Глава 1

Если бы не склонная к алкоголизму Мукки — кузина моего жениха, — мой папа до сих пор был бы почетным членом загородного клуба «Окони-Хиллз». Но Мукки не умеет пить крепкие напитки. Пиво и вино она может, не моргнув глазом, хлестать целый день и целую ночь, но налей ей «мэй-тей» или, упаси Бог, «Маргариту», и беды не миновать.

Шла генеральная репетиция свадебного обеда, который давали Джсрниганы. Я была на той репетиции невестой, поэтому мне и в голову не могло прийти, что я должна присматривать за Мукки, вполне взрослой женщиной, матерью двоих детей, и следить, чтобы она держалась подальше от бара. Однако именно я оказалась поблизости, когда Мукки, которая на той репетиции была одной из подружек невесты, окончательно съехала с катушек и решила потанцевать с коктейлем в руке. Добрых шесть унций клубничной «Маргариты» выплеснулись прямо на лиф моего голубого вечернего платья.

— Видит Бог, — тут же выдала Джи-Джи, моя будущая свекровь, которая, разумеется, успела вовремя отскочить от Мукки, сохранив в первозданной чистоте свой бледно-розовый с бисером наряд, — я говорила тебе, что не надо звать ее на свадьбу. Ты знаешь, как она набирается.

— Кили, — завопила Мукки, бросаясь ко мне со своим еще наполовину полным бокалом, — мне так жаль! Дай я тебя почищу.

И все, что осталось у нее в бокале, благополучно пролилось мне на спину.

— Ничего, — сквозь зубы процедила я. — Всего лишь маленькое пятно.

Мать Мукки, которая привыкла к такому поведению дочери, схватила ее под руку и потащила к двери, чтобы та не выкинула чего-нибудь еще. Все же прочие дамы обступили меня, охая и ахая, чем едва не довели меня до истерики.

Если честно, уже несколько недель я была на грани нервного срыва. Но сейчас с меня было довольно! Довольно вечеринок. Подарков. Довольно застолий, довольно этих дурацких поздравлений, этих охов и ахов, умильных восклицаний со стороны чуть ли не всех и каждого. Ах, какая мы славная пара! Ах, как мне повезло, что я породнюсь с Джерниганами! Довольно!

Эй-Джи (мой жених) тоже был сыт по горло.

— Разве мы не можем просто поехать куда-нибудь на пару недель, повалять дурака, а потом вернуться, и чтобы все было как прежде? — спросил он у меня накануне генеральной репетиции.

Вся неделя прошла в суете. Я уже с честью выдержала чайную церемонию в доме отца, включающую осмотр и ощупывание будущей невесты, девичник, на котором Джи-Джи очень сокрушалась, что моя мать не будет присутствовать на свадьбе, будто я знала, где она находится — мать в течение последних двадцати с лишним лет не жила с нами; еще был пикник с барбекю, устроенный холостыми друзьями Эй-Джи, на который из женщин была допущена только я…

Задавая свой вопрос, Эй-Джи как раз примерял хит сезона — фартук и подбитую ватой рукавицу для барбекю — подарок тети Эй-Джи Нормы. При этом надо добавить, что под фартуком у Эй-Джи ничего не было, а рукавицу он надел вовсе не на руку.

Я загнала Эй-Джи в угол щипцами для барбекю, а через минуту мы уже катались по полу его квартиры. Разумеется, на мне уже не было ни поварского колпака, ни остальной одежды.

— И-ик! И-ик. — Я приостановила Эй-Джи, честно говоря, не очень встревожившись — с ним такое случается, когда… скажем так, Эй-Джи слишком перевозбужден.

— Дыши, детка, дыши, — тоном опытной медсестры велела я, между тем пытаясь выбраться из-под него.

— Нет, — выдавил из себя Эй-Джи, продолжая икать, — не останавливайся, Кили. — Он попытался притянуть меня к себе. — Давай, со мной все будет в порядке. И-ик! И-ик! И-ик…

Тело его содрогалось при каждом «икс». Я уже начала бояться, что Эй-Джи себе что-нибудь повредит. Черт, я боялась, что он мне что-нибудь повредит! Не говоря уже о том, что приступы бурной икоты меня не очень-то заводят. Возбуждают. Даже, если икает человек, которого я безумно люблю.

Я поднялась с пола и подбежала к раковине налить чашку воды.

— Давай, Эй-Джи, — сказала я, пытаясь помочь ему встать на ноги. — Выпей водички за свою Кили.

— Я (ик) не (ик) хочу никакой проклятой (ик-ик!) воды, — выдавил из себя Эй-Джи, но глоток все же сделал.

— Еще один, — настаивала я, потирая его голую спину. Эй-Джи схватил мою руку и скользнул ладонью вниз к своему животу — настоящий мужчина никогда не падает духом.

— Нет, не сейчас. — Я вывернулась. Эй-Джи притянул меня к себе, но я выставила чашку как щит. — Сперва выпей воды.

Эй-Джи нахмурился и стал пить мелкими глотками.

— Не торопись, — сказала я. — Ты же знаешь, что только так поможет.

— Мне поможет совсем другое, — сказал Эй-Джи и посмотрел на меня многозначительно. — Иди сюда, малышка, приласкай меня снова.

Но я подняла с пола одежду и побежала в спальню одеваться.

— Эй, — крикнул Эй-Джи мне вслед, — так нечестно! Я заперлась изнутри, чтобы он не ворвался.

— Будем считать, что я тебя обманула, — крикнула я из-за двери.

К тому времени, как Эй-Джи нашел ключ от спальни и открыл ее, я уже застегивала юбку.

— Кили, — сказал он, надувая губы, — я хотел, чтобы сегодня вечером мы занялись этим еще разок.

Я попыталась отделаться поцелуем, но Эй-Джи был непреклонен.

— Послушай, — сказала я, убирая его руки от пуговиц моей блузки. — Давай не будем. До свадьбы осталось два дня. У меня рано утром назначена встреча и еще дел невпроворот. Я не могу провести с тобой эту ночь.

— Брось, детка, — прошептал Эй-Джи, расстегивая молнию на моей юбке и одновременно задирая подол. — Когда мы поженимся, это будет не так интересно. Все будет по закону и прочее.

Я оттолкнула Эй-Джи с обиженным видом.

— Ты хочешь сказать, что после свадьбы секс со мной станет скучным? Только потому, что мы будем мужем и женой? Спасибо большое!

— Я не то хотел сказать. — Эй-Джи снова потянулся ко мне.

Я вывернулась и схватила туфли и сумочку. Моя машина была припаркована перед домом. Я направилась к двери.

Эй-Джи снова повязал фартук и выскочил следом за мной. Его славная белая попка белела в июньском сумраке.

— Я не говорил, что мы не будем получать удовольствия, — сказал он, оглядываясь, не смотрит ли кто-нибудь. Квартира Эй-Джи находилась в бывшей каретной — в коттедже кирпичного особняка его родителей.

Я тоже подняла глаза вверх, на освещенные окна второго этажа. Там, как я знала, находилась спальня Джи-Джи и Дрю.

— Я просто имел в виду, что это перестанет быть запретным плодом, как сейчас, — сказал Эй-Джи. Он опять посмотрел на окна и, убедившись, что никого нет, начал прижимать меня к двери моей собственной машины. Фартук его упал на землю, и теперь Эй-Джи был наг перед лицом Господа, как Адам в Эдеме. — Признайся, ведь тебя тоже заводит мысль, что нас могут застукать?

То, что Эй-Джи завелся, было видно невооруженным глазом.

— Нет, — твердо заявила я. — Может, ты и эксгибиционист, но я — нет. А теперь будь хорошим мальчиком и пожелай мне спокойной ночи.

Эй-Джи все еще не желал отступать. Прижавшись ко мне, он зашептал в ухо:

— Я буду хорошим мальчиком. Очень хорошим. В твоей машине. — Он наклонился и поцеловал меня в шею. — Мы уже сто лет не делали этого в твоей машине.

— Нет.

— В моей машине.

— Нет, черт возьми!

Его машина — «БMB-Z3», двухместная с откидным верхом. После прошлого раза мне чуть было не пришлось обращаться к мануальному терапевту, чтобы тот вдохнул жизнь в мой позвоночник.

На лице Эй-Джи появилась демоническая улыбка.

— Я знаю. В маминой машине. Заднее сиденье ее «эскалады» просто создано для любви.

Это решило дело. Можно быть с заскоками и с заскоками. Я слегка толкнула Эй-Джи, он оступился и попал босой ногой на раздавленную устричную раковину на дороге.

— Оо! — застонал он, приземлившись на голую попу.

— Спокойной ночи, дорогой, — сказала я и, забравшись в машину, заперла дверь и уехала в чернильно-черную южную ночь, какие бывают только здесь, в штате Джорджия.

С тех пор прошла неделя, и самая нескончаемая вечеринка в истории города Мэдисон была близка к завершению. Свадьба состоится завтра. Еще один день, и я стану миссис Эндрю Джексон Джерниган. Кили Мердок Джерниган.

Еще один день, успокоительно пробормотала я себе под нос, выбираясь из плотного круга окруживших меня сочувствующих дам.

— Вот. — Тетя Глория протянула мне бутылку содовой. — Иди в туалет, сними платье и намочи его содовой. Иначе тебе ни за что не вывести с шелка пятна от клубники.

— Спасибо, — сказала я, взглянув на Глорию с благодарностью.

Я шла по коридору в дамскую комнату, когда услышала ЭТО. Звуки доносились из помещения, расположенного справа по коридору. То был конференц-зал.

Я задержалась перед дверью.

— И-ик.

— Тсс! — послышалось хихиканье.

— И-ик. О Господи, сделай это снова.

Я замерла. Меня словно ударили кулаком в грудь. Голова закружилась. К горлу подступила тошнота. Надо поскорее вернуться в туалет.

Я сделала два неверных шага в нужном направлении.

— …Кили никогда так не делает. Приглушенный смех послышался снова. На этот раз я взялась за ручку двери.

— И-ик! И-ик! И-ик!..

Я распахнула дверь конференц-зала.

Эндрю Джексон Джерниган, мужчина моей мечты, в одной рубашке для смокинга, в черном галстуке и в черных носках, стоял ко мне лицом, держа перед собой Пейдж Пламмер — мою свидетельницу, нахальная маленькая попка которой восседала на сияющем столе для заседаний. Бесстыдно открытое платье моей подружки было задрано чуть ли не до головы, а ногами эта чертовка обвивала вокруг талии моего жениха.

— И-ик. — Голова Эй-Джи удивленно дернулась, а рот захлопнулся. — О Боже! — На этот раз он произнес те же слова по-другому.

Эй-Джи попятился от Пейдж, схватившись за штаны.

— Что такое? — сказала Пейдж и повернула голову. Ее нахальные красные губки вытянулись в виде буквы «О», когда она увидела меня стоящей в дверях. — О Боже, — сказала она, спрыгивая со стола. Пейдж зарабатывала на жизнь, сочиняя рекламу, но оригинальностью мышления не отличалась. — О Боже, Кили?

И тут на меня накатило! В руке я держала бутылку с содовой, и вот уже эта бутылка летела через стол в голову Эй-Джи.

Он попытался увернуться, но, поскольку штаны у него были приспущены, отпрыгнуть быстро ему не удалось. К счастью для Эй-Джи, бутылка была пластиковая. К несчастью — она была полная. Бутылка ударила Эй-Джи аккурат над левым глазом, и он упал как подкошенный.

— Черт! — проревел он.

— Кили! — закричала Пейдж.

Больше мне бросать было нечего. Но это лишь временно.

Глава 2

Пейдж кинулась на поиски своих маленьких красных трусиков, для чего ей пришлось обогнуть стол. Но я нашла их первой.

— Сука! — завизжала я. — Как ты могла? Моя лучшая подруга. Как ты могла?

— Кили, не нервничай. Это ничего не значит. Просто так вышло, — сказал Эй-Джи, медленно поднимаясь на ноги. Он силился застегнуть ремень. — Мы все сегодня выпили лишнего… ты же знаешь, как это бывает, детка. Я становлюсь слишком игривым, когда выпью. — У него даже хватило наглости мне подмигнуть.

Я шлепнула его трусами Пейдж по физиономии.

— С моей свидетельницей?

Я стремительно развернулась и оказалась лицом к лицу с Пейдж, которая, схватив туфли, кралась к двери.

— Ты должна была помочь мне с фатой и нести мой букет, — завизжала я, — но не трахать моего жениха, ты, грязная соска! Шлюха подзаборная!

— Эй! — довольно резко возразила Пейдж. — Кого это ты называешь шлюхой? Это ты переспала с ним на первом же свидании.

— Заткнись. — Я размахнулась и дала ей пощечину. Все это происходило прямо там, в зале заседаний загородного клуба с солидными дубовыми панелями и огромным столом. Все сорок восемь основателей клуба, включая прадеда Эй-Джи, Чаба Джернигана, запечатленные маслом, осуждающе смотрели на меня со стен.

— О-о-о! — завыла Пейдж. Она схватилась за щеку, и я с удовлетворением отметила, что на щеке ее остался след моей ладони, а на моей ладони остался отпечаток ее тонального крема — существенная деталь макияжа девочки с картинки.

Не прошло и нескольких секунд, как Пейдж набросилась на меня. Но при моем росте метр восемьдесят и ее — метр шестьдесят достать до моего лица было непросто. Однако Пейдж была весьма прыгучей — она играла в волейбольной команде штата, о чем я неосмотрительно забыла, принимая в расчет лишь хрупкость ее телосложения. И что еще важнее, я забыла, что Пейдж происходит из долгой династии тех, кого у нас в Мэдисоне называют трейлерными отбросами.

— Сука, — процедила она. Ее длинные, покрытые красным лаком ногти впились в мое лицо, а обтянутая шелком коленка заехала мне в пах на удивление сильно.

Я пыталась отодрать Пейдж от себя, но тут вмешался Эй-Джи. Меня он схватил за правое предплечье, а Пейдж твердо взял за плечо.

— Девочки, — примирительно сказал он, — бросьте ссориться. Успокойтесь. Обе.

Я вывернула руку.

— Успокоиться?! Ты пробираешься с ней сюда и трахаешь ее здесь, на столе заседаний, и все это во время репетиции нашего свадебного обеда! В присутствии всей моей семьи и священника. И после этого ты хочешь, чтобы я успокоилась?

Черты его лица смягчились. Эй-Джи даже сумел выдавить из себя слезу.

— Кили, я виноват. Я не хотел обидеть тебя, дорогая. Ты знаешь, как сильно я тебя люблю. Мы с Пейдж просто валяли дурака. Ситуация вышла из-под контроля… Это все. Правда, Пейдж? — Он посмотрел на мою бывшую лучшую подругу, ища у нее подтверждения своих слов. — Скажи ей, Пейдж. Мы оба слегка перебрали, верно?

Темно-голубые глаза Пейдж злобно блеснули.

— Верно, Эй-Джи. Мы изрядно напились. Потому что Кили тебе осточертела. Именно поэтому ты заскочил ко мне на той неделе и мы трахались на «эскаладе» твоей мамаши, а еще неделей раньше мы занимались этим в твоем офисе в банке. — Она нахально мне усмехнулась. — Кили, душка, ты всегда так беспокоилась о приличиях: «Это пошло, Пейдж. Не будь похожа на уличную девчонку, Пейдж». Но моя мама была права, когда говорила, что если мужчина не получает того, что хочет, дома, он будет искать это на стороне. Вот я и есть та самая сторона.

— Пейдж! — прошептал Эй-Джи. — Это ложь. Скажи ей, что это ложь. Я никогда…

Я не дала ему закончить. Развернувшись, я схватила кубок за победу в соревнованиях по гольфу, красовавшийся в открытом шкафу красного дерева — надо сказать, это был не просто кубок, а памятный кубок самого Чаба Джернигана, громадное серебряное чудище в виде ночного горшка с витиеватой гравировкой и барельефом бюста самого прадедушки Чаба — и швырнула его в голову Эй-Джи.

— Ублюдок! — заорала я.

Я крепко промахнулась, но зато сбила со стены портреты двух отцов-основателей.

После этого я молча развернулась и гордо вышла из зала, но тут же налетела на свою будущую свекровь.

— Кили! — воскликнула Джи-Джи. — Что тут происходит? Все в банкетном зале слышали твой крик. Ты что, с ума сошла?

— Мама, — сказал Эй-Джи, забегая ей за спину. — Мы немного повздорили, и это все. Поговори с ней. Скажи Кили, что она делает из мухи слона.

— Дорогая, — сказала Джи-Джи суровым тоном. — Ты ведь не хочешь закатить скандал вечером накануне свадьбы? Ты испортишь всем праздник.

Я посмотрела Джи-Джи через плечо. Наши гости высыпали в коридор следом и стояли, толпясь в проходе. Они перешептывались и смотрели на меня.

— Он трахал Пейдж! — крикнула я. — Прямо там, в конференц-зале.

— Кили! — прошептала Джи-Джи, хватая меня за плечи. — Мальчики есть мальчики. А теперь возьми себя в руки и прекрати спектакль.

— Он не мальчик! — сказала я. — Ему тридцать четыре года, и мы помолвлены.

— Тихо, — сказала Джи-Джи и слегка тряхнула меня за плечи. — Поверь мне, эта девушка ничего для Эй-Джи не значит.

— Зато для меня все случившееся значит очень многое, — сказала я. Я чувствовала, что мой гнев закипает и вот-вот выплеснется через край. — Свадьба отменяется! — крикнула я. — Все по домам.

Шепот и кудахтанье стали громче.

— Я не шучу, — закричала я, продираясь сквозь толпу, мимо Джи-Джи, Мукки, тети Глории и прочих. — Идите домой! — протиснулась в банкетный зал, где играл ансамбль, и разыскала своего отца, который сидел за столом с партнерами по гольфу.

— Все кончено, папа, — всхлипывая, сообщила я. — Свадьбы не будет. Я хочу домой.

Отец встал. На лице его, досель безмятежном, теперь читалась тревога. Старые приятели, сидевшие с ним за столом, в минуту испарились.

Отец расстегнул накрахмаленный воротник белой рубашки — его черный галстук валялся свернутым на столе возле стакана с виски.

— Не будет? Что ты имеешь в виду, Кили? Это шутка?

— Послушай, Уэйд. — Я услышала голос Джи-Джи у себя за спиной. Джи-Джи выглядела великолепно. Собранная, причесанная — ни одного волоска не растрепалось. — Кили просто немного расстроена. Сначала Мукки испортила ей платье, потом они с Эй-Джи что-то не поделили. У нее просто неадекватная реакция на ситуацию. Уэйд, может, ты отвезешь ее домой, чтобы она, как следует выспалась перед завтрашним большим днем?

— Никакого большого дня завтра не будет, — воскликнула я. — Я не выйду замуж за этого лживого сукина сына даже ради всего золота мира.

— Дорогая, — начал папа.

— Я серьезно, — перебила я отца. — Я не выйду за Эй-Джи Джернигана, даже если он был бы последним мужчиной на земле.

— Кили, ангел мой. — Теперь отец был уже на моей стороне. И тут я сорвалась. Не знаю, что на меня нашло — то ли чувства взыграли, то ли гормоны, но у меня началась настоящая истерика.

После этого уже ничего не могло остаться по-прежнему.

Вот я стою посреди банкетного зала в «Окони-Хиллз», трезвая, здравомыслящая женщина тридцати двух лет, успешный дизайнер по интерьерам, профессионал экстра-класса, и вот уже я — не я, а стихийное бедствие. Вполне вменяемая Кили Мердок — та, что всегда знала точно, что правильно, а что нет, — была в шоке от самой себя, но остановиться не могла.

Священник, преподобный Ричард Уиттиш, пастор методистской церкви Мэдисона, бросился меня успокаивать.

— Кили, — тихо сказал он, и его доброе лицо побагровело от смущения и неловкости. — Вы сами не знаете, что сейчас делаете. Давайте пройдем в другую комнату. Давайте просто тихо поговорим и помолимся Богу, чтобы он внушил нам спокойствие и безмятежность.

Я запустила красные трусики Пейдж ему в лицо. В то самое лицо, что смотрело на меня с амвона церкви каждое воскресенье всю мою жизнь.

— Я не хочу спокойствия, доктор Уиттиш! — завизжала я. — Я хочу убить долбаных Пейдж Пламмер и Эй-Джи Джернигана.

— Кили, — глотая воздух, как рыба на суше, сказала Джи-Джи. — Держи себя в руках.

Я схватила со стола папин стакан с виски и бросила его о стену.

— Нет, Джи-Джи, это вам надо держать себя в руках: себя и вашего лживого, подлого сукина сына.

Теперь уже папочка Эй-Джи выступил вперед. Он был высокий и заметный мужчина, с густыми седыми волосами и веснушчатым мясистым лицом. Он исчез примерно тогда, когда официанты принялись разносить аперитивы. Может, вышел покурить на улицу. Джи-Джи не позволяла ему курить дома.

— Итак, юная леди, — сказал Большой Дрю своим раскатистым басом, — в вашем представлении нет нужды.

— А такое представление вам понравится? — спросила я, лихорадочно ища глазами, чем бы в него запустить. И нашла. На каждом из круглых столов стояли маленькие лаковые табакерки с золотой надписью «Кили и Эй-Джи» — презент от Джи-Джи.

Я проехалась рукой по папиному столу, сшибая бокалы и фарфор, и собрала шесть таких табакерок.

— Вот, — закричала я, с силой швырнув первую табакерку об пол. — Вот вам и представление. А вот еще одно представление.

Я огляделась, желая увидеть одобрение. Все, кто находился в зале, словно к месту приросли. Моя тетя Глория стояла в дверях, сжав рукой горло. На лице у нее застыло выражение ужаса, которое мне в жизни не забыть.

Но я не могла остановиться. Я стала швырять остальные табакерки в стены, в окна. Одну из них я швырнула в Эй-Джи, и когда его мать начала возмущенно ловить ртом воздух, следующую я запустила в нее. Теперь комната ожила. Музыканты торопливо паковали инструменты. Мужчины уводили жен, а жены хватали свои сумочки, очевидно, опасаясь стать моей следующей мишенью. Официанты торопливо убирали фарфор и хрусталь, чтобы лишить меня орудий преступления.

Желая положить конец моей выходке, папа встал и заключил меня в свои медвежьи объятия.

— Кили, — прошептал он, гладя меня по волосам, — перестань, девочка. Хватит. Все кончено. Ты не обязана выходить за Эй-Джи. Ты не обязана выходить замуж за того, за кого не хочешь.

Выражение его лица было таким, что я чуть не умерла от стыда. Печаль. Страх. Боль. Он думал, что я свихнулась, и был недалек от истины.

— Прости, папа, — прошептала я и выбежала из зала, мимо расступающихся гостей, мимо испуганных официантов, мимо моего жениха и моей бывшей лучшей подруги.

Я бежала по ступеням загородного клуба, минуя подростков, нанятых для того, чтобы те помогали при парковке. Собравшись в кучку, они пили из горлышка украденное с вечеринки пиво и удивленно таращились на меня. И только добравшись до стоянки, я поняла, что не знаю, что делать дальше.

Я оглянулась через плечо. Народ потоком вытекал из клуба. Мне надо было сматываться и побыстрее. Но как? Я приехала в клуб с Эй-Джи. Его двухместную красную машину найти было нетрудно. Он припарковал ее в переднем ряду и оставил открытой.

Я подошла и посмотрела на кожаные кресла. Только тут я поняла, что продолжаю держать трусы Пейдж зажатыми в кулаке. Я повесила их на руль красного «БМВ».

Ключи торчали из зажигания. Как это похоже на Эй-Джи. Может, просто взять да уехать на его машине? И куда я поеду? И что буду делать?

Наконец, у меня появилась мысль получше. Я схватила ключи и оценивающе окинула взглядом сверкающую новой краской машину.

Мальчишки-парковщики уже направлялись к стоянке. Мне надо было работать быстро.

Мои буквы были крупными и размашистыми — как на тех надписях, что оставляют серийные убийцы. Отлично. Я хочу, чтобы он меня боялся.

— Подонок! — победоносно прошептала я, прочитав то, что только что написала. Я стянула с пальца кольцо, подаренное мне Эй-Джи, и бросила его в машину. — Подонок.

И тут я услышала покашливание. Я оглянулась. Рядом с машиной Эй-Джи стоял большой канареечно-жслтый «кадиллак». Классический, с «плавниками». На переднем сиденье сидел мужчина и от души хохотал.

— Поддонок? — сказал он и снова засмеялся.

— Что вы сказали? — зло переспросила я.

— Поддонок, — повторил он. — Вы написали лишнюю букву.

Глава 3

Я никогда не видела этого типа прежде. Он был точно не из Мэдисона. Такую машину я бы запомнила. Ему было тридцать с небольшим. Рыжие волосы на висках начинали седеть, и, в общем, он был парень ничего, симпатичный, и даже в смокинге он выглядел так, словно был экипирован в туристское снаряжение.

— Я вас знаю?

— Вообще-то нет, — ответил незнакомец и, кивнув в сторону машины Эй-Джи, уточнил: — Видите, вы написали лишнюю букву. Таким образом, вы назвали его чем-то вроде подставки. Что, согласитесь, тоже звучит обидно.

— Не лезьте не в свое дело, — сказала я, как отрезала и тряхнула головой: мол, мне на все наплевать.

Народ стекался к своим машинам. Мне пора было уносить ноги. Я пыталась идти быстро, но, черт возьми, сабо на шпильке и платье без бретелей не слишком этому способствовали.

Ну и что! — сказала я себе. После всего, что случилось, я просто не могла попросить папочку или кого-нибудь еще подбросить меня до дома. Я потрусила прочь с парковки вдоль двухполосной дороги, ведущей к городу. До квартиры было мили две, не больше. Вообще-то я вполне способна передвигаться со скоростью шесть миль в час, но только не в этом наряде.

Пятидесяти ярдов хватило, чтобы у меня заныли икры. Потом началось жжение в мышцах. На ступнях в районе пальцев начали образовываться мозоли. К тому же мне все время приходилось поддерживать лиф, чтобы грудь не вывалилась.

Часов у меня при себе не было, но, судя по тому, что уже стемнело, время приближалось к десяти вечера. Комары вышли на охоту и кровожадно жужжали. При иных обстоятельствах жужжание комаров, порхание ночных бабочек, запах свежескошенной травы могли привести меня в романтическое настроение, но сегодня был не тот день. Стебли царапали лодыжки, а острые каблуки проваливались в мягкий, влажный после дождя грунт.

Вздохнув, я сняла обувь. Придется идти домой босиком.

Машины притормаживали, приближаясь ко мне. Я видела, как люди высовывали головы из окон, чтобы поглазеть на меня, после чего торопились прибавить скорость и пролетали мимо. Мэдисон сегодня приобрел новую достопримечательность — городскую сумасшедшую.

Большой желтый «кадиллак» съехал на обочину, заставив меня сойти еще дальше на откос.

— Эй, поосторожнее! — сказала я зло.

— Привет, — улыбнулся водитель. — Бросьте придуриваться, Кили, и полезайте в машину. Я отвезу вас в город.

Откуда этот тип знает, как меня зовут? Я еще раз взглянула на машину. У нее был открывающийся кожаный верх и сияющие хромированные колпаки. Обивка внутри тоже была из натуральной кожи. Вызывающе роскошная машина, почти оскорбление хорошему вкусу.

— Мой папочка всегда предупреждал, чтобы я не садилась в машину к незнакомцам.

— Вообще-то нас знакомили, — сказал мужчина. — Сегодня на вечеринке. До того как вы съехали с катушек.

— Я вас никогда раньше не видела, — продолжала упорствовать я, совсем, не будучи в этом уверенной.

— Видели-видели. Ваша кузина Джейни нас представила друг другу. Хватит ломаться, Кили. До дома еще мили две.

По спине моей пробежал холодок. Вот оно каково, стать городской сумасшедшей — сразу начинают прилипать подозрительные типы в дорогих машинах.

— Откуда вы знаете мое имя? И мой адрес? Водитель «кадиллака» нетерпеливо покачал головой.

— Вас зовут Кили Мердок. А живете вы над мебельной лавкой. Если вы сейчас не сядете в машину, я просто уеду и все.

— Это не мебельная лавка, — сказала я. — Это студия по дизайну интерьеров. И я не помню, чтобы нас знакомили. Подвозить меня не надо, я и сама дойду. Я вообще люблю гулять пешком.

Мужчина пожал плечами.

— Как хотите. Я видел, как Джерниганы выходили из клуба — как раз за мной. Они будут здесь с минуты на минуту.

Я плюхнулась на переднее сиденье.

— Быстро, пока меня никто не увидел, — сказала я. Мужчина до отказа выжал педаль газа, и из-под задних колес этой яхты для наземного пользования брызнули фонтаны грязи. Мы помчались к городу. Я подтянула лиф платья, который все время норовил сползти.

— Это кровь? — спросил мужчина, указав на красное пятно на лифе.

— Нет, черт возьми, — сказала я. — Это клубничная «Маргарита».

Незнакомец поморщился.

— Как, вы говорите, вас зовут? — спросила я.

— Уилл.

— Просто Уилл?

— Махони.

Это имя было мне знакомо. Я посмотрела на мужчину внимательнее.

Он был высокий, даже выше меня, как мне показалось. Смокинг сидел на нем как влитой, но вот стрижка оставляла желать лучшего. Лицо было все в веснушках, а взгляд темно-карих глаз казался более проницательным, чем мне бы этого хотелось.

— Уилл Махони? Тот самый тип, что собирается разорить Малберри-Хилл?

— А вас волнует судьба заброшенного особняка?

Надо сказать, что Мэдисон, штат Джорджия, изобилует постройками середины девятнадцатого века, возведенными еще до Гражданской войны.

Но Малберри-Хилл, большой белый особняк на выезде из города, пустовал так долго, что местные жители со дня на день ждали, когда же он уже развалится.

— Малберри-Хилл — культурное достояние, — неодобрительно сказала я. — Кстати, что вы делали на моей вечеринке? Я вас не знаю, и, уверена, Джерниганы тоже вас не знают.

— Меня пригласила ваша свекровь, — сказал Махони.

— Джи-Джи? Я вам не верю. Она первая начала собирать подписи в защиту Малберри-Хилл.

— И тем тронула мое сердце, — сказал Махони. — Я решил пощадить дом. И даже сделал взнос в историческое общество. Теперь я лучший друг вашей свекрови.

— Она мне не свекровь, — уточнила я.

— После сегодняшнего, конечно, нет, — согласился Махони. Теперь он уже не прятал ухмылку. — Вы устроили настоящее шоу. Неудивительно, что оркестранты уехали — им с вами не тягаться.

Итак, он все видел. Дальше падать мне было некуда. Я смотрела в окно на пробегающие мимо ландшафты.

— Мне не хочется об этом говорить.

Слава Богу, мы уже въезжали в город. Через пять минут я уже буду в собственной квартире и наконец-то смогу сжечь испорченное платье. А потом отключу телефон и всерьез подумаю над тем, не переехать ли в другой штат.

— Поверните направо на следующем светофоре, — сказала я. — Мой дом будет через два квартала.

— Я знаю, где это, — сказал Махони. — «Интерьеры от Глории», так, кажется, называется ваша лавочка? И бизнес ведет ваша тетя? Красивое здание. Я подумываю о том, чтобы его купить.

Дом, в котором я жила, с фасадом, богато украшенным лепниной, вплоть до середины пятидесятых годов был доходным. Мой дед купил его у первоначального владельца и тоже сдавал квартиры в аренду до самой своей смерти в конце восьмидесятых.

— Купить наш дом? Мечтать не вредно. Глория унаследовала это здание от моего деда. Он принадлежит нашей семье больше пятидесяти лет. Она никогда его не продаст. Тем более вам.

— Как скажете. Мне совсем не хочется сердить такую вспыльчивую женщину, как вы, Кили Мердок.

Махони подогнал машину впритык к моему красному седану «вольво».

Наш подъезд, он же вход в магазин, отмеченный веселенькой черно-белой зеброй на тротуаре, был мягко освещен. Я сама украшала витрину. Экспозиция сменилась неделю назад. Сейчас в витрине красовался шезлонг, выполненный в стиле французского импрессионизма (я сама и купила его на блошином рынке за Парижем), несколько сияющих шляпных коробок от Гермес и Шанель и наполовину отмотанный рулон роскошного золотого дамасского шелка от Пьера Фрея. Разумеется, мыслями я вся тогда была во Франции. Мы с Эй-Джи должны были провести медовый месяц на вилле в Провансе.

— Черт, — сказала я тихо, посмотрев на витрину, буквально дышащую вызывающим и по-ребячески непосредственным оптимизмом. Витрину срочно надо переоформить.

Я вышла из машины, не спуская глаз с этой вопиющей витрины.

— Спасибо большое, что подвезли, — пробормотала я, вновь превратившись в живое воплощение вежливости и особого шарма, свойственного только жителям американского Юга.

— Эй, — окликнул меня Махони, — вы кое-что забыли.

Я покраснела. Мои босоножки. Цена этих синих атласных босоножек Маноло Бланик заставила бы покраснеть любую модницу. Я схватила босоножки, нечленораздельно пробормотав слова благодарности, которые нельзя было интерпретировать иначе как «уматывай поскорее и не попадайся больше мне на глаза». Но Уилл Махони намека не понял. Он не стал выводить машину на проезжую часть. Он даже не убрал своей руки с моей.

Махони озабоченно посмотрел мне в глаза.

— С вами все будет в порядке? Сегодня ночью? Я хочу сказать…

— Я в порядке, — ответила я, изобразив бодрую улыбку. — Я отлично себя чувствую. Спасибо за беспокойство.

— Знаете, в одном вы правы, — сказал Махони, и мне даже показалось, что он сейчас пожмет мне руку, отчего я поспешила ее убрать. — Эй-Джи Джерниган действительно поддонок, как ни напиши.

Глава 4

У Глории имелись ключи от моей квартиры, которыми она пользовалась так, будто квартира была ее собственная. Вообще-то законной владелицей здания действительно была она, Глория. И она же считалась моей работодательницей. Итак, технически я на нее работала, и сегодняшнее утро в этом смысле не было исключением. Как не было оно исключением в том смысле, что Глория даже не потрудилась постучать, прежде чем открыть дверь в мою квартиру.

— Кили?

Я с головой накрылась одеялом.

— Кили здесь больше не живет.

— Тебе повезло, — язвительно заметила Глория. Она наклонилась и поцеловала пододеяльник примерно там, где, по ее мнению, должен был быть мой лоб.

— Знаешь, уже почти полдень. Давай, солнышко, вставай. Могу предложить тебе горячий кофе и еще у меня есть два шоколадных эклера. Один из них предназначался тебе, но если ты сейчас же не вылезешь из кровати, я с удовольствием съем оба.

— Я не голодна, — сказала я, переворачиваясь и одновременно пытаясь обхватить себя руками, имитируя материнские объятия. Кошмар продолжался. Прошлой ночью я тупо смотрела на пакетик с «Хершиз киссез», оставшихся еще с Рождества, но не смогла съесть ни одной шоколадки. Однако я сумела прикончить всю остававшуюся в бутылке текилу и добрую пинту хереса «Бристольское молоко», найденного в студии внизу.

— Как хочешь, — сказала Глория. Я услышала шуршание бумажного пакета и высунула голову из-под одеяла. — Страшна как смерть, — сказала Глория, надкусывая эклер. — Ты прикончила все спиртное, что нашла в студии до или после того, как поменяла экспозицию в витрине?

Хороший вопрос. Сразу и не ответишь.

Да, вспомнила. Я нашла текилу в собственном баре и пила ее, смешивая один к трем с апельсиновым соком — неразбавленный алкоголь я пить не могу. Где-то в первом часу текила достаточно ударила мне в голову, чтобы внушить мне желание спуститься вниз и, не мешкая, переоформить витрину. Но хмель вскоре прошел, и тогда я принялась обшаривать тот уголок студии, где хранились кое-какие припасы — кофе, сахар, спиртное и прочее. Там я и нашла бутылку «Бристольского молока», пылившуюся, вероятно, еще со времен моего деда.

— И то и другое, — сказала я и поморщилась от воспоминания. Голова гудела, а во рту было словно в мусорном баке.

— Интересный прием — совмещение символизма и метафоры. Я имею в виду витрину, — сказала Глория, потягивая кофе. — Свадебный наряд в мусорном баке является интересным сопоставлением конструктивизма и сентиментализма. Но я боюсь, что некоторые клиенты, постарше, с более консервативными взглядами, могут почувствовать себя оскорбленными при виде порубленных фотографий Эй-Джи, не говоря уже о символике резиновой спринцовки, висящей в центре композиции. Это, пожалуй, самая пикантная деталь твоего очаровательного этюда. Я почувствовала острую боль в левом глазу.

— Черт, совсем забыла о спринцовке. Глория сочувственно кивнула.

— Где, скажи на милость, ты отыскала эту вещь? Я думала, их больше не выпускают.

— Она была на складе. Я давно ее нашла — она была под старыми коробками с выкройками и прочей рухлядью, которую дедушка, должно быть, сложил там после смерти бабушки.

— Ну что же, — бодро сказала Глория. — Я даже не хочу строить предположения о том, каково, по мнению дедушки, было предназначение этой вещицы. Судя по тому, что спринцовка оказалась в одной компании с выкройками, он, видно, считал ее приспособлением к швейной машинке.

— Ты разобрала витрину? — спросила я с надеждой.

— О да, — ответила тетя. — В первый раз мне позвонили часов в восемь утра. И понеслось. Пока я закончила чистить зубы и причесываться, на автоответчике было уже три гневных послания. Причем два из них от Джи-Джи.

— Неужели?

— Она и отцу твоему звонила. Дважды.

— Да? И как там папа?

— С учетом обстоятельств, я думаю, Уэйд держится молодцом. Он пошел забрать газету из ящика сегодня утром, а вместо газеты нашел заказное письмо от совета директоров загородного клуба с уведомлением, что ему отказано в членстве.

—О!

— И еще к письму прилагался счет. По пунктам. Очевидно, ты сильно повредила кубок Чаба Джернигана. Не говоря уже о побитом фарфоре и хрустале.

— Прошу прощения, — сказала я, вскочив с кровати.

Я едва успела долететь до туалета, как к горлу подкатил ком блевоты. В течение ближайших десяти минут мой травмированный желудок избавлялся от остатков текилы и сливочного ликера.

Когда я предприняла попытку протереть пол в ванной одним из моих новых полотенец, украшенных монограммой «КМД» — по первым буквам моего нового имени, — вошла Глория. Она легонько толкнула меня в направлении ванны.

— Горячая вода, — сказала она, включая душ. — Много горячей воды. А когда будешь готова, придешь ко мне и мы поговорим.

Я до упора выкрутила кран с горячей водой. Когда моя кожа стала темно-розового поросячьего цвета, я, наконец, вышла из душа. Надев старые джинсы и футболку, я обернула мокрую голову полотенцем и спустилась в студию.

Глория сидела за бюро в крохотном алькове, который мы использовали в качестве офиса. В основном помещении у нас стоит красивый обеденный стол из корабельной сосны, достаточно вместительный, чтобы усадить за него огромную фермерскую семью со всеми чадами и домочадцами — его-то мы и зовем рабочим. За ним ведем переговоры с клиентами, показываем образцы тканей и ковровых покрытий, мебельные каталоги и прочее. Но настоящая работа «Интерьеров от Глории» проходит здесь, в нише, называемой офисом.

Сколько я себя помню, тетя Глория всегда сидела за этим большим шведским бюро из золотистого дуба. Когда-то оно принадлежало первому владельцу дома и осталось здесь до сих пор, так как оказалось слишком громоздким, чтобы его можно было вынести, не снимая двери. Так дед и купил его вместе с домом.

Все потайные и выдвижные ящики бюро были аккуратно заполнены канцелярскими принадлежностями, корреспонденцией, оплаченными и неоплаченными счетами. Глория по-прежнему хранит карандаши в фаянсовой чашке и носит все те же очки в простой черепаховой оправе, которые все время сползают на нос. Даже прическа у нее не меняется — только подумать! — золотисто-каштановый «паж», причем она заправляет волосы только за левое ухо, выставляя напоказ крупные серьги с бриллиантами, без которых я тоже ее никогда не видела.

— Кто еще сегодня звонил? — спросила я, садясь за стол. Глория закатила глаза.

— Мамаша Пейдж.

— Черт.

— Она заявляет, что уже наняла адвоката и собирается подать на тебя в суд за злостную клевету, а также за оскорбление действием. За побои, одним словом.

Я опустила голову на стол и застонала. Прохладная древесина приятно холодила горящую щеку.

— Будь я на твоем месте, я бы плюнула на Лорну Пламмер и на ее шлюшку дочь, — сказала Глория. — Думаю, шериф не станет и разговаривать с этими двумя клушами.

Я улыбнулась. Шериф округа Морган, Ховард Бэнкс, уже тридцать лет находился в счастливом браке, но до сих пор еще не вполне освободился от своего чувства к Глории Мердок, в которую был по уши влюблен в школе.

Глория поцеловала кончик пальца и приложила к моей щеке.

— Эй, малышка, улыбнись. Еще не все потеряно. Попытайся все побыстрее забыть.

— Я не могу. Глория вздохнула.

— Ну что же, прошло слишком мало времени. Хочешь об этом поговорить?

Я сжала губы и покачала головой.

— Прости, — выдавила я из себя.

— Прекрати, — решительно заявила Глория. — Никаких извинений. Ты сделала то, что должна была сделать. Меня колотит от мысли, что могло бы случиться, если бы ты все же вышла замуж за этого мерзкого отпрыска Джерниганов.

— Но ведь тебе нравился Эй-Джи, — начала я. — Папа его обожает.

— Нет, — сказала Глория и хлопнула по крышке бюро для большего эффекта. — Мы с ним мирились. Ради тебя, Кили. Мы с Уэйдом имели серьезные возражения против кандидатуры Эй-Джи с самого начала. Я хочу сказать, что он слишком уж был положительным, чтобы в это можно было поверить. Мягко стелет, жестко спать, что называется. Все эти поцелуйчики, все это преувеличенное уважение. Он называл твоего папу «сэр», словно прописывал каждую букву заглавной.

— Если вы видели его насквозь, то почему мне ничего не сказали?

— Ты бы все равно не стала слушать, — сказала Глория. — Ты была по уши влюблена. А мы ничего конкретно плохого о нем не знали. Одни предположения. Хотя что-то гнилое внутри чувствовалось…

— Как илистое дно под чистой водой? Ступишь — и засосет, — пришла я ей на помощь. — Странно, что я этого раньше не замечала. Я и представить не могла, что Эй-Джи морочит мне голову. До вчерашнего вечера. Пока я лично эту парочку не застала с поличным. Как я могла быть такой тупой?

Теперь пришли слезы. Много и сразу. Я рыдала и всхлипывала. Глория стояла надо мной и гладила по голове, как ребенка.

— Как он мог? — восклицала я между рыданиями. — Как он мог так со мной поступить?

— О, милая, — сказала Глория тихо и печально. — Он мужчина, и этим все сказано. Они все одинаковые, ты же знаешь. Все до последнего заморыша. Пусть у них разные имена и разные адреса, но все они из одного теста.

Глава 5

В конечном итоге я прекратила плакать и поднялась наверх, чтобы привести себя в порядок. Зеркало этим утром не было моим другом.

Я наложила тональный крем под глаза, чтобы скрыть темные круги, добавила немного теней, накрасила ресницы, нарумянилась и сделала чуть ярче губы. Мои волосы нуждались в большем приложении сил, нежели я могла найти у себя этим утром. Поэтому я просто собрала их в хвост и перетянула тугой резинкой.

Кстати, о волосах. Бог мой! Сегодня же я была записана к Мозелле в салон «Ла Плас». Сколько сил и времени было убито на обсуждение той высокой прически, которая должна была подчеркнуть мою длинную шею и линию спины — свадебное платье имело весьма дерзкий вырез сзади. То самое свадебное платье из кремового шелка от Веры Вон, за которое было уплачено двенадцать тысяч долларов, и которое я вчера поместила на крышку мусорного бака, выставив и то и другое на обозрение публики.

Мне надо было еще вчера позвонить Мозелле, чтобы она меня не ждала.

Я до крови закусила губу. Мозелла не была мелкой рыбешкой в лице дизайна и художеств, она — настоящая акула бизнеса.

Мозелла переехала в Мэдисон из Атланты в прошлом году, после того как одна из клиенток ее шикарного парикмахерского салона снабдила ее очередным экс-мужем. Теперь Мозелла была замужем за анестезиологом на пенсии, который и построил ей новенький, умопомрачительный салон в Мэдисоне, и его бывшая жена не ленилась каждый месяц проделывать путь в пятьдесят миль от Атланты до Мэдисона и столько же обратно, чтобы привести в порядок свою голову. Никто не умел делать такое колорирование, как Мозелла! И никто — действительно никто! — не смел отменять визит в салон «Ла Плас», не уведомив хозяйку за сутки.

Мои руки тряслись, когда я набирала номер «Ла Плас».

Оскар, администратор, ответил как обычно:

—Та?

Оскар был кубинцем, родом из Тампы, и всю свою жизнь говорил на английском, поэтому я думаю, он просто подражал акценту Рики Рикардо. Возможно, с ним он ощущал себя более гламурным.

— Оскар, это Кили Мердок, — сказала я, собравшись с духом. — Э… боюсь, что я не смогу сегодня приехать.

— Это невозможно, — просто и однозначно ответил Оскар.

— Разумеется, я заплачу, — быстро добавила я, — но я действительно вынуждена отказаться от визита.

— Одну минуту, — сказал Оскар ледяным тоном. — Мозелла, — услышала я его голос в трубке, — кто-то звонит, называя себя Кили Мердок и хочет отменить визит. Я сказал ей, что это невозможно. Может, вам самой поговорить?

— Дай мне трубку, идиот. Кили, сладкая моя, с тобой все в порядке?

— Ты слышала? — спросила я.

— Ну, в общем, да, — вздохнула Мозелла.

— Кто тебе сказал?

— Ты имеешь в виду вчерашний вечер или сегодняшнее утро?

— Ты уже вчера об этом узнала?! — И почему меня удивил тот факт, что весь Мэдисон, как улей жужжанием, был полон вестью о разрыве моих отношений с Эй-Джи?

— Я собиралась открыться пораньше, в восемь, специально ради Джи-Джи. Она позвонила вчера в районе одиннадцати.

— Она, наверное, основательно ввела тебя в курс дела?

Мозелла рассмеялась дребезжащим смехом. Ей было чуть больше пятидесяти, и она не собиралась отказываться от многолетней привычки выкуривать по пачке в день. Даже ради своего богатого мужа доктора. — Можно и так сказать.

— И каждый из тех, кто звонил, излагал собственную версию событий?

— Картина получилась живописной, это верно, — согласилась Мозелла. — Но я не придаю большого значения сплетням. Ты же знаешь.

Я подавила желание прыснуть от смеха. Мозелла была сплетницей экстра-класса. Если кому-либо в городе случалось вляпаться в неприятную историю, она узнавала об этом первой.

— Из этого я могу заключить, что ты знала, что прическа мне сегодня не понадобится? — сказала я в заключение. — А также педикюр и маникюр.

— Само собой, — сказала Мозелла. — Все прочие приглашенные на твою свадьбу дамы уже позвонили и тоже отказались.

— Даже Пейдж? — спросила я, чуть не подавившись звуком имени этой мерзавки.

— О нет, — сказала Мозелла. — Я как раз сейчас смотрю в окно и вижу, как подъезжает ее машина. Они явились сюда обе — Пейдж и ее мамаша.

— Ты сделаешь мне одолжение? — спросила я.

— Попытаюсь.

— Обкорнай их наголо.

— Хотела бы я, моя сладкая, да не могу. Бизнес есть бизнес. Вот что я тебе скажу: как насчет эксперимента с цветом? Может, сделать ее слегка оранжевой?

— Я заплачу тебе вдвойне, если ты это сделаешь, — сказала я.

— Нет, тут уж я угощаю, — сказала Мозелла. — Мне никогда не нравилась эта маленькая потаскушка. Вечно скулит насчет своего чувствительного черепа, и чаевых от нее не дождешься. И даже не проси меня всерьез заняться ее мамашей.

— Не буду, — сказала я. — Спасибо, Мозелла. Пошли мне счет, ладно?

— Никаких счетов, — сказала Мозелла. — Рано или поздно мне все равно придется делать тебе свадебную прическу, а когда я ее сделаю, то мы с тобой обе войдем в историю парикмахерского дела.

Я сморгнула слезу и повесила трубку. Глория сидела на диване в моей крохотной гостиной с блокнотом в руке. У Глории была многолетняя привычка составлять список неотложных дел, и блокнот служил ей именно для этой цели.

— Я позвонила поставщику провизии, в администрацию клуба и флористу, — сказала она, пробегая пальцем по списку. — И еще я собираюсь отправить посыльного в церковь с короткой, но прочувствованной запиской для тех, кто не знает об отмене церемонии. — Она говорила таким тоном, словно обсуждала цвет штор в гостиной. — Ты отменила визит в салон? — спросила Глория. Рука се зависла над этим пунктом списка.

— Да, Мозелла уже в курсе.

— Ну конечно.

— Все остальные тоже отменили визит, за исключением Пейдж и ее мамаши.

— Ты полагаешь, у нее грандиозные планы на сегодняшний вечер? — спросила Глория.

— Я не хочу о ней говорить. И думать о ней тоже не хочу, — сказала я. — Для меня она — все равно что мертвая. Ее просто не существует.

— Можно кое-что спросить? — Глория склонила голову набок. — Как вы вообще смогли подружиться? Честно говоря, я сама всегда презирала снобов, но все же никак не могу понять, что вас могло сблизить.

Я задумалась, машинально накручивая на палец прядь волос.

— Мы вместе учились в школе, — сказала я, — но сблизились лишь в четвертом классе. Я помню, она была первой девочкой в классе, надевшей бюстгальтер. У нее первой начались месячные, она первая стала брить ноги. Я считала се крутой.

— Готова поспорить, что Пейдж и во многих других вопросах была первой, — язвительно заметила Глория.

— Что верно, то верно, — засмеялась я, вспомнив о кое-каких знаменательных исследованиях Пейдж в классе девятом. — Она могла заполучить любого парня. И я думаю, она всех их и поимела.

— Как ее мамочка, — сказала Глория. — Обе шлюхи.

— Лорна не казалась мне таковой, когда я была девочкой, — сказала я, вспоминая прошлое. — Знаешь, она так хорошо ко мне относилась. Была так ласкова со мной, когда мама ушла.

Глория кивнула, постучав карандашом по блокноту. Мы никогда не говорили много о моей матери. Когда она нас бросила, мне едва исполнилось семь — я была достаточно взрослой для того, чтобы помнить это. Я помню, как она утром, только проснувшись, пила пепси. Помню, что каждый вечер перед сном она подметала пол на кухне. Помню звук ее голоса, вкрадчиво-тихий и монотонный, когда она болтала по телефону с бессчетными подружками, помню запах ее духов — она всегда пользовалась «Джой». Я все еще храню тот флакон, что она оставила на трюмо. Теперь там осталось лишь несколько капель, но время от времени я беру этот флакон в руки, подношу к носу и вдыхаю запах, напоминающий мне о ней.

— Ты меня знаешь, Кили, — сказала Глория. — Для тебя не секрет, что я могу сказать много плохого о Джаннин Марри Мердок, но надо отдать должное твоей матери — такой, как Лорна, она не была.

— Наверное, нет, — согласилась я. — Но для меня Лорна была почти как мать. Она обращалась с нами как со взрослыми. Позволяла пользоваться ее косметикой, показывала, как укладывать волосы. Я помню, что впервые попробовала коктейль, когда нам приготовила его Лорна — в тот вечер к ней зашел бойфренд.

— Наверное, чей-то муж, — сказала Глория, надув губы. — Трудно представить, сколько мужчин перебывало в ее доме. Твой отец места себе не находил, когда ты там бывала — боялся, что ты увидишь то, что тебе не положено видеть. Но он не мог вас с Пейдж разлучить. Вы были словно сиамские близнецы.

— Я знаю, — сказала я. — И даже в старших классах, когда она действительно пустилась во все тяжкие, а я была еще слишком цыпочкой, чтобы делать то, что делала она, мы оставались подругами. Даже в колледже, когда я уехала, а Пейдж осталась дома и поступила в колледж, мы оставались подругами.

— В силу привычки, — сказала Глория, изогнув брови дугой. — Привычки не всегда бывают хорошими.

— Задним умом мы все крепки, — сказала я в ответ.

— Ладно, — хлопнув ладонью по блокноту, сказала Глория. — Давай работать. Кто будет звонить и отменять шатер и ледяные скульптуры: ты или я?

И как раз в этот момент раздался звонок. Когда мы перестраивали кладовую на втором этаже, Глория велела электрикам сделать в моей квартире сигнализацию, и теперь, если на первом этаже открывалась дверь, у меня начинала завывать сирена.

— Я не стала запирать дверь, просто повесила табличку «закрыто», — заверила меня Глория. — Почему бы тебе не спуститься и не выгнать нахала?

— А что, если это Эй-Джи? — спросила я, запаниковав.

— Не будь дурой, — сказала Глория. — Он не настолько глуп, чтобы являться сюда сегодня. К тому же, после того как ты вчера ушла, у нас с ним был разговор.

— Эй? Есть тут кто? — раздался мужской голос с лестницы.

— Одну минуту, — откликнулась Глория. — Иди, — сказала она, кивнув мне.

Я медленно, с опаской вышла на лестницу и, рискуя свернуть шею, заглянула в студию. Что, если там действительно был Эй-Джи?

— Привет, — сказал рыжеволосый незнакомец из «кадиллака», поднимая голову. Он смотрел на мое свадебное платье, которое Глория временно разложила на рабочем столе. — Я Уилл Махони. Помните? Ваш шофер?

— Помню, — уныло ответила я. — Уходите.

Глава 6

— Кили! — воскликнула Глория, бросившись навстречу Уиллу Махони, чуть не сбив меня с ног. — Привет, — сказала она, хватая посетителя за руки так, словно то были не руки, а настоящее сокровище. — Меня зовут Глория Мердок. Пожалуйста, простите моей племяннице грубость. С недавних пор у нее разбито сердце и к тому же с утра она всегда не в настроении.

Глория одарила Махони своей коронной улыбкой на сто мегаватт.

Тетя Глория никогда не была красавицей в общепринятом смысле этого слова, даже в свои лучшие годы, то есть в семидесятые. Разумеется, она и сейчас не блистала красотой, но у нее было одно мощное секретное оружие — ее улыбка. Глория умела улыбаться так, что мужчинам хотелось снимать перед ней шляпы, даже если вместо шляп на их головах были потрепанные бейсболки. Ее улыбка заставляла женщин приглашать Глорию на ленч и делиться с ней самыми сокровенными секретами. Собаки прекращали лаять, а дети — плакать благодаря одной лишь тетушкиной улыбке. Глория знала, в чем се сила, и беззастенчиво этим пользовалась.

— А вы, конечно, Уилл Махони, — сказала она и подмигнула.

— Вы знаете, кто я такой?

— Конечно. Я хотела поговорить с вами вчера вечером, но потом все пошло… ну, в общем, вы и сами знаете. Кили, — обратилась ко мне Глория, непринужденно сменив тему, — мистер Махони приобрел фабрику по производству бюстгальтеров. Я перевела взгляд с Махони на тетку и обратно.

— В самом деле? Махони кивнул:

— Всё скопом, включая патентованный проволочный каркас. Фабрика «Лавинг кап интимейтс», или лиф-завод, как его все называли в городе, был основан Джейкобом и Дорой Кричевскими — украинцами по происхождению, приехавшими из Бруклина, которые вообще-то хотели организовать производство абажуров здесь, на Юге, еще до того, как грянула Великая депрессия. Никто не знал, почему они обосновались в Мэдисоне, но факт остается фактом: Кричевские осели здесь основательно. Местные старожилы говорили, что Дора, пышнотелая украинская красотка, просто отчаялась найти средство для усмирения своего необъятного бюста, пока однажды решение не пришло к ней само. Она натягивала шелк на проволочный каркас, и тут ее осенило, что можно применить тот же метод, комбинируя проволоку и конский волос, для производства бюстгальтеров. Джейкоб, любивший мастерить на досуге, не слишком охотно взялся за проектирование такого рода изделий, но все же взялся. И не зря, ибо в итоге попал в историю дизайна нижнего белья.

В один прекрасный день «Лавинг кап интимейтс» вошла в число десяти самых крупных в стране предприятий по производству бюстгальтеров. Каждая девочка препубертатного возраста, живущая на Юге, мечтала, что в один прекрасный день она сможет приобрести свою первую скромную картонную коробочку и приобщиться к «Лавинг кап интимейтс».

Где-то на чердаке дедушкиного дома, я уверена, все еще валяется и мой первый бюстгальтер, сшитый на этой фабрике, если не ошибаюсь, модель «Лавинг кап» называлась «Ферст блаш» — «Румянец стыдливости», специальная модель для девочек-подростков. И в этой модели я проходила все мои девические годы.

Однако примерно в году восьмидесятом «Лавинг кап» потерял популярность даже у своих былых почитательниц. Компания несколько раз переходила из рук в руки, и, насколько я знаю, к настоящему моменту фабрика производила только минимум изделий, причем практически вся продукция отправлялась в страны третьего мира, туда, где женщины не могли позволить себе приличного белья, скажем «вандер бра».

— Насколько я понимаю, вы собираетесь произвести полное переоборудование? — одобрительно сказала Глория. — Расширить производство, нанять больше рабочих. Вы нам словно Богом ниспосланы.

— Если вы так хорошо вошли в курс моих дел, то вы, должно быть, знаете и то, что я приобрел Малберри-Хилл?

Улыбка Глории чуть потухла.

— У нас очень маленький город. Слухи распространяются быстро. А Малберри-Хилл многим горожанам представляется важным памятником прошлого.

Уилл предупреждающе поднял руку.

— Позвольте мне сэкономить ваше время, мисс Мердок. Я знаю, что до вас, вероятно, дошли слухи о том, что я собираюсь сровнять дом с землей? Не скрою, я действительно об этом думал. Но я изменил свое решение.

— Называйте меня Глория, — сказала тетя. — Что ж, славно. Значит, дом продается?

Уилл покачал головой:

— Нет. Дом принадлежит мне. Глория торжествующе потерла руки.

— Отлично. — Она кокетливо посмотрела на Махони. — Полагаю, он требует приложения рук.

Уилл ответил Глории таким же взглядом. У него это тоже неплохо получалось.

— И в этом, думаю, вы обе могли бы мне помочь. Я хочу, чтобы Малберри-Хилл снова стал чем-то особенным. Чем-то… потрясающим.

— Мы дизайнеры по интерьеру, а не волшебники, — вставила я.

— Кили! — осадила меня Глория. — Будь хорошей девочкой.

— У меня уже есть подрядчики, — сказал Махони. — Есть архитектор и бригада строителей. Они уже приступили к работе. — Уилл взглянул на часы. — На самом деле, сейчас они должны по плану сносить летнюю кухню на заднем дворе.

Махони посмотрел на меня, и взгляд его карих глаз показался мне слишком пристальным.

— Что мне надо, так это дизайнер по интерьеру. Я видел фотографии ваших работ в журналах. Я не слишком в этом разбираюсь, но мне понравилось. Дом за городом, конезавод…

— Морганс-Хаус? Ферма Барнетт-Шоулз? Вы видели фотографии в октябрьском выпуске «Веранды»? Как мило с вашей стороны упомянуть об этой работе. Трудиться на Моргана было одно удовольствие. Он нас во всем поддерживал и был открыт для новых идей.

— И еще он богат, — вставила я. — Ферма Барнетт-Шоулз — проект на два миллиона долларов. Вы уже прикинули, какую сумму готовы потратить на Малберри-Хилл?

— Я думаю, что смогу заплатить столько, сколько потребуется. Мы начнем на пустом месте, можно сказать, с нуля. Ничего из своего теперешнего скарба в Малберри-Хилл я переносить не хочу. Вы видели, в каком состоянии дом?

— Не совсем, — сказала Глория. — Особняк пустовал слишком долго, я не была в нем, кажется, с детства. Вы ограничены временными рамками? К какому сроку вы хотите, чтобы дом был готов?

— Рамки очень жесткие, — сказал Махони. — Я хочу, чтобы дом был готов к Рождеству.

— Какого года? — спросила Глория.

— К ближайшему Рождеству, — сказал Махони. — Сейчас июнь. У нас полно времени. Как только стены будут готовы, подключат воду, электричество и покроют крышу, я думаю, мы могли бы купить мебель и прочее барахло, нанять художников, в общем, всех, кого нужно, — вы сами знаете, кто эту работу делает, и…

Глория рассмеялась:

— Мистер Махони, я должна сказать вам, что «Интерьеры от Глории» — это всего лишь мы с Кили. И сейчас у нас уже есть работа. Не думаю, что мы могли бы взяться еще за один проект, тем более на таких условиях.

— Что вы имеете в виду? Вы мне отказываете? — Махони в недоумении посмотрел на Глорию, а потом на меня.

— Вы требуете невозможного, — пояснила я. — Шесть месяцев на полную реставрацию дома? Даже если бы у нас вообще не было никакой работы, и то это было бы невозможно.

— Почему невозможно?

Махони нервно провел пятерней по волосам, отчего вся его прическа встала дыбом. Действительно, ему не мешало бы постричься. Сегодня утром на нем были линялые джинсы, рабочие ботинки и выгоревшая на солнце красная футболка. К тому же он, по-видимому, забыл побриться, — его щеки и подбородок покрывала густая рыжая щетина. Его скорее можно было принять за водителя грузовика, чем за преуспевающего бизнесмена. -t

— Наша работа так не делается, — стараясь говорить как можно мягче, пояснила Глория. — Большую часть того, что мы делаем для наших клиентов, изготавливают на заказ. Самая лучшая мебель, ткани, покрытие для стен, все это требует времени. Их надо заказывать специально и ждать, пока изготовят. Когда мы покупаем антиквариат, то покупаем только лучшее. Мы с Кили ездим по аукционам в Атланту, Шарлотт, Нашвилл, Новый Орлеан.

— Разъезжайте сколько хотите, — сказал Махони. — Я не против. Я же сказал, что хочу только самое лучшее. Мне лишь надо, чтобы все это было сделано до декабря.

Глория вздохнула.

— Мистер Махони, мы бы рады на вас работать, мы действительно были бы очень рады — я уверена, что вы превратите Малберри-Хилл в картинку. Но мы просто не можем взяться за эту работу. Над Барнетт-Шоулз мы работали три года, и мы все еще не полностью обставили домик для гостей.

— Ткань для оформления окна в маленькой гостиной на первом этаже мы ждали восемь месяцев, — вставила я. — Ее изготавливали во Франции и…

— Это просто уму непостижимо, — сказал Махони, перебивая меня. — Разве так делаются дела?

Глория понимающе кивнула:

— Вы правы. Но так уж выходит. Я могу лишь порекомендовать вам другого дизайнера, если хотите. Трейси очень хороший специалист, и, поскольку она лишь недавно начала вести бизнес, у нее не так туго со временем…

— Нет, — решительно оборвал Глорию Уилл Махони. — Я хочу вас двоих. «Интерьеры от Глории». Или вы, или никто.

— Нам очень приятно, — сказала тетя, — но…

— Я прошу лишь поехать и посмотреть дом, — сказал Махони, глядя прямо на меня. — Вы ведь это можете сделать? Мы могли бы прямо сейчас и поехать. Сколько вы берете за работу? Пятьдесят долларов в час или там шестьдесят? Что-то в этом роде? Я вам заплачу. Сегодня суббота, и я знаю, что ваши планы на сегодняшний день изменились.

— Пятьдесят долларов в час? — Я почувствовала, что лицо у меня горит, и мне снова захотелось рвать и метать.

— Слушайте, вы, деревенщина, — прошипела я. — Это вам не мебельная лавка. Вы не можете вот так просто войти сюда и потребовать, чтобы вам обставили дом. Я уже говорила вам об этом вчера. И нас с Глорией не в капусте нашли.

— Ладно-ладно, — торопливо сказал Махони. — Успокойтесь. Я не хотел вас обидеть. Уж этого точно мне хотелось меньше всего. Я знаю, что вы лучшие. Как я уже сказал, я навел справки, но, очевидно, мне еще много предстоит узнать о дизайне интерьеров. — Он умоляюще посмотрел на Глорию. — Замолвите за меня доброе слово, пожалуйста.

Глория засмеялась.

— Может, вам просто стоит принять отказ и уйти отсюда, мистер Махони?

Он вновь взглянул на часы и нахмурился.

— Ладно. Я должен встретиться с бригадой, работающей на Малберри-Хилл, и я уже опаздываю. Но мы еще поговорим. Когда вы будете в лучшем настроении.

Я натянуто улыбнулась.

— У меня и сейчас нормальное настроение. Лучше не бывает.

— Это мы еще посмотрим, — сказал Махони. Колокольчик над дверью мелодично зазвонил, когда он вышел. Минутой позже мы услышали, как сыто заурчал двигатель «кадиллака».

Глория стояла у окна и смотрела вслед отъезжающему посетителю.

— Интересный мужчина.

— Невежественная скотина, — сказала я. — Пятьдесят баксов в час, мать его!

— А мне он понравился. И мне смерть как хочется увидеть этот дом, — сказала Глория. — Малберри-Хилл наверняка таит в себе громадный потенциал.

— Ты о ком это говоришь? — спросила я, подойдя к Глории. — О доме или об этом парне?

— О том и другом, — сказала Глория.

Глава 7

В совершенном мире в день своей несостоявшейся свадьбы я, разбитая горем несостоявшаяся невеста, приняв дозу валиума, лежала бы, вытянув ноги на своей кушетке из Парижа, с ломтиками огурца на глазах и только бы и делала, что думала о своей несчастной судьбе. Но наш мир несовершенен. Глория вернула кушетку в витрину, где она стояла до этого, а валиум у нас кончился. Телефон же продолжал звонить, и кому-то надо было отвечать на звонки, и этим кем-то, к несчастью, были мы с тетушкой.

Глория отвечала на звонки, уверяя каждого, кто был на другом конце провода, в том, что со мной все в порядке, что я просто еще не настолько в форме, чтобы подойти к телефону. Я же обзванивала всех тех многочисленных людей, которые желали удостовериться в том, что их счета будут оплачены, несмотря на отмену церемонии.

Центр Мэдисона в субботу кишит людьми. В округе осталось не так много ферм, чтобы можно было назвать наш район сельским, но въевшиеся с годами привычки не так быстро отмирают, и одна из таких привычек заставляла жителей маленьких южных городков посвящать субботу походу за покупками.

Дороги были запружены транспортом, и все магазины на нашей улице вели оживленную торговлю. Весь день мимо нашей студии потоком шли люди в обоих направлениях. Я подозревала, что сюда их гнало и другое желание, а именно желание поглазеть на следы «крушения поезда». Стоило мне встретиться с кем-то взглядом, как любопытные тут же опускали глаза или, кивнув, одаривали меня печальной улыбкой.

В два я переключила свой офисный телефон на автоответчик. Через пять минут Глория сделала то же самое.

— Ты голодна? — спросила она. — Я отправила большую часть еды для приема в церковные общины — методистскую, баптистскую и пресвитерианскую, но копченая лососина и жюльен с креветками хранению не подлежат. Эллис прямо сейчас принесет их нам.

— Лососина. Фу. Это была идея Джи-Джи, — сказала я. — Хотя проглотить парочку порций жюльена я бы не отказалась.

Глория явно пребывала в замешательстве.

— Как насчет свадебного торта, Кили? С ним что будем делать? Мой правый глаз задергался.

— Выброси его. Отнеси на городскую свалку. Мне все равно. Только не заставляй меня смотреть на этот торт. Ладно?

Тетушка похлопала меня по ноге.

— Ладно. Эллис предлагает отправить его в детскую больницу. Детям понравится шоколадная глазурь.

Я бросила на Глорию умоляющий взгляд. Шоколад — вдохновенная идея Эй-Джи. «Это будет круто, Кили, — говорил он. — Кто когда-нибудь слышал о торте, целиком сделанном из шоколада? Моя мамочка с ума сойдет».

Если я не слишком была настроена на шоколадный торт, то воспоминание о Джи-Джи решило дело. Не то, чтобы я ненавидела Джи-Джи Джерниган. Вовсе нет. Я хочу сказать, что именно благодаря ей я и повстречалась, а затем и влюбилась в Эй-Джи. Просто мне всегда доставляло удовольствие чем-то поддеть членов семейства Джерниган.

Джерниганы были постоянными клиентами Глории, она работала с ними еще до того, как я вошла в дело. Джи-Джи вечно носилась со своими домами, в число которых входил «Оукс» на Академи-стрит, загородный дом у озера в Каскавилле и домик в горах в Хайлендс.

У меня с Джи-Джи тоже, конечно, было немало контрактов, но я никогда не проводила много времени с Эй-Джи. Он не ходил в среднюю школу в Мэдисоне, потому что Джерниганы традиционно отправляли своих сыновей учиться в Брандон-Холл, престижную школу-пансион в Виргинии, а затем в колледж в Вашингтоне и Ли, куда все Джерниганы мужского пола ездили учиться перед тем, как вернуться в Мэдисон, чтобы работать в банке «Мэдисон Мьючел Сейвингс энд Лоун», то есть в семейном бизнесе.

В тот день я заскочила на Академи-стрит, чтобы снять мерки для новых гардин, которые Джи-Джи заказала для спальни Эй-Джи, и в тот раз я видела самого Эй-Джи только во второй или третий раз в жизни.

Я стояла на верхней перекладине стремянки, причем стремянка покачивалась, потому что я пыталась замерить ширину старого карниза, который мы тоже собирались менять. Дверь открылась, и в комнату гордо и решительно вошел Эй-Джи. Он только что вернулся после пробежки или чего-то в этом роде, поэтому был одет в шорты и тенниску, буквально насквозь пропитанные потом.

— О, привет, — смущенно сказала я. И вот тогда стремянка покачнулась, и в следующую секунду Эй-Джи уже придерживал ее за ножки и смотрел на меня снизу вверх, ухмыляясь. Как он позже признался, он заглядывал мне под юбку.

Надо признать очевидное. Эндрю Джексон Джерниган просто преступно хорош собой. Густые блестящие темные волосы, голубовато-зеленые глаза и немного, лишь чуть-чуть слишком крепкая челюсть — и эта деталь, отделявшая его от совершенства, как раз и делала Эй-Джи особенно привлекательным. Он был не ниже меня, что для меня важно, и любил посмеяться. Короче, с ним было легко общаться.

Месяцем позже, когда я пришла вешать гардины, Эй-Джи не составило труда уложить меня в свою широченную кровать. И в кровати он оказался не хуже, чем вне ее.

Потом Эй-Джи сбегал вниз и притащил целую миску печенья, которое его мать испекла для какого-то пикника, устраиваемого загородным клубом. Мы съели все подчистую, сидя нагишом на одеялах, и Эй-Джи сказал, что теперь он никогда в жизни не сможет есть изделия с шоколадом, не думая обо мне. И о сексе.

А теперь меня тошнило при одной мысли о свадебном торте.

Эллис приехала через несколько минут с подносом, полным еды. Настоящий профессионал, она молча сгрузила еду в холодильник и оставила счет у Глории на столе.

Оказывается, я успела здорово проголодаться. Глория разогрела креветочный жюльен, а я налила нам обеим по стакану диетической колы.

Мы как раз сели перекусить, когда звонок, извещающий, что в салон кто-то зашел, зазвонил вновь. Я в ужасе подняла голову. Неужели это снова Уилл Махони пришел нас домогаться?

Но посетительницей оказалась тощая брюнетка в лиловых капри на бедрах и в топе, открывающем взгляду как пропирсингованный пупок, так и татуировку на правом плече.

— О, — сказала я, — это всего лишь ты.

— Да, — сказала она, приоткрывая дверь салона, чтобы затушить о тротуар дымящуюся сигарету, — это всего лишь старушка Джейни. И я рада видеть тебя, кузина.

— Я не это имела в виду, — сказала я. — Просто сегодня здесь настоящий сумасшедший дом.

— Скорее, зоопарк, — вставила Глория, целуя Джейни в макушку.

Моя кузина Джейни послала Глории воздушный поцелуй.

— Итак, Глория, ты сегодня работаешь сиделкой. Не даешь совершиться самоубийству. Прячешь от Кили острые предметы и не подпускаешь к газовой плите.

— Джейни! — воскликнула Глория. — Это не смешно.

Джейни пожала плечами. — Кили знает, что я шучу.

— Все в порядке, — сказала я. — Юмор никогда не повредит. Садись. Поешь с нами. У нас этого жюльена на целую армию хватит.

Джейни не преминула воспользоваться приглашением.

— М-м, — промычала она с набитым ртом, — вы и представить себе не можете, кого я только что видела в аэропорту Атланты.

— Что ты делала в аэропорту? — спросила я. Джейни приподняла бровь.

— Помнишь, что у тебя на сегодня было намечено? Дядя Бью и тетя Фрэн прилетели к тебе на свадьбу аж из Сакраменто.

— Бью и Фрэн. О, только не это! — простонала я. — Я совершенно про них забыла.

— Да, черт возьми, ты забыла, — сказала Джейни. — Но только не казни себя, потому что забыла не ты одна. Никто про них, бедных, не вспомнил. Твой папочка поднял меня утром своим звонком и уломал поехать за ними в аэропорт. В любом случае, — продолжала Джейни, — ты ни за что не догадаешься, кого я видела в аэропорту.

— Мне, если честно, все равно, — сказала я.

— Ну, давай же попробуй угадать, — продолжала настаивать Джейни. — Ну, пожалуйста.

— Только не сегодня, — попросила Глория, пытаясь увещевать Джейни взглядом.

— Ладно, я скажу, — смилостивилась Джейни. — Так кого я видела выходящим из такси как раз в тот момент, когда я усаживала в машину Бью и Фрэн и их детишек? Эй-Джи Джернигана.

— Джейни! — сказала Глория. — Замолчи немедленно. Я не шучу.

— Эй-Джи, собственной персоной! — сказала Джейни. — К тому же он был не один.

— Джейни, — сказала Глория, хватая ее за руку. — Тебе пора уходить.

Но Джейни не понимала намеков.

— Да, — продолжала Джейни, — мне кажется, что он решил пустить в дело билеты на ваше «медовое» путешествие. Послушай, ты ведь не сдала билеты накануне? Так вот Эй-Джи был с…

Я почувствовала, что меня сейчас вырвет. Честное слово! Голова у меня поплыла. Я прижала ладони к губам и помчалась в ванную.

— Да, — продолжала Джейни, — Эй-Джи поехал с Ником Кертисом. Как тебе это нравится? Взять с собой в свадебное путешествие собственного свидетеля!

Глава 8

Я схватилась за косяк, чтобы не упасть.

— Он взял с собой Ника? Он взял Ника во Францию? На наш медовый месяц?

Джейни победно улыбнулась Глории.

— Видишь? Я знала, что ты ни за что не догадаешься.

Я сползла по косяку вниз и приложила стакан с ледяной колой ко лбу.

— Но Ник боится летать. И он не ест ничего, кроме гамбургеров. Он утверждает, что и дня без них прожить не может.

— Отлично, — сказала Глория. — Они с Эй-Джи славно будут смотреться на юге Франции.

— Он не взял Пейдж? — спросила я, хватая Джейни за руку. — Ты ведь не придумала все это? Он не взял с собой Пейдж?

— Нет, черт возьми! — сказала Джейни. — Я видела, как Пейдж выходила из салона Мозеллы, как раз когда выезжала в аэропорт. Я бы с радостью ее переехала, но машина была не моя, а дяди Уэйда, и я боялась, что эта шлюшка оставит на ней вмятину.

— Ты уверена, что это была Пейдж? — повторила я. — Она не уехала с Эй-Джи?

Джейни бросила на Глорию тревожный взгляд.

