– Миссис Кинкейд, генерал встретится с вами через минуту.
      Пейтон взял Аннабель под локоть и помог подняться со стула. Она чувствовала себя громоздкой и неуклюжей. Запахнула полы пальто, в надежде скрыть огромный живот, и посмотрела в озабоченные серые глаза Пейтона.
      – Молитесь, чтобы я не сделала хуже.
      – Если кому-то и суждено это сделать, то только тебе, Энни.
      Аннабель вовсе не была в этом уверена, но знала, что должна попытаться. Она последовала за лейтенантом по узкому коридору. Он остановился перед обитой панелями дверью, открыл ее и отошел в сторону. Аннабель вошла в кабинет.
      Генерал Грант сидел за деревянным столом и писал что-то на большом листе бумаги. Аннабель попыталась припомнить, когда в последний раз она видела белую писчую бумагу. Похоже, еще до Ченселлорсвилла. Она молча стояла, ожидая, пока генерал закончит, и разглядывала его.
      На нем был простой мундир рядового солдата, только петлицы на сюртуке говорили о его высоком звании. Генерал был невысок, с покатыми круглыми плечами и рыжеватой, коротко подстриженной бородой.
      Генерал отложил ручку, посмотрел на Аннабель, поднялся и жестом указал на бархатное кресло:
      – Миссис Кинкейд, пожалуйста…
      – Боюсь, если сяду в это кресло, то уже никогда из него не выберусь.
      – В таком случае…
      Он пододвинул Аннабель деревянный стул, а сам сел в кресло.
      – Насколько я понимаю, вы пришли умолять об освобождении своего мужа.
      – Не думаю, что мольбы так уж необходимы. Из всех заключенных в Форт-Монро он – единственный генерал, и мы с вами знаем, что виноват он не больше, чем любой офицер-южанин.
      – Ваш муж был партизаном, предателем.
      – Мой муж служил в регулярной армии. Да, он партизан, но не преступник.
      – Он знал, на что шел.
      – Совершенно верно. Мой муж вел благородную, честную войну, и целью его нападений оказывались лишь военные объекты – отряды солдат, обозы с продовольствием, линии связи. Но он никогда не причинял вреда гражданскому населению и не позволял этого своим бойцам. Ваш генерал Бернсайд разграбил Фредериксберг, а генерал Шерман уничтожил целых два штата. По вашему приказу Шеридан опустошил почти все без исключения фермы в долине Шенандоа. Господи, даже фермы Пенсильвании были сожжены. Вы считаете себя преступником за то, что отдали такой приказ?
      – Этот приказ дался мне труднее всех приказов, которые я когда-либо отдавал, но он был необходим, потому что привел к окончанию войны.
      – Он привел к голоду.
      Уголок рта генерала дрогнул.
      – Я жду, пока вы обратитесь ко мне с просьбой, миссис Кинкейд, ради чего, собственно, и пришли.
      Аннабель судорожно стиснула лежащие на коленях руки. Сердце болезненно сжалось. Если она ничего не добьется, Ройса повесят. А если не перестанет обвинять генерала Гранта, то он сам сыграет роль палача.
      – Хорошо, я буду просить. Упаду на колени, если это поможет.
      – В этом нет необходимости.
      В голосе генерала послышались веселые нотки, и в душе Аннабель мелькнул слабый проблеск надежды. Генерал широко улыбнулся:
      – Пожалуй, вы правы. Генерал Кинкейд сдал свои войска, хотя мог их распустить. И в этом случае они все еще воевали бы в горах Виргинии. Он знал, что его арестуют, стоит ему появиться в штабе Хэнкока. Только смелый, благородный человек мог поступить подобным образом. Ему в одном не повезло – он сдался на следующий день после смерти Линкольна.
      – Так вы замолвите за него слово?
      – Постараюсь, миссис Кинкейд. Но обещать, что из этого что-нибудь получится, не могу.
      – Думаю, я не могла бы просить о большем.
      Аудиенция была окончена. Генерал смотрел поверх головы Аннабель невидящим взглядом. Женщина с трудом поднялась и ощутила резкую боль в животе, уже не в первый раз за последние несколько дней. Хоть бы скорее добраться до «Излучины».
      – Спасибо, генерал. А теперь я отправлюсь домой и буду молиться, чтобы мой ребенок обрел отца.
      Немногословный генерал остался сидеть в кресле, лишь кивнул в ответ. Аннабель уже была у двери, когда он снова заговорил:
      – Вы хотите, чтобы я сказал что-нибудь от его имени?
