В свете луны

Кэтлин Эшенберг
В свете луны

      На написание книги уходит так много времени и душевного волнения, что посвящения очень важны для автора. Читатели, которые будут следить за перипетиями жизни Аннабель Холстон-Кинкейд, поймут, почему я должна посвятить эту книгу мужчинам, которые появились в моей жизни на слишком короткое время.
      Эррол Р. Дженкинс и Ли Джей Стивенс, особенные мужчины и необыкновенные отцы, вы совершите прогулку по страницам этой книги.
      Эррол Дана Дженкинс, брат по крови и духу, твоя удивительная способность любить наполняет светом наши жизни.
      Ричард Уильям Эшенберг, у меня не хватает слов, но ты всегда умел читать их в моем сердце. Всегда, любовь моя.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

      Я опасаюсь за свою страну, когда думаю о том, что Бог справедлив.
Томас Джефферсон. «Записки штата Виргиния»

Глава 1

       Лексингтон, Виргиния
       Март 1861
      Дверь отворилась, и в маленький деревянный дом вошел Карлайл, принеся с собой зиму и злобный ледяной ветер. Неужели в этом году весна так и не наступит? Как же ей хотелось вновь увидеть яблони в цвету и сидящих на них кардиналов с красными хохолками…
      Аннабель подавила вздох. Может быть, завтра.
      – Где Бо? – спросил Карлайл, сняв шинель и бросив ее на стул.
      – Отослала его с поручением, – ответила Аннабель. – Чтобы он не видел происходящего.
      Впервые вид собственного брата поразил ее. Карлайл становился мужчиной. Он был красив. В его облике преобладали черты, присущие их матери и всем родственникам по ее линии. Как бы мама сейчас им гордилась!..
      Как и сын, она наверняка верила бы в эту войну, в это грядущее безумие.
      Карлайл, нахмурившись, долго смотрел на сестру. Аннабель выдержала взгляд, и Карлайл наконец отвел глаза.
      – Тебе не придется этого делать, – произнес он. – Я что-нибудь придумаю.
      – Что? – спросила девушка с плохо скрываемой иронией.
      – Когда Виргиния отделится, мы уже будем не милицией, а армией. Я отдам тебе свое денежное довольствие, и вы с Бо сможете жить на него.
      – А когда настанет этот великий день, лейтенант Холстон, на что будете жить вы? Думаешь, тебе поможет твоя красота?
      Девушка отвернулась от брата. Все эти месяцы она верила отцу.
      «Не стоит волноваться, Аннабель», – повторял он. А она, словно глупая гусыня, верила ему, брала пять или десять долларов, платила учителю Бо, покупала продукты и уголь, посылала деньги Карлайлу.
      «Мы, женщины, должны заботиться о наших мужчинах», – говорила мама. Да, Аннабель будет заботиться о своих мужчинах – тех двоих, что у нее остались. Но в этот момент ей так хотелось крикнуть Карлайлу: «Позаботься обо мне!»
      Карлайл проследовал за сестрой на кухню. Она зачерпнула из жестяной коробки пригоршню кофейных зерен и высыпала в железную кофемолку.
      – Где Гордон? – спросила Аннабель, вращая ручку кофемолки.
      – Он не придет, – ответил Карлайл.
      Рука Аннабель замерла, и девушка обернулась.
      – Не волнуйся, – успокоил ее брат. – Он согласится с любым твоим решением.
      Аннабель не нашлась что ответить. Она отвернулась и вновь принялась молоть кофе. Руки брата тяжело легли ей на плечи.
      – Мы продадим дом. Мне он не нужен, а вы с Бо сможете жить у дяди Ричарда.
      Неужели он не знал, что вот уже несколько дней она мучительно пыталась найти верное решение? А он в это время наряжался в новую форму и маршировал с новой винтовкой. На этот раз Аннабель не смогла подавить вздох.
      – Дом заложили за двенадцать сотен долларов. А он, со всей своей обстановкой, не стоит и восьми. Мы ведь оплачивали занятия Бо, услуги врачей, похороны…
      – Дядя Ричард… – начал он.
      – Дядю Ричарда на днях остановили на пути в Абингтон.
      Железнодорожная милиция, подумала Аннабель. Все мужское население Виргинии охватила военная лихорадка.
      – И?
      – И он слегка перенапрягся, снабжая Конфедерацию лошадьми и оружием. Можно я выплачу те пятьдесят долларов, которые занял папа? Нет, не сейчас. Когда мы решим вопрос с домом.
      – Дьявол!
      На высоких скулах Карлайла проступили багровые пятна. В душе Аннабель мелькнула надежда, что, возможно, ее брат чувствовал себя слегка виноватым за все те месяцы, что он играл в войну, в то время как отец умирал от рака и занимал деньги, чтобы прокормить семью. Однако девушка подозревала, что брат покраснел вовсе не от сознания своей вины, а от охватившего его бессильного гнева.
      Аннабель смахнула с передника невидимые крошки и снова принялась молоть кофе. Она слышала, как стучат ботинки Карлайла по сосновому полу, и ей казалось, что каждый его шаг вбивает очередной гвоздь в ее сердце. Брат продолжал мерить шагами кухню, пока Аннабель наполняла вазочку сахаром и наливала в небольшой кувшинчик сливки. Наконец Карлайл остановился и уперся руками в бока.
      – О чем он думал? Не могу поверить, что отец мог так поступить с тобой.
      Аннабель тоже не верила, но обсуждать это теперь уже не имело смысла. Девушка пожала плечами. Над входной дверью зазвонил колокольчик, и сердце Аннабель замерло. Она посмотрела на латунные пуговицы мундира брата. Интересно, знал ли он, какой страх и унижение она испытывала? Знал ли Карлайл, что он лишь все усложнял? А если знал, то волновало ли его это?
      В последнее время, казалось, его не волновало ничто, кроме победы над янки. Даже медленная и мучительная смерть отца. Пальцев одной руки хватило бы, чтобы сосчитать, сколько раз он его навестил.
      Карлайл подошел к сестре, схватил ее за руки, скрытые длинными рукавами коричневого платья из саржи, и больно сжал их.
      – Я не позволю тебе сделать это, Аннабель!
      – Ты не можешь остановить меня.
      Карлайл отпустил руки сестры, но взгляд его оставался жестким.
      – Открой, пожалуйста, дверь, – спокойно произнесла девушка. – Мне хотелось бы немного побыть одной.
      Карлайл потер лицо руками. Это был детский жест безысходности, которого Аннабель не видела уже несколько лет. Девушка с трудом сдержала улыбку. Возможно, происходящее все же занимало его мысли. Карлайл вышел из кухни, и Аннабель услышала, как каблуки его ботинок застучали по полу передней. До ее слуха донеслись скрип открывающейся двери и приглушенные мужские голоса. Девушка сняла фартук, аккуратно свернула и положила на струганую поверхность рабочего стола.
      «Я пойду на это», – подумала она, стараясь унять сердцебиение. Аннабель взяла оловянный кофейник и перелила содержимое в любимый мамой фамильный серебряный чайник. «Что я делаю?» – спросила она себя, закусив губу, чтобы не дать истерическому смеху вырваться наружу, и ущипнула себя за щеки, желая придать им румянец. Она отерла вспотевшие ладони о подол платья и взяла в руки мамин серебряный поднос. Когда Аннабель подошла к двери гостиной, ее руки уже не дрожали.
      Услышав стук каблучков Аннабель по коридору, Ройс посмотрел в сторону двери. Карлайл подошел к ней и взял у нее поднос. Какое-то мгновение Аннабель выглядела растерянной, однако быстро взяла себя в руки, и только очень внимательный наблюдатель мог заметить, как она еле заметно повела плечом и провела пальцами по платью.
      Пейтон Кинкейд и его адвокат мистер Джарвис поднялись со своих мест и поклонились. Ройс же намеренно остался сидеть, вытянув перед собой ноги. Он не хотел, чтобы Пейтон думал, будто его сын пришел сюда, потому что поддерживал это вымогательство. И уж совершенно определенно он не хотел, чтобы у Аннабель сложилось неверное представление о происходящем. Возможно, старший сын Пейтона был настоящим джентльменом. Он медленно и надменно оглядел девушку с головы до ног, словно кобылу на аукционе.
      Гордость защищала Аннабель не хуже доспехов. И доспехи эти шли ей гораздо больше, чем уродливое коричневое платье. С другой стороны, ей следовало надеть черное шелковое платье, как траур по ее дорогому умершему отцу. Если бы у нее хватило мужества отказаться от этой встречи, возможно, она решилась бы поспорить с Кинкейдами.
      Ройс попытался вспомнить, когда видел эту девушку в последний раз, прежде чем уехать на Запад. Ей тогда было лет четырнадцать. Она бегала босиком, до неприличия загорелая, маленькая, чем-то напоминавшая лесного эльфа. Она носилась по лужайке в поисках Гордона или Карлайла с подобранным подолом, из-под которого мелькали тощие ноги. С тех пор она изменилась. Стала немного выше ростом и более женственной.
      Не обращая внимания на дерзкий взгляд Ройса, Аннабель подошла ближе, чтобы поприветствовать Пейтона. К удивлению Ройса, его отец склонил свою величественную седую голову и запечатлел на лбу девушки отеческий поцелуй.
      – Я помню другие времена, Энни. Ночь в «Излучине», когда юная леди танцевала свой первый вальс со стариком. Ты не забыла?
      Его отец улыбнулся, ожидая, судя по всему, ответной улыбки. Однако Аннабель закрыла глаза и, казалось, внутренне сжалась, словно воспоминания причиняли ей нестерпимую боль. Ройс почувствовал, как внутри шевельнулось презрение. Он понимал причины, побуждающие отца вести нечестную игру. И понимал намерения ее собственного отца, донкихотствующего на свой ошеломляющий манер. Но Ройс сомневался, что Аннабель понимала все это. Девушка постепенно пришла в себя.
      – Я никогда этого не забуду, мистер Кинкейд. В ту ночь я впервые попробовала шампанского, – ответила она. Ее голос звучал мягко, мелодично. И очень печально.
      Мистер Джарвис откашлялся, и Аннабель повернулась к нему. Губы Ройса растянулись в улыбке. До сих пор Аннабель удавалось полностью игнорировать его присутствие.
      – Будет ли ваш адвокат присутствовать на этой… э-э… встрече? – спросил Джарвис, обращаясь к Карлайлу.
      Карлайл переминался с ноги на ногу.
      – Нет, – ответил он, старательно избегая предостерегающего взгляда сестры и изучая узоры на потертом турецком ковре.
      – Когда мисс Холстон принесла мне список своих требований, я сказал ей, что присутствие поверенного, представляющего ее интересы, было бы нелишним. Разве она не сообщила вам об этом?
      – Мои интересы представляет Карлайл, – произнесла Аннабель.
      Внезапно Ройса охватил гнев при виде застывшей посреди комнаты девушки и ее никчемного вспыльчивого брата. Все собравшиеся здесь знали, что Аннабель нечем заплатить адвокату.
      – Давайте начнем, джентльмены, – сказала девушка, указав жестом на стол, стоявший посреди гостиной. – Мне бы хотелось покончить со всем этим до прихода Бо.
      На столе не было тяжелой декоративной скатерти, вошедшей нынче в моду. В центре полированного стола из орехового дерева стояла лишь керосиновая лампа с прозрачным, совсем не закопченным стеклом. Ройс догадался, что это был стол работы Дункана Файфа, фамильная реликвия, оставшаяся с тех пор, как семья матери Аннабель еще процветала. Ее гордость была почти осязаемой. Она присутствовала повсюду – и в окружавших девушку предметах, и в ее манере держаться. Безразличие Ройса уступило место неистовому желанию защитить эту гордость.
      – Не сейчас, мисс Холстон, – произнес он, поднимаясь со своего места.
      Девушка бросила на него испуганный взгляд. Ройс не обратил внимания ни на своего нахмурившегося аристократа отца, ни на агрессивно настроенного Карлайла. Он быстро пересек комнату и взял Аннабель за локоть.
      – Не могли бы мы побеседовать наедине, прежде чем начнутся переговоры?
      Девушка бросила взгляд на Карлайла и, поняв, что ждать помощи от него не приходится, неохотно кивнула.
      – В папином кабинете, – ответила она.
      – Уверен, собравшимся здесь джентльменам будет о чем поговорить во время нашего отсутствия, – сказал Ройс, ведя Аннабель к двери.
      Карлайл преградил им дорогу.
      – Например, о погоде или о великой и славной войне, в которую мы собираемся вступить, – продолжал Ройс, не отрывая взгляда от пылающего лица молодого человека.
      Карлайл заморгал и отошел в сторону.
      Когда они вошли в холл, Ройс отпустил локоть девушки.
      – Сюда, – указала она дорогу.
      Ройс последовал за ней по коридору, невольно улыбаясь, когда Аннабель дерзко вскидывала подбородок и говорила тоном благовоспитанной леди.
      Оказавшись в библиотеке ее отца, Ройс неторопливо закрыл за собой дверь и прислонился к ней спиной. Аннабель на мгновение встретилась с ним взглядом, а затем отвела глаза и принялась внимательно рассматривать кожаные корешки книг на полках, словно видела их впервые.
      Ройс намеренно не заговаривал первым, испытывая стойкость девушки. Однако ее хватило ненадолго, и Ройс едва не рассмеялся.
      – Что вы хотели мне сказать, мистер Кинкейд? – Она повернулась и посмотрела ему в глаза. В ее взгляде не было робости или застенчивости. Она держалась по-деловому, как и надлежало человеку, ведущему серьезные переговоры.
      – Вы не обязаны соглашаться.
      – Вот как? – Девушка приподняла изящно очерченную бровь. – Вашему отцу принадлежит закладная на этот дом и еще семь сотен долларов, которые он одолжил моему отцу, если судить по соглашению. Что будет с Бо, если я откажусь?
      – Возможно, старик просто блефует.
      Аннабель еще не научилась скрывать свои эмоции. В ее глазах мелькнула надежда, тут же сменившаяся смирением.
      – Где находится форт Ларами? – неожиданно спросила девушка.
      – На реке Платт, – ответил Ройс, пораженный ее вопросом. Девушка устремила взгляд на глобус, стоявший в углу библиотеки. – Это территория Небраски, – добавил Ройс.
      Аннабель едва заметно кивнула.
      – Как долго вы здесь?
      – Я подал в отставку сразу после выборов.
      Ройс никак не мог понять, к чему клонит Аннабель.
      – Это из-за нашего дела или из-за войны?
      – Я что-то пропустил? О какой войне вы говорите?
      Аннабель бросила на него испепеляющий взгляд, и насмешливая улыбка мгновенно исчезла с его лица.
      – Я ничего не знал об этом соглашении до тех пор, пока некоторое время назад не вернулся домой. Вообще-то это ваш отец, а не мой, был инициатором, – объяснил Ройс, внимательно наблюдая за реакцией девушки.
      Аннабель немедленно возразила:
      – Неправда. Папа был тяжело болен и не мог приехать в «Излучину». Да и вас там не было.
      От негодования и обиды у нее потемнели глаза. Ройс знал, что она не верит ему. Девушка и помыслить не могла, что ее горячо любимый отец уделял внимание только сыновьям, а единственную дочь использовал в качестве матери для них и хозяйки дома. Так что разговор предстоит нелегкий. Пусть Аннабель пребывает в мире иллюзий, но он не собирается осложнять ситуацию ложью.
      – Ваш отец прислал мне письмо, в котором попытался все объяснить, – сказал Ройс, охваченный яростью.
      Он испытывал ее всякий раз, споря с отцом. Всю жизнь Пейтон Кинкейд манипулировал другими в корыстных целях. Тех же, кто не поддавался, старался подчинить, сломить. И это, как правило, ему удавалось. Ройс же не желал подчиняться.
      И вдруг сейчас подчинился. Это ему явно не нравилось. Но он пройдет через весь этот фарс, если Аннабель так угодно. Не ради нее. Нет. Потому что только от гордой мисс Холстон зависело, утонет она или останется на плаву. Он подчинился воле отца лишь ради Гордона. Отец знал это и использовал в своих интересах.
      Девушка подошла к окну, раздвинула бархатные портьеры и стала смотреть во двор. Ройс ждал.
      – Он не блефует, – проговорила наконец девушка.
      – Вы уверены? Почему? – Ройс знал, что старик никогда не блефует. Просто ему хотелось узнать, что об этом думает Аннабель.
      – Вы здесь не потому, что очень хотите на мне жениться, мистер Кинкейд. – Она посмотрела на Ройса. – Есть причина, не позволяющая вам ослушаться отца.
      Ройс кивнул, подтверждая правоту Аннабель, но не собираясь комментировать ее высказывание.
      – Я не стану спрашивать вас о том, что побудило действовать вас так, а не иначе, мистер Кинкейд, – сказала она, и Ройс подумал, что к многочисленным достоинствам Аннабель можно добавить еще и проницательность. – Но мне хотелось бы знать, что вам написал мой отец.
      Ее отца Ройс уважал до тех пор, пока не получил от него письмо. После этого он стал подозревать, что странная дружба между Пейтоном Кинкейдом и Томасом Холстоном не была такой уж странной.
      Втянув Аннабель в это соглашение, ее отец заботился прежде всего о Бо и Гордоне, а Аннабель заплатила двойную цену. Отец Ройса получил удовлетворение от того, что подчинил своего старшего сына своей воле. И снова самую высокую цену заплатила Аннабель. Ройс хотел было уже предостеречь девушку, но не сделал этого. Он был ничем не лучше двоих бесчестных стариков, потому что позволил ей заплатить высокую цену ради благополучия Гордона. Она еще не знала всей чудовищной правды и пусть никогда не узнает ее, подумал вдруг Ройс.
      – Ваш отец предвидел кровопролитную войну и нашел способ защитить своих детей, – проговорил Ройс, сообщив лишь самую безобидную часть письма Томаса Холстона и изложив лишь те его условия, которые касались непосредственно ее.
      Губы Аннабель тронула улыбка, и сердце Ройса болезненно сжалось.
      – Он был безнадежно болен и совсем потерял рассудок. Но иногда разум его прояснялся, – тихо сказала Аннабель.
      Ощутив нечто среднее между сочувствием и изумлением, Ройс подмигнул девушке.
      – Единственным утешением в горе является то, что есть товарищи по несчастью.
      – Папа был слишком далек от реальности, не правда ли?
      В глубине ее сумеречных карих глаз золотой искрой вспыхнула улыбка, буквально преобразив Аннабель, сделав ее настоящей красавицей. Ройс выпрямился, подумав, что должен отступить, пока все не зашло слишком далеко.
      – Коль скоро вы с легкостью цитируете Сервантеса, мисс Холстон, уверен, что нам с вами будет о чем поговорить за обедом, – Ройс улыбнулся, беря девушку за руку. – А сейчас я хочу задать вам один вопрос.
      Аннабель не отняла руку, но потупилась, когда он повел ее прочь из библиотеки, и Ройс был ей благодарен за это. Ройс предпочитал женщин с пышными формами, не очень застенчивых. Худенькие леди, чьи глаза отливали золотом, его не привлекали.
      – Если не верите, что Пейтон Кинкейд блефует, почему добавили свои условия к соглашению?
      – Надеюсь, Шекспира вы тоже читали, мистер Кинкейд? – спросила девушка, снова поставив Ройса в тупик.
      Он кивнул.
      – Вы знаете, какой сегодня день? – продолжала Аннабель.
      В ее, казалось бы, лишенных смысла вопросах была своя система. Ройс подавил улыбку.
      – Мартовские иды, – ответил он. – Вы экзаменуете меня, мисс Холстон. А помните ли вы, что произошло со стариной Юлием?
      В глазах девушки блеснуло золото.
      – О, конечно. Я всегда хотела жить на пределе.
      – Мисс Холстон, уверен, ваше желание сбудется.
      Улыбка озарила лицо девушки, и у Ройса перехватило дыхание.
      Карлайл встретил их, как только они вошли в гостиную, и тотчас вырвал руку сестры из руки Ройса. Он не мог взять в толк, почему она позволила ему это. Наверняка ее кожа саднит в том месте, где пальцы Ройса коснулись ее руки. Карлайл даже не попытался скрыть свою ненависть, гневно встретив взгляд холодных серых глаз Ройса. О, этот мерзавец умел скрывать свои эмоции.
      Присутствующие в гостиной Джарвис и Пейтон были одеты соответственно случаю в элегантные черные сюртуки, белоснежные сорочки с жесткими накрахмаленными воротничками и шелковые галстуки. Карлайл же намеренно надел мундир. Тот самый, который сшила для него Аннабель всего два месяца назад. Сама же она, очевидно, надеясь произвести на Кинкейда впечатление, надела добротное коричневое платье из саржи вместо траурного наряда. Однако Карлайл сомневался, что Ройс Кинкейд заметил это.
      На Ройсе были штаны из оленьей кожи, которые непристойно обтягивали его мускулистые бедра. Свободная замшевая блуза без воротника с расстегнутыми вверху пуговицами открывала загорелую грудь. Ройс представлял собой странную смесь индейца с пиратом и был греховно красив.
      Карлайл бросил взгляд на Аннабель, в то время как сама она смотрела на Ройса. Казалось, она не осознавала, что ее превзошли, победили и перехитрили. У нее не было ни единого шанса вести игру на одном поле с пользующимся дурной репутацией Ройсом Кинкейдом, и Карлайл ничем не мог ей помочь.
      Разве что убить подонка. Впрочем, эта мысль пришла ему в голову только сейчас.
      Карлайл наблюдал, как Ройс занял единственное свободное место между мистером Джарвисом, сидевшим во главе стола, и Пейтоном, расположившимся напротив Аннабель. Ройс слегка отодвинул стул и положил ногу на ногу, приняв высокомерный вид. Место он выбрал весьма удачное. С одной стороны, он как бы не принимал участия в переговорах, с другой – имел возможность незаметно наблюдать за Аннабель и Пейтоном.
      Джарвис дождался, пока Ройс займет свое место, и прокашлялся. Эта его привычка выводила Карлайла из себя.
      – Четыре месяца назад мистер Пейтон Кинкейд и мистер Томас Холстон заключили соглашение, – начал Джарвис. – На момент заключения данного соглашения обе стороны находились в здравом уме, и соглашение было надлежащим образом подписано и заверено. Посему его можно считать вполне законным и налагающим определенные обязательства на лица, его подписавшие.
      Раздражение Карлайла сменилось гневом, и он прервал говорившего.
      – Это нам известно, мистер Джарвис. Меня интересует лишь одно – почему моя сестра попросила об этой встрече? Она вольна согласиться с предложенными условиями или же отказаться от них. Она мне ничего не рассказала, и я не понимаю, зачем мы собрались сегодня здесь. – Он повернулся к Пейтону Кинкейду: – Вы поставили мою сестру в безвыходное положение, мистер Кинкейд. Не могли бы вы попросить вашего адвоката перейти к сути дела, поскольку лично мне создавшаяся ситуация кажется просто оскорбительной.
      Пейтон провел пальцем по набалдашнику трости, и его лицо осветила добрая улыбка.
      – Аннабель поняла условия соглашения, но предложила внести в них некоторые изменения. Иными словами, вступить в дальнейшие переговоры, прежде чем примет окончательное решение. Поэтому ее положение нельзя считать безвыходным. Иначе мы не собрались бы здесь сегодня.
      – Черт бы вас побрал! – Карлайл вскочил на ноги. – Вы просите ее продать себя дьяволу в человеческом обличье. И после этого утверждаете, что положение ее не безвыходно?
      Аннабель коснулась руки брата, и он опустил глаза.
      – Карлайл, пожалуйста, – взмолилась Аннабель, – пожалуйста, сядь и послушай.
      – Нечего мне здесь слушать. – Аннабель заметно побледнела, но Карлайл был слишком зол, чтобы обратить на это внимание. – Предполагаемый друг нашего отца и его негодяй сын могут сидеть здесь и притворно улыбаться, сколько им угодно. А я не собираюсь в этом участвовать.
      – Если вас более всего беспокоит ваша собственная гордость, – тихо сказал Ройс голосом, в котором, казалось, сосредоточилась вся мощь урагана, несмотря на то что говорил он очень тихо, – пожалуйста, уходите. Если же вас хоть сколько-нибудь интересует судьба сестры, то вы сядете и послушаете.
      Властный голос и предостерегающий взгляд бесстрастных серых глаз Ройса остановили Карлайла. И вместо того чтобы перепрыгнуть через стол и дать негодяю оплеуху, Карлайл замер в нерешительности, внезапно осознав свою ошибку. Ройс с легкостью одержал победу, и Карлайлу не понравилось унизительное чувство поражения, захлестнувшее его, как не понравилось ему и одобрение в глазах Аннабель.
      – Продолжайте, пожалуйста, мистер Джарвис. – Ройс слегка наклонил голову в сторону адвоката и уже не обращал внимания на Карлайла, словно на таракана, раздавленного ботинком.
      – Ну что ж, – начал Джарвис, нервно взглянув на Пейтона Кинкейда, – для начала зачитаю текст вышеупомянутого соглашения, чтобы у собравшихся не осталось никаких сомнений.
      – Прекрасная мысль, – сказал Пейтон и потрепал Аннабель по руке, желая ее подбодрить.
      Увидев это, Карлайл с трудом подавил стон.
      – Несколько лет назад Пейтон Кинкейд одолжил Томасу Холстону двенадцать сотен долларов под залог его собственности в Лексингтоне, коей, как я полагаю, является дом, в котором мы в данный момент находимся.
      Пейтон кивнул. Представление было отменным, текст соглашения – безупречным. Карлайл подавил приступ ярости и наблюдал за Ройсом, тот внимательно смотрел на Энни, а девушка не сводила глаз с адвоката.
      – Впоследствии Томас Холстон еще несколько раз одалживал у Пейтона деньги, и на момент его смерти эта сумма составила пятьсот долларов. В ноябре прошлого года мистер Холстон и мистер Кинкейд заключили соглашение, в котором оговаривался способ выплаты долга. Соглашение достаточно простое. Если не вдаваться в профессиональные тонкости, мистер Кинкейд согласился принять в качестве компенсации любую сумму денег, которая будет выручена от продажи дома в Лексингтоне со всей его обстановкой. Речь идет о сумме в семьсот пятьдесят долларов. По мнению многих, со стороны мистера Кинкейда это было очень щедрой уступкой. Он поставил условие, что продажа дома должна быть осуществлена не позднее 31 марта 1861 года, и мистер Холстон согласился. До наступления вышеозначенного срока осталось две недели.
      – Пожалуйста, не вдаваясь в профессиональные тонкости, – тоном, полным сарказма, начал Карлайл, – освежите нашу память и ознакомьте нас с альтернативным предложением. Что именно это воплощение добродетели хочет получить в обмен на то, чтобы мои сестра и брат не оказались на улице?
      Ройс бросил взгляд сначала на Пейтона, потом на Карлайла. На какое-то мгновение в его холодных, отливающих серебром, глазах появилась насмешка, и Карлайл внезапно понял, что происходит. Либо Энни не осознавала, что является пешкой в игре двух сильных мужнин – отца и сына, – которые ненавидели друг друга, либо была слишком ошеломлена, чтобы волноваться из-за этого. Так или иначе, Карлайл знал отвратительную правду. Битва проиграна, трофеи достались победителю.
      – Альтернативное… э… предложение и является предметом сегодняшнего обсуждения. – Джарвис избегал смотреть на кого-либо из собравшихся, сосредоточив внимание на пере, которое он держал в руке. – Мистер Пейтон Кинкейд готов простить долг полностью, передав вышеозначенную собственность Карлайлу Голту Холстону в соответствии с завещанием его отца Томаса Холстона. Он также готов предоставить жилье для Аннабель Холстон и Боганнона Холстона в «Излучине», оплатить обучение Боганнона Холстона в университете и передать во владение Боганнону Холстону ферму, расположенную в графстве Огаста, в соответствии с его собственным завещанием. Теперь что касается его собственных сыновей… Ройс Магрудер Кинкейд унаследует плантацию «Излучина» вместе с рабами и недвижимым имуществом. Его младший сын – Гордон Алистэр Кинкейд – унаследует недвижимость, именуемую «Старая излучина». Взамен он просит только об одном – чтобы Аннабель Холстон вышла замуж за его старшего сына Ройса Кинкейда до 31 марта 1861 года.
      Джарвис наконец оторвал взгляд от своих рук, хотя, казалось, у него не хватало смелости взглянуть в глаза Аннабель.
      – Вам все понятно, мисс Холстон?
      Аннабель вздернула подбородок.
      – Абсолютно, мистер Джарвис.
      – Мистер Кинкейд? – спросил Джарвис, повернувшись к Ройсу.
      Мужчина кивнул.
      – Конечно, никто из вас не связан соглашением, заключенным между старшим мистером Кинкейдом и Томасом Холстоном. Вы оба или один из вас вправе отклонить условия, предложенные Пейтоном Кинкейдом, и тогда первоначальное соглашение останется без изменений.
      – Насколько я понимаю, моей сестре остается либо потерять крышу над головой, либо продать себя за семнадцать сотен долларов, в то время как ее предполагаемый муж женится на женщине, не представляющей для него никакой ценности!..
      Карлайл был полон презрения, совершенно не заботясь о том, что его слова для Аннабель оскорбительны. Он ненавидел всех этих людей, и особенно Ройса Кинкейда.
      Глаза Ройса сузились, губы сжались. Но когда он заговорил, его голос звучал по-прежнему тихо:
      – Какие изменения хотела бы представить нашему вниманию мисс Холстон?
      В этот момент Карлайл понял, что этот тихий голос и ледяной взгляд серых глаз способны держать в повиновении целую армию. Он посмотрел на Аннабель. Она была совершенно спокойна или же тщательно скрывала свое состояние. За это Карлайл готов был возненавидеть и ее тоже.
      – У мисс Холстон всего три простых требования. Она просит о том, чтобы церемония бракосочетания была гражданской и состоялась в «Излучине» в присутствии членов обеих семей. Кроме того, она просит оставить ей девичье имя и держать в секрете факт своего бракосочетания до того самого момента, пока она не решит, что настало время сделать его достоянием общественности. Конечно, последнее пожелание запутывает дело, потому что требует согласия не только людей, непосредственно заинтересованных в заключении соглашения, но и мистера Гордона Кинкейда и собственных братьев мисс Аннабель Холстон. Под данным документом должны стоять их подписи.
      – Мистер Джарвис, вообще-то у меня была еще и четвертая просьба, – сказала Аннабель.
      – Полагаю, вы говорили несерьезно, мисс Холстон, – ответил Джарвис.
      – Серьезнее не бывает, – возразила Аннабель.
      Она взглянула на Ройса, и Карлайл готов был поклясться, что на ее губах заиграла улыбка.
      – Ну… э-э… в таком случае, – запнулся Джарвис, – мисс Холстон просит, чтобы церемония бракосочетания состоялась первого апреля вместо…
      Последние слова Джарвиса потонули в смехе Ройса. Губы девушки дрогнули, но она подавила улыбку и повернулась к Пейтону Кинкейду. Карлайл перевел взгляд на старика и буквально упал на свой стул, сраженный наповал. Глаза Пейтона были такими же серыми, как у сына, только немного темнее. Обычно лишенные каких бы то ни было эмоций, сейчас они оживленно блестели.
      Пейтон взял руку Аннабель в свою.
      – Я всегда говорил Томасу, что его дочь – истинное сокровище, но он не понимал этого. – Старик отпустил руку девушки и откинулся на стуле. – Больше всего на свете я бы хотел видеть мисс Холстон своей невесткой, однако я готов ждать этой чести, если такова ее воля.
      Но стоило Пейтону перевести взгляд на своего сына, как выражение нежности, появившееся на его аристократическом лице, тут же исчезло.
      – Ройс, думаю, сейчас все зависит от тебя. Примешь ли ты условия мисс Холстон, сделав меня тем самым счастливым человеком, или отклонишь их?
      Вплоть до этого момента все происходящее, включая беспомощный гнев Карлайла, нервные подергивания Джарвиса и неожиданное чувство юмора мисс Холстон, было скорее забавным, нежели досадным. Но когда прозвучал вопрос Пейтона, Ройс понял, что дуэль началась. Старик сделал первый выпад. Произвел отвлекающий маневр и парировал.
      – Ваше счастье, отец, меня заботит меньше всего. Но в любом случае я готов принять условия мисс Холстон, если вы примете мои.
      Пейтон был бесподобен – даже глазом не моргнул. Отвлекающий маневр, парирование, удар.
      – Пожалуйста, продолжайте, мистер Джарвис, – произнес Ройс, воспользовавшись возможностью посмотреть на Аннабель. Она была так напряжена, что, казалось, еще немного, и ее хватит удар. Однако она тоже бровью не повела. Ройс хотел ободряюще улыбнуться ей, но сдержался. Начавшийся поединок касался только его и отца.
      – Мистер Ройс Кинкейд представил мне свой список требований сегодня утром. Сейчас этот список передо мной, и я зачитаю его вам, – промолвил Джарвис.
      Когда он доставал из нагрудного кармана очки, его руки заметно задрожали. Надев их, он взял со стола лист бумаги.
      – Во-первых, если вышеупомянутое бракосочетание состоится, но мистер Ройс Кинкейд погибнет на войне, плантация, именуемая «Излучиной», перейдет в собственность его супруги, Аннабель Холстон Кинкейд. Он также высказал пожелание, чтобы все рабы были освобождены, если их не освободят после окончания войны.
      Ройс услышал возглас удивления, вырвавшийся у Аннабель, но его внимание было по-прежнему сосредоточено на отце. И вновь никакой реакции.
      – Во-вторых, если вышеупомянутое бракосочетание состоится, но мистер Ройс Кинкейд не погибнет на войне, его жена вольна потребовать развода спустя пять лет после заключения брака или через год после окончания военных действий. В зависимости от того, какой из этих сроков наступит раньше. Мистер Ройс не будет препятствовать разводу. Он также обязуется после развода завещать ей плантацию «Излучина» и двадцать тысяч долларов. Независимо от того, потребует мисс Холстон развода или нет, мистер Ройс Кинкейд намерен вернуться на Запад. Будучи замужем или разведена, мисс Холстон должна согласиться с тем, что с этого момента условия соглашения больше не действуют.
      Адвокат тихо вздохнул и взглянул на Пейтона, словно извиняясь.
      – И последнее. Мистер Пейтон Кинкейд должен согласиться с тем, что Аннабель Холстон-Кинкейд будет являться единоличным получателем экономических выгод от «Излучины», что должно быть отражено как в его завещании, так и в доверенности на владение имуществом.
      Адвокат положил лист бумаги на стол, и в комнате воцарилась напряженная тишина. Как и ожидал Ройс, его отец первым нарушил молчание:
      – Молодец, Ройс.
      От его спокойного тона у Ройса по спине побежали мурашки. Однажды, будучи еще мальчиком, он уже испытал это. Но сейчас намеревался сразиться с Пейтоном Кинксйдом, как мужчина с мужчиной. На этот раз их силы были равны. Ройс продолжал хранить молчание, ожидая, пока Пейтон нанесет встречный удар. Ждать пришлось недолго.
      – Ты не упомянул о детях.
      – Детей не будет, – ответил Ройс тоном, не терпящим возражений.
      Что-то заставило его посмотреть на Аннабель. Она сидела с закрытыми глазами и покусывала нижнюю губу. Ройс сочувствовал девушке, но помочь ей не мог. Просто он хотел досадить старику, однако тот не собирался сдаваться.
      Пейтон провел пальцем по набалдашнику трости. В тишине тиканье часов на каминной полке казалось зловещим. Наконец Пейтон заговорил:
      – Я соглашусь на твои условия, сын, если у этих несуществующих детей будут отец и мать.
      Дьявол, ему все же удалось причинить старику боль. Ройсу стоило немалых усилий скрыть свое удивление. Слишком легко он одержал победу. Ему действительно ничего не стоило заверить присутствующих, что жизнь детей, которых он не собирался производить на свет, будет вполне благополучной.
      – Мистер Джарвис, – обратился Ройс к адвокату, – впишите пункт, касающийся детей, в соглашение на том языке, на котором сочтете необходимым. – Он повернулся к Аннабель: – Мисс Холстон?
      Девушка старалась держаться с достоинством, но все испортили блестевшие на ресницах слезы. Поддержки от брата ждать не приходилось. Безразличный к боли сестры, он сидел на стуле, скорчившись, словно только что получил удар в солнечное сплетение.
      – Вы очень щедры, мистер Ройс, – запинаясь, произнесла Аннабель. – Однако несправедливы по отношению к Гордону.
      Господи, он взвалил на себя заботу еще об одном невинном существе. Будь у него хоть капля здравого смысла, он выбил бы из нее дурь. Но не смог. И всему виной было выражение ее лица.
      – Аннабель, Гордон стремится заполучить «Излучину» не больше, чем я. – Ройс отчетливо видел пульсирующую жилку на шее девушки. Прямо над камеей. – Моему отцу известно то, на что ваш брат не обратил внимания: я не предложил вам ничего такого, о потере чего впоследствии пожалел бы. У меня есть земли на Западе и скандально известное английское наследство, которому война не грозит из-за стабильности фунта стерлингов. Двадцать тысяч долларов – это капля в море.
      – Это больше, чем мне нужно… или чем я хотела бы получить. – Аннабель устремила на Ройса взгляд своих темных глаз.
      – Можете принять это, а можете отказаться, мисс Холстон, – резко произнес Ройс, исподлобья наблюдая за девушкой, пока Джарвис вносил в соглашение поправки.
      Аннабель с мольбой во взгляде повернулась к Карлайлу, ища поддержки, однако брат избегал смотреть на нее. И Аннабель замерла. Замкнулась в себе. Тишину в гостиной нарушал лишь скрип пера по бумаге. Аннабель выглядела ужасно одинокой в этой комнате, полной людей.
      Одинокой и безжизненной. Только ее палец чертил невидимые узоры на полированной столешнице.
      Эта девушка пробудила в Ройсе способность чувствовать, даже сострадать. Ненависть к ней была так же сильна, как и внезапно возникшее желание защитить ее от окружавшего их сумасшедшего мира. Вновь в комнате повисла тягостная тишина. Ее нарушил Пейтон.
      – Вы закончили, Джарвис? – спросил он.
      Ройс ошеломленно посмотрел на отца. Такую боль в его голосе он слышал лишь однажды – когда умерла мать.
      Он тряхнул головой, пытаясь вернуться в мир реальности – мир войны, сумасшествия и ненависти. Джарвис передал лист бумаги Пейтону. Тот взял перо, окунул в чернильницу и поставил подпись под документом. После этого молча подвинул бумагу и чернильницу Ройсу.
      Ройс был мастером оставлять в дураках других, но никогда не пытался обмануть самого себя. Иначе смог бы убежать от Аннабель Холстон, от Пейтона Кинкейда и даже от себя. Однако сделай он это, его младший брат мог бы погибнуть.
      Ройс поставил свою подпись, положил перо и откинулся на стуле. Пейтон подвинул документ к Аннабель.
      – Энни, дочка! – Пейтон протянул девушке перо.
      В его голосе вновь послышалась нежность, и у Ройса на мгновение перехватило дыхание.
      Девушка вздрогнула. Теперь решение было за ней. Она рассеянно взяла перо у Пейтона и снова повернулась к брату. Карлайл посмотрел на Ройса.
      «Помоги ей», – взглядом просил Ройс, глядя в горящие ненавистью голубые глаза юноши, но тот вновь уставился на свои руки, так и не вняв молчаливому призыву сестры.
      Ройс готов был убить его. Аннабель коснулась пером бумаги и в нерешительности посмотрела на адвоката.
      В этот момент хлопнула дверь черного хода.
      – Я вернулся, Энни, – раздался молодой голос.
      Все, даже Карлайл, затаили дыхание. Аннабель с облегчением вздохнула и обмакнула перо в чернильницу.
      – Вот это и значит жить на пределе, мистер Кинкейд, – сказала она и не колеблясь поставила свою подпись под документом.
      Ройс склонил голову в молчаливом приветствии, намереваясь подарить ей еще одну ослепительную улыбку. Девушка передала соглашение брату.
      Карлайл побагровел, встал и устремил на сестру горящий злобой взгляд.
      – Я сохраню эту грязную сделку в секрете ради тебя, Аннабель. Но не подпишу соглашение и не приду на церемонию бракосочетания. – Он направился было к двери, но вдруг обернулся к побледневшей сестре. – Я напишу тебе и надеюсь – ты ответишь. Однако ноги моей не будет в «Излучине», и я не приеду повидать тебя до тех пор, пока не закончится этот фарс, именуемый браком.
      Девушка подняла голову, и Ройс увидел ее наполненные слезами глаза.
      – Он изменит свое мнение, Энни, детка, – сказал Пейтон, беря девушку за руку. – Итак, ты теперь Кинкейд.
      «Да поможет тебе Господь», – подумал Ройс.
      В дверях появился Боганнон Холстон, точная копия своего отца в молодости. Ройс даже зажмурился. Но стоило мальчику улыбнуться, как сходство с отцом исчезло. Улыбка Бо была полна грез и солнечного света, как и улыбка Аннабель.
      – Я видел его, Энни, – произнес мальчик, войдя в комнату. – Утром шел снег, но я все равно его видел.
      – Кого? – спросила Аннабель.
      – Кардинала на старой яблоне.
      Девушка откинулась на стуле, опустила голову и закрыла глаза. А когда открыла и увидела улыбку брата, на ее темных ресницах, словно звезды, засверкали слезы.
      – Я знала это, – прошептала она. – Весна рано или поздно приходит.
      Она была так молода и чиста, так горда и прекрасна! Ройс знал, что если не погибнет в предстоящей войне, то всю жизнь будет жалеть об этом браке.

Глава 2

      Она чувствовала себя потерянной.
      Но на самом деле это было не так. За излучиной реки виднелись шпили церкви городка, носившего название Фредериксберг. «Излучина» находилась всего в миле отсюда, но можно было сократить расстояние, если идти не по грязной дороге, а через поля. Через те самые поля, по которым она бегала босая еще ребенком. Она знала, где находилась, только не знала, кто она теперь.
      Утренний ветерок поласкал лицо, отбросив со лба непослушные завитки, и полетел дальше играть в ветвях плакучих ив, обрамлявших реку. Солнечные блики, отражающиеся в распускающихся листьях, рассыпались на множество острых, ослепляющих призм, когда глаза девушки внезапно наполнились слезами.
      – Мама, – прошептала она, проглотив подступивший к горлу комок.
      Прошло уже несколько лет после смерти матери, но Аннабель вновь почувствовала острую боль потери. Возможно, это произошло из-за резких перемен в ее жизни. Перемен, о которых ее мама не могла и помыслить и которых наверняка не одобрила бы.
      Аннабель вытерла слезы, запрокинула голову, подняла руку и растопырила пальцы, словно стараясь дотянуться до солнца.
      Когда-то Аннабель казалось, что если бы жизнь можно было расписать как эпическую поэму, то ее история неизбежно закончилась бы браком с настоящим героем.
      На самом деле в те дни, когда она все еще давала волю своему воображению, именно она покидала стены старинных замков, чтобы сразиться с огнедышащими драконами. Она с легкостью представляла себя уплывающей в эгейское небо, с мечом в руках сражающейся с троянцами, следующей за древними богами, куда бы они ни указали. Но вскоре она осознала, что очень редко чья-либо жизнь напоминает эпическую поэму, несмотря на рассуждения отца на этот счет.
      Она рано научилась практичности. Даже в мечтах маленькие худощавые девочки никогда не стремятся стать героинями. Маленькие девочки вырастают и становятся женами. Спустя несколько лет Аннабель поняла, что в ее случае даже такой исход весьма сомнителен.
      Казалось, брак между такими людьми, как ее родители, маловероятен. Но никому не приходило в голову ставить под сомнение их неземную любовь. Ее мать Анна Ли Голт подарила мужу свою удивительную красоту, аристократическое происхождение и пришедшую в полный упадок плантацию табака близ Суффолка. От своего мужа Томаса Холстона Анна Ли получила в равной степени аристократическое имя, несколько библиотек ценных книг и его философский ум. Та ветвь генеалогического древа Холстонов, к которой принадлежала Аннабель, жила в благородной аристократической нищете.
      К тому времени как родилась Аннабель – третий ребенок в семье, единственная дочь, – табачная плантация окончательно разорилась, и семья жила в Лексингтоне, где отец преподавал литературу и философию в крошечном колледже. Спустя шесть лет после двух выкидышей мать Аннабель родила последнего ребенка, еще одного сына. Его назвали Боганнон. Сокращенно Бо. После этого мама уже не была прежней. Бо стал заботой Аннабель, она обожала брата.
      В промежутках между несколькими другими выкидышами семья путешествовала так же, как и другие семьи южан в те дни. Иногда они уезжали без отца, но он всегда присоединялся к ним во время каникул в колледже.
      Излюбленным местом Аннабель был «Веселый Шервуд». Очень подходящее название для плантации тети Хетти и дяди Ричарда, расположенной в окрестностях тихого Фронт-Ройял. Хетти вышла замуж более обдуманно, нежели ее сестра Анна Ли. Ричард Шервуд владел землями, рабами и большой конюшней с чистокровными лошадьми.
      Ни у одной девочки не было более щедрого и снисходительного дяди, чем дядя Ричард, который дарил Аннабель пони и красивые платья и относился к ней с той же галантностью рыцаря, как и к своей собственной дочери – красавице Оливии. Аннабель любила дядю Ричарда и тетю Хетти почти так же сильно, как папу с мамой.
      Они как раз гостили в «Веселом Шервуде», когда умерла мама. Это произошло в один из таких же вот весенних дней, казавшихся исполненными надежды. Аннабель вошла в дом, смеясь и неся с собой тепло солнца и аромат кизила и азалий. Смех потонул в женском плаче и топоте ног. Она сидела на коленях дяди Ричарда, когда к ней подошла тетя Хетти.
      – Идем, дорогая, – сказала тетя Хетти. – Я говорила ей, что это нехорошо, но она настаивает. Твоя мама хочет тебя видеть.
      Тетя Хетти взяла худенькую руку Аннабель в свою пухлую, и каким-то образом Аннабель смогла подняться по ступеням, пройти по холлу и войти в комнату матери.
      Никто из них не заплакал. Ее мама была настоящей леди «голубых кровей». А Аннабель слишком напугана, чтобы плакать.
      – Почему, мама? – спросила Аннабель.
      Почему этот кошмар происходит снова и снова? Почему мама умирает?
      – Успокойся, золотко, и послушай, – произнесла мама, взяв Аннабель за руку. – Однажды ты полюбишь мужчину. Тогда ты все поймешь. Я буду молиться, чтобы, когда этот момент настанет, ты полюбила разумно. – Сказав это, мама засмеялась своим особенным, сладким, словно патока, смехом. – Только напрасно я беспокоюсь. Моя Аннабель всегда была слишком мудрой для маленькой девочки.
      Аннабель вздохнула. Мама говорила не очень понятно.
      – Ты должна заботиться о папе ради меня, – продолжала мама. – Следи за тем, чтобы он надевал парные носки и чтобы в кладовой было достаточно еды. Обещай мне это, Аннабель.
      Аннабель лишь кивнула в ответ, у нее не было сил говорить.
      – А что касается Бо, ты заменишь ему мать. Люби его, Энни, он, как и отец, не сможет о себе позаботиться.
      – Хорошо, мама.
      Аннабель с трудом сдерживала слезы. Мать сжала ее руку.
      – Мы, женщины, всегда должны заботиться о своих мужчинах.
      – Да, мама.
      Она не станет еще больше расстраивать маму. Ей только хотелось сказать, что она еще не женщина. Если мамы не станет, кто будет заботиться о ней самой?
      Несколько минут они просто смотрели друг на друга.
      А потом тетя Хетти увела ее. В ту ночь Аннабель неподвижно лежала в кровати рядом со спящей Оливией. Она слышала стук дождевых капель по крыше, приглушенные крики, торопливые шаги. Перед рассветом, когда небо окрасилось в нежно-лиловый цвет, дождь перестал и в доме все стихло.
      Взошло солнце, лимонно-желтое на фоне лазурного неба, прокричал петух, голубые сойки откликнулись на его призыв. В «Веселом Шервуде» по-прежнему царила тишина. В десятилетнем возрасте Аннабель потеряла мать, оставшись единственной женщиной в семье и хозяйкой.
      Со временем в доме снова зазвучал смех. Не смеялся только папа. Многие считали его странным. Долговязый и тощий, с волосами цвета соломы, торчавшими во все стороны, он напоминал пугало. Аннабель не унаследовала его роста и цвета волос, но была такой же тощей и так же, как отец, любила книги.
      Папа любил ее, она это знала. Но он представления не имел о том, как растить дочь, и не интересовался этим. Аннабель самостоятельно училась вести домашнее хозяйство, чтобы он был доволен, и уроки эти давались ей нелегко, а в свободное время босая носилась по улице вместе с мальчишками.
      У старших братьев она училась всему, что они знали об охоте, рыбной ловле и верховой езде. Леди, живущие в Лексингтоне, возмущались ее образом жизни, но отца это нисколько не волновало. А это для Аннабель было главным. И она чувствовала себя счастливой.
      Однажды зимой Лексингтон охватила эпидемия гриппа. Она пронеслась по колледжу, унеся жизни здоровых молодых людей. Папа тоже подхватил грипп и заразил собственное семейство. Выздоровели все домочадцы. Все, кроме Томаса, старшего брата Аннабель. Его похоронили рядом с мамой и другими детьми Холстонов, умершими в младенчестве. Со смертью Томаса еле теплившийся в глазах папы огонек потух окончательно.
      После смерти мамы папа ни разу не встречался с ее родственниками. Аннабель догадывалась, что воспоминания причинили бы ему слишком сильную боль. Однако он следил за тем, чтобы дети их регулярно навещали. Он сажал их в поезд и долго махал в воздухе цилиндром.
      Зато он посещал «Излучину». Каждый год в сентябре, перед началом осеннего семестра. Поместье «Излучина», расположенное на берегу реки Раппаханок, принадлежало сыну кузена его отца и его единственному другу Пейтону Кинкейду.
      Аннабель не могла точно определить свое отношение к Кинкейдам, но саму «Излучину» любила. Это было величественное старое поместье, расположенное среди холмов, управляемое Пейтоном Кинкейдом.
      Особняк представлял собой большое трехэтажное здание с двумя флигелями, каждый по два этажа. Аннабель не знала, сколько именно в нем комнат. Однажды она пыталась сосчитать, но, дойдя до двенадцати, сбилась со счета. Длинные галереи, украшенные белыми колоннами, являвшиеся отличительной чертой особняков знатных семей Виргинии, тянулись по обе стороны фасада и позади дома. Дубы, орешник и кусты магнолии украшали лужайки вокруг дома, а длинные ветви старых плакучих ив, каскадами ниспадавшие на траву, обрамляли берега реки.
      Дом всегда был полон молодых людей, навещавших сыновей Кинкейда, а потом и молодых леди. В поместье всегда что-нибудь происходило: официальные приемы, неформальные обеды, веселые прогулки верхом по утрам, вечеринки на лужайке перед домом.
      В такие вечера папа бродил вокруг дома, засунув руки в карманы, с отрешенным выражением лица и всклокоченными волосами. На этих вечеринках Аннабель и ее брат Карлайл учились танцевать под развесистыми ветвями вековых дубов.
      Карлайл был ровесником второго сына Кинкейда – Гордона. Они стали друзьями, так же как папа и благородный аристократ мистер Пейтон Кинкейд. Где-то существовала миссис Кинкейд, но Аннабель ни разу не видела ее. Однажды Аннабель спросила о ней, но мистер Кинкейд потрепал ее по голове и сделал вид, будто не услышал вопроса.
      У Кинкейда был еще старший сын – Ройс. Но он не часто бывал в поместье. А если и приезжал, то игнорировал Холстонов, всех, кроме папы. Как ни странно, мистер Ройс Кинкейд, казалось, понимал отца.
      Однажды, в тот год, когда Аннабель исполнилось четырнадцать, она стояла в боковой галерее и сквозь сучковатые ветви дуба смотрела на восход солнца. Отсюда она могла разглядеть два длинных ряда хижин, стоящих друг напротив друга, разделенных широкой полосой травы. От каждой хижины вела извилистая тропинка, которая соединялась с другими и становилась одной широкой тропой посреди поросшей травой площадки. Эта тропа, протоптанная множеством черных ног, была ровной и гладкой. В то утро слуги – ни одна настоящая леди не называла их рабами – остановились и разом повернулись, чтобы увидеть зрелище, частью которого мечтала стать Аннабель.
      Гончие возбужденно бегали по лужайке, а чистокровные скакуны били от нетерпения копытами. Затем послышались пронзительные звуки труб. В предрассветном тумане появилась группа охотников во главе с франтоватым мистером Ройсом Кинкейдом.
      Он был великолепен в охотничьей куртке верхом на породистом гнедом жеребце. Его черные сапоги сверкали. Разумеется, он не знал, что она наблюдает за ним. Взгляд его серых глаз и низкий смех были предназначены молодой аристократке, скачущей рядом с ним.
      На девушке была желтая амазонка и мягкая шляпка со свисающими полями, из-под которой виднелись белокурые локоны. Аннабель знала, что широкополая шляпа не годится для прогулки верхом. Но в тот момент она жизнь бы отдала за возможность обладать амазонкой цвета нарциссов и широкополой шляпой. Возможно, тогда мистер Ройс Кинкейд заметил бы ее.
      Но никто ее не заметил, даже слуги, идущие по тропинке. Вероятно, именно поэтому ей удалось услышать их разговор. После этого Аннабель отправилась разыскивать папу, который никогда не принимал участия в охоте. Как обычно, она нашла его в библиотеке.
      – Что значит «повеса», папа? – спросила она. – То же самое, что «подлец»?
      – Почему ты спрашиваешь, Энни?
      – Я слышала, как слуги говорили о мистере Кинкейде.
      Аннабель не боялась задавать отцу вопросы, потому что он никогда не смеялся над ней. Так было и на этот раз. Он отложил книгу в сторону.
      – О мистере Пейтоне Кинкейде?
      – Нет. О мистере Ройсе Кинкейде.
      – Вот оно что! – Он кивнул. – Сядь, пожалуйста, Энни.
      Аннабель села на краешек стула, выпрямила спину и сложила руки на коленях. В «Излучине» Аннабель всегда вела себя как положено леди. Даже носила туфли, хотя они ее стесняли.
      – «Повеса» и «подлец» не совсем хорошие слова. Так называют людей никчемных и непорядочных, – объяснил папа своим звучным голосом оратора. – Ты помнишь Платона, Энни?
      Девочка кивнула. Как она могла не помнить?
      – Ройс – сложный молодой человек, но у него душа философа. Не обращай внимания на нелестные отзывы о нем и будь с ним любезна.
      Папа вновь взял в руки книгу. Девочка поняла, что разговор окончен и надо уходить. Отец вовсе не хотел быть грубым, просто он тотчас же забыл, что дочь сидит рядом с ним.
      Аннабель дождалась, пока папа отправится наверх спать, и проскользнула в библиотеку, где взяла все десять томов «Республики» Платона. Каждый вечер она засыпала, читая о различных обществах и философах. Ей очень хотелось быть любезной с Ройсом Кинкейдом, но не представлялось такой возможности. Он даже не подозревал о том, что она находилась в «Излучине».
      К тому моменту, когда ей исполнилось шестнадцать лет, Аннабель знала, что природа сыграла с ней злую шутку. Она уже поняла, что ей не стать такой же красавицей, как мама или Оливия. Конечно, она была разочарована. Но разочарования со временем проходят. Хорошо еще, что она не унаследовала внешность отца.
      Ей просто хотелось, чтобы некоторые части ее тела немного подросли. Вширь… или в длину.
      Она жила в городе студентов. По весне молодые люди прогуливались по благоухающим цветами аллеям, ухаживая за молодыми барышнями, которые были выше, нежнее и круглее, чем Аннабель. Они ездили с ней охотиться на индеек, хвалили за меткую стрельбу, как истинные джентльмены, но никогда не приглашали прогуляться по усыпанной лепестками аллее.
      Недалеко от их дома находился Военный институт Виргинии. Карлайл был курсантом, и вся семья часто посещала парады. Иногда он хвалился перед своими товарищами, что у него есть сестра, которая умеет стрелять, скакать верхом и даже готовить. Но это не производило впечатления на молодых людей. Как и Карлайл, они прогуливались вокруг института и таращились на девушек, у которых в соответствующих местах были выпуклости. Оливия пыталась ей помочь.
      – Ты пользовалась бальзамом, который я дала тебе, Энни? – Оливия положила на голову Энни толстую книгу. – А теперь иди, – скомандовала она.
      Видимо, по-другому использовать книгу у Оливии не хватило ума. Расхаживая по спальне и стараясь удержать книгу на голове, Аннабель отвечала:
      – Я пользовалась им. Регулярно. Утром и вечером.
      – Ничего не понимаю. Почему же мне помогло?
      Энни посмотрела на затянутую в корсет грудь Оливии. Самые настоящие дыни. Оливия пользовалась бальзамом и вырастила пышные, спелые дыни. Аннабель тоже пользовалась бальзамом и чесалась. «Оливии Бог дал нежные дыни, а мне – зудящие укусы москитов», – думала Аннабель.
      – Мне совсем не нужен корсет, – сказала Аннабель, рассматривая в зеркале свое отражение. – У меня нет выпуклостей, которые нужно приподнимать или затягивать.
      – Может, ты просто поздний цветок? – предположила Оливия.
      – А может, мне на роду написано быть низкорослым чучелом? – произнесла Аннабель.
      Она сняла с головы книгу и прочитала имя автора. Голдсмит. Если кто-то и читал его произведения в этом доме, то это мог быть только дядя Ричард. Аннабель бросила книгу на кровать. Она перечитает ее сегодня, когда Ливви будет храпеть рядом. Аннабель распирал озорной смех.
      – А ты храпишь, Ливви! – сказала Аннабель.
      – Не храплю! Леди никогда не храпят.
      – Значит, ты не леди.
      – Папа говорит, я первая красавица трех графств. – Оливия расплылась в улыбке, что настоящей леди совсем не к лицу.
      – Динь-дон, динь-дон!..
      Оливия схватила пуховую подушку и швырнула через комнату, попав Аннабель в голову. Девушка бросила ее назад, и битва началась.
      Тетя Хетти прибежала на шум.
      – Девочки! – укоризненно произнесла она, подбоченившись. – Надеюсь, вам не нужно напоминать, что вы леди?
      – Нет, мама, – ответила Оливия.
      Она поймала летающее в воздухе перышко и пощекотала им под носом у Аннабель.
      – Конечно, нет, тетушка, – поддержала подругу Аннабель.
      Она выхватила перо из рук Оливии и толкнула ее на кучу перьев.
      Тетя Хетти тихо засмеялась и закрыла дверь.
      Со временем древний бог сжалился над Аннабель. Нет, она не стала выше и не отрастила ничего отдаленно напоминающего спелые дыни. Однако у нее появилась талия, да и грудь немного увеличилась. Она уже напоминала не укусы москитов, а что-то скорее похожее на яйца-пашот.
      В тот год дядя Ричард купил ей желтую, словно цветущие нарциссы, амазонку и бальное платье цвета глицинии, что росла под окном спальни Оливии. Ливви помогла ей завернуть обновки в папиросную бумагу и упаковать в коробки перед отъездом в «Излучину».
      В тот же самый год мистер Хэммонд из Южной Каролины провозгласил хлопок королем. Никто не осмеливался начинать войну против этого короля. Конечно, в те дни Аннабель не забивала себе голову мыслями о войне. Герои сражались в эпических греческих поэмах. В Европе древняя ненависть оборачивалась кавалерийскими атаками и кровопролитием. Но она жила в Соединенных Штатах Америки. Ей исполнилось шестнадцать, она была молодой женщиной с телом ребенка, исполненной нежности мечтательницей. Однако мечты ее способны были причинить боль.
      Мужчины обсуждали дебаты между каким-то там мистером Линкольном и знаменитым мистером Дугласом из Иллинойса. Аннабель слушала их разговоры и читала газету, издаваемую в Ричмонде. Леди никогда не высказывали своего мнения, особенно если речь шла о политике. Аннабель хотелось быть леди, как мама, но ей не всегда удавалось держать рот на замке, как того требовали приличия. Но дело было даже не в этом. Главное – она принимала не ту сторону. Аннабель восхищалась точкой зрения Линкольна.
      Когда она встревала в разговор, взгляд отца становился ясным и осмысленным, и он смотрел на дочь, словно только что вспомнил о ее существовании. Однажды она заметила выражение лица мистера Пейтона Кинкейда прежде, чем он успел скрыть свои чувства. Она догадалась, что мистер Пейтон гораздо больше ценил леди с интеллектом, хотя в то лето Аннабель предпочла бы быть леди с красивым телом.
      Тогда в «Излучине» она прочитала «Хижину дяди Тома» и подумала, что роман слишком печальный. По ночам она читала «Мадам Бовари» при свете свечи, раздумывая, появится ли у нее когда-нибудь любовник, за которого она готова будет отдать жизнь.
      На званый вечер она надела свое новое платье цвета лаванды и вышла на широкую лужайку. Китайские фонарики освещали мягкую осеннюю ночь. Легкий ветерок доносил запахи реки, вечер был теплым, и Аннабель не замерзла в своем платье с открытыми плечами. Она подложила в корсет немного ваты, чтобы придать груди некоторую пышность. Карлайл внимательно смотрел на вырез ее платья. Интересно, догадался он или нет? Взгляды брата и сестры встретились, и Карлайл ухмыльнулся. Значит, догадался.
      К ней подошел мистер Пейтон Кинкейд с двумя бокалами шампанского. Один он протянул девушке. Аннабель не знала, что сказал бы на этот счет папа, однако понимала, что Ливви позавидовала бы ей. Леди, исповедующим англиканскую религию, разрешалось глотнуть немного шампанского. И хотя Аннабель была представительницей методистской церкви, она все же взяла бокал. Девушка сделала глоток, с трудом удержавшись, чтобы не передернуть плечами.
      – Ты становишься взрослой, Энни, – произнес мистер Пейтон Кинкейд.
      – Вы и правда так думаете? – с надеждой в голосе спросила Аннабель. – Я бы отдала все, чтобы стать хоть на дюйм выше!
      Мистер Кинкейд улыбнулся. Но не снисходительно, а скорее восхищенно.
      – Томас не знает, каким обладает сокровищем, – сказал он. – Не позволяй никому испортить тебя, Энни. Ты как глоток свежего горного воздуха.
      Девушка знала, что это просто любезность, но все же улыбнулась в ответ. Мужчина прищурился и, казалось потерял способность дышать. Аннабель подумала, что мистеру Кинкейду плохо, и хотела предложить ему присесть, но он пригласил ее на танец.
      Она чувствовала себя совсем взрослой с пучком на затылке, в мягких атласных туфельках, танцуя мазурку с аристократическим мистером Кинкейдом. Ночной ветерок обвевал ее обнаженные плечи и нес с собой запах осени, прелых листьев и перегнивающего ила с поймы реки. Запах, который всегда будет напоминать ей «Излучину» и танцы под усыпанным звездами небом.
      Она станцевала польку с Карлайлом и рил с Гордоном. После этого ее никто больше не приглашал. Она стояла в галерее и наблюдала.
      Аннабель устала от попыток стать такой, какой никогда не была. Ей ужасно хотелось научиться искусству хлопать ресницами и при этом не походить на сову. Хотелось флиртовать с легкостью Оливии, быть такой же благоговейно красивой, как мама.
      Но еще больше ей хотелось увидеть устремленный на нее многозначительный взгляд молодого человека. Она хотела, хотела, хотела… чтобы рядом был кто-то, кто знал бы о ее существовании, кто замечал бы ее, кто считал бы ее самой лучшей юной леди на свете.
      Возвращаясь с берега реки, она столкнулась с мистером Пейтоном Кинкейдом. Она не увидела его из-за слез, застилавших глаза, и он подхватил ее за локоть.
      – Почему ты гуляешь одна, дитя, когда в небе такая чудесная луна, а на лужайке – танцы? – спросил он.
      – Туфли жмут, – солгала девушка, опасаясь, как бы мистер Кинкейд не услышал в ее голосе слез.
      К ее удивлению, он наклонился и коснулся ее лба губами. И к досаде Аннабель, слеза все же скатилась по ее щеке.
      – Дай им время, дочка, – мягко произнес он. – Они слишком молоды, чтобы понять, что теряют. А пока не согласишься ли станцевать вальс с одиноким стариком здесь, у реки?
      Танцевать вальс в лунном свете на берегу реки было не совсем прилично. Но Аннабель это нисколько не заботило. Она подумала, что любит мистера Пейтона Кинкейда почти так же сильно, как папу.
      В свой последний день в «Излучине» она надела новую желтую амазонку и отправилась на охоту с молодыми людьми из Фредериксберга. Аннабель узнала, что юную аристократку, которой она в свое время завидовала, с позором отправили в Филадельфию. Ройс Кинкейд, обесчестивший девушку, в это время сражался с индейцами в форте Ларами.
      Наверное, история Ройса Кинкейда могла бы быть рассказана эпическим поэтом. Но в этом случае детские фантазии Аннабель переплелись бы с реальной жизнью, потому что отныне ее судьба была связана с его судьбой. Он вернулся с Запада и больше не воевал с индейцами. Теперь он находился в Ричмонде и воевал с политиками. Так, по крайней мере, думала Аннабель. Она хоть и была его женой, но не знала, как он относится к предстоящей войне.
      Она услышала громкий яростный лай и посмотрела в сторону реки. Новая привязанность Бо – Мейджор – носился по берегу, стараясь поймать кролика. Так похоже на Бо, подумала девушка, ощутив прилив веселья и нежности. Это чувство охватывало ее всегда при мысли о долговязом младшем брате.
      Пейтон разрешил ему выбрать себе щенка среди гончих и ретриверов, которых разводили в «Излучине». Бо выбрал молодого пса сомнительного происхождения, рожденного, однако, чистокровной сукой чесапикского ретривера. Едва появившись на свет, щенок утратил все благородные инстинкты, присущие его матери. По внешности пса Аннабель догадалась, что отцом его был скорее всего какой-то бродячий ньюфаундленд, которому удалось завоевать любовь чистокровной леди и любить ее достаточно долго для того, чтобы произвести на свет целый помет полукровок.
      Несмотря на то, что у Пейтона это вызвало смех, Аннабель одобрила брата. Темперамент и преданность были отличительными чертами пса. Пока Аннабель наблюдала за ним, Мейджор перестал гоняться за кроликом и плюхнулся в реку.
      Налетевший порыв ветра сорвал с головы девушки соломенную шляпу. Аннабель спешилась, шагнула вперед и едва не схватила шляпу, но насмешник-ветер вновь подхватил ее и унес.
      Словно кошка с мышкой играла Аннабель с ветром, преследуя шляпу вниз по склону. Почти у самого подножия холма каблуки увязли в скользкой тине, и она упала распластавшись в грязи. Она не ушиблась и теперь, лежа на спине, смотрела, как сталкиваются друг с другом и меняют форму облака в бездонном голубом небе.
      Внезапно сердце ее подпрыгнуло. Воображение рисовало ей рыцарский шлем с плюмажем из белых и серых перьев.
      Косматый коричневый Мейджор плюхнулся рядом с девушкой и завилял хвостом. Аннабель обняла пса за шею.
      – Мы связаны с ним, Мейджор, – пробормотала она. – Папа и мистер Кинкейд сделали это не просто так, и теперь я знаю причину.
      Пес лизнул ухо девушки, когда она прижалась щекой к его перепачканной шерсти.
      – Как и Бо, они хотели спасти подкидышей и дать им кров.
      Она отстранила пахнущего болотом пса, после чего стащила с ног ботинки. Девушка приподняла перепачканные юбки и сняла чулки. Засунула их в ботинки и поднялась с земли.
      – Бежим к реке, глупая дворняжка!
      На берегу Аннабель остановилась и взглянула на залитый солнцем противоположный берег, утопающий в солнечном свете. Мейджор ткнулся носом ей в ногу, и девушка посмотрела вниз. Пес притащил корягу, держа ее в своих мощных челюстях так аккуратно, словно это была утка, и положил к ногам девушки.
      Она наклонилась и подняла ее. Придерживая рукой юбки, Аннабель вошла в воду. Тина просочилась сквозь пальцы, а кожа на ногах покрылась мурашками от холода. Девушка отпустила юбки и вошла еще глубже. Рядом возбужденно прыгал и бегал пес, повизгивая от радости.
      Аннабель размахнулась и бросила палку, которая описала воздухе дугу. Коряга взлетела прямо к солнцу в покрытое облаками небо, зависла там на несколько секунд, а потом упала вниз, подняв брызги, которые в лучах солнца превратились в мириады золотых бусинок.
      Мейджор ринулся в поток. Аннабель запрокинула голову засмеялась. Пока пес плыл за корягой, девушка широко раскинула руки и закружилась, не в силах сдерживать бурлящий в груди смех. Она кружилась все быстрее и быстрее. Ивы то растворялись в реке, то снова появлялись И вскоре мир начал вращаться сам по себе, без какой-либо помощи со стороны Аннабель.
      Девушка остановилась и уронила руки, пытаясь сфокусировать взгляд на отважной дворняге, которая плыла к ней, зажав в зубах трофей. Подняв намокшие юбки, Аннабель направилась к берегу.
      А потом она увидела на вершине холма Ройса верхом на черном арабском скакуне. Поля шляпы отбрасывали тень на его лицо, но девушка чувствовала на себе его пронзительный взгляд. Аннабель сглотнула и отерла руки о подол платья. Ройс сдвинул шляпу на затылок, открыв лицо.
      Она словно видела его впервые – этого загадочного мужчину, который был теперь ее мужем. Мужчину с гладкими каштановыми волосами, худощавым лицом древнеримского центуриона и поджарым, мускулистым телом воина. Он пришпорил коня. Аннабель хотела убежать, но что-то удерживало ее.
      Ройс остановил коня рядом с Бесс, лошадью Аннабель, и спешился. Похлопал Уокера по шее, взял в руки поводья и направился к Аннабель, ведя под уздцы двух красивых лошадей.
      Внезапно Аннабель мучительно осознала, в каком виде стоит перед ним – босая, в забрызганном грязью платье. Грязь стекала теперь с подола, образовывая вокруг ног грязную лужу. Ее волосы растрепались от ветра, упав на лицо. Аннабель убрала их назад и закрыла глаза, подумав о том, что где-то на берегу валяется ее соломенная шляпа, не защищающая от солнечных лучей.
      Она громко рассмеялась, но тут же умолкла. Неужели она никогда не научится себя вести так, как положено настоящей леди?.. Настоящая леди никогда не ходит босиком, она скорее умрет, чем войдет в грязную реку и станет играть с дворняжкой, лишенной, как это ни прискорбно, благородных манер.
      Стая чаек взмыла ввысь, шумно хлопая серебристо-серыми крыльями и громко крича, точь-в-точь как леди Лексингтона. Эта мысль показалась Аннабель забавной, и она снова рассмеялась, проводив взглядом чаек, парящих в небе.
      – Какого черта вы здесь делаете?
      Аннабель вздрогнула и перевела взгляд на Ройса. Его губы были упрямо сжаты, подбородок вздернут, все тело напряжено.
      – По-моему, это совершенно очевидно, – ответила Аннабель, – тем более такому проницательному джентльмену, как вы.
      Она бросила на него быстрый взгляд, однако Ройс даже не улыбнулся, видимо, не уловив юмора в ее словах.
      – Нет, для меня это не очевидно. Может, все-таки объясните?
      Перед глазами Аннабель возник образ юной аристократки в желтой амазонке и широкополой шляпе. Красивая, чистая, молодая леди скакала на охоту вместе с элегантным Ройсом Кинкейдом, в то время как некрасивая девочка стояла в галерее и лелеяла мечты, которым не суждено было сбыться. Аннабель с трудом сдержала слезы. Она пожала плечами и отвернулась, высматривая на берегу потерянную шляпу. У нее было не так много одежды, чтобы оставить на берегу даже поношенную шляпу. Мокрые юбки прилипли к ногам, когда она пробиралась через заросли рогоза.
      – Вы что-то потеряли, миссис Кинкейд, или вам просто нравится гулять по грязи?
      Пропади ты пропадом! Этот отвратительный грубый мужчина смеется над ней. И она вполне этого заслуживает. Она выглядела как тощий поросенок в грязной луже. Нервы были напряжены до предела, однако виду она не подавала и держалась с достоинством.
      – Да, мистер Кинкейд, – бросила она через плечо, стараясь придать голосу чопорность, как настоящая леди.
      – Что – да? – насмешливо переспросил Ройс.
      – И то и другое. Мне ужасно нравится ощущать холодную тину между пальцами, – ответила Аннабель, поворачиваясь к Ройсу, – и я, кажется, потеряла свою…
      Ройс вертел в руках соломенную шляпу, на его губах играла высокомерная улыбка. Аннабель вдруг почувствовала, что внутри разлилось странное тепло. Он дразнил ее. Друзья всегда поддразнивают друг друга, демонстрируя свое дружелюбие.
      – Довольно уродливая вещица, – сказал он, внимательно рассматривая шляпу, словно военный трофей.
      – В самом деле? – Аннабель направилась к Ройсу– Это подарок тети Хетти. – Девушка улыбнулась, – У Ливви хватило ума проследить, чтобы шляпа досталась мне, а не ей.
      Аннабель взяла шляпу у Ройса. Видимо, Мейджор успел ее основательно потрепать. Теперь она была под стать платью. Аннабель подавила вздох.
      – Кто такая Ливви? – Ройс подошел ближе, и девушка почувствовала, как его тепло окутывает ее. Она с трудом обрела способность говорить:
      – Оливия – дочь тети Хетти. Моя кузина и подруга.
      – Теперь понимаю… – Эти слова показались Аннабель знойными, как летняя ночь. Она молча наблюдала, как длинные загорелые пальцы мужчины развязывали темно-красный шейный платок. – А эта Ливви разделяет вашу любовь к прогулкам по грязи?
      – Я, э-э… – Аннабель не в силах была отвести от него взгляд. – Нет, не думаю. Ливви – леди до мозга костей, и мне до нее далеко.
      – А-а, леди… Трепещущие ресницы, никаких веснушек… никакой грязи, – протянул мужчина, вытерев Аннабель лицо носовым платком, словно ребенку.
      – У меня нет веснушек! – выпалила она.
      – И грязи теперь тоже нет.
      Ройс смотрел на губы Аннабель, и ей до боли захотелось облизать их. Он отошел назад, засовывая платок в задний карман брюк, и улыбка исчезла с его лица.
      – Держитесь подальше от реки, Аннабель. Течение здесь очень опасное, особенно во время весеннего половодья.
      Спина девушки напряглась помимо ее воли. И дело было вовсе не в грубоватом тоне его голоса. Она не понимала влияния, которое этот мужчина на нее оказывал, и еще эти странные ощущения – горячее покалывание на коже и уязвленная гордость.
      – Я не какая-нибудь пустоголовая дурочка, мистер Кинкейд, и не обязана выполнять ваши приказы.
      – Вы – миссис Кинкейд, миссис Ройс Кинкейд, – резко ответил он, прежде чем Аннабель успела набрать в легкие воздуха. – И вы будете меня слушаться.
      Миссис Ройс Кинкейд…
      Аннабель смотрела невидящими глазами на горизонт.
      «О, мама, – думала она, – я пытаюсь заботиться о своих мужчинах, но теперь все изменилось. Я замужем, однако это не настоящий брак – совсем не то, что было у вас с папой. И из-за этого замужества Карлайл не разговаривает со мной. Но я не знала другого способа обеспечить Бо крышу над головой. Все меняется, мама, так же быстро, как несутся вниз, сметая все на своем пути, ручьи с вершины горы».
      В сентябре 1859 года Холстоны не поехали в «Излучину». Заболел отец. В октябре Джон Браун возглавил восстание рабов в Харперс-Ферри. На следующий день его схватили федеральные войска под предводительством Бобби Ли из Виргинии. Карлайл был среди курсантов военного института, которые стояли на часах во время казни Джона Брауна в Чарльзтауне.
      Карлайл никогда не говорил с сестрой о казни, но она знала, что он одобрял ее. У Холстонов не было рабов, но Карлайл был настоящим аристократическим сыном Виргинии. Он часто говорил о Томасе Джексоне, своем наставнике. Карлайл считал его гением военного дела и поклялся сражаться в его полку, когда начнется война. Аннабель же считала, что у этого беспощадного Томаса Джексона странностей еще больше, чем у папы, и была уверена, что войны никогда не будет.
      На следующее лето Аннабель посадила Бо в поезд. На этот раз он ехал в «Веселый Шервуд» один. Она не знала, что происходит с папой, но понимала, что он болен. Поэтому поручила своего младшего брата тете Хетти, а сама осталась дома следить за тем, чтобы папа хорошо питался и спал сколько положено. На самом же деле они с папой не всегда спали вдоволь. Иногда всю ночь напролет разговаривали.
      Полная луна отбрасывала мягкий свет на крошечную прямоугольную лужайку, окруженную частоколом, выкрашенным в белый цвет. Она слышала ночные звуки сонного университетского городка – стрекот сверчков, тихое мычание коров и где-то вдалеке приглушенный стук копыт лошади, скачущей по пыльной красной дороге с одиноким всадником в седле. Казалось, все тихо и мирно вокруг. Поэтому трудно было себе представить пушки, артиллерийский огонь и безумные, полные романтики кавалерийские атаки. Но все вокруг только об этом и говорили.
      – Я думаю, ты единственный демократ, сторонник Дугласа в Лексингтоне, – сказала Аннабель отцу. – В таком случае, я единственный думающий демократ в Лексингтоне, – ответил он.
      – Почему, папа? – спросила Аннабель, как в свое время спрашивала маму.
      В ответ отец прочел ей лекцию о разделении союза, правах штатов и таком безобразном явлении, как рабство. Для вящей убедительности даже упомянул Генри Клея и Джона Калхуна. Аннабель слушала, училась, иногда спорила, но рассуждения отца не были ответом на ее вопрос. В свои восемнадцать она еще далеко не все понимала.
      Что заставляет мужчину идти навстречу смерти? Почему он считает, что война овеяна романтикой? Отец не мог на это ответить. Сам он думал не так, как остальные мужчины, как думал Карлайл… Аннабель не хотела, чтобы Карлайл погиб на поле битвы.
      В ноябре республиканец Авраам Линкольн победил на выборах. А в декабре из состава Союза вышла Южная Каролина. В январе Карлайл вступил в ряды милиции. Еще через месяц он приехал домой – взять новый мундир и навестить отца.
      Карлайл важно расхаживал по их маленькому дому. Его распирало от важности, и он нес всякий вздор.
      – Мы покончим с федералистами, Энни. Это дело всего нескольких месяцев!
      – Вы обучаетесь со стеблями кукурузы, метлами и кремневыми ружьями в руках и хотите покончить с северянами за несколько месяцев? – с недоверием спросила Аннабель.
      – Мы верим в то, за что воюем. Любой из моих товарищей одной рукой покончит с тремя федералистами.
      – Это будет самая кровопролитная война, какую когда-либо видел мир, – произнес папа. – После нее все изменится.
      – Никакой войны не будет, – сказала Аннабель.
      – Война будет, воробей, – возразил Карлайл, потрепав сестру по голове, словно она все еще была ребенком.
      Она ненавидела брата, когда он называл ее так, и ненавидела улыбку, с которой он говорил о войне.
      – Не волнуйся, она быстро закончится, и к следующему Рождеству мы уже будем дома, – сказал Карлайл.
      Она знала, что так не будет.
      К концу февраля еще шесть штатов последовали примеру Южной Каролины, и образовалось новое государство – Конфедерация одиннадцати южных штатов. Виргиния тоже проголосовала за независимость. Линкольн выехал в Вашингтон, в то время как Джефф Дэвис пытался создать правительство в Монтгомери, штат Алабама.
      Жители северных, южных и соседних с ними штатов следили за противостоянием в гавани Чарлстон, где артиллерийские подразделения конфедератов оцепили удерживаемый северянами форт Самтер.
      День 4 марта 1861 выдался холодным, серым и ветреным. Такая погода как нельзя кстати соответствовала умонастроению Аннабель. Она боялась, что отныне ее жизнь всегда будет холодной и серой, полной неистовых и промозглых мартовских ветров, и что эти ветры никогда не прогонят мертвенного холода зимы.
      Аннабель стояла между Бо и Карлайлом, сжимая в руке обшитый кружевом носовой платок, в то время как порывы ветра рвали подол ее черного платья и хлестали им по дрожащим ногам.
      Впереди нее возвышался священник, тоже одетый в черное. Позади стояли мужчины и юноши – папины студенты, почти вез одетые в серое. Священник читал что-то в черной книге, но Аннабель не слышала его слов за свистом безумного мартовского ветра. Странно, но вместо двадцать третьего псалма в ее памяти всплыли строки лорда Байрона. Все же она всегда была больше папиной дочкой, чем маминой.
      «Да будет свет!» – Господь провозгласил. «Да будет кровь!» – провозгласили люди. И вот в боренье злых страстей и сил Они взывают с ужасом о чуде.
      Наконец папа был счастлив. Он нашел успокоение рядом с мамой.
      – Аннабель?
      Что-то в голосе Ройса насторожило девушку. Аннабель вздрогнула, оторвала взгляд от горизонта и посмотрела на мужа.
      Он не сводил с нее глаз. Очевидно, она напугала его своей прогулкой по реке, и сердце ее смягчилось. В его взгляде Аннабель уловила страх, хотя свои чувства он научился прятать от всего мира.
      Он был темным и притягательным как падший ангел. С одной стороны, ей хотелось бежать от него, спасаясь от тьмы, с другой – вцепиться в него и держать в преддверии грядущей войны.
      Девушка отступила на шаг. Рядом с ним прыгал Мейджор, он яростно мотал головой и, сотрясаясь всем телом, разбрызгивал во все стороны брызги зловонной речной воды. Ройс с трудом удержался, чтобы не выругаться.
      Аннабель закрыла рот рукой, безуспешно пытаясь подавить рвущийся наружу смех. Ройс достал из кармана платок, вытер лицо, потом промокнул им рукав своей куртки из оленьей кожи.
      – Святые небеса, ну и зрелище! – воскликнула девушка, разглядывая Ройса. – Кто бы мог подумать, что такой блестящий джентльмен, как вы, может находить удовольствие в принятии грязевых ванн?
      К удивлению Аннабель, на губах Ройса заиграла улыбка – первая искренняя улыбка за все то врежет, что она была с ним знакома. Улыбка смягчила резкость его черт, углубила морщинки в уголках рта, образовала на щеках мальчишеские ямочки.
      – Боюсь, тот, кто сказал вам, что ваш муж – джентльмен, бессовестно лгал вам.
      – О, я и сама это поняла, сэр. Одна ваша речь чего стоит! Лягушки сгорят от стыда!..
      Ройс вновь оглядел Аннабель, ее босые ноги, покрытые толстым слоем грязи, запачканный подол платья. Затем остановил взгляд на ее волосах, в которых застряли комья грязи. Ройс едва сдерживал смех. Аннабель захотелось дать ему хорошую оплеуху.
      – Конечно, вы никогда не грешите, – произнес Ройс, подходя ближе.
      – Никогда.
      Он перестал смеяться. Ветер бросил ей в лицо мокрые пряди волос. Ройс убрал их, при этом его пальцы слегка коснулись пылающих щек девушки.
      – Посещаете церковь по воскресеньям? – поинтересовался он.
      Аннабель кивнула. Она знала, что он просто насмехается над ней, но пронзительный взгляд его серебристо-серых глаз и прикосновение мозолистых, но нежных пальцев лишали ее возможности рассуждать здраво.
      – Молитесь по утрам?..
      – Каждое утро, – уточнила Аннабель.
      – И по вечерам, бьюсь об заклад!
      – К тому же на коленях…
      Его пальцы скользнули по ее щеке. Он провел по ее нижней губе так нежно, что ее губы раскрылись от теплого прикосновения.
      – Я очень рекомендую вам согрешить, миссис Кинкейд. Это полезно для души.
      Ройс наклонил голову, и Аннабель поняла, что он собирается ее поцеловать. Она сама не знала, хочет этого или нет. Но не сводила глаз с его губ. Дыхание мужчины ласкало ее лицо. Аннабель напряглась, закрыла глаза и слегка подалась вперед, ожидая… желая… нет, не желая… ожидая…
      Низкий смех мужчины привел ее в чувство. Она открыла глаза и увидела, что он собирается вскочить на коня.
      – Я не собираюсь портить поцелуем то, чего жду от общения с вами, дорогая.
      – А я и не предполагала ничего подобного.
      – В самом деле?
      Ройс насмешливо поклонился ей и вскочил в седло. Никогда еще Аннабель не чувствовала себя такой маленькой и уязвимой, как в эту минуту, когда Ройс смотрел на нее с высоты своего роста, вызывающе улыбаясь.
      – Я разрешаю вам согрешить, миссис Кинкейд. – Он подобрал поводья и повернул коня. – Только будьте осмотрительны и благоразумны.
      Аннабель охватили противоречивые чувства: злость, унижение и древнее как мир безумное желание. В ее руку уткнулся холодный нос. Девушка посмотрела на Мейджора и прочла в его темных глазах сочувствие. Своим пушистым хвостом он разметал грязь вокруг.
      Аннабель почесала пса за ухом и устремила взгляд на вершину холма. Ее муж остановился на том же самом месте, где она увидела его несколько минут назад, которые теперь казались ей вечностью. Девушка вновь посмотрела на пса.
      – Идем, Мейджор, – позвала она и вместе с псом снова зашла в реку.
      Пес подпрыгивал и кружился, поднимая брызги, в предвкушении новой игры.
      Зайдя по колено в холодную воду, Аннабель повернулась и посмотрела на мужчину, за которого вышла замуж. Она подняла свою соломенную шляпу и помахала ею над головой.
      – Хорошего вам дня, мистер Кинкейд! – крикнула она.
      В ответ мужчина снял шляпу и витиеватым жестом приложил ее к груди, отвесив полупоклон. О Господи, этот вселяющий ужас мужчина отдавал ей честь!.. Она отвернулась от него, но ветер донес до нее его низкий мужественный смех.
      Нет, это теплый весенний ветер вызвал дрожь в ее теле. И дрожь эта не имела ничего общего со смехом мужчины или его салютом.