— Что это с ней сегодня? — спросила кузина, кивнув в мою сторону. — Она, случайно, не переборщила с успокоительными?

— Просто еще раз ответь на ее вопрос.

— Ладно. — Растягивая гласные, как будто она говорит со слабоумным иностранцем, Джейни повторила новость: — Эй-Джи взял Ника с собой во Францию. Не Пейдж. Ника. Во Францию. На самолете. А Пейдж здесь, в Мэдисоне. И, — добавила Джейни нехорошо ухмыляясь, — у нее волосы жуткого оранжевого цвета. Должно быть, Мозелла травки накурилась, перед тем, как браться за Пейдж.

Глава 9

В воскресенье я весь день проспала. В понедельник, как заметила позже Глория, «зерно доконало мельницу».

Для начала тот парень, который у нас занимался настилкой напольных покрытий, явился к нам с грузовиком, в котором лежало покрытие по сто двадцать долларов за ярд, изготовленное на заказ. Выражение лица у парня было весьма озабоченным.

— Мы сегодня должны были стелить пол в банке, но ребята там сказали, что покрытие им не нужно, и не пустили нас. — Паренек нервно мял бейсболку в руках.

— Какие ребята? Из «Мэдисон мьючел»?

— Они самые, — ответил Бенни. — Я показал женщине в окошке регистрации заказ на работу, она кому-то позвонила, после чего какой-то парень в костюме спускается и протягивает мне заказ обратно. Я не берусь повторить его слова, но суть в том, что они не разрешили мне стелить покрытие.

— Что он сказал? Говори, не стесняйся, — потребовала я. — Мы большие девочки. Как-нибудь выдержим.

Бенни опустил глаза и покраснел.

— Ладно. Вы тут боссы. Он сказал: «Передай Кили, что она может забирать этот ковер и обернуть им свою задницу».

— Славно, — усмехнулась я. Глория вздохнула.

— Этот парень в костюме, как он выглядел?

— Не утруждай себя, — ответила я за парня. — Я уверена, что это Кайл. Папочка Эй-Джи никогда бы не посмел так разговаривать в общественном месте.

Брат Эй-Джи, Кайл, занимал в банке пост менеджера среднего звена. Несмотря на то, что со мной он всегда бывал безупречно вежлив, я чувствовала, что он давно затаил обиду на старшего брата. Для всех в округе было очевидно, что клан Джерниганов поставил на Эй-Джи, именно он должен был быть первым гончим псом, а Кайлу всю жизнь придется нюхать зад старшего братишки.

Глория опустила взгляд на заказ и нахмурилась. Мы уже семь месяцев работали над косметическим ремонтом офиса «Мэдисон мьючел». То покрытие, что лежало сейчас в кузове грузовика, стоило кучу денег. И название нашей компании было крупным шрифтом пропечатано на листе счета, который крутил в руках Бенни.

— Они ведь не могут просто так взять и отказаться от поставки, — сказала я. — Или могут?

— Похоже, они уже отказались, — сказала Глория. — Я хочу сказать, что Бенни не удалось заставить их разрешить ему настелить это покрытие.

— Что прикажете с этим делать? — спросил Бенни. — Я не могу приступить к другой работе, пока не вытащу из машины этот ковер. У меня есть еще один заказ, который я должен выполнить сегодня утром.

— Сюда ты его сгрузить не можешь, — сказала Глория. — Здесь просто не хватит места.

— В любом случае Эндрю Джерниган уполномочил нас заказать этот ковер, — сказала я. Я готова была зубами скрежетать при одной мысли о нем. — Он же не может взять и все отменить просто потому, что имеет на меня зуб.

— Мне придется ему позвонить, — сказала Глория. — Возможно, Эй-Джи-старший тут ни при чем, и это просто выходка Кайла. Эндрю должен понимать, что такое профессиональные отношения.

— Возможно, — сказала я. Перед глазами у меня стояло лицо отца Эй-Джи на той достопамятной репетиции свадебного застолья. Он готов был разорвать меня от злости.

Эндрю Джерниган не отвечал на звонки Глории. Его секретарь холодно известила о том, что босс весь день будет отсутствовать. Глория бросила трубку на рычаг.

— Отлично. Бенни, тебе придется оттащить ковер на наш склад. — Она протянула ему ключи. — Мы тут пока все уладим, и я позвоню тебе, скажу, когда его надо будет настилать.

Бенни протянул Глории счет и заказ на работу.

— Это большой ковер, мисс Глория.

Вскоре после ухода Бенни нам позвонили от Аннабелл Гейтс. Это могла быть Аннабелл Шокли Уэйтс из клана Шокли Поултри.

— О, привет Кили, — сказала Аннабелл, причем ее голос был каким-то необычно визгливым и возбужденным. — Я не думала, что застану вас здесь этим утром.

— Я тоже не думала, — сказала я, чем привела Аннабелл в еще большее волнение.

— Я звоню Глории, чтобы сказать, что нам придется отменить сегодняшний ленч, — продолжила Аннабелл.

— Сожалею, — сказала я. — Все ли в порядке? Надеюсь, вы не заболели снова?

Аннабелл Уэйтс была дочерью куриных королей и была страшно богата. Но бедняжка постоянно страдала от таинственных недомоганий. Однако Аннабелл считалась одной из наших лучших клиенток. Она была из числа тех, кто любит часто чистить перышки. И сейчас мы как раз были на пороге серьезной «чистки», которая касалась кухни Аннабелл. Этот проект включал полную переделку «старой кухни». Последний раз мы производили подобную переделку той же кухни четыре года назад. Теперь нам предстояло вынести заднюю стену на восемь дюймов вглубь, построить кирпичную террасу в античном стиле и соответственно установить застекленные окна-двери нового образца. Если Аннабелл и готовила что-то, то разве что варила рис в пакетиках или разогревала в микроволновке готовые замороженные блюда, но она решила, что для ее нужд могут подойти лишь суперсовременная плита на шесть конфорок из нержавеющей стали, какую закупают профессионалы для ресторанов, громадный холодильник-морозильник, печь для гриля вдвое больше стандартной, такая же двойная посудомоечная машина и особо мощный холодильник для бара — чтобы охлаждать вино. И никак не меньше.

— Нет, я здорова, — дрожащим голосом сообщила Аннабелл. — Просто Уолтер думает… — (Уолтер Уэйтс — муж Аннабелл, который в основном занимался тем, что управлял огромным наследством жены, если, конечно, не был занят игрой в гольф.) — Вернее, мы вместе думаем, что нам надо подождать с кухней, пока ситуация на рынке немного не устоится.

— Подождать? — повторила я. Слово «подождать» зависло в воздухе, словно бомба, готовая взорваться в любую минуту. — Подождать с кухней?

— О нет. — Глория дважды, впрочем несильно, стукнулась головой о стол.

— Дай мне трубку, — решительно заявила она.

Я протянула трубку. Глория нажала на кнопку громкой связи, чтобы я могла слышать, о чем идет речь.

— Аннабелл? — заворковала Глория. — У тебя сегодня что-то опять с пищеводом? Или шпоры на пятках досаждают?

— Глория, дорогая. — Голос у Аннабелл снова стал дрожать. — Мои ступни просто меня убивают. Я даже чулки не могу на них натянуть, настолько они чувствительные. Уолтер считает, что я должна снова поехать к этому врачу в Джексонвилл.

— Бедняжечка моя, — сказала Глория, сочувственно щелкая языком. — Я обязательно приду к тебе и принесу немного специальной мази для ступней. Мне привезли ее из Англии. И еще — знаешь что? — я заскочу в «Силвер спун» и возьму тебе там твой любимый суп. А теперь сиди смирно, не успеешь и глазом моргнуть, как я буду у тебя.

— Но Уолтер думает, что кухню мне, возможно, не потянуть, с учетом того, в каком состоянии находятся мои ноги, и рынок ценных бумаг тоже, сама знаешь…

— Послушай, Аннабелл, — быстро заговорила Глория, — разве это не сам Уолтер тебе говорил, что он устал от этих темных дубовых шкафов? Разве не Уолтер ворчал, что в старом холодильнике не хватает места для пива?

— Да, но Уолтеру кажется…

Глория засмеялась своим звонким раскатистым смехом.

— Моя дорогая, когда это мы позволяли Уолтеру не давать нам делать то, что нам хочется? Помнишь, когда он сказал, что те портьеры для дамской гостиной слишком дорогие? И мы просто слегка урезали счет, и ты оплатила их из своих средств? Если быть честной, ты же знаешь, мужчинам никогда не понять, что приличные жилищные условия стоят немало. Слава Богу, твой папа оставил тебе достаточно денег.

— Папа всегда хотел, чтобы я жила в окружении красивых вещей.

— Только самое лучшее, таков всегда был девиз Артура Шокли, — согласилась Глория. — Надеюсь, сейчас Уолтер не с тобой?

— О нет, — сказала Аннабелл. — Он сейчас играет в гольф.

— Отлично, — ласково сказала Глория. — Может, и десерт какой-нибудь захватить? Как насчет лимонных батончиков?

— Ну… — колебалась всего лишь мгновение. — Только чтобы кусочков цедры было поменьше. Ты же знаешь, мой пищевод…

— Сейчас буду у тебя, — сказала Глория. Глория повесила трубку и почесала затылок.

— Что-то мне все это не нравится, — сказала она. — Сперва — банк, потом — Аннабелл.

— Это все Джерниганы, — согласилась я. — Они вставляют нам палки в колеса, вот что это такое. Уолтер Уэйтс плевать хотел на ситуацию на рынке, а уж до ступней Аннабелл ему точно нет никакого дела.

— Зато у него счет в «Мэдисон мьючел», и, как мне кажется, в гольф он играет с Джерниганом-старшим, — заметила Глория.

— Это все я виновата, — сказала я. — Аннабелл предлагала нам работу на триста тысяч долларов, и, чтобы сохранить эту работу, ты собираешься ехать к этой стерве и лизать ее старый костлявый зад.

— Кили, если речь идет о том, чтобы сохранить Аннабелл как клиентку, я не только буду ей зад лизать, я готова растирать шишки у нее на ногах и разжевывать ее лимонные батончики, — сказала Глория, взяв со стола сумочку. — Оставляю тебя тут за старшую, — сказала она, направляясь к двери. — И не волнуйся насчет Аннабелл. Она согласится. Особенно после того, как я скажу ей, что эти кухонные шкафы ручной полировки, которые ей так понравились, в следующем месяце будут продаваться со скидкой. Ты знаешь, что ее кузина Бекки как раз только что отремонтировала свою кухню? Черт меня подери, если Аннабелл позволит Бекки иметь то, чего у нее нет. Увидишь. Я сегодня же уговорю Бекки подписать чек.

— На эти шкафы скидки не будет, — заметила я.

— Но Аннабелл об этом не знает, — мрачно сказала Глория. После ухода Глории я стала готовиться к презентации, которую должна была устроить для наших новых клиентов, Сьюзен и Бенджамин Чин. Обоим было около тридцати, оба работали педиатрами и оба делали стремительную карьеру. Я встретила Сьюзи в прошлом году на мероприятии, устраиваемом Молодежной лигой. Когда она узнала, чем я зарабатываю на жизнь, она вцепилась в меня, как собака в кость.

— О Боже! — сказала Сьюзи, хватая меня за руку. — Пообещай мне, что ты приедешь ко мне и сделаешь все как надо.

— Что сделаю как надо? — спросила я.

— Этот дом. — Сьюзи застонала. — Этот ужасный, жуткий дом. Как выяснилось, Чины купили дом в псевдотюдоровском стиле в Хэмптон-Корт, новом жилом массиве, усеянном такими же новоделами под старину. Строители словно специально сделали дом по самым худшим образцам того, что принято называть английским загородным домом — темная штукатурка, темные панели, открытые потолочные балки, деревянные ставни слишком больших размеров, металлическая наружная дверь. Потолки были слишком высоки, деревянные полы слишком сильно блестели, окна и двери расположены неудобно, как, собственно, и сами комнаты.

Чины и их две маленькие дочки пытались как-то обжить этот дом, но родители были слишком заняты на работе, чтобы успеть задуматься о том, что им на самом деле нравится, и что нет. Соответственно никакого плана относительно возможной перестройки у них в голове не было.

Мы со Сьюзи провели вместе два счастливых месяца, болтая, гуляя по магазинам, вместе сидели в кафе, присматривались друг к другу, и лишь потом приступили к главному — к обсуждению того, как превратить их мавзолей в жилой дом.

Я принесла Сьюзи целую кипу журналов по интерьерам, чтобы она сделала закладки в тех местах, которые ей понравились.

Она вернула мне весьма аккуратно составленный отчет. Цвета — нейтральные, допустимо лишь немного красного и черного. Мебель — в основном традиционная, хотя Бен более склонялся в сторону современной, а Сьюзи нравилась мебель в фольклорно-французском стиле. Искусство — Бен начал коллекционировать современное южное фольклорное искусство. Сьюзи нравились цветочные акварели.

Бен тоже внес свой вклад в работу по переустройству дома. Он составил бюджет. За первый год Чины могли внести сорок тысяч долларов. На эти деньги они хотели бы обставить свою семейную комнату, купить хороший ковер в гостиную и приобрести люстру для столовой, которая пока еще пустовала.

Я как раз доставала образцы тканей для их новой софы и дивана, когда услышала, как зазвенел колокольчик над дверью.

— Привет, Сьюзи, — сказала я, держа в руке лоскут темно-зеленого сукна. — Я как раз думала о твоем новом диване.

Вместо того чтобы пройти и сесть за мой стол, Сьюзи продолжала стоять в двери, держа руки в карманах своего белого медицинского халата. Ее обычно сияющее лицо выглядело удрученным.

— О, Кили, — сказала она тихо. — Я не знаю…

— Что? — спросила я. — Что-то случилось?

— Мебель. Она такая дорогая. И может быть, мы выбрали не самое удачное время. Девочки еще очень маленькие. Может, глупо тратить столько денег на красивые вещи, когда дети могут в один момент все перепачкать. Знаешь, пятна от виноградного сока и рисунки на стенах…

— Но Бенджамин все просчитал, до последнего пенни, — запротестовала я. — Он ведь не говорит, что вы не можете тратить деньги, верно?

— Нет, не говорит, — сказала Сьюзи, прикусив нижнюю губу. — Он хочет, чтобы дом выглядел красиво, может, даже больше меня этого хочет.

Сьюзи посмотрела в окно.

— Знаешь, мы с Беном готовимся открыть собственную маленькую клинику. Мы уже купили землю недалеко от больницы, и архитекторы уже составляют план.

— Я оформляла много врачебных кабинетов, — быстро сказала я. — Мы могли бы здорово поработать над приемной. Сейчас такой выбор обоев и тканей — веселых и жизнерадостных, но не слишком кокетливых.

Сьюзи поправила бейджик, приколотый к карману халата.

— Дело в том, что нам нужна ссуда для строительства нового здания. И банкир задает много вопросов о том, куда идут наши деньги.

Я сжала в кулаке лоскут зеленого сукна. Я почувствовала, как краска прилила к лицу.

— Понятно. Твой банкир кто-то из «Мэдисон мьючел»? Сьюзи кивнула, слишком расстроенная, чтобы говорить.

— Прости, — прошептала она. — Мы с Беном ужасно себя чувствуем из-за всего этого. Мы любим нашу работу. Дети любят тебя. И я все еще думаю… после того, как все уляжется… Тогда никому не будет дела до нашего дизайнерского проекта.

Я встала и обняла Сьюзи за плечи. Она отвернулась.

— Могу я сохранить у себя те рисунки, что ты сделала? — спросила она.

— Конечно, — сказала я. — Мы вернемся к этому позже. Как ты сказала, после того, как все уляжется.

Сьюзи пожала мою руку.

— Здесь все повязано, — сказала она. — Мы думали, маленький город, все так дружелюбны. Все такие милые. Но нам нужны деньги, чтобы построить клинику. Поэтому приходится делать то, что совсем не нравится.

Я поймала себя на том, что говорю Сьюзи то, что говорил мне много лет назад мой собственный папа.

— Ты делаешь то, что должна делать.

— Но не обязательно мне это должно нравиться, — сказала Сьюзи.

Глава 10

Папа позвонил в среду в полдень:

— Ты сегодня придешь?

Я попыталась отговориться:

— О, папочка, я совершенно забыла, какой сегодня день. У меня вечером назначена встреча и еще куча всякой бумажной работы.

Но отца трудно было обмануть.

— С кем у тебя встреча?

— С новыми клиентами.

— Как их зовут?

— Ты их не знаешь.

— Ты удивишься, как много людей мне знакомы. Послушай, обманщица, я ведь знаю, что тебе слегка не по себе. И я знаю, что там у тебя происходит. Джи-Джи, и Эндрю, и вся эта банда Джерниганов думают, что они могут выбить тебя из седла, лишить бизнеса. Но я намерен постоять за тебя, и не дам такому случиться.

— Послушай, пап, я уже большая девочка, я справлюсь.

— Не сомневаюсь, что ты справишься. Я растил тебя не для того, чтобы ты, как страус, прятала голову в песок. В любом случае в шесть я тебя жду. Как всегда. Смотри не опаздывай, а то лососина пересохнет.

— Пап, — предприняла я очередную попытку, — у меня была трудная неделя. Я, честное слово, не настроена общаться с тетей Фрэн и дядей Бью, и их детишками.

— Тебе и не придется, — сказал отец. — Я их всех сегодня отправил за город. И денег на мотель дал. Так что никаких больше отговорок, поняла?

— Ладно, — сказала я.

Я могла бы догадаться, что отец не позволит такой мелочи, как широкомасштабный публичный позор, изменить нашу жизнь. В конце концов, сегодня была среда, и каждую среду по вечерам, сколько себя помню, мы ужинали вместе.

На самом деле отец не умел готовить. Но после того как мама от нас ушла, а я была в четвертом классе, он нанял домработницу по имени Хуанита. Она не слишком любила убираться, но и не видела в том большого смысла, но зато любила готовить. Любимым блюдом папочки в ее исполнении была запеченная лососина. Он так сильно полюбил его, что, еще до того как Хуанита рассчиталась, чтобы вернуться к себе и заботиться о внуках, отец предпринял радикальный шаг и выучил рецепт.

Если не считать воскресенья, единственным свободным папиным днем была среда. Поэтому по вечерам в среду он готовил. Меню менялось редко. Обычно отец запекает лососину и поливает ее лимонным соусом. В качестве гарнира подается консервированный горошек, рис, варенный в пакетиках, чай со льдом, а на десерт банановый пудинг.

Что касается меня, то визит к отцу в эту среду не сопровождался какими-то проблемами. В смысле работы, я хочу сказать. Наш бизнес рушился на глазах. Телефон внезапно замолчал. И, несмотря на то, что Глории удалось уговорить Аннабелл Уэйтс дать ход проекту по перестройке кухни, я знала, что тетя переживает.

После пяти я заперла салон, переоделась в шорты, футболку и кроссовки, заплела волосы в косичку и вытащила из сарая велосипед. До нашего с папой дома мне предстояло проехать две мили.

Всю неделю стояла жуткая жара, но сегодня после полудня прошел дождь, и запах умытого дождем тротуара, шелест надутых шин, ритмичные движения — все это успокаивало мои взвинченные нервы.

Приятно было оказаться вне всего этого, вне мертвящей тишины офиса, приятно было размять мышцы.

Когда я вошла в дом через заднюю дверь, вся в поту и тяжело дыша, отец как раз вытаскивал лососину из духовки. Он обвязал вокруг талии полотенце вместо фартука, а на голове у него была бандана.

Я поцеловала отца в лоб как раз под платком.

— Что это? Кого изображаешь: адмирала Нельсона или «Железного повара»?

— Ни того, ни другого, — сказал отец. — Я просто не хотел сдабривать наш ужин собственным потом, и еще я берегу прическу.

Он похлопал себя по облысевшей макушке и рассмеялся над собственной шуткой.

Я окинула взглядом кухонный стол, на котором стояли три тарелки.

— Я думала, Глория сегодня в Атланте.

— Она и есть в Атланте, — сказал отец, ставя горячую сковородку на кухонную стойку.

— Тогда кто с нами ужинает? — спросила я.

Отец достал из холодильника кувшин с ледяным чаем и налил мне стакан.

Я глотнула с удовольствием и окинула взглядом нашу старую усталую кухню с ее видавшими виды кухонными приборами и пластиковым покрытием стен над рабочими зонами. В семидесятых, когда мои родители построили дом, эта кухня, да и вообще все в доме, считалась последним писком — и в смысле дизайна, и в смысле техники. Как раз тогда отец начал зарабатывать настоящие деньги, торгуя автомобилями, и он хотел, чтобы все в городе знали, какой он счастливчик.

В холле нашего дома потолок был как в церкви и полы были мраморными, белое ковровое покрытие с жестким ворсом от стены до стены, большие окна с витражами и патио, в центре которого был пруд с рыбками и купальня для птиц.

Я все еще помню, как выглядел дом, когда все было новым и сияющим. Отец позволил маме заказать новую посуду из каталога «Джей-Си Пенни» и даже новые бокалы для вина.

Маме нравилась эта посуда. Тяжелые тарелки и бокалы, расписанные вручную, с изображением ярко-красных тюльпанов.

Когда мама ушла, то и эту посуду нам оставила. На самом деле, насколько мне известно (а для семи лет я была девочкой весьма развитой), моя мать вообще ничего не прихватила с собой из старой жизни, когда убежала из дома с продавцом из «Мердок моторс».

И отец очень многое оставил так, как оно было тогда, когда ушла мама. Ковер уже, конечно, давно заменили, кое-что было куплено из электрических домашних помощников, но, несмотря на все мои мольбы о том, чтобы отец разрешил мне сделать переоформление дома, мы и двадцать пять лет спустя ели с тех же тарелок и сидели за тем же кленовым столом на тех же стульях, имитирующих стол и стулья первых переселенцев в Америку.

Я развернула одну из поношенных золотистых салфеток, что отец положил возле каждого из приборов.

— Итак, кто наш таинственный гость?

— Ты не хочешь разогреть для меня горошек? — спросил отец, кивнув в сторону банки с консервированным горошком на кухонной стойке.

— Пожалуй, смогла бы. — Я нашла кастрюльку из полированного алюминия (из тех же старинных припасов) и, высыпав из банки горошек, поставила на конфорку.

— Рис готов, на случай, если ты хочешь разложить его на тарелки. Рекомендую воспользоваться для этого формочкой, — сказал отец, указывая на стеклянные креманки на той же стойке. — Но вначале советую положить немного масла.

— Знаю-знаю. Так как насчет твоего гостя?

— Хочешь пива? — спросил отец, открывая холодильник. — Я купил импортного, какое ты любишь.

— С меня пока хватит чаю, — сказала я. — Ну, давай же, па. Не заставляй меня гадать, кто придет к нам на ужин.

— Этот человек — новичок в городе, — сказал отец. Открыв дверцу духовки, он посмотрел на рогалики, которые там разогревал. — К тому же, симпатичный.

— Пап, ты не мог так поступить!

— Как поступить? — Взгляд у отца был совершенно невинный.

— Ты не мог устроить для меня свидание вслепую, особенно сейчас.

— Свидание? Черт побери, никакое это не свидание. Кили, ты же меня знаешь. Разве я когда-нибудь пытался устроить для тебя свидание? Ну, хоть раз в жизни?

— Прошу тебя, не прикидывайся. Помнишь того парня из рекламного агентства?

— Я думал, он сможет помочь тебе продвинуть бизнес, — сказал отец. — И кстати, о нем тоже ничего плохого нельзя сказать.

— Он плевался, когда говорил. Мне пришлось дождевик надеть, когда я пошла с ним на свидание. И он был не единственным кобельком, с которым ты хотел меня свести. Помнишь этого проныру — торговца Библией, которого ты встретил в бизнес-клубе «Ротари»?

— Немного духовности еще никому не навредило, — сказал отец. — К тому же этот парень неплохо зарабатывал.

— Он жил с матерью. У него даже своей машины не было. И когда я пришла на ужин в платье без рукавов, он попытался прочесть мне лекцию о греховности плоти.

— Ты преувеличиваешь.

— Он до сих пор посылает мне религиозные трактаты! — сказала я.

— Ну что же, тот, кого я пригласил, совсем другой, — сказал отец. — У него свой бизнес. Он купил здесь дом. Кажется, вы уже встречались. На самом деле, я думаю, если ты правильно разыграешь партию, этот парень мог бы подкинуть тебе работенку. Для вас с Глорией есть шанс заполучить неплохого клиента.

— Что за работа? — спросила я.

Но тут прозвенел звонок в дверь. Папа кинулся открывать, однако вовремя одумался и снял с пояса полотенце, а с головы бандану. Я потрусила следом.

— Только не пытайся свести меня с этим парнем, — прошептала я. — Я знаю, что ты действуешь из лучших побуждений, но прошу, не делай этого. Ладно?

— Ладно, — сказал отец. Он окинул меня взглядом. — Ты не хочешь умыться и причесаться? Может, стоит немного подкраситься? Чуть-чуть помады или что там у тебя есть?

— Нет, — решительно заявила я. Я взглянула в зеркало, стоявшее в холле. Коса моя наполовину расплелась, и то, что до велосипедного броска было у меня на глазах, теперь в виде грязного ободка лежало на веках.

—Я не собираюсь прихорашиваться для того, чтобы ты продал меня какому-то извращенцу, который и в городе-то без году неделя, — гневно прошипела я. — Я не настолько отчаялась.

В дверь снова позвонили.

— Отлично, — сказал отец. — Как тебе будет угодно.

Он открыл дверь. На пороге стоял Уилл Махони с бутылкой вина и пучком увядающих цинний.

— Привет, Уилл! — радостно воскликнул отец и от души пожал гостю руку. — Заходи.

Уилл зашел, бросив на меня недоуменный взгляд.

— Насколько я знаю, вы уже встречались с моей дочерью, Кили Рей, — сказал отец.

— О да, — сказала я, принимая протянутые цветы. — Фабрика бюстиков. Как приятно видеть вас вновь.

Я зашагала на кухню и, не оборачиваясь, крикнула:

— Па, подойди, пожалуйста, на кухню. Прямо сейчас.

Глава 11

Я захлопнула за собой дверь и повернулась к отцу:

— Можешь убрать со стола лишнюю тарелку, потому что я не собираюсь ужинать с этим человеком.

— А в чем дело? — раздраженно спросил отец. — Насколько мне известно, он не плюется, не шепелявит, водит собственную машину, имеет свой собственный дом и свой собственный бизнес. И как я понимаю, он занят… ну… производством нижнего белья. Может, тебе удастся купить у него что-то со скидкой.

— Бюстгальтер «Лавинг кап»? Пап, ты что, совсем сбрендил? Стреляй меня, но я эти тряпки на себя не надену! И тут дело не в его бизнесе, а в нем самом. Я уже с ним встречалась. Дважды. И не могу сказать, что стала поклонницей Уилла Махони. Совсем нет.

У отца вытянулось лицо.

— Ну и что ты прикажешь мне делать? Я не могу его выгнать.

— Отлично. Тогда ухожу я. — Я развернулась и направилась к двери черного хода.

— Нет, мэм, — сказал отец, хватая меня за руку и глядя на меня так, как только он умеет смотреть — пристально, пронзительно и поджав губы. Так он смотрел на покупателей своих автомобилей, когда торговаться с клиентом больше было нельзя. И этот взгляд говорил, что Уэйд Мердок мог быть добродушным, свойским, приятным во всех отношениях парнем, но бизнес есть бизнес. — Я тебе хоть слово сказал по поводу всей этой свадебной заварухи? — спросил он, почти не разжимая губ.

— Нет, сэр, — прошептала я в ответ.

— Сказал, сколько денег я отдал поставщикам провизии, сколько отдал на цветы, приглашения, наряды и прочие побрякушки?

— Нет, сэр.

— Я жаловался на то, что меня вышвырнули из гольф-клуба?

— Нет, папа.

— Это верно, — сказал отец. — И я не собираюсь жаловаться. Что сделано, то сделано. Ты моя дочь, и я стою за тебя на все сто. Но сейчас в нашей гостиной сидит вполне приятный молодой человек и ждет ужина. Тебе не обязательно его любить. Тебе совершенно не обязательно ходить к нему на свидания. Но я не думаю, что для тебя будет так уж болезненно быть просто вежливой с гостем, приглашенным в мой дом. Верно?

— Да, сэр, — сказала я. — Простите. Я буду милой.

— Отлично, — сказал отец. — Иди наверх и умойся. И посмотри, может, у тебя в комнате найдутся щетка для волос и чистая блузка.

Я поплелась наверх, словно десятилетняя школьница под домашним арестом. И, как десятилетняя школьница, плюхнулась на матрас своей белой девичьей кровати под тюлевым балдахином. Я спрятала лицо в бело-розовых подушках из набивного ситца. Эти подушки были первой моей дизайнерской разработкой.

В возрасте шестнадцати лет я часами рисовала, продумывая каждую деталь интерьера моей спальни. Глория помогла мне выбрать ткани — нежную с цветочным рисунком и в бело-голубую полоску — эта ткань осталась у нее после оформления недорогого отеля в Вашингтоне, а кровать я купила сама, на свои собственные заработанные деньги на распродаже домашнего скарба в Гринвилле. Я сама повесила ковер во всю стену, сама отполировала деревянные полы и, отыскав на чердаке свернутый потертый восточный ковер, постелила его на пол. Тогда у меня был период увлечения ранним Марио Буатты. Другие подростки развешивали на стенах своих комнат постеры с портретами звезд рока и кинодив, а я молилась на обложки «Архитектурного дайджеста».

Лицо мое, пылавшее от стыда и смущения, было того же цвета, что и подушки. Папа был прав. Я вела себя, как дрянная девчонка раннего подросткового возраста. Уилл Махони не виноват был в той мерзкой каше, что я заварила, и он не думал оскорбить меня, предлагая работу. Мне он все еще не нравился, и работать на него я не собиралась, но ради отца я должна была явиться на ужин с чистым и счастливым лицом.

Я обшарила шкафчики в своей ванной и отыскала почти высохшую тушь, которой и накрасила ресницы. Я распустила волосы и принялась водить по ним щеткой, пока они не заблестели, затем убрала их назад под черепаховый ободок, который я нашла на своем старом трюмо. Большинство вещей, продолжавших висеть в моем шкафу, были либо выбракованы мной по каким-то причинам, либо оставлены на память с подростковых времен. Я решила, что отцу понравится, если я явлюсь на ужин в короткой футболке «Мотли кру», но я нашла голубую рубашку для гольфа местного гольф-клуба, о которой успела забыть. Выбор был не слишком удачен, но иного варианта не было.

Когда я спустилась вниз, отец и Уилл сидели в патио, пили чай со льдом и смеялись, как старые приятели.

Уилл поставил свой стакан и встал. По крайней мере, манеры у него были приличные.

— Мы можем начать все сначала? — спросил он и сделал приглашающий жест рукой. Я засмеялась, и мы пожали руки.

— Конечно. Если вы сможете забыть, какой я была стервой.

— Кили! — резко одернул меня отец.

— Извините, — сказала я.

— Не надо было посылать ее в школу в Афины, — сказал отец. — Здесь бы она таких слов не нахваталась, уверяю вас, Уилл.

— Ты не прав, — сказала я. — Я научилась этим словам у тебя в салоне.

— Не важно, — сказал отец. — Лососина остынет. Пойдемте есть.

Надо отдать должное Уиллу, он явился на ужин в лучшем виде. Он постригся, и тот «рыбий хвост», что в прошлый раз касался его воротника, пропал. На Уилле был отлично сшитый голубой блейзер, надетый поверх рубашки в белую и желтую полоску и чуть мятые хлопчатобумажные брюки цвета хаки. Ни галстука, ни носков. Хорошая обувь — итальянские мокасины.

Уилл принялся за ненавистную лососину с очевидным энтузиазмом.

— Кили, — сказал отец, просияв при виде опустевшей тарелки Уилла, — наш гость купил бизнес «Лавинг кап».

Я вилкой гоняла по тарелке горох.

— Да, я слышала, — любезно улыбаясь, откликнулась я.

— Собирается вернуть ему прежние лидирующие позиции, — сказал отец. — Это так, Уилл?

Уилл потягивал пиво.

— Хочу попробовать, — сказал он.

— Итак, вы разбираетесь в бюстгальтерах? — спросила я. Отец поперхнулся.

— Кили!

— «Лавинг кап» — фабрика бюстгальтеров, — сказала я. — Они их производят — бюстгальтеры. Это ведь не нецензурная брань, это название продукта. Правильно я говорю, Уилл?

— Правильно, — сказал Махони, переводя взгляд с меня на отца и обратно. — Что вы думаете о нашем продукте, Кили?

Папа предупреждающе на меня посмотрел.

— Неплохо думаю, — осторожно ответила я.

— Но вы ведь ни за что не надели бы на себя ни одну из наших моделей, так? — спросил Уилл.

— Мне давно не попадались на глаза ваши изделия, — сказала я. — Я покупаю белье в Нью-Йорке, а не здесь.

— Если вы не любительница отовариваться на распродажах, то вам действительно негде увидеть продукцию «Лавинг кап», — согласился Уилл. — Ну, давайте же, говорите откровенно. Объемы продаж моделей «Лавинг кап» — мизерные. Я знаю, что говорят аналитики. Но мне было бы интересно услышать, что думают о нашей продукции женщины — ведь мы работаем для вас.

— Уилл, — вмешался отец, — боюсь, Кили не сможет объяснять вам, как вести бизнес.

— Почему же? — спросил Уилл. — Она женщина. У нее есть грудь. Она носит бюстгальтеры. — Махони широко улыбнулся. — Ведь вы их носите?

— Вообще-то да, — ответила я. Папино лицо стало багровым.

— Пожалуй, я уберу со стола и накрою десерт. — Он убирал тарелки, нарочно гремя ими. — А вы разговаривайте, не стесняйтесь, — сказал отец. — А я поставлю пока кофе варить.

Папа ушел за кухонную стойку, и мы остались вдвоем в обеденной зоне.

— Ваш отец — отличный парень, — сказал Уилл, постукивая пальцами по столу. — Правда, немного старомоден. Я не хотел его смутить, заводя разговор о бюстгальтерах.

— Старомодный — еще мягко сказано, — заметила я. — Он все еще полагает, что о некоторых вещах нельзя говорить вслух. Кстати, как вы познакомились?

— Я заправлял свой «кадиллак» на заправке «СИТГО», а он подошел и стал со мной болтать о машине, — сказал Уилл. — У нас завязался разговор, и ваш отец упомянул о том, что зарабатывает на жизнь продажей машин. Я сказал, что собираюсь покупать грузовик, и он дал мне свою карточку и пригласил заскочить в салон. Я так и сделал. Уэйд продал мне грузовик и пригласил на ужин.

— Вы ведь знали, что он мой отец, верно? — спросила я.

— Верно, — сказал Махони. — «Мердок моторс». Я понял, что между вами есть связь.

— Получается, покупка грузовика у моего отца не имеет никакого отношения к тому, что вы хотите — чтобы я работала над вашим проектом?

— Мне действительно был нужен грузовик, — сказал Уилл. — Ваш отец продает грузовики. Мне также нужен дизайнер по интерьерам. Как я понимаю, вы этим зарабатываете?

— Послушайте, — начала я, — я обещала, что буду сегодня милой. Папе вы по каким-то причинам понравились, по каким, я понять не могу, но у меня действительно нет времени работать над вашим проектом.

— Я знаю, что есть.

— Кто вам сказал?

— Все в городе говорят. Я слышал, что семья вашего парня вставляет вам палки в колеса. Мешает бизнесу. Отваживает клиентов. Ваш отец сам мне это сказал.

— Папа думает, что все знает, но на самом деле это не так, — тихо сказала я, пряча руки под скатерть.

— Я встретил вашего деверя, — сказал Уилл. — Довольно редкий экземпляр.

— Кайл? Он мне не деверь.

— Значит, вам повезло. Он и его отец здорово меня обрабатывали. Похоже, они думают, что я могу принести им немало денег. Вчера вечером они даже пригласили меня на ужин в этот свой дом на Академи-стрит. Тот еще, скажу вам, домик. Как я понимаю, вы с Глорией изрядно над ним потрудились. Он красивый, Кили.

— Джи-Джи все переделает заново, голову даю на отсечение.

— И то, что я увидел в том доме, укрепило мое решение, — сказал Уилл. — Вы должны на меня работать.

Я отрицательно покачала головой:

— Я так не думаю.

— Просто приходите и посмотрите. Прошу вас. Ладно? — Уилл говорил вкрадчиво. — Вы единственная, кто сможет это сделать. — Махони бросил взгляд через плечо в сторону отца. Он как раз добавлял взбитые сливки в банановый пудинг.

— Я не пытаюсь за вами приударить. Говорю на случай, если вы так подумали.

Я покраснела.

— Я так не думаю, но раз уж вы подняли тему, то скажите, почему это вы не пытаетесь за мной приударить? Я такая непривлекательная?

Махони засмеялся.

— Во-первых, потому что вы уже связаны определенными отношениями.

— Если вы имеете в виду Эй-Джи, то у нас нет отношений, — сказала я ледяным тоном.

— Поживем — увидим, — сказал Уилл. Он опустил глаза и, нажав на рукоять ложки, перевернул ее через себя. — Во-вторых, я тоже связан определенными отношениями.

Я удивленно посмотрела на Махони. Он вздохнул.

— Наверное, это звучит странно. Я действительно хочу, чтобы вы поехали посмотрели дом, и там я вам все объясню.

— Почему бы вам не объяснить все сейчас? Еще довольно рано, и, как вы тактично заметили, делать мне нечего. — Я сложила руки на груди и стала ждать.

— Есть женщина… — начал он. Папа поставил поднос с пудингом и кофе на стол. — И к ней нужен подход.

Глава 12

Уилл медленно потягивал кофе, а отец ел пудинг.

— Ешь десерт, — сказал он, ткнув в мою сторону ложкой. — Я весь день готовил. Если ты не будешь, я съем твою порцию. Ты же знаешь, что я стараюсь следить за своей девичьей фигурой. — Отец похлопал себя по круглому животу и засмеялся.

Я послушно зачерпнула ложкой пудинг и выжидательно посмотрела на Уилла.

— Это, наверное, звучит странно, — повторил он, — но я влюблен в… эту женщину. У нее очень хорошая работа в Атланте и такое местечко, как Мэдисон, не представляет для нее интереса.

— Ну что же, тогда она просто дура, — прямо заявил папа. — К чему мириться с этой суетой, пробками и преступностью в Атланте, когда можно жить в таком чудном месте? — Он развел руками, словно хотел охватить не только нашу кухню, но и весь Мэдисон, и вообще весь округ Морган.

Я взяла в рот еще одну ложку пудинга только для того, чтобы очередной раз удержаться от того, чтобы не начать объяснять отцу что хорошо и что плохо. Бесполезно говорить о притягательности больших городов тому, кто счастливо прожил пятьдесят пять лет своей жизни, не переезжая дальше двух миль от того места,где родился.

— Она работает юрисконсультом в одной из самых крупных юридических фирм Атланты, — сказал Уилл. — Ей, вероятно, нравится ходить в театры, музеи, на вечеринки, ну, сами знаете, все такое.

Отец неодобрительно хмыкнул.

— В Мэдисоне тоже есть музей. И когда откроется этот комплекс — ну, тот, на автобане, что собираются построить к осени, — у нас будет целых шесть театров.

— Думаю, Уилл хочет сказать, что ей нравится настоящий, живой театр, — мягко уточнила я. — Как бы то ни было, похоже, эта женщина убежденная горожанка.

Уилл лишь кивнул. Никакой дополнительной информации он давать не стал.

— Вы, кажется, что-то недоговариваете, — сказала я. — И позвольте мне вас предупредить: с меня довольно лжи, обмана и двойной игры…

— Она любит старые дома, — выпалил Уилл. — Она сходит с ума по всему старинному. И я подумал… Малберри-Хилл ведь построен в 1858 году.

— Вы подумали, что, если приведете его в порядок, она приедет сюда жить? Вам не кажется, что это звучит довольно странно?

Махони глотнул кофе.

— Действительно, все это несколько необычно.

— Это не просто необычно, а чертовски глупо. Ничего глупее я в жизни не слышал, — сказал папа. — Вы не можете заставить женщину выйти замуж за вас после того, как обустроите дом, мой мальчик. — Отец доел пудинг, выскреб дно тарелки ложкой, отодвинул стул и встал. — Если вы закончили, можете заняться посудой, а мне надо сделать несколько звонков.

Я попыталась бросить на отца предупреждающий взгляд, но было слишком поздно. Он положил свою тарелку и кофейную чашку в раковину и оставил меня наедине с Уиллом Махони.

Уилл собрал остальную посуду и понес ее на кухонную стойку.

— Оставьте все там, — сказала я. — Я загружу посудомоечную машину позже. После того, как вы уйдете, — с нажимом на последней фразе сказала я.

— Я не уйду, пока вы не согласитесь принять ту работу, что я вам предлагаю, — сказал Уилл, склоняясь над раковиной. — Вы могли бы, кстати, позволить мне остаться и помочь вам.

— Что я должна сделать, чтобы от вас избавиться? — спросила я. — Яснее не скажешь. Мы заняты. Я не могу взять эту работу. Это невозможно. Даже если бы мы не были заняты, никто не может сделать то, что вы хотите, за шесть месяцев.

— Во-первых, вы не так уж заняты. Ваш подонок экс-жених и его семейка уже об этом позаботились. Во-вторых, вы еще не видели дом. — Уилл вытянул шею и выглянул в патио. — Солнце не зайдет еще час. Давайте, Кили. Просто проедетесь туда со мной. Дом замечательный. Вы знаете, что раньше в нем был госпиталь для солдат Федерации, раненных во время осады Атланты?

— Каждый ребенок в Мэдисоне это знает, — сказала я.

— Все дверные ручки имеют серебряное покрытие, сделанное вручную, — сказал Махони. — Мы нашли их в куче хлама на чердаке.

— А почему они там оказались? — спросила я, вопреки собственной решимости никаких разговоров о доме не поддерживать.

— Для сохранности, я думаю, — сказал Уилл. — Люди годами могли заходить в этот дом: дети, бездомные. Мы нашли матрас и спальный мешок в одной из комнат, выходящих на задний двор, как и очевидные свидетельства того, что кто-то разжигал костры в каминах.

— Удивительно, как это дом не сгорел дотла, — сказала я.

— Последние владельцы договорились с шерифом, который наведывался туда достаточно часто, — сказал Уилл. — Он прогонял непрошеных гостей и уведомлял хозяев о том, что происходит с их собственностью. — Махони улыбнулся. — Мы обнаружили, что оригинальная каминная полка гостиной находится в подвале, под старыми мешками. Но о том, что я нашел в старой коптильне, вам ни за что не догадаться.

— Свиной окорок?

— Хрустальную люстру, — язвительно сказал Махони. — Я отвез ее в Атланту, чтобы там ее почистили и отремонтировали. Реставратор говорит, что это может быть «Уотерфорд».

— Вполне возможно, — согласилась я. — Кардуэллы, первые владельцы дома, были довольно состоятельными торговцами хлопком.

— Очень состоятельными, — сказал Уилл. — Я навел справки в историческом обществе. Там мне показали несколько фотографий, сделанных сразу после Первой мировой. На них гостиная и столовая. Довольно роскошно для такого местечка, как Мэдисон.

— Фотографии? — спросила я. — Неужели сохранились снимки комнат?

— На них можно разглядеть цветочный узор на обоях, — сказал Уилл, чувствуя, что поймал меня на крючок. — У меня есть копии. Там, в доме. Я мог бы вам их показать.

— Мне неинтересно, — сказала я, отворачиваясь.

— И это, несмотря на то, что вы сами сказали, что устали от вранья? — сказал Махони.

— Я устала…

— Давайте же, решайтесь, — сказал Уилл. — Просто посмотрите на дом. Никаких обязательств. Только позвольте мне вам их показать. Вы увидите — это что-то. Ранний вечер, солнце заглядывает в холл, и все в нем приобретает золотистое свечение. И я сохранил все куски старых обоев. Я подумал, что вы — или кто-то другой — можете захотеть скопировать их, когда будете оформлять гостиную или столовую.

— Это просто экскурсия, — предупредила я. — Никаких обязательств. — Я вышла в холл и крикнула отцу наверх: — Пап, мы поедем посмотреть Малберри-Хилл. Просто посмотрим и все.

— Это не свидание, — в том же направлении крикнул Уилл. — Так что не волнуйтесь.

Папа спустился вниз на три ступеньки и смерил Уилла взглядом:

— О чем мне надо беспокоиться, сынок?

— Ни о чем, — ответил Уилл, краснея. — Я просто не хочу, чтобы вы думали, что я приударяю за вашей дочерью или что-то в этом роде.

— Уилл Махони, — сказал отец, покачав головой. — В такой чудный летний вечер? Если ты не хочешь приударить за симпатичной девушкой, каковой является моя дочь, то ты даже глупее, чем кажешься.

— Папа!

— Я просто высказал свою мысль и все, — сказал отец.

Уилл опустил верх своего желтого «кадиллака». Мне пришлось убрать кучу папок и отодвинуть ногой здоровый фонарь, прежде чем я смогла устроиться на переднем сиденье, и тогда мы тронулись с места.

— Извините моего отца, — сказала я, поглаживая кожаные чехлы. — Он, похоже, считает меня чем-то вроде двухдверной устаревшей модели «вольво», который надо как можно быстрее сбыть с рук. Он всю жизнь занимается сбытом и привык говорить все, что ему в голову взбредет.

— Это нормально, — сказал Уилл, — и мне это нравится.

— Но вам не пришлось жить с этим всю жизнь, — заметила я. — Вы действительно понравились отцу.

— Я думаю, что ему в основном понравилась моя машина, — сказал Уилл, похлопав по приборной доске.

— Да, вероятность этого существует. У моих дедушки с бабушкой был «кадиллак», поэтому отец испытывает к этим машинам определенную слабость. Особенно к старым моделям. И он не доверяет никому, кто водит иностранные машины.

— Я заметил, что вы водите «вольво».

— Она досталась отцу по дешевке, — сказала я. — Никто в городе не захотел ее приобрести, поэтому я его выручила.

— Как насчет Эй-Джи и этого его «БМВ»? — спросил Уилл, улыбаясь.

— Мы никогда это не обсуждали, — сказала я простодушно. — А какую машину водит ваша девушка?

— Если честно, я не знаю, — сказал Махони. Он включил левый поворотник и свернул на проселочную дорогу, вдоль которой тянулась живая изгородь из разросшихся зарослей самшита.

Уилл остановил машину прямо перед толстой цепью, перегородившей дорогу.

— У меня уже готовы новые железные ворота и дорожный указатель, — сказал он, — указывая на полинявшую от солнца дощечку, которая висела на ржавом столбе справа от проезжей части.

Припарковав машину, Махони выскочил и вставил ключ в замок, которым была скреплена цепь.

— Садитесь за руль и переезжайте через цепь, а я перекрою дорогу позади нас. Теперь, когда строительные работы начались, дом стоит весь открытый. А я не хочу, чтобы народ приходил и угощался моими инструментами и строительными материалами.

Я загнала машину во двор через узкий проем в изгороди и подождала, пока Уилл вернется и сядет на соседнее сиденье.

Я включила газ, и машина покатилась по дороге. Деревья сжимали нас с обеих сторон.

— Скоро все эти кусты постригут, — сказал Уилл, поморщившись: ветка царапнула его по руке. — Но я не хочу разворачиваться здесь на полную мощь, пока ландшафтный дизайнер не подскажет мне, что из этого следует сохранить.

— Ландшафтный дизайнер? — переспросила я, удивленно приподняв брови. — Кого вы пригласили?

— Одного парня, которого порекомендовал мой архитектор. Кента Ричардсона.

— Черт побери!

— Вы его знаете?

— Я видела его работы. Он специализируется на проектах по реставрации старинных домов. Наш клиент из Барнетт-Шоулз пользовался его услугами, но лично я с ним никогда не встречалась.

Уилл одобрительно кивнул.

— Поэтому мы его и пригласили. Из-за этого проекта на Барнетт-Шоулз.

— Вы в самом деле собираетесь потратить уйму денег? — сказала я.

— Все должно быть сделано как надо, — кивнув, согласился Уилл.

— Могу я задать вам личный вопрос?

Махони кивнул, не поворачивая головы. Он смотрел только вперед, на дорогу.

— Как вам удалось разбогатеть так рано? Вы ведь молодой человек. Я хочу спросить, бизнес у вас семейный?

Уилл усмехнулся.

— Мне просто повезло. Я работал на трикотажной фабрике в Гринвилле, Южная Каролина, и у нас были проблемы с японскими вязальными машинами. Каждый раз, когда у нас ломалась одна из них, нам приходилось отсылать ее в Японию, а самим сидеть и ждать, пока не придет замена. Я немного покопался в чертежах и придумал что-то получше. И тем самым сильно поправил свое материальное положение,

— Похоже на то, — сказала я довольно едко, делая крутой поворот. Неожиданно кусты расступились, и мы выехали на широкую поляну. На той стороне того, что когда-то являлось гладким изумрудным газоном, стоял дом. Он словно светился — белый на фоне пурпурного закатного неба. Багряные отблески играли в кроне деревьев, в траве стрекотали цикады. Не думая, я остановила машину. Находиться в автомобиле я больше не могла.

Глава 13

Поляна была усыпана красным клевером, толстые шмели сыто жужжали и кувыркались в воздухе. Аромат травы и диких цветов окутывал и опьянял. Мы шли к дому.

— Когда-то везде тут были хлопковые поля, — сказал Уилл, петляя между одичавшими зарослями черной смородины. — Раньше дом располагался ближе к дороге, но его отодвинули, чтобы придать более внушительный вид. Это было где-то в конце сороковых.

— Это было до моего рождения, как вы понимаете. Однако здесь до сих пор растет много хлопка, — заметила я. — Вы уже думали, что будете делать с этой землей?

Махони засмеялся.

— Не представлялось возможности. Я провел исследования. Хлопок — очень трудоемкое дело. Слишком много станков, слишком много инвестиций. Я засажу лужайку просом, так что мы сможем поохотиться здесь осенью. И я также подумываю, не завести ли тут небольшую молочную ферму?

Я искоса посмотрела на Махони.

— Вы? Фермер-джентльмен?

— Не такой уж я джентльмен, — признался Уилл. — И я ни черта не смыслю в фермерстве, но зато я хваткий — и быстро учусь.

— Вам бы надо поговорить с Далласом Поупом, земельным агентом графства, — сказала я. — Мы вместе ходили в школу. Он брал все призы в рамках повышения профессионального и культурного уровня сельской молодежи, которые, как понимаете, выдавались в виде бычков и прочей живности, и, я думаю, он все еще в качестве хобби выращивает скотину.

— Обязательно воспользуюсь вашим советом, — сказал Уилл. Мы медленно, но верно приближались к дому. И вдруг он остановился в нескольких ярдах от здания.

С этого расстояния дом выглядел скорее серебристым, чем белым. Старая кипарисовая обшивка стен облупилась почти целиком. Семь коринфских колонн с каннелюрами высотою в два этажа украшали широкую террасу дома. С восточной стороны имелась такая же терраса, и тоже с колоннами, причем одна терраса плавно переходила в другую — стены были скругленными. С западной стороны терраса резко обрывалась, все, что осталось от прежнего великолепия, — это каркас из старых балок. Замысловатые пилястры и фронтон обрамляли то, что когда-то, вероятно, было массивной резной дверью. Сейчас на ее месте была дешевая безликая фанера. Длинные вытянутые витражные окна, каждое по пять футов высотой, окаймляли вход, причем местами в окнах уцелело оригинальное волнистое стекло.

На втором этаже, прямо над входной дверью, был маленький деревянный балкон. Перила его местами прогнили, и большая часть резного парапета пропала.

— Ну вот, — сказал Уилл, указывая на дом, словно то был заслуженный пес-чемпион. Глаза Махони сияли. — Что вы о нем думаете?

— Он ужасен, — пробормотала я, тряхнув головой. Уилл нахмурился.

— Вы его даже не видели. Мы поставили новую крышу на этой неделе. Мой архитектор нашел склад, полный настоящей черепицы, которая осталась после сноса начальной школы, которую снесли в Ковингтоне несколько лет назад. Теперь ее сделали водонепроницаемой.

Я указала рукой на крышу. Доски карниза местами выпали, и в зияющие дыры под навесом крыши то и дело залетали голуби.

— У вас уже есть жильцы.

— Об этом не беспокойтесь, — резко ответил Махони. — Вы всегда так негативно настроены?

— Ладно, — сказала я. — Покажите мне дом. Обещаю ничего не критиковать.

Уилл вытащил связку ключей из кармана брюк и по бетонным ступеням взошел на террасу.

— Осторожно, — предупредил он, выделывая зигзаги. Некоторые доски насквозь прогнили. Я приглашу людей на этой неделе, чтобы начали сносить всю веранду, но вначале мне надо укрепить фундамент.

— Туда можно входить? Я хочу сказать, это не опасно? — спросила я, с сомнением глядя на упомянутый фундамент. Казалось, он держится лишь на рассыпающихся стойках из красного кирпича. — Вы, наверное, забыли, я успела побывать во многих старых домах в городе. Моя тетя сломала лодыжку, ступив на прогнившую доску в одном очень милом старинном местечке пару лет назад.

— У меня уже несколько недель тут работают люди, и никто до сих пор не получал никаких травм, — сказал Уилл, вставляя ключ в замок. Он торжественно открыл дверь. — Заходите. Я бы ни за что не подумал, что вы такая фифа.

И все же я хорошенько осмотрелась, прежде чем переступить порог Малберри-Хилл.

Мои опасения оказались напрасными. Пол был настелен из прочной сосны и оказался довольно крепок.

— Неплохо, — признала я, вглядываясь в сумрак, царящий внутри дома.

Взяв из рук Махони фонарь, я осветила вход. Старая лепнина стен потрескалась, но осталась в основном нетронутой, и это было чудом для такого старого дома. Потолки были высокими, футов двенадцать. Таких потолков я нигде не видела — в виде замысловатого паркетного узора, из досок, выпиленных из сердцевины корабельной сосны.

— Вам ободрали потолки? — спросила я, осматриваясь.

— Нет. Они были такими, когда я купил этот дом. Довольно интересное решение, вы не находите?

— Нам придется, как следует очистить балки, а затем их зашпаклевать, — сказала я. — Такой потолок не вполне сочетается со стилем дома, штукатурка — более традиционное решение, но…

— Я хочу его оставить. Эти потолки мне нравятся чуть ли не больше всего в доме, — опередил меня Махони.

Я вертела фонарь во все стороны. Сюрпризов больше не было. Все оказалось примерно так, как я и ожидала. Просторный холл, справа и слева от которого открывались две одинаковые комнаты — гостиные. В каждой из комнат было по кирпичному камину, хотя никаких каминных полок, никакой лепнины, никаких плинтусов и даже оконных рам не было.

Я прошла в комнату с восточной стороны и, выглянув из неуклюжего эркера на улицу, увидела нечто напоминающее сарай для свалки металлолома.

— Этого эркера изначально в доме, наверное, не было.

— Мы можем сделать новое окно на заказ, — сказала я, не замечая того, что думаю вслух. — Той конфигурации, что была изначально. Сохранить эркер, установить красивый подоконник, возможно, заполнить пространство эркера книжным шкафом.

— Отлично, — сказал Уилл. Он достал из кармана записную книжку и начал быстро что-то записывать.

— В Саванне есть такое место, где продают старые кипарисовые доски, которые выловили из реки. Мы можем их пустить в дело. Говорите, у вас есть старые плинтуса и лепнина?

— Внизу, в подвале, — сказал Уилл, делая записи на ходу. — Это старый погреб, но я могу вас туда отвести и показать.

Я повидала на своем веку много таких старых погребов. В них всегда полно пауков, сверчков, плесени и мышиного помета.

— Спасибо, не надо, — сказала я, едва не передернув плечами от отвращения. — Если вы их все соберете и вынесете куда-нибудь на сухое место, я могла бы сделать с них рисунки, и это было бы отлично.

Уилл продолжал писать, а я вышла из гостиной в смежную комнату. Двери не было — один лишь проем.

— Столовая, — пробормотала я, прикинув размеры комнаты. У дальней стены примостился остов камина с зияющим очагом. Три окна в стене напротив были достаточно высокими, чтобы в них можно было выйти, не нагибаясь.

— Может, тут поставить застекленные створчатые двери, ведущие на эту сторону веранды?

— Отлично, — сказал Уилл, продолжая что-то писать. — У ландшафтного дизайнера были какие-то мысли насчет разбивки сада с вечнозелеными растениями в этом месте.

— С фонтаном, — сказала я, кивнув. — Обязательно нужен фонтан. Чтобы вы могли оставлять двери открытыми и слушать, как журчит вода.

Я направила луч фонаря в потолок и нахмурилась. Штукатурка облупилась, открывая взгляду участки необработанной доски. Голый черный шнур свисал с центра потолка.

— Здесь должна висеть та люстра «Уотерфорд», — сказала я. — Или вы хотите повесить ее в другом месте?

— А вы как думаете?

— Здесь, — сказала я. — И мы найдем красивый стол, возможно, набор из стульев в стиле чиппендейл. И еще буфет — какой-нибудь необыкновенный, старинный. В Новом Орлеане регулярно устраиваются аукционы. На своей веб-странице они помещают изображения предметов, которые будут продаваться. Там всегда можно купить красивые вещи. Нам понадобится немного георгианского серебра — чуть-чуть там, чуть-чуть здесь. Комната получится очень красивой.

— Звучит неплохо, — сказал Махони.

— Если только ваша дама не любительница французского стиля, — поправилась я, внезапно засомневавшись в правильности выбора. — Мы можем оформить дом во французском стиле, но лично я думаю, что этот стиль слишком легковесный для такого мужественного здания.

— Мужественного? — спросил Уилл, озираясь. — Разве дом может иметь пол?

— Конечно. А ваш дом — настоящий силач. Смотрите, какие большие и квадратные комнаты на первом этаже. И вдобавок к самому дому не прилипли все эти викторианские побрякушки.

— Викторианский стиль плох? — спросил Уилл, явно озадаченный.

— Такие украшения органично смотрятся на домах викторианской эпохи, каких вы во множестве могли видеть в городе, — сказала я. — Но они неуместны на доме, построенном перед началом Гражданской войны, — ваш дом явно сделан в классическом стиле. Но после того как Гражданская война закончилась, и люди мало-помалу стали выбираться из нищеты, им захотелось малыми средствами украсить себя и свое жилье. Все эти завитушки и побрякушки были нужны лишь для того, чтобы показать соседям, что они больше не банкроты.

— Но с Кардуэллами такого не произошло, — сказал Уилл. — Когда спрос на хлопок упал, они разорились и больше не оправились.

— И в этом вам повезло, — сказала я.

Я попыталась открыть дверь в стене, напротив окон.

— Куда она ведет?

Уилл убрал мою ладонь с дверной ручки.

— За ней провал на четыре фута глубиной.

— В самом деле?

— Пока да. Там была на скорую руку сколоченная кухня, но мы ее снесли на этой неделе.

Я вернулась в холл и оттуда прошла в западное крыло. Гостиная западного крыла была точной копией гостиной в восточном, только эркера не было.

— Нам на самом деле нужны две гостиные? — спросил Уилл.

— Не обязательно, — сказала я. — Часто, реставрируя дома той эпохи, мы делаем одну из комнат гостиной, а другую превращаем в библиотеку или кабинет.

— В библиотеку, — согласился Уилл. — У меня в кладовой книг на целую комнату. Так и лежат нераспакованные уже три года, с тех пор как я приехал в Джорджию.

— Откуда приехали? — спросила я, пробегая ладонью по расколотой мраморной отделке камина.

— Из Южной Каролины, — сказал Уилл. — А в Южную Каролину я приехал из Северной.

— А еще раньше где вы жили? У вас нет отчетливого южного акцента. Я знаю, что вы не из янки, но вы не похожи на паренька из Джорджии — штата белой бедноты.

— Я жил в Нашвилле, хотя учился в Джорджии в политехническом институте, а потом там же проходил специализацию по текстильной промышленности.

— Мой отец тоже технарь, — сказала я. — Может, вы ему именно поэтому понравились?

— Возможно.

Дверь напротив была приоткрыта. Я распахнула ее и оказалась в прямоугольной комнате, из пола которой торчали обрезанные водопроводные трубы. Явно очень старые.

— Ванная комната? — спросила я. — Больше нигде здесь не было ничего похожего на ванную.

— Ванная, соединенная с прачечной, — сказал Уилл. — Тут была старая ванна для стирки. Рабочие оттащили ее на свалку. Эта комната единственная в доме, где есть подвод воды и канализации. Наверху ванной нет.

— Нам придется этим заняться. Мы могли бы урезать немного пространства от библиотеки и сделать симпатичную просторную ванную, где для всего хватило бы места. — Указала на другую дверь в противоположном углу. — А эта куда ведет?

— Изначально там была комната горничной, — сказал Уилл. — Она соединялась с кухонным крылом. Архитектор планирует полностью перестроить и расширить это крыло. Там предполагается разместить кухню, буфет, прачечную и комнату для завтрака, которая выходила бы на новую веранду. И там же будет еще одна большая ванная.

— Хорошо, — одобрительно заметила я. — Некоторые хозяева на первом этаже размещают еще и хозяйские спальни с этими громадными садовыми кадками, которые они называют напольными вазами, да еще по паре комнат для одежды. Но в этом случае пропорции дома роковым образом нарушаются и создается впечатление, словно вы пристроили у себя на заднем дворе нечто вроде мотеля.

— Мне приятно, что вы меня одобряете, — сказал Уилл, самодовольно ухмыляясь. — Наверху не хотите посмотреть?

— Только мельком. Уже сильно стемнело.

Махони пошел первым, я следом. Перила были наскоро сколочены из дешевых сосновых досок.

— У нас есть оригинальные перила — они в мастерской, — сказал Уилл. — Плотник уже делает новые стойки для перил и полирует заново старые перила. Они сделаны из цельного куска красного дерева. На самом деле очень красивые.

На втором этаже тоже был просторный квадратный холл с комнатами по обе стороны от него. Я заглянула в первую комнату. Она была такой же большой, как и комнаты на первом этаже с большими окнами, за которыми теперь уже стояла звездная ночь.

— Красиво, — с восхищением сказала я.

Я открыла дверь, которая, как мне думалось, ведет в кладовку, но обнаружила светлую, хотя и совсем маленькую, примерно два на три метра, комнату.

— Комната для младенца, — сказала я.

— Это разве не кладовая? — спросил Уилл.

— Ну, кто-то может считать это помещение кладовкой, но тетя Глория говорила, что в такие комнаты ставили колыбельку. Там жили младенцы — те, которых рано было переводить в настоящую детскую.

— Но ее ведь можно использовать для кладовой? — упрямо настаивал Уилл.

— А в чем дело? Разве ваша подруга не хочет иметь детей? Махони покраснел.

— Мы не обсуждали этот вопрос. Но мне бы хотелось иметь много детей. Какой смысл в таком большом доме, если по нему не бегает целый выводок ребятни?

— Вынуждена с вами согласиться, — сказала я. — Нет ничего печальнее, чем, вложив столько сил и времени в такой замечательный дом, превратить его в мавзолей. Что может быть лучше дома, наполненного любовью и жизнью? Такой дом — самый красивый, даже если шторы в нем полиняли, ковры в пятнах, а на полу в кухне собачья неприятность.

— Собачья неприятность?

— Вы поняли, что я имела в виду, — сказала я, направляясь в холл, а оттуда в спальню.

— Полагаю, архитектор планирует кладовку и ванну в каждой спальне? — спросила я, следуя за Уиллом вниз по лестнице.

— О да, — сказал он. — Холл на верхней площадке лестницы будет использован как большая диванная, а спальни хозяев мы разместим над кухонным крылом, которое тоже еще предстоит построить.

— Пять спален? — спросила я, поднимая брови. — Эта женщина знает, к чему ей готовиться?

— Новое спальное крыло сбалансирует пристройку на первом этаже, — сказал Уилл, игнорируя мой вопрос. — И еще: я сам из многодетной семьи. У меня два брата и сестра. И у них у всех есть дети.

— У вас для всех найдется место, — согласилась я. Нижний этаж теперь уже тонул во мраке. Уиллу пришлось освещать путь фонарем.

Он запер за нами дверь и дернул ручку, проверив, надежно ли закрыл дом, затем взял меня под руку и помог пройти по ненадежной веранде.

— Передумали? — спросил он. Я вздохнула.

— Мне не надо было соглашаться приезжать сюда и осматривать дом. Папа оказался прав.

— Насчет чего?

— Насчет меня и старых домов. Я безнадежна. Это какая-то форма извращения — тяга к старым домам. Вы знаете, некоторые люди притягивают к себе бродячих собак и кошек. А у меня нечто подобное выходит со старыми домами. Как только увижу старую развалину, так мне тут же хочется привести ее в порядок и въехать в нее.

— Включая и этот? — Махони вел меня через луг, освещая фонарем путь. Он старался вести меня по тому же маршруту, каким мы пришли в дом — в высокой траве мы протоптали тропинку.

— Работа обещает быть захватывающей. Даже если она нас убьет невзначай.

Глава 14

— Давайте сразу договоримся, — сказала я, как только мы сели в машину. — Если мы возьмемся за эту работу, то это не потому, что мы в отчаянном положении.

— Принято, — сказал Уилл.

Я сложила руки на коленях, как примерная девочка.

— «Интерьеры от Глории» — одна из самых лучших дизайнерских фирм в Джорджии, — продолжала я. — Мы публикуемся в большинстве самых престижных журналов. Глория — адъюнкт и профессор Художественной академии Атланты. Как правило, нам предлагают больше работы, чем мы можем осилить, и потому мы вынуждены большую часть предложений отклонять. Мы маленькая, студийная фирма, и нас это устраивает.

— Конечно, — с серьезным видом соглашался Уилл, — вам ни к чему заваливать меня рекомендательными письмами. Я видел вашу работу и не собирался приглашать для оформления дома никого, кроме вас.

Я сделала жест, словно отмахивалась от назойливой мухи.

— Я не хочу, чтобы вы думали, что мы только за старинные дома беремся, и я не хочу, чтобы вы считали, будто Джерниганы так нас напугали.

— Как раз наоборот, — сказал Махони, усмехаясь, — насколько я знаю, Эй-Джи предпочел покинуть страну, чтобы только не попасть под вашу горячую руку.

— Если мы возьмемся за эту работу, — продолжала я, игнорируя упоминание об Эй-Джи, — а это еще под большим вопросом — мне предстоит проконсультироваться с Глорией, то я бы хотела, чтобы вы поняли, как мы работаем.

Уилл кивнул.

— Обычно мы не оцениваем нашу работу по часам. Мы с Глорией подготовим наши предложения по проекту Малберри-Хилл. Мы представим детальную программу со схемами и образцами для каждого участка дома. Если вы одобрите наши предложения, мы будем двигаться дальше.

Махони еще раз кивнул. Я вздохнула.

— Если дом должен быть закончен к Рождеству, времени на раскачку совсем нет. Это серьезно ограничивает наш выбор в том, что касается тех предметов, которые надо будет делать на заказ. Обычно мы так не работаем. Но если вы принимаете факт ограниченности нашего выбора, я думаю, что смогу переубедить Глорию и мы возьмемся за эту работу.

— Отлично. — Уилл расплылся в улыбке. — Отлично. Когда начнем?

— Прямо сейчас. При условии, что моя тетя согласится. Мы сможем встретиться возле Малберри-Хилл завтра с утра? Для того, чтобы подготовить предложения, мне понадобятся планы, сделанные вашим архитектором, И потом нам надо будет сделать все замеры, сфотографировать дом в разных ракурсах снаружи и внутри, чтобы сравнить, что было и что стало.

— Завтра? Сожалею. Завтра я не смогу. У меня весь день будут дела на фабрике.

— Как насчет послезавтра? Нам действительно надо начать как можно раньше, если мы хотим успеть к сроку.

— Не могу. Послезавтра я уже буду на полпути к Шри-Ланке.

— Шри-Ланка? — Я почувствовала, как брови у меня поползли вверх.

— Я лечу туда, чтобы посмотреть на то место, где будет производиться пошив изделий.

— А почему бы вам не шить их прямо здесь, на вашей фабрике? Видит Бог, у нас тут дела идут хуже некуда. Вы ведь не купили завод просто для того, чтобы его закрыть? Вы же не проходимец с Уолл-стрит?

Махони поджал губы, а потом растянул их в усмешке.

— Нет, я не проходимец с Уолл-стрит. Уолл-стрит — не моя специализация.

— Так на чем же вы специализируетесь? — спросила я. — Послушайте, здесь маленький город. На взгляд приезжего, он может казаться вполне благополучным, но, поверьте, у нас очень много людей зависят от этой фабрики. Она их кормит. Люди прикипели к ней кожей, они надеялись и продолжают надеяться, что дела пойдут лучше, что скоро конвейер заработает на полную мощность. Они надеялись, — сказала я с горечью, — что вы здесь все наладите. Но вижу, надеялись зря.

— Я делаю все возможное, чтобы фабрика не закрылась, — сказал Уилл. — Но для этого многое нужно поменять. Нам надо выпускать лучшие изделия. Мы должны работать более эффективно, а это означает, что некоторые операции надо перенести в другие страны.

— В подвалы? В грязные коморки третьего мира?

— С тем, кто работает по контракту, — сказал Махони с едва уловимыми нотками раздражения.

— Понятно. — Я открыла дверь и собралась было выйти из машины.

— Вы видите лишь то, что хотите видеть, — уже не скрывая раздражения, сказал Уилл. — Давайте заключим сделку. Вы согласны?

Я развернулась, чтобы оказаться к нему лицом.

— Что за сделку?

— Вы занимаетесь оформлением Малберри-Хилл, а управление фабрикой оставляете мне. Идет?

— Отлично, — сказала я. — Только учтите, еще неизвестно, как к этому отнесется Глория.

— Понятно. Еще один момент.

— Да?

— Вы перечислили все причины, по которым вы не можете взять эту работу, но объяснить мне, почему вы не желаете за нее браться, вы так и не смогли.

— Потому что это невозможно.

— Невозможно — понятие относительное.

— Эта работа встанет вам в огромную сумму.

— За лучшее надо платить. У меня с этим нет проблем.

Я окинула взглядом наш дом и вздохнула. Фонарь у входа горел, и свет на втором этаже был выключен. Завтра рабочий день. Я была уверена, что папа уже успел уснуть перед телевизором. Ехать домой на велосипеде было поздно, а будить отца, чтобы попросить его подвезти меня домой, страшно не хотелось.

— Мне от вас еще кое-что надо, — выдавила я из себя.

— Интересно, что?

— Подбросьте меня в город. — Махони завел свой «кадиллак».

— Нет проблем.

Прохладный ветерок дул мне в лицо, и это было приятно. Я откинула голову на сиденье. Ветер ерошил мои волосы, и это тоже было приятно.

— Вы ничего мне не рассказывали о своей женщине, — сказала я, внезапно вспомнив, что Уилл избегал отвечать на любые мои вопросы, касавшиеся этой загадочной дамы.

— На самом деле она не моя женщина, — сказал он.

— И, тем не менее, вы готовы тратить сотни тысяч долларов, реставрируя этот дом для нее.

— Для нас. Она будет моей. Просто пока она об этом не знает.

Я поежилась.

— Довольно жутко звучит. Вы ведь не маньяк, который преследует свою жертву, шпионит за ней и прочее? — Уилл бросил на меня раздраженный взгляд. — Ну, хорошо, как ее зовут?

— Стефания Скофилд.

— Вы говорили, что она юрист? — Махони молча кивнул.

— Как вы с ней познакомились?

— Это не важно. Я закатила глаза.

— Послушайте, если мы намерены оформить этот дом так, чтобы она в него влюбилась, и в вас заодно, мне надо кое-что о ней узнать. Ну, например, какие цвета она любит. Какую мебель. Любит ли она что-то коллекционировать — вы ведь знаете, что есть такая категория людей, которые складируют у себя всякий хлам. Может, она любит бывать на природе — скажем, увлекается экстремальным туризмом? Любит ли она готовить? Любит ли она принимать гостей?

Уилл почесал затылок.

— Она блондинка.

— И это все?! Это все, что вы можете о ней сказать? Да бросьте, Уилл, вы должны знать о ней нечто большее. Вы же умный парень. Расскажите мне о ней.

Мы находились на главной улице, но, вместо того чтобы поехать прямо к студии, Уилл свернул на стоянку.

— Я хочу пива, — бросил он через плечо. — Вам взять что-нибудь?

— Прямо сейчас? — спросила я.

— Да. Очень жарко. Мне хочется пива. Вам что-нибудь захватить?

— Бутылку холодной воды, — сказала я. — Нет, постойте. Мне тоже пива.

Махони кивнул и вошел в супермаркет.

Он оставил двигатель включенным, поэтому я сделала погромче радио и, закрыв глаза, откинулась на обтянутый мягкой кожей подголовник. Уилл переключил радио на станцию, транслирующую музыку в стиле кантри, и, очевидно, сейчас было время ретро, потому что Тэмми Уинетт пела «Будь ему опорой». Не подпевать было просто невозможно. Я сидела и подпевала Тэмми Уинетт, когда к той машине, в которой сидела я, подъехала еще одна. Я посмотрела через плечо и побагровела.

Низенькая женщина с головой, повязанной голубой банданой, выпорхнула из белой «тойоты». Женщина была ко мне спиной, но, несмотря на экстравагантный вид, я узнала и эту машину, и эту маленькую аккуратную попку, обтянутую укороченными джинсами. Я вжалась в сиденье. Говорить с Пейдж у меня не было настроения. Только не сегодня.

Но было слишком поздно. Желтый «кадиллак» Махони трудно было не заметить.

Пейдж обернулась, чтобы разглядеть машину получше. Ее голубые глаза расширились от удивления и ужаса.

— Кили? — Она попятилась, причем довольно быстро. Я готова была поспорить, что она боится, как бы я не обрушила на нее всю мощь своего гнева.

Как раз в это время Уилл вышел из супермаркета. В каждой руке он держал по бутылке пива. Он увидел меня и увидел Пейдж. И тут Уилл оказался на высоте: нырнув на водительское сиденье, он перегнулся через руль и страстно поцеловал меня в губы, по всем правилам французского поцелуя, раздвинув мне зубы языком.

Испугавшись, я попыталась его оттолкнуть, но Махони лишь прижал меня к себе крепче, чуть ли не усадив на колени.

Наконец он отпустил меня.

— Соскучилась, детка? — спросил он, подмигнув. Теперь до меня дошло. Уилл устроил шоу ради Пейдж, единственной зрительницы. Я потрепала его по затылку.

— Отвези меня домой, любимый, — громко сказала я.

— Как это мерзко, — зло бросила Пейдж, перед тем как отправиться в супермаркет.

Махони подождал, пока она не скроется внутри, и лишь затем отпустил меня и включил задний ход.

— Неплохо для девушки из провинции, — сказал он, искоса глянув на меня. — Или вы научились целоваться в Нью-Йорке?

— Не ваше дело, — хмуро ответила я, отодвигаясь от Махони. — Дело сделано! Пейдж растрезвонит о том, что видела, по всему городу еще до того, как я вернусь домой, — сказала я. — Горячие новости! Кили Мердок заполучила нового дружка!

— И это вас беспокоит? — Я задумалась.

— Моя репутация и так сильно подмочена. Полагаю, теперь мне ничего не страшно. А как насчет вас? Вас не беспокоит, что люди станут считать нас любовниками, когда мы таковыми не являемся?

— Мне плевать, — сказал Уилл.

— А что, если ваша женщина обо мне услышит?

— Не услышит.

— Почему вы так думаете?

— Она даже не знает, как меня зовут, — сказал Уилл. — Пока не знает.

Глава 15

Я отхлебнула пива, обдумывая новую информацию.

— Она не знает вашего имени?

— Честно говоря, нет. Но скоро все изменится.

