Этот, наверное, не знал, потому что продолжал восхождение под спокойный, ровный гул работающего мотора.

Может быть, он принимает гул мотора за урчание? — подумал Маркхэм. Ветки кончились, и отогнать котенка было нечем. Маркхэм вытянул вперед ногу, надеясь заблокировать ему путь, но тот ловко скользнул по его лодыжке, задев животом по ботинку, и потянулся выше.

Маркхэму ничего не оставалось, как наблюдать за дальнейшим развитием ситуации. Когда он легонько ткнул в розовый носик, котенок в ответ укусил его за шнурок. Если дело так пойдет и дальше, он доберется до самого верха, подумал Дэн.

Нужно было отключить машину, но выключатель находился слишком далеко. Он подцепил ногой шнур и попытался таким образом выдернуть его из удлинителя.

Бесполезно.

Беспрепятственно миновав еще одну перекладину, котенок быстро оказался у самой воронки приемного устройства и, положив лапки на ее край, заглянул внутрь.

Дэн наклонился и протянул руку, но пальцы лишь скользнули по гладкой шерстке увернувшегося искателя приключений. Теперь котенок стоял на узкой стальной полоске, балансируя, чтобы не упасть, и отчаянно цепляясь коготками за шероховатую поверхность края воронки.

На какое-то мгновение Дэн ясно представил себе, что случится дальше. Котенок пытается перепрыгнуть на другой край воронки, его передние лапки цепляются за край, задние ищут опору, которой нет, а под ними неумолимо вращаются стальные лопасти. Они бьют по поникшему хвостику, воронка засасывает в себя пушистый комочек живой плоти, мотор завывает, прежде чем выбросить красный фонтан...

— Нет!

Оттолкнувшись от лестницы, Дэн прыгнул, развернувшись на лету, чтобы схватить котенка. Его пальцы коснулись хрупкого тельца, внутри которого колотилось крошечное сердечко. Плечо скользнуло по краю воронки, лестница полетела в сторону. Он ударился спиной о землю, врезавшись головой в лестницу.

Маркхэм точно не знал, сколько времени пролежал на земле. Когда он открыл глаза, то почувствовал пульсирующую боль в руке. Дэн разжал пальцы, и котенок перестал кусаться и царапаться. Вырвавшись, он умчался куда-то в небо, как будто земля оказалась вверху. Попытка сесть закончилась для Маркхэма тем, что двор начал кружиться. Он снова лег рядом с лестницей и ощутил резкую боль в голове. Оставалось только ждать, когда прояснится в глазах. Но ясность зрения все не наступала, сфокусировать его никак не удавалось, как будто воздух потерял прозрачность и Дэн обрел способность видеть сами атомы и молекулы в их хаотичном движении.

Он приподнялся на локте, и все вокруг снова опрокинулось — небо оказалось вверху, двор внизу. Так, наверное, и должно было быть.

«Где я? — подумал Маркхэм. — Что это за место?»

Сад. Его внимание привлек тончайший слой золотистой пыльцы, усыпавшей землю между домом и гаражом, дорожка из желтого камня. Сад словно ожил, чего не наблюдалось уже довольно давно. Акации и пальмы покрылись металлической краской. Кусты манзониты неподвижно застыли под сетью блестящей паутины. Наверное, именно так выглядели волшебные рощи из сказок. Потом откуда-то из небесной выси прогремел гром, и небо рассек толстый шрам, оставленный на его теле реактивным самолетом. Содрогнулись камни, задрожали листья, стряхивая с себя драгоценную пыль.

«Жаль, что этого не видит сейчас Ева, — подумал Маркхэм. — Если я попробую рассказать ей об этом, поверит ли она мне?»

Кто такая Ева?

Огромным усилием воли он заставил себя подняться. В голове по-прежнему звенело, как будто нейропередатчики мозга, не выдерживая потока новой информации, то включались, то выключались. В этом звоне была какая-то тревожная настойчивость, словно на прямую линию связи вышел сам Господь Бог, посылавший Маркхэму сообщение чрезвычайной важности. Потом звон сместился куда-то за пределы черепной коробки. Прислушавшись, Дэн решил, что звук идет со стороны дома.