      Аннабель медленно повернулась, пытаясь найти нужные слова. В глубине души она знала, почему Ройс примкнул к Конфедерации и воевал до самого конца.
      – Скажите, что Ройсу Кинкейду была противна сама идея войны, но он воевал за свой дом, генерал, за Виргинию. Другой причины не было.
      – Я передам.
      Его голос звучал печально. Он был изнурен войной так же, как и солдаты, пытающиеся приспособиться к жизни на завоеванной земле. Аннабель стало до боли жаль этого человека.
      – Я буду за вас молиться, генерал Грант, – произнесла она. – Спасибо, что нашли время побеседовать со мной.
      – Всего хорошего, миссис Кинкейд.
      Генерал смотрел в окно. Аннабель проследила за его взглядом и увидела заново отстроенный купол Капитолия. На его вершине реял на ветру большой флаг со звездами и полосами, и у Аннабель замерло сердце при виде знакомого символа. Соединенные Штаты Америки, страна, где она родилась, ее страна.
      О чем думал сейчас генерал, глядя в затянутое облаками небо? О кровавом прошлом или о воссоединении страны? Грант наверняка понимал, что казнь благородного человека не решит этих проблем, и Аннабель оставалось лишь надеяться, что ему удастся убедить в этом президента Джонсона.

* * *

      Аннабель услышала громкое шипение, когда Пэтси опустила утюг на очередную рубашку. В деревянной чаше, стоявшей у нее на коленях, с шелестом перекатывались стручки гороха, и она вдруг осознала, что только эти звуки нарушают тишину в кухне.
      Аннабель резко подняла голову.
      – Горди?
      Пэтси обвела кухню глазами:
      – Он только что был здесь.
      – Но теперь его нет. – Аннабель поставила чашу на стол перед собой. – Горди, где ты? – закричала она, тяжело поднявшись со стула.
      – Я озолнитяю, – раздался где-то совсем рядом детский голосок.
      Пэтси тихо засмеялась и продолжала гладить рубашку.
      – Ты не озорничаешь, у тебя проблемы.
      Горди сидел в грязи перед кухонной дверью. Между его толстенькими коленками был зажат кувшин с патокой, а у ног лежал Мейджор. Пес слизывал струйки патоки с кулачка Горди, виляя пушистым хвостом, который поднимал вокруг них обоих облака пыли.
      Аннабель не знала, что бы она делала без маленького Горди, скрашивающего ее дни. Она все еще надеялась на освобождение Ройса, но надежда эта таяла с каждым часом. Со дня ее визита в Вашингтон прошло уже две недели, но ни об амнистии, ни о дате суда объявлено не было.
      Напрасно Аннабель старалась не думать ни о приговоре, ни о страданиях мужа в одиночной камере. День и ночь ее преследовали кошмары.
      Если бы только они позволили ей увидеться с ним! Всего раз… Чтобы она смогла прижать его к своему сердцу, пробежать пальцами по его волосам, коснуться его губ. Чтобы он положил руку на ее живот и ощутил движения своего ребенка.
      Аннабель тряхнула головой, стараясь прогнать видение, и перед ее глазами предстал толстощекий карапуз, сидящий в пыли.
      Малыш протянул ей свой кулачок:
      – Поплобуй, тетушка Энни.
      – Это тебе не поможет, прелесть моя. Иди сюда, тетушка Энни слишком толстая, чтобы наклоняться.
      – Бедная тетушка Энн.
      – И это не поможет.
      Малыш решил, что если подкуп и лесть не помогли, то, возможно, послушание поможет. Он поднялся на ножки и подошел к тете с широкой улыбкой на лице и изрядным количеством пыли на всем теле. Мейджор побежал за малышом, продолжая слизывать с него патоку и вилять хвостом. Аннабель осторожно взяла мальчика за руку и повела на кухню. Она подняла его, поставила на стул и поморщилась, потому что спину пронзила резкая боль, а живот свело судорогой. Пэтси подбежала к ней.
      – Не стоит вам в вашем положении поднимать ребенка, – сказала служанка. – Я вымою его.
      – Ничего страшного, Пэтси.
      Аннабель потерла спину и отошла в сторону, предоставив Пэтси возможность искупать малыша. Она беспокойно подошла к гладильной доске, оставленной Пэтси, и взяла в руки тяжелый утюг.
      – Оставьте, Аннабель. В вашем положении не стоит гладить.
