Предводитель энгов

— Забавно! Тогда дай бог, чтобы народ почаще ругался, тем больше денежек потечет в наш карман. Итак, у тебя есть два ригсдалера. Один я дам тебе взаймы под честное слово. Впрочем, покуда на твоей рубашке сидят вот эти серебряные пуговицы, тебе есть на что ставить.

Пока Танге наливал капитану меда и стелил на стол коврик, чтобы стук костей не был слышен в нижних комнатах, следы сонливости постепенно исчезали с его лица.

А едва только началась игра, лицо капеллана окончательно преобразилось: на нем появилось выражение жгучего интереса, тусклые глаза загорелись, щеки разрумянились, жилы на висках вздулись. Игра была единственной страстью капеллана Танге. В этот вечер ему не везло: сначала он проиграл деньги, а потом и серебряные пуговицы одна за другой перекочевали на другой конец стола, причем так быстро, что капитан едва успевал срезать их клинком своей сабли.

— Я надеюсь, мой друг капеллан догадывается, почему мне так хочется выиграть эти пуговицы, — заявил капитан после очередного удачного броска. — Вчера я собрался продать те пуговицы, что выиграл накануне, и на лестнице встретил здешнюю старуху экономку. Я показал ей пуговицы и спросил, какая, по ее мнению, им цена.

— Боже мой! — в ужасе воскликнул Танге. — Если вы показали пуговицы Сиссель, я пропал! Я несчастнейший из смертных!

— Совсем наоборот, дражайший друг, — насмешливо заявил капитан. — Это она стала несчастнейшей из смертных.

— Еще бы! Ведь она не могла их не узнать! Мне подарила их к прошедшему рождеству моя невеста!

— Ну да! И знаешь, что сделала старая дура? Выкупила у меня пуговицы, и, прямо скажу, за ценой не постояла.

Сжимая в руке стаканчик с костями, Танге смотрел прямо перед собой, но костей не бросал. Потом он тяжело вздохнул. А Мангеймер продолжал:

— Выходит, зря я ругал это старое чучело. Клянусь душой, я думал, она злится на меня!

— За что?

— Да вообще-то ей злиться не за что, разве за то, что я недавно приказал своему слуге прирезать гусей, которые гоготали по утрам под моим окном. Но это дело прошлое. Теперь, я думаю, старуха настолько расположена ко мне, что не откажется выкупить и те пуговицы, что я выиграю нынче вечером.

— Вы хотите продать их ей, капитан?

— Конечно, мой милый пастырь! Такого хорошего покупателя нельзя терять. Да и потом, пусть уж у нее соберется вся дюжина. Ну, что же ты? Твой черед метать!

— Нет! Нет! — закричал Танге с яростью, в которой трусы обычно черпают свою храбрость. — Делайте со мной, что хотите, капитан! Но если Сиссель снова узнает о том, что вы выиграли у меня серебряные пуговицы, я больше с вами не играю.

— Бросай кости сию же минуту! — крикнул капитан, сдвинув брови. — Иначе, разрази меня гром, я душу из тебя вытрясу! Понял?

Танге послушно схватил стаканчик с костями. Игра продолжалась.

— Тебе сегодня не везет, капеллан, — с издевкой заметил Мангеймер. — Я уже выиграл восемь пуговиц — у тебя осталось всего две.

Танге побледнел как полотно. Дрожащими руками он встряхнул стаканчик и бросил кости на стол. На обеих фишках было по шесть очков.

— Так не пойдет! — закричал капитан. — Я не видел, как ты бросал. Бросай снова!

— Не буду! — возразил Танге с упорством отчаяния. — Играть надо по-честному!

— Ладно! — согласился Мангеймер. — Тогда ставим на оставшиеся пуговицы. Кто выиграл, получает все. Давай сюда куртку!

Танге бросил куртку на скамью к капитану, и тот клинком спорол оставшиеся пуговицы.

— Идет, — согласился Танге, которому удача придала храбрости.

Он собрал кости и бросил снова. Выпало две единицы. Мангеймер разразился злорадным хохотом и заколотил шпорами по покрышке на скамье. Теперь был его черед бросать. При первом броске выпало семь очков, при втором — двенадцать. Капитан выиграл.