Впрочем, особой разницы он не ощутил.

Дэн отряхнул одежду, и золотистая пыль начала тускнеть.

Ему почему-то стало грустно.

Он вошел в дом, взял трубку и, держа ее в дюйме от уха, подождал, пока до него дойдет смысл происходящего.

— Алло, — сказал чей-то голос. — Есть кто-нибудь дома?

— Привет, — произнес наконец Маркхэм.

— Эй, Дэн!

— Я слушаю. — Он узнал этот голос, но не мог вспомнить, кому он принадлежит.

— Что случилось?

Маркхэм удивился тому, что его незримый собеседник задал именно такой вопрос.

— Все.

— Совсем плохо, да?

— Совсем, — согласился Дэн, чувствуя, как его губы расплываются в улыбке.

— Ты все-таки рассказал ей, да? Ну и дурак. Ладно, как все прошло?

Человек на другом конце провода явно пребывал в хорошем настроении.

— Не знаю.

— Так вы идете куда-нибудь? В ресторан?

— Не уверен.

— А в кино?

Вот и зацепка. Похоже, он вспомнил кое-кого, кто любил кино не меньше его самого, кто всегда по первому зову был готов идти на какую угодно картину. Она доверяла его вкусу. И не только в том, что касалось кино, но также и книг. Нет, насчет книг он ошибся. С книгами была связана другая... позже.

Другая?

— Даже не представляю, что там показывают, — честно признался Дэн. Трюффо? Бергман? Новый Антониони? Этот, должно быть, хорош. Он слышал столько хвалебных отзывов, что иногда ему казалось, будто он уже видел то, что хвалили. — Может быть, что-нибудь с Джеком Николсоном.

— Шутишь? «На языке нежности» или как там это называется? У него не было ничего приличного со времен «Короля Марвин Гарденс».

Может быть, и так, подумал Маркхэм, ведь это было не так давно. Что такое пара лет? Старине Джеку надо просто немного отдохнуть.

— Не важно.

— Когда вы уходите?

— Не раньше... — Он напрягся, старясь вспомнить имя собеседника. Ошибиться было нельзя. — Не раньше, чем она вернется.

— Я вот почему спрашиваю. Дело в том, что звонила Кэти. Она уже начала работать с собранием сочинений Бердуэлла. Я тоже хочу туда подъехать, но она говорит, что тебе стоило бы самому посмотреть. Должно быть, есть кое-что первоклассное. У тебя есть хотя бы час? Или лучше отложить это на потом?

— Нет.

— Нет в том смысле, что у тебя нет времени, или ты не хочешь откладывать дело в долгий ящик?

— А ехать далеко?

— На Сан-Фернандо-роуд. Не беспокойся, успеешь вернуться еще до того, как она приедет домой.

Ну вот опять. Она. Что ж, по крайней мере он знает. «Мне нужно поговорить с ним, — подумал Маркхэм. — Задать кучу вопросов».

— Как ты туда доберешься?

В трубке послышался смех.

— А как ты думаешь? Ну, мог бы сесть на ковер-самолет, но, наверное, лучше возьму «жука». В нем хотя бы магнитофон есть.

Он знает, подумал Маркхэм.

— Хорошо. То есть...

— Встретимся там?

— Не знаю, смогу ли я вести машину.

— Эй, а ты в порядке?

— Думаю, что да.

— Молодец... я заеду.

«Откуда я знал, что он именно так и скажет?» — удивился Маркхэм.