      Аннабель с трудом улыбнулась:
      – А кто гладил, когда ты была в таком же положении?
      – Кларенс.
      Аннабель опустила утюг на подставку.
      – Кларенс?
      – Только не говорите ему, что я вам рассказала об этом.
      Аннабель рассмеялась. Боже, она, видно, сошла с ума.
      Сначала плакала, потом захохотала как ненормальная, а теперь ее охватил животный страх. Аннабель снова ощутила боль.
      Тело предало ее, решив произвести ребенка на свет раньше срока. Ранние дети очень слабы. Ее мама похоронила нескольких.
      Ребенок Ройса. Она не может его потерять.
      Аннабель подошла к кухонной двери и прислонилась к косяку, глядя во двор, где раньше стояли конюшни. Пэтси ласково болтала с Горди. Мейджор подошел и сел у ее ног.
      Аннабель почесала пса за ухом, стараясь не думать о ранних детях, сидящих в тюрьме мужьях и матерях, умирающих во время родов. Но в этот момент она заметила на горизонте неясный силуэт. Это был черноволосый мужчина, грациозно восседающий на гнедом коне, и Аннабель медленно выпрямилась.
      – Пэтси, подойди сюда.
      Пэтси подошла, взяла Горди на руки и тяжело вздохнула:
      – Все может быть. Но не стоит слишком надеяться. Он еще чересчур далеко, чтобы сказать с уверенностью.
      Аннабель вцепилась в руку Пэтси и напряженно всматривалась в фигуру всадника. Ей так хотелось, чтобы это был Ройс.
      – Присмотри за Горди, – прошептала она и вышла во двор.
      Всадник исчез в тени дубов, а потом вновь выехал на залитую ярким майским солнцем поляну. Должно быть, он увидел ее, потому что резко осадил коня. Гнедой попятился, знакомым движением всадник натянул поводья.
      Но Аннабель все еще отказывалась верить. Она закрыла глаза, а когда открыла, Ройс ехал ей навстречу.
      Его косматые волосы ниспадали на воротник поношенного кавалерийского кителя, лишенного всех знаков отличия Конфедерации. Перо чайки со шляпы исчезло, но это была та же потертая шляпа, которую он носил на протяжении всех четырех лет войны. Он резко остановил коня и спрыгнул на землю. С минуту они просто стояли и смотрели друг на друга. Ройс судорожно сглотнул.
      Он сдвинул шляпу на затылок, Аннабель взглянула в его глаза – эти неотразимые серебристые глаза – и поняла все без слов. Казалось, ее сердце перестало биться. Она приложила руку к груди над своим большим животом.
      – Аннабель, – произнес Ройс, и его голос дрогнул.
      Аннабель не находила слов. Она просто смотрела на мужа, и сердце ее наполнилось радостью и болью.
      – Иди ко мне, моя милая Энни.
      – Кажется, я не могу пошевелиться, – прошептала она.
      Губы Ройса изогнулись в нежной улыбке, и он подошел к жене. Обнял ее, поцеловал. А потом отпрянул так резко, что шляпа слетела у него с головы.
      – Господи, Энни!
      Его рука задрожала, когда он положил ее на живот жены.
      В уголках глаз и губ появились новые морщины, а на висках блестела седина. Но глаза оставались прежними. Аннабель погладила его виски, а потом положила ладонь на его щеку.
      – Генерал Кинкейд, похоже, вы скоро станете отцом.
      – Теперь мистер Кинкейд, дорогая. – Он осторожно подхватил жену на руки. – Энни! О, Энни! А не могла бы ты это сделать в положенный срок?
      – Все будет хорошо, Ройс. Каждый день это случается с какой-нибудь женщиной.
      – Конечно, все будет хорошо, ведь мы снова вместе.

* * *

      Растянувшись в парчовом кресле, Бо спал, приоткрыв рот, и громко храпел.
      Джулз устроился в старом потертом кресле-качалке с маленьким Горди, свернувшимся у него на руках. Малыш спал уже несколько часов. Глаза Джулза тоже были прикрыты, но Ройс знал, что он не спит, потому что спящий человек никогда не ворчит во сне. Ройсу казалось, что, если старик не прекратит ворчать, он непременно засунет ему в рот что-нибудь большое, твердое и круглое.
      Ройс сжал кулаки и вновь принялся мерить шагами библиотеку.
      – Черт возьми, отец, если ты сейчас же не положишь этот нож для вскрытия писем, я совершу отцеубийство, ей-богу.
