А когда я состарюсь, мы сядем в поезд — и вперед. Он умчит нас далеко-далеко. Мы будем любоваться горами, городами и морями за окном, болтать с попутчиками из разных стран. И не расстанемся вовек. И никогда никуда не приедем.

Три книги в неделю, а частенько и четыре, пять. Так бы и читала все время, сидела в кровати в теплой ночнушке, закутавшись в одеяло, с чашкой кофе, и чтоб курева вдоволь. Телевизор можно выкинуть, думает она, все равно не смотрю, правда, Юну он нужен, наверное.

Она объезжает пожилую женщину, та ковыляет, как утка, по обледенелой дороге, волоча за собой серую тележку. Ни зги не видно, сетует Вибеке, это все черные тени от сугробов. Но потом обнаруживает, что забыла включить ближний свет и всю дорогу ее машина сливалась с темнотой. Она зажигает фары.

Юн старается не моргать. Но не может. Глаз дергается сам по себе. Он стоит коленями на кровати и глядит в окно. Ничего и никого. Он ждет, когда Вибеке приедет домой. Снова пытается открыть глаза, и чтоб они не дергались — для этого надо долго глядеть в одну точку за окном. Там снега не меньше метра. А под ним, в земле, живут мыши. У них траншеи, туннели, акведуки. Они ходят в гости и носят, наверно, еду друг дружке, сочиняет Юн.

Шум машины. Пока он ждет, он не помнит, какой он, этот шум. И страшится, что забыл его совсем. Но однажды шум прорезывается, как раз когда Юн делает передышку и отвлекается от ожидания. Она приезжает, и он сразу узнает звук, вспоминает нутром, и ему кажется, что это живот вспомнил, а не он сам, и сразу вслед за звуком он видит, прижавшись к самому углу окна, ее машину — синее авто выбирается из-за снежного тороса в створе дороги, сворачивает к дому, поднимается вверх по горке и тормозит у входа.

Урчание мотора громко и явственно разносится в комнате, покуда она не глушит его. Потом он слышит, как бухает дверца, затем открывается входная дверь, он отсчитывает секунды — через сколько она захлопнется? Каждый день — та же череда звуков.

Вибеке сваливает пакеты в коридоре и наклоняется расшнуровывать сапоги. Пальцы распухли от холода, печка в машине сдохла. Она на прошлой неделе подвозила из магазина одну сослуживицу, та сказала, что у нее есть недорогой мастер. Вибеке улыбается, вспомнив этот разговор. С деньгами у нее не ахти, и, уж во всяком случае, тратить их на машину она не станет. Лишь бы ездила, и отлично.

Она берет почту со столика под зеркалом. Плечи тянет, но привычно, как после всякого напряженного дня. Вибеке мнет плечи, вертит шеей, а потом откидывает голову назад и издает протяжное «О-о-о-о!».

Теперь она раздевается, прикидывает он и представляет себе ее в коридоре перед зеркалом, как она глядится в него, цепляя пальто на вешалку. Наверняка устала совсем, думает он. Открывает коробок и достает из него две спички. Вставляет по одной в каждую глазницу, прижимая веки, чтоб не дергались. Ты перерастешь это, уверяет Вибеке, когда у нее хорошее настроение. Спички толстенные, загораживают обзор, точно бревна. В голову опять лезут мысли о поезде, никак-то от них не отделаешься; чуть Юн задумается, поезд тут как тут: гуднет надсадно, заклацает на повороте и промчится мимо. Может, сделать ей массаж лица, размышляет Юн, размять лоб, щеки, они проходили на физре, говорят, полезно.

Она тащит пакеты на кухню, кидает почту на стол, запихивает продукты в холодильник, банки ставит на полку. Инженер из технического совета, тот темненький с карими глазами, сел напротив, когда она заговорила о культурном развитии поселка, это было ее первое публичное выступление на новом месте. Она добилась-таки, чтобы ее доклад отпечатали с многоцветной обложкой, на которой — одухотворенное лицо местного художника. Она застывает на месте, потягивая воду из стакана. Все прошло без сучка, после доклада подходили, говорили, как они рады, что консультантом по культуре стала она. Что она открыла им новые горизонты, натолкнула на интересные мысли. Кареглазый улыбнулся несколько раз по ходу доклада, а когда подводили итог, высказался в том смысле, что его совет в высшей степени заинтересован в сотрудничестве с ее комитетом.

