровать. Мед уже начинал ударять ему в голову, а шведы все подливали и подливали ему, заставляя его всякий раз осушать кружку. Он решил, что самое верное — притвориться пьяным, и потому начал распевать и горланить еще громче самих солдат.

— Таким хватом, как ты, мы еще будем гордиться! — сквозь смех прокричал артиллерист.

«Что он хочет этим сказать?»— подумал Эспен.

— А какое было прежде у тебя ремесло?

— Почему это «прежде»? Я и сейчас торгую вразнос мелким товаром!

— Тьфу, так ты, значит, лоточник, — хорош из тебя стрелок, ничего не скажешь!

Эспен улыбнулся и подумал: «Кажется, артиллерист уже хватил лишнего, он заговаривается».

— А ты с охотой берешься за новое ремесло? — продолжал солдат, разливая остаток меда по кружкам.

— Вы, наверно, хотели сказать — за старое ремесло? — со смехом переспросил Эспен.

— Нет, черт побери! Я толкую с тобой о твоем новом ремесле!

— Ты же четверть часа назад вступил в новую должность! — пояснил барабанщик.

«Что один, что другой, — подумал Эспен, — оба уже пьяны. Тем лучше для меня!..»

— Я торгую два с лишним десятка лет, — добавил он уже вслух.

— Оно, может, и так, но в солдатах ты всего-навсего двадцать минут!

— В солдатах?! — повторил Эспен, оторопело уставившись на собутыльников.

— Нечего сказать, хорош купчишка! — воскликнул артиллерист. — Сперва пил с солдатами за здоровье короля, а ведь это значит, что ему по душе наш мундир! Потом мы ударили по рукам в знак того, что он завербован, а теперь он вдруг вздумал отпираться!

У Эспена затряслись руки и ноги. В эту минуту он охотно променял бы шумное общество в трактире на темную пустынную дорогу, еще недавно казавшуюся ему такой зловещей.

— Да что вы, господин военный! — простонал он чуть не плача. — Я старый человек, какой из меня солдат? К тому же у меня подагра и ноги плохо ходят.

— Это твое дело, — прогремел артиллерист, — не стану же я таскать тебя на руках!

— Говоря по правде, — вмешался барабанщик, — солдат из него и впрямь никудышный!

— Видит бог, — со слезами подтвердил Эспен, — совсем никудышный!

— Так уж, видно, придется ему выставить за себя кого-нибудь другого!

— Да, иного выхода нет, разве что он откупится деньгами!

Эспен уже начал понимать, куда клонят шведы. От этого страх его несколько поубавился, и он спросил со вздохом:

— Во сколько же мне это встанет?

— Да самое малое пятьдесят ригсдалеров серебром.

— Пятьдесят ригсдалеров серебром! — повторил купец, закатывая глаза к темному дощатому потолку. — Да я таких денег отродясь в руках не держал!

— Что ж, коли так, нашему королю Карлу будет больше пользы от доброго воина, чем от каких-то пятидесяти монет. А по тебе, купец, видно, что со временем ты станешь отличным солдатом.

— Делайте со мной, что хотите, но клянусь, нет у меня таких денег!

— Как ты полагаешь, дружище, может, снизойдя к бедности нашего купца, скостить эту сумму до тридцати ригсдалеров?

— Пожалуй, — отвечал артиллерист, — но уж больше не уступай ни одного скиллинга!

— Постойте, добрые люди! — воскликнул Эспен. — Я выслушал ваше предложение. Теперь выслушайте мое.

— Давай выкладывай!

— У меня нет таких больших денег, каких вы требуете, но сейчас я держу путь в замок Юнгсховед, что в одной миле отсюда, там живет мой приятель, который, может статься, ссудит мне эти деньги. Так что, если кто из вас согласен проводить меня в замок, он и деньги получит, и еще кое-что заработает за свой труд.

— Не худо придумано, — ответил барабанщик, поднимаясь со скамьи. — Пошли в Юнгсховед! А то ведь уже и впрямь поздно.

На какое-то мгновение Эспен заколебался. Затем, подойдя к Иверу, тронул его за плечо:

— Готовы вы идти дальше, приятель?

— Готов, — отвечал Ивер, поднимаясь с места.