Он начал понимать, когда они свернули на бульвар Лорел-Кэньон. Фрагменты мозаики понемногу складывались в правильную картину на фоне начищенного до алюминиевого блеска неба. Близился субботний вечер, и деловая активность достигла своего пика. На территорию мебельных складов, баз пиломатериалов и строительных компаний то и дело въезжали старые «форды» и «шевроле», вперемежку с грузовиками, забитыми каким-то тяжелым оборудованием. За проволочными заборами тускло поблескивали груды шлакоблоков, похожие на недостроенные пирамиды государств доколумбовой Америки. Уходящая вдаль линия синхронизированных дорожных огоньков словно указывала посадочную полосу для приближающегося самолета. Маркхэм наконец все понял. Он не мог быть нигде еще, кроме как в долине Сан-Фернандо, и ни в каком другом времени, за исключением 1990-х. Выводы, сделанные им на основе наблюдений, дальше не пошли. В машине было душно и влажно. Дэн опустил стекло, разглядывая пролетавшие за окном «фольксвагена» разрисованные уличные киоски. Не 1973-й. И не 1974-й и 1975-й. С тех пор прошло много времени. Значит...

— С тобой все в порядке? — спросил Лен, переключаясь на вторую передачу.

— Сейчас — да.

— Это она треснула тебя по голове?

Лицо жены замелькало у него перед глазами: Ева в летнем платье с зачесанными назад волосами, Ева в длинном, почти до земли, пальто, Ева в куртке с меховым воротником возле горнолыжного подъемника — их медовый месяц в горах? — и, наконец, Ева в топике под горло, загорелые ноги и блестящая от кокосового масла кожа. Что ж, она не так сильно изменилась!

— Я не рассказал ей ничего.

— Молодец! Правильно сделал, дружище!

«Правильно ли?» — подумал Дэн.

Чтобы продвинуться в своих выводах дальше, Маркхэм сосредоточился на окружающем ландшафте. Когда-то, он это помнил, Долина была сонным, высушенным солнцем местечком, пустынные, длинные и узкие улочки которого переходили в новенькие автострады, заканчивавшиеся возле апельсиновых рощ и молочных ферм, пивоварен и фабрик. В те времена человеку ничего не стоило найти выход из густонаселенного центра города, соединенного тысячами кровеносных сосудов с питающим его телом пригорода. Пройдя по одному из многочисленных маршрутов, можно было оказаться в тихой общине, где не было ни ревущих автомобилей, ни молодежных банд, где было несложно найти работу и дешевое жилье, где люди оставляли машины на ночь прямо у тротуара и не запирали их на ключ. Здесь имелось достаточно места для отчаянного индивидуализма, приведшего сюда столь многих во времена Великой депрессии. Там вы могли начать все заново на своих собственных условиях, став при необходимости другим человеком. Но так было до той поры, когда на смену электричкам пришли чадящие автобусы, оставлявшие черные следы колеса и грязное топливо, благодаря которому они приводились в движение. Так было до того, как появились фабрики и заводы, а отдельные очаги смога срослись в одно громадное облако, накрывшее сотни квадратных миль, и все стало одним городом — исполинским спрутом, раскинувшим щупальца автострад, чтобы подмять всех под себя, не оставив нетронутым ни одного уголка.

Интересно, думал Маркхэм, можно ли проследить все эти перемены в обратном порядке, дойдя до их первопричины, некоего исходного Большого Взрыва, положившего начало столь значительному регрессу. Являлось ли то, что он видел, всего лишь еще одной стадией беспорядочного роста или же все дело в какой-то одной разорвавшейся нити, из-за которой распустилось целое полотно?

Стремясь отыскать ключ к ответам на свои вопросы, Дэн читал надписи на дорожных указателях и вывески придорожных заведений, однако многие из них были на незнакомых ему языках: корейском, испанском, японском, тайском, вьетнамском. Где-то, в каком-то пункте что-то изменилось, какая-то мелкая, почти незаметная деталь. Произошло нечто подобное тому, что происходит в структуре атома при введении нового заряда, меняющего привычные субстанции, приводящего в действие цепную реакцию, в результате которой появляются иные, совершенно неузнаваемые формы, требующие познаний в алхимии. Или, может быть, он так и останется чужим для этого нового порядка, независимо от того, поймет он его или нет?

— Помнишь «Заколдованных»? — спросил Лен.

— Телешоу? — Элизабет Монтгомери, подумал Дэн, проверяя себя. — А что такое?

— Кто был тот парень?

— Какой парень?

— Муж Саманты.

— А что?

— Вчера вечером я смотрел канал «Ностальгия». Вспомнил всех, за исключением того, кто играл Даррина.