      Пейтон откинулся в кресле, стоящем возле письменного стола, и дотронулся до острого лезвия бронзового инструмента, хотя взгляд его был устремлен куда-то поверх плеча Ройса. Пейтон пытался скрыть свое беспокойство, но Ройс в эти дни был наблюдательнее, чем когда бы то ни было, и видел в холодном, бесстрастном взгляде отца отражение своего собственного растущего страха.
      – Для этого нужно время, Ройс.
      – Черт возьми, но ведь уже прошло шестнадцать часов!
      – Налей себе бренди.
      – Я не хочу напиваться. Я хочу быть со своей женой.
      – Джентмуны не должны входить в комнату, где леди производит на свет ребенка.
      Ройс постарался взять себя в руки и, не произнеся ни слова, снова принялся мерить шагами библиотеку. Потом он остановился и посмотрел на графин с бренди. Ему захотелось затолкать этот большой, твердый и круглый графин в храпящее горло Бо.
      – Черт возьми!
      Ройс вышел из библиотеки, поднялся по лестнице и подошел к двери комнаты, где была его жена.
      Он услышал, как она задыхается. Рука Ройса задрожала, когда он коснулся ручки двери, но у него не хватило духу повернуть ее.
      Однако ручка повернулась сама. Святый Боже, она умирает! Сейчас врач сообщит ему об этом. Дверь открылась, и на пороге показалась Пэтси, освещенная светом лампы.
      – Я слышала, как вы подошли.
      Ройсу захотелось увидеть ее улыбку, чтобы ледяной ужас покинул его сердце.
      – Я нужен ей, и я войду, – сказал он тоном, не терпящим возражений.
      Пэтси подняла брови.
      – Мне всегда было легче, когда Кларенс находился рядом.
      – Но ведь она не… я хочу сказать… как она?
      Пэтси вышла в коридор и закрыла за собой дверь.
      – Ей тяжело. Я хотела сходить за вами несколько часов назад, но она не позволила. Сказала, что вы и без того настрадались.
      – Милая Энни, – пробормотал он.
      Пэтси фыркнула:
      – Глупая Энни! Муж просто обязан смотреть, как рожает жена.
      Ройс распахнул дверь и хотел было войти, но тут до его сознания дошли слова Пэтси.
      – Кларенс действительно был с тобой во время родов? – спросил он.
      Пэтси улыбнулась, и Ройс внезапно понял, что разглядел Кларенс в этой женщине. Его привлекала не только ее красота, но и тепло ее улыбки, и спокойная сила ее глаз.
      – В первый раз ему потребовалось десять часов, прежде чем войти ко мне. Такой большой – его никто не мог остановить. А когда рождался второй ребенок, он уже не отходил от меня.
      – Он всегда был сообразительнее меня.
      Ройс положил руку на плечо женщины.
      – Я приеду повидать его через несколько дней. А пока поблагодари его за то, что одолжил Энни денег на поездку в Вашингтон. Иначе меня бы сейчас здесь не было.
      Пэтси дотронулась до руки Рейса и улыбнулась:
      – Идите к жене, генерал.
      Доктор Чатем остановил Ройса, когда тот вошел. На его лбу залегли глубокие складки, а в глазах читалось беспокойство. Он заговорил таким тихим голосом, что Ройсу пришлось наклониться, чтобы расслышать его слова.
      – Она не хотела, чтобы мы послали за вами. – Чатем покачал головой. – Еще пара таких часов…
      – Она сильная, доктор.
      – Будем надеяться, что ей хватит сил.
      Ей хватит сил, потому что он отдаст ей свои собственные. Они слишком много пережили вместе, чтобы расстаться. Пожалуйста, Господи!
      Аннабель вцепилась в медную спинку кровати с такой силой, что побелели костяшки пальцев. Она тяжело дышала и, казалось, не видела Ройса. Он сел на край кровати и отцепил ее руки от перекладины.
      – Держись за меня, любимая.
      Аннабель подняла голову и посмотрела на него.
      – Я не хочу, чтобы ты был здесь, Кинкейд, – сказала она, однако вцепилась в его руку.
      – Сейчас ты вскочишь и вышвырнешь меня отсюда, да?
      – Сейчас не время для твоих проклятых…
      Очередная схватка не дала ей договорить, она охнула и стиснула зубы. Ройс изо всех сил старался унять дрожь в руках, когда убирал со щеки жены влажную прядь волос. Грудь Аннабель судорожно вздымалась, сердце бешено колотилось. Это длилось уже шестнадцать часов. Горло Ройса сдавила боль. Пожалуйста, Господи…
      – Все хорошо, любимая, не сопротивляйся. Легче… ты прекрасно справляешься.
