А возле входа стоял сияющий и белоснежный «кадиллак Коуп де Виль» образца 1959 года — любимая папина модель.

После того, как Стефани слезла с моей шеи, я к первой неделе декабря без труда завершила оформление Малберри-Хилл. Уилл был так доволен, вернее сказать, был в таком восторге, что решил преподнести мне особый подарок на Рождество.

Отбросив скромность, скажу, что дом в эту ночь выглядел потрясающе. Просто сказочно. Освещен он был в основном свечами. В гостиной первого этажа, куда мы поставили большую голубую ель, привезенную из Северной Каролины, трещал огонь в камине. Каминная полка тоже была украшена остролистом, ветками ели и магнолии, перевязанными белыми лентами.

Я наняла струнный квартет. Музыканты играли во второй гостиной и так удачно там смотрелись, словно служили естественным дополнением к великолепной мебели и картинам.

Мисс Нэнси вызвалась заказать провиант и обслугу, и я, поскольку у меня самой забот был полон рот, с благодарностью приняла от нее эту услугу. Она притушила свет хрустальной старинной люстры. Массивный стол красного дерева покрывали льняные скатерти, на столе стояли серебряные подсвечники времен короля Георга, те, что я привезла из Нового Орлеана, и еще блюда с крохотными канапе, самыми изящными из тех, что мне довелось видеть.

До церемонии оставался час, и я весь день была занята, так что у меня и маковой росинки во рту не было. Решив, что никто не видит, я в одном шелковом халате и босиком шмыгнула вниз и схватила первое, что мне попалось на глаза — канапе с креветкой. Мисс Нэнси, одетая в бархатное темно-зеленое платье, застала меня на месте преступления.

Она шлепнула меня по руке, причем довольно чувствительно:

— Не смей. И убирайся поскорее наверх, пока гости не начали съезжаться. А то застанут тебя тут в одних подштанниках.

— А вот и мы, — послышалось за спиной.

Мы развернулись и увидели Остина, стоявшего в дверях столовой. Он был одет в джинсы и белую поварскую куртку. Двое мужчин в белых рубашках и смокингах стояли позади него, едва удерживая самый большой свадебный торт из тех, что мне доводилось видеть.

— Господи! — только и сказала мисс Нэнси.

— Поставьте его туда, на буфет, — приказал Остин. — И не разбейте эти бокалы «Стюбен». Нравится? — спросил он, когда мужчины скрылись на кухне.

Нэнси и я придирчиво осматривали торт. Сам торт представлял собой уменьшенную копию Малберри-Хилл, там даже елка была — ее роль выполняла крохотная веточка розмарина, украшенная серебристыми бусинками из сахарной глазури.

— Потрясающе! — выдохнула я. — Как тебе это удалось? Неужели ты сам его сделал?

— Все сам. Пришлось, правда, изучить подшивку за пять лет «Марта Стюарт ливинг», — сказал Остин с едва заметным бахвальством. — Лимонный торт, украшенный белой шоколадной глазурью, с дверями и окнами из марципана.

Наконец, он отошел от торта и неодобрительно посмотрел на меня.

— А ты почему еще в нижнем белье? Забыла, что через час у нас свадьба?

Мы трое налили себе по бокалу шампанского, закусили, чем Бог послал, и только тогда я побежала наверх одеваться. Я была в хозяйской спальне, сидела за трюмо, за которым должна была сидеть Стефани, и подкрашивала глаза тушью. Остин постучал и тут же зашел внутрь. Я едва не потеряла дар речи.

— Остин! — только и смогла сказать я. Он переоделся в черный смокинг от Армани, накрахмаленную белую рубашку с черными жемчужными запонками, с красным кушаком и галстуком-бабочкой в тон. На ногах у него были черные бархатные туфли с монограммой.

— Как я тебе? — спросил он и покрутился, чтобы я могла составить полное впечатление.

— Ты — божественно хорош! — сказала я, намеренно употребив его любимое слово. — Это все божественно. И ты самый лучший друг, который только может быть у девушки. — Я обняла его за шею и поцеловала прямо в губы.

Остин вывернулся из моих объятий и встал перед зеркалом в полный рост. Снова повертелся так и эдак, а потом погладил кушак.

— Как думаешь, это не слишком вычурно? Это из французского тартана.

— Неужели? — слросила я.

— Теперь я истинный Лефлер — господин Цветок, — сказал он и подмигнул мне. — Я сам придумал этот наряд. Как ты думаешь, он сгодится для Нового года?