«Ловит меня на мелочах, — подумал Маркхэм. — Что ж, хорошо, я ему подыграю».

— Давай-ка вспомним. Тетя Клара и дядя Артур. Агнес Мурхед в роли Эндоры. Сирена, близняшка-злодейка. И муж, Даррин. Кажется, так его звали.

Лен задумчиво почесал реденькую макушку.

— Об этом я тебя и спрашиваю.

— Есть! Вспомнил! Дик Йорк.

— Нет. Он снимался в фильме «Наша мисс Брукс».

— Как он выглядел?

— Темные волосы, сальный взгляд. Средний рост. Гнусная улыбочка, как будто он всегда готов подложить свинью.

— Это он.

— Нет, подожди. Теперь точно вспомнил. Дик Кренна.

— Это он снимался в «Нашей мисс Брукс». Такой туповатый парень. Потом участвовал в сериале о каком-то сенаторе, мелькал в разных телешоу. И еще... в «Рэмбо».

— Точно. Дик Кренна.

— А в «Заколдованных» был Дик Йорк.

— Никоим образом! Только Дик Кренна! Потом его заменил какой-то другой актер. Другой Дик. Сарджент, по-моему. Проверь и увидишь.

— Обязательно.

На какое-то время Маркхэм почти поверил ему. А что, если это правда? Такая мелочь, как Йорк играет в «Нашей мисс Брукс», а Дик Кренна снимается в «Заколдованных». Он зарабатывает деньги, плюет на все, вступает в какую-то церковь на Востоке и умирает в 1980-е годы от эмфиземы. А Дик Кренна продолжает играть полицейских и сенаторов, а заканчивает в роли босса Сталлоне.

«Имеет ли все это хоть какое-то значение? Повлияло бы такое развитие событий на то, что произошло сегодня? Предположим, когда-то в кайнозойскую эру жили две бабочки. Одна умирает, другая живет и дает потомство. Это сказывается на обеспеченности пищей, химическом составе почвы, воздуха и тому подобного, а заканчивается тем, что на дорожных знаках английский язык уступает место иероглифам, а фалафель, менуда и рис вытесняют хот-доги, гамбургеры и жареную картошку. А я оказываюсь в таком месте, где никто не говорит на моем языке, где все законы, социальное поведение, нравы — необходимое для выживания — совершенно чужое. Я не вписываюсь в этот мир. Почему? А потому, например, что Дик Йорк и Дик Кренна, поменявшись ролями в каких-то телешоу, изменили историю. Глупость? Мелочь? Может ли такое быть?» Маркхэм опустил голову, чтобы не смотреть в окно. Сейчас лучше обойтись без этого.

— Ставлю пять долларов на то, что я прав, — произнес Лен, переключаясь на третью передачу.

— Я тебе верю.

— Нет, правда. Давай проверим по справочнику телеактеров.

— Ты, наверное, прав. — Надеюсь, что нет, подумал он, сжимая кулаки.

— Открой бардачок, — обратился к нему Лен.

— Зачем?

— Купил кое-что новенькое у «Эрона».

«Музыка, — подумал Маркхэм. — Вот что нам сейчас нужно».

— Что именно?

— Посмотри. У меня там «Эл и Зут». — Лен наклонился, и у бардачка «отвалилась челюсть».

Внутри лежало несколько дюжин кассет, так что места для чего-то другого уже не оставалось. Даже для дорожной карты. Хорошо, что они не восьмидорожечные, подумал Маркхэм. А кстати, куда подевались восьмидорожечные? Он заметил «Моторинг Элонг», концертную запись старых вещей Эла Кона и Зута Симса, в том числе и «Фанни Вэлентайн», и «Ярдберд Сьюит», и «Что сейчас нужно миру?». Коробка с кассетой легла на ладонь весомо и солидно, совсем как паспорт. Приятно, что еще можно послушать джаз. Дэн облегченно вздохнул.

— Ну что ж, ставь! Отличные вещи!