* * *

      Ройс остановил коня в зарослях деревьев на вершине другого холма. Он сел в тени, скрытый от взора девушки, и наблюдал, как она шумно резвилась в воде с собакой.
      Она была очень уязвимой, и ее невольная отрешенность подтвердила это. Он не встречал никого, способного замыкаться в себе так, как она. Он должен контролировать свой голос, разговаривать-с ней не так грубо, иначе она снова замкнется в себе.
      А сейчас Аннабель была полна жизни, и ветер доносил до Ройса ее смех. Она либо утонет, либо умрет от переохлаждения. Любой здравомыслящий мужчина вытащил бы ее из таящей опасность воды – за волосы, если придется, – а потом положил бы к себе на колено и вложил в нее немного ума.
      Странно, но Ройсу не хотелось делать ни того ни другого. Ее строптивость возбуждала его, так же как ее губы. Особенно нижняя, пухлая. Так хотелось попробовать ее на вкус, К собственному неудовольствию, он едва не потерял над собой контроль.
      Внимательно прислушиваясь к каждому звуку, доносящемуся с реки, на случай если Аннабель вдруг оступится и попадет в поток, он склонился к луке седла и оглядел окрестности. «Излучина» и «Старая излучина», охватывающие три тысячи акров холмов по обе стороны реки…
      Ройс не солгал, сказав Аннабель, что эти земли ему совсем не нужны. Он сам не знал почему – и не задумывался над этим. Но одному Богу известно, как он любил эту прекрасную землю, раскинувшуюся между горами и морем. Любил безумно. Так, что сжималось сердце, а в глазах закипали слезы.
      Он попытался сбежать от силы, которая держала его здесь, уехав на Запад. Но для того лишь, чтобы увидеть другую красоту в величественных Скалистых горах, в бескрайнем небе – и осознать, насколько незначительное место занимает человек во вселенной. Но даже эта красота не смогла убить в нем старую любовь.
      Виргиния пленила его, завладев его душой и телом. Может, все дело в истории, которая преследовала ее, как преследуют женщину мысли о покинувшем ее любовнике – шепот прошлого, витающий над ее реками, звуки древних сражений, звучащие в ее лесах. Эта земля, которую он любил, являлась пристанищем для героев и конокрадов, для дальновидных политиков и бесстрашных колонистов и даже для кучки проклятых глупцов.
      На память пришли дебаты, в которых он принимал участие в Ричмонде в последнее время. Политические деятели Виргинии склонялись к сохранению союза. Он знал, что их мнение может мгновенно перемениться и что события в Чарлстоне скорее всего будут способствовать этому. Если именно так повернется дело, то земля, к которой он прикипел сердцем, вновь станет полем боя для нации и сгинет в пламени славы.
      Плеск и лай на реке неожиданно прекратились, и Ройс вновь устремил туда взгляд. Ни пес, ни девушка не утонули. Пес валялся в грязи, Аннабель привязывала свои ботинки к луке седла. Она взяла Бесс под уздцы, и все трое двинулись вдоль берега. Глядя на эту картину, Ройс не сдержал улыбки.
      Жаль, что он не слышал голоса девушки, ее беседы с двумя четвероногими друзьями. Пройдя немного вперед, Аннабель поворачивала обратно, покачивая головой и размахивая руками. Ройс готов был поклясться, что Бесс кивала в ответ, в то время как глупый пес носился вокруг девушки. В жизни слишком мало безобидных удовольствий, поэтому Ройс сидел в своем укрытии еще некоторое время и наблюдал эту идиллическую картину.
      Аннабель вышла на залитый солнцем луг и остановилась. Словно экзотичная черная бабочка, она вошла в заросли жонкиля и уже распустившихся колокольчиков. Девушка нарвала букет и побрела по лугу к тому месту, где ее ждала лошадь. Она воткнула несколько цветков в упряжь лошади. Затем наклонилась, воткнула цветы в ошейник пса и отошла, словно оценивая свою работу. Оставшиеся цветы Аннабель прикрепила к волосам.
      Она повернулась так, что Ройс смог увидеть ее профиле со слегка вздернутым вверх подбородком и тонкой шеей. Девушка смотрела куда-то вдаль. И на Ройса снизошло неведомое ему доселе умиротворение. Он обрел новую веру – веру, основанную на ее происхождении и родословной, и неожиданно понял, что поступил правильно. Владелица поместья из нее никакая, так же как из него плантатор.
      Она родилась на этой земле, сохранит ее в грядущей войне и передаст другому поколению. Она научит своих детей любить эту землю и заботиться о ней. Род продолжится благодаря ей, а не ему.
      Девушка опустилась на землю, и солнце позолотило ее длинные волосы. Дворняга устроилась рядом, положив голову ей на колени. Девушка поглаживала пропахшего тиной пса, в то время как ее взгляд был устремлен вдаль. Ройс развернул коня и, пришпорив его, поскакал в поместье. Он уезжал от лесной нимфы и ее подопечных с легкостью в душе, какой уже давно не ощущал.

Глава 3

      Ройс остановился перед кузницей, спешился, привязав коня к колышку рядом с дверью, и вошел в маленькое кирпичное сооружение, В нос ударил кисловатый запах раскаленного металла и пота.
      Кларенс кивком поприветствовал Ройса, продолжая работать На его скулах играл солнечный луч. Кларенс резко перевернул клещи с зажатым в них железным прутом над огнем, и оба они – Ройс и Кларенс – наблюдали, как он превращается из тускло-красного в ярко-желтый.
      Ройс прошел вперед и присел на верстак рядом с кузнечным горном. Ему нравилось смотреть, как работает кузнец. Кларенс был настоящим мастером своего дела.
      – Ты нашел время, чтобы надеть новые подковы на Аякса, пока меня не было?
      – Подковал этого чистокровного, чтобы ты мог взять его с собой на войну. – Кларенс, прищурившись, смотрел сквозь тусклый дым, выбивающийся из горна. – Но этим только испортишь хорошего коня.
      – Это так ты разговариваешь со своим господином?
      – А ты разве не слышал? Мистер Линкольн собирается освободить всех нас, никчемных рабов.
      – И отправить в Африку. Думаешь, тебе понравится Африка?
      Кларенс усмехнулся, и Ройс попытался ответить ему тем же, но его лицо словно окаменело. Противоречивые эмоции наполнили его грудь – гнев и стыд, раздражение и что-то еще более глубокое – родство, о котором оба не говорили вслух, но молча признавали.
      Из кузнечных мехов со свистом вырвался воздух, подбросив вверх искры, которые начали лениво опускаться вниз. Кларенс каким-то образом умудрялся посвистывать и улыбаться одновременно. Даже с открытой настежь дверью в маленьком помещении было невыносимо жарко.
      Ройс снял шляпу и положил на верстак рядом с собой.
      – Ты улыбаешься как идиот, потому что мистер Линкольн собирается заставить тебя платить в будущем за обед или по какой-то другой причине?
      Кларенс оторвался от работы. Пот капал с его блестящих волос и ручейками стекал по щекам.
      – Мы с мисс Пэтси собираемся пожениться в будущее воскресенье.
      Ройс на минуту задумался.
      – В «Излучине» нет никого по имени Пэтси.
      – Нет. Мисс Пэтси принадлежит Джонсону.
      Ройс вскочил на ноги.
      – Господи, Кларенс! Ты не мог найти женщину в каком-нибудь более приличном месте? Ведь это сторожа Джонсона забили твоего отца до смерти.
      Кларенс вынул из огня раскаленный добела железный прут и положил на наковальню.
      – Мы собираемся пожениться, – сказал он упрямо и твердо. – По нашим обычаям – в это воскресенье, а повенчаемся, как положено, когда все изменится.
      Ройс изучал лицо Кларенса, но ничего нельзя было разглядеть под маской, которую тот вдруг надел на себя. Ройс видел лишь пот на бровях негра от тяжелой работы и гордо поднятый подбородок. Внезапно жара в кузнице показалась еще более непереносимой.
      – Джонсон не продаст ее, если ты на это рассчитываешь.
      Кларенс положил молот на наковальню и посмотрел вверх.
      – Джонсон не возьмет денег, но ему просто не терпится заполучить этого коня.
      Ройс вытащил из кармана платок и принялся вытирать лицо. Затем понял, что платок перепачкан засохшей грязью, и сунул его обратно в карман.
      – Какого коня?
      – Юпитера.
      – Юпитер норовист.
      – Это точно.
      Кларенс просил лишь о возможности жить бок о бок со своей женщиной, чтобы защищать ее. Это было привилегией свободного мужчины. Молот со звоном опускался на наковальню, и каждый его удар с болью и грустью отдавался в душе Ройса, смотревшего, как Кларенс кует подкову.
      У Пейтона в «Излучине» были рабы. И всем им, черным и белым, богатым и бедным, придется пройти через все круги ада, прежде чем будет решена эта проблема.
      – Я попробую, – сказал Ройс.
      Кларенс выпрямился. Ройс смотрел в его гордое лицо, блестевшее от пота, в ясные карие глаза, печальные, мудрые и надменные одновременно. Кларенс кивнул. Ройс взял с верстака свою шляпу.
      Кларенс произнес:
      – Молодой Боганнон хочет быть хорошим кузнецом, и мы показали ему, как ковать железо, как ты и просил. Клем говорит, что у него задатки плантатора.
      – Ты должен будешь научить его, Кларенс, ты и другие.
      Мужчины смотрели друг на друга – самоучка негр с выступающими, покрытыми потом мускулами, блестящими в тусклом свете, и худощавый аристократ-бунтарь с лицом хищника, который выучил своего раба читать и писать.
      – Мы сами о себе позаботимся, – произнес Кларенс и повернулся к огню.
      Ройс уже почти дошел до двери, когда Кларенс окликнул его:
      – Ваша никчемная лошадь подкована.
      – Спасибо, – шепотом ответил Ройс.
      Но Кларенсу не нужно было этого слышать. Ройс не сомневался, что Кларенс в этом уверен.

* * *

      Ройс передал коня груму, который повел его в небольшую конюшню, а сам направился к главному зданию, где содержались знаменитые чистокровные жеребцы «Излучины». На полпути он остановился перед просторной конюшней. Здоровенный конь в шестнадцать ладоней ростом свесил голову над воротами.
      – Кларенс прав, – сказал Ройс. – Ты бесполезный кусок мяса.
      – Уже вернулся? – донесся голос из глубины стойла.
      – Вернулся. – Ройс потрепал коня по морде и направился туда, откуда раздавался голос.
      Он миновал несколько стойл и остановился, облокотившись о ворота. Внутри Гордон и Бо чистили гнедого скакуна Гордона.
      Гордон посмотрел на брата.
      – Мы думали, тебя не будет еще два дня, – сказал он. – Есть новости?
      – Пока нет, – ответил Ройс. – Похоже, Ричмонд и Вашингтон ждут развития событий в форте Самтер.
      Тень набежала на лицо Гордона. Ройс жизнь был готов отдать, чтобы уберечь брата от войны. Но в соответствии с кодексом чести Гордон должен был сражаться на войне, в которую не верил, а Ройс – позволить ему это.
      – Ты, случайно, не встретил Энни? – спросил Бо. – Я сказал дяде Пейтону, чтобы он не беспокоился, потому что она сама может о себе позаботиться. Но он все равно беспокоится.
      Ройс удивленно вскинул бровь:
      – Дядя Пейтон?
      – Ну, мы теперь вроде как семья. И он очень счастлив.
      Мальчик равнодушно пожал плечами, но Ройс догадался, что Бо тоже счастлив. Ройс подавил вздох. Должно быть, простодушие было фамильной чертой Холстонов.
      – Я видел ее, – ответил Ройс. – У реки с какой-то дворнягой. Оба были с головы до ног перепачканы грязью.
      – Черт! – ругнулся Бо, энергично тряхнув головой.
      Встретившись взглядом с Гордоном, Ройс с трудом подавил смех.
      – Что за выражения, сынок? – спросил он.
      – Ты же сам сказал, что я должен больше общаться с рабами и поучиться у них вести хозяйство. – Бо снова пожал плечами. – Вот я и учусь.
      – Вести хозяйство, а не ругаться, как грязные матросы в порту.
      В это время раздался голос Гордона, стоявшего по другую сторону коня.
      – Будь поблизости, Бо, – сказал Гордон. – Тогда узнаешь много новых слов у Ройса Кинкейда. – Русая голова Гордона снова показалась из-за лошади, но Ройс сделал вид, будто не замечает ухмылки на лице брата. – И все же что заставило тебя выругаться? – продолжал Гордон. – То, что сестра украла твою собаку?
      – Вот так повезло! Теперь всю вторую половину дня мне придется провести за чтением…
      Бо стал пятиться от лошади, пока не уперся спиной в дубовую стену стойла. Он сполз по ней, уселся на солому и, положив большие не по возрасту руки на колени, опустил голову. Весь его вид говорил о том, что он пребывает в крайнем унынии.
      – Я тебя не понимаю, – удивился Гордон.
      – Тут и понимать нечего! Она злится на себя, а потом я узнаю, что должен читать Шекспира, если она не слишком сильно злится, Гомера, если злится немного сильнее, и – Господи, помоги мне – Платона, если она вне себя.
      Ройс давился от смеха, глядя на нескладного подростка. Кроме того, его необычайно развеселило весьма интригующее замечание, которое он случайно услышал. Постаравшись скрыть свою заинтересованность, он ждал дальнейших расспросов Гордона. И брат не разочаровал его.
      – Продолжай, Бо, может, я помогу тебе разгадать тайну, но ты должен мне помочь.
      – Ты же знаешь ее. – Бо зарылся пальцами в свои соломенные волосы и вздохнул. – У нее на одном плече сидит бес, на другом – ангел. Если бес ей нашепчет, она не в себе, если ангел – вспоминает маму. – Бо перешел на фальцет и покачал головой.
      Ройс едва не взорвался от распиравшего его смеха.
      – А потом заставляет меня читать – показать ангелу, что она настоящая леди и растит настоящего джентльмена. – Бо округлил глаза и снова чертыхнулся.
      – И на что тянет грязь на ее платье? На Шекспира или Гомера? – спросил Гордон, сотрясаясь всем телом от беззвучного смеха.
      – А это смотря какое платье на ней надето. – Бо бросил на Ройса умоляющий взгляд. – Скажи, что не одно из траурных.
      – Мне жаль, сынок. Но боюсь, тебя ожидает Гомер, – ответил Ройс.
      Бо закрыл глаза и принялся молить небеса о пощаде.
      – Скажи хотя бы, что не рваное. Ведь у нее их всего два.
      Ройс прислонился к воротам.
      – Я не очень хорошо разбираюсь в женской одежде, поэтому вряд ли смогу тебе помочь. Но почему, черт возьми, у нее только два платья?
      Он заметил, как Гордон и Бо переглянулись, и понял, что здесь кроется какая-то тайна. Гораздо легче будет все выведать у младшего, и Ройс, не обращая внимания на Гордона, перевел взгляд на Бо. Мальчик заерзал, судорожно сглотнул и вновь заерзал. Но Ройс не отводил взгляда.
      – Ну… видишь ли… она до самого конца не верила, что папа умрет, поэтому у нее не было ничего черного. А когда он умер, оказалось, что у нас нет денег… и ей пришлось занимать… о, черт, она убьет меня, если узнает, что я рассказал тебе.
      – Посмотри на меня, Бо. Я спасу твою жалкую задницу от расправы, если ты скажешь мне, кто дал ей денег взаймы.
      – Если я скажу тебе, моя жалкая задница станет мертвой задницей.
      – Бо, – Ройс прищурил глаза и устремил на мальчика грозный взгляд.
      Гордон вышел из-за лошади и наклонился, чтобы взять у Бо скребницу.
      – Сбегай в кузницу, позови Кларенса. Пусть проверит подковы у Астер.
      Бо обрадовался, будто вырвался от самого дьявола, а Ройс молча наблюдал, как Гордон собирает принадлежности для чистки лошадей. Лошади переминались с ноги на ногу в своих стойлах. И вслед за тихим стуком их копыт конюшня наполнилась приторным запахом свежей соломы. Ройс любил звуки и запахи конюшни. Любил своего брата, который вдруг научился хранить секреты.
      – Ты дал ей денег, – произнес Ройс, когда Гордон проходил мимо.
      – Она уже вернула их мне.
      Ройс закрыл ворота и запер их на засов. На мгновение взгляды братьев встретились, и Ройсу показалось, что он смотрит в глаза Селесты – миндалевидной формы, голубые, как небо.
      Он старался не вспоминать ее глаза, ее красоту, но при взгляде на ее сына Ройса охватывали воспоминания. Одному Богу известно, сколько произвела на свет сыновей Селеста Фортье Кинкейд, красавица из Нового Орлеана. И Ройсу очень хотелось узнать, о чем думал Пейтон, когда смотрел в глаза Гордона.
      Ройс подождал, пока Гордон сложит щетки, и вместе с ним зашагал через конюшню.
      – Никудышный из меня получился муж, – тихо произнес Ройс.
      – Похоже на то.
      Что-то в голосе брата не понравилось Ройсу. Он вдруг почувствовал, что совершил ужасную ошибку. Мужчины обычно не говорят о своих чувствах. Но Гордон ничего не скрывал, и Ройс решил все узнать, хотя, черт возьми, теперь уже ничего не исправишь. Слишком много времени прошло.
      – Ты влюблен в нее, Гордон? Если дело в этом…
      – Был влюблен… давно. – Гордон сдвинул шляпу на затылок и вздохнул. – Она всегда относилась ко мне как к брату, и я свыкся с этой мыслью.
      Ройс старался не смотреть на брата, все чувства которого были написаны у него на лице. И иногда Ройс ненавидел его за это. Он ничего не хотел знать о Гордоне. Слишком тяжел был бы груз ответственности.
      – В то последнее лето, когда они приезжали к нам погостить – ты к тому моменту уже уехал на Запад, – Пейтон устроил вечеринку на лужайке. Ну, как обычно. Только на этот раз Аннабель была уже достаточно взрослой, чтобы принять в ней участие. Кто-то сделал ей высокую прическу. Ее лицо обрамляли маленькие завитки, а к волосам была приколота веточка сирени. И я внезапно осознал, что она уже не назойливая маленькая Энни с поцарапанными коленками, а молодая мисс Холстон, прекрасная, как цветок.
      Гордон подцепил мыском ботинка пучок соломы, устилавшей пол. Возле кухни суетились рабы, наполняя тележки едой, чтобы отвезти ее тем, кто трудился в поле. Няня-негритянка вела чернокожих ребятишек к яслям, их пронзительные крики смешивались с голосами негров, работающих в конюшне, и мычанием скота.
      Ройс, казалось, ничего не замечал вокруг, воображение рисовало ему совсем другую картину.
      Мягкий свет китайских фонариков, развешанных на лужайке перед домом, отражается в блестящих листьях ветвистых магнолий. Их белые цветы наполняют летнюю ночь сладким ароматом. Нарядно одетые дамы, сопровождаемые мужчинами в рубашках, украшенных оборками, и шелковых галстуках, выходят из экипажей или ландо, запряженных несколькими лошадьми, на козлах – чернокожие слуги, одетые в униформу. На лужайке стоит девушка, одетая для своего первого выхода в этот полный блеска мир, – мир, который уже стал достоянием истории.
      Сердце Ройса болезненно сжалось при мысли о грядущей кровопролитной войне. Гордон между тем продолжал:
      – На ней было платье с открытыми плечами. Такого же цвета, как сирень в ее волосах. Я пригласил ее станцевать рил. Она улыбнулась в ответ, и я понял, что влюбился.
      Ройс заставил себя вернуться к реальности из темной пучины размышлений и сосредоточился на рассказе Гордона. Он хорошо понимал Гордона. Улыбка Аннабель, ее губы завораживали.
      Ройс бесцельно двинулся вперед, не представляя, куда направляется. Гордон последовал за ним. Они остановились у ограды, облокотившись на нее. Вдалеке показалась маленькая «не совсем леди», возвращающаяся домой, Прошли к конюшням Кларенс и Бо.
      – Итак, ты станцевал рил и поцеловал леди. Это был ее первый поцелуй под ветвями магнолии, – произнес Ройс.
      Он целовал множество женщин под раскидистой магнолией, и не только целовал. Но не мог вспомнить своего первого поцелуя. Возможно, потому, что потерял невинность задолго до того, как это случилось.
      Гордон тихо засмеялся.
      – Как любит говорить Бо, мне повезло. – Он покачал головой, повернулся и прислонился спиной к ограде. – Карлайл, мерзавец, подошел и, хохоча, как идиот, – впрочем, он и есть идиот, – сказал мне, что Аннабель напихала ваты в корсет. С того момента я только и думал о том, чтобы прижать ее к стволу дуба и посмотреть, правда ли то, что он сказал. Я был так раздражен, что мне пришлось выпить пару бокалов пунша, прежде чем я снова смог пригласить ее на танец. Но Аннабель вдруг исчезла.
      Ройс с улыбкой посмотрел на брата:
      – Так и не узнал правды, а?
      – Это не важно. Ты не поверишь, но я на протяжении нескольких месяцев мечтал о ее груди. Очень мучительные мечты, должен признаться. Но, как я уже тебе говорил, она не отвечала мне взаимностью, и я смирился.
      Гордон считал своего старшего брата сильным. Что бы он подумал, если бы Ройс рассказал ему правду? Рассказал бы ему, как молодой Ройс Кинкейд ходил по улицам Фредериксберга и заглядывал в окна, мечтая жить в одном из этих домов, не таких роскошных, как его собственный.
      В одном из домов, в которых жили настоящие семьи, состоящие из отца, матери и любимых сыновей.
      Все его мечты давно канули в прошлое, но острое желание никогда не покидало его. Желание иметь дом. Не важно, роскошный особняк или лачугу из дерна, главное, чтобы жилище было согрето теплом настоящей семьи.
      – Но я все еще люблю ее, – признался Гордон. Ройс внимательно посмотрел на брата, стараясь понять, что кроется за его словами, но Гордон широко по-мальчишески улыбнулся. – Она для меня как сестра, и так будет всегда. Ей понадобились деньги, но она не стала просить их у своего дяди Ричарда и ни за что не попросила бы у Пейтона. Я одолжил ей денег и не хотел брать обратно, но она настояла.
      К ним направлялись Бо и Кларенс.
      – А где она взяла деньги, чтобы отдать долг? – спросил Ройс.
      – Продала серебряный кофейник матери.
      Ройс вспомнил маленький дом в Лексингтоне с натертыми до блеска полами и полированной мебелью. Он представил поднос с фамильным кофейным сервизом в руках Аннабель и понял, как тяжело ей было расстаться с частичкой прошлого. Ройс почти не слышат голосов Бо и Кларенса, споривших о состоянии копыт Астер. Тут во дворе появилась Аннабель, и внимание Ройса сосредоточилось на ней.
      Сопровождавший ее пес мгновенно погнался за отставшим от курицы цыпленком. Конюх увернулся от собаки, потом от цыпленка, потом снова от собаки и наконец подошел к Аннабель. Она передала ему свою лошадь и сказала что-то – тот рассмеялся. Невысокий чернокожий конюх повел лошадь прочь, а девушка подошла к колодцу, сбросила в него ведро и потянулась к рукоятке.
      Ройс сомневался, что девушке удастся вытащить полное ведро воды, и уже приготовился помочь, как вдруг заметил, что Джулз, личный слуга Пейтона, пересек лужайку с присущим ему величественным выражением лица. Он был одет в черный сюртук и накрахмаленную рубашку, такую же белоснежную, как его волосы. Через его руку было перекинуто полотенце, которое развевалось на ветру, словно флаг.
      Слуга направлялся к Аннабель, полностью игнорируя взбудораженного пса, который носился вокруг него. Девушка выпрямилась, отбросила с лица спутанные волосы и одарила Джулза одной из своих ослепительных улыбок.
      – А, черт! – выругался Бо, увидев, в каком состоянии находится платье его сестры.
      – Гомер? – поинтересовался Ройс.
      – Платон, – с отвращением ответил Бо.
      Тем временем Джулз бросил полотенце на край выложенного камнем колодца и стал вытаскивать ведро. Девушка сделала шаг назад, когда ведро показалось на поверхности. Джулз вылил полное ведро холодной воды на пса, и тот подпрыгнул вверх на негнущихся вытянутых лапах. Приземлившись, Мейджор пустился наутек, поджав свой пушистый хвост.
      Все разразились хохотом. Один только Джулз оставался невозмутимым. Он отер свои затянутые в перчатки руки о жилет и, повернувшись к колодцу, снова наполнил ведро водой.
      – Если это действительно твоя собака, Бо, то, может быть, ты ее вымоешь? – спросил Ройс, не отрывая глаз от забавного зрелища.
      – Да, сэр, – ответил мальчик и вприпрыжку побежал догонять визжавшего пса.
      Он сделал несколько кругов по двору, прежде чем ему удалось поймать пса и притащить назад к сестре. Аннабель схватила его за ошейник, и Джулз снова окатил его. Теперь одежда старого раба была почти такой же грязной, как платье девушки.
      Не обращая внимания на брызги, летящие от отряхивающейся собаки, Джулз передал Бо полотенце. Анна бель взяла слугу под руку, и они вместе направились к дому.
      – Ну и ну, – пробормотал Кларенс. – Старик Джулз замарал руки.
      – Аннабель Холстон – необычная женщина, – произнес Гордон и, не оборачиваясь, направился следом за слугой и девушкой.
      – А что я такого сказал? Что его так рассердило? – спросил Кларенс.
      Ройс тихо засмеялся:
      – Он злится на меня.
      Аннабель и Джулз остановились в ожидании Гордона. Ее платье вовсе не стало чище по дороге к дому.
      – А этой твоей Пэтси, случайно, не доводилось работать служанкой у леди? – поинтересовался Ройс.
      – Она работала швеей.
      – А научиться сможет?
      – Если леди ее научит.
      – Сомневаюсь в этом.
      Ройс как раз смотрел на Кларенса, когда услышал заливистый смех Аннабель. На Ройса внезапно накатила тоска.
      Усилием воли он попытался стряхнуть ее И тут почувствовал, что до его руки дотронулся Кларенс.
      – Почему ты сделал это, Ройс?
      Новость о замужестве, которое Аннабель хотела сохранить в тайне, уже распространилась среди рабов «Излучины», поэтому Ройс не удивился, что Кларенс знает об этом. Возможно, виной тому были какие-то догадки или слово, оброненное кем-то из слуг. Однако Ройс знал, что Джулз, единственный слуга, которого проинформировали о браке, не мог рассказать об этом остальным. Джулз был… Джулз был совершенно необычным слугой.
      – Все об этом уже знают? – спросил Ройс.
      Кларенс кивнул:
      – Во всяком случае, взрослые.
      – Пейтон постарался, – заметил Ройс. – Я интересовал ее не больше, чем она меня. Вот все, что я могу сказать по этому поводу. Правда, у Аннабель хватило ума на какое-то время сохранить этот брак в тайне. Ты можешь пресечь разговоры?
      – Никто ничего не знает за пределами поместья.
      Кларенс замолчал, но Ройс понимал, что кузнец чего-то недоговаривает, и ждал продолжения.
      – Ройс, наверное, я веду себя нагло и ты можешь послать меня к черту… но тебя могло ожидать нечто худшее, чем эта маленькая женщина.
      Ройс вскипел от злости. Он злился на Кларенса, Пейтона, Селесту, Аннабель, а главное – на самого себя. Ройс повернулся и, не говоря ни слова, пошел к дому.
      «Род закончится на мне, – с горечью подумал он. – Какой постыдный конец рода Кинкейдов из "Излучины"!»

* * *

      Аннабель охотно покинула гостиную после обеда, оставив мужчин насладиться портвейном и сигарами.
      Она знала, что, как только она исчезла за дверью, разговор плавно перешел к войне и выходу из союза. Аннабель же не хотела больше принимать участия в подобных беседах. Она слышала их слишком часто в последнее время. Бо не сделал попытки последовать за ней, и Аннабель сурово посмотрела на него. Бо поерзал на стуле, но не двинулся с места. Аннабель хотела было позвать его и дать ему задание, но тут, словно прочитав ее мысли, заговорил Ройс.
      – Бо останется с нами, – произнес он своим низким баритоном.
      Девушка ни разу не слышала в голосе Ройса гневных ноток. По его тону никогда нельзя было понять, какие чувства его обуревают. Он всегда говорил спокойно, но Аннабель уже догадалась, что чем сильнее были его эмоции, тем более спокойным становился его голос.
      Сейчас он говорил тоном, не терпящим возражений, и девушка сдалась. Выходя из комнаты, она краем глаза уловила какое-то движение, но, подумав хорошенько, решила, что поговорит с Ройсом, когда Бо не будет рядом.
      Аннабель спустилась в просторную переднюю и остановилась возле маленького столика красного дерева. Взяла лежавшую на нем стопку визитных карточек, просмотрела их и сложила в покрытую эмалью шкатулку, стоявшую там же. Закрывая крышку, она заметила еще одну маленькую шкатулку и открыла ее. Здесь лежало еще несколько визитных карточек с траурной каймой, на которых значилась ее девичья фамилия.
      Аннабель провела пальцем по черной кайме и вздохнула. Теперь, когда новые карточки были доставлены, она не могла больше избегать ответов на них. Но Аннабель ужасно боялась этого, потому что не хотела лгать. Она попала в ловушку, которую сама же и устроила, и теперь не знала, как с достоинством выбраться из нее. Она выдвинула Пейтону свои условия, не надеясь, что он примет их, а теперь оказалась между Сциллой и Харибдой.
      Она могла жить во лжи, надеясь на то, что когда ее замужество перестанет быть тайной, люди сочтут, что это была несчастная любовь, которую пробудили лихорадка военного времени и соседство супругов. Или же она могла выбросить эти карточки, написать другие с новым именем и попытаться пережить унижение от того, что вынуждена была выйти замуж по расчету за нелюбимого человека.
      Аннабель не нравилось ни то ни другое. Она ненавидела себя, потому что знала наверняка, что струсит и станет жить во лжи. Она закрыла коробку, избегая смотреть на свое отражение в зеркале, висящем над столом.
      Этим вечером она почувствовала себя, как никогда, одинокой. Папа умер, Карлайл для нее потерян, Бо начал взрослеть, а это значит, что скоро и он покинет ее. Не желая размышлять о грустном, Аннабель направилась в другую комнату, где оставила свою корзинку с вязаньем. Ей нужно было закончить носки для Карлайла, чтобы отправить их ему с завтрашней почтой. Она надеялась, что его гнев немного остыл и он не выбросит ее подарок в первую попавшуюся помойную яму. Ведь если война все же начнется, ему очень пригодятся добротные теплые носки.
      Джулз принес поднос с чайным прибором и поставил на крошечный позолоченный столик перед камином. Аннабель села рядом и достала вязанье. Спицы постукивали в ее руках, в камине потрескивали поленья, а из гостиной доносились приглушенные мужские голоса. Аннабель попыталась сосредоточиться на вязании, но поймала себя на том, что прислушивается к голосу Ройса.
      Она вспомнила утро на берегу реки. В тот момент она поверила, что они могут стать друзьями. Она пыталась не думать о своем глупом поведении, когда ждала поцелуя от самого красивого мужчины на свете, мужчины, который привлекал ее и в то же время пугал с самого детства.
      Аннабель опустила вязанье на колени и уткнулась затылком в лохматую обивку кресла. Джулз оставил открытыми двери, и взгляд девушки упал на портрет, висящий над каминной полкой. Аннабель опустила недовязанный носок в корзинку с рукоделием и последовала внезапному желанию рассмотреть портрет внимательнее.
      Молодой Пейтон Кинкейд стоял рядом с элегантно одетой миссис Кинкейд. Ройс унаследовал большинство черт отца – серые глаза, худощавое телосложение, прямые густые волосы, красновато-каштановые, словно только что вспаханное роле, и гордый разворот широких плеч.
      Странно, но Гордон совсем не походил ни на отца, ни на брата. Он был выше, шире в груди, с золотистыми вьющимися волосами и ясными голубыми глазами. Аннабель переключила внимание на женщину, изображенную на портрете, и внезапно узнала Гордона в голубых глазах, смотрящих на нее с портрета. Но только глаза и широкий рот объединяли их. Волосы миссис Кинкейд были черными как вороново крыло, а тело, скрытое под складками бирюзового платья, сшитого в стиле ампир, было изящным и в то же время чувственным.
      – Pater patriae и леди Баунтифул. Красивая пара.
      Аннабель вздрогнула, но потом взяла себя в руки. Поглощенная своими мыслями, она не услышала, как сзади подошел Ройс. Не обратила внимания на сарказм в его голосе и продолжала смотреть на портрет.
      – Ваша мама почти так же красива, как и моя, – произнесла она.
      Ройс тихо засмеялся:
      – Леди солгала бы и объявила обеих женщин одинаково красивыми, чтобы не ранить моих нежных чувств.
      В его словах заключался какой-то скрытый смысл. Аннабель украдкой взглянула на Ройса, однако не поняла, что он имел в виду.
      – Вы ошибаетесь, – возразила девушка. – Леди изложила бы свою мысль так витиевато, что вам вряд ли удалось бы уловить в ее словах нанесенное вашей матери оскорбление. А вот джентльмен никогда не подкрался бы так, как вы, напугав меня до смерти.
      – Вы просто задумались и не заметили меня. Должен признаться, я вовсе не джентльмен, миссис Кинкейд, и, когда пятилетний срок подойдет к концу, уверяю вас, вы будете безмерно счастливы получить развод.
      Добродушный тон смягчал язвительность его слов, и поэтому, вот уже в сотый раз, Аннабель пожалела, что так и не научилась искусству флирта еще в детстве. Ройс выглядел невероятно мужественным и красивым в голубом фраке с черным бархатным воротником, расстегнутым сверху, так что из-под него виднелся шелковый жилет в желтую и серую клетку.
      Аннабель вспомнила прозвище, которое придумал для нее Карлайл. Она никогда не считала, что похожа на воробья, одетая в простое платье из черного шелка поверх безнадежно устаревшего узкого кринолина. Но это было ее единственное траурное платье, второе она безвозвратно испортила на днях, У нее просто не хватило смелости пренебречь традициями, хотя в душе она считала ношение траура бесполезным и расточительным.
      – Пожалуй, я такая же леди, как вы – джентльмен, – произнесла Аннабель в тон Ройсу, отдавая себе отчет в том, что сказала глупость.
      – Леди должна носить дорогие меха и бриллианты, не говоря уже об изысканных манерах и речи, – заявил Ройс.
      Аннабель не нашлась что ответить и ждала очередной насмешки Ройса.
      Но он привлек ее к себе, приподнял за подбородок ее лицо и большим пальцем погладил щеку. Она закрыла глаза и сглотнула, наслаждаясь его прикосновением.
      – Никакой грязи сегодня вечером, – произнес Ройс.
      – И никаких веснушек, – прошептала Аннабель.
      Где-то далеко-далеко, словно в другом мире, раздавался смех Гордона и Бо, и сновали по дому слуги, выполняя свои многочисленные обязанности. Но для Аннабель сейчас существовал только Ройс, ласкающий ее лицо.
      – Забудь о том, что ты леди. Быть леди ужасно скучно, – сказал Ройс, и Аннабель поняла, что готова отдать ему свое сердце, которое он наверняка разобьет.
      Ройс опустил руку, отошел на шаг и повернулся так, что девушка могла видеть его профиль, в то время как сам он смотрел на портрет.
      – Я хорошо помню твою мать, – наконец произнес он. – Анна Ли была красивой, доброй и веселой.
      – А ваша мама?
      Все эти годы Аннабель интересовала пропавшая миссис Кинкейд, о которой никто никогда не говорил, но чей портрет все же висел на почетном месте в зале для приемов. Может, если он раскроет ей этот секрет, она сможет понять мотивы поступков Ройса Кинкейда.
      Из груди Ройса вырвался тихий презрительный смех.
      – Этот портрет не слишком правдоподобен. Художник не уловил всех тонкостей ее лица. Видимо, ее красота ошеломила его.
      Аннабель подошла к Ройсу. Ей хотелось взять его за руку, но прежде чем она решилась на это, он произнес:
      – Селеста Кинкейд не была леди. Не была доброй. И не была моей матерью.
      Он резко повернулся и вышел за дверь.
      Накинув на плечи шаль, Аннабель вышла в боковую галерею. Ройс не успел уйти далеко – всего лишь до коновязи на другой стороне ворот. Он стоял, облокотившись об ограду. В одной руке дрожал огонек зажженной сигары. Поза казалась расслабленной, но сам он был напряжен.
      Солнце уже село, однако ночь еще не вступила в свои права. Сумеречный свет отбрасывал дрожащие тени на самшитовые изгороди и извилистые тропинки сада. Листья магнолии покачивались на ветру, где-то вдалеке слышалась трель жаворонка. Все вокруг дышало спокойствием, чего нельзя было сказать о стоявшем в темноте Ройсе.
      Аннабель смотрела на его профиль и больше не верила, что за этими суровыми, жесткими чертами скрывается жестокая душа. Ветер стал холоднее, и Аннабель плотнее закуталась в шаль.
      – Мистер Кинкейд… – запинаясь, начала она.
      – Мы живем под одной крышей, мы женаты, в конце концов, – перебил ее Ройс, – так, может, отбросим условности? Меня зовут Ройс.
      Аннабель посмотрела в сторону реки.
      – Я не собиралась у вас ничего выпытывать… и надеюсь, вы примете мои извинения.
      Аннабель услышала, как Ройс шаркнул ногой по земле. Она посмотрела на него.
      – Мою мать звали Ребекка Буллард, – тихо произнес он. – Это имя тебе что-нибудь говорит?
      Аннабель на минуту задумалась. Буллард? Она слышала, как тетя Хетти перешептывалась с кем-то о давнем скандале, но ту Буллард звали не Ребекка.
      – Я слышала о некоей Буллард, которая сбежала с обедневшим английским графом. Отец потом лишил ее наследства, – ответила Аннабель.
      – Ты говоришь о Марианне Буллард, единственной сестре моей матери. Как потом оказалось, граф был вовсе не таким уж бедным. Он унаследовал состояние от какого-то родственника, кажется, герцога. Потом графа убили в Индии, и тетя Марианна осталась очень богатой вдовой. Но она прожила не слишком долго и не успела истратить наследство. Она умерла бездетной. Кое-кто из родственников ее мужа унаследовал титул и поместье, а остальное перешло ко мне.
      – А-а, скандально известное английское наследство, которое вы однажды упомянули?
      Ройс криво улыбнулся:
      – Пейтон и Ребекка поженились примерно за год до скандала. У Ребекки было богатое приданое, а у Пейтона большая плантация. Насколько я знаю, именно это сыграло немаловажную роль для заключения их брака.
      Сердце Аннабель разрывалось от жалости к этому мужчине, который родился в браке без любви и вынужден был заключить такой же брак, лишенный любви. А у нее не было даже приданого, чтобы подарить ему. Аннабель терялась в догадках, не понимая, как удалось Пейтону загнать сына в такую ловушку.
      – Я родился 10 сентября 1832 года, ровно через десять месяцев после свадьбы моих родителей. А на следующий день Ребекка умерла. – Он умолк и сделал еще одну затяжку.
      Аннабель, не любопытная по натуре, хотела было уйти и оставить его наедине с призраками прошлого, но Ройс остановил ее.
      – Селеста – мать Гордона… и единственная мать, которую я знал. Она прожила с Пейтоном пять лет, и ее имя никогда не упоминается в этом доме. Тебе не нужно знать всего этого, Аннабель. Эта история так же отвратительна, как и сами Кинкейды – отец Пейтона, Пейтон и я. Исключением является Гордон. Каким-то образом ему удалось избежать проклятия.
      Аннабель хотела сказать Ройсу, что он ошибается. Пейтон не был отвратительным или злым. Разве что властным, и то не всегда. Она помнила, как он пригласил на вальс несчастную молодую девушку, то есть ее, и как назвал себя одиноким стариком. В глубине души она знала, что он заставил сына жениться на ней и ради себя, и ради нее. Хотел, чтобы у нее и Бо был дом и чтобы сын остепенился. Но Ройс и слушать об этом не хотел.
      Аннабель вспомнила все, что слышала о Ройсе. Он прослыл скандалистом. Его называли распутником и паршивой овцой. Но знала Аннабель и другое. Он хорошо относился к ее отцу, участливо к Бо. А с Гордоном дружил.
      Гордона Аннабель знала очень хорошо. Он не стал бы дружить с дурным человеком. Аннабель подошла к Ройсу, положила руку ему на плечо и ощутила, как напряглись под тканью его мускулы.
      – Может, вам станет легче, если мы с Бо вернемся в Лексингтон?
      Подбородок Ройса дрогнул, и сердце Аннабель болезненно сжалось. Ей захотелось прижать его голову к своей груди, погладить по волосам и сказать, что прошлое так и останется прошлым и что лучше вовсе забыть о нем.
      – Ты не боишься Пейтона?
      – Нет, – ответила Аннабель.
      Ройс поджал губы.
      – Останься здесь, Аннабель. Вот-вот начнется война, и раз уж все равно не найдется безопасного места, тебе лучше остаться здесь, под защитой Пейтона.
      – Я спросила, чего хотели бы вы?
      Глаза Ройса потемнели от тоски. Он бросил окурок на землю и растер мыском ботинка.
      Затем взял Аннабель за руку, поднял ее и долго изучал, пока она пыталась унять бившую ее дрожь.
      – Я знал, что найду его здесь. – Он сделал вид, будто снял что-то с ее рукава и положил ей на ладонь. – Твое сердце, Энни-детка. Спрячь его… в какое-нибудь безопасное место, – мягко произнес Ройс, зажав ее пустую ладонь. – Мне оно не нужно, и я не хочу нести вину за то, что разбил его.
      Аннабель ощущала его страдания, как свои собственные. Ройс не знал, что на свете больше не существует безопасного места, куда бы она могла спрятать свое сердце. Он завоевал его. Ей очень хотелось успокоить, утешить Ройса, облегчить его боль, которую он так тщательно скрывал.
      – Давайте будем считать, что я его уже спрятала, – сказала Аннабель. – А теперь скажите: могли бы мы стать друзьями?
      – Оригинальная идея, миссис Кинкейд. – Ройс завязал концы шали у ее шеи. – Муж и жена, да к тому же друзья… – Он поднес руку девушки к губам и поцеловал ладонь, вежливо поклонившись. – Не будь ты дочерью своей матери, а я – таким мерзавцем с черным сердцем, вполне вероятно, я женился бы на тебе не потому, что так нужно, а по собственному желанию.
      Конечно же, он дразнил ее. Но это означало, что он не совсем безразличен к ней. Ройс отпустил ее руку, и Аннабель сжала пальцы, чтобы сохранить его поцелуй, в то время как ее сердце, словно птица Феникс восстав из пепла, парило на крыльях мечты.

Глава 4

      Однажды Ройс попытался убедить Кларенса, что они единокровные братья. Ему тогда было лет семь, а Кларенсу – восемь. Всего год разницы, но Кларенс был гораздо мудрее своего друга и господина в житейских делах.
      Насколько Ройс помнил, в тот день Пейтон появился в Ричмонде со своей новой супругой, политиканствовал и общался с себе подобными. Кларенс закончил работать в кузне с отцом, и теперь мальчики валялись на берегу реки. Солнце палило нещадно и слепило глаза. Его лучи были настолько горячими, что Ройс ощущал их жар даже через широкополую соломенную шляпу.
      Кларенс выудил из банки, стоявшей между ними, толстого червяка и стал насаживать на крючок. Ройс судорожно сглотнул, наблюдая, как извивается червяк в длинных черных пальцах Кларенса. Ройс тоже достал из банки червяка и еще раз сглотнул. Быстро забросил крючок с наживкой в воду и отер руки о закатанные штаны. Штаны Кларенса тоже были закатаны до колен.
      – Будь мы братьями, это означало бы, что ты был хотя бы наполовину белый, – самодовольно заметил Ройс.
      – Я не хочу быть белым и не хочу, чтобы твой отец спал с моей ма. Ты что, вообще ничего не знаешь?
      Ройс наблюдал за поплавком из пробкового дерева, раздумывая над тайной, которую Кларенс знал, а он нет, и не понимал, как ему поступить – расспросить обо всем друга, обнаружив тем самым свое невежество, или промолчать. Любопытство победило.
      – Чего именно я не знаю?
      – Как мужчина сажает ребенка в живот женщины?
      – Ты говоришь так, словно речь идет о пахоте.
      Кларенс фыркнул:
      – Не так уж я и ошибаюсь. Мужчина вставляет свою штуку в секретное место женщины, потом двигается взад и вперед, мычит, а потом из него вытекает семя. Оно остается внутри женщины, и если положение луны благоприятное, получается ребенок.
      Ройс видел на пастбище, как бык взбирается на корову, и поверил Кларенсу. Однако кое-что в рассказе друга показалось ему странным. Он потрогал рукой у себя между ног. Иногда он чувствовал стыд от того, что подобные занятия доставляли ему массу приятных ощущений. Джентльмен не должен трогать себя между ног, но иногда Ройс ничего не мог с собой поделать.
      – А как же он вставляет в нее свою штуку? – спросил Ройс.
      – Она становится твердой. Ма говорит, что мужчина думает тем, что находится у него между ног, Ройсу не приходилось в этом сомневаться. Конечно, он не думал этой частью своего тела, но, когда трогал себя там, она действительно становилась твердой, и при этом возникали приятные ощущения.
      Ройс попытался представить собственного аристократа отца, вставляющего свою штуку между белых бедер своей красавицы жены. Но картина, которую нарисовало воображение, показалась ужасно грязной, и он тряхнул головой, чтобы прогнать ее.
      – Будь я женщиной, мне это вряд ли понравилось бы.
      Кларенс пожевал соломинку, торчащую у него изо рта.
      – Ха! В наших хижинах много чего услышишь ночью. Женщинам это очень нравился, но только если мужчина из нашего народа.
      Ройсу показалось, что ему нанесли сильный удар в солнечное сплетение.
      – Мой отец никогда не ходил к рабыням, чтобы вставить свою штуку им между ног.
      – Не твой па, нет. А вот твой дед – да. Иногда он приводил с собой друзей. Черной женщине это вряд ли нравилось, но рабыня не может отказаться.
      Возможно, именно тогда Ройс начал понимать кое-что о неограниченной власти, которой обладали некоторые белые мужчины в своих поместьях и на плантациях. Власть притягательна, но семья Кларенса очень близка Ройсу, почти как своя собственная.
      Если он, Ройс, будет, как положено, исполнять свою роль – роль хозяина плантации, – ему придется отказаться от многого и о многом забыть. Например, запах Софи, прижимающей его к своей пышной груди, – ему не должно было это больше нравиться с тех пор, как он стал большим мальчиком. Или глубокий рокочущий голос Холдера, читающего молитвы перед скудным обедом. Или тайное удовлетворение от того, что вопреки правилам он обучал семью Кларенса всему, чему его самого учили в школе.
      – Когда я вырасту, я дам тебе свободу, – сказал Ройс.
      «И Софи, и Холдеру тоже», – молча поклялся мальчик. И другим детям, если таковые родятся. У Кларенса было три старших брата, но они умерли от какой-то болезни еще до рождения Ройса.
      Может, Софи слишком стара, чтобы иметь еще детей. И именно поэтому позволяет белому мальчику постоянно вертеться у нее под ногами. Если бы Софи не заботилась о нем… Ройс не знал, как бы он вырос. Наверное, свернулся бы в комочек и умер от одиночества. Хотя нельзя было сказать, что он был настолько одинок.
      – Закон гласит, что черный человек, получивший свободу, должен покинуть штат, – сказал Кларенс, не отрывая взгляда от реки и плотно сжав губы. – Но это мой дом. Здесь мой народ. Я не хочу уезжать. Но хочу иметь возможность уехать.
      – Мне жаль, Клэри. На твоем месте я тоже не хотел бы быть моим кровным братом.
      – Это не твоя вина, Ройс. Ты родился белым. Просто тебе повезло, вот и все.
      На этом тема была закрыта, и мальчики не вспоминали о ней целых три года, пока в один прекрасный день Кларенс не открыл дверь старой деревянной сторожки и не увидел там Ройса, свернувшегося калачиком на деревянном полу. Ройс был обнажен ниже пояса, и от него исходил чувственный плотский запах, о котором мальчикам его возраста не положено знать.
      Кларенс ничего не сказал. Он просто накрыл своего дрожащего молодого хозяина шерстяным одеялом и выскользнул из сторожки, прикрыв за собой дверь. В наступившей тишине Ройс зарыдал. Рыдания зарождались где-то в животе, протискивались через горло и вырывались изо рта, глаз и носа с такой силой, что голова мальчика буквально раскалывалась от боли.
      К тому времени как Кларенс вернулся, слезы на глазах Ройса высохли, осталась только икота. Он боялся, что Кларенс приведет с собой Софи и та увидит его позор. Но Кларенс вернулся один, прихватив с собой ведро теплой воды, кусок щелочного мыла и пару собственных чистых холщовых штанов.
      Кларенс мыл своего господина и мурлыкал какую-то песенку, прикосновения его загрубевших от работы рук были такими нежными, словно он мыл младенца. Закончив мытье, Кларенс подал Ройсу штаны и отвернулся, пока тот натягивал их и завязывал на талии шнурок все еще дрожащими пальцами. Когда Ройс наконец набрался мужества и поднял глаза, Кларенс держал в руке охотничий нож. Из свежей раны на ладони его другой руки сочилась кровь.
      Не говоря ни слова, Ройс протянул свою руку. Кларенс взял ее и сделал надрез в мясистой части ладони под большим пальцем, после чего прижал свою большую черную ладонь к ладони Ройса.
      – Кровные братья, – произнес он, и в тот же момент Ройса захлестнула такая мощная волна любви, что он даже испугался.
      Кларенс поднял голову, и их взгляды встретились. В глубине темных глаз негра Ройс прочел то же, что чувствовал сам.
      Кларенс был его братом не менее, чем Гордон. Мужчинам не нужно быть кровными братьями, чтобы испытывать друг к другу братские чувства.

* * *

      Солнце палило с безоблачного неба – ярко-синего словно яйцо малиновки, – прогоняя утреннюю прохладу в тень под деревьями. Ботинки Ройса увязли в грязи, когда он свернул на тропинку, ведущую к поместью Джонсона. Дорогу обрамляли ивы, их ветви с мягкими молодыми листочками покачивались от теплого ветерка.
      Ройс и сам не знал, почему отправился сюда сегодня утром. Он никак не мог избавиться от тревожного ощущения, хотя целыми днями скакал по полям, а ночами корпел над гроссбухом.
      Он старался избегать большого дома, и это было легко, потому что его собственные комнаты располагались в пристройке рядом с кабинетом. Но все же, когда Пейтон вернулся из Ричмонда с рассказами об отделении Юга, он чувствовал некую ответственность перед Аннабель и счел себя обязанным хотя бы разделить с ней трапезу.
      Пока Джулз ходил вокруг стола, подавая тарелки, а Гордон и Бо болтали, Ройс открыто рассматривал свою жену. Она мягко и учтиво обращалась к Джулзу, с легкостью беседовала с обоими мальчиками, и волновала Ройса, вызывая в нем странные ощущения, которые он никак не мог определить, не говоря уже о том, чтобы описать словами.
      Они оставались наедине всего два раза. Один раз на берегу реки, а потом в доме, когда она стояла перед портретом.
      Всю предыдущую ночь он пролежал с открытыми глазами, снова и снова прокручивая в голове свой последний разговор с Аннабель. Он рассматривал его под разными углами, словно тонкую фарфоровую вазу, надеясь обнаружить в ней изъян. А изъян был. Должен был быть. Она слишком добра к нему. Будь он проклят, если не поймет, в чем тут дело.
      «А могли бы мы стать друзьями?» – спросила она себя и посмотрела на него так, что даже в сумерках он разглядел се теплые карие глаза, светящиеся надеждой.
      «Нет, миссис Кинкейд, – подумал он. – Вряд ли мы когда-нибудь станем друзьями».
      Казалось, весь мир замер в напряжении, ожидая, когда какой-нибудь глупец поднесет запал к орудию и тем самым положит начало войне. И, как бы странно это ни звучало, все испытали бы лишь облегчение, если бы война наконец началась, положив конец тревожным слухам и догадкам.
      – Ты, проклятый сукин сын, – пробормотал Ройс, уклоняясь от зубов Юпитера, который наклонил голову, чтобы укусить его за плечо.
      Это был дорогостоящий гнедой жеребец, один из двух жеребят, купленных Кинкейдами на конном заводе в Ирландии. Аякс был просто принцем по сравнению с этим норовистым мерзавцем. Ройс надеялся, что конь здорово покусает Моултона Джонсона, и жалел, что не увидит это собственными глазами.
      Гнедой упрямо мотал головой и нетерпеливо перебирал ногами Ройс дошел до конца аллеи и увидел в загоне, находящемся рядом с конюшнями, конюха Джонсона. Ройс направился туда, и как только миновал кирпичный особняк, его взору предстала кучка угрюмых чернокожих людей, собравшихся возле летней кухни.
      Ройс, не останавливаясь, шел к конюху, который заметил приближающегося к нему господина и выжидательно смотрел на него. Это был Франклин. Раб, но чертовски хороший конюх. Ройс сразу узнал его.
      Франклин снял шапку и провел пальцами по седым бровям.
      – Это один из ваших ирландских жеребцов, – сказал он, взглянув на гнедого, который, будучи крайне упрямым и своенравным, внезапно стал очень покорным.
      Ройс кивнул.
      – Это Юпитер, так? Он обогнал моего Отважного Вождя на два корпуса на скачках в Ричмонде два года назад.
      – Он самый, – подтвердил Ройс, когда Франклин подошел к жеребцу.
      Но вместо того чтобы кусаться, проклятый конь наклонил голову и заржал. Франклин вполголоса пробормотал какую-то чепуху, почесывая за ухом коня, который, казалось, был вне себя от счастья.
      – Думаешь, мистер Джонсон захочет приобрести этого жеребца в обмен на одного из своих? – спросил Ройс совершенно бесстрастным тоном, в то же время не сводя глаз с Франклина.
      – О, он наверняка захочет вашего коня! Правда, это зависит от того, сколько вы за него попросите. В это время года он обычно не..
      Тут Франклин, кажется, понял, что разговаривал с белым господином слишком вольно и сказал ему слишком много. Его проницательные карие глаза приняли оцепенелое и упрямое выражение. Он опустил голову и принялся изучать свои башмаки.
      Это была типичная поза покорного раба, стоящего перед белым господином. Ройс не любил, когда рабы вели себя так по отношению к нему, но он мог понять это и принять.
      – В прошлое воскресенье Кларенс взял себе жену, одну из ваших. Ее имя Пэтси. Я думал, может Джонсон захочет поторговаться.
      Франклин поднял голову, но смотрел не на Ройса, а на толпу возле летней кухни. Где-то на пастбище замычала корова. Свежий ветер принес аромат цветущих яблонь.
      – Пэтси? – переспросил Ройс, чувствуя, что на его плечи опускается тяжелый груз.
      – Миссус сказала, что она украла соленые огурцы.
      – Она и правда это сделала?
      – Не важно. Миссус сказала, что украла, поэтому ее выпорют.
      Черт с ним, с Ричмондом. Если… вернее, когда начнется война, он отправится в Вашингтон и попросится в армию США, если, конечно, его примут обратно. Полковника Ли отозвали из Техаса. Возможно, он все еще в Вашингтоне. Если Ли встанет на сторону Союза, то и Ройс с чистой совестью примкнет к нему.
      Но он уже беседовал об этом с Ли в пыльном военном лагере в Техасе. Вероятно, Линкольн предложит Ли командование армией Союза – с его стороны было бы глупо отказаться, – а Линкольн далеко не дурак. Ли пересечет Потомак, направится в Арлингтон и будет копаться у себя в душе на протяжении еще одной бессонной ночи, а потом, если догадка Ройса верна, Ли заявит о своей отставке армии, которой поклялся служить.
      Виргиния, безжалостная распутница, она завладела ими обоими.
      Ройс передал кожаную уздечку Франклину.
      – Привяжи где-нибудь Юпитера, – сказал он. – Посмотрим, что я смогу сделать.
      Переговоры не заняли слишком много времени. Моултон Джонсон сразу понял, что выгода все равно будет на его стороне. Он понял это по тому, как Ройс разыграл гамбит в самом начале разговора. Кинкейд ни за что не выставил бы на торги такого дорогостоящего жеребца добровольно. Значит, у него была на то причина. Поэтому Ройсу не удалось завладеть еще одной пешкой, хотя он и хотел попытаться сделать это. Но он все же получил ту, за которой пришел. Этим ему и пришлось удовольствоваться.
      Он пошел забирать Пэтси и по пути встретил младшую сестру Джонсона, стоявшую на боковом крыльце. На Авроре была широкая юбка на кринолине со множеством оборок из розовой хлопчатобумажной ткани. Девушка перекинула свои белокурые волосы через плечо и кокетливо улыбнулась Ройсу. Но он не обратил на нее внимания. В доме его отца уже жила невинная девушка, и еще одна была ему ни к чему.
      – Гордон собирается сегодня на поднятие флага? – спросила Аврора.
      Ройс остановился, дотронулся до шляпы и обернулся к сестре Моултона Джонсона. Очаровательное маленькое создание с нежным румянцем на щеках, не по годам умными светло-голубыми глазами и едва начавшей формироваться фигурой. Он пожалел ее. Ведь девушка вынуждена была жить под строгим контролем брата, державшего ее в ежовых рукавицах.
      – Сколько вам лет, Аврора? – спросил Ройс с улыбкой.
      Его очень развеселила эта девочка, изображавшая из себя взрослую женщину.
      – В следующем месяце исполнится пятнадцать.
      – Я просто ненавижу разносить дурные вести, но мне кажется, что мисс Роли завоюет приз прежде, чем вы достигнете того возраста, когда уже разрешается принять участие в соревнованиях. – Ройс рассмеялся, заметив, как девушка картинно надула губки. – Я только что купил одну из ваших рабынь по имени Пэтси. Вы не могли бы мне ее показать?
      Аврора прикрыла рукой глаза от солнца и осмотрела двор.
      – Вон та, с красным тюрбаном на голове.
      Ройс посмотрел в указанном направлении. Поместье «Ивы» было меньше, чем «Излучина». Окрашенная в белый цвет изгородь окружала небольшую лужайку с подстриженной травой, отделяя хозяев от территории, на которой жили и работали рабы. Ройс услышал стук металла по металлу – это кузнец работал в кузне, расположенной где-то недалеко. Из летней кухни доносился аппетитный запах жареного цыпленка.
      Две прачки полоскали хозяйское белье в огромной оловянной лохани, а несколько ребятишек помогали им, таская из колодца ведра с водой и следя за огнем. Двое мужчин и одна женщина, слишком старые для работы в поле, рыхлили деревянными тяпками землю на обширном огороде, избавляя ее от сорняков. Полуголые чернокожие ребятишки играли в пыли возле одной из трех хижин, сколоченных из оструганных досок, где в нищете жили рабы Джонсонов. Даже с такого далекого расстояния Ройс мог заглянуть в хижины сквозь щели между досками.
      Внезапно Ройс понял, что вокруг царит подозрительная тишина. В «Излучине» никто не говорил о том, что рабы счастливы, но по крайней мере их рабы не молчали. Во дворе поместья и в служебных постройках постоянно слышался гул голосов. Но только не здесь. От этой зловещей тишины по спине Ройса побежали мурашки.
      Он нашел взглядом женщину в красном тюрбане, которая сидела на перевернутом бочонке у двери в кухню. Ни один из рабов, пересекавших двор, не смел даже взглянуть в ее сторону, словно боясь быть выпоротым за то, что заговорил с женщиной, обвиняемой в воровстве.
      Идя по лужайке, Ройс внимательно рассмотрел женщину. Поскольку она сидела, трудно было определить, какого она роста. Стройная, с пышной грудью, она была одета в полинявшие голубые лохмотья, некогда бывшие платьем.
      С далекого расстояния Ройс не мог увидеть, привлекательна ли она. Пэтси не подняла головы, когда мужчина остановился перед ней. На опущенное вниз лицо падала тень, и Ройс по-прежнему не мог разглядеть даже ту малость, которая была на виду. Кожа женщины имела оттенок карамели, а руки были тонкими, с длинными красивыми пальцами и чистыми ногтями.
      – Ты пойдешь со мной, – произнес Ройс, ожидая увидеть в женщине хотя бы проблеск жизни.
      Но она лишь кивнула и медленно встала. Женщина была напугана до смерти. Кларенс хотел ее, стало быть, ее дух был сломлен не до конца. Так пусть Кларенс и возвращает ее к жизни.
      Ройс направился в обратный путь к конюшням, а Пэтси следовала за ним, не приближаясь больше чем на три шага. Ройс остановился. Она тоже остановилась. Франклин привязал Юпитера к ограде загона и теперь очищал копыто коня от налипшей грязи неким подобием маленькой кирки.
      – Хорошенько заботься о нем, – сказал Ройс. – Он лягается, как только почувствует малейшее движение позади себя.
      Франклин через плечо посмотрел на Ройса, потом в сторону до смерти напуганной несчастной Пэтси, выпрямился и взглянул Ройсу в глаза.
      – Вы сделали доброе дело, – сказал он.
      Ройс снял шляпу и провел пальцами по волосам.
      – Я попытался купить и тебя, Франклин. Никогда в жизни я не покупал рабов, а сегодня утром собрался купить сразу двоих. Ну разве не отличная сделка?..
      – Джонсон не продал бы меня, – сказал Франклин.
      – Нет, даже не думай об этом…
      Ройс внимательно посмотрел на шляпу, которую держал в руках. Это была первая попавшаяся шляпа, которую он схватил, собираясь выйти. Старая соломенная шляпа плантатора. Ничем не лучше той, которую потеряла на берегу реки Аннабель. Ройсу захотелось улыбнуться при воспоминании о дерзкой фее и ее четвероногих друзьях.
      Однако он прогнал непрошеную мысль.
      – Однажды… ну, если тебе вдруг понадобится жилье, – обратился он к Франклину, – то в «Излучине» тебя всегда ждет работа. Если ты, конечно, захочешь.
      – Я запомню это, мастер Ройс. – Франклин перевел взгляд своих умных карих глаз с Ройса на Пэтси, едва заметно вздохнул, затем вытащил из кармана мятный леденец. – Ты сейчас пойдешь с мастером Кинкейдом. Он отведет тебя к твоему Кларенсу.
      Именно это и сделал Ройс: забрал чернокожую рабыню по имени Пэтси в «Излучину». Он шагал по грязной дороге, говоря без умолку и раздумывая над тем, что сказала бы Аннабель, если бы ей подарили служанку. Наверняка ей это не понравилось бы.
      Вскоре они достигли границ земли Кинкейдов, и Ройс решил пойти коротким путем через пастбище. Как только они свернули с дороги, Ройс ощутил, как возросло напряжение Пэтси, которое не отпускало ее на протяжении всего пути. Причины его Ройс не знал И потому не мог ей помочь. Они поднялись на вершину небольшого холма, и их взору открылась «Излучина». Неизвестно, кто из них почувствовал большее облегчение. Ройс провел рабыню через двор, не обращая внимания на ухмылки на лицах двух поваров, которые наблюдали, как их хозяин тащил за собой женщину к хижине, в которой она должна была жить с Кларенсом.
      Вид слегка увядших тюльпанов, которые собрал и поставил в кувшин Кларенс, чтобы порадовать женщину, стоил каждой неприятной секунды сегодняшнего утра.
      А выражение лица Кларенса, когда Ройс передал ему бумаги – купчую и вольную грамоту для рабыни по имени Пэтси, – стоил в десять раз дороже, чем привезенный из-за границы чистокровный жеребец.

* * *

      Пока белый масса разговаривал с Кларенсом внутри хижины, Пэтси стояла, не смея присесть. Она потупилась, сконцентрировав все свое внимание на том, чтобы дышать носом. Вдох, выдох. Вдох, выдох. Господи, казалось, целый рой пчел поселился у нее в животе.
      Масса Кинкейд передал Кларенсу какие-то бумаги и ушел, закрыв за собой дверь. Пэтси опустилась на трехногий табурет, стоявший рядом с кирпичной печуркой. Женщина понимала, что надо заговорить с Кларенсом, но не могла найти нужных слов и молча наблюдала за мужчиной, с которым соединилась браком, принятым среди рабов, в прошлое воскресенье.
      Она уже имела возможность ощутить на себе его вес, поэтому знала, что он довольно крупный мужчина. Но теперь, когда Кларенс расхаживал по хижине, он казался Пэтси еще больше. На него упал луч солнца, проникающий в хижину сквозь единственное оконце. Кожа у него была гораздо темнее, чем у нес. Если в нем и была хоть капля крови белого человека, на его внешности это никак не сказалось.
      Кларенс тоже молчал. Он завернул бумаги, переданные ему белым господином, в мятую промасленную ткань, перевязал сверток веревкой, убрал в глиняный кувшин, поставил кувшин на верхнюю полку деревянного шкафа, стоящего в Углу, и обратил взгляд на женщину.
      – Где твоя мать? – спросила Пэтси.
      Под пристальным взглядом Кларенса в животе у нее снова зашевелился пчелиный рой. – Переселилась в комнату позади кухни вместе с Рибой. Зимой там теплее.
      Пэтси ушам своим не верила.
      – Это все… все для нас?
      – Я хороший кузнец. Лучший в здешних краях. Поэтому меня ценят. – Он кивнул в дальний угол комнаты, где проход в стене был занавешен стеганым одеялом. – Там мы будем спать, – объяснил Кларенс, – комнатка, правда, маленькая, почти все место занимает кровать, но зато есть чистые простыни. В моем доме ты не увидишь никаких насекомых.
      Пэтси наконец улыбнулась, и Кларенс улыбнулся в ответ. Женщина медленно осмотрелась. Комната, в которой они находились, была достаточно большой, примерно восемь квадратных футов. Вдоль одной стены стояли узкие кровати, покрытые выцветшими лоскутными одеялами. В другую были вбиты деревянные колышки, чтобы вешать одежду. Сейчас они пустовали.
      На полке над очагом – достаточно большим, чтобы на нем можно было готовить – выстроились железные кастрюли. Кто-то очистил его от золы, и Пэтси смогла разглядеть обугленные камни, из которых он был сложен. Хижина была наполнена ароматом хвойного мыла и свежестью, которую доносил с улицы ветерок, развевающий тонкие желтые занавески на окне. Ко всем этим запахам примешивался терпкий мужской аромат.
      В шкафу стояло несколько глиняных тарелок и горшков, в стеклянном кувшине хранились оловянные ложки. Пол был не земляной, а дощатый, тщательно вымытый.
      Вне себя от радости, Пэтси подошла к другой деревянной полке, расположенной на почетном месте подальше от очага, взяла первую попавшуюся книгу и провела пальцами по черной кожаной обложке.
      – Это Библия, – раздался у нее за спиной низкий спокойный голос Кларенса.
      Женщина кивнула и несколько минут листала страницы с чернильными пометками на полях. Это были слова самого Бога, и она держала их в собственных черных руках, только не могла прочитать. Пэтси закрыла Библию и вернула на место. Дотронулась до другой книжки, потоньше.
      – Сонеты Шекспира.
      Однако это название ей ни о чем не говорило, и она переключила внимание на другую книгу.
      – «Жизнь и времена Фредерика Дугласа», – раздался голос Кларенса, и Пэтси отдернула руку, словно обожглась. – Не бойся. Дотронься до нее, можешь даже открыть, если хочешь, – подбодрил жену Кларенс. – Все эти книги дал мне Ройс. А вот эту он привез из Техаса.
      Пэтси взяла книгу в твердой обложке и долго смотрела на картинку на первой странице. Фредерик Дуглас тоже был рабом, как и она. Пэтси никак не могла прийти в себя после всего, что случилось с ней в этот необычный день, который мог изменить ее жизнь к лучшему. И она вернула книгу на полку.
      – Ты называешь его просто Ройс, а не масса Ройс? – поинтересовалась Пэтси, желая выяснить, как следует вести себя в «Излучине».
      – Я всегда его так называл, – ответил Кларенс. – А остальных называю как принято: масса Пейтон и масса Гордон.
      «Ну что ж, масса, – повторила про себя Пэтси. – Надо запомнить, чтобы потом обращаться к хозяевам, как положено». Она родилась на рисовой плантации в Южной Каролине. Там цветные говорили между собой на гулла и на так называемом черном английском языке с белыми хозяевами в их больших домах. Ей очень не хватало родного наречия, которое вселяло чувство безопасности и которого не понимали белые. Но последние несколько месяцев она провела в молчании. Она замолчала с тех самых пор, как ее посадили в обоз и отправили на север, в поселение рабов в Ричмонде.
      Начался листопад, когда ее сына продали в Чарлстон. Вскоре природа вновь начала пробуждаться к жизни, и деревья покрылись зеленой дымкой, но Пэтси думала, что в ее душе навсегда поселилась зима. У ее мальчика девяти лет от роду была светлая кожа, совсем как у того белого господина, который зачал его, и черные волосы, ниспадавшие на лоб упругими локонами.
      Ей с трудом удалось выкарабкаться из этой пропасти, именуемой безысходностью. Сын был для нее навсегда потерян, и она ничего не могла с этим поделать. Теперь у нее был Кларенс, утверждающий, что любит ее, так что жизнь еще не кончена.
      Пэтси подошла к столу, стоящему в центре комнаты и положила руки на спинку стула, сколоченную из дощечек. Камышовые стулья, подумала она и тут заметила в центре стола стеклянный кувшин с тюльпанами того же цвета, что и ее тюрбан. Слезы навернулись на глаза женщины.
      Сильные руки обхватили ее за талию и прижали к мускулистой груди. Она запрокинула голову, глубоко вдыхая ноздрями запах мужчины, заявившего на нее свои права.
      – Ройс сказал, что ты голодна, – произнес мужчина.
      Неужели всего час назад она находилась в «Ивах» и ждала неминуемой порки?..
      Она не слушала, о чем говорил масса Ройс по пути сюда и в хижине. Но очевидно, он не стал рассказывать о том, при каких обстоятельствах нашел ее, и Пэтси не хотела, чтобы Кларенс узнал об этом. Кларенс в гневе был страшен. Гнев затуманил бы его разум, и он отправился бы в «Ивы» и убил массу Джонсона, не задумываясь о последствиях. Поэтому Пэтси умолчала о соленых огурцах и наказании, которое ей пришлось вынести – два дня ей не давали есть.
      – Ма приготовила бобы с ветчиной, – сообщил Кларенс, заставляя ее желудок заурчать от голода, в то время как его большие руки скользнули вверх и обхватили груди женщины, призывая ее тело утолить голод совсем другого рода. – И свежие кукурузные лепешки. – Пальцы Кларенса принялись ласкать ее соски.
      Она вздрогнула и еще крепче прижалась к его груди. О Господи, она просто задыхалась от желания!..
      – В нашем распоряжении целый день, – услышала Пэтси шепот Кларенса, от которого мурашки побежали по спине. – Никакой работы до утра понедельника.
      Она с трудом подавила стон, когда рука мужчины легла на низ ее живота, в то время как другая продолжала ласкать затвердевший сосок.
      – Сегодня вечером вечеринка для рабов, – прошептал Кларенс, и Пэтси ощутила его теплое влажное дыхание возле своего уха. – Ты познакомишься с нашими людьми…
      Язык Кларенса теперь ласкал ухо женщины. Его рука приподняла подол ее юбки и коснулась лона. Из горла Пэтси вырвался животный вопль желания, когда палец Кларенса скользнул глубже, но все-таки недостаточно глубоко.
      – Я не хочу ждать, женщина, – сказал он, и Пэтси повернулась, обняв его за плечи и впившись пальцами в железные мускулы спины.
      Она подняла лицо, и Кларенс обхватил его своими загрубевшими ладонями. Затем последовал долгий, требовательный и страстный поцелуй. Не говоря ни слова, оба направились в другую комнату, срывая друг с друга одежду. Слившись в объятиях, они опустились на чистые простыни.
      Ноги женщины обвились вокруг бедер Кларенса, и она приподнялась, чтобы он вошел в нее. В этот миг для Пэтси исчез весь мир.
      Остались только она, ее мужчина и их любовь.

Глава 5

      – Отложи работу, Энни.
      Аннабель подняла глаза от швейной машинки и посмотрела на вошедшего в комнату Гордона. На его лице сияла широкая улыбка. Подавив ответную улыбку, Аннабель развернула шерстяную ткань, чтобы сделать еще один стежок.
      – Я хочу ее закончить.
      Девушка нажала на педаль, и игла заработала с поразительной быстротой. Возможность пользоваться в «Излучине» швейной машинкой казалась Аннабель небывалой роскошью.
      Гордон подцепил пальцем серую ткань и перевернул, увидев с обратной стороны красную подкладку.
      – Для Карлайла? – спросил он.
      Девушка отрицательно покачала головой, и его улыбка стала еще шире:
      – Для меня?
      – Глупенький. Для тебя в следующий раз.
      По лицу Гордона пробежала тень, он хотел что-то сказать, но передумал. Аннабель догадалась, что именно, но решила не вдаваться в подробности. Гордон наверняка собирался предостеречь ее, но она все равно думала только о муже.
      Гордон взял девушку за локоть и поднял ее с места.
      – Ты не нанесла ни одного ответного визита с тех пор, как живешь здесь, и не выходишь никуда, кроме церкви по воскресеньям. – Гордон повел Аннабель к двери, – У крыльца ждет запряженный фаэтон. Мы собираемся на поднятие флага. Ты едешь с нами, – заключил он, беря с вешалки в холле черную шляпу и подавая ее Аннабель.
      – С тобой не поспоришь… – Аннабель стояла перед зеркалом в холле, стараясь закрепить шляпу с пером так, чтобы она смотрелась как можно изящнее. – Надеюсь, ты хоть раз позволишь мне выиграть спор?
      – Только не сейчас. Молодые леди из швейного кружка миссис Петтигру так долго и преданно трудились на благо нашего общего славного дела. – Гордон помог Аннабель подняться в сверкающий голубой фаэтон и обошел его, чтобы сесть с другой стороны.
      Гордон дернул поводья, Аннабель натянула черные кружевные перчатки. Фаэтон плавно двинулся с места.
      – Как ее зовут?
      – Энни, Энни, – произнес Гордон, повернувшись к девушке. Его глаза смеялись. – То, что я надел свой лучший костюм, умылся, тщательно побрился и начистил ботинки до зеркального блеска, вовсе не значит, что я решил завоевать сердце какой-то прекрасной леди.
      – Что же тогда это значит?
      – То, что я решил завоевать сердце прекрасной леди.
      – Ах, ты! – Аннабель легонько ударила Гордона по плечу. – Если не хочешь назвать мне ее имя, то хотя бы перескажи последние сплетни, чтобы я не выглядела слишком уж непосвященной.
      Аннабель удобно устроилась на кожаном сиденье и вполуха слушала Гордона, наслаждалась весенним днем, напоенным ароматом цветущих деревьев. Гордон прав. Она пряталась в «Излучине». Пришло время трезво взглянуть на свою жизнь и примириться с ней.
      Они подъехали к небольшой церкви на пересечении двух проселочных дорог, окруженной густым лесом, который оживляли лишь цветущие ветви кизила. Гордон направил фаэтон в тенистое место и остановил рядом с другими экипажами, запряженными лошадьми или мулами. Он спрыгнул на землю с присущей ему грацией и обошел фаэтон, чтобы помочь Аннабель сойти на землю.
      Внезапно девушка пожалела, что приехала сюда. Ей не хотелось поднимать сепаратистский флаг, представляться своим девичьим именем и объяснять, что она просто загостилась в «Излучине». Ей стоило проявить настойчивость в разговоре с Гордоном и остаться дома. Едва ее ноги коснулись земли, Гордон сжал ее руку, прежде чем отпустить, и она поняла, что он догадался о ее чувствах. На какое-то мгновение ей показалось, что она с радостью обменяла бы его на Карлайла.
      Аннабель с приличествующим случаю выражением лица последовала за Гордоном, прокладывающим дорогу в толпе. На полпути их остановила миссис Петтигру.
      – Как приятно видеть вас здесь, Гордон, – сказала она. – Ваш отец уже уехал в Ричмонд?
      Бывший губернатор Виргинии Пейтон был избран одним из представителей графства на съезде, полномочном решить вопрос о выходе из Союза. Помнила ли миссис Петтигру, что он избран как представитель Союза? Слишком многое поставлено на карту, чтобы Кинкейды нарушили статус-кво без особой необходимости.
      – Он вернулся на прошлой неделе, – ответил Гордон, глядя мимо нее, и миссис Петтигру переключила внимание на Аннабель.
      – Весьма сожалею о кончине вашего отца. Как мило со стороны Пейтона пригласить вас и вашего брата погостить у него. Они с вашим отцом были добрыми друзьями…
      – Да, мэм, – прервала ее тираду Аннабель, стремясь перевести разговор на другую тему. – Мы не пропустили ничего интересного?
      – О нет, дорогая. Мы сделали такой восхитительный флаг! – Миссис Петтигру повернулась к Гордону. Ее лицо пылало то ли от жарких солнечных лучей, то ли от витавшей в воздухе военной лихорадки. – Вы, конечно, записались в армию?
      Гордон кивнул. Отряды ополченцев и милиции формировались по всему Югу.
      – А ваш брат? – Миссис Петтигру прищурила глаза.
      – Ройс вернулся домой.
      – Мы все должны принять участие в отражении агрессии. Это наш святой долг!.. – Она намеренно уязвила старшего сына Кинкейда, чтобы на младшего это произвело должное впечатление, но Гордон хорошо владел собой, к тому же он стоял на ступень выше миссис Петтигру на общественной лестнице.
      Он удивленно поднял бровь:
      – Агрессии, миссис Петтигру? Вам известно что-то, чего не знают остальные?
      – А ваши сыновья записались в ополчение? – спросила Аннабель, стараясь отвлечь внимание миссис Петтигру от разъяренного Гордона.
      – Конечно, дорогая. Скажите мистеру Ройсу Кинкейду то, что я сказала своим сыновьям: мы, женщины, должны быть уверены в том, что наши мужчины защищают нашу независимость. Вы должны в точности передать ему эти слова, которые я сказала моим дорогим мальчикам. Лучше смерть, чем бесчестье.
      Аннабель не нашлась что ответить и, чтобы не оскорбить миссис Петтигру, лишь кивнула. В этот момент Гордона кто-то окликнул, и они, извинившись, удалились.
      Но не успели они сделать и нескольких шагов, как миссис Петтигру снова окликнула Аннабель:
      – Вы должны присоединиться к нам на следующей неделе, мисс Холстон. Мы будем шить рюкзаки для наших мальчиков.
      Аннабель повернулась и помахала ей рукой.
      – Спасибо, миссис Петтигру, – уклончиво ответила она и вернулась к Гордону. Взяв его за руку, она прошептала: – Я одолжу тебе мое охотничье ружье, только обещай мне не подпускать эту старую склочницу к гавани Чарлстона…
      Гордон запрокинул голову и рассмеялся:
      – Энни, ты неисправима!..
      Девушка улыбнулась.
      – Идем, – сказал Гордон. – Уверен, тебе понравится эта леди.
      Он не ошибся. Еще в детстве они вместе играли в поместье Пейтона. Августа не обладала сногсшибательной красотой Ливви, но была по-своему очаровательна.
      – Я видела вас с миссис Петтигру, – сказала Августа. – Полагаю, она и вам прочла лекцию о смерти и бесчестье? – Энни кивнула. Августа покачала головой. – Интересно, как она будет себя чувствовать, если один из ее сыновей погибнет на поле боя?..
      Аннабель взяла руку Августы и легонько сжала. Она почувствовала в ней родственную душу. Так же, как Аннабель, она была категорически против войны. Эта девушка очень подходила Гордону. По нежным взглядам, которые Августа Роли бросала на Гордона, Аннабель поняла, что молодая леди в него влюблена.
      Аннабель почувствовала себя лишней. В этот момент внимание ее отвлекла группа молодых людей, прибывших верхом на лошадях. Аннабель коснулась руки Гордона. Казалось, он только сейчас вспомнил о ней.
      – Бо?
      Гордон посмотрел на вновь прибывших.
      – Он спросил у Ройса, можно ли ему поехать со всеми.
      – Надо было спросить меня. Он еще слишком мал, чтобы находиться здесь, – сказала Аннабель.
      При виде Бо в кругу молодых людей, помешанных на войне, у Аннабель защемило сердце. Внезапно воздух прорезал грохот ружейных выстрелов, и на мгновение ей показалось, что война уже началась. Прямо здесь, на крошечной полянке перед церковью. Но тут она услышала смех и шутки стоявших у церкви.
      Пока Аннабель раздумывала, отослать ли ей Бо домой, Гордон все решил за нее.
      – Мне что, целый день придется таскать тебя за собой? – спросил он, беря девушку за локоть и проследив за ее взглядом. – Позволь ему остаться, Энни. Пусть поступает по собственному разумению.
      Аннабель удивленно посмотрела на Гордона. Он говорил точь-в-точь как его брат – с подтекстом. Размышляя над новой загадкой, она позволила Гордону увести ее. Они обогнули здание, и Аннабель внезапно замерла на месте.
      Она увидела около дюжины молодых леди, окруженных молодыми людьми. По обрывкам разговоров и бумажным мишеням, прикрепленным к стволу дерева, Аннабель поняла, что они стреляли по янки. Ройс стоял неподалеку с какой-то красивой девушкой.
      Молодая леди сидела на бревне в тени старого дуба. Оборки ее яркого платья из муслина вздымались на ветру, обнажая больше, чем следовало, ноги, обутые в сафьяновые туфельки, и лодыжки, обтянутые шелковыми чулками. Ройс сидел на земле, устремив взгляд на глубокий вырез платья девушки, украшенный цветами.
      Аннабель быстро пришла в себя, а Гордон взял ее за локоть и ободряюще сжал. Девушке хотелось плакать. Она заметила, что Ройс посмотрел в их сторону и ухмыльнулся.
      Августа склонилась к уху Аннабель.
      – Какая же она бессовестная, не правда ли? – прошептала Августа.
      – Кто? – спросила Аннабель, сделав вид, что ничего не заметила.
      Августа кивнула в сторону Ройса и его спутницы.
      – Это Эллен Кейди из Чарлстона. Говорят, она сильно скомпрометировала себя прошлой весной, когда отправилась кататься с мужчиной и не вернулась домой после захода солнца. Само собой, ее родители ожидали, что он женится на ней, и джентльмен согласился. Но она отказалась. Можете себе представить?
      Аннабель тихо стояла, наблюдая за своим мужем и мисс Кейди.
      – Мне кажется, ей что-то попало в глаз, – наконец произнесла она.
      Гордон ободряюще подмигнул ей, но это не помогло. Ее сердце принадлежало мужчине в синей куртке и бриджах цвета горчицы, который сидел на земле, небрежно скрестив длинные ноги, разговаривал с красавицей из Чарлстона и смеялся, Большую часть своей жизни Аннабель провела в тени, наблюдая со стороны. Она научилась улыбаться сквозь слезы. У нее не было оснований злиться на него, ведь он предостерегал ее. Но сердцу не прикажешь.
      Бо свернул за угол и помахал рукой. Сердце Аннабель сжалось. Ее брат был совсем еще юным, но уже ступил на опасный путь взросления. Бо оставил своих товарищей и направился через лужайку к сестре привычным размашистым шагом. Девушке захотелось подхватить его на руки, как тогда, когда он был еще маленьким, и бежать с ним без оглядки куда-нибудь, где безопасно и где никогда не слышали о войне.
      Солнце ослепило ее, и она закрыла глаза, пряча слезы. Ласковый ветерок шелестел в подоле ее платья. Бо и Гордон, Августа и Аннабель, выстрелы, нацеленные в дерево, изображающее янки. У Аннабель закружилась голова. Цветущие кусты кизила и яблонь. Выстрелы и смех. Сладкий аромат и улыбки сквозь пороховой дым. Бо и война. Ройс и красавица из Чарлстона.
      Улыбаться, улыбаться, улыбаться…
      – Энни, иди сюда!.. Ты же не стреляла?
      Парни и девушки, которых она знала еще детьми, призывали ее к войне. Аннабель тряхнула головой, чтобы унять головокружение, и отказалась от предоставленной ей чести. Она услышала смех своего мужа. Она не хотела смотреть на него, но не выдержала и взглянула.
      Он поднялся с кошачьей грацией. Голубая ткань куртки натянулась на широких плечах, когда он протянул руку, чтобы помочь мисс Кейди встать. Бессердечный негодяй продолжал держать леди за руку, когда они пересекли лужайку и присоединились к группе молодых людей на линии огня.
      – Мисс Кейди сказала, что тоже хочет попробовать, – заявил Ройс.
      Гордон нахмурился, лицо Ройса потемнело и напряглось, но на нем тут же появилась насмешливая улыбка. Гордон передал брату пистолет и отошел в сторону. Аннабель прочла в его глазах сочувствие и выдавила улыбку Он не должен видеть ее боль.
      – Никогда не стреляла из пистолета, – промурлыкала мисс Красавица Чарлстона, хлопая ресницами.
      – Направьте пистолет на дерево, – сказал Ройс, поворачивая руку девушки в безопасную сторону.
      – На какое дерево? Здесь их много…
      – Хотите я помогу вам?
      О, они были неподражаемы – мисс Кошка и мистер Кот. Наверняка упражнялись в искусстве флирта с тех самых пор, как сняли подгузники.
      Ройс вплотную подошел к девушке. Мисс Кейди захихикала, когда он обнял ее, поддерживая ее руки. Аннабель не видела лица девушки, но, судя по тому, под каким углом пуля вылетела из пистолета, можно было догадаться, что мисс Кейди хлопала ресницами, когда нажимала на спусковой крючок. Ройс забрал пистолет у леди, прежде чем отпустить ее.
      Мисс Кейди наградила всех присутствующих мужчин взглядом из-под беспрерывно хлопающих ресниц.
      – Я попала куда-нибудь?
      – Думаю, вы не поразили ни одного дерева в лесу, моя дорогая, – ответил Ройс.
      – Ну же, Энни, – махнула рукой Августа. – Только ты одна еще не стреляла.
      – Она лучший стрелок во всем Рокбридже, – громко сообщил Бо присутствующим.
      Аннабель знала, что брат хотел помочь, но он лишь усложнил ситуацию. На Ройса Кинкейда, так же как и на курсантов военного института, не производили впечатления дамы, умеющие скакать верхом, метко стрелять и вкусно готовить. Мужчины хотели от женщин чего-то другого, чем Аннабель, видимо, не обладала и о чем понятия не имела.
      Ройс посмотрел на Аннабель, стоящую рядом с Бо. Его серебристые глаза горели вызовом.
      Аннабель выдохнула.
      – Хорошо, – произнесла она и шагнула вперед. Ройс подал ей пистолет – изящный маленький «кольт». Девушка не обратила внимания на сардоническое выражение его лица и подошла к линии огня.
      – Представьте, что это янки, – раздался из толпы чей-то ободряющий возглас.
      Аннабель подняла пистолет.
      – Представь мужчину в голубой куртке, – пробормотал Ройс ей на ухо.
      Аннабель рассмеялась и выстрелила, попав прямо в яблочко.
      Ройс вполуха слушал болтовню стоявшей рядом с ним кокетки. Мисс Кейди, пустоголовая вертихвостка, как нельзя лучше служила поставленной им цели, а отсутствие у нее интеллекта лишь облегчало выполнение задачи. Он играл роль пылкого повесы, не опасаясь уязвить гордость мисс Кейди или испортить ее и без того подмоченную репутацию.