Мангеймер закрутил усы, скаля зубы в улыбке, а Танге обмяк на своем стуле и закрыл побледневшее лицо руками.

— Гром и молния! — закричал Мангеймер, наглядевшись всласть на убитого горем капеллана. — Да ты просто молокосос. Распускать нюни из-за такой ерунды. Я знавал одного дворянина, который за один вечер спустил в кости два имения — он и бровью при этом не повел. А ты хнычешь из-за дюжины пуговиц. Уж если они тебе так дороги, на, держи, забирай все, так и быть. Не стану отнимать у тебя невестин подарок.

И с этими словами Мангеймер швырнул пуговицы капеллану.

— Правда? — не веря своим ушам, переспросил Танге. — Ведь я дорожу этими пуговицами, потому что мне подарила их моя невеста.

— Говорю тебе, забирай их, — ответил капитан. — Но услуга за услугу, — добавил он с коварной улыбкой. — Я отдам тебе пуговицы, а ты расскажешь мне, где пастор спрятал серебряные сосуды для святых даров.

— Не могу, — возразил Танге, — я и сам этого не знаю.

— Ну, что поделаешь, — равнодушным тоном отозвался Мангеймер, — оставим этот разговор. Ты сохранишь свою тайну, а я — свой выигрыш.

И он накрыл громадной ручищей пуговицы, с которых Танге не сводил глаз.

— Я готов поклясться, что не знаю, — повторил капеллан, умоляюще глядя на шведа.

— Верю, — сухо ответил капитан. — А хочешь знать, в чем готов поклясться я? В том, что все твои пуговицы завтра же утром перекочуют к старухе экономке за ту же цену, что и вчера.

— Ради всего святого — нет! — прошептал Танге, с мольбой протягивая руки к капитану.

— Где спрятана серебряная утварь?

— О господи Иисусе! Я поклялся спасением души не говорить об этом никому на свете.

— Отойди в сторону и расскажи об этом печке — вот и не нарушишь клятву.

— Я не смею. Умоляю вас, господин капитан! Сжальтесь надо мной!

— Так ты не веришь, что старуха за каждую пуговицу заплатит по десять скиллингов? — спросил Мангеймер, приложив одну из пуговиц к рукаву своей рубашки, а потом разглядывая ее на свет.

— О, я несчастный!

— Пожалуй, нынче вечером уже поздно идти к старой перечнице. И все же попытаю счастья, пусть получит мой выигрыш свеженьким — с пылу, с жару!

Было видно, что капеллан борется с собой: по его лицу градом катился пот, он стиснул ладонями голову, а его пересохшие, дрожащие губы бормотали какие-то жалкие мольбы.

— Подожди меня несколько минут. Я скоро вернусь, — заявил Мангеймер, делая вид, что не замечает страданий несчастного Танге. — Думаю, что мы сторгуемся с ней в два счета.

С этими словами он встал, собираясь уходить. Танге взволнованно схватил его за рукав.

— Не уходите! — прошептал он.

— Почему же, милейший? — засмеялся капитан.

— Вы меня погубите.

— Вот так причина! — расхохотался Мангеймер, отшвырнув капеллана в сторону.

— О боже, боже! Неужели ничто меня не спасет!

— Твое спасение в твоих собственных руках! — с порога ответил Мангеймер.

— Ладно! — сказал Танге. — Пусть будет так. Я скажу вам, где зарыта церковная утварь.

Он заявил это так неожиданно и с такой решимостью, что Мангеймер изумленно уставился на него и, помолчав, сказал:

— Если ты меня обманешь, мошенник, молись о своей душе.

— Я не собираюсь вас обманывать. Я знаю, кому они доверены.

— Кто же этот человек?

— Могильщик. Я иду прямо к нему.

— Хорошо! — удовлетворенно кивнув, заявил капитан. — Вот тебе твои пуговицы, а я прилягу тут на скамье и вздремну, ожидая твоего возвращения.

С этими словами Мангеймер осушил кувшин с медом и растянулся на скамье. А Танге, надев плащ и шляпу, вышел из дому.