      Аннабель тяжело вздохнула и бросила на мужа уничтожающий взгляд:
      – Не сопротивляйся! Да что ты знаешь, самонадеянный мужчина?..
      Ройс попытался ответить жене дерзкой высокомерной усмешкой и скорее всего преуспел в этом, потому что злобное выражение ее лица уступило место нежной улыбке.
      – Тебе не обязательно смотреть на все это, Ройс.
      – А ты попробуй прогнать меня. – Он осторожно положил ладонь на живот Аннабель, и ее мышцы сократились от прикосновения.
      – О Господи…
      Она снова вцепилась в руку мужа и закрыла глаза. Аннабель тяжело дышала, хватала ртом воздух, сжимала зубы от боли, Ройс не мог этого вынести.
      – Кричи, Энни, кричи. Не держи боль в себе.
      – Не могу… боюсь… Горди…
      Он вспомнил, как маленькая кареглазая девочка Аннабель сидела, сжавшись в уголке, совершенно одна, слушая, как кричит от боли ее мать.
      Ройс прогнал от себя мысль о том, что мать его жены умерла во время родов. А ведь она не была ослаблена долгим недоеданием. Ройс взял жену за запястье, а потом провел ладонью по ее бедру. Как она могла оставаться такой худенькой даже во время беременности? Аннабель посмотрела на него наполненными болью глазами, и он вымученно улыбнулся.
      Ройс потерял счет времени. Схватки следовали одна за другой.
      Он отер лицо жены прохладным влажным полотенцем и убрал с лица мокрые спутанные волосы. Она боролась за то, чтобы дать жизнь их ребенку, и за свою собственную жизнь. Он знал это, потому что видел в ее взгляде огонь и решимость. Аннабель была непреклонной, смелой и красивой, и он любил ее.
      Ройс наклонился и поцеловал жену в покрытый капельками пота лоб.
      – Держись. Ты нужна мне.
      Аннабель попыталась улыбнуться, говорить у нее не было сил. А потом ее спина выгнулась, живот начал энергично сокращаться. Руки Аннабель вновь вцепились в перекладину кровати, а зубы сжались с такой силой, что жилы на шее натянулись как струны.
      Доктор бросился к Аннабель, когда из ее груди вырвался стон.
      Ройс не мог пошевелиться. Не мог дышать. Не мог оторвать взгляда от искаженного болью лица жены.
      – Я вижу! – радостно выкрикнул доктор Чатем. – Ребенок идет. Я вижу головку.
      События начали развиваться столь стремительно, что Ройс даже не понял, что произошло. Энни кричала, смеялась, стонала. Потом Ройс приподнял ее, чтобы она увидела ребенка. Он изо всех сил сдерживал слезы. Родилась дочка его мечты, а отец красивой, крошечной, кареглазой девочки должен быть сильным и мужественным.
      Он поцеловал сухие, потрескавшиеся губы жены. Его сердце билось где-то в горле, и чудесная, удивительная любовь переполняла его грудь…
      И тут их дочка пронзительно закричала.
      Их дочка. Возмущенно размахивающий ручонками комочек с сердитым красным личиком – самый красивый ребенок, который когда-либо появлялся на свет.

      Интересно, как долго еще ей удастся сдерживать дыхание? Если она пошевелится, Ройс поймет, что она проснулась, и идиллическая картинка пропадет, а Аннабель хотелось запечатлеть ее в своей памяти навсегда.
      Прижав их крошечную дочурку к сердцу, Ройс ворковал, что-то рассказывая ей и покачиваясь в старом кресле-качалке. Как Аннабель хотелось услышать то, что он ей нашептывал. Ей хотелось вечно видеть радость в его глазах и покой на лице, отмеченном печатью войны. Хотелось наблюдать, как он укачивал их крошечную дочку, нежно похлопывая ее по попке и рассказывая сказки со счастливым концом.
      Она никогда не узнает, какие ужасы окрасили его виски в серебристый цвет, он ни за что ей этого не расскажет. Но он вернулся домой, и мир был восстановлен, а эта маленькая девочка помогла обрести радость ему самому.
      Аннабель прикрыла на мгновение глаза, а когда открыла их, Ройс смотрел на нее, словно знал, что она уже давно проснулась. Проснулась и смотрела на него и их ребенка.