* * *

      Обычно он избегал подобных сборищ. Речи, в которых превозносились достоинства Юга и его отважных сыновей, он считал совершенно бессмысленными. С помощью благородства и мужества можно выиграть несколько сражений, но чтобы победить в войне, необходимы вооруженные силы, фабрики и рабочие руки. Всем этим Север обладал в изобилии, чего не скажешь о Юге. Он указывал на это несколько раз, но был оттеснен в сторону и проигнорирован, что, впрочем, оказалось ему на руку.
      Он приехал сюда сегодня, потому что Гордон сказал, что привезет с собой Аннабель. Она стала для него чем-то вроде нарыва на пальце, источником постоянного раздражения, от которого он не мог избавиться.
      Знакомые Гордона приняли ее как свою, и она, казалось, чувствовала себя вполне комфортно среди этих богатых джентльменов и благовоспитанных леди. И все же она чем-то отличалась от остальных.
      После того как ее мать слегла, никто не занимался ее воспитанием. Аннабель просто не замечали. Она не знала, что женщина должна всячески скрывать свою образованность. Ройсу хотелось думать, что именно ум этой девушки не дает ему покоя, но он не мог винить ее за это, потому что высоко ценил людей – не важно, мужчину или женщину, – у которых хватало здравого смысла использовать этот Богом данный дар.
      Выступления подходили к концу. Последним держал речь пастор, который обещал не только проповедовать свободу с кафедры, но и занять место в рядах солдат и взять в руки оружие.
      Шесть раскрасневшихся молодых леди вышли вперед, гордо неся продукт своего труда. Они передали сепаратистский флаг произносившему пылкую речь мятежному пастору. С помощью нескольких молодых людей флаг был закреплен на высоком прямом дереве и заколыхался на ветру. Снова грянули залпы в честь поднятия флага, собравшиеся засвистели, захлопали в ладоши.
      Ройс попытался разглядеть в толпе Аннабель. Она стояла склонив голову, с закрытыми глазами. Когда стрельба стихла, девушка стала искать кого-то глазами в толпе.
      Сердце Ройса замерло от мысли, что она ищет его, но ее взгляд скользнул по нему и остановился на Бо.
      В ее темных глазах боролись любовь и страх. Ройсу слишком хорошо были знакомы подобные чувства. Он ощущал то же самое, когда смотрел на Гордона. Война пока не началась, но когда это случится, неизбежно будут принесены в жертву драгоценные жизни. Молодые люди предстанут перед Создателем, чтобы ответить за грехи своих отцов. Они могли молиться лишь о том, чтобы конец наступил прежде, чем поколение Бо повзрослеет.
      Словно насмехаясь над мыслями Ройса, краснолицый курсант из Вест-Пойнта присоединился к группе товарищей Бо. Ему предстояло научить их маршировать. Внимание Аннабель переключилось на Гордона, внимание Ройса – на неожиданно приехавшего отца мисс Кейди.
      Мистер Рэндольф Кейди соскочил со взмыленной лошади, кивнул в сторону дочери и зашагал сквозь толпу. Ройс выпрямился. Он сразу все понял, когда Кейди подошел к преподобному Куинси. Его сердце готово было вырваться из груди. Сбоку от церкви пасторальную тишину вновь прервали выстрелы. Курсант Вест-Пойнта учил своих молодых подопечных стрелять по деревьям.
      Ройс схватил за руку проходящего мимо молодого человека.
      – Лейтон, вы еще не имели чести быть представленным мисс Кейди? – спросил он.
      Не обращая внимания на удивление девушки, он перевел взгляд на Лейтона. На его бульдожьем лице он заметил забавную смесь удивления и надежды.
      – Только что приехал отец мисс Кейди. Не думаю, что он похвалит ее за то, что она проводит время в компании такого безнравственного человека, как я. И, чтобы спасти ее от его праведного гнева, я препоручаю ее вашей заботе. – Ройс поклонился мисс Кейди и растворился в толпе.
      Он не знал, кого искать – Гордона, Аннабель или Бо. Это не имело значения. Для него все они были невинными младенцами, а он всегда испытывал потребность защищать невинных от безумия. Он хотел, чтобы они уехали, все трое, прежде чем мистер Кейди сделает свое заявление, которое мгновенно разрушит мир и спокойствие. Когда он нашел Аннабель и Гордона, они наблюдали за тем, как молодые люди упражнялись в стрельбе.
      – Леди и джентльмены, могу я на мгновение отвлечь ваше внимание? – Голос преподобного Куинси звучал взволнованно. Толпа мгновенно затихла. – Мистер Кейди, наш друг и уроженец братского штата Южной Каролины, только что прибыл с важными новостями.
      Ройс переглянулся с Гордоном. Он понял, что его брат тоже догадался, о чем пойдет речь. Все затаили дыхание, когда мистер Кейди шагнул вперед.
      – Друзья и, надеюсь, в будущем земляки, я безмерно рад сообщить вам новость. Вчера перед рассветом наша доблестная армия конфедератов открыла огонь по форту Саммер в гавани Чарлстона. – Он сделал паузу, набрав в легкие побольше воздуха. – Саммер окружен. Война началась с крупной победы нашей славной Конфедерации.
      Аннабель повернулась к Гордону и с болью взглянула на него. Гордон привлек ее к себе и обнял.
      – Для нас война еще не наступила, Энни-детка, – пробормотал он. – Виргиния пока не заняла определенную позицию.
      Внезапно Ройс почувствовал к брату ненависть. За его мечты и оптимизм, за его ложь и правду. Но больше всего он ненавидел Гордона за то, что Аннабель искала утешения у него. Это чувство не имело никакого смысла, так же как охватившая всех военная лихорадка. Ему не нужна была жена, и Господь свидетель, он довольно повидал в жизни, чтобы понять, что брак – это не что иное, как злая шутка.
      Кто-то дотронулся до его руки, и Ройс обернулся. Бо стоял рядом с ним и тоже наблюдал за Аннабель и Гордоном. Мальчик держал в руке двустволку, и Ройс с трудом подавил в себе желание вырвать оружие из его рук и забросить как можно дальше. Но выбора не было. Бо начинал взрослеть. И при сложившихся обстоятельствах Бо нужно было стать мужчиной как можно раньше, поэтому Ройс обращался с ним соответствующим образом.
      – Ты отличный стрелок, – сказал он, кивнув на ружье – Благодаря этому ружью на столе в «Излучине» всегда будет достаточно птицы.
      Аннабель отошла от Гордона и вытерла щеку тыльной стороной ладони. Ройс с трудом подавил желание достать из кармана платок и вытереть ей слезы.
      – Хотел бы я встретить по пути домой троих янки, – сказал Бо. – Или по крайней мере двоих, – добавил он, разглядывая свое ружье.
      Аннабель разозлилась.
      – А как ты узнаешь, что это янки? – спросила она, протягивая руку к ружью, которое Бо отдал ей без малейшего сопротивления. – Возможно, они будут одеты, как твой кузен Бретт из Кентукки или как родственники мамы из Огайо. Неужели ты убьешь их только потому, что на них голубая, а не серая одежда? Или ты забыл, что кровь красная? Твоя это кровь или янки, не важно, мой храбрый, глупый, маленький братец. Только красный цвет имеет значение.
      Ройс встал между Аннабель и Бо.
      – Иди к своим товарищам, Бо, – спокойно сказал он, взяв у девушки ружье и передавая его Гордону.
      – Он пойдет домой со мной вместе. Прямо сейчас! – Аннабель бросила взгляд на Ройса. – Ему вообще не следовало сюда приезжать.
      – Не совсем так, – сказал Ройс, беря девушку за локоть. – Ты поедешь домой со мной.
      – Держитесь от нас подальше. Вы уже вмешались сегодня туда, куда не следовало, так что уйдите с дороги. Возвращайтесь к своей очаровательной леди, а моего брата оставьте мне.
      – Я оставлю твоего брата своему брату, а тебя уведу отсюда, чего бы мне это ни стоило, – произнес Ройс. Аннабель набрала в грудь воздуха, чтобы выдать еще одну гневную тираду, но Ройс прервал ее на полуслове. – Ты хочешь сцены, что ж, я ее устрою!..
      – Вы уже устроили сцену, мистер Кинкейд. Вы были у всех на устах целый день. Вы и мисс Кейди.
      – Это еще что, женушка, – сказал Ройс. – Подожди, вот перекину тебя через плечо задницей к солнцу и понесу через толпу.
      – Вы этого не сделаете.
      – Сделаю. – Он улыбнулся и, увидев в глазах девушки страх, понял, что зловещая улыбка действует на нее гораздо эффективнее угроз. – Шагая, я буду напевать: «Не желаете ли познакомиться с моей женой, урожденной Аннабель Холстон?»
      Гордон попытался было вмешаться, но Ройс бросил на брата холодный предостерегающий взгляд.
      – На мотив «Земли Дикси», – добавил Ройс.
      Аннабель едва не задохнулась от смеха. Однако ее глаза цвета реки в сумерках по-прежнему были устремлены на Ройса, и в их темных глубинах он увидел чувства, которых не хотел видеть. Его охватил страх. Аннабель затронула те частицы его души, в которые он никого не допускал, и вызывала нежелательные чувства. Ройс постарался взять себя в руки.
      – Я отвезу ее, – сказал он Гордону. – А ты поскачешь верхом на Аяксе. И проследи, чтобы Бо тоже отправился домой. – Ройс снова взял жену за локоть и повел к стоявшим в тени экипажам.
      – Я не хочу ехать с вами, мистер Кинкейд, – пробормотала Аннабель, пытаясь улыбнуться изумленным людям, мимо которых они проходили.
      – Хотите вы или не хотите, это не важно, миссис Кинкейд, – ответил Ройс, в свою очередь, пытаясь заставить замолчать открывших было рот сплетников, вежливыми поклонами. – Давайте все выясним прямо сейчас. В нашей семье брюки ношу я.
      – Будьте вы прокляты! – Аннабель наклонила голову и улыбнулась миссис Петтигру.
      В душе Ройс гордился своей женой.
      Когда они подошли к фаэтону, Аннабель повернулась к Ройсу. Солнце, проникавшее сквозь ветви деревьев, отбрасывало на ее лицо неровные пятна, подчеркивая классические линии ее высоких скул. Какое-то мгновение Аннабель спокойно и решительно смотрела на мужа, и у Ройса перехватило дыхание. Даже без солнечной улыбки на лице его жена была красавицей. Это была природная красота, столь отличная от сентиментальной красоты, к которой он привык, красота, которой он никогда раньше не замечал.
      – Что я сделала? – еле слышно произнесла Аннабель.
      – Заключила сделку с дьяволом, – ответил Ройс, сжав ее локоть так, что она вздрогнула. – А теперь живешь с ним.
      Аннабель прикусила губу, в то время как Ройс помогал ей сесть в фаэтон. Он не ожидал, что она будет молчать слишком долго. Может, до тех пор, пока они не отъедут от поляны и толпящихся на ней людей. Ройс мог стерпеть ее гнев и даже мог им наслаждаться. Он знал, что для нее гораздо лучше злиться на него, чем унижать Бо перед его новыми друзьями.
      Ройс хлестнул лошадей. Экипаж тронулся с места так резко, что Аннабель подскочила и ударилась о Ройса, инстинктивно схватившись рукой за свою шляпу. Ее тело было теплым и удивительно мягким. Девушка выпрямилась и отодвинулась от Ройса, насколько позволяло сиденье.
      Ройс взглянул на профиль Аннабель. Эта девушка оказывала на него какое-то непонятное влияние.
      – Не стоило удерживать шляпу, – сказал он в сердцах. – Она так же безобразна, как и та, в которой ты была на реке.
      – Вы презренный человек, сэр.
      – Если ты еще когда-нибудь оскорбишь меня, я подумаю, что это всерьез. – Ройс потрепал девушку по коленке, надеясь еще больше разозлить ее. – Теперь на нашем Западе приличные выражения будут сродни…
      – Избавьте меня от этого!
      Ройс уловил в голосе Аннабель веселые нотки. Она не могла долго злиться. Он ничего не сказал, когда, сняв черную шляпу, она положила ее на колени. Внезапно Ройс вспомнил другую Аннабель с колокольчиками в спутанных волосах, перепачканную и прелестную. Он бросил на нее взгляд. Сейчас она была задумчивой и всю дорогу молчала. Почему? Ройс терялся в догадках. Наконец Аннабель тихо вздохнула.
      – Я не хочу, чтобы он взрослел, – произнесла девушка.
      – Но он повзрослеет, хочешь ты этого или нет.
      – Пусть лучше позднее, чем раньше. Общество мужчин, сигары… Что побудило вас предложить ему сигару?
      – Ты это видела? – Ройс пожал плечами. – Вообще-то сигара была с обрезанным концом. Я дал ее ему, потому что он все равно собирался попробовать. Хорошо, что он закашлялся рядом со мной, а не с местными забияками.
      Ройс свернул с Телеграф-роуд на проселочную дорогу. Вокруг царила тишина. Под ветвями дубов среди зеленой травы росли полевые цветы всех цветов радуги. В воздухе пахло речным илом. Ройс попытался представить здесь палатки и артиллерийский огонь наступающей армии, но не смог. Однако он не сомневался, что все это неизбежно. Должно быть, Аннабель прочла его мысли.
      – Война приближается, – тихо сказала она. – Я не отпущу Бо, Не важно, что вы скажете. Он совсем еще ребенок.
      – Но на пути к возмужанию. И если ты захочешь привязать его к своему подолу, то только испортишь.
      Аннабель фыркнула.
      – Никогда не думала, что вы будете говорить, как миссис Петтигру.
      – Вообще-то миссис Петтигру – пава, но в этом она права. – Он остановил экипаж на склоне у подножия Мэриз-Хайтс. – У таких людей, как мы – у тебя и твоих братьев, у меня и Гордона, – есть наследство, которое необходимо сохранить, Аннабель. Наши предки сражались в Вэлли-Фор, в Йорктауне, принимали участие в конституционном конвенте. Они были лидерами. Они совершали ошибки, и за самую большую из них, видит Бог, мы вынуждены расплачиваться. Но они были здесь и не отступили. – Аннабель смотрела на Ройса, широко раскрыв глаза. – Для таких, как мы, смерть действительно предпочтительнее бесчестья, – тихо закончил Ройс.
      Поверила ли она ему? Этого он не знал. Солнце клонилось к закату, окрашивая небо широкими оранжевыми и красными полосами. Хор лягушек и голубей затянул нестройную песню.
      Аннабель смотрела прямо перед собой, но по ее виду Ройс понял, что она с трудом сдерживает слезы.
      – Вы тоже не верите в эту войну, – сказала девушка, и Ройс поразился ее проницательности.
      – Нет, но сражаться я буду.
      Девушка медленно покачала головой:
      – Я никогда этого не пойму.
      – Поймешь, просто тебе эта не нравится.
      – Я это ненавижу!..
      Аннабель откинулась на сиденье и закрыла глаза.
      Ройс дернул поводья. Они миновали недавно вспаханное поле, от которого пахло прелой землей, проехали через наполненный шорохами и шепотами лес и достигли склона холма, поросшего колокольчиками и диким имбирем в цвету.
      Ройс неожиданно остановил экипаж и спрыгнул на землю. Пройдя вверх по склону, остановился и обернулся. Аннабель шла за ним в своем уродливом черном платье с уродливой черной шляпой в руках. Шла к отвратительному, бессердечному мужчине, который женился на ней вопреки здравому смыслу и теперь сожалел об этом.
      Аннабель остановилась в нескольких футах от Ройса.
      Весь ее облик дышал летом – окрашенные в цвет солнца волосы, глаза оттенка душной ночи, теплая розовая кожа. Не отдавая себе в этом отчета, Ройс долго и пристально смотрел на девушку. Но понял это, лишь когда она нервно вздохнула. Не в силах вынести его взгляд, Аннабель наклонилась и сорвала цветок.
      – Почему вы остановились?
      Ее голос был таким же обволакивающим, как влажная июльская ночь. Девушка выпрямилась, зажав цветок в руке, затянутой в перчатку. Голубые лепестки на фоне черного кружева. Аннабель зарылась в них носом и сделала глубокий вдох. Ройс шагнул к ней, забрал шляпу и цветок.
      – Распусти волосы.
      В глазах Аннабель мелькнула нерешительность.
      – Распусти их, – повторил Ройс.
      С сильно бьющимся сердцем он наблюдал за тем, как девушка дрожащими пальцами вытаскивает из прически шпильки. Она слегка тряхнула головой, и золотисто-каштановые локоны каскадом рассыпались по спине. Ройс протянул ей шляпу, и девушка сложила в нее свои шпильки.
      После этого он бросил шляпу на землю и наступил на нее ногой. Аннабель еле слышно охнула, но Ройс приложил палец к ее губам. Руку словно обожгло, но ощущение было настолько мимолетным, что Ройс подумал, будто ему показалось. Стараясь не выдать своего смятения, он убрал руку.
      – Больше ничего черного, моя маленькая жена, – сказал Ройс. – Твой отец этого не заслуживает, к тому же выглядишь ты в этом траурном платье ужасно.
      Аннабель отвернулась, гордо вскинув голову. Ее узенькие плечи казались невероятно хрупкими. Должно быть, военная лихорадка затуманила его мозг. Ведь он так хотел обнять ее, защитить, а теперь испытывал удовлетворение от того, что обидел. Аннабель что-то пробормотала. Ройс подошел к ней, взял за руку и повернул лицом к себе.
      – Воробей? – переспросил Ройс, желая убедиться, что не ослышался.
      Аннабель говорила так тихо, что ему пришлось наклониться.
      – Карлайл придумал мне это прозвище…
      Теперь Ройс вспомнил. Маленький коричневый воробей. Всякий раз, когда им надоедало, что Аннабель ходит за ними по пятам, они дразнили ее до тех пор, пока она не убегала вся в слезах. Господи, он не просто обидел ее, он разбередил старую рану. Черт бы побрал Карлайла! Черт бы побрал Гордона! Черт бы побрал Ройса Кинкейда, великого защитника!..
      – Теперь ты не бедная, и это, пожалуй, единственный положительный момент твоего замужества.
      Ройс воткнул колокольчик в волосы Аннабель над ее ухом. Его палец зацепился за локон и обмотал тонкие, словно паутина, волоски вокруг лепестков. Аннабель смотрела куда-то поверх плеча Ройса, и он почувствовал, что у нее перехватило дыхание, когда его рука коснулась ее уха.
      – Поезжай завтра в город. Возьми с собой мисс Роли и ее мать и отправляйся по магазинам. Сделай это, пока не поздно, Энни.
      Аннабель взглянула на Ройса, упрямо вздернув подбородок.
      – Ничего черного, – повторил Ройс. – Если не можешь противостоять напору миссис Петтигру, сшей несколько белых платьев для приличия. Но мне хотелось бы видеть тебя в каком-нибудь дорогом и очень красивом.
      Их взгляды встретились и замерли.
      – Ты сделаешь это для меня, потому что мы друзья.
      – Мы и в самом деле друзья?
      Ройс улыбнулся:
      – До тех пор, пока ты играешь по моим правилам.
      Она звонко рассмеялась, и Ройс почувствовал головокружение.
      – Сама не знаю, почему смеюсь, ведь вы пугаете меня до смерти, – произнесла Аннабель.
      – Черт возьми, миссис Кинкейд, вы не зря боитесь меня.
      Аннабель наклонилась, сорвала еще один цветок и продела в петлицу его куртки. Над ними, гогоча, пролетала стая диких гусей. Ройс вернулся к реальности и вытер пот со лба.
      – Вот, – сказала Аннабель с улыбкой и стала спускаться. Но, сделав несколько шагов, вернулась. – Что касается одежды, я сделаю, как вы просите. – Ее солнечная улыбка была ярче, чем закат. – Но с Бо все будет по-моему.
      – Маленькая дерзкая девица!..
      Ройс направился следом за Аннабель. Она быстро повернулась и, смеясь, побежала к экипажу. Ройс отошел в сторону, наблюдая, как она без посторонней помощи забирается в низкий экипаж. Ройс сел на место кучера и взял в руки поводья.
      – Я тоже пугаю вас, мистер Кинкейд?
      – Как маленький светлячок в жаркую летнюю ночь, моя дорогая.
      Аннабель, сложив руки на коленях, смотрела прямо перед собой. Последнюю милю пути до «Излучины» оба молчали.
      Въехав в ворота, Ройс увидел Гордона и Бо, они вели своих коней в стойло. Из хижин рабов доносились смех и пение.
      – Боюсь, тебе придется есть холодный ужин, – сказал Ройс.
      Маленький Руфус появился возле фаэтона неслышно, словно призрак. Ройс сошел на землю, и, пока обходил фаэтон, слуга держал поводья. Аннабель встала.
      – Уже темно. Ты упадешь.
      Ройс обхватил талию девушки, ощущая сквозь ткань тепло ее тела. Девушка не нуждалась в корсете, такой тонкой у нее была талия. Ройс приказал себе повернуться и уйти, но не смог: Аннабель посмотрела на него снизу вверх своими карими глазами, излучающими мягкий свет.
      Дверь дома тихо отворилась, и в галерее появился Джулз. Старик поклонился, и Аннабель улыбнулась ему.
      Ройс вытащил оскорбляющий его достоинство цветок из петлицы, смял его в руке и выбросил. Джулз нахмурил брови.
      – Вам пришла посылка, миз Аннабель, – сообщил слуга. – Я положил ее на стол в большом зале.
      – От Карлайла? – спросила она.
      – Посыльный не сказал от кого, мисси.
      В этот момент Ройс пожалел, что не сломал Карлайлу нос, когда у него была возможность. Аннабель до сих пор не получила ни одного письма от брата. Каждый день она с надеждой встречала посыльного, а потом уходила прочь, опустив голову.
      Аннабель поспешила в дом. Ройс снял перчатки и отдал слуге.
      – Посылка из Ричмонда?
      – Да, сэр, совершенно точно.
      Ройс последовал за Аннабель по коридору, ведущему в большой зал. Девушка стояла спиной к нему и разрывала упаковочную бумагу, а Ройс, облокотившись о перила, наблюдал за ней из-под опущенных полей шляпы.
      Из горла Аннабель вырвался звук, напоминающий рыдание. Она хотела повернуться, но не в силах была посмотреть Ройсу в лицо. Аннабель провела пальцами по витиеватой серебряной ручке, гладя прохладный металл.
      – Подходит? – спросил Ройс.
      – Это от вас?
      Она повернулась, и Ройс заметил на ее лице замешательство.
      – Не каждый день девушка выходит замуж, а я еще не подарил тебе свадебного подарка.
      – Кто вам сказал?
      – Не Бо, хотя я приложил немало усилий, чтобы вытянуть из него правду.
      – Гордон, – пробормотала Аннабель. Ее лицо озарила нежная улыбка, адресованная, увы, не Ройсу, а его брату. – Мистер Кинкейд… Ройс… – Карие глаза девушки заблестели. – Никто никогда не дарил мне… – Голос ее дрогнул. – Спасибо, – прошептала она.
      Их взгляды встретились. Аннабель одарила его страстной улыбкой.
      Ройс ошеломленно смотрел на девушку, не в силах дышать, шевелиться или думать. Где это началось – в ее гостиной в Лексингтоне, на линии огня перед церковью, а может, на поросшем цветами склоне? Впрочем, это не имело значения. Все закончилось здесь, в большом зале «Излучины».
      Ройс хотел получить больше, чем улыбку. Он хотел ощутить под собой ее горячее, полное страсти тело, войти в нее, овладеть ею, подчинить себе. Он хотел слышать ее ответные стоны и крики. Аннабель отвернулась, но Ройс успел прочитать в ее глазах те же чувства.
      Ройс не знал, всего мгновение или целую вечность он стоял здесь и смотрел на ее напряженную спину и дрожащие плечи. Его влекло к Аннабель с непреодолимой силой, но он знал, что не должен терять над собой контроль. Господи, он не лучше любого из Кинкейдов. «Боже, помоги ей!» – подумал Ройс. Он вышел и захлопнул за собой дверь.

Глава 6

      Аннабель села на ступеньку боковой галереи и прислушалась к звукам веселой пирушки, доносившимся из помещения, где располагались ясли. Кто-то играл на скрипке, слышались топот ног и хлопки танцующих.
      Она подняла голову, когда в галерее появился Гордон. Он облокотился о ближайшую колонну, засунув руки в карманы и устремив взгляд в поле.
      – Это что, какой-то особый праздник? – помолчав, спросила Аннабель.
      Она знала только, что рабам дали дополнительный выходной день. Работать они должны были лишь в случае крайней необходимости. Аннабель не могла припомнить ни одного случая, чтобы в «Веселом Шервуде» слугам давали дополнительный выходной день. Ну разве что на Рождество и Троицу.
      Вопрос Аннабель застал Гордона врасплох.
      – А разве Ройс не сказал тебе?
      Девушка пожала плечами. Она не видела Ройса с того самого момента, когда он оставил ее посреди зала с глазами, полными слез, а потом даже не явился на ужин.
      – Кларенс взял жену в прошлое воскресенье, – пояснил Гордон.
      – Тогда почему вечеринку не устроили в тот же день?
      – Джонсон не отпустил на вечеринку своих рабов.
      Аннабель терялась в догадках. Она вопросительно посмотрела на Гордона, надеясь, что он ей все объяснит, но его внимание было приковано к полю. Гордон выпрямился, и Аннабель проследила за его взглядом.
      Она услышала громкий стук копыт и увидела силуэт на фоне луны: Ройс верхом на Аяксе перемахивал через зеленые ограждения с такой легкостью, словно сидел не на обычном коне, а на крылатом Пегасе.
      – Чертов глупец, – пробормотал Гордон.
      Он был прав. Только глупец мог скакать галопом на дорогостоящем чистокровном жеребце по темным полям, где на каждом шагу подстерегала опасность. Видимо, Ройс знает, что делает, подумала Аннабель. Он ценит своего коня и вряд ли станет им рисковать.
      – Мне кажется, я никогда не видела ничего более прекрасного, – восхитилась Аннабель.
      Лицо Гордона вспыхнуло от гнева.
      – Ройс никогда ничего не делает наполовину.
      Он, как всегда, говорил с подтекстом, и Аннабель почувствовала, что начинает уставать от загадок. Она подошла и положила руку ему на плечо.
      – Что тебя так беспокоит сегодня, Гордон? Саммер или твой брат?
      – Ройс не рассказал тебе о жене Кларенса? – спросил он.
      Аннабель озадаченно покачала головой.
      – Ты сбила себе пальцы в кровь, пока шила для него форму, а он даже не потрудился поблагодарить тебя. Был груб и высокомерен, но ты не сказала ему ни слова против, хотя раньше дала бы достойный отпор любому, кто обошелся бы с тобой подобным образом. Ты права, черт возьми, меня это беспокоит, потому что, клянусь, ты постепенно влюбляешься в него, хотя это причинит тебе только боль.
      – Думаешь, он заметил? – тихо спросила она, не сомневаясь в правдивости его слов.
      – Трудно сказать, Ройс очень скрытен. Может, и не заметил. Ройс не знает тебя так хорошо, как я.
      Аннабель вспомнила ночь, когда Ройс украл ее сердце, когда она поняла, насколько он одинок и раним. Так что Гордон был недалек от истины.
      – А кто-нибудь знает его? – спросила Аннабель.
      – Вряд ли. Судя по всему, он ненавидит Пейтона, «Излучину» и все, что с ними связано. Ройс каждому сообщает, что он бессердечный негодяй, а потом вдруг проявляет такое благородство, что даже дух захватывает. Может, Кларенс знает его, а может, нет. Каждый раз, когда мне кажется, что я подобрал к нему ключик, он ускользает как угорь.
      – Но ты любишь его?
      На губах Гордона появилась ироническая усмешка. Наконец Аннабель нашла в себе силы задать еще один вопрос:
      – Почему слуга знает о Ройсе больше, чем его собственный брат?
      – Потому что у них много общего. Мать Кларенса была кормилицей Ройса. Возможно, именно это все и объясняет.
      Гордону этот разговор был крайне неприятен.
      – Я не могу помочь тебе, Аннабель. Ройс на восемь лет старше меня, и он никогда ничего не рассказывал о своей жизни. О том, что произошло до моего рождения и почему Селеста покинула этот дом. Мне было тогда четыре года. Моя мама нарядила меня в самое красивое платье, и я подумал, что она возьмет меня с собой, как это бывало обычно, когда она уезжала в своем сверкающем черном экипаже. – Гордон иронически усмехнулся. – Я стоял в галерее и ждал, а она прошла мимо, даже не удостоив меня взглядом. Когда я понял, что она оставила меня, экипаж уже достиг середины аллеи. Я в слезах бросился за ним, путаясь в подоле белого платья, спотыкаясь и падая… – Он судорожно сглотнул. – Ройс взял меня на руки и понес к дому…
      Гордон умолк. Аннабель подумала: как это печально, когда у семьи, живущей в достатке, нет того, что гораздо важнее денег.
      – На крыльце нас встретил Пейтон, – продолжил Гордон. – Он вытер мне слезы и сказал: «Мы никогда не будем вспоминать об этом дне, мальчики». И мы не вспоминали. Но портрет по-прежнему висит в гостиной. Может, тебе удастся понять, в чем тут дело. Лично я не понимаю. Но знаю, что с того самого дня Пейтон живет с ложью в душе, да и Ройс тоже.
      – Гордон, но, возможно, они поступают так из любви к тебе.
      – Что ты имеешь в виду?
      Он засунул руки в карманы и прислонился к колонне.
      – Если верить сплетням рабов, Пейтон мне не отец.
      – Гордон, может быть…
      – Я полагаю, что мой брат, напрочь лишенный каких бы то ни было чувств, женился на тебе по той же самой причине, по которой ты вышла за него замуж.
      – Чтобы спасти брата, – тихо сказала Аннабель.
      – Именно так.
      Девушка взглянула на скрытое тенью лицо Гордона. И прочла в его взгляде не то страх, не то вину.
      – Я должен им, Энни, им обоим. Пейтону за то, что дал имя незаконнорожденному ребенку, а Ройсу за то, что обращался со мной как с кровным братом. Я не могу их подвести.
      Аннабель дотронулась до его руки.
      – Ты никого никогда не подводил.
      – Я подвел тебя. Мне следовало рассказать тебе все до того, как ты подпишешь соглашение.
      Внезапно она поняла, почему Гордон не пришел на ту встречу, хотя она просила его об этом.
      – Ты не подвел меня, – возразила Аннабель. – Я все равно согласилась бы, потому что Бо нужен был дом. – Девушка пожала плечами. – Возможно, у нас с Ройсом больше общего, чем ты думаешь.
      – Не делай этой ошибки, Энни.
      – Какой ошибки? – послышался голос из темноты.
      Аннабель обернулась. Ройс стоял в дальнем конце галереи, прикуривая сигару. Интересно, какую часть их разговора он слышал? Впрочем, это трудно было понять, поскольку его лицо, как всегда, оставалось бесстрастным.
      – Аннабель ошибается, полагая, что ты джентльмен, – ответил Гордон.
      – Черт возьми, братец, я ведь говорил ей об этом.
      Гордон в его строгом костюме, с аккуратно причесанными белокурыми волосами выглядел именно тем, кем и был – плантатором и настоящим джентльменом. Ройс же с темными волосами, растрепавшимися от бешеной скачки, с расстегнутым воротом рубашки внушал страх и в то же время завораживал.
      Аннабель всегда любила младшего брата. И это была безопасная, удобная и легкомысленная любовь. Рядом со старшим братом ощущать себя в безопасности было сложно. Рядом с Ройсом Аннабель чувствовала приближение летней грозы, дрожь и медленно разгорающийся жар, ожидание ярости и красоты, приводившее ее в трепет. И еще страх.
      Ройс подошел, и Аннабель оказалась стоящей между двумя братьями.
      Губы Гордона дрогнули:
      – Тебе мало того, что ты продал отличного жеребца. Хочешь погубить еще одну лошадь?
      – Долгоносики в пшенице.
      Ройс поднял сигару, наблюдая за вьющейся над ней струйкой дыма.
      Еще одна загадка, которой Аннабель не поняла, но Гордон заметно смягчился.
      – Джонсон послал патрульных? – спросил он.
      Ройс кивнул.
      Патрульные. От этого слова мурашки побежали по спине Аннабель. Белокожие дьяволы, вырубающие кусты в поисках беглецов, шныряющие по дорогам и полям в поисках рабов, мужчины, получающие извращенное удовольствие от порки и надевания цепей на других. В «Излучине» она не видела ни одного патрульного.
      – Что ты им сказал? – Голос Гордона звучал спокойно, но Аннабель уловила в нем тревогу.
      Ройс выдохнул дым, какое-то время наблюдал, как он растворяется в воздухе, и лишь потом ответил:
      – Я сказал, что если еще раз встречу их на моих полях, они будут не патрулировать их, а удобрять.
      – Проклятие, Ройс. – Гордон провел большим пальцем по верхней губе. – Эта белая шваль могла убить тебя, как простого раба.
      – Но прежде я уложил бы нескольких.
      – Кто-то из слуг сделал что-то не так? – спросила Аннабель.
      – Всего лишь взял себе маленькую глупую жену. Похоже, женитьба – заразная болезнь. Но Кларенс, кажется, любит свою жену.
      Гордон посмотрел на брата. На его лице были написаны любовь, отвращение и гнев.
      – Мало того, что ты разгуливал весь день с этой Кейди, так теперь еще пытаешься язвить? Черт бы тебя побрал, Ройс, ты совершенно бездушный, но ведь не все такие, как ты!
      – Ты хочешь ее, братец? – спросил Ройс. – Как насчет сделки вроде той, что я заключил с Джонсоном? Моя жена в обмен на твоего коня.
      – Ты, должно быть, пьян.
      – Пока нет. Но не замедлю исправить эту оплошность.
      Атмосфера накалилась. Гордон провел пальцами по волосам. Аннабель подошла и взяла его за руку.
      – Не вмешивайся в это, Энни. Он напрашивается на драку, и он ее получит.
      Ройс щелчком отбросил сигару.
      – Я не собираюсь с тобой драться. – Ройс направился в сторону лужайки, но Гордон схватил его за руку и резко повернул к себе.
      – Либо ты извинишься, либо я ударю тебя!
      Взгляд Ройса сделался холодным и жестким, он смотрел на брата до тех пор, пока тот не отпустил его руку. Губы у него дрогнули, и он повернулся к Аннабель, смерив ее взглядом.
      – Пожалуйста, прими мои извинения, женушка. Не представляю, что побудило меня обменять отличного жеребца на бесполезную служанку для моей жены, которая мне не нужна. – Он отвесил насмешливый поклон, и в этот момент кулак Гордона врезался ему в челюсть, едва не сбив с ног.
      Ройс тряхнул головой и расхохотался:
      – Не понравились мои извинения, а?
      Не успела Аннабель опомниться, как Ройс нанес Гордону ответный удар в живот, и Гордон согнулся пополам, не в силах ни вдохнуть, ни выдохнуть.
      – Я думал… я думал, ты… не хочешь драться.
      – Передумал. – Ройс приготовился обороняться.
      Внезапно Гордон сделал выпад, и его неистовый вопль заставил рабов прервать веселье и высыпать во двор. Разъяренные братья пыхтели, наносили друг другу удары и скалили зубы, словно обезумели. Их мгновенно окружили рабы мужчины, которые принялись громко спорить и делать ставки на исход драки. Все это напомнило Аннабель тот единственный случай, когда она еще девочкой смотрела петушиные бои. Она подошла к одному из рабов – большому чернокожему мужчине, который стоял, обняв за талию женщину. Ухмылка на его лице была такой же широкой, как и оскал дерущихся.
      – Остановите их, – умоляюще произнесла Аннабель.
      – Ничто не остановит этих двоих до тех пор, пока один из них не упадет на землю без сознания.
      Аннабель огляделась в поисках чего-нибудь, чтобы бросить в дерущихся или хоть как-то привлечь их внимание. Ничего. Ни камней, ни досок, ни крепкой ветки. Братья, пошатываясь, разошлись, и Аннабель поняла, что нужно делать. Она бросилась на середину площадки, хотя раб пытался ее остановить, и оказалась недалеко от Ройса.
      Он стоял, пошатываясь, и затряс головой, не веря своим глазам, когда увидел Аннабель. Девушка собралась с силами и с удовольствием ударила Ройса в пах коленкой, отчего тот согнулся в три погибели и схватил себя руками между ног.
      – О Господи, женщина, – промычал он, прежде чем рухнуть на землю.
      Видя, как он корчится от боли, Аннабель поняла, что какое-то время он еще пролежит, и перевела взгляд на Гордона. Тот отер свой окровавленный рот тыльной стороной ладони и улыбнулся.
      – У кого ты этому научилась, Энни? – тяжело дыша, произнес он.
      – У тебя.
      – Спасибо, братишка, – раздался за ее спиной голос Ройса. – Когда в следующий раз приведешь с собой запасного игрока, предупреди.
      Аннабель повернулась спиной к обоим и встретилась взглядом с чернокожим.
      – Один из них лежит почти без сознания на земле, – сказала она.
      – С этим не поспоришь, – согласился раб. Он оглядел стоящих вокруг людей. – Вечеринка окончена, ребята. Не думаю, что кому-то из вас захочется оказаться здесь, когда масса Ройс встанет на ноги.
      Круг разорвался, и рабы, смеясь, направились к яслям, а отнюдь не к своим хижинам. Тот, кто отослал их по домам, вышел вперед, таща за собой женщину.
      – Я Кларенс, миз Аннабель, а это – моя жена Пэтси. – Он подтолкнул женщину вперед. – Ройс сказал, что вы можете научить ее прислуживать леди. Я был бы вам очень благодарен за это.
      Чернокожая женщина робко улыбнулась, а Аннабель посмотрела на Кларенса:
      – Возможно, Пэтси думает по-другому.
      Она улыбнулась Пэтси, и робкая улыбка женщины стала более широкой и открытой. На лужайке стояли две женщины, обладающие одинаковыми секретами, одинаковой силой. Не часто маленькой женщине удается поставить господина на колени.
      Аннабель прошла мимо супружеской пары к большому дому. Она снова улыбнулась, когда услышала голос Гордона.
      – Не будь таким простофилей, Ройс, – сказал он. – Ведь она нанесла ущерб твоей гордости. Только и всего.
      – Самое время процитировать Бо. Ч-е-е-рт!
      Аннабель тут же перестала улыбаться. Завтра этот негодный мальчишка будет читать Платона всю вторую половину дня.

Глава 7

      Аннабель отложила в сторону садовые рукавицы. Она услышала, что по центральной аллее скачут всадники, и повернула голову. Пейтон и Гордон вернулись из Ричмонда.
      Аннабель схватила отросток махровой розы.
      – Ай! – тихо вскрикнула она.
      Вытащив из пальца толстый шип, она поднесла руку ко рту, ощутив металлический привкус крови и песок на зубах. Гордон и Пейтон направили лошадей к конюшням.
      Аннабель приподняла с затылка тяжелые локоны, тщетно пытаясь ощутить дуновение ветерка, и вновь принялась за обрезку роз. Она сосредоточилась на мирных звуках клонящегося к вечеру дня, стараясь унять растущее беспокойство. Девушка опасалась, что мирному существованию скоро придет конец. На газон перед ее глазами упала тень, и Аннабель подняла голову. – Это мог сделать садовник, Энни-детка.
      Пейтон говорил спокойно, и все же Аннабель уловила в его голосе некоторое напряжение и заметила сдвинутые на переносице брови. Они смотрели друг на друга. Казалось, время остановилось, и даже воздух отяжелел под грузом грядущей беды.
      Пейтон помог Аннабель подняться и обнял ее, а когда выпустил из объятий, Аннабель заметила стоящего рядом Гордона.
      – Ты видел Карлайла? – спросила Аннабель, вытирая рукавом пот со лба.
      – Нет, не видел, – ответил он. – Отряды милиции только начали прибывать в Ричмонд.
      Аннабель кивнула, едва сдерживая слезы.
      – Когда ты уезжаешь?
      – Дня через два-три.
      Девушка тяжело вздохнула.
      – Будь любезна, зайди ко мне в кабинет перед обедом, – попросил Пейтон. – Нужно кое-что обсудить. Но прежде нам с Гордоном не мешало бы хорошенько помыться.
      Аннабель изучала его красивое невозмутимое лицо. Совсем как у его старшего сына. Она сглотнула, стараясь прогнать подступающую к горлу тошноту.
      – Как вы проголосовали? – спросила она.
      – Я виргинец, Энни-детка. И проголосовал соответствующим образом.
      Они все были уроженцами Виргинии, и Аннабель поняла то, о чем никто не сказал ни слова. Виргиния вышла из Союза.
      Всю сознательную жизнь Аннабель знала свое место. Женщина должна сидеть дома, хранить очаг и воспитывать детей, а мужчина с присущей ему мудростью – править миром. Но дело в том, что мужчины вовсе не были мудрыми.
      Она одна могла бы положить конец войне еще до наступления завтрашнего вечера. Джефферсон Дэвис с присущей ему мудростью призвал к обстрелу форта Саммер. Авраам Линкольн с присущей ему мудростью начал подтягивать к форту войска. Аннабель Холстон-Кинкейд с присущей ей мудростью, превосходящей мудрость мужчин, пригласила бы уважаемого мистера Дэвиса и уважаемого мистера Линкольна и вручила бы им пистолеты. Пусть стреляются. Более сильный победит. На том и закончится война. Тогда каждый второй сын вернется к матери целым и невредимым.
      Но никто не спросил ее мнений.
      Аннабель подняла с земли плетеную корзину и вошла в дом. Устало поднялась в свою комнату, поглощенная мыслями о Карлайле. Для него война уже началась. Она отдала бы свою правую руку за то, чтобы увидеть его еще раз и прижать к груди, прежде чем он отправится под пули. Но она не могла даже написать ему, потому что не знала, где он находится. Ей оставалось лишь молиться, чтобы он выжил. Только вряд ли это поможет. В конце концов, Бог тоже мужчина.
      Войдя в свою комнату, она увидела Пэтси с ведром в руках.
      – Ваша ванна готова, миз Аннабель, – сообщила Пэтси. – И вот ваше платье для обеда.
      Аннабель кивнула, ставя корзину на пол рядом со своим бюро. Переехав в «Излучину», Аннабель начала понимать привлекательность образа жизни плантаторов, его легкость и свободу, которые являлись непосредственным результатом труда чернокожих мужчин, женщин и детей. Но ей до сих пор было не по себе, поскольку каждое ее желание предупреждалось.
      Отношения с молчаливой и гордой Пэтси тревожили ее еще больше. Аннабель не хотела быть хозяйкой, а Пэтси – прислугой.
      – Если вам еще что-нибудь понадобится, позвоните в колокольчик.
      Аннабель повернулась к негритянке.
      – Мистер Пейтон вернулся, – сказала Аннабель.
      – Да, мэм.
      Пэтси держалась с достоинством, и Аннабель относилась к ней с уважением, впрочем, как и к остальным слугам. Сегодня ей захотелось взять служанку за руку и задать ей тысячу вопросов. Поговорить с ней, поделиться своими женскими страхами. Но вместо этого она подняла с пола корзину и протянула негритянке.
      – Я видела, ты сажала цветы перед своей хижиной вчера вечером, – сказал она. – Я подумала, может, ты захочешь взять несколько черенков роз. Они неплохо смотрелись бы в углу.
      На симпатичном лице Пэтси отразилось удивление, но тут же исчезло.
      – Спасибо, мэм.
      – Пэтси, – мягко сказала Аннабель, – они уже здесь. Война, перемены…
      – Миз Аннабель, поговорите с кем-нибудь еще, ведь я – рабыня.
      – Ты женщина.
      – И это мой тяжкий крест. Прежде чем я попала сюда, Кларенс говорил, что в «Излучине» белые господа не такие, как везде. Может, он и прав. Ведь худого я от них ничего не видела. Но это не изменит того, что уже случилось.
      – А ты расскажешь, что случилось, если я попрошу тебя об этом?
      – А вы попросите?
      Аннабель медленно кивнула, почувствовав, что служанка немного смягчилась. На ее губах появилась еле заметная горькая улыбка.
      – Я не боюсь умереть, потому что уже видела ад, и не боюсь войны. С Пэтси не может произойти ничего хуже того, что уже произошло. Вот все, что я хотела сказать.
      – А могу я задать еще один вопрос?
      Пэтси на мгновение задумалась, потом кивнула.
      – Ты любишь своего мужа?
      – Однажды белые господа решат продать одного из нас. – Пэтси судорожно сглотнула. – Что случится с разбитым сердцем, когда этот день настанет?
      В комнате было жарко, но Аннабель вздрогнула, и по ее спине заструился холодный пот.
      – Ты имеешь в виду мужа или детей? – прошептала она.
      – Мой мальчик был от белого господина, – мрачно произнесла Пэтси. – Его миссус это очень не понравилось. Я не знаю, где мой ребенок, и никогда не найду его, начнется война или не начнется, дадут мне свободу или нет. Джонсон из «Ив» купил меня, а моего мальчика продали на Юг.
      Аннабель знала, что такова реальность, но с самого детства не могла с ней смириться. И никогда не следовала общепринятым нормам.
      – Пэтси, мне жаль, – произнесла девушка, – Это неправильно. Так же неправильно, как война.
      – Да, мэм, неправильно. Но ваша жалость не поможет. Их взгляды встретились. Карие глаза смотрели в карие глаза, постепенно достигая понимания. Обе женщины испытывали одинаковое чувство любви и потерь, подчинение женщины власти мужчины.
      – Можешь идти и приготовить обед своему мужу, – мягко сказала Аннабель. – Сегодня вечером мне больше ничего не понадобится.
      Она смотрела вслед удаляющейся женщине. Пэтси шла, гордо распрямив плечи. Гордость – единственное, чего не смогли отобрать у нее белые господа. Солнце начало клониться к закату. Слышны были голоса рабов, возвращающихся с поля.
      Аннабель подошла к окну и отодвинула занавески. Вечерний ветерок играл ее волосами. Девушка прислонилась плечом к оконной раме и прислушалась к звукам.
      По полю устало двигалась армия. Армия босых мужчин, женщин и детей, одетых в штаны из грубой шерстяной ткани и платья из яркого ситца, вооруженных мотыгами и лопатами.

* * *

      Аннабель остановилась у кабинета Пейтона, одернула платье и постучала в приоткрытую дверь. Пейтон пригласил ее войти, Джулз поприветствовал, открывая дверь.
      Гордон поднялся с дивана.
      – Ты выглядишь сегодня просто очаровательно, – сказал он с привычной галантностью. – Новое платье?
      Аннабель помнила, как в недалеком прошлом радовалась новому платью с восемью оборками и кринолином, прыгала и хлопала в ладоши как ребенок, однако сейчас ей было все равно, как она одета.
      Но в ответ на галантность она все же сделала книксен, кивнула и улыбнулась, после чего села в дамское кресло, единственное, на которое могла сесть в такой широкой юбке. Аннабель мысленно поблагодарила Джулза за предусмотрительность – ведь это он принес кресло из гостиной в библиотеку Пейтона, настоящее мужское царство.
      – Бокал хереса?
      Девушка посмотрела на Пейтона и задумалась. По мнению Карлайла, бурбон и другие напитки такого рода действовали успокаивающе. А именно в этом Аннабель сейчас и нуждалась.
      – Да, пожалуй, немного хереса.
      Джулз наполнил бокал и подал Аннабель. Девушка сделала глоток, внимательно наблюдая за Пейтоном.
      Как обычно, его одежда выглядела безупречно, однако ванна не стерла с его лица следов усталости. Внезапно Аннабель осознала, что он уже далеко не молод, это особенно было видно сейчас, после событий последних трех недель. И девушка мысленно добавила его к списку мужчин, о которых необходимо заботиться и молиться.
      Джулз снова наполнил бокал Пейтона бренди и вышел из кабинета. Аннабель бросила взгляд на Гордона, который вернулся на свое место и вытянул перед собой ноги. Казалось, все его внимание было сосредоточено на янтарной жидкости, налитой в бокал, который он держал в ладонях.
      Пейтон облокотился бедром о стол и откашлялся.
      – Энни, то, что я хочу обсудить с тобой, может показаться тебе бестактным, но у меня и в мыслях не было оскорблять тебя.
      Аннабель резко подняла голову. В серых глазах Пейтона, обычно таких же непроницаемых, как и у Ройса, проглядывало беспокойство. Девушка подумала, что оно вызвано выходом из Союза, но когда Пейтон заговорил, ощутила страх. Сбитая с толку его словами, она лишь кивнула в ответ.
      – В отличие от большинства девушек твоего возраста, – начал он, – ты обучалась наравне с братьями. Разбираешься в истории и политике, а женские добродетели отошли на второй план. Я не раз говорил твоему отцу, что он неправильно воспитывал тебя… – на лице Пейтона мелькнула улыбка, – или вообще не воспитывал… – Аннабель улыбнулась в ответ. – Но должен признать, что сейчас я ценю качества, которыми ты обладаешь. Они пригодятся тебе, когда наступят тяжелые времена.
      Аннабель подумала, что мама наверняка перевернулась бы в гробу, услышав такое.
      – А теперь не совсем деликатная часть разговора. – Пейтон глотнул бренди и поставил бокал на стол. – Вы с Ройсом подписали брачный контракт, согласно которому «Излучина» перейдет в твою собственность после моей смерти. Но я не собираюсь умирать в ближайшее время и, предвидя возникновение некоторых проблем, решил предпринять кое-какие меры, чтобы предотвратить их.
      Аннабель повернулась к Гордону и почувствовала облегчение, когда он подмигнул, встретив ее взгляд. По крайней мере он знал, о чем идет речь, и при этом не был расстроен.
      – Ты знаешь, что в Ричмонд я поехал как представитель Союза. Дэвис совершил большую глупость, допустив обстрел Саммера. Открыв огонь первым, он подтолкнул Линкольна к ответным действиям, которые могут последовать в любой момент. Но что произошло, то произошло, и нам придется с этим смириться. Для тех из нас, кто предпочел остаться в Союзе, все изменилось, когда Линкольн призвал Виргинию собирать войска для вторжения. Это не мятеж, это выход из состава Союза, то есть законное право каждого штата. Не мы инициаторы объединения, но мы не станем вооружать наших мужчин и собирать армию для того, чтобы напасть на соседние штаты только потому, что правда на их стороне. Ты понимаешь, что я хочу сказать?
      Аннабель снова кивнула и сделала глоток хереса.
      – Но это глобальная проблема, и она может быть решена только на поле боя. Однако меня больше волнует, что будет с «Излучиной» сейчас и потом, когда война покажет, кто был прав.
      Аннабель обдумала слова Пейтона и ощутила тот же холодок, что и во время разговора с Пэтси. Так много проблем, так много разногласий… И вообще знал ли кто-нибудь, ради чего началась эта война? И имело ли это все какое-нибудь значение? Но она понимала опасения Пейтона.
      – Слава, если мы победим, – тихо произнесла Аннабель. – И обвинение в государственной измене, если потерпим поражение.
      – Я не увижу «Излучину» конфискованной наступающей армией, потому что проголосовал, как подсказывала мне совесть.
      – Каким образом вы собираетесь этого избежать? – спросила Аннабель.
      Пейтон встал, обогнул стол, открыл ящик и достал оттуда листок бумаги.
      – Зарегистрировав этот документ, подписанный судьей Пизонтоном в тот день, когда ты вышла замуж за моего сына. Он датирован 1 апреля 1861 года. Это случилось задолго до Саммера, задолго до того, как я голосовал за выход из Союза. Если ты дашь мне свое согласие, заведомо зная, что твое новое имя станет известно каждому, кто заглянет в регистрационный журнал суда, я запишу этот документ на право собственности и тем самым сохраню «Излучину» для твоих будущих детей. – Он замолчал и остановил на Аннабель жесткий взгляд, такой же, как и у его старшего сына. – Ты разрешишь мне это сделать, Энни-детка?
      Ошеломленная Аннабель почувствовала, что ей трудно дышать.
      – А Ройс? – выдавила она. – Вы сказали об этом Ройсу?
      Пейтон посмотрел на нее грустно и в то же время удивленно.
      – Мы разговаривали в Ричмонде. Он счел решение весьма удовлетворительным.
      – И при этом смеялся, как идиот, – вставил Гордон.
      – А он упоминал рабов? Он не хочет их освободить? – спросила Аннабель, вспомнив свой разговор с Пэтси.
      – Я хочу оставить за собой право владеть рабами и не собираюсь освобождать их накануне войны, – резко произнес Пейтон.
      Аннабель напомнила себе, кем она является и как много дал этот человек ей и Бо. Но сейчас она вела себя как настоящая трусиха. Она была благодарна Пейтону за то, что он взвалил этот груз на свои плечи, освободив ее тем самым от моральной ответственности.
      Пейтон положил документ на стол и, подойдя к окну, устремил взгляд в сгущающуюся темноту. Он долго стоял, не произнося ни слова, потом наконец заговорил:
      – Что будет со стариками и детьми, если их сейчас освободить? Что будет с теми, кто работал в поле? Ведь они не обладают никакими другими навыками, у них нет ни земли, ни образования. – В голосе Пейтона слышалась печаль. – Северу они нужны не больше, чем иммигранты из Ирландии.
      Аннабель думала, что знает Пейтона Кинкейда, но она ошиблась. Девушка почувствовала, что на глаза наворачиваются слезы.
      – Дядя Пейтон…
      Пейтон обернулся.
      – Дай мне закончить, – сказал он, протестующе махнув рукой. – Кто бы ни победил в этой войне, жизнь, как мы ее понимаем, закончилась. Если хочешь дать этим людям свободу, нужно брать на себя определенные обязательства, Энни. Ты рискуешь своей репутацией и их жизнями, обучая их. Пообещай мне, что ни один слуга не будет лишен крыши над головой. Что ты будешь кормить стариков и больных, даже если придется самой голодать. Будешь защищать их от этого белого мусора – патрульных. Это бремя, которого ты пыталась избегать до сегодняшнего дня. И все же оно ложится на плечи каждого южанина. Мои, моих сыновей, всех нас. Я дам им свободу, но только тогда, когда они будут к этому готовы.
      – Я не знала, что вы к этому так относитесь, – произнесла Аннабель.
      – За последние тридцать лет я мог сделать это в любой момент, но не сделал, – сказал Пейтон, взглянув на Гордона.
      Аннабель тоже посмотрела на Гордона, но его обычно выразительное лицо было начисто лишено каких-либо эмоций.
      Пейтон покачал головой, и уголок его рта слегка дрогнул.
      – Не скрою, Кинкейды много грешили. В жилах каждого мулата, которого ты видишь в поместье, течет кровь Кинкейдов. Но в отличие от многих плантаторов мы не продаем плоть от плоти своей, и все же это не останавливало нас от увеличения численности своих рабов.
      Кровь прилила к лицу Аннабель. Святые небеса, она, должно быть ослышалась. Ведь в благородном обществе даже при разговоре о пианино никогда не употреблялось слово «ножки», так как считалось, что оно слишком оскорбительно для женских ушей.
      – Я шокировал тебя, Энни? – с металлом в голосе спросил Пейтон.
      – Да, – пробормотала девушка, не в силах оторвать взгляд от своих рук, затянутых в перчатки.
      – Если тебе интересно, Ройсу удалось избежать этого греха.
      Аннабель закрыла глаза. Даже ее загрубевшие от работы в саду руки, прикрытые перчатками, показались ей непристойными. Идеальная жизнь в «Излучине» оказалась всего лишь иллюзией, за которой скрывалось множество проблем. Кто-то встал у нее за спиной, и на плечо ей легла чья-то тяжелая рука.
      – Мне жаль, дочка, – мягко сказал Пейтон. – Слишком долго настоящая леди не удостаивала нашу семью своим присутствием. Но ты должна понять правду, если хочешь быть сильной. Самое ужасное, что я сделал в своей жизни, это продал одного из рабов «Излучины», и я уверен, что ни Бог, ни Ройс никогда не простят меня. – Он нежно похлопал девушку по плечу. – Я говорю тебе ужасные вещи, но ты должна их знать.
      Аннабель накрыла руку Пейтона ладонью и посмотрела на Гордона, чье лицо стало вдруг белым как мел.
      – Кого ты продал, отец?
      Аннабель почувствовала, как напряглись мышцы Пейтона.
      – Сейчас это не имеет значения.
      – Имеет.
      – Гордон…
      – Это имеет значение, отец. Ты продал отца Клема, потому что мать заставила тебя! – Он вскочил на ноги. – Или это еще одна отвратительная сплетня, которую рассказывают рабы? Что якобы несчастный просто оказался не в том месте и не в то время. Именно тогда меня зачали, отец, или ты не знаешь?
      Аннабель шумно выдохнула в тишине, которая и послужила Гордону ответом. Она сжала руку Пейтона и услышала, как он вздохнул.
      – Я любил твою мать, – сказал Пейтон с болью в голосе.
      – До чего же ты глуп, отец! – Гордон со стуком поставил свой бокал на стол.
      Аннабель направилась было к нему, но Гордон повернулся и вышел из кабинета. Аннабель подумала о портрете, висящем в гостиной. Только что Гордон получил ответ на мучившую его тайну. Портрет висел в гостиной, потому что седовласый хозяин этого дома не переставал любить свою жену, несмотря на все грехи, которые Селеста совершила. Впервые за все время Аннабель поняла, что любовь может сделать жизнь счастливой, но может принести и много горя.
      Пейтон вновь рассеянно похлопал девушку по плечу, а потом вернулся к окну и стоял там, сцепив руки за спиной. Аннабель посидела еще несколько минут, потом подошла к нему.
      – И все же я кое-чего не понимаю, – тихо сказала она.
      Пейтон опустил голову и посмотрел на девушку, подняв бровь.
      Аннабель продолжала:
      – Вы так сильно любите «Излучину». Почему же согласились отдать ее мне, особенно… ну, ведь условия Ройса – это не что иное, как взятка, чтобы я развелась с ним, и все же вы согласились, зная, что ваша семья потеряет поместье, если я приму эту взятку.
      На губах Пейтона появилась странная улыбка.
      – Энни-детка, люди нашего круга никогда не разводятся.
      Аннабель подумала о его жене, которая живет неизвестно где, и ощутила любовь и жалость к этому уже немолодому мужчине.
      – Теперь я тоже Кинкейд, как вы однажды сказали. Только мне не хватает смелости. – Пейтон как-то сразу сник, а Аннабель добавила: – Защитите «Излучину», узаконив ваши бумаги, когда вам будет угодно.
      Пейтон кивнул.
      – Но ты ведь не захочешь, чтобы ваш брак стал достоянием гласности?
      – Я лишь прошу вас дать нам с Ройсом шанс найти в этом браке что-то помимо обязательств.
      – Мы не хотели причинить тебе вреда. Я и твой отец. Надеюсь, ты понимаешь это, Энни.
      – Я-то понимаю, а вот ваш сын не понимает. – Аннабель захотелось встать на цыпочки и поцеловать его в щеку, но она не сделала этого. Несмотря на то что он прикрывался своей гордостью как доспехами, сегодня он был слишком раним, чтобы Аннабель могла показать ему свою привязанность.
      – Хотите, я прикажу принести вам ужин в кабинет? – спросила девушка.
      Он кивнул. Аннабель уже была возле двери, когда услышала за спиной голос Пейтона.
      – Спасибо, Энни-детка, – сказал он не оборачиваясь.
      – Не стоит… отец.
      Она подождала, пока его плечи распрямились, и тихонько закрыла за собой дверь.

* * *

      Пейтон прислушался к удаляющимся шагам своей невестки. За окном царила тишина, нарушаемая лишь кваканьем лягушек, комариным писком, приглушенным плес ком волн о берег и вздохами ветра.
      Совсем как в ту ночь, когда он впервые заглянул в глаза женщины, ставшей его второй женой. Тогда он устроил барбекю на лужайке перед домом, а эта женщина появилась под руку с мужчиной, конгрессменом из Луизианы. Но как только их взгляды встретились поверх тушки жарящегося на вертеле поросенка, он понял, что она должна принадлежать ему. Позднее он подумал, что это был всего лишь сиюминутный каприз, но красота незнакомки буквально поразила его – безупречная кожа цвета слоновой кости, блестящие черные волосы, губы, нежные как лепестки роз, и ее глаза… У Гордона были такие же темно-синие глаза. Дело было вовсе не в том, что Пейтон не мог забыть эту женщину. Он просто не мог позволить себе малодушия. Она подарила ему Гордона, зачатого от одного из ее многочисленных любовников, но отцом ему стал он, Пейтон. Он полюбил этого мальчика в тот самый момент, когда увидел его еще младенцем, завернутым в бледно-голубое одеяльце. Эта любовь заставила его солгать сегодня Гордону, и он был шокирован тем, что мальчик давно все знал.
      Пейтон мог запугать Ройса разоблачением тайны, связанной с рождением Гордона, чтобы вынудить его заключить брак, на который он никогда не согласился бы по доброй воле. Но самого Гордона он ни за что не подверг бы прилюдному унижению. Ройс…
      Пейтон вздохнул. Он связывал со своим старшим сыном много надежд, но ни одна из них не сбылась. Он очень хотел, чтобы Аннабель смогла достучаться до сердца Ройса. Бог свидетель, самому Пейтону это не удалось из-за показной гордости и холодности Ройса, которые сопровождали его взросление. Он не заслуживал прощения Ройса и не собирался просить о такой милости, но готов был пожертвовать всем, что имел, чтобы спасти сына от горького одиночества, которое испытал сам.
      Аннабель… Шанс Ройса обрести счастье… если только война не убьет его.
      Пейтон не сказал ничего, когда вошел Джулз. Он услышал знакомое шарканье слуги и звон стекла о серебряный поднос, когда тот собирал бокалы.
      Джулз, его смуглый сводный брат, был подарен Пейтону общим отцом в его пятнадцатый день рождения.
      Ему единственному Пейтон подписал вольную, но Джулз отказался.
      Это была первая годовщина смерти Ребекки. Целый год Пейтон прятался от несчастья, своего крохи сына и обязанностей в «Излучине». Занятия политикой пришлись как нельзя кстати. Он не хотел быть губернатором, просто ему нужно было заполнить ноющую пустоту в душе. Пейтон был в шоке, узнав, насколько одиноким может быть человек.
      Ему хотелось чувствовать себя в ладу с самим собой, а может, он искал чего-то большего – связи со своим непризнанным братом, которая смогла бы хоть немного растопить лед в его душе. Тогда он позвал Джулза в этот самый кабинет.
      Ройс в тот момент только учился ходить. Малыш ковылял на своих маленьких пухлых ножках по ковру к Джулзу, протягивая к нему ручки.
      Джулз посмотрел на вольную грамоту, потом на ребенка – а Ройс был очень красивым – и произнес:
      – Вы не приехали вчера на первый день рождения мальчика.
      Пейтон медленно опустил бумаги на стол.
      – Я знаю. – Он проглотил постоянно возникающий в горле ком. Когда он полюбил Ребекку? Слишком поздно – вот все, что он знал. – Я не смог уехать вовремя.
      Джулз фыркнул, и это была вполне естественная реакция на откровенную ложь. Чернокожий камердинер, который не служил камердинером уже в течение нескольких месяцев, наклонился и взял малыша на руки, не обращая внимания на грязный подгузник, распространяющий по комнате резкий запах.
      Джулз понес мальчика к двери. Он уже взялся было за ручку, но потом обернулся:
      – Приведите в дом жену, которая стала бы подходящей матерью мальчику, и я возьму эти бумаги. А до тех пор не уйду.
      Но Пейтон привел Селесту.
      И случилось так, что Джулз остался в «Излучине», а Селеста ее покинула.
      Когда же он разглядел такую глубокую человечность своем чернокожем сводном брате? Сочетание уважения и любви, которое удерживало его здесь, хотя он мог стать свободным в любой момент…
      Как его любовь к Ребекке и ненависть к Селесте, это озарение пришло слишком поздно и уже не имело никакой ценности. Но он не мог переступить через себя и, презрев условности, сказать Джулзу, как много он значил для него, – ведь Джулз видел то, чего не видели его собственные ослепшие от многочисленных потерь глаза.
      Даже самые большие грехи начинаются с малого, и Пейтон убедился в этом на собственном опыте. Один поступок мало что значит. Из всех деяний и незначительных моментов, вместе взятых, складывается мозаика жизни. Или мозаика нации.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

      Семья, разделяемая против воли, не может быть прочной… Я не хочу, чтобы Союз распался, я не хочу гибели нашего общего дома, и поэтому я надеюсь, что раздоры в нем прекратятся.
Авраам Линкольн «Республиканская государственная конвенция» 7 июля 1858 года

Глава 8

      Он крепче сжал винтовку и стал пристально всматриваться в темную, словно чернила, ночь, простирающуюся над Потомаком. Высоко в зловещих черных расселинах гор у реки Булл-Ран угрожающе мерцали голубые огни, вселяя ужас в его сердце.
      Позади узкую речную долину заполнили его товарищи, и пламя бивачных костров колебалось на холодном ветру. Он попытался приободрить себя мыслями о большом количестве товарищей у него за спиной, однако снова и снова мысленно возвращался к донесениям разведывательного отряда, сделавшего вылазку на берег реки после полудня.
      На проселочной дороге разведчики заметили несущийся галопом отряд всадников в серых мундирах повстанцев. Джексон находился рядом с переправой Харперс-Ферри, а войска Эшби – дальше к северу, вдоль железной дороги. Кому именно принадлежал отряд конных повстанцев, никто из караульных Мэриленда, расположившихся на берегу реки, не знал. Война началась всего несколько недель назад, а на границах уже царил хаос. В основном из-за отрядов одетых в серое партизан, наносящих урон слабо подготовленным войскам северян.
      Он вспомнил о ма, которая осталась на ферме. Он не мог пропустить войну, однако ма нужна была его помощь в уборке урожая. Он непременно будет дома вовремя и успеет как раз к жатве. Все знают, что война не продлится долго.
      Раздался подозрительный всплеск. Может, стоит предупредить остальных? Нет. Это всего лишь привычные звуки, доносящиеся с реки, бульканье и крики бодрствующих ночью тварей. Он станет посмешищем всей роты, если сейчас выстрелит и разбудит спящих в палатках людей лишь для того, чтобы сообщить, что в реку только что нырнул сом.
      Он оглянулся. Огни костров отбрасывали колышущиеся тени на темные стволы деревьев и вздымающиеся от ветра белые палатки. Время от времени доносился сиплый смех, когда кто-то из офицеров, проиграв в карты, проклинал свою судьбу.
      Голубые огни гроздьями расцвечивали темноту. Вновь раздался какой-то шум вверх по реке. Он поднял винтовку, гоня прочь непрошеную мысль, что он прикрывает последний пикет в линии, протянувшейся вдоль берега.
      В течение нескольких минут тишину ничто не нарушало, и он ослабил палец, лежавший на спусковом крючке.
      Внезапно рядом с лагерем грянул выстрел. Потом еще и еще. Выстрелы следовали один за другим, а затем раздались взрывы и топот многочисленных ног. Ему показалось, что в голову вонзились тысячи иголок, когда кровь запульсировала в жилах от бешеного волнения и смятения. Такое же смятение царило и в лагере. В зловещих отблесках костров палатки, казалось, зажили своей собственной жизнью, люди внутри их пытались отыскать в темноте свои винтовки, а потом с трудом протискивались в узкие проходы. Наконец из-за деревьев раздались ответные залпы, и еще больше выстрелов послышалось со стороны гор.
      Его сердце начинало бешено колотиться с каждым последующим залпом, с каждой несущей смерть вспышкой орудий, выплевывающих очередную порцию свинца. Люди двигались, словно тени, в мерцающих отблесках костров. Крики, взрывы, колючие огневые залпы…
      Перекрывая шум и грохот, возник новый звук, какой-то нечеловеческий вопль, от которого мороз пробежал по коже. Его винтовка упала на землю с еле слышным глухим стуком, который потонул в царящей вокруг какофонии.
      Его ноги начали передвигаться помимо его воли, и вот уже он бежал от пронзительного крика, от мятежных привидений Кровь стучала у него в ушах, пока он бежал через опутывающий ноги подлесок и продирался сквозь хлещущие по лицу еловые ветки.
      Он врезался во что-то с такой силой, что его отбросило назад и опрокинуло на спину. Он, тяжело дыша, ловил ртом воздух. Кто-то засмеялся, и он открыл глаза. Над ним склонился огромных размеров мужчина, сжимающий в руке револьвер.
      – Поднимайся медленно, янки, – приказал одетый в серую униформу гигант. Казалось, его желтые усы подрагивают от сдерживаемого смеха. – Как зовут?
      – Абнер.
      – Ну что ж, Абнер, побеги ты в другом направлении, мы оба сказались бы значительно счастливее. А теперь мне не остается ничего другого, как взять тебя с собой.
      Абнер медленно поднялся, все еще хватая ртом воздух. Прежде чем его испуганный мозг смог оценить ситуацию, он обнаружил, что взбирается на лошадь. Мятежник-гигант прижался к его спине, и дуло его пистолета уткнулось в ребра мальчика.
      Лошадь тронулась по темной тропинке в сторону опушки. Там ожидало еще полдюжины всадников. Отряд мятежников повиновался какой-то неслышной команде. Всадники, все как один, развернули своих лошадей и направили их в глубь темного леса.
      Абнер ждал, что они повернут к реке, туда, где простирались земли взбунтовавшихся штатов, но всадники ехали по узкой лощине, лежащей между горной цепью и рекой Потомак. Едва восток окрасила заря, к ним присоединился еще один отряд, ведомый мужчиной в фетровой шляпе, с полями, поднятыми вверх с боков. Мужчина подъехал к гиганту.
      – Был же приказ – никаких пленных.
      – Но я ничего не смог сделать, он сам налетел на меня.
      В голосе гиганта сквозило веселье. Абнер напрягся, а потом похолодел, когда дуло пистолета уткнулось ему в грудь.
      Мужчина в шляпе, должно быть, был командиром, хотя и не носил пестрых галунов, которые так любили офицеры-южане. Фыркнула чья-то лошадь, но ее морду тут же чем-то прикрыли. Внезапно Абнер понял, что эти неизвестные мятежники захватили несколько десятков лошадей из загонов северян. По тихим, спокойным приказам командира Абнер догадался, что им также удалось захватить какое-то орудие, хотя его не было видно поблизости.
      – Слезай, сынок, – сказал офицер-южанин, и его голосу нельзя было противостоять, хотя говорил он тихо и спокойно.
      Абнера не нужно было просить дважды. Он соскользнул на землю, молясь лишь о том, чтобы его колени не задрожали.
      – Сколько тебе лет, сынок?
      – Семнадцать, сэр.
      Командир надвинул шляпу на глаза, закрывая лицо.
      – Откуда ты?
      Абнер сглотнул. Он не будет ничего им рассказывать. Они были врагами.
      Офицер вынул пистолет и принялся внимательно его рассматривать. Он неспешно поднял его и начал вращать барабан. Каждый тихий щелчок звучал в гробовой тишине как выстрел.
      – Откуда ты? – повторил офицер.
      – Я жил на ферме недалеко от Шарпсберга, сэр… – Голос Абнера сорвался, но он ничего не мог с собой поделать и залился краской. Парень надеялся, что не замочил штаны от страха.
      – Уильям! – в устах офицера имя прозвучало как приказ, и скорее всего так оно и было. Солдаты расступились, пропуская еще одного всадника. – Ты знаешь этого мальчика? – спросил командир.
      Солдат внимательно посмотрел на Абнера и поскреб рукой свою рыжую бороду.
      – Это младший сын вдовы Рэндсома.
      – Сколько ему лет?
      – Не больше пятнадцати. Все Рэндсомы выглядят старше своего возраста.
      – Отвези его домой. Джон встретит вас завтра на перекрестке.
      Наконец Абнер набрался смелости, хотя и немного запоздало.
      – Это дезертирство! Вы можете убить меня, а можете отпустить, но я не предам свою армию. – Он вытянулся. – Да, вам придется убить меня!
      Раздался еще один щелчок, когда командир взвел курок.
      – Сними с себя эту форму, – приказал он своим низким голосом, словно ненароком наводя дуло пистолета туда, где бешено колотилось сердце Абнера.
      Вся смелость мальчика тут же улетучилась. Он стянул с себя форму, оставшись лишь в не совсем чистом нижнем белье и жалея о том, что ему не удалось посетить прачечную после того, как он покинул дом. Уильям спешился, собрал голубую униформу и отдал ее гиганту. Абнер заметил, как желтые усы гиганта снова шевельнулись. Он подумал, что если этот мужчина станет смеяться, то он точно расплачется и тем самым окончательно опозорит себя. Но гигант не засмеялся. Вместо этого он переглянулся с командиром, и взгляд холодных серых глаз последнего, казалось, слегка потеплел.
      – Завтра на перекрестке.
      – Да, сэр, – ответил Уильям. – Он окажется дома в любом случае.
      Командир кивнул и пришпорил коня. Все, кроме Уильяма, стоящего у него за спиной, словно привидения, растворились в темном лесу.
      – Поедешь домой верхом или в сосновом гробу? – спросил Уильям, когда последний всадник исчез из виду.
      – А у меня есть выбор? Правда?
      – Ты слышал его, так же как я.
      – Кажется, у ма появится помощник во время сева.
      Уильям вскочил на коня и протянул руку. Абнер ухватился за нее, и гигант втянул его в седло. Несколько миль они скакали, подставив спину лучам восходящего солнца. Уильям достал свою походную фляжку, открыл ее и шумно отхлебнул. После этого он передал открытую фляжку назад. Абнер с благодарностью взял ее, прополоскал пересохшее горло и отдал обратно.
      – Знаете, мне будет пятнадцать только в следующем месяце, – пробормотал мальчик. – Не хотел тебя смущать еще больше, – сказал Уильям. – Но с чего тебе в голову пришла дурацкая идея записаться в армию?
      Абнер сделал вид, что не услышал вопроса.
      – Думаю, ма захочет узнать имя человека, который велел меня отпустить.
      – Последний из рыцарей, – ответил брат вдовы Рэндсома и дядя Абнера, известный под именем Уильям Сэвидж.
      « Генерал Ли!
       С удовлетворением сообщаю вам о результатах вылазки, перспективы которой мы осуждали неделю назад, Враг потерял шесть человек убитыми и пятнадцать ранеными. Силами отряда, состоящего из двадцати человек, мы захватили пятнадцать кавалерийских скакунов и четырнадцать обозных лошадей, а также артиллерийское орудие и восемь новых карабинов. Отряду удалось выполнить свою задачу без потерь.
       С беспокойством сообщаю вам о захвате одного дозорного федеральных сил – мальчика пятнадцати лет от роду, который бежал с поля боя и буквально врезался в капитана Дешилдса. Я принял решение освободить ребенка и направить его домой в сопровождении одного из моих людей, который по счастливому стечению обстоятельств оказался дядей мальчика. Сержант Уильям Сэвидж уже вернулся к своим обязанностям Он сообщил, что мать мальчика сделает все от нее зависящее, чтобы удержать его от участия в боевых действиях до тех пор, пока он не достигнет призывного возраста.
       Р.М… Кинкейд, майор добровольной армии Виргинии, специальный кавалерийский отряд.»
       «Майор Кинкейд!
       Получил ваше донесение 29 мая. Поздравляем вас с успешным проведением вылазки. Одобряем ваше решение отослать юного дозорного домой. Мы не хотим воевать с детьми наших врагов.
       Пожалуйста, оставьте вместо себя капитана Дешилдса и возвращайтесь в Ричмонд для дальнейших переговоров.
       Р.Э. Ли, генерал.»

Глава 9

      Ройс обдумывал разговор, только что состоявшийся в штабе армии, рассеянно наблюдая за полком, проходящим по улице мимо него. Он поджидал ординарца, который должен был привести его коня. Ройс был так погружен в раздумья, что вздрогнул, когда кто-то дотронулся до его локтя, а потом тихо позвал:
      – Сэр?
      Но это был не штабной ординарец, а его собственный сержант.
      – Не мог пробраться сквозь толпу, – объяснил Уильям Сэвидж. – Ваш конь на Девятой улице.
      Ройс натянул перчатки для верховой езды, а потом поравнялся с Сэвиджем.
      – Что они празднуют сегодня?
      – Полагаю, это парад в честь мистера Дэвиса.
      Ройс догадывался, что после вступления Виргинии в Конфедерацию политики перенесут столицу в Ричмонд. Джефф Дэвис прибыл сюда неделю назад или около того. А его жена и дети приехали только вчера. С политической точки зрения такой шаг имел смысл. Ройс же считал, что для армии это было стратегической ошибкой и грозило опасностью Виргинии. Ведь уже сейчас боевым кличем северян стало: «На Ричмонд!»
      Раздались звуки труб и барабанов, когда полковой оркестр разразился «Марсельезой». Они завернули за угол, и Ройс понял, что Сэвидж хочет что-то сказать ему. Он наклонил голову в ту сторону, откуда неслась музыка, и знаком дал понять, что ничего не слышит из-за шума.
      Сэвидж пожал плечами:
      – Никогда больше не слышал столько оркестров с тех пор, как вы приказали вернуться в город. В таком грохоте даже думать сложно.
      – Энергичные марши, минуя мозг, напрямую отправляются в живот. Платон запретил маршевую музыку в своем идеальном обществе именно по этой причине. – Ройс посмотрел вперед и увидел, как яркое полуденное солнце играет в блестящих волнистых волосах его брата.
      Гордон находился достаточно далеко, рядом с железнодорожной станцией, но Ройс легко выделил его из толпы по цвету волос и своеобразной манере посадки в седле. Гордон держал за поводья Аякса и любимого жеребца Сэвиджа.
      – Что он здесь делает? – Ройс попытался понять, испытал ли он облегчение от того, что теперь ему не придется тратить время, рыская по запруженным людьми улицам в поисках своего брата, или беспокоиться, потому что брат никак не может найти его.
      Гордон поддерживал связь с «Излучиной». Пейтон, видимо, чувствовал себя неплохо, иначе сплетники непременно сообщили бы ему неприятную новость и, пытаясь скрыть любопытство, ждали бы его реакции. Мальчик… Боганнон, конечно, не был болезненным, но и атлетическим здоровьем не отличался. А Аннабель еще ребенком была слишком худенькой, но готовой взвалить на свои хрупкие плечи любое бремя.
      Энни…
      Забыть ее. Забыть.
      Он попросил помощи Гордона, и тот прибыл сюда с донесением. Не более того.
      – Он искал вас на железнодорожной станции, – сказал Сэвидж.
      Ройс остановил Сэвиджа, дотронувшись до его руки. Информация, которую ему должны сообщить, в конце концов все равно станет известна, но пока лучше ее не разглашать.
      – Мы убираем палатки, – сообщил Ройс. – Я хочу, чтобы люди расположились на отдых, а с рассветом были готовы выступить.
      – Вы убедили его, – заметил Сэвидж, ухмыляясь сквозь рыжие усы.
      – Его убедила вылазка, – уточнил Ройс. – Мы будем обозначены на карте как батальон, относящийся к частям Джексона, но нашим единоличным командующим останется Ли. Мы сможем набирать людей из любой части. Но я хочу взять в свою команду именно того, кого нужно.
      – Будь все проклято, если это не то, что вам нужно.
      «Почти», – подумал Ройс, и эта мысль показалась приятной. Интересно, в какой мере узы родства повлияли на решение Ли? Вряд ли в значительной. Ведь Ли генерал, а не политик.
      – Где Дешилдс? – спросил Ройс.
      – В отеле «Спотсвуд».
      – Кто она на этот раз? – поинтересовался Ройс с удивлением, смешанным с раздражением.
      – Да черт с ним, майор. До тех пор пока он добросовестно выполняет свои обязанности. – Сэвидж пожал плечами. – Он нашел юную Гири на одном из званых вечеров. И на этот раз это не игрушки.
      – Провел тебя, а? Отправляйся в отель и напомни ему, что форма, которую он носит, служит более высокой цели, нежели пленение молодых впечатлительных леди. Встретимся на ярмарочной площади в моей палатке через два часа.
      Высокий вяз отбрасывал глубокие тени на тротуар, а с реки Джеймс дул сильный бриз.
      – Похоже, мне понадобится еще несколько капитанов, – тихо произнес Ройс.
      Почти во всех воинских подразделениях офицеров выбирали. Но Ройс в данном вопросе демократии не придерживался. Он сам назначал офицеров, а если солдатам это не нравилось, они могли перейти на службу к другому командиру.
      Сэвидж искоса посмотрел на него:
      – Поедете покупать новые знаки отличия?
      – Нет.
      – Я тоже. Насколько я понимаю, кто-то должен присматривать за вами. И этот человек – я.
      – Надсмотрщик из тебя паршивый, – сказал Ройс, пытаюсь скрыть эмоции, затуманившие его разум, и в то же время молча благодаря Сэвиджа за стремление остаться вместе с ним. Защита тыла командира, принявшего решение, которое, возможно, и было гуманным, но уж точно не имело особого значения, если, конечно, не касалось ребенка или родственника ребенка.
      Они дошли до угла, где поджидал Гордон. На станции локомотив шипел и фыркал, выбрасывая клубы смолистого дыма и снопы искр. Отовсюду доносились лязг и стук. Аякс шарахнулся в сторону, и Ройс, взяв поводья у брата, успокоил коня, погладив его по шее.
      – Два часа, – напомнил он Сэвиджу.
      – Я приведу его, – ответил тот, вскочив в седло.
      Он приподнял шляпу, приветствуя Гордона, одетого в военную форму с погонами капитана и галунами на обшлагах. Сэвидж поприветствовал генералов и полковников. Военные чином пониже удостоились лишь небрежного кивка.
      Ройс подавил улыбку, берясь за поводья и садясь на коня. Он развернул Аякса и поскакал рядом с братом. Лишь когда они пробрались сквозь толпу, Гордон медленно оглядел Ройса, начиная с запыленных сапог и кончая фетровой шляпой.
      – Ты полковник или генерал? – спросил он очень серьезно.
      – Майор, – ответил Ройс, не обращая внимания на жесткое выражение лица Гордона.
      – Я знаю тебя всю жизнь, – произнес Гордон, – но будь я проклят, если что-нибудь понимаю. Почему ты отказался от очередного звания?
      Ройс тихо вздохнул:
      – Слушай меня, Гордон, и учись. Противникам известны имена наших полковников и уж тем более генералов. Их шпионы охотятся за планом сражения. А этот город буквально наводнен шпионами северян. Никто не обратит внимания на какого-то там майора, командующего горсткой людей. И это самое сильное оружие, которым я на данный момент обладаю. Я буду пользоваться им так долго, как смогу.
      Ройс натянул шляпу на глаза.
      – Я мог бы использовать тебя, – сказал он.
      Лицо Гордона оставалось бесстрастным. Наконец он нарушил затянувшееся молчание:
      – Может быть. Между прочим, Августа здесь.
      Ройс посмотрел на брата:
      – В Ричмонде?
      – Нет, она все еще во Фредериксберге. Но так она все равно ближе ко мне. А была бы гораздо дальше, если бы я поехал с тобой.
      – Что тебе известно, Гордон?
      – Ничего, поверь мне. Просто я знаю тебя и поэтому смог сопоставить отдельные части головоломки. Эго о тебе писали в последнее время газеты, хотя твое имя и не упоминалось. Я имею в виду историю об офицере, освободившем мальчика, служившего дозорным у северян.
      – Этим офицером мог быть кто угодно.
      Гордон фыркнул:
      – Ты прав!
      Он объехал кучу лошадиного навоза на дороге.
      – Я сохраню твой секрет, – сказал Гордон. – Но рано или поздно твое имя все равно станет известно.
      Ройс в этом не сомневался и поэтому не стал возражать. Теперь они ехали по совсем другому Ричмонду, где располагался пользующийся дурной репутацией лагерь Ли, бары наводняли спекулянты и проститутки. Из так называемого пансиона вышел зуав, покачиваясь и обнимая за плечи двух городских красоток.
      Наряды проституток бледнели на фоне великолепного образца портняжного искусства, в который был облачен зуав. На нем были пышные красные шаровары, богато украшенная вышивкой голубая куртка и феска с золотой кисточкой. Такие наряды носили обычно лодочники с Миссисипи и бывшие каторжники, слонявшиеся по городу и воровавшие цыплят и овощи с огородов. Они частенько заходили в салуны, напивались там, а потом кричали хозяину, чтобы записал выпитое ими на счет правительства.
      Солнце сверкнуло на рукоятке длинного охотничьего ножа, заткнутого за голенище сапога зуава. По определенным причинам Ройс не стал разглядывать его более внимательно. Зрелище напомнило ему о тягостной обязанности, которую он должен был исполнить, прежде чем покинет Ричмонд.
      Вероятно, поэтому Гордон ехал сейчас рядом с ним.
      – Ты нашел Карлайла?
      Ройс и сам предпринял поиски за то короткое время, пока находился здесь. Обнаружить, что лейтенант Карлайл Холтон приписан к войскам Джексона, оказалось довольно просто. Проблемой было найти брата Аннабель в том районе, где расквартированы солдаты Джексона.
      – Я всегда знал, где он находится, – сказал Гордон. – Но ты этим никогда не интересовался. Глупец Том поручил ему контролировать процесс обучения солдат.
      Эта информация наводила на размышления. В том, что Карлайл имел к этому отношение, не было ничего удивительного. Курсанты Военного института Виргинии, как правило, отвечали за все, что связано с обучением личного состава. Но Джексон назначил Карлайла на довольно важную административную должность. Ройс слишком долго служил в армии США, чтобы уважать штабных работников. В большинстве своем это были хлыщи, перекладывающие с места на место бумажки. Он почему-то представлял себе Карлайла в роли воюющего солдата.
      – Помяни мое слово, никто больше не станет называть Джексона Томом-глупцом, как только начнутся настоящие военные действия, – спокойно произнес Ройс.
      Гордон ничего не сказал, лишь презрительно приподнял бровь.
      Ройс рассмеялся:
      – Показывай дорогу, братец!
      – Мне почему-то кажется, что я совершаю большую ошибку, – промолвил Гордон, и Ройс снова рассмеялся.