ГДЕ ХРАНИЛИСЬ АЛТАРНЫЕ СОСУДЫ

После ухода Танге прошло около часа. В его комнатушке все притихло. Только громко храпел уснувший Мангеймер да тускло чадила лампа на столе. Вдруг на лестнице раздались тяжелые, шаркающие шаги — это по ступенькам поднималась старая экономка Сиссель. Думая, что Танге один у себя в комнате, она распахнула дверь, но увидела на скамье капитана и громко вскрикнула.

Мангеймер проснулся, злобно уставился на Сиссель, а потом с насмешкой воскликнул:

— А-а! Милости прошу, дорогой мой виночерпий! Если ты прокралась сюда в такой поздний час для того, чтобы взглянуть на меня хотя бы одним глазком, то прежде всего принеси мне чего-нибудь выпить, а не то можешь убираться восвояси!

— Мне надо поговорить с господином Олуфом, — сердито ответила старая женщина. — Я думала, он сидит и пишет свою воскресную проповедь.

—» Проповедь «! — загоготал капитан. — Сто тысяч несчастий на голову этого мерзавца! Так вот как он вас надувает! Нет, дорогая тетушка Сиссель! Мы тут сидели и резались в кости, пока я не выиграл все его серебряные пуговицы, такие же, как те, что ты купила у меня вчера. А когда нам играть надоело, я послал господина Танге раздобыть несколько бутылок французского вина, так как вечером мы ждем гостей.

— Каких это гостей? — спросила Сиссель.

— Да этот висельник надумал нынче вечером, когда вы с пасторской дочкой отправитесь спать, пригласить сюда веселых девиц и поразвлечься с ними. Гром и молния! Я и забыл, что он просил меня не проговориться тебе об этом.» Старая сплетница непременно поссорит меня с моей невестой «, — сказал он. Но я о тебе лучшего мнения, уверен, что ты нас не выдашь! Подойди ко мне и поцелуй мне руку, старая Сиссель! Будь ты на двадцать лет моложе, я бы сделал тебя своей возлюбленной, пока мы стоим в вашем городе!

Мангеймер протянул старой служанке руку, но она закрыла лицо передником и, разрыдавшись, вышла из комнаты.

Капитан снова развалился на скамье, закрыл глаза, но на сей раз не заснул. Вскоре на лестнице опять послышались шаги, и в комнату вошел Танге. Капеллан был необычно возбужден, в его повадке появилась какая-то решительность и даже смелость.

— А-а! Ты уже вернулся, милейший! — воскликнул капитан. — Я не ждал тебя так скоро! Ну как, выудил ты у могильщика его секрет?

— Тсс! Тише! — сказал Танге, повелительно подняв руку. — В церкви я придумал кое-что получше. Согласны вы вступить со мной в сделку?

— Отчего же нет, приятель?! Давай выкладывай, в какую.

— Сначала выслушайте мои условия.

— Ах, вон оно что! Ты еще ставишь условия!

— Прежде всего вы вернете мне два ригсдалера, что вы у меня сегодня выиграли. Потом вы поклянетесь мне словом офицера и вашим земным и небесным блаженством, что завтра утром пойдете к Сиссель и скажете ей, что пуговицы, которые вы ей недавно продали, вы самовольно взяли у меня в комнате.

Во время речи Танге капитан неоднократно проявлял признаки нетерпения. Он притопывал ногой, покручивал усы. Но едва Танге назвал последнее условие, он яростно выругался, бросился на капеллана и, одной рукой стиснув его за плечо, другой схватил саблю, которая лежала на столе.

— Клянусь спасением! Я приколю тебя к стене, несчастный псалмопевец! — заорал он. — И ты смеешь соваться ко мне с таким предложением! Чтобы я, капитан Мангеймер, признался в воровстве, которого не совершал!

Когда Мангеймер бросился на Танге, капеллан побледнел от страха, но тут же овладел собой и закричал:

— Не горячитесь, капитан! Вы выслушали до конца мои условия, а теперь послушайте, что я предлагаю взамен!