— Вы что, в Интернете с ней познакомились? На каком-то порносайте?

— Перестаньте валять дурака, — сказал Махони несколько раздраженно. — Для всего этого существует вполне разумное объяснение.

— Неужели? Итак, как именно вы познакомились с этой Стефани?

Уилл глотнул пива.

— Примерно месяц назад я сидел дома и смотрел телевизор. Бейсбол из-за дождя отменили, а смотреть больше было нечего. Я переключался с канала на канал и наткнулся на общественный телевизионный канал.

— Я, конечно, из провинции, Уилл, но не из дремучего леса. Я знаю, что такое общественное телевидение.

— Там регулярно показывают благотворительные шоу — для сбора средств на какие-то цели.

— Господи! — сказала я, закатывая глаза. — Как вы можете это смотреть.

— Выбора не было. Либо это, либо ужастик про вампиров, — сказал Уилл. — Я то и дело переключал канал, чтобы посмотреть бейсбол, но там и вправду был проливной дождь и штормовой ветер. Общественный канал показал кусочек соревнований, а потом сообщили, что за следующие пятнадцать минут им надо собрать двадцать тысяч долларов, или вы никогда больше не увидите «Шедевры мирового театра».

— Не больно хотелось на эти «Шедевры» смотреть, — язвительно заметила я. — У меня подобные штучки уже в печенках сидят.

— В студии присутствовали волонтеры, которые отвечали на телефонные звонки и принимали пожертвования, — сказал Уилл. — И камера все время показывала эту женщину. Ее телефон не переставал звонить.

— И вы, конечно же, не могли оторвать от нее глаз, — сказала я с издевательским придыханием.

Махони выразительно на меня посмотрел.

— На ней был красный топ, — сказал он. — Все вокруг нее выглядело серым и старым, а она была как… как…

— Роза среди шипов? Маргаритка на куче навоза?

— Я позвонил на телевидение и, когда дозвонился, сказал, что хочу внести сотню долларов. Но ответил мне мужчина. Потом я позвонил еще раз, и мне ответила женщина, что сидела рядом со Стефани. Но я же не мог просто взять и повесить трубку и потому внес еще сотню.

— Две сотни долларов! И вы все еще не могли с ней пообщаться?

— Когда я позвонил в третий раз, я сказал тому клоуну, который мне ответил, что я просто хочу поговорить с женщиной в красном топе. Он мне сказал, что у них так не принято. Тогда я сказал, что могу внести две тысячи долларов пожертвования, но только если меня соединят с ней.

— Итак, они соединили вас со Стефани.

Махони кивнул, улыбнувшись своим воспоминаниям.

— Вот тогда она назвала мне свое имя. Она юрист. Все, кто отвечал на звонки в тот вечер, были членами одного юридического клуба или чего-то в этом роде. И я смотрел телевизор, разговаривая с ней, и видел, как она улыбнулась, когда я сказал ей насчет взноса в две тысячи. И знаете, ее улыбка меня здорово пробрала.

Я глотнула пива и кивнула, стараясь держаться безучастно, хотя ничем не выдавать своего отношения к тому, что он говорил, было для меня сложно.

— Она сказала, что я сделал самый большой за тот вечер взнос, — сказал Уилл. — И что-то на меня накатило тогда. Я вообще-то не такой. Обычно со мной такого не происходит.

Я снова кивнула и украдкой бросила взгляд на дверь магазина, прикидывая, сколько времени мне понадобится, чтобы выпрыгнуть из машины, подбежать к двери, открыть ее и закрыть за собой. Но я решила не делать резких движений, чтобы не будить зверя в этом сумасшедшем.

— Вы считаете меня сумасшедшим? — угадывая мои мысли, спросил Уилл.

— Не совсем, — осторожно ответила я.

— Вы не верите в любовь с первого взгляда? — спросил он.

— Я влюбилась в Бон Джови, когда мне было тринадцать, — призналась я. — Но все, на что меня хватило, это удрать со школы и поехать в Атланту, чтобы купить билеты на концерт. Напомню, мне тогда было тринадцать. Я хочу сказать… Не думаете ли вы, что все это несколько экстремально?

— Я никогда не делал ничего подобного раньше. Ни разу в жизни. Но иногда случается странное. Вспышка в голове, и в этой вспышке ты ясно видишь: она твоя единственная.

Я засмеялась.

— С Бон Джови у меня было нечто подобное, но загоралось другое: «О Господи, он такой крутой!»

— Но вы ведь удрали из школы, чтобы купить билеты? Для ребенка это поступок, — сказал Уилл.

— Наверное.

— А как насчет Эй-Джи? Как у вас с ним завязались отношения?

— Это совсем другое. Я знала его целую вечность.

— И в один прекрасный день вы просто решили встречаться.

— Мне не хочется обсуждать с вами Эй-Джи, — сказала я, стараясь, чтобы мой голос звучал отвлеченно. Черт меня побери, если я стану посвящать Уилла Махони в нашу портьерную тайну. Хотя тот припадок страсти все равно не идет ни в какое сравнение с безумным влечением, что испытывал Уилл Махони к женщине, с которой ни разу не встречался.

— Это не важно, — сказал Уилл. Глотнув напоследок пива, он бросил пустую бутылку на заднее сиденье. — Она единственная. И я не сумасшедший. На следующей неделе у нас свидание. И если все пойдет как надо, мы обручимся ко Дню благодарения.

Я тоже бросила свою пустую бутылку на заднее сиденье. Наши бутылки стукнулись друг о друга — дружески чокнулись.

— Вы и в самом деле сумасшедший, — сказала я Махони. — Единственное, что мне хочется узнать: как, черт возьми, вы собираетесь назначить свидание женщине, которая даже не знает, как вас зовут?

— Очень просто, — сказал Уилл. — Я позвонил на телевидение. Сказал директору по развитию того самого канала, что я уже вложил две с половиной тысячи долларов в фонд и что я готов округлить эту цифру до пяти тысяч, если он представит меня одной из своих волонтерш. И тогда мы поговорили. И в среду вечером на следующей неделе мы ужинаем в «Боунз».

— Разве то, что вы сделали, можно характеризовать иначе, чем подкуп?

— То, что я делал, называется хорошим бизнесом, — сказал Уилл.

— Что, если она вам совсем не понравится? — спросила я. — Что, если у нее волосатые ноги и толстые лодыжки, к тому же целлюлит и варикозное расширение вен?

— Она само совершенство, — сказал Уилл. — И потом, я не знаю, что такое целлюлит.

— Эффект апельсиновой корки. У вас широкий круг знакомств, спросите специалиста по интимным женским проблемам.

— Я не сведущ в интимных проблемах, — сказал Махони, — но я быстро все схватываю.

— Вы платите деньги, — сказала я — И мы живем в свободной стране. Но просто подумайте, на какую сумму вы себя накажете, если ваш план рухнет. Вы купили старый дом. Вы уже потратили две с половиной тысячи баксов. И все ради чего? Если она решит, что вы проходимец или у нее уже есть мужчина, вы проиграли. Столько усилий, а результат нулевой.

— Это не вполне так, — сказал Уилл. — Дом останется при мне, и я сам хочу его реставрировать. И все остальное тоже. — Уилл повернулся ко мне и протянул руку. — Ну что, по рукам?

Я пожала протянутую ладонь.

— Конечно. Думаю, ваши деньги так же хороши, как и деньги любого другого клиента. А дом имеет замечательный потенциал.

Он станет отличным пополнением нашего портфолио. Уилл протянул мне визитку.

— Вы можете застать меня в офисе завтра с утра. Просто скажите, в какое время вы хотите видеть архитектора, и я все устрою. Вам еще что-нибудь нужно прямо сейчас?

— Пожалуй, нет, — сказала я и открыла дверцу машины.

— Я вернусь в понедельник, — сказал Махони. — К тому времени у вас уже будет что-нибудь готово?

— Счет, — сказала я. — За нашу первую консультацию.

— Отлично, — сказал Уилл. — Захватите с собой и ваши предложения. На прощание он мне погудел.

В моей голове уже роилось множество идей. Вся в своих мыслях, я открыла дверь студии. И лишь после того, как вошла внутрь и заперла дверь, я поняла, что свет включен. В комнате пахло чем-то непривычным. Цветами.

Огромный букет сирени стоял посреди моего стола. А за моим столом, вальяжно устроившись в кресле, сидел высокий элегантный мужчина, одетый в атласный халат в сливочно-черных тонах. Лысина мужчины поблескивала — на нее падал свет от люстры.

— Остин! — воскликнула я. — Ты меня чуть до смерти не напугал. Что ты здесь делаешь среди ночи?

— Валяю дурака, — непринужденно заявил он. — Но давай перейдем к делу, Кили Рей. Кто этот божественный мужчина в роскошном желтом «кадиллаке», с которым ты целовалась взасос на автомобильной стоянке у ночного супермаркета?

— Это Пейдж тебе позвонила?

— Да брось, Кили. Пейдж знает, что мы с тобой друзья водой не разольешь. Она позвонила своей маме. Ее мамаша позвонила Дженис Биггерз. Дженис позвонила двоюродной сестре Эй-Джи Мукки. А Мукки позвонила мне.

— И это все за десять минут. Остин весело подмигнул.

— На самом деле не за десять, а за пять. Мне пришлось срезать немного сирени и привести себя в надлежащий вид. И вот я здесь. А теперь — блюдо дня!

Глава 16

Он называет себя Остин Лефлер и владеет цветочным бизнесом — магазином цветов, который расположен тоже на первом этаже, через стену от нашей студии. Никто не знает, как его по-настоящему зовут, но это уже никому и не интересно. Остину же нравится быть окутанным тайной.

Два года назад он купил цветочный бизнес у своей восьмидесятидвухлетней родственницы Бетти Энн и, также как я, перебрался жить на второй этаж — в квартиру над магазином. Когда бизнесом владела Бетти Энн, магазин назывался «Букеты от Бетти». Она была неплохой цветочницей, чего трудно было ожидать от почти слепой восьмидесятидвухлетней дамы, которая в день выкуривала по три пачки «Кэмела» вплоть до того самого дня, когда машина «скорой помощи» увезла ее после третьего, ставшего фатальным инфаркта.

Мы с Остином сдружились сразу, как только встретились. У него был ключ от нашей студии, а у меня — от его магазина. Он жил в Мэдисоне всего два года, но за это время успел неплохо тут освоиться и обзавестись обширными знакомствами. Он вошел в Историческое общество Мэдисона, в наш городской художественный совет и был членом бизнес-клуба, в котором состоял и мой отец.

Сейчас Остин суетился вокруг вазы с сиренью и поглядывал на меня так, как умел смотреть только он — мол, все с тобой ясно.

— У тебя есть что-нибудь поесть? — спросила я, стараясь не встречаться с ним глазами. — Сегодня у папы была запеченная лососина. Я жутко проголодалась.

Остин обворожительно улыбнулся.

— Думаю, что-нибудь найдется. Шоколад, скажем.

— Хорошо. Пошли к тебе. — Я направилась к выходу.

— Не так скоро, детка, — сказал Остин. — Сперва — главное блюдо, а потом десерт.

— Мне нечего тебе сказать, — запротестовала я. — Он клиент. И это все.

— Ты со всеми своими клиентами целуешься взасос? — спросил Остин, приподняв бровь. — Может, этим объясняется твой успех в бизнесе?

— Ты же знаешь, что бизнес мой сейчас не в лучшем виде, — сказала я. — В любом случае тебе известно и то, что в нашем городе любят делать из мухи слона, когда речь идет о слухах.

— Ты хочешь сказать, что вы с ним не целовались? — спросил Остин. — Я ничего не хочу по этому поводу говорить, но Мукки утверждает, что получила сведения из двух независимых источников. И, как тебе известно, в этом смысле на нее можно положиться.

— Если, конечно, она не плюхнулась плашмя в фонтан с «Маргаритой». Кому ты больше веришь: Мукки или мне?

Остин погрозил мне пальцем.

— Не отклоняйся от темы. Ты ведь не отрицаешь, что инцидент имел место?

— Да ну, это же было несерьезно! — воскликнула я, чувствуя, что краснею. — Мы сделали это назло Пейдж. К тому же инициатором оказалась не я. Я просто ему подыграла.

— Ты ему подыграла? — визгливо переспросил Остин и захихикал.

— Господи, ты знаешь, что я имею в виду! — сказала я. — Послушай, или корми меня шоколадом, или иди домой, а я спокойно лягу спать.

— С кем?

Я повернулась в сторону лестницы черного хода.

— Спокойной ночи.

— Сдаюсь, сдаюсь, — сказал Остин. Он встал и подтянул пояс халата.

— Красивая вещь, — сказала я. — Где ты его раздобыл?

— Это халат Бетти Энн. Антикварная вещь — сшит в сороковые, представляешь? К нему есть еще пижама, но она слегка жмет мне в груди? Да и нижняя часть не вполне отвечает потребностям джентльмена, если ты понимаешь, о чем я.

— Я никогда не видела, чтобы тетя Бетти одевалась во что-то отдаленно напоминающее этот халат, — сказала я. — На самом деле я не видела на ней ничего, что не было бы стопроцентной синтетикой.

— Возможно, ей его кто-то подарил, и он так и остался неиспользованным. Халат был совершенно новый, когда я его нашел.

— Когда он тебе надоест, отдай его мне, — сказала я, идя следом за Остином. Мы вышли на улицу и свернули влево. Дверь в цветочный магазин была приоткрыта.

— Ты хотя бы иногда запираешься?

— Я же был неподалеку. К тому же сегодня среда. Никому не придет в голову вламываться в цветочный магазин. И что оттуда можно унести? Горшок фиалок?

— Тебе надо быть более осторожным. Разве ты не слышал, что в прошлое воскресенье кто-то украл из скобяной лавки тачку и мешок с удобрениями?

— Детишки, — бросил Остин.

Я глубоко вдохнула, переступив порог его рабочей комнаты. Там густо пахло свежесрезанными цветами. Остин все переделал в этом помещении с тех пор, как тетя Бетти отправилась к праотцам. Розовые стены были перекрашены в светло-зеленый цвет, придававший помещению некий средиземноморский флер. Полки тут теперь были из нержавеющей стали, ведра тоже, а старый бетонный пол был раскрашен так, словно был выложен мозаикой — еще один элемент средиземноморской виллы. В стальных ведрах стояли дикие цветы и многолетники, выращенные местными садовниками. Особенно нежные цветы, такие как розы, привезенные из других мест, хранились в специальных холодильных помещениях. Ни гладиолусов, ни гвоздик видно не было.

Остин открыл холодильник, вошел туда и через мгновение появился с белой картонной коробкой. Я почувствовала, как у меня слюнки потекли, когда я увидела логотип «Каренс Бейкери».

— Дай мне, — сказала я, потянувшись к коробке, но Остин поднял ее у меня над головой и быстро пошел к лестнице, ведущей в его квартиру.

— Не так быстро, — сказал он. — Вначале немного вина, потом немного поболтаем, потом, возможно, если блюдо слишком калорийное, я разделю его с тобой.

— Просто скажи мне, что в коробке, — спросила я. — Шоколадные бисквиты? Суфле? Батончики?

— Шоколадные тянучки, — сказал он. — Ну что, слюнки потекли?

Я застонала. Карен Калпеппер открыла свою кондитерскую три года назад, и все ее десерты были моей слабостью, но ее шоколадные тянучки, которые она делала лишь изредка, всегда были моими любимыми. Добрые, старые, солидных размеров шоколадные сердечки, напичканные арахисом и лесным орехом, золотистой карамелью, покрытые толстым слоем импортного молочного шоколада — за них я готова была продать душу. В них, верно, был целый миллиард калорий, но мне было все равно. Дай мне одно сердечко в день, и я буду счастлива.

Остин включил свет в большой комнате, которая служила одновременно кухней, столовой и гостиной.

— Ты снова все перекрасил, — сказала я. — Классно смотрится.

В прошлый раз, когда я навещала Остина, у него был зеленый период. Стены были цвета лайма, с оранжевой окантовкой окон и бордюром вдоль стен и бледно-розовым, цвета папайи потолком. Перед окнами стояли громадные пальмы и цветущие лимоны в кадках, а мебель была в льняных аквамариновых чехлах, которые он сам сшил.

Теперь помещение выглядело совсем по-другому. Стены были выкрашены в кричащий красный. Окантовка окон, бордюры были выполнены золотистой краской в стиле барокко, бордюр шириной шесть дюймов, покрашенный золотой краской, был пущен по всему периметру розового потолка. На окнах висели тяжелые бархатные портьеры, перевязанные золотым шнуром, на диван и кушетку были брошены искусственные леопардовые шкуры.

— Ты полагаешь, это слишком вульгарно? — спросил Остин, нырнув в маленькую кухонную нишу.

— Вовсе нет. В этом ты весь. Похоже на будуар испорченного мальчика. Ты этого добивался?

— Точно! — бросил Остин через плечо. — Именно этого. Тебе правда нравится? — Он вынырнул из кухонной ниши с двумя бокалами венецианского стекла, наполненными белым вином, и протянул мне крохотную кружевную салфетку, а потом снова нырнул в нишу. Когда он в очередной раз оттуда вынырнул, в руках у него был поднос с шоколадными тянучками.

— Ты единственный человек на планете, который мог бы все это сотворить, — сказала я, пригубив шардонне. — Где ты достал весь этот бархат и леопардовую ткань?

— Пообещаешь, что ты меня не возненавидишь?

Я быстро перекрестилась с бокалом в руке и откусила кусочек тянучки с лесным орехом.

— Я достал все это на свалке! — театральным шепотом провозгласил Остин. — В воскресенье я прогуливался по площади, и вдруг увидел, что Портер-младший выкидывает здоровенную коробку в контейнер перед тем домом, где проходят гражданские панихиды. Как только он исчез, я заглянул внутрь. И обнаружил все это богатство. Я думаю, что ткань использовалась для того, чтобы задрапировать банкетные столы или что-то в этом роде, потому что она вся была в складках. Я всего лишь разгладил складки, простирнул в машине и — вот результат!

Я слизала шоколад с пальцев, подошла и пощупала портьеры.

— Боюсь, насчет банкетных столов ты ошибся, — сказала я. — Похоже, этим бархатом драпировали гроб.

— Фи! — протянул Остин.

— Но кому до этого дело? — сказала я, похлопав его по руке. — Зато какой вид!

— А как насчет шкуры леопарда? Насколько я знаю, Портер Бриггз такой тканью гробы не драпирует.

— Изначально бархат был просто бежевым, без всяких пятен. Я просто купил краску для ткани и нарисовал пятна.

— Остин, ты — сокровище, — сказала я, покачав головой. — Надеюсь, ты не собираешься бросать цветочный бизнес, потому что в противном случае мы с Глорией можем остаться без работы. — Я взяла еще одну тянучку.

— Заткнись, — воскликнул Остин и замахал руками. — Ты же знаешь, я просто старый добрый антидек.

— Что такое антидек?

— Панк от дизайна, антидекоратор, — пояснил Остин, плюхнувшись рядом со мной на диван. — В любом случае все, чему я научился, я научился у тебя. Послушай, брось добивать меня своей лестью. Давай лучше поговорим.

Я обмакнула свою тянучку в вино. Неплохо, но стакан холодного двухпроцентного молока подошел бы больше.

— Он — клиент. Его зовут Уилл Махони. Он недавно купил завод бюстгальтеров и…

— Новый бра-бой?! — воскликнул Остин. — Он твой клиент? Почему ты мне сразу не сказала?

— Ты не дал мне ничего сказать. Ты веришь в то, во что хочешь верить. Ну, так вот: он купил Малберри-Хилл и нанял нас с Глорией, чтобы мы привели дом в порядок. Работы невпроворот, а сроки он установил просто невообразимые…

— Ты должна провести меня в тот дом, — перебил меня Остин. — Смерть как хочется увидеть его изнутри.

— Пока смотреть особенно не на что, — начала я снова.

— Ты ведь дашь ему мой номер, правда? — Остин уже был во власти новой идеи, и я перестала для него существовать. — В таком доме должно быть много цветов. Очень много. Огромные голубые и белые китайские жардиньерки, и в них эксклюзивные срезанные цветы. Я уже вижу тюльпаны на буфетах, замечательные старинные вазы из хрусталя с розами от Стеллы Д'Оро…

— Превосходно, — сказала я лишь для того, чтобы вставить слово. — Все дело в том, что он сходит с ума по…

— Он уже меня видел?

— По женщине, которую он увидел по телевизору.

— О, — сказал Остин, поставив бокал с вином на журнальный столик.

— Я абсолютно уверена, что он принадлежит к нормальной ориентации, — мягко сказала я.

— Разве все они не принадлежат к нормальной ориентации?

— С моей точки зрения, нет, — сказала я. — Все по-настоящему замечательные мужчины, те, которые любят танцевать, покупают дорогие украшения и могут по достоинству оценить искусство и дизайн, все они в твоей команде.

— Бой-тойс (мальчики-игрушки), — махнув рукой, сказал Остин. — Либо они, либо потрепанные жизнью старые королевы.

Я похлопала его по колену.

— Не ворчи, мой маленький. — Когда-нибудь и ты встретишь своего принца.

Остин вздохнул.

— К тому времени мои чресла иссохнут. В этом городе совсем нет интересных мужчин.

— Вот и я о том же.

— За исключением мистера «Лавинг кап», — сказал Остин. — Ты сама сказала, что он гетеро. Он богат, у него сказочный дом, так давай же, девочка, не теряйся.

— Меня он не интересует, — твердо заявила я. — В любом случае он влюблен в женщину, которую никогда не видел, а меня наняли отделать его дом так, чтобы она безумно и страстно в него влюбилась.

— Ты придумываешь, — сказал Остин. — Пытаешься сбить меня с толку. Если он влюблен в кого-то, с чего бы ему заламывать тебя возле супермаркета?

— Он знает о том случае с Пейдж и Эй-Джи, — сказала я. — Он был на той генеральной репетиции свадебного ужина, где у меня случилась, так сказать, бурная истерика.

— О чем ты говоришь?! — закричал Остин. — То был хит дня! Выходит, я не получил приглашения, а он получил?

— Это Джерниганы рассылали приглашения, а не мы, — напомнила я Остину. — Думаю, Джи-Джи уговорила его сделать взнос в одно из этих ее недоделанных благотворительных мероприятий.

— Но он все же поцеловал тебя. — Остин порой бывает на удивление непрошибаем. Просто злость берет. Он пристально посмотрел мне в глаза. — Ну и как это было? Земля ушла из-под ног?

— Нет! — солгала я. — То был просто поцелуй. Ничего особенного. И я не ответила на его поцелуй.

— Врунишка, врунишка, мокрые штанишки! — поддразнил меня Остин. — Ты себя не видела, когда из машины выходила. А я видел тебя через стекло. Смотрел, как он уезжал. Ты хочешь его, Кили Рей.

— Я хочу те деньги, что мы получим за работу, — сказала я и резко встала. — Все. Конец истории. Я по горло сыта вашим братом, включая тебя.

Остин проводил меня до двери.

— Кили и Вили гуляли по вилле и це-ло-ва-лись… Я зажала уши руками и выскочила за дверь.

Глава 17

В четверг утром я рано спустилась вниз, но моя тетя уже, как обычно, была за работой. На столе ее веером были разложены пластинки разных цветов — она выбирала цвета для очередного проекта. Глория уставилась на меня сквозь толстые линзы очков в черепаховой оправе. То и дело она подносила к цветной карточке маленький пластиковый пузырек с песком и печально покачивала головой.

Я ткнула пальцем в пузырек.

— Чем это ты занимаешься?

Глория подняла пузырек, наклонила его, пересыпая песок.

— Это чайная ложка песка с Грейтон-Бич, штат Флорида. Моя дорогая, очень дорогая клиентка Биззи Дэвис хочет, чтобы я отыскала цвет, идеально подходящий к этому песку, чтобы, лежа в своей кровати, она могла видеть песчаный пляж, протянувшийся из ее спальни до самого Мексиканского залива.

Я покрутила в руках карточки. Придвинула к себе одну, потом убрала и взяла другую.

— Вот этот — «камео».

— Боюсь, что нет, — сказала Глория. — Я всю эту чертову комнату велела выкрасить в «камео», но Биззи это совсем не понравилось. Она сказала, что это цвет грязных простыней в дешевом мотеле.

— Она молодец. Точное определение.

— Конечно, — согласилась Глория. — Биззи та еще штучка. Она та самая соломинка, что переломит верблюду спину. Тот самый кирпич, что свалится на голову прохожему. Она такая. Но Биззи моя клиентка. И у нее в центре дом площадью в шесть тысяч квадратных футов. Поэтому я намерена подобрать цвет в точности под этот проклятый песок, даже если это меня убьет. Что вполне вероятно.

Я села за свой стол.

— Я сказала Уиллу Махони, что мы возьмемся сделать Малберри-Хилл.

Глория достала еще одну цветную карточку.

— «Элбесент». Как он тебе?

— Слишком отдает в розовый. Ты думаешь, я сошла с ума, сказав «да» этому парню?

Глория улыбнулась своей коронной улыбкой.

— Это зависит от того, на что ты отвечаешь согласием.

— На работу, — сказала я. — Перестань думать о всякой пошлятине.

— Женщине в моем возрасте необходимо фантазировать. Все в порядке. Если мы говорим о том, чтобы взяться за проект по Малберри-Хилл, то я целиком «за». Нам нужна работа, а у него, очевидно, куча денег. Так почему бы нам не помочь ему их потратить?

— Он такой же сдвинутый, как Биззи Дэвис, — сказала я. — Он влюбился в некую фифу, которую увидел впервые в жизни, один раз, по телевизору — она принимала участие в очередном отъеме денег у населения. И теперь хочет, чтобы я создала такой дизайн его дома, который заставил бы эту фифу в него влюбиться. Вот-вот. И бросить работу в Атланте (в преуспевающей юридической фирме!), переехать в Мэдисон и стать миссис Бра-бой.

Глория поморщила лоб.

— Это на самом деле так? Он сам тебе сказал? Когда он сюда зашел, мне он показался вполне вменяемым.

— Я знаю. Это невозможно.

— И все же, — сказала Глория, глядя на песок в пузырьке на просвет, — предложение интересное.

— Все это очень напоминает эпизод из реалити-шоу, которые идут по телику. Построй дом своей мечты и найди мужа. Извращение какое-то.

— Но ведь ты согласилась.

— Да, — сказала я, вздохнув. — Он показал мне дом вчера вечером, черт бы его побрал. Мы бродили по дому — весь его обошли. Но я попалась на крючок еще до того, как вошла в него. Из этого особняка можно сотворить шедевр. В конце концов, у Махони есть деньги, а у нас есть вкус. В некотором смысле эта работа, о которой можно только мечтать.

— Если бы…

— Если бы не эта его идиотская идея. Эта женщина. Ее зовут Стефани Скофилд. Он абсолютно ничего о ней не знает, за исключением того, что она — любовь всей его жизни.

— Рассматривай эту работу как исследовательский проект.

— Он улетел в Шри-Ланку. И хочет, чтобы мы подготовили коммерческое предложение к понедельнику, когда он вернется в город.

Глория окинула меня взглядом.

— Сегодня четверг. Почему ты еще здесь, а не по дороге в Атланту?

Я позвонила Уиллу и договорилась с его архитектором о встрече в конце недели. Часом позже мой «вольво» и я уже летели по трассе, ведущей в Атланту. Я успела навести справки о Стефани Скофилд. Спасибо Интернету. Я нашла достаточно много упоминаний о ней в колонке светской хроники муниципальной газеты, издающейся в Атланте, в «Атланта бизнес кроникл», и в толстом журнале под названием «Сезон».

Всего этого хватило, чтобы начать. Я знала, где находилась юридическая фирма Стефани, где она жила, и еще знала, что она была любительницей поучаствовать в широкомасштабных благотворительных акциях, вроде Звериного пира, устраиваемого для поддержки зоопарка в Атланте, Лебединого бала, который устраивало Историческое общество, и ежегодного ужина с танцами и аукционом, устраиваемым Обществом по защите прав человека в той же Атланте.

Теперь у меня были и ее фотографии — зернистое черно-белое фото из муниципальной газеты «Атланта», на котором можно было разглядеть ее светлые волосы, поднятые наверх и черное обнажающее плечи платье для коктейлей. Еще на той фотографии ясно были видны крупные висячие серьги. Другая фотография, что называется, снимок врасплох, была напечатана в «Атланта бизнес кроникл». На ней Стефани стояла в отлично пригнанном деловом костюме со своими партнерами, работающими, как и она, на фирме «Тетлоу, Бикнер, Карраван и Саклер». Но даже по этим не слишком качественным снимкам можно было понять, почему Стефания Скофилд привлекла внимание моего клиента. У нее были огромные, словно суповые тарелки, глаза, чарующая улыбка и фигура, которая сражала наповал.

К тому времени, как я, продираясь сквозь поток машин, добралась до «Уэковиа бэнк Тауэр», где располагались офисы «Тетлоу, Бикнер, Карраван и Саклер», было уже за полдень. Но зато к этому времени у меня сформировался план действий.

В вестибюле банковского здания находился цветочный магазин, и я не пожалела выкинуть пятьдесят баксов на букет темно-синих и лиловых гортензий. Квитанцию об оплате, я тем не менее, сохранила. Уилл Махони оплатит мне эту маленькую экскурсию. На карточке я намеренно нацарапала что-то неразборчивое.

В справочном, находящемся в вестибюле, мне сообщили, что офисы нужной мне фирмы располагаются на восьмом этаже. В лифте я сняла жемчужные серьги и бусы и взъерошила волосы. Свой бежевый жакет я обвязала вокруг талии и расстегнула на шелковой блузке две первые пуговицы. Мой экспромт не вполне превратил меня в курьершу, но зато теперь никто не признал бы во мне успешного дизайнера по интерьерам.

Секретарша юридической фирмы оторвала взгляд от журнала, лишь, когда я во второй раз деликатно покашляла.

— Цветы для Стефании Скофилд, — сказала я.

— Оставьте их здесь, — сказала секретарша, возвращаясь к своему журналу. Похоже, для Стефании получать букеты от поклонников было обычным делом.

— Не могу, — сказала я.

Секретарша посмотрела на меня, приподняв бровь.

— Доставить мисс Скофилд. Лично. Вот что мне было велено. Заказчик заплатил сверх тарифа.

Секретарша взглянула на щиток с лампочками у себя на столе.

— Ее сейчас нет, она на ленче. Так что, думаю, вам все равно придется оставить цветы здесь. Никто не узнает, — добавила она и подмигнула мне.

— Не могу, — снова сказала я. — Как насчет того, чтобы занести цветы к ней в кабинет прямо сейчас и оставить их там? Тогда бы я была спокойна — дело сделано.

Приборная доска на столе тихо зажужжала, и секретарша подняла трубку.

— Тетлоу, Бикнер. О, привет! А я все думала, когда ты позвонишь. Ну, что скажешь?

Я снова деликатно покашляла.

— Просто скажите мне, где она сидит. Я заброшу туда цветы и перестану вас донимать.

Секретарша нахмурилась.

— Прямо по коридору рядом с автоматом для воды, третья дверь налево. Ее помощница тоже на ленче. Миссис Скофилд очень придирчиво относится к своему офису. Ничего не трогайте. Просто оставьте цветы и уходите. Идет?

— Конечно, — сказала я и заспешила по коридору, боясь, как бы она не передумала.

Я нашла кабинет Стефани без проблем, нырнула внутрь и закрыла за собой дверь. Поставив цветы на тумбочку красного дерева за ее столом, задержалась на пару минут лишь для того, чтобы оглядеться.

Сам офис оказался не таким, каким я ожидала его увидеть. Дорогой стол красного дерева, безликий ковер в восточном стиле поверх стандартного серого напольного покрытия. Отдельно стоящий компьютерный стол, дорогое рабочее кресло из натуральной кожи за компьютерным столом и почти такое же, только пошире, темно-вишневое — за письменным. На столе порядок, в лотке для документов только одна папка, а рядом — узкая ваза с красной розой на длинном стебле. На тумбочке — фотографии в рамках. Много фотографий. Я их все внимательно изучила. Стефани в черном платье без бретелей обнимает за плечи другую женщину, тоже в черном платье для коктейлей. Стефани и красивый седовласый мужчина, оба в костюмах для тенниса. Это кто: ее отец? Старший партнер по бизнесу? Папик? Стефани смеется, глядя на кудрявую девочку, которую она держит на руках, и обе они с розовыми меховыми заячьими ушками. Стефани в красных спортивных шортах, в белой фуфайке с номером участницы забега, волосы мокрые от пота и лицо красное. Было еще три фотографии с изображением Стефани вместе с крохотной коричнево-черной таксой. Итак, она любительница собак.

Одним пальцем я приоткрыла верхний выдвижной ящик тумбы. Там внутри была черная гимнастическая сумка с пластиковым бейджиком, прикрепленным к ручке, с надписью Бодитек». Почти не испытывая угрызений совести, я расстегнула молнию на сумке. Поверх аккуратно сложенного спортивного костюма лежала прозрачная косметичка. Она, очевидно, предпочитает пользоваться косметическими товарами фирмы «Ла Праре» и готова выложить двадцать шесть долларов за тюбик губной помады. Несмотря на то, что женское начало в ней ощущалось весьма явственно, она также играла в теннис, занималась бегом и ходила в тренажерный зал. Хорошо, что я об этом узнала.

На стене напротив се стола висели пейзажи в золоченых рамках. Обезличенные виды Парижа — те репродукции, которые люди без четкого представления о вкусе считают признаками утонченной элегантности и посему украшают ими свои дома и офисы. Но я сделала кое-какие выводы: ей нравится Париж. Или, по крайней мере, парижский дух — рекламный продукт туристических компаний.

Я услышала голоса за стеной и замерла. Оцепенение длилось не больше секунды. Затем я приоткрыла дверь и выглянула. Я узнала ее сразу — фотографий насмотрелась. Сегодня Стефани убрала свои светлые волосы в хвост, на ней были отлично сшитые черные брюки и столь же отменно сшитый жакет. Костюм был от «Эскада». Туфли от «Прада». Я видела их в последнем номере «Вог» и стоили они четыреста долларов. Сука.

Стефани шла по коридору, остановилась у автомата для воды и засмеялась над чем-то, что сказала ей женщина, что была рядом с ней.

Я выскользнула из офиса и быстро пошла по коридору. Стефани Скофилд выпрямилась и посмотрела на меня своими огромными карими глазами. В них был вопрос. Я прошла мимо, глядя прямо перед собой, и завернула к лифту, который, на мое счастье, тут же открылся.

Дверь лифта закрылась, и я облегченно выдохнула. Слава Богу, что меня не поймали!

Сидя в машине и изнемогая от жары — «вольво» успел нагреться на солнце, — я быстро записала в блокнот то, что считала важным относительно Стефани Скофилд. Ей нравился красный цвет. Одежда. Цветы. Она любила все французское. Ей нравились дорогие вещи. Серебряные рамки, «Ла Праре», «Прада».

Фотографии на стенах и обстановка в офисе меня озадачили. Может, вкусы у нее все же были размыты? Или, что тоже возможно, у него просто не было времени и желания как-то песонифицировать офисное пространство. Из чего следовало, что мне еще многое предстояло сделать. И первое — я должна была увидеть, где и как она живет.

Я посмотрела на свои записи. Стефани жила на улице, которую я не знала. Я развернула карту Атланты и обнаружила эту небольшую улочку в тихом районе, всего в нескольких кварталах от того места, где находилась.

Я проехала мимо Художественного музея и двух театров. Она так любила искусство или просто ей нравилось жить в престижном районе?

Оказалось, что Стефани живет буквально напротив одного из самых престижных клубов Атланты. Ее дом был третьим в ряду из шести домов, отделанных серой штукатуркой, явно претерпевших влияние испанской колониальной архитектуры. Арочные окна первого этажа были забраны затейливой кованой решеткой, представлявшей некую художественную ценность. Над каждым из арочных входов был навес в черно-кремовую полоску. Дома, я думаю, были построены в двадцатые — тридцатые годы. Перед каждым входом была небольшая застекленная изумрудно-зеленым стеклом терраса с весьма живописными витражами.

Не выходя из машины, я довольно долго смотрела на входную дверь дома Стефани Скофилд, набираясь храбрости совершить что-нибудь немыслимое. В таком районе во время рабочего дня в домах наверняка есть люди. А также охранные системы, лающие собаки и все прочее. Сюда могла бы прибыть — страшно сказать — полиция.

Кто-то постучал по стеклу моей машины. Я подпрыгнула, кажется, дюймов на шесть.

Стефани Скофилд заглядывала ко мне в окно. Эти ее огромные глаза метали искры, ладони упирались в бока.

— Эй! Я вас знаю?

— Э… — Я понимала, что выгляжу глупо.

— Что вы тут ошиваетесь? И что вы делали в моем офисе? Кто, черт возьми, вы такая?

— Я… Как бы это сказать…

Стефани вытащила крохотный черный мобильник, который тут же раскрылся.

— Если вы сейчас же не скажете, что вы затеваете, я вызову полицию.

Я сглотнула вязкую слюну. Надо было срочно придумать логичное объяснение моему пребыванию здесь. К несчастью, мою миссию изложить логично не представлялось возможным.

— Это все из-за него, — начала я. — Из-за моего клиента. Он думает, что влюблен в вас. Поэтому он нанял меня, чтобы я выяснила, что вы собой представляете. Так, чтобы вы в него влюбились.

— В самом деле? — Стефани нахмурилась, рассеянно накручивая на палец кончик своего хвоста. — Этот парень какой-то чудак? Придурок, да? Он что, только вышел из тюрьмы или что-то в этом роде?

— Ничего подобного, — убежденно сказала я. — Он успешный бизнесмен.

— Чего он от меня хочет? Я его знаю?

Над верхней губой у меня выступил пот. Я сидела в машине с выключенным двигателем уже минут десять и вот-вот готова была свариться. Блузка прилипла к телу.

— Мы могли бы поговорить об этом у вас дома? — спросила я. — Мне кажется, меня вот-вот хватит тепловой удар.

— Ладно, — сказала Стефани, внимательно окинув меня взглядом. — У вас ведь нет при себе оружия или чего-то такого?

— Я дизайнер по интерьерам, а не частный детектив.

Глава 18

Я услышала лай за десять ярдов от ее двери. Вернее, это был даже не лай, а сумасшедший визг.

Стефани позвенела брелоком для ключей.

— Я иду к тебе, мой сладенький, — проворковала она. — Мамочка уже дома.

Она вставила ключ в замок и повернулась ко мне, слегка нахмурившись.

— Откуда мне знать, что вы действительно та, за кого себя выдаете? Я хочу сказать, у вас есть какой-то документ, удостоверяющий личность?

Собака по ту сторону двери, услышав голос хозяйки, совсем тронулась. Она визжала и хрипела и, очевидно, бросалась на дверь, чтобы быть ближе к своей «мамочке».

— У меня есть водительское удостоверение, — сказала я. — И несколько визиток, если это вам поможет. Обычно я не ношу с собой лицензию на право заниматься бизнесом.

— Как я смогу узнать, что вы действительно дизайнер по интерьерам, а не просто хорошо одетая прохиндейка?

— Послушайте, меня зовут Кили Мердок. Я совладелица «Интерьеров от Глории», наш офис находится в Мэдисоне. Кто бы стал придумывать такую историю? Это все слишком нелепо для того, чтобы быть неправдой.

— Как вы узнали, где я живу, и где находится мой офис?

— Легко. С помощью компьютера. Знаете ли, вы на самом деле не отшельница. Несколько упоминаний в «Печ биз», еше несколько в «Бизнес кроникл». И еще ваша фотография в «Сезоне».

— Та самая на Лебедином балу? Вы ее видели? Как вы думаете, я не слишком туго стянула волосы? Меня моя парикмахерша уговорила, но я боялась, что такая прическа меня старит.

— Вовсе нет, — сказала я. — У вас красивая форма лица — высокие скулы. — Я чувствовала, как пот течет у меня по спине. Еще немного, и мою шелковую блузку уже будет не отодрать от тела. — Мы не могли бы обсудить это внутри?

— Ладно, раз вы читаете «Сезон», вы не такая уж извращенка, — сказала Стефани, открывая дверь. — Заходите.

Маленький черно-коричневый снаряд бросился к ногам хозяйки.

— Эрвин! — закричала она, подхватывая его на руки. — Твоя мамочка дома, мой ангел!

Эрвин оказался мелкой и на удивление изворотливой таксой. Он извивался и радостно лизал Стефани в лицо, что ей, по всей видимости, очень нравилось. Она даже сама чмокнула песика в нос, а затем протянула таксу мне.

— Эрвин, детка. Эта милая дама… Как, вы говорите, вас зовут?

— Кили, — сказала я, непроизвольно отшатнувшись. — Кили Мердок.

Эрвин навострил уши. Он вытянул шею и лизнул меня в нос. Стефани просияла.

— Вы ему по-настоящему понравились. Он очень хорошо чувствует людей, знаете ли. Большинство карликовых такс таковы.

— Я этого не знала, — сказала я, с трудом подавляя желание стереть собачью слюну с носа. — Он выглядит… э… весьма умным.

Стефани положила ключи на тумбочку, а рядом свою записную книжку — стильное изделие «Прада».

— Эрвин был первым в школе общей дрессировки. Его фотография есть на их веб-сайте. «Лицей для собак». Вы о них слышали? Они находятся за городом, на ферме, недалеко от Крабелла. Весьма эксклюзивное заведение. Ротвейлер Теда Тернера учился в одном классе с Эрвином. — Стефани нахмурилась. — Хотя на последней встрече выпускников я Теда не видела.

— Насколько я знаю, он много времени проводит на своем ранчо в Монтане, — предположила я.

— Это верно, — сказала Стефани и указала в сторону гостиной. — Почему бы нам не присесть? Позвольте мне только приготовить нам какой-нибудь холодный напиток, и я к вам присоединюсь. Что вы будете пить?

— Стакан воды, пожалуйста — сегодня очень жарко на улице.

Я медленно прошла к дивану, окидывая взглядом комнату. Помещение было маленьким с ослепительно белыми стенами. Ковер под ногами тоже был белый, белыми были и шторы из белой шелковой тафты, повешенные на золоченые карнизы перед эркерным окном, выходящим на крохотный внутренний дворик с кирпичным полом.

Кушетка, отдаленно напоминающая по стилю французское рококо, была обтянута белым дамасским шелком, напротив стояла пара стульев бержер, обтянутых тканью в тон. В комнате был маленький камин, отделанный белым мрамором. Над каминной полкой висело огромное зеркало в золоченой раме. Здесь, как и в офисе, было много фотографий в серебряных рамках, изображавших Стефани в разных видах. Эти фотографии в рамках стояли и на журнальном столе со столешницей из черного дерева. И лишь одна добротная написанная маслом картина висела над диваном. Это был портрет… Эрвина. Или, по крайней мере, таксы того же окраса. Пес восседал на величественном троне, на голове у него была крохотная корона, украшенная драгоценными камнями, и скипетр он сжимал в зубах.

Оформление комнаты и мебель в ней стоили денег. Я поскребла деревянный подлокотник кушетки ногтем. Это был подлинник, настоящая антикварная вещь, которая стоила, по меньшей мере, десять тысяч долларов. Стулья также были аутентичными. Обивку наверняка заказывали на фирме «Брансунг энд Филлз», и стоила она по двести шестьдесят долларов за ярд. Я не могла сказать точно, не изучив ткань пристальнее, но выглядели портьеры так, будто сшиты были из шелка «Джим Томпсон».

— Вот мы и здесь, — объявила Стефани. Она поставила на журнальный столик две бутылки перье и два толстых стакана и села рядом со мной на кушетку, посадив Эрвина себе на колени.

Я схватила перье и, налив себе стакан, залпом выпила.

— Спасибо, — сказала я. — У вас красивый дом. И картина чудесная. Это Эрвин?

— Конечно. Это работа Йирдли Франк. Она берет не более двух заказов в год. И она рисует исключительно с натуры, никаких фотографий. — Стефани поднесла горлышко бутылки к пасти Эрвина, дала псу полакать, и лишь потом от души выпила сама.

— Ее работы выставляются в Хай-Мыозиэм, и еще одна се работа есть в Художественном музее Ринглингов в Сарасоте, хотя я видела только репродукции. Она называется «Далматинец в роли шута». Вам она знакома?

— Нет, на вряд ли.

— Я помешана на искусстве, — сказала Стефани.

— Я вижу.

— Расскажите мне о вашем клиенте, — сказала Стефани, почесывая Эрвина за ушами. — Он это всерьез?

— Абсолютно, — горячо подтвердила я. — Он тот мужчина, что видел вас по телевизору, когда вы собирали добровольные пожертвования на развитие общественного телевидения. Он внес пять тысяч долларов лишь для того, чтобы ему разрешили пригласить вас на ужин.

— А, это он! — сказала Стефани, нахмурившись. — Он ваш клиент? Напомните, как его зовут.

— Уилл Махони, — сказала я.

— Мы должны были встретиться на этой неделе, — сказала Стефани. — Но я уже почти передумала. Что, если он большой волосатый прощелыга или что-нибудь в этом роде? Вдруг у него плохо пахнет изо рта или он ненавидит собак? Что, если он, не дай Бог, демократ?

— Я не знаю об его политических взглядах или о его отношении к собакам, — пожала плечами я. — Но я могу сказать, что волосатость у него в пределах нормы. На самом деле он вполне привлекателен, если вам, конечно, нравятся рыжеволосые. — Мне припомнился долгий поцелуй на автостоянке. — И с запахом изо рта у него нет проблем, — заверила я Стефани. Я не стала говорить о его умении целоваться, хотя, если быть до конца откровенной, это сильно повысило бы его шансы.

— Рыжий, говорите? — Стефани потерлась шеей о голову Эрвина.

— Ну, умеренно рыжий, — сказала я. — Не слишком агрессивный.

— И чем он зарабатывает на жизнь? — спросила она. — Вы бы назвали его успешным бизнесменом? Я понимаю, что это звучит ужасно, но многие мужчины не могут позволить себе красиво ухаживать за такой женщиной, как я — с доходом, исчисляемым шестизначным числом. Только не говорите мне, что он чем-то торгует. — Она поморщилась. — Я не имею дела с коммивояжерами.

— Он скорее предприниматель. Владеет производством по изготовлению нижнего дамского белья.

— Белье? — Стефани просияла. — Какая компания? «Перл»? О, Бог мой, я так люблю «Перл». А вы?

Итак, снобизм ее проявлялся не только в выборе обуви, но и в выборе белья.

— «Перл» мне нравится, — сказала я. — Но он владеет другой компанией. Он только что ее приобрел и сейчас полностью переоборудует производство.

— Ну, хорошо, как она называется?

Я скривилась, прежде чем произнести «Лавингкап интимейтс».

— Бюстгальтеры «Лавинг кап»? Это его компания? Господи, моя бабушка в них ходила. И еще в байковых панталонах и поясах для чулок из полиэстра.

— Так было раньше, — сказала я, встав на защиту Уилла. — Он намерен полностью изменить ассортимент.

— Надеюсь, — едко заметила Стефани. — Но я все еще не понимаю, при чем тут вы?

— Фабрика «Лавинг кап» находится в Мэдисоне. Я живу в Мэдисоне. Там же у меня дизайнерский бизнес. Уилл к тому же купил один из самых красивых старинных домов в окрестности. Это плантация середины девятнадцатого века, Малберри-Хилл. Меня наняли, чтобы я провела реставрацию и отделку. Это громадные объемы работ.

— И какое ко всему этому имею отношение я?

Я еще отхлебнула перье.

— Я знаю, что это звучит по-идиотски, но он реставрирует Малберри-Хилл для того, чтобы вы полюбили дом, а следом и его, Уилла. А потом вышли бы за него замуж и переехали в Мэдисон. А дальше как в сказке — они жили долго и счастливо и умерли в один день.

Стефани понимающе кивнула.

— Я имею на мужчин такое воздействие. Мне самой порой жутко делается. Стоит им увидеть меня — и все, готово. Им кажется, что они в меня влюблены. Я не могу вам сказать, сколько я получила предложений руки и сердца, просто стоя в очереди в банк или выгуливая Эрвина в парке. Совершенно незнакомые мужчины постоянно просят меня выйти за них замуж. Как вы думаете, почему это со мной происходит?

Стефани уставилась на меня своими огромными карими глазами. Эрвин тоже смотрел на меня. Глаза у него были того же шоколадного оттенка, что у Стефани. Не потому ли она его выбрала? — задумалась я.

— Кили?

— Ах да. Ну, вы очень привлекательная женщина, — сказала я. — Личность с мощной харизмой. Вот в чем дело — в магнетизме. — Разумеется, тоненькая талия, объемистый бюст и убийственной формы и длины ноги не имеют никакого отношения к тому факту, что мужчины в нее влюбляются.

— Да, возможно, все дело в магнетизме, — задумчиво протянула Стефани. — Итак, Уилл Махони отправил вас в Атланту, чтобы вы за мной шпионили?

— Не совсем так, — сказала я. — Сейчас его нет в стране. Но он хочет, чтобы я подготовила предложения по дизайну уже к понедельнику. При этом мне нужно выбрать такой дизайн, чтобы вы влюбились в дом. И в Уилла. Поэтому я решила провести исследование.

— Очень умно, — сказала Стефани. — Я думаю, что исследование — это ключ, которым можно открыть любую дверь, а вы как думаете?

— Совершенно с вами согласна.

— Скажите мне, — сказала Стефани, — раз уж вы такая продвинутая исследовательница, чего на самом деле стоит Уилл Махони? В грубом прикиде, разумеется.

Глава 19

Эрвин начал нервно принюхиваться. Стефани взмахнула ресницами.

— Чего он стоит? — переспросила я. — Смотрите сами: он богат. Это все, что я могу вам сказать. Если у вас в кармане пусто, вы не выложите восемьсот тысяч долларов за особняк, который вот-вот развалится. И вы не станете покупать фабрику, если у вас нет денег.

— Вы будете удивлены, — сухо заметила Стефани, — но я специализируюсь на делах, возникающих в результате слияния компаний. Поглощение более крупной более мелкой. Люди проворачивают такого рода сделки, расплачиваясь чужими деньгами, и им это вполне удается.

— Мне нет дела до того, как у него организованы иные финансовые вопросы, — сказала я, — но «Интерьеры от Глории» берут оплату в твердой американской валюте. Как я уже сказала, Уилл Махони в финансовых вопросах вполне состоятелен.

Стефани забарабанила по подлокотнику дивана.

— Ну что же, это можно проверить. Завтра я напущу на него «Дан энд Брэдстрит» 1

Я покашляла.

— Послушайте, дело в том, что у меня для него к понедельнику должна быть готова презентация проекта. От меня требуется выяснить, что вам нравится. Какие цвета, стиль мебели, ткани, каковы ваши вкусы в искусстве, аксессуары и прочее.

Стефани наморщила нос.

— Что, если мне не нравится, когда чужие люди суют нос в мою жизнь? Я даже ни разу не видела этого мужчину. Богат он или нет, я действительно не хочу, чтобы вы рассказывали ему обо мне, когда мы даже формально не представлены.

— Я уже могу сказать о вас кое-что, — сказала я, обведя взглядом комнату. — Вы не любите ничего броского, верно? Белое на белом? И любите хорошую французскую мебель. Так? Чистые цвета?

Стефани вертела золотой браслет на запястье.

— Что вас заставляет так думать?

— Эта гостиная, — сказала я.

— На самом деле это не моя гостиная. Это гостиная моей мачехи. Они с моим отцом переехали в Боку в прошлом году, а я снимаю у них квартиру. Все эти вещи принадлежат Марлен. Портрет Эрвина — единственная вещь здесь, которую я могу назвать своей.

Собачьи портреты. Девушка его мечты любит собачье искусство? Неплохо для начала.

— Послушайте, — сказала я, — я ведь не спрашиваю, сколько у вас денег в банке. Я не интересуюсь вашими предпочтениями относительно нижнего белья или чего-то в этом роде. Вы уже согласились поужинать с Уиллом. Если он вам не понравится, вас никто не заставляет видеться с ним вновь. Конец истории. Но с другой стороны, если все же возникнет искра? Что, если он действительно окажется тем самым парнем?

Сначала Стефани прищурилась, потом широко распахнула глаза. И глуповато улыбнулась.

Давай разматывай леску, не останавливайся. Еще немного, и ты поймаешь ее на крючок.

— Малберри-Хилл мог бы быть домом вашей мечты, — осторожно сказала я. — Разве вы не можете просто представить себе, каким он должен быть? Элегантный особняк довоенной эпохи в окружении роскошного сада. Сейчас смеркается, и в воздухе плывет аромат гортензий и жасмина. Запах фиалок и орхидей. Со стороны дороги можно разглядеть лишь раскидистые дубы, а потом поворот, и длинная дубовая аллея пересечет лужайку, поросшую дикими цветами, затем переходит в аллею, окаймленную с обеих сторон зарослями самшита, и там, в самом конце, поднимаются жемчужно-белые колонны Малберри-Хилл, и в окнах свет сотен свечей. О да. Кто же открывает дверь? Смотрите, это Стефани Скофилд, вся сияющая, все от Армани.

Стефани нахмурилась. Неужели я все испортила?

— Почему это я должна встречать кого-то у собственных дверей? Почему за меня это не может сделать домработница или кто-то в этом роде? И почему я должна быть в Армани? Мне всегда нравился Готье.

Я проигнорировала вопрос, касающийся наемного персонала. Но второй вопрос не мог оставить меня безучастной.

— Кожаное бюстье для нашего провинциального Мэдисона слишком смело, — осторожно заметила я. — Но как насчет Ральфа Лорена? Я имею в виду коллекцию от кутюр, разумеется. Вообще-то Махони любит все классическое. А для вечера Каролина Эррера, конечно.

— Возможно. — Стефани гладила Эрвина по ушам. — Продолжайте. Скажите мне, что вы еще видите.

— Вы хотите услышать про цвета? — с надеждой в голосе спросила я. — Я думаю, нам следует придерживаться исторической палитры. Этот мечтательный голубовато-зеленый… И еще я думаю, что мы сделаем точную копию люстры «Уотерфорд», висевшей когда-то в столовой, и повесим точно такую же в вестибюле. И тем самым замечательно расставим акценты.

— Я думаю о том, какие драгоценности послужат тем самым убийственным акцентом, — сказала Стефани с придыханием. — Какие украшения я буду носить с моим вечерним платьем от Каролины Эррера?

— Ну, вероятно, жемчуг. Стефани нахмурилась еще сильнее.

— Бриллианты, — торопливо исправилась я. — Бриллианты, крупные. И еще… сапфиры? — предположила я.

— Рубины, — твердо заявила Стефани. — Чтобы сочетались с моим красным атласным вечерним платьем.

— Отлично. — Мне удалось вернуть коня в борозду.

— Как насчет пола? — спросила я. — Мрамор — первое, что приходит на ум. Но зачем быть банальными? В доме уже настелен пол из отличной старинной корабельной сосны. Мне по-настоящему нравятся наши, родные материалы, и этот вид сосны растет в Джорджии. Почему бы не отциклевать его, может, сделать бордюр с четким орнаментальным узором, скажем, из стилизованных дубовых листьев? Или, скажем, шахматный узор? Поиграть с орнаментом…

Стефани замахала рукой, и золотые браслеты на запястьях мелодично зазвенели.

— Кто будет интересоваться такой ерундой? Первоклассные материалы, первоклассная работа — а все остальное уже не так важно, не правда ли?

— Но здесь все важно, — убежденно проговорила я, наклоняясь вперед. — Малберри-Хилл, одна из последних крупных плантаций в округе, которая еще не подвергалась реставрации. У нас появилась возможность, которая может представиться лишь раз в жизни превратить се в нечто замечательное. Потрясающее. Просто так выбросить кучу денег — не решение проблемы.

— Почему бы и нет? — сказала Стефани, пожав плечами. — Я читала «Архитектурный дайджест». Там люди тратили миллионы на свои дома. И они выглядели классно. Мы могли бы просто взять и кое-что оттуда скопировать. Один раз мне в руки попался номер, где были напечатаны фотографии, сделанные в доме Шарон Стоун. По-моему, я листала этот номер у своего дантиста. Я могла бы позаимствовать у него этот журнал и все скопировать оттуда — один в один.

Я чуть было не лишилась дара речи. Я тоже видела тот номер. Шарон Стоун, похоже, обожала обилие низких столиков, эксцентричные африканские маски и необъятных размеров диваны, сконструированные из листовой стали и пенистого каучука. Создавалось впечатление, что это не жилой дом, а декорации для телевизионного шоу.

Спокойно, сказала я себе. Мы ее еще не теряем. Надо быть убедительно-рациональной.

— Дом Шарон Стоун отражает ее, Шарон Стоун, внутренний мир, — спокойно сказала я. — И для нее в этом доме все так, как должно быть. Но мы говорим о доме-мечте Стефани Скофилд. Мы говорим об уникальной, неповторимой женщине Юга. Об успешном юристе, о добившейся многого спортсменке-любительнице…

Эрвин навострил уши и два раза коротко гавкнул.

— И о любительнице, собак, — добавила я. — Мы говорим об уникальной, многосторонней женщине, у которой настроение тоже бывает разным.

Стефани просияла.

— Отлично. Это великолепно. Это именно то, чего я хочу.

— О чем вы?

— О том, что вы только что сказали. Вы оформите дом так, чтобы дом говорил за меня обо всем этом, и это будет здорово.

Я застонала.

— Больше вы ничего не можете сказать мне о ваших вкусах относительно дизайна интерьеров?

— Кладовые, — твердо заявила Стефани. — Просторные кладовые для одежды. Мне нравятся эти вращающиеся моторизированные стойки с вешалками, как в химчистках. И ванные комнаты. Чтобы их было много.

Я сделала запись. Эрвин снова залаял. Стефани поцеловала его в морду.

— И еще маленькую дверь для Эрвина, чтобы он мог выходить погулять, когда захочет.

— Что-нибудь еще?

— И еще не мешало бы иметь сейф.

— Сейф?

— Для драгоценностей.

Глава 20

Время шло. Скоро стемнеет. Мне пора было возвращаться в Мэдисон, Эрвин явно просился на прогулку, а Стефани наскучили разговоры о дизайне интерьеров и реставрации.

В конечном итоге мне удалось уговорить ее устроить мне экскурсию в самые потаенные глубины ее души — то есть в ее шкаф-кладовую.

Она бережно отворила дверь и включила свет.

— Черт возьми! — Это все, что я могла сказать.

Это была не кладовка в том смысле, в котором ее понимают нормальные люди — то была целая просторная комната, размер в спальню для гостей. Стена напротив двери представляла собой сплошное зеркало — от пола до потолка. Стойки для одежды — такие же, как в магазинах — были установлены по периметру помещения. По сути, это помещение напомнило мне дизайнерский салон в первоклассных магазинах одежды.

Все было рассортировано по цветам и стилям: длинные платья в одном конце, мини-юбки всевозможных фасонов — в другом. В деревянных коробках хранилась обувь — не меньше шестидесяти пар.

— Это все ваше? — спросила я, повернувшись к Стефани, которая любовно поглаживала черное атласное платье для коктейлей.

— Ну, на самом деле зимняя одежда сейчас на хранении, — несколько извиняющимся тоном сообщила Стефани. — А еще сапоги я храню в маленькой кладовке в своей спальне.

Эрвин соскочил с рук хозяйки и бросился к двери.

— Послушайте, мне надо его вывести, чтобы он не написал на ковер, — сказала Стефани. — Вы достаточно всего увидели?

— Не совсем, — сказала я. — Вы не могли бы позволить мне еще раз оглядеться тут, пока будете с ним гулять? Я обещаю ничего не трогать.

Нахмуренный лоб Стефани явно указывал на то, что она не вполне мне доверяет, несмотря на то, что ее одежда едва налезла бы мне на палец ноги.

— Я вернусь через пять минут, — сказала она. — И тогда вам действительно придется уйти. В семь ко мне придут гости, а я еще должна успеть принять душ.

Я кивнула в знак согласия, а Стефани застучала каблучками вниз по лестнице, сбегая следом за своим псом.

К счастью, в том, что касается одежды, вкусы у Стефани вполне сформировались. Ей нравились дизайнеры с именами. Ей нравились холодные цвета — единственным исключением был красный. Ей нравилась кожа, ей нравились дорогие, богатые ткани, и ей нравилась классика с легким оттенком модного шика.

Я делала заметки, просматривая вещи. Деловые костюмы Стефани были достаточно консервативными, но в каждом просматривался почерк изготовителя. И это было хорошо. Я могла бы это использовать. Сделав все необходимые записи, я вышла на лестничную площадку.

— Стефани! — громко позвала я. Ответа не было.

Я на цыпочках прошла к другой двери, ведущей из коридора, и медленно повернула ручку.

— Закончили? — Ее голос эхом отозвался на лестничной площадке.

Словно обжегшись, я отскочила от двери на добрый фут и бочком прошла к лестнице. Стефани стояла на нижней площадке и выжидательно смотрела на меня. Эрвин был у нее на руках.

— Да. Все замечательно. Великолепно. — Каждая ступенька была отмечена словом.

Стефани протянула мне руку:

— Приятно было с вами познакомиться. Я пожала ей руку.

— Спасибо. Послушайте… Я знаю, что вы ужинаете с Уиллом. В среду вечером. В «Боунз». Так что, может быть, будет лучше, если вы не станете говорить ему о нашей встрече. О том, что мы обсуждали Малберри-Хилл.

— Почему?

— Почему? — Я не могла ответить на вопрос Стефани, потому что сама толком не знала, почему я не хочу, чтобы она говорила об этом Уиллу. Он устанавливал правила игры, поручая мне эту миссию, и я сознательно их нарушила.

Я приподняла бровь, надеясь придать своему лицу выражение умудренной жизненным опытом женщины.

— Мужчинам никогда не следует говорить всего, что знаешь, не так ли?

Стефани просияла.

— Это верно. Не стоит. Пусть это останется между нами, девочками.

Когда я свернула на восток в направлении Мэдисона, небо, на котором целый день не было ни облачка, стало заволакивать тучами. Через пять минут хлынул ливень. Дождь был такой, что в футе уже ничего не было видно.

Мне пришлось прилагать нечеловеческие усилия к тому, чтобы держать глаза открытыми и не упускать дорогу из поля зрения. Я все вспоминала ту кладовую, эти опрятные ряды юбок и жакетов, платьев и блузок. Мне самой нравилось подбирать себе наряды. Мне нравилось то, что одежда помогает самовыражению, может подчеркнуть достоинства и скрыть недостатки. Но Стефани была явно сдвинута на тряпках. Если мне каким-то образом удастся перевести эту ее черту на язык интерьера во время оформления дома для Уилла Махони, успех мне гарантирован.

И вдруг мне пришла в голову мысль, от которой захотелось смеяться. Давным-давно, в другом знаменитом плантаторском доме в штате Джорджия, одна женщина, столкнувшись с проблемой, применила дизайнерскую сметку. Скарлетт О'Хара нуждалась в платье, и она использовала для этого зеленые бархатные портьеры, что украшали окна Тары. У меня была прямо противоположная задача. Мне нужны были портьеры и прочее для Малберри-Хилл, и для этого стоило перерыть гардероб Стефани Скофилд.

Я слушала медленный джаз, когда выезжала из Атланты, но комбинация музыки и дождя действовала усыпляюще.

Обнаружив, что чуть не выскочила на встречную, я приоткрыла окна машины, чтобы ветер дул в лицо. И тогда я переключила радио на канал кантри, прибавила громкость и запела вместе с Гартом Бруксом, а потом с Джорджем Стрейтом, а потом и с Шани Твен.

Вот так-то лучше.

Когда я свернула на Мэдисон, радио заиграло мою любимую песню Трисии Йервуд, тоже, кстати, родом из Джорджии.

Дождь хлестал мне в лицо, и я завывала вместе с певицей. Нам так хорошо пелось вместе, что я расстроилась, когда песня закончилась. Возле «Интерьеров от Глории» я остановилась. «Она любит паренька», — дотягивал хор.

Я окинула взглядом вход в студию. И то, что я увидела, заставило меня оцепенеть. На пороге стоял Эй-Джи и, ежась под черно-белым навесом, прятал подбородок в поднятый воротник ветровки. Волосы его намокли и прилипли к черепу, цвет лица был болезненно-желтый, под глазами — темные круги. Он был жалок, но мне его не было жаль.

В другое время я бы объехала квартал раза два или три в поисках места для парковки. В другое время я бы просто уехала. Но сейчас мне некуда было ехать — все уже было закрыто. Единственная машина, припаркованная поблизости, была машиной Эй-Джи, на которой все еще красовалась моя надпись.

Я медленно подъехала и поставила машину сразу за автомобилем Эй-Джи. В зеркале заднего вида я видела свое отражение. Волосы были в ужасном беспорядке, дождь смыл с лица остатки косметики.

Отлично, мрачно подумала я. Эй-Джи выглядит как настоящее дерьмо. Я тоже выгляжу, как дерьмо. По крайней мере, мы с ним на равных.

Я вышла из машины и заперла ее.

— Привет, — тихо окликнул меня Эй-Джи.

— Привет, — ответила я, обнаружив, что остроумие меня внезапно покинуло. Мне хотелось развернуться и побежать, но ноги несли меня к дому.

Я надеялась, что Глория выйдет и спасет меня, что она стукнет Эй-Джи чем-нибудь тяжелым по голове или, по крайней мере, обзовет его каким-нибудь нехорошим ругательством. Но света в студии не было. Глория ушла домой. Я была в ловушке.

— Что ты тут делаешь? — спросила я, стараясь протиснуться мимо него к двери. — Разве ты все еще не должен быть во Франции?

Эй-Джи пожал плечами, и с его ветровки полилось ему на штаны.

— Гори огнем эта Франция, — сказал он. — Нам надо поговорить.

Я достала ключ и вставила его в замок, намеренно повернувшись к Эй-Джи спиной.

— Пошли мне e-mail, — предложила я, подперев дверь бедром — от влаги дерево разбухло. — Пошли его на адрес: убирайсякчертямизмоейжизни.com.

Глава 21

Я вошла в салон и включила свет.

— Поступки говорят лучше, чем слова, — крикнула я Эй-Джи из-за прикрытой двери. — После того, что вы с Пейдж сделали, мне все стало ясно.

Эй-Джи вставил носок ботинка в дверь.

— Мы оба были пьяны, — умоляющим голосом начал он. — Мы просто валяли дурака. Ситуация вышла из-под контроля, я признаю. Но я не думал заходить так далеко. Клянусь Богом.

Я прижалась щекой к прохладному дверному стеклу, покрывшемуся капельками росы — работал кондиционер.

— А как насчет других раз?

— Других раз не было! — яростно возразил мне Эй-Джи, ударив кулаком по дверной раме для пущего эффекта. — Чертова Пейдж все придумала.

— Я не желаю это обсуждать, — сказала я и толкнула дверь.

— Можно мне войти? Пожалуйста! — Эй-Джи напирал на дверь со своей стороны. — Не заставляй меня стоять на улице и клянчить, словно я собака какая-то.

— В чем дело, Эй-Джи? Не хочешь выставлять себя на посмешище? — спросила я и засмеялась над горькой иронией ситуации. — А я могла? Мне-то как было? Я уже давно стала притчей во языцех для всего города. Послушай, между нами все кончено. Ни снаружи, ни внутри ты не можешь сказать ничего такого, что бы изменило мое отношение к тебе.

Эй-Джи закрыл глаза и вздохнул.

— Кили, пожалуйста, просто выслушай меня. Я люблю тебя, детка. Я знаю, что сейчас ты в это не веришь, но я действительно тебя люблю. Я не хочу, чтобы это все вот так закончилось. Я не хочу, чтобы ты так обо мне думала.

— Я знаю, кто ты такой, — сказала я.

— Дай мне пять минут, — сказал Эй-Джи. — Это все, о чем я прошу.

Все это начало меня утомлять. Я открыла дверь пошире.

— Ладно. Заходи. Садись. Я дам тебе пять минут. Пять минут на то, чтобы ты объяснил мне, как я ошибалась в тебе.

Я села за стол и сложила руки на груди. Только дело. Никаких сантиментов. Вот она я — Кили Рей Мердок. Крепкий орешек. Пленных не брать.

Эй-Джи отодвинул стул Глории от ее планшета и подкатил его ко мне так, что наши колени почти соприкасались. Я откатила свое кресло назад, подальше от Эй-Джи. Нет физическому контакту. Только не с Эй-Джи Джерниганом. Я по опыту знала, что стоит ему до меня дотронуться, и я растаю.

Я прищурилась, чтобы он понял, с кем имеет дело.

— Тебе предстоит нелегкое дело. Особенно после того, как все вы, недопонятые Джерниганы, у себя в банке делаете все, чтобы лишить меня работы.

— Господи! — пробормотал Эй-Джи. — Я ничего об этом не знал. Это все папа и Кайл. Ты знаешь, они страшно разозлились из-за свадьбы. Как только я вернулся из Франции и узнал, что они затеяли, я велел им прекратить. Я позвонил твоему мастеру по настилу покрытий, и завтра он приедет в банк и сделает свою работу. И все остальное я тоже разрулил.

— Ты имеешь в виду Аннабелл Уэйтс и Чинов? Ты собираешься им позвонить и сказать, что больше ваш банк не возражает против того, чтобы они работали с «Интерьерами от Глории»?

— Это сделает папа или Кайл, — сказал Эй-Джи, кивнув с полной серьезностью.

— Не говоря уже о всех прочих, которых они успели против нас настроить, — добавила я.

— С этим покончено, — сказал Эй-Джи, поднимая руку так, словно собирался присягнуть на Библии. — Я обещаю.

— Отлично, — сказала я. — Тогда тебе тут больше нечего делать. — Я начала вставать, но Эй-Джи положил мне руку на колено.

— Подожди, я не об этом хотел с тобой поговорить. Я стряхнула его руку.

— Твое время еще не вышло. Можешь говорить, о чем хочешь.

— Не будь такой, — сказал он, хватая мою руку. — Ты говоришь, что из-за пяти минут — всего каких-то пяти минут, моей пятиминутной глупости — ты готова разорвать отношения? Ты больше меня не любишь? Ты можешь сказать мне это прямо в лицо?

В сине-зеленых глазах Эй-Джи стояла мольба. Я думала, что он вот-вот заплачет. Он сжимал мою руку так, что у меня пальцы онемели.

— Подумай, Кили, о том, что у нас с тобой было. Обо всем том, что мы собирались делать, о том, как мы собирались жить. У нас с тобой вся жизнь впереди, а я своей жизни без тебя не представляю. Я понял это во Франции. Там оказалось даже лучше, чем написано во всех этих книжках, рекламных проспектах, что ты давала мне читать. Но я просто напивался каждый вечер, а Ник ныл мне насчет того, что француженки никогда не бреют ноги. Я думал о том, насколько было бы лучше, если бы ты была там со мной. Замужем за мной. Но из-за пяти паршивых минут все кончено. Все.

Теперь уже я еле сдерживала слезы. В горле у меня стоял ком.

— Это не из-за пяти минут, — выдавила я. — Ты меня предал. Разве ты этого не понимаешь? Предал накануне свадьбы. Изменил мне с моей лучшей подругой.

— Это Пейдж все начала, — принялся оправдываться Эй-Джи. — Она все приносила мне выпить из бара. Меня напоили, а я даже этого не понял.

Я вырвала свою руку и зажала уши ладонями.

— Прекрати! Я не могу это выдержать. Это так грязно! Словно я смотрю самый пошлый порнографический фильм, и он все проигрывается и проигрывается у меня в голове. Ночью он мне снится. Когда я веду машину, или пытаюсь работать, или просто смотрю телевизор, он все продолжает крутиться. И самое плохое, что я тоже участвую в этом фильме. Я вижу себя стоящей в коридоре, прислушивающейся к твоей икоте. И я знаю, кто это, и я понимаю, почему он икает, но моя рука уже легла на ручку двери, и я слышу, как вы шепчетесь…

— Я был пьян! — взмолился Эй-Джи.

— И я слышу, как ты говоришь: «Кили никогда так не делала…» И в порнофильме я слышу хихиканье Пейдж. Я даже слышу, как глумливо смеется публика. Как все надо мной смеются.

Бедняга Кили. Глупышка. Слишком тупая, чтобы ухватить суть шутки. И вот я открываю дверь и вижу суть. Вот она, шутка. Мой жених Эй-Джи Джерниган окучивает мою лучшую подружку на столе в конференц-зале клуба «Окони-Хиллз».

— Это случилось только раз, Кили, — сказал Эй-Джи. — Только один раз.

— Это не важно. Одного раза достаточно. Даже если ты говоришь правду и, это случилось только один раз, я все равно не могу с этим смириться. Если бы ты любил меня, действительно любил, то количество выпитого тобой в тот вечер не имело бы значения. Не имело бы значения и то, флиртовала с тобой Пейдж или нет. Потому что пьяный или обкуренный, или какой еще, ты бы никогда такого не сделал. Тебе бы такое просто в голову не пришло. Только не с ней.

— Да перестань, — резко сказал Эй-Джи. — Ты хочешь сказать, что никогда не напивалась до такого состояния, чтобы вытворить что-то непотребное? Что-то, о чем на следующий день тебе было бы противно вспомнить? Да брось, Кили, я знаю тебя лучше, чем ты думаешь. Тебе тридцать два года. У тебя и до меня были мужчины. И мне никогда не было до этого дела. Ни разу ни о чем таком я не подумал. Так почему ты мне не можешь сделать снисхождение?

Я резко встала, и стул откатился аж к стене и стукнулся об нее. Еще минута, и я уже стояла у двери, широко ее распахнув.

— Никаких снисхождений, — просто сказала я. — Но у меня действительно есть к тебе один вопрос. Всего один.

Опустив плечи, Эй-Джи побрел к двери. — Что?

— Если бы тот раз в клубе был первым и единственным, когда ты был с Пейдж, откуда она знала?

— Знала что?

— О машине Джи-Джи, — сказала я тем же тоном, что и он. — Откуда она могла знать, что ты хотел этим заняться на заднем сиденье ее «эскалады»?

Эй-Джи покраснел.

— Лжец, — сказала я.

Вытолкав его за порог, с силой захлопнула дверь и заперла на ключ. Дождь стучал по тротуару, вдали грохотал гром… Машина Эй-Джи, рявкнув, умчалась прочь по пустынной улице. Я выключила свет в студии и понуро поплелась наверх…

Накачанная адреналином, я выскочила из кухонной ниши в холл, размахивая каминными щипцами, как матадор шпагой.

— Стой! — завизжал Остин, защищаясь коробкой из-под пиццы в расплывшихся жирных пятнах.

Я опустила щипцы и перевела дух.

— Ты меня до смерти напугал.

— Я? — удивился Остин. — Напугал тебя, женщину, которая только что вербально кастрировала самого великолепного мужчину в Мэдисоне. — Он наклонился и поцеловал меня в щеку, и от него пахло чесноком, анчоусами и розами. — И после ты набрасываешься на меня со щипцами? Честное слово, Кили, я чуть не описался.

Глава 22

— Святые угодники! — воскликнула я, уронив свое грозное оружие на пол. Щипцы громко брякнулись о пол. — Ты меня чуть до смерти не перепугал. Прекрати шпионить за мной, Остин, иначе…

Он поднял щипцы с пола и вопросительно на меня посмотрел:

— Иначе что? Ты защиплешь меня до смерти?

— Щипцы — первое, что попалось мне под руку. Скажи спасибо, что я держу папин мясницкий нож в дальнем ящике стола.

Остин прошел следом за мной назад в гостиную и плюхнулся в кресло, покрытое моим любимым сине-белым пледом. Мне пришлось сесть на стул напротив.

— Итак? — спросил он, приподняв бровь.

— Что «итак»?

— Я был у тебя на складе, когда явился Эй-Джи, — сказал Остин, не потрудившись принести извинения. — Я слышал весь этот грустный спектакль. Так что у меня, естественно, возникает вопрос: ты ему поверила?

Я нервно пощипывала сине-белую обивку подлокотника.