* * *

      Было совсем рано, но экипажи, покидавшие город, буквально запрудили дорогу. Ехавшие в них люди стремились занять удобные места для наблюдения за ежедневными парадами. Когда Гордон и Ройс ехали вдоль площадки, на которой проводились парады, какая-то женщина подала им знак из черного ландо. Обычно Ройс не придавал значения увеселениям, следующим за парадами, – он воевал, а не гулял на чертовой вечеринке с барбекю, – но это был экипаж миссис Станнард, и она знала, что ее заметили.
      Как бы то ни было, предстоящий разговор с Карлайлом вовсе не радовал Ройса. Они с Гордоном переглянулись и направили лошадей к открытому экипажу, в котором на зеленых кожаных сиденьях восседали три модно одетых женщины.
      Ройс приподнял шляпу, приветствуя миссис Станнард. Она была одного возраста с Пейтоном и принадлежала к одному с ним узкому кругу аристократов Виргинии. Затем он повернулся к миссис Чеснат, лишь недавно появившейся в Ричмонде жене конфедерата, конгрессмена из Южной Каролины. Ройс лишь вежливо улыбнулся, когда миссис Чеснат представила его привлекательной молодой леди, сидящей рядом с ней.
      Констанс Кэри – только вчера вечером он слышал о ней от Джона Дешилдса. Ройс одарил ее своей самой дерзкой улыбкой и в течение нескольких минут бессовестно флиртовал с ней, радуясь при мысли, как возмутится Джон, когда узнает об этом.
      Капрал выкрикнул команду, и все повернули головы, чтобы посмотреть на одетый в синюю форму батальон из Алабамы, шагавший по плацу сомкнутым строем.
      – Они выглядят настоящими героями, – сказала мисс Кэри. – Вы не согласны, майор?
      – Ну, – протянул Ройс, – мне это больше напоминает хор на вечеринках миссис Петтигру, когда каждый поет ту мелодию, которую лучше всего знает.
      – Ну что вы, Кинкейд, – возразил миссис Чеснат. – Это армия, которой можно гордиться.
      – Только не сейчас, миссис Чеснат, когда она представляет собой сборище лордов, слуг и невинных, жаждущих воевать мальчиков. – Ройс коснулся пальцами полей шляпы. – Наслаждайтесь парадом, леди.
      Гордон, не проронив на протяжении всего разговора ни слова, вежливо поклонился и повернул лошадь. Ройс понял свою ошибку лишь тогда, когда краем глаза посмотрел на брата и увидел выражение его лица.
      – Что? – спросил он, хотя уже знал ответ.
      – Ты флиртовал с мисс Кэри.
      – И?
      Лицо Гордона вспыхнуло от негодования.
      – Ведь ты женат!
      – Это фикция. Кроме того, Аннабель не хочет, чтобы кто-нибудь знал о нашем браке. Вот я и флиртую на публике, чтобы сохранить это в тайне.
      – Меньше всего ты думаешь об Аннабель, когда флиртуешь.
      «Дьявол, а ведь он прав», – подумал Ройс.
      Осознав, что непорядочно ведет себя по отношению к Аннабель, Ройс мгновенно покинул «Излучину». С тех пор он ни разу не был там и не писал.
      Днем Ройс был слишком занят, чтобы забивать голову мыслями об Аннабель Кинкейд. А вот ночи стали для него настоящей пыткой, Он то и дело просыпался от боли в чреслах. Представлял, как Аннабель стонет от страсти, приподнимая бедра ему навстречу…
      – Тебе только кажется, что ты так уж хорошо меня знаешь.
      – Хотелось бы на это надеяться. Иначе получится, что я намерен запустить волка в овчарню.
      В полном молчании братья спешились на деревянном мосту и, оставив лошадей под присмотром капрала из подразделения Гордона, отправились дальше пешком. В воздухе пахло оружейной смазкой, копченой грудинкой и кофе. Солдаты расхаживали меж ровных рядов палаток, обмениваясь громкими ругательствами. Солнце стояло в зените, окрасив в белый цвет подернутое горячей пеленой небо.
      Ройс пропустил Гордона вперед, и Карлайл сразу увидел его долговязую фигуру. Они попали на квадратную площадку из спрессованной пыли, окруженную палатками, и запах свежесваренного кофе усилился. Полдюжины солдат сидели, развалясь на складных стульях, вокруг походной плиты с оловянными кружками в руках. Чернокожий мальчик-слуга снимал с веревки белье.
      Ройс вышел из-за спины брата, и приветственная улыбка мгновенно исчезла с лица Карлайла.
      – Зачем ты привел его сюда, Гордон? – спросил Карлайл.
      – У тебя с ним проблемы, так скажи ему об этом прямо.
      «Спасибо, братец», – мысленно поблагодарил его Ройс.
      – Твоя палатка? – спросил он, кивнув, и по взгляду Карлайла понял, что не ошибся.
      Это был большой парусиновый шатер белого цвета. Как обычно, все только самое лучшее для Карлайла Холстона. Интересно, где он брал деньги на снаряжение, когда его сестра вынуждена была продавать фамильные ценности, чтобы на вырученные деньги купить себе траурное платье?
      – Считайте, что это приказ, лейтенант, – сказал Ройс, прищурившись.
      Карлайл молча направился к палатке. Гордон последовал за ним, но Ройс остановил его. Молодой человек кивнул в ответ и присоединился к солдатам, с любопытством наблюдающим за происходящим.
      Воздух внутри палатки был горячим и неподвижным. И все же Ройс закрыл за собой откидную дверь. Карлайл, пожав плечами, зажег фонарь, привернул фитиль и повесил фонарь на крюк под потолком.
      Ройс снял шляпу и огляделся. В палатке стояли две узких кровати, квадратный деревянный стол и металлический сундук. На внутренних стенах кое-где виднелась плесень.
      Карлайл опустил руку и повернулся.
      – Итак?
      Ройс подошел к столу и положил шляпу рядом с небольшой деревянной конторкой, заменявшей письменный стол. Он поднял закрепленную на шарнире крышку. Внутри находились тушь, писчая бумага, несколько перьев и маленький ножик для их затачивания.
      – Я собирался купить для тебя кое-какие письменные принадлежности, – произнес Ройс, с трудом сдерживая гнев.
      Бледные щеки Карлайла покрылись красными пятнами.
      – Я ничего от тебя не приму.
      – Значит, предложение отклонено. – Ройс со стуком захлопнул крышку.
      – Почему ты не писал ей?
      – Не было времени. – Ройс улыбнулся.
      – Только поэтому?
      Карлайл в замешательстве посмотрел на Ройса.
      – Как всегда, разыгрываешь из себя спасителя, Ройс? Почему бы тебе не оставить нас в покое?
      Ройс посмотрел на Карлайла, который мальчиком бегал по зеленым лужайкам «Излучины» и которого Ройс однажды вытащил из реки, когда его едва не унесло течением. Карлайл не утонул тогда лишь благодаря Ройсу.
      – Потому что ты много значишь для своей сестры, – сказал он. – Она потеряла отца, дом… Все, что у нее осталось в этом мире, – это ты и Боганнон.
      – Бо… – Карлайл на мгновение закрыл глаза, а когда открыл их снова, Ройс увидел в их глубинах неподдельную муку. – Я потерял отца, сестру и младшего брата. Зачем мне дом в Лексингтоне, если он пуст? – Помолчав, он продолжил: – Ты купил мою сестру, как покупаешь девок для своих казарм.
      Ройсу показалось, что почва уходит из-под ног.
      – Ты эгоистичный сукин сын! Неужели ты ничего не понимаешь?
      – О, я понимаю! – Карлайл рассмеялся, весь напрягся и сжал кулаки. Потом разжал их, растопырив пальцы. – Сколько людей ты убил, майор Кинкейд? Поверишь ли ты, что я никого никогда не убивал? И никогда не распоряжался людьми, как своей собственностью…
      Ройс больше не мог сдерживать гнева. Карлайл шагнул ему навстречу. Он слышал его дыхание.
      Карлайл остановился и вытянул руки. Над его верхней губой поблескивали капельки пота, а ко лбу, словно пластырь, прилипла прядь соломенных волос.
      Гнев Ройса поутих.
      – Я пришел сюда не для того, чтобы драться с тобой, – произнес он, проведя пальцем по рубцеватой поверхности письменного стола. – Просто напиши ей, чтобы она знала, что все в порядке. И только.
      – Ну и что я ей напишу? «Моя дражайшая сестра, мне пришлось выбирать между тобой и армией, я предпочел честь долгу, а ты стала шлюхой и легла в постель Ройса Кинкейда»?
      Ройс улыбнулся и ударил Карлайла по лицу с такой силой, что брызнула кровь.
      Карлайл покачнулся, зацепился за угол металлического сундука и, не удержавшись, упал на колени, а потом рухнул на кровать. Из его груди со свистом вырвался вздох и еще какой-то звук, похожий на всхлип. Опершись руками о кровать, он поднялся, но броситься на Ройса не успел, так как подоспевший вовремя Гордон встал между ними.
      – Ройс, черт бы тебя побрал! – крикнул Гордон.
      Но Ройс лишь покачал головой и оттолкнул Карлайла. Карлайл рвался в бой, однако Гордон удержал его.
      – Прекратите! – воскликнул Гордон. – Прошу вас! Или вы хотите, чтобы солдаты узнали, что здесь происходит?
      Из горла Карлайла вырвался хрип. Он уперся ногами в кровать и тяжело опустился на нее. Кровь сочилась из рассеченной губы, стекала по подбородку и капала на серый китель.
      Внезапно Ройс представил Аннабель, склонившуюся над швейной машинкой в «Излучине». Она шила ему серый мундир, который лежал теперь в его походном сундуке. Сшила она китель и своему брату, и чувство вины сдавило грудь Ройса.
      Он все еще чувствовал, как в жилах на его шее пульсирует кровь. Сжал кулаки, разжал, потом еще несколько раз.
      Карлайл закрыл лицо руками.
      – О Господи, Энни!.. – прорыдал он задыхаясь. – Прости меня… Прости…
      Гордон вытащил из кармана носовой платок.
      – Подожди снаружи, Ройс.
      Ройс заставил себя улыбнуться, как и надлежало подлецу, которым его считали.
      – Он сам напросился.
      – Скажи об этом своей жене, когда б следующий раз увидишь ее.
      Ройс взял со стола шляпу, вышел из палатки и обернулся. Гордон сидел на корточках перед Карлайлом, осторожно вытирая кровь с его подбородка.
      Ройс глубоко вдохнул, вбирая в себя запахи ила из дренажной канавы и нагретого дерева у себя за спиной. Он стоял снаружи, облокотившись о стойку палатки начальника снабжения. Он не знал, как долго находился здесь.
      Вскоре появился Гордон.
      – Он в порядке? – спросил Ройс.
      Риторический вопрос. Такие, как Карлайл, всегда кричат о своем несчастье, пока кто-нибудь не придет и не расставит все по местам. Гордон пожал плечами.
      Ройс отвел взгляд. На свободной площадке по другую сторону дренажной канавы солдаты играли в бейсбол. Удары биты по мячу эхом отдавались во влажном воздухе. Рука у Ройса болела. Он сжал кулак и посмотрел на костяшки пальцев в том месте, где была содрана кожа.
      – Это на тебя не похоже, – заметил Гордон и встал рядом с братом, скрестив руки на груди и щурясь от палящих медно-красных лучей солнца. – Что он такого сказал, что ты вышел из себя?
      Ройс потер ушибленную руку и закрыл глаза. Его захлестнуло мучительное чувство вины.
      – Не важно, – ответил Ройс. – Просто он нанес удар, задевающий семью, вот и все.
      Ройсу хотелось сказать брату, что тот ошибался на его счет. Ройс Кинкейд не был жестоким, грубым или бесчувственным. Но он не смог объяснить, что просто пытается найти свой путь в жизни с наименьшими потерями и болью для себя и тех, кто ему дорог.
      – Не важно, что он сказал, чтобы спровоцировать тебя, – произнес Гордон. – С его стороны было недостойно заводить этот разговор. Вот почему он не писал ей, да, возможно, не скоро напишет после того, что сегодня произошло. Я сам ощущаю стыд всякий раз, когда вспоминаю, что не был с ней тогда в Лексингтоне. Она просила меня прийти. Ты знал об этом?
      – Нет, – ответил Ройс.
      Чернокожая женщина в желтом тюрбане на противоположной стороне дренажной канавы продавала с садовой тачки свежую клубнику. Ройс наблюдал за ней некоторое время, а потом сказал:
      – Аннабель отлично справилась сама в тот день. Ты бы гордился ею.
      Он, прищурившись, посмотрел на солнце.
      – Мне пора возвращаться. – Ройс отошел от стены. Гордон последовал за ним. – Ты скоро собираешься в «Излучину»? – спросил Ройс.
      – В четверг. Мне дали отпуск на четыре дня, – ответил Гордон. – Я ничего не скажу Аннабель о случившемся.
      Гордон легко перепрыгнул через канаву и, миновав несколько радов палаток, догнал женщину, торгующую клубникой. Ройс шел по внешнему периметру лагеря в ту сторону, где расположился его отряд.
      Он вытер испарину со лба обшлагом рукава и посмотрел на Гордона, возвращающегося с пригоршней крупных ягод в руках.
      Гордон подцепил ногтем зеленые ножки с листьями, оторвал, бросил на землю и положил ягоду в рот. Он начал жевать, и его губы сморщились от заполнившего рот кисло-сладкого сока, совсем как у ребенка. Гордон сунул руку в карман в поисках платка и еле слышно чертыхнулся, не обнаружив его. Ройс дал ему свой.
      – Будешь шафером у меня на свадьбе? – спросил Гордон, вытирая губы.
      На Ройса нахлынули воспоминания. Он стоял рядом с Аннабель в гостиной «Излучины». Ее лицо было бледным и измученным, когда они обменивались клятвами. Она повернулась к нему, ожидая поцелуя, но он лишь сардонически улыбнулся в ответ и отошел в сторону. Аннабель стояла посреди комнаты совсем одна. К ней подошел Гордон. Сейчас Ройс со стыдом вспоминал об этом.
      – Ты приедешь? – спросил Гордон.
      – На все воля Божья, – ответил Ройс.
      Комары и москиты поднимались из дренажной канавы и тучей вились над узкой полоской травы. Ройс перепрыгнул через канаву, Гордон последовал за ним.
      – Если не смогу, попроси Бо.
      Гордон засмеялся:
      – Ему это понравится, не правда ли?
      Они пересекли огромную тень, отбрасываемую раскидистым дубом. Под каблуками с треском лопались сухие желуди, устилавшие землю. После сильного дождя здесь наверняка образуется настоящее болото, в котором можно будет увязнуть по щиколотку.
      Где-то вдалеке горнист с мощными легкими играл подъем. Невдалеке на утоптанной площадке посреди поля офицер муштровал кавалерийский отрад. Копыта лошадей стучали по утрамбованной земле, шпоры и удила бряцали, а офицер выкрикивал высоким голосом:
      – Встать радом с конем! На коня! Нет! Неправильно! Неправильно!
      – Ты когда-нибудь думал, зачем ты это делаешь? – спросил Гордон через плечо. – Софи и Холдер воспитали тебя. А у меня был Джулз. Только он один обо мне заботился. И все-таки мы здесь, и оба в серых мундирах.
      День выдался необычайно жарким. От костров, на которых готовилась еда, в небо поднимались горячие волны. Ройс вдохнул зловоние, исходящее из неглубоких солдатских уборных, и прислушался к непрерывному гулу голосов тысяч людей, спешащих по своим делам. «Излучина» была настолько далека от всего этого безумия, что казалась просто плодом воображения.
      Через несколько часов он уведет своих бойцов с этой земли, наводнённой болезнями, туда, где здоровый горный воздух. Ройс остановился и посмотрел вдаль поверх колышущегося океана белых палаток.
      – Всего четверть этих солдат владеют рабами, – сказал он.
      – Может, они задают себе тот же самый вопрос: как мы дошли до этого?
      Ройс пожал плечами:
      – Все дело в рабстве и его последствиях. Они затронули суверенитет государства. Несправедливые налоги, контроль Северных штатов за кредитами, способ, который использовал Север для возведения фанатичного аболициониста в ранг мученика, – и тут мы снова сталкиваемся с рабством. Конституционное право на выход из состава федерации. Спроси об этом моих людей, и они скажут тебе то же самое, даже больше.
      Ройс смотрел на трепещущий на горячем ветру флаг Южной Каролины. Ему даже почудились звуки банджо где-то далеко-далеко.
      Гордон произнес:
      – Если бы ты выступил на стороне Севера, я пошел бы за тобой.
      О Господи, почему же так больно? Ройс закрыл глаза и постарался сконцентрироваться на дыхании. Он не был опекуном своего брата, но всегда чувствовал, что должен им быть.
      Наконец взяв себя в руки, он сказал спокойно:
      – Откуда ты знаешь, что я подумывал об этом?
      – Мы же братья, – ответил Гордон, и Ройс услышал смех в его голосе. – Когда мы были в Ричмонде в прошлом году, я наблюдал за тобой всю неделю. Даже когда мы отделились, ты все еще боролся с собственными принципами. А теперь не борешься.
      – Нет, – подтвердил Ройс, – не борюсь.
      – А что изменилось?
      – Они захватили Александрию, и война стала реальностью. И тогда я понял, что даже ради Кларенса – Господи, прости меня! – я не в силах обнажить меч против моего родного штата.
      Он посмотрел в лицо брата – поразительные темно-синие глаза, покрытые испариной, мощные выступающие скулы, широкий подвижный рот, который всегда улыбался и смеялся с такой легкостью. Внезапно Ройса охватил мучительный страх, что Бог, сыграв злую шутку, сделает так, что он никогда больше не увидит Гордона, такого живого и такого чертовски красивого.
      Ройс постарался придать своему голосу безразличие.
      – Приходи сегодня вечером в мою палатку, – сказал он. – У меня осталось полбутылки какого-то кислого пойла.
      Гордон взял свою шляпу и принялся изучать ее, крутя в разные стороны. Потом взгляды братьев встретились.
      «Ты опять уезжаешь», – сказал взгляд этих синих глаз.
      «Да», – опустил веки Ройс.

* * *

      Это случилось прохладным туманным утром близ металлических опор виадука через реку Чит. Сражение было отчаянным. В ход шло все – пистолеты, сабли, штыки и кулаки. На Ройса обрушился шквал грохота и дыма, и он не сразу сообразил, что магазин его «кольта» давно опустел.
      Он сунул бесполезное оружие в седельную кобуру, дернул поводья и достал из кобуры, висевшей на бедре, еще один заряженный пистолет. Ройс приподнялся в стременах, взмахнул рукой и закричал. Аякс повернулся под ним, и отступление началось.
      Ройс прорвался сквозь линию федеральных войск и оказался позади нее. И в карабине, и в револьвере патроны закончились. Сзади бешено скакал Сэвидж. Ройс бросил на него взгляд через плечо как раз в тот момент, когда лошадь Джона налетела на проволочное заграждение и сбросила седока. Джон перекатился через голову, а потом вскочил на ноги, пытаясь схватить лошадь. Но в этот момент на него напали сначала два, а потом три человека и, сбив с ног, повалили на землю. Ройс натянул поводья с такой силой, что Аякс встал на дыбы.
      «Сдавайся, Джон!» – пронеслось в голове Ройса, но в тот же момент он понял, что федералы не собирались дать Джону возможности сдаться. Руки одного из «голубых мундиров» крепко сжали в руках штык, подняли его, а потом с силой опустили. Джон вскрикнул.
      Ройс пришпорил Аякса и галопом поскакал назад сквозь толпу собственных отступающих войск, охваченный яростью, и лишь краем глаза заметил, что его люди остановились, а потом повернулись и подняли оружие. Свинцовые пули градом сыпались вокруг него.
      Он услышал пронзительный крик Сэвиджа:
      – Вот черт!
      А потом отрывистые выстрелы из карабинов, прикрывающие его. Что произошло дальше, он не помнил.
      Теперь Ройс был на земле, и кто-то выкрикивал его имя. Он подумал, что, возможно, это Сэвидж, но он не ответил, так как с трудом пробирался по залитой кровью земле, таща за собой правую ногу. Кровь бешено пульсировала в ней, и нога никак не хотела слушаться. Ройс опустился рядом с Джоном Дешилдсом и закрыл рану в его паху руками. Темная, почти черная, горячая кровь струилась у него между пальцев.
      Веки Джона дрогнули, он открыл глаза и посмотрел на Ройса.
      – Я прощаю тебя, – произнес он заносчиво, хотя и еле слышно, – за то, что флиртовал с мисс Кэри.
      – Это мисс Кэри флиртовала со мной. Как только она видит нового мужчину, сразу же забывает предыдущего. – Пот тек по вискам Ройса и застилал глаза, а он пытался избавиться от него, встряхивая головой, отчего у него началось головокружение. – Я не упал с лошади.
      – Проклятые глупцы вы оба, – пробормотал Сэвидж, опускаясь на землю рядом с ними. Он осторожно убрал руки Ройса и прижал к ране жгут из туго скрученных бинтов. – Ты выкарабкаешься, Дешилдс, – сказал он. – Не допустишь, чтобы все эти очаровательные леди надели траурные платья.
      Ройс понял, что люди вокруг уже занялись поисками убитых и раненых. Каким-то образом отступление превратилось в атаку и закончилось победой. Однако Ройс ничего не помнил. Может, это было и к лучшему, однако потом, когда они останутся одни, он непременно расспросит обо всем Сэвиджа.
      – Паркер, – позвал Сэвидж, – идите сюда и перебинтуйте ногу майору. Гири, приведите санитаров для капитана Дешилдса.
      – Сержант Сэвидж, – сказал Ройс, – ведь оба они старше тебя по званию.
      Но Сэвиджу было не до шуток. Его охватило бешенство.
      – А кем, интересно, вы меня считаете, четверорукой обезьяной?
      Ройс уронил голову на грудь, ошеломленно посмотрел на раненную саблей ногу и плашмя упал на землю. Она все еще была прохладной, и влага, пропитав его китель и рубашку, добралась до кожи.
      – А Бог и вправду шутник, – вымолвил он, закрыв глаза.

Глава 10

      – Устала, Энни-детка?
      – Нет, – солгала девушка, прильнув к крепкому плечу Пейтона, когда тот обнял ее за талию и нежно привлек к себе.
      – А вот я, должен признаться, устал. В мое время браки не были столь скоропалительными.
      Аннабель наблюдала за парами, выстроившимися для первого танца. Гордон и Августа стояли во главе шеренги, их лица были озарены внутренним светом.
      Пейтон прав. С начала июня они посетили уже три свадебных церемонии. На ухаживания не было времени из-за приготовлений к войне. Они с Пейтоном провели последние несколько недель в спешке и суматохе, готовя «Излучину» к приему гостей в честь бракосочетания Гордона Кинкейда и Августы Роли. Газета «Фредериксберг ньюс» назвала это торжество светским раутом года.
      Дом был полон гостей, среди них – солдаты графства, приехавшие в отпуск домой. Полковник Стюарт прислал свои извинения, но великодушно предоставил Гордону пятидневный отпуск, в то время как армия южан продолжала формировать полки.
      Над рекой из-за облаков поднялась луна. Официальная часть вечера была позади. Дамы расслабились, мужчины досыта наелись, музыканты заняли свое место в углу зала.
      Пейтон слегка подтолкнул невестку и с улыбкой кивнул в угол.
      – Вам придется научить его кланяться, – пробормотала она, наблюдая за неловкими попытками Бо пригласить на танец совсем юную девушку.
      – По-моему, моя помощь ему не понадобится, – ответил Пейтон, когда девушка, покраснев, присела в реверансе.
      Во второй половине дня заморосил дождь, заставивший гостей искать укрытия под крышей. Но, наблюдая за Бо, Аннабель вспомнила о других балах, о теплых летних вечерах, когда они с Карлайлом разучивали танцевальные па под сенью старых дубов. Как же ей его не хватало! Даже свадьба лучшего друга не изменила его намерений.
      – Разве вы не должны танцевать второй танец с невестой? – спросила Аннабель.
      – Сначала с невестой, потом с ее матерью, – со вздохом ответил Пейтон. – Сколько же кузин она пригласила?
      – Не меньше дюжины. – Аннабель едва сдержала смех при виде гримасы, появившейся на лице Пейтона. – Оставьте для меня один танец, – поддразнила она.
      Поглощенная своей ролью безупречной хозяйки, она попыталась улизнуть в коридор. Сколько мелких забот легло на ее плечи… Пятясь, она налетела на какой-то предмет, ее кринолин взлетел вверх. Она вытянула руки вперед, чтобы сохранить равновесие и не упасть.
      – Остановись, женушка! – Ройс схватил ее за запястье и повернул лицом к себе.
      Девушка зажмурилась, боясь взглянуть на мужа, хотя в его голосе звучали веселые нотки.
      – Я не причинила вам боль?
      – Раз уж пуля янки не смогла выбить меня из седла, то у тебя и подавно ничего не получится.
      Аннабель похолодела. Ройс приехал в «Излучину» два дня назад. До этого никто не знал о его ранении. Он так и не рассказал, где и когда его получил, хотя, если верить сплетням и слухам, которые дошли до Аннабель, Ройс успел побывать не только на реке Огайо, но и в пригороде Вашингтона, где еще не начались бои.
      – А где ваша трость?
      – Бессердечный негодяй не может танцевать с тростью, – ответил Ройс, увлекая Аннабель в импровизированный бальный зал.
      Ройс выглядел ослепительно в своем парадном мундире – кителе с воротником и манжетами из буйволовой кожи. Широкий золотистый кушак опоясывал узкую талию, подчеркивая ширину плеч. Эти брюки уставного темно-синего цвета она сшила для него несколько месяцев назад, но теперь на них появились золотистые галуны, закрывающие внешние швы. Эффект был ошеломляющим, и Аннабель подумала, что ему недостает только широкополой шляпы со страусиными перьями.
      Его рука легла ей на талию, и Аннабель замерла. Глядя на двойной ряд медных пуговиц на его кителе, девушка произнесла:
      – По-моему, на нас все смотрят.
      – Гордон смотрит только на свою молодую жену, а остальные, возможно, на нас. Я непременно должен поговорить с твоей компаньонкой насчет того, с кем тебе разрешено сегодня танцевать.
      – У меня нет компаньонки.
      – В таком случае я должен взять эту обязанность на себя. Так говорит один из голосов моей совести. У меня их несколько.
      – И каждый обвиняет вас в грехе, – поддразнила его Аннабель.
      – Бард знает, о чем поет, дорогая. – Ройс обнял девушку и повел в широкий круг танцующих. – Я знаю, что такое непристойное поведение, и в этом смысле лучшего компаньона тебе не найти. Несмотря на соблазн, ты сегодня запрешь на замок свою маленькую непокорную душу и выполнишь мои требования. Не больше трех танцев подряд с одним и тем же мерзавцем, никакого шампанского и никаких скандальных вальсов.
      – А этот вальс разве не скандален?
      – Точно, но ведь я компаньон. Это мне не присуще, и еще до конца сегодняшнего вечера моя репутация будет испорчена. Надеюсь, ты это оценишь.
      Аннабель подняла глаза, готовая рассмеяться. Ройс улыбнулся, и на щеках у него появились ямочки. Взгляды молодых людей встретились и замерли. Улыбка постепенно сошла с лица Ройса, и Аннабель отвела взгляд, почувствовав, что дрожит. В замешательстве она споткнулась о ботинок Ройса, из-за чего они пропустили шаг.
      – Чтоб мне провалиться! – пробормотала Аннабель. – Придется научить тебя ругаться по-настоящему. То, что ты сейчас сказала, звучит слишком чопорно.
      – Возможно! – Аннабель задорно хихикнула. – Мне пришлось съесть не один кусок мыла в наказание, если мама слышала от меня нечто подобное.
      – А для этого был предлог пускать мыльные пузыри?
      Аннабель не выдержала и фыркнула, чего приличные молодые леди никогда себе не позволяют, и отвернулась, боясь посмотреть Ройсу в глаза.
      Пламя свечей и мерцание драгоценностей отражались в зеркалах. Зал бешено вращался вокруг нее, и Аннабель зажмурилась. Бедро Ройса прижалось к ее ноге, и она ощутила твердость его мускулов, прежде чем он сделал шаг и они разошлись.
      Она взглянул на него и едва не задохнулась. Ройс не отрываясь смотрел на ее лицо, на ее губы и, казалось, ласкал ее взглядом.
      «Это всего лишь сон», – сказала она себе.
      «Мы любили друг друга, Лорена, больше чем могли выразить словами…»
      Ройс едва не споткнулся, когда перенес вес тела на раненую ногу, и хотя тщательно пытался скрыть это, Аннабель знала, что ему больно.
      – Ройс!..
      – Продолжай танцевать, женушка, – пробормотал он и заскользил в танце, мужественно преодолевая боль.
      «Вскоре мы сложим наши головы, Лорена, ведь жизнь уходит так стремительно…»
      Аннабель попыталась забыть о музыке и о словах песни, ощутив закипающие на глазах слезы. Раз, два, три. Раз, два, три… Рука Ройса лежит на ее талии. Но это не сон, и она не ребенок. Она женщина. На земле полыхает пожар войны. Страх идет бок о бок со сном.
      – Это всего лишь песня, Аннабель.
      – Да, это так, – прошептала она, отважившись взглянуть в глаза Ройсу и удивляясь тому, с какой легкостью он читал ее мысли.
      Серый туман на мгновение развеялся, и ей показалось, что она отчетливо видит его измученную душу.
      – Неужели любовь приносит страдания? – тихо спросила она.
      – Да, женушка. Поэтому не делай ошибки.
      – Ты не прав.
      – Не делай с собой этого, Аннабель.
      – Но я твоя жена. Я хочу быть твоей женой в полном смысле этого слова.
      Боль исказила лицо Ройса, и Аннабель знала, что виной тому не раненая нога.
      – И ты хочешь меня… – Голос ее дрогнул.
      Глаза Ройса светились любовью. Он взял ее за руку и потащил за собой по коридору к воротам. Слава Богу, они были одни.
      – Наш брак – это фарс, он закончится через пять лет. Я не хочу, чтобы ты была моей женой. Никогда не хотел и не захочу. Ты не в моем вкусе, Аннабель. И закончим на этом. – говорил тихо, но с угрожающими нотками.
      – Лжешь!
      – Хочешь, чтобы я сделал тебе больно, да?
      – Хочу, чтобы ты взглянул правде в глаза. – Девушка положила руки ему на грудь, ощутив, как он вздрогнул от ее прикосновения. – Поцелуй меня, – попросила она.
      – Нет!
      Аннабель приподнялась на цыпочки, приблизила лицо к его лицу и ощутила его влажное горячее дыхание на своих губах.
      – Вы трус, майор Кинкейд.
      Его подбородок дернулся, но глаза по-прежнему были затянуты серой пеленой. Ройс отстранил девушку от себя.
      – Я люблю пышнотелых раскрепощенных женщин. В тебе же нет ни того ни другого. – Он ухмыльнулся.
      – Просто мне нужно немного попрактиковаться.
      – Ты будешь вести себя как дочь своей матери, – сказал он.
      – Я буду играть по твоим правилам.
      – В этой игре нет правил, Аннабель. Ты играешь с огнем, сама того не понимая.
      – То, что вы не хотите меня, мистер Кинкейд, вовсе не значит, что никто другой меня не захочет.
      Она тряхнула головой, просто чтобы проверить реакцию Ройса. Его взгляд сосредоточился на ее губах.
      Аннабель испытывала страх и какое-то необычное возбуждение. Ройс не признавал правил ни в любви, ни на войне.
      Рядом раздался взрыв хохота, появились близнецы Петтигру. Аннабель заметила, что Ройс вновь надел маску, надеясь, что ей тоже удалось скрыть от посторонних волнение.
      – Вот что я скажу тебе, старик, – начал Чанси Петтигру. – Ты должен увести нас всех на войну. – Он ударил Ройса кулаком по плечу. – Если не хочешь сказать, где идут бои, покажи хотя бы, где спрятан хороший бурбон.
      – Попробуйте поискать в столовой. – Ройс предостерегающе посмотрел на Аннабель.
      – Майора Кинкейда беспокоит больная нога, – сказала девушка, улыбаясь Чанси. – Я покажу тебе, где столовая.
      Близнецы удивленно переглянулись. Они не ожидали, что простоватая Энни станет кокетничать, словно юная красотка графства.
      – Покажи нам обоим, – попросил Уиллис и согнул руку в локте. – Майор весь вечер охранял тебя. Пришло время и нам, простым смертным, попытать счастья, ты не согласен?
      – Нет! – Ройс встал между близнецами. – Не согласен. Но, несмотря на это, присоединюсь к вам.
      И не успела Аннабель опомниться, как Ройс повел их по коридору.
      Она прислонилась спиной к стене, стараясь ослабить напряжение в ногах. Чанси похотливо подмигнул ей через плечо, и Аннабель прикрыла ладонью рот, тщетно пытаясь сдержать смех. Но почти в тот же самый момент смех перешел в рыдание. Аннабель потерла лицо руками, а когда убрала их, то заметила в темноте узкого коридора какое-то движение.
      – Миз Аннабель, я вовсе не хотела подслушивать, – сказала Пэтси, выходя на освещенное место. Она держала в руках серебряный поднос с напитками, а лицо ее пылало румянцем. – Я просто не могла выйти из своего укрытия, иначе масса Ройс увидел бы меня.
      – Ничего страшного, – ответила Аннабель, скрыв смущение под маской гордости. – Только, пожалуйста, никому ничего не говори.
      – Любить никогда не просто, миз Аннабель, и я думаю, вам следует знать, что ваше замужество ни для кого не секрет. Все цветные о нем знают, но держат язык за зубами, потому что любят вас.
      – Милостивый Боже! – прошептала Аннабель, чувствуя, сак ее окатила волна унижения.
      Она запрокинула голову и сглотнула. Пэтси положила руку на ее рукав.
      – Некоторые мечты заставляют страдать, – сказала Пэтси.
      Аннабель положила ладонь на руку служанки. Каждая женщина это знает. Но мечты иногда сбываются.

* * *

      Время проходило в водовороте красок, музыки и движения, луна в небе поднялась еще выше. Аннабель не испытывала ни малейшего желания наблюдать за Ройсом, но он исполнил свою угрозу и теперь наблюдал за ней. Девушка же заметно устала от его пристального внимания. Как можно вести себя раскрепощенно, если майор Кинкейд, словно мстительный ангел, следит за каждым ее шагом?
      Аннабель заметила, как поскучнело лицо Чанси, и поняла, го вестник Судного дня появился у нее за спиной. Она улыбнулась Чанси, и тот еще раз похотливо подмигнул ей. У него и впрямь это очень здорово получалось. Аннабель захлопала в ответ ресницами, хотя толком не знала, как это делается.
      Ройс взял из ее рук резной бокал и поднес к носу, Аннабель с невинным видом взглянула на своего надсмотрщика.
      – Лимонад, – протянула она сладеньким голоском.
      – Хм! – Ройс передал бокал Чанси и взял девушку за локоть. – Извините, лейтенант, но вы уже три раза танцевали с мисс Холстон.
      – Вы так здорово фыркаете, майор. – Аннабель через плечо игриво махнула Чанси, но Ройс тотчас же перехватил ее руку.
      – Никогда в жизни не фыркал, – возразил Ройс.
      Аннабель показалось, что он засмеялся.
      – И кому вы собираетесь предложить меня на этот раз?
      – Лейтону.
      – Боже милостивый, да я танцевала с ним уже пять раз. – Аннабель тяжело вздохнула, чтобы показать Ройсу свою досаду. – Я не смогу завтра ходить, если он еще раз наступит мне на ногу.
      – Ты не сможешь завтра ходить, если я еще раз увижу тебя с Чанси.
      Аннабель наклонила голову, вообразив, что именно так делают заядлые кокетки.
      – Ревнуете, майор?
      – Нет. А завтра ты будешь благодарна мне за то, что я защитил тебя от тебя самой.
      – Ну, это вряд ли.
      Ройс стиснул локоть девушки так сильно, что она вздрогнула. Аннабель прикрыла лицо веером, когда Ройс подвел ее к Лейтону и попросил привести обратно по окончании польки. Она уже четыре раза проигнорировала его предостережение и теперь раздумывала над тем, когда же наконец ее муж признает за ней маленькую победу.
      Она устала улыбаться, но все же сделала это еще раз. Аннабель попыталась представить себе, как будет выглядеть капрал Лейтон Самнер через сорок лет. К тому времени его тяжелый подбородок будет лежать где-то в районе ключицы. Она непременно рассмеялась бы при этой мысли, но ей хотелось плакать.
      О Господи, он же о чем-то ее спрашивал, но она его не слушала. Аннабель вздрогнула, когда капрал наступил ей на ногу, и выдавила из себя улыбку.
      – Извините, Лейтон, но я не слышала вас из-за музыки.
      – Я спросил, как вы думаете, стоит ли мне поговорить с майором Кинкейдом или с мистером Пейтоном?
      Аннабель тряхнула головой, стараясь понять, о чем идет речь.
      – О чем поговорить?
      – Испросить разрешения на брак с вами. – Лицо Лейтона приняло серьезное выражение. – Конечно, если вы не возражаете, мисс Холстон.
      Впервые в жизни она получила предложение. От мужчины, которого не любила. Но она уже была замужем за мужчиной, который никогда ее не полюбит. Какой древний бог сыграл с ней такую нелепую шутку? Она всем сердцем сочувствовала славному, искреннему Лейтону.
      Если бы только Ливви была здесь, Аннабель посоветовалась бы с ней, но подруга отсутствовала.
      – Вы не могли бы проводить меня в столовую?
      Лейтон с облегчением вздохнул, и Аннабель едва не рассмеялась. К тому времени, когда они пробрались сквозь толпу гостей, Аннабель уже придумала историю, настолько правдоподобную, что даже не чувствовала себя виноватой.
      – …так что видите, Лейтон, – закончила Аннабель, театрально вздохнув, – вы тут совсем ни при чем. Я вас не достойна. Мое разбитое сердце должно излечиться, прежде чем я полюблю другого мужчину.
      – Мисс Холстон, война – это ужасно. – Лейтон подал бокал шампанского и поднял свой. – За настоящую любовь и исцеление сердец.
      За это стоило выпить. И она выпила. Девушка с трудом осознала, что полька закончилась, а значит, пришло время бежать от ее темного ангела-хранителя.
      – Извините, Лейтон, мне нужно сходить на кухню – сказать слугам, чтобы наполнили подносы едой.
      Он кивнул, и Аннабель сбежала, однако Уиллису Петтигру удалось перехватить ее на пути в танцевальный зал.
      – Надеюсь, в твоей карточке мое имя стоит напротив следующей мазурки?
      Аннабель не помнила, чтобы заносила в свою карточку чьи-либо имена. Все ее усилия были направлены на то, чтобы спрятаться от майора Кинкейда и чтобы напитки и угощение поступали в залы непрерывно. Однако Уиллис утащил ее в танцзал. Он вел ее, как инструктор по танцам, и Аннабель закружилась с ним в мазурке. Но внезапно что-то остановило ее. Аннабель выдохнула и повернулась, положив руки на бедра.
      – Майор, неужели опять вы?
      – Четыре танца с Уиллисом. – Ройс покачал головой. – это непозволительно.
      Уиллис потер большим пальцем усы, но Аннабель заметилa улыбку.
      – Он сегодня просто невыносим. Тебе так не кажется, Энни?
      – Хм!
      Ройс взял девушку за локоть и повел прочь. Аннабель вновь помахала рукой.
      – Может, хватит? – пробормотал Ройс.
      – Только когда перестанете фыркать.
      – Я не фыркаю.
      Аннабель не видела смысла с ним спорить.
      – С кем я танцую на этот раз?
      – С Пейтоном.
      – Ну, по крайней мере мои ноги будут целы.
      – Хм…
      Аннабель украдкой бросила взгляд на Ройса. Ему было отнюдь не весело. Аннабель искренне улыбнулась Пейтону.
      – С кем еще ей можно будет потанцевать потом? – поинтересовался Пейтон.
      – С тобой, с Гордоном и с Лейтоном, – ответил Ройс.
      – Только не с Лейтоном. Мне кажется, он уже успел сделать предложение каждой молодой особе в графстве. Он, конечно, довольно мил и со мной тоже попытал счастья. – Ройс приподнял бровь. Аннабель усмехнулась. – Но я сказала, что мое сердце принадлежит другому.
      – Хм!
      – Если он сделает это еще раз, тебе придется его изолировать.
      Аннабель заметила, что Пейтон едва сдерживает смех. Ей не хотелось смотреть на своего фыркающего самца-мужа.
      – Потанцуй со мной, Энни-детка, – сказал Пейтон, увлекая девушку в центр зала на тур вальса. – Только не останавливайся. Впрочем, я не знаю, что ты пытаешься сделать.
      – О, отец, я сама не знаю. – Ей хотелось спрятать лицо у него на груди и выплакаться.
      Пейтон прижал ее к себе.
      – Смейся, детка, это смягчит боль, – мягко проговорил он.
      Аннабель подняла голову и прочла понимание в его глазах. Девушка прижалась к нему, и они закончили вальс в молчании.
      – Я рекомендую тебе выпить бокал шампанского. – Пейтон положил руку на ее худенькие плечи и повел вперед, стараясь избежать встречи с Ройсом. Он взял два бокала шампанского с подноса проходящего мимо официанта, и они встали у стены, частично скрытые от посторонних взоров двумя большими кадками с фикусами.
      Аннабель сделала глоток и тут же пожалела об этом. Шипучие пузырьки отказывались оставаться в желудке и поднимались назад к горлу. Чтобы прогнать их, девушка сделала еще глоток.
      Ее взгляд был устремлен на Ройса, пренебрежительно облокотившегося о колонну и разговаривающего с высокой белокурой девушкой. Она что-то сказала, и он, запрокинув голову, засмеялся. Сюзанна Пруитт. Высокая, пышногрудая, и за ней ходила толпа поклонников. Аннабель сглотнула, стараясь унять пузырьки, шипящие в пустом желудке. Пейтон проследил за ее взглядом.
      – Пруитт его не интересует, – сказал он.
      – Я тоже.
      – Не совсем так, Энни-детка, не совсем так. – Пейтон взял бокал из ее рук и поставил на небольшой столик. – Как насчет еще одного танца со стариком?
      Аннабель покачала головой:
      – Мне нужно выйти на свежий воздух. Может быть, вы проверите вместо меня, как обстоит дело с угощением?
      – Считай, что я уже это сделал.
      Пейтон направился в столовую, а Аннабель – к галерее. Кто-то зажег вдоль дорожек китайские фонарики, и их мягкий свет мерцал на влажной траве, а каждая капля дождя переливалась словно звезда, упавшая с неба. Ночной ветерок не спеша прогуливался между листьями магнолии. Аннабель остановилась на крыльце, наслаждаясь совершенством природы, но дьявол внутри ее так и хотел разрушить это совершенство, рассыпав по ухоженным лужайкам семена молочая. Ребенок, живущий в ее душе, был готов разрыдаться, в то время как женщина испытывала лишь боль.
      Аннабель направилась в дальний конец галереи, подальше от света, пробивающегося сквозь окна. Ночной ветерок обдувал ее обнаженные плечи, и она задрожала. Прислонившись к колонне, она закрыла глаза и прислушалась к музыке. Время, казалось, замерло.
      – Знал бы я, что ты озябнешь, захватил бы вместо шампанского шаль.
      Аннабель вернулась к реальности, внезапно осознав, что потирает озябшие плечи. Сил улыбнуться Чанси не было. Она слишком устала, да и боль оказалась слишком сильной.
      – Я не замерзла, просто перегрелась. – Она понимала, что не взять протянутый бокал – это дурной ток, и все же покачала головой. – По-моему, мне больше не следует пить.
      – Я так не думаю.
      Аннабель улыбнулась, Чанси ответил улыбкой. Он кивнул в сторону одного из дубов. – Помнишь, как ты застряла на этом дереве?
      – Не застряла. Просто не сообразила, как с него спуститься.
      Молодой человек тихо засмеялся.
      – Ты всегда отличались от остальных девочек. Никто из нас не знал, как себя с тобой вести.
      – С тех пор мало что изменилось. – Девушка следила за пузырьками. Они поднимались к поверхности и немедленно исчезали. – Чанси, даже если бы я знала, как с тобой флиртовать, все равно не стала бы – слишком устала.
      – Вокруг полно кокеток, и они ужасно скучны. Не пытайся подражать им.
      Аннабель с удивлением на него посмотрела.
      – Я не флиртую с тобой, Энни. Просто хочу спросить – можем ли мы по-прежнему быть друзьями?
      Интересно, заметил ли Чанси слезы в ее глазах? К горлу у нее подступил комок, и она не могла вымолвить ни слова. Чанси убрал с ее щеки выбившийся из прически локон.
      – Будь я твоим кавалером, не смог бы этого сделать. Но я только друг, – мягко произнес Чанси. – И как друг могу выслушать тебя и попытаться помочь.
      Слезы мешали Аннабель говорить, и она глотнула шампанского.
      – Где Карлайл? – спросил Чанси. – Как он мог не приехать на свадьбу Гордона? Ведь все получили отпуска по первому требованию.
      – Это я виновата. Он не хочет меня видеть.
      – Он никогда не любил Ройса.
      – Чанси, я ничего не сказала о Ройсе.
      – Зачем говорить, если все и так ясно?
      Аннабель рассмеялась. Пейтон как-то сказал, что смех побеждает боль. И действительно, ей стало легче.
      – Хочешь об этом поговорить? – спросил молодой человек.
      – Нет.
      Чанси посмотрел через плечо девушки.
      – Тогда я расскажу тебе о майоре Кинкейде. Ходят слухи, что он отклонил очередное звание и отказался перевестись к Стюарту. Но это не слухи, а чистая правда. – Аннабель ошеломленно посмотрела на Чанси. – Ты помнишь, что мой отец служит в военном департаменте?
      Аннабель кивнула.
      – Ройс сражался как дьявол, чтобы стать командиром отряда. Кавалеристов вместо партизан. Идея та же – отряды, нападающие с тыла и наносящие непоправимый урон войскам объединенной армии. Обычно ему сопутствует удача, но это плохо отражается на здоровье. Рассказы о его рейдах буквально заполнили газеты северян, так же, впрочем, как и наши. Я знаю, ты их читала. Все писали о том, как он захватил вражеского дозорного и отправил домой.
      – Последний рыцарь, – пробормотала Аннабель, подумав о том, что в глубине души была уверена, что мягкосердечным офицером был не кто иной, как Ройс Кинкейд.
      Помолчав, Чанси продолжил:
      – Они пока не узнали, кто этот человек, но непременно узнают. И если мы проиграем войну, у него будут те же проблемы, что у Джеффа Дэвиса.
      – Зачем ты мне все это рассказываешь?
      – Ты должна знать, что может случиться. Ведь Кинкейды не расскажут тебе об этом. Они скорее умрут, ограждая тебя от суровой реальности, не переставая при этом думать, что ложь ранит сильнее.
      Аннабель услышала в голосе Чанси какие-то странные нотки.
      – Ты восхищен им, не так ли?
      – Я бы отдал саблю моего деда, полученную во время Войны за независимость, чтобы хоть раз принять участие в его вылазке.
      Внезапно Аннабель уловила краем глаза какое-то движение.
      – А теперь я бы посоветовала тебе ретироваться, потому что рыцарь уже идет сюда с намерением защитить мою добродетель.
      Усы Чанси дрогнули.
      – Неужели ты не выпьешь этот бокал шампанского? – произнес он, заключив девушку в объятия.
      – Чанси…
      – Черт возьми, Энни, хватит смеяться, играй серьезно!
      – Не ухмыляйся, тогда, возможно, и я перестану смеяться.
      – Хорошо.
      Теперь на его лице появилась похотливая улыбка, которой позавидовал бы отъявленный сластолюбец.
      Аннабель уткнулась лбом в его грудь, а сам он повернулся так, что его широкая спина загораживала от Ройса трясущиеся от смеха плечи девушки.
      – Перестань смеяться, – прошептал Чанси.
      – Ты щекочешь меня, – пробормотала Аннабель в ответ, а потом засмеялась еще сильнее, когда молодой человек ткнул ее пальцем в спину.
      – Лейтенант!
      «А сейчас сбудутся надежды Чанси на вылазку вместе с майором Кинкейдом», – подумала Аннабель. Казалось, Чанси нисколько не был обескуражен появлением Ройса и не бросился бежать, однако разжал объятия. Аннабель решила, что он достаточно храбр и достаточно глуп для того, чтобы стать партизаном. Она избегала смотреть на своего мужа. Ройс хотел забрать у нее бокал, но она прижала его к груди.
      – Шампанское, – произнесла Аннабель тоном чопорной леди.
      – Представительницы методистской церкви не пьют шампанского.
      Милостивый Боже, ситуация совсем не забавляла его. Аннабель украдкой бросила взгляд на Чанси – молодой человек веселился от души.
      – А я теперь принадлежу к англиканской церкви. – Аннабель подняла бокал, сделала большой глоток и заморгала, чтобы скрыть выступившие на глазах слезы. – Скажи, что видел меня в церкви в прошлое воскресенье, Чанси.
      – Точно, – протянул Чанси. – Она была прекрасна, как ангел на своем первом причастии.
      Аннабель бросила на молодого человека досадливый взгляд. Но тот лишь пожал плечами. Внезапно Аннабель разобрал дикий смех. Ройс снова предпринял попытку забрать у Аннабель бокал, но она залпом осушила его и только потом протянула Ройсу. Мужчина передал пустой бокал Чанси.
      – Беги отсюда, лейтенант.
      – О, я не знаю.
      «Очень глупо, Чанси», – подумала девушка, потому что Ройс одарил молодого человека таким взглядом, который мог заморозить бурную реку в августе. Чанси отступил, продолжая дерзко смотреть на Ройса. Ему даже удалось подмигнуть Аннабель.
      – Оставь один вальс для меня, Энни.
      Девушка помахала рукой, но Ройс схватил ее за запястье.
      – Сколько этого чертова шампанского ты выпила сегодня?
      – Большой кусок щелочного мыла очистил бы твой словарный запас от ругательств.
      Аннабель почувствовала гордость оттого, что смогла быстро и остроумно ответить. Но тут она вспомнила, что Ройс никогда в своей жизни не знал материнской любви, не говоря се о том, что кто-то любил бы его настолько сильно, чтобы вымыть ему рот с мылом. Еще одна частичка ее сердца откололась и упала в бездонную пустоту внутри ее. Аннабель закрыла глаза, мысленно пытаясь заставить Ройса отпустить ее запястье. Потому что, если этого не произойдет, она просто расколется на мелкие кусочки и улетит ввысь, как пузырьки шампанского, и будет лететь до тех пор, пока не лопнет и не умрет.
      Аннабель покачнулась, но Ройс и не думал отпускать ее, вместо этого он обвил рукой ее талию.
      – Нет, пожалуйста, – взмолилась она.
      – Если я отпущу тебя, ты упадешь.
      – Ошибаешься. – Девушка вздернула подбородок и метнулась в сторону.
      Она прислонилась к колонне и устремила взгляд на лужайку, избегая серебристого сияния глаз Ройса.
      – Сколько шампанского ты выпила? – укоризненно спросил Ройс.
      Аннабель сжала руку в кулак и вытянула перед собой.
      – Лейтон, – она подняла один палец, – Пейтон, – второй палец, – и Чанси. Три бокала.
      – Ты потерпела полное фиаско как распутница.
      Он с таким же успехом мог сказать: «Ты потерпела полное фиаско как женщина». И был бы прав. Рука девушки тяжело упала. Она закрыла глаза и запрокинула голову, вдыхая ароматы жаркой летней ночи и разгневанного мужчины. Внутри дома были свет, смех и любовь. А здесь, снаружи – ночь, тишина и боль.
      Аннабель вдохнула так глубоко, что воздух коснулся ее разбитого сердца и оно заболело. Девушка больше не могла оставаться здесь, не могла дышать одним воздухом с Ройсом. Она выпрямилась, попыталась обойти колонну и улизнуть, но муж схватил ее за руку.
      – Чанси Петтигру помолвлен с девушкой из Ричмонда.
      – Она счастливица.
      – Энни, черт возьми, что происходит?
      Ройс отпустил ее руку, и девушка заставила себя взглянуть на него. Облака рассеялись, и луна осветила суровые черты Ройса. Он был героем ее снов, рыцарь, изваянный серебристыми струями лунного света, мужественный и красивый, а она…
      Она была простушкой Энни.
      – Знаешь, я не умею скрывать свои чувства, как ты. Чанси решил, что сможет помочь мне, вызвав у тебя ревность. Если бы он дал мне шанс, я рассеяла бы его иллюзии. Я даже не могу ненавидеть тебя за то, что веду себя как дурочка, впрочем, я и есть дурочка.
      Ройс испустил глубокий вздох.
      – Это верно, не можешь.
      – Даже бессердечный негодяй мог бы поспорить.
      – Наш брак не имеет ничего общего с любовью, черт бы его побрал!
      Девушка сделала два неверных шага в сторону лужайки.
      – О дьявол!
      Ройс схватил Аннабель за руку и резко повернул к себе. Сердце ее упало. Она отскочила, словно от удара, но Ройс грубо привлек ее к себе. Аннабель не испугалась, только сердце ее забилось сильнее. Она играла в его игру – игру без правил, – зная, что он лишь причинит ей боль.
      – Поцеловать тебя, Энни? – Ройс схватил прядь волос на затылке девушки и запрокинул ее голову. – Черт бы тебя побрал, я тебя поцелую! – И прежде чем его губы прижались к ее губам, она заметила, как вспыхнул в его глазах огонь.
      Его губы были жесткими, нет… нежными. Требовательными и горячими. Ее губы приоткрылись, и его язык скользнул внутрь.
      Святые небеса, его язык был у нее во рту, пробуя ее на вкус так же, как она пробовала его. И эта близость, пронзающая насквозь, разожгла внутри Аннабель пламя, которое разгоралось словно сухой трут, сжигая все на своем пути. Аннабель стонала, выгнулась и прижалась к нему.
      Вдруг Ройс отстранил ее. Она хотела дотронуться до его шеи, где бешено бился пульс, но выражение его лица испугало ее. Он смотрел на нее с ненавистью.
      – Это был поцелуй, Аннабель. Чертовски прекрасный поцелуй. Но не любовь.
      – А что же тогда это было?
      Взглянув на него, Аннабель вновь заметила муку в его подернутых пеленой глазах.
      – Что я должна сделать? Научи меня, Ройс. Я… – Она запнулась, не найдя нужных слов.
      Ройс прикрыл глаза.
      – Однажды я тебе позволил продать себя за крышу над головой, а теперь ты просишь меня научить тебя быть распутницей.
      «Нет! – кричало ее сердце. – Научи меня тому, чего ты хочешь, научи, как сделать так, чтобы ты любил меня». Аннабель отвернулась, не желая, чтобы Ройс увидел закипавшие на ее глазах слезы.
      – Всю жизнь я слушала других девушек. Красивых девушек. Слушала, улыбалась и делала вид, что мне это безразлично. Но я никогда не переставала мечтать о том, что где-то есть и моя половинка. – Аннабель попыталась засмеяться, но из ее груди вырвался тихий возглас отчаяния. – Я не знала, что мечтала о тебе.
      – Иди сюда, – мягко позвал Ройс, заключив девушку в объятия. – Шмыгающие носом маленькие девственницы не могут быть красивыми.
      Аннабель задыхалась от слез. Но Ройс не должен был их видеть.
      – Я не имела в виду… Я не хочу…
      – Я знаю, чего ты хочешь. Но не могу быть другим.
      Ройс гладил плечи девушки. Наконец она затихла и прижалась к его груди.
      – Ты что, собралась промочить слезами весь мой мундир?
      – Я не плакала.
      Аннабель потерлась щекой о его китель. Ей было стыдно, и она старалась не смотреть на мужа. Она шмыгнула носом и вытерла его тыльной стороной ладони.
      – Ради всего святого, Энни, что бы сказала твоя мама? – Ройс протянул ей носовой платок. – Я тебя заставлю весь вечер читать Платона, если еще раз увижу нечто подобное.
      Он снова заключил ее в объятия и не сводил глаз с ее приоткрытых губ, обдавая ее лицо горячим дыханием.
      – Энни!
      Они оторвались друг от друга медленно и нехотя. По галерее не торопясь шел Пейтон. Увидев Аннабель и Ройса, он остановился.
      – Миссис Роли тебя искала, – сказал Пейтон, обратившись к Аннабель, но его тяжелый взгляд был устремлен на сына. – Кажется, одной из кузин Августы нужна служанка.
      Аннабель встретилась глазами с Ройсом, но его мысли и чувства были скрыты за серебристым туманом. Вскоре он снова уедет. Уйдет на войну, может, даже на смерть, и она никогда не узнает, чего он хотел. И что нужно делать, чтобы он ее полюбил.
      – Иди в дом, – сказал Ройс. – И помни, женушка: все, что сейчас произошло – всего лишь иллюзия. Игра масок, спектакль и обман.
      Аннабель гордо подняла подбородок:
      – Мне жаль вас, майор Кинкейд. Ужасно жаль!
      Она повернулась и пошла к дому.
      – Не делай ей больно, сын, – сказал Пейтон с тяжелым вздохом.
      – Надо было раньше думать об этом.
      – Она влюблена в тебя.
      – Нет, это страсть. Узнав, какой я на самом деле, она найдет более достойного джентльмена. – На мгновение возникла напряженная пауза, а потом Ройс произнес голосом, прерывающимся от боли, которой он не мог скрыть: – Господи, отец, однажды ты купил мне мать. Неужели ты так ничему и не научился? Если бы мне нужна была жена, я выбрал бы ее себе сам.
      – Я видел, каких женщин ты выбираешь. Твоя душа будет проклята, и ты обречешь ее на вечные муки.
      – Нельзя проклясть то, что уже проклято. – Ройс посмотрел на красивое аристократическое лицо отца. – Уж кому-кому, а тебе-то это хорошо известно!
      На мгновение ему показалось, что он увидел в бездонных серых глазах отца неприкрытую боль, но они тут же стали бесстрастными, как и его собственные.
      Пейтон повернулся на каблуках и ушел прочь.
      Ройс смотрел ему вслед, пока тот не скрылся за дверями дома. Он пошел было за ним, но наткнулся на прохладную каменную колонну и прислонился к ней.
      Он долго стоял так, не двигаясь, и ждал, пока пройдет дрожь в ногах.

Глава 11

      Лейтон Самнер поднес к губам стакан и вздрогнул, когда виски обожгло горло. Он глубоко вздохнул.
      – Скажу вам, старик, в «Излучине» самый лучший винный погреб на всем Юге.
      – Уверен, после сегодняшнего вечера он превратится в бесплодную пустошь, – со скучающим видом произнес Ройс.
      Его поза как нельзя кстати соответствовала этому тону аристократа, хотя боль пронзала бедро при каждом движении.
      Интересно, почему друзья Гордона обращаются к нему не иначе как «старик»? Ведь он всего на несколько лет старше иx. Или разница в возрасте столь очевидна? Он стал стариком в девять лет, потому что уже тогда знал все горькие тайны жизни.
      – Это моя вина, – сказал Лейтон, взмахнув стаканом.
      Ройс проследил за его взглядом. Аннабель. Ройс не мог оторвать от нее глаз.
      На ней было простое платье из белого муара с окаймленным рюшами скромным лифом. Юбка ниспадала поверх широкого кринолина, который покачивался при каждом шаге, черный кушак из органзы, подчеркивающий осиную талию, был завязан на спине тугим бантом. Остальные женщины в зале в роскошных платьях, увешанные драгоценностями, не шли с ней ни в какое сравнение. И Ройс хотел ее. Хотел страстно, неистово.
      Но вопреки обыкновению сдерживал свои чувства, что было ему несвойственно. Аннабель его жена. Он имеет полное право лечь с ней в постель, почему же не делает этого?
      Милая, невинная Аннабель. Не настолько невинная, чтобы не знать, что предлагает, и слишком невинная, чтобы понять, какую цену за это придется заплатить. Стоило заглянуть в ее карие глаза с золотистыми прожилками, чтобы увидеть, что творится в ее душе. Господи, как он хотел снова поверить в любовь, настоящую, не на одну ночь. Дьявол, она почти заставила его поверить, что он сможет стать другим, таким, каким она хотела его видеть.
      – Это моя вина, – повторил Лейтон, с трудом ворочая языком. – Все было в порядке до тех пор, пока я не спросил, могу ли я просить ее руки. Ты должен был предупредить меня, старик. – Он снова помахал стаканом. Их глаза встретились, когда Лейтон посмотрел на колышущуюся в стакане жидкость. – И как это меня угораздило узнать о ее молодом человеке, который погиб во время набега на лагерь? Он даже не успел убить ни одного янки. Печально, печально…
      – Но только не для янки, который все еще дышит.
      Лейтон мрачно кивнул:
      – Понимаю, к чему вы клоните, майор. Но я говорил не о янки.
      Ройс хлопнул Лейтона по спине:
      – Вы с этим справитесь.
      – Конечно, справлюсь. Я всем им делал предложение, и все дали мне от ворот поворот. Но никто не улыбался так, как мисс Холстон. От такой улыбки кровь начинает бешено пульсировать и становится горячей. Да, сэр, горячей.
      Ройс наполнил стакан Лейтона до краев.
      – Забудьте об этом, капрал. Подумайте о чем-нибудь менее возбуждающем.
      Лейтон пожал плечами:
      – Все дело в том, сэр, что она перестала улыбаться. Это я виноват, что она вспомнила о своем женихе. Никогда себе не прощу. Никогда! – Он поднес стакан к пухлым губам и, причмокивая, облизал их. – Подумать о чем-нибудь менее возбуждающем. Да, сэр. Это поможет мне забыться.
      – Хорошо, я тоже забуду об этом разговоре. – Ройс протянул Лейтону початую бутылку. – Идите, капрал, и забудьте обо всем.
      Лейтон схватил бутылку, и на лице его появилась широкая ухмылка.
      – Спасибо, сэр. Найду укромный уголок и забуду обо всем. – Он сделал пару неверных шагов и обернулся. – Хорошо, что вы присматриваете за ней. Хоть вы и не снискали славу защитника женской добродетели, но убежден: вы не посягаете на честь мисс Аннабель. Такая девушка, как она, нуждается в защите от молодых повес вроде меня. Особенно сейчас.
      – Будьте уверены, она под защитой, и предупредите остальных, что они будут иметь дело со мной, если вздумают играть с любовью молодых леди.
      Возможно, Лейтон был слишком пьян, чтобы уловить в его словах иронию, но для Ройса горькая правда была очевидна. Не от молодых повес следовало защищать Аннабель, а него самого, Ройса Кинкейда.
      Ройс перенес вес тела на здоровую ногу и облокотился о каминную полку, наблюдая за Аннабель. Ее окружали молодые люди, среди которых были братья Петтигру. Похоже, Чанси взял ее под свое крыло. Ройс непременно подошел бы к нему и ударил, если бы не видел собственными глазами его невесту из Ричмонда. Лихорадочный огонь в глазах Чанси не оставлял сомнений в его чувствах. С ним Аннабель была в безопасности, по крайней мере до тех пор, пока не остынет его страсть к девушке из Ричмонда.
      Ройс отвел взгляд, пытаясь услышать смех Аннабель. Этот чудесный звук, от которого кровь бешено пульсировала в жилax. Но не услышал. Он повернул голову и внимательно посмотрел на девушку, надеясь увидеть хотя бы ее улыбку. Почувствовав его тяжелый взгляд, она обернулась и посмотрела на него своими темными глазами.
      «Улыбнись, черт бы тебя побрал!»
      Но рассвет так и не наступил. Ройс отошел от каминной юлки и покинул зал, волоча раненую ногу. Аннабель смотрела ему вслед, и от ее взгляда его черное сердце болезненно жалось.
      Гордон стоял под дубом, смотрел, как Ройс растирает больную ногу, и раздумывал над тем, допустит ли Ройс, чтобы боль отразилась на лице, даже когда рядом никого нет. Вряд ли. Он слишком хорошо умеет скрывать свои чувства.
      – Она опять тебя ударила?
      Ройс медленно выпрямился.
      – На этот раз нет. Я не могу обвинять никого, кроме себя самого. Чертов глупец!..
      В этом мужчине, говорившем протяжно и насмешливо, не было ничего от храброго командира, который галопом несся на поле боя без единого патрона в карабине, вооруженный лишь охотничьим ножом, чтобы спасти раненого товарища, оставленного под пулями. Удивительно было то, что выжили оба, хотя историю эту рассказывал только один.
      – Я видел Дешилдса в Ричмонде, – сказал Гордон.
      – А-а, – протянул Ройс. – Уверен, все, что рассказал тебе Джон, сильно преувеличено. Создание мифа для публичного обсуждения – своего рода тактический ход. Эти слабаки янки в страхе покидают поле боя, едва только он начинается.
      – Ройс, ты хочешь, чтобы тебя убили?
      – Вовсе нет. – Ройс горько усмехнулся. – Возможно, это испорченная и никчемная шкура, но другой у меня нет, братец, и если бы ты думал головой, а не приспособлением, которое висит у тебя между ног, то принял бы перевод по службе, который я получил для тебя, и присоединился бы к нам.
      – Но зачем? Чтобы ты смог рисковать своей никчемной шкурой в следующий раз, когда будешь спасать меня? Черт возьми, Ройс, возможно, ты делаешь это из добрых побуждений, но мне это начинает надоедать. – Он внимательно посмотрел на Ройса, стараясь разглядеть хоть какие-нибудь эмоции на его лице, но не увидел ничего, кроме загадочной маски, которую Ройс надел на себя. Гордон подавил вздох. – Ты знал, что Стюарт в Вест-Пойнте и что у него все в порядке.
      – Знал. Но он стремится завоевать известность и славу. Красавчик ничего не может с собой поделать, А вот капитаны кавалеристов погибают.
      – Он воюет, как и я, в открытую.
      – Но держит в штабе музыканта, играющего на банджо!
      Ройс хотел отвернуться, но Гордон схватил его за руку.
      – Я знаю, почему ты женился на Аннабель, почему допустил это. Черт возьми, я позволил ей разрушить свою жизнь из-за твоего стремления защитить незаконнорожденного ребенка.
      – Не переживай за Аннабель. Она сильнее всех солдат, танцующих в этом претенциозном доме, вместе взятых. Она знала, на что шла, и сделала все правильно. Войны ужасны, Гордон. Они с Бо обрели не только дом, но и покровительство Пейтона.
      – Она не собиралась влюбляться в тебя.
      – Кажется, я уже имел подобный разговор сегодня и теперь скажу тебе то, что сказал Пейтону. Это не любовь, это страсть.
      – Ты не упустишь женщину, пылающую к тебе страстью.
      – А не пойти ли тебе куда подальше, брат?
      – Что, это проблема для тебя? – Из груди Гордона вырвался резкий лающий смех. – Брат!
      – Да никакая это, черт возьми, не проблема! – Ройс наклонился вперед. На его лицо упал лунный свет. – Думаешь, мисс Роли согласилась бы стать миссис Гордон Кинкейд, если бы я позволил Пейтону сделать заявление? И эти лицемеры танцевали бы на твоей свадьбе? Пора повзрослеть, Гордон. Ты был бы изгоем, хотя в этом нет твоей вины. Упрекай Пейтона, упрекай суку, которая тебя родила, но я тут ни при чем.
      Гордон смотрел на красивое лицо брата, размышляя о том, что было бы с ним, если б Ройс не принес в жертву свою юность ради него, Гордона. Обиднее всего то, что Ройс принес в жертву не только юность. Он потерял всякую надежду. Ройс был убежден в абсолютной безнравственности человечества, в то время как Гордон верил в торжество добродетели человеческой натуры. Возможно, война их рассудит и правым окажется он, а не Ройс.
      – Я не упрекаю тебя. Просто не делай ей больно. Пожалуйста.
      Наступила напряженная тишина. Ройс закрыл глаза, сделал глубокий вдох, а потом выдох.
      – Если придется причинить ей боль, я сделаю это быстро и чисто, как всегда, – грубо сказал Ройс.
      Гордон с трудом сдержался, чтобы не дать Ройсу пощечину. Он хотел услышать от него слова любви, любви к Аннабель, любви к нему самому. А теперь разочарованно сжимал и разжимал кулаки.
      Он завидовал Ройсу. Завидовал его смелости, его силе воли. И жалел его, потому что эти самые добродетели мешали ему признать мучающую его боль. Но Гордон никого так не любил, как своего брата.
      Гордон направился к дому, к ожидающей его молодой жене. Августа знала правду. Но в глубине души Гордон понимал, что Ройс прав. Ей бы никогда не разрешили выйти замуж за незаконнорожденного, если бы эта правда всплыла наружу. Он чувствовал себя обязанным Ройсу и ненавидел его за то, что возложил на его плечи еще одно обязательство.
      – Гордон!
      Молодой человек остановился и затаил дыхание, ожидая услышать слова, которые все поставят на свои места.
      – Ударь меня.
      Гордон медленно обернулся. Ройс стоял, надев на себя маску безнравственного негодяя, и с невозмутимым видом смотрел на брата. Гордон ощутил острую боль при виде этого сурового изысканного лица. Любимого и ненавистного лица мужчины, которого он называл своим братом.
      – Если я сделаю это, то не смогу считать себя мужчиной.
      И Гордон ушел, оставив Ройса одного в ночи, не в силах остаться, не в силах наблюдать, как брат борется с самим собой. Он должен был торжествовать победу, но не мог. Он чувствовал только любовь и терзавшую душу печаль.

* * *

      Ройс Кинкейд прислонился к дереву и смотрел вслед уходящему брату. Его лицо было лишено каких бы то ни было эмоций, только уголки губ слегка подрагивали. Так он стоял до тех пор, пока ветер не остудил покрытый испариной лоб. Тем временем гости начали расходиться.
      Он прошел к зданию конторы, кляня свою больную ногу, которая вынуждала его хромать. Что им двигало, гордость или глупость, он не мог понять, но жалел, что не воспользовался тростью, как ему советовали. Он едва не упал, танцуя с Аннабель, и с того момента боль в ноге не проходила.
      Ройс вошел в пристройку, служившую ему домом с тех пор, как он вернулся с востока, и стал шарить рукой в поисках свечи. Он чиркнул спичкой, и комната озарилась тусклым светом.
      Обычно он жил на втором этаже большого дома, но после ранения подниматься по лестнице стало тяжело. В суматохе предсвадебных приготовлений Аннабель как могла заботилась о нем. Она проследила за тем, чтобы кровать и сундук Ройса перенесли в его новую комнату и поставили в углу, а за ширмой установили ванну. Аннабель даже постелила половики и принесла вазы с цветами, чтобы сделать жилище мужа более уютным.
      Когда-то эта комната была его убежищем, мозговым центром поместья, местом, где он мог погрузиться в тонкости земледелия и воспроизводства крупного рогатого скота. Только здесь он забывал, что «Излучина» всего лишь иллюзия, ведь когда он трудился на благо поместья, иллюзия становилась реальностью даже для него.
      Теперь поместье принадлежало Аннабель, да поможет ей Господь. Ройс грустно засмеялся. Землю разрывали на части, и каждая сторона требовала от Бога своего. Если он и существовал, то был слишком занят, чтобы заботиться о предпочтениях Аннабель Холстон-Кинкейд или ее развратного, испорченного супруга.
      Ройс опустился на узкую кровать, потер глаза тыльной стороной ладони. Черт, у Гордона было такое лицо… Казалось, он потерял надежду и возненавидел себя самого. И это в день своей свадьбы. Ройс подумал о том, что Селеста украла у него. Она украла его самого, его детство, невинность и веру в то, что где-то в этом мире рабства и коррупции сохранился крошечный светлый островок порядочности и чести. А может, даже любви.
      Все это время он старался оградить Гордона от этих потерь, но, видимо, не смог. Как давно он знал о своем происхождении и почему молчал? А теперь из-за молчания Гордона Аннабель стала женой Ройса.
      Черт возьми, сегодня вечером она умоляла его о любви, и он хотел дать ей то, о чем она его просила. Ему стоило подхватить ее на руки, отнести в ее комнату и взять то, что она предлагала.
      Тогда он разрушил бы все, что было в ней хорошего.
      Он должен вернуться на войну, оказаться как можно дальше от нее. Завтра же он снова займется верховой ездой, чтобы укрепить раненую ногу и вернуться в строй. Макдувел так или иначе собирался отправиться Вашингтон. У Ройса есть долг, который он обязан исполнить, повести свое подразделение в бой.
      Ройс нащупал у себя над головой деревянную спинку кровати и, ухватившись за нее, подтянулся, проверяя силу мышц. Если бы только больная нога не горела огнем… Ройс посмотрел на деревянные брусья на потолке. Пламя свечи заколебалось, и сучки на сосновых досках стали превращаться в…
      Глаза Аннабель, такие темные, почти черные, как бездонные бушующие озера. Он представил себе ее волосы, каштановые с проблесками позолоты, разметавшиеся по его подушке, как расплавленный солнечный свет. Представил, как зарывается в эти волосы, ощущая аромат лаванды и терпкий запах женского тела.
      «Научи меня, Ройс»… Господи, он мог бы научить ее делать многое…
      Ройс вскочил с кровати, и ногу пронзила острая боль. Но эта боль не заглушила вспыхнувшего желания. Хромая, он пересек комнату, распахнул дверь и, встав в дверном проеме, стал хватать ртом знойный воздух.
      Небо очистилось от облаков, взошла полная луна, залив лужайку мягким серебристым светом. Взгляд Ройса скользнул по второму этажу большого дома, где располагалась комната его жены.
      Она стояла в галерее, в одной ночной сорочке. Аннабель повернула голову и посмотрела в его сторону. Видела ли она его, стоявшего в затененном дверном проеме? Впрочем, это не имело никакого значения. Что-то влекло их друг к другу. Даже не видя его, она знала, что он смотрит на нее.
      Ройс попятился к кровати. Его взгляд упал на графин с бурбоном, стоявший на столе. От боли в раненой ноге и в паху было лишь одно средство – напиться до беспамятства и заснуть. Но Ройс был не настолько слаб. Он сел на край кровати и обхватил колени руками. Он смотрел на свои руки, пока дрожь не утихла, а потом положил их на бедра.
      Любовь. Сияющие проблески благопристойности. Восход солнца, который не в силах разрушить надежду. Все это не более чем иллюзия. Словно подтверждая его мысль, свеча зашипела от ветра и потухла, и комната погрузилась во мрак. Ройс содрогнулся, запрокинул голову, и его веки сомкнулись. – Аннабель, – прошептал он в тишине.

Глава 12

      – Вам не стоит находиться в кузнице, миз Аннабель.
      Чувство облегчения на мгновение уступило место раздражению. «Следуй правилам, Энни, – предостерегла она себя, – если не ради себя, то ради Кларенса». Девушка молча вернулась к двери и остановилась там, чтобы все могли ее видеть.
      – Пэтси сказала, что она… Я хочу сказать, что ты… – Аннабель набрала в грудь воздуха, когда Кларенс изумленно посмотрел на нее. – Она сказала, что надеется найти что-то в капусте через несколько месяцев. – Аннабель улыбнулась. – Я так рада за вас обоих!
      Кларенс кивнул и, повернувшись к девушке спиной, направился к верстаку. Аннабель не знала, о чем может думать мужчина, тем более чернокожий. Однако поняла, почему померкла его улыбка.
      От Пэтси она знала о кувшинах, зарытых рядом с его хижиной. Они были наполнены монетами, которые он получил, работая кузнецом за пределами «Излучины». Пейтон позволил ему забрать заработанные деньги себе, и Пэтси рассказала своей госпоже о мечте Кларенса купить свободу для себя и своей семьи.
      – Последний гость уехал сегодня утром, – сказала Аннабель, переходя к основной причине своего визита. – Мы можем возобновить занятия вечером, если ты сообщишь остальным.
      – Сделаю. – Кларенс взял в руки пресс для пробивания отверстий. – Они устали, так что народу будет не много.
      – Устали или напуганы, Кларенс?
      – У белых патрульных полно работы с тех пор, как началась война. Она ничуть не изменила их наклонностей.
      Рабы напуганы. Интересно, подозревают ли они, что она тоже напугана? Но она по-прежнему полна решимости учить грамоте тех, кто желает, по крайней мере основам чтения и счета. Они играли в опасную игру, и Аннабель была не настолько наивной, чтобы не осознавать последствий, если ее с учениками застанут врасплох.
      – Я сделаю все, чтобы защитить их, большего обещать не могу.
      – Я знаю, миз Аннабель. О большем и не прошу. – Кларенс взял горсть заклепочных гвоздей и приступил к работе.
      Еще несколько минут Аннабель наблюдала за рабом. Рукав его рубашки был пропитан потом, и Аннабель видела, как перекатываются под тканью мускулы. Гордон прав: у Кларенса и Ройса много общего. Оба высокомерны и горды, у обоих нежные сердца. И оба скрывают это. Аннабель возблагодарила Бога за то, что не родилась мужчиной. Когда она уходила, Кларенс сказал:
      – Держитесь сегодня подальше от реки, миз Аннабель. Надвигается гроза.
      Аннабель посмотрела на голубое небо, чистое и безоблачное до самого горизонта. Где-то глубоко внутри зародился смех и поднялся вверх, как волна прилива. Она смеялась, потому что гости, собравшиеся на свадьбу, наконец разъехались, потому что лето окутало землю волшебством. Потому что целых три дня умирала от стыда, вспоминая, что предлагала себя Ройсу, а потом умирала оттого, что он отверг ее. И если бы не нашлось причины для смеха, Аннабель скорее всего умерла бы от слез.