— На обратном пути, — сказал Маркхэм. — С кем они встретятся? Кто их ждет? Видимо, девушка, работающая вместе с ними, та, с веснушками и солнечной улыбкой. Реальность вернулась, и все стало на свои места.

— Кэти долго уже нас ждет?

— Пару часов уже. Она бы и не поехала, но дочка Бердуэлла все не дает ей покоя. Постоянно спрашивает, когда к ней приедут. Я задержался в магазине, пока все закрывал.

Часы на приборной доске, по-видимому, испортились, остановились на семи минутах четвертого. Дня или ночи? Что ж, по крайней мере дважды в сутки показывают точное время. Маркхэм посмотрел на наручные часы. Как быстро летит время!

— Когда закрывается хранилище?

— В шесть, — ответил Лен.

— Не успеем.

— Успеем. Проверим все и отправим Кэти домой. Пусть поспит.

— В шесть часов?

— Она любит вздремнуть перед обедом.

— Тебе и это известно?

— Не по собственным наблюдениям.

— Конечно.

— Нет, правда. У нее есть парень.

«А у тебя есть жена», — вспомнил Маркхэм.

— Что за парень?

— По-моему, какой-то поэт.

— Как раз то, чего не хватает миру. Еще одного поэта.

Впереди, держась края дороги, полз грузовик. Его борта дрожали. В кузове было пусто.

— Ревнуешь?

— Я?

— Между прочим, как Джин?

— Отлично, — хмуро ответил Лен. — Я сказал, что задержусь на работе и вернусь поздно. Надеюсь, Ева составит ей компанию.

Правильно, подумал Маркхэм. К ней-то и отправилась моя жена. Им есть о чем поговорить. Они, как Саманта и Сирена, постоянно строят какие-то тайные планы за спинами своих мужей, чтобы все вышло именно так, как им хочется. Независимо от того, кто играл Даррина — Дик Йорк или Дик Кренна. «Жена-колдунья». Комедия положений. Почему бы нет? Вымысел так же реален, как и все остальное.

— Он печатался?

— Кто?

— Этот поэт, парень Кэти.

— Завидуешь?

— Просто любопытно.

— Не думаю. Вряд ли. Если бы печатался, то у нас была бы его книга.

Со стороны свалки к автостраде приближались две машины, принадлежавшие, судя по ковшам на крыше кабин, мусороуборочной службе.

— Держу пари, он живет в Бокс-Сити, — с ухмылкой заметил Лен.

— Ты разве не читаешь «Мамашу Джонс»?

— Уже давно не брал в руки.

— У них была одна статья. Бокс-Сити — что-то вроде общины-коммуны на севере.

— Я и не знал, что где-то еще остались общины.

— Они исповедовали какой-то культ грибов. Сын начальника полиции Санта-Мары жил с ними на городской свалке. Поэтому их и не трогали. До последнего времени.

— Культ грибов? Каких-нибудь наркотических грибов?

— А каких же еще! Но дело в общем-то не в грибах. В городе убили нескольких ребят.

— Никто еще никого не убивал, покушав грибов.

— Верно, но, так или иначе, они раскололись. И неизвестно куда ушли. Вожаком у них был профессор из Тихоокеанского университета, который, если помнишь, написал руководство по обработке земли.

— "Плодоносящее тело"? — Нет, ее же написал сам доктор Бартон Лангстрем. — У меня была эта книжка, когда мы только открылись.

— Продал хоть что-нибудь?

— Две пачки. Потом издатель занялся бизнесом — что-то связанное с почтой в Беркли, и мы больше ничего не получили.

Маркхэм подумал еще об одном издателе и единственной изданной им книге, «Пожар внутри и другие стихи». Тот тоже занялся другим бизнесом, так и не дав книге настоящего шанса приобрести популярность. По крайней мере в этом он себя убеждал. В гараже до сих пор лежали три пачки этой вышедшей тиражом в 750 экземпляров книжки.

Скорость пришлось сбросить — два грузовика, ехавших со свалки, выползли на шоссе как раз перед ними. Лен, не удосужившись посигналить, пошел на обгон. Скрежет тормозов и пронзительный гудок клаксона прозвучали совсем рядом, чуть ли не с заднего сиденья, заставив Маркхэма оглянуться. Он увидел старенький микроавтобус, выскочивший на полосу встречного движения, чтобы не протаранить их «фольксваген» сзади.