— Я подожду тебя здесь, в трактире, — сказал артиллерист, располагаясь ко сну на скамье.

Эспен плотно застегнул ворот камзола, натянул на уши шапку, затем взял свою палку и вместе с барабанщиком вышел из трактира. Ивер задержался в комнате. Подойдя к трактирщику, он шепнул:

— Живо, Якоб, наполни-ка мне трехчетвертную бутыль медом и водкой — того и другого поровну. Завтра на обратном пути я с тобой расплачусь.

Трактирщик бросился к стойке.

— Не беспокойся, Ивер, — прошептал он в ответ, смешивая напитки, как его просили, — расплатишься со мной, когда сможешь.

Получив бутыль, Ивер вышел из комнаты, вытащил из-под соломенной крыши саблю и бросился догонять своих попутчиков.

Эспен заметно приободрился оттого, что теперь его сопровождал шведский солдат, который был заинтересован в его благополучном прибытии в Юнгсховед.

Ивер молча следовал за ними, размышляя о том, каким способом отделаться от барабанщика. Когда они отошли на изрядное расстояние от трактира, он вынул из кармана бутыль и крикнул:

— Прошу вас, господин купец! Отпейте глоток из этой бутыли! Очень полезно от холода!

— Эй ты, мужичье! — воскликнул барабанщик. — Ты, значит, носишь с собой водку? А ну, дай пригубить!

Ивер протянул ему бутыль.

— Ух ты! — крякнул швед, отхлебнув из бутыли сколько было можно. — Глотку жжет хуже огня, но ты верно сказал: от холода это большая подмога.

Отпив из бутылки еще несколько глотков, он заткнул ее пробкой и крикнул Иверу:

— Я сам ее понесу, чтобы тебе легче было!

Сунув бутылку в карман, он зашагал дальше. Эспен подозрительно покосился на Ивера, но тот только улыбнулся в ответ. Теперь он добился того, чего хотел.

Крепкий напиток скоро возымел свое действие. Швед все время жаловался на холод и всякий раз отпивал из бутыли большой глоток. Скоро он затянул песню и начал пошатываться, ноги у него заплетались. Эспен попытался было выманить у него бутыль, но барабанщик лишь еще отчаяннее вцепился в нее. Скоро ноги и вовсе перестали его слушаться. Его шатало из стороны в сторону, а потом он свалился на землю. Эспен тщетно пытался его поднять.

— Брось ты это, приятель! — сказал Ивер. — Шведа нам все равно на ноги не поставить.

— Это все ваша вина! — сердито отозвался купчишка. — Зачем вы дали ему бутыль?

— Нет уж, господин купец! Это твоя вина! А теперь давай потолкуем с глазу на глаз!

— О чем это вы? — спросил Эспен, весь дрожа от страха.

— Куда ты спрятал письмо, которое обещал отнести в Юнгсховед шведскому полковнику?

— Письмо? Полковнику? — пробормотал Эспен. — Нет у меня никакого письма.

— Зря отпираешься! Я ведь был в горнице, когда Тюге Хёг его писал, а потом вышел тебя проводить.

— Господи помилуй и спаси меня, бедного! — простонал купец, опускаясь перед Ивером на колени и воздевая руки к небу. — И не совестно вам возводить на меня напраслину? В Вордингборге у меня жена и трое безвинных крошек.

— Письмо! Давай письмо! — приказал Ивер, вынимая из-за пазухи пистолет.

— Да нет у меня никакого письма! — всхлипывая, уверял Эспен. — Раз уж вы слышали все, что говорилось у ленсмана, так уж, верно, знаете, что Тюге Хёг напоследок передумал и не стал посылать письмо, решив, что сам поедет в Юнгсховед завтра утром. Он сказал мне это, когда провожал меня, а сегодня я иду в Юнгсховед по своим делам.

— А ну-ка, покажи свои карманы! — распорядился Ивер, не зная, чему верить.

— Извольте! — отвечал Эспен, вытянувшись перед ним.

Ивер тщательно обыскал одежду купца, посмотрел в карманах, в рукавах, ощупал подкладку, но письма не нашел.

— Теперь вы мне верите? — спросил Эспен.

— Как видно, придется поверить, — удрученно отозвался Ивер.