* * *

      Аннабель шла по тропинке, петлявшей среди сахарных кленов и цветущего утреннего великолепия, к своему излюбленному месту на реке. Вода здесь бурлила вокруг больших валунов, образовывая заводи, в которых водились черные окуни. Недалеко от берега возвышался островок, населенный речными выдрами и ржанками, а также различными ползучими тварями. Мейджор не соизволил подождать свою хозяйку – сбежал по отвесному берегу и плюхнулся в воду. Водяные мухи поднялись с поверхности и стали виться вокруг пса, словно радужное облако.
      Она села на трухлявое бревно, сняла туфли и чулки. Подобрала с земли ветку гикори и рыболовные снасти, сунула под мышку книгу и начала спускаться к берегу. В Пидмонте стоял летний день, воздух был жидким и душным, жесткий песок под ногами раскалился. Аннабель вошла в реку, погрузив пальцы ног в прохладный скользкий ил, устилающий дно. Она запихнула книгу подальше под мышку и побежала к маленькому островку, смеясь и разбрасывая брызги.
      Аннабель плюхнулась на землю рядом с тенью, отбрасываемой спутанными ветвями ивы, и, пока Мейджор скакал вокруг, нацепила на крючок наживку и забросила его в заводь рядом с валунами.
      Несколько долгих минут она наблюдала за пробковым поплавком, пляшущим в струях течения. Где-то далеко выводила трель птица. Мейджор устроился подле девушки, положив свою большую голову ей на колени.
      Она почесала пса за ушами и прищурилась – слишком уж ярким было солнце, отражающееся в речной глади. Журчание воды вокруг валунов напоминало тихую колыбельную, и Аннабель вдруг стало клонить ко сну. Забыв об удочке, зажатой между коленями, она растянулась на земле в тени ивы. Перевернулась на бок, обняла одной рукой пса и заснула.
      Когда она очнулась, солнце скрылось за зловещими тучами, пес убежал неизвестно куда, а рядом стоял Ройс. Аннабель показалось, что она все еще спит.
      Но он пошевелился, и она поняла, что все происходит наяву. Как долго он стоял здесь, наблюдая за ней? Она почувствовала себя обнаженной и беззащитной и поспешно отползла назад, мокрые юбки волочились за ней по песку.
      Ройс напрягся.
      – Не шевелись, Энни, – произнес он тихо, но настойчиво. Его глаза потемнели, как сгущающиеся грозовые тучи.
      – Черт возьми, не двигайся!
      Господи, откуда появился пистолет? Аннабель похолодела. Она сжалась в комок и закрыла уши руками. Грянул выстрел, воздух наполнился запахом серы.
      И наступила тишина. Казалось, даже река остановила свои воды, а птицы и насекомые смолкли от испуга.
      – Аннабель?
      Девушка медленно подняла голову и посмотрела на Ройса. Он был словно натянутая струна – дотронься и зазвенит.
      – Если ты уберешь оружие, обещаю никогда больше себя не предлагать.
      – О Господи, женщина!
      Ройс медленно запрокинул голову и прикрыл глаза. А в следующее мгновение оказался возле нее. Присел на корточки и протянул руку, Аннабель вздрогнула, и рука бессильно повисла.
      Что-то шевельнулось в его тусклых глазах, что-то легкое и неуловимое, как плывущий над озером туман. Его взгляд был настолько тяжелым, что Аннабель кожей чувствовала его. Ее грудь напряглась, сердце болезненно сжалось, и она подумала, что вскрикнет, если Ройс не перестанет смотреть на нее, но он отвел взгляд, и Аннабель с облегчением вздохнула.
      – С тобой все в порядке? – спросил он.
      – Ты, конечно, ужасно раздражаешь меня, но это еще не причина, чтобы положить конец моим страданиям.
      – Ты чуть было не стала завтраком щитомордника, женушка.
      Аннабель вскочила на ноги так стремительно, что у нее даже закружилась голова.
      – О Господи! – выдохнула она. Всего лишь в двух шагах от того места, где она стояла, лежали останки змеи не менее пяти футов длиной. Пуля размозжила ее голову. – Ты уверен, что это был не уж?
      – Пасть змеи была открыта, и она уже приготовилась к нападению. – Ройс схватил Аннабель за руку и встряхнул. – Кларенс предупреждал, чтобы ты держалась от реки подальше. Ты когда-нибудь прислушиваешься к тому, что тебе говорят?
      Аннабель вырвала руку, подбежала к змее и поддела ее ногой.
      – Какая большая, правда?
      Ройс шумно выдохнул:
      – Почти такого же размера, как ты.
      Ройс подошел ближе и встал рядом с девушкой. Она чувствовала себя в безопасности, потому что он стоял рядом, высокий, наделенный недюжинной силой. Чувствовала себя веселой и беззаботной, потому что слышала его негромкий голос. Но в то же время ощущала внутри какую-то пустоту, потому что она отчаянно в нем нуждалась, а он пренебрегал ею.
      Невдалеке прогремел гром. По небу неслись тяжелые тучи, такие же черные, как котелок ведьмы, в котором она варит свое зелье.
      – Мейджор! – закричала Аннабель, внезапно вспомнив о собаке. Она сложила ладони рупором и прокричала еще раз: – Ме-е-йджор!
      – Не стоит вопить, душа моя. Я уже спас сегодня твою никчемную жизнь.
      – Я зову не тебя. Мейджор был со мной и помогал ловить рыбу, а теперь куда-то убежал.
      – Ах, я, дурья башка, должен был догадаться, как только заметил эту дворнягу, грызущую ветку гикори. Он не поймал ни одной рыбки и решил сгрызть на обед палку.
      – А ты убил змею, не дав ей сожрать меня, и все зажили счастливо. Как в сказке.
      – Они не зажили счастливо. Змея страдала головными болями, собака занозила язык, а вам, миссис Кинкейд, сейчас преподадут урок, которого вы никогда не забудете.
      Ройс начал наступать на Аннабель со зловещим выражением лица, девушка попятилась и вошла в воду.
      – Не надо, Ройс, – сказала она, подняв руки, словно пытаясь защититься. – Умоляю тебя.
      – Что ты предпочитаешь: чтобы я дал пару звонких шлепков по твоей очаровательной маленькой заднице или обмакнул тебя в воду, как старую отвратительную ведьму? – В его глазах вспыхнули огоньки. – Думаю, и то и другое. Ужасно трудно привлечь твое внимание, и умный мужчина непременно воспользуется представившейся возможностью.
      – Нет! – вскрикнула Аннабель, резко повернувшись.
      Тяжелые намокшие юбки обмотались вокруг ее ног, когда она попыталась бежать по воде. Раздался всплеск, Ройс, рванувшись, схватил ее за талию, и оба, не удержавшись, плюхнулись в воду.
      Аннабель вынырнула, смеясь и отплевываясь. Ройс снова ее окунул. Она вынырнула, сложила губы трубочкой, и струя воды ударила Ройсу прямо в лицо. Он выругался, а потом рассмеялся, хрипло и низко, и ему вторил ее тихий, воздушный смех. Звук плыл во влажном воздухе – ее смех и его смех, – сплетаясь, как тела любовников.
      Смех Ройса замер. Он неотрывно смотрел на губы девушки, лицо стало напряженным. Он наверняка пытался разглядеть в ней самое плохое, хотя и самое хорошее в ней тоже было далеко от совершенства. Ведь он никогда не считал ее леди. Аннабель смущенно убрала с лица мокрые пряди. Грянул гром, словно тысяча барабанов, сверкнула молния. Аннабель вскочила на ноги.
      – Быстро из воды! – резко приказал Ройс.
      Девушка побежала было к островку, но Ройс схватил ее за руку.
      – Не туда, женушка.
      – Но моя книга и удочка…
      Ройс вскинул бровь.
      – Полагаю, Платон?
      – «Грозовой перевал».
      – Пичкаешь свою маленькую пустую головку всякой романтической чепухой.
      Аннабель улыбнулась, и лицо Ройса просветлело, прежде чем он повернул ее к себе.
      – Бегом из воды, – сказал он, звонко шлепнув девушку по мягкому месту.
      Аннабель с трудом побрела к берегу и остановилась у подножия склона, чтобы поднять юбки. Девушка взглянула вверх, а Ройс уже стоял возле нее и смотрел на ее голые ноги. Сначала она подумала, что страсть в его глазах ей лишь привиделась, но потом решила, что обладает какой-то властью над этим мужчиной. Он мог сколько угодно утверждать, что не хочет поцеловать ее, дотронуться до нее, но он лгал. Если бы только она знала, как это делается, непременно заставила бы его полюбить себя вопреки его упрямству.
      Ройс протянул руку, Аннабель ухватилась за нее. Аякс был стреножен на вершине склона. Ройс кивнул, приглашая Аннабель сесть на коня. Она вставила ногу в стремя и уже хотела было вскочить в седло, но заметила на краю склона перо. Спрыгнув на землю и загадочно улыбаясь, девушка подобрала с земли перо чайки и сунула в карман.
      – Садись быстрее на лошадь, пока не разразилась гроза.
      – Мы и без того промокли до нитки, майор.
      Ройс помог ей сесть в седло и теперь, глядя на нее, ухмылялся.
      – Должен сказать, вы великолепны, миссис Кинкейд! Это уродливое старое платье, прилипшее к вашим несуществующим округлостям, самое чудесное, что я видел в своей жизни. Господь наверняка поразит меня молнией прямо в мое черное бесчувственное сердце за такое святотатство, вот почему я хочу поскорее оказаться в укрытии.
      Ройс вскочил в седло позади Аннабель и обнял ее, чтобы взять в руки поводья. Жар его тела проникал через ее одежду. Ройс пустил коня рысью, и от этого грудь Аннабель прижалась к его руке.
      – Ты думал когда-нибудь о том, чтобы изнасиловать это костлявое тело? – спросила Аннабель.
      – Разве тебя не предупреждали, что леди должны быть кроткими и бояться таких хищных подлецов, как я?
      – Какой же вы притворщик, майор Кинкейд!
      Аннабель ощущала на своей шее горячее и влажное дыхание мужчины. Его рука коснулась груди девушки, и ее соски напряглись. Это было восхитительное ощущение. Ничего подобного Аннабель еще не испытывала.
      Должно быть, Ройс что-то ответил, но Аннабель не расслышала, потому что началась гроза. Порывы ветра смешались с дождевыми струями, прижимая траву к земле и с треском сгибая ветви кустарников. В небе сверкали молнии, освещая силуэты деревьев и далекие горы на фоне неба. Ройс склонился над Аннабель, защищая ее от больно бьющих дождевых струй, и повернул коня на узкую тропинку.
      Через несколько минут они выехали на открытое место, и Аннабель увидела впереди невысокое кирпичное здание. Ройс пустил коня в галоп и подъехал к домику. Он спешился и помог сойти на землю Аннабель.
      – Это заброшенная сторожка, – прокричал Ройс сквозь раскаты грома. – Иди внутрь, а я привяжу коня.
      Аннабель открыла дверь, петли заскрипели. Комната была темной и сырой. Когда глаза девушки привыкли к темноте, она смогла различить стол, два стула со спинками из деревянных реек, кирпичный камин и кровать у стены, накрытую старым лоскутным одеялом. В комнату вошел Ройс, и Аннабель задрожала, не то от страха, не то от холода.
      – Господи, нужно согреть тебя… – Ройс обнял девушку и прижал к себе. Она задрожала еще сильнее.
      Ройс опустил руки.
      – Сними платье и закутайся в одеяло. – Голос его звучал хрипло.
      – Думаю, это не очень хорошая идея.
      – С чего это вдруг ты начала вести себя как истинная леди? – Ройс засмеялся и легонько подтолкнул девушку. – Делай, что тебе сказано, а я пока разведу огонь. Обещаю не оборачиваться, пока ты не скажешь мне, что завернулась в одеяло.
      Аннабель сняла платье и осталась в отделанной кружевами сорочке и хлопчатобумажных панталонах. При этом она старалась повернуться к Ройсу спиной, на случай если он вздумал бы подглядывать. Аннабель вытащила из прически шпильки, и волосы рассыпались по плечам и спине. Затем она взяла с кровати одеяло и укуталась, после чего стала молча наблюдать за Рейсом.
      Став на одно колено, он положил в камин охапку хвороста. Брюки плотно обтягивали его сильные мускулистые бедра, а дождевая вода ручейками скатывалась с его густых волос и струилась по спине.
      Затем Ройс выпрямился, и Аннабель поняла, что рана все еще причиняет ему боль. Но, несмотря на это, он резвился с ней в воде, словно мальчишка, а потом ехал верхом на коне. Его сила воли вызывала восхищение. Благодаря ей Аннабель всегда будет в безопасности, но желаемого не добьется. Эта мысль наполнила ее сердце печалью.
      Девушка пересекла комнату и подошла к Ройсу, смотревшему на огонь.
      – На кровати есть простыня, – тихо сказала Аннабель. – Может, тебе тоже стоит обсушиться?
      Ройс обернулся, положил руки на плечи девушки, погладил ее щеку.
      – Ты счастлива здесь?
      Вопрос удивил Аннабель не меньше, чем его прикосновение.
      – Я скучаю по Карлайлу, – ответила она. – Но мне кажется, я всегда была счастлива в «Излучине».
      Ройс ничего не сказал, лишь остановил на ней долгий взгляд. Выражение его лица смягчилось. Быть может, от ее признания. Ройс пододвинул стулья ближе к огню и на одном из них развесил ее платье, чтобы просушить. После чего стянул с себя рубашку и повесил на спинку второго стула.
      Аннабель ощутила ужасную неловкость, которая захлестнула ее, словно волна. Широкую грудь мужчины покрывали темные курчавые волосы, конусом спускающиеся вниз. Ей хотелось получше рассмотреть его крепкие мускулы и красивую, покрытую загаром кожу, но она отвела взгляд. То ли смутилась, то ли почувствовала себя благопристойной леди.
      Девушка села на пол перед каминной решеткой, наклонилась к огню и обхватила колени руками. Ветер свистел в дымоходе так, что пламя трепетало, потрескивало и шипело, как разозлившийся кот. Аннабель ощущала присутствие Ройса за своей спиной, слышала его шаги. Она повернула голову и прижалась щекой к согнутому колену, так что теперь могла видеть Ройса.
      Он остановился перед единственным окном и смотрел, как хлещут по стеклам струи дождя.
      Тишину нарушали лишь гудение ветра в дымоходе и стук капель дождя. Первым прервал молчание Ройс.
      – Ты выглядишь как индейская принцесса, – произнес он.
      – Что за глупости? – удивилась Аннабель, склонив голову набок и глядя на приближающегося к ней Ройса.
      Огонь отбрасывал красные отсветы на его лицо, и она не видела, улыбается он или нет. А вот она улыбалась, потому что чувствовала себя полной жизни, как никогда прежде, и была счастлива.
      – Готова поклясться, что на Западе ты знал тысячу принцесс, и каждая была влюблена в тебя.
      – Не меньше тысячи.
      Девушка засмеялась, а на лице Ройса появилась дьявольская улыбка.
      – А уж сотню наверняка, – добавил он.
      Ройс прислонился плечом к кирпичной облицовке камина.
      – Там были и индейцы. Ты когда-нибудь слышала историю про Хьюрит, Пропавшую Деву?
      – Нет, только про Покахонтас.
      – Хьюрит жила задолго до Покахонтас. Она была дочерью шамана, а не принцессой. Но все в нее влюблялись. И больше всех в нее был влюблен воин, он как раз собирался занять место вождя. Этот воин и дал ей имя. «Хьюрит» означает «красавица», а для него не было девушки красивее на свете.
      Между племенами началась война, и воин переплыл реку, чтобы принять участие в бою. Во время боя его пленил злой дух, живший возле моря. Мы называем таких злых духов ведьмами. Ведьма та была старой и уродливой. Такой уродливой, что ей приходилось носить на лице маску, иначе, завидев ее, даже крабы с отвращением отворачивались. Почему ты смеешься? Это нешуточная история.
      – Она просто смешная, потому что ты выдумываешь ее прямо на ходу.
      – Я ничего не выдумываю, но если ты не перестанешь смеяться, не буду рассказывать, и ты никогда не узнаешь, чем все закончилось.
      Аннабель закусила губу, с трудом сдерживая смех.
      Ройс посмотрел на ее губы, и лицо его напряглось. Тут Аннабель поняла, что Ройс собирается сказать ей нечто важное, касающееся их обоих. И у нее пропало желание смеяться.
      – Итак, на чем я остановился? – произнес наконец Ройс. – Ах да… Злая ведьма заколдовала реку, и воин мог пересечь ее, лишь когда воды поворачивали вспять. Но поскольку известно, что повернуть реку вспять невозможно, ведьма решила, что воин никогда не сможет вернуться к своей невесте. Колдовство действовало довольно долго. Воин не вернулся, и Хьюрит затосковала по нему. Все в племени опасались, как бы она не умерла от горя. Но отец девушки, шаман, вызвал великий шторм, который поднялся из океана и направил воды реки назад в горы… – Ройс замолчал.
      – Воин перешел реку и вернулся к своей невесте, – закончила Аннабель. Ей очень хотелось, чтобы все было именно так.
      – Шт. Волшебство шамана оказалось недостаточно сильным.
      Аннабель подошла к Ройсу, чтобы попросить его замолчать, но не смогла. Он пытался что-то сказать ей. Она должна догадаться, что именно. Иначе ей его никогда не понять.
      Ройс судорожно сглотнул и продолжил:
      – Подойдя к берегу, воин увидел, что навстречу ему по высохшему руслу бежит девушка. Она была так прекрасна, что воин остановился и не мог отвести от нее глаз. Так он и не спас девушку, и когда воды реки хлынули назад, они унесли его любовь в океан.
      – Ужасный конец, – произнесла Аннабель. – А в любой выдуманной истории он должен быть счастливым.
      Ройс взял лицо девушки в ладони.
      – Ах, Энни, неужели ты не знаешь, что счастливого конца не бывает?
      Его губы коснулись ее губ. Сначала нежно, потом страстно и требовательно.
      Одеяло соскользнуло с ее плеч и упало к ногам.
      – Аннабель, – выдохнул Ройс, снова прильнул губами к ее губам и зарылся пальцами в ее волосы. – Энни… Милостивый Боже! Энни, я должен…
      Ройс вздрогнул и выпрямился, оттолкнув от себя Аннабель с такой силой, что та едва не упала.
      Чувствуя на себе взгляд Ройса, она наклонилась, подняла с пола одеяло и отнесла на кровать. Надела нижнюю юбку, повязала ее. Встряхнула одеяло, и оно упало на кровать, словно облако. Она обернулась и посмотрела на Ройса.
      – Ты не понимаешь, – произнес он.
      – Нет, Ройс, не понимаю. – Аннабель сняла со стула платье, надела и почувствовала, что Ройс стоит у нее за спиной.
      – Подними волосы, – с нежностью в голосе произнес он.
      Аннабель повиновалась. Пальцы Ройса дрожали, когда он застегивал крошечные пуговицы.
      – Ты просила сохранить наш брак в секрете, однако привязала обручальное кольцо к своей сорочке. Почему, Энни?
      Аннабель почувствовала себя униженной и инстинктивно сжала кольцо, о котором почти забыла.
      – Я твоя жена, – сказала она, вздернув подбородок. Ройс прищурился, слегка склонив набок голову, и противостоять ему не было никакой возможности. – Я испытываю стыд, – призналась Аннабель. – Ведь перед смертью мой отец составил чудовищное соглашение, в соответствии с которым его простушка дочь должна была выйти замуж за человека, взявшего на себя заботу о ней. Я была слишком гордой, чтобы признаться кому-либо в своих чувствах.
      Ройс сжал руки девушки.
      – Ты не простушка. Ты так же красива, как индейская принцесса.
      Аннабель покачала головой, она знала, что он лжет. Взгляд Ройса скользил по ее лицу, в то время как пальцы медленно и нежно поглаживали ее запястья. Он с горечью рассмеялся.
      – О да, моя маленькая жена, ты красива и душой и телом. – Он прижал ее руки к груди, но тут же выпустил. – И вот я привез тебя сюда и едва не взял силой, как когда-то сделала она…
      Аннабель оглядела пустую, пахнущую плесенью комнату, но не увидела ничего, кроме догорающего огня и пыли. Она вспомнила, как Ройс стоял у окна, такой беззащитный, ранимый. Это место вызывало у него какие-то ужасные воспоминания. Она подошла к Ройсу, положила руки ему на грудь. Его кожа была горячей, а сердце билось, как пойманная птица.
      – Кто, Ройс? Что она сделала с тобой?
      Он поднял волосы девушки, слегка коснувшись ее шеи, и отпустил.
      – Мне тогда было восемь лет, и я искал здесь укрытия… потому что в тот день разразилась такая же гроза, как сегодня. Я увидел здесь Селесту с капитаном речного судна. – Он судорожно сглотнул. – Она была для меня матерью. Я думал, что мужчина хочет убить ее, и попытался защитить.
      Он на мгновение замолчал, а потом заговорил быстро и без остановки:
      – Я никому об этом не рассказывал, потому что она пригрозила продать Кларенса, если я проболтаюсь. Ты не можешь представить себе последовавшие за этим годы. – Ройс нежно коснулся пальцами щеки девушки. – Вот почему я не хочу пускать тебя в мой мир.
      Аннабель смотрела на него сквозь слезы. Ее сердце готово было разорваться от боли. Ей было жаль и его, и себя.
      – Сколько грязи вокруг, Энни! Великий сенатор Джулиан Кинкейд регулярно посещал хижины рабынь, в то время как его жена молча страдала, а все вокруг делали вид, будто не замечают смуглых детишек. Пейтон никогда не позволял себе таких омерзительных поступков, но так и не понял, какую ехидну привел в дом. Она даже просила у него развода, чтобы иметь возможность уехать с каким-то там французом, но Пейтон не согласился. Они до сих пор женаты.
      – Но если ты ничего ему не рассказал, откуда он мог знать?
      – Порядочный отец должен был понять, что происходит, и отделаться от нее как можно скорее.
      – Но он любил ее, – мягко возразила Аннабель. – Он заслуживает жалости, потому что любит тебя и Гордона. Прости его, Ройс. Прости и живи своей жизнью.
      – Ты слишком молода, Аннабель. – Ройс горько усмехнулся. – Мы говорим не о любви или прощении – ни того ни другого не существует. Мы говорим о ненависти и возмездии. Я – Кинкейд. И как остальные Кинкейды, разрушаю все, к чему прикасаюсь.
      Ройс верил в то, что говорил, всем сердцем, и Аннабель была бессильна что-либо изменить, заставить его забыть ужасы прошлого.
      Где-то вдалеке глухо пророкотал гром. Аннабель вдохнула чистый после дождя воздух, а вновь появившееся на небе солнце прогнало тьму внутри сторожки. Аннабель взглянула на Ройса сквозь слезы, но не увидела ни малейшего проблеска света в его глазах.
      – А мужчина, который всю свою жизнь посвятил защите своего брата, мужчина, который послал домой вражеского патрульного… Кто он?
      – Чертов глупец.
      «Нет, – подумала Аннабель. – Злобная ведьма украла невинность храброго мальчика, и это наложило отпечаток на всю его жизнь».
      Однако она не произнесла этих слов вслух, чтобы не причинить Ройсу боль.

Глава 13

      Краски и формы мелькали у Аннабель перед глазами – зеленовато-бурая трава и стоящие, словно часовые, деревья, белая полоса ограды на фоне расцвеченного солнцем неба. Под собой девушка ощущала сокращающиеся мощные мышцы кобылы. На короткое мгновение они зависали в прозрачном голубом воздухе, а потом земля стремительно приближалась, и вновь раздавался стук копыт. Казалось, они оседлали молнию и мчатся по небу.
      Они сделали последний скачок, Аннабель натянула поводья, и гнедая пошла шагом. Девушка смеялась от удовольствия. Ветер ласкал ее лицо, солнце пригревало спину, а лошадь спокойно шагала по дороге. В такие дни Аннабель понимала, как это здорово – жить, пусть даже в мире, где царили война и несуществующая любовь.
      Она подъехала к ограде загона для лошадей. Бо сидел на верхней перекладине, широко улыбаясь. Рядом с ним стоял Пейтон. Белая широкополая шляпа была надвинута на глаза, но Аннабель видела морщинки в уголках его рта.
      – Браво, Энни! Когда я научусь скакать так, как ты, позволишь мне охотиться с собаками?
      Аннабель дернула поля шляпы Бо.
      – Ты поедешь на охоту, как только сможешь с честью носить свое имя – Боганнон Юэлл Чандлер Холстон.
      – Хороша лошадка? – спросил Пейтон.
      – Она великолепна! – Аннабель потрепала кобылу по шее. – Такое ощущение, что у нее вместо ног крылья.
      – Она твоя, Энни-детка.
      Аннабель судорожно сглотнула. Она любила Пейтона Кинкейда. Переживала за него. Временами ей казалось, что он заботится о ней больше, чем заботился родной отец.
      – Нет. Такой подарок я не могу принять…
      – Она твоя, – повторил Пейтон. – Сообщи, когда дашь ей имя. Я занесу его в реестр. – И он обратился к Бо: – Пойдем, мы же собирались осмотреть плантации табака.
      – Отец…
      Он уже повернулся, чтобы уйти, гордо расправив плечи. Аннабель подумала, что Кинкейды воспитывали в себе это высокомерие по меньшей мере на протяжении шести столетий.
      – Никогда не смотри в зубы дареному коню, сестренка.
      Аннабель перевела взгляд на ухмыляющегося Бо.
      – Уходи скорее, наглец.
      Бо перекинул свои длинные худощавые ноги через жердь и спрыгнул на землю.
      – Намек понял. В отличие от некоторых я знаю, кто останется без имени. Слава Богу, не глупец. – Он повернулся и побежал за Пейтоном, подбрасывая и ловя на лету свою шляпу.
      – Да, господа, если кого-то Господь и наградил умом в этой семье, то уж точно не Энни и не Карлайла.
      Аннабель рассмеялась, когда Бо принялся насвистывать «Дикси». Но тут она заметила Ройса, выходящего из кузницы, и ее смех замер. Он сказал что-то Бо, когда тот поравнялся с ним, а потом в бешенстве нахлобучил на голову шляпу. Он направился к Аннабель, и его чеканные шаги оставляли за собой вмятины на влажной от утренней росы траве.
      Она уже собиралась спешиться и отвести лошадь в стойло, но вдруг передумала. Пусть Ройс хоть раз обратит на нее внимание. Он подошел к ограде и остановился.
      – Слезай! – сказал он с плохо скрываемым гневом.
      – Что это с вами, майор Кинкейд? Леди может подумать, у вас заноза пониже спины, – протянула Аннабель самым сладким тоном, на который только была способна.
      – Леди ошибается. У меня перо в шляпе, головная боль и жуткое желание вбить в тебя немного ума.
      – Ты злишься.
      – Какая проницательность, женушка. А сейчас слезай с этой чертовой лошади, пока я не запрыгнул на ограду и не стащил тебя.
      Аннабель дернула поводья, трогаясь с места, и сняла с Ройса его поношенную фетровую шляпу. Его волосы заблестели на солнце, которое придало им красновато-коричневый оттенок догорающего костра. Аннабель положила шляпу на седло впереди себя.
      – Я просто пошутила, – сказала она, вертя перо до тех пор, пока не освободила от нитки, которой пришила его прошлой ночью.
      Она протянула Ройсу шляпу теперь уже без пера.
      Он взял шляпу, отряхнул и посмотрел на девушку:
      – Мне нравилось перо, женщина. Эта шутка из разряда тех, что затрагивают мою непочтительную душу. Ты собираться слезать?
      – Нет.
      – Что же, я нисколько не удивлен.
      Ройс бросил шляпу на землю и перепрыгнул через ограду. Девушка не представляла, как ему удавалось двигаться с такой грацией, ведь раненая нога все еще болела. Лошадь шарахнулась в сторону и попятилась. Аннабель взялась за поводья, чтобы успокоить животное.
      – Что ты делаешь? – осторожно спросила она у Ройса.
      – У тебя плохое седло. Ты рискуешь сломать свою тощую шею.
      Только что он был в ярости, а теперь вдруг проявил заботу. Аннабель пришла в замешательство.
      Ройс закончил поправлять стремена и отошел. Он стоял, подбоченившись, и смотрел на Аннабель.
      – Со школой покончено, миссис Кинкейд. Уроков не будет до конца войны. И когда этот благословенный день настанет, ты сможешь обучать рабов, сколько твоей душе угодно.
      Аннабель представила себе черные лица Пэтси, Рибы, Руфуса и Клема. Их сосредоточенно нахмуренные брови, когда они пытались прочесть напечатанное слово, и широкие улыбки на лицах, когда им это удавалось. Она подумала о храбрости, жившей в их сердцах, и о собственной слабости.
      – Ты не ответила мне, – произнес Ройс, вернув девушку к реальности. Понял ли он, что она не слышала ни единого его слова? – Ты запомнила, что я сказал? – Его губы сложились в жесткую линию – очевидно, он злился. А ведь именно он учил Кларенса читать и писать. Но сейчас он думал о ее безопасности, а не о жизни образованного чернокожего раба.
      – Вы любите меня, майор Кинкейд?
      Ройс вскинул брови:
      – Нет.
      – И наш брак будет расторгнут через пять лет?
      – Да, миссис Кинкейд, через пять долгих лет.
      – Тогда, черт возьми, я поступлю так, как сочту нужным.
      Ройс отступил, когда девушка повернула лошадь.
      – Пытаешься мне дерзить, – прокричал он ей вслед, – но для этого у тебя слишком писклявый голос.

* * *

      До Ройса донесся ее смех, и он с замиранием сердца наблюдал, как девушка перелетела через ограду и галопом понеслась по полю. В ней было все – смех и солнце, неповиновение и смелость. Никогда еще он не встречал такой женщины. Она пила жизнь, пила жадными большими глотками и никак не могла утолить жажду.
      Она принадлежала ему, стоило лишь протянуть руку.
      Ее волосы, переливаясь золотом, раззевались на ветру. Ройс мог бы поскакать за ней следом, уложить на постель из хвои и овладеть ею на мгновение. Только на мгновение. Потому что время никогда не стоит на месте, а любви не существует, не может существовать в этом мире войны, ненависти и безумия. Аннабель думала, что любит его, но вскоре жизнь преподаст ей урок, и она узнает горькую правду, как когда-то случилось с ним. Любовь, как и сон, умирает с первым лучом рассвета.
      Ройсу оставалось только надеяться, что его не окажется рядом, когда Аннабель в этом убедится на собственном опыте, а он, как индейский воин, будет стоять на берегу реки, с ужасом наблюдая за тем, как меркнет в ее глазах жизнь, не в силах помочь.
      Ройс смотрел вслед Аннабель, пока она не скрылась из виду. Где-то неподалеку пронзительно прокричала сойка, вернув его к реальности. Ройс сделал пару шагов и остановился. Наклонившись, он поднял с земли перо – тонкое серо-белое перо чайки. Рассеянно гладя его, он посмотрел на горизонт, где исчезла Аннабель, и сунул перо в карман.
      Проклятие Кинкейдов пало на них, когда они сидели в маленькой гостиной Аннабель и подписывали брачное соглашение. Он уже тогда знал это и теперь горько раскаивался в содеянном.

* * *

      Ройс прислонился к воротам стойла и наблюдал за своей возвращающейся женой. На ней была ярко-желтая видавшая виды амазонка. Аннабель скакала без шляпы, теперь в ее волосах белела ромашка – видимо, она где-то остановилась и нарвала цветов, – в упряжь лошади тоже были засунуты ромашки. Когда Ройс смотрел на нее, его переполняла безграничная радость и в то же время печаль.
      Лошадь двигалась медленно, и Ройс вышел встретить Аннабель, ненавидя себя за то, что сделал и что намеревался сделать. Он положил ладонь на шею лошади и поднял взгляд на Аннабель. Девушка была озарена солнечным светом, и на губах ее играла солнечная улыбка.
      – Не смотри на меня так, – сказала Аннабель. – Знаешь, мы провели день в гостиной миссис Петтигру. Все было вполне пристойно. Мы шили заплечные мешки и сплетничали. – Она радостно засмеялась, и Ройс понял, что она пила шампанское. От этого смеха кровь быстрее побежала по жилам и стало трудно дышать. – Ты снова вставил в шляпу перо!
      Ройс попытался улыбнуться в ответ, но не смог.
      – Я же говорил, что мне нравится это перо, – сказал он, помогая девушке спешиться.
      Девушка посмотрела на Ройса и по выражению его лица поняла, что он чем-то взволнован.
      – Что случилось? – спросила Аннабель.
      – Пришла телеграмма от Гордона. – Ройс судорожно сглотнул, пытаясь найти подходящие слова. – Энни… о черт! Энни, это касается Карлайла.
      Глаза Аннабель расширились и потемнели. Она рассеянно потрепала лошадь по лбу.
      – Как это случилось? – спросила девушка, и Ройс понял, что она обо всем догадалась.
      – Заболел корью.
      Аннабель кивнула, не переставая гладить кобылу.
      – Странно, правда? Он не мог дождаться начала этой войны… Хотел собственноручно убить нескольких янки…
      – Энни…
      – Ему даже не удалось принять участие в первом бою, – едва слышно произнесла она.
      Ройсу хотелось дотронуться до нее, обнять. Но он не решился.
      – Я должна сообщить Бо. О милостивый Боже! – Голос ее дрогнул. – Что я ему скажу?
      – Бо знает. Он с Пейтоном. – Ройс предпочел бы, чтобы она заплакала, закричала, обвинила его и Пейтона в своих страданиях. Но девушка лишь кивнула, не переставая гладить лошадь. – Гордон ждет твоего решения. Хочешь, чтобы Карлайла похоронили здесь?
      Аннабель прижалась лбом к морде лошади.
      – Не-е-ет, – выдохнула она. – Я не имею на это права.
      Аннабель посмотрела в глаза Ройсу. На ее ресницах дрожали слезы. Он явственно услышал слова Карлайла: «Ноги моей не будет в «Излучине», и я не приеду повидать тебя до тех пор, пока не закончится этот фарс, именуемый браком».
      – Он будет похоронен в Лексингтоне. Мне нужно упаковать вещи. – Она повернулась, чтобы уйти, но Ройс остановил ее.
      – Нет, Энни, – сказал он, понимая, что должен нанести еще один удар. – Гордон позаботится об этом. Я не могу позволить тебе ехать на поезде. Только не сейчас, когда две армии направляются к станции Манассас. Он прижал девушку к себе.
      – Мне жаль, – произнес он, опустив голову и зарывшись подбородком в ее волосы. – Дьявол, мне ужасно жаль!
      – В этом нет твоей вины. – Она попыталась улыбнуться, и Ройс подумал, что его сердце разобьется от горя. – Я могла бы поехать к нему и все уладить.
      Господи, она пыталась успокоить его.
      – Энни…
      Ройс погладил щеку девушки. Она накрыла его руку своей ладонью.
      – Не надо, – прошептала она, закрывая глаза. – Пожалуйста, не надо.
      Он был зрелым мужчиной, куда более опытным, чем эта маленькая девушка, не скрывающая от него своих чувств. Ему стоило быть предусмотрительнее.
      Он крепко обнял ее, прильнув губами к ее губам. Аннабель прижалась к мужу. В этот момент она принадлежала ему и заполнила его мир.
      Но лишь до тех пор, пока не отстранилась от него. Щека Аннабель лежала на груди Ройса, а он гладил ее по спине. Мужчина зарылся лицом в волосы девушки и закрыл глаза, терзаемый угрызениями совести, печалью и тысячью других чувств, которых не выразить словами.
      – Твой брат был прав, Энни. Я – настоящий мерзавец.
      Аннабель покачала головой. Ее лицо обрамляли влажные от жары завитки волос, и у Ройса перехватило дыхание. Девушка вынула из прически увядший цветок, долго смотрела на него, словно никак не могла понять, откуда он взялся. На ее губах появилась еле заметная вымученная улыбка.
      Аннабель подняла на мужа глаза, ее взгляд подействовал на него как удар в солнечное сплетение. Аннабель была теперь далеко – ушла в себя, и Ройс чувствовал, что виноват в этом он один.
      – Энни, – окликнул ее Ройс.
      Аннабель отстранилась.
      – Я должна идти к Бо.
      Ромашка выпала из ее рук, и Аннабель наступила на нее. Ройс посмотрел на раздавленный цветок и подумал об убитой горем Аннабель.

* * *

      Ройс телеграфировал Гордону с просьбой переправить гроб с телом Карлайла в Лексингтон, чтобы похоронить его надлежащим образом. Это было самое меньшее, что он мог сделать для Аннабель, даже если она никогда не узнает об этом. Да и незачем ей знать. Он постарается уехать отсюда как можно скорее. Какое-то время придется служить в штабе, поскольку скакать верхом он пока не может. Ройс видел Аннабель всего раз на следующий день, когда возвращался с поля. Он остановился под толстым суком дуба и наблюдал, как девушка прошла на кухню.
      Волосы ее были распущены, кринолин заменила нижняя юбка. Она шла грациозно и гордо, сама того не осознавая. Однако Ройс больше не видел ее лучезарной улыбки и не слышал звонкого смеха.
      Возможно, она сумела бы завоевать его любовь и они были бы счастливы вместе. Но сейчас об этом не могло быть и речи. В дверь стучалась война.
      Аннабель остановилась у колодца, и Ройсу был отчетливо виден ее профиль. Она взяла сосуд из высушенной тыквы и опустила в бадью с водой. Девушка долго стояла без движения и смотрела вдаль, словно забыла, зачем пришла. Потом повернула голову и посмотрела прямо на Ройса. «Она должна научиться ненавидеть меня», – подумал Ройс.
      И даже не взглянув на нее, он вскочил на коня и ускакал.
      Аннабель распахнула стеклянные створчатые двери и вышла в галерею. Она облокотилась на перила и с наслаждением вдохнула влажный от росы воздух. Устремила взгляд в сторону реки. Первые лучи солнца окрасили ее серо-розовые воды в золотистый цвет. Она перевела взгляд с реки на конюшни. Мужчина в форме конфедерата уже вскочил на мощного серого боевого коня, повернул его, и в этот момент из-за горизонта поднялось солнце, окружив всадника золотым ореолом.
      Он был ее любовью, рыцарем из снов. И теперь уезжал, даже не попрощавшись с ней. Она любила его таким, как он есть.
      А он ее не любил.
      Сквозь пелену слез, застилавших глаза, она смотрела, как Ройс поскакал через поле – все дальше и дальше от мирной «Излучины», навстречу войне и льющейся крови.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

      Хорошо, что война так ужасна, иначе мы слишком полюбили бы ее.
Генерал Роберт Э. Ли, Федеративные Штаты Америки, битва при Фредериксберге

Глава 14

       11 декабря 1862 года
      Аннабель прислонилась к перилам и тяжело вздохнула. Она потерла виски ладонями, стараясь унять головную боль, которая мучила ее с самого рассвета, и тут увидела направляющуюся к ней Пэтси.
      – Миз Аннабель, подъехала еще одна карета. Не знаю, где разместить всех этих людей.
      – Сколько на этот раз?
      – Шестеро. Это Саттеры с Ганновер-стрит.
      – У них же маленькие дети. – Аннабель снова потерла виски. – У нас закончились матрасы, одеяла и подушки, но мы что-нибудь придумаем. Может, разместим их в столовой после того, как все поедят.
      Пэтси посмотрела на хозяйку. Аннабель улыбнулась.
      – Я знаю, что ты хочешь сказать, – промолвила она. – Что, мол, у этих белых господ мозгов не больше, чем у индюшки.
      – Я вам такого не говорила. – Пэтси гордо удалилась, бормоча себе под нос, но достаточно громко, чтобы Аннабель слышала: – Нет, мэм, если бы масса Роберт велел этим индюкам исчезнуть, они давно были бы уже в Ричмонде.
      Несмотря на усталость, Аннабель рассмеялась и, к своему удивлению, обнаружила, что головная боль поутихла. Надо это учесть, подумала девушка, когда снова начнется приступ головной боли.
      Аннабель направилась в дальний конец галереи. Холодный ветер трепал юбку, обматывая ее вокруг ног. Аннабель скрестила руки на груди и прислонилась к колонне.
      Небо рассекали пурпурные и розовые полосы. В отдалении поднимался столб дыма, уплывая на север, казалось, весь Фредериксберг пылал.
      Аннабель окинула взглядом «Излучину». Лужайка перед домом и сады остались нетронутыми, но поля были почти полностью вытоптаны. Мили ограды сгорели в кострах конфедератов, которые стояли здесь лагерем уже целую неделю. Они покинули «Излучину» вчера, отправившись на позицию вокруг Мэйри-Хайтс. А теперь сюда устремились беженцы из Фредериксберга. Как бы то ни было, она их накормит и приютит, пока не закончится сражение, а потом они смогут вернуться домой. Если, конечно, их дома уцелеют.
      Яркие вспышки пламени пронзали сумеречное небо, когда артиллерийские подразделения открывали очередной заградительный огонь. Снаряды взвизгивали и завывали, летя над рекой в горящий город, где взрывались, сотрясая землю. Облака дыма на темнеющем небе приобрели кроваво-красный оттенок.
      Аннабель вспомнила давнюю битву у станции Манассас, которая тогда казалась ужасной. С тех пор произошло много битв, о которых никто не слышал: Шайло и Донельсон, Болз-Блафф, мельница Гейнса и Антиетам. Долина Шенандоа принадлежала генералу Джексону, но Виксберг оказался в осаде, а Новый Орлеан пал. Ни одна из сторон не выиграла решающего сражения, и ни одна не хотела сдаваться. А сейчас война вплотную подступила к «Излучине».
      – Ты рискуешь найти здесь свою смерть, детка.
      Голос Пейтона вывел девушку из задумчивости. Он накинул ей на плечи шерстяную мантилью, и Аннабель закуталась в нее. Они стояли несколько долгих минут, не произнося ни слова, созерцая невероятную красоту войны.
      – Где-то там Гордон, – тихо произнесла Аннабель.
      – Да.
      Пейтон взял девушку за талию и привлек к себе. Она догадалась, что он думает о том же, но молчала, а Пейтон уважал ее молчание. Ройс теперь был частью прошлого, давно прошедшего лета радости и надежды. Времени, когда сны стали реальностью, а война была всего лишь сном.
      – Неслыханно! – заявил Джулз. – Леди не слоняются по полям сражений.
      – Я не слоняюсь, – ответила Аннабель. – А трясусь в повозке и слушаю, как глупый старый брюзга несет всякую чушь.
      Разбитая повозка скрипела и подскакивала на новой дороге, которую в спешке проложили инженеры конфедератов. Повозка была нагружена провизией, которая нашлась в «Излучине» в это холодное туманное утро, второе утро после того, как Фредериксберг был занят войсками северян.
      – Взгляните повнимательнее, мисси. Если кто-то здесь и старый, так это глупец, который сидит на лошади, – сказал Джулз, кивая на Пейтона, ехавшего на коне рядом с повозкой. – Он настолько стар, что уже выжил из ума. Иначе не позволил бы вам поехать…
      Тут колесо попало в глубокую выбоину на дороге и повозку тряхнуло так, что Джулз не успел завершить свою тираду. Аннабель одной рукой вцепилась в сиденье, а другой – схватилась за шляпу.
      – Ты убьешь меня раньше, чем янки представится такая возможность, – проворчала Аннабель, сдерживая смех. – Если ты собираешься попадать в каждую выбоину на дороге, то я лучше заберу у тебя поводья и буду править сама.
      – Неслыханно! Леди не ездят в повозках, не говоря уже о том, чтобы ими управлять.
      Аннабель бросила озорной взгляд на Пейтона.
      – Оставь, Джулз, – сказал Пейтон. – Эта леди не слушается ни меня, ни тебя.
      Вслед за этими словами послышалось ворчание, вызванное не то досадой, не то резким толчком, когда повозка подскочила на ухабе. Прикусив губу, чтобы подавить улыбку, и крепко держась за сиденье, Аннабель разглядывала окружающую местность. Желание улыбаться тут же пропало. Между многочисленными холмами простирались вспаханные поля и прекрасные пастбища. Но по этой прекрасной земле прошли две армии, неся с собой опустошение и разорение.
      Ленивый ветер нагонял холодный влажный туман, окутывая им голые ветви деревьев, и Пейтон, скакавший впереди, внезапно исчез за густой белой пеленой. Джулз что-то бормотал, и Аннабель потрепала его по колену, чтобы успокоить. Через несколько минут Пейтон появился из тумана. На этот раз он был не один – его сопровождал молодой солдат. Он приветственно приложил пальцы к шляпе, заметив в повозке девушку.
      – Если вы последуете за мной, я провожу вас в штаб.
      – Неслыханно, – снова пробормотал Джулз, натянув поводья, чтобы подстегнуть остановившихся лошадей, и Аннабель еще крепче вцепилась в сиденье.
      Они поднялись на холм и увидели белые палатки. К тому времени как Джулз остановил повозку, Пейтон уже спешился и теперь беседовал с каким-то офицером.
      – Вы останетесь здесь, в повозке, мисси, – сказал Джулз, когда Пейтон и офицер направились к холму, где стояли еще несколько офицеров.
      Аннабель спрыгнула на землю, будто не слыша слов Джулза. Туман немного рассеялся, и стали видны очертания церковной колокольни и шпиль здания суда.
      На вершине холма царило оживление. Вокруг сновали штабные офицеры и солдаты. Мурашки побежали по спине Аннабель, но не от холода.
      Пейтон с офицером вернулись, и последний приветственно приподнял шляпу.
      – Майор Соррел, – представился он. – Адъютант генерала Лонгстрита.
      – Вы должны непременно посетить «Излучину», майор. У нас еще не было возможности принимать у себя наших друзей из Каролины.
      – Гостеприимство «Излучины» уже приобрело популярность среди солдат. Полагаю, мы останемся здесь на всю зиму, и я почту за честь побывать у вас.
      – Это мы почтем за честь вас принять, – ответила Аннабель, подумав, до чего неуместно проявление хороших манер в данной ситуации.
      Офицер собрал солдат, и они принялись разгружать повозку, а Аннабель отошла к походному костру, правда, он давал мало тепла и согреться возле него было невозможно. Вскоре к Аннабель присоединились Пейтон и майор.
      – Генерал Ли просил передать нам поклон, – сказал Пейтон, кивнув группе офицеров. – Не знал, что ты с ним знакома.
      – Его супруга и мама были приятельницами, – ответила Аннабель. – Удивительно, что он помнит меня. В те дни он не слишком часто бывал в Арлингтоне.
      Пейтон усмехнулся:
      – Если Арлингтон навещала та же маленькая девочка, которую я знавал в «Излучине»… Гм, тебя трудно забыть, детка.
      Аннабель сдержала улыбку, разглядывая самого уважаемого солдата Конфедерации, высокого привлекательного мужчину в серой шинели. Определить его звание можно было лишь по трем звездам на воротнике шинели. Коротко подстриженная седая борода свидетельствовала о том, как давно Аннабель видела его в последний раз. Двигался он с необычайной легкостью, хотя ему уже перевалило за пятьдесят.
      Рядом с Ли стоял еще один генерал, высокий плотный мужчина с косматыми каштановыми волосами, и Аннабель догадалась, что это генерал Лонгстрит. Офицера, стоявшего к ней спиной, она не узнала или же он был ей вообще незнаком.
      Пейтон и майор оживленно беседовали о вероятности сражения уже сегодня. Аннабель вполуха прислушивалась к беседе, когда неизвестный ей офицер обернулся и направился к ним.
      Девушка глазам своим не поверила и, если бы не его косматая темная борода и проницательные голубые глаза, ни за что не узнала бы мужчину, с которым была знакома еще в Лексингтоне. В те дни он уделял своей внешности еще меньше внимания, чем ее отец. Даже сейчас он носил форму из грубого домотканого сукна и видавшую виды шляпу курсанта.
      – Вы великолепно выглядите, – сказала Аннабель. – Миссис Анна очень гордилась бы вами.
      – Все благодаря моему другу Стюарту, – пробормотал генерал Джексон, пренебрежительно коснувшись золотого галуна на своем рукаве.
      Майор Соррел засмеялся.
      – Он одет настолько изысканно, что вряд ли снизойдет до того, чтобы взяться сегодня за работу.
      Генерал Джексон смерил майора таким взглядом, что Аннабель сразу поняла, почему он получил прозвище Старый Зануда.
      – Мисс Холстон, – сказал генерал, – будьте уверены, ваш брат отдал жизнь за благое дело, и мы почитаем его так же, как если бы он погиб в бою. Он был прекрасным солдатом. Я знаю, вы скорбите, но он умер достойно за то, во что верил.
      К горлу девушки подступил комок.
      – Спасибо, генерал, – пробормотала она. – Я постараюсь запомнить это.
      Ладонь Пейтона накрыла ее руку, и Аннабель пожала ее в ответ. Генерал Джексон прокашлялся. Он не переставая вертел в руках свою шляпу, и Аннабель догадалась, что он хочет еще что-то сказать.
      – Отряд из Стоунволла расположился здесь поблизости. – Джексон кивнул направо, в сторону Гамильтон-Кроссинг. – Вы там всех знаете. Наш полевой госпиталь расположен в Бельвуа, и если ваш дядя не возражает, вы могли бы вернуться сюда сегодня вечером или завтра, чтобы помочь раненым.
      Сердце Аннабель екнуло.
      – Может, я отправлюсь туда прямо сейчас, генерал?
      – Энни… – попытался остановить ее Пейтон.
      – А кавалерия Стюарта тоже там? – спросила девушка. Джексон кивнул, и она повернулась к Пейтону. – А что, если один из них Гордон?
      Пейтон мрачно посмотрел на Аннабель.
      – Она будет там в безопасности? – наконец спросил он у генерала.
      – Мои люди могут оставить свои позиции, сэр, но они никогда не теряли тех, над кем взяли опеку. Она будет здесь в такой же безопасности, как и в «Излучине», – ответил Джексон.
      – Детка, твой отец убил бы меня, если б знал, что я тебя отпущу.
      – Томас Холстон вполне спокойно относился к тому, что его дочь не всегда осмотрительна, – заметил Джексон. – Если вы дадите свое разрешение, сэр, я пошлю наряд, который доставит мисс Холстон в Бельвуа в целости и сохранности.
      Пейтон долго смотрел на огонь. Аннабель с нетерпением ждала, что он скажет. Пейтон взял девушку за руку и отвел в сторону.
      – А что, если Ройс тоже здесь? Вдруг он среди раненых?
      – Он не принимает участия в таких сражениях, – ответила Аннабель. – Скорее всего он сейчас находится в Фейерфаксе – вытаскивает какого-нибудь несчастного генерала из постели, чтобы взять в плен.
      – Вдруг ты ошибаешься?
      – Тогда он просто солдат, – тихо ответила Аннабель. – Все это для меня уже не так важно, отец.
      Аннабель стояла возле повозки рядом с ухмыляющимся майором Соррелом, а Пейтон забирался на сиденье рядом с Джулзом, который не переставал ворчать.
      – Неслыханно! – говорил он. – То, что они солдаты, еще не значит, что они джентльмены. Леди…
      – Если ты сию же минуту не замолчишь, я отправлю тебя на другой берег реки развлекать генерала Бернсайда, тогда война уж точно закончится через несколько часов, – произнес Пейтон.
      Джулз обиделся и дернул поводья. Мулы двинулись вперед, а Пейтон едва не свалился в повозку.
      – Не надейтесь, что у этого проклятого янки Бернсайда здравого смысла больше, чем у вас… – Последние слова Джулза заглушил скрип колес, когда повозка затряслась по мерзлой дороге.
      На вершину холма поднялся конный курьер и резко осадил лошадь. Он спешился, бросил удивленный взгляд на Аннабель, после чего повернулся к майору и отдал честь.
      Майор Соррел отсалютовал и взял у курьера пакет. Аннабель молча стояла, пока майор читал донесение.
      – Извините, мисс Холстон, – он кивнул девушке, – служба зовет. Я перепоручу вас лейтенанту Грину, пока не прибудет ваш эскорт.
      – Вы очень любезны, майор.
      Молодой лейтенант в полной растерянности стоял рядом с девушкой. Аннабель улыбнулась, и он внезапно снял с головы шляпу так поспешно, что едва не уронил ее.
      – Может быть, подождете в палатке генерала? – спросил он. – Там гораздо теплее.
      – Лучше отведите меня к костру и принесите немного воды. Думаю, никто не откажется от чашечки горячего кофе холодным зимним утром.
      Почти три часа спустя Аннабель все еще была здесь, склонившись над костром, разложенным на вершине холма, получившем впоследствии имя Холма Ли. Ее окружали несколько штабных офицеров. Внезапно туман поднялся над землей, словно занавес в театре, и, услышав странный звук, напоминающий жужжание тысячи пчел, Аннабель выпрямилась.
      Яркое солнце осветило равнину, расстилавшуюся у подножия холма, и взору девушки предстал разрушенный город.
      Равнина была расчерчена темными линиями пехотных войск, среди которых виднелись яркие пятна полковых знамен и блестевшие на солнце начищенные дула мушкетов. Бесчисленное количество солдат двигалось по раскачивающимся понтонным мостам с громким топотом, напоминавшим раскаты грома. Еще несколько пехотных подразделений шли вдоль дороги Ричмонд на юг. С вершины холма они выглядели как игрушечные деревянные солдатики, и, несмотря на то, что они находились в нескольких милях отсюда, Аннабель казалось, что она может до них дотронуться, стоит лишь протянуть руку. У каждого подразделения стояли ящики с боеприпасами.
      В напряженной тишине Аннабель услышала сигнал для отважных молодых людей, мечтающих о приключениях. Внезапно воздух прорезал оглушительный грохот, а в небо взвился столб дыма.
      Руки Аннабель задрожали, когда она протягивала чашку дымящегося кофе молодому лейтенанту. Его лицо вспыхнуло, а в глазах появился лихорадочный блеск.
      – Разве это не великолепно, мисс Холстон? – крикнул он.
      Аннабель охватил ужас, и она судорожно сглотнула.
      – Великолепно, – сухо произнесла она.
      Лейтенант помрачнел.
      – Я забылся, мадам. Если вам страшно, буду рад сопроводить вас в палатку генерала.
      – Куда угодно, только не в палатку генерала, где в любой момент на голову может упасть снаряд, выпущенный из невидимого артиллерийского орудия.
      У нее за спиной раздался хохот, Аннабель обернулась и увидела тощего мужчину с узкой полоской усов над верхней губой. На нем были высокая серая шляпа и красное пальто с широкими плечами.
      – Слова настоящего солдата, – сказал он и поклонился. – Генерал Артур Фримантл, до недавнего времени служил в гвардейском полку ее величества, к вашим услугам, мэм.
      – Мисс Аннабель Холстон, – в свою очередь, представилась девушка, через силу улыбнувшись, – сержант в юбке, до недавнего времени жила в поместье «Излучина» его величества Пейтона Кинкейда.
      Генерал снова расхохотался:
      – С такими леди, как вы, конфедераты непременно выиграют войну.
      Вновь раздался грохот заградительных залпов, им ответила глухая канонада пушек с другого берега реки. Грохот и свист не прекращались. Аннабель вздрогнула, когда от разорвавшегося снаряда земля задрожала у нее под ногами.
      В то далекое утро Ройс не оглянулся, не посмотрел на нее. Он находился далеко отсюда и вел совсем другую войну. А она была здесь, в совсем неподходящем для нее месте. Единственное, что она могла сделать, это занять себя чем-то в ожидании людей генерала Джексона.
      Она принялась варить кофе, что с некоторых пор превратилось в ее обязанность. Сердце замирало до тех пор, пока она не осознала, что находится вне пределов досягаемости для вражеских орудий. Лишь однажды ядро упало неподалеку, да и то не разорвалось. Аннабель потеряла счет времени. Внезапно раздался оглушительный крик, девушка вопросительно посмотрела на солдата, сидевшего подле нее. Он указал куда-то рукой.
      – Они теснят северян назад! – крикнул он. – Парни генерала Джексона снова это сделали!
      Аннабель проследила взглядом за его рукой и поняла, что он имел в виду. По припорошенной снегом равнине крошечные голубые фигурки солдат удирали от опустошающего огня, преследуемые пехотными войсками повстанцев, которые высыпали из-за заграждений, пересекли железнодорожные пути и теперь бежали по равнине. Пока войска северян отступали к реке, по рядам повстанцев был открыт ответный огонь. И те и другие мгновенно скрылись из виду в окопах и небольших перелесках. На равнине остались лежать тела убитых и раненых.
      У подножия холма стояли генералы. Генерал Ли опустил бинокль и что-то говорил генералу Лонгстриту. С такого расстояния слов не было слышно. Оба генерала выглядели совершенно невозмутимыми, а тем временем в низине еще несколько подразделений «голубых» солдат пали под огнем южан. Аннабель неожиданно осознала весь ужас происходящего. С самого утра колонна за колонной к полю боя подтягивались войска. И все это лишь для того, чтобы пасть под огнем конфедератов. Позади павших в бою подразделений появлялись новые. Они шли вперед, и стволы отполированных винтовок блестели в лучах яркого декабрьского солнца.
      Это была бесчисленная армия северян, сверкающая сталью и полная отваги, двигающаяся вперед нескончаемыми рядами, армия, ведомая тупыми генералами, будет идти вперед и вперед, пока не одержит победы.
      Аннабель стояла у костра, дрожа и прислушиваясь к свисту ветра, смешивающемуся с криками раненых. В горле першило от пропитанного порохом воздуха. Она думала о Карлайле и его сверстниках – сыновьях и братьях, о мужьях и отцах, пожертвовавших собой ради пустой, никому не нужной цели.

* * *

      Орудия все еще обстреливали холмы, окружающие Фредериксберг, когда Аннабель прибыла в Бельвуа. Непрерывным потоком подъезжали кареты «скорой помощи», привозили раненых. Большинство операционных столов стояли на воздухе, под брезентом и одеялами, нагнутыми меж шестов. Здесь было больше света, чем в помещении.
      Аннабель с сопровождающими проехала мимо одного из импровизированных тентов, и взгляд ее упал на хирурга – дородного мужчину в длинном, до пят, полотняном плаще. Несмотря на холод, рукава он закатал до локтей, волосатые руки и холщовый фартук, некогда белый, были в крови. На земле кровь замерзала блестящими лужицами, возле операционного стола, вызывая ужас, возвышалась гора ампутированных рук и ног, напоминающих коллекцию сломанных кукол.
      Два ассистента положили на стол стонущего мужчину. Зажав нож в зубах, хирург помял пальцами рану на ноге, сделал резкое движение и вправил вывихнутый сустав. После чего вытер нож о перепачканный кровью фартук. Почувствовав приступ тошноты, Аннабель отвернулась.
      Отъехав от операционной, они спешились и, стреножив коней, оставили их возле походной кухни, где царило оживление. От запаха еды Аннабель снова затошнило.
      – Мы поищем доктора Стрингера, – сказал сопровождавший ее лейтенант. – Он будет рад видеть вас.
      Девушка сделала несколько шагов, когда кто-то окликнул ее. Она обернулась и увидела миссис Нил, приятельницу миссис Петтигру.
      – Вы прибыли в числе первых, мисс Холстон, – сказала миссис Нил. – Вы когда-нибудь ухаживали за ранеными?
      – Я ухаживала за своим умирающим отцом и помогала в больнице, когда наши мальчики были во Фредериксберге прошлой весной. Но они не были ранены, просто болели.
      Миссис Нил оценивающе посмотрела на девушку и подала лейтенанту дымящееся ведро.
      – Отнесите этот кофе в дом, – сказала она. – Кто-нибудь отведет вас к миссис Франклин, и она скажет, куда его поставить.
      Миссис Нил взяла Аннабель под руку и повела вперед.
      – Вот увидите, эти люди отличаются от тех больных, за которыми вы ухаживали. Им нужен глоток воды, нежные руки и добрые слова. Вам не удастся облегчить их страданий, а вот смочить повязку на голове и выслушать их вы сможете. Выдержите?
      – Надеюсь, миссис Нил. По крайней мере попытаюсь.
      – Если почувствуете, что близки к обмороку, попробуйте глотнуть свежего воздуха. Если такой возможности нет, сядьте и опустите голову между колен. Чем бы вы ни занимались, внимательно смотрите под ноги, чтобы ненароком не наступить на ампутированную конечность какого-нибудь несчастного солдата.
      Аннабель судорожно сглотнула, стараясь не смотреть на внушающую ужас картину – лежащих на земле раненых солдат, ожидающих, пока ими займется хирург. Мужчина в форме офицера медицинской службы подошел к женщинам. Миссис Нил представила его как доктора Стрингера. Доктор окинул Аннабель оценивающим взглядом.
      – Вы нужны тут, – хрипло произнес он – Сможете нам помочь?
      Аннабель выпрямилась и вздернула подбородок:
      – Смогу.
      Мужчина с минуту внимательно смотрел на нее, потом кивнул:
      – Тогда идите в конюшню. Миссис Нил вам покажет, что нужно делать. – С этими словами он ушел.
      Несколько фонарей освещали сумрачную конюшню. На полу была постелена солома, на которой лежали люди. У большинства из них не было одеял. Те, у кого имелись ранцы, использовали их в качестве подушек. Многие были без ботинок и шинелей, несмотря на холод.
      В конюшне пахло соломой, лошадьми и гнилью. Миссис Нил, не теряя времени, загрузила девушку работой и оставила одну.
      Аннабель села возле молодого человека с ампутированной рукой. Окровавленный бинт скрывал культю чуть пониже локтя.
      – Привет, солдат, – тихо произнесла Аннабель.
      Парень открыл глаза и внимательно посмотрел на девушку:
      – Мисс Холстон?
      – Да. Откуда вы меня знаете?
      – Я учился с вашим братом Карлайлом в школе.
      Аннабель убрала со лба парня прядь волос и попыталась улыбнуться.
      – Принести вам что-нибудь? Воды, чаю или кофе?
      – У меня все нормально, мэм, но мой друг… – Он махнул в сторону здоровой рукой. – Вон тот парень. Его зовут Чарли, и он чувствует себя не так уж хорошо.
      Аннабель склонила голову набок.
      – Я подойду к Чарли через минуту, а сейчас могу чем-нибудь помочь вам? Хотите пить?
      Глаза парня наполнились слезами, и он кивнул. Аннабель приподняла его голову и поднесла к губам жестяную кружку с водой.
      – Как вас зовут? – спросила Аннабель, когда парень утолил жажду.
      – Эллис. Уинстон Эллис.
      – Я вернусь, Уинстон. Если вам что-нибудь понадобится, позовите меня.
      По пути к Чарли она три раза едва не наступила на распростертые руки лежащих людей. Когда же наконец дошла до него, ее грудь сдавило болью. Он был таким же юным, как Бо. С такими же волосами цвета соломы, торчащими в разные стороны. Его грудь была перевязана бинтом, потемневшим от крови. Он лежал, сжимая руками живот, и хныкал как ребенок. Аннабель знала, что его рана смертельна. Девушка села рядом с ним и положила его голову к себе на колени.
      – Ма?
      – Не-е-ет.
      – Мне нужно домой… повидать маму.
      – Скоро, Чарли. Совсем скоро ты будешь дома, – сдерживая слезы, промолвила Аннабель. Она погладила его по волосам, и молодой человек открыл синие, словно лепестки василька, глаза – сквозь них просвечивала, казалось, его душа.
      – Ангел… Передо мной самый красивый ангел на свете.
      – А много ли ангелов вы видели, солдат?
      На его лице проступило некое подобие улыбки.
      – Не много. Но красивее вас не видел.
      Аннабель вытирала влажным полотенцем его покрытый лихорадочной испариной лоб и приглаживала непослушные волосы. Юноша, казалось, успокоился, перестал стонать, и Аннабель поднялась, чтобы подойти к другому раненому, но Чарли мгновенно открыл глаза.
      – Вы ведь вернетесь, ангел, да?
      – Вернусь, Чарли.
      Отойдя в сторону, Аннабель услышала, как юноша заплакал.
      Время тянулось мучительно медленно. Легко раненные солдаты помогали Аннабель, рассказывали байки товарищам и подносили девушке ведра с водой.
      Чарли медленно умирал, и девушка подходила к нему снова и снова, но теперь он не всякий раз узнавал ее. Она гладила его лоб, напевала колыбельную, когда он открывал глаза, приходя на короткое время в сознание. Он даже попытался слабо улыбнуться.
      – Похоже, я умираю, ангел, – произнес он.
      Не в силах ответить, Аннабель лишь кивнула.
      – В моем ранце… мамина Библия. Отошлите ее ей?
      – Отошлю. – Она погладила Чарли по щеке, нежной, как у ребенка, тронутой первой юношеской щетиной.
      Аннабель снова запела колыбельную, и мальчик заснул, возможно, навсегда.
      – А стоило ли оно того, Чарли? – прошептала Аннабель.
      К ее удивлению, он с улыбкой кивнул:
      – Да.
      Каким-то образом Уинстону удалось передвинуться, и теперь он лежал рядом с Чарли. Аннабель поймана на себе его изучающий взгляд и печально улыбнулась.
      – Вы помните Бо, младшего брата Карлайла?
      – Маленького наглеца с соломенными волосами?
      – Теперь он уже не такой маленький. Ваш друг напоминает мне Бо.
      – Чарли… он тоже младший в семье. Его брат делил со мной комнату в военном институте. Погиб прошлым летом при Шарпсберге. Я обещал ему присмотреть за Чарли. – Уинстон попытался пожать плечами, но сморщился от боли. – Не очень хорошо у меня это получилось, а?
      – Вы все сделали так, как сделал бы любой другой. – Аннабель подавила вздох, опуская марлю в ведро с водой. Отжав ее, она принялась вытирать лоб Чарли. – Бо приняли в Военный институт Виргинии, но, несмотря на то, что Карлайл гордился бы им, меня бы больше устроило, чтобы следующей осенью он не попал туда. Я не хочу, чтобы он был военным.
      – Мальчик все равно станет мужчиной. По-другому быть не может.
      – Кто-то уже говорил мне однажды нечто подобное.
      – И этот человек был прав, мисс Холстон.
      – Возможно.
      Аннабель обмакнула марлю в ведро. Руки у девушки загрубели и потрескались от воды и холода. Она вытирала их передником, а когда подняла глаза, увидела его.

Глава 15

      Он стоял у дверей конюшни и беседовал с доктором Стрингером. Фонари отбрасывали свет на его лицо, под глазами пролегли тени. Доктор указал на противоположную сторону конюшни, и Ройс, кивнув, отправился туда. Он двигался, как обычно, с присущей ему ленивой, меланхоличной грацией, словно кот в жаркий летний день. Потом присел рядом с каким-то солдатом и осторожно потрепал его по плечу – командир, навестивший раненого после окончания битвы.
      В памяти Аннабель всплыли слова Гордона: «Он скажет, что он бессердечный негодяй, а потом сделает что-нибудь такое доброе и благопристойное, что дух захватывает».
      Милостивый Боже, как же она любила его! Какой же юной и наивной она, должно быть, казалась ему, когда положила к его ногам свое сердце, полагая, что этого достаточно.
      – Санитары только что принесли горячий суп, – сказала Аннабель, вновь переключая внимание на раненого лейтенанта Уинстона Эллиса. – Вы сможете поесть?
      – Возможно. Горячий суп – это совсем неплохо.
      Девушка кивнула и поднялась, стараясь не смотреть в дальний конец конюшни. К тому времени, когда она вернулась с чашкой супа в руках, Ройс уже ушел, так и не узнав, что она видела его. Горячая жестяная кружка жгла загрубевшие руки Аннабель, пока она пробиралась через ряды раненых. Она внимательно смотрела под ноги, стараясь не наступить на людей и не пролить на них ни капли драгоценного супа. Она уже почти достигла того места, где лежал Уинстон, когда какой-то мужчина преградил ей дорогу.
      Аннабель перевела дыхание. Длинные темные волосы мужчины падали на ворот его шинели. Он сдвинул шляпу на затылок, открыв взору Аннабель свои неотразимые серебристые глаза. Она не могла вымолвить ни слова. Ей было больно и в то же время отрадно смотреть на него. На это красивое лицо с выступающими скулами, которое по-прежнему являлось ей во сне.
      – Какого черта ты здесь делаешь?
      – Хоть раз вы выразились вежливо, майор, – ответила Аннабель с ледяным спокойствием. – Я здесь, чтобы помогать людям. А теперь, если вы будете так любезны и отойдете в сторону…
      Ройс протянул руку, словно намереваясь схватить девушку, и она отпрянула с такой поспешностью, что суп перелился через край чашки и обжег большой палец. Ройс опустил руку, и Аннабель, бочком обойдя его, опустилась рядом с Уинстоном.
      – Аннабель!
      Не обращая внимания на Ройса, она попыталась улыбнуться лейтенанту, который с трудом приподнялся на здоровом локте.
      – Этот мужчина пристает к вам, мисс Холстон? – спросил молодой человек. – Нас здесь вполне достаточно, и у нас хватит здоровых рук и ног, чтобы вышвырнуть его вон.
      – Не о чем беспокоиться. Он и сам уйдет, – ответила Аннабель, поддерживая плечи Уинстона и одновременно пытаясь подсунуть ему под спину ранец. – Хотите, я подержу чашку или попробуете самостоятельно?
      Уинстон перевел взгляд с девушки на Ройса.
      – Если вы подержите меня за плечо, попробую взять чашку.
      Аннабель обняла лейтенанта за плечи и подала ему суп.
      Он держал чашку перед собой, словно оружие, которым намеревался защитить девушку.
      Ройс смотрел на Аннабель несколько долгих минут, и она не отвела глаз. Наконец он повернулся и вышел. Девушка смотрела ему вслед, пока он не скрылся за дверями конюшни. Затем повернулась к раненому лейтенанту. Уинстон внимательно смотрел на нее.
      – Кто это? – спросил он.
      – Майор Кинкейд.
      – Тот самый майор Кинкейд?
      – Да.
      – Всемогущий Боже, если я останусь жив, меня отдадут под трибунал, – сказал он.
      Аннабель взяла у него чашку.
      – Вы непременно останетесь живы, – заверила она лейтенанта. – Вы слишком отважный, чтобы умереть.
      Ледяной ветер задувал в щели конюшни, забирая тепло и навевая еще большее уныние. Доктор Стрингер столкнулся с Аннабель, когда та старалась укрыть трясущегося от холода солдата лоскутным одеялом.
      – Еще несколько часов назад я велел вам поесть, – сказал доктор.
      По его упрямо сжатым губам Аннабель поняла, что он не станет слушать никаких отговорок. Девушка кивнула и направилась к двери. По пути остановилась возле Чарли и накрыла его своим плащом.
      – Ему недолго осталось, – сказала она Уинстону.
      Аннабель стоило немалых усилий открыть дверь, только сейчас она почувствовала, как сильно устала. Спину ломило, ноги словно налились свинцом. Аннабель закрыла дверь, сделала несколько неверных шагов и прислонилась к стене конюшни.
      Она скрестила руки на груди и запрокинула голову. Глаза слипались, ее клонило ко сну. Она не знала, сколько времени простояла так, и пришла в себя, только когда ее стала бить дрожь.
      Аннабель открыла глаза, и ее взору открылась ужасная картина. Мужчины в пестрых потрепанных униформах сидели возле костров. Металлические стойки проступали в темноте, как скелеты в мерцающем оранжевом свете, закопченные котелки висели над пламенем, из них шел пар, наполняя помещение прозрачным туманом.
      Аннабель стояла на промерзшем полу, и холод проникал сквозь подошвы ее поношенных ботинок. Некоторые солдаты, свернувшись калачиком под лоскутными одеялами и попонами, похрапывали. Другие бредили вокруг, разговаривая вполголоса, куря табак и прихлебывая чай из жестяных кружек. У многих руки висели на перевязи, кое-кто опирался на костыли. Сквозь бинты на ранах сочилась кровь.
      Это была кавалерия Джексона, и сердце Аннабель разрывалось от боли за всех этих мальчиков, оторванных от дома, от горных ферм и пахотной земли равнин.
      Из окон кирпичного дома лился свет, и Аннабель видела женщин, ухаживающих за ранеными офицерами. Кто-то сообщил ей, что в одной из комнат умирает генерал Грегг.
      Внутри было тепло и много еды. А снаружи находились мальчики, оторванные от родного дома. Решение оказалось простым. Когда Аннабель подошла к ближайшему костру, усталость отступила. Кто-то пробасил:
      – А ну-ка подвиньтесь, парни, освободите место для нашего сержанта в юбке.
      Раздались шумные приветствия, и Аннабель в замешательстве остановилась. Высокий солдат в синих брюках из грубой шерстяной ткани, какие обычно носят рабы, взял девушку за руку и подвел ближе к огню. Кто-то подал ей жестяную кружку. Из нее пахло переваренным кофе. Аннабель обхватила кружку, грея ладони, и посмотрела на сидящего рядом солдата.
      – Аннабель Холстон, – сказал он. – В последнее время вы жили в «Излучине», а родились и выросли в Лексингтоне. – Он поднял здоровую руку и приподнял поношенную шляпу. – Сержант Ланс, родился и вырос близ Салема, мэм. Все только о вас и говорят. О том, как вы стояли на вершине холма вместе с генералами, командующими боем. Я слышал собственными ушами, как Старый Зануда сказал: «Она достойна похвалы».
      Сержант так здорово подражал интонациям генерала, что Аннабель не выдержала и рассмеялась.
      – Это было не совсем так, – возразила она. – Я находилась там, потом началась стрельба, а он забыл послать ко мне сопровождающих. Но откуда вы все это знаете?
      – Англичанин, сопровождающий Лонгстрита, как его имя? – Он задумчиво почесал подбородок. – Не важно. Но я слышал, что он…
      Аннабель вспомнила:
      – Фримантл, до недавнего времени служивший в гвардейском полку ее величества. И если он приедет в «Излучину» в надежде на гостеприимство, я непременно что-нибудь подолью ему в кофе.
      Раздался взрыв хохота. Босоногий солдат подкатил поближе к огню бревно и жестом пригласил девушку сесть. Аннабель хотелось предложить ему свои ботинки, пусть и поношенные, однако нога у солдата была вдвое больше ее собственной. Аннабель перешагнула через бревно, чтобы сесть, и решила прийти сюда завтра и принести столько одеял, сколько сможет найти. Если на всех не хватит, пусть хоть обмотают ими окровавленные ноги.
      Аннабель пила маленькими глотками горячий кофе и беседовала с солдатами о доме. Капрал из кавалерии Стюарта сказал, что видел Гордона, и Аннабель почувствовала некоторое облегчение.
      Солдат устроился на земле возле девушки и положил локти на прижатые к груди колени. Под его пилоткой виднелся окровавленный бинт. Судя по его внешности, он был жителем горного района, фермером, закаленным невзгодами и тяжелым трудом еще до начала войны. Сдвинув на затылок пилотку, он молча смотрел на огонь.
      Было так холодно, что даже у костра Аннабель не могла согреться, вся съежилась и дрожала, обхватив руками колени. Кто-то укрыл ее попоной. Девушка хотела отдать ее обратно, тем более что пора было возвращаться в конюшню, но тут услышала мужской голос и задрожала еще сильнее.
      – Все в порядке, солдат, – произнес низкий голос. – Возьми попону.
      Она увидела, как грязные ботинки перешагнули через бревно, и Ройс сел рядом с ней, накинув на нее шинель.
      – Не убегай, Энни, – сказал Ройс, обнимая девушку за плечи. – Я просто пытаюсь согреть тебя, раз уж Господь дал тебе ума не больше, чем индейке, и ты сидишь здесь на холоде вместо того, чтобы греться в доме у камина.
      У Ройса была удивительная способность заставлять Аннабель смеяться. Ей было смешно даже сейчас, когда дрожь пробирала ее до костей. О Господи, он в целости и сохранности и излучает тепло. Но он спокоен, в то время как ее сердце готово выпрыгнуть из груди. Нет, она не позволит ему сделать с ней это опять. Аннабель оттолкнула Ройса и отодвинулась от него.
      – А я думал, что мы друзья, – лениво протянул он.
      – Меня не интересует, о чем вы думали, майор. – Аннабель встала и бросила шинель ему на колени. – Извините, но у меня есть работа.
      Ройс вскочил на ноги и схватил девушку за запястье.
      – Я увезу тебя домой. Именно там твое место. Мужчины воюют, а женщины сидят дома.
      – Война! Я сегодня стояла на холме и видела, как солдаты падали, словно кегли, а какой-то умник назвал это зрелище великолепным! Великолепным! – Девушка наклонила голову и махнула рукой. – Внутри этих зданий находятся раненые, окровавленные люди, некоторые из них почти дети. Многие умирают, и это не великолепно. Возможно, я слабовольная женщина, недостаточно сильная для того, чтобы принимать участие в вашей кровавой бойне, но, скажу вам, сэр, я достаточно сильна, чтобы подобрать то, что вы оставляете за собой. Тысячи женщин встают рано утром и разгребают то, что натворили вы, мужчины. Не понимаю, кому нужна эта война, и никогда не пойму, но вашим мужским приказам подчиняться не стану. Когда сочту нужным, тогда и уеду домой.
      Воцарилась напряженная тишина. Аннабель поднесла руку к лицу и с удивлением обнаружила, что щеки мокры от слез.
      Ройс вынул из кармана носовой платок и протянул Аннабель, но та не взяла его.
      Солдат, сидевший у ее ног, первым нарушил тишину.
      – Они здесь, мэм… – произнес он без всяких эмоций.
      Аннабель медленно повернулась и посмотрела на него:
      – Что?
      – Они здесь, потому что янки здесь. Мы должны победить их.
      Аннабель подумала, что это и есть ответ на ее вопрос, кому нужна эта война…
      Мужчины, которые рвались в бой сегодня утром, стояли теперь, опустив головы, теребя перепачканные шляпы и ковыряя мысками ботинок землю, как нашкодившие мальчишки.
      – Примите мои извинения, джентльмены. У меня был трудный день, – сказала она.
      – Черт возьми, мисс Холстон, – медленно произнес поджарый солдат. – Моя жена никогда не ругается так вежливо.
      Кто-то засмеялся, и напряжение было сломлено. Не глядя на Ройса, Аннабель перешагнула через бревно и направилась к конюшне. Он догнал ее.
      – Я увезу тебя домой, пока ты совсем не обессилела, – произнес Ройс, и Аннабель поняла, что это приказ. Казалось, воздух между ними вибрировал, словно натянутые струны скрипки.
      – Там лежит мальчик немногим старше Бо. Он… он умирает, и я обещала ему… – Голос ее дрогнул, она судорожно сглотнула, но глаз не отвела. – Пейтон прислал Кларенса. Он поможет с похоронами. Вы не нужны мне, майор.
      Аннабель слышала, как Ройс вобрал в легкие воздух и медленно выпустил его обратно.
      – Как зовут его мать? – спросила Аннабель у Уинстона.
      – Миссис Элма Рид. Уоррентон.
      Аннабель подавила тяжелый вздох.
      – У меня есть родственники поблизости, и я передам ей Библию лично.
      – Он был бы рад.
      Аннабель обнимала безжизненное тело Чарли и не могла от него оторваться. Потом дотронулась до здорового плеча Уинстона.
      – Мы поместим вас в дом. Там есть свободный матрас.
      Аннабель устало откинула с лица волосы и пошла искать санитаров. Вскоре Уинстона перенесли в дом. Прислонившись к стене, девушка наблюдала, как тело Чарли положили на носилки и понесли к двери. Потом закрыла глаза, не в силах пошевелиться и ощущая в душе холодную мучительную печаль.
      – Вас ждут снаружи, чтобы увезти домой, – сообщил доктор Стрингер.
      Аннабель оглядела конюшню, разрываясь между желанием остаться и потребностью убежать из этой обители страдания хотя бы на несколько часов.
      – А вы не уходите?
      – Нет, – ответил доктор. – Когда станет невмоготу, я найду палатку, бутылку и напьюсь до беспамятства до следующей битвы. Скоро рассвет, мисс Холстон, вы и так достаточно сделали. Поезжайте домой, отдохните немного и благодарите Господа, потому что все могло быть гораздо хуже.
      – Великолепная победа, – прошептала Аннабель.
      – Великолепная, – вздохнул доктор.
      Аннабель смотрела, как он пошел вдоль рядов раненых, устало опустив плечи, и подумала, что именно такие, как он, и есть настоящие герои. Вздохнув, Аннабель подняла свой плащ и укрыла им стонущего, полураздетого солдата, даже не заметившего, что она склонилась над ним. Затем она взяла ранец Чарли, перекинула через плечо и распахнула дверь конюшни.
      И тут она увидела Ройса. Накинутая на широкие плечи шинель ниспадала элегантными складками. Аннабель огляделась в поисках Кларенса и быстро повернула назад, подальше Ройса. Услышав за спиной топот его ботинок, она ускорила шаг.
      – Аннабель!
      Девушка бросилась бежать и спряталась в беседке, скрытой засохшими ветвями роз. Ее юбка зацепилась за сухие шипы. Аннабель дернулась и услышала треск рвущейся шертяной ткани. Ройс схватил Аннабель за руку. Она попыталась вырваться, но силы были неравными.
      – Энни, черт бы тебя побрал, я не собираюсь посягать на твою добродетель, – произнес Ройс, но Аннабель продолжала вырываться.
      Ройс отпустил ее руку, грубо схватил за плечи, и она оказалась с ним лицом к лицу.
      В полном изнеможении она уронила голову ему на грудь, он обнял ее своими горячими ладонями.
      – Кларенс. Где Кларенс? – хрипло спросила она.
      – Я отослал его домой несколько часов назад, чтобы какой-нибудь интендант не выследил его и не завербовал на военную службу. Ты смеешься?
      Аннабель действительно смеялась. Она была близка к истерике.
      – Переживай лучше за лошадей, за овец, на худой конец сушеный окорок, а о Кларенсе не беспокойся. Он теперь свободен, – вымолвила она, уткнувшись в золоченые пуговицы шинели Ройса. – Если они пройдут проверку у Пейтона, он подпишет бумаги.
      – Черт бы меня побрал, – пробормотал Ройс.
      Аннабель отступила на шаг, и Ройс отпустил ее. Девушка посмотрела на свои красные обветренные руки, недоумевая, куда подевались ее перчатки. Она спрятала руки в складках платья и принялась изучать грязные разводы на ботинках Ройса. Пряди волос упали ей на лицо.
      Аннабель потерла сухие воспаленные глаза и посмотрела на сереющее небо. Ройс не сводил с нее глаз.
      Совсем не так Аннабель представляла себе эту встречу. Она мечтала о том, чтобы Ройс зашел в ярко освещенный зал и увидел ее, танцующую в объятиях другого мужчины. Ее волосы тщательно уложены, руки белые и гладкие, а платье элегантное. Ведет она себя высокомерно, как настоящая леди. Несколькими ироничными фразами ставит его на место и, несмотря на его рост, взирает на него сверху вниз.
      Аннабель заставила себя взглянуть Ройсу в глаза. Складки в уголках его рта стали глубже, и неожиданно лицо озарила ослепительная улыбка.
      – Смертельно рискуя своей мужественностью, гордостью и сомнительной репутацией непобедимого среди прекрасных цветков нашего Юга, я готов сопроводить леди домой. Леди готова ехать?
      У Аннабель снова начался приступ тошноты, все поплыло перед глазами. Ройс обнял ее, и девушка прильнула к нему.
      – Думаю, леди готова, – тихо произнес Ройс.

* * *

      Они скакали в густом, словно луковый суп, тумане, как и предыдущим утром. Только теперь он казался еще гуще, потому что солнце взошло позднее. Аннабель казалось, что она никогда не согреется и не обретет способности здраво мыслить.
      Она крепко держала поводья из жесткой кожи, уши болели от пронзительного свиста северо-восточного ветра, а дрожь невозможно было унять. Аннабель казалось, что они никогда не доедут до дома: Ройс выбирал окольные пути и не пропускал ни одной потайной тропинки, которые, видимо, знал с детства. Уже за одно это его можно было возненавидеть.
      – Н-не могли бы мы п-поехать к-коротким путем?
      – Пикеты нервничают, поэтому стреляют без предупреждения и только потом задают вопросы.
      Девушке не хотелось думать о Ройсе Кинкейде, раненых солдатах, нервных пикетах и своих зубах, выбивающих дробь.
      – Ехали бы вдвоем на моем коне, было бы теплее.
      – М-мне н-не холодно.
      Краем глаза Аннабель уловила какое-то движение. Это Ройс натянул шляпу на глаза и опустил голову. Она готова была поклясться, что он улыбается, и ей захотелось влепить ему пощечину. Вскоре Аннабель услышала душераздирающие крики, глухие стоны, вопли. Даже конь испугался и, запрокинув голову, шарахнулся в сторону, едва не сбросив Аннабель на землю.
      К счастью, Ройс успел схватить коня за уздечку. Аннабель представила себе солдат в голубой форме, лежавших в крови грязи вдоль Санкен-роуд, которым даже некому было подать воды.
      – Но они ведь не останутся здесь лежать? – с замиранием сердца спросила Аннабель.
      – Они будут лежать здесь вместе с мертвыми до тех пор, пока противная сторона не попросит перемирия для захоронения своих убитых. Хотя был приказ начинать еще одну атаку в четыре часа утра.
      Аннабель ушам своим не верила, Ройс говорил об этом совершенно спокойно.
      – Они умрут, прежде чем подоспеет помощь.
      – Счастливчики.
      Нервы Аннабель были на пределе. Она попробовала спешиться, но свалилась на землю, потеряв равновесие, и теперь цеплялась за мерзлую землю, пытаясь подняться. По стуку копыт, раздавшемуся рядом с ее головой, девушка поняла, что мерин, должно быть, снова испугался. Аннабель почувствовала, как ее выворачивает наизнанку, и едва не потеряла сознания.
      Ройсу не удалось схватить мерина под уздцы, потому что он никак не мог справиться с собственным конем. На какое-то мгновение Ройса охватил леденящий ужас – ему показалось, что еще немного и вставший на дыбы Аякс размозжит копытами голову девушки.
      Ройс успокоил коня и спешился, услышав, как конь Аннабель продирается сквозь ветви где-то впереди в густом тумане. Он мог лишь надеяться, что дорогостоящий конь вернется в «Излучину», прежде чем его обнаружит какой-нибудь лишившийся собственной лошади кавалерист. Но в данный момент больше всего его волновала женщина, склонившаяся над замерзшей землей и содрогавшаяся от приступов тошноты.
      Ройс привязал Аякса к дереву и попытался добыть из своей фляжки воды, чтобы смочить носовой платок. Он засунул фляжку под мышку, стараясь растопить замерзшую воду теплом своего тела, и присел на корточки рядом с девушкой.
      При виде Аннабель тогда, в конюшне, он испытал шок, который поразил его, как удар кнута. Один-единственный взгляд на нее перечеркнул восемнадцать месяцев, когда он отрицал свои чувства к ней. Теперь Ройс знал наверняка, что никогда не захочет никакую другую женщину.
      Он всячески противился приказам приехать сюда, потом надеялся, что случай сведет его с Аннабель, но не ожидал встретить ее в этом аду – холодной конюшне, битком набитой смертельно раненными и завшивевшими солдатами. Но почему, собственно, это зрелище повергло его в шок? Ведь Аннабель всегда оказывалась в самых неподходящих для нее местах.
      Ройс встревожился не на шутку, опасаясь, как бы Аннабель не стала кашлять кровью. Но она наконец встала на колени. Ройс протянул ей влажный платок, и девушка уткнулась в него лицом.
      – С тобой все в порядке? – спросил Ройс, понимая, что не мог задать в сложившейся ситуации более дурацкого вопроса.
      Аннабель уронила руки на колени и запрокинула голову.
      – Я только что нарушила шестую заповедь пособия для настоящих леди.
      – Шестую заповедь пособия для настоящих леди?
      Девушка все еще дрожала.
      – Она гласит, что настоящая леди может упасть в обморок перед джентльменом, главное, чтобы ее не стошнило и она не испортила ему одежду.
      – Ну, ты лишь слегка нарушила эту заповедь, дорогая, Я бессердечен, бездушен, у меня отвратительная репутация. Но это была очень хорошая шинель. – Ройс подал девушке фляжку. – Сделай пару глотков, не больше, иначе тебя снова стошнит, – предупредил он.
      Аннабель сполоснула лицо и руки, выпила немного воды и отдала Ройсу фляжку. Серый туман клубился вокруг них, словно тонкий саван, а издалека все еще доносились стоны. Аннабель сидела на промерзшей земле, дрожа как осиновый лист. Ройс выпрямился, подошел к коню и убрал фляжку. Когда через несколько минут Ройс обернулся, она уже была на ногах.
      Его шинель свисала с ее худеньких плеч и почти касалась земли. Полы шинели распахнулись от ветра, и взору Ройса открылось измятое голубое платье в пятнах крови. Пряди влажных, спутанных волос обрамляли ее лицо. Оно было пепельным, как окутавший их туман. Мертвенно-бледные губы девушки дрожали.
      – Энни! – Ройс поднял руки. – Святый Боже, Аннабель…
      Аннабель попятилась, качая головой, но, встретившись со взглядом Ройса, остановилась. Ее глаза округлились и стали темными, словно две глубокие бурные реки, и Ройс почувствовал, что тонет в них. Он обхватил ладонями ее лицо и опустил голову.
      Аннабель рванулась с такой силой, что едва не упала. У Ройса перехватило дыхание, потом он задышал шумно и прерывисто. Милостивый Боже, если бы он послушался своего тела, то взял бы ее прямо здесь, больную и беззащитную, на жесткой холодной земле.
      – Садись на коня.
      Грудь Аннабель приподнялась, когда она сделала глубокий вдох.
      – Лучше я пойду пешком.
      – Садись на этого чертова коня, или я перекину тебя через седло!
      Аннабель пристально посмотрела на Ройса:
      – Я не смогу снова пройти через это, Кинкейд.
      Ройс смотрел в ее глаза и видел в них чего-то, чего не выразишь словами и чего он не понимал. Но он знал; что заглянул в ее душу и никогда в жизни этого не забудет. Любовь – слово для лицемеров, чтобы оправдать свое прелюбодеяние до тех пор, пока одна из сторон не устанет от игры. Он знал это в отличие от Аннабель. Но он страстно желал ее, и это причиняло ему боль. Ройс подхватил девушку, но она напряглась и уперлась в его грудь руками.
      – Я всего лишь хочу отвезти тебя домой, – тихо произнес Ройс, ощутив легкое прикосновение ее волос к его шее, когда Аннабель наконец затихла.
      Ройс помог ей сесть в седло, отвязал коня, вскочил на него позади Аннабель и потянулся, чтобы взяться за поводья. Аннабель наконец перестала дрожать. Стонущие раненые остались позади, и вскоре в тишине слышен был лишь стук копыт и звон капель, падающих с ветвей.
      – Ты давно вернулся? – тихо спросила Аннабель.
      – Здесь я уже два дня, а до этого был три дня в Порт-Ройял.
      – Ты собирался приехать в «Излучину»?
      В голосе Аннабель звучало напряжение, и Ройс понимал ее. Но лгать ей он не мог, слишком многим он был обязан этой храброй женщине.
      – Я воюю, Энни. И у меня нет ни времени, ни желания участвовать в теплых семейных встречах.
      Она вздохнула и не произнесла больше ни слова. Ройс даже подумал, что Аннабель уснула, и старался не разбудить ее. Но как только впереди появилась «Излучина», девушка пошевелилась, и он понял, что Аннабель не спала.
      Из окон первого этажа лился свет, а над передней дверью горел фонарь. Не успел Ройс спешиться, как дверь распахнулась. Он ожидал увидеть Пейтона, но в галерее показался Джулз, сопровождаемый чернокожей женщиной, которую Ройс не сразу узнал. Это была Пэтси. Он почувствовал, как Аннабель напряглась, и вскоре понял почему.
      – Как вы могли, маленькая мисси, остаться в лагере на всю ночь? – проворчал Джулз, когда Ройс спешился.
      – Миз Энни, чего я только не делала, но я всего лишь черномазая служанка, и белые господа не стали меня слушать. У миз Августы добрые намерения, но она с ума сходит от беспокойства за массу Гордона. Вы ведь знаете, какой она бывает, когда все идет не так, как нужно. А ведь все пошло не так, как нужно, с тех самых пор, как вы уехали вчера с массой Пейтоном, а когда масса Пейтон вернулся, то помочь ничем не смог.
      Аннабель на мгновение прикрыла глаза, а потом с улыбкой посмотрела на Ройса:
      – Я знаю, что тебе нужно воевать, но, быть может, ты все же зайдешь на минутку? Выпьешь чашечку кофе и возьмешь с собой какой-нибудь еды. А может, даже познакомишься со своим племянником?
      Его ждали солдаты, да и бой должен был начаться, как только поднимется туман. К тому же менее всего ему хотелось заходить в этот дом. Он слышал, как Пэтси спорила с Джулзом, и понял, что «Излучина», как и остальные отдаленные поместья, переполнена беженцами.
      – Когда ты спала в последний раз? – спросил Ройс, внезапно осознав, какой тяжелый груз несла на своих плечах Аннабель.
      Он как сейчас видел ее маленькое тело на грязной дороге, содрогающееся от тошноты, вызванной изнеможением. Девушка пожала плечами и направилась к лестнице. Ройс последовал за ней, потому что не мог оставить ее в эту минуту.
      Она взяла Джулза под руку и, похлопывая по ней, обратилась к Пэтси:
      – Через несколько минут мы все уладим, а пока не могла бы ты подать майору Кинкейду кофе и приготовить для него галеты?
      Пэтси опередила Аннабель, громко фыркая, а та, не обращая внимания на недовольство служанки, переключила внимание на Джулза.
      – Со мной все в порядке. А оставалась я так долго потому, что там был один солдат, который напомнил мне Бо… – Она повернулась так быстро, что Ройс едва не налетел на нее: – Ранец Чарли, – вспомнила она. – Я обещала ему послать его матери Библию.
      Ройс поймал девушку за руку.
      – Джулз позаботится об этом.
      Он провел ее через дверь, а Джулз отправился за ранцем. Тут навстречу им выбежала жена Гордона. Похоже, у них появилась еще одна проблема: семья Саттеров расположилась лагерем в столовой. Внимание Ройса отвлекла Пэтси, сунувшая ему в руку кружку с каким-то горячим напитком, а потом присоединилась к Августе. Аннабель стояла к нему спиной, но Ройс заметил, как она в полном изнеможении провела ладонью по лбу.
      – Достаточно! – произнес он своим командным голосом, и в комнате мгновенно воцарилась тишина.
      Аннабель сбросила с плеч шинель Ройса и передала Пэтси. Августа в ужасе закрыла рот рукой, выдохнув:
      – Энни!
      Джулз ошеломленно застыл на месте. Даже у Ройса замерло сердце.
      Аннабель смущенно отряхнула подол платья.
      – Могу себе представить, какой у меня вид… – Голос ее дрогнул. Она сжала руку Пэтси и виновато посмотрела на Августу: – Позволь мне сначала переодеться, Гасси.
      Платье Аннабель было все в грязи и разорвано, но Ройс не замечал этого. Аннабель была в полном изнеможении, под глазами пролегли темные тени. Девушку по-прежнему била дрожь, и Ройс опасался, что она сейчас потеряет сознание.
      – Пойди переоденься, – обратился он к ней. – Пэтси поднимется к тебе через минуту.
      Аннабель не ступила и пары шагов, как покачнулась, едва не упав.
      Ройс успел подхватить ее и осторожно понес по лестнице.