— Боже, этот-то откуда взялся? — Лен попытался избежать столкновения и уйти вправо, но пространства для маневра не было — оба мусоровоза упрямо тащились с прежней скоростью. Тормоза у шедшего сзади «олдсмобила» все же сработали, и микроавтобус стало заносить, несмотря на все попытки водителя удержать машину под контролем. Маркхэм, обернувшись и держа руку на спинке сиденья, с интересом стороннего наблюдателя следил за происходящим.

— Жми! — крикнул он.

Но было уже слишком поздно. Лен вдавил в пол педаль газа, трансмиссия заупрямилась, затем со стоном подчинилась, и «фольксваген» бросило вперед. В двигателе что-то заскрежетало. Они вылетели на середину шоссе, поравнявшись с первым мусоровозом, и сбросили скорость. «Олдсмобил» пронесся мимо, левее. Его водитель бросил на Лена убийственный взгляд. Сидевшая рядом с ним женщина перекрестилась, сжав в левой руке черные четки. В заднем окне застыли удивленно-восторженные лица нескольких ребятишек. Маркхэма поразили огромные глаза маленькой девочки с кружевным воротничком и сережками в ушках. Засунув в рот палец, спокойная и безмятежная, как ацтекская принцесса на пути к жертвенному камню, она бесстрастно смотрела на него немигающим взглядом.

Впереди показалось здание хранилища. До него оставалось не более километра, но, учитывая скорость, на которую был способен теперь «фольксваген», дорога до него могла занять целую вечность. Строение напоминало подсвеченный сзади монолит на фоне темнеющего неба.

— Скотина, — пробормотал Лен, когда «олдсмобил» скрылся из виду.

— Успокойся. Все в порядке. Мы целы.

— Откуда ты знаешь? Может быть, этот ублюдок помял мне бампер?

О чем он говорит? Да, возникла опасная ситуация, но никто никого не задел, в этом Дэн не сомневался. Когда они свернули за угол, он увидел, как профиль Лена скользнул по приборной доске и растворился на его колене и левом предплечье, оставив небольшое темное пятно, похожее на татуировку в виде паука, как раз посередине тыльной стороны ладони. Маркхэм почувствовал, что подача адреналина в кровь прекратилась, а пульсация в почках ослабла. И все же тень бородки Лена лежала на нем до тех пор, пока «фольксваген» не повернул еще раз и салон не погрузился в полутьму.

Дэн поднял голову и увидел пальцы Лена с побелевшими костяшками, намертво вцепившимися в руль, как будто он все еще продолжал вести бой на дороге.

— Все, Ленни. Все кончилось.

— Да?

— Ладно, если хочешь, считай, что мы зажаты между двумя мусоровозами и они сейчас сдавят нас в гармошку. — За деревьями виднелось здание хранилища. Лен сбросил скорость и, подъехав ближе, притормозил у тротуара. — Мы жертвы дорожного происшествия. «Скорая помощь» вот-вот подъедет.

— Может быть.

Они въехали на стоянку через ворота и припарковались за каким-то пикапом. Маркхэм взялся за ручку и открыл дверцу с левой стороны. Лен неловко выбрался из машины и сделал пару шагов. Его длинные ноги двигались какими-то рывками, как у кузнечика.

— Ну хватит, Лен. Война окончена.

— Да?

Они подошли к заднему входу, высокой и широкой двери, рассчитанной на то, чтобы можно было пронести пианино и негабаритную мебель. Она осталась с тех времен, когда здание использовали для хранения невостребованных грузов. Потом в просторных помещениях установили сейфы и специальные камеры, но дверь менять не стали, и она по-прежнему выполняла свою функцию. Над ней под слоем штукатурки проступала старая эмблема хранилища — красный шар и что-то еще, возможно, название какой-то торговой компании. Теперь уже никто не мог сказать, что там было подлинным, а что подделкой.