Она отлепляет прядь со лба, перекидывает все волосы на одну сторону и стоит довольная, оглаживая их: здорово отросли.

Он слышит ее шаги у себя над головой. Цокот туфель по полу. Вибеке неизменно ходит по дому в туфлях. Летних, на низком каблуке. Он достает спички. Чиркает одной о коробок и ждет, не задувает, он решил держать, пока не прогорит. Юбка и помада, это на работу. А дома она облачается в серый спортивный костюм с молнией под горло. Наверное, как раз сейчас переодевается. Иди пощупай, какой он мягкий к телу. Ему она к переезду сюда подарила тапки. Привезла с работы в один из самых первых дней сверток в цветастой подарочной бумаге. И кинула ему, чтоб он поймал. Шерстяные джурабы по щиколотку на кожаной подметке. С металлическим шнурком. Если его не затянуть, носки при ходьбе хлюпают.

Вибеке ставит стакан на стол и выглядывает в окно. Темно. Фонари горят, освещают дорогу между двумя рядами домов. Дальше к северу она вновь вливается в скоростное шоссе. Получается петля, размышляет Вибеке, можно въехать в центр поселка, проскочить мимо здания управы, магазинов, домов, еще проехать, выбраться на шоссе, свернуть на юг и снова оказаться в центре поселка. Большинство домов смотрят на дорогу окнами гостиных. Надо что-то делать с однообразием архитектурного облика. Позади домов лес сплошняком. Она записывает ключевые слова: «чувство самоуважения», «эстетика», «образованность».

Потом перебирается в гостиную. Диван здесь покрыт серым пледом в белых кругах, с изнанки он белый, а круги серые. Она стягивает его и тащит вместе с креслом к батарее под окном. Берет с маленького круглого столика книгу, необходимую для работы.

Она большая, приятно тяжелая. Вибеке ласкает обложку левой рукой, прежде чем открыть. Пробегает глазами несколько строк. Задумывается с раскрытым томом на коленях, откидывается назад, смежает веки. Ей видятся лица сослуживцев, они забегают к ней в кабинет — ой, как стало миленько. Она заново прокручивает в голове диалоги, репетирует собственную мимику.

Юн остановился в дверях гостиной и рассматривает Вибеке. Он старается не моргать. Он хотел попросить ее кой о чем ко дню рождения, завтра ему исполняется девять. Но ладно, подождет, она спит. На коленях книга. Вечная история. Книга, резкий свет торшера. Часто еще незатушенная сигарета, он любит провожать глазами до самого потолка спиральки дыма. Длинные черные волосы на спинке стула, они даже чуть длиннее спинки. Погладь меня по волосам, Юн.

Он разворачивается и уходит в кухню. Достает из шкафа несколько печенин. Засовывает их в рот и старается рассосать так, чтоб они прежде не треснули.

Потом спускается к себе, снова забирается с коленями на кровать. Складывает на подоконнике цепочку из печенин.

Он рассматривает снег под окном и думает: это сколько же нужно снежинок, чтоб получился такой сугроб? Пробует сосчитать в уме. Они проходили это сегодня в школе. Правильное название «снежный кристалл». Все-все разные, оказывается, сколько же их идет на снежок? А сколько помещается на подоконнике или в небольшой плюхе снега?

Вибеке открывает глаза. В огромное окно гостиной видны красные огни уходящей вдаль машины. Она перебирает в уме всех, кого знает в поселке: не они ли проехали? Инженер из технического совета, думает она, это мог быть он.