Глава 16

      Ройс вошел в палатку, бросил на кровать шляпу и потяну лея, чтобы размять затекшую от долгого сидения в седле спину. В душе царила пустота.
      Он терпеть не мог передвигаться с неповоротливой армией или стоять на месте, как это было в последнее время. Его люди очень отличались от пехоты. Эти быстрые как молния всадники обычно совершали свои налеты под покровом ночи и, как правило, делали это весьма успешно, используя момент внезапности. Во время битвы при Фредериксберге Ройса просто поражала глупость вражеских военачальников.
      Сегодня боя не было. Весь день две армии, разделенные равниной, наблюдали друг за другом, только выстрелы пикетчиков изредка нарушали тишину. Ройс услышал, как в палатку кто-то вошел, и выпрямился.
      – Сэр, я принес ваш обед. Капитан Дешилдс вернулся, – сообщил Уильям.
      – Спасибо, сержант. – Ройс поставил тарелку на стол и даже не взглянул на нее. Это была стандартная армейская еда – соус и сухие галеты. – Пригласите Джона сюда и позаботьтесь о его лошади.
      Не притронувшись к еде, Ройс взял кружку с кофе и сделал большой глоток. Дверь снова открылась, и появился Джон, принеся с собой струю влажного холодного воздуха. Ройс повернул голову и невольно улыбнулся.
      – Ты что, валялся в грязи? – спросил он.
      – Валяться в грязи бессмысленно, – ответил он, бросив украшенную перьями шляпу рядом со шляпой Ройса. – Нарвался на пару пикетов и добыл еще немного информации, однако она нам уже известна. Ешь свой обед, не то остынет.
      – Мне всегда в тебе нравилось, капитан Дешилдс, что ты никогда не забываешь о настоящих ценностях.
      Ройс и Дешилдс вместе служили в Техасе. Дешилдс закончил Военный институт Виргинии, Ройс – Военную академию Вест-Пойнт, но у них были схожие точки зрения на военную службу. Обоим импонировала тактика ведения войны, применяемая индейцами, однако командующие крупными армиями в ней ничего не смыслили.
      За эти годы Ройс и Дешилдс еще больше сблизились и без слов понимали друг друга. Ройс знал, что мог доверить Дешилдсу не только свою жизнь, но и более важные вещи – свое подразделение и еще нечто неуловимое, чего он не мог определить и что видел в Аннабель.
      Он представил себе лицо девушки и каждый изгиб ее тела, словно держал ее в объятиях, но постарался прогнать видение. Он будет думать о ней позже, когда выполнит все служебные обязанности. Ройс знал, что будет думать об Аннабель, не сможет не думать.
      Он указал Джону на импровизированный стол, сколоченный из старой двери, распиленной пополам, и кольев, выломанных из ограды. Это сооружение служило одновременно обеденным и письменным столом.
      – Ешь и рассказывай, а потом отправимся в штаб.
      Ройс сел за стол напротив Дешилдса и слушал его доклад, а тот жевал и говорил. Наконец Дешилдс провел сухой галетой по тарелке, собрав с нее остатки густого соуса, и откинулся на стуле.
      – Мы зря теряем здесь время, – сказал он. – Вести разведку могли бы и люди Стюарта. Необходимо вернуться на север, нанести удары по обозам с провизией и заставить Линкольна засомневаться в успешном исходе атаки Вашингтона.
      Ройс подался вперед, поставив локти на колени. Он чувствовал себя так, словно стоял спиной к плотине, пытаясь задержать поток воды, затыкая пальцами неумолимо расширяющиеся щели.
      – Еще одна бесполезная победа, – тихо произнес он. – Если так пойдет и дальше, Линкольн возомнит себя боевым генералом, и северяне победят благодаря своей численности.
      – Не все еще потеряно. Не исключено, что нам удастся некоторое время сдерживать их, возможно, Англия и Франция вступят в войну, а северянам так надоест бессмысленная бойня наподобие вчерашней, что они испугаются и просто отпустят нас.
      – Скорее последнее, чем первое. Англия не станет ввязываться в войну, потому что ей претит рабство, а король Луи не станет воевать без Англии. Он положил глаз на Мексику. – Ройс провел пальцами по волосам. Снаружи доносились голоса людей, располагающихся биваком. Еще одна потерянная ночь. – Наши войска на западе, Шерман и Грант…
      – Ты не понял своего истинного призвания, Ройс. Тебе следовало заняться политикой – с твоей-то дальновидностью.
      – Дьявол, мне следовало стать плантатором. – Ройс откинулся на стуле и улыбнулся Джону. – Ну что ж, а теперь давай попытаемся уговорить генерала разрешить нашему отряду возобновить боевые действия.
      Дождь прекратился. Ройс постоял с минуту, рассеянно похлопывая перчатками по ладони. Старик выглядел сегодня слишком усталым. Однако усталость не ослабила его вежливой, но твердой решимости. Ройс подошел к костру, где Джон ждал его вместе с помощником Ли – Тейлором. Тейлор извинился и скрылся в палатке, из которой только что вышел Ройс.
      – Что он сказал? – спросил Джон, когда они остались.
      Ройс протянул руки к огню, но, вдохнув горького дыма, тут же отошел от костра.
      – Мы разобьем наше подразделение на две части. Если Бернсайд не предпримет завтра никаких действий, ты вернешься в горы с двумя отрядами, а я останусь здесь.
      Он хотел было выругаться, но предоставил эту возможность Джону и, переждав волну богохульств, продолжил:
      – Но ты должен быть готов вернуться, если здесь произойдут какие-нибудь события. Впрочем, мы оба знаем, что этого не случится.
      – Он сказал почему?
      – С каких это пор скромные майоры задают вопросы генералам?
      – А с каких это пор ты подчиняешься армейским законам?
      Ройс не обратил внимания на шутку Джона и устремил взгляд на огонь. Генерал ответил, и его ответ не был лишен смысла. При других обстоятельствах он был бы рад новому заданию, но оно таило в себе опасность, к которой федеральная армия не имела никакого отношения. Каждой клеточкой своего тела Ройс чувствовал надвигающуюся грозу, но не знал, как долго сможет держать свои эмоции под контролем.
      Черт бы побрал Пейтона и его сводничество. Черт бы побрал тупого генерала-северянина, сидящего со своей армией на берегу реки Раппаханок, и непреклонного старика в палатке за его спиной. Но проклинать он мог лишь самого себя.
      – Надолго ты здесь застрянешь?
      Вопрос Джона вывел Ройса из раздумий.
      – До тех пор, пока не выяснятся планы Бернсайда. Может быть, на неделю, может, на месяц, – ответил Ройс, натягивая перчатки. – Впрочем, это не так уж плохо. Я попытаюсь уговорить старика отделить нас от войск Джексона, чтобы мы смогли совершать рейды самостоятельно. Акуа и Фалмут вполне подходят для этой цели.
      Джон хлопнул Ройса по спине своей тяжелой рукой.
      – Сначала ты вызвал у меня жалость, а теперь – зависть. Ты потанцуешь с новыми молодыми леди и совершишь налет на главный продовольственный склад северян. А Рождество отпразднуешь дома.
      Ройс хотел возразить Джону, но тут заметил спешащего к ним Тейлора. – Генерал Ли хочет поговорить с вами, прежде чем вы уедете, – сообщил Тейлор.
      Удивленный Ройс повернулся и, заметив, что рука Джона взметнулась в приветственном жесте, тоже отдал честь. Генерал армии северной Виргинии приложил руку к козырьку, после чего кивнул и улыбнулся.
      – Давайте пройдемся, майор Кинкейд, – предложил генерал Ли.
      И они направились к вершине холма.
      – Оставайтесь здесь, вы знаете эту землю не хуже любого солдата моей армии, – сказал Ли. – Надеюсь, вы меня понимаете?
      – Я солдат и отправлюсь гуда, куда прикажут, – ответил Ройс.
      Когда они дошли до вершины, Ли остановился. Ройсу ничего не оставалось, как сделать то же самое.
      Луна выплыла из-за облаков и теперь освещала раскинувшуюся перед ними равнину. Это был наблюдательный пункт, возможно, самый лучший из тех, которые штабу армии когда-либо удавалось найти. Их собственные батареи простирались, насколько хватало глаз. До слуха Ройса доносились редкие выстрелы, производимые с подножия холма, расположенного по левую руку. Пикеты, патрулирующие Санкен-роуд, открывали огонь, заслышав малейший шорох, в надежде пополнить число убитых еще одним северянином в голубом мундире.
      – В этом бою мы потеряли двух генералов – Кобба и Грегга, – произнес Ли. – Они были отличными солдатами, отличными командирами. Не знаю, кем их заменить…
      Ройс вдруг пожалел, что согласился прогуляться с генералом.
      – Сэр, мы уже говорили об этом.
      – Вам не стоило отклонять предлагаемые вам звания. – Ли по-прежнему говорил тихо, но Ройс уловил в его голосе гневные нотки. – Я мог бы использовать вас в качестве бригадира. Вы нужны вашей стране, майор Кинкейд, и я не могу понять вашего упрямства.
      – Я кавалерист, сэр. У вас уже есть прекрасные бригадиры под началом Стюарта. Я вам здесь не нужен.
      Он скорее почувствовал, чем услышал, как Ли вздохнул:
      – Ваше звание не позволяет мне поставить вас во главе большего подразделения, но, должен сказать, вы попусту растрачиваете свои таланты. Вы по натуре командир и должны командовать.
      – Мое подразделение действует эффективно, потому что оно маленькое. Мы наносим удары сразу в нескольких местах, быстро и решительно. Враг не может найти нас, чтобы дать отпор. Мне не важны звания, мне важен результат.
      – Мне следовало назначить вас командиром бригады Макси Грегга уже сегодня. Я знаю, что президент одобрит это назначение.
      – Это пехота, генерал. Я служил под вашим началом в Техасе, и вы знаете, что пользы от меня было мало.
      Ли скрестил руки за спиной и, казалось, внимательно смотрел на тени, отбрасываемые на землю плывущими по небу облаками.
      Ройс окинул взглядом равнину, не переставая удивляться, что какой-то генерал мог оказаться настолько недальновидным, чтобы бросить своих солдат на такую позицию. Всего за несколько часов северяне потеряли более десяти тысяч человек. И это, по мнению Ройса, было не просто самое кровопролитное сражение за время войны, это было настоящее побоище.
      Возможно, Джон был прав и они действительно выиграют эту войну, когда северяне, устав читать списки убитых, раненых и пропавших без вести, проголосуют против правящих политиков и заменят их другими. До его слуха донесся звук – глухой удар, когда Ли трижды ударил кулаком по ладони. После этого его руки бессильно повисли вдоль тела.
      – Надеюсь, майор, наступит день, когда вы все же займете более высокую должность.
      – В этом случае, сэр, я сделаю все, что от меня потребуется.
      Ли и Ройс повернулись и направились к дымному костру, находились еще несколько человек. Ройс узнал среди них Лонгстрита и Джексона. Он догадался, что они собрались на военный совет, и хотел покинуть эту сторону холма, прежде чем совет начнется. Умный солдат знает, когда отступить.
      – Я видел вашего отца, – как бы между прочим заметил генерал. – Он хорошо выглядит.
      Резкая смена темы разговора застала Ройса врасплох. Он догадался, что Ли посещал «Излучину» несколько раз за прошедший месяц.
      – У меня не было возможности увидеться с ним, – сказал Ройс.
      Ли остановился и по-отечески посмотрел на него:
      – Я говорю как друг вашей семьи, а не как командир. Раз уж вы здесь, отправляйтесь в «Излучину», Ройс. Не важно, что было в прошлом, это поместье по-прежнему ваше будущее.
      «Мой рай и мой ад», – подумал Ройс.
      Ночное небо прорезала багровая полоса. Ройс напрягся, ожидая услышать вой артиллерийских снарядов, однако ничто не нарушило тишины, а потом на небе появилась переливающаяся зеленая лента.
      Раздались возгласы и веселый свист. Величественное небо объединило на некоторое время повстанцев и янки. Огненно-желтые пики и кроваво-красные полосы образовали золотисто-зеленые гирлянды. Кое-где в небе поднимались жемчужно-белые колонны, и все это великолепие отражалось в снежных островках на равнине внизу.
      – Полярное сияние, – удивился Ройс. – Никогда не видел его в этих местах.
      Помолчав, Ли произнес:
      – Кое-кто может принять это за знак свыше. Выглядит так, словно Господь отдает дань памяти умершим.
      – Чьим умершим, сэр? Нашим или наших противников?
      – А разве они не все наши, майор Кинкейд?

* * *

      Почти весь снег растаял, а когда дождь смыл его остатки, земля превратилась в скользкое месиво. Однако игре в покер это нисколько не помешало. Парни все еще пытались научить юного Калеба Гири искусству этой игры. Калеб был чертовски хорошим бойцом, но хорошим игроком ему, видимо, не суждено было стать. Солдаты расстелили на земле подле костра одеяло, повесили на ветку дерева фонарь и расположились кружком. Сумерки сгущались, но вокруг было много костров. В лагере царила непривычная тишина, которую нарушал лишь жалобный плач губной гармоники.
      Ройс сидел, прислонившись спиной к дереву, и наблюдал за происходящим. У него не было сегодня желания присоединяться к игрокам. Ему просто хотелось посидеть в темноте, греясь у костра. В полном одиночестве.
      Они расположились лагерем во фланге, которым командовал Стюарт, и Ройс счел необходимым найти Гордока, чтобы удостовериться, что его брат вышел из боя целым и невредимым, и это был единственный светлый момент за прошедшие две недели. Вчера день снова начался густым туманом, и разведчики, сделавшие вылазку перед рассветом, сообщили лишь, что янки отошли за реку, уничтожив за собой понтонные мосты. С их стороны это был весьма мудрый шаг. Ройс знал, что не он один чувствовал себя в эту ночь убийцей.
      За четыре дня оккупации исторический колониальный Фредериксберг был полностью разграблен. Ройс видел его, слышал, вдыхал его запах, словно сам был там. От большинства домов остались лишь груды камней. Повсюду валялась поломанная мебель, в спешке выброшенная из окон. Целые библиотеки книг были втоптаны в грязь вперемешку с осколками драгоценных фарфоровых сервизов. Под ногами хрустело битое стекло. Запасы на зиму брошены в грязь и растоптаны. Даже пианино были вынесены на улицу и служили кормушками для лошадей.
      – Ты не играешь сегодня?
      Ройс увидел стоявшего рядом Дешилдса, чей отъезд был отложен еще на один день, чтобы выяснить, какую помощь можно оказать гражданскому населению, возвращающемуся в свои полуразрушенные, разграбленные дома.
      – Нет.
      Джон провел пальцем по усам и опустился на землю рядом с Ройсом.
      – После сегодняшнего дня начнется совсем другая война, – тихо произнес он.
      – Дьявол, ты совершенно прав! Безграмотные головорезы! «Излучина» уцелела. На этот раз. А что случится потом?
      Какие ужасы сотворят голубые мундиры с беззащитными женщинами и детьми, когда в следующий раз окажутся в этих местах? Что будет с поместьем, с Энни? Ведь на ее хрупких плечах и без того лежал непосильный груз.
      Маленькая, худенькая, непокорная Энни. Ну почему он никак не мог выбросить ее из головы?
      В темноте загорелся красноватый огонек, сопровождаемый облачком дыма, – Джон зажег сигарету. Ройс тоже собрался закурить, но ему не хотелось делать лишних движений. Он охотно пошел бы в свою палатку и напился до бесчувствия, но ему нужна была утром ясная голова.
      – Если бы я оказался так близко к дому, как ты, то уж наверняка не стал бы сидеть здесь в грязи. – Джон снова затянулся и выпустил еще одно облачко дыма.
      По запаху Ройс узнал превосходный виргинский табак.
      – Я не ты, а «Излучина» не мой дом.
      – Какой-то раздражительный ты сегодня.
      – А тебе кто-нибудь говорил, что ты как заноза в заднице?
      – Заноза, но не в твоей заднице. – Джон облокотился о дерево и нахлобучил шляпу на глаза. – Поезжай домой, Ройс. Тебе сразу станет легче, когда увидишь, что там все в порядке.
      «Она там», – подумал Ройс и снова вспомнил Аннабель, сидевшую в этой проклятой конюшне, похожую на настоящего ангела. Господи, а может, ее там уже нет, может, она умерла? Страх за нее поселился в его душе два дня назад и с тех пор не давал ему покоя.
      Ройс встал и потянулся, стараясь ничем не выдавать своего волнения. Со стороны костра раздался громкий смех – Калеб снова пытался блефовать.
      – Если закончил проигрывать спички, сынок, оседлай моего коня, – сказал Ройс.
      Джон скрестил руки на груди.
      – Собираешься в разведку? – тихо спросил он.
      – Бездельники напились.
      – Точно, – пробормотал Джон.

Глава 17

      По аллее скакал всадник, копыта его коня шлепали по разбитой дороге. Всадник миновал голые дубы, остановился и сдвинул шляпу на затылок. В течение нескольких минут он неподвижно сидел на коне, а потом, дернув поводья, затем медленно двинулся вперед.
      «На этот раз маленький черный мальчик не выбежит встречать массу», – подумал Кларенс. Руфус, как и многие другие, покинул поместье и отправился за реку в обетованную землю. Кларенс слышал, как рабы разговаривали, прежде чем убежать. Они мечтали о свободе, а он очень боялся за них. Белые господа на той стороне реки пили пахту из фарфоровых чашек, в то время как босоногие негры подносили им медовые печенья.
      Кларенс увидел, как Ройс спешился. Наклон его головы говорил о его уязвимости, и Кларенс вспомнил мальчика, который лежал на полу заброшенной сторожки, с залитым слезами лицом. «Рабство, – подумал негр, – может принимать различные формы, и о некоторых из них не говорят вслух».
      Ройс снял шляпу и подошел к галерее. Остановился у лестницы, поставил ногу на верхнюю ступеньку и положил локоть на колено, вертя в руке шляпу. Его задумчивый взгляд был устремлен на двустворчатую входную дверь. Он стоял так несколько минут, и у Кларенса появилась возможность рассмотреть его напряженное чисто выбритое лицо в тусклом свете фонаря.
      Хороших хозяев не бывает, но Кларенс с чистой совестью мог назвать Ройса хорошим человеком. Вряд ли это обрадовало бы Ройса, но порой негр чувствовал жалость к нему. Он повсюду таскал за собой свои собственные оковы и бичевал себя за то, в чем вовсе не был виноват.
      – Ты не говорил, что Пейтон отдал тебе твои бумаги, – сказал Ройс, не поворачивая головы.
      Кларенс улыбнулся. Хороший солдат, хороший разведчик. Ройс знал, что в тени кто-то прячется. Пусть его чутье ему не изменит и поможет выжить в этой проклятой войне.
      – Я всегда был свободен. И считал излишним говорить об этом.
      Ройс лениво повернул голову и улыбнулся, но улыбка мгновенно исчезла, когда он увидел дуло ружья.
      – Ожидаешь неприятностей?
      – Да, всякого белого сброда, отставшего от обеих армий.
      – Хоть ты и свободен, но ты все равно негр. Это ружье может стать твоим смертным приговором.
      Кларенс стал медленно раскачиваться на стуле.
      – Здесь никого нет, кроме мальчика, – сказал он, прищурив глаза и наблюдая за Ройсом. Тот напрягся, Кларенс увидел это даже под грубой шерстяной тканью его пальто.
      Ройс выпрямился и снова надел шляпу. Он не отрывал тревожного взгляда от лужайки перед домом и изо всех сил старался не смотреть на входную дверь.
      – Как мальчик?
      – Нормально, растет. Скучает по тебе. Считает, что ты воплощение Иисуса Христа, и сводит всех с ума рассказами, которые читает о тебе в газетах. Собирается поступать в военную академию следующей осенью. Хочет стать солдатом.
      – Черт!..
      Холодный ветер трепал поля фетровой шляпы Ройса. Он слегка повернул голову и сглотнул.
      – А как Аннабель? – Голос его прозвучал тише обычного, словно он боялся услышать ответ.
      – Ты же храбрый солдат. Иди и посмотри сам.
      Ройс отшатнулся, словно от удара, и лишь тогда Кларенс понял, как сильно встревожен Ройс, если решился войти в дом, который никогда не считал своим.
      – Черт возьми, Ройс! – В голосе негра звучали жалость и злость. – Неужели ты думаешь, я не предупредил бы тебя, если бы с твоей женой случилось несчастье? Она просто переутомилась, вот и все. Пейтон настоял, чтобы она несколько дней оставалась в постели, а теперь она пришла в себя и снова стала маленькой отважной мисси.
      Ройс еле заметно кивнул и отвернулся. Кларенс знал, что этот прославленный солдат старается избежать боя, в который ему так или иначе придется вступить, и жалость пересилила злость.
      Здравомыслящий человек оставил бы этих белых наедине с их проблемами и не стал бы вмешиваться, но Кларенс, очевидно, не был здравомыслящим. «Излучина» – его единственный дом, и Ройс прошел все круги ада, чтобы спасти беспомощного раба. Его чернокожие товарищи могли звать его прихлебателем, продавшимся белому господину. Но Кларенс знал, что он был сам по себе и никогда не являлся чьей-то собственностью. Он чувствовал огромное уважение, даже любовь, к этому гордому белому мужчине, который предпочитал жить в одиночку. Он любил этого несчастного, запутанного своей мачехой так, что до сих пор не мог признаться жене в своих истинных чувствах.
      – Ты идешь? – спросил Кларенс.
      Ройс снова повернулся. Его руки были сжаты в кулаки.
      – Мне нужно сражаться с врагом, черт возьми!
      – И со сколькими же врагами одновременно ты сражаешься? Войди в дом, парень, чего ты боишься?
      – Я и так причинил много вреда, – с горькой усмешкой произнес Ройс. – Не говори ей, что я приезжал.
      Кларенс медленно поднялся и прошел на дальний конец галереи.
      – Хотя бы попрощайся с ней.
      Ройс вскочил на своего чистокровного серого скакуна и долго смотрел на входную дверь.
      – Если я сейчас ее увижу… – Голос его дрогнул. – Если я сейчас увижу ее, Кларенс, я не смогу уехать. Даже ради этой проклятой войны.

* * *

      Кларенс не знал, как долго он просидел на холоде, когда услышал, как открылась, а потом снова закрылась дверь. Он ничего не сказал, прислушиваясь к шагам тех же ног, которые ходили по их хижине каждую ночь, а теперь ступали по плитам галереи. Звук этих шагов всегда заставлял его чувствовать себя счастливым. Ведь теперь он мог быть с Пэтси каждую ночь и каждый день, а не только по воскресеньям, как тогда, когда она принадлежала Моултону Джонсону.
      За этот подарок Кларенс послал молчаливое «спасибо» одинокому мужчине, удаляющемуся от дома и повернувшемуся спиной к своему собственному благословенному счастью с маленькой отважной женщиной, на которой был женат.
      Кларенс повернулся так, чтобы тень скрыла дуло ружья от Пэтси, которая села на ступени рядом с ним. Она вздрогнула и поплотнее запахнула шерстяную шаль на груди.
      – Здесь холодно, женщина. Возвращайся обратно.
      – Тебе же не холодно сидеть и прятать ружье, рискуя своей цветной шкурой ради того, чтобы защитить белых господ.
      «Хватит скрывать от этой женщины свои истинные чувства», – подумал Кларенс, улыбаясь и не обращая внимания на ворчание жены. Он понимал ее недовольство.
      – Пейтон скоро вернется с собрания.
      Кларенс посмотрел на жену:
      – Мальчики спят?
      – Софи приглядывает за ними.
      – М-м…
      Кларенс закрыл глаза и постарался как можно глубже втянуть в себя ароматы жены – запах гвоздики с кухни, прачечной и грудного молока, которым она кормила их новорожденного ребенка. Но сильнее всего был мускусный аромат женщины, готовой заняться с ним любовью прямо сейчас. После разговора с Ройсом Кларенс испытывал необходимость прижать к себе податливое тело Пэтси, чтобы забыть хотя бы на время печаль, которая все еще снедала его.
      – Это майора Кинкейда я видела через окно? – тихо спросила Пэтси, и Кларенс с трудом подавил вздох.
      – Ведь миз Аннабель не заметила его, правда?
      – Нет, она уже легла спать.
      «Господи», – подумал Кларенс, а Пэтси тихо засмеялась и сказала:
      – Никогда не думала, что кто-то из белых господ может мне понравиться, не говоря уже о том, чтобы испытывать к ним жалость. Ты ведь умный. Скажи, почему мне так жалко эту белую семью?
      – Потому что они не так счастливы, как мы с тобой. – Кларенс почувствовал, как располневшая грудь Пэтси скользнула по его руке, когда она придвинулась к нему.
      – В тот день, когда майор Кинкейд приехал в «Ивы», чтобы купить меня, – начала Пэтси, – я сильно перепугалась, потому что он сказал, что назад мы пойдем пешком. Я знала, что он может сделать, как только мы окажемся в тенистом местечке. А он всю дорогу просто говорил со мной, что-то рассказывал, и я не заметила, как мы добрались до «Излучины». А потом я повстречала его жену, которая не совсем настоящая его жена и которая не хочет, чтобы кто бы то ни был называл ее миссис Кинкейд. При одном взгляде на нее я поняла, что она не хочет быть хозяйкой рабыни. И так растерялась, что не знала, как себя вести. Хорошо, что ты был рядом.
      Два года прошло с тех пор, как Кларенс впервые увидел Пэтси в «Ивах», когда приехал туда чинить кованые чугунные ворота. За восемнадцать месяцев, что они жили как муж и жена, Пэтси родила ему двух здоровых, крепких сыновей. За все это время в их жизни было много интимных моментов и любви, но только теперь она разговаривала с ним так открыто. Его сердце бешено забилось, а к горлу подступил комок.
      – Конь, которого он обменял на тебя – Юпитер, – стоит шесть сотен долларов.
      Пэтси выпрямилась и внимательно посмотрела на мужа. Он тоже смотрел на нее до тех пор, пока она не спросила годным недоверия голосом:
      – Но ведь на эти деньги можно купить пять или шесть рабынь. Почему он это сделал?
      – Потому что я попросил его об этом.
      – Не понимаю, Кларенс.
      – Я и не ожидал, что поймешь. Иногда я и сам этого не понимаю.
      Он взял ее за руку и прижался щекой к мягкой ткани ее тюрбана. Похожие на легкое кружево облака бежали по холодному темному небу.
      – И поэтому мы остались здесь, в то время как все остальные сбежали за реку? – спросила женщина. Теперь ее голос звучал неуверенно. – Потому что ты обязан массе?
      – Нет, любовь моя. Хотя сделал бы это, если бы пришлось. Но Ройсу это не нужно, даже Пейтону не нужно, а мы все равно останемся до тех пор, пока не кончится война, потому что здесь безопаснее для тебя и детей.
      – Мы могли бы отправиться на Север, как другие. Не думаю, что белые люди стреляют там друг в друга.
      Кларенс помолчал некоторое время, наблюдая, как влажные листья кружатся у его ног, и прислушиваясь к дыханию жены. Ему требовалось время, чтобы подобрать нужные слова и сказать женщине, которую он любил, кое-что о себе.
      – Мой прадед был африканцем, – наконец произнес он. – Ма помнит его совсем стариком. Она сказала, что он умер, не переставая горевать об Африке, потому что там жил его народ, но не только поэтому. В Африке он родился, это его земля. – Кларенс тяжело вздохнул. – А эта земля – моя. Я родился здесь, в Виргинии. Могу отправиться на Север и по-прежнему жить в Америке, но там не будет моего народа.
      На мгновение Кларенсу показалось, что в свисте ветра он слышит голоса своих предков. – Мой народ создал эту землю. Каждый кирпич, из которого сложены стены этого поместья, сделан их руками, так же, как каждая доска в крыше, каждый глиняный горшок. Они рубили лес, а потом возделывали землю, которую от него очистили. Они поливали эти поля своим потом и потом своих детей. Они молотили пшеницу, ухаживали за скотом и ничего не получали за свой труд. Я должен остаться на этой земле, которую они создали, или умереть, горюя, как мой прадед. Ты можешь это понять?
      – Могу, но мне все равно страшно. Я думала, что хочу свободы больше всего на свете. Теперь она здесь, у самого порога, но вместо того, чтобы радоваться, я боюсь обеих армий, боюсь того, что может произойти с нами завтра, или через неделю, или уже после воины.
      – В конечном счете, она все равно закончится и Север победит, потому что Бог не допустит, чтобы было по-другому. Когда все закончится, мы возьмем деньги, которые спрятаны в горшке, и я построю нам маленький дом, в части города для цветных. Этих денег нам хватит и на дом, и на небольшую кузницу. Я буду зарабатывать достаточно, а ты можешь оставаться дома и растить детей.
      Кларенс повернулся и взял руки Пэтси в свои.
      – Это, конечно, нелегко, ведь то, что легко, ничего не стоит. Но если мы отдадим все наши силы борьбе, наши дети будут жить спокойно. Скажи, что ты хочешь этого, Пэтси. Ради нас, ради наших детей.
      – О Господи, Кларенс, когда ты так говоришь, я готова поверить во что угодно!
      Кларенс тихо засмеялся:
      – Иди ко мне, любовь моя. – Он обнял Пэтси.
      Женщина положила голову ему на грудь, ощущая тепло его тела.
      – А твоего маленького сына, которого продали, мы найдем и выкупим, – сказал Кларенс и спросил: – Ты слышала, что говорят о Селесте, второй жене Пейтона?
      Пэтси кивнула:
      – Твоя ма назвала ее сукой во время течки.
      – Кто бы мог подумать? В первые месяцы Селеста изображала из себя такую милую, добрую хозяйку. Когда Пейтон привел ее в дом, мне было восемь лет, а Ройсу около семи. В те дни Пейтон не много времени проводил дома – он с головой ушел в политику. А Ройс был маленьким брошенным мальчиком, который бродил по этому огромному дому, предоставленный самому себе. Моя ма была его няней. Она клала его в постель, сидела с ним, пока он не заснет, а потом оставляла с Джулзом здесь, в большом доме.
      По утрам я часто находил Ройса в своей хижине – он просыпался среди ночи, приходил к нам и ложился спать между ма и па. Он научился говорить на языке негров, потому что много времени проводил среди рабов, учил их читать и писать. Клянусь, ма любила этого маленького белого мальчика не меньше, чем меня. И он очень нуждался в ее любви и заботе. Я понимал это и не ревновал ее к нему.
      Пэтси вздохнула:
      – Миз Энни как-то сказала мне, что под маской сильного, храброго воина скрывается маленький мальчик, который все еще горюет по своей маме.
      Кларенс посмотрел на жену:
      – Миз Аннабель так сказала?
      Пэтси подняла голову и нежно улыбнулась:
      – Она любит его.
      – Однажды, если его не убьют на войне, он поймет это. И тогда эта маленькая женщина получит столько любви, что не будет знать, что с ней делать.
      – Ох, Кларенс, как я на это надеюсь!
      – Итак, тебе нравится эта белая женщина?
      – Так уж получилось помимо моей воли, – досадливо пробормотала Пэтси, что заставило Кларенса улыбнуться.
      – Это нормально – любить ее. Мы были бы ничуть не лучше белых господ, если бы за цветом кожи не замечали души человека. Я уважаю миз Аннабель точно так же, как свою ма. А это дорогого стоит.
      – Не читай мне наставлений, Кларенс, – промолвила Пэтси. – Не ходи вокруг да около. Ты хочешь мне что-то сказать?
      – Пытаюсь объяснить тебе, что за отношения связывают нас с Ройсом, но не могу не упомянуть Селесту. – Он помолчал и продолжил: – О ней ходят сплетни, но все было гораздо серьезнее. Даже ма не знает об этом. У Пейтона время от времени возникали проблемы с женой, но он не подозревал, как ужасно она обращалась с его старшим сыном. Только Аннабель об этом ни слова.
      – Что же такого сделала Селеста?
      – Что сделала эта сука? – с ненавистью выдохнул он.
      И Кларенс рассказал жене о том, как Селеста продала отца Клема за реку. Не потому, что Питер, раб, застал ее с каким-то мужчиной, а потому – и это знают все рабы, – что она соблазнила беззащитного чернокожего, чтобы удовлетворить свое любопытство и похоть, а потом решила отделаться от него, когда он ей надоел.
      Но самое страшное Кларенс приберег напоследок. То, что произошло в заброшенной сторожке. Тогда Ройс набросился на незнакомца, который, как ему показалось, хочет убить его мачеху, но Селеста лишь рассмеялась и пригрозила обоим, заставив держать рот на замке.
      – Мне тогда было девять лет, – сказал Кларенс, когда жена посмотрела на него своими большими темными глазами, полными слез. – Столько же было твоему маленькому сыну, которого продали неизвестно куда, разлучив с матерью. Селеста пригрозила сделать то же самое и со мной. Ройс никогда не упоминал о том, что видел, я тоже молчал, таким образом мы дали ей в руки грозное оружие, о чем по малолетству и неопытности даже не подозревали.
      Пэтси сжала руку мужа своими теплыми ладонями.
      – Эта тварь изнасиловала тебя?
      – Не меня.
      – О Господи, Кларенс, своего собственного сына?
      – Приемного сына, но ему было всего десять лет, когда это случилось в первый раз. До конца дней не забуду выражения его лица, когда нашел его.
      – В первый раз? – спросила Пэтси, но не получила ответа. Она лишь услышала, как Кларенс судорожно сглотнул.
      Пэтси принялась водить пальцем по груди мужа, а немного погодя спросила:
      – И он ничего не сказал отцу?
      – Нет. Мне следовало самому это сделать, раз уж Ройс молчал. Но мы были всего лишь детьми и до смерти боялись этой белой твари.
      Он поднял голову и посмотрел на бледный полумесяц, выглянувший из-за туч.
      – Ты понимаешь, что это значит, Пэтси? Этот белый мальчик пожертвовал своей свободой ради меня, черного ребенка. Мы с ним все равно что братья, и я не могу оставить его и отправиться на Север.
      Пэтси взяла лицо мужа в ладони. Кларенс дышал быстро и прерывисто, боясь, что мучившая его на протяжении стольких лет горечь вырвется наконец наружу и он расплачется прямо на глазах у жены.
      – Тише, тише, – тихонько напевала Пэтси. – Ты большой, неповоротливый, мягкосердечный медведь… – Женщина отерла навернувшиеся на глаза слезы шерстяной шалью. – Видишь, ты и меня заставил расплакаться. Конечно, мы останемся. Я все поняла.
      Она наклонилась и поцеловала ею. Ее губы были горячими и влажными. Это был поцелуй женщины, сочетавший в себе страсть и все печали мира. А потом инициативу перехватил Кларенс. Поцелуй стал более глубоким, когда он обнял жену, крепко прижав ее к своей мускулистой груди, чтобы каждой своей клеточкой ощутить мягкие изгибы ее тела.
      – Я люблю тебя, – прошептал он.
      – Мы очень счастливы, Кларенс.
      – Я знал, что ты со временем поймешь меня.
      Самодовольный Джонсон обменял ее на бессловесное животное. Кларенс же, чья кожа была намного темнее, а ум намного острее, не продал бы ее ни за какие сокровища мира.
      Он посмотрел поверх головы Пэтси на широкие двустворчатые входные двери большого дома. Наверху в темноте в холодной постели лежала одинокая женщина, в то время как всего в нескольких милях отсюда устраивался на ночлег в солдатской брезентовой палатке ее муж.
      Кларенс часто задумывался над тем, вспоминал ли Ройс в такие минуты об Аннабель, но сейчас, после встречи с ним, больше не сомневался, что вспоминал.

Глава 18

      Аннабель завязала последний отрез кружева на ветке и отошла назад, чтобы полюбоваться своей работой. Бо удалось отыскать необыкновенно красивую пушистую елку в стремительно исчезающих лесах «Излучины». Вчера Бо, Пейтон и Кларенс срубили ее и втащили в гостиную, где она и стояла теперь, упираясь в потолок макушкой, увенчанной ангелом из папье-маше. Широкие ветви свисали под тяжестью гирлянд из поджаренной кукурузы и граненого стекла, восковых свечей и украшений из кружевной ленты. Комнату наполнял терпкий аромат хвои.
      От этого зрелища Аннабель на мгновение охватило веселье, как это всегда бывало в Рождество. Она подошла к решетчатому окну и отдернула тяжелые темно-красные портьеры. День был свинцово-серым, безветренным и холодным. Низкое небо покрывали темные снеговые тучи, и Аннабель подумала о тех солдатах, которые находились далеко от дома и вынуждены были встречать Рождество, лежа на холодной земле у костров, излучающих недостаточно тепла, чтобы согреться. А она даже не могла снабдить их кольями из быстро исчезающей ограды и скотом.
      Вздохнув, она прижалась лбом к холодному стеклу. Услышав шуршание юбок в холле и узнав походку Пэтси, Аннабель виновато выпрямилась, словно совершила какой-то грех, который нужно было скрывать. Не только она чувствовала себя печальной и утомленной в это Рождество, и все же ей было за что благодарить Господа.
      Аннабель отошла к камину, засунула полено подальше в огонь, а потом отодвинула гобеленовый каминный экран в сторону, чтобы впустить в комнату побольше тепла. В дымоход ворвался ветер, Аннабель помахала рукой, разгоняя дым, и вернула экран на прежнее место.
      Девушка взглянула на часы, стоявшие на каминной полке. Они показывали почти четыре. Все уехали на прием, который устраивал генерал Юэлл, но Аннабель отказалась, сославшись на недомогание, и Пейтон сделал вид, что поверил ей. Он был очень обеспокоен ее здоровьем, и Аннабель почувствовала себя виноватой.
      Девушка подняла стеклянный колпак с резного подсвечника и сунула руку в карман в поисках спичек, чтобы зажечь восковую свечу, когда дверь гостиной открылась, и Аннабель обернулась, надеясь увидеть Пэтси.
      В дверях стоял Ройс, отвратительно красивый в своем военном мундире. Стеклянный колпак выпал у Аннабель из рук, разбившись на сотни мелких осколков.
      – Миссис Кинкейд, – произнес он хорошо поставленным голосом, словно наносил официальный визит, однако на лице его было написано пренебрежение.
      Аннабель похолодела, внезапно ощутив желание бежать прочь из этого дома, хоть на край земли, где, возможно, нет войны и темного воина, разбивающего женские сердца. Словно прочитав ее мысли, Ройс захлопнул за собой дверь.
      Он перевел взгляд с пола, усыпанного осколками стекла, поблескивающими, словно слезы, на лицо девушки, и его губы изогнулись в насмешливой улыбке. Ройс бросил шляпу на кресло, подошел к серванту с зеркальными дверцами, и Аннабель увидела его отражение.
      Ройс налил себе виски, обернулся и облокотился о сервант. Его поза была обманчиво легкомысленной, потому что напряжение сквозило в каждом его движении. Аннабель сглотнула, пытаясь что-то сказать, но язык не повиновался ей.
      – Интересный прием состоялся в Белл-Вью, – произнес он в своей привычной манере – лениво и протяжно. Однако тон этот таил в себе опасность. – Генерал имеет к тебе какое-то отношение?
      – Да, он сын моего дяди, мой двоюродный брат.
      Аннабель поняла, что Ройс приехал с какой-то целью, но с какой – пока не могла догадаться. Лишь ощущала, что он в гневе и гнев этот направлен на нее. Девушка достала из кармана спичку и зажгла свечу, мерцающее пламя прогнало мрак из дальних углов комнаты.
      – Очень интересный прием, – повторил Ройс. – Тебе стоило поехать.
      – Я боялась встретить там тебя.
      Ройс прищелкнул языком и покачал головой:
      – Не верю, миссис Кинкейд. У тебя не хватает ума бояться чего-либо.
      Пламя свечи отражалось в резном хрустальном бокале в руке Ройса. Он поднял его и вопросительно вскинул бровь. Аннабель покачала головой. Ройс залпом осушил стакан и налил еще виски.
      – Я встретил там интересного джентльмена, – возможно, ты уже знакома с ним. Этакий щеголь, весь в кружевах… говорит со странным акцентом. – Он прищурил глаза. – Выглядит словно птица, проглотившая что-то большое и квадратное.
      Взгляд его серебряных глаз пронзал девушку насквозь, заставляя лгать. Аннабель глубоко вздохнула, стараясь унять бешено колотящееся сердце. Теперь она поняла, что вызвало его гнев. Описание генерала ее величества было забавным и остроумным, но Аннабель не решилась рассмеяться, видя настроение мужа.
      – Возможно, – ответила Аннабель. – Британский акцент, смешное красное пальто?
      Ройс кивнул и отпил еще виски.
      – Откликается на нелепое имя Фримантл, – добавил он, наливая в стакан бурбон.
      – Попробую вспомнить, где мы с ним встречались, – уклонилась от прямого ответа Аннабель.
      Ройс бросил на нее холодный суровый взгляд и залпом осушил третий бокал. Со стуком поставил его на сервант и шагнул к Аннабель. Ее веселость сразу улетучилось.
      – Встреча, которой ты не можешь припомнить, состоялась в гостиной, я полагаю?
      Аннабель попятилась, приложив руку к груди, словно пыталась защититься.
      – Я… я думаю, она состоялась на холме… если говорить точно.
      – Да, будем точными, моя маленькая жена.
      Ройс поджал губы, и в душу Аннабель закрался страх. Ройс Кинкейд способен на все. И непредсказуем. Особенно в таком состоянии, как сейчас.
      – И какого черта ты делала на Холме Ли?
      – Кажется, припоминаю… Варила кофе. Да, совершенно точно.
      Ройс порывисто шагнул к ней, и Аннабель инстинктивно попятилась. При этом она ударилась бедром о край стола и повалила гипсовый бюст Джорджа Вашингтона. К счастью, она успела его подхватить, иначе и он разбился бы вдребезги.
      – У тебя что, совсем нет ума? – взорвался Ройс.
      Понять настроение Ройса было сложно, ей показалось, что, кроме гнева, его обуревало еще какое-то чувство.
      – Но ведь ничего не случилось… – Руки девушки дрожали, когда она ставила бюст на место. – Это было просто недоразумение. Генерал забыл прислать за мной эскорт, и до тех пор, пока.
      По прищуренным глазам Ройса она поняла, что ступила на опасный путь. Интересно, сколько бурбона он выпил, прежде чем явился сюда? Аннабель одарила Ройса самой очаровательной улыбкой, на которую только была способна, в надежде хоть немного утихомирить его.
      – Я же была далеко от поля боя, даже не видела ни одного снаряда. Ну, кроме одного, – добавила Аннабель на тот случай, если Ройс уже слышал всю историю. – Но этот снаряд даже не разорвался.
      Аннабель тут же пожалела о сказанном.
      Ройс схватил девушку за запястье и дернул с такой силой, что та потеряла равновесие. Он обхватил ее рукой за талию и прижал к себе.
      – Ведь ты была на волосок от смерти.
      Его глаза вспыхнули огнем, который мог означать либо ярость, либо что-то другое, на что Аннабель не смела надеяться.
      – Я запрещаю тебе впредь совершать подобные глупости. Я ясно выразился, моя маленькая жена? Или я запру тебя в твоей комнате до конца войны. А ключ выброшу.
      – Как ты смеешь приказывать мне? Я не солдат, и женой ты меня называешь, лишь когда тебе это удобно.
      Аннабель стала вырываться из рук Ройса.
      – Ты для меня пустое место, – продолжала она уже спокойнее, не отрывая взгляда от мужа. – Ты ничего для меня не значишь. Почему бы тебе снова не отправиться на свою войну? Я не намерена тебя слушать.
      – Ты будешь меня слушать!
      – Не буду. И перестань называть меня своей женой, потому что я тебе не жена в том смысле…
      Аннабель не успела договорить, потому что Ройс наклонил голову, и его лицо оказалось настолько близко, что девушка ощущала запах бурбона и видела угрожающий блеск его глаз.
      – Похоже, пришло время исправить это, моя маленькая жена, – произнес он, и Аннабель подумала, что голос дьявола звучал бы не менее вкрадчиво и зловеще.
      Ройс схватил девушку за плечи. Его взгляд скользил по ее лицу, и она физически ощущала его. Аннабель отвернулась.
      – Убери руки, иначе я закричу.
      – Сделай одолжение, только вряд ли кто-то придет тебе на помощь. Если ты не в курсе, то могу сообщить, что Пейтон купил племенную кобылу для своего чемпиона-жеребца, и теперь все с нетерпением ждут результата.
      Аннабель замахнулась на Ройса, ненавидя его за отвратительный цинизм, а себя – за то, что любила его, несмотря ни на что.
      Мужчина перехватил ее руку.
      – Не очень умно с твоей стороны, женушка, ведь на моем месте мог оказаться подлый грубиян, который ударил бы тебя в ответ.
      – Ты ублюдок!
      – Не я, а другой сын, – возразил Ройс, и его голос стал еще тише и вкрадчивее. – Я подлец, и ты будешь мне подчиняться, пока мы женаты.
      Аннабель вывернулась и с силой ударила Ройса по голени.
      – Черт бы тебя побрал, Аннабель!
      Пока Ройс растирал ушибленную ногу, девушка бросилась к двери. Она уже дернула за ручку, когда Ройс догнал ее, схватил за плечи и повернул к себе лицом. Словно затравленное животное, Аннабель бросилась на Ройса, стараясь исцарапать ему лицо. Но он завел ей руки за спину и прижал к двери, не давая пошевелиться.
      – Кричи, Аннабель… Все мои женщины кричат… – Он произнес эти слова очень медленно. – Или, может быть, ты предпочитаешь стонать? Мне бы это доставило огромное удовольствие, дорогая.
      Было что-то опасное в его серебристых глазах, никогда еще Аннабель не ощущала столь явственно жар его тела, его аромат и мужскую силу.
      Аннабель молча отвернулась, но это еще больше разозлило Ройса. Дыхание девушки стало прерывистым, когда его рука коснулась ее лица. Он провел пальцами по ее щеке, и девушка задрожала. Пальцы скользнули вниз, к шее, слегка надавив на горло. Губы Ройса оказались рядом с ухом Аннабель.
      – Кричи, черт бы тебя побрал!
      У Аннабель по спине побежали мурашки. Она вдруг осознала, что никогда не перестанет любить этого мужчину. Даже ненавидя, будет его любить. Этого мужчину с подернутыми поволокой глазами и измученной душой. С его пылкими рассуждениями о долге и чести. Он завладел ее сердцем.
      Но оно ему не нужно.
      Ройс погладил шею девушки, потом взял в ладонь ее грудь, сжимая и поглаживая сосок через тонкую шелковую ткань.
      Девушка затаила дыхание, стараясь унять дрожь. Она стиснула зубы и закрыла глаза. Только бы Ройс не заметил, какое пламя разжег в ее груди своими прикосновениями.
      Его жаркие губы прошлись по ее шее, а потом коснулись щеки. Он целовал ее до тех пор, пока она не повернулась к нему. Он зарылся пальцами в ее волосы, не отрываясь от ее губ.
      Ройс крепко прижал девушку к себе, и она ощутила всю силу его желания. Из груди его вырвался тихий стон, и Анна-бель, не выдержав, стала отвечать на его ласки.
      Она целовала его неистово и страстно, как это бывало во сне. Наконец Аннабель оторвалась от губ Ройса и выдохнула:
      – Не так. Я… – Она не смогла признаться в любви, не смогла дать ему больше. Аннабель вцепилась руками в его китель. – Я заслуживаю большего, Ройс Кинкейд, и ты тоже.
      Ройс прижал голову девушки к своей груди, дыхание его стало прерывистым. Аннабель набралась храбрости и посмотрела ему в лицо, подумав, что он очень похож на ангела, потерявшего святость и сбитого с толку падением.
      – Милая Энни, ты слишком умна для своих лет. – На губах Ройса заиграла еле заметная улыбка. – Ты заслуживаешь большего, чем я могу тебе дать.
      Ройс снова привлек девушку к себе, погладил ее волосы и отстранился.
      – Уходи, Аннабель, пока я не потерял над собой контроль и не сделал того, о чем мы оба потом пожалеем.
      Аннабель хотелось подойти к нему, положить его голову себе на грудь и успокоить, как ребенка. Но вместо этого она молча выскользнула в коридор.
      Она не сделала и нескольких шагов, когда услышала звон разбившегося бокала. Аннабель в растерянности остановилась, не зная, то ли вернуться, то ли оставить Ройса одного. Но он с силой захлопнул дверь и прошел мимо, даже не взглянув на нее.

Глава 19

      Честь не велела ему возвращаться, а долг звал назад. Мирты были в цвету, обе армии возвращались на опустошенную войной землю из Геттисберга, маленького городка в Пенсильвании.
      Аннабель трудилась на огороде, выдергивая из земли сорняки, бурно разросшиеся после недавнего дождя. Она подняла голову и увидела его – темноволосого мужчину, скакавшего на чистокровном сером жеребце. Перед ним расстилалось поле, а за его спиной сонно несла свои коричневые мутные воды река. Аннабель поднялась и пошла на край огорода. Мейджор сразу же насторожился и, подбежав к девушке, сел возле ее ног. Аннабель почесала пса за ухом, не сводя глаз с всадника.
      Всадник пустил коня медленным шагом, как только перед ним показался большой дом с облупившейся краской, провисшим крыльцом и вытоптанными дорожками. Это был уже не тот особняк, который он давно покинул, все изменилось. Мир обезумел, и зимой даже этому экономному поместью грозил голод.
      Аннабель не знала, был ли он здесь прошлой весной, когда армии снова сошлись на поле боя и в лесах полыхало пламя, а кровь потоками лилась на землю. До конца жизни Аннабель будет помнить ужас тех майских дней. Но Ройсу, мужчине и солдату, наверное, все представлялось по-другому.
      Ройс свернул к галерее, и Аннабель сосредоточила взгляд на его лице. Те же покрытые загаром выступающие скулы и серебристые глаза, затененные полями шляпы. Что-то оборвалось у нее внутри, и Аннабель почувствовала, как сильно она по нему скучала, как боялась за него.
      Она уже поняла, что любовью нельзя управлять. Аннабель не могла изменить своих чувств, как не могла превратиться в индейскую принцессу. Она всей душой любила Ройса. И эта любовь умрет только с ней.
      И вот он здесь, в «Излучине».
      Он спешился и направился к ней. Она пошла ему навстречу. Пошла, а не побежала, радуясь его возвращению. Сердце подсказывало что надо побежать, упасть в его объятия и любить его долго и страстно, чтобы он тоже ее полюбил.
      Если бы она не любила его так сильно… И если бы он любил ее хоть немного…
      – Аннабель, – произнес Ройс, остановившись.
      Аннабель ничего не сказала, только улыбнулась. Так они стояли несколько долгих минут и смотрели друг на друга. В лицо Аннабель пахнуло ветром, пропитанным сладким ароматом магнолии. Девушка откинула со лба влажную от пота прядь волос.
      – Я велю кому-нибудь забрать твою лошадь, – сказала Аннабель. – Идем в дом, там прохладнее. Я сделаю тебе чаю…
      Слова застряли у Аннабель в горле, когда она взглянула в лицо Ройса. Он попытался улыбнуться, но его губы оставались напряженными.
      – Как я рада тебя видеть, – произнесла Аннабель.
      Ройс снял шляпу, и девушка заметила в его глазах боль.
      Он погладил девушку по щеке, и она, закрыв глаза, прижалась к его ладони.
      – Я приехал к Августе, – сказал он.
      Ройс остановился на краю тропинки, устремив взгляд в сторону обрыва. Он знал, что найдет ее здесь, потому что в мыслях всегда возвращался к тому далекому дню, когда разразилась буря, дню, наполненному смехом. Тогда он держал эту женщину в объятиях и был полон веры.
      С реки дул горячий ветер, трепавший ее волосы и прибивавший к ногам юбку. Аннабель еще больше похудела от пережитых лишений. Ройс медленно спустился по некогда поросшей травой тропинке и остановился рядом с ней. Она словно не слышала, как он подошел, лишь смотрела не отрываясь на реку, лениво катившую свои воды, которые меняли свой цвет от густо-зеленого и серого до золотисто-коричневого.
      Ветер доносил до них голоса людей, расположившихся лагерем на обоих берегах реки и встретившихся теперь на островке, на самой ее середине.
      – Привет, повстанец. Мы тут варим кофе. А у тебя, часом, табаку не найдется?
      – Может, и найдется. А как у вас насчет газет?
      Ройс почувствовал, как Аннабель еле слышно вздохнула.
      – Я пришла сюда послушать, – тихо произнесла она. – Я слушаю и думаю, что, может быть, придет день, когда все это кончится… ненависть, кровопролитие.
      – Война, можно считать, проиграна, но до ее окончания еще далеко.
      Заходящее солнце скрылось за облачком, отбросив тень на загорелое лицо девушки. Ройс посмотрел на идеальный изгиб ее бровей, мягкий профиль, нежно-розовые полные губы. Черты лица остались прежними, но это уже не было лицо юной девушки, которую он оставил здесь два года назад. Она стала женщиной, испившей до дна горького напитка из чаши жизни. Однако в душе ее еще жила надежда, и это вызывало у Ройса благоговейный трепет.
      Река осторожно лизала песок на берегу у подножия обрыва. Аннабель повернулась и внимательно посмотрела на Ройса:
      – Уже уезжаешь? Ты ведь только что приехал.
      Откуда Аннабель знает, что он должен уехать? Ведь он еще не успел ей об этом сказать.
      – Я приехал сюда ради Гордона, чтобы сообщить новости его жене.
      Аннабель долго смотрела на Ройса, а потом отвернулась.
      – Ты говоришь так, словно он уже умер. Он просто попал в плен. Он вернется. Его обменяют.
      – Гордон тяжело ранен, а главное – он Кинкейд. Его не обменяют. Если он выживет, его будут держать в качестве заложника.
      В голосе Ройса слышалась горечь. Он всего лишь хотел защитить своего брата, а вместо этого перевел его в подразделение Стюарта. Напыщенного, жадного до славы Стюарта, чьи солдаты бросили раненого кавалериста на залитом кровью поле боя в Пенсильвании. А теперь Гордон заплатит высокую цену за то, что он брат Ройса Кинкейда, ведь майора Кинкейда – живого или мертвого – разыскивают северяне.
      – Почему ты не был откровенен с Гасси? По-моему, она заслуживает того, чтобы знать правду.
      – Августа не такая сильная, как ты.
      – Ошибаешься. Да, мы разные и относимся к войне по-разному, но она сильная. – Странная улыбка осветила лицо Аннабель. – Мужчины уходят на войну и не понимают, каково это – ждать дома и переживать за тех, кого любишь.
      Она повернулась к нему. Ройс едва сдержался, чтобы не заключить девушку в объятия и никогда не отпускать, но это лишь усилило бы ее боль.
      – Ты напишешь на этот раз?
      – Нет, – ответил Ройс. – Забудь меня.
      На лице Аннабель вновь появилась странная улыбка.
      – Я пытаюсь. Но тебя очень трудно забыть.
      – Тогда научись ненавидеть, Энни.
      Ройс погладил жену по лицу. Ему просто необходимо было прикоснуться к ней. Он уезжал, и на этот раз навсегда. Погибнет ли он на поле боя, или ему придется пережить тысячу смертей, он не мог больше отрицать неистового желания находиться рядом с этой девушкой. Это была не любовь, а безумие, и если бы он уступил своим желаниям, то наверняка разрушил бы ее жизнь так же, как разрушил жизнь Гордона.
      Аннабель накрыла ладонью руку Ройса и прижала к своей щеке. Ее рука казалась маленькой и бледной на фоне его большой загорелой руки. Ройс ощутил исходящий от Аннабель аромат нагретой солнцем реки и простой земной женщины. Что-то сдавило грудь, мешая дышать. Тоска настолько острая и глубокая, что его пробрала дрожь.
      – Уезжай, Кинкейд, пока я не потеряла над собой контроль и не сделала того, о чем мы оба потом пожалеем.
      Она понимала, что Ройс бежит от нее, не в силах совладать со своими чувствами.
      Он хотел улыбнуться, но улыбка не получилась.
      – Не стоит горевать из-за бессердечного негодяя.
      Заходящее солнце вышло из-за тучки, осветив мокрое от слез лицо девушки. Аннабель отерла их тыльной стороной ладони, и сердце замерло у Ройса в груди. Она была его Хьюрит, стоящая на обрыве. Воды реки никогда не поворачивают вспять. Даже в сказках.
      Ройс повернулся и пошел прочь. Он знал правила войны, на которую уходил, но предстоящая битва пугала его. Аннабель поняла это.
      – Майор Кинкейд, – окликнула она Ройса. – Ты будешь думать обо мне.
      Да, он будет думать о ней. С наступлением вечера, когда солнце опускается за горизонт, а ветер шелестит в ветвях деревьев, он будет думать о том, встретила ли она мужчину, который может дать ей все то, чего она заслуживает. И он возненавидит этого неизвестного мужчину, который стал для Аннабель тем, кем он так и не смог стать.
      Ройс не хотел оборачиваться, но, спустившись с холма, остановился. Аннабель стояла на краю обрыва, и ее стройная фигура выделялась на фоне расцвеченного красными полосами закатного неба Виргинии. Она была воительницей и казалась такой сильной с высоко поднятой головой и гордо расправленными плечами. Милая дерзкая Энни. Храбрая. Слишком храбрая, чтобы это принесло ей пользу.
      Ройс знал, что когда-нибудь жестокая война закончится и он непременно будет вспоминать этот момент, думая о том, могло ли все сложиться иначе.
      Если бы не война… И если бы он был другим…

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

      Тот, кто заварил кашу, пусть ее и расхлебывает.
Генерал Фил Шеридан, США

Глава 20

       Уоррентон, Виргиния
       Декабрь 1863 года
      Перед миссис Рид лежала маленькая Библия в зеленом кожаном переплете с тиснеными золотыми буквами, и женщина водила пальцем по тонким страницам с начертанной на них молитвой. Она остановилась, тихонько вздохнула и, закрыв книгу, отложила ее. Потом смахнула со щеки слезу, и Аннабель отвернулась, чувствуя себя не вправе находиться рядом с этой милой женщиной в минуты ее горя.
      Миссис Рид сложила руки на коленях и попыталась улыбнуться.
      – Даже не знаю, как вас благодарить, мисс Холстон. Лейтенант Эллис приезжал ко мне прошлым летом. Рассказал, как вы были добры к моему Чарли, когда он… после того как…
      – Вы сделали бы то же самое на моем месте, миссис Рид. И я не сомневаюсь, что уже сделали, – перебив ее, произнесла Аннабель, почувствовав, что женщине тяжело говорить о гибели сына. – Сожалею, что не смогла сразу передать вам Библию.
      – Я очень благодарна вам, но искренне надеюсь, что вы проделали весь этот путь не только для того, чтобы передать мне книгу. Чтобы такая молодая девушка в одиночку пересекла линию фронта… Ведь на дороге полно этих ненавистных янки, да и погода не очень подходящая.
      Миссис Рид говорила точь-в-точь как те леди в Лексингтоне, выражающие свое недовольство, и Аннабель едва сдержала смех. Чтобы скрыть его, она негромко откашлялась, но когда подумала о причинах, приведших ее сюда, желание смеяться мгновенно пропало.
      Пейтон отправил Августу с ребенком в Ричмонд, куда переехал ее отец после того, как Фредериксберг был разрушен. Доктору Роли каким-то образом удалось снять квартиру для семьи в осажденном городе, и теперь он работал в госпитале. Продукты стоили невероятно дорого, но их все же можно было пока купить. Чего не скажешь о графствах, расположенных на реке Раппаханок. Там почти ничего не осталось после длительной оккупации обеих армий. То, что не успели украсть или сжечь северяне, реквизировали интенданты конфедератов. И все же армии северной Виргинии пришлось вдвое уменьшить рацион солдат. Лошадей нечем было кормить, и их отправляли в северную Каролину, чтобы сохранить для участия в весенней кампании. Гражданское население голодало так же, как солдаты.
      На зиму Пейтон отправил Аннабель к тете Хетти в долину Шенандоа, где еще не было голода. Девушке очень хотелось оказаться поближе к Бо, по тетушке Хетти и Ливви она тоже очень соскучилась и волновалась в предвкушении встречи с ними после почти трех лет разлуки.
      Однако «Излучина» стала ее настоящим домом. Мысль о том, что придется оставить Пейтона, заменившего ей отца, коротать зиму в одиночестве, была невыносимой. Но, несмотря на все мольбы, Пейтон отказался сопровождать ее из страха, что в его отсутствие поместье будет разграблено и сожжено.
      – Как я уже говорила, я направляюсь к своим родственникам, – сказала Аннабель. – Мой брат учится в военном институте. Он тоже приедет в «Веселый Шервуд», так что мы сможем провести вместе Рождество.
      Миссис Рид взмахнула рукой, и в комнате словно из-под земли вырос чернокожий слуга. Он налил чаю миссис Рид и подошел, чтобы наполнить чашку Аннабель, но девушка покачала головой:
      – Мне действительно пора ехать. Скоро стемнеет.
      – Надеюсь, вы передумаете и останетесь ночевать у меня. – Миссис Рид прищурилась. – Как зовут вашего опекуна?
      – Пейтон Кинкейд.
      – Он не родственник Ройса Кинкейда?
      – Отец.
      Аннабель показалось, что Пейтон неспроста отправил ее сюда, где его знаменитый сын сеял панику в войсках северян. Однако предполагалось, что она спрячется в «Веселом Шервуде» и, если будет осторожна, Ройс никогда не узнает, что его жена была совсем рядом.
      – В таком случае вы просто обязаны остаться, – решительно заявила миссис Рид. – Наши молодые леди собираются устроить вечеринку для храброго рыцаря и его офицеров, которая состоится завтра вечером. Это в Салеме, за линией северян. Вы можете остаться у меня, съездить на вечеринку и вернуться во Фронт-Ройял как раз к Рождеству.
      При этих словах Аннабель ощутила странную боль в груди – не то гнев, не то хорошо знакомое страстное желание. Теперь это место называли владениями Кинкейда, словно он был королем. Королем, которого северяне объявили вне закона, а южане считали кем-то вроде спасителя.
      Аннабель с трудом заставила себя улыбнуться:
      – Благодарю вас за приглашение, но я хочу поскорее попасть во Фронт-Ройял. Там тоже будут танцы.
      «Однако танцевать я не собираюсь», – подумала Аннабель.
      Миссис Рид проводила ее до дверей.
      – Если вдруг передумаете, вечеринка состоится в Мэнсфилде в доме Гири. Вы его легко найдете. Большой белый особняк в георгианском стиле – третий дом по дороге в Салем. Может, привезете с собой свою кузину, а потом вместе приедете сюда.
      – Если мы решим воспользоваться вашим любезным приглашением, я сообщу вам не позже завтрашнего полудня.
      Миссис Рид взяла Аннабель за руку:
      – Я сделаю для вас все, дитя мое, ведь вы заботились о моем сыне, когда его матери не было рядом.
      Аннабель вспомнила юного солдата. «Стоило ли врать, Чарли?» – спросила она его, и он утвердительно кивнул. Аннабель оставалось только надеяться, что он и его мать действительно в это верили. В отличие от нее. Аннабель порывисто обняла миссис Рид, и тут в дверях появился Джулз.
      – Скоро станет совсем темно, мисси.
      – Уже иду, Джулз.
      Попрощавшись с миссис Рид, девушка направилась к экипажу, и не успели они тронуться с места, как Джулз принялся ворчать.
      – Не понимаю, почему вы отказались переночевать у миссис Рид? – бросил он через плечо. – Молодым леди нечего делать в отелях, особенно когда они путешествуют в одиночку, как вы.
      – Я вовсе не одна, а с тобой, – возразила Аннабель.
      – Неслыханно! Просто неслыханно! Жаль, ваша мама рано умерла, не успела научить вас, как подобает себя вести настоящей леди. Тогда бы вы не доставляли старику столько хлопот.
      – Проживи она дольше, это ничего не изменило бы в моем поведении.
      В ответ Джулз только фыркнул. Аннабель откинулась на сиденье и смотрела на мелькавший за окном пейзаж.
      Этот город тоже пострадал. Конечно, не в такой степени, как Фредериксберг, но бедность сквозила во всем – и в полуразрушенных домах, и в неухоженных улицах. От прежнего очаровательного городка практически ничего не осталось. Они уже почти доехали до центра города, где располагался отель «Уоррен-Грин», когда Аннабель встрепенулась и насторожилась.
      По улице спешил человек, в котором она узнала слугу миссис Рид. Он свернул к зданию, где у дверей стоял пикет северян. Аннабель наклонилась и похлопала Джулза по плечу.
      – Остановись здесь, – сказала она. Джулз что-то проворчал, но остановил лошадь и посмотрел на девушку через плечо. – Мне нужно кое-что сделать, прежде чем мы отправимся в отель.
      Старик огляделся по сторонам, а потом повернулся на своем сиденье.
      – У маленькой мисси не может быть никаких дел с этими янки. Я этого не допущу, потому что мистер Пейтон поручил мне приглядывать за вами.
      Но Аннабель уже выбралась из экипажа.
      – Я быстро вернусь. Если кто-нибудь спросит, скажи, что мы из «Веселого Шервуда», но ни в коем случае не упоминай имени Кинкейд.
      Аннабель не интересовал ответ старика, она думала только о своем разговоре с миссис Рид, о вечеринке, устроенной в честь кавалеристов Кинкейда, и о подслушавшем разговор слуге, который сейчас находился у начальника военной полиции. Аннабель подозревала, что он собирался передать услышанное северянам.
      Глубоко вздохнув и стараясь унять бешено колотящееся сердце, девушка подошла к молодому охраннику.
      – Я не могу пропустить вас, мисс, – сказал северянин.
      Аннабель лихорадочно придумывала подходящий предлог, чтобы получить разрешение войти, и молила Бога, чтобы ее сработала.
      Здесь работает моя тетушка Делия, и мне необходимо еe увидеть. Моя мама заболела, а тетушка Делия знает рецепт снадобья из кореньев. Если вы меня не пропустите… Моя мама должна получить лекарство.
      Молодой человек посмотрел на нее, потом перевел взгляд на сумочку, которую она держала в руках. Аннабель все поняла, и ее захлестнула волна отвращения. Возможно, эта война в конце концов научит ее ненависти. Северянам было недостаточно того, что они разрушили и разграбили все вокруг. Даже самые молодые солдаты опустились до того, что вымогают жалкие гроши у бедно одетой женщины.
      Аннабель раскрыла сумочку, достала одну из монет, которые Пейтон дал ей на дорогу, и бросила в ладонь солдата. Тот, не говоря ни слова, зажал монету в руке, вскинул винтовку на плечо и продолжил мерить шагами улицу перед дверью. Аннабель проскользнула внутрь.
      Оказавшись за дверью, она почувствовала, что страх почти прошел. Слуги, должно быть, работают на нижнем этаже, а где же кабинет начальника полиции? Скорее всего наверху. Стараясь ступать как можно тише, девушка направилась по длинному коридору туда, где из-за закрытой двери слышались голоса. Она открыла первую попавшуюся дверь и очутилась в темной комнате.
      Когда глаза привыкли к темноте, она разглядела какие-то ящики. До Аннабель донеслись голоса, и она прислушалась. Ей повезло: в комнате над ее головой офицеры допрашивали раба. Ей удалось различить слова.
      – Если дадите мне денег, я расскажу, где можно схватить этого Кинкейда.
      Аннабель необходимо было уйти прежде, чем они закончат разговор. Ведь попадись она на глаза слуге, он непременно узнал бы ее. Девушка выскользнула за дверь, одарила охранника милой улыбкой и направилась к поджидающему ее Джулзу.
      Аннабель задрожала от пронизывающего ветра, но не обратила на это внимания. Теперь она знала, что делать, и ей предстояло все объяснить Джулзу.

* * *

      Свет из окон падал на темную аллею позади отеля.
      – Откуда у тебя оседланная лошадь? – спросила Аннабель у Джулза.
      – Взял на время. Не переживайте. – Джулз проверил подпруги и отошел в сторону. – Как же мне не хочется вас отпускать, мисси.
      – Он мой муж, Джулз, – тихо произнесла Аннабель. – Я должна это сделать.
      Девушке показалось, что в глазах старика блеснули слезы.
      – Досадно, что он этого не понимает. – Джулз кивнул в сторону лошади. – Поезжайте и возвращайтесь назад.
      Он помог Аннабель сесть в седло, подтянул стремена и посмотрел на девушку.
      – Помните, пикеты северян стоят вокруг города и на расстоянии примерно четырех миль от него. Если вам удастся их миновать, вы будете вне опасности.
      Аннабель понимающе кивнула, а Джулз привстал на цыпочки и протянул девушке свои шерстяные митенки.
      – У меня есть перчатки.
      – Возьмите, холодает.
      Аннабель засунула митенки в карман и взялась за поводья.
      – Пожелай мне удачи, Джулз.
      – Пообещайте старику вернуться целой и невредимой. Я всегда хотел умереть и быть похороненным в «Излучине», но хозяин выгонит меня, если с вами что-нибудь случится.
      Аннабель наклонилась и погладила морщинистую щеку слуги.
      – Спасибо, – мягко сказала она. – Не знаю, как тебе удалось раздобыть лошадь в столь короткий срок, но огромное спасибо за помощь.
      – Я тоже люблю этого мальчика, – отозвался он. – Теперь поезжайте и берегите себя.
      Она лишь кивнула в ответ и дернула поводья. Достигнув конца аллеи, обернулась. Джулз стоял, опустив голову, смяв в руках свою шляпу. Возможно, молился за нее…
      Холодный ветер, налетая порывами, гнал по небу тяжелые темные тучи. Благодаря темноте и полученной от Джулза информации Аннабель миновала многочисленные вражеские пикеты. Оставив Уоррентон позади и свернув на проселочную дорогу, она вздохнула с облегчением.
      Аннабель собиралась ехать до тех пор, пока не наткнется на лагерь южан. Если же этого не случится, будет скакать дальше, в Салем. Там ей не составит труда найти дом, описанный миссис Рид, и передать полученную информацию. Она знала, что без труда найдет дорогу при свете дня, но слишком много времени прошло с тех пор, когда она в последний раз проезжала по этим местам. Аннабель ничего не сказала Джулзу, хотя не была уверена в том, что память не подведет ее и она не заблудится в кромешной тьме.
      Холодало, ветер усиливался. Лицо Аннабель горело от холода, а кончики пальцев окоченели. Она остановила лошадь, натянула поверх перчаток митенки Джулза и засунула руки в карманы, оставив поводья лежать на луке седла. Заметив среди деревьев отблески пламени, Аннабель пришпорила лошадь, направила ее к огню, уверенная в том, что скакала достаточно долго и уже миновала пикеты северян. Однако, подъехав к костру, Аннабель никого не увидела.
      Девушка спешилась и подошла поближе к огню, отогревая озябшие руки. Она огляделась и только теперь заметила высокое дерево, выделявшееся на фоне темного неба. Ее сердце упало, она сразу узнала это дерево – тетя Хетти и дядя Ричард часто устраивали пикники под его раскидистыми ветвями. Должно быть, она ездила по кругу и по-прежнему находилась не более чем в четырех милях от Уоррентона.
      Аннабель вскочила на лошадь и поскакала прочь из яркого круга света, отбрасываемого костром. Ей показалось, что стало еще темнее, но внезапно тучи рассеялись, и полная луна осветила землю. Сердце Аннабель бешено забилось, когда она заметила слева нескольких человек в темно-синих мундирах с винтовками в руках.
      Прогнав страх, девушка продолжала скакать, ожидая, что ее окликнут и спросят пароль. Но этого не случилось. А луна, к счастью, вновь скрылась за тучами, и землю окутал мрак.
      Полагая, что миновала последний пикет, Аннабель пустила лошадь в галоп. Но, поднявшись на холм и увидев в отдалении мерцающие огни Уоррентона, поняла, что снова сбилась с пути.
      Стояла глубокая ночь. Если она поскачет вперед, то наверняка нарвется на пикеты северян, а если повернет, то собьется с пути и насмерть замерзнет.
      Ройс навсегда завладел ее сердцем, и она не могла забыть его, как бы ни старалась. Теперь его жизнь зависела от нее, и Аннабель была полна решимости осуществить свое намерение, чего бы ей это ни стоило.
      Неожиданно послышался хруст ломающейся ветки и приказ остановиться. Аннабель натянула поводья, с ужасом осознав, что на этом ее путешествие скорее всего закончится. Пикет северян приближался.
      – Куда вы направляетесь? – спросил солдат, беря кобылу Аннабель под уздцы.
      – Я ехала в Салем навестить больную подругу, – ответила Аннабель, удивляясь, с какой легкостью солгала. – Моя лошадь шла слишком медленно, поэтому я и не успела до темноты. А теперь, боюсь, заблудилась.
      – Сожалею, мадам, но я не могу вас пропустить, – ответил солдат. – Я должен доставить вас в расположение наших войск. Там вы переночуете, а утром отправитесь в штаб.
      Охвативший Аннабель леденящий страх сменился гневом. Эти янки захватили ее родную землю, уничтожили все на своем пути. Возможно, они выиграют эту ужасную войну, но будь она трижды проклята, если позволит им командовать собой.
      – В таком случае лучше пристрелите меня на месте, – сказала девушка, – я не собираюсь коротать ночь в обществе ваших солдат, поскольку знаю, на что они способны.
      Некоторое время они смотрели друг на друга, потом солдат отошел в сторону.
      – Салем находится примерно в четырех милях отсюда, если ехать все время прямо, – сказал он, понизив голос. – В полумиле отсюда вы увидите дом фермера. Там вы сможете обогреться. Мой пикет последний, и если вы снова не свернете с дороги, вас никто больше не побеспокоит.
      Аннабель судорожно сглотнула, не веря своему счастью.
      – Спасибо.
      Мужчина сдвинул шляпу на затылок и неожиданно расплылся в улыбке:
      – У меня есть сестры, мадам, и я не хотел бы, чтобы они провели ночь в компании солдат.
      Аннабель протянула мужчине руку, и он пожал ее.
      – Когда-нибудь эта война закончится. Не можем же мы быть врагами всегда.
      – Будем надеяться.
      Аннабель повернула лошадь и поскакала по тропинке, указанной солдатом.
      «Дай тебе Бог вернуться целым и невредимым к своим сестрам, ожидающим тебя где-то на Севере», – помолилась Аннабель.
      Аннабель вернулась в отель с наступлением рассвета, только на этот раз она ехала в экипаже мистера Гири. Не успели ее ноги коснуться земли, как Джулз поднялся из кресла-качалки, стоявшего на крыльце отеля.
      Сколько же времени просидел он на холоде, волнуясь за нее? Аннабель захотелось броситься к нему, повиснуть на шее и смеяться от радости. Но он был старым чернокожим слугой, а она – белой леди, и находились они не в «Излучине», а на оживленной улице города. Поэтому Аннабель повернулась, поблагодарила возницу мистера Гири, а потом степенно направилась к крыльцу, где ее ждал Джулз, комкая в руках шляпу.
      – А где лошадь, мисси?
      – У хозяина. Мистер Гири ее узнал и отправил домой по дороге сюда.
      Аннабель хотелось хлопать в ладоши и кружиться. Ей удалось добраться до дома Гири и поговорить с генералом Эрли. Вечеринки сегодня вечером не будет, и Ройс никогда не узнает, кто спас его и его людей. Генерал Эрли и мистер Гири пообещали сохранить все в тайне.
      Мимо прошли солдаты-янки, и Аннабель подождала, пока за ними закроется дверь.
      – Сработало, – тихо произнесла она. – Позавтракаем здесь, где невозможно сказать ни слова, или сразу отправимся в «Веселый Шервуд», и я все расскажу тебе по дороге?
      – Подождите в вестибюле, там теплее, а я приготовлю экипаж.
      Всего несколько минут ушло у Аннабель на то, чтобы сходить в свои апартаменты, в которых ей так и не удалось переночевать, и попросить носильщика отнести вещи вниз. Девушка села на потертое двухместное кресло, чтобы дождаться Джулза, и расслабилась. В вестибюле было тепло, и ее клонило ко сну. До нее доносились громкие голоса янки, разговаривавших за завтраком, но Аннабель не обращала на них внимания.
      Входная дверь открылась, впустив в вестибюль ледяной воздух, и Аннабель увидела Джулза. Он остановился у дверей столовой, наклонив голову, затем медленно повернулся и, прищурившись, посмотрел на Аннабель. Она подошла к нему, натянула перчатки и прислушалась.
      – Да, господа, – раздался мужской голос с резким северным акцентом, – люди Кинкейда попытались вчера перехитрить нас. Послали вперед одного человека. Думали, мы откроем огонь, не догадываясь, что за ним следует целый отряд.
      Кто-то сказал в ответ:
      – Но им не удалось нас провести. Мы видели этого кавалериста, когда из-за туч вышла луна, однако стрелять не стали, и люди Кинкейда побоялись нас атаковать. Они удрали!
      – Мисси? – Джулз смерил Аннабель пронзительным взглядом.
      Но девушка лишь округлила глаза и невинно захлопала ресницами.
      – Разве леди удалось бы провести таким образом джентмунов с Севера?
      Джулз фыркнул:
      – А с каких это пор вы стали леди?

* * *

      В «Веселом Шервуде» Аннабель ни словом не обмолвилась о своем ночном приключении. Она сидела за обедом с тетей Хетти и Ливви, когда кавалерийский полк Нью-Джерси выехал из Уоррентона. Северяне скакали, не останавливаясь и не встречая никаких препятствий со стороны конфедератов на контролируемой ими территории. Главная улица Салема наполнилась громким топотом копыт и блеском сабель, когда отряд въехал в городок и остановился у особняка, известного в здешних местах под названием «Мэнсфилд».
      Мистер Гири в халате и тапочках встретил командира отряда на крыльце. Сегодняшний вечер он коротал в одиночестве, поскольку жена уехала навестить миссис Рид в Уоррентон.
      А в нескольких милях от этого места, близ Сентервилла, обоз северян с продовольствием подъехал к развилке на железной дороге. Вопреки приказам возница повернул мулов направо. Рядом с ним сидел человек из Мэриленда, известный отряду налетчиков, наблюдавшему за обозом из-за деревьев, как Сэвидж.
      Казалось, хмурого возницу, правившего мулами, нисколько не интересовала деланно веселая болтовня его попутчика. Два револьвера в руках Сэвиджа притупили его чувство юмора.
      Когда последняя, пятидесятая, повозка свернула на ответвление дороги, мужчина в фетровой шляпе, украшенной странным пером, позвонил в колокольчик. Возница, потиравший локоть, увидел, как на обоз напал отряд солдат. Он выплюнул изо рта изжеванный табак и направился в незапланированное путешествие к горам Блю-Ридж.
      – Я бы сказал, что это достаточно весело, – обратился он к офицеру мятежников, скакавшему рядом с ним. – Между мной и стариной Джейком сорок восемь глупцов, которые и не подозревают, что их взяли в плен.
      В лунном свете блеснуло дуло «кольта», когда офицер переложил его из одной руки в другую и поглубже натянул шляпу, скрывая глаза цвета расплавленного серебра.
      – Очень весело, – согласился полковник Ройс Кинкейд.

Глава 21

      Аннабель сложила свежевыглаженную рубашку и провела ладонью по поношенной ткани. Вздохнув, она передала рубашку Бо и невольно улыбнулась, увидев, как он запихнул ее в свой походный мешок. «Напрасно гладила», – подумала Аннабель.
      Он был почти мужчиной, вернее, считал себя мужчиной. Но для Аннабель он по-прежнему оставался ребенком. Бо выпрямился во весь рост и одарил сестру широкой улыбкой. Аннабель с трудом удержалась, чтобы не убрать прядь соломенных волос с его лба.
      – Джулз ждет, – произнес Бо, и его улыбка померкла.
      Аннабель кивнула, понимая, что вновь пришло время расставаться. Как же она ненавидела такие мгновения!
      – Проследи, чтобы он укрылся, когда сядет в экипаж, – сказала она слуге. – Только постарайся сделать это незаметно, а то Бо разозлится.
      – Я позабочусь о нем, а вы берегите себя.
      – О, Бо…
      Голос Аннабель дрогнул. Молодой человек обнял ее:
      – Ну-ну, перестань плакать, не то зальешь слезами весь мой мундир. Я всего лишь возвращаюсь в институт.
      Бо неуклюже похлопал сестру по спине. Он возвращался в учебное заведение, где Клаузевица почитали, словно Господа Бога.
      – Если в мае ты все еще будешь здесь, я приеду, и мы вместе отпразднуем день моего рождения, – сказал молодой человек.
      Аннабель сделала шаг назад.
      – Шестнадцать лет. Просто не верится, что ты уже взрослый.
      – И тебе кажется, что ты постарела, да?
      Бо взял свой мешок, и они вместе вышли на переднее крыльцо. Аннабель оставила брата прощаться с Оливией и тетей Хетти, а сама направилась к Джулзу, поджидавшему возле экипажа.
      – Да не переживайте вы так, – сказал старик. – Я доставлю вашего мальчика в институт в целости и сохранности.
      – Я знаю. – Аннабель сунула замерзшие руки в карманы плаща. – А за тобой кто присмотрит, когда будешь возвращаться?
      Джулз провел под носом рукой в красной митенке.
      – Седые волосы на моей голове что-то да значат, мисси. У меня хватит ума невредимым добраться до «Излучины».
      – Пусть Пейтон напишет, чтобы я не беспокоилась.
      – Может, я сам напишу. Теперь уже ничего не случится, если перехватят письмо старого негра.
      «Единственное светлое завоевание этой жестокой войны», – подумала Аннабель. Она находилась в «Веселом Шервуде», поэтому не стала сдерживаться и обняла благородного чернокожего слугу, у которого нашлось в сердце место для любви к белой семье, где он был рабом уже почти семьдесят лет. Это было необъяснимо, как и многое другое в мире. Услышав шаги Бо по мерзлой земле, Аннабель обернулась.
      И тут перед мысленным взором девушки возник другой молодой человек. Красивый, элегантный Карлайл в первый год своего обучения в колледже, одетый в зеленую униформу кадетского корпуса. Бо – полумужчина, полуребенок – был слишком высоким, слишком худым и длинноруким, чтобы его назвать красивым. Но его лицо – о святый Боже! – это любимое, веснушчатое, широко улыбающееся лицо…
      Лучи яркого зимнего солнца блеснули в серебряной пряжке на ремне Бо, когда он шел по дорожке своим размашистым шагом. Когда-то эта пряжка принадлежала Карлайлу, но в остальном мундир Бо ничем не напоминал мундир его брата. Теперь кадеты носили униформу, сшитую из грубой шерстяной ткани.
      Бо остановился перед сестрой. Солнце заиграло в его волосах тысячами золотистых искорок. Нет, она не заплачет. Не должна. Бо расправил плечи. Его длинные руки неуклюже свисали вдоль тела, и в одной из них была зажата серая кепка.
      – Я не развалюсь, если ты обнимешь меня напоследок, – произнесла Аннабель, силясь улыбнуться.
      – Ну разве что один раз…
      Бо наклонился, и девушка обвила его шею руками.
      – Я люблю тебя, – прошептала она.
      – Знаю, сестренка. Я тоже тебя люблю.
      Ее губы коснулись шеи брата, там, где под тугим воротничком медленно пульсировала жилка, и она отошла назад, отпуская его в опасный мир взрослых мужчин.

* * *

      Оливия Шервуд спускалась по тропинке, устланной коричневыми прошлогодними листьями. Она миновала заросли болиголова и остановилась, увидев Аннабель, зная, что найдет ее здесь, у ручья. Снова пошел снег, и его хлопья, словно кружево, легли на ярко-синюю мантилью с капюшоном, в которую была одета Аннабель.
      Оливия подошла к кузине. Аннабель повернулась и, слабо улыбнувшись, перевела взгляд на горы, высившиеся впереди и напоминающие морские волны.
      Что-то беспокоило Аннабель. Оливия заметила это, еще когда ее подруга приехала в «Веселый Шервуд» десять дней назад. Они всегда делились друг с другом, и теперь Оливию задевало, что Аннабель что-то от нее скрывает.
      – Я скучала по тебе, Энни, – сказала она. – Мы никогда не разлучались на такое длительное время.
      – Я думала, что приеду сюда гораздо раньше, на свадьбу.
      Аннабель посмотрела на кузину. Взгляд ее карих глаз были необычайно спокойным и глубоким.
      – Неужели ты не влюбилась ни в одного из своих кавалеров?
      – Может быть. О Господи, Энни, не знаю.
      Оливия натянуто рассмеялась, чтобы скрыть мучившую ее боль.
      – Был один. Он вернулся в долину вскоре после того, как умер твой отец. Он улыбался так, что хотелось броситься в его объятия. Я знала его почти всю жизнь, но внезапно он стал каким-то другим… Словно я выросла и взглянула на него другими глазами.
      – Что же случилось?
      – Война.
      – Но ты ничего не писала об этом.
      – Тогда произошли более важные события. Умер твой отец, ты переехала в «Излучину». Не стало Карлайла.
      Оливия взяла руку Аннабель. Ей было тяжело вспоминать, но хотелось выговориться. Аннабель все поймет. Ведь они так близки.
      – Когда Джон – так его звали – был серьезно ранен в одном из первых сражений, я сказала себе, что подожду до конца войны. Я не хотела влюбляться в мужчину, которого может отнять у меня шальная пуля. А теперь, когда папа умер… – Оливия покачала головой, не в силах продолжать.
      Аннабель сжала руку подруги, и Оливия посмотрела на их переплетенные, как в прежние времена, пальцы. Оливия была обижена на Кинкейдов за то, что они оторвали Аннабель от «Веселого Шервуда», которому она принадлежала, от ее настоящей семьи.
      – А ты? По твоим письмам я поняла, что ты счастлива в «Излучине». Это правда?
      – Я была счастлива, насколько может быть счастлив человек в преддверии войны, – мягко произнесла Аннабель.
      Она высвободила руку, отошла в сторону и отвернулась, словно пытаясь скрыть выражение лица.
      Оливия стряхнула с плеч подруги снег.
      – Ты влюбилась в него, да?
      Аннабель промолчала. Оливия вспомнила последнее лето с Аннабель в «Веселом Шервуде». Тогда они еще этого не знали, но оно оказалось последним летом беззаботного детства. Они вместе упаковывали дорожный сундук Аннабель для поездки в «Излучину», делились девичьими мечтами, укладывая в него новую желтую амазонку и бледно-сиреневое бальное платье. Ройса Кинкейда не было в поместье, когда туда прибыла юная Аннабель Холстон. Он не видел повзрослевшую девушку в новом наряде, но Оливия решила, что любовь в сердце Энни зародилась именно тогда.
      – Как ты догадалась? – тихо спросила Аннабель.
      – По выражению твоего лица, когда ты услышала, как я сказала миссис Билл, что только и жду, когда Последний Рыцарь приедет и сделает мне предложение. Но я ни разу в жизни не видела Ройса Кинкейда и сказала так лишь для того, чтобы эти старые склочницы отстали от меня.
      Аннабель повернулась. В ее глазах отразилась мука.
      – Ты не поверишь, если я расскажу тебе то, о чем раньше молчала. – Аннабель прижала к щекам ладони. – О, Ливви, я так устала жить во лжи. Я больше не в силах плакать…
      Помедлив, Оливия обняла кузину, от которой пахло лавандой и свежим снегом, и крепко прижала к себе.
      – Хочешь рассказать мне об этом?
      – Я не просто люблю его. Все гораздо хуже. Я его жена.
      Оливия погладила кузину по спине. Ей хотелось забросать Аннабель вопросами, но она лишь спросила:
      – Давно?
      – Именно тогда мы с Бо переехали в «Излучину», а Карлайл перестал со мной разговаривать.
      Аннабель отошла назад, расправила плечи и высоко подняла голову. Оливия едва сдержалась, чтобы не улыбнуться. Эта поза была типична для ее подруги и означала, что Аннабель готова принять бой.
      Оливия внимательно слушала рассказ Аннабель, расхаживающей взад и вперед по припорошенной снегом земле. Иногда девушка умолкала. Она рассказывала о банкротстве отца, о сделке, заключенной Пейтоном Кинкейдом и Томасом Холстоном, чтобы вынудить своих детей пожениться, о брачном контракте, оказавшемся весьма великодушным и в то же время причиняющим боль, о стыде, который заставил Аннабель держать свой брак в секрете. Казалось, она не упустила ни единой детали. Девушка рассказала Оливии, как полюбила мужа в то время, когда он не мог или не хотел полюбить ее, и даже о том, как она старалась возненавидеть его.
      Закончив свой печальный рассказ, Аннабель отвернулась и вновь устремила взгляд на горы. Вдруг она засмеялась и посмотрела на Оливию.
      – Здорово у нас с тобой получается, – произнесла она. – Ты боишься влюбиться, а я влюбилась в мужчину, который боится полюбить меня.
      На ее губах появилась улыбка, и у Оливии на душе потеплело. Как хорошо, что она вернулась, эта маленькая женщина, которая была ей как родная сестра. Теперь они могут изливать душу друг другу.
      – Может, вас познакомить? – предложила Аннабель. – Получилась бы прекрасная пара.
      – Спасибо, Аннабель Холстон. Я и сама умею делать ошибки.
      Аннабель наклонилась, взяла пригоршню снега и скатала из него снежок.
      – Ну и чем займемся, сестренка? – спросила Аннабель и запустила в Оливию снежком.
      Девушка успела увернуться и тоже скатала снежок.
      – Мы можем рассказать все это маме.
      Оливия оказалась более меткой, и Аннабель принялась отряхивать снег с мантильи.
      – Я очень люблю твою маму, но мы не скажем ей ни слова, иначе к утру понедельника даже королеве Виктории станет все известно. – Она бросила в Оливию еще один снежок.
      Девушка вздрогнула, когда снег, растаяв, попал ей за воротник. Немного подумала, а потом широко улыбнулась:
      – Лучше мы познакомим его с кузиной Мей. Она всегда сводила нас с ума. Только представь, какое впечатление она произведет на него.
      Как приятно слышать смех Аннабель. Оливия еще раз порадовалась приезду сестры.
      Капюшон слетел у Аннабель с головы, и ее волосы покрылись тонким слоем снега, а на щеках проступил нежный румянец. Внезапно Оливия поняла, что ее кузина превратилась в красавицу, и это открытие поразило ее. За утонченной, почти нереальной красотой Аннабель крылась железная воля.
      Пусть мужчины воюют, подумала она. А когда они вернутся домой, то не узнают своих женщин. Сильных женщин. Женщин, которых нужда заставила научиться управлять плантациями и вести дела. Эти женщины поняли, что место, которое они так мечтали занять в жизни, оказалось обычной тюрьмой. Оливия подошла к Аннабель, взяла ее за руки, и обе стали молча смотреть на тропинку.
      – А если серьезно, Энни, что ты собираешься делать?
      – Получу развод, как только истечет срок брачного контракта. – Аннабель вздохнула и вздернула подбородок. – Я больше не хочу видеть Ройса Кинкейда. Никогда.