— В Мэдисоне? — с сомнением переспросила я. — Думаю, для нашего города это слишком… элегантно.

— Да нет же, — капризно сказал Лефлер. — Для Нового Орлеана. Я встречаю Новый год в Новом Орлеане.

— С Робертом?! — Я была готова подпрыгнуть от радости.

— С кем же еще? — кокетливо сказал Остин. — А теперь, Кили, пожалуйста, одевайся.

— Все уже здесь? — спросила я.

— Почти все. Дом полон.

— Как там папа? Ты к нему заходил? Как он держится?

— Он немного нервничал. Пока я не подарил емуто, чтохотел. Я думаю, мне удалось поднять ему настроение.

— И что ты ему подарил?

— Маленькую серебряную фляжку, — сказал Остин. — Полную старого доброго скотча. Он глотнул и пришел в чувство.

— О Боже, — сказала я. — Пойди, вернись и забери ее у него. Мы не можем допустить, чтобы он раскис перед священником.

— С ним все будет в порядке. Не переживай. Он — молодец-огурец. Ты-то сама как?

— Я? Прекрасно.

— В самом деле? Тогда почему ты все еще сидишь тут растрепой, в то время как все сливки мэдисонского общества уже собрались внизу и ждут, когда заиграют марш Мендельсона?

— Я сейчас, — заверила я Остина. — Мне нужна всего одна минута, а потом я быстро оденусь. Я спущусь через пять минут, обещаю.

— Ты думаешь о маме, да? — спросил он.

Я кивнула. В моем горле стоял комок, который мешал говорить.

— Увидимся внизу, — сказал Остин, поцеловал меня в лоб и ушел.

Я села за трюмо и вытащила маленькую хрустальную склянку из вечерней сумочки. Я потрясла ее как следует, открыла пробку и втерла остатки духов «Джой» в кожу на запястьях и за ушами. Потом я надела платье, застегнула молнию и влезла в туфли от Маноло Бланик на самом высоком каблуке из тех, что продавались в этом сезоне. Я слегка сбрызнула лаком волосы, уложенные в самую замысловатую прическу из тех, что могла сочинить Мозелла, и взглянула в зеркало. Ну что ж, я готова.

Мне пришлось приподнимать шлейф платья, чтобы не наступить на него, когда я спускалась по ступеням. Внизу уже толпились гости, в воздухе витал аромат цветов, духов и свечного воска. Я пробралась сквозь толпу к камину, где терпеливо ждал пастор.

И вот уже квартет заиграл свадебный марш, и толпа дружно ахнула, когда Серена в длинном атласном вечернем костюме цвета слоновой кости с декольте в форме сердца пошла вниз по лестнице об руку с моим отцом.

Гости расступились, замигали вспышки фотоаппаратов, загудели машины. Глория стояла по другую сторону от камина, как и я, одетая в черный бархат. Только у меня платье было без рукавов с глубоким V-образным вырезом, а у нее — с длинными рукавами и вырезом поскромнее. У нас у обеих были букеты белых фрезий, что сделал для нас Остин, а у папы, который уже приближался к самодельному алтарю, в лацкане фрака была одна белая роза. Он весь сиял, и я подумала, что он сегодня самый красивый мужчина из всех присутствующих.

Волосы Серены были уложены наверх, чтобы открыть бриллиантовое колье, которое подарил ей отец в качестве свадебного подарка. Папа был на добрых шесть дюймов выше Серены и смотрел на нее с таким нескрываемым обожанием, что у меня слезы выступили на глазах от умиления. Я взглянула на Глорию. Она плакала. Я услышала всхлипывание слева от себя и поняла, что Остин тоже плачет как ребенок.

Полчаса спустя мы уже пили шампанское в столовой. Серена была против формальностей. Шампанское, хорошая еда, добрые друзья и никаких длинных речей.

Она отрезала кусок от торта и накормила им моего отца, который, судя по блеску в глазах, давно уже успел опорожнить подаренную Остином фляжку. Я почувствовала теплую ладонь на своем плече и, подняв взгляд, встретилась глазами с Уиллом. Он выглядел роскошно в своем черном смокинге, и его рыжие волосы, как всегда нуждавшиеся в стрижке, сверкали, словно медь в свете свечей.

— Красивый вечер, верно? — спросил он.