Она выпрямляется в кресле, смотрит, который час, бредет на кухню, ставит на огонь немного воды, режет пополам луковицу. Когда вода закипает, она снимает кастрюльку с конфорки, кладет в воду сосиски, потом открывает холодильник и сует в него остаток луковицы. Включает радио. Передают интервью. Она не вслушивается в слова, разноголосица журчит как музыка. Вибеке убирает со стола грязную тарелку. По краю ободок из крошек, на донце молоко. Короткую юбку Вибеке так и не переодела: она, конечно, старая, но чудо как утягивает попу. Тонкие колготы — роскошь, которой она себя балует. Так-то все здесь одеваются по погоде. Плотные колготы, да поверх еще рейтузы, которые перед работой снимаются в туалете. Но Вибеке считает, что жизнь слишком коротка, чтоб не выглядеть на все сто. За это приходится мерзнуть.

Она споласкивает тарелку под струей, кое-где крошки пристали прочно, она отдирает их мочалкой. Это все Юн, он любит покусочничать, придя из школы. Печенье или хлопья. И обычно включает радио, а потом, поев, забывает выключить. Несколько раз она входила вечером в дом, а с кухни — неясные голоса, как будто там кто-то есть.

Интервью кончилось, теперь запели, она вообще-то знает, что это за группа, известная, но сию секунду название не идет на ум и все. Вибеке страсть как хочется поскорее нырнуть с головой в хорошую книгу, толстенный кирпич того рода, что кажутся более правдоподобными и захватывающими, чем сама жизнь. Я это заслужила, оправдывается она, и этим докладом, и вообще.

Юн плюхается на попу. Кровать притиснута к батарее под окном. Когда он лежит, один бок поджаривается. В изголовье стоит голубого цвета комод, там много чего лежит, включая журналы, скотч, фонарик и водный пистолет. Он нажимает кнопку радиоприемника на комоде и принимается крутить ручку настройки, пока не натыкается на музыку. Пытается вычленить разные инструменты. Вот ветреница гитара, приходит ему на ум. Где-то он слышал такое: «ветреница гитара».

Он откидывается навзничь и закрывает глаза. Он думает, что, когда он ни о чем не думает, в голове у него темнотень, как если выключить свет в большущей пустой комнате.

Вдруг — всплывает название группы. Ну конечно же! Вечеринка по случаю сдачи экзаменов: как раз под эту песню она танцевала с одним младшекурсником с хвостом волос; раскачиваясь, он ритмично шмякался бедрами о ее попу довольно-таки вульгарным образом. Она расплывается в улыбке.

Вытаскивает из шкафа пакетик картофельных лепешек и вилку выуживать сосиски. Высовывается в коридор и зовет Юна. Ищет подставку под кастрюльку, кладет ее на стол. Идея: надо зажечь свечку; она копается в ящике, нет, видно, забыла купить. Что же он не идет? Она зовет снова, спускается вниз, заглядывает к нему в комнату.

Ему снится сон: они с ребятами рубятся в баскет, солнышко, теплынь, он раз за разом попадает в корзину и в восторге мчится домой — рассказать Вибеке. Она медленно, едва переставляя ноги, выходит к нему из кухни. Он начинает тараторить, она стоит с такой полоумной улыбкой, что он разворачивается и убегает вниз, к себе. Но за поворотом лестницы перед ним вырастает другая женщина, похожая на Вибеке как две капли. Она что-то тихо бормочет, будто уговаривает его подойти. Он уж готов кинуться к ней, как замечает поднимающуюся по лестнице третью такую же женщину. Которая, не исключено, и есть Вибеке. Он замирает не дыша.

И просыпается оттого, что в дверях в светлом пятне стоит Вибеке и говорит, что ужин на столе.

Следом за ней Юн бредет наверх, они усаживаются. За едой она просматривает почту. Юн видит, что это реклама мебельных фабрик и торговых сетей. Но на одной бумажке броско — слова «Тиволи — парк развлечений!». Он спрашивает, что там. Вибеке читает вслух: на спортивной площадке рядом со зданием поселковой управы открылся городок аттракционов, среди прочих публике предлагаются «Летающая тарелка» и «Колесо-центрифуга». Брось, Юн, еще тиволи тебе не хватало. Он спрашивает, есть ли там трехмерные игры. Вибеке не понимает, о чем он. Это такие компьютерные штуки, объясняет Юн, например космический корабль: ты садишься в кабину и оказываешься как будто в космосе и должен пройти разные испытания. Вибеке прочитывает афишку второй раз, нет, об этом ничего не сказано.