— Что бы там ни было, ни под каким видом я не соглашусь на последнее условие…

— А почему бы нет? Вы можете сказать, что взяли пуговицы просто, чтобы подразнить Сиссель. Это ей покажется вполне правдоподобным.

— Гм, что ж, посмотрим, — сказал капитан. — Но что я получу взамен? Это должны быть несметные сокровища, а не какие-нибудь два жалких церковных сосуда.

— Я и предлагаю вам несметные сокровища.

— Может, три сосуда? — недоверчиво спросил Мангеймер, но глаза его загорелись алчностью. — Говори!

Танге взял в руки лампу и выглянул за дверь, чтобы убедиться, что никто его не подслушивает. Вернувшись, он подошел вплотную к капитану и зашептал ему в самое ухо:

— Я предлагаю показать вам место, где спрятаны пятьдесят тысяч ригсдалеров.

Мангеймер уперся обеими руками в стол и, разинув рот, уставился на Танге с выражением полной растерянности. Потом лицо его налилось кровью, и он почти беззвучно прошептал:

— Пятьдесят тысяч ригсдалеров!

Но выражение растерянности исчезло так же внезапно, как появилось. Сдвинув брови и насмешливо улыбаясь, Мангеймер сказал:

— Ты или спятил, капеллан, или принимаешь меня за дурака, — тогда помолись богу о своей душе!

— Я вовсе не спятил и не собираюсь вас дурачить, — ответил Танге. — Я знаю, что говорю. Но запомните мои слова! деньги вы должны раздобыть сами, я только покажу вам, где они спрятаны.

— Так, значит, это правда? Ты не врешь? — прошептал капитан, настроение которого улучшалось с каждым словом Танге. — Не пытаешься меня надуть? Ты знаешь, где спрятаны деньги? Отлично, любезный друг! Во-первых, дай я тебя расцелую! А во-вторых, клянусь тебе моим благородным дворянским именем, я вознагражу тебя так, что ты будешь помнить капитана Мангеймера до конца своих дней! Пятьдесят тысяч ригсдалеров! Да за эти деньги я готов продать душу самой злобной ведьме на земле. Иди сюда, к окну, и выкладывай все, что знаешь.

И Танге рассказал, что, придя в церковь, чтобы расспросить могильщика о спрятанных священных сосудах, он услышал позади алтаря какие-то голоса. Танге притаился за колонной и увидел пастора, который взволнованно говорил о чем-то с двумя незнакомыми людьми. Из отрывочных слов, которые до него долетели, Танге понял, что пастору были даны на сохранение пятьдесят тысяч ригсдалеров и нынче вечером, в полночь, он передаст деньги незнакомцам, которые должны доставить их в Копенгаген.

— А эти люди не говорили, есть ли у них в этом деле помощники?

— Не говорили, — отвечал Танге. — Но, насколько я успел заметить, эти двое вооружены. Один из них приходил утром в церковь и долго исповедовался пастору.

— Значит, деньги должны быть переданы сегодня в полночь? А ну-ка живо ступай вниз, узнай, который теперь час.

— Одиннадцатый.

— Гром и молния! Самое время действовать! — с самодовольной улыбкой заявил Мангеймер, пристегивая саблю к Поясу и закутываясь в широкий синий плащ. — Слушай, Танге. Если дело выгорит, можешь жениться хоть завтра, я сделаю тебя пастором в одном из моих поместий.

— Каких поместий?

— В одном из тех, что я куплю на деньги из нашего клада. Пятьдесят тысяч ригсдалеров! Разрази меня гром! Да я родного брата зарежу за такие деньги!

Капитан ушел. Танге проводил его до дверей. После ухода Мангеймера на его лице выразилась некоторая тревога — он обдумывал возможные последствия своего предательства. А Мангеймер тем временем отправился в Гусиную башню, где в караульне его приятели играли в ландскнехт. Двое из них вскоре после прихода капитана встали из-за стола по той простой причине, что проиграли все свои деньги. Покрутив усы, Мангеймер улыбнулся. Он подошел к одному из проигравших и хлопнул его по плечу.

Это был старый драгун с обветренным лицом, покрытым шрамами и заросшим густой седоватой щетиной.