Остановившись в тени здания, Лен потер поясницу и потянулся.

— По-моему, это просто параллельный вариант.

— Что?

— Мы, конечно, живы — это одна из вероятностей, как в компьютерной игре. Берешь диск — и готово. Но куда ты попадаешь? Возможных вариантов много. Каждый — потенциальный сценарий. Проблема в том, что мы не знаем и не можем знать, что реально, а что — нет.

Они вошли внутрь. За стеклянной перегородкой, слева от двери стоял письменный стол и картотечный шкафчик. На стене висел распределительный щит с массой торчавших наружу проводов, похожих на высохшие кровеносные сосуды. За столом сидел мужчина с карандашом в правой руке. В левой он держал чизбургер. Перед ним лежала газета, раскрытая на странице с объявлениями.

— Бердуэлл, — сказал ему Маркхэм.

— Она уже здесь, — ответил мужчина.

— Знаю.

— Пришла только что.

— Пару часов назад, верно? — уточнил Лен.

— Мисс Бердуэлл?

— Мисс Маккенна.

Охранник перевернул страницу.

— Кто?

— Вот. — Маркхэм ткнул пальцем в регистрационный журнал, где стояла подпись Кэти.

— А-а-а! Маккенна. — Охранник кивнул. — Она пришла в двенадцать минут четвертого.

— Правильно, — сказал Лен.

— А вы кто такие?

— Оценщики собрания сочинений Бердуэдла, — ответил Дэн.

— Мы разговаривали с вами по телефону, — напомнил Лен. — Не забыли?

— Она уже здесь.

— Я знаю. — Лен начал терять терпение. — Мы тоже запишемся в ваш журнал. Нам нужно помочь ей. Какой номер?

— 631.

Маркхэм оглянулся и увидел цементные ступени у дальней стены. Они уходили вверх и исчезали в темноте.

— Где здесь лифт?

— Подождите там. Мне надо спустить кабину.

Они подошли к пустой, обложенной кирпичом шахте и стали ждать, пока охранник соединит нужные проводки, чтобы спустить кабину грузового лифта на первый этаж.

Черные закопченные тросы, свисавшие сверху, напоминали веревки, за которые дергает звонарь на колокольне.

— Итак, — сказал Маркхэм, — ты считаешь, что мы с тобой погибли на дороге?

— Нет, я так не считаю. Я лишь хочу сказать, что существует так много смертей, так много возможностей смерти, что мы не можем знать, которая из них реальная. Даже после того, как она случается.

— Тогда это не имеет никакого значения. — «Живые мертвецы», подумал Маркхэм. «Иногда они возвращаются». Хорошие названия. Но что-то, какая-то не вполне оформившаяся мысль, вызванная воспоминанием о старых фильмах, посеяла в нем странное беспокойство.

— Может быть, — вздохнул его друг. — Но может быть, и имеет. Никто не знает.

Тросы задрожали, и из мрака шахты опустилась деревянная платформа. Она остановилась дюймах в шести от пола.

— Как ты думаешь? — Лен рыгнул, и его лицо сразу просветлело. На нем появилось прежнее, игривое выражение. — Не написать ли мне обо всем этом в «Омни»?

— Конечно, напиши. Как только сочинишь соответствующий сюжет.

— Точно. Им всегда нужны новые сюжеты. У этих придурков явно доминирует левое полушарие. Поэтому они так любят головоломки. У них свой мир, далекий от реальности.

— Я этого не желаю знать, — сказал Маркхэм. — Фантастику я больше не читаю.

— Я тоже. Полное дерьмо. Как и я сам.

Они взошли на платформу, закрыли за собой предохранительную решетку, и Лен нажал кнопку шестого этажа. Тросы натянулись и натужно потянули их наверх, мимо коридоров с комнатами-хранилищами, мимо стальных дверей, в которых дрожал, отражаясь, свет электрических ламп. По мере того как платформа поднималась все выше, невидимый механизм работал со все возрастающим усилием. Маркхэм посмотрел вверх и заметил, что взгляд Лена устремлен в том же направлении. Основной трос, похожий на позвоночный столб какого-то древнего ископаемого животного, казалось, вот-вот порвется. Сверху сыпался какой-то сор и, словно притягиваемый магнитом, падал им прямо под ноги.