— Это не важно.

— Очень важно, — сказал Остин веселым тоном. — Если это действительно случилось всего однажды, и если оба были пьяны, так, может, не так это все и серьезно?

— Для меня это серьезно вне зависимости от сопутствующих обстоятельств, — сказала я. — Я не могу снова ему доверять. Никогда.

— Никогда — слишком большой срок, — задумчиво заметил Остин.

— Когда это ты успел переметнуться на сторону Эй-Джи? — спросила я.

— На самом деле я ни на чьей стороне. Я — Швейцария.

— Ты гей, поэтому ты должен быть на моей стороне. Остин закатил глаза.

— Моя дорогая, не обижайся, но если бы мне пришлось выбирать ту сторону, с которой я бы лег в постель, то это был бы Эй-Джи. Может, он лжец и обманщик, но ты видела эти его сине-зеленые глаза? А какие плечи… Я бы так его всего и съел.

— Не будь противным, — сказала я.

Остин погрозил мне щипцами, и мы оба рассмеялись.

— Как тебе Атланта?

— Из меня секретный агент ни за что не получится, — сказала я. — Меня поймали с поличным.

— Она тебя вышвырнула? Вызвала полицию? — Остину явно нравилась интрига.

— Не угадал. На самом деле Стефани пригласила меня в дом. Я познакомилась с ее собакой и выяснила, в чем ее слабые места. Так что миссия выполнена. Теперь все, что мне осталось сделать, это сконструировать дом вокруг женщины, которой нравятся собачьи портреты, «Прада» и обувь.

— Ты можешь это сделать, — сказал Остин, похлопав меня по плечу. — Если и есть кто-то, кто может это сделать, то лишь Кили Мердок. Хочешь пиццы?

Я открыла коробку и поморщилась. Анчоусы, пепперони и с полдюжины прочих добавок слиплись в одну клейкую неаппетитную лепешку.

— Нет, спасибо, — сказала я, бросив коробку на кухонную стойку. Открыв дверь холодильника, я обшарила взглядом его содержимое. Там все еще пребывал завернутый в фольгу поднос с остатками трапезы от моего «свадебного» стола. Я передернула плечами и выбросила поднос в фольге в мусор.

— Яичница с беконом и тосты, — провозгласила я, наконец. — С чего бы не заменить завтрак ужином?

— Если ты все это приготовишь, я не откажусь, — сказал Остин. — Только не бросайся на меня со щипцами.

Я разбила яйца в миску, добавила сметаны, немного натертого сыра чеддер, несколько ломтиков бекона и еще соль и перец. Через пару минут запах жареного бекона наполнил маленькую кухню. Остин засунул хлеб в тостер, и уже пять минут спустя мы сидели в гостиной перед телевизором с подносами на коленях.

Мы «завтракали», и смотрели шоу по телику, и пили колу из хрустальных бокалов, подаренных одной из двоюродных сестер моего отца. Я уже начала отсылать обратно подарки, полученные со стороны друзей и родственников Эй-Джи, но большинство моих родственников отказались принимать обратно то, что они подарили.

Оказалось, что телевизор смотрю в основном я, а Остин в основном смотрел на меня.

— В чем дело? У меня в зубах что-то застряло? Или с волосами что-то не так? Ты знаешь, как действуют на мои волосы влага и дождь. Я стала похожа на Майкла Джексона?

Остин покачал головой.

— Ты отлично выглядишь.

— Тогда почему ты на меня так пялишься? Давай, выкладывай, а то я уже начинаю нервничать.

— Я хочу тебя кое о чем спросить, но не знаю, можно ли тебя об этом спрашивать.

— Спрашивай, разрешаю.

— Ты не разозлишься? Не перестанешь со мной разговаривать?

— Не глупи. Что ты хочешь знать? По-моему, весь город и так уже в курсе всех деталей моей личной жизни. Неужели еще остались темные места?

— Это не об Эй-Джи, и не о Пейдж.

— Тогда о чем? Говори, мне самой стало любопытно.

Остин встал и подошел к окну. Раздвинул шторы. Дождь поутих. На темно-сливовом небе появились сумеречные просветы. Где-то на том конце площади просигналила машина.

— Я хотел бы знать… — Остин по-прежнему стоял лицом к стеклу и лишь немного повернул голову в мою сторону. — Что случилось с твоей матерью?

— С мамой?

Я смотрела вниз на свои руки. Я всегда смотрела себе на руки, когда думала о ней. Люди говорили, что руки у меня мамины. Длинные тонкие пальцы. Она могла просунуть руку в банку с оливками и достать оттуда последнюю, такие у нее были длинные пальцы. Она могла за пару минут заплести мои волосы во французские косички «колоски». Она знала бесчисленные вариации фокусов с пальцами типа кошка в люльке, и долгими зимними вечерами, когда я болела и не ходила в школу в первом классе, учила меня этим фокусам.

— Извини, — сказал Остин, покраснев. — Это не мое дело. Забудь о моей просьбе.

— Да нет, ничего, — с глубоким вздохом сказала я. — Ничего тут такого нет. Она ушла от нас, когда мне исполнилось семь. Сбежала с продавцом, который работал на папу.

— Ты никогда не говоришь о ней. Вы общаетесь?

— Нет, — просто ответила я. — Она просто исчезла. Даже записки не оставила.

— Ты честно? — переспросил Остин, возвращаясь к креслу. — Никого не предупредила? Исчезла, и все?

— Похоже на то, — сказала я. — Если она и была несчастна, то я об этом никогда не догадывалась. Родители никогда не ругались. По крайней мере, в моем присутствии. Накануне вечером мама приготовила пирожки из кукурузной муки с ветчиной и капустой, и салат на ужин, а на следующий день, когда я пришла из школы, ее уже не было. Я до сих пор не могу смотреть на пирожки из кукурузной муки, — вздохнула я и засмеялась над абсурдностью последнего высказывания.

— А что делал Уэйд? — Глаза у Остина ожили и заискрились, он перешел на мелодраматический шепот. Остин раскопал какую-то тайну, и это приводило его в восторженный трепет.

— Папа обзвонил всех ее подруг, но никто не знал, куда она исчезла. Тогда он забеспокоился, не попала ли мама в аварию. Он обзвонил все близлежащие больницы, поговорил с шерифом. Они занесли ее в список пропавших без вести, прошлись драгами по нескольким соседним прудам, но так ничего и не нашли.

— Но как тогда твой отец узнал, что она сбежала с продавцом?

— Его звали Дарвис Кейн. Он работал у отца менеджером по продажам. Когда мама исчезла, он был в отпуске, как говорили, отправился отдыхать на побережье в Панама-Сити-Бич. В тот день, когда мама исчезла, он позвонил папиной секретарше и сказал, что увольняется. Он попросил переслать ему чек с последней зарплатой в Алабаму на абонентский ящик в Уэдоуи.

— Уэдоуи? — Остин закатил глаза. — Прости меня, дорогая, но Уэдоуи! Какой скандал! Так они сбежали в Уэдоуи, в Алабаму?

— Насколько я знаю, да. Отец, разумеется, никогда со мной об этом не говорил. Не хотел меня расстраивать. Когда стало ясно, что мама не вернется, он повез меня в Атланту к психиатру. Бедный папочка. Я была словно зомби. Я не плакала, я не разговаривала, я почти не ела. Теперь я думаю, он боялся, как бы ему не пришлось сдать меня в клинику для детей с отклонениями.

— А что было дальше?

— Дальше — жизнь покатилась своим чередом. Шло время. Глория переехала жить к нам. Это несколько помогло. Мы вместе ходили в кино, она красила мне ногти и брала меня в походы по магазинам. Она говорила со мной о маме — папа говорить не мог…

— Но у них же нет доказательств того, что она сбежала с тем мужчиной, — продолжал настаивать на своем Остин. — Она потребовала развода?

— Наверное, — сказала я. — Папа вообще, перестал о ней говорить, когда узнал, что произошло на самом деле. Так что и я постепенно тоже перестала о ней говорить.

Остин вздохнул.

— Ты что, никогда не получала от нее никаких вестей? Ни разу за все эти годы?

— Нет, — сказала я.

— И тебе совсем не интересно, что с ней, где она, чем занимается?

Я переплела пальцы.

— Я этого не говорила. Конечно, мне интересно. Она же мне мать! Как мне не спрашивать себя, где она?

— Господи! — протянул Остин. — Хотел бы я задаваться тем же вопросом. К несчастью, я точно знаю, где находится моя мать. Знаю о ее перемещениях с точностью до минуты каждый день. И я знаю, чем она занимается — сидит у себя в Перри, штат Флорида, перед домашним кинотеатром, который я ей подарил на прошлое Рождество, и смотрит все дневные передачи подряд.

— И это уже кое-что, — сказала я.

— Она звонит мне каждый день в четыре, чтобы ввести меня в курс последних событий очередного сериала, — продолжил Остин, — или чтобы пожаловаться на жену моего брата, которую она считает никчемным созданием.

— Ты счастливчик, — сказала я и встала, глядя на дождь. — А вот я даже не могла отправить матери приглашение на свадьбу.

Я подошла к окну, Остин следом. Он обвил меня руками и крепко обнял.

— Ты думаешь, ей бы понравился Эй-Джи? Я проглотила ком в горле.

— Возможно. А может, она сразу бы разглядела его суть. В отличие от меня. Мама была тихая, но в людях неплохо разбиралась. Она подсказывала папе, кому ему не стоит доверять. И в девяти случаях из десяти оказывалась права.

— По твоим словам, она была хорошей женщиной, — сказал Остин. — Как ее звали?

— Джаннин, — на выдохе сказала я. — Мою маму звали Джаннин.

Глава 23

Остин ушел к себе около девяти, оставив меня в довольно странном расположении духа. Эмоционально я была совершенно измотана, но спать не могла из-за взведенных нервов. Я попыталась почитать, посмотреть телевизор, и даже приняла ванну — лежала там, пока не спала пена, но ничего не помогло.

В полночь я спустилась в студию, села за свой стол и принялась играть цветными карандашами. Я включила плеер с записями, подобранными Глорией. У моей тети были довольно эклектичные музыкальные вкусы — ей нравился рок-н-ролл шестидесятых, рэп восьмидесятых и кантри на все времена.

Последнее время у нее был бзик на Синатру. И этой ночью, когда дождь бил в стекло, я поняла, что Синатра вполне отвечает моему настроению.

Я взяла карандаш и принялась делать наброски. Вначале я, можно сказать, просто водила карандашом по бумаге, но потом занятие меня увлекло. И вот из-под острия карандаша появились готические кресла, фрагменты декора окон и даже крохотный натюрморт с изображением кофейной кружки Глории и персика, который она оставила лежать на столе на бумажной салфетке.

Я начала рисовать фронтон дома, словно по наитию. Величественный особняк в классическом стиле с колоннами в два этажа, с двумя симметричными верандами в виде галерей, плавно огибающих углы. Я набросала эскиз резной парадной двери. Склонив голову, я критично осмотрела рисунок. Нет. Этот дом слишком торжественен и строг, чтобы быть уютным. Надо придать ему немного человечности. Я нарисовала пару грязных сапог у двери и потрепанного плюшевого медведя на качелях на веранде. В дальнем углу возле террасы я пририсовала «плавники» старого «кадиллака». Вот так-то лучше. Но этого было мало. Вначале у меня получилась голова — морда покоится на здоровых лапах, уши назад, потом само собой нарисовалось все остальное. Почему-то у меня получилась дворняга. Просто собака. Собака, терпеливо ждущая, пока ее покормят, приласкают и полюбят.

Как этот дом. Не думая, я принялась рисовать Малберри-Хилл не таким, каким он был сейчас — обтрепанным и заброшенным, а таким, каким он однажды станет, когда в нем будут жить люди, когда семья вдохнет в него жизнь и отогреет его любовью.

Я положила карандаш на стол и подошла к книжным полкам в дальнем углу студии. Мы храним образцы тканей в плетеных тростниковых корзинах на полках, и все у нас рассортировано по цветам, по типу тканей и по производителям: в цветочек тут, в клетку — там; тяжелые обивочные и легкие для штор хранятся отдельно.

Я стала вытаскивать одну корзину за другой, доставая тот образец, который почему-то привлекал мое внимание и будил воображение. Выбрав три лоскута, я уже примерно представляла себе, в какой цветовой гамме будет решен дом. Желтый. Нет, не золотистый и не шафрановый, а именно желтый. Чистый, солнечный. Вот такой веселый канареечный цвет мог вновь сделать Малберри-Хилл жизнерадостным и существующим, словно вне времени, но при этом вполне современным, чтобы угодить такой женщине, как Стефани. Я взяла пару корзинок с желтыми лоскутами с собой на рабочий стол и запустила в них руки — словно окунула в солнечный свет.

Приняв решение относительно желтого, я стала подбирать к нему другие цвета. Разные оттенки голубого и синего — яркие, чистые, чтобы сочетались с замечательным китайским ковром, который непременно должен был быть красного цвета. Помнится, я видела такой ковер в одном каталоге, выпущенном перед аукционом в Саут-Гейте. Каталог я отыскала на своем столе и стала быстро перелистывать страницы. Видит Бог, ковер был действительно прекрасен, к тому же он был просто огромен — как раз для столовой. Трудно придумать что-то, что смотрелось бы более убого, чем маленький ковер в большой комнате. Если мне удастся его заполучить, решила я, то и всю гостиную нужно будет делать в красных тонах — У Бенджамина Мура есть отличный красный цвет, который он называет «Чилийский перец». И возможно, мы сделаем что-то с лаковой отделкой, если у Вила хватит авантюрности в характере — на что я очень рассчитывала. И зеркала. Я улыбнулась. Стефани захочет, чтобы зеркала были везде.

Две гостиные-близнецы и столовые выходили довольно строгими, но не слишком: по-больше безделушек — и они будут выглядеть вполне дружелюбно. Тон всему дому, как ни странно, задавала та собака, что я по наитию нарисовала у двери. Вспомнив о собаке, я нахмурилась. Как такой пес сможет поладить с невротическим Эрвином? «Погоди, — сказала я себе. — Нет никакой собаки. Ты творишь дом, а не саму жизнь».

Итак, назад в столовую. Я взяла карандаш в зубы. Большой овальный или прямоугольный стол был бы вполне ожидаемым решением. А что, если мы сделаем что-то другое, что-то совершенно неожиданное? Может, поставить два круглых стола, чтобы за каждым уместилось человек двенадцать? Нет, нельзя. Люстра «Уотерфорд» только одна, а для столовой ничего лучше той люстры не придумаешь. Мне просто придется отыскать какой-то необычный стол и как следует поработать со стульями, которые будут стоять вокруг него.

И тут я поймала себя на том, что мысленно блуждаю по кладовой Стефани. Я там заметила приталенный льняной жакет, серо-коричневого цвета, с черной оторочкой. Довольно длинный и с необычными черепаховыми пуговицами и закрытыми петлями. У него был такой дорогой вид, как от хорошего кутюрье. Что, если я попробую поиграть с тем впечатлением, что произвел на меня этот жакет?

Я стала делать наброски спинок для стульев. В конечном счете, я остановилась на идее стула с квадратной спинкой с шелковистыми из черного дерева ножками и Х-образной стежкой. Стулья могут быть сделаны на заказ, затем «одеты» в различные ткани, скажем, в мебельный ситец глубоких красных и синих тонов, а для более непринужденной обстановки во что-то близкое к ткани жакета, с черной строчкой поверху и черепаховыми пуговицами вдоль спинки.

И тогда в голову мне пришла еще одна идея. Я порылась в стопке номеров «Веранды» и, наконец, нашла искомое. На обложке была фотография столовой — с примерно такими спинками стульев, как я себе представила, но на снимке они были обтянуты дамасским шелком, оформленным в виде фамильных банкетных салфеток, с вышитой монограммой по центру каждого стула. В отличие от того дизайнера, что проектировал столовую на снимке, в моем распоряжении не было дюжины таких вот уникальных салфеток. Но в Мэдисоне был продавец антиквариата, у которого всегда были старинные салфетки, и еще у меня была знакомая мастерица, которая умела вышивать вручную, а не на машинке, и изготавливала великолепные монограммы.

О да. Монограммы — вот на это мисс Стефани Скофилд точно купится.

И тут меня понесло. Синатра заливался себе, а я рисовала как одержимая, вырывала страницы из журналов и каталогов, скалывала вместе образцы тканей и ковровых покрытий, подносила цветовые карточки к свету, а потом снова хваталась за ткань.

Впервые мне не приходилось думать о стоимости. Единственным лимитирующим фактором было для меня время, но при этом я знала, что, если мне придется заплатить сверх номинала за срочность, Уилл Махони с радостью выдаст мне нужную сумму.

Я как раз рисовала окно для маленькой гостиной — шторы я собиралась отделать узкой золотисто-зеленой косичкой, когда распахнулась дверь.

Я зевнула и подняла голову. На улице было светло. Глория стояла передо мной с белым бумажным пакетом, окутанная запахом свежей выпечки. В другой руке у нее был портфель.

— Господи! — выдохнула она, обведя взглядом ворох листов, лоскутов и прочего на столе и вокруг. — Что тут происходило?

Я встала, потянулась и только сейчас взглянула на часы. Восемь. Я проработала всю ночь и ни разу не вспомнила об Эй-Джи Джернигане. Я целиком погрузилась в работу. Я чувствовала себя совершенно вымотанной, изголодавшейся, под веками у меня словно песку насыпали, во рту пересохло, но при этом я чувствовала себя великолепно.

— Я исцелилась, — объявила я тете.

Она улыбнулась и протянула мне пакет с булочками.

— Восславим Бога и предадим анафеме кофе без кофеина.

Глава 24

В понедельник к десяти утра, когда я подъехала к фабрике «Лавинг кап», пошел уже семьдесят третий час моей работы в режиме нон-стоп.

С помощью Глории я собрала дощечки с образцами для пола во всех комнатах Малберри-Хилл, прихватила наброски для спальни хозяев, для одной из гостевых комнат, и в особенности то, что мне понравилось больше всего — для комнаты наверху со световым люком. Я так ее про себя и назвала — солнечная комната. На самом деле эта комната должна была превратиться в персональную гостиную хозяйки дома, но в моем сознании она оставалась просто солнечной комнатой.

Доставая с заднего сиденья портфолио, я окинула взглядом парковку. Желтый «кадиллак» Уилла был на месте, но, кроме его машины, на стоянке стояли еще штук шесть автомобилей. Слишком мало людей работали на фабрике даже для того, чтобы хоть как-то поддерживать производство.

И все же территория выглядела лучше, чем когда-либо. Старый выщербленный кирпичный столб с указателем съезда на шоссе был подправлен, снова выкрашен в белый цвет, и знакомый логотип «Лавинг кап» — стилизованные ладони над каждым словом — красовался над входом, исполненный крупными буквами из золотого металла. Если раньше логотип почти скрывали разросшиеся сорняки, тот теперь на старом месте росла розовая герань на аккуратных клумбах. Вдоль подъездной дороги качали желтыми головками цветы мирта, а над лужайкой перед входом трудился рабочий с газонокосилкой, и этот запах цветов, смешанный с запахом выхлопных газов, казался мне особенно сладким.

Я разгладила складки на юбке своего костюма из желтого льна, поправила выбившуюся из французской косы прядь и направилась к дверям фабрики. В животе у меня урчало. Слишком много кофе, слишком мало сна, сказала я себе. Я нисколько не нервничала — для этого просто не было причин. Мои разработки по дизайну дома нравились мне самой. Я работала, не покладая рук и за выходные успела сделать почти невозможное. Стефани Скофилд все понравится. Уиллу Махони тоже. А нам с Глорией понравится то, что мы вернем Малберри-Хилл его великолепие и при этом существенно пополним наш банковский счет.

Я распахнула стеклянную дверь в вестибюль и попала… совсем в другую эпоху.

Может, Уилл и привел в порядок территорию перед фабрикой, но до вестибюля у него руки явно еще не дошли. Он остался там — в веке стандартных деревянных панелей для стен, потертого серого коврового покрытия, «уголка отдыха» с двумя диванчиками, обтянутыми оранжевым винилом и стоящими возле журнального столика в форме бумеранга. Стойка секретарши стояла в углу. За ней сидела женщина, которая тоже осталась такой, как я запомнила ее в свои шестнадцать, когда впервые получила здесь свою первую настоящую работу на лето — приводила в порядок архив.

Секретарша вскинула голову, услышав, как скрипнула дверь, карие глаза ее прищурились за толстыми стеклами очков. Женщина окинула меня оценивающим взглядом.

— Мисс Нэнси! — воскликнула я. — Вы все еще здесь!

— А где еще, черт побери, мне быть? — с раскатистым южным говорком протянула Нэнси Рокмор. — Плыть на яхте вокруг земного шара? Или покорять Эверест?

Схватившись одной рукой за край стола, она с трудом поднялась, потянувшись ко мне свободной рукой.

— Иди сюда, моя девочка, — приказала она. — Дай посмотрю, как ты выросла.

Я обняла Нэнси за шею.

— Ну, довольно, — спустя примерно минуту сказала она, легонько меня оттолкнув.

Тихо ворча, она опустилась на стул.

— Колено все еще болит? — спросила я.

Нэнси Рокмор имела врожденный вывих бедра, и всю свою жизнь, а было ей примерно пятьдесят с небольшим, она передвигалась с помощью костылей и трости. И всю свою жизнь, с тех пор как окончила школу, она работала секретаршей на этой фабрике и была единственной опорой своей матери, которая тоже работала на фабрике швеей, пока не ушла на пенсию.

— Колено, бедра, лодыжки — все у меня болит, — сказала Нэнси. — В прошлом году мне прооперировали оба колена, и теперь доктор говорит, что снова хочет заменить мне сустав на правом бедре.

Я не знала, что и сказать.

— Вы все еще живете там, в Ратледже?

— Не на ферме, — грустно сказала Нэнси. — Мама в январе переехала в пансионат, так что мы продали ферму младшему сыну ее двоюродной сестры, а мне достался маленький домик поближе к фабрике. Что привело тебя обратно в «Лавинг кап»? Надеюсь, ты не ищешь здесь работу? С прошлого года мы работаем по сокращенному графику, и я не могу тебе сказать, когда наступит то время, когда мы начнем набирать новых людей.

— У меня есть работа, — сказала я. — Я дизайнер по интерьерам. Уилл Махони нанял меня, чтобы я поработала над его домом.

— А, Малберри-Хилл, — сказала Нэнси, неодобрительно поджав губы. — Я слышала, что у него большие планы на этот дом.

— Очень большие, — усмехнувшись, сказала я. — Я и приехала сюда, чтобы показать ему эти планы.

Нэнси взглянула на часы на противоположной стене и указала мне на дверь рядом с ее рабочим местом.

— Он тебя примет. Он, правда, не сказал мне, что у него встреча по личным делам, но о том, что с утра ждет посетителей, он мне сообщил.

Нэнси снова принялась печатать, а я все не решалась уйти — крутила ручку своего портфеля.

— Значит, дела не пошли на поправку? — спросила я, обведя взглядом потрепанный вестибюль. — Ничего не изменилось к лучшему, с тех пор как Махони купил дело?

— Он потратил кое-что на то, чтобы немного привести в порядок здание и то, что рядом, но производство как было минимальным, так и осталось. Я знаю, что босс работает над какой-то грандиозной сделкой, но если в ближайшее время ничего не изменится, мы окончательно пойдем на дно. Ты знаешь, откуда последнее время к нам идут самые большие поступления?

— Откуда?

— С больших распродаж, — сказала Нэнси с болью в голосе. — Мы опустились до того, что делаем бюстгальтеры для больших распродаж. Там их продают по четыре бакса за штуку. Ты знаешь, что собой представляет бюстгальтер за четыре бакса?

Я помотала головой.

— Вот и хорошо, — сказала она. — И знать тебе это не надо. Иди туда. Кабинет мистера Махони находится там же, где когда-то был кабинет мистера Гартвица. И уж, пожалуйста, постучи погромче, и подольше, прежде чем войти. Он думает, что я этого не знаю, но скажу тебе по секрету: он в офисе не только работает, но и живет. Так что стучи, если не хочешь застать его в нижнем белье.

— Спасибо, мисс Нэнси, — сказала я. — Рада была снова повидаться.

— Я слышала о твоей размолвке с этим парнем, из рода Джерниганов, — сказала Нэнси, не поднимая глаз от клавиатуры.

Я почувствовала, что краснею.

— Это ты правильно сделала, — сказала она, кивнув для пущей убедительности. — Я терпеть не могу всех этих Джерниганов. А Пейдж Пламмер? За то лето, что она тут проработала, она успела три семьи разбить. И среди этих трех была семья Гартвиц. Маленькая шлюха.

Нэнси снова на меня посмотрела.

— Слышала, ты разнесла клуб. Так хлопнула за собой дверью, что чертям стало тошно. — Она широко улыбнулась и подняла палец кверху, мол, молодец. — Мы все тут тобой гордимся, девочка.

Что на это скажешь?

— Я пойду, посмотрю, готов ли мистер Махони меня принять прямо сейчас, — нашлась я с ответом.

— Не порви ты с ним, могло бы быть хуже, — крикнула мне вслед Нэнси.

Я поставила портфель на пол и набрала в грудь побольше воздуха, прежде чем постучать в дверь с табличкой, на которой значилось «У. Махони» — и все, никаких должностей и званий.

Ответа не было.

Я еще раз постучала.

— Уилл, это я, Кили Мердок, — крикнула я из-под двери. Ответа по-прежнему не было.

Я огляделась. Коридор с потертым зеленым линолеумом и поцарапанными панелями казался пустынным. Были в том коридоре и другие двери, ведущие в другие кабинеты, но свет, похоже, нигде не горел. Обстановка совсем не напоминала ту, когда я работала здесь. Тем летом здесь кипела бурная деятельность. Телефоны непрерывно звенели, стучали пишущие машинки, и даже сюда, из-за двойных железных дверей, доносился шум станков из цехов.

Я взялась за ручку двери. Она повернулась, я чуть толкнула дверь и заглянула внутрь.

И опять я словно заглянула в другое время. В середину семидесятых. Оранжевое ковровое покрытие низкого качества, громадная стенка с книгами и папками, уродливые зелено-оранжевые обои, а стол еще уродливее — нелепое сооружение из алюминия, напоминающее козлы, на которые водрузили столешницу с рыжим акриловым покрытием. Впрочем, кресла были вполне приличные — удобные и обтянутые настоящей черной кожей.

Я зашла, чтобы получше оглядеться. Теперь, когда я была внутри, я смогла расслышать, что в соседнем помещении льется вода. Дверь в это соседнее помещение была позади стола. На уродливой рыжей кушетке возле внутренней двери лежал раскрытый чемодан, пиджак от костюма висел на спинке кресла, придвинутого к столу, а поперек сиденья валялась мятая белая мужская сорочка. Стол был завален дамским нижним бельем. Черные атласные бюстгальтеры, темно-розовые бюстгальтеры с поролоновыми вкладками, тоненькие бюстгальтеры на косточках из гипюра телесного цвета, корсеты сложной конструкции, крохотные шелковые узенькие бюстгальтеры без бретелек и — о да! — несколько незабываемых моделей «Лавинг кап» «для дома» из ноского белого эластика.

Я взяла в руки бюстгальтер с вшитыми косточками, чтобы получше его рассмотреть. Он был не похож ни на один из бюстгальтеров, которые попадались мне на глаза, и, поскольку у меня самой третий номер, я постоянно нахожусь в поисках того бюстгальтера, который не сделает меня похожей на одну из главных героинь опер Вагнера. Надо сказать, что мне пришлось купить, примерить и выбросить не один бюстгальтер.

Ткань оказалась чудной на ощупь — мягкой, шелковистой, тонкой, как кружево, легко растягивалась — и это все сразу. Бретельки оказались чуть шире, чем это обычно бывает, но они были здесь вполне уместны, и, кроме того, все изделие казалось выполненным из одного куска, без швов. Я вывернула бюстгальтер наизнанку, чтобы посмотреть, как вшиты косточки, но проволочный каркас, по всей видимости, был тоже необычной конструкции. Там, где он был проложен, ткань на ощупь казалась плотнее, но оставалась такой же шелковистой, как и все остальное изделие. На этом бюстгальтере не было лейбла, но, судя по всему, это был мой размер.

В ванной по-прежнему текла вода, и поэтому, повинуясь внезапному импульсу, я сняла жакет от костюма и продела руки в бретельки. Я как раз успела застегнуть бюстгальтер, надев его поверх блузки, когда дверь в ванную открылась.

Испуганная, я подняла голову. Уилл Махони вышел из ванной, окутанный облаком пара. Его рыжие волосы стояли дыбом, а по подбородку стекала струйка крови — наверное, поранился, пока брился. Все, что на нем было, — это лосьон после бритья и старенькое, едва не просвечивающее полотенце, завязанное свободным узлом вокруг бедер.

— Ну, здравствуйте, — сказал он, стирая капли воды с глаз. — Это вы приехали раньше времени или я припозднился?

— О! — только и смогла я сказать. Уиллу Махони шло быть мокрым. Грудь его и плечи отличались развитой мускулатурой и были усыпаны веснушками и кудрявой растительностью того же цвета, что на голове, — рыжей с сединой. Полотенце слегка соскользнуло вниз, и я успела разглядеть ведущую вниз дорожку из волос вышеописанного цвета, только чуть по гуще. Уилл немного покраснел и поправил свою набедренную повязку.

Я закрыла глаза руками и развернулась к противоположной стене.

— О Боже. Простите. Я… я сейчас выйду. Подожду вас снаружи. Пока вы оденетесь. Или, если хотите, я могу вернуться позже.

Я попятилась к двери и уже успела взяться за дверную ручку, когда Уилл ухватил меня за локоть.

— Погодите, — со смешком сказал он. — Может, вы все-таки задержитесь на минуту.

— О нет, — торопливо возразила я, не смея оглянуться. — Я оставлю вас одного, чтобы вы могли привести себя в порядок.

— Ну что же, ладно, раз вы так настаиваете, — сказал Махони, отпуская меня. — Но могу я забрать свой бюстгальтер назад, до того как вы уйдете?

О, черт! Я завела руки за спину, пытаясь нащупать крючки, но они оказались не такими, как на нормальных бюстгальтерах. Я слепо шарила по спине руками, пытаясь на ощупь освоить конструкцию.

— Простите, — повторила я. — Я знаю, что не имела права. Просто так случилось: я его увидела, и он оказался каким-то другим. Я хочу сказать, я вижу, что там есть внутри каркас, но проволоки нет. И ткань такая приятная. Я просто не смогла устоять…

— Вам действительно понравилось? — Уилл положил мне руки на плечи и развернул меня к себе. Казалось, он вообще не замечает того идиотского положения, в которое мы оба себя поставили. Он в набедренной повязке, а я, хоть и одетая по полной программе, зато в бюстгальтере поверх блузки.

Уилл окинул меня спокойно-одобрительным взглядом, пробежал пальцем по шлейке бюстгальтера и легонько ее приподнял тем же пальцем.

— Не давит на плечи? — заботливо спросил он.

— Вовсе нет, — сама, удивившись этому наблюдению, сказала я.

— Как чашечки сидят? — спросил Уилл, переведя взгляд на мою грудь. Я отвернулась, стараясь, в свою очередь, не смотреть на его грудь и не вдыхать аромат его лосьона.

— На самом деле отлично, — выдавила я из себя. — Ну, насколько я могу судить с учетом того, что на мне блузка и все прочее.

Махони кивнул, на этот раз сочувственно.

— Так почему бы вам не снять эту блузку и все прочее? Это уже переходило все границы,

— За кого вы меня принимаете? Махони нахмурился.

— Я не то хотел сказать. Вы можете воспользоваться моей ванной. Ну, Кили, пожалуйста! Я просто хочу увидеть, как он сидит. Это образец для новой серии, которую я думаю запустить в производство.

— У вас что, нет для этой цели моделей?

Уилл рассеянно поскреб живот, и полотенце спустилось еще ниже. Я отвернулась и стала смотреть на дверь в коридор, чтобы он не видел, как краска заливает мне щеки.

— Модели все плоские. Этот бюстгальтер — из новых разработок, зрительно уменьшающих грудь. Я еще не видел его на женщине с нормальным размером груди. — Он усмехнулся. — До настоящего момента.

И это переполнило чашу. Я стащила бюстгальтер через голову.

— Не выйдет, — сказала я, бросив бюстгальтер на стол. — А сейчас одевайтесь и давайте поговорим о Малберри-Хилл.

— Как вам будет угодно, — сказал Махони. Он повернулся и медленно пошел по направлению к ванной. И пока он шел, полотенце практически сползло с бедер. Как раз, перед тем как закрыть за собой дверь, он его снял, позволив мне на прощание ухватить взглядом его белеющие ягодицы.

Глава 25

Уилл устроил из своего ухода в ванную целое представление.

Подумать только!

Я снова надела жакет — застегнула на все пуговицы. Затем я огляделась в поисках места, куда можно было бы сбросить всю эту кипу бюстгальтеров, и решила, что самое подходящее место — чемодан Уилла. Теперь, когда стол был свободен, я разложила на нем план дома — по этажам, и как можно артистичнее разместила цветные образцы.

Когда Уилл снова вышел из ванной, на нем были брюки цвета хаки и голубая спортивного покроя рубашка. На шее, на месте пореза, красовался пластырь.

— Как съездили? — спросила я, решительно настроившись на деловой лад.

— Затянулась моя поездка, — сказал он, усаживаясь за стол. — Мой рейс задержали, так что я вернулся только в два часа ночи сегодня.

Махони взял образцы в руки и стал их рассматривать.

— Похоже, и вы хорошо потрудились, — сказал он, пробегая пальцами по образцам тканей. Он поднял лоскут дамасского шелка так, чтобы на него падал свет. — Этот мне понравился. Он куда пойдет?

— Обивка дивана в восточной гостиной, — объяснила я, указав на карточку с фотографией дивана в том стиле, который я выбрала.

— Такое может понравиться женщине? — спросил Уилл, нахмурившись.

— Мне нравится, — сказала я, — а Стефани Скофидд должно очень понравиться.

Уилл бросил на меня быстрый взгляд.

— Что вас заставляет так думать?

— Я видела ее дом, — сказала я. — И как она одета. Я даже знаю, как зовут ее собаку.

— В самом деле? — Кажется, последнее замечание произвело на него впечатление. — Она любит собак?

— Любит — не то слово. Она их обожает.

— Что еще вы про нее узнали? — спросил Уилл, небрежно отодвинув результаты моих тяжких трудов. — Какого она роста? Она так же красива в жизни, как на экране?

Я с трудом подавила желание захихикать. Он, в самом деле, по уши влюбился в эту женщину.

— Она очень привлекательная, — сказала я. — А роста в ней примерно пять футов четыре дюйма. — И тут я не удержалась: — Хотя насчет цвета волос точно сказать не могу. Сомневаюсь, чтобы они были у нее натурального цвета.

— Какая разница? — пробормотал Махони. — Расскажите мне еще.

Я пораскинула мозгами в поисках подробностей, которые для него были бы значимы.

— Приличная фигура. — Оценка ниже того, что она заслуживала. Существенно ниже. Впрочем, он вскоре сам все увидит. — Думаю, что грудь ей сделали, а вот ноги — ноги у нее свои. Красивые ноги.

Махони улыбнулся:

— Я из тех, кто ценит в женщине ноги.

Я вдруг подумала о своей груди третьего размера, которой наделил меня Бог.

— Она занимается бегом, — добавила я. — И еще мне удалось узнать, что она много времени проводит в тренажерном зале.

— Отлично.

— И в торговом центре, — язвительно добавила я. — Тот, кто женится на Стефани Скофилд, получит первоклассную покупательницу.

— Что ей нравится? — спросил Уилл, поглаживая шелковую полосатую ткань, которую я выбрала для штор в столовой.

— Деньги.

Махони отодвинул свой стул от стола и прошелся к кушетке с чемоданом, полным бюстгальтеров.

— Значит, она амбициозна. Мне нравятся такие женщины. Я купил эту компанию потому, что хочу построить кое-что тут, в Мэдисоне. И мне нужен партнер — тот, кто был бы со мной все время. Я не ищу домохозяйку, знаете ли.

Он достал из чемодана тот бюстгальтер, что я так и не удосужилась примерить на голое тело, и. протянул его мне. Я почувствовала, что снова краснею.

— Вы ведь сами это видели, верно, Кили? Этот бюстгальтер — ответ на все вопросы. Это первая совершенно новая вещь с тех пор, как «Викториез сикрет» купила «Миракл бра» в девяностых. Я думаю, что эта вещь могла бы удержать «Лавинг кап» на плаву. Вы ведь это понимаете, не так ли? Этот бюстгальтер на самом деле нечто новое, даже революционное. И мы единственные, у кого есть эта вещь.

Стараясь скрыть смущение, я провела пальцем по кружевной чашечке бюстгальтера.

— Какой в нем каркас? — спросила я. — Я хочу сказать, что каркас вроде бы есть, но он необычный, верно? Он выглядит как кружево и на ощупь шелковистый и мягкий, и в то же время он упругий и держит форму.

Махони с жаром кивнул:

— Вы это поняли? Точно все так и есть. Я заказал специализированной компании маркетинговое исследование. Они провели опрос в пяти целевых группах. Только подумай. Пятьсот женщин со всей страны, с самыми разными стилями жизни. И все они сказали одно и то же. По их мнению, самое неприятное в жизни женщины — это необходимость носить бюстгальтер.

— И панталоны, — сказала я. И «Котекс», подумала я, но вслух не сказала. Это можно в другой раз обсудить.

— Женщины говорили, что они ничего не имеют против того, чтобы у них была грудь, — продолжал Уилл, и голос его становился громче от воодушевления, — но им совсем не нравится как-то свою грудь пристраивать. Им совсем не нравится, как сидит на них большинство бюстгальтеров. Им не нравится, что бретельки врезаются в плечи. Им не нравится то, как они застегиваются. Я хочу сказать, вы можете представить, чтобы мужчина носил брюки с ширинкой сзади? Такого просто не могло бы произойти.

— Не могло, потому что мужчины не стали бы мириться с теми неудобствами, которые они создают для женщин, — сказала я. Но Махони меня не слушал. Он был весь во власти собственных идей.

— И все женщины, все, из всех пяти целевых групп просто с отвращением отзывались о бюстгальтерах с косточками. И тогда я понял, что нам надо делать, чтобы спасти «Лавинг кап». Нам надо изобрести лучшую, так сказать, мышеловку.

— Сколько денег вы потратили на исследования? — спросила я.

Уилл что-то нацарапал на листке бумаги.

— Пять целевых городов, телефонные опросы, интервью, обработка данных… около двухсот тысяч долларов, кажется.

— Я бы вам сама все это сказала бесплатно, — сказала я, поморщившись оттого, что та косточка, что была в моем бюстгальтере, врезалась мне в тело. — Эти косточки — пыточные орудия современных американских женщин.

— Были, — сказал Уилл. Он нежно вертел бюстгальтер в руках. — А теперь все изменится. — Он игриво бросил бюстгальтер мне на колени. — И этот малыш совершит революцию.

— Где вы его раздобыли? В Шри-Ланке? Вы за этим туда ездили?

— Вы не поверите, — сказал Уилл и скрестил руки на груди. Эта поза шла ему до неприличия.

— А вы рискните.

— Не в Шри-Ланке, не в Гонконге, не в Нью-Йорке. Даже не в Атланте. Эти бюстгальтеры делают прямо здесь, в нашем маленьком Мэдисоне, штат Джорджия.

— Вы правы. Я вам не поверила. Вы хотите сказать, что нашли его ночью в капусте?

— Я не стал бы называть доктора Сью бюстгальтерной феей, — сказал Уилл. — Скорее бюстгальтерным гением. И она живет здесь, в Мэдисоне.

— Никогда о ней не слышала, хотя всю жизнь здесь прожила, — сказала я.

— Доктор Сью только год назад сюда приехала, — сказал Уилл. — Они с мужем живут себе потихонечку, кстати, недалеко отсюда. У них маленькая ферма. Держат несколько кур, несколько овец и, конечно, выращивают немного хлопка.

— Конечно?

— Доктор Сью специалист по текстилю. Профессор на пенсии. Преподавала в колледже. Она и изобрела этот каркас. С тех пор как ушла на пенсию, посвятила себя целиком этому своему изобретению. Как только у нее оказалась сверхлегкая и сверхтонкая проволока с нужной упругостью и плотностью, она отправила ее одной из своих коллег в колледже, и они поставили перед некоторыми своими дипломниками задачу найти ей применение. Одна из женщин предложила использовать эту проволоку при проектировании нового вида бюстгальтера. И тут на сцене появился я.

Я разгладила бюстгальтер у себя на коленях, пристроив коленные чашечки по назначению. Мне хотелось получше разглядеть ткань.

— Как, скажите, вы обо всем этом узнали?

— Так же как слепая свинья находит желуди, — сказал Уилл. — Сразу после того, как я купил фабрику, я приехал сюда в воскресенье, чтобы перевезти в свой офис кое-какое барахло. Доктор Сью проезжала мимо, увидела мою машину на стоянке и остановилась, чтобы поболтать.

— И тут она, кстати, не забыла упомянуть, что изобрела новый каркас для бюстгальтеров, — усмехнулась я.

— Собственно, так оно и было, — подтвердил Уилл, не замечая моего сарказма. — Я хочу сказать, что вначале я увидел в ней пожилую восточного вида даму в мешковатых шортах и в платке на голове. Я подумал, что она ищет работу швеи. Потом она говорит мне, что она специалист по текстилю, и спрашивает меня, что я собираюсь с этой фабрикой делать. Говорит, что один ее сосед раньше тут работал и сказал, что на фабрике наступили тяжелые времена. Ей неприятно было об этом узнать, потому что, как выяснилось, она получала небольшой грант на исследования от «Лавинг кап», еще, когда фабрикой владели Гартвицы, а она была студенткой-дипломницей в колледже.

— И вот она продает вам волшебный бюстгальтер в обмен на пригоршню золотых монет, — сказала я.

— Она думала, что найдет общий язык с кем-то из тех, кто занимается бизнесом в ее области. Ведь здесь в округе было немало швейных предприятий, — сказал Уилл. — Мы — последние, кто остался. И просто так оказалось, что наша фабрика как раз возле, дороги, что ведет на ее ферму.

— И она ненавидит бюстгальтеры с косточками, — сказала я.

— Я бы не стал этого утверждать, — сказал Уилл, — но по тому, как доктор Сью выглядит, я не думаю, что она носит корсеты с китовым усом для утяжки. В ней веса от силы фунтов восемьдесят.

— Так откуда вы раздобыли этот бюстгальтер? — повторила я свой вопрос.

— Я подписал лицензионное соглашение с колледжем, — сказал Уилл. — Затем я вошел в учредители завода в Южной Каролине, на котором скручивают проволоку, и еще одной фабрики в Дотане, штат Алабама, где умеют делать вот эту ткань. Вот этот бюстгальтер — первый, который сшили на фабрике в Шри-Ланке.

Я протянула ему бюстгальтер.

— Если его делают в Шри-Ланке, что будет с нашей фабрикой? Как это поможет добрым старым рабочим Мэдисона, штат Джорджия?

— Я знаю, что делаю, — упрямо заявил Уилл. — Это спасет компанию.

— Точно спасет? — спросила я, окинув взглядом потрепанный временем офис. — Уилл, я тут работала несколько лет назад, когда «Лавинг кап» был знаменит. Тогда бренд «Лавинг кап» звучал гордо. Мы работали в три смены, и у нас даже была маленькая дочерняя фабрика на южной границе страны. Оператор швейной машины мог заработать семь долларов в час. Это были большие деньги. Но вес изменилось. Компания не смогла удержаться на плаву. Те бюстгальтеры, что вы сейчас делаете, просто издевательство. Как вы все собираетесь здесь изменить вот так — раз и готово?

— Мы станем другой компанией, — сказал Уилл. Он наклонился вперед, и глаза его горели. — Имя то же, но продукция совсем иная. Мы будем меньше, мобильнее, экономнее.

— Меньше, чем сейчас? Разве такое возможно? Эта фабрика и так похожа на дом с привидениями.

— Я не это подразумеваю под словом «меньше», — сказал Уилл. — Мы собираемся переоснастить фабрику. Полностью. Мы все эти годы делали хлопчатобумажное белье. Теперь мы переключимся на ТРР.

— ТРР?

— Ткани ручной работы. Мы производим и раскраиваем ткань здесь, но бюстгальтеры в основном будут шить за границей.

Махони заметил, каким несчастным сделалось мое лицо.

— Это жизнь, Кили. Мы не можем завоевать рынок, если будем все операции производить здесь, в Мэдисоне. Но кое-что сделать мы можем. Мы можем ткать кружевную ткань здесь, в Штатах, и мы можем здесь производить раскрой. Большая часть сборочных операций будет делаться в Шри-Ланке, но затем наши изделия будут возвращаться в Штаты. Мы будем производить достаточно работ, чтобы на продукцию можно было нашивать ярлыки «Сделано в США», и тогда мы снова вернем завод к жизни, и продукцию мы будем выпускать отменного качества.

— Похоже, вы все уже решили, — сказала я.

— Не все, — сказал Уилл. — Не в долговременной перспективе. Нам придется закупать новые станки, и я надеюсь, что штат нам поможет с сокращением налогов. Нам надо будет переучить рабочих, чтобы выполняли новые операции, и, увы, те, кто не сможет переучиться, вынужден будет уйти. И еще вы.

— Я?

— Вы мне нужны, — сказал Уилл. — Вы мне нужны для того, чтобы скорее сделать дом. Не могу же я всю жизнь спать в офисе. У меня спина болит от этого дивана, и мисс Нэнси странно на меня смотрит, когда заходит утром. Не думаю, что она одобрительно относится к тому, что я тут живу.

— Она не одобряет много из того, что вы делаете, — сообщила ему Махони. — Она полагает, что вас посещают несколько вздорные идеи.

— Вздорные! — Уилл засмеялся.

— Но если вы заставите эту фабрику работать и таким образом не лишите работы и Нэнси, то завоюете себе надежную опору в ее лице. Она за вас горой станет.

— А вы? Вы на моей стороне? Когда вы сделаете дом пригодным для жизни?

— Вы назначили мне срок к Рождеству, — напомнила ему я.

— Мне надо въехать в него еще раньше, — сказал Уилл. — Дом, в котором размещалась бывшая котельная, будет готов для того, чтобы я мог туда переехать в пятницу — из нее сделали что-то вроде гостевого домика. Сегодня там кроют крышу. Заканчивают крыть, а к пятнице там будет уже ванная и все прочее. Из мебели пока нужно только самое необходимое. Как скоро вы сможете раздобыть для меня кровать, стол и пару стульев? И несколько источников света. И еще телевизор, — добавил он. — Чтобы я мог смотреть спорт по ночам.

— У вас совсем нет мебели? — спросила я. — Вы жили в этой своей шикарной машине?

Махони вздохнул.

— У меня была подружка. Она получила продвижение и переехала в Сан-Франциско, и тогда мы разорвали отношения по взаимному согласию. Она оставила себе мебель и все прочее, потому что я в любом случае уезжал туда, где у меня пока не было дома. Я оставил себе «кадиллак». Ну что, с вас довольно информации? Так как насчет темы нашей беседы? Когда я смогу въехать?

— В конце недели? Ничего выдающегося я за это время сделать не смогу. Пожалуй, кровать к пятнице я доставить постараюсь. И еще я могу поставить вам пару стульев и комод с нашего склада на время, пока не прибудут настоящие вещи.

— Отлично, — сказал Уилл. — Вы молодец. — Он обвел рукой разложенные на столе образцы. — Стефани понравится. Я в этом уверен.

— Поживем — увидим, — сказала я, собирая то, что привезла с собой. — Остальное зависит от вас. У вас, кажется, в среду свидание?

Махони зевнул.

— В среду. Если я доживу.

Глава 26

Глория поморщилась, когда я принялась натирать лосьоном лицо, шею, руки и ноги.

— Что за вонь? — воскликнула она. — Не собираешься же ты ехать на встречу с клиентом, когда от тебя так несет?

— Это последний хит, — сказала я, протягивая ей тюбик, чтобы она могла прочесть название, — «Гроза дремучего леса».

— Как я понимаю, ты собралась навестить Малберри-Хилл? — спросила тетушка, оторвав глаза от выставочного каталога, в котором она делала пометки.

— Точно. Через полчаса туда подъедет фургон с мебелью, и я должна быть на месте. С учетом того, сколько у нас последнее время выпало осадков, комаров там должно быть видимо-невидимо. Ребята из строительной компании должны были установить в доме насос, маляры тоже должны были вчера все закончить, так что, если повезет, к моему приезду полы уже высохнут.

— Что ты решила насчет полов? — спросила Глория.

— Я велела им отмыть, как следует старый кирпич, и они на самом деле постарались. Осталось только покрыть его пленкой из матового полиэфирного пластика.

— Хорошо. — Глория одобрительно кивнула. — Что твой клиент думает о твоей работе? Как оценивает то, что ты до сих пор сделала? Он понимает, что ты творишь для него чудеса?

— Совершенно не понимает, — сказала я. — Он еще упрекает меня в том, что мы на три дня отстаем от графика. Он хочет в пятницу въехать, но дождь вмешался и нарушил наши планы. Сегодня понедельник, и он звонит мне через каждые два часа. Уилл принимает как должное, что все трудятся не покладая рук. Он и понятия не имеет, что собой представляет нормальный процесс превращения старого безобразного кирпичного дома, который служил котельной, в симпатичный гостевой домик, не говоря уже о том, что все это надо сделать за неделю.

— Все мужчины таковы, — констатировала Глория.

— Да, но в его оправдание я могу сказать, что он и сам работал, не покладая рук. Он заполучил поистине волшебный бюстгальтер и собирается полностью переоснастить фабрику, чтобы запустить его в производство. И еще эта Стефани. Мечта всей его жизни, — сухо заметила Глория.

— Посмотрим, что у него из этого выйдет, — сказала я. — Я знаю, что на прошлой неделе у них состоялось первое свидание, и я до сих пор не решилась спросить Уилла, как оно прошло.

— Если Стефани не набросится на него, как собака на кость, — она просто ненормальная, — сказала Глория и заправила за ухо прядь. — Этот Уилл просто душка. Ты сама-то не хочешь вот так взять и проглотить его целиком?

— Глория, — потрясенная, воскликнула я, — не будь вульгарной.

— Я только правду говорю, — сказала она, подмигнув. — И ты об этом знаешь.

— Он мой клиент, а не парень, — сказала я. — К тому же рыжий. И веснушчатый. И более того, я порвала с мужчинами. Официально.

— Верно, — протянула она насмешливо.

— Я говорю то, что думаю. Я собираюсь быть такой, как ты, Глория. Сильной, независимой, женщиной с принципами…

— Ты хочешь сказать, что собираешься стать язвительной старой девой с приличным банковским счетом? Нет, я ни за что этого не допущу. И вообще, что заставляет тебя думать, что я завязала с мужчинами?

— А разве нет? — Я внимательно посмотрела на тетушку. — Ты что, с кем-то встречаешься?

— Не твое дело, — едко сказала она, возвращаясь к своему каталогу. — Я просто хочу сказать, что ты не должна мерить всех мужчин по Эй-Джи Джернигану. И еще надо смотреть правде в глаза. Ситуация совершенно очевидная.

— Ничего очевидного я не вижу, — бросила я в ответ, подхватив огромную сумку, в которую было сложено все необходимое для работы в Малберри-Хилл. У меня там лежал мой старый добрый чемоданчик с инструментами — электрический шуруповерт, молоток, плоскогубцы, ножницы, рулетки двух видов, уровень, магнит для того, чтобы стены лишний раз не сверлить, и наборы гвоздей и прочего крепежа разных размеров. Не считая бумажных салфеток, аспирина, чистящих составов, громадного баллона для травли насекомых и большой бутылки шотландского виски. Я заметила, что Уилл любит скотч. Что до меня, то я его терпеть не могу.

Еще я упаковала переносную сумку-холодильник, с несколькими бутылками воды, сыром и крекерами, прихватила большой пластиковый пакет с виноградом без косточек и бутылку шардонне.

— Похоже, ты собралась в Малайзию в экспедицию, — заметила Глория.

— Зато мне не придется возвращаться в город, если я что-нибудь забуду, — сказала я, закидывая сумку на плечо. — Ты-то должна понимать, что моя задача — полностью обставить дом. Уилл утверждает, что у него ничего нет, кроме одежды и нескольких книг, которые он хотел бы взять с собой. Ничего — ни посуды, ни столовых приборов, ни кастрюль со сковородками. Ты бы посмотрела на багажник моего «вольво», он еле закрылся.

— Ты ведь выставишь ему счет за все за это, верно?

— Абсолютно верно. Оплата по часам плюс стоимость всего того, что мне пришлось купить. В этом месяце у нас с зарплатой все будет в ажуре.

— Это хорошо, — сказала Глория, — а то мы идем с сильным отставанием от прошлого года.

— Все еще отстаем? Я думала, что мы снова на подъеме. Эй-Джи поклялся, что он велит своему папочке и брату прекратить попытки вышибить нас из седла.

— Мы действительно застелили пол в банке и получили за это деньги, — нахмурившись, сказала Глория. — Но этого мало. Клиентов нет, мне не к чему руку приложить.

Я вздохнула.

— Это все я виновата. Люди в нашем городе все никак не могут оправиться от того, что я отменила свадьбу. И это так чертовски несправедливо. Что я могу сделать, если Эй-Джи Джерниган не может удержать своего друга в штанах?

Глория встала и проводила меня до двери.

— Я раскрою тебе маленький секрет. Все мужчины из этого семейства таковы. Каждый из них, черт побери.

У меня глаза стали как блюдца.

— Что ты этим хочешь сказать? Ты же не имеешь в виду папочку Эй-Джи? Я не могу в это поверить. У нас в городе много сплетников, так что до меня бы дошли слухи, если бы был повод. В любом случае Джи-Джи не стала бы мириться с тем, что Большой Дрю ей изменяет.

— Я сказала все — значит все, — стояла на своем Глория. — Я держала рот на замке, потому что ты собиралась стать членом их семьи. Я действительно думала, что Эй-Джи может быть другим. Но он такой же кобель, как они все. Взять, к примеру, дедушку Эй-Джи, Чаба. В шестидесятые, когда в нашем округе все еще действовал сухой закон, было одно местечко — дом у дороги, на съезде с 441-го шоссе. Официального названия у него не было, но все звали его просто «У Бибо». Я тогда была еще ребенком, но мама говорила, что ни один порядочный человек туда ногой не ступит. Это было место, куда наши сограждане съезжались выпить, потанцевать и снять девочек. И как ты думаешь, кому это злачное местечко принадлежало? Чабу Джернигану. И та женщина, которая там была управляющей, ее звали Шери, была его любовницей. Да и Большой Дрю ничуть не лучше. Ты знаешь Анжелу Бейкер, такую томную брюнетку, которая раньше работала кассиром в банке? Ты можешь мне назвать кого-то, кто с восемью классами образования мог устроиться на работу в банк?

— Анджела Бейкер всегда давала мне мятные леденцы, когда я приходила с папой в банк, — сказала я. — Ты хочешь сказать, что у них с Дрю был роман?

— Да, моя дорогая, и она была лишь первой в длинном списке. И Джи-Джи тоже об этом знала. Она лишь заставила Большого Дрю уволить ее, когда тот собрался сделать ее менеджером.

— Ты все это придумала. Я живу в Мэдисоне всю жизнь, и я никогда не слышала, что тут есть местечко типа «У Бибо». И о Чабе Джернигане тоже. Он был почетным гражданином округа Гло. И Большой Дрю тоже. А прадедушка Эй-Джи был членом церковного совета в адвентистской церкви. В его честь там поставили витраж. Я его много раз видела.

Глория грустно улыбнулась.

— Об этом в приличном обществе не принято говорить, но если ты мне не веришь, спроси у отца. Он практически каждое утро завтракает там с Большим Дрю и другими старожилами. Готова поспорить, что Уэйд может поведать тебе о Джерниганах кое-что похуже, чем рассказала я. Но по своей воле он бы никогда этого не стал делать.

Я почувствовала, как на глаза навернулись слезы. Одно дело — застукать своего жениха с твоей лучшей подругой, другое… Короче, это был уже перебор. До того, как я учинила дебош в клубе, я действительно была привязана к семье Эй-Джи. Джи-Джи была просто золотой клиенткой. Она обращалась со мной, как с родной дочерью. После моего первого «официального» свидания с Эй-Джи она пригласила меня на ленч в клуб и вся так и светилась улыбками. «Я так за вас счастлива, — сказала она тогда, — наконец сбылась моя мечта — у меня появилась дочь».

А Большой Дрю — он был такой забавный, такой ласковый и такой чуткий. В день помолвки он подарил мне серьги с бриллиантами и сказал, что камни в сережках были в свое время в запонках дедушки Чаба.

При этом воспоминании мне вдруг сделалось нехорошо, я зябко поежилась и прикусила губу, чтобы не заплакать.

— Прости, дорогая, — сказала Глория и обняла меня. — Мне, наверное, не стоило тебе всего этого говорить. Все это случилось давно. Но я думаю, ты бы все равно об этом узнала — рано или поздно. И меня так злит, что Джерниганы все еще продолжают нам мстить за эту свадебную историю и мешают нам вести бизнес.

— Все нормально, — со вздохом сказала я. — Это хорошо, что ты мне сказала. — Я большая девочка. Это просто шок, но он пройдет.

— Знаешь, я очень рада, что в итоге ты не вышла замуж за этого выскочку, — с нажимом в голосе сказала Глория. — Я все равно не дам им лишить нас бизнеса. А теперь я хочу, чтобы ты больше об этом не думала. Извини, что вообще заговорила на эту тему. Все у нас с тобой будет прекрасно. Этот Малберри-Хилл здорово поправит наши дела. Вот увидишь.

Тут дверь студии приоткрылась и в щели показалась голова Остина.

— Хелло, — пропел он. — Кили, ты уже едешь? Джейни обещала посидеть за меня в магазине, но она говорит, что может оставаться только до половины шестого, потому что в шесть у нее начинается смена. Так что ей придется уйти. Я дождаться не могу, когда, наконец, увижу эту бывшую котельную.

Глория удивленно приподняла бровь.

— Ты и Остина к этому привлекла?

Остин зашел в студию. На нем был безупречно белоснежный рабочий комбинезон с молнией впереди и белая парусиновая кепка, какие носят маляры, лихо заломленная на затылок. На его почти полностью лысой голове она смотрелась забавно. На шее у Остина красовалась изюминка туалета — красная косынка.

— Я сам привлекся, Глория, — объявил Остин. — Сегодня я у Кили младший помощник. Она собирается передать мне секреты вашей профессии. И я весь дрожу от нетерпения.

— Я ему говорила, Глория, — сказала я в свое оправдание. — Я предупреждала его, что наша работа грязная, тяжелая, скотская, можно сказать. Но он и слушать об этом не хочет. И мне на самом деле может понадобиться его помощь, если надо все за один день сделать.

— Я бы сама тебе помогла, но у меня тоже есть работа. Обещала принести Мозелле образцы.

— Мозелла? Она снова собирается переделывать салон?

— Да, я знаю, — сказала Глория, покачав головой. — Мы только в прошлом году отделывали комнату для мытья головы и ванную. И все и так выглядит замечательно. Я подумала, что она, наверное, нас пожалела и решила подкинуть нам работу. Но если она хочет потратить деньги своего мужа, то негоже мне ее от этого отговаривать.

— Хватит, — нетерпеливо топнул ногой Остин. — Вы не могли бы потом поболтать? Я просто чувствую, как эта котельная взывает к моим артистическим талантам.

— Давай, — сказала Глория, — твори чудеса. И не забудь прихватить картины.

Съезд с шоссе на Малберри-Хилл был запружен грузовиками и фургонами. Сюда недавно проложили новую асфальтовую дорогу, и по обе стороны от сияющего черного асфальтового покрытия громоздились груды пиломатериалов. Раскидистые самшитовые деревья были аккуратно пострижены, и двое мексиканских рабочих делали последние штрихи, трудясь над белеными кирпичными колоннами по обе стороны от въезда.

— Вот как оно делается, — сказал Остин, высовывая голову из машины. — Я был тут миллион раз и при этом понятия не имел, что чуть подальше от дороги стоит такой роскошный особняк.

— Когда я училась в школе, сюда парочки приезжали для своих укромных дел. Но теперь по этой дороге далеко не проедешь: чуть дальше цепь с шипами. Не ожидай слишком многого от этого свидания с домом. Там еще полно работы — я имею в виду большой дом.

Остин крепко зажмурился.

— Скажешь мне, когда мы там окажемся. Я не хочу испортить впечатление.

«Вольво» плавно катился по недавно выровненной дороге, и я была весьма довольна работой ландшафтного дизайнера, который сделал так, что, наконец, можно было любоваться пейзажем. Я сделала крутой поворот, в поле моего зрения попала поляна и я вздохнула с облегчением. Волны цветов под названием «кружева королевы Анны», оранжевые лилии, багряные, белые и лиловые космеи, «черноглазые Сюзанны» и другие дикие цветы, названий которых я не знаю, расстилались передо мной. Лужайку окаймляла простая белая ограда. С правой стороны от поля, возле стога с сеном, развалился крепкий мул.

— Очень мило, — пробормотала я.

— Что? Мы уже на месте? — воскликнул Остин.

— Нет пока, — сказала я. — Просто любуюсь пейзажем. Слава Богу, у Уилла хватило ума в основном оставить все как есть.

Остин всплеснул руками.

— Боже мой! Ты и представить себе не можешь, какой я на этих цветочках могу сделать бизнес!

Дальний край лужайки был окультурен — превращен в газон, ровный, тщательно постриженный, такой газон составил бы честь самому лучшему гольф-клубу. За газоном виднелся дом в веселых ярко-желтых деревянных лесах, на которых стояли рабочие, счищавшие остатки старой краски.

— Вот он, Малберри-Хилл, — с почтительным изумлением сказал Остин. — Кили, он — божественный.

— Пока нет, — улыбаясь своим мыслям, ответила я, — но скоро таковым станет.

По мере того, как мы приближались к дому, еще одна группа машин оказалась в поле нашего зрения. Еще больше грузовиков и фургонов, и большой старый желтый «кадиллак».

Глава 27

Остин выпрыгнул из «вольво» еще до того, как я успела отключить двигатель. Он вытянул шею и, прикрыв от солнца глаза ладонью, стал смотреть на рабочего, который вставлял новую раму на балкон над портиком фронтона.

— Божественно, — сказал Остин, — как в голливудском фильме.

Мне кажется, что сейчас мне навстречу выбежит Скарлетт О'Хара. Это место напоминает мне Тару или что-то в этом роде.

Уилл подошел как раз вовремя, чтобы услышать восторженные восклицания Остина.

— Лучше, — сказал он, протягивая Остину руку для рукопожатия. — У О'Хара не было дизайнера из «Интерьеров от Глории».

— Остин, — сказала я, опуская на землю свою неподъемную сумку. — Это наш клиент, Уилл Махони. Он страдает манией неуемного фантазирования и неуемных преувеличений. Но он, что называется, упакован, так что мы пытаемся не замечать его недостатков. Уилл, это Остин Лефлер. Остин самый талантливый дизайнер-флорист в Джорджии, и он мне сегодня поможет с инсталляцией.

— О, Кили, — сказал Остин. — Ты меня смущаешь. Перестань. Я всего лишь торговец цветами, вот и все.

Уилл и Остин пожали друг другу руки и окинули друг друга придирчивыми взглядами. Я вежливо смотрела в сторону, на то, как идет строительство.

— Грузовик еще не подъехал?

— Ваш водитель позвонил минут пятнадцать назад, — сказал Уилл, похлопав себя по мобильнику на поясе. — Он задерживается минут на тридцать.

— Вот так со мной всегда, — пробормотала я и закинула сумку на плечо. — Но ничего. Давайте посмотрим на бывшую котельную. Вы уже там все проверили?

— Вас жду, — сказал Уилл и обернулся к моей машине. — Это все надо заносить внутрь?

— Все, — сказала я. — Плюс то, что сверху на багажнике.

Мы все трое нагрузились ящиками и сумками и, тщательно обходя груды кирпичей и кучи песка, а также пиломатериалы, стали огибать дом с тыла.

В этом году дожди шли каждый день, и сегодня дождь задержался ровно настолько, чтобы воздух стал влажным и липким, как мокрое шерстяное одеяло, и целая стая комаров уже вилась у моего лица. Как раз туда я и забыла нанести лосьон от комаров.

— Bay! — сказала я, впервые за неделю увидев гостевой домик. — Невозможно поверить.

Все стелющиеся, вьющиеся и прочие сорняки, что закрывали собой как кирпичные стены, так и прилегающую к дому территорию, были тщательно выполоты и убраны. Дом по периметру окаймляла широкая полоса, выложенная из старого кирпича, и новая жестяная крыша сверкала на солнце. Каменщики выложили новую трубу из камней, которые взяли из ручья, протекавшего по участку. Окна, которые зияли разбитыми стеклами и пугали своим видом, теперь радовали глаз. Рамы были выкрашены темно-зеленой краской, под цвет арочной парадной двери. По обе стороны от двери красовались два старинных железных литых горшка с густо посаженным розмарином.

— Горшки? — спросила я, обернувшись к Уиллу, который наблюдал за мной со скрытым интересом.

— Кент Ричардсон, ландшафтный дизайнер, нашел их в сарае, — сказал Уилл. — Он говорил, что когда-то они служили котлами для прачечной. Он посадил в них цветы и поставил тут. Это ведь неплохо придумано, правда?

— Они великолепны. Они стали той самой деталью, которой не хватало.

Я заправила выбившуюся прядь за ухо, переложила сумку в другую руку и открыла дверь. Нас обдало прохладой.

— Наконец в раю, — сказала я, распахивая дверь пошире, чтобы Остин и Уилл могли зайти следом. — Вижу, что кондиционер вы уже поставили. — Я отлепила рубашку от тела, чтобы обеспечить к телу доступ прохладного дуновения.

— И тут пахнет свежей краской, — глубоко вдохнув, заметил Остин. — Нет ничего приятнее запаха свежей краски.

Уилл пошарил по стене в поисках выключателя, и три старые черные подвесные люстры, прибывшие сюда из обанкротившегося салуна в Атланте, зажглись. Сумрак развеялся, и дом ожил. Уилл поставил коробки на пол и огляделся.

Котельная раньше представляла собой крохотный кирпичный домик в одну комнату двенадцать футов на двадцать. Времени на серьезную перепланировку у меня не было, так что я решила разделить длинное помещение с высокими потолками на две половины. Передняя половина должна была служить Уиллу столовой и гостиной. За стеной, в которую был встроен отделанный камнем камин, располагалась спальня хозяина. В левом углу жилой комнаты мы ухитрились разместить крохотную кухоньку, а позади нее, за стеной из корабельной сосны, были ванная и спальня. Места было очень мало, всего двести сорок квадратных футов, и окна были маленькие, так что для создания иллюзии простора мы побелили кирпичные стены, но кирпичный пол оставили — и цвет его тоже оставили естественным. После того как главный дом будет готов, котельную можно будет использовать как полноценный гостевой домик.

— Неплохо, — сказал Уилл, глядя на открытые из мореной сосны потолочные балки. Он наклонился и провел рукой по сланцевому окаймлению очага. — Совсем неплохо.

Я бросила на Махони недобрый взгляд.

— Неплохо? Да это просто чудо какое-то. Ваш прораб должен получить за это королевскую премию.

— Я ему хорошо плачу, — сказал Уилл и, выпрямившись, вытер руки о линялые джинсы. — Давайте посмотрим, как выглядит новая ванная.

Даже новая дверь в спальню была старой — из старого кедра. Эту кедровую панель мы разыскали еще в одном подвале, расположенном на участке. Вычищенная и украшенная тяжелой железной ручкой, дверь плавно вращалась на новых петлях.

Свет проникал в комнату из окна, расположенного под самой крышей, и полированные кирпичные полы тускло поблескивали. Мы все трое вошли в комнату. Уилл прошел к двери, расположенной в стене из сосновых панелей, разделяющей помещение на две зоны, и распахнул ее. Стены ванной мы тоже сделали деревянными — из тех же сосновых панелей.

Комнатка была совсем небольшой, но каждый дюйм пространства был использован с толком. Плотник смастерил достаточно примитивную стойку для медной раковины. Еще там был комод и душ со стеклянной перегородкой.

— Все, что может понадобиться настоящему парню, — сказал Уилл одобрительно. От избытка чувств он даже хлопнул меня по спине. — Молодец, Кили.

Я тоже одобрительно кивнула.

— Я всего лишь все это придумала, Уилл. Твои ребята отлично поработали. Даже с учетом того, что они на три дня отстали от твоего немыслимого графика, все равно они сотворили чудо.

— Я бы въехал прямо сейчас, — сказал Остин.

— Я первый, — сказал Уилл.

— Хорошо. Думаю, нам надо приступать к работе. Распаковать все то, что еще осталось в багажнике. А ты, Остин, если отыщешь стремянку, можешь начинать вешать карниз для штор.

— А что, тут будут шторы? — Уилл нахмурился. — Я думал, мы останемся в концепции минимализма. Зачем нам такая чепуха, как шторы?

— Ну, это не совсем то, что вы привыкли видеть на окнах. Так, небольшая деталь, которая создаст ощущение уединенности. Вы же не хотите, чтобы солнце по утрам било вам прямо в глаза? Дождитесь, когда мы закончим. Обещаю, вам понравится.

Остин принялся за карниз, а я стала заносить в дом коробки с кухонной посудой. С учетом того, что шкафчиков было всего три и они были весьма компактными, заполнить их посудой в должном порядке труда не составило.

Уилл прислонился к стене возле холодильника, наблюдая за моей работой. Когда я закончила, он захлопал в ладоши.

— Отлично. Хотите посмотреть, как продвигаются дела в большом доме?

Я покосилась на Остина, который как раз закончил вкручивать стержень из кованого железа над окном гостиной.

— Идите, — крикнул, он сверху. — Я тут без вас все закончу. Пронзительный визг автоматической пилы и дрелей мешался с истошной карибской мелодией, льющейся из динамиков магнитофона, установленного прямо в кузове грузовика, и, по мере того, как мы приближались, звук становился все громче. Я была удивлена тем, как быстро тут все продвигалось. Для нового крыла уже построили бетонный фундамент, уже успели настелить временные полы из досок, скелет стен уже тоже наметился, обозначенный лесами из свежераспиленной сосны, как и силуэт высокой крыши с крутым скатом. Человек шесть в касках работали над этой двухэтажной пристройкой.

— Где вы нашли этих ребят? — спросила я. Уилл усмехнулся.

— Это все рабочие «Лавинг кап». Идея мисс Нэнси. Она сказала, что раз уж я не пожалел такой круглой суммы на свой дом, отчего бы мне не дать заработать своим людям. Она позвонила им и в выражениях, которые я употреблять не буду, попросила поработать на меня. На совесть. Сказала, что если они хотят показать мне, как они умеют трудиться, то им для этого представилась блестящая возможность.

— Верю, — сказала я. — Очень похоже на мисс Нэнси.

— Давайте обойдем дом вокруг и посмотрим на фронтон, — предложил Уилл и, взяв меня под руку, повел через лабиринты лесов. — Осторожно. Ребята работают так усердно и быстро, стараясь наверстать время, упущенное из-за дождя, что им недосуг смотреть по сторонам. Могут и не заметить, что внизу кто-то есть.

И точно в подтверждение его слов мимо моего уха просвистело что-то тяжелое и грязное.

— Теперь я понимаю, о чем вы.

Первое, что я заметила, — на веранду теперь вели новые красивые ступени, а сгнившие доски убрали. Старые опоры заменили на новые — из бетонных блоков, и каменщик лежал на спине, делал кирпичную облицовку. Веранда теперь держалась крепко и, огибая углы, продолжалась вдоль всей восточной и западной стены дома. Двое рабочих прибивали новую половую доску к балкам опоры.

Уилл жестом указал на дверь:

— Ее вчера привезли, но не ставили, пока вы не приедете.

Я купила эту дверь через Интернет, на распродаже в Джексоне, штат Миссисипи. Когда-то она украшала старинный монастырь в Луизиане, у нее даже остались оригинальные оловянные петли и ручки.

В «парадных» гостиных трудились электрики — протягивали электрические кабели сквозь маленькие отверстия в гипсокартонных стенах. Мы прошли в центральный холл: вот она, новая дверь.

— Здравствуйте, мистер Махони, — крикнул кто-то из плотников.

Уилл поднял голову и помахал рукой:

— Молодец, Джерри. Хорошая работа. Так держать, и к началу месяца мы подведем дом под крышу.

— Вы мечтатель, — сказала я. Но мы оба знали, что я осталась под впечатлением.

Махони стал подниматься по временной лестнице на второй этаж, и я пошла следом.

— Если уже говорить о сроках, — сказала я. — Как прошло ваше свидание со Стефани?

Уилл переступил последнюю ступеньку и вышел на деревянный настил будущего второго этажа. Он подошел к внешней стене и выглянул в отверстие для окна.

— Что вы сказали?

— Как ваше свидание? С будущей хозяйкой Малберри-Хилл. Уилл даже не обернулся.

— Замечательно. Прекрасно. Просто фантастика.

Я подошла к нему и тоже посмотрела в окно. Из него открывался вид на сверкающую крышу бывшей котельной и на пару других строений, над которыми уже успели поработать кровельщики. Все это тонуло в зелени.

— Она оказалась той, о которой вы мечтали? — Мне не терпелось узнать подробности.

— Лучше, — сказал Махони.

Просто рог изобилия — так и сыплет информацией. Я решила подойти с другой стороны:

— О чем вы говорили? Испытывали ли вы неловкость, как это бывает при свидании вслепую?

— На самом деле нет, — сказал Уилл, пожав плечами. — Мы говорили о том, о чем обычно говорят люди. О ее работе. О моей. О том, чем мы любим заниматься в свободное время. О том, что мы читаем. Что мы любим есть и пить. Что-то в этом роде.

— Можно я попробую угадать? — предложила я. — Стефани любит «Космополитен».

Уилл обернулся и нахмурился.

— Это недостаток? И вообще, откуда вам это известно?

— Я работала барменшей в загородном клубе летом того года, как окончила школу, — сказала я. — Стефани просто выглядит так, как выглядели любители коктейлей типа «Космо». Вообще его обычно любят женщины.

— И что, по вашему мнению, нравится пить мне?

— Скотч. И «Сэм Адамс», — ответила я. Уилл удивленно приподнял бровь.

— И откуда вы об этом узнали?

— Насчет скотча — интуиция. Насчет пива — так я была с вами, когда вы его покупали. Помните?

Он выглядел озадаченным.

— Нет. А когда это было?

— Возле ночного супермаркета. Помните, в тот вечер, когда вы повезли меня показывать этот дом? И потом вы остановились у супермаркета, чтобы купить пива… — Я внезапно покраснела, и этот жар, что бросился мне в лицо, не имел никакого отношения к жаркому климату нашего штата. — И мы случайно встретились с Пейдж Пламмер. Она собиралась зайти в магазин как раз в тот момент, как вы выходили из машины.

Уилл почесал подбородок и окинул меня пристальным взглядом. Теперь он был сама любезность и сама невинность.

— Ах да, тот вечер. Я кое-что помню. Я помню, что остановился у супермаркета. И я помню эту вертихвостку Пейдж. Ах да. Я еще помню, как вас целовал. Это было приятно. Очень приятно.

Я повернулась к нему спиной, надеясь, что Уилл не увидит моих горящих щек.

— Но, черт побери, я совсем не помню пива «Сэм Адамс», — добавил он, подсмеиваясь.

Глава 28

Легкий ветерок шевелил листья на ветке дуба, росшего возле самого дома, и я почувствовала, как кожа у меня на голове покрылась мурашками от прохлады.

— Вы с ней еще виделись? — спросила я.