Старый вояка обернулся к Мангеймеру, холодно кивнул ему и заявил:

— Не приставай ко мне, Мангеймер! Я сейчас зол как черт!

— Еще бы, приятель, ведь ты продул все свои денежки!

— Кто играет, всегда рискует проиграть.

— Не всегда.

— Как это так?

— Есть беспроигрышная игра, в нее играют умные люди.

— Старая песенка! Уж не ты ли знаешь правила этой игры?

— Я для того и пришел, чтобы поучить тебя играть в нее, капитан Нилер.

— И заранее обещаешь мне выигрыш?

— Под мое честное слово.

— Сколько же я выиграю?

— Если я скажу — сотню крон серебром, а то и больше, я не совру.

— А какая ставка?

— Жизнь.

— Черт побери! Да это пустяк ради такого выигрыша! Расскажи поподробнее, Мангеймер!

— Выйди следом за мной, капитан Нилер, — сказал Мангеймер. — Жду тебя за оградой.

Вскоре оба офицера встретились позади вала, окружавшего башню.

— Ну, Мангеймер! — заявил старый рубака. — Я жду разгадки твоих слов.

— Рассказывать недолго, — объявил капитан. — Сижу я нынче вечером у себя в комнате в пасторском доме, где я квартирую, и вдруг слышу на улице стук копыт. У окна останавливается верховой, стучит в стекло и окликает меня по имени. Потом я слышу шаги на лестнице, и в мою комнату входит господин Магнус Тролле, который остановился в здешнем городе — ведь король назначил его и Ульфельда вести переговоры с датскими послами. Ты знаешь господина Магнуса Тролле, Нилер?

— Что-то не припомню.

— Неважно! Он получил известие, что датчане тайно прислали в город двух гонцов, чтобы те раздобыли документы чрезвычайной важности, которые скрыты в тайнике в церкви.» Эти бумаги, капитан Мангеймер, — сказал господин Тролле, — вы должны любой ценой отобрать у датчан и немедленно передать их государственному совету. Кроме бумаг, там спрятаны еще и деньги — триста крон серебром. Но вы знаете шведский военный закон, — добавил господин Тролле, — трофей, добытый воином в бою, целиком достается ему. Иными словами — деньги ваши «. Вот и вся история, если не считать того, что господин Тролле потребовал соблюдения полнейшей тайны.

— Ну, а дальше?

— А дальше я тотчас пошел к своему другу капитану Нилеру и спросил, не хочет ли он попытать счастья вместе со мной.

— Триста крон — не больше? — спросил старый вояка, подозрительно глядя на Мангеймера.

Капитан улыбнулся.

— Может, немного больше, может, немного меньше, — ответил он. — Я повторяю то, что мне сказали, сам я денег не пересчитывал.

— Хорошо, я согласен! — решил, успокоившись, Нилер. — Пошли.

— Я думаю, лучше взять с собой нескольких солдат, — сказал Мангеймер.

— Ради двух датчан? — пожал плечами Нилер.

— Мало ли что может случиться. Лучше быть поосторожнее, — настаивал Мангеймер. — Датчане хитры и изворотливы, хоть и простодушны с виду. Может, там их не двое, а больше. Так или иначе надо отрезать им все выходы из церкви: ведь мы ре знаем, каким путем они будут идти. У меня такой план: пойдем вдвоем в казарму, и каждый из нас возьмет четырех солдат своей роты — молодцов, на которых можно положиться.

— За солдатами дело не станет.

— Двое из них спрячут под плащами фонари, чтобы ночью, если понадобится, у нас был свет.

— Отлично! — одобрил Нилер. — У тебя, я вижу, весь план уже готов. Дальше?

— Если я не ошибаюсь, в здешней церкви три входа. Мы у каждого поставим по часовому и прикажем им подать сигнал фонарем, как только изнутри откроют дверь. Ты, капитан, станешь с четырьмя людьми против церкви, чтобы броситься на помощь тому, кто подаст сигнал. А я войду внутрь. Ну как, одобряешь мой план?

— Вполне! За исключением того, что ты дал мне самое легкое поручение. Черт возьми, что-то уж слишком дешево достанутся мне мои денежки!