      – Она завозилась, а я не хотел, чтобы ты проснулась. Тебе необходимо отдохнуть, – сказал он.
      Выражение лица Ройса напомнило Аннабель Горди, когда тот бывал застигнут за своим озорством.
      – Раз уж ты проснулась, думаю, я мог бы поделиться с тобой, – с сомнением в голосе произнес он.
      – Тебе не придется этого делать, пока она не проголодается.
      – Вообще-то я думаю, что она действительно голодна, хотя совсем ничего не знаю о детях.
      Он посмотрел на малышку и произнес насмешливым тоном:
      – Невинные дети и дерзкие девственницы всегда приводят меня в ужас. При одном взгляде на них у меня начинают дрожать колени, а сердце трепещет…
      – Если твое черное сердце и в самом деле трепещет, то уж, во всяком случае, не от ужаса.
      – Хочешь сказать, что видишь меня насквозь, да?
      Он расплылся в улыбке, медленно поднялся, держа дочку в своих больших мускулистых руках, и, к удивлению Аннабель, девочка тихонько захныкала.
      – Она правда не спала?
      – Любимая, разве я когда-нибудь лгал тебе?
      Он отдал жене ворочающийся комочек, а сам присел рядом с ней на край кровати. Оба смотрели на свою дочь, ее круглое розовое личико и крошечный ротик, приготовившийся сосать. Ее карие глазки были широко раскрыты, словно она все понимала, и Аннабель разобрал смех. Надо же, эта малютка так осмысленно смотрит на мир.
      – Она красивая, Энни. Очень красивая, – сказал Ройс и, проведя мозолистым пальцем по щечке дочери, посмотрел на Аннабель. – Такая же красивая, как ее мама.
      К горлу Аннабель подступил комок. Ее сердце переполняла такая радость, что Аннабель даже испугалась. Эта идиллия не могла длиться вечно. Но сейчас все было именно так. Созерцание радуги вселяет надежду. Пусть зима холодна и буря свирепа. Солнечный свет и весна непременно вернутся. Как вернулся к ней Ройс, когда она уже отчаялась увидеть его.
      – Ты не расстроен, что родилась девочка? – спросила Аннабель.
      – Энни… – Ройс склонился над ребенком и нежно поцеловал жену в губы. – А почему ты решила, что я хочу сына?
      – Ты думал над тем, как назвать свою красавицу дочь?
      Ройс погладил руку жены.
      – Да, – помолчав, произнес он. – Я ходил в нашу пещеру после того, как ты уехала. Лежал там, думал о тебе и мечтал о том, чтобы выжить и стать отцом.
      Аннабель не пыталась скрыть внезапно навернувшихся на глаза слез.
      – Я хотел бы дать нашей дочери особое имя. Имя, отражающее наше прошлое и благословляющее наше будущее, – сказал Ройс, и Аннабель увидела свет любви в его глазах. – Хоуп. Я хочу назвать ее Хоуп Энн Кинкейд.
      – Какое красивое имя, Ройс, – тихо произнесла Аннабель.
      Поднесла руку к лицу своего темного ангела, и он поцеловал ее в ладонь.
      Ройс почувствовал, что на глаза набежали слезы. Их пальцы переплелись, и он крепко сжал их, боясь, что все это окажется всего лишь иллюзией – мир, Хоуп, эта необыкновенная женщина с золотисто-каштановыми волосами, которую он по какой-то причине не мог понять до конца и которая любила его.
      – Милая Энни, – прошептал он. – Я когда-нибудь говорил тебе, насколько сильно люблю тебя?
      Лицо Аннабель озарила солнечная улыбка. Ройс видел этот золотой, наполненный радостью свет. Нет, это не иллюзия, потому что свет радости сиял и в его душе.

      Главные герои этого романа являются плодом моего воображения, хотя в основу героической деятельности Ройса Кинкейда во время войны легли судьбы генерала Тернера Эшби и майора Джона С. Мосби. Некоторые герои романа являются реальными историческими персонажами, и я постаралась описать их по возможности точно. Плантации «Излучина» и «Веселый Шервуд» вымышлены, в то время как все остальные населенные пункты реальны. Например, Холм Ли, Мэриз-Хайтс и гора Хоуп в центральной части гор Блю-Ридж. Если же вы захотите подняться на гору Хоуп в поисках подземной пещеры, вы ее не найдете. Попытайтесь найти что-то похожее в подземном лабиринте Ларей в округе Пейдж. И как всегда, я приношу извинения за возможные ошибки и неточности.