— С кем? С Пейдж? С чего бы мне с ней еще видеться? — Махони старательно прикидывался недоумком.

— Я имела в виду Стефани, разумеется. У вас еще были свидания?

— А, вы про это. Конечно. На самом деле она приезжает сюда на ужин в пятницу вечером.

— Сюда? Вы не слишком торопите события?

— Я не похож на большого серого волка. И ее девственности ничто не угрожает.

— Вы ведь понимаете, что я не это имею в виду. Я только хочу сказать, что сегодня уже понедельник. А мы еще даже не всю мебель вам поставили. Краска едва успела высохнуть.

— Вы обо всем позаботитесь, — сказал Уилл, похлопав меня по плечу. — Все будет прекрасно. Стефани просто не терпится посмотреть на дом. Я прихватил с собой фотографии на ужин, показал ей. Она с ума сходит по историческим местам. Много ездила по знаменитым местам штата и здесь бывала.

— И вы собираетесь устроить ей тур по особняку, — грубовато заметила я, сама не понимая, что меня так бесит. — А готовить вы умеете?

— Я могу поджарить стейк и приготовить салат, — заверил меня Уилл. — И у меня очень хорошо получается открывать бутылки.

— Лучше бы вам научиться смешивать «Космополитен», — сказала я.

И как раз в этот момент мы услышали скрежет шин и гудок.

— Хорошо бы, чтобы это был ваш грузовик с мебелью, — сказала я Уиллу, направляясь к лестнице. — Иначе вам придется сервировать ужин на картонке вместо стола.

Остин уже забрался в кузов машины и копошился внутри, когда мы вышли на дорогу.

Водитель грузовика, Мэнни Ортиц, парень, который уже много раз выручал «Интерьеры от Глории», работая по совместительству грузчиком, увидев меня, болезненно поморщился.

— Привет, Кили, — сказал он, заломив красную бейсболку на затылок. — Прости, что опоздал. Заканчивал другую работу. И мне надо скоро возвращаться. Две семьи переезжают, а меня на всех не хватает.

— Ничего, Мэнни, — кивнула я, заглядывая в кузов, набитый мебелью и ящиками. — Ты все привез?

Мэнни протянул мне факс с заказом, который я ему отослала.

— Все, о чем ты просила. Твоя тетя наказала мне забрать пару картин из багетной мастерской на обратном пути. Так что у меня было еще одно дело.

Уилл тоже заглянул в грузовик. Вид у него был озадаченный.

— Все это хозяйство нужно уместить в моем маленьком домике?

— Легко, — сказала я. — Как у вас со спиной? В порядке? Уилл схватился за поясницу:

— Уже болит.

— Это ваши проблемы. Вы устанавливаете немыслимые сроки. Предлагаю начать с ковров. Давайте их выгрузим, потом занесем в дом, расстелем, а потом уже занесем диван в гостиную.

Мэнни схватил конец свернутого в рулон и обернутого коричневой бумагой восточного ковра. Уилл не остался безучастным. Мужчины закинули ковер на плечи и понесли. Я взяла три коврика поменьше и еще дорожку, и все это протянула Остину. Себе я оставила коробку с картинами в новых рамах, тех самых, что забрал из мастерской Мэнни, и еще одну коробку, в которой, как я знала, было постельное белье.

Уже через час мы разгрузили грузовик и все перетащили в дом. Уилл прислонился к косяку входной двери и отстраненно наблюдал за тем, как мы с Остином пытаемся собрать его кровать.

Остин удерживал тяжелое резное изголовье из красного дерева, а я — чуть менее тяжелую резную планку в ногах. И еще я пыталась поставить на место одну из боковых направляющих. После двух неудачных попыток я взглянула на Уилла.

— Вы не хотите мне помочь?

— Мешать дорогостоящим высококлассным профессионалам?

— А ну, быстро сюда, — приказала я, — а то свою первую ночь в новом доме вы проведете на полу.

После этого процесс сборки пошел полегче. Под моим руководством мужчины собрали каркас и даже умудрились без приключений запихнуть туда пружинный матрас.

Пока они переносили на нужное место комод с зеркалом, я заправила постель, закрыла постельное белье толстым покрывалом цвета сурового полотна, положила сверху четыре подушки в таких же, как покрывало, наволочках, а в ноги положила черное стеганое одеяло — из тех, что можно было найти в бревенчатых избах амишей 2.

— Какой чудесный вид, — сказал Остин, проведя ладонью по столбикам кровати, украшенным резьбой на манер корки ананаса. — Сколько лет этой кровати?

— Она не так стара, как может показаться, — призналась я. — На самом деле это на совесть сработанная репродукция кровати, которая могла принадлежать местному плантатору-голландцу. На самом деле она стоит около одиннадцати тысяч долларов, но я смогла урвать ее на распродаже по цене вчетверо меньшей, и все из-за царапины на изголовье. От которой мне, разумеется, удалось избавиться с помощью одного старинного средства.

— По мне кровать нормально выглядит. Надеюсь, матрас не столь же древний, — сказал Уилл, надавив на матрас рукой.

— Новый, с иголочки, выполнен на заказ, новейшая модель, — сказала я довольно язвительно, поставив на прикроватную тумбочку лампу, сочетающую в себе черный и золотистые цвета.

Из спальни мы отправились в гостиную. Мужчины под моим присмотром расстелили ковер на кирпичном полу, после чего поставили напротив камина просторный диван, обитый шенилью цвета табака, а по обе стороны от камина расположили кожаные клубные кресла, а между ними — потертый антикварный восточный коврик.

— Вот это мне нравится, — сказал Уилл, усевшись в кресло, и одобрительно потер подлокотник. — Вот это в моем вкусе.

— Я рада, что вам нравится, — выпалила я. — Хотела бы надеяться, что счет, который я за них выставлю, вам тоже понравится. Вы знаете, они действительно ценные. Я раздобыла их на блошином рынке в Клиганкуре.

— Это где-то рядом? — спросил Уилл, нахмурившись при упоминании незнакомого географического названия.

— Это во Франции, верно, Кили? — Остин плюхнулся в другое кресло. — Сколько им лет?

— Думаю, их сделали в двадцатые, — сказала я. — Такие вещи становится все труднее отыскать.

— Они и должны быть такими исцарапанными? — спросил Уилл. — Не то, чтобы я возражал. Просто мне хочется знать, они именно так и должны выглядеть?

— Это называется патина, — пояснила я. — И люди готовы заплатить большие деньги, чтобы вещь выглядела именно такой поношенной. Новая кожа так красиво выглядеть не может.

— Как скажете, — сказал Уилл и со стоном поднялся. — Надеюсь, больше ничего тяжелого таскать сегодня не придется. Мне надо проверить, как идут дела в главном доме и к четырем вернуться в офис — я созвал совещание. Я больше ни для чего вам не нужен?

— Пока нет.

— Я к вам еще заскочу перед тем, как отъехать на завод, — пообещал Уилл.

В отсутствие Уилла Остин под моим руководством стал вешать шторы, а я разложила картины на полу и стала продумывать различные комбинации их размещения.

— Он такой симпатичный, Кили, — сказал Остин, глядя на Уилла в окно.

— Уилл? Остин, вы с Глорией, видно, заодно. Она тоже по его поводу рассыпается в комплиментах. Только я ничего особенного в нем не вижу.

— Значит, плохо смотришь, — сказал Остин. — Ну, правда, Кили, что там может не нравиться? Он высокий, выше тебя, чего не скажешь о большинстве мужчин. У него классная мускулатура — я видел, когда он двигал диван. Он умен и богат. Он — парень-мечта для любой девушки традиционной ориентации.

— Я не в их числе, — твердо заявила я. — Махони нельзя назвать ужасным, просто он не соответствует моему представлению о совершенстве, вот и все. В любом случае, Уилл влюблен в другую женщину, ради которой все это безумие затевалось и теперь выполняется. Я обставляю Малберри-Хилл так, чтобы у нее возникло к нему ответное чувство.

— А кто соответствует твоему представлению о совершенстве? — спросил Остин довольно настойчиво, при этом продолжая работать: он поднял тяжелый рулон с холщовыми шторами и сейчас пропускал сквозь пробитые в материале отверстия железный штырь карниза. — Эй-Джи Джерниган? Верно, он тоже богат и выглядит впечатляюще, но мы знаем, что в том, что касается женщин, он полнейшее дерьмо.

— Если ты не возражаешь, я бы предпочла не говорить о Джернигане, — сказала я, взяв первую из картин и примеряя ее к стене, ближайшей к камину. Я ударила по гвоздю несколько сильнее, чем было необходимо, и шляпка расплющилась о стену.

— Почему нет? Ты до сих пор по нему тоскуешь?

— Нет, — с нажимом в голосе ответила я. — Мы не могли бы опустить эту тему?

— Ладно, — с глубоким вздохом согласился Остин. — Но ты не могла бы мне честно ответить на один вопрос?

— Я никогда не лгу, — сказала я, ударив по второму гвоздю на этот раз несколько нежнее.

— М… да, — невнятно пробормотал Остин. — Я насчет мебели, — сказал он и картинно обвел комнату рукой. — Все это просто случайно оказалось у тебя на складе? По щучьему велению?

— У меня хороший вкус, — нахмурившись, принялась оправдываться я. — И когда я вижу, что могу отхватить что-то стоящее по дешевке, я просто покупаю эту вещь и тащу на склад. У нас с Глорией целых два склада, и оба забиты.

— Сомневаюсь, — надув губы, сказал Остин. — Я думаю, что все вот это — конкретный заказ под конкретного клиента — будущую миссис Джерниган. Я прав?

Я повесила первую картину и аккуратно ее поправила. С помощью рулетки отмерила нужное расстояние и пометила карандашом место для следующей картины, после чего забила еще один гвоздь. Черт. И этот расплющился. Мне давно пора поработать над техникой забивания гвоздей.

— Ты ведь все это купила для себя и для Эй-Джи, не так ли? — спросил Остин. — Кровать, комод, этот диван, те кожаные кресла? Все для вашего маленького «медового» домика.

— Ты начинаешь действовать мне на нервы, — предупредила я, залезая в карман джинсов за еще одним гвоздем. Я могу тебя уволить, если ты не прекратишь совать нос не в свое дело.

— А меня никто и не нанимал, — сказал Остин, слезая со стремянки. Он подбоченился и высунул язык. — Я работаю бесплатно и по собственной воле, так что ты не можешь меня уволить.

— Очень зрелый подход. Я могла бы просто проигнорировать твое желание, — сказала я. Он протянул мне картину.

— Ответь на вопрос.

— Да, — сказала я. — Да, я купила все это для дома, который мы даже еще не купили. Да, я все заранее спланировала. Нашу новую красивую совместную жизнь. Эту кровать, этот диван и кресла — все. Я нарисовала целый альбом набросков, и планы комнат, и образцы тканей для штор и обивки. В Саванне до сих пор держат для меня обеденный стол, и есть еще много чего на складе из того, с чем я просто не в силах расстаться. Так что ответом на твой вопрос будет еще одно «да» — все это должно было поселиться в моем новом доме, в котором я была бы хозяйкой в новом статусе замужней дамы. Мой план имел только один существенный недостаток: жених оказался не таким, каким я его задумала. Так что я не вышла замуж. Теперь у меня появился клиент, которому срочно понадобилась мебель. Я использовала «домашнюю заготовку». Собственно, этим я и зарабатываю себе на жизнь, на случай, если ты до сих пор не заметил. Нет никаких тайных планов, никакого тайного томления по другому мужчине. Простая деловая трансакция. Усек?

Остин отнял у меня молоток и достал из кармана гвоздь.

— Я прибью. Прибивать ты совсем не умеешь. И врать тоже.

Глава 29

— В следующий раз, когда мне понадобится помощь с инсталляцией, я позову Мэнни, — сказала я Остину. Но я отступила, окинула взглядом стену и наметила карандашом следующее место для гвоздя.

Уилл вихрем влетел в дом и остановился как вкопанный.

— Bay! — сказал он, медленно пройдя взад и вперед. — Это и впрямь чудесно. Я, честно, такого не ожидал.

Он потер холщовые шторы между пальцами.

— Круто. Ты была права. Мне они нравятся. Но я никогда ничего подобного раньше не видел.

— Отчаяние рождает изобретательность, — признала я. — Времени выбрать ткань и выполнить заказ на изготовление штор в нашей мастерской просто не было, вот мне и пришла в голову эта идея. То, что вы видите, — не что иное, как тот холст, что можно купить в художественном салоне вместе с красками и мольбертами. Я купила рулон самого широкого холста, который смогла найти, отправилась вместе с ним в мастерскую, где ремонтируют сельхозинвентарь, купила заклепки промышленных размеров. Дальше — дело техники: заклепки прибили к ткани, дырки прорезали, и получились шторы для нашего карниза. И не так уж бедно они выглядят, сказала бы я.

Уилл остановился у одной из картин и внимательно на нее посмотрел. Удивленно поднял брови и так и прилип к ней глазами.

— Где вы раздобыли лекало для бюстгальтера? Откуда у вас, черт побери, эти чертежи, Кили?

— С завода. — Я поправила один из чертежей. На самом деле это была деталировка для одной из первых моделей «Лавинг кап». Называлась эта модель «Усилитель». Я бы назвала его «Принудитель». — Вам нечего было повесить на стены, вот я и решила вставить в рамки то, что может быть для вас значимо. Мисс Нэнси разрешила мне покопаться в архиве, который все равно подлежал списанию, и я выбрала то, что, как мне показалось, сработает.

Уилл подошел к другой картине. Это была пожелтевшая обложка с журнала с рекламой изделий «Лавинг кап». «Мы держим вас и ласкаем вас, как мамочка» — таков был рекламный лозунг того года. Журнал был датирован сентябрем 1952 года. Модель, которая была очень похожа на Сьюзи Паркер, красовалась в бюстгальтере с чашечками жесткими, словно доспехи, и с таким количеством крючков и шнуровок, что хватило бы на целую команду лошадей-тяжеловозов.

Махони засмеялся:

— Классно! Честное слово. Что вы там еще для меня приготовили?

— Еще несколько набросков бюстгальтеров, пару реклам, и несколько старых сертификатов компании «Лавинг кап интимейтс». Мне нравится, как тогда составлялись документы. Так все аккуратно выписывали чернилами. Но вот эти — мои любимые, — сказала я и показала Уиллу серию черно-белых фотографий.

— Вот это, — сказала я, указав на ряд сидящих за швейными машинками женщин с кислыми лицами, — смена пошивочного цеха. Снимок сделан в 1945-м. На обратной стороне надпись от руки, что они шили изделия с петлями из ткани. Шла война, и металла на крючки и петли не хватало, даже резина и та была в дефиците, так что дизайнерам пришлось изгаляться и придумывать всякие ухищрения.

— Я бы хотел посмотреть на эти старые модели, — сказал Уилл и взял в руки снимок, чтобы получше рассмотреть. — Я сам просматриваю фабричные архивы, когда нахожу время. Просто удивительно, как много всего придумывается с годами.

Остин заглянул через мое плечо и указал на следующую фотографию.

— Бейсбольная команда? На фабрике была своя бейсбольная команда?

На снимке действительно была изображена группа игроков в бейсбол. Судя по виду, было это где-то в середине пятидесятых. Все были в форме с гордой надписью «Бомбардиры».

— Я не знал, что у нас была команда, — сказал Уилл, — но я не удивился бы, если бы узнал об этом раньше. В каждом южном текстильном городке имелась своя бейсбольная лига. Проводились регулярные турниры, и в маленьком городке стать чемпионами было заветной мечтой каждой команды. На финальные матчи сходился весь город.

— Мисс Нэнси отыскала по моей просьбе одну такую старую в черно-белую полоску бейсбольную толстовку, — сказала я Уиллу. — Под нее сейчас тоже делают рамку, но для такой работы требуется больше времени, потому что для рамы нужно еще изготовить специальный ящик.

— А мне нравится эта фотография, — сказал Остин, ткнув пальцем в снимок. На нем были девушки в бальных платьях, с гладко зачесанными волосами и с бантами, в белых перчатках по локоть, и у каждой огромный букет роз. Девушка в середине, блондинка, была в крохотной короне, которая грозила вот-вот свалиться с ее головы, а на ленте через плечо было выведено «Мисс Лавинг кап-68».

— Королева бра! — воскликнул Остин. — Это точно моя любимая.

— Мне этот снимок тоже нравится, — сказала я и ткнула пальцем в лицо девушки на заднем плане. Она была чуть выше остальных, и эту королевскую осанку невозможно было не узнать, как и улыбку в тысячу ватт. — Это Глория.

— Ваша тетя Глория? — спросил Уилл. — Дайте-ка мне получше ее рассмотреть.

Он взял фотографию в руки и принялся внимательно ее изучать.

— Она великолепна. Была ослепительной и осталась такой. Почему ее не выбрали королевой?

— Потому что ее папа не был исполнительным директором фабрики, — сказала я. — Даже тогда все эти конкурсы были делом весьма скользким. Политическая акция. Глория сказала, что согласилась принять участие в конкурсе лишь потому, что королеве доставался приз в виде бесплатной поездки в Нью-Йорк, а она страстно мечтала там побывать. Дедушка ее не пускал туда, потому что говорил, что ни одна приличная молодая особа без спутника в Нью-Йорк не поедет.

Уилл продолжал изучать снимок. Он указал на другую девушку, справа на снимке. Она была моложе остальных, и из-под сетки у нее выбивались кудряшки. На ней единственной были перчатки не по локоть, а лишь закрывающие кисти.

— Почему эта девушка кажется мне знакомой? — спросил он, отводя руку, чтобы посмотреть на фотографию с более дальнего расстояния. — Это кто-то из местных, с кем я знаком?

— Сомневаюсь, — сказала я, забирая фотографию и укладывая ее обратно в коробку. — Это Джаннин Марри. Ей тут пятнадцать. Самая юная из участниц. Глории восемнадцать.

Остин вдохнул и словно побоялся выдохнуть.

— Твоя мама! Господи, ты так на нее похожа! Уилл снова взял снимок в руки.

— Он прав. Вы — копия своей матери. Те же глаза, тот же нос. — Он заправил мне за ухо локон, выбившийся из хвоста. — Те же волосы.

— Все говорят, что носом я пошла в отца, — сказала я и отвернулась.

— Она была красавицей, — сказал Уилл. — Не помню, чтобы вы когда-то говорили о своей матери. Она еще жива?

— Понятия не имею, — ответила я, стараясь говорить как можно более беззаботным тоном. — Она оставила моего отца, когда я была еще ребенком.

Уилл издал только вежливое «О». Вид у него был такой, словно он жука проглотил.

— Вы в этом не виноваты, — сказала я, сжалившись над ним. — Но, если честно, я тоже не помню, чтобы вы рассказывали мне о своей семье.

— Что вы хотите знать? — спросил Уилл. — Мой отец тоже был инженер, но инженер-химик. Он ушел на пенсию, отработав много лет в «Проктор энд Гэмбл», и они с матерью теперь живут в Хилтон-Хед. Он играет в гольф, она — в теннис, и еще на добровольных началах работают в хосписе. У меня два брата и сестра и еще четыре племянника и две племянницы. Мне продолжать?

— Не обязательно, — сказала я, окончательно сдавшись. — Как только мы закончим развешивать картины, нам придется здесь немного убраться.

— Не смею вам больше мешать. — Уилл явно обрадовался, что ему дали шанс к отступлению. — Пришлите счет в офис.

— Не волнуйтесь. Счет, вероятно, прибудет туда раньше вас, — сказала я.

— Так плохо идут дела?

— Бывало и лучше, — уклончиво ответила я. — Летом всегда затишье.

— Особенно в том случае, когда Джерниганы решили скрутить Кили и ее тетю по рукам и ногам, — не мог не вставить Остин.

— Остин, — с тихой угрозой в голосе сказала я.

— Это так, — сказал он, — и ты это знаешь. С тех пор, как ты отменила свадьбу, эта семейка изыскивает все возможности, чтобы загнать вас в угол.

— Уиллу совсем не интересны местные политические разборки, — заметила я, — а у нас с Глорией все идет прекрасно, спасибо.

— Надеюсь, — сказал Уилл, открывая дверь. — И не давайте всяким поддонкам вас пинать.

Как только он ушел, я повернулась к Остину и зло на него уставилась.

— Что это было? — спросил он, съеживаясь, как горелый лист, под моим взглядом. — Что он имел в виду под поддонками?

— Ничего, — сказала я. — У Уилла Махони весьма своеобразное чувство юмора. Он так шутит. Но не думай, что ты так легко от меня отделаешься, Остин. Какого черта ты полез к Уиллу с моими проблемами с Джерниганами? Это только меня касается. И мои отношения с Уиллом чисто профессиональные. И именно такими я и хочу их поддерживать. Понятно?

— Понятно, — сказал Остин. — Прошу прощения за свой длинный язык. Но все это меня страшно злит. Эти Джерниганы думают, что они тут боги. Мне противно смотреть, как они играют тобой как мячиком.

— Больше они не будут пинать меня, как мяч, — твердо заявила я.

Остин понимающе кивнул, затем взял следующую стопку картин и отошел от стены.

— Как будем их вешать?

К трем часам дня мы покончили с инсталляцией. Я оставила скотч на кухонной стойке вместе с запиской «Добро пожаловать домой». Затем повела Остина на экскурсию по Малберри-Хилл.

— Когда он хочет, чтобы вы закончили? — спросил Остин, когда мы вернулись к машине.

— К Рождеству, — сказала я. — Вначале я так и заявила ему, что это невозможно. И мне на самом деле так казалось. Но, похоже, я его недооценила. Когда Уилл Махони за что-то берется, он доводит дело до конца. Посмотри на дом. То, что они уже успели тут сделать, выше моего понимания. Когда он говорит, что работа будет сделана, видит Бог, она делается.

— Деньги неплохой рычаг, — заметил Остин.

— Дело не только в деньгах. Каким-то образом он сумел устроить так, что рабочие считают для себя делом чести снова сотворить из этого дома настоящий шедевр. Я думаю, они по-настоящему верят в то, что Махони заставит завод работать. И знаешь, что я хочу тебе сказать? Я и сама начинаю в это верить.

Остин выглянул из окна на лужайку с дикими цветами — она вот-вот должна была скрыться за поворотом на главную дорогу.

— Ты все еще злишься на Остина? — притворно повинным голосом спросил он. — Или мы снова друзья?

— Друзья, — со вздохом сказала я.

— Лучшие друзья? — Пожалуй, да. Пейдж-то я вычеркнула из списка.

— Хорошо, — сказал он, широко улыбаясь. — У меня есть кое-что тебе сообщить. Я просто ждал подходящего момента. Впрочем, я не уверен, что этот момент уже наступил.

— Ты о чем?

Остин глубоко вздохнул.

— О твоей маме.

— О, черт.

— Просто я люблю всякие тайны. Всегда любил. Ты знаешь, когда другие ребята из моего квартала играли в бейсбол или в футбол или гоняли наперегонки на великах, я сидел дома и читал «Тайны» Нэнси Дрю.

— Не «Крутых парней»?

Остин брезгливо поморщился.

— «Крутые парни» — отстой. В них нет стиля. А Нэнси… — Он вздохнул. — Эти глянцевые картинки с двухместными автомобилями с открытым верхом. Эти шикарные маленькие платья. Не говоря уже о том Неде Никерсоне…

— Понятно. Ты фанат Нэнси Дрю. При чем тут я и моя мама? Остин не спешил с ответом.

— Я пытаюсь понять, правильно ли выбрал время для этого разговора. У тебя сегодня боевой настрой, как видно?

— У меня нормальный настрой, — сказала я и ударила по приборной доске «вольво».

Остин закатил глаза.

— Как скажешь.

— Ты это начал, тебе и заканчивать, — буркнула я. — А то я и в самом деле разозлюсь.

— Ладно, ладно… На днях, когда ты сказала мне, что не имеешь представления, где твоя мать, я начал думать. Я хочу сказать, что я — впрочем, я тебе уже говорил — точно знаю, где моя мама. И по большей части она сидит у меня в печенках. Не пойми меня превратно: я люблю свою старушку, но она доводит меня до безумия. Вопрос в том, что нам всем нужны наши мамы. И тебе нужна твоя. Хорошая, плохая ли — все равно. Особенно сейчас…

— Что значит «особенно сейчас»?

— Сейчас, после этой истории со свадьбой. Ты сейчас на перепутье, Кили. И после того, что произошло у тебя с Эй-Джи, с этим синдромом «покинутой женщины», тебе бы очень не помешало иметь рядом близкого человека — маму.

— Нет, — просто сказала я. — Уже двадцать лет, как она ушла. Я благодарна тебе за сочувствие, но я преодолела это чувство потери. Смирилась с тем, что я ее потеряла. И у меня нет синдрома «покинутой женщины». Остин вновь закатил глаза.

— О, прошу тебя, только взгляни на себя, детка. У тебя больше комплексов, чем цветных пятен на политической карте мира.

Мы как раз проезжали через новые ворота, стоявшие на съезде с главной дороги к Малберри-Хилл. Машин не было, так что мне ничто не мешало свернуть на шоссе. Но я остановила «вольво», перегнулась через Остина и распахнула дверь.

— Выметайся, — сказала я.

— Кили! — возмутился он.

— Убирайся, я не шучу, — крикнула я. — Не желаю больше ни слова слышать на эту тему. Придется тебе проголосовать на шоссе. Может, кто-нибудь из мексиканских каменщиков сможет выдержать твой треп. Ты ведь не говоришь по-испански, не так ли?

— Нет, не говорю, — сказал Остин. Он закрыл дверь и запер ее на всякий случай. — Ты просто не желаешь слышать правду. Проще все отрицать.

— Хорошо, — сказала я и включила двигатель. — Давай покончим с этим раз и навсегда, прямо сейчас. Скажи мне все, что ты хотел сказать. Затем я доставлю твою гадкую задницу домой, и потом больше никогда не попадайся мне на глаза. Ладно, никогда — это слишком сказано. Но пару дней точно.

— Не шуми. Ты не могла бы включить кондиционер, а не то я сейчас задохнусь.

Я включила двигатель и от нечего делать отключила радио.

— Ладно, — сказал Остин. — Полное имя твоей матери Джаннин Марри Мердок, так?

Я кивнула.

— День рождения — 31 января 1953-го, так?

— Как тебе удалось это выяснить?

— Провел изыскания, — сухо ответил Остин. — И они с твоим отцом поженились 27 ноября 71-го?

— Верно.

Он прикусил губу.

— Позволь мне спросить тебя кое о чем. Как ты думаешь, где и когда твой отец развелся с твоей матерью?

— Я не знаю. Думаю, когда она от нас ушла. Папа никогда об этом не говорил. Я просто предполагаю, что он получил развод по-тихому.

Остин театрально покачал головой:

— Ответ неверен. Мне не удалось отыскать записи о разводе между Уэйдом Мердоком и Джаннин Марри Мердок ни в одном округе нашего штата. Я проверил сведения во Флориде, Южной Каролине, Северной Каролине, в Теннесси и в Алабаме. В каждом граничащем с Джорджией штате. Нет там сведений о том, что такой развод имел место.

У меня голова слегка закружилась.

— Что это значит? — спросила я:

— Не знаю, — признался Остин. — Очевидно лишь то, что по закону твои родители все еще состоят в браке.

— На бумаге.

— Есть еще кое-что.

Я вдруг почувствовала острую боль в подреберье. Отчего все это было так тяжело слушать? Я списала свою мать со счетов много лет назад. После того, как она не поздравила меня с моим восьмым днем рождения. После того как она не дала о себе знать на Рождество. Окончание восьмилетки. Удаление гланд. Первое свидание. Окончание средней школы и колледжа. Все это прошло без нее, и каждое из этих событий напоминало о том, что ее у меня нет. Что она на самом деле ушла и больше не вернется.

— Значит, она мертва.

— Не знаю, — сказал Остин. — Свидетельства о смерти я тоже не нашел.

— Что же ты нашел? — спросила я. Любопытство пересилило боль.

— В основном одни тупики, — сказал он голосом, полным сожаления.

Глава 30

Я демонстративно резко вывела машину на асфальт и повернула к городу.

— Я больше ни слова не желаю слышать, — едва разжимая зубы, произнесла я. — Ты не имел на это права, понял?

У Остина лицо вытянулось от огорчения.

— Я просто подумал, что тебе надо знать. Чтобы уже больше никогда об этом не думать. Чтобы закрыть тему окончательно.

— Не тебе решать за меня, что мне надо знать, — сказала я. До города оставалось миль пять, не больше. Но мне казалось, что мы никогда не приедем — так тянулось время. Остин снова включил радио и отвернулся от меня.

Движение вокруг площади оказалось более плотным, чем обычно. Я заехала на стоянку напротив магазина Остина.

— Вот все, что я могу для тебя сделать, — сказала я.

— Прекрасно, — сказал он с каменным лицом. Он открыл дверь машины, хотел было выйти, но передумал и вновь уселся на переднее сиденье. — Ты можешь злиться на меня, если хочешь, Кили, — сказал он. — Но ты мне небезразлична. Я знаю, что ты думаешь, что уже справилась с тем, что мама вас оставила. Но это не так. Этого просто быть не может. Никто не может сказать про себя, мол, с этим покончено, когда речь идет о таких вещах. Просто подумай над тем, что я тебе сказал. Ладно? Я перекопал базы данных всех этих штатов, всего часа за два. Сейчас с компьютером можно чудеса творить. Все это можно найти в сети. Если бы мне удалось найти больше информации, я, возможно, нашел бы кое-какие ответы.

— Нет, — сказала я. — Послушай, я ведь не бедная сиротка. У меня есть папа и есть тетя Глория, и у меня с ними прекрасные отношения, спасибо большое.

— Мне нужна фамилия того мужчины, с которым твоя мать убежала, — продолжал гнуть свою линию Остин, притворяясь, что не слышит меня. — И у меня к тебе еще куча других вопросов.

— До свидания, — с нажимом в голосе сказала я.

После того как он вышел из машины, мне пришлось еще несколько минут ждать, пока пройдет встречный транспорт. Я объехала площадь раза три, выискивая свободное место для стоянки, но все было бесполезно. Не думая, зачем я это делаю, я направила машину к папиному дому.

Проезжая часть была пуста. Понедельник. В этот день папа обычно играл в гольф. До тех пор, пока по моей милости его не вышибли из клуба «Окони-Хиллз», папа регулярно играл в гольф со своими старыми приятелями в понедельник после полудня. Он мне ничего по этому поводу не сказал, но я знала, что теперь он стал играть на общественной площадке за парком. Мне было из-за чего испытывать чувство вины. На газоне общественного сектора было больше глины и камней, чем на клубной площадке, не было там и запираемого помещения, чтобы хранить клюшки и шары, не было площадки для барбекю, чтобы расслабиться с друзьями после игры. Возможно, чтобы переодеться, ему приходилось пользоваться собственной машиной, а за холодным пивом заезжать в супермаркет по дороге домой.

До прихода отца оставалось еще несколько часов.

Я пошла на кухню. Она была чистой и опрятной, как обычно. Для холостяка папочка был на редкость опрятным. Он никогда не оставлял грязную посуду в раковине, никогда не забывал подмести пол на кухне, а каждую субботу по утрам устраивал основательную уборку с мытьем полов.

На кухне всегда пахло сосной — любимым папиным моющим средством. Интересно, когда он приобрел свои привычки? А может, так поступала моя мать, когда жила с нами? Я была совсем маленькой, когда она ушла, и представления не имела, как она управлялась по дому. Я знала, что папа работает в автосалоне, а мама остается дома и делает то, что положено делать женщине: готовит, убирает и следит за тем, чтобы я ходила в школу, на уроки танцев и на дни рождения к друзьям.

Я открыла холодильник и на автомате потянулась за кувшином из зеленого стекла, в котором всегда была вода со льдом. Холодильник был уже не тот, что раньше, но кувшин остался прежним. Несмотря на то, что в холодильнике теперь было специальное устройство, откуда нажмешь на рычаг — и польется вода, и лед в морозильнике тоже был, зеленый кувшин всегда был на месте. На полке в буфете я нашла упаковку с хрустящими батончиками и взяла один. Отец всегда брал с собой такую упаковку на работу, чтобы угощать клиентов и продавцов.

Я жевала батончик и потягивала холодную воду, не переставая бесцельно бродить по кухне. В гостиной я подошла к маминому пианино, на котором, как всегда, стояли фотографии в рамках, и начала их перебирать. На самом деле я ни разу не слышала, чтобы на этом инструменте кто-то играл. Я открыла крышку и стала наугад нажимать на клавиши. Удивительно, но создавалось ощущение, что инструмент настроен. На пианино стояла моя выпускная фотография, на которой я была в накидке, ниспадающей с плеч. Такими накидками всех девушек снабдил фотограф. В то время я очень гордилась размером декольте на своем платье, но никому об этом не говорила. Рядом с выпускной фотографией была еще одна, где папа обнимал за плечи меня и Глорию. Тогда ему исполнилось пятьдесят, и было это всего несколько лет назад. Тогда Глория устроила для него сюрприз — вечеринку в гольф-клубе.

Там же была ужасная фотография, на которой меня сняли в младенческом возрасте: я в бело-розовом платье в оборках, на лысую голову прилеплен бант.

Я окинула взглядом пианино, задаваясь вопросом, чего же там не было. На нем не стояло ни одной фотографии мамы. А были ли они вообще когда-нибудь там? Я попыталась вспомнить. Наверное, когда-то были. Свадебная фотография мамы с папой. Кажется, на ней мама кормила отца свадебным тортом. Или я просто это придумала?

По обе стороны от камина стояли шкафы, плотно заполненные старыми книгами — сокращенными изданиями разных писателей. Там же были моя детская энциклопедия в красном кожаном переплете и несколько солидных томов двадцатилетней давности. Папин круг чтения в основном ограничивался журналами автолюбителя и изданиями, посвященными спорту. Иногда, правда, папа мог почитать какой-нибудь детектив. Значит, эти книги принадлежали матери. Судя по названиям и оформлению обложек, то были любовные романы. Какие-то там «Цветок и пламя», «Хроники Амбры» и прочее.

Я рассеянно перебирала страницы. Из книжки «Цветок и пламя» выпал пожелтевший листок. Несмотря на то, что прошло столько лет, я узнала почерк матери. Она всегда выводила мое имя печатными буквами на бумажном пакете с завтраком, который я брала в школу. Кили Мердок. Так, будто у нас в классе была еще одна Кили. У нас было две Стефани, две Дженнифер, одна Кирстен и одна Кили. Так что я была единственной Кили в классе.

Этот листок представлял собой список покупок, написанный карандашом на обрывке линованной бумаги из блокнота. Ничего особенного, ничего такого, что могло бы помочь мне понять, что представляла собой ежедневная жизнь мамы и почему она захотела уйти.

Кофе. Сахар. Хлеб. Салфетки, паштет, фольга, яйца, крем для бритья, аспирин, клубничное желе, банка ананасов, сливочный сыр.

Паштет — это мне с собой в школу на ленч. Мама делала бутерброды с паштетом, разрезая багет вдоль. Потом она еще раз резала его по диагонали. Я никогда не ела крошки, потому что папа мне сказал, что от крошек волосы становятся кудрявые, а они у меня и так вились сильнее, чем я того желала. Ананасы, сливочный сыр и клубничное желе шли на салат. Один из тех странных салатов, которые она любила готовить. Наверное, нигде ананасы с клубничным желе салатом не называют, но Джорджия — исключение.

Я разгладила список подушечками пальцев. Должно быть, мама вырвала листок из моей записной книжки. Села в свой красный «шевроле» и поехала в супермаркет «Пигли-Вигли». Вероятно, пока я была в школе — после того, как я выросла настолько, что уже не умещалась в тележке для продуктов, мама перестала брать меня с собой в магазин. Я изводила ее, выклянчивая то конфеты, то мороженое, то чипсы. Может, по дороге из магазина она заскочила в кафе выпить кока-колы со льдом и послушать последние сплетни у фонтана. А потом она приехала домой, распаковала покупки и принялась за ту работу, что делала каждый день.

Чем было заполнено ее время?

Я спрашивала себя и не могла найти ответа. Я не знала, смотрела ли она «мыльные оперы», как моя бабушка. Я никогда не знала, играла ли она в бридж, как матери некоторых моих подруг. Она говорила по телефону, встречалась с подругами, ездила на неделю с ним отдыхать каждое лето: ни мужей, ни детей.

Я пробежала пальцами по корешкам других книг на полках и, открывая наугад некоторые из них, чувствовала себя немного виноватой, вытряхивая их, надеясь найти вложенную записку. Что я надеялась найти? Билет на самолет? Любовное письмо? Я подумала обо всех тех днях рождения, которые прошли с тех пор. Каждый год со мной это бывало. Начиналось за неделю и заканчивалось примерно через неделю после большого события: я бежала домой из школы, ожидая, что от нее, наконец, пришла открытка. Я никогда ничего не получала. После того, как я приехала домой из колледжа, до того как переехать на новую квартиру, я тщательно перерыла все коробки, все сундуки на чердаке, надеясь найти пачку писем или открыток от нее, которые прятал мой отец. Но ничего так и не нашла.

На верхней полке я взяла четыре толстых альбома с фотографиями, сделанными в то время, пока она училась в школе, прихватила банку сока и батончики и поднялась в свою девичью спальню.

Я поставила сок на тумбочку у кровати и выдвинула верхний ящик комода. Там, под бельем, был спрятан флакон духов «Джой». Я открыла его и вдохнула запах.

Страницы альбома слиплись, так что мне пришлось разлеплять их. Сколько раз мы с мамой вместе пролистывали их. Мне было странно думать о том, что мать тоже когда-то была подростком. Перед сном я просила ее показать мне альбом, своих школьных подруг, людей, которых она считала врагами, своих любимых учителей. Я напрасно искала там фотографию отца, пока она не заметила мне, что он на четыре года ее старше и поэтому закончил школу раньше, чем она стала старшеклассницей.

Вот фотографии учителей. Я улыбнулась, взглянув на фотографию математика, мистера Озье. Кто-то («Не я!» — шутливо ужасаясь, протестовала моя мама) подрисовал ему усы и рога. Она тоже никогда не блистала в математике.

Мне нравились фотографии различных кружков. Мама была активной общественницей. Испанский клуб, театральный кружок, художественная студия, секретариат совета учащихся. Она была на всех одета по-разному. Маленькие аккуратные мини-юбки или джинсы на бедрах. На одном из моих самых любимых снимков у нее на голове индейская косынка и кожаная юбка с бахромой.

— Ты тут в костюме для пьесы? — спросила я.

— В тот год это был последний писк моды, — сказала тогда мама. — Я видела по телику, что Шер была одета так же, поэтому накопила денег и купила себе такой же в Атланте. Я первая из девочек в школе стала законодательницей фольклорного стиля! — И она засмеялась, и я засмеялась вместе с ней.

Я пролистала несколько страниц. Вот еще одна фотография. Джаннин Марри. На фотографии она задрала подбородок кверху, и ее глаза в густой черной подводке, искрящихся тенях и с ресницами, густо покрытыми тушью, были устремлены куда-то вдаль. Под этой фотографией размещался список ее заслуг и достижений, и, как это было положено на выпускной фотографии, ее любимая цитата. «На лесной развилке я выберу ту из дорог, которая меньше исхожена». Роберт Фрост.

«Так и есть, ты выбрала свою дорогу», — подумала я и захлопнула альбом.

Я хотела было убрать флакон духов обратно в комод, но передумала. Я взяла и флакон, и альбом. Внизу я вымыла стакан, вытерла его насухо и убрала в буфет. Все теперь было так, как до моего прихода. И в среду вечером я приду сюда вновь на ужин из запеченной лососины, сяду напротив отца и мы станем говорить о том, о чем всегда говорим. Как, спрашивала я себя, найти мне то место, где я могла бы поговорить с ним о том, о чем мы никогда-никогда не говорили? О Джаннин Марри Мердок и о тех дорогах, что она выбирала.

Глава 31

В среду утром я встала и заварила кофе. Я налила две кружки, взяла под мышку альбом и спустилась вниз. После чего постучала в дверь цветочного магазина.

Было еще очень рано, семи еще не было, и я знала, что Остин раньше девяти никогда не встает, но я не стала проявлять к нему жалости и барабанила до тех пор, пока он не открыл.

На нем были страшненькие серые спортивные шорты и атласное кимоно, которое он даже не успел подвязать. Я с удивлением обнаружила, что у него весьма стройный торс и еще то, что волосы у него на груди были почти все белые, в то время, как то, что осталось у Остина на голове, имело золотистый солнечный оттенок.

Остин заметил, куда я смотрю, и быстро подвязал халат. Он широко зевнул.

— Теперь ты знаешь моей секрет. Я крашу волосы и ношу подростковый размер. Чем обязан удовольствию видеть тебя в столь ранний час?

Я протянула ему кружку кофе и прошла следом за ним в магазин, и потом наверх в его квартиру.

— Это все ты виноват, — сказала я, дуя на кофе, чтобы остыл. — Это ты открыл ящик Пандоры. Нет, ящик с червяками.

Остин пожал плечами.

— Так ли необходимо говорить о червяках до того, как я сел завтракать?

— Его звали Дарвис Кейн, — сказала я быстро, чтобы не успеть взять слова назад.

— Кого?

— Того мужчину. Того, с кем убежала мать. Его имя — Дарвис Кейн, и он работал у отца продавцом.

— Ага, — сказал Остин и глотнул кофе. — Неплохо для начала. Что еще ты знаешь?

— Не так много, — сказала я. — Мне Глория кое о чем рассказывала. После того, как одна девчонка в школе проболталась. Дарвис Кейн приходился ей дядей. Мы как-то играли в вышибалу, и я в нее попала, так она просто озверела. И заорала мне: «Мой дядя Дарвис убежал с твоей матерью! Моя мама говорит, что твоя мать просто шлюха! Так что не думай, что ты лучше меня!»

— Очень мило, — сказал Остин.

— Я действительно крепко ее ударила. У нее на ногах след остался.

— Надо было убить эту маленькую стерву.

— Да, об этом я впоследствии пожалела. Потому что той девочкой была Пейдж. И все другие дети тоже это слышали. Даже учительница, миссис Гоггинс. Она заставила Пейдж извиниться, но слово не воробей, вылетит — не поймаешь.

— Какой скандал! Но тогда ты не знала, что она с ним убежала, верно?

— Нет. С тех пор как она пропала, прошло дней десять, наверное. До того момента я думала, что она с подругами уехала отдыхать, как обычно бывало летом. Но только тогда была зима. После Рождества, это точно. Нет, День святого Валентина тоже уже прошел, потому что я помню, что мама купила мне валентинки с Барби, чтобы я раздала их подружкам. Да, наверное, это было в марте. Тогда я Пейдж, конечно, не поверила. Но отчего-то папу об этом я спросить не решилась. Тогда начальная школа была прямо тут, в центре. После того как мама ушла, я честно после школы приходила к Глории и, сидя за столом у окна, вырезала картинки из журналов и делала домашнюю работу, а вечером приходил папа и меня забирал. Так что я ее об этом спросила.

— И что она ответила?

— Что у мамы всегда были проблемы с мозгами. Что ей надо от нас отдохнуть, чтобы разложить у себя в голове все по полочкам.

— Ты спросила у нее про Дарвиса Кейна?

— Спросила. Я до сих пор помню, какое у нее было после этого лицо. Губы у нее все побелели. Кто тебе об этом сказал? — спросила Глория. — Кто посмел сказать такое ребенку?

После того, как я ей объяснила, она отвела меня в кондитерскую и купила мне шоколадной тянучки. Столько, что можно было впятером пировать. Обычно мне покупали шоколадную тянучку, только когда я получала «пять» по правописанию. Мы сидели на этих виниловых стульях, и руки у Глории дрожали, и она была страшно расстроена. Но она поговорила со мной. Она сказала, что Дарвис Кейн действительно уехал из города. И что мама уехала тоже. Но не было никаких доказательств того, что они уехали вместе. И Глория была уверена, что моя мама позвонит, как только где-нибудь остановится. Потому что она меня очень любит.

Остин осторожно поставил свою кружку с кофе на стойку.

— Но она никогда не звонила вам с отцом?

— Не звонила.

Остин встал и подошел к столу в углу комнаты. Он поднял накидку с кистями в шотландском стиле, которой был прикрыт компьютер, и начал быстро что-то набирать на клавиатуре. Через минуту модем произвел соединение.

— Ладно, — сказал он, обернувшись ко мне. — Во-первых, свари-ка еще кофе. Во-вторых, мне нужна еще информация о Дарвисе Кейне.

— Кейн. Дарвис Кейн. Кофе я принесу, но про Дарвиса Кейна мне больше нечего тебе сказать. Я лишь знаю, что он работал у отца в салоне, и то, что он приходится Пейдж дядей.

Остин продолжал что-то печатать, а я пошла к себе варить кофе. Поколебавшись минутку, я прихватила с собой еще и пакетик с мини-«сникерсами». Я купила этот пакет после Пасхи за полцены и спрятала подальше от себя самой. Этот шоколад был неприкосновенным запасом — хранился на случай, если мне резко понадобится гормон радости.

Когда я вернулась, Остин продолжал работать за компьютером. Я налила ему чашку кофе, он взял пакет с шоколадками и вопросительно посмотрел на меня.

— А арахиса в шоколаде нет? — спросил он.

— Прости, — пожала я плечами.

Остин стал меланхолично жевать «сникерс».

— Дарвис приходится Пейдж дядей с материнской или отцовской стороны?

Вопрос застал меня врасплох.

— С материнской, — подумав, ответила я. — Отца Пейдж я никогда не знала. Он ей не кровный родственник, Дарвис Кейн был женат на сестре Лорны, Лизе.

Остин что-то быстро набрал на клавиатуре.

— Мне нужны его анкетные данные, — сказал Остин. — Он родился, случайно, не в Мэдисоне? Может, он ходил в местную школу? Может, у него есть здесь родственники?

Я медленно покачала головой:

— Я действительно не знаю. Девичья фамилия матери Пейдж, Лорны, а значит, и ее сестры, была Франклин. И их родители жили не в самом Мэдисоне, а в Ратледже, в вагончике. И из них всех только Лорна переехала в Мэдисон. — Подожди, — сказала я, разворачивая еще один мини-сникерс. — Где твоя телефонная книга?

Остин нырнул пол стол и извлек оттуда телефонный справочник нашего штата. Я забрала у него книгу и стала искать на букву «К».

— Там есть только один «Кейн», но это даже не он, а она — Ла-Таша Кейн, и она живет неподалеку, на Джитер-Уэй. И она негритянка. А наш Кейн был белым.

Остин приподнял бровь.

— А ты уверена?

— Остин, все это происходило в 1979-м. Мой отец не был расистом, но единственным черным, работавшим тогда на отца, был Эдди, механик. И в любом случае то, что произошло, не было связано с конфликтом «черного и белого», просто скандальный уход женщины из семьи. Я в этом уверена.

— А кто мог бы дать точные ответы? — спросил Остин, уже проявляя признаки нетерпения.

— Наверное, Пейдж. Но я ее об этом никогда не спрашивала.

— Кто, кроме нее, в таком случае? Что произошло с ее тетей после того, как ее муж удрал с Джаннин?

— С Лизой? Я думаю, она забрала детей и уехала в Афины, перебралась к еще одной сестре. Пейдж страшно бесилась из-за того, что ее двоюродные сестры уехали из города.

— Вот это уже кое-что, — сказал Остин и записал что-то на листке блокнота, что лежал возле компьютера. — Надо посмотреть, развелись ли Лиза Франклин и Дарвис Кейн. Может, они и дадут нам нить. Кто-то здесь должен был знать эту парочку и о том, что там с ними сталось. Думай, Кили. Назови имена.

— Может, Глория что-то знает? — неохотно сказала я. — И папа. Но я не могу с ним об этом говорить. Пока не могу.

— Но когда-то тебе все равно придется.

— Возможно. Но тогда, когда у меня уже будут кое-какие ответы.

— У тебя будут ответы, — пообещал Остин, похлопав по компьютеру. — Ладно. Теперь расскажи мне кое-что о маме.

— Что тебя интересует?

— Из какой она семьи, например, — в отчаянии от моей непрошибаемости сказал Остин. — Ты что, не понимаешь? Женщина вышла из дому и не вернулась. Как сквозь землю провалилась! Как на это отреагировали ее родные? Может, хоть кто-то из них что-то узнал о ней, услышал от кого-то. Прошло двадцать лет с лишним лет.

Я ответила не сразу:

— Из близких у нее, кроме нас с отцом и Глории, была только двоюродная сестра, Соня Уайрик. Она была у мамы свидетельницей на свадьбе. Но, насколько я знаю, они с отцом не ладили, потому что они встречались с Соней, только когда отца не было дома.

Остин задумчиво надул губы.

— Она была единственной близкой родственницей матери? Почему же они с Уэйдом не ладили?

— Никто никогда так прямо не говорил, что папа ее не любит. Она просто не приходила к нам, когда отец был дома. И вообще, она была у нас не частой гостьей. Соня была замужем, и у нее тоже были дети. Двое, кажется.

— Соня Уайрик.

Остин записал ее имя на листок блокнота.

— Она работала швеей на «Лавинг кап». Когда штат сократили, она уехала. Я очень долго ничего о ней не слышала.

— Ладно, я попытаюсь потом отследить, что с ней стало, — сказал Остин, встал, потянулся и зевнул. — Господи, еще и девяти нет. Не могу поверить, что мои мозги способны нормально функционировать в такую рань.

— Это все кофе и «сникерс», — сказала я. — Завтрак для чемпиона. Мне уже пора. Надо Уиллу забросить несколько образцов краски, и еще у нас с Глорией целое море бумажной работы.

— Ты так и не рассказала мне, какой была твоя мать, — пожаловался Остин. — Я все никак не могу понять, что она за человек. Какой она была до того, как вышла замуж за твоего отца и родила тебя?

Я безнадежно покачала головой.

— Обыкновенной. Такой же, как все девушки из маленьких южных городков. К тому же она вышла замуж, когда ей едва исполнилось восемнадцать.

— Чем она занималась до замужества? Работала? Училась?

— Примерно год она ходила в колледж, — сказала я, — и работала продавщицей в магазине одежды — прямо тут, на площади. Тогда он назывался «Шарм». Хозяйкой магазина была женщина по имени Крис Грэм. Теперь-то его нет, но он стоял на месте того магазина, где сейчас продают антиквариат. Я помню, что над входом там был розовый навес. Мама всегда любила красиво одеваться, и Крис Грэм иногда брала ее с собой в Атланту за закупками для магазина. И еще мама всегда оформляла витрину. На самом деле витрину она продолжала оформлять и после того, как перестала работать в том магазине. Я помню, как она как-то делала специальное оформление перед Хеллоуином и я помогала ей мастерить чучело из соломы. Мы нарядили это чучело, — была «она» — в самые модные наряды. Люди приходили специально, чтобы посмотреть на мамино оформление витрин. Остин улыбнулся.

— Ну что же, теперь мне, по крайней мере, понятно, откуда у тебя чувство стиля.

Я засмеялась.

— Да уж, не от папы точно. С него станется надеть к зеленым штанам коричневые ботинки.

— Расскажи мне еще про тот магазин и про его хозяйку, — приказал Остин.

— Если я через минуту не появлюсь, меня убьют, — сказала я, но на самом деле эта тема была мне приятна. Мне приятно было вспоминать о том, как радовалась мама, оформляя эти витрины. Ей по-настоящему нравилось этим заниматься. Она могла работать часами, приносила из дома заготовки, красила задники, устанавливала освещение. А потом мы еще по нескольку раз проезжали мимо магазина разными маршрутами, чтобы мама могла убедиться, что даже из машины и из любой точки витрина производит должное впечатление.

— Хозяйка, мисс Грэм, разрешала маме покупать одежду со скидкой, причем даже эксклюзивные образцы. Это потому, что у мамы был абсолютно стандартный восьмой размер. Я помню, как она откладывала для мамы одежду — уже после того, как мама уволилась и родила меня. Однажды она подобрала нам наряды специально, чтобы мама и дочка были одеты в одном стиле.

— Что с ней произошло после того, как магазин закрыли? — тревожно спросил Остин. — Только, пожалуйста, не говори мне, что она умерла или переехала в Северную Каролину.

— Нет, — сказала я. — Она живет здесь, в Мэдисоне. И работает на Кэтлин Харбин в антикварном магазине. Кэтлин ее племянница.

Глава 32

Ужин у папы проходил, как обычно, без происшествий. Мы говорили о его бизнесе, о погоде и о спорте.

— «Храбрецы» в этом году непременно выйдут в следующую серию, — сказал отец, когда мы убрали посуду в посудомоечную машину. — Точно выйдут.

— Ты каждый год это говоришь, — поддразнила его я. — А выиграли они только однажды. Ты вообще никогда не сдаешься?

— Никогда, — сказал отец, протягивая мне сковородку из-под рыбы. — У них есть и талант, и желание. И потом, надо же мне во что-то верить. Почему бы не верить в «Храбрецов»?

Я вытерла сковородку и аккуратно убрала ее на нижнюю полку буфета, где она всегда хранилась. Все то время, пока мы ели, обсуждая ход продаж автомобилей и успехи «Храбрецов», у меня на кончике языка вертелся вопрос: где она? куда уехала мама? и почему?

— Ты что-то сегодня слишком тихая, — сказал папа, вытирая кухонную стойку. Он подошел к холодильнику, вытащил банку пива и протянул мне. Я отрицательно покачала головой.

— Тебя что-то гнетет? На работе что-то не так?

— Все в порядке, — сказала я. — Да благословит Бог Уилла Махони. Если бы не он и не Малберри-Хилл, мне бы, возможно, пришлось идти торговать бакалеей.

Отец глотнул пива и нахмурился.

— Может, мне поговорить с Дрю Джерниганом начистоту? То, что произошло между тобой и Эй-Джи, конечно, никуда не годится. Но твоей вины в том нет.

— Не думаю, что Джерниганы разделяют твою точку зрения, — сказала я.

— Дрю всегда был сукиным сыном, — сказал папа. Он помолчал. — Знаешь, я больше не завтракаю в «Старом колонисте». Я как-то вошел, а Дрю увидел меня, встал, бросил деньги на стол и вышел. Мне было очень неловко. И не только мне. Так что я просто стал ходить в кондитерскую. И потом, булочки у них мне все равно нравятся больше.

— Папочка! — Я обняла отца за шею. — В кондитерской не делают такого печенья, и все твои друзья ходят в «Старый колонист». Я каждое утро, когда иду на работу, вижу, как они сидят за столиком у окна.

— Ну, не все, — сказал отец и усмехнулся, может, сам того не желая. — И потом, я, кажется, становлюсь старым занудой. Надо немного встряхнуться, а для этого полезно поменять обстановку.

Я взяла влажную салфетку и повесила ее на металлический крючок, прикрепленный к двери кухни. Я делала так каждую среду после ужина.

— Это все моя вина, — сказала я. — Надо было мне держать рот на замке в тот раз и выйти за Эй-Джи замуж.

— Нет, мэм, — решительно воспротивился папа. — Ты правильно сделала, что отменила свадьбу. Ты сделала то единственное, что могла сделать.

— Возможно, но не стоило устраивать спектакль, — сказала я. — Именно поэтому, я думаю, Джерниганы так бесятся. Я их унизила. И себя заодно.

Я поцеловала отца в щеку. Ему не мешало бы побриться.

— К тому же подставила под удар тебя и Глорию, и теперь их семейка ополчилась на нас. Я заварила очень нехорошую кашу.

Папа не очень ловко похлопал меня по макушке.

— Насчет меня не беспокойся, и насчет Глории тоже. Мы уже взрослые. И нас не так-то просто выбить из седла. Каким-то там Джерниганам это не под силу. Позаботься лучше о себе. Ты всегда это умела.

— Ко мне приходил Эй-Джи, — сказала я. — Когда вернулся из Франции.

Папа нахмурился и хотел было что-то сказать.

— Он вел себя очень любезно. Тихо и смирно, — продолжала я. — Сказал, что ему меня не хватает, что он виноват. Он говорит…

Я прикусила губу, спрашивая себя, до какой степени откровенности мне следует доходить.

Отец скрестил руки на груди.

— Я хочу слышать все, — сказал он.

— Он сказал, что это Пейдж во всем виновата. Он сказал, что был пьян, что они просто валяли дурака, и что он потерял контроль. И он клянется, что это был первый и последний раз, и все в этом духе.

— И ты ему поверила?

— Я вышвырнула его из салона, сказав, что не верю ни одному слову. Но я не знаю… — На глаза накатили слезы. — Я его любила. И он любил меня… Я просто знаю это. Но если Эй-Джи меня любил… как мог он сделать такое со мной?

Папа вздохнул и протянул мне сухое кухонное полотенце:

— Возьми и успокойся. Как насчет того, чтобы покататься? Когда мы последний раз вместе ездили кататься?

Я промокнула мокрое лицо.

— Не помню. Мы же любили кататься, верно?

Он кивнул, взял ключи, и я пошла следом за отцом к его большому белому «шеви-тахо».

Отец завел машину, и мы поехали. Ему не обязательно было говорить мне, куда мы едем. Я и так знала.

По воскресеньям после церкви делать в таком городке, как Мэдисон, было особенно нечего. Когда мы возвращались домой, мы переодевались в одежду попроще, мама ставила запекать мясо в духовку, папа шел возиться в гараж, а потом мы отправлялись на воскресную прогулку на машине.

Папа обычно привозил из салона новую модель на пробу. Сиденья были покрыты пластиком, на полу картонные коврики, и запах новой машины бывал сильнее, чем «Джой» — мамины духи.

Место назначения наших поездок никогда не менялось. Мы выезжали на старую дорогу на Ратледж, 12-е шоссе, и перед въездом в Ратледж сворачивали направо. Там была бензозаправка, которая работала по воскресеньям, и мы с папой забегали в магазин купить на всех кока-колы. Затем ехали в парк Хард-Лейбор-Крик.

Я пила коку мелкими глотками, стараясь сберечь главное для пикника. Папа припарковывал машину в тени, как можно дальше от других машин, и тогда мы вытаскивали напитки и бутерброды и пировали у старой мельницы. Если дело было летом, я переодевалась в купальник и плавала в речке, больше похожей на ручей, а мои родители усаживались на раскладные алюминиевые стулья и смотрели, как я плещусь. Иногда папа тоже ходил плавать со мной, но мама не плавала, она не хотела мочить волосы, поэтому всегда оставалась на берегу и звала меня, если ей казалось, что я заплыла далеко. Домой я ехала, завернувшись в большое махровое полотенце, и засыпала под тихие голоса родителей, о чем-то по-приятельски болтавших друг с другом.

Я проезжала мимо этого парка несчетное число раз, но с тех пор, как внезапно прекратились эти воскресные поездки, я ехала туда впервые.

Въезд в парк перегораживала цепь, а вывеска у входа указывала на то, что после девяти вечера парк закрыт.

— Это мы еще посмотрим, — сказал отец. Он вышел из машины, наклонился над цепью и, повозившись немного, расцепил ее.

— Ты нарушитель закона! — заявила я ему, когда он сел обратно в машину. — Ты хочешь, чтобы нас кто-то увидел и вышвырнул отсюда?

— Нет, — сказал папа. — Я играю в гольф со смотрителем этого парка. В это время, да еще с учетом того, что «Храбрецы» уже закончили игру, старина Джо уже давно в постели.

Папа направил «тахо» к кромке озера.

— Знаешь, старой мельницы больше нет, — сказал он спустя какое-то время. — Снесли ее, когда строили площадку для гольфа.

Я выглянула в окно.

— Здесь все изменилось, — сказала я.

— Озеро осталось таким же красивым, — сказал отец. — Тебе когда-то тут нравилось. Для нас это место было чем-то вроде Французской Ривьеры.

— Да, мне здесь нравилось, — сказала я, вспоминая. — Пап, почему мы перестали сюда приезжать, после того как мама ушла?

Отец ответил не сразу:

— Не знаю. Все изменилось. После того, как она уехала, сами воскресенья стали другими. Я продолжал работать по субботам, поэтому воскресенье было тем единственным днем, когда я мог что-то поделать по дому, купить еды на неделю вперед и сделать все то, что она обычно делала в течение недели. На долгие поездки к озеру просто не оставалось времени.

Отец засмеялся.

— Я даже представить себе не мог, как много работала Джейни, пока она не ушла и не оставила всю эту работу на меня.

Я пристально поглядела на отца. У него была такая смешная кривая усмешка на губах.

— Мама заставляла нас думать, что все это легко, — сказала я. — Даже сейчас я задаю себе вопрос о том, чем же она занималась весь день. Конечно, я знаю, что она убирала дом, обслуживала тебя и меня и…

Мы припарковались под ореховым деревом на краю стоянки и вышли. Трава уже была влажной от росы, так что, поколебавшись минутку, я сняла босоножки в машине и ступила на землю босиком.

Мы нашли деревянный стол для пикника перед озером.

— Это тоже что-то новое, — сказала я.

Отец присел рядом со мной. Мы смотрели на воду.

— Джаннин никогда не жаловалась, — сказал он внезапно. — Мы никогда не ссорились. Я думал, что счастливее нас во всем Мэдисоне никого нет. — Отец погладил мою руку. — Нас троих. Ты ведь была счастлива, да, дочка?

Я кивнула.

— Люди не все говорят друг другу, — сказал папа. — Иногда, когда дела идут не очень хорошо, вместо того чтобы что-то сказать, чтобы все разложить по полочкам, они продолжают вариться в своем котле, и так далее, и так далее. Но это неправильно. Он повернулся ко мне.

— Ты ведь не хочешь быть замужем за человеком, которому ты не веришь?

— А что, если я люблю его? Что, если я хочу ему верить? Может, стоит дать ему еще один шанс? Вот о чем я все время думаю. Может, мне стоило дать Эй-Джи еще один шанс? Людям свойственно ошибаться.

— Заводить шашни с подружкой невесты накануне свадьбы — это не просто ошибка, — сказал отец. — Это изъян характера. И серьезный изъян, скажу тебе.

Я погрузила пальцы в мокрый песок.

— Глория говорит, что все Джерниганы такие. Она говорит, что Дрю и Чаб тоже любили ходить налево, когда были моложе.

— Ей не стоило тебе этого говорить, — медленно проговорил отец.

— Но ведь это правда? Папа отвернулся.

— Об этом поговаривали. Но я не люблю сплетен. Никогда не любил. И после того, как твоя мама ушла, я… я знаю, что все в городе только об этом и говорили, и я ничего не мог с этим поделать. Но я не стану одним из них. Я не стану говорить о Джерниганах.

Я положила локти на стол и опустила голову на руки. Я слушала, как воркуют голуби, как квакают лягушки у самой кромки воды. Луна была почти полной, и ее отражение, казалось, покрывало собой всю поверхность озера.

— Ты говорил о том, что люди держат многое в себе, — осторожно подбирая слова, начала я. — Ты и себя при этом в виду имел?

Отец молча кивнул, ожидая продолжения.

— Выходит, что ты до сих пор не смирился с тем, что она ушла?

— Иногда. А ты? Я рассмеялась.

— Остин говорит, что у меня синдром брошенной. Он говорит, что у меня никогда не установятся нормальные отношения с мужчинами до тех пор, пока я не разберусь в своих чувствах к маме. Он говорит, что мне надо закрыть эту тему.

Отец прихлопнул комара, севшего ему на предплечье. — Остин что, практикующий психиатр?

— Я думаю, что он насмотрелся тех программ, что идут по телику днем, — согласилась я. — Но даже маститые психиатры время от времени говорят о том же. Я ведь действительно хочу знать, что же на самом деле случилось с мамой. Почему она нас оставила? Куда она поехала?

— И почему она не послала за тобой? — Папа смотрел мне прямо в глаза.

Я почувствовала, как у меня расширились зрачки.

— Так ты знал?

— О чемодане у тебя под кроватью? Да. Я нашел его в тот первый и последний раз, когда я делал настоящую генеральную уборку перед Пасхой. Я вытащил его и открыл. И нашел твою маленькую пижаму, твои голубые джинсы, и тенниску, и твою любимую куклу Барби. И у меня чуть сердце не разорвалось оттого, что я понял, зачем ты его там прятала.

— Я хотела быть готовой, — сказала я тихо. — Я думала, что мама однажды подкатит на своем «малибу» и нажмет на сигнал. И я выскочу за дверь и увижу ее. «Давай, Кили, живее; минута — доллар!» — крикнет она мне. И ей не придется меня ждать, потому что мой чемодан уже собран.

— Что случилось с тем чемоданом? — спросил отец. — Я проверял потом, но его там не было.

— Я выросла. — Я взяла отца под руку. — И до меня дошли сплетни. Я знала, что мама уехала с тем мужчиной… с Дарвисом Кейном. Я знала, что она разбила не только мое сердце, но и твое. Я ее возненавидела. И сказала себе, что, если она когда-нибудь позвонит или напишет, я ей не отвечу. Не напишу в ответ. И если она появится, я прямо в лицо скажу ей, чтобы убиралась к черту.

Отец покачал головой.

— Мы слишком многое держали в себе слишком долгое время, ты согласна?

— Да.

—Я помню тот день, когда я заглянул к тебе под кровать и увидел, что чемодана нет. В ту ночь я впервые спал спокойно.

— Почему?

— Потому что ты была всем, что у меня осталось, — сказал он и снова отвернулся. — И я думал о том же, о чем думала ты. Я думал, что Джаннин вернется за тобой. И тогда у меня совсем ничего не останется.

Я снова просунула руку под руку отца и пожала его большую мозолистую ладонь. И он пожал мою.

Глава 33

Мы сидели в темноте за грубо сколоченным деревянным столом и смотрели на озеро. Сидели, пока нас не прогнали комары. И тогда мы вернулись к машине.

Отчего-то здесь нам было как-то легче говорить о ней — вдали от дома и от воспоминаний, с ней связанных.

— Глория говорит, что ты много расспрашивала ее о Джаннин, — сказал папа. — Это ее расстраивает.

— Я знаю. И я знаю, что вы оба старались меня защитить. Вы просто молодцы, смотрите, какую большую и умную девочку вырастили. Я — не совершенство, но я не натворила столько глупостей, сколько подчас совершают дети из семей, где родители развелись. Но теперь я уже взрослая, и есть вещи, которые я бы хотела узнать о маме.

— Ладно, — устало сказал отец. — Я расскажу тебе столько, сколько смогу.

Я сглотнула вязкую слюну.

— Остин навел кое-какие справки. В Интернете. Покопался в статистических данных штата; он сказал, что, по его сведениям, вы до сих пор не разведены. Это так?

— Справки он навел! — Голос отца звучал несколько раздраженно. — Он прав. Я не получал развод.

— Почему?

— Я не знаю, куда она уехала.

— Ты никогда не пытался выяснить?

Впервые за всю жизнь отец бросил на меня неприязненный взгляд. И голос его был почти злым.

— Черт возьми, я пытался. Разумеется, я заявил в полицию. И они провели расследование. Вначале они заподозрили меня. Решили, что это я с ней что-то сделал. Они всегда так думают, когда муж заявляет о пропаже жены. Но через некоторое время шериф прекратил поиски. В тот день, когда она пропала, я целый день был на работе. И человек десять подтвердили мое алиби. И никаких признаков двойной игры или фальши они не обнаружили. И Дарвис Кейн тоже исчез. Об этом много было разговоров в городе. Он тоже оставил жену и маленьких детей. Ты понимаешь, как это все выглядело. Но меня это не смущало. Я не хотел сдаваться. Я хотел знать, почему это случилось. Поэтому я нанял частного детектива. Потратил тысячи долларов, чтобы найти одни тупики. И в конце его расследования я знал едва ли больше того, что знал в тот день, когда она ушла.

— Не могла же мама просто взять и исчезнуть?

Папа развел руки. Обручальное кольцо на его пальце тускло блеснуло.

— Получается так, Кили. Она просто ушла. Не оставила ни записки, ничего. Поверь, я все перерыл. Я весь дом перевернул в поисках чего-то, что могло бы дать намек, направить поиск. Но ничего не нашел.

— Она с собой много вещей взяла? Отец поморщился.

— Маленькая дорожная сумка пропала. У нее было много вещей, так что я не могу сказать с уверенностью, что именно она с собой забрала. Шкаф ее был полон одежды — не вычищен подчистую, когда жена заранее готовится к уходу.

— Как насчет ее машины? Той самой красной «малибу»?

— Вот то единственное, что нашел детектив за свое жалованье. Он нашел ее в Алабаме, там, где продавались подержанные машины. Она продала ее за восемьсот долларов наличными.

— Как насчет Дарвиса Кейна? Отец побагровел.

— Если бы я смог его отыскать, то убил бы. Я держал ружье заряженным у себя в машине несколько месяцев. В конечном итоге Глория у меня его отобрала и отнесла к себе домой. Она знала, что я задумал. Даже теперь, когда мне приходится бывать в Атланте или Бирмингеме, я думаю о том, что могу увидеть Кейна идущим по улице или за рулем встречной машины.

— Он был женат на тете Пейдж Алисе, верно?

— Верно.

— Она хоть какие-то вести от него получала за эти годы?

— Лиза Кейн перестала разговаривать со мной с того самого времени — спустя несколько дней после исчезновения твоей мамы, — как для всех стало очевидно, что Джаннин и Кейн сбежали вместе. Она распространяла по городу довольно мерзкие слухи о Джаннин. Глория поехала к ней — к тому вагончику, где она жила, попыталась с ней поговорить, но она прогнала Глорию. Она переехала в Афины к другой сестре, а потом я не знаю, что с ней стало.

— Ты ведь думаешь, что мама убежала с Кейном, верно?

Отец поднял руки, повернул ладонями к себе, будто там мог быть какой-то намек, какая-то подсказка.

— Не знаю, что еще можно думать.

— А ты догадывался, что… что она может встречаться с кем-нибудь?

— В то время нет.

— А потом?

— А потом Глория призналась мне, что о Джаннин ходили кое-какие слухи. Что у нее были сомнительные знакомства. В то время Глория сама не хотела в это верить. Твоя мама была Глории как сестра.

— И ты ничего не замечал? Не замечал, что она была несчастна? Что ей хотелось вырваться?

— Она казалась… беспокойной. Она любила ездить на машине. Далеко. Как-то она оставила тебя с няней и уехала на несколько дней. Сказала, что хочет побыть одна. Она ведь была так молода, когда мы поженились, когда тебя родила. Со мной все было по-другому. Я успел отслужить в армии, закончил колледж, посмотрел немного мир. Я всегда знал, что вернусь домой, начну свой бизнес, заведу семью. Твоя мама, как я теперь понимаю, еще только пыталась понять, кто она и чего хочет в жизни.

— И чего не хочет, — добавила я, не скрывая горечи. Отец взъерошил мне волосы.

— Не думай так. Она всегда тебя хотела. В тот день, когда она узнала, что беременна, она поехала в Атланту и накупила всяких вещей для будущей матери. Ей приходилось скалывать булавками эту одежду, так велика она была для нее, но она гордилась тем, что беременна, и была так радостно возбуждена. Она хотела, чтобы все как можно быстрее узнали о том, что она ждет ребенка.

— Это поэтому она меня оставила?

— Хотел бы я знать, — сказал отец. — Я бы все отдал за то, чтобы мог рассказать тебе, почему она так поступила, но я не могу. Она очень умело все скрывала. Как выяснилось, Джаннин была в этом смысле не хуже меня.

— Я часто думала, не умерла ли она, — сказала я ровным, бесцветным тоном. — Иногда я даже на это надеялась. Потому что ее смерть могла бы означать, что она не хотела меня бросать. Отец явно был шокирован моим признанием.

— Насколько нам удалось выяснить, она не умерла. Остин и на этот счет провел изыскания. Свидетельство о смерти на ее имя выдано не было.

— Компьютеры и это умеют? — спросил папа.

— И больше того. Если бы у нас была дата рождения Дарвиса Кейна или номер его страхового свидетельства, мы смогли бы узнать, жив ли он. Или даже его место жительства.

И Джаннин, подумала я. Мы могли бы узнать, живут ли они до сих пор вместе. Но я этого не сказала. Не было надобности. Отец крутил обручальное кольцо, обдумывая мои слова.

— Некоторые вещи, возможно, лучше не узнавать, — сказал он.

— Для тебя лучше. Но не для меня. Он кивнул:

— Ладно. Если ты уверена в том, что хочешь этим заняться, не буду стоять у тебя на пути. Все старые папки «Мердок моторс» я храню дома в подвале. Ты можешь их просмотреть, может, и найдешь данные на Кейна. Там есть все, что тебе надо.

— Спасибо.

— Но я ничего не хочу о нем знать. Ничего. Слышишь? Я верю тебе, когда ты говоришь, что тебе нужны ответы. Я не понимаю твоего желания, если честно, но я тебе верю. Я лично получил ответы на все вопросы, которые хотел бы задать. И я не хочу бередить прошлое. Делай то, что должна делать, Кили. Но только меня не впутывай.

Я согласилась. Что еще я могла сказать? Но я не поверила отцу. Ему тоже надо было знать не меньше, чем мне.

Мы уже подъехали к дому, когда до меня дошло, что я задала далеко не все вопросы. Но было уже слишком поздно. Настроение у отца переменилось. Словно бы, развернув свою «тахо» от въезда в парк, он сделал точно такой же разворот в отношении того прошлого, о котором мы только что вели беседу. Мимо нас проносились машины. Отец настроил радио погромче и пытался поймать станцию, которая передавала бы последние результаты бейсбольных матчей. Зубы у него были крепко сжаты, и он держал руль так, что костяшки пальцев побелели от напряжения. Сегодня я расшевелила в нем нечто такое, о существовании чего успела забыть. Потом, сказала я себе. Потом еще будет время поговорить.

Он вывел машину на дорожку перед домом и выключил двигатель.

— Вот это ночка, — сказал он, грубовато мне улыбнувшись.

— Пожалуй, ты не знал, на что нарываешься, пригласив меня на запеченную лососину, — сказала я. — Боюсь, на следующей неделе мне самой придется готовить.

— Никогда, — сказал мой папа. — Ты — самое лучшее, что у меня есть. Кроме того, кто еще сможет есть мою стряпню?

Я вышла из машины и поискала в сумочке ключи от своего «вольво». Отец открыл дверь, но не спешил заходить, смотрел на меня.

— Ты поедешь прямо домой или все же заглянешь в подвал и покопаешься в папках?

Я заморгала. На самом деле, осознав, насколько ему неприятно говорить о Кейне Дарвисе, я начала подумывать о том, чтобы пробраться к нему домой днем, когда папа будет на работе. Но отец оставался отцом. Больно ему или нет, он приглашал меня.

— Сегодня был долгий день, — сказала я, наконец. — Нет нужды торопиться.

Глава 34

В пятницу после полудня у меня страшно разболелась голова. Скорее всего, эта головная боль была результатом тех сил, что незримо влияли на мою жизнь. Я должна была понять, что то был знак свыше. Я должна была отправиться домой и лечь в постель и не вставать с нее все сорок восемь часов. К несчастью, я решила, что голова у меня болит после слишком долгого междугороднего разговора с Нью-Йорком, во время которого я все пыталась понять, но так и не поняла, почему мой заказ на ткани для штор в гостиной отложили и в течение трех месяцев так и не удосужились сообщить, что исполнение заказа мне придется ждать еще три месяца.

К тому времени как я закончила говорить с Нью-Йорком, Глория уже со своего телефона приняла звонок на мое имя и держала трубку наготове, чтобы передать ее мне.

— Это Нэнси Рокмор из «Лавинг кап». В Малберри-Хилл что-то не то происходит.

— Нет, — сказала я, повесив трубку. — На сегодня с меня хватит кризисов. Мои мозги вот-вот взорвутся.

Глория нажала на телефонной панели кнопку ожидания. После чего вытащила из стола склянку с лекарством.

— Давай сюда ладонь, — сказала она. Я подчинилась. Она высыпала мне на ладонь три капсулы, подошла к маленькому холодильнику в нашей «кухонной» зоне и вернулась с диетической колой. — Тебе нужен кофеин, — заявила она.