Глава 22

      Шестеро всадников въехали во двор, и копыта их лошадей застучали по мерзлой земле. На мгновение сердце Аннабель замерло и умерло, как умирало сотню раз, пока шла война. Один из всадников спешился и вошел в круг света, льющегося из окон.
      На нем была серая униформа. Круг света становился все больше и теплее, и сердце Аннабель снова мерно забилось в груди. Порыв холодного ветра донес до ее слуха голос тети Хетти и приглушенные мужские голоса. Она задернула синие бархатные шторы, а к тому времени, как в комнате появилась тетя Хетти, Аннабель уже надела ботинки.
      – Энни, дорогая, – сказала тетя, – ты одета? К тебе приехал джентльмен.
      Аннабель постаралась ничем не выдать своего волнения.
      – Это люди Кинкейда?
      – Майор Дешилдс, дорогая. Он спрашивает тебя.
      Оливия подняла голову от шитья и прищурилась, но Аннабель лишь пожала плечами. Ройса среди солдат не было, и она не понимала, что все это значит и зачем она понадобилась майору. Внезапно ее сердце сжалось от страха при мысли о том, что они приехали сообщить ей о смерти Ройса. У Аннабель задрожали колени.
      – Этот человек спросил мисс Холстон?
      Тетя Хетти широко улыбнулась, словно была уверена в том, что майор приехал свататься.
      – Насколько мне известно, именно так тебя зовут, дорогая.
      У незнакомца было мужественное лицо с заостренными скулами, покрытыми бронзовым загаром, немного искривленный, выступающий нос и широкий рот, окаймленный густыми длинными усами цвета свежесобранного меда.
      – Майор Джон Дешилдс, мэм. – Он снял шляпу, приветственно взмахнул ею и приложил к груди.
      Черное страусовое перо, украшавшее шляпу, слегка покачивалось на ветру, и Аннабель невольно улыбнулась.
      Мужчина заморгал и сглотнул.
      – Странные вещи происходят с мужчиной, когда молодые леди начинают улыбаться. Но когда улыбаетесь вы, мисс Холстон… когда вы улыбаетесь… Ваша улыбка – у меня нет слов, чтобы описать ее.
      – Не думаю, что вы проделали такой путь лишь ради того, чтобы сделать мне комплимент.
      Аннабель бросила взгляд на тетю Хетти, которая только что вошла в гостиную. Ее пухлое лицо сияло.
      Солдат смерил женщину проницательным взглядом, и Аннабель повела его на просторную веранду.
      – Тетя Хетти иногда бывает слишком болтливой.
      Майор рассмеялся:
      – Я давно знаю миссис Шервуд.
      Он посерьезнел, оглядел лужайку и провел указательным пальцем по усам.
      – Это был очень смелый поступок. Вы спасли жизнь мне и еще многим людям.
      – Вам не стоило рисковать, чтобы поблагодарить меня, майор Дешилдс. Умоляю вас, никому об этом не рассказывайте. Генерал уже пообещал мне хранить случившееся в секрете.
      Мужчина изучал свою шляпу, которую держал в руках.
      – Честно говоря, я заставил его назвать ваше имя, поскольку мы хотим просить вас еще об одной услуге.
      – Понимаю, – ответила Аннабель, хотя ничего не понимала.
      Ее занимал другой вопрос: мог ли Ройс выведать ее имя у генерала?
      Внезапно она осознала, что майор смотрит на нее. Его лицо казалось мрачным в лунном свете.
      – О какой услуге вы хотите просить меня, майор?
      – Окажетесь ли вы настолько безрассудной, чтобы указать нам точное расположение пикетов янки?
      – Но тетя Хетти… Я хочу сказать, что в Вашингтоне все это станет известно еще до восхода солнца.
      – Конечно, мисс Холстон. Я понимаю.
      Дешилдс водрузил шляпу на голову и вновь криво усмехнулся:
      – Простите, что был настолько прямолинеен. Спокойной ночи, мэм.
      Аннабель колебалась. Знай майор, кто она такая на самом деле, стал бы он скрывать ее имя от Ройса? Если кто-нибудь погибнет из-за ее эгоистичных опасений, она не простит себе этого. Аннабель положила руку на рукав майора:
      – Подождите, мистер Дешилдс. Я попытаюсь что-нибудь придумать.
      Мужчина посмотрел на нее, поглаживая усы кончиком большого пальца, и поднял голову:
      – На небе полная луна, а миссис Шервуд – натура романтичная.
      – Подозреваю, что вы разбили не одно женское сердце, майор, – сказала Аннабель. – Подождите здесь, я вернусь через минуту.
      Девушка вскоре вернулась, закутанная в свой плащ с капюшоном. – Неподалеку отсюда есть холм, с которого я, кажется, смогу указать вам точное месторасположение патрулей.
      Майор попытался помочь девушке сесть в седло, но она произнесла:
      – Давайте пойдем пешком, чтобы не шуметь.
      Джон Дешилдс перекинул уздечку через руку и зашагал рядом с Аннабель. Другие всадники последовали за ними. Они говорили почти шепотом. Когда остановились у конюшни, Аннабель услышала, как кто-то пожелал им успеха.
      На небе ярко светила луна. Лишь изредка ее закрывали тонкие, словно паутина, облачка, и на землю ложились причудливые тени. Они направились через пастбище, переступая через камни, торчавшие из земли.
      Аннабель перевела дыхание.
      – Майор Дешилдс, надеюсь, вы ничего не скажете об этом полковнику Кинкейду?
      Мужчина тихо рассмеялся в ответ.
      – Не беспокойтесь. Наш полковник считает, что все женщины и дети должны быть заперты, пока не кончится эта кровопролитная война. Скорее всего, он пристрелит меня, если узнает, что я просил вас о помощи.
      Он поддержал девушку за локоть, когда та споткнулась о торчавший из земли корень.
      – Так что не волнуйтесь, он ничего не узнает.
      Аннабель немного успокоилась и продолжила беседу. Она почувствовала, как улучшилось настроение майора, услышала в его низком голоске веселые нотки. Внезапно лунный свет сотворил чудо. Казалось, война с ее ужасами осталась где-то далеко позади. Они миновали несколько сосенок и направились к лесу.
      – Вон туда, – прошептала Аннабель. – Если их пикеты находятся там же, где вчера, я покажу вам их с холма.

* * *

      Майор приложил к губам палец, и Аннабель понимающе кивнула. Облака снова рассеялись, и луна осветила мужчину, внезапно появившегося из-за дерева.
      Аннабель замерла на месте. Ночной воздух вдруг показался ей необыкновенно плотным, сковывающим движения. В мгновение ока Дешилдс вскочил на коня и потянул Аннабель за руку, увлекая за собой.
      Девушка вцепилась в запястье майора, когда лошадь поднялась на дыбы и рванулась вправо. Прямо возле ее уха просвистела пуля. Позади раздались крики – пикеты поднялись по тревоге.
      Скакун майора быстро и уверенно нес их по направлению к соснам. Что-то больно стегнуло Аннабель по боку. Скорее всего ветка. Девушка охнула. Крики позади не утихали, пули летели во всех направлениях, конь несся по подлеску.
      Внезапно все смолкло, в морозном воздухе слышался лишь мягкий стук копыт по припорошенной снегом земле. Аннабель прижалась головой к широкой спине Дешилдса, хватая ртом воздух и пытаясь унять сильно бьющееся сердце. Она закрыла глаза, крепко держась за майора, надеясь, что он доставит ее домой невредимой. Дешилдс остановил коня в зарослях деревьев на дальнем конце «Веселого Шервуда». Аннабель услышала тихий смешок, и мужчина повернулся в седле.
      – Немного лунного света и романтики, – прошептал он.
      Услышав его слова, Аннабель закрыла глаза, потому что почувствовала боль. Сильную физическую боль.

* * *

      Под командованием Ройса было десять эскадронов – тысяча человек, хотя в армиях враждующих сторон не осталось ни одного подразделения, в котором сохранилось бы первоначальное количество солдат. В удачный день Ройс мог насчитать около шести сотен здоровых людей. Трудно командовать такими частями, потому что из них редко получалось единое целое.
      Ройс знал, что должен испытывать чувство удовлетворения. Его кавалеристы совершали свои вылазки столь успешно, что северяне были вынуждены усиливать охрану обозов с продовольствием, железных дорог, линий связи, складов и даже штабов на занятой ими территории.
      Линкольн опасался за безопасность Вашингтона, и отряды Кинкейда удерживали в северной Виргинии более шести тысяч солдат-янки, которые не могли присоединиться к армии, стоящей вдоль реки Рапидан. Совершая набеги, они тащили все, что могли, – лошадей, лекарства, обувь, одеяла для войск конфедератов, задыхающихся в осаде с моря.
      Ройс знал, что должен радоваться в эту первую ночь 1864 года, но он ощущал лишь усталость. Огонь весело потрескивал в большом камине в гостиной «Мэнсфилда», и Роле стоял перед огнем, грея руки и прислушиваясь к голосам мужчин, которые собрались здесь сегодня вечером. Он жалел, что не отправился в лагерь, расположенный в горах, и вместо этого остался на ужин с семейством Калеба Гири.
      Ройс надеялся встретить Дешилдса и узнать у него о набеге на кавалерийский отряд из Пенсильвании. Но майор побывал здесь раньше, а потом уехал во Фронт-Ройял, чтобы совершить еще одну вылазку. И вот теперь, дожидаясь отчета, Ройс стоял у камина в особняке, где предпочитал не бывать, несмотря на гостеприимство Гири.
      «Мэнсфилд» ассоциировался у него с «Излучиной», а «Излучина» – с Аннабель.
      «Ты будешь думать обо мне, майор Кинкейд…»
      Слова Аннабель затронули его черную душу. Ройс смотрел на языки пламени в камине, облизывающие поленья, и думал о том, что люди создают ад на земле собственными руками.
      Он подвинулся, освобождая место у камина Сэвиджу, который протянул ему бокал с портвейном.
      – Тебе не кажется, что эта война состарила тебя раньше времени? – спросил Уильям, поднеся к губам бокал.
      – Нас вполне можно назвать стариками, – ответил Ройс.
      Ему было тридцать с небольшим, а Сэвиджу немного больше – тридцать семь. Однако молодые неженатые кавалеристы считали их стариками.
      Уильям фыркнул:
      – Дешиддс тоже приближается к этому рубежу, однако совсем его не ощущает. Миссис Гири только что рассказала мне, что он планировал еще одну вечеринку, в то время как мы на холоде выслеживали обоз.
      Ройс сделал глоток портвейна и предался воспоминаниям.
      – Это было перед самым Рождеством, небольшая веселая пирушка, – сказал он, пожав плечами.
      Уильям снова фыркнул:
      – Здорово повеселились бы, если бы всех их сцапали.
      Ройс удивленно поднял бровь. Сэвидж пригладил свои огненно-рыжие бакенбарды.
      – Похоже, янки узнали о вечеринке от какого-то раба. Если бы не молодая леди из Уоррентона, которая прорвалась через посты северян посреди ночи, в доме мистера Гири нашли бы не только хозяина.
      Ройс сжал губы.
      – Кто эта леди? – спросил он, внезапно приняв решение немедленно отправиться в Уоррентон и объяснить ее родителям, что необходимо держать дочь под замком. Кем бы она ни оказалась, у нее было не больше здравого смысла, чем у Аннабель. Дьявол, ему вовсе не хотелось, чтобы на его совести оказалась смерть невинной девушки. Он и так нагрешил сверх меры.
      – Миссис Гири не назвала ее имени. Сказала только, что она не местная. Кажется, собиралась навестить родных в поместье «Веселый Шервуд»…
      Рука Ройса задрожала, и темно-красная жидкость пролилась ему на пальцы.
      – О Господи, полковник, – произнес Сэвидж, вытаскивая чистый носовой платок из кармана, забрызганного грязью, мундира.
      Ройс вытер пальцы.
      – Вы что, знаете, где находится это поместье? – спросил он тоном, лишенным каких бы то ни было эмоций.
      – А вы догадываетесь, кто эта молодая леди?
      – Если это действительно она, у янки не будет ни единого шанса убить ее, потому что я их опережу.
      Кое-какую информацию ему удалось вытянуть из миссис Гири. Женщина отказалась назвать имя загадочной молодой леди, сославшись на опрометчиво данное обещание молчать, однако сообщила, что Джон Дешилдс отправился сегодня вечером именно в «Веселый Шервуд».
      Ройс знал, что Аннабель лишена инстинкта самосохранения. Господи, Джону всего-то нужно было спросить, знает ли она месторасположение вражеских постов, а она наверняка решила показать их ему.
      Ройс не скрывал все возрастающей ярости. Никто не стал ужинать в «Мэнсфилде», все кавалеристы собирались в путь.

* * *

      Небольшой отряд миновал ущелье Манассас и не останавливаясь поскакал по темным проселочным дорогам и припорошенным снегом пастбищам, объезжая стороной посты противника. Ройс кипел от злости, и его уверенность в том, что таинственной молодой леди была именно Аннабель, возрастала с каждым ударом копыт по промерзшей земле.
      Поместье находилось не меньше чем в доброй полумиле от ближайшей дороги. Подъехав ближе, Ройс заметил лошадей, привязанных перед домом, и, узнав среди них любимого скакуна Джона Дешилдса, свистнул слившимся с деревьями кавалеристам. Пустив лошадей медленным шагом, всадники под покровом темноты обогнули дом и теперь осторожно двигались вперед. Ройс услышал ответный сигнал этой недели – крик козодоя – и понял, что люди Дешилдса уже здесь. Он пришпорил коня и поравнялся с крыльцом, где стоял один из кавалеристов.
      – Где Дешилдс? – спросил Ройс, спрыгнув на землю.
      Молодой сержант отдал честь и схватил болтающиеся поводья.
      – В доме, сэр.
      – А мисс Холстон там?
      – Думаю, да, господин полковник.
      Не дожидаясь остальных, Ройс, перескакивая через две ступеньки, миновал крыльцо и ворвался в дом.
      Он распахнул дверь, указанную сержантом, отдал шляпу и перчатки стоявшему рядом солдату и оглядел комнату.
      Джон заметил его первым, удивленно посмотрев поверх головы Аннабель, которой помогал снять плащ.
      – Ройс?
      Аннабель резко повернулась. Она была еще более худой, чем в тот день, когда Ройс видел ее в последний раз. Девушка вызывающе смотрела на него, вздернув подбородок и распрямив плечи. Волосы ее переливались в пламени свечей, образуя вокруг головы золотистый ореол.
      Святый Боже!
      На талии разрасталось темно-красное пятно.
      Ройс подумал, насколько один человек может изменить жизнь другого. Когда-то мир вокруг него был окрашен в различные оттенки серого. Потом в его жизни наступил светлый день, когда он сидел на вершине холма и наблюдал за нимфой, резвящейся в холодных водах реки с безродным псом. На какое-то мгновение эта маленькая женщина с украшенными колокольчиками волосами, веселыми искорками в глазах и похожей на восход солнца улыбкой окрасила его мир во все цвета радуги.
      Он часто представлял, как возвращается на вершину холма и начинает все сначала. Однако на этот раз он позволит себе не только мечтать, но и положить эту золотую мечту к ногам своей жены, и ее глаза наполнятся счастьем и радостью, когда он понесет ее в свою постель.
      И возможно… возможно, чудо произойдет и веселые искорки в глазах девушки никогда не померкнут.
      – Что с ней случилось, Джон? – тихо спросил Ройс.
      Аннабель как-то странно смотрела на мужа, словно не осознавала, что истекает кровью, и этот взгляд лишь усиливал страх в груди Ройса. Ведь смертельно раненный человек почти не ощущает боли.
      Джон проследил за взглядом Ройса и поморщился:
      – Похоже, не всех пуль нам удалось избежать сегодня.
      – Господи!
      Аннабель оглядела Джона от кончиков забрызганных грязью сапог до головы и вновь перевела взгляд на Ройса. Ее глаза были огромными и черными на совершенно бескровном лице.
      – Все будет хорошо, Энни.
      Ройс сделал шаг вперед, мысленно молясь, чтобы его слова оказались правдой. Он едва сдерживался, чтобы не дать Джону пощечину.
      Аннабель покачала головой, отпрянув от Ройса.
      – Майор, – прошептала она.
      Девушку била дрожь. Она потеряла сознание, но, прежде чем Ройс успел подбежать к ней, Джон подхватил ее на руки.
      Ройс взял Аннабель у Джона, ощутив едва уловимый аромат лаванды. Аннабель уткнулась лицом в шею Ройса, когда тот направился к лестнице.
      Черт возьми, довольно секретов…
      – Привезите моей жене доктора! – крикнул Ройс через плечо.

Глава 23

      Оливия приготовилась постучать в закрытую дверь, но ее рука на мгновение замерла в воздухе. Расправив плечи, она взялась за резную хрустальную ручку и открыла дверь.
      Полковник Кинкейд сидел на краешке кровати, скрытой балдахином, а рука Аннабель лежала у него на коленях. Ройс слышал, как вошла Оливия, но головы не повернул. Он продолжал смотреть на спящую жену, поглаживая ее запястье.
      Оливия оперлась о дверной косяк и, скрестив руки на груди, остановила на мужчине изучающий взгляд. На нем были облегающие штаны из оленьей кожи и забрызганные грязью сапоги. На бедре болтался пистолет. У Оливии было ощущение, словно в ее дом прокрался дикий, злобный снежный барс.
      – Полковник Кинкейд…
      Ее голос вывел Ройса из раздумий. В его глазах сквозила такая боль, что Оливия при всем желании не смогла бы его возненавидеть. Заметив, что девушка внимательно смотрит на него, Ройс опустил глаза. Энни говорила, что ему всегда удавалось скрывать свои чувства. Сердце Оливии болезненно сжалось. Господи, как же страстно он любит Аннабель!
      – Я останусь с Энни, – сказала она. – Моя мать хочет с вами побеседовать.
      – Я обещал Аннабель, что посижу с ней.
      Оливия произнесла тихо, но твердо:
      – Энни родилась здесь, в этой самой комнате.
      Девушка медленно оглядела залитую пламенем свечей спальню. Ее взгляд остановился на стеклянном шаре, в котором хранился букетик цветов из свадебного торта Анны Ли Холст он, миновал старое, выкрашенное в белый цвет кресло-качалку с потертой гобеленовой подушкой на нем, а потом перекочевал на подсвечник с хрустальными подвесками, в которых свет, преломляясь, распадался на разноцветные радужные искорки. Двух подвесок на подсвечнике не хватало. Они с Аннабель в детстве делали из них сережки, когда наряжались принцессами.
      Наконец взгляд Оливии остановился на лице Ройса Кинкейда. Ему нет оправдания, хотя он прекрасен как грех, c темными волосами, вьющимися над воротничком, и четко очерченными скулами, выступающими под упругой загорелой кожей. Ладно пригнанный китель идеально сидел на его мускулистых плечах. Сейчас в его глазах Оливия увидела лишь серебристо-серый туман. Однако она успела заметить в них боль и теперь хотела нанести ему еще один удар.
      – Ее мать умерла в этой комнате, – произнесла она.
      Губы Ройса изогнулись в циничной усмешке.
      – Зачем вы мне это говорите, мисс Шервуд?
      – Гарриет Шервуд заменила Аннабель мать. Поэтому вы должны объяснить ей, каким образом Аннабель стала вашей женой. Вы не упустите ни одной детали, включая глупую просьбу Ричарда Шервуда вернуть ему жалкие пятьдесят долларов, которые отец бедняжки Энни задолжал ему. Кстати, именно из-за этого Энни и Бо не поехали в «Веселый Шервуд», когда нуждались в крыше над головой. Здесь ее настоящая семья. А когда будете рассказывать Гарриет Шервуд эту милую историю, не забудьте пояснить, насколько близкие отношения связывают вас с Аннабель. Вот о чем я хотела попросить вас, полковник, и вы выполните мою просьбу.
      Ройс перевел взгляд на белое как полотно лицо Аннабель.
      – Она рассказала вам все, – утвердительно произнес он.
      Оливия пожала плечами. Ей было все равно, утаила ли от нее что-нибудь Аннабель. Достаточно было и того, что она рассказала, чтобы понять, какую она испытывала боль.
      Ройс осторожно взял руку Аннабель и, положив ее поверх одеяла, встал.
      – Может, это и не важно, но она никогда не рассказывала мне о Ричарде Шервуде и пятидесяти долларах долга, – сказал он.
      – Думаю, она многого вам не рассказывала.
      Серые глаза изучали Оливию некоторое время, а потом их обладатель пожал плечами, словно ему не было до этого никакого дела. Однако даже с другого конца комнаты Оливия ощутила напряжение, исходящее из натянутого как струна тела мужчины. Он наклонился, заботливо укрыл Аннабель и осторожно убрал с ее щеки прядь волос. Какую-то долю секунды его рука дрожала, но он быстро сумел совладать с собой, сжав пальцы в кулак. Оливия отошла в сторону, пропустив его, и подождала, пока он выйдет в коридор.
      – Полковник Кинкейд, думаю, кое в чем Энни все-таки ошиблась. Пожалуй, вы в самом деле любите ее.
      Ройс остановился и обернулся. Его лицо оставалось совершенно бесстрастным, однако Оливия заметила складку у упрямо сжатых губ и залегшие под глазами тени. Внезапно Оливии стало жаль этого мужчину, но еще больше ей было жаль Энни.
      – И если вы действительно ее любите, то, возможно, вас заинтересует одна вещь, которую она мне сказала.
      – Что же это, мисс Шервуд?
      – Она сказала, что больше не хочет вас видеть. Никогда.

* * *

      Когда Ройс вышел из кабинета Гарриет Шервуд, входная дверь открылась и в дом вошел Джон Дешилдс, принеся с собой морозный воздух. Однако доктора с ним не было. Черт возьми, Ройс оказывал помощь своим гораздо более серьезно раненным солдатам, когда Фарлоу не оказывалось поблизости. Но теперь ранена его жена, а это совсем другое.
      В лице Джона угадывалось напряжение, и Ройс понял, что их проблемы на сегодня не кончились, а только начинаются. Джон снял краги и принялся растирать замерзшие руки.
      – Бр-р, жуткий холод!
      – Мне почему-то кажется, что ты приехал сообщить мне совсем не это.
      – Мы обнаружили в оцеплении лазейку и хотели прорваться в нее во время смены караула. Нам также удалось поймать парочку янки, которые были не прочь предоставить интересующую нас информацию. – Джон вздохнул. – Тебе придется забрать ее отсюда. Утром они планируют совершить рейд по домам.
      – Господи, но я не могу отправиться с ней в путь. Да еще в такую погоду.
      – Если они найдут ее с дыркой в боку, непременно отправят в Вашингтон. – Джон хлопнул крагами себя по ладони, и звук эхом отразился от обитых деревянными панелями стен. – Дьявол! Мне очень жаль, Ройс. Все было бы не так страшно, не будь она твоей женой.
      Однако Ройсу не требовалось ничего объяснять. Он прекрасно знал, что произойдет утром. Все будет гораздо хуже, чем в случае с Гордоном. Янки сочтут Энни шпионкой, а если станет известно ее настоящее имя, немедленно приговорят к смертной казни. А ее имя уже было указано в документах на передачу «Излучины» в ее собственность.
      Выбора нет. Он просто обязан спасти жену от янки, если даже придется везти в такой холод раненную.
      – Тогда отправимся на гору Хоуп. Созывай людей. Пары сотен достаточно. Человек пятьдесят находятся у Ректортауна и столько же у Миддлберга. Необходимо их найти. Но никакой перестрелки, если только их не вынудят к этому. Я просто хочу удержать голубые мундиры в их лагере.
      – Понял, к чему ты клонишь, – подхватил Джон. – А другая сотня расположится в скалах между поместьем и ущельем.
      Ройс кивнул:
      – Пусть Гири возглавит отряд в Миддлберге, а Чанси – в Ректортауне. Ты и Хэнк Паркер возьмете на себя линию между, Фронт-Ройял и ущельем Торнтон. Если Сэвидж и доктор Фарлоу успеют добраться сюда вовремя, они поедут со мной.
      Ройс не мог остаться с женой на всю ночь. По крайней мере не сейчас, когда ее необходимо вывезти из «Веселого Шервуда» до рассвета. Кто-то похлопал его по плечу. Ройс накрыл маленькую пухлую ручку своей ладонью и посмотрел в пронзительные зеленые глаза, излучавшие тепло. Он не ожигал такого дружелюбия после долгой, обличающей нотации, которую прочитала ему эта невысокая пухлая наседка. Ее едкие замечания были гораздо хуже тех, что он слышал от Пейтона в годы своей бунтарской юности, но он заслужил их и поэтому смиренно выслушал.
      «Мои парни дорого дали бы за то, чтобы присутствовать при этой беседе», – подумал Ройс.
      – Аннабель поймет, полковник, – произнесла Гарриет Шервуд.
      – Нет, – ответил Ройс. Странно, но он чувствовал себя так, словно неожиданно обрел мать.

Глава 24

      Тетя Хетти вздохнула и бросила перепачканное кровью платье Аннабель в камин. Их взгляды встретились, когда женщина потянулась за черной от копоти кочергой. Аннабель наблюдала, как языки огня пожирают ее последнее приличное платье.
      – Он твой муж, Аннабель.
      – Раньше для него это ничего не значило.
      Тетя Хетти со вздохом присела на край кровати.
      – Будь у нас другой выход, дорогая, я не заставляла бы тебя ехать с ним, – сказала она, укрывая Аннабель и подтыкая одеяло под подушки своими маленькими пухлыми ручками. – Только в прошлом году северяне арестовали молодую леди за то, что она якобы сообщила какую-то информацию партизанам Макнейла. Она несколько месяцев провела в Вашингтоне, но ее вина так и не была доказана. И если бы не связи ее отца, она до сих пор сидела бы в тюрьме.
      Аннабель подумала, что лучше провести несколько месяцев в тюрьме, чем несколько недель в горном убежище Ройса Кинкейда.
      – Тетя Хетти, мне так жаль…
      Аннабель не знала, о чем именно она сожалела – о том, что заставила страдать тетю Хетти, о собственном замужестве или об этой ужасной войне.
      – Тебе не о чем сожалеть. Ты не сделала ничего плохого, – твердо сказала тетя Хетти.
      Она встала, подошла к окну и раздвинула тяжелые портьеры. Над горами занимался рассвет.
      – Они приехали за тобой, дорогая.
      Аннабель услышала тяжелый топот ног по лестнице. Когда дверь спальни распахнулась, она отвернулась и вновь устремила взгляд на огонь, но это не помогло. Она ощутила его присутствие.
      Аннабель слушала, как тетя Хетти и ее муж говорили о ней, словно ее здесь не было. Она старалась не слушать их, неподвижно сидя на постели. Ройс положил свою большую руку ей на колени. Она смотрела на его длинные загорелые пальцы, которые показались такими горячими, когда он коснулся ее ледяной кожи. Ее ноги слегка задрожали, а глаза заволокло слезами.
      – Ты готова? – спросил Ройс.
      – Нет, – ответила Аннабель.
      – Это моя Энни.
      Девушка хотела сказать, что она не его Энни, но не успела. Ройс подхватил ее на руки.

* * *

      Они ехали уже целый час, и Аннабель никак не могла унять дрожь. Ройс остановил лошадей, вырезал в попоне отверстие и надел ее на Аннабель.
      – Не понимаю, с чего это ты стал таким заботливым, – сказала она, когда Ройс подтыкал попону со всех сторон.
      Он погладил обветренную щеку девушки и попытался улыбнуться:
      – Потому что ты моя жена, Энни.
      Ее лицо было серым, словно грозовые тучи, а губы – белыми от холода. Она ничего не говорила, лишь смотрела на нeгo своими огромными карими глазами, и грудь Ройса разрывалась от боли под этим взглядом. Она вновь ускользала от нeгo туда, где ей было тепло и комфортно, и он понимал почему. Из-за этой проклятой войны он вновь причинил ей боль.
      Он готов был упасть на колени перед этой женщиной и вымаливать у нее прощение за все то, что она из-за него выстрадала.
      Несколько миль они ехали в полном молчании, охраняемые дюжиной всадников. Тишину нарушали лишь топот копыт по замерзшей земле да изредка ругательства промерзших до костей солдат.
      Ройс не мог насмотреться на свою жену, такую болезненно красивую. Ее бледное лицо обрамлял капюшон, а на висках покачивались от ветра мелкие завитки волос. Он так много хотел сказать ей. И ей необходимо было это услышать. Ройс должен был объяснить ей, почему он так поступил с ней, с ними обоими. Но он не мог найти нужных слов и вряд ли когда-нибудь их найдет. Он не мог объяснить то, что произошло, даже самому себе. Он просто не мыслил себе жизни без этой женщины и опасался, что судьба сыграла с ним злую шутку.
      Как только стемнело, Аннабель заснула, едва не свалившись с лошади, и Ройс остановился у домика фермера, чтобы дать отдых и лошадям, и людям. Здесь их и нагнал Сэвидж в сопровождении доктора Фарлоу. Аннабель отвели комнату, и жена фермера помогла ей раздеться.
      Пока доктор осматривал девушку, Ройс стоял, оперевшись плечом о дощатую стену. Аннабель, бледная и притихшая, лежала, не произнося ни слова, когда доктор снял с ее раны окровавленные бинты, ощупал рану и наложил свежую повязку. Ройс чувствовал на себе тяжелый взгляд карих глаз девушки, когда выходил с доктором из комнаты. Никто из них не произнес ни слова, пока они не достигли кухни.
      – Если вы доживете до конца войны, то я посоветовал бы вам заняться медициной, полковник, – сказал доктор Фарлоу, беря из рук фермерши миску с ароматной тушеной олениной.
      – Вы чего-то недоговариваете, майор?
      Доктор смерил Ройса взглядом:
      – На улице жуткий холод. В такую погоду любое ранение неизбежно влечет за собой пневмонию, и вам это известно.
      – Я должен доставить ее в безопасное место в горах.
      – От пневмонии она может умереть так же, как и от пули янки.
      Ройсу не понравилось выражение лица доктора, и теперь он изучал знаки отличия на его воротничке, тщетно пытаясь вспомнить имя приютившей их фермерши. А ведь он не в первый раз останавливался на ночлег в ее доме и ел за ее столом.
      Миссис Безымянная, суетящаяся у большого очага, повернулась и протянула Ройсу миску с дымящейся едой.
      – Мы уже много недель не видели ни одного янки в нашей маленькой долине, – сказала она. – Бедная девочка совсем выбилась из сил. Дайте ей немного отдохнуть.
      Впервые за все время войны Ройс пошел наперекор своему внутреннему голосу, который говорил ему, что нужно двигаться в путь, пока погода не ухудшилась. Аннабель не была крепким наездником и становилась все слабее с каждой минутой. Но она была спартанкой, и Ройс знал, что его жена скорее умрет, чем пожалуется ему, и он никогда не узнает, насколько плохо ей было, до тех пор, пока она не испустит свой последний вздох.
      Он послал гонца, чтобы привести с гор нескольких всадников установить охрану вокруг фермы. Дав Сэвиджу указания, он вернулся в комнату, где лежала Аннабель. Он не мог заставить ее поесть, но доктору Фарлоу удалось уговорить ее выпить немного бренди с добавленной в него настойкой опия. Ройс сел на стул подле скудного очага, наблюдая за лежащей на низенькой кровати Аннабель, которая вскоре уснула. Он слышал доносившиеся из соседней комнаты звуки шагов, мужские голоса и приглушенный смех. С наступлением ночи эти звуки смолкли, и теперь тишину нарушало лишь едва уловимое дыхание девушки, и Ройс с замиранием сердца прислушивался к каждому ее вздоху. А потом он, должно быть, задремал. Разбудил его Сэвидж, сообщив, что уже светает.
      Прежде чем первые лучи солнца позолотили вершины гор, маленький отряд тронулся в путь. Они ехали в полном молчании, взбираясь на горы по тропам, петлявшим среди деревьев, известным лишь горнам, которые называли эти труднопроходимые ущелья своим домом. Они спустились в горную впадину, когда Ройс почувствовал, что Аннабель бьет дрожь.
      – Они похожи на зверей, ждущих, когда можно будет полакомиться падалью, – сказала она.
      Ройс был настолько обеспокоен хриплым голосом Аннабель, что не сразу понял, что она имела в виду, а потом поднял глаза и посмотрел на горизонт. Там вырисовались силуэты нескольких всадников. Они казались мистическими и какими-то зловещими в своих черных прорезиненных плащах. У Ройса мурашки побежали по телу.
      – Они жаждут трупов янки, – гордо ответил Ройс.
      Это были его солдаты, и благодаря им Аннабель окажется в безопасности.
      Повалил снег. Мокрые хлопья постепенно превратились в мелкую снежную пыль, которую ветер закружил в воздухе. Ройса нагнал Сэвидж.
      – Я возьму пару всадников и поскачу вперед, – сказал он, стянув через голову попону. Он протянул попону Ройсу, и тот с благодарностью принял ее. – Мы разведем огонь и приготовим что-нибудь поесть.
      Когда Сэвидж с двумя бойцами скрылись за скалой, Ройс заботливо укутал замерзшую Аннабель еще одной попоной. Он склонился над ней, пытаясь защитить от ледяных порывов ветра и больно бьющего по лицу снега, и, казалось, Аннабель немного расслабилась в его объятиях. Мужчине хотелось обвить рукой ее талию и прижать девушку крепче к своему горячему телу, но он не сделал этого, опасаясь причинить ей боль.
      Наконец они перевалили через последний хребет. Тонкая струйка дыма поднималась из трубы потемневшего от непогоды дощатого домика. За этим домиком располагалась еще одна бревенчатая хижина.
      Лагерь мятежников у подножия хребта выглядел как обычная высокогорная ферма с полуразвалившейся конюшней и обветшалыми подсобными постройками. Люди Ройса обнаружили эту заброшенную ферму еще в самом начале войны и устроили здесь свой перевалочный пункт.
      На всем пути к перевалу Харперс у партизанского отряда было несколько подобных укрытий, но это, на горе Хоуп, Ройс считал наиболее безопасным. Они ни разу не подвергались преследованию янки в этой узкой высокогорной долине, да и немногочисленные обитатели здешних мест были ярыми сторонниками южан. Здесь Аннабель будет в полной безопасности, даже если ему придется уехать.
      Едва только они остановили коней у бревенчатого дома, как навстречу им вышел Сэвидж. Лошади фыркали, выпуская из ноздрей облачка белого пара. Замерзшие люди спрыгнули на землю и теперь топали ногами и хлопали себя по бокам руками.
      Сэвидж одарил Аннабель широкой улыбкой из-под рыжих бакенбард.
      – Добро пожаловать в долину Надежды, миссис Кинкейд, – сказал он.
      – Это, конечно, не «Спотсвуд», но здесь довольно тепло, – произнес Уильям Сэвидж.
      – Никогда не была в «Спотсвуде», – ответила Аннабель.
      Она стояла у камина, но никак не могла согреться и дрожала.
      – В таком случае это жилище просто роскошно, – сказал Сэвидж, одаривая девушку еще одной белозубой улыбкой. – Я даже сумел добыть тушеного мяса – оно уже закипает – и настоящего печенья. Не то что эти безвкусные армейские галеты.
      Аннабель покачала головой.
      – Ты должна поесть, Аннабель, – сказал Ройс и, воспользовавшись тем, что девушка отвернулась от него, снял с нее мокрую попону.
      Аннабель обхватила себя руками, словно ища защиты.
      – Я поем позже, – ответила она едва слышно, и Ройсу пришлось наклонить голову, чтобы услышать ее.
      Ройс посмотрел на Сэвиджа.
      – Сообщи, когда приедет Джон, – сказал он, беря Аннабель за локоть. – Ты уже был в хижине?
      – Все готово. Парни внесли туда все вещи.
      Ройс повел жену к задней двери мимо деревянных столов, скамеек и источающих резкий запах сапог, которые кавалеристы уже успели снять, несмотря на присутствие женщины, есть война, и им было не до хороших манер.
      Аннабель увязла в снегу и, пошатнувшись, упала в объятия Ройса. Девушка напряглась. Ройс обхватил ее одной рукой, и она попыталась отстраниться, но он лишь крепче обнял ее. Она была слишком слаба, чтобы принимать в расчет ее гордость.
      Распахнув дверь хижины, Ройс вспомнил мягкие постели и роскошное убранство «Излучины». Они могли находиться там, будь он немного умнее несколько лет назад. Единственная комната в хижине была довольно просторной. Здесь стояли кровать, накрытая одеялом из набивного ситца, маленькое бюро, комод и письменный стол с плетеным стулом. На дощатом полу лежал выцветший лоскутный ковер.
      Аннабель остановилась на пороге и огляделась. Ройс видел, как ее взгляд задержался на небрежно перекинутом через спинку стула прорезиненном плаще, потом перекочевал на пару забрызганных грязью сапог, стоявших рядом с бюро, и, наконец, остановился на саквояжах, упакованных для нее Оливией. Глаза Аннабель потемнели, но она ничего не сказала и медленно подошла к окну.
      Девушка отодвинула мешковину, служившую шторой, и выглянула на улицу. В ясный день вид из окна был потрясающим – череда голубых гор, поросших болиголовом и лавром, и бревенчатый мост, перекинутый через горную речушку. Но сейчас сквозь снежную завесу ничего нельзя было разглядеть.
      Ройс подкинул в очаг дров, взял свечу и зажег масляную лампу. Он задумчиво смотрел на крошечный язычок пламени, словно перед ним стояла лампа Аладдина, способная подсказать, как уложить в единственную в этой комнате кровать его больную жену, которая вообще не хотела здесь находиться.
      Ройс подошел к окну и встал рядом с Аннабель. Она была так близко, что он мог дотронуться до нее, но не сделал этого. Откуда эта хрупкая девушка черпала силы? Ройсу хотелось подхватить ее на руки и прижаться губами к ее лбу, прежде чем отнести на постель. Он прокручивал в голове варианты своего разговора с ней и наконец решил избрать самый прямолинейный. Однако язык не повиновался ему.
      – Аннабель…
      Девушка провела пальцем по потертой кайме импровизированных штор.
      – Это твоя хижина?
      – Да.
      – Здесь всего одна кровать.
      – Да.
      Ройс затаил дыхание, ожидая, что она скажет ему что-нибудь. Только что же такого она должна сказать, чтобы унять боль в его груди?
      Аннабель коротко кивнула, словно подтвердились ее худшие подозрения.
      – Я предполагала, что ты ждешь не дождешься подходящего момента, чтобы овладеть моим костлявым телом.
      – Ты не ошиблась.
      Ройс положил руки на плечи девушки.
      – Но не сейчас. Я подожду, пока твое костлявое тело избавится от болезни.
      Он снял с нее вторую промокшую попону и бросил на пол. Аннабель развернулась и посмотрела на него.
      Ее волосы, потемневшие от растаявшего снега, приобрели цвет опавших листьев и рассыпались по плечам поверх ярко-синей мантильи. Лицо девушки было белым, словно только что выпавший снег, однако на щеках играл яркий румянец. Красота Аннабель восхищала Ройса, но вид ее пылающих щек породил в его сердце страх.
      – Аннабель… Черт возьми! У тебя жар.
      Девушка замотала головой, и тут их взгляды пересеклись. Ройс увидел свое отражение в мерцающих озерах ее глаз. Он вдохнул аромат талого снега, а потом ощутил его вкус на ее губах.
      Нежно, очень нежно Ройс прижимал к себе жену, накрыв ее губы своими, и девушка прильнула к нему. Она обхватила Ройса за талию, словно боясь потерять опору, и ответила на его поцелуй.
      Эта худенькая женщина с греховными губами и солнечной улыбкой завладела им. Завладела его телом и душой. И теперь он сделает все, чтобы не разлучаться с ней. Ройс оторвался от нее и поднес к ее губам кулак.
      – На этот раз ты будешь выполнять мои приказы, Аннабель, – хрипло произнес он. – Да, я отвратительный, бессердечный Кинкейд и не могу в данный момент предложить тебе ничего, кроме жизни, связанной с войной. Но ты единственная, кого я хотел все это время, и единственная, кто мне нужен. И я не потеряю тебя теперь, когда только что обрел.
      Аннабель смотрела на него широко открытыми глазами, в которых отражалась буря эмоций.
      – Ты пугаешь меня. Я боюсь…
      – Я тоже, детка, я тоже.
      Ройс не решался до нее дотронуться, чтобы еще больше не напугать.
      – Аннабель, я не могу найти подходящих слов, но я заставлю тебя лечь в эту постель. А когда ты выздоровеешь, я найду подходящие слова, чтобы все тебе объяснить.
      Аннабель не подняла на Ройса глаз, но ее пальцы – замерзшие и негнущиеся – судорожно вцепились в тесемки мантильи. Ройс развязал мантилью и бросил поверх попоны, повернул Аннабель спиной к себе, и она приподняла волосы, чтобы он смог расстегнуть крошечные крючки на лифе платья. Платье с легким шелестом упало к ее ногам. Ее сорочка сплошь состояла из многочисленных складок, оборок и кружева, и Ройсу захотелось разорвать ее и обнажить грудь девушки. Но он лишь опустил голову и поцеловал выступающий позвонок на ее шее, ощутив нежную, словно шелк, кожу.
      Девушка задрожала всем телом и прильнула к нему. Подхватив Аннабель на руки, Ройс отнес ее в постель. Ее волосы разметались по подушке, а глаза стали еще больше и странно блестели. Ройсу оставалось лишь надеяться, что не от жара.
      – Ты моя, Аннабель, – произнес он. – Моя жена.
      – Еще на два года, – прерывистым шепотом ответила девушка.
      – Нет, любовь моя. – Ройс взял ее маленькую тонкую руку в свою. – На всю жизнь.

* * *

      Ночью ветер усилился, небо затянули черные снеговые тучи. Вот уже целые сутки ветер завывал в трубе, а когда буря наконец разразилась, снег в мгновение ока засыпал землю на целых два фута. После бури мороз начал крепчать, но Аннабель ничего этого не помнила. Она вообще мало что помнила из тех дней 1864 года.
      Она почти все время спала, а когда открывала глаза, обнаруживала себя в странной комнате, то погруженной во мрак, то залитой солнечным светом. Рядом с кроватью стоял стул, на нем постоянно сидели мужчины. Иногда великан с соломенными усами и добрыми глазами, иногда солдат с широкой белозубой улыбкой и огненно-рыжими бакенбардами. Оба они заставляли Аннабель что-то пить. Девушке казалось, что она их знает. Откуда? Этого Аннабель не помнила.
      А чаще всего она видела своего темного ангела – усталого мужчину, который пытался улыбнуться каждый раз, когда Аннабель открывала глаза и смотрела на него. Его она помнила и будет помнить всегда, потому что знала и любила с начала сотворения мира. Ей было больно глотать, но она выпивала до капельки все, что он ей давал, только бы изгнать печаль из его глаз.
      Но однажды ночью – впрочем, Аннабель могло показаться, что это ночь, – она не смогла глотнуть из чашки, которую Ройс ей протягивал, как ни старалась. Не было сил. Она задыхалась, ей было больно дышать. Каждый вдох, казалось, разрывал легкие.
      Мир начал темнеть по краям. Края эти приближались все ближе и ближе, и Аннабель подумала, что скоро весь мир станет черным.
      Вдруг ей послышался голос мамы. Он проник ей в самую душу. И на какой-то миг, показавшийся Аннабель вечностью, мир потемнел и стал ужасно холодным, но тут же в самом его центре появился круг света.
      И там Аннабель увидела маму. Красивую, молодую, играющую со своей дочкой. Мучительная боль и леденящий душу страх исчезли. Аннабель чувствовала лишь тепло и умиротворение – теперь будет кому о ней позаботиться.
      Мама протянула к Аннабель руки, и девушка пошла к ней. И ощутила тепло.
      – Я пыталась заботиться о своих мужчинах! – кричало сердце Аннабель.
      А сердце мамы отвечало:
      – Я знаю, дорогая.
      Круг света все увеличивался. Теперь он мерцал и переливался. Аннабель больше не ощущала боли. Была счастлива и спокойна. Ей хотелось остаться здесь навсегда, в этом наполненном светом и теплом мире. В мире, где не было войны. Но мамино сердце снова заговорило, и свет начал тускнеть и меркнуть…
      Аннабель знала, что не может остаться в этом прекрасном мире.
      Сильные руки схватили ее за плечи, стали трясти, причиняя боль, и она услышала низкий мужской голос, моливший ее о чем-то.
      – О Господи, нет! – крикнул мужчина. – Нет, Аннабель, нет!
      Ценой неимоверных усилий девушка сделала вдох, потом еще один. Она даже нашла в себе силы открыть глаза и посмотреть на темный мир, где ей было больно дышать.
      Ройс сел на кровать рядом с женой. Его потемневшее лицо казалось заострившимся и каким-то диким. Она хотела сказать, чтобы он не беспокоился, но опять не смогла вымолвить ни слова. Ей хотелось протянуть руку и дотронуться до его лица, дотронуться до своего мужа, но и этого она не смогла сделать. Ее тело ослабело, но в душе она была очень сильной. Аннабель сделала еще один вдох, на этот раз не такой болезненный.
      – Ройс, – произнесла девушка.
      Она не знала, различил ли он ее хриплый, еле слышный шепот. Но Ройс, должно быть, что-то услышал, потому что приник лицом к шее жены. Она почувствовала, что щеки его мокры от слез.
      – Не отпускай меня.
      На этот раз она знала, что он ее услышал.
      Ройс вытянулся на постели рядом с Аннабель, не выпуская ее из объятий. Вновь пришла тьма, чтобы позвать ее за собой, но Аннабель больше не боялась. Мама сказала, что нужно быть сильной. И добавила: «Бывают моменты, когда женщины должны заботиться о своих мужчинах. Но иногда мы должны позволить мужчинам позаботиться о нас».
      Где-то заржала лошадь, ветер донес мужские голоса, и Аннабель проснулась. Взгляд скользнул по золотистой полоске света, протянувшейся от подножия кровати к маленькому окошку.
      Она никак не могла вспомнить, где находится. В памяти всплыли обрывки сна – мама в круге белого света и Ройс, держащий Аннабель в объятиях.
      Аннабель попыталась повернуть голову на подушке, но, к ее удивлению, это потребовало невероятных усилий. Потом она увидела Ройса, спавшего в деревянном кресле-качалке, придвинутом к кровати.
      Наверное, Ройс почувствовал взгляд Аннабель, потому что пошевелился и поднял голову. Затем, опершись руками о подлокотники, поднялся с кресла. Он подошел к кровати и склонился над Аннабель.
      Его подбородок зарос щетиной, и Аннабель вдруг подумала, что никогда не видела мужа небритым. Он погладил девушку по щеке и нежно ей улыбнулся. Она тоже ему улыбнулась.
      Она чувствовала себя счастливой, потому что могла дышать, потому что Ройс был рядом, потому что она любила его и надеялась, что он ее тоже любит.

Глава 25

      Аннабель была очень красива в простом платье из пурпурно-красной шерсти, с ниспадающими по плечам роскошными волосами она сидела во главе стола на стуле с высокой спинкой, и на ее губах играла солнечная улыбка, Напротив нее сидел Дешилдс и рассказывал всевозможные забавные истории. Но ведь она всегда была красавицей, его Энни.
      Ройс нахмурился. Несмотря на то, что она по-прежнему уставала быстрее, чем обычно, разум подсказывал ему, что она уже вернулась к своему обычному состоянию.
      Он хотел эту женщину, хотел до боли, но сердце постоянно напоминало ему о той жуткой минуте, показавшейся ему вечностью, когда она перестала дышать и смерть держала ее в своих ледяных объятиях. Это была самая черная минута в его невеселой жизни.
      Ройс сидел за грубым деревянным столом, и его чресла были столь напряжены от желания, что он не мог встать с места, в то время как воображение рисовало ему ночи любви с Аннабель. Но единственное, что он мог сделать, – это снова уложить ее в его проклятую кровать.
      – Мне кажется, вы рассказываете небылицы, майор, – едва сдерживая смех, произнесла Аннабель. – Неужели он и впрямь это сделал, Ройс?
      – О чем ты? – погруженный в свои мысли, спросил он, краем глаза заметив, как дернулись усы Дешилдса.
      – Совершил налет на обоз маркитанта, торгующего кринолинами.
      В темных глазах Аннабель отражалось мягкое пламя свечей. Дьявол, как же он хотел эту женщину! Ройс наконец понял, о чем спрашивает его Аннабель. Глядя на него, кавалеристы, а их было здесь не меньше дюжины, так и покатывались со смеху.
      – Бесстрашный и в то же время робкий майор, сидящий рядом с тобой, привязал к седлу своего коня не менее четырех кринолинов – по одному для каждой леди, с которыми одновременно флиртовал.
      Ройс устал от самодовольной улыбки, не сходившей с лица Дешилдса, и решил согнать ее.
      – А про иголки он тебе рассказывал?
      Снова раздался взрыв смеха. Аннабель подняла на Джона вопрошающие смеющиеся глаза, и Ройс заметил, что усы майора теперь дергались в полную силу. Но все же Дешилдс не нашел в себе силы дать ответ.
      – У конфедератов было недостаточно иголок, и поэтому прекрасные леди готовы были отдать за них все. Так вот наш Большой Джон напихал полные карманы иголок, только в седельные сумки не смог из-за кринолинов, которые были привязаны к седлу его несчастного коня. А потом нам пришлось удирать от преследовавших нас янки. Кринолины начали развеваться и хлопать на ветру, так что со стороны казалось, что и конь, и всадник обрели крылья. А тем временем иголки, о которых я говорил раньше…
      – Он пытается сказать, сержант, – перебил Дешилдс, чьи голубые глаза метали молнии, – что, кроме долга и чести, мое большое сердце не переставало помнить о достойных леди из южных штатов. Но я был ранен.
      В глазах Аннабель появилось сострадание. Она, видимо, думала, что Джона настигла пуля янки, но Ройс фыркнул:
      – Черт тебя побери, Джон! Скажи правду.
      И тут с дальнего конца стола раздался голос Хэнка Паркера:
      – Дело в том, что один тупой бык продырявил его в том месте, о котором не упоминают в приличном обществе. Потребовалось несколько недель, чтобы вытащить из него иголки.
      Аннабель потрепала Джона по руке.
      – Я думаю, вы держались с достоинством, Джон Дешилдс, – сказала она.
      Дешилдс подмигнул:
      – Если вы знаете какую-нибудь подходящую молодую леди, имейте в виду, у меня еще осталось несколько иголок.
      Аннабель что-то ответила, но Ройс не расслышал. Теперь ее рука лежала на столе прямо перед ним. Ему хотелось накрыть ее своей большой ладонью и сжать так, чтобы они стали единым целым, но вместо этого он судорожно стиснул чашку с кофе и уставился в нее. Жар просачивался сквозь стенки чашки, соединяясь с жаром, бушующим у Ройса в душе. Ему показалось, что Аннабель вздохнула, и он, вскинув голову, посмотрел на нее.
      Аннабель сидела, прижавшись затылком к высокой спинке стула. Взгляд ее темных глаз, сосредоточенных на его лице, говорил о том, что Ройс был рыцарем ее грез, именно рыцарем в сверкающих доспехах, а не порочным мужчиной, до смерти боявшимся ее потерять.
      Внезапно Ройсу показалось, что весь мир перестал существовать – остались только они двое.
      Они смотрели друг на друга, и напряжение в груди Ройса все росло и росло. Щеки Аннабель вспыхнули румянцем, и Ройс замер от страха. Он отодвинул в сторону чашку и встал из-за стола.
      – Пожелай парням спокойной ночи, сержант, – сказал он. – Тебе давным-давно пора спать.
      Девушка сердито посмотрела на мужа, перевела взгляд на Джона и улыбнулась ему:
      – Как вы думаете, майор, он когда-нибудь позволит мне вести нормальную жизнь?
      Дешилдс снова подмигнул:
      – Не уверен, крошка. Я бы на его месте поступил так же.
      Ройс расстегнул полусапожки Аннабель и спросил:
      – Ты справишься с крючками на платье?
      Аннабель кивнула, заранее зная, что будет дальше. Она зайдет за ширму, чтобы переодеться в ночную сорочку, пока он разожжет камин, а потом ляжет в кровать. Одна. Ройс подоткнет одеяло, поцелует ее в лоб, а потом устроится на раскладной кровати, где спал, когда она болела.
      Девушка поднялась со стула. В ее глазах Ройс прочел желание и провел рукой по ее волосам, коснувшись шеи, плеча, груди. Его пальцы остановились на талии.
      – Энни… – выдохнул Ройс.
      Аннабель взглянула на мужа и увидела в его глазах то же желание, которое бушевало у нее внутри.
      Ей так много хотелось ему сказать, но она не могла найти нужных слов. Хотелось поцеловать его плотно сжатые губы. Но Ройс убрал руку и слегка отстранился.
      – Тебе надо отдохнуть, – сказал он.
      Лихорадочный блеск его глаз погас. Взгляд стал бесстрастным.
      – Иди же переоденься, – произнес Ройс.
      Аннабель расстегнула платье, и оно упало к ее ногам, девушка подняла его и повесила на гвоздь, затем освободилась от нижних юбок, чулок и сорочки. Наполнила водой оловянный таз, быстро ополоснулась и вытерлась грубым полотенцем. Она слышала, как муж прошлепал по полу босыми ногами разжигать камин.
      Холодный воздух коснулся влажной кожи Аннабель, и она быстро натянула ночную сорочку.
      Никогда еще Аннабель не ощущала так остро своего тела, наготы своих бедер, напряженности сосков под тонкой тканью. Она чувствовала себя беззащитной без привычной многослойной одежды. Ее сердце учащенно билось, когда она застегивала высокий кружевной воротничок ночной сорочки.
      Наконец она глубоко вдохнула и вышла из-за ширмы, держа в руках щетку для волос и стараясь унять дрожь в руках.
      Ройс сидел на корточках у камина. Китель он снял, и теперь рубашка плотно обтягивала его мускулистую спину. Услышав шаги Аннабель, он выпрямился и повернул голову. Улыбка на его губах померкла.
      – Где твой халат? – резко спросил он.
      – Я думала… не поможешь ли ты мне причесать волосы.
      Глупое оправдание. Еще более нелепым было желание собрать волю в кулак, чтобы не убежать от мужчины, которого она так неумело пыталась соблазнить.
      Ройс подошел к жене. Пламя в камине отбрасывало на стены причудливые тени. Ройс стоял так близко, что Аннабель ощутила аромат его мыла и пота.
      – Аннабель! – Ройс сжал ее запястья. – Ты не понимаешь, Энни… Пожалуйста, надень этот чертов халат.
      Она подняла глаза, полные страсти и муки:
      – Я люблю тебя.
      Ройс поцеловал Аннабель. Щетка выпала у девушки из рук, когда она прильнула к мужу и, трепеща всем телом, ответила на его поцелуй.
      Ройс вздрогнул и отстранился от Аннабель.
      – Господи! Как же сильно я хочу тебя! – Его пальцы зарылись в ее волосы. – Энни, я мужчина. А ты в таком виде… – Он судорожно сглотнул.
      Положив голову ему на грудь, Аннабель услышала его прерывистое дыхание.
      – Я, конечно, не в твоем вкусе, но мне бы очень хотелось стать наконец твоей женой. По-настоящему.
      Аннабель показалось, что она увидела печаль в его глазах.
      – Я так часто причинял тебе боль, дорогая. Но сейчас, дьявол… – Ройс провел пальцем по губам жены. – Тебе холодно?
      – Нет, – ответила она, не понимая, почему он спрашивает, и ощутила жар внизу живота.
      Как обычно, когда он к ней прикасался.
      Аннабель подняла лицо, взглядом умоляя о еще одном поцелуе. Ройс прильнул губами к ее губам, потом, отстранившись, сказал:
      – Я безумно хочу тебя, Энни, но не переживу, если ты опять заболеешь.
      – Со мной все в порядке, – с улыбкой успокоила его Аннабель.
      Ройс обнял Аннабель за плечи.
      – Я сейчас снова причиню тебе боль, но по-другому нельзя. Умоляю, доверься мне.
      – Как это ни прискорбно, но я совершенно ничего в этом не понимаю, полковник Кинкейд.
      Ройс подхватил Аннабель на руки и отнес на постель.
      Она отвечала на его поцелуи и ласки, но когда его палец проник в ее лоно и стал там скользить, обомлела. Ничего подобного она и представить себе не могла.
      Но это доставляло ей удовольствие, и она стала двигаться в такт движению его пальца.
      – Энни, дорогая… Мне так жаль, но я не могу… я должен…
      Ройс вошел в нее. Аннабель ощутила резкую боль и впилась ему в спину ногтями.
      – Не шевелись, любимая, иначе будет еще больнее, – прошептал Ройс.
      Аннабель прильнула к нему, и вскоре боль сменилась ни с чем не сравнимым блаженством. Ройс задрожал, издал стон, и Аннабель почувствовала, как в нее вливается что-то горячее. Ройс в полном изнеможении упал на нее и зарылся лицом в ее волосы.
      Проснувшись, Аннабель обнаружила, что лежит в постели одна. В комнате было темно.
      Огонь в камине погас, но угли еще тлели. У камина сидел на корточках Ройс.
      Он разворошил угли, добавил в камин поленьев, а когда огонь запылал с новой силой, Аннабель увидела дула револьверов, пристегнутых к поясу Ройса. Всего лишь одну благословенную ночь он принадлежал ей. Всего одну ночь она ощущала его страстные прикосновения, пылкие поцелуи, горячее мужское тело.
      В эту ночь не было войны.

* * *

      Ройс выпрямился и с минуту стоял, глядя на огонь, а потом обернулся, видимо, ощутив на себе ее взгляд. Его лицо было необыкновенно мужественным и красивым в неверном свете пламени и в то же время бесстрастным, словно высеченным из камня. Ройс шагнул к кровати и остановился.
      На нем вновь была привычная одежда – кавалерийский китель и штаны из оленьей кожи, черные сапоги начищены до блеска. Аннабель села в постели, облокотившись о подушки и натянув одеяло, чтобы скрыть свою наготу. Ее любви недостаточно, чтобы удержать Ройса рядом с собой, потому что главное в его жизни – война.
      – Ты собирался уехать не попрощавшись? – Голос Аннабель дрогнул.
      – Я колебался, но даже мое черное сердце не способно обойтись с тобой так еще раз.
      Ройс сел на кровать рядом с женой. Глаза его блестели. На губах играла нежная улыбка.
      – Я собирался сказать тебе о своем отъезде ночью, но не хотел омрачать выпавшие на нашу долю счастливые мгновения.
      Ройс надел на нее ночную сорочку и застегнул единственную пуговицу на воротнике.
      – Ни в коем случае не вставай сегодня с постели, чтобы не заболеть. Предстоящая вылазка для меня слишком важна, так что не заставляй меня волноваться.
      Аннабель подумала, что, пока не кончится война, ей придется жить в постоянном страхе за Ройса. Разлуки неизбежны. Аннабель едва сдерживала слезы. Только бы он не погиб. Этого она не переживет.
      – Ты ничего мне не скажешь?
      – Нет. Но одну тебя я здесь не оставлю. Сэвидж останется с тобой, ну и еще кое-кто из парней. Даже здесь всегда есть угроза набега янки. Но чем меньше ты будешь знать, тем в большей безопасности будешь себя чувствовать.
      Ройс внимательно посмотрел на жену, словно старался запомнить ее черты.
      – Энни, я не хочу причинять тебе боль, но, пока идет война, я прежде всего солдат и только потом мужчина.
      Святые небеса, как же она любила этого мужчину! Только бы он вернулся живым.
      – Береги себя…
      – Это приказ, сержант?
      Ройс видел, что Аннабель едва сдерживает слезы.
      – Я постараюсь, – пообещал он. – Ведь ты будешь ждать меня. А дороже у меня никого нет.
      Ройс запечатлел на губах Аннабель поцелуй, столь же легкий и нежный, как шепот. Аннабель зажмурилась и прикрыла пальцами то место, где ее губ коснулись губы Ройса.
      – Я люблю тебя.
      Аннабель открыла глаза, чтобы еще раз взглянуть на мужа, но его уже не было.

Глава 26

      Аннабель помассировала затекшую спину, и поля старой шляпы Ройса заколыхались от ее вздоха. С утра поднялся сильный ветер, который развеял туман, и, глядя на окружающую ее красоту в этот тихий вечер, Аннабель на время забыла, почему находится в горном лагере.
      Прошло уже шесть дней, но Ройс пока не возвратился.
      Аннабель постоянно искала себе какое-нибудь занятие, чтобы усталость поборола страх и она могла бы спокойно уснуть без ночных кошмаров.
      Девушка подняла с земли корыто и устало направилась к дому, где стоял на огне медный котел с кипящей водой.
      Аннабель собиралась принять ванну, вымыть волосы ароматным мылом, которое упаковала для нее Ливви, и смазать руки смягчающей мазью. Ведь в любой день может вернуться муж. Она встретит его в благоухающем духами платье, с красиво уложенными волосами. Конечно, ей никогда не стать такой красивой, как мама или Ливви, но она может выглядеть так, чтобы Ройс ею гордился.
      Если только он вернется. Но Аннабель гнала от себя грустные мысли. Она хлюпала по глубоким лужам, и ботинки слетели с ног. Она принялась вытаскивать их из грязи и уронила корыто. И тут заметила направляющегося к ней Сэвиджа с еще одним корытом в руках.
      Увидев девушку, он одарил ее своей белозубой улыбкой.
      – Полковник строго-настрого приказал мне присматривать за вами. А я пошел у вас на поводу. Увидел бы он вас стоящей по щиколотку в грязи, подвесил бы меня за ноги и оставил висеть до Судного дня.
      – Он об этом никогда не узнает. – Аннабель вытерла руки о передник и улыбнулась. – Сколько еще?
      – Один котел с простынями, которые нужно прополоскать, но я с этим справлюсь, вы сегодня и так достаточно поработали.
      Аннабель последовала за Сэвиджем, когда тот отправился к протянутой через весь двор веревке.
      – Никогда не встречала такого мужчину, как вы, капитан, – сказала девушка. – Любая женщина была бы просто счастлива заполучить подобного мужа. Вы умеете готовить, стирать и не видите ничего зазорного в том, чтобы помочь по хозяйству. Почему вы не женаты?
      – Я был когда-то женат, – ответил он, и Аннабель заметила печаль в его глазах.
      Сэвидж поставил корыто на землю и устремил взгляд на голубые горы, высившиеся вдали.
      Аннабель вытащила из кармана носовой платок, намочила его и принялась стирать грязь с рук.
      – Мне жаль, – сказала она. – У меня дурная привычка – задавать неуместные вопросы.
      Сэвидж посмотрел на нее, и его лицо смягчилось.
      – Это было очень давно, сержант, и вы не причинили мне боли. Мы были женаты всего год, когда она забеременела и умерла от холеры. С тех пор я так и живу бобылем. Помогал как мог своей овдовевшей сестре и ее детям. Ее четырех сыновей люблю, будто они мне родные, особенно младшего.
      – Я вас хорошо понимаю, потому что питаю такие же чувства к своему младшему брату.
      – Он воюет?
      – Пока нет. Он курсант военного института, но это вопрос времени. А ваши племянники?
      – Один воюет в армии Ли, второй погиб под Геттисбергом, двое сражаются на стороне врага.
      Аннабель знала семьи, в которых брат воевал против брата, отец – против сына, и не нашлась что сказать. На какое же будущее надеются северяне, думала она, после того как выиграют войну? Ведь подобные раны не заживают.
      Взгляд Сэвиджа стал задумчивым. Видимо, он размышлял о том же, о чем только что думала она. Впрочем, мужчинам несвойственно размышлять. С оружием в руках они идут выполнять свой воинский долг, сражаться за честь и достоинство. Добровольно идут на смерть.
      – Вам известно, почему полковника прозвали Последним Рыцарем?
      – Кажется, это связано с каким-то вражеским дозорным, – высказала предположение Аннабель.
      Сэвидж кивнул.
      – Мальчишке едва исполнилось пятнадцать, и наш командир решил, что он еще слишком молод, чтобы воевать. Он мог переправить мальчика в Ричмонд как пленного, но вместо этого отправил домой, а меня попросил сопровождать его, поскольку я тоже родом из Мэриленда.
      Он рассеянно хлопал шляпой себя по бедру, глядя куда-то вдаль.
      – Мальчишка спросил меня об офицере, оказавшемся таким добрым. Но мы были засекреченным подразделением, и я в шутку сказал, что этот офицер последний из рыцарей. Об этом мать мальчика рассказала парню из «Харперс-мэгэзин». Так Кинкейд и получил свое прозвище. Тогда это еще была война джентльменов.
      От налетевшего порыва ветра на веревке заколыхалось и захлопало белье, этот шум напоминал залпы мушкетов. Сердце сжалось в груди Аннабель, словно она услышала отзвуки войны. Но теперь это была война не джентльменов, а убийц. Она длилась уже три года, и ей не видно было конца.
      – Полковник не знал, что мальчик, которого он отпустил, мой младший племянник Абнер. Теперь ему уже семнадцать, и он снова сражается на стороне врага.
      Уильям Сэвидж был человеком добрым, настоящим другом, но его сердце разрывалось от беспокойства за мальчика. Аннабель положила ладонь на его руку:
      – Я буду молиться за Абнера тоже, капитан.
      – Лучше молитесь обо мне. Вы справитесь, сержант, или мне самому прополоскать простыни? – Прополощите. И оставьте мне немного горячей воды, чтобы вымыться. Если вдруг Ройс вернется, его встретит чистая жена.
      – Умный офицер знает, что именно сержанты командуют армией мужчин.
      Аннабель смотрела вслед Сэвиджу, когда он устало шел к дому, и рассмеялась, увидев, что он увяз в той же канаве, что и она, и тоже потерял ботинок. Он выругался и тут же умолк, бросив на Аннабель виноватый взгляд, прежде чем исчезнуть за дверью.
      Аннабель посмотрела в сторону ущелья и сделала глубокий вдох. Боль в спине отпустила.
      Она любила эти горы – вечность и одиночество горных плато, синие вершины, раскинувшиеся на фоне голубого неба, насколько хватало глаз. Аннабель любила смотреть, как солнце окрашивает пастбища в долине золотистым светом, пушистые облака отбрасывают причудливые тени на низины, а ручейки, петляя между камнями и горными уступами, прокладывают свой путь к извилистой реке Шенандоа.
      День выдался на редкость теплый для марта, и Аннабель полной грудью вдыхала ароматы весны.
      Девушка любила эти скалистые горы и плодородные долины, они стали частью ее сердца, и она гнала мысль о том, что война может разрушить земли Шенандоа.
      Она наблюдала как краснохвостый ястреб описывал в голубом небе круги, поднимаясь все выше и выше, пока не превратился в черную точку, а потом, вдруг расправив крылья, полетел на юг. Вокруг было так тихо, что Аннабель слышала биение собственного сердца.

* * *

      – Дьявол, знай мы, что Грант ехал в этом поезде, смогли бы за один день положить конец проклятой войне, – произнес Джон Дешилдс.
      Ройс посмотрел на боевого товарища из-под полей шляпы, скрывающих лицо. Последние два дня он думал о том же. Успех их вылазки мерк по сравнению с упущенной возможностью. Пока они преследовали небольшой отряд северян по железной дороге, специальный неохраняемый поезд, везущий Гранта из Вашингтона, исчез из их поля зрения. Если бы они прибыли на станцию несколькими минутами раньше… И если бы были немного дальновиднее…
      Теперь Грант уже был в армии Мида, расположившейся на берегу реки Рапидан, в то время как Шерман со своими войсками направлялся в сторону Джорджии. Ход войны полностью изменился. Линкольн обрел опытных генералов, а южанам оставалось лишь просить пощады. Победить в войне они могли только в том случае, если Линкольн проиграет на следующих выборах, потому что будет сражаться до конца, а Макклеллан потребует мира.
      Они почти уже достигли горы Хоуп, и Ройс переключился на более приятные мысли. Об Аннабель. Никогда еще земля не казалась ему такой жесткой и холодной, как во время этого рейда, когда он в одиночестве устраивался на ночлег, вспоминая ночь, проведенную с женой, ее нежное тело и светящиеся счастьем глаза.
      Ройс улыбнулся в предвкушении, но вскоре всадники перевалили последнюю вершину, и улыбка померкла.
      – Черт возьми, – пробормотал он, увидев сушившееся на веревке белье. – Я же приказал этой женщине быть осторожной.
      – Вот уж не думал, что придет день, когда над Ройсом Кинкейдом возьмет верх такая миниатюрная женщина, – весело произнес Джон Дешилдс.
      Ройса так и подмывало ударить Джона, чтобы от его веселости не осталось и следа, но он решил выместить свой гнев на жене. Ведь он наказывал Сэвиджу присматривать за Аннабель. Но вместо этого он приладил веревку для просушки белья. Жены Кинкейдов никогда не занимались стиркой.
      А его жена получала от этого удовольствие.
      Ройс с трудом сдержал улыбку, когда они подъехали ближе: из дома появился Сэвидж с жестяным корытом в руках, а мгновение спустя из-под хлопающих на ветру простыней вынырнула Аннабель. Веревка была натянута высоко, и ей пришлось встать на два ящика из-под печенья, чтобы дотянуться до нее. Она спрыгнула на землю, передвинула ящики, а потом вновь взобралась на них. Сэвидж протянул ей простыню. Дешилдс уже смеялся в открытую.
      – Старина Джефф просто обязан повысить в звании нашего маленького сержанта в юбке, – сказал Джон. – Она даже Сэвиджа уговорила заняться стиркой. Только представь, что было бы с армией под ее командованием.
      – Когда я проведу с ней ночь, она даже ходить не сможет, не то что командовать армией, – пробормотал в ответ Ройс.
      Он жестом потребовал тишины, и всадники перестали хихикать. Они подъехали к дому так же тихо, как подъезжали к лагерю северян под покровом ночи.
      Но, несмотря на это, Сэвидж все же заметил их. Ройс качнул головой, и Сэвидж повиновался молчаливой команде, ни слова не сказав Аннабель. Она же тем временем сражалась с ветром, пытаясь повесить влажную простыню на веревку. Наконец ей это удалось, и она закрепила ткань прищепками.
      Ветер подхватил концы простыни, обмотал вокруг Аннабель, и она, покачнувшись, схватилась руками за веревку. Ящики выскользнули из-под ног, и она упала, подняв фонтан грязных брызг. Сердце Ройса замерло, и он рванулся вперед.
      Аннабель подняла голову. Она спокойно сидела на холодной грязной земле, тяжело дыша и не сводя глаз с подъезжающего к ней Ройса. Он спешился, прежде чем конь успел остановиться.
      – Черт возьми, Аннабель! Ты ушиблась?
      Она посмотрела на него своими бездонными карими глазами и поднялась на ноги. Сердце Ройса вновь бешено забилось. Девушка была покрыта грязью с головы до ног. Мало того, эта окаянная женщина стояла в одних чулках. Ройс готов был ее убить.
      Рукавом платья она отерла со щеки грязь.
      – Ты дома! – На ее разрумянившемся лице засияла широкая улыбка.
      Ройсу захотелось подхватить ее на руки и прижать к себе так крепко, чтобы она запросила пощады, но он вспомнил, что злится. Она не должна подвергать свое здоровье опасности и пугать его.
      – Как заставить тебя слушаться? – спросил Ройс, отчаянно пытаясь изобразить гнев.
      Но очевидно, ему это не удалось, потому что улыбка по-прежнему сияла на лице Аннабель.
      – Святые небеса, ты снова дома! – повторила она.
      Казалось, солнце засветило ярче, а ветер стал ласковее. Но дело было вовсе не в солнце и не в ветре. А в его мокрой, облепленной грязью жене, бросившейся в его объятия.
      – Я люблю тебя, – сказала она.
      Или ему показалось? Он покрыл ее поцелуями и обнял так крепко, что ей стало нечем дышать.
      Скорее бы закончилась война, чтобы они никогда не расставались.

Глава 27

      Грянул гром, и Аякс испуганно заржал. Ройс сжал бедра, направляя коня, и зарядил последний револьвер последним патроном. Жеребец, проверенный во многих сражениях, вел себя как-то странно.
      Ройс не верил в предчувствия перед сражением, однако с самого утра его мучило беспокойство. Даже щелчки револьверных барабанов звучали как-то зловеще.
      Ройс поскакал на встречу со своими военачальниками, намереваясь сообщить им, чтобы в случае необходимости принимали решения самостоятельно. Последние две недели он разгонял войска Сигела по всей территории между Уинчестером, Западной Виргинией и Мэрилендом, не давая им ни минуты покоя.
      Сегодня перед ними стояла очень ответственная задача. Брекинридж находился под Нью-Маркетом, небольшим городком, расположенным на полпути к долине, и их войскам, численностью в пять сотен человек, предстояло сразиться с армией северян, насчитывающей не менее тысячи бойцов.
      Ройсу потребовалось всего несколько минут, чтобы объехать все подразделения. Дешилдс и Сэвидж поведут половину бойцов и присоединятся к Брекинриджу. Ройс возглавит остальных, расположившихся в Вэлли-Пайк, и расставит их глубоко в тылу врага, чтобы не позволить янки соединиться с подступающей армией Сигела.
      Этот бой был решающим, хотя и не столь кровопролитным, как битва у окружного суда Спотсильвании. Если южане выиграют его, то завладеют запасами продовольствия янки, и армия Ли будет голодать до тех пор, пока не сдастся.
      Янки не победят. Ройс не допустит этого, он, как и любой повстанец, скорее предпочтет смерть.
      Когда Гири и Сэвидж отправились к своим подразделениям, Ройс остановил Джона, взявшись за уздечку его коня. Дождевая вода ручьями стекала с полей его шляпы, а страусовое перо уныло свисало на плечо.
      – Они присоединились к нему у Стаунтона, – сказал Джон.
      – Черт!
      Ройс посмотрел на персиковый сад, на розовые цветы, подрагивающие на ветвях деревьев. По земле стелился серый туман, вскоре он станет еще гуще из-за дыма сражения. Воздух огласят стоны умирающих.
      – Он не введет их в бой, Ройс. Он даже не хотел, чтобы они прибыли сюда.
      У Ройса что-то оборвалось внутри. Дай Бог, чтобы ход сегодняшнего сражения не вынудил Брекинриджа ввести в бой мальчишек – курсантов военного института, включая Боганнона Холстона, которому завтра исполняется шестнадцать. За один день Аннабель могла потерять и мужа, и брата.
      – Джон, послушай… – Ройс крутил в руках потертую уздечку. – Аннабель… если со мной что-нибудь случится… – Он судорожно сглотнул. – Я очень надеюсь на тебя. Кто-то должен позаботиться о ней, отвезти ее в «Излучину».
      Теперь Джон устремил взгляд на персиковый сад. Потом посмотрел на Ройса:
      – Я сделаю все, что в моих силах. Не сомневайся.
      Они обменялись дружеским рукопожатием и разъехались в разные стороны.

* * *

      Некоторые говорили, что полагаются в бою на здравый смысл, Ройс этому не верил. Другие действовали инстинктивно и погибали. Ройс воевал, чтобы жить.
      Погода была неустойчивая. То солнце, то ливень. Но как только они подошли к линии фронта янки, небо заволокло тучами. И вскоре полил дождь. Гулкие раскаты грома слились с грохотом артиллерии. Небо пронзали молнии.
      Скакавший рядом с Ройсом кавалерист замертво упал на землю. Еще один пушечный залп – и Аякс, громко заржав, рухнул на колени. Ройс успел соскочить на землю.
      Из тумана показался вражеский солдат. Ройс подождал, пока тот подойдет ближе, чтобы увидеть его глаза, и выстрелил из «кольта», убив янки наповал.
      – Полковник!
      Рядом с Ройсом оказался Паркер, сжимающий в кулаке намокшую уздечку гнедого, принадлежавшего Девитту. Сняв седельную кобуру со своего мертвого жеребца, Ройс вскочил на гнедого.
      – Что с Девиттом? – спросил он у Паркера.
      – Мертв, сэр.
      Клубы густого дыма стелились по земле, прибитые дождем. Над головой Ройса покачнулись и наклонились три толстых сука, в то время как земля содрогнулась под ногами. Еще один янки с горящими глазами. Еще один выстрел – и огонь в глазах янки потух. Свистели снаряды. Кричали люди. Лил дождь, ветер сбивал с ног. Отовсюду неслись вопли.

* * *

      Аннабель сложила письмо, присланное Пейтоном, и сунула в карман. Она постаралась взять себя в руки, но заметила, что Чанси внимательно смотрит на нее.
      – Плохие новости? – спокойно спросил он.
      Аннабель сделала глубокий вдох.
      – Августа умерла, – выдохнула она. – Брюшной тиф. Ее мать тоже умерла. Пейтон отправился в Ричмонд за маленьким Горди.
      Она подумала о Гордоне, все еще томящемся в форте Делавэр. Северяне так и не согласились его обменять, и Аннабель не была уверена, что ему разрешают читать письма от родственников. Но сейчас она очень надеялась, что он не читал их, ведь новости из дома убили бы его.
      Чанси провел пальцем по перевязи, поддерживающей его левую руку. Только из-за ранения он был сейчас здесь, с Аннабель, вместо того чтобы сражаться с янки по другую сторону долины.
      Легкораненых не отправляли в госпитали Ричмонда, но поскольку воевать они не могли, то были предоставлены сами себе. Аннабель помогала им, однако это было нелегко.
      – Дождь, – произнес Чанси.
      Аннабель накинула плащ и вышла из дома.
      Дождь утих и теперь напоминал изморось. Слезы Бога, подумала Аннабель. Она с трудом поднялась по тропинке на гору. Каштаны и дубы устремили в небо свои толстые сучья, а листва образовала над тропинкой зеленый навес. Вокруг было настоящее буйство красок – ярко-розовые азалии, заросли цветущего горного лавра, белые бутоны кизила. Аннабель всегда восхищалась этим весенним убранством, но сегодня вся эта красота лишь усугубляла ее печаль.
      Аннабель вышла из-под зеленого навеса и оказалась на самой вершине горы. Она остановилась на краю обрыва, слишком близко от острых скользких скал, и перед ее глазами раскинулась мирная панорама Большой долины – южный рукав Шенандоа с ее лениво перекатывающимися на излучинах волнами, лоскутное одеяло зеленых пастбищ и вспаханных полей, величественные горы. Справа от нее сияли голубые огни сигнальной башни – это северяне передавали донесения в Ричмонд.
      С противоположной стороны гор донеслись раскаты пушечной канонады. Небо над ущельем было темным и зловещим. Его заволокло то ли тучами, то ли дымом сражения.
      Над долиной снова раздался грохот, и Аннабель подставила лицо мелким каплям дождя.
      Пожалуйста, Господи, пусть Ройс останется в живых!
      Слезы неба струились по щекам девушки, а свои собственные она спрятала где-то глубоко внутри.

* * *

      Генерал Брекинридж сидел верхом на своем коне недалеко от Вэлли-Пайк и наблюдал за ходом сражения. Орудия Сигела обстреливали его пехоту, которая несла тяжелые потери. Генерал заметил брешь в самом центре линии обороны, но у него не хватало бойцов, чтобы закрыть ее.
      Джон Брекинридж, бывший вице-президент Соединенных Штатов, повернулся к своему ординарцу. Слезы застилали ему глаза.
      – Вводи курсантов, – приказал он. – И пусть Бог меня простит.

Глава 28

      На несколько миль вокруг земля была завалена вещами в панике бежавших северян. Здесь валялись одеяла и вещевые мешки, седла и ботинки, штормовки и коробки из-под патронов. На полях рядом с фермой Бушонг лежали павшие и раненые солдаты обеих армий.
      Ройс шел с хирургами и санитарами-носильщиками, обмениваясь кивками с женщинами из Нью-Маркета, которые покинули свои дома в эту промозглую ночь, чтобы помочь раненым, независимо от того, к какой армии они принадлежали.
      Ройс искал Боганнона Холстона.
      Дождь смывал кровь, превращал следы от ботинок в глубокие грязные лужи. Зловоние, исходящее от трупов, ощущалось не так остро, но дождь не мог облегчить страдания тех, кто все еще дышал, истекая кровью.
      Ройс заметил, что навстречу ему пробирается по вязкой грязи Джон, ведущий за собой какого-то курсанта. Этот мальчик был все еще очарован зрелищем войны, теориями, преподаваемыми в классе и на плацу, где слово «смерть» не значило ничего, а слово «честь» было священно.
      Их посвящение в солдаты произошло сегодня, и никто не знал, сколько этих мальчиков погибло во время «церемонии» крещения огнем. Только не Бо. Господи, только не он!..
      Когда мужчины поравнялись с Ройсом, курсант отдал честь. Ройс тоже отдал честь, удивляясь тому, что собственная рука показалась тяжелой, как свинец.
      – Капрал Хочкисс, сэр, – представился молодой человек. – Я слышал, вы разыскиваете рядового Холстона?
      Ройс кивнул, сосредоточив внимание на пухлом, как у ребенка, лице молодого человека с румяными щеками и невинными голубыми глазами. У Ройса комок подступил к горлу – глаза точь-в-точь как у Бо.
      – Боганнон упал рядом со мной, – сказал курсант. – В него попала первая же пуля. Его уже отправили в город.
      – Он погиб или ранен, капрал?
      – Ранен, сэр. Извините… Я не подумал, – виновато ответил юноша.
      Бо жив. Ройс испытал огромное облегчение. Молодой человек тоже. Это было весьма кстати, так как избавило Ройса от необходимости благодарить курсанта, что смутило бы обоих.
      Ройс положил руку на плечо молодого человека:
      – Сколько вам лет, капрал Хочкисс?
      – Шестнадцать, сэр, в ноябре исполнится семнадцать.
      – Вы вели себя как настоящий мужчина, – тихо произнес Ройс. – Для меня большая честь пожать вам руку.
      Капрал распрямил плечи, вытянулся в струнку, как на параде, и протянул руку. Ройс пожал ее, а потом привлек парня к себе и обнял.
      – Вы можете гордиться собой. – Ройс судорожно сглотнул и выпустил молодого человека из объятий. – Вы свободны. Поищите горячей еды и сухую постель. Это приказ, капрал.
      Капрал Хочкисс посмотрел на свою руку, и внезапно его лицо озарила широкая улыбка.
      – Что за день! Я сражался под командованием генерала Брекинриджа и пожал руку самого полковника Кинкейда.
      – Уносите отсюда ноги, капрал, пока я не поставил вас в охрану, – сказал Ройс.
      Курсант вновь отдал честь и пошел прочь, Ройс смотрел ему вслед.
      – Как думаешь, он вымоет руки перед обедом? – поинтересовался Джон деланно беспечным тоном.
      Ройс проигнорировал вопрос, не в силах скрыть охватившие его после сражения чувства.
      – Что это за война, если мы заставляем наших детей идти на смерть? – спросил он.
      – Адская война.
      Они вместе отправились в обратный путь по грязному топкому полю. Молча. Не проронив ни единого слова. И Ройса вновь одолело беспокойство. Насколько серьезно ранен Бо? Он заметил, что курсант направился к одному из умерших.
      – Думал, это наш, – произнес капрал. – Но он янки.
      Ройс посмотрел вниз, и что-то оборвалось в его душе, оставив кровоточащую ноющую рану Он опустился на грязную землю и убрал темную прядь волос с лица солдата. Еще один мальчик.
      – Где Сэвидж? – спросил он. Джон не ответил. – Господи, Джон, где Сэвидж? Это его племянник, тот мальчишка, вражеский дозорный, которого ты когда-то поймал.
      Джон снова промолчал. Ройс медленно выпрямился и посмотрел в лицо Джона. В уголках его губ пролегли глубокие складки.
      Ройс швырнул шляпу на землю.
      – Черт тебя подери, почему ты мне ничего не сказал?
      – Подумал, что на сегодня с тебя достаточно переживаний.
      Ройс продолжал смотреть на Джона. Сэвидж мертв. Его племянник тоже мертв. Девитт и еще двое его товарищей погибли во время перестрелки. Одному Богу известно, сколько народу полегло сегодня на этом поле. Где-то лежал раненый Боганнон Холстон, и Ройс вынужден был сообщить эту печальную новость Аннабель. Господи, даже его любимый конь мертв.
      Конфедерация умирала. Это была медленная, мучительная смерть, влекущая за собой необходимость посылать курсантов, почти мальчишек, под артиллерийский огонь. Ройс повернулся и пошел через поле куда глаза глядят, не произнеся ни единого слова проклятия.
      Джон Дешилдс подобрал с земли шляпу друга. Он наблюдал, как полковник Кинкейд шагал по полю, увязая в грязи, его худощавая фигура четко выделялась в свете фонарей.
      Внезапно Кинкейд остановился, и огонь костров осветил жесткие черты его лица, когда он медленно повернулся, словно впервые увидел поле боя, и устало опустился на пенек, уронив на руки голову Его широкие плечи вздрагивали.
      – Что с ним? – спросил курсант.
      – Война, сынок. Даже храбрый мужчина плачет. Каждый из нас плакал. – Джон сглотнул и продолжал. – А он – нет. С самого начала войны ни единой слезинки не проронил.
      Войска стали собираться – кавалеристы Кинкейда, пехотинцы, артиллеристы, уцелевшие в бою курсанты военного института. Дешилдс кивнул, и всадники начали движение, окружая пень, на котором сидел командир. Суровые молчаливые мужчины снимали поношенные шляпы и склоняли головы. Окруженный солдатами, полковник Кинкейд дал волю эмоциям.
      Казалось, предсмертные стоны затихли, когда на поле спустилась ночь и первые капли дождя упали на землю. Это было поле чести для юнцов, поле потерь для янки.