Он не спускает с нее глаз, она жует и листает газеты, ему слышно, как с треском рвется жесткая шкурка сосиски под ее зубами.

Юн чистит следующую сосиску. Они ложатся в животе штабелем, точно бревна на делянке, одну лишнюю впихнуть не проблема.

В тот лес ведет одна-разъединственная тропка, она берет начало в тайном-претай-ном месте.

Мимо цветов, мимо деревьев, мимо холмов бежит тропка, покуда не упрется в старинный замок, а в замке том сидят три девицы-красавицы, одна другой ненагляднее.

Они ждут прекрасного принца, он появится здесь в свой час.

А покуда поют они песню, и тянется, убаюкивая, ее нежный протяжный напев.

Вибеке всегда спрашивала: а скажи, Юн, как там все было, в том замке, куда попала принцесса-незнакомка? Он помнит, что она держала его на коленях, а он описывал огромные, пустынные комнаты, распахнутые настежь окна и длинные, невесомые занавеси. Горящие свечи и пушистые ковры. Да уж, Юн, ты понимаешь в этом толк, говорила она тогда. Я обожаю огромные, светлые комнаты.

Он глядит в окно. В доме с той стороны дороги живет старик. Подъезд к дому не расчищен, поскольку машины у старика нет. Для себя он лопатой прорывает тропку. Чтоб дойти до магазина, он толкает перед собой специальные ходунки. Но ноги переставляет едва-едва, Юн видел, как он останавливается и опирается на свою каталочку перевести дух. Но в последние дни что-то носа из дому не показывает. Еще бы, в такой-то холод. Тропинку завалило. Приезжала на пикапе женщина из магазина. Юн видел, как она пробиралась через сугробы к дверям. Отдала пакеты в чуть приоткрытую дверь и бегом назад в машину. Даже мотор не глушила.

Вибеке потянулась за новой лепешкой и засмотрелась на свою руку. Прошлась взглядом вдоль тыльной стороны ладони, полюбовалась на длинные пальцы. Офисный воздух иссушает кожу, и на самом деле не помогает ничего, кроме жирного детского крема. Но ногти, волосы... От мороза все, как сухостой.

До города рукой подать, а кажется, будто она там не бывала давным-давно. Она начинает вспоминать. Юн, прекрати. Да нет, прошла неделя с небольшим. Они были в городе в прошлую субботу. Заглянули в книжный, понятное дело. Съели с Юном по пирожному в кондитерской для некурящих. Заведение еще то, пластмассовый уют. Этому городу не хватает хороших стильных кафе, нелепость просто, как дом без прихожей. Юн, довольно. Я давно ничего не покупала себе из одежды, вдруг думает она. Может, новый костюм? Кто его заслужил, так это я, попробуй проверни такой переезд. Юн, ну хватит, что ты все время жмуришься, как мышь. А если такая узкая однотонная бежевая юбка, думает она, как была сегодня на семинаре у той дамы?

Юн поднимает глаза на картинку сбоку от окна. Это снимок поселка с воздуха, оправленный в черную раму. Он висел тут, когда они въехали. Он рассматривает фото, поглощая еще сосиску. Дома тянутся цепью вдоль дороги, прямой, как пробор. Хотя фото старое и уже желтеет, поселок с тех пор вроде и не изменился, разве что обветшал. Юн старается вспомнить, кто в каком доме живет, но он знает только те дома, где живут ребята из класса. Если глядеть на фото долго-долго, думает он, они выйдут из домиков и задвигаются, как в мультике.

Две недели назад одному парню подарили на день рождения набор с истребителем. А Юн мечтает о железной дороге. Фирмы «Марклин». Для начала хотя бы самый простенький комплект, рельсы и обязательно — локомотив.

В его школьном рюкзаке лежат лотерейные билеты в пользу спортивного клуба. Сейчас он доест и пойдет обходить дома с фотографии — продавать билеты.