— Великолепный, — ответила я и, встав на цыпочки, поцеловала его в щеку. Но он повернулся, и мои губы на мгновение коснулись его губ.

— Спасибо за сегодняшний день, — сказала я Уиллу.

— За что? — спросил он. — Вы с Остином сделали всю тяжелую работу. Я просто вам не мешал.

— Вы тоже многое сделали, разве не так? Мы с отцом не знаем, как вас благодарить.

— Вам не обидно, что ваш отец женится? — спросил Уилл.

— Нисколько, — сказала я просто. — Они с Сереной — отличная пара. Словно подростки. Серена делает папу счастливым. И большего я не могу желать.

— Что, действительно никаких сожалений? — спросил Уилл.

— Насчет чего?

— Насчет Эй-Джи. Я скривила лицо.

— А как насчет вас? Есть сожаления по поводу Стефани?

— Господи! — сказал он. — Стоит только подумать, как далеко я зашел. Если бы не тот фонтан и истерика, которую Стефани из-за него закатила, если бы я случайно не увидел всего своими глазами…

— Она оказалась настоящей хулиганкой, верно?

— Точно, — сказал Уилл. Продолжая держать меня за талию, он чуть-чуть притянул меня ближе. — Ммм… Вкусно пахнет. Вы всегда так вкусно пахнете?

— Сегодня особый случай, — подчеркнула я.

— В тот раз, когда мы впервые встретились, тоже был особый случай, — сказал Уилл, усмехнувшись. — Насколько я припоминаю.

— Когда это? — И тут я вспомнила вечер репетиции свадебного ужина. — Господи! Как я, должно быть, выглядела тогда — перемазанная фруктовым коктейлем, злая как черт. Это была самая большая истерика в моей жизни. Не могу поверить, что вы видели, как я уродую машину Эй-Джи, и при этом не сказали ни слова. А потом выглядываете из своего нелепого желтого «кадиллака» и уличаете меня в незнании родного языка. Первое впечатление было отличным, ничего не скажешь?

— Вы были восхитительны, — заверил меня Уилл. — Как я мог после этого вас не нанять?

Как раз в этот момент подбежала моя кузина Джейни:

— Эй, ребята, скорее! Серена сейчас будет бросать свадебный букет. — Она схватила меня за руку и потащила за собой, в первые ряды жаждущих выйти замуж.

Белый «кадиллак», украшенный бантом, подъехал ко входу. Все дружно закричали, приветствуя выходящих из дома новобрачных. Серена повернулась к толпе спиной и бросила через голову букет. Джейни успела вырваться вперед и поймала его на лету.

Я вернулась в дом и налила себе шампанского. Квартет продолжал играть, гости не торопились уходить: кто-то сидел на диванах, кто-то стоял, кто-то ходил, разглядывая дом и восхищаясь талантом Остина, сумевшего так удачно украсить его цветами.

Я поднялась наверх, в хозяйскую спальню, которую на сегодняшний вечер присвоила себе компания родственников жениха и невесты, села за трюмо и принялась поправлять косметику. И тут вошел Уилл.

— О, — сказал он. — Извините, я думал, вы внизу.

— Ничего, — сказала я, вытирая под глазом. — Это ваш дом. И ваша спальня. Я уже закончила.

Я встала, повернулась к зеркалу спиной и поправила платье.

— Я забыл вам сказать. Вы сегодня просто ошеломляюще выглядите. Даже лучше, чем в тот вечер, когда мы встретились.

— Спасибо, — сказала я, краснея. От Уилла не так легко дождаться комплимента.

— Есть еще одна вещь, — сказал он, нахмурившись и приближаясь ко мне. — Это меня все время сводит с ума.

— Что именно? — Я обернулась и посмотрела в зеркало.

— Вот это, — сказал он, подойдя сзади. Он подцепил бретельку моего черного бюстгальтера, которая выглядывала из-под платья, а потом наклонился и поцеловал меня в плечо, затем в шею, в ямочку у горла, в мочку уха и, наконец, в губы.

И тут в его объятиях я забыла, где я и кто я. И я думаю, он тоже забыл. Рука Уилла нащупала молнию моего облегающего платья. Платье уже начало падать, когда я почувствовала, вернее, услышала, что в комнату кто-то заглянул.

— Давно, черт побери, пора, — проворчала мисс Нэнси, закрывая дверь. Затем она повернула замок на дверной ручке и, осторожно ступая по ступенькам, спустилась к гостям.

Примечания