Я проглотила три капсулы, запив их глотком колы, деликатно подавив отрыжку.

— Голова все еще болит, — заныла я. — Ты не можешь сама разобраться с тем, что происходит в Малберри-Хилл?

— Нет, — сказала Глория и тоже положила в рот три капсулы из той же склянки, после чего запила колой. — У меня у самой голова болит. Только что звонил парень, который устанавливает кухонную мебель у Аннабелл. Ее новый холодильник на дюйм шире, чем тот проем, куда его надо было устанавливать. И еще Аннабелл решила, что ее шкафчик для специй должен иметь стеклянные дверцы, а не деревянные, как мы договаривались. Она вот-вот шлепнется в обморок, так он говорит.

— Сочувствую, — вздохнула я, глотнула еще колы и взяла трубку. — Мисс Нэнси, — сказала я вкрадчиво, — Глория говорит, что у вас там какие-то неприятности в Малберри-Хилл?

— У меня лично никаких неприятностей нет. Сегодня пятница, и уже половина пятого. Через тридцать минут мой рабочий день заканчивается. Через сорок минут у меня будет в одной руке банка газировки, а в другой пульт. Но мой босс, а теперь ваш клиент Уилл Махони действительно в затруднительном положении. Он хочет знать, на чем он должен подавать сегодня вечером ужин, — протянула Нэнси. — И я, кажется, не слишком подхожу для того, чтобы решить эту его проблему.

— Ужин? — Я вообще не понимала, о чем она говорит.

— Да, ужин. Он сегодня весь день когти рвал по поводу этого ужина. С какой-то женщиной из Атланты, которую он изо всех сил хочет очаровать. Отправил меня в Афины за цветами, дорогим вином и ликером и стейками. Ты знаешь, сколько они там берут за какое-то чертово филе «особой нежности»? Семь девяносто девять за фунт! По мне так это просто ужас какой-то. За такие цены в тюрьму сажать надо.

— Ужин! Теперь до меня дошло. Уилл планировал показать свой новый дом Стефани Скофилд — женщине его мечты. Мужчины! — воскликнула я, потирая виски кончиками пальцев. — Я купила для него фарфоровый сервиз на восемь персон, столовое серебро и хрустальные бокалы. Скажите ему, что все это стоит у него в буфетах. Пусть не боится, посуда не кусается. И там же есть столовое белье и кухонная утварь.

— Похоже, он нашел посуду. Вот чего он не может найти, так это стола и стульев. Я видела, как он осматривал что-то, похожее на кухонные ножи и стаканы, но он здорово бесится по поводу отсутствия нормального стола.

— О Боже, — пробормотала я, и тут мой взгляд упал на сосновый, грубовато сколоченный кухонный стол и на два стула во французском стиле с изогнутой спинкой. На столе валялись образцы тканей и старые блокноты с рисунками. Я насупила брови. Я купила этот стол и стулья в антикварном магазине в Атланте три месяца назад для того, чтобы устроить настоящую маленькую кухоньку в студии, но, получив от Уилла заказ на Малберри-Хилл, решила, что они будут стоять у него в бывшей котельной. Как-то так получилось, что эти предметы мебели так и не попали в фургон, на котором завозились прочие детали обстановки.

— Мебель здесь, — упавшим голосом сообщила я. — Я забыла погрузить стол со стульями в фургон. Скажите Уиллу, что я сейчас ему все привезу.

— Хорошо, — сказала Нэнси. — А то он вот-вот взорвется. Я никогда его еще таким не видела.

Я опустила трубку и застонала, после чего обвела взглядом комнату. Увы, машина Глории уже мчалась к перекрестку, прочь от меня и моих новых проблем.

Я снова взяла телефон и принялась набирать номер Мэнни Ортица. Про себя я молилась, что застану его дома. Трубку взяла Изабель Салдана, сестра его жены.

— Перевозки Мэнни, — с едва заметным кубинским акцентом сказала она.

— Изабель? Это Кили Мердок, — сказала я. — Мэнни там рядом? У меня для него срочная работа.

— Кили! — с теплыми нотками ответила Изабель. — Тот цвет, что ты выбрала для оформления офиса, просто чудесен! Не знаю, как тебе удалось уломать Мэнни на лимонно-зеленый, но ты гениальна. Этот цвет все изменил. Здесь стало так солнечно. Я даже теперь не имею ничего против того, чтобы приходить на работу по утрам.

— Спасибо, Изабель, — сказала я. — Я рада, что вам понравилось. Но мне надо поговорить с Мэнни.

— Но его тут нет. Твоя тетя послала его в Атланту забрать туалетный столик и еще кое-какую мебель для миссис Уэйтс.

— Когда он вернется? — спросила я, скрестив на удачу пальцы.

— Он только в три уехал, — сказала она. — Но им придется по дороге еще в пару мест заскочить. Я думаю, до восьми его ждать не стоит.

— О нет! — воскликнула я. — Мне надо отвезти в Малберри-Хилл стол и стулья прямо сейчас. Как насчет других ребят? Например, Билли? Я думаю, мы могли бы поместить его в багажник моего «вольво», если бы он приехал и помог мне.

— О, Кили, Мэнни взял Джорджа и Тима с собой в Атланту. А Билли играет в футбол сегодня. Он только что ушел. Я тут одна сижу, да и то, когда ты позвонила, уже взяла сумочку, чтобы уходить. Может, подождать до завтра? А еще лучше — до понедельника?

— Нет, — сказала я. — Ничего. Это мои проблемы. Я их как-нибудь решу.

— Я бы помогла тебе, Кили, но мне надо Марию из сада забрать, а я и так опаздываю.

— Ладно, — сказала я. — Не надорвусь.

Но стол оказался тяжелее, чем я думала. Он был сколочен из твердой сосны, но вес у него был такой, словно его из свинца отлили. Как только я его освободила, мне удалось перевернуть его и по ковру протащить к двери. Но теперь стояла проблема порога, а через порог перетащить его тем же способом я не могла. А впереди был еще добрый кусок тротуара, что отделял мою машину от «Интерьеров от Глории».

Я оставила стол в двери, а сама направилась в цветочный магазин. Пяти еще не было, но свет был уже выключен. Я подергала дверь. Заперта. Чертов Остин! Тоже мне, лучший друг. Когда надо, его никогда нет на месте.

Я немного покипятилась, а потом попробовала дозвониться до папиного салона. Секретарша сказала, что он занят с покупателем. Я знала, что его лучше не отрывать.

Ладно. Придется самой справляться. Нет ничего невозможного. Я всю свою жизнь двигаю мебель. И я молодая и сильная.

Ошибка. Молодая и слабая. Мне понадобилось полчаса, чтобы вытащить стол из студии и дюйм за дюймом дотащить его до машины. Как только я открыла багажник, выяснилось, что вначале его нужно очистить от всякой всячины, которая неизбежно накапливается в багажнике каждого дизайнера по интерьерам. Я сняла босоножки на высоком каблуке, набрала в грудь воздуха, согнула колени и, схватив стол за задние ножки, подняла его и протолкнула в багажник.

Тут я услышала шум рвущейся ткани и посмотрела на свою юбку. Так и есть, она пошла по шву — дюйма на четыре прореха. Лиф моей белой шелковой блузки без рукавов был весь в пыли. Бретелька бюстгальтера спадала с плеча… Не важно. Зато стол был в багажнике. Я поправила бретельку и бедром пропихнула стол внутрь. Снова послышался треск. Теперь у меня и слева была такая же прореха по шву. Переодеваться было некогда. Время подходило к шести.

Пододвинув водительское сиденье чуть ли не вплотную к рулю, я выгадала пространство для двух стульев и запихнула в машину и их. Вернувшись в студию, я схватила сумку и ключи и заперла магазин.

С коленками, поджатыми чуть ли не к подбородку, со скоростью шестьдесят миль в час я добралась до Малберри-Хилл. Где-то на середине пути до меня дошло, что я забыла захватить туфли, что они так и остались на тротуаре перед офисом. Я решила, что добавлю их стоимость к счету, который предъявлю Уиллу Махони. Это он виноват. За милю до съезда на Малберри-Хилл, там, где 441-е шоссе пересекает старую дорогу на Ратледж, я увидела впереди желтые огни. Зазвенел звонок. И как раз в тот момент, когда я подъехала к перекрестку, черно-белый шлагбаум опустился прямо перед моим носом.

Я почувствовала приближение поезда по вибрации раньше, чем увидела его.

— Нет! — закричала я, в отчаянии ударив по рулю.

Мне кажется, что наши южные товарные поезда давно пора записать в Книгу рекордов Гиннесса за их немыслимую протяженность. Бесконечные вагоны для скота, потом танкеры с нефтью, потом бесчисленные товарные вагоны и — о да! — еще с полдюжины открытых платформ для автомобилей.

Я смотрела на свой мобильный. Мне бы надо было позвонить Уиллу, что я еду к нему с мебелью, но я не имела представления о том, какой у него номер мобильного и какой номер телефона у него в бывшей котельной. У меня был только один номер — его офиса. По нему я и позвонила и услышала, как автоответчик предложил мне оставить сообщение.

— Уилл, — с легким придыханием сообщила я, — это Кили. Если ты проверяешь свою голосовую почту на работе, я просто хочу дать тебе знать, что я еду со столом и стульями. Я буду у тебя вот-вот, как только проедет этот проклятый поезд.

Наконец, спустя целую вечность, колокольчик зазвонил снова и шлагбаум поднялся. Не дожидаясь, пока он поднимется до конца, лишь бы машина проскочила, я рванула через переезд.

И гнала до самого Малберри-Хилл, ни разу не остановившись. Я едва заметила наличие ворот и то, как изменился пейзаж при подъезде.

Уилл Махони стоял у входа в бывшую котельную, зло уставившись на свой мобильник. Похоже, он только что проверял свою голосовую почту.

Я подвела машину к самой кирпичной дорожке.

— Я здесь! — крикнула я, остановив машину. Не дожидаясь ответа, я выскочила и кинулась к багажнику.

— Вот ваши стол и стулья, — сказала я, задыхаясь. — Простите за опоздание. Я бы приехала раньше, но не могла найти грузовик. И грузчиков тоже. А потом этот поезд…

Уилл закрыл телефон и убрал его в карман своих спортивных брюк цвета хаки. Еще на нем была приятного зеленого цвета спортивная рубашка с короткими рукавами. Все это неплохо смотрелось в сочетании с его рыжими волосами. И вообще рыжие волосы ему шли. Лицо его пылало.

— Ничего, — сказал он, останавливая мой поток извинений. — Стефани будет тут через пятнадцать минут. Просто поспешите занести все это в дом. И потом поможете мне накрыть на стол.

Уилл одним ловким движением вытащил стол из багажника. Я ковыляла позади со стульями. Набор для барбекю из нержавеющей стали уже был в деле, и в патио приятно пахло костерком. Стейки, обернутые в бекон, были красиво уложены на специальную барную тележку, там же в серебряном ведерке уже стояло вино. Шейкер для коктейлей тоже был под рукой. В животе у меня заурчало. Я еще не ужинала. Впрочем, и не обедала тоже.

— Куда нести? — спросил Уилл, кивнув на стол.

— Напротив окон, — сказала я, стараясь не отставать.

Пока он расставлял стулья, я достала из буфета скатерть и салфетки. Через десять минут стол был уже накрыт, украшенный к тому же букетом желтых роз, которые я нашла на кухонной стойке.

— Готово, — сказала я, наконец, кивнув в сторону стола с довольным видом. И еще у нас осталось пять минут.

Уилл вставил диск в CD-плейер. Заиграла музыка. Мелодичный джаз.

Махони обернулся, посмотрел на меня еще раз, показал пальцем и засмеялся.

— Что? Вам не нравится стол?

— Со столом все в порядке, — сказал он. — Это вы словно корабль после шторма.

Я опустила глаза на полосы грязи на блузке. Юбка моя была порвана, ноги — босые. Чертова бретелька сползла с плеча.

— Я уже ухожу, — сказала я. — Не хочу портить вам свидание. Он протянул руку и подцепил бретельку от моего лифчика и покачал головой.

— Где вы раздобыли эту вещь?

Я едва удержалась от того, чтобы не дать ему по рукам.

— Что? Мой бюстгальтер? Это слишком личный вопрос.

— Нет, на самом деле, где? Это просто ужас что такое. Он даже не вашего размера. Что это за фирма? «Хейнс»? Произведение доморощенной портнихи?

— Если хотите знать, это очень дорогой бюстгальтер. Он стоил тридцать долларов на распродаже.

— Это кусок тряпки, — сказал Уилл. — Посмотрите, все швы видны.

Я взглянула на свою грудь. Теперь, когда Махони об этом сказал, я увидела, что сквозь шелк блузки проступают швы.

— И почему вы носите белый бюстгальтер под белую блузку? При вашем цвете кожи вы должны были надеть бюстгальтер цвета слоновой кости. И спинка у него должна быть из тянущегося трикотажа и шире — при вашем размере бюста, — поэтому у вас все время шлейки падают. Вы должны его выбросить.

За спиной у меня послышалось деликатное покашливание. Мы оба обернулись и увидели Стефани. Она стояла на дорожке, ведущей к дому. Она была похожа на симфонию из красного шелка, и в руке у нее была бутылка красного вина. Стефани посмотрела на меня и приподняла бровь.

— Может, я рано приехала?

Глава 35

Уилл так густо покраснел, что теперь трудно было сказать, где была линия начала роста его волос.

— Стефани, — сказал он, — и это было все, что он сказал. Он, казалось, онемел от великолепия того, что увидел.

И надо признать, она действительно выглядела на все сто. Платье-футляр без рукавов из красного шелка. Обнаженные руки ее и ноги покрывал ровный золотистый загар. Стефани подняла волосы наверх и закрутила в узел — изящная французская простота. В ушах скромно поблескивали маленькие золотые сережки, а красные сандалии открывали взгляду такое же золотое колечко на пальце ноги.

Что касается меня, то я онемела от пугающего контраста в нашей внешности. Стефани была воплощением шика. Я же выглядела, как оборванка. Не то, что кольца на безымянном пальце ноги — у меня и туфель-то не было.

Стефани протянула Уиллу бутылку вина и ослепительно улыбнулась:

— Вот, я принесла вам подарок на новоселье. К Махони не сразу, но вернулась речь.

— Отлично, — сказал он, принимая у Стефани бутылку и задержав ее руку в своей. — Добро пожаловать в Малберри-Хилл. — Он показал на бывшую котельную. — Хотя на самом деле это только начало. Пожалуйте сюда. Пока что мой дом — эта пристройка.

Стефани огляделась и в восторге захлопала в ладоши.

— Изумительно! — Она вопросительно посмотрела на Уилла. — Можно?

— Конечно! — воскликнул он.

Стефани обошла комнату, пробегая пальцами по мебели, разглядывая фотографии, время от времени восторженно ахая. Она открывала и закрывала дверцы буфетов, даже заглянула в ванную и спальню. Наконец, она вернулась и только тогда заговорила со мной:

— Келли, это прекрасно. Вы все это сами сделали?

— На самом деле меня зовут Кили.

— Верно. Простите, Кили. Мне очень понравилась ваша работа.

— Спасибо, — сказала я и попятилась к двери. Мне хотелось домой. Мне не терпелось проверить, на месте ли мои туфли. Было бы обидно их потерять. Я хотела принять ванну, и я действительно хотела запустить мой «Бейли» в мусорную корзину.

— О, не торопитесь, — сказала Стефани, хватая меня под руку. — Останьтесь и выпейте с нами коктейль. — Она перевела взгляд с меня на Уилла. — Вы ведь не против?

— Нет-нет, — сказала я, вздрогнув от ее прикосновения. — Мне надо бежать. Я действительно не могу остаться.

— Уилл, — сказала Стефани, надувая губки, — пусть Кили останется на коктейль. На один маленький коктейль.

— Да, — без особого энтузиазма сказал Уилл. — Вам надо остаться, Кили. На один маленький коктейль.

Стефани продолжала сжимать мою руку. Я подумала, что поток крови к моим мозгам оказался перекрыт, потому что, несмотря на то что я действительно собиралась уходить и видела, что Уилл отчаянно хочет, чтобы я уехала, я дала себя уговорить и осталась.

— Я сейчас всем налью, — сказал Уилл. — Что будут пить дамы? — Он вначале посмотрел на Стефани.

— Вы, случайно, не знаете, как надо смешивать «Космополитен»? — спросила она.

Я ему подмигнула. Он меня проигнорировал.

— Возле дома на тележке есть все необходимое, — заверил Стефани Уилл. — Кили? А как насчет вас? Мне смешать два «Космополитена»?

— Почему нет? — сказала я. — Помощь нужна?

— Нет, — сказал он. Уилл многозначительно посмотрел на Стефани. — Но я не против, чтобы мне составили компанию, пока я буду готовить коктейли.

— Идите, — сказала я, чуть подтолкнув Стефани. — Мне надо заскочить в ванную и немного почистить перышки. Я мебель двигала и несколько не в форме.

— Вы очень мило выглядите, — сказала Стефани, отводя взгляд от моих босых ног. — Стиль «маленькая пастушка».

Я нырнула в ванную. Зеркало подтвердило то, что я и так знала. Волосы у меня намокли от пота и совершенно вышли из-под контроля. И я была по-настоящему очень грязной. Не особенно раздумывая, я сбросила одежду и встала под душ. Горячая вода — это действительно здорово. Я уже успела намочить голову, когда увидела, что единственное, чем я могла вымыть волосы — это шампунь в черном тюбике со странным названием «Гранж».

И пах он сосновой смолой. Но мне было все равно. Лучше какой-то шампунь, чем никакого. Я намазала голову шампунем и быстро сполоснула волосы. Через пять минут я уже выходила из душа. Я мысленно поздравила себя с тем, что потратила деньги Уилла на дорогие пушистые египетские полотенца. Я собрала волосы в конский хвост, но, вспомнив роскошный шиньон Стефани, разделила волосы надвое, скрутила их в жгут и спрятала концы. Так называемая французская косичка.

Вода смыла с меня грязь, но как быть с дырявой юбкой? Делать было нечего, я ее снова надела на себя, но забракованный Уиллом бюстгальтер я решила не надевать. Карманов у меня на юбке не было, а сумка все еще валялась на переднем сиденье «вольво». Я завернула бюстгальтер в бумажное полотенце и спрятала его на дне корзины для мусора в ванной комнате. Вот они — тридцать долларов в виде мусора, подумала я. Я утешила себя тем, что еще смогу заскочить сюда позже и забрать отсюда свой бюстгальтер.

Я чувствовала себя несколько необычно, разгуливая по дому чужого мужчины в одной тонкой шелковой блузке, но зато проклятые бретельки не сползали у меня с плеч. И проволочный каркас не впивался мне в тело. Я присоединилась к Стефани и Уиллу, они уже веселились вовсю. Хотела бы я захватить с собой еще один бюстгальтер. Хотела бы я захватить с собой помаду и, может, карандаш для глаз. И еще туфли. Трудно чувствовать себя профессиональным дизайнером по интерьерам, будучи босиком.

— Вот и вы! — воскликнула Стефани, когда я к ним подошла. — Вам лучше?

— Гораздо лучше, — сказала я.

Уилл сумел оторвать взгляд от своей ненаглядной и посмотрел на меня.

— У вас мокрые волосы? — спросил он довольно озадаченно.

— Да, — сказала я. — Надеюсь, вы не против того, что я приняла у вас в ванной быстрый душ.

Уилл подошел поближе и понюхал мою голову.

— От вас довольно странно пахнет, — сказал он. — Новогодней елкой, что ли?

— Я одолжила немного вашего шампуня, — сказала я. — «Гранж», кажется? С удовольствием вам его возмещу, если вы скажете, где вы его приобретаете. Я эту марку раньше не встречала.

— «Гранж»? — переспросила Стефани, наморщив нос. — С чего кому бы это могло прийти в голову так странно назвать шампунь?

Уилл глотнул из бокала на тонкой ножке.

— На самом деле, — с удовольствием сказал Уилл, — это не шампунь. Это паста для чистки кафеля. У меня небольшая проблема с плесенью в ванной, и сантехник порекомендовал это чистящее средство. — Махони услужливо мне улыбнулся. — Я могу дать вам адрес в Интернете, чтобы вы заказали еще.

Я поднесла руку к своей «французской косичке». Теперь, когда волосы наполовину высохли, они на ощупь были как-то странно твердыми.

— Спасибо и на том, — с улыбкой сказала я. — Теперь, думаю, я не стану пользоваться ничем, кроме известной мне марки.

Уилл поставил свой бокал и протянул мне бокал для мартини, полный нежно-розового нектара. На кромке бокала поблескивали капли.

Я с благодарностью приняла у него бокал и одним глотком его ополовинила. Я едва удержалась от того, чтобы причмокнуть. Он был именно таким как надо: в меру сладкий и в меру горький.

— Отлично, — сказала я.

Допив остатки, я протянула Уиллу бокал за второй порцией. Уилл наполнил бокал, нахмурившись. Я плевать хотела на его хмурую физиономию — я получала удовольствие от напитка.

Стефани пила коктейль мелкими глотками, как положено леди.

— Я так люблю этот коктейль, а вы? — щебетала она. — Он такой взрослый и элегантный, и пьют его из бокалов для мартини. — Она протянула и свой бокал Уиллу. — Почему бы тебе тоже не попробовать?

Махони покачал головой.

— Я выпью то вино, что вы принесли. Настоящие мужчины розовое не пьют.

Стефани захихикала.

— Ты такой умный, Уилл. Настоящие мужчины не пьют розовое. Это могло бы стать рекламным лозунгом для раскрутки пива, знаешь ли. Тебе надо бы писать слоганы для рекламы, а не торговать бюстгальтерами.

Я отчего-то решила защитить Уилла:

— Что плохого в том, чтобы продавать бюстгальтеры? Хорошие бюстгальтеры нужны миру. Уилл одобрительно на меня посмотрел.

— Ну, в мире есть исключения.

Я покраснела и скрестила руки на груди.

— О, я не это имела в виду, — быстро оправившись, сказала Стефани. — Я просто хотела сказать, Уилл, что у вас по-настоящему хорошая голова для маркетинга, вот и все. Я думаю, что этот бизнес может быть очень интересным. Но только как мужчина попадает в такого рода бизнес?

Клянусь, я видела, как Стефани захлопала ресницами, глядя на него.

Уилл все это проглотил и принял за чистую монету.

— Но в этом нет ничего необычного. Много мужчин работают в таком бизнесе. Я, можно сказать, попал в него через черный ход. Вообще-то по образованию я текстильщик. Инженер-текстильщик. Я работал на компанию, которая делала джинсы, а позже стала выпускать белье, купальные костюмы и трикотаж. Так я внезапно и оказался в этом деле. И, когда у меня появилась возможность приобрести собственный бизнес, «Лавинг кап» стал естественным выбором.

— Готова поспорить, что вы скучаете по своим джинсам, — сказала Стефани.

— Вовсе нет, — возразил Уилл. — Бюстгальтер — замечательная одежда.

— До сих пор я встречала мужчин, — вставила свое слово я, — которые имели к бюстгальтерам абсолютно определенный интерес. — Мой второй коктейль подходил к концу. — И интерес этот был один — как его поскорее снять.

Стефани захихикала, Уилл слегка покраснел.

— Бюстгальтер технически очень сложная вещь — пожалуй, самая сложная из текстильной продукции, — сказал Уилл. — Так что тут может быть очень много инженерных решений. Вы знаете, что среднестатистический бюстгальтер состоит из двадцати двух — двадцати семи различных компонентов?

— Это действительно интересно, — согласилась Стефани.

— И каждая деталь должна быть выполнена по очень точным конкретным стандартам, — продолжал Уилл. — Когда речь идет о таком маленьком изделии, как бюстгальтер, малейшая неточность в любом из компонентов приводит к браку.

— Bay! — Наверное, я вложила в свое восклицание слишком много сарказма. Уилл нахмурился и взял у меня бокал.

— Эти напитки довольно крепкие, знаете ли. Я бы не хотел, чтобы вы попали в аварию из-за того, что сядете за руль пьяной.

— Я не пьяна, — сказала я, стараясь сохранить достоинство.

— Может, только чуть-чуть, — предложила Стефани. — Оставь ее в покое, Уилл. Я думаю, она в порядке. А теперь расскажи мне еще что-нибудь о бюстгальтерах.

— Да, Уилл, — сказала я с театральным придыханием и, широко открыв глаза, захлопала ресницами, передразнивая Стефани. — Пожалуйста, расскажи.

Уилл бросил на меня неприязненный взгляд.

— Лучше я пойду, разожгу угли, если мы хотим попробовать стейки до полуночи.

Стефани побледнела.

— Стейки?

— Филе особой нежности, — гордо заявил Уилл. — Ты как любишь: с корочкой или с кровью?

Стефани грызла ноготь указательного пальца.

— Уилл, — тихо сказала она. — Я не ем красное мясо. Разве ты не помнишь, на прошлой неделе за ужином я тебе об этом говорила. Я не ем красное мясо с 1996 года.

— О! Совсем? Стефани покачала головой. При этом ни один волосок ее прически не пошевельнулся. Моя ожесточенная средством для чистки кафеля прическа уже вот-вот была готова развалиться.

— У тебя есть лососина? — спросила она. — Или какая-нибудь другая морская рыба?

Лицо Уилла вытянулось.

— Я отправил свою помощницу в Афины за этими стейками.

— Я уверена, что говорила тебе о моем отношении к красному мясу, — сказала Стефани. — Ты представляешь себе, сколько химикатов скармливается крупному рогатому скоту? А ты знаешь, как они убивают животных? — Она поежилась от омерзения.

— У меня есть замечательный салат «Цезарь», — с надеждой в голосе сообщил Уилл. — И еще отварная спаржа. Это вы едите?

— Это — с удовольствием, — сказала Стефани, разом просияв. — Я обожаю спаржу. И я смогу есть салат, если в нем не будет заправки.

— И еще печеный картофель, — добавил Уилл. — Со сметаной и чесноком.

— Печеный картофель? — переспросила она с таким видом, будто ей предложили нарезанное ломтиками еще бьющееся бычье сердце. — Ты знаешь, сколько калорий содержится в ста граммах печеного картофеля?

— Я никогда об этом не думал, — признался Уилл. — Тогда просто салат и спаржу.

Стефани любовно похлопала его по предплечью.

— Замечательно. От этих коктейлей мне страшно захотелось пить. Можно мне воды?

— Конечно, — сказал Уилл. — Есть одна вещь, из-за которой вы полюбите это старинное местечко. Тут есть колодец с замечательно вкусной водой. Слаще и чище я ничего не пробовал.

— Колодезная вода? — У Стефани чуть дрогнула верхняя губа. Я уверена, что Уилл этого не заметил. — Ты хочешь сказать, вода прямо из-под земли? Это безопасно? Мне кажется, такую воду просто запрещено пить. Как-то раз я видела документальный фильм, в котором показывали каплю воды из водопровода под микроскопом. Там так и бегали всякие гадкие бактерии. И еще там были обнаружены следы огромного количества вредных химикатов. — Стефани еще раз зябко поежилась. — Я обычно пью воду из бутылки. Перье меня вполне устроит.

— Перье, — тупо повторил Уилл. — Я не уверен. Закупками занималась моя помощница…

— Я знаю, что в доме есть вода в бутылках, — вызвалась я. — Я просто сбегаю и принесу для Стефани воду, перед тем как уехать.

— Вы уходите? — спросил Уилл с надеждой в голосе. Возможно, вечер еще удастся спасти, вероятно, подумал он. Как раз после того, как его потенциальная невеста расправится с большим блюдом чеснока и романтичного латука.

— У меня большие планы на вечер, — заверила я его.

На кухне я открыла буфет и нашла бутылку воды, которую оставила ему в понедельник вместе с бутылкой скотча. Польская ключевая вода — самое дешевое, что нашлось в супермаркете. Я взяла бутылку и пластиковый пакет, который нашелся под раковиной, пошла в ванную, плотно закрыла за собой дверь, свернула пробку и стала слушать, как весело журчит польская ключевая, сливаясь в раковину. Затем я присела на корточки перед комодом и вытащила бутылку с колодезной водой. С громким хлюпаньем колодезная вода перекочевала из одной емкости в другую — из супермаркета.

Я вымыла руки, достала свой бюстгальтер из мусорного ведра, предусмотрительно повесила свежие полотенца и достала мыло. Я хотела, чтобы Уилл произвел должное впечатление на свою новую возлюбленную.

В патио счастливая парочка уже принялась за салаты. Стейки магическим образом испарились. Уилл, очевидно, решил отложить свой ужин, чтобы не оскорблять чувств Стефани. Я испытывала нечто вроде восхищения по отношению к своему незадачливому рыжеволосому клиенту, но к его даме я не испытывала никаких теплых чувств.

Я поставила бутылку на стол перед Стефани и послала им обоим воздушный поцелуй.

— Приятного вам аппетита.

Глава 36

В субботу утром я наблюдала за тем, как покупатели дружным потоком входят и выходят из магазина Остина. Шел июнь, сезон свадеб. Когда я увидела, что зеленый фургон Остина подъехал к магазину в два часа дня, я заперла студию и направилась прямо в цветочный магазин.

На Остине были ярко-голубые шорты и бело-зеленая рубашка с логотипом его магазина. В тот момент, когда я вошла, он взял телефон.

Остин поднял на меня взгляд и послал мне воздушный поцелуй, затем начал что-то быстро записывать в блокнот. В магазине его творилось что-то несусветное: бетонный пол весь в обрывках белых шелковых лент, кружева, листьев, стеблей и опавших лепестков. Все проходы были забиты готовыми к продаже цветами: букеты фрезий, апельсиновый цвет, лилии, розы, маргаритки и всякие другие экзотические цветы, названий которых я не знала. Запах был головокружительный. Место это буквально излучало счастье, восторг и радостное ожидание. Очевидно, контраст с моим внутренним состоянием был настолько силен, что я ощутила почти физическую боль. Мне даже захотелось выскочить из этого помещения.

Остин повесил трубку.

— Ну что? — спросил он с заботливым выражением лица.— Что случилось, Кили?

Я даже не пыталась притвориться счастливой.

— Все это свадебное дерьмо. Я знаю, что выгляжу глупо, но мне грустно на все это смотреть. Я все думаю, что моя свадьба должна была…

Остин взял меня за плечи и отвел к деревянной скамье за прилавком.

— Посидите-ка тут, мисс, — приказал он.

Он открыл холодильник, что был у него за спиной, и достал две банки диетической колы. Открыв одну из них, он протянул ее мне.

Открыв свою, он с наслаждением втянул в себя газированную сладость и удовлетворенно вздохнул.

— Ты хочешь поговорить о свадебном дерьме? — спросил он. — Тогда я готов рассказать тебе о свадьбе Бетси Форст. Я был там сегодня с утра. Присутствовал на церковной церемонии. В итоге я попросил ее маму позвонить мне, когда ее ребеночек успокоится. Мне надо было уйти оттуда поскорее, пока и со мной не случился истерический припадок.

— Так было плохо? Остин пожал плечами.

— Вот ты, Кили, можешь мне сказать, что есть такого в этих свадьбах, что заставляет вполне смирную девушку превращаться в сумасшедшую визгливую стерву?

— Это Бетси Форст визжала? Наша маленькая мышка? Да она и говорить-то громко не умеет. Всегда шептала еле-еле.

— Да она словно белены объелась. Я думал, у нее от крика голова оторвется. Она чуть не запустила в меня букетом. Сказала, что цвет роз, что я заказал для ее букета из Эквадора, делает ее больной. Ты можешь себе представить, что мне пришлось встать сегодня в пять, чтобы встретить самолет с розами в аэропорту Атланты?

— Неблагодарная свинья, — согласилась я. — Выходит, у тебя сегодня была одна свадьба?

— Три! Три кошмарные свадьбы, — сказал Остин и глотнул еще кока-колы. — Вторая была еще ничего. Линдси Уинзлер была просто куколка. Но вот Каролина Шумахер… Клянусь, знал бы я, что меня ждет, ни за что бы не взялся. Я говорил ей, что букет, сделанный только из фруктов, — плохая идея. Но она настояла на своем. Так что сама виновата, что вывихнула лодыжку. Откуда им только такие дурацкие идеи в голову приходят?

— Марта Стюарт — вот кто во всем виноват, — с готовностью предположила я. Этот ужасный журнал надо запретить. Мои клиенты тоже его читают. И они тычут пальцем в картинку иговорят, что хотят точно такие стулья, как у Марты в Коннектикуте. Они не хотят верить, что один такой стул ручной резьбы восемнадцатого века стоит больше, чем целый дом — скажем, такой, что был у моих родителей.

Остин согласно кивнул.

— Ты не сказал, как случилось, что Каролина Шумахер вывихнула лодыжку, — заметил я.

Остин закатил глаза.

— Виноград цвета шампанского. Этот мелкий виноград — совсем крохотный, как предполагается, должен украсить собой свадебный букет. И виноградинки у него величиной с мелкий зеленый горошек. Ты знаешь, что принесла мне ее мамаша? Столовый зеленый виноград. Крупный, даже очень. И надо сказать, не самой первой свежести. Вот что получается, когда хочешь сэкономить. Она говорила, что ее такой виноград в букете вполне устроит, вот я и сделал, как она просила. Я всего лишь исполнитель заказа клиента. Как бы там ни было, шесть подружек невесты прошествовали по проходу с этими фруктовыми букетами не первой свежести. И естественно, кое-какие виноградины упали. И их, естественно, раздавили — и пол стал скользким в определенных местах. И ты, наверное, уже догадалась, что было дальше: мисс Шумахер попала своей лодочкой на виноградину, поскользнулась и полетела.

Остин невольно рассмеялся. И я тоже начала смеяться. И кока-кола ударила мне в нос. Не очень приятно. У меня слезы выступили за глаза. Но то были хорошие слезы.

— Было на что посмотреть, жаль, что я не видела, — сказала я, утирая глаза рукавом.

— Позвони Билли Ховарду. Он все это заснял на пленку. Я думаю, что он не упустил момента, когда жених попытался подхватить свою невесту, поскользнулся и сам упал. Черт побери! Упал перед лицом всей паствы церкви Святой Анны!

После этого мне пришлось утирать лицо бумажным полотенцем. Благо у Остина таковое нашлось. Я уже чувствовала себя лучше.

— Так зачем ты все-таки зашла? — спросил Остин, начинаяприбирать у себя в магазине.

— Я играла роль Нэнси Дрю, — начала я.

— Нет, — сказал Остин. — Это была моя идея. Я должен быть Нэнси. А ты должна быть Бесси или Джорджем. Выбирай.

— Не слишком у меня богатый выбор. Знаешь, я поговорила с папой. О маме.

Остин похлопал меня по плечу:

— Молодец! И что ты выяснила?

— Он нанял частного детектива, после того как она пропала, но детектив только и сумел выяснить, что мама продала свою машину за восемьсот баксов.

У Остина вытянулось лицо.

— И это все? Он не узнал, ни куда она поехала, ни с кем?

— Нет. Но папа разрешил мне порыться в старых файлах — делах сотрудников папиной компании, которые давно уволились. Если повезет, мы будем знать все, что нам надо, о Дарвисе Кейне.

— Это уже кое-что, — сказал Остин. — А как он все это воспринял? Не рассердился?

— Нет. Он сказал, что уже давно поставил на всем этом точку, но он может понять мое желание получить ответы на свои вопросы. Но о Дарвисе Кейне он говорить не будет, это он ясно дал мне понять.

Остин опустил свой бокал с кока-колой.

— Чего мы ждем? Давай покопаемся в этих старых документах.

— Они у папы в подвале. И сейчас самое время их оттуда забрать, потому что его дома нет — он на работе весь день. Знаешь, я могла бы дать тебе ключ, и ты сам мог бы поискать.

— А что, смею спросить, будешь делать ты, пока я буду корпеть над старыми бумагами в сыром подвале?

Я посмотрела в окно. Большое красное кирпичное здание суда закрывало обзор, но за углом был магазин примерно такого же размера, как этот. Теперь там продавали антиквариат, но если внимательно присмотреться, под новыми буквами на вывеске можно разглядеть замазанные старые. Когда-то там был тот самый магазин одежды, в котором работала моя мать.

Всю неделю я думала о том, как пойду туда, как увижусь с Крис Грэм. Кажется, настало время повидаться с давней подругой матери.

Глава 37

Этот антикварный магазин не походил на те обычные лавки старьевщиков, где ты вздохнуть боишься, чтобы что-нибудь не сбить, не говоря уже о том, чтобы оторвать локти от тела.

В этом магазине множество застекленных стоек с фарфором, хрусталем и серебром были расставлены так, что внутреннее пространство салона оказывалось разделенным на зоны, которые, в свою очередь, были оформлены как комнаты — разных стилей и разных эпох. Вот викторианская гостиная, а вот спальня с железной кроватью и комодом красного дерева со стопкой льняного белья с вышитыми монограммами. Старый кондиционер громко гудел, и в помещении резко пахло плесенью и политурой для дерева с запахом лимона.

Во времена моего деда здесь располагалась аптека, и еще с тех времен тут сохранился кафельный потолок и черно-белый кафельный пол. Разумеется, прилавок — тот, что был в аптеке, — давно пропал, но вот бронзовый кассовый аппарат сохранился, и за ним по-прежнему стояла Крис Грэм.

Где-то в недрах магазина зазвенел колокольчик, и в тусклом свете я различила маленькую изящную женщину, сидящую на диване. Эта женщина, как мне показалось, вздрогнула при звуке колокольчика и быстро потушила сигарету.

— Эй, — раздался хрипловатый знакомый голос, — я готова вам помочь, если вы не зашли просто поглазеть.

Я прошла в магазин, чтобы мисс Грэм могла разглядеть меня получше.

Она отмахнулась от сигаретного дыма. Руки ее были унизаны кольцами. Крис Грэм было, должно быть, шестьдесят с хвостиком, но она держалась молодцом — по-прежнему оставалась интересной женщиной, с хитровато-лисьим взглядом из-под нависающей коричневой челки.

— Ты меня поймала! — воскликнула она. — Пообещай, что не скажешь моей племяннице, что я тут курю. Кэтлин считает, что я создаю постоянную угрозу пожара.

Я молча приложила правую руку к сердцу — клятва девочки-скаута.

Мисс Грэм наклонила голову, пристально глядя на меня так, словно старалась вспомнить, кто я такая.

— Не говорите мне ничего. Я знаю ваше лицо, но мне надо немного времени, чтобы связать лицо и имя.

Я присела рядом с мисс Грэм на диван.

Она нежно взяла меня двумя пальцами за подбородок и посмотрела мне прямо в глаза.

— Ты малышка Джаннин, — сказала она, наконец. — Кили Мердок, так, кажется, тебя зовут. Я пытаюсь понять, на кого ты больше похожа: на Джаннин или на своего папочку.

— Глазами, наверное, на мать, но нос у меня, как все говорят, такой, как у папы.

— Ты — копия своей матери, — заключила мисс Грэм. — Сколько времени прошло с тех пор, как она убежала с Дарвисом Кейном?

Ее прямота застала меня врасплох.

— Простите?

— Ты что, не знала, что она убежала с продавцом, работавшим на твоего отца?

Я кивнула. Вот и хорошо. Самое трудное осталось позади.

— Это было в 1979-м, — сказала я.

— Верно, — кивнула она. — В том же году они затопили часть парка. Я помню потому, что наш дом попал в зону затопления и городские власти возместили мне ущерб, и на те деньги я на две недели укатила отдыхать в Сан-Франциско. И когда вернулась, то узнала о том, что твоя мать пропала.

Я огляделась.

— Она брала меня с собой, когда приходила оформлять витрины. У вас был котенок, с которым я любила играть.

— Малыш. Породы трехцветных. Мне всегда нравилась эта порода. Где ты была все эти годы? Почему ни разу не зашла ко мне?

— Может, я не была готова.

— Но сейчас, вижу, ты готова. Я слышала, у тебя разбито сердце. И разбил его сын Джерниганов. Который из них?

— Эй-Джи, — сказала я.

— Этих ребят невозможно держать в рамках. Джи-Джи часто приходила сюда за покупками. И твоя тетя Глория тоже. Когда я тут была хозяйкой, здесь продавалось все самое модное. Все в городе хоть что-то, да покупали у меня.

— Я помню. Как-то раз вы подобрали для нас с мамой одинаковые наряды. Красные клетчатые свитера и черные блузки.

— Это верно, — сказала мисс Грэм, довольная тем, что я об этом помнила. — Твоя мама была ходячей рекламой моего магазина. Что бы она на себя ни надела, все выглядело так, будто было сшито специально на заказ. Она могла бы стать топ-моделью, с ее внешностью и чувством стиля.

Грэм внимательно оглядела мой наряд. На мне была цвета морской волны блузка без рукавов, бусы из серебряных шариков и белые капри, сандалии цвета морской волны с бусинами, которые я купила во время последнего визита в Атланту. Мисс Грэм потерла ткань моего топа между пальцами и одобрительно кивнула:

— Шелк. Это хорошо. Я не люблю синтетику. Я не могу сказать, что у тебя такое же чувство стиля, как у матери, но для нашей местности сойдет.

— Спасибо, — сказала я. — Я пытаюсь понять, что случилось с мамой. Куда она уехала.

Грэм пожала плечами.

— Спроси у отца.

— Я спрашивала. Сразу после ее исчезновения он нанял частного сыщика, но так и не получил настоящего ответа. Теперь, когда с помощью компьютера можно все, что угодно, узнать, я надеюсь кое-что выяснить. Мне помогает мой друг.

— Твой парень? — Мисс Грэм кривовато усмехнулась.

— Просто друг. Остин Лефлер. Вы его знаете? Он держит цветочный магазин тут, на площади.

— «Букеты Бетти Энн». Я знаю это место.

— Остин провел компьютерный поиск. Он не нашел записей о разводе. Мой отец говорит, что не подавал на развод потому, что не знал, где ее искать. И в записях о смерти ее тоже нет, вот я и подумала…

— На что ты надеешься? Какая мать может вот так, запросто, бросить своего ребенка?

— Я не знаю, — прошептала я. — Разве мама была такой женщиной?

— Я ее такой не знала, — сказала мисс Грэм. — Может, она и была чуть легкомысленна, но ведь она была совсем молодой тогда. Ей и тридцати не было.

— Она говорила с вами о своем браке? Вы знали, что она была несчастна?

— Несчастна? Кто тебе это сказал?

— На самом деле никто, — сказала я. — Но ходили слухи. Еще до того, как она пропала. Что она водила сомнительные знакомства. Моя тетя сама это признала, когда мама ушла. И папа тоже.

Мисс Грэм потянулась к пачке сигарет. Она вытряхнула одну штуку и закурила. Вдохнула дым и закрыла глаза.

На минуту мне показалось, что она уснула. Наконец она открыла глаза и с шумом выдохнула.

— Я никогда не осуждала Джаннин, — сказала мисс Грэм. — Джаннин не спрашивала моего совета, а я сама ничего ей не предлагала. Я не была ей матерью, и я сама не святая. Никогда не была святой. Скажем так, я знала, что она может сделать что-то такое, о чем она бы не хотела ставить в известность твоего отца. Последние три или четыре месяца до того, как она исчезла из города, она просила меня платить ей наличными, а не чеками, как обычно, и я охотно выполняла ее просьбу.

— И сколько она могла накопить денег?

Смех мисс Грэм был похож на скрип несмазанной двери.

— Не слишком много. Я платила ей примерно долларов двадцать за витрину, а по большей части она брала плату одеждой. Но эти последние месяцы она просила давать ей наличными.

— Что это за дурная компания, с которой она водилась? Что там были за люди?

Мисс Грэм приподняла одну бровь.

— Это было давно, дорогая, и люди меняются.

— И все же кто был в той компании? Если бы я могла узнать имена этих людей, я, возможно, могла бы поговорить с ними. Кто-то должен знать правду.

Мисс Грэм медленно покачала головой.

— Видишь ли — эти люди не какие-то чужаки. Все наши, местные. Респектабельные граждане, которые ходят на работу и посещают церковь. И тогда они не рекламировали то, что делали. Просто по городу ползли слухи — ничего, кроме слухов.

— Какие слухи? Давайте же, мисс Грэм, прошло уже двадцать лет. Никому это давно неинтересно, кроме меня.

— Это ты так думаешь. В любом случае некоторые из них умерли; некоторые переехали.

— А некоторые до сих пор живут в Мэдисоне. Назовите имена, прошу вас.

Мисс Грэм потянулась к кофейной чашке, которую она использовала как пепельницу, и просыпала пепел.

— Ты помнишь мамину двоюродную сестру Соню?

— Соня Уайрик. Но она несколько лет назад уехала.

— В Каннаполис, Северная Каролина, — сказала мисс Грэм. — Тогда Соня и Джаннин были подруги не разлей вода. Сонин брак только успел развалиться, и она совсем от рук отбилась. Чуть не с каждым мужчиной в городе ходила на свидания.

— За это папа ее и не любил, — сказала я.

— Пожалуй, он был единственным мужчиной в городе, кто ее не любил! Я тоже не могла понять, что они все в ней находили. Она была грубоватой, крепко сбитой, с обесцвеченными волосами и маленькими тощими ножками. Ходили слухи, что она детей одних бросала дома, а сама прохлаждалась с кем попало до утра.

— Шон и Таня, — сказала я, внезапно вспомнив имена моих кузенов. — Однажды они в нашем доме провели все выходные. Шон умел плеваться сквозь зубы, а Таня уже носила бюстгальтер. Папы тогда дома не было, кажется. Эти выходные запомнились мне как один долгий сплошной праздник. Мы не ложились спать допоздна и ели замороженную пиццу. И смотрели ужастики по телевизору.

— Могу представить, — сухо заметила Грэм.

— И это все, что я о них помню, — сказала я. — Я думаю, то был единственный раз, когда они были у нас дома. И я абсолютно уверена, что ни разу не оставалась на ночь у них.

— Твой отец этого бы не допустил, — согласилась мисс Грэм. — Репутация Сони Уайрик была не очень.

— Еще кто с ними был? — спросила я. — Я так понимаю, что у них была целая большая компания. Но пока я слышала только о Соне. Как насчет Дарвиса Кейна? О нем кто-нибудь слышал с тех пор, как они уехали?

Мисс Грэм затушила сигарету и резко встала.

— Мне надо открыть дверь и проветрить помещение. Если Кэтлин зайдет сюда и почует дым, она снимет с меня три шкуры.

Я проводила мисс Грэм до двери. Она взяла здоровый чугунный утюг и придвинула его к двери, чтобы та не закрывалась. Теплый воздух ворвался внутрь. Мисс Грэм зашла за стеклянную стойку с серебром и ювелирными украшениями и вернулась оттуда с большим баллоном освежителя воздуха, который и принялась разбрызгивать, напуская еще больше туману.

— Так лучше, — сказала она, выбросив пустой баллон в мусор.

— Теперь здесь пахнет сигаретным дымом с ароматом розы, — сказала я. — Так как насчет Дарвиса Кейна? У него была жена и дети. Кто-то должен про него что-то знать. Они же не сквозь землю провалились. Просто назовите имена. Прошу вас, пожалуйста. Одно имя. Имя кого-то, кто мог бы рассказать мне о моей маме и Кейне. Я никому не скажу. Тайна останется при мне.

— Это здесь, в Мэдисоне? Кого ты хочешь обмануть? Если тут мышка выпустит газы, то об этом узнают еще до того, как развеется запах. И вообще это старая история. Что, если ты найдешь свою мать? Что ты будешь делать? Что ты скажешь ей спустя столько лет? И что по этому поводу думает твой отец?

— Папа меня понимает, — сказала я со стальными нотками в голосе. — А обо всем остальном я подумаю, когда ее найду. А это я как раз и намерена сделать.

Мисс Грэм громко вздохнула.

— Знаешь, мне приходится жить в этом городе. Поговори с Соней. Насколько я знаю, она все еще в Каннаполисе. Ее не так трудно будет найти — имя у нее редкое.

— Спасибо, — сказала я.

— Может, ты пожалеешь о том, что меня поблагодарила, когда услышишь, что она тебе скажет, — сказала мисс Грэм внезапно постаревшим усталым голосом. — Только не говори, что я тебя не предупреждала.

Глава 38

Остин помахал мне рукой из маленького застекленного кафе на Мэдисон-Драге. На столике перед ним стояла огромная порция мороженого с фруктами.

— Я сегодня гуляю, — сказал Остин, не дожидаясь от меня ответной реакции.

— Привет, Кили, — поздоровалась со мной Виви Бланшар — она работала тут официанткой столько, сколько я себя помню. Она кивнула в сторону Остина: — Ты закажешь то же, что и он?

— То, что заказал он, — смертоубийство, Виви, — сказала я. — Я сегодня даже пообедать не успела. Остался у вас салат с цыпленком?

Виви обернулась, открыла дверцу холодильника, что стоял у прилавка, и вытащила поднос с салатами.

— Помидоры спелые есть?

— Док принес сегодня утром со своего огорода, — сказала она.

— Отлично. — Я услышала, как у меня заурчало в животе. — Тогда салат из цыпленка и помидоры. И еще парочку соленых крекеров и диетическую кока-колу.

— Еще у нас сегодня пирог есть, — сказала Виви, подмигнув. — Кусочек лимонного пирога ты можешь себе позволить?

— Ладно, — согласилась я. — Возьму пирог. Крекеры тогда не надо.

Субботний день клонился к вечеру. Народу в кафе было немного, если не считать малолетних футболистов и их отцов, которые приканчивали сливочное мороженое.

— Ладно, — сказала я Остину, поздоровавшись с папашами и узнав результаты игры, — что ты празднуешь?

Остин достал папку с соседнего сиденья и протянул ее мне через стол.

— Дарвис Кейн. Кажется, я смогу отловить этого парня. Сердце мое часто забилось, но я не могла позволить себе дотронуться до этой папки. Пока не могла.

— Ты нашел что-то в старых записях у отца в подвале? — спросила я.

— Именно! Твой папочка, надо сказать, не облегчил мне задачу. Не представляешь, что мне пришлось пережить, пока я вытаскивал эти папки из-под старого верстака. И к тому же там было слишком темно, и мне пришлось все поднимать наверх в бельевой корзине только для того, чтобы прочесть названия на папках. Но я это сделал. Я нашел Дарвиса.

Виви подошла к нашему столику и поставила передо мной салат и колу.

— Отец здоров? — спросила я.

— Спасибо, здоров, — сказала она. Виви не торопилась уходить.

— Мне жаль, что тебе через все это пришлось пройти. Эту Пейдж Пламмер надо бы выпороть так, чтобы надолго запомнила.

— Спасибо, — сказала я в надежде, что тема исчерпана.

— Я никогда ее не любила. Ни ее, ни ее мамашу. — Виви понизила голос: — Все женщины у них в роду просто шваль.

— Ну… Это все в прошлом. Я давно обо всем забыла, — пыталась подобрать какие-то банальные слова, которые положено произносить в такой банальной ситуации.

Виви согласно тряхнула рыжими кудрями и отправилась обслуживать игроков младшей лиги.

— Вот и я о том же говорил, — сказал Остин. — Как твой отец и обещал, я отыскал папку, в которой были записаны дата рождения и номер социального страхования Дарвиса Кейна. Я не мог усидеть на месте и сразу бросился к компьютеру.

Я взяла немного салата на вилку.

— Ладно, Остин. Что тебе удалось выяснить?

— Во-первых, Дарвис Кейн — Скорпион по гороскопу. И это многое объясняет. Твоему отцу вообще не надо было его нанимать. Ты же знаешь, какие они, Скорпионы. Не задумываясь, воткнут тебе нож в спину.

— Эй-Джи тоже Скорпион, — сказала я.

— Скорпионы очень сексуальны, — сказал Остин, насмешливо усмехнувшись. — И умеют манипулировать людьми. Способны наводить порчу.

— Порчу?

— Тебе это слово не нравится? Знаешь ли, в том, что твоя мама попала под его влияние, нет ничего удивительного.

— Почему?

— Она родилась в январе, верно? Водолей. Водолеи очень подвержены чарам Скорпиона. Они люди творческие, но в определенном смысле слабые. У твоей мамы не было шансов против мужчины, подобного Дарвису Кейну.

Я гоняла салат по тарелке.

— У тебя есть что-то конкретное? — спросила я. Остин открыл папку и начал читать:

— «Дарвис Лерой Кейн. Дата рождения: 30 октября 1948 года. Родился в Уэдоуи, штат Алабама. Женат на Лизе Франклин. Двое детей. Место жительства: трейлерный парк Пайн-Мэнор. Вагончик номер 9С. Принят на работу к твоему отцу в октябре 1977 года в качестве продавца. Через шесть месяцев получил повышение — стал менеджером по продажам. Прекратил работу 15 марта 1979 года».

Остин посмотрел на меня.

— Твой отец продолжал отправлять его жалованье Лизе Кейн в течение двух месяцев после того, как Дарвис удрал с твоей матерью. Возможно, он продолжал бы посылать ей деньги и по сей день, если бы последний перевод не вернулся к нему из-за того, что адрес получателя изменился.

— Это после того, как Лиза переехала к сестре в Афины, — сказала я. — Мне отец то же самое говорил. Он чувствовал себя виноватым из-за того, что его жена увела отца из семьи с двумя детьми. Он послал ей деньги, несмотря на то, что она по всему городу рассказывала про мою мать ужасные вещи.

Я раздавила помидор вилкой. Сок и семена брызнули из мякоти. Посолив помидор, я попробовала его на вкус и положила вилку.

— Что дал твой компьютерный поиск?

Остин подцепил на ложку кусочек банана с мороженым. Отведав лакомство, он принялся размешивать взбитые сливки с сиропом, пока у него не получилась однородная смесь. Зачерпнув ложкой мутное месиво, он с удовольствием его проглотил и причмокнул губами.

— Дарвис тоже не умер, — сказал он. — Но Лиза Кейн оказалась настойчивее твоего отца, потому что она получила от него развод в 1982 году.

— Три года спустя, — заключила я. — Интересно, где она его отыскала?

— Она его не искала, — сказал Остин. — За нее это сделал штат Джорджия. И заставил его выплачивать алименты на детей на сумму три с половиной тысячи долларов.

Я положила вилку на стол.

— Ты и вправду молодец, — сказала я, стараясь сдержать свое стремление узнать все и сразу. — Так, где сейчас Дарвис? Могу я с ним поговорить?

Остин нахмурился и слизнул с нижней губы сливки.

— Я не знаю точно, где Дарвис Кейн. Пока не знаю.

— Так как ты узнал все про развод? Разве не по компьютеру?

— Я выполнил поиск, узнал, что записи о смерти нет, но последний адрес его найти не смог. Тогда я стал искать данные по Лизе Франклин Кейн, и с ней все оказалось проще. Она живет в маленьком городке во Флориде. — Остин открыл папку и стал перелистывать страницы. — Где-то в середине штата.

— И Лиза стала с тобой разговаривать? — Мне было трудно в это поверить. Как-то этот факт не вязался с тем, что мне говорил о ней отец.

— Возможно, она не поняла, кто я такой, — сказал Остин.

— Так, значит, ты ей наврал безбожно.

— Это называется законспирировался. Профессиональные детективы постоянно так поступают, когда хотят вытащить на свет божий какую-нибудь грязь. И вообще, почему бы нет? Я ведь никому вреда не причинил, никому не сделал больно. Я просто сказал, что я служащий из банка в Мэдисоне, и что у нас находится на хранении вложение от Дарвиса Кейна, и что срок двадцать лет, за который была уплачена рента, истек, и что мне нужно узнать его адрес, чтобы отослать содержимое сейфа.

— Надо же, ты ей так сказал? А она что? Остин поморщился.

— Видит Бог, эта женщина ругается, как грузчик. Она сказала, что эта дохлая крыса, ее бывший муж удрал с другой женщиной много лет назад, оставив ее с двумя маленькими детьми без средств к существованию, и что по совести то, что хранилось в сейфе, должно перейти к ней. Я объяснил, что ее имени в договоре не было, и что если она хочет получить то, что хранилось в сейфе, ей придется подавать в суд. И вот тогда она сказала мне про развод и про сумму алиментов, которую назначил суд. Она к тому же заявляет, что Кейн ей еще несколько тысяч должен, кстати говоря.

— У нее есть хоть какие-то догадки о том, где он может быть? Остин с сожалением покачал головой:

— Нет. Лиз считает, что ее бывший муж прячется, и не только от нее, но и от правосудия.

— Почему? Что, по ее мнению, он натворил?

— Она просто говорит, что он мошенник. Если он был мошенником, то мошенником и остался, — вот так она сказала. И еще много такого, чего я повторять не стану, когда рядом дети. — Остин виновато посмотрел на детишек за соседним столиком, которые бросались бумажными катышками, свернутыми из салфеток, и не обращали на нас никакого внимания.

— Так что она сказала? — Я наклонилась к нему поближе.

— Лизи сказала, что она бы сделала все, что угодно, для меня, если бы я помог ей разыскать Дарвиса Кейна и получить то вложение, — прошептал Остин. — Все, что угодно. — Он сильно покраснел.

— Остин! И что ты сказал?

— А ты как думаешь? Я сказал, что я служащий банка, и ее грубая речь для меня оскорбительна, и спросил, не могут ли ее дочери что-то знать о своем драгоценном папочке.

— Хорошая мысль. О детях я забыла. Уитни и Кортни? Они на пару лет меня старше, так что сейчас они вполне взрослые. Что она на это сказала?

— Она сказала, что не хочет со мной трахаться. И предложила мне самому себя трахнуть. И после этого повесила трубку.

Я вздохнула и откинулась на спинку стула.

— Еще один тупик. Может, мы вообще все это зря затеяли. Все было так давно. Никто не хочет об этом говорить.

— Эй, это еще не тупик. Ты только что дала мне имена детей Дарвиса. Я могу попробовать их отыскать. Стоит попытаться. А ты что-нибудь нашла?

— Почти ничего, — сказала я. — Крис Грэм говорит, что знала, что Джаннин что-то затевала за пару месяцев до того, как исчезла, потому что попросила платить ей наличными, а не чеками, как обычно. И еще она сказала, что мама водилась с плохой компанией, но она не называла ничьих имен. Просто сказала, чтобы я поговорила с маминой кузиной Соней.

— С той, что переехала в Северную Каролину? — спросил Остин.

— В Каннаполис, — сказала я.

Остин с видом триумфатора стукнул по столу.

— Видишь, и тут есть ниточка. Нам лишь предстоит проверить данные на жителей Каннаполиса. Найти там Соню… Как, говоришь, у нее фамилия?

— Уайрик, — сказала я и, достав деньги из бумажника, положила их на стол. Я чувствовала себя совершенно опустошенной, побитой. Все это напоминало мне погоню за радугой. Чем ближе подходила я к тому, чтобы что-то узнать о матери, тем дальше убегала от меня правда о ней.

— Куда ты собралась? — спросил Остин. — Я думал, мы вместе поищем в компьютере.

— Нет, — сказала я. — С меня довольно поисков. Я собираюсь покататься. Выезжаю на воскресную прогулку.

— Сегодня суббота, — заметил Остин.

— Значит, воскресенье у меня начнется в субботу.

Глава 39

Я остановилась у круглосуточного супермаркета на выезде из города, забежала в него и купила четыре бутылки лимонада «Джек Дэниелз» в картонной упаковке. Выезжая со стоянки, я вдруг отметила про себя, что встала на том же месте, как в тот вечер, когда в последний раз видела Пейдж Пламмер. На том самом месте, где Уилл продемонстрировал мне свое умение целоваться. Я открыла бутылку лимонада и сделала долгий глоток. Не так уж плох он был на вкус. Я подумала о том поцелуе. И он тоже был совсем не плох.

Вначале у меня вообще не было никакого плана. Как это на меня не похоже. Всю жизнь я была убежденной сторонницей планового подхода. Я спланировала все: включая кисточки из итальянского шелка на тонких, полупрозрачных скатертях, которые должны были украсить столы на моей свадьбе.

Эти скатерти лежали в коробке у папы в гараже. Я их даже и не распаковывала. А сегодня вот субботний вечер, и у меня не было никаких планов, и делать мне было совершенно нечего, и встречаться тоже не с кем. Я могла поехать куда угодно, и любое место меня устроило бы, если там будут деревья и красивый вид, и не будет людей поблизости.

Озеро, решила я. Я поеду на озеро Окони смотреть закат.

Озеро Окони не принадлежало к числу тех озер, что существуют испокон века. На самом деле я была еще маленькой девочкой тогда, в семидесятые, когда власти штата решили перегородить дамбой реки Аппалачи и Окони, и мелкие ручейки. Электрическая компания купила у фермеров землю за миллионы долларов и сделала водохранилище площадью в 10 000 акров.

И после того, как у нас появилось рукотворное озеро Окони, та часть Джорджии, в которой мы жили, совершенно переменилась. Люди, которые всю жизнь только фермерством и занимались, вдруг получили деньги, но зато лишились земли и вообще всего остального. Разумеется, это озеро дало многим работу и дело. Говорили, что на нем была самая лучшая в штате рыбалка — особенно хорошо ловились окуни из-за старых сваленных деревьев на дне озера. Позже сюда приехали субподрядчики и превратили озеро в курортное место с гольф-клубами, пляжами, базами отдыха. Совсем недавно — пару лет назад на том самом месте, где когда-то у самого богатого табачного магната Северной Каролины были охотничьи угодья, был построен грязевой курорт.

А совсем-совсем недавно, примерно месяц назад, вот в такой субботний вечер я была в гостях у Джерниганов, в их загородном доме в Каскавилле — одном из модных местечек на побережье озера с идеальными площадками для игры в гольф. Сегодня, повернись вес не так, мы могли бы ужинать с Джерниганами в клубе, а потом, возможно, отправились бы кататься по закатному озеру, совмещая прогулку с коктейлями.

На самом деле у Джерниганов было на берегу озера два дома. Коттедж был совсем новым, площадью в четыре тысячи футов, трехэтажным особняком, и перед ним был, как положено, газон, который спускался к пристани.

Но настоящее «дворянское гнездо» было на конце не существующей на карте гравийной дороги. Когда-то, в семидесятые, Чаб Джерниган продал выработанные хлопковые поля властям Штата — это было, когда они только планировали озеро, но на побережье участки себе оставил, и на одном из них построил скромную рыбачью хижину под жестяной крышей. Расположенная всего около трех миль от коттеджа, «хижина» — так ее называли в семье, имела застекленную веранду вместо кондиционера, одну ванную и готовую вот-вот развалиться деревянную пристань. Сюда папочка Эй-Джи, Большой Дрю, ездил с ребятами ловить рыбу и отводить душу.

Эй-Джи несколько раз возил меня в «хижину» после того, как мы начали регулярно встречаться. В то время коттедж еще только строился. Мы готовили ужин на костре, голышом купались в озере и занимались любовью на кровати с продавленным матрасом, которая притаилась на веранде, но я не думаю, что Эй-Джи или любой другой член семьи Джерниганов сюда хоть ногой ступил после того, как был построен коттедж.

Пыль столбом поднималась из-под колес «вольво» — я ехала через одичавшие хлопковые поля. Под дубом паслась одинокая бурая кобыла, и внезапно перед лобовым стеклом пронеслась яркой вспышкой синего и оранжевого маленькая птичка. Сегодня день тоже выдался жарким, но сейчас солнце уже клонилось к закату, и когда я немного опустила стекло, то почувствовала дуновение ветерка с воды — запах озера уже стоял в воздухе. Вот оно — совсем рядом, за крохотной рощицей у въезда на территорию, принадлежащую Джерниганам.

Мне пришлось резко нажать на тормоза на повороте, и открытая бутылка лимонада выскочила из держателя, обрызгав сладковатой жидкостью панель. Вот так штука! Блестящие металлические ворота перегородили дорогу. Я нахмурилась, уставившись на это новшество. С каких это пор Джерниганы решили, что их престарелое животное нуждается в такой охране?

Я вышла из машины и подошла к воротам. На столбе я увидела табличку с надписью: «Частная собственность. Проход воспрещен. Категорически запрещается охотиться».

На воротах висел новый амбарный замок. Я подергала за него на всякий случай, но он, что неудивительно, не слетел.

Вот это меня совсем взбесило. Что это такое случилось с Джерниганами? С каких пор они стали запираться от меня — я же практически член семьи! О, простите, была практически членом семьи.

Я прошлась вдоль ворот туда и обратно. Сюда меня привело внезапное побуждение, но сейчас я всерьез была настроена искупаться в озере, посидеть на берегу и выпить лимонаду. И еще я хотела посмотреть на закат. Я хотела почувствовать, как солнце греет мне спину, услышать, как поют птицы, и посмотреть, как рыбы пытаются поймать жуков, когда те пролетают низко над водой.

Я решила, что и ворота, и эта надпись явились делом рук мстительного брата Эй-Джи, Кайла. И эта уверенность придала мне еще больше решимости. Я села в машину и отъехала немного назад. Примерно четверть мили отсюда была развилка, другая дорога, еще более заросшая, вела в сторону усадьбы старого Баскомба.

Винс Баскомб был партнером Дрю Джернигана во многих его деловых предприятиях, и одно время эти двое владели всей землей на этом берегу. Но Винсу теперь перевалило за семьдесят, его скрутил артрит, и он редко выходил из дома. Винс и Лоррейн Баскомб развелись в конце восьмидесятых, и с тех пор, насколько мне известно, Вине дважды вступал в брак и оба раза разводился. Я слышала, что жена номер три увела у него все денежки. Лоррейн тихо жила на краю города до самой смерти, а умерла она в прошлом году. Дети Баскомбов жили не в нашем штате и после смерти матери ни разу в Мэдисоне не появлялись.

На дороге к Баскомбу не было ни ворот, ни замков. Владение Баскомба примыкало к участку Джерниганов, но пристани там не было — между старыми партнерами существовала договоренность, что Баскомб может пользоваться пристанью Джерниганов.

Я, довольно усмехнувшись, оставила «вольво» возле дома Баскомба и вышла.

Сам домик был в печальном состоянии. Жестяная крыша проржавела, и угол веранды вот-вот готов был провалиться. Дикий вьюнок оплел стены и выбитые окна. Маленький дворик весь зарос сорняками, а на перевернутой старой лодке успел вырасти дубовый росток в четыре фута ростом.

Как только я ступила на эту землю, я пожалела о том, что на этот раз пренебрегла планированием. Белые брюки и шелковая блузка, изящные босоножки — не слишком подходящая экипировка для туриста. Поросль дикой смородины уже цеплялась за ткань брюк вокруг лодыжек. О чем я только думала? Я уже готова была развернуться и идти к машине, но тут представила себе этого напыщенного хлыща Кайла Джернигана, как он прибивает табличку с приказом не входить на его собственность.

Нет, черт возьми, я зайду на его территорию. Я преступлю его запрет. Единственное, о чем я жалела, что ружья у меня с собой не было, потому что если бы у меня был шанс во что-то пострелять, то я одним махом наплевала бы на все три его запрета. Я открыла багажник «вольво» и вытащила сумку, с которой ходила в спортзал. Последние шесть недель, если честно, я в зале не появлялась, и все из-за подготовки к свадьбе. Футболка была чуть с запашком, а обтягивающие спортивные шорты я едва бы выбрала в качестве стильного наряда для прогулки к озеру, но кроссовки — вот это было настоящее спасение. Я окинула взглядом местность, никого не увидела и быстро переоделась в одежду для гимнастики.

Я взяла под мышку картонки с лимонадом и, пробираясь сквозь колючки, направилась к озеру.

Я обошла полуразрушенную хибару Баскомба стороной — эти двери нараспашку, эти разбитые окна и полуразвалившееся крыльцо, с позеленевшим от плесени диваном-качалкой наводили на меня тоску. Когда-то здесь кипела жизнь. Когда-то на той лодке, на днище которой сейчас рос дубок, катались по озеру. Я легко представила себе Баскомба, сидящего на этом крыльце, слушающего радио. Я даже могла представить себе, как поскрипывает качалка. И в один прекрасный день все это кончилось. Жизнь ушла отсюда. Почему, интересно? Почему вообще люди бросают старую жизнь и начинают новую?

Хороший вопрос, решила я. Может, когда-нибудь, если у меня будет шанс, я задам тот же вопрос Джаннин Марри Мердок.

А пока я решила сосредоточиться на том, куда я ступаю. Вероятность встречи со змеей здесь была довольно высокой. И те заросли, сквозь которые я пробиралась, вполне могли быть ядовитыми.

Подойдя к кромке воды, я оглянулась на хижину Баскомба. По спине моей пробежала дрожь. Я отвернулась и по колючкам направилась туда, где, как мне было известно, проходила граница между владениями Баскомба и Джерниганов.

Настроение мое несколько исправилось, когда в сотне ярдов я заметила пристань. Нескольких досок не хватало, но все же она продолжала еще довольно крепко держаться. За деревьями виднелся домик Джерниганов, но я решила близко не подходить. Я не хотела смотреть на ту веранду, и я определенно не хотела видеть ту кровать со старым матрасом. Хотя, наверное, Кайл уже позаботился о том, чтобы и ее снабдить табличкой с надписью «Посторонним вход запрещен. Категорически запрещено трахаться».

Выбеленные солнцем кедровые доски дока слегка прогнулись под моим весом. Я пребывала в нерешительности. А вдруг все это сооружение рухнет? Но все же я решилась и сделала шаг вперед. Я не могла сильно растолстеть с тех пор, как в последний раз побывала в гимнастическом зале. И с того ужина-репетиции я отчего-то потеряла аппетит. Шоколадом я и вправду злоупотребляла, как и алкоголем, но нормальной еды практически не употребляла.

Солнце слепило глаза, отсвечивая от поверхности озера, мне даже пришлось заслонить глаза рукой. Здесь было на добрых пять градусов холоднее, чем в городе. Если стоять спиной к берегу, то все, что я могла видеть, — это зеленые деревья на противоположном берегу — участок Джерниганов, синее небо и изумрудную гладь воды. И никого: ни лодок, ни людей.

Теперь, когда я подошла к самому краю пристани, я почувствовала, что напряжение постепенно меня отпускает. Я поставила картонку с лимонадом и несколько раз потянулась. Размяла шею, левое плечо, правое. Затем присела на доски и открыла лимонад.

Мысли мои опять вошли в прежнее русло. Я подумала о маме, и знакомая, пусть и нежеланная тоска охватила меня. Что, подумала я, если Остин прав? Что, если я не способна на продолжительные отношения потому, что не могу докопаться до сути того, что на самом деле произошло со мной? Отчего меня бросила мать?

Черт побери, мама, подумала я. Почему ты не могла просто получить развод и жить, как все? Почему ты не смогла все просто уладить? Зачем тебе понадобилось убегать? И снова перед моими глазами встала хижина Баскомба, и я подумала обо всех этих закрытых за давностью делах и о людях, которых так никто и не нашел. Я тряхнула головой. Что, если я так никогда и не узнаю, что произошло с мамой? Жизнь коротка, сказала я себе. Забудь и иди дальше.

Так я и поступлю, сказала я себе. Пусть Остин дальше играет в Нэнси Дрю, если ему хочется. Пусть сам ищет Дарвиса Кейна и его бывшую жену, и его детей. Если поиск выведет его к моей матери, скажу спасибо. Если нет, так тому и быть. Все это дело казалось таким же безнадежно и мучительно тоскливым, как заброшенная хижина Баскомба.

А я — сильная, решительная женщина с неплохой карьерой и многообещающим будущим. И Эй-Джи Джерниган не единственный мужчина в Джорджии.

Немного позитива, сказала я себе. Все, что мне нужно, это немного положительных эмоций.

Я мысленно провозгласила тост за себя и сделала глоток лимонада. За тебя, детка, за взбалмошную, упрямую, не знающую запретов правонарушительницу.

Я сделала слишком большой глоток и икнула. И сама над собой рассмеялась. Прикончив первую упаковку напитка, я открыла вторую и расправилась с ней так же быстро. Я снова икнула, нарочито громко, с тайной надеждой, что этот вызывающе неприличный звук разнесется далеко над озером, может, мили на три, так чтобы его услышали Джерниганы в Каскавилле. Вот тебе, Кайл Джерниган. Я еще икнула. Вот тебе, Большой Дрю. И еще раз. А это тебе, Джи-Джи. Но Эй-Джи заслуживал чего-то еще более возмутительного. Еще более неприличного.

Слегка опьянев от сладковатой мятно-лимонной жидкости, я вдруг встала, стянула с себя футболку и шорты, и, оставшись в одних белых кроссовках фирмы «Найк», нагнулась, достав ладонями до носков и буквально, и фигурально показала своему экс-жениху задницу.

— Вот тебе, Эй-Джи! — проговорила я, разогнулась и еще раз сделала наклон. Легкий ветерок ласкал мою кожу. Я стояла голая посреди пустыни. Ну, почти голая. Кожа моя покрылась мурашками.

И тут я села, расшнуровала кроссовки и прыгнула в озеро. Я опустилась, почти достав ногами илистое дно, и лишь потом резко всплыла на поверхность. Вода была приятно прохладной. Я дрейфовала на спине и смотрела на облака, которые успели окраситься в розовый. Я сделала несколько мощных гребков, после чего снова дала себе отдохнуть на спине.

Я откинула голову и стряхнула с волос воду. Когда я открыла глаза, пристань была у меня перед носом. И на пристани стоял Уилл Махони.

Глава 40

Я снова набрала в легкие воздуха и опустилась под воду. Когда я снова поднялась на поверхность, то почти уверила себя в том, что его там не будет. Я уже подумала о том, чтобы уплыть куда-нибудь еще, но куда? Здесь, в этой бухточке, других пристаней не было. И там, на деревянном настиле, лежала моя одежда. Я досчитала до двадцати пяти и, когда мне показалось, что мои легкие сейчас взорвутся, позволила себе всплыть. Но глаза я держала закрытыми.

— Вы не можете задержать дыхание на более длительный срок? — спросил голос.

Я продолжала держать глаза закрытыми.

— Уходите.

— Знаете ли, я все еще могу вас видеть, — сказал Уилл. — Даже когда у вас глаза закрыты, я вас вижу. Так оно обычно бывает.

— Пожалуйста, уходите, — сказала я очень любезно.

— Скажите мне кое-что, — сказал он. — То, что вы только что проделывали тут, — это часть какого-то религиозного ритуала?

Я открыла один глаз. Уилл сидел на краю пристани, всего в нескольких футах, и болтал ногами в воде. Я отплыла от него, спрашивая себя, насколько хорошо ему отсюда меня видно.

— Я дам вам сотню долларов, если вы соизволите отсюда уйти прямо сейчас и будете молчать о том, что только что видели, — сказала я.

— Не стоит швыряться деньгами, — сказал Уилл. — Никто все равно не поверит тому, что я только что видел.

— А вы уйдете? Прямо сейчас? — Я открыла второй глаз. Уилл улыбнулся.

— Нет. Мне тут очень нравится. Отличный вид.

— Вы свинья, — сказала я.

— Вероятно. Но свинья счастливая. Красивый вечер, не так ли? У воды куда прохладнее.

И в самом деле, прохладно. У меня зубы начали стучать от холода. Я вся уже начала дрожать, и ниже пояса меня атаковали мелкие рыбешки.

— Послушайте, я на самом деле замерзла, — сказала я. — Вы не могли бы по крайней мерс отвернуться, чтобы я могла вылезти и одеться.

— Ладно, — сказал Уилл и повернулся ко мне спиной.

Я подплыла к пристани, залезла по деревянной стремянке на настил и наскоро вытерлась своей футболкой, перед тем как натянуть одежду. Тот, кто пробовал натянуть на непросохшее тело лайкровые шорты, поймет, каких мук мне это стоило.

Когда Уилл повернулся ко мне лицом, я уже зашнуровывала кроссовки.

— Как вы вообще сюда попали? — раздраженно поинтересовалась я. — Ворота были заперты. Кроме того, там висит табличка о том, что проход воспрещен.

Уилл порылся в карманах шорт и вытащил ключи.

— Где вы их раздобыли?