Они пошли дальше, впереди — купец, а за ним — Ивер, недоумевая, куда же могло деться письмо.

— Стой! — спустя минуту окликнул он купца. — Давай-ка я загляну в твои ботинки.

— Глядите, — отвечал Эспен и, опираясь на палку, снял сначала один, затем другой ботинок,

Письма в них не было.

И снова путники зашагали дальше. И снова Ивер остановил купца:

— Я забыл осмотреть твою шапку!

Сняв шапку, Эспен протянул ее Иверу, и по губам его скользнула легкая, едва заметная улыбка. Однако острый, проницательный взгляд Ивера тут же ее уловил, — участь Эспена была решена.

За поворотом уже виднелась конечная цель их пути — замок Юнгсховед теперь отчетливо выступал на фоне леса, темной полосой тянувшегося по снежному покрывалу. Купец облегченно вздохнул; с каждым шагом он все дальше уходил от грозящей ему опасности. Он уже различал черные силуэты часовых на валах; на башенных шпилях, поскрипывая, вертелись флюгера. Путники подошли к подъемному мосту. Силы Эспена были на исходе, однако теперь он шагал шире и быстрее прежнего. И вдруг Ивера осенила догадка. Он ухватился за палку Эспена, но купчишка резко дернул ее к себе. Тогда Ивер схватил купца поперек туловища и, подняв его над перилами моста, сбросил в ров.

Он услышал сдавленный крик, затем слабый стон. С вала грянул ружейный залп, но Ивер метнулся в сторону и убежал.

Сбрасывая купца в ров, Ивер выхватил у него палку — бузинный сук. Сердцевина у него была выскоблена, и в образовавшееся отверстие Эспен спрятал письмо.

ИВЕР УБЕЖДАЕТСЯ В ПРОЖОРЛИВОСТИ КРЫС, А СВЕН ВСТРЕЧАЕТ СТАРЫХ ЗНАКОМЫХ

Неподалеку от Хёфдингсгорда стоял домишко, почти совсем скрытый холмами, обступившими его с трех сторон.

В этом домишке на чердаке, на высокой куче соломы, лежали двое. Одним из них был Там, — читатель, наверно, помнит его неудачную попытку выдать шведам Свена. Рядом с ним примостилась его жена-Головешка. Минувшей ночью ей удалось обмануть своих стражей и убежать из вордингборгской Гусиной башни.

Незадачливый Там уже некоторое время жил в этом домишке, после прихода шведов покинутом его обитателями. Он почел за благо обретаться на чердаке, во-первых, потому что на соломе было куда теплее спать, чем в комнате на глиняном полу, а во-вторых, потому что здесь надежней было спрятаться от людей, убрав стремянку и закрыв чердачный люк.

Головешка так глубоко зарылась в солому, что из нее торчала только ее голова. А Там прильнул к дыре, которую сам же проделал в соломенной крыше: отсюда он мог видеть каждого, кто прейдет до дороге мимо дома.

— Что же ты, муженек? — воскликнула Головешка, закончив свой рассказ о том, как ей хитростью удалось убежать из башенной тюрьмы. — Что же ты уставился на меня и молчишь? Ты должен бы радоваться, что я наконец вернулась к тебе!

— Да, да, конечно, — по обыкновению прошепелявил Там с выражением полного равнодушия на лице, — жаль только, что ты не прихватила с собой кусок хлеба: мне чертовски есть хочется.

— Бог знает, что ты мелешь! — насмешливо возразила ему жена. — До хлеба ли мне было, когда я только и думала, как бы выбраться из темницы и вернуться к моему дорогому муженьку! Нашел бы ты себе лучше какую-нибудь работу, вот и были бы у нас деньги на хлеб!

— Какой еще работы мне искать? — отвечал Там. — Я вот во льду прорубь здоровую пробил, поближе к берегу, а угрей как не бывало! Ну и подлая жизнь! — уныло добавил он. — Зачем я дал ввести себя в грех и согласился выдать Свена! Он как-никак кормил нас, да и сверх того кое-что перепадало!

— Греха большого тут нет, коль скоро ты мог заработать тридцать серебряных монет. Просто ты, как всегда, неловко взялся за дело. Да и что теперь из-за этого убиваться!