Вибеке встает, собирает тарелки, стаканы, составляет их в мойку. Юн взгромоздился на стул коленями, подался вперед, чтоб проткнуть последнюю сосиску вилкой, как гарпуном. Походя рассказывает вдруг вспомнившийся анекдот: мужик из окна выбросился, а до земли не долетел. Вибеке все эти его хохмы кажутся дурацкими. Ему удается победить сосиску, он разламывает ее посередке и протягивает половинку Вибеке. Она улыбается. Они всегда доедают последнюю так — пополам и безо всего. Он чуть покачивается, опершись локтями, явно хочет что-то сказать. И начинает говорить, что видел в журнале фото, как человека пытают: он висит, не доставая ногами до пола, лицо закрыто капюшоном, руки веревкой прикручены к балке. Его подвешивают надолго, и руки, представляешь себе, выдергиваются из тела, захлебывается Юн. Что он здесь торчит, думает Вибеке. Пошел бы занялся чем-нибудь, поиграл, что ли.

— Молодец, что ты думаешь о тех, кому плохо, — говорит она вслух. — Если б так поступали все, мир мог бы стать лучше.

Она вытягивает руку, гладит его по волосам.

— Ну что, завел уже здесь друзей? У него жидкие, редкие волосы.

— Ю-юн, — тянет она, — мой самый-самый любимый.

Она снова гладит его по голове, провожая свою руку взглядом. Она накрасила ногти светлым бежевым лаком с призвуком розоватинки, на работе она любит выглядеть как положено. А в сумке, вспоминает она, так и лежит новый набор, цвета, кажется, сливы или вина; насыщенная, чувственного оттенка помада и лак в тон. Макияж под стать кареглазому брюнету, вдруг думает она и усмехается.

Рюкзак валяется в прихожей. Юн вытаскивает стопку лотерейных билетов из переднего кармашка, где он обычно носит завтрак. Потом натягивает вторую пару носков и снова зашнуровывает серые сапоги. Надевает куртку, наматывает шарф. Шапку. Смотрится в зеркало. Напрягается, чтоб не моргать, да где там. Проверяет карман ее пальто. Между квитанцией и старым автобусным билетиком нащупывает деньги. Кричит ей, что он пошел.

Открывает дверь и останавливается на пороге. По тому, как мерзнет нос, особенно если не дышать, он чувствует, что мороз зверский.

Юн идет вдоль машины Вибеке. Останавливается, крепко зажимает лотерейную книжку между коленок, сгребает с багажника снег, мнет его. Не лепится, слишком сухой. Юн сдувает его с варежек, потом стучит в ладоши. Получаются звонкие, отрывистые хлопки. На морозе все звуки делаются легкие-легкие. Да и вообще все. И он сам тоже — как воздушный пузырь, того гляди, утащит в небо и унесет за горизонт.

Сжимая в руке билеты, Юн шагает себе дальше, через дорогу и наискось вверх по короткой нерасчищенной тропке. Снег скрипит. У старика над входной дверью сделан навес, под ним поленница. Щели меж дров запорошило снегом. Лампочка не горит. Юн в темноте нащупывает кнопку. Давит, но не слышит звонка. До чего ж тихо, думает он. Тут старик неожиданно распахивает дверь, Юн вздрагивает.

— Не хотите ли купить лотерейный билет? — говорит он, опомнившись, и показывает книжку. — В пользу спортивного клуба.

Старик всматривается в мальчишку, потом пролетает взглядом вниз по взгорку до дороги у него за спиной. Глаза бегают быстро-быстро. Машины не проезжали давно. В такой холод люди не выходят на улицу без дела. Заходи в дом, машет он Юну. Запирает за ним входную дверь и распахивает другую, в комнату. Юн топочет ногами, отряхивая снег, потом идет за хозяином.

Это гостиная, тут же кухонный закуток, где и стоит телевизор. Идет фильм, изображение черно-белое, звук отключен. Старик ковыляет к дровяной печке, опускается на одно колено, движения какие-то дерганые. Подкладывает полено в огонь. Натянув на руку свитер, закрывает дверцу, но оставляет щелочку. Потом оборачивается к Юну и говорит с улыбкой:

— Ну вот, на время хватит. Раз уж забрели в стариковскую конуру гости, должно быть тепло.