Глава 29

      Аннабель увидела их в кухонное окно – отряд уставших всадников, едущих сквозь заросли одуванчиков. Сердце ее словно замерло, пока она искала глазами худощавого всадника в потертой фетровой шляпе, украшенной тонким пером чайки. Увидев его, она будто ожила и пересчитала едущих мимо нее всадников, которые стали теперь ее семьей.
      На этот раз с ними не было Гири. Аннабель терялась в догадках: то ли он просто уехал в другой лагерь, то ли погиб? Она старалась не вспоминать май прошлого года, когда отряд вернулся без Уильяма Сэвиджа. Однако память снова и снова возвращала ее к событиям того дня.
      Солнце ярко светило, воздух был настолько прозрачным, что горы четко вырисовывались на горизонте. Она увидела их из этого самого окна, усталых запыленных мужчин, пересекавших горный хребет.
      Аннабель побежала, подхватив юбки и стуча каблуками. Ройс спешился и раскрыл ей объятия. Она побежала быстрее. Прильнула к его мускулистой груди и звонко рассмеялась, когда он крепко обнял ее.
      Боганнон Холстон поправился. Он теперь был в Ричмонде с остальными курсантами. Военный институт и большую часть Лексингтона сожгли северяне. Папин дом тоже сожгли, но это была небольшая потеря. Аннабель едва не потеряла Бо, и от этой мысли сердце ее разрывалось на части. Она даже боялась думать о том, что может понести еще более тяжелую утрату. Жизнь теперь ничего не стоила, война не знала ни жалости, ни сострадания.
      Аннабель направилась к своей хижине. Прошла мимо Ройса, но не остановилась. Она уже знала, что он жив, и на сегодня ей этого было достаточно.
      Солнце немилосердно жгло, а в хижине было темно и прохладно. Аннабель опустилась в кресло-качалку и стала раскачиваться, глядя в окно на заросли болиголова и бревенчатый мост через горную речушку.
      Снаружи до нее доносились ржание лошадей, громкие голоса, звон упряжи и удил. В большом доме этих людей ожидали свежесваренный кофе и джем из голубики, поэтому Аннабель позволила себе немного расслабиться.
      Ей хотелось выплакаться, но она не давала волю слезам. Слишком много их накопилось с начала войны.
      Ройс приезжал на несколько дней и уезжал снова. Они вместе выполняли обязанности по дому. Спали в одной кровати, но не прикасались друг к другу, даже не разговаривали. Аннабель поворачивалась к мужу спиной, а когда он засыпал, смотрела на него.
      Иногда ей до боли хотелось прикоснуться к нему, погладить застарелые шрамы. Но Аннабель боялась, что он проснется.
      Аннабель раскачивалась в кресле, наблюдая за тем, как мужчины повели своих коней к конюшне, а потом услышала звон шпор за спиной. Он по-прежнему был ее мужчиной, но она не хотела любить его и пыталась забыть о своих чувствах, хотя это было невозможно. Она всегда любила его и противостоять этой любви было выше ее сил.
      Нет, он не совсем ее мужчина. Ройс принадлежал Конфедерации. Ведь он сам когда-то сказал ей, что в первую очередь он солдат и только потом мужчина.
      Ройс подошел к ней и встал так близко, что она могла видеть его покрытые пылью сапоги, однако Аннабель не подняла на него глаз. И не спросила о Калебе – боялась.
      – Я подумал, может, тебе захочется поехать со мной к водопаду, пока я не расседлал коня, – произнес Ройс.
      Аннабель промолчала, продолжая смотреть сквозь рифленое стекло на щебечущую сойку, прыгающую с ветки на ветку.
      – Ты, Энни, устала от всех этих мужчин, но считаешь своим долгом о них заботиться. Я вижу это каждый раз, когда ты готовишь, штопаешь или ухаживаешь за ранеными. Тебе нужно уехать отсюда, ощутить лучи солнца на своем лице и ветер, развевающий волосы.
      – Именно это ты чувствуешь, когда скачешь под пули? Или склоняешься над очередным убитым солдатом?
      Ройс тяжело вздохнул. Сцепленные руки Аннабель лежали на коленях. Она напомнила себе, что не должна давать волю чувствам. Однажды этот мужчина погибнет на залитом кровью поле боя, и тогда она тоже умрет. Просто потому, что не сможет жить дальше.
      – Аннабель… – Рука Ройса легла ей на плечо. – Поговори со мной, Энни. Я не знаю, что происходит, объясни мне.
      В груди Аннабель поднялась волна гнева. Она вскочила с кресла так резко, что оно перевернулось. Но тут же взяла себя в руки.
      – Мне нечего тебе сказать, – бросила она равнодушно.
      Ройс схватил ее за плечи и с силой встряхнул.
      – Черт возьми, женщина, скажи, что тебя мучает?
      Аннабель попыталась вырваться, но Ройс лишь крепче прижал ее к себе.
      – Ты просто убиваешь меня своим молчанием. Ради всего святого, облегчи душу. Кричи, ругай меня, только не молчи.
      – Не прикасайся ко мне!
      Аннабель посмотрела в глаза мужа и увидела в них боль. Пусть страдает так же, как она всякий раз, когда он покидает ее и уезжает на войну.
      – Я не могу вынести твоих прикосновений.
      Руки Ройса безвольно опустились, и он покачал головой:
      – Ты не это хотела сказать.
      Аннабель закрыла глаза, чтобы не видеть муки, написанной у него на лице. Ройс дотронулся до ее волос.
      – Скажи, чего ты хочешь? Господи, Аннабель, я готов вырвать свое сердце и преподнести его тебе на серебряном блюде, если это вернет твою улыбку.
      – Чего я хочу? – натянуто рассмеялась она. – Я хочу, чтобы эта война закончилась. Хочу, чтобы солдаты вернулись домой. Чтобы мой дом вновь стоял целым и невредимым, а люди, которых я любила, вернулись ко мне… – Голос Аннабель дрогнул. – Хочу просыпаться утром и не думать о том, что могу потерять сегодня кого-нибудь, кто очень мне дорог.
      – Не в моих силах закончить войну. Никто не может этого сделать.
      – Мужчины не могут. Они с легкостью начнут войну, будут стрелять из пистолетов и умирать под пулями. Но положить ей конец не в их силах. Почему, Ройс? Скажи, почему?
      Ройс вцепился в спинку стула так, что побелели костяшки пальцев.
      – Я сражаюсь за наш дом, Энни, за тебя. Я готов за это умереть.
      – Не надо мне таких жертв. Я сама о себе позабочусь.
      Аннабель повернулась к мужу спиной и ждала, пока он уйдет, но он все не уходил, и она слышала его тяжелое дыхание. А когда ушел, она готова была заплакать.
      Девушка смотрела в окно на бревенчатый мост, на заросли болиголова, шелестящие на ветру.
      Потом выбежала из хижины и пошла куда глаза глядят. Ройс окликнул ее, но она лишь ускорила шаг. Ей хотелось уйти хоть на край света, где она никогда не узнает, что пуля настигла ее мужа. Дойдя до моста, она побежала.

* * *

      Ройс не верил в любовь до тех пор, пока в его жизни не появилась эта женщина. Он полюбил ее, а теперь терял.
      Волна холодной ярости захлестнула его. Ему хотелось ненавидеть ее и в то же время обладать ею. Но больше всего ему хотелось увидеть радость в ее глазах.
      Ройс отвязал коня и повел к конюшне, но, не сделав и трех шагов, остановился, раздумывая, стоит ли последовать за Аннабель.
      – Я позабочусь о твоем коне, – сказал Джон. – Ты нужен ей.
      – Не знаю, как бы не сделать хуже.
      – Одному Богу это ведомо. Я никогда не понимал женщин, но случай с Аннабель особый, – сказал Джон, беря коня под уздцы. – Калеб не вернулся с нами.
      – Калеб тут ни при чем, – огрызнулся Ройс.
      Аннабель всегда заботилась о бойцах. Но ее муж Ройс, а не Калеб.
      – Она беспокоится, но скрывает это от тебя. Остальные, в том числе и я, видят это, потому что жили с ней бок о бок достаточно долго. С каждым разом ей все тяжелее и тяжелее расставаться с тобой, – сказал Джон, кивнув в сторону тропы, по которой они обычно уезжали из лагеря. – Она смотрит на этот холм, ожидая нашего возвращения. Ищет тебя глазами. Все чувства написаны у нее на лице.
      Джон сдвинул шляпу на затылок, и солнце осветило его лицо.
      – Стоит ей увидеть тебя, как страх исчезает из ее глаз. Но если кто-то не вернулся, она несколько дней ходит как в воду опущенная.
      Только сейчас Ройс осознал, что Аннабель живет в постоянном страхе. И это его вина. Ему, видите ли, хотелось всякий раз, возвращаясь с войны, находить успокоение в ее объятиях.
      Живя здесь, Аннабель знала о каждой схватке и перестрелке, знала каждого, кто погибал, и постоянно думала о том, что следующим может оказаться ее муж.
      Джон открыл ему глаза.
      – Она когда-нибудь плачет? – спросил Ройс.
      – По крайней мере, никто из нас этого не видел.
      Ройс вспомнил, что Аннабель никогда по-настоящему не плакала, только слезы изредка наворачивались ей на глаза. Он вскочил на коня и взялся за поводья.
      – Не позволяй парням ехать за нами, что бы вы ни услышали. Я побуду с ней, и мы не вернемся в лагерь на ночь.
      – Кажется, у тебя осталось немного здравого смысла, а то я думал, что мне придется ехать за ней.
      – Нет уж, это моя забота.
      Ройс поскакал вдогонку за женой.
      Сквозь шум водопада он услышал рыдания Аннабель.
      Он спешился и привязал коня к еловому пню. Аннабель вскочила и, свернув с тропинки, побежала через кусты. Ройс бросился следом и вскоре увидел жену на берегу горного ручья.
      Он подошел и опустился на землю рядом с ней.
      – Энни, милая Энни, – тихо произнес он, пытаясь обнять ее.
      Аннабель вырывалась, колотила его кулаками, продолжая рыдать. Ройс крепко обнял ее. Обессилев, Аннабель уткнулась лицом в рубашку мужа и вновь зарыдала.
      – Все хорошо, дорогая, – пробормотал Ройс. – Поплачь.
      Вскоре всхлипы Аннабель стали тише, а его рубашка намокла. Ее боль передалась ему. Возможно, это и есть любовь – когда влюбленные делят и горе, и радость.
      Ройс баюкал ее до тех пор, пока она не затихла.
      – Леди никогда не плачут, – произнесла Аннабель.
      – Еще одна заповедь из пособия для настоящих леди? – спросил Ройс, едва сдерживая смех.
      – Заповедь номер три, – сказала Аннабель очень серьезно.
      – Дорогая, когда-нибудь ты объяснишь мне, почему проигнорировала почти все правила, кроме этого, самого глупого.
      – Это признак слабости. Ведь ты никогда не плачешь.
      – Но я никогда не стремился стать леди.
      Аннабель тихонько хихикнула. Ройс погладил ее по затылку, испытывая непреодолимое желание заглянуть ей в глаза.
      – И все же ты ошибаешься. Слезы не всегда признак слабости. Я тоже однажды плакал и считаю это одним из самых мужественных поступков в моей жизни.
      Аннабель вскинула голову. Она не поверила мужу.
      – Это было после сражения при Нью-Маркете, – стал рассказывать Ройс. – Я боялся за Бо, не знал, как сообщить тебе, что он тяжело ранен. А потом увидел на поле боя убитого Абнера, и Джон сообщил мне, что Сэвидж мертв. Для меня это было настоящим ударом. Я сел на пень посреди поля боя. Мимо проходили люди, лил дождь… А я плакал и плакал, не в силах остановиться.
      – Ты никогда не рассказывал мне об этом.
      – Мы очень похожи с тобой, дорогая. Оба слишком гордые, и поэтому нам иногда не хватает здравого смысла. Но это дело поправимое. Теперь, как только тебе станет страшно и ты разозлишься или опечалишься, сразу говори мне. Я помогу тебе с этим справиться. Я постараюсь поступать так же. Будем друг с другом откровенными. Ведь мы муж и жена.
      Аннабель ничего не ответила, лишь поудобнее устроилась в объятиях Ройса. Мимо пролетела птичка, сверкнув желтым брюшком. Над их головами покачивались, шелестя листвой, деревья, ветер доносил сладкий аромат лилий и водосбора.
      Ройс наблюдал за стремительными движениями яркой пятнистой форели в прозрачной воде горной речки. Ее золотистые и голубые чешуйки ослепительно сверкали в лучах солнца. Только шум водопада – вечный и неизменный – нарушал тишину. В душе Ройса царили мир и покой. Аннабель лежала так тихо, будто спала. Ройс так и подумал, но тут же заметил, что взгляд ее больших темных глаз устремлен на него. Аннабель протянула руку и коснулась губ мужа.
      – Я люблю тебя, но боюсь этого чувства, – тихо произнесла она.
      – Ты боишься потерять меня, Энни, но я не могу обещать тебе, что выживу в этой войне. И что не умру на следующий день после окончания войны. Никто не может предсказать будущего.
      Глаза Аннабель вновь наполнились слезами. Ройс поцеловал ее, выпустил из объятий, встал и помог девушке подняться.
      – Я хочу показать тебе кое-что, детка.

* * *

      – Проснись, спящая красавица.
      Аннабель вздрогнула и проснулась, ощутив, как рука мужа плотнее обхватила ее. Рядом с Ройсом она чувствовала себя в полной безопасности. Аннабель хотелось быть смелой и независимой, но она отчаянно нуждалась в нем.
      – Где мы?
      – Мы проехали несколько миль вдоль ручья, – ответил Ройс.
      Спешившись, он обнял Аннабель за талию, а она положила руки ему на плечи.
      Ноги девушки коснулись земли, и перед глазами у нее все поплыло. Аннабель уткнулась лбом в руку Ройса, а когда пришла в себя, увидела озабоченное лицо мужа.
      – Закружилась голова, – пояснила Аннабель. – Но все уже прошло.
      Губы Ройса вытянулись в тонкую линию.
      – Ты так много заботишься о других, что забываешь позаботиться о себе самой, – сказал Ройс, проводя пальцем по носу жены. – Держу пари, ты целый день ничего не ела.
      Аннабель округлила глаза, задумавшись над его словами, а потом пожала плечами. Порывшись в седельной сумке, Ройс одарил жену одной из своих ослепительных улыбок, протянул ей галету и старый вещмешок.
      – Это то, что тебе нужно, дорогая, только не пытайся жевать ее, иначе зубы сломаешь. Подержи во рту, чтобы размякла.
      Ройс смеялся, и Аннабель захлестнула такая мощная волна любви, что у нее чуть было вновь не закружилась голова. Она с сомнением посмотрела на галету.
      – А для чего мешок?
      – Для ежевики. Собери немного, пока я подготовлю сюрприз.
      Тяжелые спелые ягоды гроздьями свисали с кустов, растущих вокруг. Аннабель наполнила мешок и поела немного ягод, пока Ройс мыл коня. Поев, девушка почувствовала себя гораздо лучше. И, набравшись смелости, спросила:
      – А Калеб?.. Он… его…
      Ройс прищурился, долго смотрел на жену, потом лицо его просветлело и нежная улыбка тронула губы.
      – Джон был прав, а с Калебом все в порядке. Сказал, что хочет навестить мать, а сам отправился на свидание с девушкой.
      Ройс зачерпнул горсть ежевики из мешка и отправил ее в рот. Он медленно жевал, вглядываясь в лицо жены.
      – Я вернусь через несколько минут. Надеюсь, ты не уйдешь, дождешься меня?
      – Думаю, да, – ответила Аннабель и улыбнулась. – Я просто не знаю дороги отсюда.
      Ройс фыркнул и повел коня прочь, исчезнув из виду за нагромождением камней и густыми зарослями кустарника. Аннабель села на землю и принялась есть ягоды.
      Стайка бабочек кружилась над берегом ручья. Одна из них порхала меж оранжевыми лепестками, собирая нектар. Аннабель наблюдала за бабочкой, необыкновенно красивой, с черными, похожими на глаза пятнами на хрупких крылышках. Казалось, бабочка растворялась в лепестках цветов. Аннабель ощущала себя такой же легкой и свободной, как эта прекрасная бабочка. И такой же хрупкой.
      Ройс все не возвращался. Аннабель растянулась на земле, подложив руки под голову, и смотрела в бездонное голубое небо. Лучи солнца падали на лицо, и она закрыла глаза, мечтая о том, чтобы мир и спокойствие были явью, а война – дурным сном. Услышав шаги Ройса, Аннабель с неохотой поднялась.
      – Что ты делаешь? – спросила она, увидев, что Ройс обвязывает ее талию одним концом веревки, а другим – свою.
      – У тебя есть привычка идти туда, куда вздумается, а мне, черт возьми, очень не хочется лазать по пещерам в поисках своей пропавшей жены.
      Аннабель не смогла удержаться от смеха. Ройс взял ее за руку и повел в кромешную тьму.

Глава 30

      Казалось, они шли вниз по склону, далеко в глубь земли. Здесь было холодно и пахло сыростью. Аннабель хотелось кричать от страха.
      – С тобой все в порядке? – Ройс остановился, и по движению воздуха Аннабель поняла, что он повернулся, и почувствовала его руки на своих плечах. – Что случилось, Аннабель?
      – Я… я…
      Она никак не могла выразить свою мысль. В голове гудело. Девушку била дрожь. Даже зубы стучали.
      – Энни! Что случилось?
      – Не знаю.
      Ройс крепко прижал ее к себе. Аннабель даже услышала мерный стук его сердца.
      Аннабель прерывисто вздохнула.
      – Я как будто умираю… святые небеса. Ройс!
      – Мы уже пришли, дорогая. Не бойся. Я рядом.
      Ройс взял жену за руку и повел дальше по подземному коридору. Неожиданно стало светлее, и Аннабель отчетливо увидела силуэт мужа. Она замедлила шаг, а потом и вовсе остановилась. Ройс обернулся и пристально посмотрел на жену.
      – Энни, – окликнул он ее.
      Аннабель вспомнила, что уже была здесь однажды, пусть даже в лихорадочном сне, вспомнила темноту и появившуюся в круге яркого света маму.
      – Нет! – Аннабель попыталась высвободить руку. – Пожалуйста, Ройс, – попросила она, не в силах скрыть своих ощущений.
      – Я плакал еще один раз, – печально произнес Ройс. – Аннабель, ты действительно умерла от той раны. Инфекция и пневмония сделали свое дело. Ты перестала дышать, и я не знаю, как долго это продолжалось. Я сидел рядом с тобой, не в силах помочь. А ты умерла, пытаясь спасти мою никчемную шкуру. И я это знал. Я хотел умереть, потому что не знал, как буду жить без тебя.
      Аннабель это чувство было знакомо, она испытывала его каждый раз, когда он отправлялся на войну.
      – Я знаю, – прошептала Аннабель.
      Она наконец поняла, что именно хотел сказать Ройс. Умереть можно и в мирное время. Ведь и она могла уйти в мир иной и оставить его страдать в одиночестве.
      – Я действительно готов умереть за тебя, но это не смелость, родная. Смелостью было бы жить без тебя, – сказал Ройс, беря девушку за руку, и они пошли дальше.
      Ройс зажег еловые факелы, воткнутые в расселины в стенах, и огонь запылал, отражаясь в каменных образованиях, которые казались застывшими каплями, свисающими с пещеристого потолка. Они переливались всеми цветами радуги, начиная с драгоценных оттенков рубина, изумруда и топаза и кончая золотыми и серебряными огоньками, мерцающими в мягком свете.
      Ройс привлек жену к себе.
      – Красиво, не правда ли? – спросил он.
      Аннабель не могла оторвать глаз от открывшейся ее взору картины.
      – В моем доме много красивого…
      Ройс говорил так тихо, что Аннабель с трудом различала слова. Она залюбовалась его красивым лицом с высокими скулами, блестящими черными волосами. Аннабель погладила их, потом прижала ладонь к его щеке.
      – Сможешь ли ты когда-нибудь простить меня, Ройс?
      – Мне не за что тебя прощать. Ты моя жена, и я люблю тебя.
      Сердце Аннабель замерло.
      – Что ты сказал?
      – Я сказал, что люблю тебя, милая Энни. И всегда буду любить.
      – Есть еще кое-что, любимая. Хватит ли у тебя храбрости пройти немного дальше?
      – А ты будешь держать меня за руку?
      Ройс усмехнулся:
      – Я даже могу тебя туда отнести.
      Аннабель не хотела выглядеть в его глазах трусихой и сказала:
      – В этом нет необходимости.
      На этот раз коридор оказался короче, по обеим сторонам горели факелы. Они вошли в пещеру, и у Аннабель захватило дух. Ничего подобного она не могла себе вообразить.
      Посреди пещеры находилось озеро, такое тихое и прозрачное, что казалось, будто замки из драгоценных камней поднимаются из самых его глубин. Однако это было всего лишь отражение окаменевших сталактитов, свисающих со сводчатого потолка.
      Ройс обогнул озеро. Пламя факелов отражалось в мокрых камнях, когда он повел Аннабель по выдолбленным водой ступенькам к широкой площадке. На этот раз девушка рассмеялась.
      – Неудивительно, что ты отсутствовал так долго, – сказала она. – Ты был занят.
      В дальнем углу площадки, у самой стены грота стояла кровать, пахнущая хвоей, а перед кроватью Ройс устроил импровизированную скатерть-самобранку. Здесь были свежие ягоды ежевики, каравай хлеба, соленая свинина и несколько маленьких кексов, которые Аннабель испекла для бойцов перед их последним походом. В центре этого стола стояли фляжка и две оловянных кружки.
      – Еще до того как ты стала моей, – начал Ройс, – я частенько приходил сюда и думал о тебе, мечтал о том, чтобы привести тебя сюда и любить тебя здесь.
      У Аннабель перехватило дыхание. Он никогда не говорил о тех годах, что они провели в разлуке, и ей даже в голову не приходило, что он когда-либо думал о ней. Ройс налил в кружки какой-то напиток.
      – Я не знала об этом, – сказала Аннабель, когда Ройс протянул ей кружку.
      – Потому что я не хотел, чтобы ты об этом знала. – В уголках его рта образовались складки. – Я боялся любить тебя, боялся, что я не тот мужчина, которого ты заслуживаешь, что ты разлюбишь меня.
      – Что же заставило тебя передумать?
      Ройс усмехнулся:
      – Да ничего, черт возьми! Я до сих пор боюсь, что ты разочаруешься во мне.
      – Глупый ты!
      – Да, глупый, – согласился Ройс. – Но теперь я не уйду из твоего сердца и не выпущу тебя из своего.
      Ройс понимал ее лучше, чем она сама себя понимала, и пытался сказать ей, что она больше не одинока.
      – Полковник Кинкейд, вы удивительный человек, – тихо произнесла Аннабель.
      – М-м…
      Ройс отпил из своей кружки и поставил ее на стол. Он выпрямился и обвел взглядом пещеру, словно видел ее в первый раз.
      – Почему ты никогда не приводил меня сюда?
      Ройс снова улыбнулся:
      – Тогда мне не о чем было мечтать.
      Он обнажал перед ней свою душу, на что раньше она не смела надеяться.
      Аннабель глотнула из кружки, закашлялась и стала ловить ртом воздух. Ройс рассмеялся и забрал у нее кружку.
      – Это настоящий кентуккийский бурбон, жидкое золото. Его нужно смаковать, а не глотать. – Ройс похлопал жену по спине.
      – Мог бы меня предупредить.
      – Мог бы.
      Их взгляды встретились. Ройс помрачнел и поджал губы.
      – Я не заслуживаю тебя, Энни, но не в силах отказаться от своей мечты.
      Ройс снял сапоги, отставил в сторону, стянул рубашку, сбросил брюки и предстал перед Аннабель во всей своей мужской красе.
      – А теперь мне хотелось бы раздеть тебя, – произнес он.
      Она кивнула, чувствуя, как горячая волна разливается по телу. Аннабель казалось, что прошла целая вечность, пока Ройс раздевал ее. И теперь оба они стояли обнаженные, дрожа от страсти.
      Наконец Ройс взял ее за руку и повел к озеру.
      – Посмотри на свое отражение в воде, и ты увидишь то, что вижу сейчас я, – произнес он. – Моя прекрасная Аннабель.
      Впервые в жизни девушка почувствовала себя красивой.
      Теплая вода коснулась тела девушки, когда Ройс понес ее на середину озера.
      Ройс приподнял бедра жены и вошел в нее. Они вместе достигли вершины блаженства.
      – Я люблю тебя, – прошептала девушка, уткнувшись лицом в блестящие мокрые волосы Ройса. – Но есть еще один человек, который любит тебя так же сильно. Любит таким, какой ты есть. Со всеми твоими недостатками.
      Ройс убрал с ее лица золотистый локон.
      – Кто же это?
      – Он очень на тебя похож, ты просто этого не замечаешь.
      – Пейтон?
      Аннабель кивнула:
      – Он любит тебя, Ройс. Только не знает, как сказать тебе об этом, впрочем, ты тоже не знаешь.
      Ройс хотел возразить, но, поразмыслив, подумал, что Аннабель права. Много раз он замечал боль в глазах отца. И эта боль была ему понятна. Он никогда больше не причинит отцу страданий, простит все его ошибки. И все благодаря доброй и не по годам мудрой Аннабель, своей маленькой жене.
      – Знаешь, какой самый смелый поступок я совершил в своей жизни? – Ройс посмотрел жене в глаза. – Признался самому себе, что люблю тебя.

Глава 31

      – Я не уеду.
      – Ты уедешь, потому что я так решил.
      Аннабель еле сдержалась, чтобы не ответить резко, но едва не рассмеялась, увидев открывшуюся ее взору картину.
      Полковник Кинкейд, совершенно голый, сидел, скрючившись, в слишком маленьком для него корыте, с намыленными руками и узловатыми коленями, упирающимися в гордо вздернутый подбородок.
      И при этом отдавал приказы.
      Аннабель взяла с комода кувшин и села рядом с корытом. Ройс дернулся, когда она принялась массировать его шею.
      – Не старайся, я все равно не изменю решения.
      – Замолчи, глупец!
      Аннабель растирала натянутые как струна мышцы шеи и спины Ройса, и постепенно напряжение отпустило его. С каждым вздохом Аннабель ощущала резкий запах дыма, которым все еще были пропитаны его волосы.
      – Запрокинь голову, – попросила Аннабель.
      – Зачем? Чтобы ты смогла перерезать мне горло?
      К нему вернулось чувство юмора, и девушка улыбнулась.
      – Это доставило бы мне огромное удовольствие, но сначала я вымою твои волосы.
      – Дьявол, я сам в состоянии это сделать.
      Аннабель вылила на голову мужа целый кувшин воды, и Ройс принялся отплевываться, едва не выскочив из корыта.
      – Сделайте несколько глубоких вдохов, полковник, и тогда вам не захочется убивать свою любимую супругу.
      Аннабель намылила его волосы, а потом начала осторожно массировать голову и несколько минут растирала виски.
      – Я женился на ведьме, – произнес он.
      – Ты женился на женщине, которая так же упряма, как ты.
      Аннабель поцеловала мужа в лоб и принялась смывать мыло с волос. Затем нашла полотенце и положила рядом с корытом.
      – Если захочешь поговорить со мной как с женой, а не как с одним из своих солдат, буду ждать тебя на горе.
      Рука Аннабель была уже на ручке двери, когда у нее за спиной раздался голос Ройса.
      – Аннабель, – умоляюще произнес он. Девушка обернулась. – Надень пальто.
      Девушка схватила пальто, висевшее на гвозде возле двери.
      – Слушаюсь, сэр!
      Она захлопнула за собой дверь и, услышав смех Ройса, улыбнулась.
      Война не хотела умирать. Всю весну и лето Ли и Грант играли в свои проклятые игры сначала на берегах реки Раппаханок, а потом на подступах к Питерсбергу, где обе армии рыли окопы и готовились к длительной осаде. В июле Эрли вошел в Вашингтон, посеяв панику среди северян, несмотря на то, что вынужден был отступить. В сентябре Атланта сдалась Шерману. Линкольну было обеспечено переизбрание, а стало быть, война обещала продлиться до последнего вздоха.
      Лето постепенно сменилось осенью. Она началась на вершинах гор, а потом спустилась в плодородные долины реки Шенандоа с подсыхающими на солнце копнами сена, окрасив их во все оттенки коричневого, красного и золотого.
      Шеридан возглавил войска северян в Большой долине и в октябре разбил армию генерала Эрли. Но отряды кавалеристов-конфедератов продолжали сражаться с превосходящими силами северян. Только их атаки на обозы с продовольствием, линии связи и железные дороги удерживали Шеридана от воссоединения с войсками Гранта, благодаря которому остатки подразделений Ли были бы окончательно разбиты, что привело бы к быстрой победе Севера.
      Грант отдал приказ, а Шеридан его выполнил.
      Долина Шенандоа потонула в огне.

* * *

      Ройс нашел Аннабель сидящей, по-турецки подогнув ноги, на самом краю обрыва. Она выглядела такой маленькой и такой чертовски упрямой. Ройс глубоко вдохнул, стараясь унять сильно бьющееся сердце, а затем тихо заговорил, чтобы не напугать жену.
      – Пожалуйста, отодвинься от края, любовь моя.
      – Но ведь ты сможешь удержать меня от падения.
      – Или столкнуть вниз и положить конец своим страданиям – ответил Ройс.
      – И это тоже.
      Ройс опустился на землю рядом с женой, обвил рукой ее талию и оттащил от края обрыва. Девушка устроилась поудобнее и положила руки на руки Ройса, а он опустил подбородок на ее затылок. Так они сидели несколько минут и молча наблюдали за дымом, поднимающимся от огня, все еще бушующего в долине.
      Интересно, о чем думала Аннабель? Она любила эту землю, а теперь наблюдала, как она горит. Все ее детство было сожжено факелами северян. Ройс боролся с гневом, поднимавшимся в душе. Солдаты воевали с солдатами, мужчины – с мужчинами. Они сражались за мечту, за мужскую честь.
      А у тех людей не было такого понятия, как честь. Война любой ценой, особенно когда цену эту выплачивало гражданское население Юга. Эта война велась вопреки здравому смыслу. Уродливая и грязная.
      Пальцы Аннабель стиснули руку Ройса, словно она прочитала его мысли. Он не знал, как будет существовать без этой женщины, ведь она для него единственная отрада в этом жестоком мире войны, но ей необходимо вернуться в «Излучину».
      – Тебе удалось что-нибудь сохранить? – тихо спросила она.
      – Кое-что. Но этого недостаточно.
      На протяжении нескольких недель его кавалеристы, убрав пистолеты в кобуры и превратившись в обычных фермеров, пытались спасти хоть что-нибудь от огня северян. Но северяне этого не поняли. Они были слишком увлечены уничтожением амбаров, мельниц и курятников, коров, овец и свиней и не подозревали, что солдаты Ройса прятали запасы продовольствия на уже сожженных дотла фермах.
      С наступлением зимы женщины и дети, старики и раненые умрут от голода и холода. Война однажды закончится, однако Ройс опасался, что ненависть не умрет никогда.
      – Ройс, я не оставлю тебя одного.
      – Ты уедешь, детка.
      – Я останусь с тобой.
      Внезапно Ройс ощутил крайнюю усталость, которая охватила не только тело, но и разум.
      – Гири и его парни… они не погибли в перестрелке.
      По спине Аннабель пробежала дрожь, словно она уже знала об этом.
      – Их взяли, всех шестерых, и повесили, как простых конокрадов. Их не объявили пленниками. И суда не было. Мы обнаружили их висящими на сучьях дерева, а к рубашке Калеба был прикреплен плакат.
      – Что на нем было написано? – хрипло прошептала Аннабель.
      – «Так будет с Кинкейдом и всеми его мятежниками».
      Аннабель выдохнула. К вечеру ветер стал холоднее, и Ройс укутал ее своей шинелью, крепче прижав к себе. Ему необходимо было ее тепло, точно так же, как и ей его, потому что его сердце было оковано холодом войны и только любовь Аннабель согревала его.
      – Ты уедешь, Аннабель. Нас слишком мало против северян, и это место больше небезопасно для тебя. Если тебя возьмут в плен вместе с нами, ты будешь для них предательницей, а я не хочу видеть, как тебя повесят.
      Аннабель встала и повернулась лицом к Ройсу. На ее ресницах блестели слезы.
      – Насколько я понимаю, нет смысла просить тебя отказаться от боя?
      Ройс подошел к жене и провел пальцами по ее скулам. Он не сказал ни слова, потому что Аннабель уже знала ответ. Девушка вздернула подбородок.
      – Тогда я останусь и буду воевать с тобой вместе. Лишний боец не помешает. Я хорошо стреляю и неплохо держусь в седле…
      – Черт возьми, ты уедешь!
      – Я останусь, черт возьми! Я буду сражаться бок о бок с тобой и, если придется, умру рядом с тобой. Ройс, я… – Ее подбородок задрожал, и грудь Ройса сдавило болью. – Я не могу уехать. И я не уеду. – Она с досадой смахнула со щеки непрошеную слезу. – Я не собираюсь жить без тебя, заруби это на своем упрямом носу.
      Солнце опускалось за горы, и небо из оранжевого стало пурпурным, окрасив лицо Аннабель нежно-розовым светом. Ройс привлек ее к себе.
      – О Господи, Аннабель, я все понимаю. Но ты должна выполнить мою просьбу, как бы тяжело это ни было.
      – Почему? – пробормотала девушка. – Однажды ты сказал, что готов умереть за меня. Так почему я не могу умереть за тебя?
      – Потому что ты носишь под сердцем нашего ребенка. Наше будущее.
      Аннабель отпрянула от него так резко, что Ройс инстинктивно схватил ее за руки, опасаясь, что она упадет с обрыва.
      – Черт возьми, Аннабель!
      Ройс перевел дыхание, Аннабель хотела что-то сказать, но не произнесла ни слова.
      – Энни…
      В этот момент Ройс не был командиром. Он был обычным мужчиной, ее мужем, отцом их ребенка. Он любил их.
      – Пожалуйста, Энни, не надо все усложнять.
      Она высвободила руки, отвернулась и стояла так, оцепенело глядя перед собой. Ветер свистел в верхушках сосен, раздувал ее юбки и трепал волосы. Она была такой красивой, и она носила под сердцем их ребенка.
      – Еще рано говорить об этом, – наконец вымолвила она.
      – Не рано. У тебя задержка. Твоя грудь налилась и стала необыкновенно чувствительной, а соски потемнели. И тошнота каждое утро…
      Ройс привлек ее к себе и положил руки на ее живот.
      – Я тоже не хочу расставаться с тобой, но ты должна уехать. Даже если бы тебе не угрожала война, то пришлось бы рожать здесь. Я хочу, чтобы ты находилась в безопасном месте, когда это случится, чтобы кто-то помог тебе, позвал врача. Ты должна жить, чтобы дать жизнь нашему ребенку.
      Солнце быстро садилось за горизонт, ветер стал холоднее. Аннабель посмотрела на Ройса. Он знал, что она понимала то, чего он не договаривал. Война проиграна, а он почти покойник, предатель. Если он не погибнет от пули, то непременно будет повешен.
      – Я уеду, – сказала Аннабель, и по ее щеке скатилась еще одна слеза. – Да, уеду. Ради тебя… ради нашего ребенка.
      Ройс гладил жену по волосам, пока она беззвучно плакала, уткнувшись в его плечо.
      – Аннабель, моя любовь к тебе никогда не умрет. Помни это. Я всегда буду рядом. Всегда.
      Они перешли вброд Рапидан после захода солнца на третий день своего похода, а спустя час прибыли на Честнат-Хилл. Там их должен был встретить Пейтон и сопроводить Аннабель в «Излучину».
      На небе взошла полная луна. Большая и белая. Аннабель наблюдала, как сухие ломкие листья разлетаются из-под копыт лошадей. Ей хотелось стать такой же легкой, как листья, чтобы западный ветер подхватил ее и отнес в горы, куда завтра утром вернется ее муж.
      Должно быть, кто-то услышал, что они подъезжают, потому что входная дверь открылась, пропустив наружу луч желтого света, а потом в галерею вышли мужчины. Аннабель узнала Пейтона по серебристому отливу его волос и гордой поступи Кинкейда. Ройс взял Аннабель за руку, сжал ее, и они молча проехали остаток пути.
      Пейтон спустился по ступеням встретить их.
      – Энни-детка, – произнес он, помогая ей спешиться.
      Он выглядел таким усталым, таким постаревшим с тех пор, как она видела его в последний раз. В волосах прибавилось седины, в уголках глаз залегли глубокие морщины.
      – Здравствуйте, отец, – произнесла Аннабель, стараясь не выдать своего волнения.
      Пейтон обнял ее, и Аннабель спрятала лицо у него на груди. Потом она услышала голос Ройса и подняла голову.
      – Спасибо, но моя жена устала, – сказал Ройс джентльмену, в котором Аннабель узнала мистера Девитта. – Если можно, я хотел бы, чтобы Аннабель проводили в ее комнату и накормили ужином.
      – Мы подумали, что это ваша последняя ночь вместе… – Мистер Девитт откашлялся. – Мы приготовили для вас пристройку. Я распоряжусь, чтобы о ваших лошадях позаботились и прислали вам ужин.
      Ройс сдвинул шляпу, повернулся к Пейтону, и на его губах появилась слабая улыбка. Аннабель попыталась запечатлеть в памяти изгиб его губ, каждую морщинку в уголках глаз.
      – Я привезу ее к вам на рассвете, – сказал Ройс отцу. – А сегодня она моя.
      – Так и должно быть, сын.
      Ройс взял жену за руку и повел по лужайке. Холодный ветер трепал ее юбки, но Ройс открыл дверь небольшого кирпичного домика, где весело потрескивал в камине огонь. Аннабель стояла перед очагом, пока Ройс отдавал дозорным последние распоряжения. Чернокожая женщина принесла поднос с едой. Аннабель поблагодарила ее и снова стала смотреть на огонь. Ройс подошел к ней сзади, и она обернулась. Он закрыл дверь и прислонился к косяку.
      – Ты голодна? – спросил он, но Аннабель лишь покачала головой, не в силах вымолвить ни слова. – Иди ко мне, милая Энни.
      Он заключил ее в объятия, и она подставила губы для поцелуя. Ройс поцеловал ее и понес в постель.
      Ночь была сладкой и одновременно печальной, наполненная любовью и ожиданием разлуки. А потом наступил рассвет.

* * *

      Пейтон стоял на нижней ступеньке крыльца рядом с Девиттом, в окружении бойцов, сопровождавших его сына и невестку. Дешилдс прибыл только сегодня утром и привез неутешительные новости.
      Дверь пристройки открылась, появились Ройс и Аннабель. Держась за руки, они медленно пошли по покрытой инеем траве.
      Тусклая луна отбрасывала на лицо девушки серебристый свет, и Пейтон подумал, что она очень похожа на ангела. Глаза Пейтона затуманились слезами, когда он посмотрел на приближающуюся к нему пару.
      Они остановились в круге света, проникающего из открытой двери, и казалось, что головы их окружены сиянием.
      Лошадь заржала и поднялась на дыбы. Ройс взял руки жены и крепко прижал к груди. Ветер подхватил ее мантилью, и она развевалась у нее за спиной, словно голубое облако. Аннабель посмотрела в глаза мужу. Ройс отер слезы с ее щек и заботливо надел ей на голову капюшон.
      – Ты готов, отец? – спросил Ройс, не отрывая взгляда от жены.
      – Готов, сын, – ответил Пейтон.
      Кто-то вздохнул. Миссис Девитт шагнула вперед с корзинкой еды, которую приготовила в дорогу. Пейтон остановил ее, потому что эти двое не хотели видеть рядом с собой никого. Он взял корзинку у женщины, поблагодарил и отнес к экипажу. Ройс подвел Аннабель к отцу.
      – Иногда она забывает поплакать, – сказал он Пейтону. – Если такое случится снова, ущипни ее.
      – Ущипну, когда будет необходимо.
      Аннабель провела рукой по волосам мужа, погладила его щеку. – Я люблю тебя, Ройс. Этих слов недостаточно, но других я не знаю… – Ее голос дрогнул.
      – Я тоже люблю тебя, Энни. – Ройс накрыл ее руку своей. – Не оглядывайся назад.
      Аннабель кивнула и закусила губу. Медленно обойдя экипаж, Пейтон остановился у места возницы. Он с трудом сдерживал слезы. К тому времени как он взобрался на козлы, Ройс уже усадил Аннабель в экипаж и укутал ее ноги одеялом.
      – Если родится сын, Энни, назови его Пейтон Томас в честь наших отцов.
      – Я сделаю это, полковник Кинкейд. Это прекрасное имя..
      Пейтон прикрыл глаза, сердце его учащенно билось. Он был тронут до глубины души. Пейтон посмотрел в глаза Ройсу и, поняв, что тот простил его, не сдержал слез.
      Но это его нисколько не заботило. Пусть Ройс увидит его слезы.
      Ройс стоял на дороге, глядя вслед экипажу, увозившему от него жену. Аннабель приподнялась на сиденье, чтобы обернуться, но в этот момент Пейтон обнял ее за талию. Девушка положила голову ему на плечо. Ройс был благодарен отцу за то, что не дал Аннабель обернуться. Она достаточно настрадалась из-за любви к нему и еще настрадается в будущем.
      Экипаж скрылся из виду, стук лошадиных копыт стих. Ройс сделал глубокий вдох, наполняя разрывающуюся от боли грудь холодным утренним воздухом.
      Вскоре он услышал позади тяжелые шаги и увидел поравнявшегося с ним Дешилдса, который достал из кармана шинели пакет и протянул Ройсу. Тот вскрыл его, прочел и сунул в собственный карман.
      Какова цена чести? Какова цена долга? Он знал ответ – смерть в одиночестве. Ройс сделал еще один вдох.
      – Ну, полковник Дешилдс. Придется покончить с этой грязной войной.
      – Как скажете, генерал Кинкейд.

ЧАСТЬ ПЯТАЯ

      Позвольте нам переправиться через реку и обрести покой в тени деревьев…
Последние слова генерала Томаса Джексона («Джексон Каменная стена»)

Глава 32

       12 апреля 1865 года
      Горячие лучи солнца припекали спину, но в душе по-прежнему царил холод, который усиливался с каждым днем. Ройс осадил коня на вершине горы и оглядел раскинувшийся впереди лесок. Скоро деревья покроются листвой.
      Под одним из старых дубов скрывался дозор северян в ту ужасную зимнюю ночь, когда Аннабель была ранена и чуть не умерла. Ройс старался не думать о том, какому риску подвергалась жена.
      Господи, как ему хотелось оказаться рядом с ней!..
      Иногда Ройс удивлялся, почему ему удавалось так долго оставаться в живых, когда столько хороших людей полегло в этой войне. Где-то в глубине души тлела надежда, что его не убьют и победители последуют завету Линкольна: «Никакой злобы, только милосердие».
      Ложная надежда. Ведь уже существовала награда за поимку генерала Кинкейда – преступника и предателя. За его голову была обещана цена хорошего кузнеца в предвоенные годы. Ирония судьбы. Очень хотелось обсудить это с Кларенсом.
      Он никогда больше не увидит Кларенса, равно как и свою Энни. Но ведь ему удавалось избегать смертей достаточно долго, и теперь он хотел только одного – узнать, кто у него родился и живы ли мать и дитя.
      Он молился за них. Приехав к пещере в горе Хоуп, он вспомнил Аннабель, их любовь и снова подумал об их ребенке. Ройс только здесь разговаривал с Богом, ощущая его присутствие. Иногда он позволял себе мечтать.
      О дочери. Крошечной девочке с большими карими глазами и темными, отливающими золотом волосами. И если ему удастся стать ее отцом, она обязательно будет чувствовать себя самой красивой, потому что он непременно будет говорить ей, какой красивой она была, когда он каждое утро целовал ее в кончик носа, а по ночам баюкал…
      Гнедой заржал, возвращая Ройса в реальность, и он, пустив коня рысью, поскакал по лугу в направлении «Веселого Шервуда».
      Вскоре он увидел во дворе Оливию, которая ждала, пока он остановит коня. Она была ослепительной красавицей, высокой, с красивой фигурой. Длинные ресницы окаймляли зеленые, цвета мха, глаза, а длинные волосы были уложены на затылке и отливали золотом, словно лучи яркого весеннего солнца.
      Но ее красота меркла по сравнению с утонченной красотой его жены.
      Ройс спешился.
      – Дешилдс уже здесь? – спросил он.
      – Нет. Когда он был здесь в последний раз, привез немного кофе и сахара, который мы храним до особого случая. Проходите в дом. Пообедаем.
      – Я не могу остаться, Ливви. Не могу подвергать вас риску.
      Оливия фыркнула:
      – Янки не заглядывали сюда с тех пор, как был пожар.
      Взгляд Ройса скользнул по обуглившимся бревнам, которые когда-то были амбаром. Конюшни тоже сгорели. Сгорело все, кроме особняка. Ройс похолодел, а Ливви улыбалась. И откуда только эти женщины черпают силы? Ему хотелось позаимствовать у них немного, чтобы выдержать последние дни войны.
      – Кое-кто гостит у нас, – сказала Оливия. – Заходите в дом.
      Ройс перекинул поводья через руку и присоединился к девушке.
      – Есть новости от Энни?
      – Нет. Я получила всего лишь одно письмо. – Оливия легонько сжала руку Ройса. – Вы же ее знаете.
      Если даже случится что-нибудь неприятное, она все равно не сообщит.
      Ливви права, но от этого Ройсу было не легче. Он привязал коня к ограде и последовал за Оливией на кухню.
      – Черт возьми! – Он сорвал с головы шляпу. – Черт возьми, а ты что тут делаешь?
      Боганнон провел рукой по своим соломенным волосам и улыбнулся так широко, что кончики губ едва не достали до ушей.
      – Как думаешь, он рад меня видеть? – спросил мальчик, переведя взгляд на Оливию.
      – Похоже, что да, – улыбаясь, ответила девушка.
      Она высыпала кофейные зерна в кофемолку, а когда повернула ручку, по кухне распространился густой аромат.
      – Ричмонд пал, – сказал Бо.
      – Я знаю, мистер Холстон. Но если ты больше не в Ричмонде, то почему не воспользовался паролем и не отправился в «Излучину»? Ты нужен своей сестре.
      Бо пожал плечами:
      – У нее есть Пейтон и Пэтси.
      – Ей нужен ты.
      – Нет, это ты ей нужен.
      Ройс так устал, что даже не мог рассердиться, сел и бросил шляпу на стол.
      Он нужен Энни, а Энни – ему. Но сейчас они не могут быть вместе.
      За его спиной Оливия звенела посудой, что-то готовила. Бо сел напротив Ройса, вытянув свои длинные ноги. Ройс старался найти нужные слова, чтобы уговорить мальчика вернуться в «Излучину».
      – Бо…
      – Бо останется с нами, пока не сможет сообщить нашей Аннабель какие-нибудь новости о вас.
      Ройс узнал голос Хетти. Он поднял голову и расплылся в улыбке. Мужчинам следовало остаться дома и позволить женщинам вести войну. Возможно, тогда результаты были бы совсем другими.
      Он хотел встать, но Гарриет Шервуд остановила его, положив ему на плечи свои пухленькие ручки и запечатлев на его макушке материнский поцелуй.
      – Жаль, что вы так редко к нам приезжаете. Мы не видели здесь ни одного янки с момента пожара.
      Ройс хотел напомнить ей, что янки пришли сюда с намерением сжечь ее дом именно потому, что он здесь бывает, но не успел.
      – Ливви, джентльмены приехали. Думаю, полковнику Дешилдсу будет гораздо приятнее, если его встретишь ты, а не я.
      Ройс проводил взглядом выходящую из кухни Оливию. Он слышал, как открылась дверь, и вслед за робким голосом Оливии раздался раскатистый бас Джона. Хетти поставила перед Ройсом дымящуюся чашку и потрепала его по плечу. Он зажал чашку в ладонях, чтобы согреться.
      – Ройс!
      Он посмотрел на Джона и поднялся со стула. Как же он устал! Эта война его измотала. Она преследовала его повсюду, даже на этом островке мира и спокойствия, который он не навещал слишком часто из страха навлечь несчастье на головы живущих здесь невинных людей.
      – Мы с Чанси столкнулись близ Кулпепера, и я привез его сюда, – сказал Джон.
      Его лоб прорезала глубокая складка, и Ройс понял, что известия из штаба Ли неутешительны.
      Он кивнул:
      – Чанси!
      Молодой человек вошел в комнату и подал Ройсу пакет. Тот помедлил с минуту и сломал печать. Пробежал глазами донесение и громко вздохнул.
      – Вы знаете, что здесь написано? – обратился он к Чанси.
      – Президент выразился предельно ясно, генерал.
      – Президент глупец.
      Ройс перевел взгляд на Джона. Солнечный свет, проникающий сквозь окна, падал на его лицо с резкими чертами. Под глазами пролегли тени.
      – Что сказал Ли?
      Джон сдвинул шляпу на затылок, а потом бросил ее на стол рядом со шляпой Ройса.
      – Ли сдался у Аппоматокса, – тихо ответил Джон.
      Он слышал, как охнула Оливия, как кашлянул Бо, но не оторвал взгляда от измученного лица Джона. У них могло оставаться еще несколько армий, но Ли сдался, и последняя надежда умерла.
      Ройс ощутил глубокую печаль. Ему жаль было этих двух отважных офицеров и других солдат, которые сражались, выжили и теперь вынуждены были стать свидетелями полного краха их надежд. Сам он ничего не чувствовал, как если бы уже умер. Ведь огонь жизни в его душе погас в тот ноябрьский день, когда Аннабель уехала от него навсегда.
      «Энни, милая Энни, если бы только я мог все изменить…» Ройс посмотрел на донесение, которое держал в руке, – новый приказ президента Дэвиса. Ройс принял решение и смял бумагу.
      – Капитан Петтигру, вы доставили мне эти приказы, а теперь забудьте о них. Я беру всю ответственность на себя.
      Он подошел к камину и бросил донесение в огонь.
      Когда бумага догорела, он закрыл глаза и попытался представить себе лицо Энни.
      Он бы отдал оставшиеся дни жизни, чтобы еще раз увидеть ее, зарыться пальцами в ее волосы, поцеловать, почувствовать вкус ее губ.
      Он обернулся, поймав на себе взгляд Чанси, и молодой человек печально улыбнулся. Ройс перевел взгляд на Джона. Выражение его лица было таким же невозмутимым, как у него самого.
      – Что там в приказе? – Джон едва сдерживал гнев.
      – Мы должны встретиться с Джонстоном в Северной Каролине, – ответил Ройс.
      – Ты хочешь сказать – сдаться, не так ли?
      – Война закончена, но, возможно, Дэвис не понимает этого. Поезжай завтра в штаб Хэнкока и предложи перемирие. Я готов встретиться с ними и обсудить условия капитуляции.
      – Они арестуют тебя, черт возьми. А потом повесят.
      – По крайней мере, на мне не будет лежать ответственность за смерть солдат.
      Джон вцепился в спинку стула с такой силой, что костяшки пальцев побелели.
      – А я не хочу быть ответственным за твою смерть. – Джон приподнял стул и с громким стуком поставил его. – Подумай об Аннабель.
      – Я думаю об Аннабель. Возможно, это единственное, что я могу для нее сделать, и о чем она когда-либо просила меня.
      В его душе затеплился огонек. Он никогда больше не обнимет ее и никогда не увидит своего ребенка, но он сможет сделать ей прощальный подарок.
      – Я закончу эту войну для нее. И когда наш ребенок появится на свет, в Виргинии воцарится мир.

Глава 33

      Сгущались сумерки. Пэтси сидела на трехногом стуле у двери хижины, в которой жила с Кларенсом и их сыновьями. Она провела пальцами по бумагам, которые держала в руках, глядя на Пейтона, поднявшегося из кресла-качалки в галерее большого дома.
      Все перевернулось с ног на голову, и, несмотря на удовлетворение, Пэтси не чувствовала ожидаемого ликования по поводу освобождения ее народа от рабства. Ведь мистер Линкольн отдал жизнь за то, чтобы рабы получили свободу. Впрочем, были и другие причины.
      Так много смертей вокруг. Слишком много. Это нагоняло тоску.
      За последние четыре года Пэтси довелось поближе узнать белых людей, и она не чувствовала к ним ненависти. Возможно, это и было сущностью свободы – жить без ненависти в душе, которая лишает человека гордого звания сына Бога.
      Пэтси задумчиво прихлопнула москита, севшего на руку. Она увидела, как Пейтон коснулся губами затылка Аннабель, занятой вязанием, после чего исчез за дверью большого дома. Пэтси услышала за спиной тяжелые шаги Кларенса и обернулась, когда его темная массивная фигура загородила дверной проем. Кларенс глубоко вздохнул.
      – Она сейчас одна, – сказала Пэтси. – Может, пойдешь вместе со мной?
      – Я не знаю, что ей сказать.
      – Думаешь, я знаю?
      – Да, любовь моя. Тебе тоже знакома печаль. По крайней мере ты не скажешь ничего лишнего.
      Конечно, он лгал. Как лгала она, убеждая себя в том, что в один прекрасный день найдет своего потерянного мальчика. Иногда человеку нужно лгать, пусть даже самому себе. Чтобы справиться с тяготами, которые несет день грядущий. Возможно, и Аннабель так поступала, надеясь, что, если будет все время молиться и писать письма, ее молитвы будут услышаны и мужа не повесят.
      Возможно, так оно и будет.
      Пэтси глубоко вздохнула и направилась к дому по протоптанной дорожке, по которой ходила бесчисленное количество раз за долгие четыре года. Когда она подошла к галерее, Аннабель подняла голову от вязанья.
      – Ничего не случилось с детьми?
      – Нет. Они спят.
      Пэтси села на верхнюю ступеньку, держа в руках сложенные бумаги. Над лужайкой порхали светлячки.
      – Слышала, вы получили еще одно письмо от этой монахини насчет массы Гордона.
      «Масса». Ей не нужно больше называть его так, но это слово по привычке сорвалось с ее языка. Теперь ей нужно научиться обращаться к людям по-другому. Уважительно. Не потому, что они требуют к себе уважения, а потому, что заслуживают его. Белые господа обращаются друг к другу «мистер», и Пэтси попыталась мысленно произнести это слово.
      Аннабель вязала крошечную кофточку, постукивая спицами.
      – Сестра Бернадетт, – устало начала Аннабель, – забрала Гордона в свой дом в Филадельфии. Он пробудет там, пока… пока мы не найдем возможность забрать его домой.
      – Он стал хромым?
      – Он… – Спицы застыли в руках Аннабель, и она судорожно вздохнула. – По словам сестры Бернадетт, у него отнялись ноги.
      – Мне очень жаль.
      – Спасибо, Пэтси. Я тронута твоим сочувствием.
      Пэтси прислонилась плечом к белой колонне с облупившейся краской, вдохнула сладкий аромат цветущей магнолии на поросшей сорняками лужайке и посмотрела вдаль на пустые пастбища и невозделанные поля.
      – Мы с Кларенсом скоро уезжаем.
      – Кларенс сможет работать кузнецом. Но я буду скучать по вам обоим.
      Вот так просто. Внезапно Пэтси поняла, что тоже будет скучать по этой добросердечной молодой женщине, которая никогда не понимала, почему белая леди и чернокожая рабыня не могут быть друзьями. Но может быть, теперь…
      – Мы хотели бы еще некоторое время пожить здесь, накопить денег на землю, постройку дома и кузню. Мистер Пейтон не будет возражать? Я бы продолжала работать в доме, да и Кларенс тоже.
      – Пейтон не будет возражать, Пэтси. Я с ним поговорю. – Аннабель печально улыбнулась. – Пейтон всегда чувствовал себя ответственным за тебя и Кларенса. За всех вас. И желает вам только добра.
      – Все негры должны зарегистрироваться в городе, чтобы наши браки и семьи стали законными.
      – Вам нужно имя.
      – Да, фамилия.
      – Я почту за честь называть тебя миссис Кинкейд.
      У Пэтси отлегло от сердца. Она улыбнулась белой женщине, которая теперь могла быть ее подругой. Теперь они обе свободны и у обеих одни и те же женские заботы.
      – Видите ли, мы с Кларенсом решили по-другому. Он сказал, что ваше девичье имя Холстон, и он почел бы за честь дать нашей семье это имя.
      Помолчав, Аннабель произнесла:
      – Для меня это тоже большая честь. – Она улыбнулась. – Очень большая.
      Пэтси кивнула, улыбнувшись в ответ. Все оказалось не так сложно, как она ожидала.
      – Но это еще не все. – Аннабель удивленно приподняла бровь, когда Пэтси протянула ей какие-то бумаги. – Прочтите сначала это.
      Аннабель опустила вязанье на колени. Их пальцы соединились, когда она брала бумаги из рук Пэтси.
      – Что это? А, купчая, – догадалась она, посмотрев на первый документ, и взглянула на служанку – Это когда Ройс купил тебя?
      – Да Особенно важна дата, которая на ней стоит. А теперь прочитайте другой документ.
      Аннабель наморщила лоб, пытаясь прочесть написанное в сгущающихся сумерках.
      – Вольная, – наконец вымолвила она и тихонько засмеялась. – Подписана в тот же самый день. Он купил тебя и дал свободу в один и тот же день.
      – Я чуть не ушла от Кларенса, когда узнала, что это за бумага, – призналась Пэтси. – А потом он объяснил мне закон, касающийся освобожденных рабов. Ну, то, что они должны уйти на Север.
      – Я рада. Потому что никогда не хотела владеть другой женщиной.
      – Думаю, я всегда это знала, Энни. А вы знали, что не сможете владеть мной, пока я не позволю вам этого.
      Взгляды женщин встретились, и Аннабель кивнула и улыбнулась. Она положила клубок шерсти на маленький столик рядом с креслом-качалкой, прошла в дальний конец галереи и посмотрела на лужайку.
      В Библии Кларенса было изображение непорочной Девы Марии, и Пэтси вспомнила о нем, глядя на Аннабель. В мире много страданий, но каждая женщина, независимо от цвета кожи и возраста, перенесла больше горя, чем ей суждено.
      – Вы правильно делаете, что уезжаете, – тихо произнесла Аннабель. – Постройте дом, растите детей. И пусть они гордятся своими родителями.
      Комок подступил к горлу Пэтси. Она взяла у Аннабель документы и стала спускаться по лестнице, но на нижней ступеньке остановилась и обернулась.
      Судорожно сглотнув, она произнесла:
      – И еще одно. Вообще-то это была моя идея, но Кларенс ее поддержал. Мы накопили достаточно денег, чтобы купить землю и билеты на поезд. Поговорите с мистером Пейтоном. Вы могли бы взять их, поехать в Филадельфию и забрать мистера Гордона домой. А на обратном пути сделать остановку в Вашингтоне и поговорить с кем-нибудь – может, с генералом Грантом – о вашем муже.
      Аннабель прислонилась к колонне, а Пэтси подняла руку с зажатыми в ней бумагами – теперь бесполезными, нужными лишь для того, чтобы показывать их своим детям и внукам. – Многие белые мужчины заслуживают того, чтобы их повесили, – сказала она. – Но мистер Кинкейд не из их числа.
      – Я… я не знаю, что сказать.
      – Думаю, у вас все получится.
      Аннабель медленно спустилась по ступенькам и, подойдя к Пэтси, заключила ее в объятия. Негритянка ощутила нежный аромат лаванды и дрожь маленькой женщины, боровшейся со слезами.
      Жена генерала Кинкейда. Такая же смелая, как и ее муж.
      – Поплачьте, дитя мое. Вам станет легче.
      Она чувствовала жалость и какое-то еще более глубокое чувство, волной поднявшееся в ее сердце. Это была надежда на светлое завтра.

Глава 34

      – Миссис Кинкейд, генерал встретится с вами через минуту.
      Пейтон взял Аннабель под локоть и помог подняться со стула. Она чувствовала себя громоздкой и неуклюжей. Запахнула полы пальто, в надежде скрыть огромный живот, и посмотрела в озабоченные серые глаза Пейтона.
      – Молитесь, чтобы я не сделала хуже.
      – Если кому-то и суждено это сделать, то только тебе, Энни.
      Аннабель вовсе не была в этом уверена, но знала, что должна попытаться. Она последовала за лейтенантом по узкому коридору. Он остановился перед обитой панелями дверью, открыл ее и отошел в сторону. Аннабель вошла в кабинет.
      Генерал Грант сидел за деревянным столом и писал что-то на большом листе бумаги. Аннабель попыталась припомнить, когда в последний раз она видела белую писчую бумагу. Похоже, еще до Ченселлорсвилла. Она молча стояла, ожидая, пока генерал закончит, и разглядывала его.
      На нем был простой мундир рядового солдата, только петлицы на сюртуке говорили о его высоком звании. Генерал был невысок, с покатыми круглыми плечами и рыжеватой, коротко подстриженной бородой.
      Генерал отложил ручку, посмотрел на Аннабель, поднялся и жестом указал на бархатное кресло:
      – Миссис Кинкейд, пожалуйста…
      – Боюсь, если сяду в это кресло, то уже никогда из него не выберусь.
      – В таком случае…
      Он пододвинул Аннабель деревянный стул, а сам сел в кресло.
      – Насколько я понимаю, вы пришли умолять об освобождении своего мужа.
      – Не думаю, что мольбы так уж необходимы. Из всех заключенных в Форт-Монро он – единственный генерал, и мы с вами знаем, что виноват он не больше, чем любой офицер-южанин.
      – Ваш муж был партизаном, предателем.
      – Мой муж служил в регулярной армии. Да, он партизан, но не преступник.
      – Он знал, на что шел.
      – Совершенно верно. Мой муж вел благородную, честную войну, и целью его нападений оказывались лишь военные объекты – отряды солдат, обозы с продовольствием, линии связи. Но он никогда не причинял вреда гражданскому населению и не позволял этого своим бойцам. Ваш генерал Бернсайд разграбил Фредериксберг, а генерал Шерман уничтожил целых два штата. По вашему приказу Шеридан опустошил почти все без исключения фермы в долине Шенандоа. Господи, даже фермы Пенсильвании были сожжены. Вы считаете себя преступником за то, что отдали такой приказ?
      – Этот приказ дался мне труднее всех приказов, которые я когда-либо отдавал, но он был необходим, потому что привел к окончанию войны.
      – Он привел к голоду.
      Уголок рта генерала дрогнул.
      – Я жду, пока вы обратитесь ко мне с просьбой, миссис Кинкейд, ради чего, собственно, и пришли.
      Аннабель судорожно стиснула лежащие на коленях руки. Сердце болезненно сжалось. Если она ничего не добьется, Ройса повесят. А если не перестанет обвинять генерала Гранта, то он сам сыграет роль палача.
      – Хорошо, я буду просить. Упаду на колени, если это поможет.
      – В этом нет необходимости.
      В голосе генерала послышались веселые нотки, и в душе Аннабель мелькнул слабый проблеск надежды. Генерал широко улыбнулся:
      – Пожалуй, вы правы. Генерал Кинкейд сдал свои войска, хотя мог их распустить. И в этом случае они все еще воевали бы в горах Виргинии. Он знал, что его арестуют, стоит ему появиться в штабе Хэнкока. Только смелый, благородный человек мог поступить подобным образом. Ему в одном не повезло – он сдался на следующий день после смерти Линкольна.
      – Так вы замолвите за него слово?
      – Постараюсь, миссис Кинкейд. Но обещать, что из этого что-нибудь получится, не могу.
      – Думаю, я не могла бы просить о большем.
      Аудиенция была окончена. Генерал смотрел поверх головы Аннабель невидящим взглядом. Женщина с трудом поднялась и ощутила резкую боль в животе, уже не в первый раз за последние несколько дней. Хоть бы скорее добраться до «Излучины».
      – Спасибо, генерал. А теперь я отправлюсь домой и буду молиться, чтобы мой ребенок обрел отца.
      Немногословный генерал остался сидеть в кресле, лишь кивнул в ответ. Аннабель уже была у двери, когда он снова заговорил:
      – Вы хотите, чтобы я сказал что-нибудь от его имени?
      Аннабель медленно повернулась, пытаясь найти нужные слова. В глубине души она знала, почему Ройс примкнул к Конфедерации и воевал до самого конца.
      – Скажите, что Ройсу Кинкейду была противна сама идея войны, но он воевал за свой дом, генерал, за Виргинию. Другой причины не было.
      – Я передам.
      Его голос звучал печально. Он был изнурен войной так же, как и солдаты, пытающиеся приспособиться к жизни на завоеванной земле. Аннабель стало до боли жаль этого человека.
      – Я буду за вас молиться, генерал Грант, – произнесла она. – Спасибо, что нашли время побеседовать со мной.
      – Всего хорошего, миссис Кинкейд.
      Генерал смотрел в окно. Аннабель проследила за его взглядом и увидела заново отстроенный купол Капитолия. На его вершине реял на ветру большой флаг со звездами и полосами, и у Аннабель замерло сердце при виде знакомого символа. Соединенные Штаты Америки, страна, где она родилась, ее страна.
      О чем думал сейчас генерал, глядя в затянутое облаками небо? О кровавом прошлом или о воссоединении страны? Грант наверняка понимал, что казнь благородного человека не решит этих проблем, и Аннабель оставалось лишь надеяться, что ему удастся убедить в этом президента Джонсона.

* * *

      Аннабель услышала громкое шипение, когда Пэтси опустила утюг на очередную рубашку. В деревянной чаше, стоявшей у нее на коленях, с шелестом перекатывались стручки гороха, и она вдруг осознала, что только эти звуки нарушают тишину в кухне.
      Аннабель резко подняла голову.
      – Горди?
      Пэтси обвела кухню глазами:
      – Он только что был здесь.
      – Но теперь его нет. – Аннабель поставила чашу на стол перед собой. – Горди, где ты? – закричала она, тяжело поднявшись со стула.
      – Я озолнитяю, – раздался где-то совсем рядом детский голосок.
      Пэтси тихо засмеялась и продолжала гладить рубашку.
      – Ты не озорничаешь, у тебя проблемы.
      Горди сидел в грязи перед кухонной дверью. Между его толстенькими коленками был зажат кувшин с патокой, а у ног лежал Мейджор. Пес слизывал струйки патоки с кулачка Горди, виляя пушистым хвостом, который поднимал вокруг них обоих облака пыли.
      Аннабель не знала, что бы она делала без маленького Горди, скрашивающего ее дни. Она все еще надеялась на освобождение Ройса, но надежда эта таяла с каждым часом. Со дня ее визита в Вашингтон прошло уже две недели, но ни об амнистии, ни о дате суда объявлено не было.
      Напрасно Аннабель старалась не думать ни о приговоре, ни о страданиях мужа в одиночной камере. День и ночь ее преследовали кошмары.
      Если бы только они позволили ей увидеться с ним! Всего раз… Чтобы она смогла прижать его к своему сердцу, пробежать пальцами по его волосам, коснуться его губ. Чтобы он положил руку на ее живот и ощутил движения своего ребенка.
      Аннабель тряхнула головой, стараясь прогнать видение, и перед ее глазами предстал толстощекий карапуз, сидящий в пыли.
      Малыш протянул ей свой кулачок:
      – Поплобуй, тетушка Энни.
      – Это тебе не поможет, прелесть моя. Иди сюда, тетушка Энни слишком толстая, чтобы наклоняться.
      – Бедная тетушка Энн.
      – И это не поможет.
      Малыш решил, что если подкуп и лесть не помогли, то, возможно, послушание поможет. Он поднялся на ножки и подошел к тете с широкой улыбкой на лице и изрядным количеством пыли на всем теле. Мейджор побежал за малышом, продолжая слизывать с него патоку и вилять хвостом. Аннабель осторожно взяла мальчика за руку и повела на кухню. Она подняла его, поставила на стул и поморщилась, потому что спину пронзила резкая боль, а живот свело судорогой. Пэтси подбежала к ней.
      – Не стоит вам в вашем положении поднимать ребенка, – сказала служанка. – Я вымою его.
      – Ничего страшного, Пэтси.
      Аннабель потерла спину и отошла в сторону, предоставив Пэтси возможность искупать малыша. Она беспокойно подошла к гладильной доске, оставленной Пэтси, и взяла в руки тяжелый утюг.
      – Оставьте, Аннабель. В вашем положении не стоит гладить.
      Аннабель с трудом улыбнулась:
      – А кто гладил, когда ты была в таком же положении?
      – Кларенс.
      Аннабель опустила утюг на подставку.
      – Кларенс?
      – Только не говорите ему, что я вам рассказала об этом.
      Аннабель рассмеялась. Боже, она, видно, сошла с ума.
      Сначала плакала, потом захохотала как ненормальная, а теперь ее охватил животный страх. Аннабель снова ощутила боль.
      Тело предало ее, решив произвести ребенка на свет раньше срока. Ранние дети очень слабы. Ее мама похоронила нескольких.
      Ребенок Ройса. Она не может его потерять.
      Аннабель подошла к кухонной двери и прислонилась к косяку, глядя во двор, где раньше стояли конюшни. Пэтси ласково болтала с Горди. Мейджор подошел и сел у ее ног.
      Аннабель почесала пса за ухом, стараясь не думать о ранних детях, сидящих в тюрьме мужьях и матерях, умирающих во время родов. Но в этот момент она заметила на горизонте неясный силуэт. Это был черноволосый мужчина, грациозно восседающий на гнедом коне, и Аннабель медленно выпрямилась.
      – Пэтси, подойди сюда.
      Пэтси подошла, взяла Горди на руки и тяжело вздохнула:
      – Все может быть. Но не стоит слишком надеяться. Он еще чересчур далеко, чтобы сказать с уверенностью.
      Аннабель вцепилась в руку Пэтси и напряженно всматривалась в фигуру всадника. Ей так хотелось, чтобы это был Ройс.
      – Присмотри за Горди, – прошептала она и вышла во двор.
      Всадник исчез в тени дубов, а потом вновь выехал на залитую ярким майским солнцем поляну. Должно быть, он увидел ее, потому что резко осадил коня. Гнедой попятился, знакомым движением всадник натянул поводья.
      Но Аннабель все еще отказывалась верить. Она закрыла глаза, а когда открыла, Ройс ехал ей навстречу.
      Его косматые волосы ниспадали на воротник поношенного кавалерийского кителя, лишенного всех знаков отличия Конфедерации. Перо чайки со шляпы исчезло, но это была та же потертая шляпа, которую он носил на протяжении всех четырех лет войны. Он резко остановил коня и спрыгнул на землю. С минуту они просто стояли и смотрели друг на друга. Ройс судорожно сглотнул.
      Он сдвинул шляпу на затылок, Аннабель взглянула в его глаза – эти неотразимые серебристые глаза – и поняла все без слов. Казалось, ее сердце перестало биться. Она приложила руку к груди над своим большим животом.
      – Аннабель, – произнес Ройс, и его голос дрогнул.
      Аннабель не находила слов. Она просто смотрела на мужа, и сердце ее наполнилось радостью и болью.
      – Иди ко мне, моя милая Энни.
      – Кажется, я не могу пошевелиться, – прошептала она.
      Губы Ройса изогнулись в нежной улыбке, и он подошел к жене. Обнял ее, поцеловал. А потом отпрянул так резко, что шляпа слетела у него с головы.
      – Господи, Энни!
      Его рука задрожала, когда он положил ее на живот жены.
      В уголках глаз и губ появились новые морщины, а на висках блестела седина. Но глаза оставались прежними. Аннабель погладила его виски, а потом положила ладонь на его щеку.
      – Генерал Кинкейд, похоже, вы скоро станете отцом.
      – Теперь мистер Кинкейд, дорогая. – Он осторожно подхватил жену на руки. – Энни! О, Энни! А не могла бы ты это сделать в положенный срок?
      – Все будет хорошо, Ройс. Каждый день это случается с какой-нибудь женщиной.
      – Конечно, все будет хорошо, ведь мы снова вместе.

* * *

      Растянувшись в парчовом кресле, Бо спал, приоткрыв рот, и громко храпел.
      Джулз устроился в старом потертом кресле-качалке с маленьким Горди, свернувшимся у него на руках. Малыш спал уже несколько часов. Глаза Джулза тоже были прикрыты, но Ройс знал, что он не спит, потому что спящий человек никогда не ворчит во сне. Ройсу казалось, что, если старик не прекратит ворчать, он непременно засунет ему в рот что-нибудь большое, твердое и круглое.
      Ройс сжал кулаки и вновь принялся мерить шагами библиотеку.
      – Черт возьми, отец, если ты сейчас же не положишь этот нож для вскрытия писем, я совершу отцеубийство, ей-богу.
      Пейтон откинулся в кресле, стоящем возле письменного стола, и дотронулся до острого лезвия бронзового инструмента, хотя взгляд его был устремлен куда-то поверх плеча Ройса. Пейтон пытался скрыть свое беспокойство, но Ройс в эти дни был наблюдательнее, чем когда бы то ни было, и видел в холодном, бесстрастном взгляде отца отражение своего собственного растущего страха.
      – Для этого нужно время, Ройс.
      – Черт возьми, но ведь уже прошло шестнадцать часов!
      – Налей себе бренди.
      – Я не хочу напиваться. Я хочу быть со своей женой.
      – Джентмуны не должны входить в комнату, где леди производит на свет ребенка.
      Ройс постарался взять себя в руки и, не произнеся ни слова, снова принялся мерить шагами библиотеку. Потом он остановился и посмотрел на графин с бренди. Ему захотелось затолкать этот большой, твердый и круглый графин в храпящее горло Бо.
      – Черт возьми!
      Ройс вышел из библиотеки, поднялся по лестнице и подошел к двери комнаты, где была его жена.
      Он услышал, как она задыхается. Рука Ройса задрожала, когда он коснулся ручки двери, но у него не хватило духу повернуть ее.
      Однако ручка повернулась сама. Святый Боже, она умирает! Сейчас врач сообщит ему об этом. Дверь открылась, и на пороге показалась Пэтси, освещенная светом лампы.
      – Я слышала, как вы подошли.
      Ройсу захотелось увидеть ее улыбку, чтобы ледяной ужас покинул его сердце.
      – Я нужен ей, и я войду, – сказал он тоном, не терпящим возражений.
      Пэтси подняла брови.
      – Мне всегда было легче, когда Кларенс находился рядом.
      – Но ведь она не… я хочу сказать… как она?
      Пэтси вышла в коридор и закрыла за собой дверь.
      – Ей тяжело. Я хотела сходить за вами несколько часов назад, но она не позволила. Сказала, что вы и без того настрадались.
      – Милая Энни, – пробормотал он.
      Пэтси фыркнула:
      – Глупая Энни! Муж просто обязан смотреть, как рожает жена.
      Ройс распахнул дверь и хотел было войти, но тут до его сознания дошли слова Пэтси.
      – Кларенс действительно был с тобой во время родов? – спросил он.
      Пэтси улыбнулась, и Ройс внезапно понял, что разглядел Кларенс в этой женщине. Его привлекала не только ее красота, но и тепло ее улыбки, и спокойная сила ее глаз.
      – В первый раз ему потребовалось десять часов, прежде чем войти ко мне. Такой большой – его никто не мог остановить. А когда рождался второй ребенок, он уже не отходил от меня.
      – Он всегда был сообразительнее меня.
      Ройс положил руку на плечо женщины.
      – Я приеду повидать его через несколько дней. А пока поблагодари его за то, что одолжил Энни денег на поездку в Вашингтон. Иначе меня бы сейчас здесь не было.
      Пэтси дотронулась до руки Рейса и улыбнулась:
      – Идите к жене, генерал.
      Доктор Чатем остановил Ройса, когда тот вошел. На его лбу залегли глубокие складки, а в глазах читалось беспокойство. Он заговорил таким тихим голосом, что Ройсу пришлось наклониться, чтобы расслышать его слова.
      – Она не хотела, чтобы мы послали за вами. – Чатем покачал головой. – Еще пара таких часов…
      – Она сильная, доктор.
      – Будем надеяться, что ей хватит сил.
      Ей хватит сил, потому что он отдаст ей свои собственные. Они слишком много пережили вместе, чтобы расстаться. Пожалуйста, Господи!
      Аннабель вцепилась в медную спинку кровати с такой силой, что побелели костяшки пальцев. Она тяжело дышала и, казалось, не видела Ройса. Он сел на край кровати и отцепил ее руки от перекладины.
      – Держись за меня, любимая.
      Аннабель подняла голову и посмотрела на него.
      – Я не хочу, чтобы ты был здесь, Кинкейд, – сказала она, однако вцепилась в его руку.
      – Сейчас ты вскочишь и вышвырнешь меня отсюда, да?
      – Сейчас не время для твоих проклятых…
      Очередная схватка не дала ей договорить, она охнула и стиснула зубы. Ройс изо всех сил старался унять дрожь в руках, когда убирал со щеки жены влажную прядь волос. Грудь Аннабель судорожно вздымалась, сердце бешено колотилось. Это длилось уже шестнадцать часов. Горло Ройса сдавила боль. Пожалуйста, Господи…
      – Все хорошо, любимая, не сопротивляйся. Легче… ты прекрасно справляешься.
      Аннабель тяжело вздохнула и бросила на мужа уничтожающий взгляд:
      – Не сопротивляйся! Да что ты знаешь, самонадеянный мужчина?..
      Ройс попытался ответить жене дерзкой высокомерной усмешкой и скорее всего преуспел в этом, потому что злобное выражение ее лица уступило место нежной улыбке.
      – Тебе не обязательно смотреть на все это, Ройс.
      – А ты попробуй прогнать меня. – Он осторожно положил ладонь на живот Аннабель, и ее мышцы сократились от прикосновения.
      – О Господи…
      Она снова вцепилась в руку мужа и закрыла глаза. Аннабель тяжело дышала, хватала ртом воздух, сжимала зубы от боли, Ройс не мог этого вынести.
      – Кричи, Энни, кричи. Не держи боль в себе.
      – Не могу… боюсь… Горди…
      Он вспомнил, как маленькая кареглазая девочка Аннабель сидела, сжавшись в уголке, совершенно одна, слушая, как кричит от боли ее мать.
      Ройс прогнал от себя мысль о том, что мать его жены умерла во время родов. А ведь она не была ослаблена долгим недоеданием. Ройс взял жену за запястье, а потом провел ладонью по ее бедру. Как она могла оставаться такой худенькой даже во время беременности? Аннабель посмотрела на него наполненными болью глазами, и он вымученно улыбнулся.
      Ройс потерял счет времени. Схватки следовали одна за другой.
      Он отер лицо жены прохладным влажным полотенцем и убрал с лица мокрые спутанные волосы. Она боролась за то, чтобы дать жизнь их ребенку, и за свою собственную жизнь. Он знал это, потому что видел в ее взгляде огонь и решимость. Аннабель была непреклонной, смелой и красивой, и он любил ее.
      Ройс наклонился и поцеловал жену в покрытый капельками пота лоб.
      – Держись. Ты нужна мне.
      Аннабель попыталась улыбнуться, говорить у нее не было сил. А потом ее спина выгнулась, живот начал энергично сокращаться. Руки Аннабель вновь вцепились в перекладину кровати, а зубы сжались с такой силой, что жилы на шее натянулись как струны.
      Доктор бросился к Аннабель, когда из ее груди вырвался стон.
      Ройс не мог пошевелиться. Не мог дышать. Не мог оторвать взгляда от искаженного болью лица жены.
      – Я вижу! – радостно выкрикнул доктор Чатем. – Ребенок идет. Я вижу головку.
      События начали развиваться столь стремительно, что Ройс даже не понял, что произошло. Энни кричала, смеялась, стонала. Потом Ройс приподнял ее, чтобы она увидела ребенка. Он изо всех сил сдерживал слезы. Родилась дочка его мечты, а отец красивой, крошечной, кареглазой девочки должен быть сильным и мужественным.
      Он поцеловал сухие, потрескавшиеся губы жены. Его сердце билось где-то в горле, и чудесная, удивительная любовь переполняла его грудь…
      И тут их дочка пронзительно закричала.
      Их дочка. Возмущенно размахивающий ручонками комочек с сердитым красным личиком – самый красивый ребенок, который когда-либо появлялся на свет.

Глава 35

      Интересно, как долго еще ей удастся сдерживать дыхание? Если она пошевелится, Ройс поймет, что она проснулась, и идиллическая картинка пропадет, а Аннабель хотелось запечатлеть ее в своей памяти навсегда.
      Прижав их крошечную дочурку к сердцу, Ройс ворковал, что-то рассказывая ей и покачиваясь в старом кресле-качалке. Как Аннабель хотелось услышать то, что он ей нашептывал. Ей хотелось вечно видеть радость в его глазах и покой на лице, отмеченном печатью войны. Хотелось наблюдать, как он укачивал их крошечную дочку, нежно похлопывая ее по попке и рассказывая сказки со счастливым концом.
      Она никогда не узнает, какие ужасы окрасили его виски в серебристый цвет, он ни за что ей этого не расскажет. Но он вернулся домой, и мир был восстановлен, а эта маленькая девочка помогла обрести радость ему самому.
      Аннабель прикрыла на мгновение глаза, а когда открыла их, Ройс смотрел на нее, словно знал, что она уже давно проснулась. Проснулась и смотрела на него и их ребенка.
      – Она завозилась, а я не хотел, чтобы ты проснулась. Тебе необходимо отдохнуть, – сказал он.
      Выражение лица Ройса напомнило Аннабель Горди, когда тот бывал застигнут за своим озорством.
      – Раз уж ты проснулась, думаю, я мог бы поделиться с тобой, – с сомнением в голосе произнес он.
      – Тебе не придется этого делать, пока она не проголодается.
      – Вообще-то я думаю, что она действительно голодна, хотя совсем ничего не знаю о детях.
      Он посмотрел на малышку и произнес насмешливым тоном:
      – Невинные дети и дерзкие девственницы всегда приводят меня в ужас. При одном взгляде на них у меня начинают дрожать колени, а сердце трепещет…
      – Если твое черное сердце и в самом деле трепещет, то уж, во всяком случае, не от ужаса.
      – Хочешь сказать, что видишь меня насквозь, да?
      Он расплылся в улыбке, медленно поднялся, держа дочку в своих больших мускулистых руках, и, к удивлению Аннабель, девочка тихонько захныкала.
      – Она правда не спала?
      – Любимая, разве я когда-нибудь лгал тебе?
      Он отдал жене ворочающийся комочек, а сам присел рядом с ней на край кровати. Оба смотрели на свою дочь, ее круглое розовое личико и крошечный ротик, приготовившийся сосать. Ее карие глазки были широко раскрыты, словно она все понимала, и Аннабель разобрал смех. Надо же, эта малютка так осмысленно смотрит на мир.
      – Она красивая, Энни. Очень красивая, – сказал Ройс и, проведя мозолистым пальцем по щечке дочери, посмотрел на Аннабель. – Такая же красивая, как ее мама.
      К горлу Аннабель подступил комок. Ее сердце переполняла такая радость, что Аннабель даже испугалась. Эта идиллия не могла длиться вечно. Но сейчас все было именно так. Созерцание радуги вселяет надежду. Пусть зима холодна и буря свирепа. Солнечный свет и весна непременно вернутся. Как вернулся к ней Ройс, когда она уже отчаялась увидеть его.
      – Ты не расстроен, что родилась девочка? – спросила Аннабель.
      – Энни… – Ройс склонился над ребенком и нежно поцеловал жену в губы. – А почему ты решила, что я хочу сына?
      – Ты думал над тем, как назвать свою красавицу дочь?
      Ройс погладил руку жены.
      – Да, – помолчав, произнес он. – Я ходил в нашу пещеру после того, как ты уехала. Лежал там, думал о тебе и мечтал о том, чтобы выжить и стать отцом.
      Аннабель не пыталась скрыть внезапно навернувшихся на глаза слез.
      – Я хотел бы дать нашей дочери особое имя. Имя, отражающее наше прошлое и благословляющее наше будущее, – сказал Ройс, и Аннабель увидела свет любви в его глазах. – Хоуп. Я хочу назвать ее Хоуп Энн Кинкейд.
      – Какое красивое имя, Ройс, – тихо произнесла Аннабель.
      Поднесла руку к лицу своего темного ангела, и он поцеловал ее в ладонь.
      Ройс почувствовал, что на глаза набежали слезы. Их пальцы переплелись, и он крепко сжал их, боясь, что все это окажется всего лишь иллюзией – мир, Хоуп, эта необыкновенная женщина с золотисто-каштановыми волосами, которую он по какой-то причине не мог понять до конца и которая любила его.
      – Милая Энни, – прошептал он. – Я когда-нибудь говорил тебе, насколько сильно люблю тебя?
      Лицо Аннабель озарила солнечная улыбка. Ройс видел этот золотой, наполненный радостью свет. Нет, это не иллюзия, потому что свет радости сиял и в его душе.

От автора

      Главные герои этого романа являются плодом моего воображения, хотя в основу героической деятельности Ройса Кинкейда во время войны легли судьбы генерала Тернера Эшби и майора Джона С. Мосби. Некоторые герои романа являются реальными историческими персонажами, и я постаралась описать их по возможности точно. Плантации «Излучина» и «Веселый Шервуд» вымышлены, в то время как все остальные населенные пункты реальны. Например, Холм Ли, Мэриз-Хайтс и гора Хоуп в центральной части гор Блю-Ридж. Если же вы захотите подняться на гору Хоуп в поисках подземной пещеры, вы ее не найдете. Попытайтесь найти что-то похожее в подземном лабиринте Ларей в округе Пейдж. И как всегда, я приношу извинения за возможные ошибки и неточности.