— Тсс-с, тише, сюда кто-то идет!

— Кто бы это? — с любопытством прошептала Головешка, высунувшись до пояса из соломы.

— Я их уже не вижу, они, должно, к самому дому подошли. Вот когда войдут в комнату, мы услышим весь их разговор. Только сама не шуми!

Между тем к дому подкатили небольшие сани, и двое приезжих принялись распрягать коня. Лицо первого было почти совсем скрыто широкой войлочной шляпой, отбрасывавшей тень на лоб и щеки. С могучих плеч свисала синяя полосатая накидка, из-под которой торчала длинная юбка. Другой был высокий мужчина в крестьянской одежде. Захоти мы повнимательней приглядеться к приезжим, лица их непременно показались бы нам знакомыми — это были Свен-Предводитель и Ивер, которые уже в новом облачении продолжали свое путешествие из Вордингборга в столицу.

Свен купил сани и женский костюм у маркитантки, торговавшей в расположении шведских войск пивом и медом.

— Медовую бочку нам лучше оставить на ночь в санях, — вполголоса проговорил Ивер. — А для другой я ужо присмотрел место.

— Где же это?

— А вон там, под соломой в хлеву.

Свен улыбнулся и, подоткнув юбку, помог Иверу отнести в хлев бочку, лежавшую сзади на санях.

— Добрый ночлег мы себе отыскали! — воскликнул Ивер, привязав лошадь в углу комнаты и вытряхнув перед ней мешок с кормом. — Я немного знаком с хозяевами этого дома. Когда здешний помещик уехал в Копенгаген, управляющий переселил их в имение, и с тех пор сюда, видно, не заглядывала ни одна душа.

— С чего ты взял, Ивер?

— Когда я распахнул дверь, по глиняному полу бегали крысы, а снег, который намело сквозь дымовую трубу, покрыл очаг ледяной коркой.

— Хорошо, что мы так скоро встретились, — сказал Свен. — А ты — глазастый, иглу в стоге сена и ту отыщешь.

— Твоя правда, — важно ответил Ивер, — господь наградил меня зоркими глазами, а цыгане научили меня ими пользоваться, когда я ребенком кочевал вместе с ними.

Он положил на стол большой холщовый мешок. Свен достал огниво и начал высекать огонь, чтобы зажечь лучину. Огонь долго не вспыхивал; когда же наконец блеснули искры, никак не удавалось зажечь лучину.

Ивер стоя следил за усилиями Свена, затем воскликнул с улыбкой:

— Эх, в этом деле я сноровистей тебя! Дай-ка мне огниво — увидишь, как это делается.

Свен протянул ему огниво. Ивер вынул из кармана еловую шишку, растер между пальцев несколько семенных коробочек и посыпал смолистым порошком кремень, на котором тотчас вспыхнуло яркое пламя.

— Этой хитрости я тоже научился от цыган, — сказал он со смехом, а сам тем временем зажег лучину и укрепил ее между плитами очага. — А не развести ли нам огонь, чтобы в доме потеплело?

— Только бы он не был виден с дороги, если кто пройдет мимо, — отвечал Свен, вынимая из мешка съестные припасы.

— Надо завесить окна. Вот моя куртка, можешь завесить ею одно окно, а я выйду во двор и нацежу из нашей бочки кувшинчик меду.

Весь этот разговор был слышен на чердаке, где примостились Там с Головешкой. Они растянулись на полу чердака, прильнув головами к неприколоченным доскам: сквозь многочисленные щели им было видно все, что происходило внизу.

— Слыхал? — прошептала Головешка, когда Ивер, шумно ступая, вышел из дома. — У них на санях бочка с медом!

— Да, а на столе роскошный ужин! — вздохнул Там. — Хоть бы кусочек заполучить!

Свен завесил оба узких окна: одно — курткой Ивера, другое — своей накидкой, а затем вышел из комнаты, желая самолично убедиться, что с дороги свет не виден. В тот же миг Головешка, привстав, отодвинула в сторону одну из чердачных досок.

— Что ты делаешь? — спросил Там. — Не забывай, моя дорогая Бодиль: если они нас обнаружат, я пропал.

— Не забудь и ты, что я должна позаботиться об ужине для нас с тобой — нищих и голодных странников!