— Как знать! — с улыбкой возразил Мангеймер — Главное, помни слова господина Тролле и ни словом не заикнись о нашей тайне ни одному из солдат.

Около полуночи небольшая группа людей молча и осторожно шла по главной улице Вордингборга, кривой и извилистой, которая вела к церкви. Приглушенный звон оружия выдавал, что люди вооружены. Впереди шли двое, и, когда внезапный порыв ветра откидывал полы их плащей, под ними вспыхивал свет ручных фонариков, которыми в те времена пешеходы освещали себе вечером путь на улицах.

Дойдя до середины главной улицы, заговорщики заметили каких-то людей, которые, несмотря на столь поздний час, бесцельно слонялись по улице. Потом эти люди обменялись между собой несколькими словами и исчезли.

— Видел? — шепнул Мангеймер старому Нилеру.

— Еще бы!

— Я так и думал, что их не двое, а больше.

— Чем больше, тем лучше, — ответил Нилер, удовлетворенно кивнув.

Мангеймер расставил солдат вокруг церкви так, как он говорил Нилеру, и, едва они заняли свои места, сам подошел к главному входу и трижды громко постучал в дверь рукояткой сабли. Никто не отозвался, только слабый свет, мерцавший сквозь свинцовые переплеты окон, внезапно погас.

Мангеймер постучал еще раз и, приложив губы к замочной скважине, крикнул:

— Именем шведского короля! Откройте!

Он хотел крикнуть еще раз и уже набрал воздух в легкие, как вдруг услышал шаркающие шаги, медленно приближавшиеся к двери.

— Кто стучится в Церковные двери в такой поздний час? — спросил глубокий мужской голос.

— Откройте, тогда узнаете! — зарычал Мангеймер.

— У меня нет ключей от главного входа, — ответил человек. — Подойдите к капелле, и я вам открою.

Капитан недовольно пробурчал что-то невнятное, но отошел от двери. А тем временем человек, находившийся в церкви, положил руку на плечо старого священника, который стоял с ним рядом, бледный и дрожащий, и шепнул ему:

— Ступайте домой, ваше преподобие! Вы свое дело сделали — остальное я беру на себя. Вы можете выйти в дверь позади алтаря — они ее не охраняют.

Пастор кивнул и побрел прочь, шатаясь и держась за стулья. Подойдя к хорам, он обернулся к своему спутнику, который провожал старого священника, светя ему потайным фонариком. Пастор поднял руку, молча благословил этого человека, а потом повернулся и скрылся в алтаре. Отсюда был выход прямо в пасторский сад, начинавшийся за церковной оградой.

Именно через эту дверь в церковь и прокрался Танге, когда ему удалось подслушать беседу священника с приезжим незнакомцем.

Меж тем капитан подошел к двери, ведущей в капеллу, а солдата, охранявшего эту дверь, послал сторожить главный вход. В замке повернулся ключ, дверь открылась. Танге предупредил Мангеймера, что могильщик высокого роста и носит коричневый плащ. Мангеймер увидел перед собой человека высокого роста в коричневом плаще. На голове у него была теплая войлочная шапка, на внутренней стороне которой был нашит железный крест — чтобы предохранять от ударов.

— Что вам угодно, сударь? — спокойно и сдержанно спросил человек, подняв свой фонарь так, чтобы свет падал на лицо капитана, оставляя в тени его собственное.

Мангеймер обернулся и приказал солдату, который вошел вместе с ним, охранять вход. А сам шагнул к человеку, открывшему дверь, и спросил:

— Ты здешний могильщик?

— Могильщик и звонарь, ваша милость.

Мангеймер недоверчиво улыбнулся. Он услышал, как под плащом говорившего, когда тот поднял руку с фонарем, звякнуло оружие.

— Это что же, здешние могильщики всегда имеют при себе оружие?

— Иной раз приходится, когда дела призывают нас в церковь в ночную пору.

— Какие же у тебя могут быть здесь дела в такой час?

— Надо написать на досках номера псалмов для завтрашней службы. В пятницу прихожане идут к причастию.