— Надеюсь, что эта штуковина не оборвется, — сказал Маркхэм.

— А может, она уже оборвалась... в другом варианте реальности. Вот только мы этого не узнаем.

— Забавно.

— Представляешь, сколько у нас параллельных возможностей? — спросил Лен и хитро подмигнул.

Маркхэм промолчал.

Наконец подъем закончился. Они открыли решетку и шагнули в лабиринт дверей шестого этажа, ничем, впрочем, не отличавшихся от дверей других этажей. Глядя на ряды металлических панелей, Маркхэм подумал о тусклых серебристых зеркалах, установленных в комнате смеха, призванных создавать иллюзию выбора. На деле же они подталкивали к единственно возможному маршруту. Некоторые из дверей едва держались на гнутых петлях, как будто их неоднократно пытались выбить изнутри. Но сейчас все было тихо, и по пустынному коридору разносилось лишь эхо их шагов.

— Шестьсот девятнадцать, шестьсот двадцать один...

— Послушай, — сказал Маркхэм.

Где-то едва слышно звучала музыка. Впереди виднелся поворот, почти терявшийся в однообразной череде висячих замков и одинаковых дверных ручек. Двери, мимо которых они проходили, словно выгибались, дрожали, пульсировали, как натянутая на барабан кожа, повторяя ритм искаженных басовых нот.

— Кажется, мне знакомо звучание этой ритм-секции, — сказал Лен, замедляя шаг. — Где...

— Там. За углом.

Они свернули, и музыка сразу же зазвучала громче. Одна из стальных дверей была открыта — ей не давала закрыться положенная на пол стопка энциклопедий.

— Вот он, номер 631. Кэти, где ты?

Лен постучал, но ему ответил только мощный тенор саксофона.

Он первым вошел в комнату-хранилище, которая была размером двадцать на двадцать футов и вся заставлена унылыми металлическими стеллажами. Музыка, звучавшая здесь еще более искаженно и фальшиво, доносилась из дребезжавшего динамика. Дойдя до конца первого прохода, они остановились.

— Что это такое, черт возьми?

— Это играет «Стили Дэн», — сказал Маркхэм. — Уэйн Шортер. «Айя»?

— Не это. Вон то.

Лен имел в виду пятно краски на стене. Оно смотрелось как какой-то символ — точка с отходящими от нее кривыми лучами. Краска была красная и совсем свежая, даже еще влажная. Казалось, что кто-то размазал по оштукатуренной стене огромного жука.

— Проклятое хулиганье, — проворчал Лен. — Где их только нет!

— Это сделали не хулиганы.

— Тогда кто? И что это такое?

Маркхэм пересчитал лучи.

— Восемь ножек. Как у паука. Кажется, я уже видел это где-то раньше. Где Кэти?

Пройдя по следующему проходу, он наткнулся на опрокинутый стеллаж. Книги валялись на полу беспорядочной кучей. Первое издание хемингуэевского «По ком звонит колокол» в разорванной суперобложке. «Улисс». «Гроздья гнева». «Никакого волшебства». «Темный карнавал». «Теперь дождись последнего года». Какой-то безумец сбросил их с полок, словно собирался использовать в качестве растопки для костра. Из-под груды книг высовывался бок переносного магнитофона. Пластмассовый корпус треснул, но механизм все-таки работал. Маркхэм пнул его ногой. На пол вывалились батарейки, и музыка смолкла. Только после этого Дэн увидел, что кассетник лежит в луже того же цвета, что и пятно на стене. Лужа медленно растекалась.

Маркхэм рванулся через груду книг, расшвыривая в стороны Апдайка и Беллоу, Фолкнера и Буковски, Пинчона и Сэлинджера, Стерна и Стивена Кинга, сваленных вместе, как гора макулатуры. Чуть поодаль мокло в луже такой же жидкости роскошное издание Фолкнера. Дальше липкий след вел к веснушчатой и еще теплой руке.