— Позаботиться об ужине? — переспросил Там, не понимая, к чему она клонит.

Головешка вместо ответа выдернула из крыши длинный кровельный лежень, затем, растянувшись на полу чердака, просунула его в отверстие между досками и воткнула острием в хлеб.

— А вот и ужин! — удовлетворенно прошептала она, втащив на чердак краюху овсяного хлеба. — Что, мало?

Она снова просунула палку в отверстие между досками и на этот раз подцепила большой кусок говяжьей колбасы.

Онемев от удивления, Там наблюдал за ее проделками.

— Ах, Бодиль, Бодиль! — прошептал он, когда колбаса оказалась на чердаке. — Хватит! Нам с тобой не поздоровится, когда они вернутся и увидят, что ужин их куда-то исчез.

— Ничего ты не смыслишь в жизни, — зашептала в ответ Головешка. — Беднякам не приходится быть разборчивыми в средствах, и к тому же господь не каждый день посылает нам такое щедрое угощение. Ужин я уже раздобыла. Но что мы будем есть завтра?

С этими словами она так же ловко подцепила острием палки и переправила на чердак вторую краюху и головку сыра, затем снова просунула палку вниз для очередного улова, но тут за дверью послышались шаги. Головешка поспешно убрала палку и положила доску на прежнее место. В ту же секунду в комнату вошли Свен и Ивер.

Поставив на стол кувшин с медом, Ивер вскрикнул, обнаружив пропажу. На лице его отразилось глубокое изумление.

— Кто похитил наш роскошный ужин? — воскликнул он. — Ты только посмотри! На столе почти ничего не осталось. А ведь мы еще не притрагивались к еде!

Свен, разумеется, никак не мог ответить на этот вопрос. Друзья стали строить всякие предположения, чем немало потешили супругов, которые тем временем поедали свою добычу на чердаке.

— Не иначе, кто-то прокрался в комнату, пока мы были во дворе, — предположил Ивер.

— Разве он ушел бы незамеченным? — пожимая плечами, возразил Свен.

— И то верно. Впрочем, понял. Наш ужин украли крысы!

— Крысы? — повторил Свен. — Две краюхи хлеба, головку сыра и колбасу — не могли же они все это утащить!

— Но не могли же хлеб, сыр и колбаса сами сбежать со стола! Кто-то украл их у нас — не то крысы, не то домовой, но я стою за первых, потому что мне куда чаще случалось видеть крыс, чем домовых!

— Приятного им аппетита! — рассмеялся Свен. — Что ж, удовольствуемся тем, что осталось!

Ужин прошел в полном молчании. Когда же наконец Ивер вытер свой нож и засунул его за пояс, он воскликнул:

— Грех и позор нам, что мы сели за стол без молитвы, но надеюсь, господь не будет к нам чересчур строг — ведь идет война. А уж когда я улягусь спать на сене, я так или иначе его помяну. Расскажи мне теперь, что у тебя на уме: как ты думаешь доставить нашу бочку к месту назначения?

— Поедем дальше, как ехали до сих пор.

— Да, но только чем это кончится? Боюсь, нам все время будут досаждать, особенно когда пронюхают о нашей затее. Давно ли мы в пути, а уже трое узнали нашу тайну.

— Слышишь? — шепнула Головешка Таму. — У них какая-то тайна, хорошо бы нам ее выведать!

— Первый — капитан Мангеймер, с которым мы так славно потолковали в церкви. Он так старался заполучить наш клад, что, уж верно, не удовлетворится одной неудачной попыткой. Второй — ленсман Тюге Хёг, и третий — господь помилуй его душу — он там, где следовало бы быть и двум другим. Так ты какой дорогой думаешь ехать?

— Лесом мимо Юнгсховеда, — отвечал Свен, — там я назначил встречу двоим из наших людей. Затем мы поедем на запад до города Кёге и свернем чуть на север, а оттуда по льду в Копенгаген. На всем этом пути я расставил энгов: через каждые две мили нам будут приводить свежую лошадь, чтобы сани мчались быстрей. Мы должны добиться своего, Ивер, дружище, — добавил Свен, отложив в сторону нож и задумчиво уставившись в пустоту, — тому залогом моя жизнь и честь.