Подле окна растопырилось кресло-качалка, оно чуть колеблется. Он сидел в нем, когда я позвонил, думает Юн. Может, видел, как я подхожу.

— Спортивный клуб, говоришь, ну-ну.

Старик плетется к кухонному столу, выдвигает ящик, спрашивает, почем билет и сколько их у Юна осталось. Мальчик отвечает. Старик достает кошелек и заявляет, что

покупает все. Потом он записывает в лотерейную книжку свое имя, подтверждает его на всех остальных страницах. На это уходит время. Юн озирается по сторонам.

На стене над качалкой висят три круглые рамки с фотографиями, какие-то лица, размытые по контуру, будто исчезающие. В углу стоит удочка. Может, кстати, и для ловли «внахлестку», думает Юн. В прошлом году у Вибеке был друг, который обещал научить Юна так ловить. Мы — мужики, сказал он, достал карту и показал, на какую реку они пойдут ловить, еще рассказывал о разных омутах. Он поднимал глаза на Вибеке и улыбался. А потом бац — исчез. Юн даже ни разу не слышал, чтобы они ругались.

Старик оборачивается к Юну и протягивает ему лотерейную книжку и деньги.

— Сам ты не местный, по-моему?

— Не-а, мы здесь только четыре месяца и три дня.

Юн прячет книжку и деньги, повезло ему.

— И уже продаешь лотерейные билеты. Быстро спортклуб народ запрягает!

Юн отвечает, что только-только записался в коньки.

Старик седой как лунь, его длинные, тонкие волосы пушатся. А лицо, замечает Юн, красное, как со сна.

— Хочешь кое-что посмотреть? — спрашивает старик.

— Что? — отзывается Юн. Он старается не моргать.

— Увидишь. А я-то и забыл о них, совсем забыл.

Старик шаркает к двери, распахивает ее и щелкает выключателем. Вспыхивает лампочка, просто вмурованная в стену. Теперь Юн видит лестницу, которая спускается в подвал.

Вибеке в ванной, смотрит на себя в зеркало. Сразу видно, что день выдался хороший. Лицо довольное, деловитое. Спокойное. В правой ноздре переливается крошечный кристаллик, она подмигивает ему. Звездочка моей удачи. Она берет в руку щетку и наклоняется вперед, так что длинная черная грива чуть не метет пол. Сначала она несколько раз осторожно проводит по волосам, разбирая спутавшиеся пряди. А потом принимается методично расчесывать спокойными, долгими движениями, от макушки вниз. Затем откидывает волосы назад. Они должны вздыматься облаком вокруг лица. Она глядит в зеркало. Нет, не желают вздыматься, липнут ко лбу. Может, в библиотеку сходить, думает она. Вообще-то она приберегает это удовольствие до субботы, а сегодня только среда, но романы все уже прочитаны. Баловать себя, так баловать, решает она: сначала приму ванну и вымою голову.

Юн вслед за стариком спускается по лестнице. Она крутая, вместо перил натянута веревка. В подвале старик сворачивает в коридор. На полу коврик пластмассовой травы. Здесь резкий странный запах, Юн полагает, что пахнет землей. Старик останавливается перед дверью где-то в глубине и смотрит на Юна, положа руку на засов.

Пока ванна наливается, она разоблачается. Жаль, бутылка с пеной пустая. Из держалки на стене Вибеке отщипывает ватный шарик и смывает ацетоном лак с ногтей. Вода поднимается до краев, она закрывает кран. Потом осторожно встает в ванну, вода выплескивается на пол; кожа мурашится, как у гуся, соски твердеют, немеет затылок. Привыкнув, Вибеке садится. Погружаться в теплую воду — вот благодать, думает она. Нет, в прямом смысле слова. Благодать. Она лежит, не шелохнувшись, ловит каждую секунду.

— Это занятная история, — говорит старик.