— Ах вот как! — сказал Мангеймер, которому слово» причастие» напомнило о его первоначальном намерении. — Кстати, ты знаешь, где спрятаны церковные сосуды для святых даров?

— Знаю.

— Можешь показать мне это место?

— Если вы не побоитесь пойти со мной.

— Куда это?

— Когда шведы пришли в город, пастор спрятал сосуды в склепе под алтарем, там, где стоят гробы с набальзамированными покойниками.

— А ты сам не боишься туда спускаться?

— О-о, сударь, я — дело другое, не во гнев вам будь сказано! Мне не привыкать. За долгие годы, что я служу при церкви могильщиком, я вдоволь насмотрелся на покойников. Мне иной раз кажется, что покойники меня узнают.

— А я солдат, — возразил Мангеймер. — И пожалуй, на своем веку превратил больше живых людей в покойников, чем ты повидал покойников на своем. Ступай вперед и веди меня в склеп к мертвецам.

Могильщик подошел к алтарю, открыл крышку потайного люка в полу и стал спускаться вниз. Мангеймер обнажил саблю и без раздумий последовал за ним.

Поставив ногу на первую ступень приставной лестницы, которая вела в подземелье, он повернулся и сделал знак солдату, оставшемуся у дверей.

— Беги к капитану, — тихо приказал он. — И скажи ему, чтобы он шел сюда со своими четырьмя солдатами.

И Мангеймер стал спускаться вниз по лестнице.

СРЕДИ МЕРТВЕЦОВ

Спустившись в подземелье, могильщик, или, вернее, Свен-Предводитель, повесил свой фонарь на одну из пилястр. При свете фонаря Мангеймер увидел просторный подвал с готическими стрельчатыми сводами и двумя дверями между боковыми колоннами. Обе эти двери вели в фамильные склепы, где хоронили знатных покойников. Одна из дверей была забрана железной решеткой. Сквозь нее просачивался слабый свет фонаря, висевшего на стене внутри склепа. В подземелье, где оказался Мангеймер, стояло множество гробов, обитых черным сукном или кожей и окованных медью.

— Гром и молния! — воскликнул, озираясь по сторонам, Мангеймер. — Пастор знал, куда припрятать свои сокровища!

— Да, сударь! — отозвался Свен. — Но я хочу вас кое о чем предупредить. Здесь, как видите, беспорядок. Когда ваши солдаты пришли в город, они тотчас явились в церковь и все здесь перевернули вверх дном. Они взламывали гробы и вытаскивали из них трупы, чтобы посмотреть, нет ли при покойниках каких-нибудь ценностей.

— Охотно верю, — ответил Мангеймер. — Я сам был среди них, только мы ничего путного не нашли. Знай я тогда, какие сокровища припрятал старый негодяй пастор, мы бы уж искали получше, мы бы здесь камня на камне не оставили.

— Ах, ваша милость! Какое же это сокровище — маленькие сосуды для священных даров.

— Черт побери! Я говорю не только о них. Короче, мне известно, что пастор спрятал в церкви большие деньги. Вот их ты и должен нам отдать, ведь тебе поручили их сегодня куда-то отправить.

— Вот как! — воскликнул Свен. — Значит, здесь нашелся предатель!

— Об этом ты успеешь поразмыслить на досуге. А сейчас не пытайся отпираться, я все знаю, церковь окружена моими людьми. А попробуешь хитрить, будь я проклят, если я не вздерну тебя под потолком. Понял?

— Еще бы, как не понять, — ответил Свен. — Но только не воображайте, что имеете дело с беззащитной овечкой. Ваши люди поблизости, но мои тоже неподалеку, и они меня в обиду не дадут.

— Это ты о ком же?

Свен улыбнулся и показал на стоявшие вокруг открытые гробы.

— О мертвецах, — ответил он.

— Ты что, смеешься надо мной? — с угрозой спросил Мангеймер.

— А вы подойдите поближе и поглядите на них! — предложил энг. — Зря вы ими пренебрегаете.