— У Кайла Джернигана. Семейство подумывает о том, чтобы продать это место, а я подумываю о том, чтобы его купить.

— У Кайла? — Я разом побледнела. — Только не говорите мне, что и он здесь.

— Нет, — сказал Уилл. — Я один пришел. Я не думаю, что ваш приятель Кайл любит природу. А как вы здесь оказались? Как я полагаю, вы больше не входите в число привилегированных особ.

Меня колотило от холода. С волос стекала вода, одежда тоже была наполовину мокрой.

— Не ваше дело. — Я пошла от Махони прочь по пристани, намереваясь сесть в машину и уехать.

— Так вы пришли со стороны Баскомба? — Уилл успел меня догнать. — Его участок тоже продается, как я слышал.

Я круто развернулась.

— С какой стати вас заинтересовали эти две полуразвалившиеся халупы? Разве вам мало того, что вы уже приобрели?

— Мне здесь нравится. Приятно и тихо. К тому же если не я куплю эти участки, то это сделает кто-нибудь другой. Джерниганы и Баскомбы имеют в этой бухте шестнадцать лотов. Этого хватит для того, чтобы сделать что-то солидное. С тротуарами и фонарями и прочими прелестями города.

— А что бы вы тут устроили, если бы удалось купить это место?

— Ничего. Может, привел бы в порядок дома немного. Построил бы лодочную станцию. И над пристанью надо немного поработать.

— И это все?

— Все… И вообще, отчего вам так интересно, что я собираюсь делать со своими деньгами?

— На что вы будете тратить свои деньги — меня не волнует. Но зато меня волнует эта бухта. Она для меня кое-что значит, и я не хочу, чтобы все тут оказалось разрушено.

— Я не собираюсь ничего тут рушить. — Лицо Уилла вдруг стало серьезным. — Эй, да вы вся дрожите!

— В машине дрожь пройдет, — сказала я, быстрым шагом направляясь к участку Баскомба.

— У меня есть ключ от домика, — сказал Уилл. — Давайте вместе туда зайдем. Я достану вам полотенце. И сухая одежда там, наверное, тоже есть.

— Нет, — ответила я. — Со мной и так все будет в порядке.

— Вы боитесь, что где-то тут притаился Эй-Джи? Думаете, он выпрыгнет из кладовки? Кили, тут никого нет.

— Я не боюсь столкнуться с Эй-Джи, — довольно резко ответила я. Мне на самом деле было очень холодно. Я чувствовала себя жалкой и несчастной. — Я просто возьму полотенце и отчалю. В городе у меня еще есть дела.

Я следом за Уиллом пошла к домику, но дальше ступеней крыльца идти не стала. Я не в силах была заставить себя смотреть на ту кровать на веранде.

— Давайте обойдем дом и зайдем с парадного крыльца, — предложила я, схватив Уилла под локоть. — В гостиной есть сундук, в котором Джи-Джи хранит полотенца и постельное белье.

Уилл в недоумении приподнял бровь, но последовал моему совету. Ключ подошел к замку, но дверь была затянута паутиной с дохлыми жуками, от которой пришлось избавиться. Дверь распахнулась, и я зашла в дом первой. Я изо всех сил желала продемонстрировать Уиллу, что дом, принадлежащий Джерниганам, меня не пугает. По крайней мере, эта его часть.

Здесь давно никто не бывал. Воздух в гостиной был спертым, тут тоже было много паутины и дохлых жуков. Мебель была покрыта простынями, на всем полулежал толстый слой пыли.

— Неплохо, — констатировал Уилл. Он поднял жалюзи, чтобы в помещении стало светлее.

Кедровый сундук стоял там же, где и всегда. Я открыла его и обнаружила стопку старых, но чистых пляжных полотенец. Взяв первое сверху, я принялась вытирать волосы.

Уилл присел на корточки возле камина.

— Эта штука работает?

— Работала, — сказала я. — Мы тут жарили мясо. Дед Эй-Джи, Чаб, построил трубу из настоящего гранита. Если правильно подобрать дерево для растопки, то этот камин всю комнату прогреет.

— Вы, верно, хорошо тут проводили время, — сказал Уилл. Он поднялся отряхивая пыль со штанов.

— Да, проводили, — сказала я, делая упор на прошедшее время.

— Так что вы делали там, на пристани? — спросил Уилл. — Если серьезно.

— Просто… думала, — сказала я. — Хорошее место, чтобы уйти от реальности. Чтобы побыть одной. Не многие знают о существовании этой бухты. И на лодках сюда никто не заплывает потому, что тут мелко.

Больше я ничего не собиралась ему открывать. Уилл Махони уже видел меня голой. Ни к чему обнажать перед ним еще и душу.

— Мне пора, — сказала я, направляясь к парадной двери.

— Подождите. — Уилл прошел за мной следом и запер дверь. Над головой сгущались тучи, и тяжелые редкие капли уже начали падать с неба.

— Пойдемте, — сказал он, указав на желтый «кадиллак», припаркованный у сарая. — Я подвезу вас к вашей машине.

Мы побежали к машине, и к тому времени, как мы до нее добежали, я успела порадоваться, что на плечах моих оказалось пляжное полотенце.

Уилл остановился у ворот и вышел, чтобы их отпереть. Я пересела на водительское сиденье и подогнала машину так, чтобы Уиллу осталось только запереть за нами ворота.

— Подъезд к Баскомбу чуть дальше по дороге, — сказала я. — Вы действительно подумываете о том, чтобы купить оба эти места? — Подождите. Лучше сперва посмотрите хорошенько. Я знаю, что вам нравится все налаживать, но Баскомб на самом деле сильно запустил свой участок.

Когда мы подъехали к участку Баскомба, Уилл, не выходя из машины, уставился на хижину Баскомба. По лобовому стеклу стекала вода.

— Вы и в самом деле не шутили. Поверенный Баскомба сказал мне, что я смогу купить этот участок очень дешево, но он забыл упомянуть, в каком он запущенном состоянии.

— Возможно, он сам не знал, — сказала я. — Здесь очень давно никого не было. Вине сейчас почти не выходит из дома, а его дети живут далеко и почти не приезжают в Мэдисон.

— А его жена? — спросил Уилл.

— Которая? У него их было три. Лоррейн, от которой у него дети, умерла. Две другие смылись с тем, что смогли у него отхватить.

— Я бы хотел заглянуть в дом, — сказал Уилл. — Ключа у меня нет, но, судя по тому, что мы видим, он мне и не понадобится. Хотите зайти со мной?

— Нет, — поежившись, ответила я.

— Я думал, вам нравятся старые дома.

— Этот дом не такой уж старый, — веско заметила я. — Здесь были фермы, пока власти Джорджии не затопили землю. Скорее всего, этот дом построен примерно в то же время, что и коттедж Джерниганов.

— И когда это было?

— В конце семидесятых — начале восьмидесятых.

— Похоже, крыша все равно прохудилась, — сказал он. — Я, пожалуй, заеду сюда после того, как вернусь в город. Когда погода будет получше.

— Вы уезжаете? Надолго? — спросила я.

— На пару недель. У меня есть дела в Нью-Йорке и еще надо кое с кем встретиться в Южной Каролине и Алабаме. И потом еще через неделю мне надо слетать в Шри-Ланку. Здорово, что я сегодня с вами встретился. Какие у нас планы на ближайшее время в отношении Малберри-Хилл?

— Я заказала мебель для дома, но пока рабочие не закончили, я едва ли что-то могу сделать. Кстати, как вчерашний ужин?

— Прошел.

— Не слышу энтузиазма в голосе.

— Просто… она слишком зациклена на работе. У нее очень много дел. Работает над большой сделкой по покупке недвижимости. Деловая женщина.

— Стефани с кем-то встречается?

— Мы об этом не говорили. Я пригласил ее заехать ко мне на следующие выходные, но она сказала, что у нее другие планы. Благотворительная акция — создается фонд для Гуманитарного общества. Тогда я спросил се насчет следующих выходных, но у нее и на те выходные уже есть планы. Ее фирма развлекает приезжих клиентов.

— Но дом ей понравился?

— Думаю, да. По ней точно не скажешь. — Уилл постучал подушечками пальцев по приборной доске своего «кадиллака». — Мне хочется, чтобы мы просто продолжали работать над домом. Если Стефани увидит его теми же глазами, что и я, — дело пойдет. — Он схватил меня за руку. — Вы ведь успеете к сроку, верно?

Я вздохнула.

— Если ваши рабочие успеют, то и я смогу. Мы должны закончить к Рождеству, верно?

— Что? Нет! Я же сказал вам — ко Дню благодарения!

— Вы сказали мне — к Рождеству, — повторила я, сжав зубы. — И даже это почти невозможно.

— Так постарайтесь, — сказал Уилл.

Я подвинула «кадиллак» как можно ближе к своей машине.

— Это невозможно.

— Вы сделаете это, — сказал Махони. — Если у вас возникнут проблемы, если вам понадобятся деньги, пока меня не будет, просто позвоните Нэнси в офис. Она со мной свяжется.

Я открыла дверь машины и вышла.

— День благодарения, — сказал Уилл, перемещаясь на водительское кресло.

Я хлопнула дверцей прямо перед его носом.

Глава 41

Глория подняла глаза от работы, окинула меня взглядом и рассмеялась.

— В чем дело? — спросила я, положив на стол цветной карандаш.

— Видела бы ты свое лицо. Жаль, что у меня нет при себе фотоаппарата. Тебя так раздражает то, что ты рисуешь?

Я взяла в руки другой карандаш и принялась вертеть его между пальцами.

— Я в растерянности. Я просто не могу сделать то, чего от меня ждет Уилл. Но он так хочет, чтобы я это сделала, что просто не знаю, как быть. Не могу его подвести.

Глория встала и подошла к моему столу. Через плечо посмотрела на тот рисунок, над которым я трудилась все утро. Я пыталась изобразить то, как должна выглядеть гостиная второго этажа в Малберри-Хилл. Гостиная получилась прекрасной. Диван с пышными подушками, обюссонский ковер на полу теплых оттенков зеленого с золотом, встроенные книжные полки и огромное венецианское зеркало, которое и задавало настрой всему помещению.

— Что тут невозможного? — спросила Глория. — Чудная комната. Любому понравилась бы.

— Нет, не любому, — поправила я Глорию. — Надо, чтобы она понравилась Стефани Скофилд. Она должна понравиться ей настолько, чтобы она захотела бросить свою прежнюю жизнь в Атланте и переехать сюда.

— Разве ты не на Уилла работаешь? — спросила Глория. — Пусть он сам думает, как ему уломать эту дамочку. Он за ней ухаживает, а ты работаешь на своего клиента.

Ухаживает… Старомодное слово, но оно отчего-то проняло меня. Я тоже хочу, чтобы за мной ухаживали.

— Он ее уже две недели не видел. И он несчастен. Он даже дошел до того, что поехал за ней вечером в Атланту, чтобы сводить в ресторан. И это при том, что рано утром ему надо было приехать на завод с утра — там было совещание. Он сам говорил, что ненавидит Атланту. Да, этот мужчина крепко влип.

Глория похлопала меня по плечу.

— Ты ничего не можешь тут поделать, — напомнила она мне. — Твоя работа состоит в том, чтобы сделать ему дизайн дома. И все. Точка.

— Он ждет от меня большего, — сказала я. — Бедняжка думает, что я могу заставить се влюбиться в дом, а потом и в него.

— Ну что же, тебе это не по силам. — Глория подошла к кофеварке и налила себе кружку кофе. Запах свежемолотого французского кофе наполнил студию. — Хочешь, и тебе сделаю?

— Запах божественный, — сказала я, но покачала головой. — Хотела бы я, чтобы Стефани действительно увидела этот дом. Почувствовала его дух. Знаешь, как учат на курсах по маркетингу? Вы не можете продать стейк отдельно от шипения мяса на сковородке…

— Знаешь, может, тебе стоит добежать до супермаркета и купить пачку цветных мелков с запахом клубники, из тех, что делают для детей, — со смехом предложила Глория.

— Только не клубника, — сказала я, но мысль Глория мне подбросила неплохую. Я снова взяла в руки карандаш и принялась рисовать. Я изобразила изящную женщину в золотистом халате, сидящую напротив венецианского зеркала. Я изобразила ее спиной к зрителям, но догадаться, кто она такая, было нетрудно. На оттоманке между диванами я изобразила маленькую коричнево-белую собачку. Склонив голову набок, я немного подумала, стерла нарисованное и кое-что подправила. Да, теперь собачка стала вполне узнаваемой. Такса. Карликовая такса.

Я с удовольствием поставила подпись в правом нижнем углу наброска. Готово! Подошла к ксероксу и сделала пару копий. Оригинал я положила в папку, которую собиралась отправить сегодня попозже на «Лавинг кап» для утверждения. Еще одну копию я убрала в папку, которую должна оставить себе для портфолио. Третью копию я свернула в рулон. Нашла кусочек золотистой тесьмы и завязала бантиком. Опустив рулон в специальный почтовый тубус, я направилась к двери.

— Куда ты идешь? — спросила Глория. — И почему у тебя такой счастливый вид?

— Я иду на почту, чтобы отправить стейк вместе с шипением Стефани Скофилд, — объявила я.

До полудня было еще далеко, а солнце уже жарило вовсю. Я чувствовала жар, поднимающийся от асфальта сквозь тонкие подошвы сандалий. Я перебежала перед парочкой машин и пересекла площадь. Выйдя на Вашингтон-стрит, я обогнула старое здание суда и оказалась перед почтой. Сегодня там работала только одна девушка, и передо мной выстроилась очередь из четырех человек, но здесь было так божественно прохладно — спасибо тому, кто придумал кондиционеры, — что уходить никуда не хотелось. Я прикупила еще несколько марок и уже на выходе из почтового отделения столкнулась с Джи-Джи Джерниган.

Почему я отправилась сюда лично, а не позвонила курьеру? Зачем мне вообще понадобились эти марки? И, наконец, почему я не догадалась нацепить очки и черный парик?

— Кили! — воскликнула Джи-Джи, хватая меня за оба запястья. Она, как всегда, выглядела безупречно. Ее светлые волосы были грамотно и недавно подкрашены, колорированы и уложены в прическу, розовый льняной костюм чудесным образом не имел ни одной морщинки, туфельки — словно только из магазина.

— О, привет, Джи-Джи, — сказала я. — Как дела?

— Я подавлена, просто ужасно подавлена. Кажется, мне после всего этого никогда не оправиться.

Это она подавлена? Разве не меня обвел вокруг пальца ее старший сынок? Разве не я несколько недель только тем и занималась, что рассылала подарки к свадьбе, присланные членами ее семьи и их друзьями адресатам? Разве не моего отца наказали на пару тысяч долларов, заставив заплатить за свадебное платье и прием на четыреста персон? Это было так похоже на Джи-Джи. Моя жизнь стоптана в дерьмо, но страдает она.

Что на это скажешь?

Мне не пришло в голову ничего лучше, чем сказать:

— Мне жаль.

— Я пыталась с тобой поговорить, — продолжала Джи-Джи, — но ты не отвечала на мои звонки. А я несколько недель кряду звонила. Разве ты не получала моих сообщений? И мои записки?

На самом деле на звонки Джи-Джи я действительно не отвечала, а ее записки тут же рвала и отправляла в мусорную корзину. И до сегодняшнего дня мне удавалось избегать встреч, как с ней, так и с другими членами ее семьи. И в этом было не только мое везение, но и результат тщательно спланированных действий. Я никогда не прогуливалась по их улице. Я обходила за три версты их банк. Я тщательно избегала заходить в те кафе и магазины, где любила бывать Джи-Джи. Единственным спонтанным нарушением запрета было посещение заброшенного коттеджа, но и это предприятие окончилось не совсем в мою пользу. Кстати, три дня после плавания в озере я страдала от насморка.

— Я очень занята, — сказала я, втайне мечтая, чтобы Джи-Джи поскорее отпустила мои руки. — Вообще-то у меня сейчас идет серьезный проект с весьма сжатыми сроками исполнения.

Большие сине-зеленые глаза Джи-Джи заволокли слезы. Такие же глаза, как у Эй-Джи, даже ресницы у обоих были одинаково темные и пушистые.

— У тебя нет для меня времени? Кили, ты была мне как дочь. Я думала… Я думала, что раз твоей матери нет поблизости… Я помню тот первый раз, когда Эй-Джи привел тебя домой на ужин. У тебя было такое чудесное платье в цветочек. Так тебе шло. Кили, мой сын приводил домой не меньше дюжины девушек. Красивых девушек, из хороших семей. Но в ту ночь, когда мы легли спать, я повернулась к Дрю и сказала: «Она та самая». Она та, которую я хотела бы видеть у себя в гостиной, та, которая бы открывала подарки к Рождеству со всеми нами. Я сказала: «Дрю, завтра ты пойдешь в банк и принесешь ту шкатулку, что там хранится. Ту самую, с жемчугами бабушки Джерниган. И этот жемчуг будет для нашей Кили. Она та, что родит нам внуков».

— Внуков? — завопила я. Наверное, они и имена им подобрали, и пол выбрали. Если бы не та его икота, может, я бы уже носила в себе маленького Эндрю Джексона. Третьего. — Джи-Джи, — начала я, но она снова меня перебила.

— Возможно, я обманывала себя, считая, что у нас особые отношения.

Я считала, что наши особые отношения зиждутся на том, что у нее полно денег, и она любит делать ремонт в своих домах. И, да, верно, мне нравилась Джи-Джи. Но никогда, ни одной секунды я не считала ее чем-то большим для себя, чем просто матерью Джи-Джи. У меня у самой была мать. Спасибо.

— Джи-Джи, я на вас не злюсь, — начала я снова.

— А с чего бы тебе на меня злиться? — Она выглядела так, словно само предположение было для нее оскорбительным. — Все это произошло от ужасного, немыслимого недопонимания. Но я сказала Дрю, иногда плохое случается и по вполне определенным причинам. Теперь, когда все успокоилось, мы можем смотреть вперед. Можем все разложить по полочкам. — Джи-Джи сжала мою руку. — Надо время, чтобы залечить раны. Ты согласна?

— Залечить что? Неужели вы всерьез думаете, что я могу принять Эй-Джи обратно? Вы серьезно?

Джи-Джи отпустила мои руки и отступила на шаг.

— Кили, тебе надо заглянуть в себя и разобраться в своих чувствах. Эй-Джи перед тобой извинился. Он мне сам говорил. Самое меньшее, что ты можешь сделать, это встретить его на полпути. Мальчик почти обезумел от горя. Пора, Кили.

Несмотря на то, что солнце палило мне в голову, я внезапно почувствовала леденящий холод. Мне надо было бы посмеяться над полнейшим абсурдом этой сцены. В центре Мэдисона. Посреди белого дня. Люди пялились на нас во все глаза. Две пожилые дамы прятались за памятником героям Первой мировой, ожидая, что же будет дальше, гадая, устроит ли эта сумасшедшая Кили Мердок еще одну истерику наподобие той, о которой они уже слышали.

Я не хотела давать им сатисфакцию. Но я также не хотела, чтобы Джи-Джи тешила себя мыслью, что я могу вместе с прочими Джерниганами утром в Рождество сидеть и распаковывать подарки, носить жемчуга бабушки Джерниганов и вынашивать следующее поколение двуличных негодяев с большими сине-зелеными глазами.

— Джи-Джи, чтобы избежать дальнейшего недопонимания, позволь мне посвятить вас в кое-какие отталкивающие подробности разрыва между вашим сыном и мной. Я видела вашего сына своими глазами во время репетиции свадьбы. В конференц-зале загородного клуба. Штаны у него были спущены до щиколоток. Моя бывшая лучшая подруга и свидетельница, Пейдж Пламмер, была с ним. Ее платье было задрано выше талии. Трусы у нее были сняты, и эта парочка трахались, как пара животных на скотном дворе.

— О! — Джи-Джи прижала ладонь к щеке, как будто я только что дала ей пощечину. — Я в это не верю. Эй-Джи никогда бы так не поступил. — Она попятилась. — Как ты можешь говорить такие мерзости про моего сына? Внезапно у Джи-Джи пропало столь острое желание принять меня в семейный круг. — Лгунья! — завизжала она. — Лгунья! Лгунья!

Старушки за монументом замерли и навострили уши. Они были живым воплощением ужаса и удивления. Какого черта? Я решила, что терять мне уже нечего.

— Это все правда! — крикнула я вслед Джи-Джи. — И будь я на вашем месте, я бы просила чистить паром заднее сиденье вашей машины, когда вы отправляете ее в мойку.

Глава 42

Вернувшись в студию, я направилась прямиком на кухню. Я подставила голову под кран и пустила ледяную воду. Отряхнув волосы и заколов их наверх, я пошла за свой стол. Я принялась рисовать жутких большеглазых младенцев, на которых не было ничего, кроме памперсов и пинеток. Они даже меня пугали.

Я трудилась около часу, а Глория все это время молчала.

— Что-то сегодня интересное на почте происходит? — спросила она, наконец.

— Ты уже слышала? Глория кивнула.

— Еще до того, как ты вернулась. Арлин Гиллман услышала новость от Мей Финли, которая, насколько я понимаю, узнала их от своей сестры, которая на почте работает.

Я дважды стукнулась лбом о стол.

— Мне, похоже, придется уехать из города, — сказала я. — Может, в Мичиган переехать или в Милуоки. Куда-нибудь туда, где холодно, но где людям все равно нужны дизайнеры по интерьерам. Желательно туда, где меня никто не знает.

— Кили, сладкая моя, Милуоки вообще-то не в Мичигане. Я думаю, он в каком-то другом штате на «М». В любом случае тебе не в чем себя винить, — успокоила меня Глория. — Джи-Джи надо было оставить тебя в покое. Она тут не права, а не ты.

— Тогда почему в городе говорят обо мне — снова обо мне? — спросила я. — Арлин тебе сказала, что Джи-Джи действительно думает, что я могу снова принять Эй-Джи? Она думает, что все это просто недоразумение!

Глория рассмеялась.

— Я слышала, что ты в живописных деталях описала, как ты застукала Эй-Джи с Пейдж. Фраза «как животные в амбаре» весьма удачна. Я точно ее воспроизвела?

— Я была так рассержена, что не могу точно припомнить, что я говорила, но это, вероятно, близко к сказанному мною. Но самое удивительное — знаешь что? Она до сих пор ничему не верит. Джи-Джи назвала меня лгуньей! Я этого ей никогда не прощу.

Тетя склонила голову набок и серьезно на меня посмотрела.

— Дело в том, что в этом городе мужчины из клана Джерниганов всегда выходили сухими из воды. И ты знаешь, почему? — Она не стала ждать, пока я отвечу. — Это потому, что они умели выходить сухими из воды. Всю неделю они грешат напропалую, а потом приходят в воскресенье в церковь, занимают почетные места и громче всех поют псалмы. Джи-Джи абсолютно точно знает, что Эй-Джи тебя обманул. Она знает это так же хорошо, как и то, что Дрю изменяет ей, и старина Чаб изменял своей жене — она про это тоже знает. Они все знают. Тут ничего не поделаешь. Но никто из них никогда ничего не сказал. Потому что «не хотят выносить сор из избы».

Я закрыла глаза. Я чувствовала, как у меня начинает болеть голова.

— Но почему? Почему Джи-Джи хочет так жить? Я не знала бабушку Эй-Джи, но Джи-Джи я знаю неплохо. Она привлекательная женщина, и не важно, как она иногда себя ведет — она далеко не глупа.

Глория улыбнулась, но не своей обычной ангельской улыбкой. Усмешка ее была кривовата.

— Семейная традиция. Джи-Джи неплохо живет в своем просторном и красивом доме. Надоест здесь — поедет в Каскавиллу, поживет там. Дрю знает, что она знает. И она заставляет его платить. И что самое печальное, при всех тех играх, что они ведут, они, как я думаю, действительно любят друг друга. По-своему. Может, несколько извращенно, но любят.

Я потерла затылок. На секунду я представила, что на шее у меня жемчужное ожерелье бабушки Джерниган, и это ожерелье давило мне горло, душило меня, словно рабский ошейник — удел побежденных.

Глория все видела. Она встала, подошла ко мне и растерла мне шею как раз там, где у меня свело мышцы.

— Забудь, все в прошлом. И плевать тебе, что скажут остальные. Ты еще слишком молода для жемчугов, — сказала Глория и словно просветлела. — Я забыла! Кстати, о сплетнях. Знаешь, что там еще Мей Финли на хвосте принесла?

— Не знаю. Что?

— Представительниц самой древней профессии в Мэдисоне стало на две меньше.

— Как тебя понимать?

— Пейдж и Лорна! Мей видела, как они грузили вещи в грузовик сегодня утром. И на их доме появилась вывеска о продаже.

— Ты шутишь, — сказала я, чувствуя, как у меня поднимается настроение. — И куда они отправились?

— Слышала, что они переезжают в Мариетту. Лорна с июня не работает — у нее эмфизема легких. А теперь еще и Пейдж потеряла работу в рекламном агентстве, — сказала Глория и, сверкнув глазами, добавила: — Маленькая птичка на хвосте принесла, что они уволили ее потому, что «Мэдисон мьючел» перевел счет в другое агентство.

— Нет! — Я засмеялась, несмотря на подавленное настроение.

— И та же птичка сообщила, что Джи-Джи дала знать Дрю, что не желает видеть эту потаскушку даже за сто шагов от ее драгоценного сыночка. Она не хотела, чтобы Пейдж тешила себя мыслью, что, раз ты из картинки выпала, она может занять твое место.

— Бедная Пейдж, — сказала я. — Кажется, не суждено ей встречать Рождество с Джерниганами в «Оуксе».

Глава 43

Прошел почти месяц с тех пор, как я последний раз видела своего самого крупного заказчика, Уилла Махони. В течение всего этого времени в начале каждой недели Нэнси звонила мне, чтобы сообщить о его передвижениях, давала мне телефоны и почтовые адреса, чтобы я могла звонить ему в случае надобности и пересылать рисунки и образцы тканей. Я не покладая рук делала наброски комнат, не забывая в каждой из них изобразить Стефани Скофилд и ее Эрвина. Я присылала ему фотографии мебели и декора, ковров и прочего — того, что я уже купила или заказала.

Я потратила уже больше ста пятидесяти тысяч его долларов, а он так ничего из купленного мной воочию и не увидел. Я сама начала нервничать из-за этого. А мисс Нэнси, которая проверяла все счета, похоже, начала ревновать меня к фабрике, справедливо рассудив, что те средства, что тратит Уилл на свой, как она выражалась, «Тадж-Махал», он мог бы с большей пользой употребить для производства.

В первый понедельник июля я заскочила на «Лавинг кап», чтобы забрать чек на две чугунные вазы для цветов — украшение парадного входа.

— Две тысячи долларов, — неодобрительно заметила Нэнси, выдавая мне чек. — Они что, из золота сделаны?

— Эти вазы сделаны в девятнадцатом веке во Франции, — сказала я, чувствуя себя виноватой, — и украшали они плантацию в Барбадосе. В цену входит погрузка и поставка от продавца, который живет в Миссисипи.

— За такие деньги они должны были доставить их на спине бегемота, — сказала Нэнси. — И еще — сегодня босс приезжает из какой-то заморской страны. Он хочет встретиться с тобой в его замке сегодня в четыре. Хочет пройти и посмотреть, что сделано.

Было почти два часа. Черт! Надо было лететь туда сейчас, чтобы подготовить все к приезду хозяина. Бригада строителей работала сверхурочно, чтобы закончить пристройку в срок, и уборка после себя не была в числе их главных приоритетов. Стены стояли, проводка проведена, полы настелены, но отделка, казалось, займет целую вечность.

Уилл настоял на том, чтобы стены были оштукатурены и выровнены вручную — никакого гипсокартона. Мне пришлось изрядно побегать, чтобы найти мастеров, которые еще не разучились это делать. Бригадира звали Джеймс Моуди, и он был настоящим художником. Ему к тому же было семьдесят два года, и при повышенной влажности, что в наших широтах случается часто, его мучил артрит. Артрит настолько сильный, что он и ведра не мог поднять, и лишь давал указания своему помощнику — восемнадцатилетнему мексиканцу, который едва говорил на английском.

Мисс Нэнси принялась стучать по клавишам компьютера и на меня больше не смотрела.

— Как тут дела? — спросила я. Фабрика словно вымерла. Машин на стоянке почти не было.

Секретарша надула губы.

— Босс не особенно разговорчив. Но я знаю, что он вернулся из последней поездки в Нью-Йорк в ужасном настроении. Те, кто у него считает деньги, говорят, что мы не можем больше делать бюстгальтеры у себя в стране. Даже ту изумительную модель, которую он хочет тут производить. Они говорят, что стоимость работы здесь очень высока.

Нэнси понизила голос.

— Вот для этого все эти чертовы поездки за границу. Мистер Махони думает, что я не знаю, но, черт побери, я же все билеты ему заказываю, организовываю для него встречи. Он присматривает одну фабрику в Никарагуа, а другую в Мексике. Мистер Махони дал поручение нашим девочкам сделать для него несколько образцов изделий, чтобы он мог взять их с собой и увидеть, могут ли они там работать так же качественно.

Я задержала дыхание. Неудивительно, что Нэнси так возненавидела дом Уилла. С ее точки зрения, каждый цент, что он вкладывал в свой дом, он крал у фабрики.

— Но, если Уилл даже переведет часть производства за рубеж, здесь ведь все равно останется компания? Я хочу сказать, что в Мэдисоне тоже останутся рабочие места. Ну, те, кто будет заниматься заказами и поставками?

— Если под компанией ты имеешь в виду меня и горстку других людей, то да, — сказала Нэнси. — Швеи, те, что делают образцы, тоже сохранят работу. Но их всего пять человек. Когда-то у нас работало двести швей, — задумчиво проговорила она. — Я не говорю уже о раскройщиках и тех, кто делал выкройки, и других людей в производстве. Большинство их потеряло работу после последнего спада продаж. Но да, кое-кто работу получил бы — компьютерщики, маркетологи — те парни после колледжа, яппи. Уж они-то накупят себе дорогих машин и часов «Ролекс».

Я не знала, что ей сказать. Внезапно я почувствовала себя Марией Антуанеттой среди роскоши Версаля в осаде голодных крестьян. Я понимала, что ситуация не совсем похожа, вернее, совсем не похожа. Но мне все равно было стыдно за то, что я трачу две тысячи долларов на чугунные урны, пусть даже девятнадцатого века.

— Как у босса идут дела с подружкой? — стараясь придать своему тону непринужденность, спросила мисс Нэнси.

— Со Стефани? Как вы о ней узнали? — спросила я. Уилл не был похож на человека, который стал бы делиться своими личными переживаниями с подчиненными, пусть даже с первой помощницей.

Нэнси состроила кислую мину.

— Я каждую неделю посылаю по дюжине роз Стефани Скофилд в какую-то шикарную адвокатскую контору в Атланте, — сказала мисс Нэнси. — Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться, что мистер Махони в нее втюрился. Так как там у него с ней дела? Что она собой представляет?

— Вы, наверное, знаете столько же, сколько я. Она очень симпатичная. Спортивного типа. И кажется, Уилл ей интересен.

— Замок его ей интересен, это я точно знаю, — сказала Нэнси.

— Отчего вы так думаете? — удивленно спросила я.

— Босс велел мне заказать для нее ключи от дома. От замка и от маленького тоже. Чтобы она могла приезжать и проверять, как идут дела, пока его нет.

Вот это новость! Я несколько раз говорила с моим заказчиком по телефону, но он ни разу и словом не обмолвился о том, что Стефани будет надзирать за работой. И на объекте я ни разу с ней не столкнулась.

Нэнси пристально смотрела на меня.

— Это хорошо, — сказала я. — У меня другой работы полно. Хорошо, когда у тебя есть подмена. Я уверена, что Уилл одобрит ее интерес.

— Разумеется, — протянула Нэнси и снова принялась печатать, а я поехала домой, чтобы переодеться в джинсы и кроссовки, перед тем как направиться в Малберри-Хилл.

Как обычно, оказавшись на объекте, я поразилась тому, что успели сделать рабочие за время моего отсутствия и удивительной пробивной способности Уилла Махони, который умел кнутом и пряником заставить людей делать то, что он хочет, и даже смотреть на то, что им предстоит сделать, его глазами.

Он твердо настоял на том, чтобы в первую очередь завершили фасад. Все — каменная кладка, бордюры, покраска, боковые веранды, колонны, окна, «новая» спасенная дверь — все должно было быть на месте, так, чтобы все, кто работает над проектом, могли видеть, каков будет конечный результат.

И Уилл оказался прав: дом в целом выглядел не просто великолепно — величественно. Когда я проезжала мимо просторного луга с дикорастущими цветами и колосьями, неожиданная зелень газона и геометрически правильные посадки самшита заставили мое сердце подпрыгнуть. Старый дом смотрелся белоснежным на фоне всех этих оттенков зеленого. Мне не терпелось водрузить эти урны перед парадным крыльцом и заполнить их самыми пышными папоротниками во всем графстве Морган.

Но когда я стала огибать дом с тыла, улыбка моя поблекла. Теперь вся картина напоминала постановочную сцену Голливуда. Спереди — идиллия, но стоит посмотреть с обратной стороны, и все очарование улетучивалось.

Весь подъезд был забит грузовиками и пикапами. Ту траву, что посадили в мае, давно успели затоптать, и теперь весь двор был в красной глиняной грязи. В патио у бывшей котельной стояла мешалка для цемента, кругом были раскиданы доски и кирпичи. А мусор! Кучи мусора по всей округе. Обертки от еды, обрывки изоляции, опилки и щепки, куски упаковки и прочее.

Я припарковала «вольво» и поднялась на веранду с тыльной стороны дома, где Адам смотрел, как рабочий прибивает утеплитель вокруг застекленной двери веранды. Пол на веранде был весь в грязи, и мое сердце упало, когда я увидела, что грязные отпечатки ног ведут в комнату для завтрака.

— Адам, — задыхаясь, сказала я. — Тут просто ужас что творится. Ты должен что-то сделать.

Адам, мускулистый негр лет тридцати, едва ли имел до сих пор опыт общения с дизайнером по интерьерам, которая, к тому же, на него бы прикрикивала. Но Уилл в его присутствии велел мне присматривать за строительством. До сих пор мне удавалось не выводить ситуацию из-под контроля, неукоснительно соблюдая одно правило: если у меня возникали проблемы, я обращалась не к рабочим, а к Адаму. Причем делала это наедине. Он не хотел, чтобы его ребята думали, что какая-то фифа на высоких каблуках может им командовать на строительной площадке.

Теперь Адам швырнул сигарету на землю и молча окинул меня взглядом.

— В чем дело, Кили?

— Здесь грязно, — сказала я и обвела рукой пространство. — Надо бы прибрать.

— Тут люди работают, — сказал он, нахмурившись.

— Но Уилл в четыре будет здесь, — сказала я, — и мне не хочется, чтобы он из-за грязи проглядел то невероятно многое, что вы успели сделать.

Вот так-то лучше. Во всем надо уметь находить позитив — и билет в рай вам обеспечен.

— Фасад дома выглядит просто восхитительно, но ты поворачиваешь за угол, и… Может, все-таки приберем тут быстренько? Может, сожжем то, что можно, остальное свезем на свалку? И нельзя ли парковать грузовики чуть дальше от дома? Из-за них задний двор превратился в какую-то грязевую ванну. И вся грязь несется в дом. Я не хочу, чтобы та красивая плитка, что вы постелили на кухне, оказалась испорченной.

Адам неохотно кивнул.

— Норманн чуть меня с ума не свел из-за этой плитки. Я велел накрыть ее бумагой, но он говорит, что на пороге бумага рвется. Он уже говорил о том, что придется кое-какие плитки поменять.

Адам сунул два пальца в рот и оглушительно свистнул. Я думала, у меня перепонки лопнут.

И тут же стук молотков стих. Рабочие собрались вокруг нас.

— Слушайте меня, — прокричал Адам. — Мистер Махони едет сюда с проверкой. В четыре будет здесь. Я хочу, чтобы вы все убрали свои долбаные грузовики с газона. Теперь будем оставлять их на подъездной дороге перед домом и пешком идти к месту работы. И не ходите по этой долбаной траве. Как только отгоните грузовики, уберите мусор. Картон и опилки можно сжечь, а остальное на свалку. Потом пройдите по комнатам и уберите мусор. Я хочу, чтобы дом был как конфетка. Усекли?

— Понятно, — сказал один из рабочих, и все стали разбредаться.

— Побыстрее, черт вас побери, — прикрикнул Адам.

— Спасибо, — сказала я ему, улыбнувшись.

— Ладно, — проворчал он. — Но может, хотите по дому пройти, внутрь заглянуть?

Внутри дом был явно не таким, каким я бы хотела его видеть. Везде было полно грязи и мусора. Я нашла старую общипанную метлу в той комнатке, где была прачечная, и принялась за дело.

Используя лопату как совок и строительное ведро как мусорную корзину, я убирала комнату за комнатой — от фасада к тылу.

Надо признать, что, если не брать во внимание мусор, все было сделано на совесть. Вся лепнина, оставшаяся с прежних времен, была снята и отреставрирована. Мистер Муди сотворил буквально чудеса с потолком в гостиных и столовой. Все каминные трубы отремонтированы, и мрамор, который я заказала для отделки каминов, был сложен в сарае на заднем дворе и ждал своей очереди.

Повинуясь внезапному импульсу, я бросила метлу и помчалась наверх, чтобы посмотреть, как обстояли дела там.

Лестницу использовали в качестве кладовки. Вдоль стен стояли картонные коробки, но вид их был отраден взгляду. Там в разобранном виде стояла сделанная по специальному заказу ванна на львиных лапах — по чертежам той, что когда-то украшала хозяйскую ванную в Малберри-Хилл. Я часами висела на телефоне, добиваясь того, чтобы мой заказ выполнили первым. И вот ванна была здесь. Здесь также была зеленая стеклянная плитка для душа. У дальней стены примостилась громадная упаковка на подставке, снабженной колесиками. Я приподняла край одеяла и увидела, что то была мраморная столешница для трюмо.

Отсюда я видела, как мистер Муди работает над лепниной потолка в гостиной второго этажа.

Я быстро собрала с пола мусор и уже бежала вниз, чтобы его выбросить, когда услышала автомобильный гудок. И посмотрела на часы.

Пять минут пятого. Я убрала метлу в кладовку и сполоснула руки.

Я была почти у двери черного хода, когда услышала, как хлопнула дверца машины. Следом послышался заливистый лай.

— Эрвин, нет! — взвыл женский голос — Подожди мамочку!

Глава 44

— Уилл! Стефани! — Мой голос если и дрожал, то всего чуть-чуть. Я почувствовала тяжелое дыхание у своей лодыжки. Эрвин смотрел на меня снизу вверх, и его влажные карие глаза говорили мне… Что они говорили? Может, «мне пора помочиться»?

На Уилле были мятые брюки цвета хаки и выцветшая (по крайней мере, именно так она смотрелась) рубашка для гольфа. Под глазами у него были огромные мешки. Стефани выглядела значительно свежее и, пожалуй, лучше владела собой. Одета она была в то, что, по ее мнению, положено носить «деревенской пастушке» — хлопчатобумажные капри, легкий хлопчатобумажный топ и голубые сандалии на пробковой подошве. И снова я заметила на пальце ноги то колечко. Стефани жалась к Уиллу, как матрос на мачте жмется к канату.

— Привет, Кили, — сказал Уилл и неловко приобнял меня свободной рукой. — Дом классно смотрится.

Настроение у меня мгновенно поднялось.

— Вам действительно нравится?

— Восхитительно, — сказала Стефани. Она отпрянула от Уилла и запечатлела у Адама на щеке влажный поцелуй.

Он смутился.

— Уилл, — сказала Стефани, — Адам такой прелестный. Каждую пятницу, когда бы я ни приезжала, он бросает дела и показывает мне все, что сделано. Он даже разрешил мне выбрать цвет для ставен!

Я чуть не прикусила язык. Новый цвет? Я провела много часов, подбирая цвет для ставен в Малберри-Хилл. В итоге я поехала в Монтиселло, штат Джорджия, чтобы отщипнуть немного облупившейся краски от дома, в котором расположен музей архитектуры неоклассицизма. Я привезла этот кусочек Бенджамину Муру, своему дилеру, и он провел спектральный анализ этой краски и изготовил точно такую же смесь. Она не была ни зеленой, ни голубой, и черной она не была. Она была именно такой, какая просилась к этому дому.

— Цвет кофе с молоком! — между тем продолжала Стефани. Она вся сияла от удовольствия, глядя на Уилла. — Я просто отнесла свою любимую кофейную чашку в магазин, где продаются краски, и они подобрали мне цвет. Это самый классный цвет — самый вкусный!

Я бросала на Адама гневные взгляды. Он смотрел в сторону — на Эрвина, который как раз пописал на цветочную урну за тысячу долларов.

— Давайте пройдем в дом, — сказала я Уиллу. — Думаю, вы устали. Откуда вы сегодня прилетели?

— Из Мехико, — сказала Стефани. Она взмахнула рукой и зазвенела серебряными браслетами на запястье. — Разве Уилл не самый чуткий мужчина на свете? Он каждую неделю присылал мне по подарку. Вам разве не нравятся мужчины, которые понимают, как важно дарить женщине подарки?

— Да, — сказала я, — подарки — это чудесно. Уилл зевнул:

— Я целую неделю проспал бы.

Прогулка по дому оказалась не похожей на ту, на которую надеялась я. Уилл старался выглядеть заинтересованным. Он искренне восхитился потолочной лепниной и проявил интерес к каминному инвентарю ажурной ковки, который я приобрела на распродаже в Джексоне, штат Миссисипи. Но было ясно, что он с трудом держится на ногах.

Уилл пожал руку мистеру Муди и провел ладонью по еще влажной лепнине в комнате для завтрака, но лишь кивнул, когда я обратила его внимание на витражные зеркальные стенки кухонной мебели, которую плотники как раз устанавливали на кухне.

Стефани, однако, кухонные помощники весьма заинтересовали. Я отыскала полностью отреставрированную шестиконфорочную газовую плиту в специальном антикварном магазине в Клейтоне, штат Джорджия. Фарфоровые части были молочно-белого цвета, все хромированные детали были тщательно отполированы. В нее были встроены часы и котелок для супа и полка для пряностей. И от этой плиты я плясала буквально как «от печки», продумывая дальнейший дизайн кухни.

Стефани потрогала фарфор пальцем и с сомнением спросила:

— Эта штуковина работает?

— Чудесно работает, — с гордостью сказала я.

— Разве нельзя было достать симпатичного «Викинга»? — спросила она. — Ну, знаете эту марку — большие ресторанные плиты из нержавеющей стали. Моя подруга, которая вышла замуж за дерматолога, купила себе такую — с грилем и двумя встроенными духовками. Вот это действительно сказка!

— «Викинги» мне и самой нравятся, — согласилась я, — но мне хотелось сохранить дух времени. Кроме того, здесь тоже две духовки. А на новом Патио будет установлен камин с грилем, а два гриля нам ни к чему.

— Хм, — вот все, что она сказала.

«Зачем тебе нужен гриль? — подумала я. — Для шпината или морского окуня?»

— Мне очень хочется, чтобы вы осмотрели верхние этажи, — сказала я Уиллу. — Ребята идут в точности по графику. Я думаю, что все будет замечательно.

На лестничной площадке второго этажа я показала на коробки и сообщила, что там плитка для гостевых ванн.

— Отлично, — сказал Уилл. — Прямо как на фотографиях, которые вы мне отправили.

Было ясно, что ему сейчас не до кафеля, но Стефани до всего было дело.

Она пнула ногой упаковку с ванной — джакузи. Я бы отдала почку за то, чтобы иметь такую. Это был не просто «кадиллак» среди ванн, это был «роллс-ройс».

— Как насчет мощности? — поинтересовалась Стефани. — И почему она выглядит так просто? Ни золота, ни латуни в отделке?

— Это точная репродукция той ванны, что стояла в доме в 1920 году, — сказала я. — Но со всеми современными наворотами. Вот эти никелированные ручки — тоже оригинальная черта той эпохи. К тому же золото и латунь не подошли бы ко всему остальному, что будет в ванной комнате.

— Мне это напоминает школьную уборную, — сказала Стефани. Теперь она всерьез занялась содержимым коробок и картонок. — А биде будет? — спросила она. — Не может быть, чтобы в таком доме, как этот, не было бы биде.

Я посмотрела на Уилла в ожидании поддержки. Он снова зевнул и посмотрел на меня с мольбой во взгляде.

— Мы можем установить в ванной биде? Я почувствовала нервный лицевой тик.

— Если мы сократим пространство душа. Что означает, что нам все придется перепланировать.

Он поднял руки вверх.

— Но ведь мы можем это сделать, верно, Кили? Позвонить и заказать биде?

— Если вы этого хотите.

Если уж мы до этого дошли, почему бы тебе не заказать себе новый хребет?

Уилл кивнул, и я добавила биде в список срочных заказов.

Я задержала дыхание, когда мы добрались до хозяйской спальни. Мы с архитектором очень старались целиком воспроизвести дух оригинальной части дома и в новом крыле.

У входа в новое крыло мы поставили пару колонн, которые мы изготовили так, чтобы они сочетались с колоннами на передней веранде, но в меньшем масштабе. Между ними массивные, в античном стиле двойные двери вели в гостиную, а из нее в спальню.

По крайней мере, двери и колонны Стефани понравились.

— О! — воскликнула она, хватая Адама за руку. — Их тут не было на прошлой неделе. Я в них просто влюбилась. Где, скажите мне, вы нашли такие колонны?

Адам простодушно улыбнулся.

— Кили вместе с архитектором подготовили чертежи, а изготовили их в Алабаме. Кили нашла двери, верно, Кили?

— Да, на распродаже антиквариата, — сказала я. — Все старинные двери и все ручки для них, и цветочные урны на парадной веранде.

— В какой цвет мы покрасим двери? — спросила Стефани, глядя на Уилла.

Мы? Мне хотелось визжать от злости. Мы не будем красить двери.

— На самом деле, — сказала я на удивление спокойным тоном, — эти двери никогда не красили. На них патина. — Я пробежала пальцами по атласной древесине, которую натирали пчелиным воском вручную.

— Я знаю, — возбужденно воскликнула Стефани. — В цвет кофе с молоком! Чтобы сочетались со ставнями. Разве не прекрасная мысль?

«Только через мой труп ты сделаешь эти двери рекламой „Нескафе“», — подумала я. Уилл потер глаза.

— Мне лично нравится, как выглядит старинное дерево, — мягко заметил Уилл. — Давай оставим их такими, как есть. Хотя бы на первое время.

«Ого, — подумала я, — да ты обрел голос».

Оказавшись в спальне, Уилл сразу подошел к окнам в сад. Он отошел на несколько шагов вглубь и снова посмотрел в окно. Я сразу поняла, что он делает: он хотел знать, что будет видеть, поднимаясь с постели каждое утро.

— Отлично, — тихо сказал Уилл.

Я почувствовала себя так, словно он осыпал меня сапфирами и рубинами. Архитектор изготовил чертежи окон для каждой комнаты. Эти окна были несколько иными, чем требовал стиль неоклассицизма — скорее больше напоминавшие итальянский дизайн, и, на мой взгляд, это был единственный небольшой просчет в вообще-то блестящем архитектурном проекте.

Но я пошла к талантливому плотнику, которого нанял Уилл, и мы с ним вместе измерили и зарисовали все оригинальные окна и подготовили новый план: два окна в том же масштабе, что и обе половинки двери в спальню, двойные застекленные двери — «французские двери», такие же, как в столовую, и слегка преувеличенное веерообразное окно над ними. Плотник делал рамы по месту, вставил старинное стекло гармошкой — из тех, что нашлись в доме на чердаке.

Архитектор решил добавить навесной балкон — такой же, как балкон фасада, только чуть побольше.

Стефани открыла «французские двери» и выглянула. Балкон был все еще в лесах, оставшихся после покраски наружной стены.

— Тут можно ходить? — боязливо спросила она.

— Только вчера закончили, — гордо сказал Адам, — он прочен, как скала.

Стефани вышла на балкон.

— О! — только и сказала она.

Уилл вышел вслед за ней, и они оба уставились в пространство. Уилл обнял Стефани за талию, и она положила голову ему на плечо. Мы услышали стук коготков по деревянному настилу и заливистый лай. Уилл нагнулся, чтобы взять свободной рукой собаку. Сцена была исключительно интимной.

По молчаливому согласию мы с Адамом оставили парочку наедине и спустились вниз.

Ты сделала свою работу, сказала я себе. Может, чуть лучше, чем следовало.

Глава 45

В августе папочка приготовил для меня сюрприз. В среду утром он позвонил мне, как обычно, чтобы напомнить о нашем традиционном ужине.

— Приготовил кое-что новенькое, — сказал он. — Я знаю, что тебе очень нравится моя запеченная лососина. Но пора расширять меню. Только ничего не ешь накануне, ладно?

Я повесила трубку, и в голову мне пришло сразу несколько мыслей. Во-первых, что-то в папиной жизни изменилось. Голос его звучал как-то возбужденно. Я была настолько занята последнее время, что упустила один очень важный момент — нерушимая константа моей жизни перестала быть таковой. На той неделе я пропустила традиционный ужин с отцом. На самом деле я пропустила этот ужин потому, что поехала в Атланту для того, чтобы купить обои для одной из гостевых ванн в Малберри-Хилл.

— Глория?

Глория что-то пробурчала. Тетушка проверяла счета — занятие, которое она меньше всего любила в жизни.

— Ты ничего необычного за папой в последнее время не замечала?

Глория подняла голову и задумалась.

— Что именно?

— Я не знаю. Он позвонил, чтобы пригласить меня на ужин, и сказал, что сегодня будет особое блюдо.

— Не лососина? Твои молитвы услышаны.

— И не только это. Голос у него звучал как-то странно.

— Ну, я заметила, что он тщательнее причесывает волосы. И представь себе, дважды я застукала его за тем, что он бегает трусцой по утрам.

— Отец? Мердок бегает трусцой? Я даже не знала, что у него есть кроссовки.

— Я сама была удивлена, — сказала Глория. — Может, ты знаешь, что с ним?

— Пожалуй, сегодня я попытаюсь это выяснить. — Я вернулась к работе и забыла об этом разговоре.

В семь часов, когда я припарковала машину к отцовскому дому, я заметила, что рядом с домом стоит еще одна машина. В этом не было ничего особенного. Отец часто обкатывал машины перед продажей. Странно было то, что отцовская машина тоже была на месте, а вторая — красный «хюндай» — из тех автомобилей, продажей которых отец никогда не занимался.

Из дома несло чесноком. Вот, решила я, в чем состоит сюрприз. Папа, должно быть, узнал, как готовят спагетти и сухарики с чесноком.

Я открыла дверь своим ключом и пошла на кухню. Отец стоял ко мне спиной — у плиты, с повязанным на поясе полотенцем. В руках у него была деревянная ложка, и он что-то помешивал на сковородке, стоящей на большом огне. Но на кухне он был не один. Миниатюрная женщина с длинной темной косой до талии стояла рядом с отцом и резала лук.

— Привет, — сказала я, на мгновение задумавшись, не ошиблась ли я домом.

— Кили, — сказал папа и положил ложку.

— Папа?

Женщина повернулась ко мне и застенчиво улыбнулась. Она была азиаткой, и на ней были очки и бледно-зеленый спортивный костюм. При более пристальном взгляде я заметила седую прядь в ее волосах. Морщин у нее на лице не было, а из косметики только бледно-розовая помада.

Папа положил ей руки на плечи, и я подумала, что сейчас упаду в обморок.

— Дочурка, — сказал отец, — это моя подруга, Серена. Серена, это моя девочка, Кили.

Серена протянула мне руку, заметила, что у нее все еще в руке нож, и засмеялась, прежде чем положить его на стол и вытереть руки полотенцем.

— Кили, — сказала она с отчетливым южным выговором, — так хорошо, что мы встретились. Надеюсь, вы не против того, что я оказалась на вашем семейном ужине? Ваш отец уверил меня, что в этом нет ничего страшного.

— О нет, — сказала я. — Я нисколько не возражаю. Приятно ужинать в компании.

Кто ты такая, черт возьми, и что ты делаешь на кухне моей мамы?

— На самом деле мы сегодня отведаем блюдо по рецепту Серены, — гордо сказал папа. — Креветки по-креольски.

Я предположила, что они делают что-то мелко нарубленное и быстро обжаренное. Из азиатской кухни.

— Креветки по-креольски? — тупо переспросила я.

— Я выросла в Батон-Руже, — сказала Серена. — Это старинный рецепт, который передавался из поколения в поколение в моей семье. Хотя я не могу приготовить его в точности так, как его готовили у нас дома — у вашего отца не хватает ингредиентов.

— Надо будет послать за продуктами, которые ей нужны. Знаешь, этот острый креольский соус? Это все из ее кухни. Серена — отличный повар.

Серена любовно потрепала отца по щеке.

— Он так давно питался тем, что готовил сам, что позабыл разницу между нормальной едой и едой исключительно вкусной. Я говорила ему, что даже мюсли будут вкуснее, если в них добавить молока.

Мюсли? Она что, и завтраки уже ему готовит?

И как раз в это время рис стал вылезать из кастрюли. Я убрала огонь. Папа снова стал что-то мешать, а Серена умело продолжала вести общую беседу.

Мы сидели за столом, ели из очень хорошей посуды, которую не доставали из буфета уже лет пять. Отец сидел на своем обычном месте во главе стола, а Серена рядом с ним. Как, подумала я, догадалась она оставить стул в дальнем конце стола пустым?

— Вы, наверное, задаетесь вопросом, как мы встретились и что я тут делаю? — сказала Серена, накладывая нам салат. — Я говорила вашему папе, что он должен вам сказать, что мы встречаемся, но вы же знаете, каковы мужчины.

— Серена работает менеджером в банке в Гринвилле, — сказал мой папа. — Месяц назад я приехал туда по делу, и так мы встретились.

— Он дважды приезжал на неделе, и практически без повода, — со смехом сказала Серена. — Я видела, что он мной интересуется, но у него не хватало храбрости пригласить меня на свидание.

— Я собирался, — запротестовал отец.

— Может, через год он и пригласил бы меня на свидание, — сказала Серена. — Поэтому я взяла инициативу в свои руки. Пригласила его на ленч. Очень достойно. Я думаю, для первого свидания совместный ленч — самое правильное, не так ли? — спросила она у меня. — Никаких обязательств, никакой неловкости у входной двери. Просто ленч, и все.

— О да, — выдавила я из себя. — Так вы уже месяц встречаетесь? — Где, черт побери, я была все это время? Отец встречается с женщиной, а я ни сном, ни духом.

— Нет, дольше, — сказал папа. Он, должно быть, заметил странное выражение моего лица. — Я хотел сказать тебе, дочурка. На самом деле. Но ты была так занята. Я на самом деле хотел тебе еще на той неделе сказать, но ты уехала, а на этих выходных мы ходили на урок танцев, а потом на вечеринку.

Я переводила взгляд с отца на Серену. Они выглядели как нормальные люди, но то, что они говорили, не укладывалось ни в какие рамки. Эта парочка брала уроки танцев?

— Бальных танцев, — сказала Серена. — Это идея вашего отца. В декабре моя компания устраивает рождественский бал с оркестром и всем прочим в ресторане «Марриотт», в Атланте. Я сказала Уэйду, что никогда не умела правильно вальсировать, и он тут же предложил мне походить вместе на уроки бальных танцев.

— На Новый год мы тоже устраиваем бал. Советую и тебе получиться, — сказал папа.

Ты что, свихнулся? Ты не можешь ходить на танцы с этой женщиной. Ты женатый человек. И потом, с кем буду танцевать я?

Кое-как я сумела покончить с салатом и креветками по-креольски, которые, надо признать, оказались очень вкусными. Съела я и десерт — крем-брюле. Когда Серена пошла на кухню варить кофе, который, как она обещала, будет лучшим в городе, я уже больше не смогла молчать.

— Папа, ты понимаешь, что делаешь? — шепотом спросила я. Отец кивнул:

— Да. Беру свое от жизни. Она замечательная, правда. Иногда и со мной случаются хорошие вещи.

— А как насчет меня? Я думала, я — это то самое замечательное, что случилось с тобой. А мама? Ты помнишь, что у тебя есть жена — Джаннин Марри Мердок, женщина, с которой ты так и не удосужился развестись. Ты женатый человек, папа.

— Ты знаешь, что я имею в виду, — спокойно сказал отец. — Серена — это то лучшее, что случилось со мной за весьма долгое время. Я думаю, что она права. Надо было тебе раньше сказать, чтобы ты привыкла к этой мысли.

— Я никогда не привыкну к этой мысли, — холодно заявила я. Папа вздохнул.

— Я от тебя такого не ожидал, Кили Мердок. Твоя мама сбежала от нас больше двадцати лет назад. Я все эти годы провел в мучительной попытке понять, что же я делал не так. Я пытался ее найти, пытался выяснить, что случилось, но упирался в бетонную стену. Теперь, когда ты сказала, что хочешь узнать правду, я не стал тебя останавливать. Я верю, что ты делаешь то, что считаешь нужным, чтобы, наконец, успокоить душу. И я подумал, что ты отплатишь мне той же монетой. Я все эти годы провел в одиночестве. Я не искал замену твоей матери. Но со мной просто что-то случилось. Я зашел в банк, увидел улыбающееся мне красивое лицо — и пропал.

— Хочешь сказать, что ты влюбился? Папа, ты не ходил на свидания тридцать лет. Откуда ты знаешь, что ты просто не… не…

— Не жертва инстинкта?

Я в ужасе посмотрела отца.

— Ты не…

— Это не твое дело, юная леди, — сурово сказал отец. — Когда тебе исполнился двадцать один, я просто сказал себе, что ты — самостоятельный человек. Поэтому, когда ты пропадала ночь напролет, я не задавал тебе вопросов. Я верил, что ты сама разберешься, что хорошо и что плохо. И когда ты решила выйти замуж за Эй-Джи, я, хотя его и не особенно жаловал, не стал тебя отговаривать. Я сказал себе, что ты свободный взрослый человек. А я, дорогая, вдвое тебя старше, так что все, что тебе надо знать, — это то, что у меня появилась замечательная компаньонка. Мне нравится ее общество, а ей нравится мое, и мы намерены проводить много времени вместе.

Я была почти в слезах.

— Но ведь ты не… не думаешь жениться на ней? Я хочу сказать, ты не можешь. Ты все еще женат на маме.

Серена вошла с кофе. Она увидела, что я плачу, и увидела папино выражение. Она поставила поднос на стол, сочувственно пожала плечо отца и, ни слова не говоря, вернулась на кухню.

Отец подвинул мне кружку кофе и взял в руки свою. Добавил туда две ложки сахара и на дюйм сливок. Долго мешал.

— Я не собирался тебе об этом говорить, пока у меня не будет что-то конкретное тебе сообщить. Но раз уж ты не можешь успокоиться, я тебе скажу. Я нанял еще одного частного детектива. Он настоящий профи, из Атланты. Так или иначе, но правду я выясню. Ты была в одном права, Кили. Время пришло.

Глава 46

В четверг утром мы с Остином наняли грузовичок в агентстве по найму автомобилей за городом. Я вела машину, он развлекал меня разговорами.

— Послушай, есть одно местечко, куда я бы хотел заехать в Саванне. Тебе, наверное, захочется передохнуть ночь после долгого сидения за рулем, но обо мне не беспокойся — я никуда не пропаду.

— На это я готова поставить, — сказала я. Мы оба знали, что Остину не терпится побывать во всех гей-клубах, о которых он читал в Интернете. — К тому же в шесть будет аукцион, на котором мне надо побывать. Прошу тебя только об одном — не слишком себя изматывай. Завтра утром мне понадобится твоя помощь. В Новый Орлеан нам надо отправиться пораньше.

Мы несколько недель готовили эту поездку за покупками. Расписывали маршрут, отмечали точки на картах. Я хотела взять с собой Глорию, но она оказалась занята своим проектом. Она настояла на том, чтобы я одна не ехала, и уговорила Остина составить мне компанию. Его особенно уговаривать не пришлось. Конец августа — мертвый сезон для флориста, поэтому Остин без особых сожалений повесил на дверь магазина табличку «В отпуске» и принялся упаковывать вещи. Энтузиазма ему добавил тот факт, что мои планы включали посещение Саванны и Нового Орлеана.

Первая наша остановка была в Атланте. В аукционном каталоге я заметила немецкий буфет из мореного дуба. Стартовая цена его была двадцать восемь тысяч долларов — деньги немалые, но, когда я показала фото Уиллу, он загорелся и согласился, что буфет станет достойным украшением комнаты для завтрака. В том же каталоге мы нашли пару канделябров, стилизованных под оленьи рога для кабинета Уилла, который я собиралась декорировать в псевдоохотничьем стиле, и еще парочку красивых акварелей с изображением речной форели девятнадцатого века.

До Мейкона мы доехали к полудню. Повернули на восток. К этому времени я изрядно устала от бесцельной болтовни.

Остин пытался что-то найти по радио, но мы никак не могли прийти к общему знаменателю — он ненавидит кантри, а я ненавижу танцевальные мелодии восьмидесятых.

— Итак, — спросил он, наконец, — как прошел семейный ужин? Остин пытался изобразить невинность, но я поняла, что до него дошли кое-какие слухи.

— Отлично, — сказала я. — Папа приготовил новое блюдо.

— Я слышал, — с удовольствием подхватил тему Остин. — Что-то китайское, верно? Как она тебе? Понравилась? Тебе не кажется, что она покушается на его деньги? Не слишком ли она молода для него?

Я смотрела прямо перед собой.

— Я говорила о новом блюде. Он приготовил креветки по-креольски.

— А…

— И я познакомилась с его подругой. С ней все в порядке. Не так уж она молода. Я думаю, ей слегка за пятьдесят. Она азиатка по происхождению, но несколько поколений прожили в Америке. Я не спрашивала ее, китаянка ли она. Выросла она в Батон-Руже.

— Ну и как? Она охотится за его денежками? Она работает в банке и точно знает, чего твой отец стоит.

Да, сплетни в нашем городе работают быстрее, чем радио. Я не задавалась вопросом, нужны ли Серене деньги отца. Я вообще не задавалась вопросом, зачем она с ним встречается. Единственное, что меня волновало, это зачем мой отец встречается с ней.

— Серена работает в банке в Гринвилле, — объяснила я Остину. — Я не думаю, что она имеет какое-то отношение к тому банку, где хранит сбережения мой отец. И по нему видно, что он в нее влюблен. И я думаю, что чувства взаимны.

— Как ты думаешь, у них это было?

— Остин, прекрати.

— Значит, было. И что ты при этом чувствуешь? Я хочу сказать, ведь ты тридцать лет оставалась единственной женщиной в его жизни. Папина девочка, так сказать. Как этот комплекс называется: Эдипов или Электры?

— Никак, — воскликнула я. — Наша с Сереной встреча прошла прекрасно. И потом, есть ли у них секс или нет — не мое дело.

— Я знал это! — ухмыляясь, воскликнул Остин. — Старый добрый Уэйд. Молодчина. Как ты думаешь, она знает эти всякие трюки, которыми славятся восточные гейши? Что-то из серии Кама-сутры?

— Мы сейчас говорим о моем отце. Или ты прекратишь эту тему немедленно, или я выброшу тебя из грузовика, ты, извращенец.

— Я просто разговариваю, и незачем на меня бросаться. Может, он и твой отец, но он всего лишь живой человек. И у живого человека, знаешь ли, есть свои потребности. Сколько времени прошло с тех пор, как твоя мама ушла?

— Больше двадцати лет, — хмуро ответила я. — И, насколько мне известно, они все еще официально женаты.

— Это еще не точно, — осторожно сказал Остин. — Мы ведь проверяли данные только по южным штатам. И, моя сладкая, совсем не исключена вероятность того, что Джаннин умерла. Ты ведь это понимаешь, верно?

— Ты сказал, что свидетельства о смерти нет.

— Нет, верно. Но тебе не кажется, что, если бы она была жива, ты бы что-то о ней услышала за все эти годы? Я хочу сказать, ты сказала себе, что она убежала. Она никогда не входила с тобой в контакт. Ты не думаешь, что между твоими родителями все кончено? Она могла просто выйти замуж за Дарвиса Кейна и нарожать ему кучу ребятишек.

— Этого просто не может быть, — сказала я. — И давай закроем тему.

— Как хочешь, — сказал он, откинулся на спинку сиденья и, кажется, уснул.

Остин не открывал глаз до того самого момента, как мы подъехали к отелю «Десото-Хилтон» в Саванне.

— Уже на месте? — спросил он. — Почему ты меня не разбудила? Я мог бы повести машину за тебя. — Ты и так сделал мне одолжение. Ехал молча.

Он показал мне язык. Я взяла для нас номер, и, когда мы поднялись наверх, я чуть было не заплакала. Я заказала номер с двумя кроватями. Там же была одна — но огромная.

— Так, — сказала я, присев на кровать. — Подожди распаковывать вещи.

Я взяла телефон и позвонила дежурному администратору. Они принесли мне извинения, но отель был полон, и других номеров просто не было.

— Ну и что? — сказал Остин, вытаскивая несессер из сумки. — Мы просто будем спать в одной кровати. Всего несколько часов. Я не собираюсь к тебе приставать.

Я мрачно на него взглянула.

— Ты храпишь. К тому же я привыкла спать одна.

— Жаль, — сказал он, успев увернуться от летящей в него туфли.

Когда Остин вышел из ванной, выглядел он просто убийственно хорошо. Отлично выглаженные белые парусиновые брюки, полосатая рубашка, дорогие кожаные сандалии на босу ногу. От него пахло дорогим одеколоном. Он был высоким и загорелым, молодым и красивым. Мальчик с рекламной картинки.

— Ты просто отпад, — мрачно сказала я.

— Ты думаешь? — спросил он, покрутившись передо мной, чтобы я могла составить полное впечатление. — Похож на выпускника средней школы перед балом?

— Тебе придется отбиваться от ребят бейсбольной битой, — сказала я.

Остин присел на кровать рядом со мной и обнял меня за плечо.

— Я мог бы пойти на ужин с тобой, если хочешь. В клубах тусовка начинается не раньше десяти, насколько я знаю. Что скажешь? Я плачу.

Я поцеловала его в лоб.

— Спасибо, не надо. Я хочу попасть на аукцион до начала, чтобы хорошенько посмотреть на лоты. Я забегу в бар и перехвачу там что-нибудь. А тебе советую сходить в ресторан «1790-й» — на Президент-стрит. Посиди там немного в баре, закажи мартини. Через десять минут, самое позднее тебя пригласят на ужин. А может, и замуж позовут.

— Ну… — Остин пребывал в нерешительности.

Аукцион проводился в невзрачном бетонном здании в промышленном районе в западной части города. Я поняла, что попала по нужному адресу, когда увидела припаркованные возле здания грузовики и пикапы.

Я назвала женщине у двери свое имя, адрес, номер налогоплательщика и все прочее, а она дала мне картонную табличку с моим номером.

— Мы начинаем через пятнадцать минут, — сказала женщина, стряхивая пепел с сигареты на бетонный пол. — Десять процентов покупательский залог. Мы ни для кого тут ничего не придерживаем. Плати и уноси.

Я присоединилась к толпе, заполонившей первый этаж здания. Толпа была весьма примечательная. Потрепанного вида субъекты в футболках и с черным ободком под ногтями мешались с хорошо одетыми дилерами средних лет и детишками, которые гонялись наперегонки, швыряясь друг в друга картофельными чипсами.

Тот лот, что заинтересовал меня, привлек к себе внимание еще, по крайней мере, пяти покупателей. То был ореховый комод девятнадцатого века. Из каталога следовало, что он попал сюда из усадьбы в окрестностях Чарльстона, но аукционному каталогу верить опасно. Красивая медная обивка, явно оригинальная, оригинальные ручки выдвижных ящиков. И основание выглядело так, как должно было выглядеть. Этот комод стал бы великолепным дополнением к хозяйской спальне или даже к гостевой спальне, если мне удастся найти что-то более привлекательное.

После того, как я убедилась в том, что эта вещь — не подделка, я решила посмотреть, что еще предлагал мне этот вечер. Лоты, как и толпа, представляли собой эклектичную смесь. С десяток лотов действительно стоили покупки — несколько приличных восточных ковров, несколько оригинальных полотен, много серебра и хрусталя, несколько вещиц бело-голубого фарфора, которые я пометила у себя в каталоге. Наряду с этими вещами, были тут очки и сумки от Гуччи, наборы инструментов, несколько громадных картонок с пряжей.

Зазвенел звонок, и аукционист занял место у микрофона на кафедре.

Он действовал быстро, надо отдать ему должное. За час он распродал очки и сумки, половину инструментов и несколько ковров. Цены были на удивление хорошими. Почти не раздумывая, я приобрела три больших, немного потертых восточных ковра, за две сотни долларов каждый. Я видела подобные ковры в одном выставочном зале, и меньше трех тысяч ни одна вещь там не стоила. Я огляделась, думая, что кто-то захочет перебить мою цену, но таковых не нашлось, и я оказалась в крупном выигрыше.

Но мне не пришлось долго упиваться своей удачей. Фарфоровая посуда пошла по довольно высокой стартовой цене, и поэтому народ быстро потерял интерес — я купила две коробки тарелок, блюд, кувшинов, супниц и ваз за триста пятьдесят долларов за все.

Я пошла забрать покупку и присела, чтобы получше посмотреть на то, что я купила. Блюда и тарелки были изготовлены в Англии — все с оригинальными логотипами на обратной стороне. Несколько штук «Веджвуда», несколько «Стаффордшира» и самое лучшее — блюдо для мяса «Коулпорт». Всего пять блюд и три тарелки поменьше. Кувшины были глубокого кобальтового цвета, но кое-где были сколы и трещины. Но супница «Вустер» оказалась чудесной. Размером скорее с тазик для ног, она продавалась вместе с подставкой — нижней тарелкой, жаль только, что крышка оказалась потрескавшейся.

Три самые лучшие фарфоровые вещицы пойдут в Малберри-Хилл, остальное я куда-нибудь пристрою, может, даже оставлю себе.

Ведущий аукциона самые лучшие лоты оставил на десерт. Я готова была застонать, когда трюмо из уэльской сосны пошло за три тысячи долларов, а роскошный столовый гарнитур за восемь, но я держала себя в руках и в торг не вступала.

Наконец, наступил тот момент, которого я так долго ждала. Знакомо забилось сердце. Десять тысяч, сказала я себе. Если мне удастся купить его за десять, то вся остальная обстановка спальни будет строиться вокруг него.

Я помнила тот наказ, который мне давала Глория, объясняя, что, по ее мнению, называется красивой комнатой. «Деревянные полы, покрытые восточным ковром, для ощущения богатства и текстуры. Одна настоящая антикварная вещь, которая придаст комнате элегантности и организует пространство. И красивая картина, которая говорила бы с тобой всякий раз, как ты на нее смотришь.

Этот комод стал бы одним из трех краеугольных камней формулы Глории.

— А теперь наш хит, — сказал ведущий, согнувшись перед микрофоном, быстро сканируя взглядом зал. — Ореховый комод девятнадцатого века, прибывший сюда прямо с плантации Катабога возле Чарльстона. Вы ничего подобного нигде не увидите, разве что в музее. Что скажете? Кто даст мне шестьдесят?

— Долларов? — спросил кто-то сзади. — Я дам вам шестьдесят долларов.

— Господа, за издевательство над ведущим — штраф, — сказал аукционист. — Я говорю о шестидесяти тысячах американских зеленых, и это еще дешево для такой вещи. Кто даст мне шестьдесят тысяч?

Все вокруг завертели головами, высматривая, найдется ли кто-нибудь, готовый предложить такую цену. Но каждый понимал, что начинать торг — дело последнее.

Аукционист покачал головой.

— Ладно, жмоты. Кто даст мне пятьдесят пять? Дайте мне пятьдесят пять, и вы уйдете отсюда с покупкой века.

Никто не откликнулся.

— Пятьдесят? — с недоумением спросил он. — Друзья, я отдаю его всего за пятьдесят тысяч.

В зале было очень тихо. Покупатели, которые раньше ходили вокруг этой вещицы и облизывались, смотрели друг на друга и ждали, кто первым сдастся.

Ведущий устраивал настоящее шоу. Он прикладывал согнутую ладонь к уху, словно ждал, что кто-то из участников начнет торг шепотом. Наконец, он пожал плечами и с видом снисходительного взрослого, вынужденного общаться с неразумными ребятишками, сказал:

— Ладно. Сорок пять. Нет? Сорок. Нет? Тридцать пять. Тридцать? Люди. Вы меня убиваете. Двадцать. Двадцать, ребята! Нет? Кто-нибудь, вызовите мне врача! Я, кажется, попал в морг. Ладно. Пятнадцать. Кто-нибудь даст мне пятнадцать тысяч за шедевр, украшавший усадьбу возле Чарльстона? Был бы я сейчас в Нью-Йорке, давно бы уже получил свои шестьдесят тысяч! Эти янки за такие гроши тут же бы вещицу отхватили.

Тишина.

Аукционист вынул из кармана носовой платок и вытер лоб.

— Ладно. Пусть будет по-вашему. Дайте мне стартовую цену. На самом деле. Нам надо это место сегодня освободить — только поэтому соглашаюсь. Дайте мне что-то, с чего начать.

— Тысяча, — выкрикнул мужчина лет тридцати в бейсболке и поднял свой флажок, чтобы аукционист видел, что он не шутит.

— Ладно, тысяча так тысяча. Мне не хочется брать этот старт, но будь по-вашему.

И вот теперь аудитория ожила.

— Одиннадцать, — сказала женщина, сидящая в моем ряду где-то в конце и помахала картонкой.

— Двенадцать, — сказал аукционист, и сразу несколько картонок взметнулись в воздух.

— Пятнадцать. Двое. Двадцать пять. Трое? Трое. Пятеро? Вот так-то лучше.

Я смотрела на свой флажок, лежащий у меня на коленях. Пять тысяч — это меньше половины того, что я готова была заплатить. Этот комод был настоящей вещью. Не дешевкой. И мне надо было еще столько всего купить для дома. Я тратила деньги, как пьяный матрос — двадцать восемь тысяч за одну вещь в Атланте. Уилл не одобрит таких трат.

Я помнила, каким голосом меня спросила Нэнси: «Двадцать восемь тысяч за буфет? Пять тысяч за паршивый комод? Словно это все из золота сделано!»

И поэтому я держала себя в руках и флажок не поднимала.

Аукционист продолжал в своем духе:

— Пятьдесят пять. Теперь шесть. Я получил шесть тысяч. Теперь семь. Теперь восемь. Теперь девять.

Большинство вышло из торга после пяти тысяч. Осталось только трое. Мужчина в бейсболке, дама в очках в роговой оправе и тот, кто сидел позади — я не могла его видеть.

— Десять, — сказал аукционист. Он кивнул кому-то справа от меня. — Одиннадцать. — Теперь в сторону двери. — Двенадцать. — Тот, кто сидел позади меня, вышел из торгов. Гонка получилась чудная.

— Тринадцать. Четырнадцать. — Аукционист искоса посмотрел на мужчину в бейсболке. — Пятнадцать?

Мужчина в бейсболке грустно покачал головой и опустил свой флажок.

— Пятнадцать? — еще раз прокричал аукционист. — Пятнадцать? Все. Продано. Самой удачливой даме в Саванне. — Он сделал паузу. Женщина протянула свой флажок служащему, сидящему рядом с ведущим, чтобы тот зарегистрировал номер. — Пятнадцать тысяч долларов за лот 213.

Нестройные аплодисменты, и женщина в роговых очках, отметив что-то у себя в каталоге, подняла глаза в ожидании следующего лота.

Я встала и взяла сумочку. Оставаться тут дальше смысла не было. Я чувствовала себя как ребенок, объевшийся сладкого. Все тут было слишком богатое. И от этого у меня внутри встал ком.