В углу громоздится остов кровати, а от пола до потолка — полки со старыми деревянными ящиками. Воняет пылью и плесенью. Юну приходит на ум, что у старика могла сохраниться коллекция старинных электропоездов, первых в Европе. Юн чувствует позывы пописать, сию же секунду. Старик бредет

к полке, вытягивает наполовину один из ящиков, запускает в него руку. На крючке у двери висит кожаный собачий ошейник, рядом второй, железный.

— Взгляни, — доносится до Юна. Старик повернулся лицом к нему, в руках

он держит пару коричневых коньков.

— Они сшиты вручную. Мне их подарил отец.

Старик протягивает коньки Юну: мол, пощупай. Мальчик делает несколько шагов, подходит ближе и проводит пальцами по твердой коже, коньки дрожат — у старика трясутся руки.

— Тогда это было ого-го-го! Шитые коньки с железными полозьями. У меня у одного такие были на весь поселок, — говорит он. — В них я выиграл Кубок Приполярья. Народ съехался из Рованиеми, Утшока, Нейдена, отовсюду, даже из России. Мы гонялись на Стурваннет. Тысяча метров по озеру. Это было еще до Гитлера, до Сталина, до всего этого кошмара. Бежали по черному льду. Так называют голый лед, который застыл прежде, чем лег снег.

Вибеке намыливает голову круговыми движениями, как в парикмахерской. Она закрывает глаза, чтобы отгородиться от всего и всех, прочувствовать удовольствие сполна, каждой-каждой клеточкой. Ей вспоминается сон — мужчина говорит ей: «Какая вы красивая!» Они стоят у подножия покрытой ковром лестницы, среди зеркал в золоченых рамах, подле бордово-красных дверей в туалетную комнату. Они на каком-то торжестве, наверху теснятся гости, там шумят, болтают. Грохочет музыка. А здесь внизу звенит тишина. Мужчина вошел, увидел ее и промолвил: «Какая вы красивая!» Она растаяла, подалась вперед, чтобы одарить его поцелуем, а он робко чмокнул ее в щеку. И вышел вон в крутящуюся дверь. Он был в белоснежной сорочке и темном костюме, но без пальто. Только шарф на плечи набросил. А она осталась стоять и улыбаться своему отражению в зеркале. Счастли-вая-пресчастливая. Это хорошая половина сна. А вторую вспоминать не хочется. Внезапно праздник оборвался. Свет погасили, лестницу убрали. Она видит себя в общественном туалете, здесь воняет мочой, здесь холодно в тонких колготах. Потом она вышла на улицу через ту же дверь, что и он. И очутилась на асфальтированном, наполовину обледенелом пятачке, фонарь мерцал где-то далеко впереди. И никого, ни души. Она пошла к воротам, она надеялась, что это выход на дорогу.

Да ладно тебе, думает Вибеке, начало ведь было хорошее. А праздник здорово бы устроить. Она могла бы назвать гостей к себе, пригласить сослуживцев. Растопить лед, создать круг общения. Ей видится гостиная, украшенная мириадами свечей и каскадами живых цветов. Горящие глаза, громкие разговоры. Все в ее гостиной. Она бы сделала красивые, рукописные приглашения с цитатами из стихотворений.

Она смывает мыло, споласкивает волосы. Трубы гудят, когда она выключает воду. Она отодвигает занавеску и рассматривает в зеркале свое тело, нечеткое в запотевшем стекле. Но из чего всех поить? У нее не хватит бокалов на такую ораву. Надо будет купить в субботу. Она видела одни с яркой росписью по дну и стенкам. Но не слишком ли они вульгарны? Поищу что-нибудь, решает она, простое, но не унылое...

Юн идет через дорогу назад, домой. Войдя, он тянет дверь, проверяя, плотно ли захлопнулась, а то лед нарос и мешает. Потом скидывает варежки в белую корзину в углу. И, не сняв куртку, спускается вниз, к себе. Достает пакет с книжкой и деньгами. Когда он уже собрался уходить, старик отрезал от висящего на крюке в углу огромного куска полоску вяленого мяса. Юн выкладывает его на письменный стол.