— Конечно, мы добьемся своего, зять мой дорогой, я ведь тоже кое-чего жду от успеха нашей затеи.

— Ты о чем?

— Видишь ли, есть у меня один замысел. Только ты носишь свой в голове, а я — в сердце.

— Вот как! — воскликнул Свен. — Видно, ты что-то новое задумал!

— Да нет, дело-то, в общем, давнее, — отвечал Ивер шутливым тоном. — С тех самых пор, как с меня сняли бесчестье, все помыслы мои об одной девушке, что живет у Хольмегорских болот. Ты улыбаешься, Свен! Да, мысли мои стелются к земле, словно ласточки в ненастье! Но как только я стану стоящим человеком, я заявлюсь к фогту, ее отцу, и попрошу отдать за меня Ингер. Если мы благополучно доставим королю деньги, ты возьмешь свою долю почестей, и это будет лучшая доля, потому что ты ведь всему нашему делу глава. Но вдруг сам король или его вельможи спросят нас, какой награды мы хотим? Королева сделала меня своим воином, а король, может статься, произведет меня в вахмистры. Тогда я пойду домой в роскошном мундире и заявлюсь женихом к отцу моей Ингер.

Когда Свен-Предводитель и Ивер на другое утро покинули хижину, над темным лесом, тянувшимся вдоль побережья, еще только вставало солнце. Небо казалось ясным, безоблачным, над полями с криком носились вороны. Впереди на санях сидел Свен в женском платье, низко надвинув на лоб войлочную шляпу. Ивер расположился на мешке с овсом, которым прикрыл стоявшую позади бочку. Издалека доносился приглушенный звон — это колокола церквей в Ставербю и Аллерслёве возвещали восход солнца.

Из слухового окна на чердаке выглянул человек с бледным, испитым лицом и долго смотрел вслед маленьким саням. Это был Там. Проснувшись, он немало изумился тому, что оказался на чердаке в полном одиночестве. Головешка ночью незаметно покинула его, не сказав, зачем и куда ушла. Маленькая стремянка, которую он накануне вечером втащил за собой на чердак, лежала на снегу под слуховым окном, не оставляя никаких сомнений в том, каким путем выбралась из дома его жена.

Свен поехал по дороге, идущей вдоль извилистого ручья, который вытекал из озера у Леккинде, — друзья надеялись, что его высокие склоны укроют их от глаз шведских патрулей.

— Смотри, как выплывает из-за леса солнце, — сказал Ивер, — это предвещает нам хороший день.

— Да, может, оно и так, — отозвался Свен, — но взгляни-ка лучше вон туда: как выплывают из ложбины шведские всадники. Что-то предвещают нам они?

— Бумага у нас в порядке, — прошептал Ивер в ответ, косясь в сторону ложбины и стараясь при этом не поворачивать головы.

Послышался лошадиный топот — четыре всадника во весь опор скакали к саням. Ивер снял шапку и поклонился, а Свен все так же неподвижно сидел с вожжами в руках, ссутулившись и словно оцепенев от свирепого утреннего холода.

— Что везете в санях? — спросил шведский капрал.

— Немного меду да еще настойку багульника! — отвечал Ивер.

— Бог с ним, с багульником! Дайте отведать меду! — приказал капрал.

Ивер налил ему кружку, и швед стал пить.

— Черт вас побери, негодяи! — крикнул он, осушив кружку. — Мед ваш наполовину замерз, да к тому же изрядно разбавлен водой! А есть у вас разрешение на торговлю с военными?

— Известно, есть! — отвечал Ивер, вынимая бумагу.

Бегло взглянув на засаленный клочок бумаги, капрал возвратил его Иверу.

— Бумага у вас в порядке, — сказал он. — Куда держите путь?

— В Юнгсховед.

— Вот это кстати! Я к обеду буду там, так что уж не забудьте стребовать с меня плату за мед! Что ж, ступайте с миром.

С этими словами всадники поскакали дальше.

— По-моему, они посмеялись над нами, — сказал Ивер, когда сани отъехали на такое расстояние, что шведы уже не могли расслышать его слов.