Капитан бросил взгляд на гробы, вскрикнул и отступил на шаг. Позади каждого из гробов выросла человеческая фигура. Четверо высоких, широкоплечих мужчин, появившихся так неожиданно, с насмешливым вызовом смотрели на Капитана. Все они были вооружены. Они встали рядом с могильщиком. Тот шепнул им несколько слов. Они вдруг повернулись и ушли.

— Ты отпустил своих людей? — удивился Мангеймер.

— Да, — спокойно ответил Свен. — Их помощь нужнее в другом месте.

— Как хочешь, приятель. Дело твое. А теперь покажи, где спрятаны деньги, и я отпущу тебя с миром. Но будь ты хоть сам сатана, тебе придется раскошелиться.

— А если я стану защищаться? — спросил Свен.

— Тогда имей в виду, нас тут двое благородных дворян, и мы не прочь поглядеть, как шведские клинки вспорют твою шкуру и шкуру твоих приспешников.

— А вы не боитесь затевать схватку в этом подземелье? — спросил Свен. — Ведь если здесь так быстро оживают мертвецы, живые, наоборот, в два счета могут стать покойниками.

В эту минуту в отверстии люка показался капитан Нилер со своими солдатами — они стали спускаться вниз по приставной лестнице.

— Еще пятеро! — воскликнул Свен. — Я не думал, что вас так много.

— Наверху остались еще солдаты.

— Ну что ж, пусть там и остаются, — засмеялся Свен. — А то здесь повернуться негде.

И прежде чем кто-нибудь разгадал его намерение, он сорвал с гвоздя фонарь и разбил его о каменные плиты пола. В наступившем мраке Мангеймер услышал, как Свен оттащил в сторону приставную лестницу, а потом раздался приглушенный грохот — это Свен сбросил со скамьи один из гробов, чтобы возвести преграду между собой и врагами и отрезать шведам путь к двери, ведущей в соседний склеп.

— Спустите вниз фонарь! — громко крикнул Нилер.

Солдаты, оставшиеся наверху, разразились отчаянными воплями, увидев, что приставная лестница убрана и они не могут сойти вниз к своим товарищам. Они привязали фонарь к сабельной рукоятке и спустили его в подземелье. Лучи света заиграли на щитах и оружии, укрепленных на стенах, отбрасывая слабый отблеск на гробы знатных покойников и желтые, высохшие лица усопших. Ток воздуха, проникавшего сквозь открытый люк, колыхал полотнища старых, выцветших знамен, свисавших с потолка. В этой зловещей обстановке шведские солдаты ждали только знака, чтобы броситься на своего единственного противника, который без страха готов был встретить предстоящее сражение, стоя за опрокинутым гробом. Наверху в открытом люке виднелись разъяренные лица солдат, отрезанных от своих товарищей, а рядом, в глубине фамильного склепа, сквозь решетку которого проникал свет фонаря, несколько темных фигур усердно возились с каким-то сундуком, казалось не обращая ни малейшего внимания на то, что происходит у решетчатой двери подземелья.

— Вперед! — вдруг закричал Мангеймер. — Тот, кто нанесет ему первый удар, получит дукат!

И он вскочил на опрокинутый гроб.

— Уж тебе его никак не заработать! — воскликнул Свен, выстрелив в капитана из пистолета.

Мангеймер отпрянул в сторону — пуля отскочила от его кольчуги.

— Как знать! — закричал он, разразившись насмешливым хохотом, и бросился на Свена с саблей.

— А-а! На тебе кольчуга! — крикнул Свен. — Тогда отведай этого!

И он обрушил свой меч на голову капитана, но тот вовремя отскочил, и удар пришелся ему по левому плечу.

Тем временем двое шведских солдат, успевших спуститься по лестнице вслед за Нилером, перепрыгнув через гроб, подступили к Свену с обеих сторон.

Первый удар пришелся по плащу Свена, который он приподнимал левой рукой. Свен сразу же шагнул в сторону, чтобы уклониться от удара второго противника, и всадил меч в грудь первого солдата. Солдат захрипел и упал. Второй солдат не успел повторить свой выпад: Свен извлек свой меч из груди убитого, взмахнул им и ранил солдата в руку. Тот злобно выругался и отступил назад.