Некоторое время он стоит и озирается по сторонам, видит плакат с Млечным Путем и планетами, синие и зеленые полосы на обоях. Какое облегчение, что все лотерейные билеты уже проданы, необходимость обходить дома удручала его. Он прикидывает, чем бы заняться. Старается не моргать. Не получается. Тогда он засовывает в задний карман брюк зеленый водный пистолет и топает наверх в прихожую потренироваться перед зеркалом выхватывать ствол как можно быстрее.

В куртке в доме жарко, он взмок, но не снимает ее. Интересно, какой у него вид, когда он моргает? Этого никак не узнаешь. Если только его сфотографировать, тогда можно увидеть. Вибеке выходит из ванной, она голая, на голове полотенце. Он утыкается в нее глазами, потом старательно отводит их в сторону. Ой, Юн, ты здесь, говорит она, а я думала, тебя нет. И идет дальше, в гостиную, он слышит, как она ставит диск, щелкает кнопками, наконец, чуть замешкавшись, включает. Это та самая песня, которую она гоняет раз за разом каждое утро, собираясь на работу. Потом окликает его из гостиной, громко, будто он бог знает где: «Юн, ты не видел мое молочко для тела?»

Юн целится в себя в зеркале. Двумя руками он железной хваткой сжимает пистолет, а когда стреляет, еще упирается локтями в живот. Как выглядит тело, прошитое пулями? Юн думает о леденечной фигурке и о шоколадном торте со светло-коричневым кремом, только чур не черный, как давали на последнем дне рождения, куда его звали. В зеркале у него за спиной появляется Вибеке, выходит голая из кухни со склянкой в руке и улыбается: мол, нашла. Потом скрывается в гостиной, прибавляет звук. Она и утром после душа всенепременно крутится в гостиной, натирает себя кремами. Но по вечерам она никогда в душ не ходит. Похоже, решила привести себя в порядок загодя, чтоб не тратить времени в самый день рождения.

Юн замирает на минуту и сразу чувствует, как сквозит. Холодом тянет от входной двери. Надо было проложить ее утеплителем, а сверху — клейкой лентой, он видел, что так сделано в тех домах, куда он заходил. Юн засовывает пистолет в карман, потом берет другую шапку. Лучше оставить Вибеке хлопотать одну. Если его не будет дома, когда она печет торт, то получится как бы более настоящий сюрприз, думает он. Отойдя от дома на пару шагов, он спохватывается, что забыл варежки, но не возвращается.

Вибеке зовет Юна. Она не может отыскать вчерашнюю газету, а там была статья, о которой говорили на работе. Правая рука Вибеке занята сигаретой. Юн не отвечает. Только же что на глазах вертелся. Она зажигает бра, чтобы посмотреть, не завалилась ли газета за диван. Наверно, возится с чем-нибудь у себя внизу, думает Вибеке. Потом берет сумку и возвращается в ванную. Тушит сигарету в раковине, надевает лифчик, устраивается на толчке, вытаскивает новый лак, откручивает крышку. Багрово-красная капля на кончике микрокисточки завораживает, так и хочется потрогать ее губами. Наверняка мягкая и холодная. Вибеке покрывает лаком ногти на ногах, сделает один — и вытягивает ногу, любуется.

Юн идет в сторону центра. Горку обвивают фонари, он движется от одного к другому. Ухо ловит отголоски далекой музыки и шум моторов, ага, думает Юн, аттракционы заработали. И прибавляет шагу. Но на пустыре около больницы останавливается, отламывает палочку от ветки и выводит на снегу свое имя.

Юн. Чуть погодя разметает его: оставлять следы ни к чему. Палочка зашвыривается в лес так далеко, как только хватает сил. Он припускает дальше, на ходу дуя на руки.

Впереди дороги он видит за поворотом двух девчонок на коньках. У них длинные волосы, когда девчонки кружатся, волосы разлетаются вокруг головы. Коньки фигурные, замечает он. На таких только кружиться. У него самого коньки с длинными, воронеными полозьями. Он нагоняет выписывающих пируэты девчонок. Теперь видно, что они разучили несколько движений и пытаются делать их синхронно. Поверх непромокаемых штанов они нацепили коротенькие юбочки, тоже мне, думает он, прямо фигурное катание в телике.