— Пусть их забавляются, эти бравые вояки, только бы не трогали нашу поклажу, — отвечал Свен. — Но радоваться еще рано: по дороге в Юнгсховед мы, верно, еще не раз столкнемся с их приятелями.

Предположение Свена не замедлило подтвердиться — вскоре снова послышался конский топот. Приподнявшись на санях, Ивер увидел, как из-за холма показался отряд всадников. Едва завидев маленькую повозку, шведы тотчас поскакали к ней. Свен пустил лошадь шагом, Ивер нагнулся к нему и зашептал:

— На этот раз дело плохо. Я знаю эти мундиры. Они принадлежат драгунам графа Ферсена. Тем самым, которых мы тогда раздели и связали в лесной хижине в Гьердерёде.

— Тише, — отвечал ему Свен, — я и сам вижу. Может, они всего лишь зарятся на даровой мед, как те, первые.

Драгуны кольцом окружили сани и приказали Свену остановиться. Командир обратился к седокам с тем же вопросом, что они услышали в первый раз, и Ивер снова ответил, как тогда.

— Есть ли у вас разрешение шведских властей на торговлю медом?

— Да, ваша милость! — отвечал Ивер, протягивая вахмистру бумагу.

— Кто из вас хозяин трактира? — продолжал допрашивать вахмистр.

— А вон тетка моя, — отвечал Ивер, — да только она стара и мучается зубной болью, и оттого ей трудно говорить, вот она и попросила меня ее сопровождать.

— Можете следовать своим путем, — сказал вахмистр, отъезжая от саней.

— А ну, обожди-ка! — воскликнул его спутник, неожиданно наклонившись к саням и концом палаша приподнимая войлочную шляпу Свена.

У драгунов вырвался крик изумления, когда из-под шляпы показалось смуглое бородатое лицо. Они мигом выхватили пистолеты из кобуры.

— Чтоб тебя черти взяли! — с издевательским смехом воскликнул капрал. — Сидишь, словно в рот воды набрал, и не признаешь старых знакомцев. А ну, взгляни на меня и скажи — вспомнил ты меня или нет?

Свен с первого взгляда узнал капрала, чей мундир он надел на себя во время своей встречи с полковником Спарре. Он тут же понял, что пытаться бежать бесполезно: драгуны окружили его со всех сторон, и восемь пистолетных дул угрожающе целились ему в грудь. Ивер вздрогнул, побледнел и впился своими маленькими глазками в Свена.

Свен сошел с саней и сбросил с себя накидку.

— Капрал! — воскликнул он. — Ты не ошибся! Я — Свен, Предводитель энгов!

Возгласы изумления, вырвавшиеся у драгунов после этих слов, услышал разве что один Ивер, — он гордо вскинул голову и оглядел присутствующих с неописуемой важностью и самодовольством, поняв, что Свен уже решил, как действовать дальше.

Тот продолжал:

— Я — ваш пленник, и сегодня вы заработали свои тридцать сребреников.

— Они придутся весьма кстати, — весело сказал капрал, — я пропью их за твое здоровье!

— Вы можете оказать мне более важную услугу, — сказал Свен. — Когда вы приведете меня в Юнгсховед, меня там повесят, а дома у меня остались жена и малый ребенок. Позвольте мне послать им прощальный привет с этим вот моим спутником.

— Спутник твой пойдет с нами.

— Да что уж там, этот бедный крестьянин ничего дурного не замышлял и пособником моим не был, полковник все равно его отпустит.

— Может, и так, — согласился капрал, который, судя по всему, не узнал Ивера. — Что ж, скажи ему несколько слов, да только поживей!

Свен наклонился к Иверу и прошептал:

— Скорей начинай рыдать!

Ивер немедленно повиновался и оглушительно зарыдал.

— Видишь вон ту прорубь в реке? Как только мы поравняемся с ней, перережешь ремень на бочке и столкнешь ее с саней так, чтобы она покатилась по склону. Громче реви!

Ивер пронзительно и визгливо завыл.

— Под тяжестью бочки треснет лед, — продолжал Свен, — и наше сокровище будет надежно укрыто. Только запомни все приметы того места, где затонет бочка.

— Что, скоро ты там? — закричал капрал.

— Еще минуту! — крикнул в ответ Свен и шепотом добавил: — Все понял?

— Я потерял свой нож.