Глава 47

В шесть утра я услышала, как поворачивается ключ в замке, и подняла глаза — я как раз зашнуровывала кроссовки. Остин стоял на пороге с туфлями в руке, и выражение лица у него было одновременно довольным и виноватым.

— Хорошо провел ночь? — спросила я.

— Что ты делаешь? — ужаснулся он. — Я помню, ты сказала, что мы уезжаем рано, но не так же рано!

— Расслабься, — сказала я. — Поспи. Мне надо сделать кое-какие покупки, так что раньше полудня мы не выедем.

Остин упал на кровать рядом со мной и зарылся головой в подушку.

— Слава Богу. Надо было догадаться, что пить джин при нашем климате — смерти подобно.

— Полагаю, ты завел себе несколько милых друзей? — спросила я.

— Милых и испорченных. — Голос Остина звучал невнятно из-под подушки. — Я бы никогда не смог тут жить. Я бы умер через полгода. Загнал бы себя в гроб вечеринками.

Я встала и потянулась.

— Полдень, — предупредила я. — Шесть часов на то, чтобы прийти в себя полностью и окончательно. До того, как мы покинем город.

В лифте я ехала одна. И вестибюль отеля тоже был пуст. И снаружи еще не до конца рассвело. Я прошла через площадь, мимо дремлющих на скамейках в сквере бездомных, и отправилась на север по Дрейтон-стрит. Никакого плана у меня не было. Просто побродить по центру Саванны до того, как солнце начнет немилосердно печь и от влажности станет нечем дышать.

Я шла и думала о Малберри-Хилл. Я неплохо начала, но кое-что упустила из виду.

На рисунках все выглядело прекрасно, и я это знала. Но когда я мысленно собирала воедино все, что купила и заказала, целостной картины не получалось. Мне начало казаться, что я покупаю вещи механически — просто из-за известной марки. Стефани узнает дорогую марку ткани. Стефани оценит шик буфета из красного дерева времен королевы Виктории, позолоту зеркала времен Регентства и сделанный на заказ ковер. Но на мой вкус все это казалось притянутым друг к другу за уши, все это оставалось холодным и помпезным — и скучным.

Как такое могло случиться? Впервые в жизни я работала, не будучи стесненной рамками бюджета. Сроки были убийственными, но ведь и бывшую котельную я обставляла в том же режиме, но там у меня подобных проблем не было.

В голове прокручивалась формула Глории. Хорошие ковры. Хорошие произведения искусства. Одна приличная антикварная вещь. Я не купила вчера такую антикварную вещь, но почему за хорошее надо так дорого платить?

У меня определенно было несколько хороших — и дешевых — ковров. Я планировала купить дорогой обюссонский ковер для столовой и что-то такое же великолепное для двух гостиных, но роскошные цвета тех ковров, что я приобрела, отлично подойдут для комнат первого этажа Малберри-Хилл. И фарфор — белое с синим — пусть даже слегка выщербленный — привнесет в обстановку неповторимый дух старой Англии. С ними, с этими тарелками и блюдами, жизнь станет теплее.

Я шла, а Саванна между тем оживала. Небо светлело, и, если под правильным углом склонить голову, то можно увидеть ряды церковных шпилей, поднимающихся над замшелыми дубами. Медленно у меня созревал новый план. Я могла бы создать тот дом, в который Стефани могла бы влюбиться, даже если она останется равнодушной к Уиллу. Но я смогу это сделать лишь в том случае, если я сама полюблю этот дом, если сумею угодить и Уиллу. Я не стану швыряться деньгами. Я стану в первую очередь полагаться на мой хорошо натренированный взгляд и на воображение.

Я свернула вправо, в сторону очередной площади. Здесь, в историческом центре города, было полно антикварных магазинчиков. Я остановилась у витрины моего любимого — «У Джозефины», что на Джонс-стрит. Этот дом был построен в 1840-м — пол первого этажа выложен красным кирпичом. В окне цокольного этажа хозяйка торопливо раскладывала товар: картины, часы с маятником. Кресло-качалку времен королевы Анны она задвинула в угол, а в центре композиции теперь стоял тот самый комод, что я не купила накануне. У женщины были очки в роговой оправе. Она обернулась и узнала меня. Еще секунда, и дверь магазина распахнулась. Хозяйка выглянула на улицу.

— Вы все еще можете его купить, — сказала она мне. — Это самый лучший комод, который мне доводилось видеть. А я, поверьте мне, видела немало.

— Он очень красивый, — согласилась я, — но для меня дороговат. Сколько вы за него просите, можно спросить?

Женщина широко улыбнулась.

— Тридцать тысяч. Почти даром, вы не находите?

На Йорк-стрит я остановилась у витрины антикварного магазина, которого раньше тут не было. Название у него было «Дом», и логотип, напоминавший интернетовскую «собаку», заставил меня улыбнуться. Большой сосновый стол с резными гнутыми ножками и остатками голубой краски. В черной декоративной лаковой вазе, поставленной наискось, лимоны, кружевная скатерть, небрежно наброшенная, спускается до пола. Мне понравилось, как оформлена витрина, но главным объектом тут был стол. Возможно, был немного мал для моих нужд, и состояние его не слишком радовало, но стол запал мне в душу. Он прекрасно вписался бы в холл Мал-берри-Хилл, стал бы центром композиции. Я прилипла лицом к стеклу, чтобы разглядеть цену, но этикетки не было.

Я посмотрела на часы. Еще и семи не было, а табличка на дверях говорила о том, что раньше десяти магазин не откроется.

И поэтому я пошла дальше. Прогуливаясь по площадям, притормозив у бензозаправки на Дрейтоне, чтобы выпить чашечку кофе с на удивление вкусным банановым кексом. Там я купила воды и местную газету. Но все равно было только восемь. Я нашла скамейку на другой тихой площади возле церкви Иоанна Крестителя. Я никогда прежде здесь не бывала, но мне тут же понравился проходной сквер с зеленой травой и кованой решеткой вокруг клумбы там, где обычно ставят памятник или статую.

Я потягивала воду и ела кекс, отгоняя обнаглевших голубей. Я убивала время, просматривая газету, оставляя самое лучшее — рекламные объявления — на потом. Я просмотрела объявления о продаже недвижимости в ожидании, пока придет время идти в магазин, но на этот раз практически все, что касалось распродаж, имело отношение к распродаже домашнего скарба в пригородах Саванны, где я никогда не бывала.

В девять я вернулась в отель. Остин лежал на кровати лицом вниз, в одежде. Я громко прикрыла за собой дверь. Он даже не шелохнулся.

Приняв душ, я переоделась, упаковала вещи и, сев рядом с Остином на кровать, прошептала ему на ухо:

— Вставай, герой-любовник. Есть для тебя работа. Остин застонал и накрыл голову еще одной подушкой.

— Оставь меня здесь. Я до Мэдисона автобусом доеду.

— Ни за что. — Теперь я уже трясла его за плечо. — Пошли. Я тут нашла одну чудную вещь и хочу ее купить до того, как кто-то другой ее отхватит.

Остин стонал и отмахивался, но комбинация уговоров и угроз в конце концов подействовала. Пока он принимал душ, я спустилась вниз, оплатила счет и заказала ему кофе.

Мы подъехали к магазину как раз в тот момент, когда молодая женщина его открывала.

Я выпрыгнула и подошла к ней.

— Стол в витрине, — сказала я, забыв о правильной тактике деланного безразличия.

У девушки были короткие темные волосы, майка без рукавов и впечатляющая татуировка на левом плече. Еще на ней были укороченные линялые джинсы и черные хип-хоповские кроссовки.

Девушка открыла магазин, и маленький черный котенок бросился ей в ноги.

— Бидермайер, где ты был всю ночь, негодник!

— Похоже, он такой не один в Саванне. Девушка отпустила котенка и кивнула:

— Все из-за влажности. Люди с ума сходят.

— Я насчет стола, — принялась я за свое. Девушка уже зажигала свет.

— Шестьсот, — решительно заявила она. — Мы его только на той неделе привезли, поэтому я не могу снижать цену — времени прошло мало.

— Отлично, — сказала я, доставая бумажник.

Глава 48

Остин помог мне завернуть стол в одеяло и запихнуть его в кузов, где уже лежали ковры и посуда.

— Удачно прошел вечер? — спросил он, отойдя в сторону, чтобы стереть с лица пот бейсболкой.

— Неплохо, — сказала я. — Купила симпатичные ковры и посуду, и дешево, но то, ради чего приезжала, приобрести не получилось. Зато у меня было прозрение.

— Сегодня моя очередь за рулем, — сказал Остин. Я с сомнением приподняла бровь.

— А ты годишься для этого?

— Пока нет, но две чашки кофе меня спасут.

Я была только счастлива уступить ему руль. Всю дорогу, пока мы не выехали из города, Остин молчал.

— Что за прозрение? — спросил Остин, когда мы оказались на шоссе.

— Что? А, прозрение. Я прозрела, что трачу слишком много денег на Малберри-Хилл, когда фабрика висит на волоске.

— Разве это твоя проблема?

— Конечно, не моя. Но мне не по себе оттого, что можно выкинуть десять тысяч долларов за какой-то комод.

— Ты столько потратила? — с тревогой в голосе спросил Остин.

— Нет, но запросто могла потратить вчера. Но я этого не сделала. И знаешь, что я поняла? Что, когда у меня мало денег, дизайн получается творческий, более изобретательный. Ты меня понимаешь?

Остин кивнул:

— Конечно. Со мной так же бывает, когда полно роскошных цветов. Тогда всего труднее придать им достойный вид. К тому же при таких исходных данных любой бы справился. Но дай мне необычную упаковку, немного дикого винограда, лаконоса, сухоцветов с чужого двора, и тогда я получаю от работы настоящее удовольствие.

— Значит, я не сумасшедшая?

— Только в том смысле, что ты можешь заработать куда больше денег, потратив куда больше денег Уилла. И непохоже, чтобы он был против того, чтобы ты так поступала.

— Я знаю. Я просто так не могу. Знаешь, тот стол, что я купила в Саванне, — он-то и принес мне больше всего удовольствия за всю поездку. И я не могу дождаться минуты, когда сяду за эскизы и нарисую холл таким, каким хочу его видеть. Еще надо подобрать к нему зеркало…

— Я тебя понял. Ты пристрастилась к покупкам по дешевке, верно?

— Ты попал в самую точку, — сказала я. — Мы можем даже не заезжать в Новый Орлеан. Я думала поискать там кровать в хозяйскую спальню — такую, как захотела бы Стефани. Я могла бы даже найти то, что надо, в антикварном магазине на Мэгэзин-стрит, но цены там астрономические.

— Мы не поедем в Новый Орлеан? — Остин был раздавлен. — Но ведь ты обещала.

— Ладно, но только на одну ночь. Боюсь, больше ты просто не выдержишь.

Остин облегченно вздохнул.

— Обещаю, что буду пай-мальчиком до этой самой ночи. Я сам хочу сберечь себя для Нового Орлеана.

Он дружески похлопал меня по коленке.

— Почему бы тебе не вздремнуть? Я разбужу тебя, когда подъедем к Бирмингему.

— Никакого сна, — сказала я, зевая. — Я должна почитать… Когда я проснулась, мы стояли на заправке посреди пустыни.

Остин заправлял машину, одновременно сверяясь с дорожной картой.

— Который час? — спросила я.

— Начало четвертого.

Выйдя из машины, я зашла на заправке в туалет, и когда я выходила оттуда, заметила, что Остин складывает мобильный телефон.

— Где мы? — еще раз спросила я, зевая. — На подъезде к Бирмингему?

— Не совсем, — сказал он.

— А точнее нельзя?

— Мы уже в Алабаме, но не на подъезде к Бирмингему. Мы сделали маленький круг. Мы в Уэдоуи.

Я заморгала.

— Почему это название мне что-то говорит?

— Потому что Уэдоуи, штат Алабама, — родина Дарвиса Кейна.

Возле заправки стоял автомат с колой. Я купила диетическую колу и вернулась к машине.

Остин стоял возле машины и молчал. Я ждала, пока он что-то скажет, он, в свою очередь, ждал, пока что-то скажу я. Остин сдался первым:

— У Дарвиса Кейна в Уэдоуи живет сестра. Ее зовут Долорес Эйкерс. Она намного старше Кейна. Я подумал, что она может знать, как нам найти ее брата. По телефону я говорил с ее дочерью. Она сказала, что мать спит, но если мы подъедем минут через пятнадцать, она сможет нас принять.

— И что она нам расскажет?

— Не знаю, — спокойно сказал Остин. — Я говорил только с се дочерью. Зовут ее Белла. И ее не назовешь болтушкой. Говорит, что никогда в жизни не встречала своего дядю. Но Уэдоуи совсем недалеко от шоссе. Я подумал, что стоит сделать этот крюк.

— Ладно. Раз уж мы сюда приехали, посмотрим, что из этого выйдет.

Остин выглядел разочарованным.

— Почему ты не спросишь меня, как я ее отыскал? У меня на это, кстати, две недели ушло.

— Не буду спрашивать, — сказала я, глядя в окно. Следующие пятнадцать минут мы ехали по Уэдоуи. Смотреть там было не на что.

Наконец, следуя указаниям, нацарапанным Остином на салфетке, мы заехали в самый глухой район городка с унылыми, выкрашенными желтым, бетонными коробками домов. Перед домами на парковке стояли машины — немного и все сильно потрепанные. В последнем подъезде дверь была открыта, и пожилая дама в ярко-зеленых шортах и футболке яростно сметала грязь на ступеньки.

Мы подошли, но она продолжала мести. Вокруг нас взметнулось облако пыли. Мы остановились перед входом.

— Миссис Эйкерс? — поинтересовался Остин.

Пожилая дама явно нас не слышала. Она стала мести с еще большим ожесточением. Мне пришлось отступить и прикрыть лицо от пыли.

На крыльцо вышла другая женщина. Она выглядела несколько моложе и была одета в такую же футболку бейсбольного клуба и голубые джинсы. На голове у нее была бейсболка. Она подхватила пожилую даму под руку и закричала ей в ухо:

— Мама, перестань. У нас гости.

Старушка посмотрела на меня и Остина. Лицо у нее было землисто-бледным. Короткие седые волосы торчали в разные стороны.

— Вы кто?

— Остин Лефлер, — сказал Остин и протянул женщине руку. — А это моя подруга Кили Мердок.

— Я не знаю никого по имени Остин, — заявила пожилая дама, повиснув на метле. — И Кили тоже не знаю.

— Они не отсюда, — сообщила ей дочь. — Они приехали из Джорджии. Хотят расспросить тебя о твоем брате Дарвисе.

Старуха подозрительно прищурилась:

— А что у вас к нему за дело? Зачем он вам понадобился?

— Ну… — неуверенно начал Остин. Очевидно, Нэнси Дрю не приходилось иметь дела с кем-то столь несговорчивым, как эта дама. Он покашлял и сделал вторую попытку: — Может, мы пройдем в дом и поговорим там?

— Зачем? — спросила Долорес.

— Мама! — упрекнула ее дочь. — Не будь такой. Люди проехали долгий путь.

— Я их не знаю, а они не знают меня, — проворчала старуха, но позволила дочери провести ее в полусумрак прихожей. Белла Эйкерс усадила нас на зеленый металлический диван-качалку, а мать в кресло-качалку. Сама она села на единственный оставшийся стул. Кондиционер натужно гудел, но проку от него было мало.

— Хотите пепси? — спросила Белла.

— Я бы выпила, — сказала Долорес, но мы с Остином вежливо отказались.

Белла вышла за пепси, а Долорес пристально на нас уставилась, покачиваясь в кресле.

— Мой братик какое-то время жил в Джорджии, — начала она. — У него был хороший дом и ковер во весь пол.

— Он работал на моего отца, — сказала я. — Продавал автомобили. В Мэдисоне. Двадцать пять лет назад.

— Надо думать, — сказала Долорес.

Белла принесла матери пепси и та жадно начала пить. Потом качаться.

Остин незаметно мне кивнул.

— Я хочу узнать про вашего брата потому, — начала было я и запнулась. А зачем мне нужен Дарвис Кейн?

Остин еще раз мне кивнул, но я сидела и молчала, словно воды в рот набрала.

— Ваш брат Дарвис имел… роман с матерью Кили, когда он жил в Мэдисоне, — начал Остин, и я благодарно на него посмотрела. — Мать Кили звали Джаннин Марри Мердок. Она исчезла в 1979-м. И мы подумали, что она, может быть, уехала с Дарвисом.

— Исчезла? — спросила Белла, переводя взгляд с меня на Остина и обратно. — Вы хотите сказать, исчезла и все? Может, ее украли?

— Ну, нет. Мы не думаем, что Джаннин уехала не по своей воле, — ответил Остин. — Мы думаем, что они сбежали. Вместе.

— Похоже на Дарвиса, — сказала Долорес, поднимая глаза от стакана. — Ему всегда нравились женщины. Особенно те, которые были замужем за другими.

— Вы когда-нибудь встречались с моей матерью? — с напряженным вниманием спросила я, подавшись вперед. — Они сюда приезжали?

— Сюда? Зачем им было сюда приезжать? — спросила Долорес.

— Мы подумали, что они из Мэдисона поехали в Алабаму, — объяснил Остин. — Они ехали на машине Джаннин. На красном «малибу». И мы знаем, что машина была продана в Бирмингеме вскоре после того, как они исчезли из Мэдисона. Но это все, что мы знаем.

Долорес продолжала посасывать пепси и качаться.

— Мама, — сказала Белла, нажав на подножку, чтобы кресло перестало качаться. — Расскажи им про Дарвиса. Он привозил сюда женщину? В 1979-м?

Долорес надула губы.

— Он привозил сюда женщину, которую называл своей женой. С ней было двое детей. Но было это очень давно.

— Ее звали Лиза? — спросила я. — Дарвис был женат на женщине по имени Лиза. И у них были дети.

— У меня есть двоюродные братья и сестры? — спросила Белла, пораженная этим открытием. Она толкнула мать. — Ты мне никогда об этом не говорила.

— О, черт! — взвизгнула Долорес.

— Дарвис был женат на женщине по имени Лиза Франклин. Она развелась с ним после того, как он бросил ее с детьми, — сказал Остин. — Лиза живет во Флориде. И ваши двоюродные брат и сестра Кортни и Уитни тоже там живут, — сказал он, обращаясь к Белле.

— Кортни и Уитни, — повторила Белла. — Красивые имена. — Она еще раз толкнула мать. — Вот тебе за то, что ты мне не сказала.

Старая дама закачалась с удвоенной скоростью.

— Когда именно вы получали от Дарвиса последние вести? — спросил Остин.

Белла еще раз толкнула мать.

— Скажи им, мама. Прямо сейчас. А то я пну так, что ты окажешься в другом штате.

Долорес отъехала вместе с креслом подальше от дочери. Но качаться перестала. Минуту спустя она тихо сказала:

— Я знала, что они неважно живут. Дарвис всегда плохо поступал. Но он был у матери любимчиком, и она ни разу пальцем его не тронула. Вот и испортила парня. Гнилой плод — вот кто такой Дарвис.

— Что он делал, когда вы видели его в последний раз? — осторожно спросила я.

— Ехал продавать ту машину, о которой вы говорили, — запальчиво сказала Долорес. — Большую старую сияющую «малибу». Он явился сюда на ней, как с неба свалился. Хотел, чтобы я поехала с ним в Бирмингем на своей машине, чтобы он мог продать эту красную. Сказал, что заплатит мне за бензин, если я соглашусь. Вот я и согласилась.

— А как насчет моей мамы? — прошептала я. — Моя мать была с ним?

Долорес решительно покачала головой:

— С ним не было никакой женщины. Он был один — сам по себе. И он очень торопился.

— Он сказал, почему торопится? — спросил Остин.

— Я не спрашивала, — ответила Долорес. — Правду он мне все равно не сказал бы. Мы поехали в Бирмингем, и там ему дали за машину пачку зеленых. После этого он велел мне отвезти его на автобусную станцию в Аннистон. Потом он отдал мне мои деньги, и я уехала.

— Вы видели, куда он поехал? Он покупал билет на автобус? — спросила я.

— Нет, мэм, — уверенно сказала Долорес. — Не мое это дело. Я вернулась домой и с тех пор ни разу не видела моего братца. — Она закрыла глаза и принялась раскачиваться.

Белла проводила нас до машины.

— А вы? — спросила я. — Вы знаете что-нибудь о местонахождении вашего дяди?

— Нет, мэм, — серьезно сказала Белла. С этого расстояния она не выглядела такой старой, как показалась вначале. Может, ей было сорок с небольшим. Лицо ее было задумчивым. — Я даже не знала, что у меня есть сестра и брат. Уитни и Кортни. Во Флориде. Как вы думаете, они отведут меня в «Дисней-Уорлд»?

Глава 49

— Я поведу, — сказала я Остину. Мне надо было на какое-то время чем-то себя занять. Не так просто было выехать снова на главную дорогу, и то, что приходилось сосредоточиться на поиске оптимального маршрута, отвлекло меня от раздумий о местонахождении матери.

Остин барабанил пальцами по приборной доске.

— Ну, хорошо, — сказал он, наконец. — Что ты по этому поводу думаешь?

— Я думаю, что очень печально, когда женщина в сорок лет ни разу не была в «Дисней-Уорлд», — сказала я, глядя прямо перед собой.

— Нет, я имею в виду Дарвиса Кейна. Твоей матери не было с ним, когда он продавал машину. Что это может значить?

— Многое. Возможно, они договорились встретиться где-нибудь в Аннистоне. Старуха сказала, что она не стала дожидаться, пока он сядет в автобус. Или они договорились встретиться еще где-нибудь. Или… — Тут мой голос сорвался, потому что я не хотела озвучивать то, что на самом деле было у меня на уме.

— Может, Джаннин не знала, что он забрал се машину? Может, он оставил ее в Мэдисоне? Может, она вообще не убегала с Дарвисом Кейном? — Остин всегда был готов помочь с версиями.

Я убрала прядь со лба.

— И все равно у нас теперь больше вопросов, чем ответов. И мы до сих пор не знаем, где Дарвис и где моя мать.

Остин стал разминать мне затекшие плечи.

— Тебя это расстраивает?

— Нет. Да, немного. Может, стоит оставить это папиному детективу? Пусть он все выяснит.

— Частный детектив? — Остин чуть не подпрыгнул. Я кивнула.

— Теперь и папа хочет получить ответы на вопросы, связанные с мамой. Он сказал мне в среду вечером, что нанял еще одного частного детектива. Кого-то из Атланты. На этот раз он клянется, что дело поручил настоящему профи.

— Кили! — Остин смотрел на меня с глубоким осуждением. — Как ты могла так долго об этом молчать? Может, этот парень уже что-то узнал. Может, нам стоит вести расследование вместе.

Я засмеялась.

— Папа не назвал мне его имени. Но это не так уж важно, потому что у нас нет никакой реальной информации, Остин. У меня такое чувство, что мы снова пришли в тупик.

— Как ты можешь? — взвизгнул он. — Никакой это не тупик. Мы узнали важные факты. Дарвис был один, когда продавал машину твоей матери. И он купил билет на автобус, который должен был доставить его туда, где у них с твоей матерью была назначена встреча. Надо поехать на автовокзал и попросить у них, чтобы они проверили записи.

— Какие записи? — спросила я. — Двадцать пять лет назад компьютеров еще не было. И потом, это же не аэропорт, а автовокзал. Ты что, никогда в междугородних автобусах не ездил? У тебя когда-нибудь спрашивали фамилию, когда ты покупал билет? Ты даешь им наличные, а они дают тебе билет. Потом ты оказываешься рядом с каким-нибудь потным типом с плеером и несносной музыкой…

— И все же мы получили важную информацию, — упрямо повторил Остин.

Я похлопала его по коленке.

— Ты прав. Когда мы вернемся домой, я попрошу папу передать это детективу. Может, это и станет ключом к разгадке всей тайны.

— Не надо меня опекать, — сказал Остин. — Терпеть не могу, когда ко мне так относятся.

— Ладно, — согласилась я. — Давай поговорим о чем-нибудь другом. Например, о том, где бы ты хотел сегодня остановиться. До Нового Орлеана еще часов семь езды. Мы в отеле остановимся или поедем прямиком?

— И в том и в другом случае ночь с пятницы на субботу в Новом Орлеане мне не грозит.

— В Новом Орлеане все ночи с пятницы на субботу, — веско заметила я. — Ладно, не знаю как насчет тебя, а я не против принять душ. Давай свернем и проведем ночь в отеле. Потом мы могли бы неспешно поужинать и выехать рано утром в Билокси. Я бы не против заглянуть на какую-нибудь старинную плантацию, если таковая найдется по дороге на Новый Орлеан. Для исследовательских целей. Я не собираюсь точно воспроизводить стиль эпохи в Малберри-Хилл, но все равно такая экскурсия была бы мне очень полезна.

— Командир здесь ты, — сказал Остин. — А я просто за грузчика.

— Неправда, ты и за водителя тоже иногда работаешь. И мне нужно твое дизайнерское чутье. Ты очень многосторонне талантлив, Остин.

— Я еще и отличный детектив, — скромно сказал он. — Что бы ты там ни думала, мы делаем успехи в том, что касается исследования тайны исчезновения твоей мамы. Мы многое успели исключить, и теперь остались всего несколько человек, с которыми нам надо поговорить.

— С кем?

— Главным образом с твоей кузиной из Каннаполиса.

— С Соней Уайрик, — сказала я. Остин кивнул.

— Я нашел ее. Она все еще живет там, в Каннаполисе. Я уставилась на Остина.

— Ты говорил с ней?

— Вроде того. Женщина ответила на звонок, но повесила трубку даже раньше, чем я успел толком объяснить, зачем звоню. Я думаю, она решила, что я пытаюсь ей что-то продать.

— Она, наверное, и со мной не станет разговаривать, — сказала я.

— Почему ты такая оппортунистка?! — в отчаянии воскликнул Остин.

— Ты знаешь, мне на самом деле нелегко разговаривать с людьми о моей маме. Пойми, я ведь не говорю с ними о чем-то приятном для них и для меня. Тогда произошел скандал, и мне кажется, что всем хотелось как можно скорее забыть имя Джаннин Мердок и все, что было с ней связано.

— Но ты не забыла, — осторожно сказал Остин. — И твой отец не забыл. И если ты не выяснишь все для себя, то ты сделаешь это ради него. Тебе не кажется, что пора как следует проверить эту тайну?

— Наверное, — сказала я. — Только интуиция мне подсказывает, что ничего из этого не выйдет. Отчего-то тайна не раскрылась сама собой за все эти годы. Не думаю, что эта история со счастливым концом. Именно поэтому мне не хочется идти дальше по этой дороге. Кому-то в итоге будет очень больно.

— Кому-то уже больно, — сказал Остин. — Тебе и твоему папе. Может, немало людей, которых ты даже не знала, тоже были расстроены исчезновением твоей мамы. Во всяком случае, хуже уже не будет.

Я об этом тоже думала. Обо всех ужасных возможностях. Но Остин был прав. Мы с отцом нуждались в том, чтобы знать правду. Сейчас. Чтобы мы смогли жить дальше. С Джаннин или без нее.

— Ладно, — согласилась я, наконец. — Я думаю, что не против встретиться с Соней вновь. Я так мало знаю о маминой семье, может, она сможет заполнить кое-какие белые пятна.

— Вот она, моя девочка, — сказал Остин, просияв. — Я поеду с тобой. А после того как мы пообщаемся с Соней, мы можем проехать немного на север и заглянуть в оптовый магазин по продаже мебели. Я видел их сайт — просто фантастика. Мы можем поехать туда, как только закончим дела в Новом Орлеане. Я хочу сказать, у нас уже есть грузовик, и у меня недельный отпуск. И самое прекрасное — мы можем сделать кое-какие исследования и отнести расходы на счет Уилла.

— Ты меня искушаешь, — сказала я.

— Кто-то должен тебя искушать.

Глава 50

Мы нашли отель у самой федеральной дороги в Мобил и на этот раз взяли один номер, но с двумя огромными кроватями. Я пошла принимать душ, а Остин отправился что-нибудь прикупить из еды. Я сидела на кровати и вытирала волосы, когда Остин вернулся с двумя огромными бумажными пакетами — по одному в каждой руке.

— Пахнет восхитительно, — сказала я. — Что там внутри? Остин улыбнулся.

— Чизбургер в раю. — Он вытащил из одного пакета две большие картонные кружки-термосы. — Сладкий чай.

Я поставила свою кружку на тумбочку. Из другого пакета Остин достал два свертка в фольге. Я развернула сандвич.

— Там есть салат латук и томаты, так что еда представлена всеми необходимыми компонентами, — сказал Остин.

Вкусно. И еще он принес картошку фри. Мы сидели каждый на своей кровати и чавкали, как два поросенка. Потом Остин пошел принимать душ, я переоделась в пижаму, и мы смотрели телевизор. Наконец, с соседней кровати стал доноситься негромкий храп…

Вот такая у меня жизнь.

Вечер пятницы я проводила в дешевом отеле в Мобиле, штат Алабама, ела вредную пищу фаст-фуд, смотрела кабельное телевидение. И все это в компании гея. Нормально. Я чувствовала себя отлично. Остин — классный парень. Он любил то же, что и я, мог при необходимости передвигать тяжелую мебель, и, что самое приятное, вряд ли я могла застукать его с моей лучшей подругой в конференц-зале клуба, почетным членом которого был мой отец.

Утром Остин заявил, что завтрак у нас будет суперлегким — диетическая кола для меня и черный кофе для него.

— Но я хочу есть, — возмутилась я.

— Подожди, — таинственным тоном велел он, — и ты будешь вознаграждена.

После завтрака мы отправились по антикварным лавкам. И тогда я вспомнила, что сегодня суббота, и мы можем попасть на блошиный рынок на Шиллингер-роуд.

— Давай разделимся, — предложила я. — Ты пойдешь в один конец, а я — в другой. Если увидишь что-то приличное, звони мне на мобильник.

— А что именно мы ищем? — поинтересовался Остин.

— Мне еще нужна мебель для столовой, диваны для гостиных и мебель для спальни, — сказала я. — Картины, репродукции, все такое. И помни — берем по дешевке. Роскошное, но дешевое.

— Как я, — сказал Остин и, подмигнув, пошел на задание.

Было жарко, и толпа двигалась медленно. Я пробиралась сквозь груды хлама, оставшегося после распродажи домашней утвари, но, наконец, в куче мусора блеснуло золото. Я заметила дилера, разгружавшего грузовик. Он держал в руках плетеные качели для веранды, и я была счастлива избавить его от этой ноши. Это были отличные качели, сработанные в году эдак 1920-м. И что самое ценное, их ни разу не красили. Мысленно уже видела, как они висят на веранде перед комнатой для завтрака в Малберри-Хилл.

— Сколько? — спросила я, стараясь не выдавать восхищения находкой. Дилер приподнял козырек бейсболки и окинул меня взглядом, прицениваясь. На мне были шорты цвета хаки, красная футболка и жилетка с множеством карманов — для всего хватит места: и для ключей, и для портмоне, и для записной книжки. Я всегда так одеваюсь, когда отправляюсь на распродажу. Конский хвост торчит из бейсболки. Никакой косметики. Никаких украшений.

— Пятьсот, — сказал он. Я пошла прочь.

— Эй, — окликнул меня парень, — я просто пошутил. — Я повернула назад и остановилась, не говоря ни слова. — Эти качели из дома у бухты Сент-Луи. Едва ли вы найдете здесь вторые такие.

— Красивые качели, — согласилась я. — Сколько возьмете по-дружески?

— По-дружески?

— Дилерская цена. У меня бюджет очень сжатый. Что вы можете для меня сделать?

Парень покачал головой, раненный в самое сердце.

— Двести пятьдесят.

Я опять начала было уходить, молясь, чтобы он снова меня окликнул. Я уже дошла до следующего прилавка и остановилась, делая вид, что мне понравился уродливый торшер года эдак 1960-го. Когда я подняла глаза, дилер уже стоял рядом.

— Я вас знаю? — спросил он.

— Не думаю, — сказала я. — Я из Джорджии.

— Хорошо, — сказал он. — Потому что, если тут узнают, как я сбрасываю цены, мне не жить. Сто пятьдесят — я больше в них вложил.

Я знаю, что вложил он в них от силы долларов семьдесят пять, но меня его цена устроила. Эти качели были находкой для Стефани. Я живо представляла, как она сидит в них, поджав ноги, а Эрвин, пристроившись у нее на коленях, лает на скачущую по деревьям белку.

Я заплатила продавцу и пообещала вернуться за качелями. Я быстро пробежалась по рядам, ничего примечательного не обнаружив, и тут снова напала на золотые копи — стол для столовой. Продавец уставил его горами посуды — остатками сервизов, но я лишь по профилю ножки уже определила, что это то, что мне надо.

Я обошла стол кругом, передвигая посуду, чтобы получше разглядеть столешницу. На ней были царапины, но с этим можно было справиться, имея хорошего реставратора. Я огляделась, ища глазами то, что мне было нужно — откидные створки. Вот они. Всего три штуки, что, по моим подсчетам, означало, что стол может вместить восемнадцать человек. Конечно, я могла подождать до Нового Орлеана и купить там что-нибудь чуть лучше — тысяч за пять долларов или больше, но решила поторговаться.

Продавщица сидела на складном стуле и читала газету.

— Стол, — сказала я. — Не вижу цену.

— Четыреста, — ответила оценщица, не затрудняясь даже поднять глаза. — Не спрашивайте, откуда он. Не ждите, что я помогу вам его освободить и грузить. Просто четыреста. Только наличными. Никаких чеков.

Я полезла в карман жилетки и стала пересчитывать двадцатки. Женщина протянула руку, я вложила в нее деньги. — К нему есть стулья? — спросила я.

— Нет, — ответила продавщица. — Имейте в виду, в два я отсюда ухожу, так что если не успеете — пеняйте на себя.

Всегда приятно иметь дело с общительным человеком, подумала я.

Я еще немного побродила, радуясь покупке по дешевке, и тут зазвонил мой мобильник.

— Это я, — сказал Остин шепотом. — Кажется, я что-то нашел.

Он сказал мне, где его искать, и уже через пять минут мы стояли перед столом с наваленными на нем картинами — живописными полотнами, акварелями и эстампами, написанными тушью.

С победным видом Остин вытащил впечатляющий портрет, написанный маслом. Картина была внушительных размеров, примерно пять футов в поперечнике. На ней было изображено двое меланхоличного вида нарядных детей. Судя по одежде, картина была написана веке в девятнадцатом. У девочки на коленях спал, свернувшись клубком, котенок. Мальчик держал в руках шляпу-цилиндр. Картина была в великолепной золоченой раме. В левом углу полотна была крохотная дырочка, в правом нижнем — подпись художника. Я пригляделась по-пристальнее. Жак Аман. Я была почти абсолютно уверена в том, что этот художник кое-что собой представляет и значится в списке особо ценных. Картина отлично подходила для столовой.

— Сколько? — шепотом спросила я.

— Здесь нет никаких ценников, — так же тихо ответил мне Остин.

Продавец стоял за другим столом, расписывая расфуфыренной парочке достоинства плохой английской акварели двадцатого века.

На продавце была футболка, обтягивающая пивное брюшко. На спине футболки красовалась надпись «Я покупаю искусство!».

— Простите, — сказала я, похлопав мужчину по плечу.

Он обернулся и посмотрел на меня пронзительным взглядом. Я — профи, и меня таким рентгеном не проймешь.

— Детский портрет. Сколько стоит?

— Жак Аман? — уточнил продавец.

Так-то вот. Действительно известный художник.

— Картина слегка подпорчена, — сказала я. — Дырочка на холсте.

— Отреставрировать — нечего делать, — сказал мужчина. — Сотни долларов хватит.

Мы оба знали, что реставрация встанет куда дороже.

— И позолота кое-где облупилась, — добавила я.

— Картина идет в «родной» раме, — сказал продавец, злобно на меня посмотрев. — Работа Амана на аукционе в Новом Орлеане этой весной ушла за шесть тысяч долларов.

— Но мы не на аукционе в Новом Орлеане, а на блошином рынке в Мобиле. На вашей картине есть прореха и скол на раме. К тому же сегодня суббота и время закрытия, — сладким тоном сказала я. — И я продавец.

Мужчина пожал плечами.

— Скажем, двенадцать сотен.

— Скажем, девять.

Продавец огляделся. Непроданного товара у него оставалось еще много, и, как я метко заметила, время шло к закрытию. И я классно смотрелась в своей «рыбацкой» жилетке с множеством карманов и в бейсбольной кепке.

— Дайте подумать, — сказал он.

Я вытащила из кармана чековую книжку и ручку.

— Вы примете чек?

Я готова была пойти вприсядку от этого прилавка, но сдержала себя, и лишь когда мы оказались вне поля видимости дилера, я звучно поцеловала Остина в щеку.

— Ты просто гений, — сказала я ему. — Я только что купила стол для столовой. Он тяжелый, красного дерева, времен Империи, на восемнадцать персон. И всего за четыреста баксов. А теперь еще и эта картина! Она стоит, по меньшей мере, в четыре раза дороже, чем мы за нее заплатили. Остин, она просто идеально будет смотреться в столовой.

— Я знаю, — просто сказал он. — Я ведь гей, помнишь?

Мы решили, что на сегодня с нас хватит побед и пошли забирать свои призы. Я заплатила грузчику, чтобы тот помог погрузить стол, и вскоре мы уже колесили по Мобилу в поисках подходящего места, где можно было отпраздновать наши покупки. Я сбавила скорость до нуля и тут заметила вывеску над кафе и поняла, что мы попали по адресу.

— «Тайни-Дайни»? — взвизгнула я. — Ты серьезно?

— А ты думала?

Мы нашли столик в углу. Здесь было полно местных жителей.

Когда к нам подошла официантка, мне пришлось уставиться в меню, чтобы не переглянуться с Остином и не расхохотаться. Я еще в жизни не видела такого начеса, а выросла я в Джорджии.

Но еда была отменная. Остин заказал мясной рулет, я, глядя на него, тоже его заказала. Гулять, так гулять. К рулету подали отличные помидоры, макароны с сыром и горошек.

Я встала из-за стола и сказала, что пойду, пару часов вздремну в грузовике.

— Нет, — с нажимом в голосе сказал Остин. — Пирог. Иначе, зачем мы здесь? Тебе придется заказать пирог.

Разве я могла с ним спорить? Мы взяли ванильный пирог со взбитыми сливками, такими же пышными, как прическа официантки.

И потом я пошла спать в фургон. Но только на час. Время поджимало. А работа была еще не завершена. Впереди нас ждал Новый Орлеан.

Глава 51

— Блошиный рынок в Метейри, когда я могу бороздить просторы Французского квартала? О нет, шерами, ни за что.

Остин таинственном образом приобрел легкий французский акцент в тот самый момент, как мы пересекли мост над озером Пончартрейн. Акцент его только усилился, когда мы зашли перекусить в кафе в торговом центре возле нашего отеля в Метейри.

— Серьезно, я не выдержу еще один блошиный рынок, — сказал он, потягивая кофе, наблюдая, как официантки жонглируют высокими и тонкими кувшинами с горячим молоком. Я откусила еще кусочек от пончика. Лицо мое и рубашку покрывала сахарная пудра, но все вокруг тоже были покрыты сахарной пудрой. У кого-то легкие чернеют от дыма, а у утренних постояльцев кафе легкие, верно, белеют от сахара.

Я попыталась подлизаться к Остину.

— У тебя это так хорошо получается. Только подумай, какую хорошую картину ты увидел в Мобиле, — заныла я. — Мне без тебя будет скучно. Если ты со мной не пойдешь, я больше никогда не стану с тобой разговаривать.

Но Остин был неприступен. В конечном итоге я отвезла его обратно в отель и дала денег на такси, чтобы доехать до города.

Я слышала о блошином рынке на Ветеран-Хайуэй в Метейри, но сама там ни разу не бывала. И поскольку мне повезло в Мобиле, я решила попытать удачу и здесь.

Судя по внешнему виду, рынок в Метейри ничего хорошего не обещал. Первые ряды прилавков произвели на меня удручающее впечатление. Такое впечатление, что местные торговцы раскупили непроданные остатки у тех, кто торговал в Мобиле. После часа безрезультатного хождения у меня появилось искушение вслед за Остином отправиться в Новый Орлеан.

Но мало-помалу я начала видеть происходящее в более радужном свете. На прилавке с грудой кошмарных изделий семидесятых годов я отыскала пару настенных бра из бронзы и хрусталя, вероятно, самого начала двадцатого века. Чернила на бумажном ценнике, прикрепленном к одному из бра, так выцвели, что я не смогла прочесть, что там написано.

— Симпатичные? — заметила я, обращаясь к изящному мужчине с французскими усиками и коротко постриженными седеющими волосами, тому, кто заглядывал мне через плечо. На вид ему было пятьдесят с небольшим. На нем были кричащей расцветки гавайка и бриллиантовая серьга-гвоздик в левом ухе. — Вы продавец?

— Да, я продавец. Это были подсвечники, когда я их купил, так что проводку я сделал сам.

— Франция? — Мужчина засмеялся.

— Я приобрел их в поместье в Сент-Франсисвилле у парочки стареющих геев. У них там вещи со всех концов света, но эти канделябры, похоже, действительно французские.

— Мне они очень нравятся, — сказала я. — Но я дизайнер по интерьерам и сейчас работаю над восстановлением особняка в Джорджии. Мне еще много надо приобрести, а бюджет весьма ограниченный.

— Насколько ограниченный?

— Ограниченный, — сказала я и улыбнулась продавцу как можно обаятельнее, хотя, скорее всего, обаять его мне не удастся: он играл в другой команде.

— Почему бы вам не посмотреть что-нибудь еще, пока я прикину, что могу для вас сделать.

— Не обижайтесь, но то, что я тут вижу, не вписывается в мои планы.

— Я не имел в виду этот прилавок, — сказал продавец. — Здесь, конечно, для вас ничего нет. Этот товар для ребят, которым не терпится вернуться в семидесятые. Вы и представить себе не можете, какую ерунду предпочитает этот народец. Нет, я имел в виду другое — следующие три прилавка в этом ряду тоже мои. И еще у меня есть склад. Хотите, устрою вам настоящую экскурсию? Англия, Франция — вы этим интересуетесь?

Я кивнула.

— Я не против купить в том числе и что-нибудь американское, но нужной эпохи и нужного качества. У моего клиента подружка помешана на брендах. Если бы я могла найти изделие «Белтер», что-то вроде этого, она бы описалась от счастья.

— Если бы я мог найти изделие «Белтер», я бы тоже описался, — протянул продавец. — Но у меня есть вещи, которые не хуже, но они на складе. Мне не хочется тащить их сюда, потому что погода может испортиться в любой момент. Вот что я вам скажу: посмотрите пока, решите, что вам нравится, и тогда мы поговорим. А если вы можете подождать, когда появится моя помощница — это будет примерно через час, я бы мог отвезти вас на склад.

— В самом деле? — Я почувствовала, как у меня стремительно поднимается настроение. — Это было бы замечательно. — Я протянула ему руку. — Меня зовут Кили Мердок.

— Приятно познакомиться, Кили, — сказал продавец, пожимая мне руку. — Меня зовут Роберт. Походите тут, посмотрите.

Следующий час я провела, исследуя прилавки Роберта, товар там был, как Роберт обещал, более в моем стиле.

Надо признать, что Роберт не стремился выставить в лучшем свете свой товар. Все было свалено в кучу, кое-какие вещи завернуты в старые газеты, кое-какие — в картонных коробках. И все же, действуя планомерно и целеустремленно, я отыскала несколько эстампов в простых рамах — нечто, что должно было зацепить инженерную струнку в душе Уилла, сильно потрепанный карточный стол красного дерева, над которым придется потом серьезно поработать, серебряные подсвечники, коробку хрустальных бокалов ручной резьбы, которые, хотя марки производителя на них не было, выглядели как английские.

Я все аккуратно сложила под стол в дальнем углу палатки Роберта. Его помощница, изящная блондинка в черном кожаном бюстье и обрезанных джинсах, появилась в назначенное время, и мы направились к моему грузовичку.

Склад Роберта размещался в закрытом ресторане-шашлычной, в квартале от нашего отеля. Окна покрывал толстый слой копоти, перед дверью стоял ржавый «бьюик» на сгнивших колесах.

— Можно испугаться, верно? — сказал Роберт, перехватив мой скептический взгляд. — Полиция в этот квартал не любит заглядывать, так что я специально тут ничего не меняю. Не хочу, чтобы взломщики подумали, что внутри есть что-то, достойное их внимания.

Он открыл дверь, вошел внутрь и включил свет. Я вошла следом и обомлела.

Все пространство было заполнено антиквариатом: от пола до потолка. С труб под потолком свисали хрустальные люстры, на крюках вдоль стен висели стулья, вдоль стен вплотную друг к другу стояли столы, буфеты и диваны, все свободное пространство заполняли картонные коробки.

Роберт запер за нами дверь, и у меня промелькнула мысль, не стала ли я жертвой какого-то маньяка-садиста. Нет, решила я. Человек с таким вкусом маньяком быть не может.

— Позвольте вам кое-что показать, — сказал Роберт. Он отодвинул кресло 1940 года, и мы направились в дальний конец бывшего ресторанного зала. Там стояла парочка диванов из розового дерева с резным орнаментом в стиле рококо эпохи реставрации монархии. На них в картонной коробке были сложены старые журналы «Антиквариат».

— Вот, — гордо сказал он. — Они, конечно, не «Белтер» и не «Маллард», и, поверьте мне, я наводил справки и как следует их осмотрел. Они выглядят как близнецы, но на самом деле, если вы присмотритесь повнимательнее, то заметите различия.

Я убрала коробки на пол и протиснулась между диванами, чтобы получше на них посмотреть. Старая зеленая обивка висела клочьями, из дыр вылезал конский волос, но резьба осталась нетронутой, хоть и покрыта многими слоями почерневшего лака. Я живо представила их обновленными и перетянутыми ярким дамасским шелком. В одной из гостиных Малберри-Хилл они смотрелись бы идеально.

— Сколько? Роберт улыбнулся.

— Одна цена за все. Пойдемте, мне еще есть, что вам показать.

Он показал мне резной, красного дерева книжный шкаф с витражными стеклами дверок, парочку громоздких, в стиле королевы Анны, кресел. Две восточные дорожки на пол, кушетку в стиле ампир и главное «блюдо» дня — огромный трехъярусный буфет с мраморной столешницей.

— Вот оно, — сказал Роберт, любовно похлопав буфет по мраморной столешнице, вот это действительно произведение Фрэнсиса Малларда, которого вы знаете. Очень известный французский краснодеревщик. Чудо, верно?

— О да, — сказала я и опустилась на корточки, чтобы заглянуть внутрь буфета. Внутри стояли изумительные старинные блюда из лиможского фарфора. — Буфет продается с посудой? — спросила я.

Роберт присел на корточки рядом со мной.

— Я и забыл, что там посуда, — сказал он. — Да, если хотите, я могу оставить вам в качестве бонуса. Там, кажется, сервиз то ли на десять, то ли на одиннадцать персон и несколько разномастных вещиц.

— У него есть история? — спросила я, вставая. Спина у меня болела — за последние несколько дней слишком много пришлось ходить, наклоняться, сидеть за рулем.

— У каждой вещи тут своя история, — сказал Роберт. — Так мы заключаем сделку?

— Это зависит от цены, — сказала я. — Но да, я думаю, мы заключим сделку. У меня такое чувство, что я напала на золотую жилу.

— Так и есть, — сказал Роберт.

Я пошла за ним следом к выходу.

Роберт сел на шаткое дубовое кресло, а я примостилась на краю дивана с обивкой из мебельного ситца в стиле восьмидесятых. Роберт составил список моих покупок на куске картона, оторванном от коробки.

— Давайте посмотрим, — сказал он. — Пятнадцать тысяч долларов. Это вас устроит?

Он, наверное, сошел с ума. Мы оба знали, что один буфет, сработанный «Маллардом», стоит на порядок больше этой суммы.

— Вполне, — сказала я и, решив, что удачу нельзя упускать, спросила: — В эту сумму входит и то, что я выбрала на блошином рынке?

Роберт засмеялся.

— Люблю напористых женщин. Да, конечно, вы можете забрать товар с блошиного рынка тоже.

Я склонила голову и внимательно посмотрела на Роберта. На левой руке у него было кольцо из сплава золота и платины с довольно внушительным бриллиантом, да и бриллиантовый гвоздик в ушах тянул не меньше чем на полкарата. Роберт не выглядел человеком, отчаянно нуждавшимся в средствах. Не выглядел он и новичком в антикварном бизнесе.

— Могу я задать вам один вопрос?

— Конечно, — сказал он, вставая и отряхивая пыль с брюк. — Спрашивайте.

— С чего это вы сделали мне такую громадную скидку? Я хочу сказать, что этот «Маллард» действительно шедевр. Вы очень, очень серьезно его недооценили. И все прочее, что я у вас купила, — вы могли бы сделать на них хорошие деньги, если бы сдали их в магазин на Мэгэзин-стрит.

— Я знаю, — сказал Роберт. — Большая часть этих вещей перекочевала сюда с Мэгэзин-стрит.

— Из чьего магазина?

— Из моего, — сказал он и указал на дверь. — Нам надо нанять кого-то, чтобы помочь вам все это погрузить. Чтобы поднять этот буфет, троих ребят мало.

Мой мобильник зазвонил как раз в тот момент, когда я открывала фургон.

— Кили? — Это был Остин, и голос у него был убитый. До меня доносились музыка и смех.

— Развлекаешься?

— Не сказал бы. Меня обокрали.

— Только не это! Ты ранен? Побит?

— Я в порядке. Все, что я потерял, — это триста долларов и гордость. Мне даже такси не на что нанять. Ты не могла бы приехать и забрать меня?

— Я уже еду, — пообещала я. — Только скажи куда.

Он назвал мне бар «Шадрак», на Декейтер-стрит, напротив площади Джексона.

Я отключилась и сообщила Роберту, что произошло.

— «Шадрак»? — удивленно переспросил Роберт. — Ваш друг гей?

— Да. А почему вы спрашиваете? Роберт покачал головой.

— «Шадрак» — настоящая выгребная яма. Неудивительно, что он там пострадал. Насколько хорошо вы знаете Новый Орлеан?

— Не очень хорошо. Французский квартал практически совсем не знаю.

— Тогда мне лучше поехать с вами, — сказал Роберт, усаживаясь на пассажирское кресло.

Остина мы нашли на углу Декейтер-стрит. Он стоял под одним из знаменитых уличных знаков Французского квартала, и вид у него был такой, как будто он потерял последнего друга.

Я подъехала к Остину и просигналила.

Роберт молча полез назад, а Остин сел на переднее сиденье.

— Слава Богу, — сказал он, демонстративно хлопнув за собой дверью. — Уезжаем отсюда. Надеюсь, никогда больше не увижу Новый Орлеан.

Роберт засмеялся, и Остин оглянулся назад.

— Будьте к нам снисходительнее, — сказал Роберт. — Новый Орлеан не так уж плох. Вам просто случилось оказаться в самом худшем баре во Французском квартале. Я никогда не мог понять, как этот народ еще не лишился лицензии, когда столько туристов оказываются там обобранными.

Остин приподнял бровь, стараясь придать себе надменное выражение.

— Я просто хотел выпить. Могу я узнать, кто вы такой? И откуда вам известно про такие места?

Теперь уже смеялась я.

— Остин, это Роберт. Он продавец антиквариата на блошином рынке в Метейри. И если бы не он, я бы никогда сюда не добралась, так что не шипи на него, пожалуйста.

— Представляю, как бы ты шипела, если бы у тебя украли все деньги, — пробормотал Остин. — Я просто стоял у стойки, никому не мешал, и эти два мальчика стояли рядом со мной, и в следующий момент они завизжали и вцепились друг другу в волосы. Вот это была драка! Но длилась она всего пару минут. Швейцар велел им уйти. И когда я подошел, чтобы заплатить за напиток, бумажника у меня уже не было. Представляете?

— Старый трюк, — сказал Роберт. — Бармен, скорее всего с ними в сговоре. Он ведь не стал поднимать шума из-за того, что вы не заплатили?

— Нет, он просто молча налил мне еще. Надо же!

— Не переживай, — сказала я. — Я верну тебе то, что ты потерял. Я столько денег сэкономила благодаря щедрости Роберта, что сейчас готова быть очень-очень щедрой. Почему бы нам не сходить куда-нибудь пообедать? — спросила я, посмотрев на Роберта, чтобы он понял, что я и его имею в виду.

— Я не голоден, — капризно заявил Остин.

— А я голодна, — сказала я. — И я за рулем. И я не хочу уезжать из Нового Орлеана, пока не попробую морепродукты. Куда едем, Роберт?

— Назад, в Метейри, — сказал он. — Лучшая морская кухня в Новом Орлеане на самом деле находится не в Новом Орлеане. Слышали когда-нибудь о местечке под названием «У Драго»?

— Это какая-то дешевая забегаловка? — буркнул Остин, и я ущипнула его за руку, и мы поехали обратно в Метейри, туда, где, по словам Роберта, мне предстояло отведать лучшее из даров моря, что мне когда-либо доводилось есть.

— Вы пришли сюда за устрицами, — объяснял нам Роберт, откусив от тигровой креветки и подцепив на вилку краба с пряностями. — Драго поставляет устриц в несколько лучших ресторанов Нового Орлеана. Можете назвать меня старомодным, но я не стану заказывать их снова до тех пор, пока погода не станет прохладнее.

Остин потягивал вино, закусив французской булкой. Я не понимала, почему он так грубит нашему гостю. Роберт был остроумен, привлекателен и явно не беден, короче — удачная находка.

— Мне, пожалуй, пора снова за дело — за покупками, — сказала я. — Но я думаю, вы должны мне историю. Помните? Как раз перед тем, как Остин позвонил? Вы говорили о том, что у вас был магазин на Мэгэзин-стрит.

— Был, — подтвердил Роберт. — Но больше нет. Я закрыл его два года назад. Теперь распродаю имущество на блошином рынке. И эта работа удерживает меня на сегодня от улицы. В конечном итоге я продам все, что у меня есть, и, когда я это сделаю, я окончательно выйду из бизнеса.

— Почему? — напрямик спросила я.

— Потому что эта работа больше не доставляет мне удовольствия. У нас был магазин пятнадцать лет, мы много ездили, много встречались с людьми, с хорошими и не очень, а теперь это все в прошлом.

— Мы? — Остин подался вперед.

— Мой партнер и я. Вернее, мой бывший партнер, — сказал Роберт.

— СПИД? — сочувственно спросил Остин.

— Если б, — со смехом сказал Роберт. — Нет. Он ушел от меня к человеку моложе и богаче. Вы же знаете, как это бывает. История не слишком интересная и не слишком оригинальная.

— Что вы будете делать, когда распродадите весь антиквариат? — спросила я, ударив Остина под столом ногой.

— Кто знает? Может, на этот раз действительно отойду от дел.

— А чем вы занимались в последний раз, когда решили отойти от дел? — спросила я.

— Я был дантистом, — сказал Роберт. — Можете в это поверить? Мне кажется, это было в другой жизни. Но в сорок лет я завязал с работой зубного врача. К тому времени мама у меня уже умерла, так что я уже не мог разбить ей сердце своим решением.

— Остин — дизайнер-флорист, — сообщила я, решив взять инициативу. — Очень талантливый. Он будет делать все цветочные аранжировки в доме, который я сейчас оформляю. И у него есть свой бизнес.

Я почувствовала острый удар по ноге. Остин сидел, отвернувшись от меня.

Глава 52

Мы с Остином продолжали ссориться, когда утром следующего дня пересекали озеро Пончартрейн в противоположном направлении.

— Меня ни к чему пристраивать, — сказал он, потягивая кофе из картонной кружки, которую мы прихватили с собой из кафе. — И уж тем более не следует пристраивать меня к женщине, суждения которой о мужчинах весьма и весьма ошибочны.

— Ошибочны, — обиженно повторила я. — И что, скажи на милость, ты хочешь этим сказать?

Остин протянул руку, чтобы стряхнуть с моего лица и рубашки сахарную пудру.

— Только то, что сказал. Ты подцепила Эй-Джи Джернигана, верно?

— Допустим.

— Вот тебе раз, — сказал он. — А теперь, когда рядом с тобой по-настоящему хороший парень, которого только и осталось, что сорвать готовенького, ты его напрочь игнорируешь. Хуже того, ты вынашиваешь планы женить его на никчемной охотнице за деньгами, которая считает, что кофе мокачино — это цвет. Вот тебе два.

— Полагаю, ты намекаешь на моего клиента Уилла Махони?

— Именно.

— Прежде всего я не нахожу мужчину с рыжими волосами и веснушками привлекательным. Тебе он может нравиться, мне — нет. Во-вторых, этот мужчина совершенно без ума от этой, как ты выражаешься, никчемной охотницы за деньгами. И он нанял меня для того, чтобы она воспылала к нему ответным чувством. Кстати, надо ли мне тебе напоминать, что он щедро платит за мою работу?

— Пиш-пош, — сказал Остин. — Я сделал двойной об

— Пиш-пош? Есть такое слово? — спросила я.

— Есть такое слово, — ответил Остин, глядя в окно. — Моя бабушка его все время повторяет. В любом случае не пытайся сменить тему. Я уже победил тебя со счетом два ноль. И тогда тебе пришла в голову грандиозная идея свести меня с первым попавшимся стареющим геем в Новом Орлеане. Вот тебе уже три ноль. Кили, скажи, я действительно произвожу впечатление человека, отчаянно нуждающегося в партнере?

— Послушай, — горячо заговорила я. — Роберт был бы для тебя отличной парой. Он образован. Он видел мир. Ему нравится то, что нравится тебе. Разве этого мало?

— Мало. И давай закроем тему.

— Ладно, — сквозь зубы сказала я. — Раз ты так считаешь.

— Послушай, малышка, — сказал Остин. — Не доводи меня. Я сейчас разверну машину, и мы поедем обратно. Ты этого хочешь?

Я действительно очень хотела развернуть фургон и поехать домой, в Мэдисон. Но Остин сумел настоять на своем. У нас был фургон, у нас было время, и ему просто не терпелось услышать, что моя давно затерявшаяся кузина Соня расскажет о маме.

Мы вели машину по очереди, провели ночь в отеле в Шарлотте, и следующим утром я поймала себя на том, что с каждой милей, приближавшей нас к Каннаполису, я чувствую себя все хуже и хуже.

— Ты говорил с Соней? — спросила я Остина. — Она знает, что мы к ней едем?

— Знает, — беззаботно ответил Остин. — Следующий съезд, затем налево, затем направо. Мы встречаемся в кафе «Дом вафель».

— Почему там?

— Потому что она так захотела. Я не стал спрашивать почему. Утро было уже далеко не раннее, но на парковке возле кафе было полно машин.

Мы вошли в кафе, и Остин все время чуть придерживал меня за талию, вернее, чуть подталкивал вперед.

— Доброе утро! — сказала официантка, вытиравшая стол возле двери.

— Доброе утро, — сказал тощий паренек за кассой.

Все столики были заняты. Я обвела взглядом помещение, гадая, узнаю ли я Соню среди этой толпы после стольких лет.

В дальнем углу за столиком сидела пожилая женщина в солнечных очках. Она была за столиком одна, и перед ней стояла чашка с кофе. Она курила. Женщина подняла голову, сняла очки, чтобы лучше видеть, и обвела помещение взглядом. После чего помахала нам. Остин слегка подтолкнул меня к ней.

— Соня? — спросила я, подойдя к ней. Я ее не узнала даже тогда, когда она сняла очки. Как эта неряшливая женщина с запавшими глазами, терявшимися за складками бледной кожи и небрежно намазанными губами — единственным украшением лица, — могла быть той стройной озорной девицей, которую как чумы боялись замужние женщины Мэдисона? Ей сейчас должно было быть пятьдесят с небольшим, но выглядела она на все семьдесят.

— Кили Рей, — хрипло проговорила она. — Я бы тебя где угодно узнала. Вылитая мать. Извини, что не встаю, но последнее время нога сильно меня подводит.

Я наклонилась и поцеловала ее в щеку, которая оказалась на удивление гладкой и приятной.

— Не вставай, — сказала я и уселась напротив. — Это Остин, мой друг, который тебя нашел. Ты не против, если он будет с нами?

— Конечно, — сказала Соня, с любопытством взглянув на моего спутника.

Пока официантка наливала нам кофе и принимала заказ, Соня кое-что рассказала нам о себе. Мои кузены росли вместе с ее детьми.

— Кимми, моя старшая внучка, ожидает первенца через пару месяцев, — сказала Соня. — Я с трудом верю, что уже бабушка, не говоря о том, что скоро буду прабабушкой. — Она прострелила Остина взглядом и вновь обратилась ко мне: — А ты как? Не вижу кольца у тебя на пальце.

— Нет, я не замужем, — быстро сказала я. — Я была помолвлена, но свадьбы не получилось. Остин мой друг и партнер по бизнесу. Я работаю с Глорией, ты ее знаешь. Занимаюсь дизайном интерьеров.

— С Глорией? Как она поживает? А твой папа? Вы по-прежнему живете в Мэдисоне?

— У Глории все прекрасно, — сказала я. — Она помогала папе меня растить, после того как мама уехала. А папа такой же, как всегда. До сих пор продает машины. Много играет в гольф со своими дружками и чувствует себя при деле. Скажу тебе больше, он нашел себе даму сердца.

— Да? Молодец.

— Отчасти я здесь и по этой причине тоже, — сказала я, глотнув кофе. — Папа так до конца и не смог оправиться от удара — от того, что мама взяла и так просто нас покинула. Он даже нанял детектива. Мы кое-что смогли выяснить, но так и не узнали, куда она уехала. Официально мама и папа все еще состоят в браке. Он чувствует себя неловко от того, что ухаживает за женщиной, в то время как его официальная жена еще, может быть, жива.

Соня что-то невразумительно хмыкнула. Поставила чашку на стол, и официантка долила еще кофе.

— Дело в том, — сказала я, поставив и свою чашку на стол, — что не только папа хочет получить ответы на свои вопросы. Я тоже должна знать правду. Я хочу знать, куда она уехала, отчего она ни разу не позвонила, не написала и не приехала нас навестить.

— Понятно. И почему ты думаешь, что я могу тебе с этим помочь?

— Потому что вы были лучшими подругами, — сказала я. — Единственной ее близкой родственницей в этом городе. Я наводила справки. Люди говорят, что вы, так сказать, гуляли вместе.

— Гуляли? — Она приподняла седеющую бровь.

— Я знаю о Дарвисе Кейне, — запальчиво сказала я. — Я знаю, что мама встречалась с ним. Они вместе уехали из города. Он оставил жену и детей. Мама оставила нас с папой. Лизе Кейн повезло. Она сумела разыскать Кейна и получить развод. По крайней мере, у нее есть кое-какие ответы.

— Дарвис Кейн, — задумчиво повторила Соня и зажгла еще одну сигарету. — Я говорила Джаннин, что он не для нее. Но она, конечно же, не хотела меня слушать. У меня у самой было рыльце в пушку, если честно. И твой отец тоже это знал. Он знал, что я для нее плохая компания.

Она глубоко затянулась и выпустила дым к потолку.

— Есть кое-что, что я хотела бы тебе прямо сейчас рассказать, Кили Мердок.

Я сцепила руки на коленях. — Да?

— Я из числа спасенных, — сказала Соня. — Рождена заново из крови Бога нашего Иисуса Христа в восемь часов вечера 11 июля 1986 года. В ту ночь я обратилась к Господу со всеми своими бедами, прямо здесь, в Каннаполисе, штат Северная Каролина. И я родилась заново. — Ее глаза вонзились в меня. — Я не говорю, что я совершенство. Соня Уайрик — далеко не совершенство. Но я прощена. Ты можешь о себе такое сказать?

— Я не совершенство, — согласилась я. — Насчет того, прощена или нет, — этого сказать не могу. Пока не могу.

Она протянула ко мне руку и пожала мою ладонь.

— Это еще случится, родная. Христос войдет в твое сердце. Если он в мое вошел, то в твое точно войдет.

Я прикусила губу. Разговор шел не в то русло, в какое я рассчитывала.

Остин, должно быть, почувствовал, что еще немного — и возможность что-то узнать будет упущена.

— Миз Уайрик, — сказал он, обнимая меня за плечи. — Кили сейчас как раз на той стадии, когда она хочет простить свою маму. Все эти годы она была ожесточена против нее, но теперь она стала взрослой, и она понимает, что мир не черно-белый. Но она должна кое-что узнать.

— Читайте Библию, — сказала Соня Уайрик. — Все ответы вы найдете там. Начните с Откровений.

— Я думаю, мы могли бы начать с зимы 1979-го, — мягко заметил Остин. — С того времени, когда вы с Джаннин были так близки. Когда она тайно встречалась с Дарвисом Кейном, и вы тоже были далеко не ангелом.

Соня задумалась. Затем медленно кивнула.

— Тогда я была оторвой, и этого не отрицаю. Я догадывалась, что у Джаннин роман на стороне, но кто ее мужчина — я не знала. Вначале не знала. Я точно не знала, что парень работает на Уэйда. Дело в том, что у меня на тот период у самой был бойфренд. — Соня усмехнулась. — Теперь, глядя на меня, не поверишь, но тогда я была хоть куда. У меня всегда были ребята. Обычно женатые. — Она поморщилась.

— Та леди, с которой в магазине работала мама, сказала, что в Мэдисоне была довольно большая компания людей, которые любили погулять «налево», — сказала я. — Она не назвала имен. Она просто сказала, что среди них были уважаемые граждане, и что вы все изменяли женам и мужьям.

— Это верно, — согласилась Соня. — Если я назову имена, ты мне все равно не поверишь. Мой бойфренд на тот момент происходил из весьма уважаемой в Мэдисоне семьи. Так что нам приходилось быть осторожными. У него были жена, и дети, и репутация, которую стоило беречь. — Соня горько засмеялась. — О моей репутации что заботиться? Как бы там ни было, у нас был маленький охотничий домик, возле Риджленд-Крик, и там у нас были «свидания», если их можно так назвать. Потом я узнала, что в том же домике собирались для «свиданий» еще немало пар.

— И мама? — Соня кивнула.

— Я проговорилась, что у меня есть ключи от домика, и она стала упрашивать дать ей ключи, пока я не сдалась. Она взяла у меня ключ на выходные, на то время, когда, как мне было известно, хозяин домика с семьей уехал на пляж. Мне стыдно, Кили. Я была старше твоей мамы и подала ей плохой пример.

— Она говорила с тобой о Дарвисе? Она его любила? — спросила я, сжимая и разжимая кулаки.

— Послушай, на тот момент я вообще не знала, кто он такой, я узнала об этом случайно, когда мы с Винсом заехали в тот домик, чтобы провести там пару часов, а тут приезжает Джаннин и тот мужчина в той ее красной машине.

— Вине?

Соня поджала губы и посмотрела в окно.

— Винс Баскомб? Он был твоим бойфрендом?

В глазах ее стояли слезы. Она кивнула и промокнула их бумажной салфеткой.

— Я стыжусь этого, — сказала она, глядя в окно. — С того дня меня не отпускает стыд. Я знала Лоррейн Баскомб. Она была хорошей женщиной, и она мне нравилась. Но это нисколько не мешало мне водить шашни с ее мужем.

Остин выглядел озадаченным.

— Откуда я знаю это имя?

— Винс Баскомб — один из старых друзей Дрю Джернигана, — объяснила я. — Они были партнерами во многих бизнес-операциях. И у них на озере были домики рядом в одной из тихих бухточек. Я там недавно была.

— Дрю Джерниган. — Соня чуть не выплюнула его имя. — Этот тоже любил погулять «налево».

— Это у них семейное, — сказала я.

Она стряхнула пепел на кофейное блюдце.

— С одной лишь разницей, он даже не пытался скрыть этой своей привычки от жены. Он говорил, что у них с Джи-Джи так называемый открытый брак.

— Он тебе это говорил? Он знал, что ты встречалась с Винсентом?

Соня покраснела.

— У нас была целая компания, которая выезжала той зимой в охотничий домик. Мы с Винсентом, Дрю с его девушкой и еще кое-кто. В тот год зима выдалась холодной и дождливой. Винс установил обогреватель, и мы жгли костры возле дома. Мы выпивали и развлекались. Это было наше секретное убежище, понимаешь? Логово, так мы его звали. А мы были все равно как разбойники — люди вне закона.

— Мама с Дарвисом все время с вами там бывали? — Соня покачала головой:

— Нет, со мной — нет. Может, с другими. Я знала, что твоя мама там бывает. Ей это нравилось, понимаешь? Возбуждало. Уже одно то, что у них была своя тайна — свой секрет. Она не смела видеться с Дарвисом ни дома, ни там, где он работал. Они обычно писали друг другу записки, назначая свидания. Джаннин говорила: «наши рандеву». — Соня скривила губы. — Слишком красивое название для того, чтобы перепихнуться где-то в старом трейлере, потому что у Дарвиса не было денег даже на то, чтобы снять номер в отеле.

Я внезапно представила то, о чем говорила Соня, и меня затошнило,

— Прости, — сказала Соня, — забыла, что Джаннин была тебе матерью.

Я покачала головой в напрасном усилии отогнать наваждение.

— Джаннин говорила с тобой насчет того, чтобы развестись с моим отцом?

— Нет, — с нажимом в голосе сказала Соня. — Со мной нет, и, как ты сама сказала, я была ее лучшей подругой. Она была просто очень молода, моя сладкая. Я думаю, ее манила сама интрига. Ты знаешь, запретный плод сладок.

— Она не говорила тебе, что собирается уехать? Соня скрутила салфетку в жгут.

— Когда это было? В феврале? В марте? Я удивилась, узнав о том, что случилось, не меньше остальных. Знаешь, у Винса с Лоррейн произошла тогда крупная ссора. Они даже подрались. Она узнала, что он от нее гуляет. Я не смела близко к нему приближаться. Я не могла звонить. И мы перестали встречаться на долгое время после тех событий.

— Ты можешь припомнить, когда последний раз видела Джаннин? — спросил Остин. — Ты видела ее после того, как Дарвис Кейн уехал из города? — спросил Остин.

— Я всегда думала, что они уехали вместе, — сказала Соня.

— Мы тоже так думали, — сказал Остин. — Но мы говорили с его сестрой в Алабаме. Она говорит, что Дарвис приехал в Уэдоуи на машине Джаннин, но без нее. Он продал машину в Бирмингеме, и его сестра подбросила его до автовокзала, и то был последний раз, когда его видели, после того как он уехал из Мэдисона.

— Ту машину? Красную «малибу»?

— Папа подарил маме на день рождения, — сказала я.

— Она любила ту машину, — сказала Соня. — Возилась с ней, как с ребенком. И тебя она, конечно, тоже любила, — быстро добавила она, пожав мне руку. — Я просто до сих пор не могу поверить в то, что она уехала, оставив свою маленькую девочку.

— Ну что же, она это сделала, — спокойно констатировала я. — Так что, возможно, ты понимаешь, почему у меня проблемы с прощением.

Соня закурила еще одну сигарету, и у меня засосало под ложечкой.

— Моя сладкая, — сказала она, глядя в сторону, — я рассказала тебе все, что знаю. Мой совет: обратись к Господу, и он научит тебя, как прощать.

Я подтолкнула Остина под столом, и он встал. Я сделала то же самое и положила деньги на стол.

— Есть ли кто-то еще, о ком ты могла бы подумать, кроме Бога? — спросила я только чуть-чуть язвительно.

Соня затянулась и медленно выпустила дым, снова глядя в окно.

— Как насчет Лорны Пламмер? Она все еще живет в Мэдисоне? Теперь уже Остин меня подтолкнул.

— Она только что переехала, — сказала я. — А что может знать Лорна?

— Спроси ее, — сказала Соня. — Она была подружкой Дрю Джернигана в тот момент. Может, она что-то и знает.

Глава 53

Уилл решил, что первым большим официальным событием в Малберри-Хилл должна быть корпоративная вечеринка для сотрудников «Лавинг кап».

— Дом не готов, — запротестовала я.

— Мы не будем устраивать вечеринку в доме — мы будем веселиться на улице. Возьмем напрокат тенты, столы и прочее. Разместимся на лужайке. Вечеринка-барбекю. Из ресторана нам привезут мясо, булочки и напитки, а каждый из сотрудников принесет из дома «фирменное» блюдо. Знаете, у нас получатся очень старомодные и теплые посиделки. Для детей устроим катание на пони, бег в мешках, поставим сетку для волейбола и все такое.

— Когда вы планируете провести эту вечеринку? — спросила я, чувствуя, как во мне закипает тревога. — Следующей весной?

— В День труда.

— На следующие выходные? Это невозможно.

— Время уже назначено, — сказал Уилл. — Мисс Нэнси уже принялась за дело. После того, как перестала ругаться и жаловаться на то, что ее завалили работой.

Дверь в приемную открылась, и вошла мисс Нэнси собственной персоной, тяжело опираясь на палку.

— Он сказал тебе, что замышляет на День труда?

— Только что сказал.

Нэнси зло уставилась на босса.

— Я пыталась, как могла, его отговорить, но ты же знаешь, что бывает, когда у него что-то засядет в мозгах. Как ты думаешь, что должны чувствовать те люди, которых он приглашает? Те люди, которым вот-вот предстоит потерять работу и, может, весь остаток дней провести на пособии. Каково им будет любоваться на роскошный дом, который он для себя выстроил.

— Еще не выстроил, — сказала я, глядя на папку со счетами, привезенную с последней поездки. Строительство идет бойко, и мы вписываемся в сроки, но многое еще предстоит сделать до того, как дом примет жилой вид.

— Хотела бы я, чтобы ты сказала ему, что эта идея с пикником просто ужасна, — сказала Нэнси. — Когда я с ним говорю, он меня вообще не слушает.

— Уилл, — сказала я, обращаясь к своему клиенту, — Нэнси права. В самом деле, эта идея с пикником не самая лучшая. Если вы хотите что-то сделать для своих служащих, дайте им премию.

— Мы устраиваем пикник, — сказал Уилл. — На широкую ногу. И вы там тоже будете. — Он кивнул Нэнси: — У вас нет работы?

Нэнси вышла и хлопнула за собой дверью.

— С какой стати я должна присутствовать на вашем корпоративном пикнике? Я на вас работаю, а не на «Лавинг кап».

Уилл несколько слащаво улыбнулся.

— Потому что я вас попросил. Потому что мне нужно, чтобы вы позаботились о том, чтобы дом хорошо выглядел. Вы ведь можете это сделать для меня, не так ли? Велите своему другу Остину сделать несколько букетов. И в комнатах должны быть цветы. Даже если они еще не закончены. Стефани говорит, что цветы даже свиной хлев могу сделать красивым.

— И Стефани тоже там будет? — спросила я.

— Конечно. — Уилл даже удивился, что я задала этот вопрос. — Для меня это большой день. И для компании. Она хочет там быть.

— На барбекю? Она понимает, что там будет свинина?

— Не надо быть такой вредной, — сказал Уилл. — Кроме свинины, там будет много других блюд. Значит, вы идете, договорились? Вы должны быть точно ко времени, конечно. И вашу тетю Глорию с собой приводите. Черт возьми, если хотите, можете привести своего парня. — Уилл пристально на меня посмотрел. — Вы ведь снова стали с кем-то встречаться?

— Вроде того, — солгала я.

— И кто он?

— Вы его не знаете.

— Но он не поддонок, верно? Я поднялась, чтобы уходить.

— В котором часу мероприятие?

— В два часа. В День труда, — сказал Уилл. — И еще, Кили, спасибо. Стеф понравилась новая мебель. Но она хочет насчет чего-то с вами поговорить. Свяжитесь с ней, ладно? Нэнси даст вам ее номер.

Я сделала над собой значительное усилие, чтобы не заскрежетать зубами. И затем я поехала назад, к себе в офис, чтобы начать делать приготовления к «милому» корпоративному пикнику.

Глава 54

Я уже поднялась наверх, в свою квартиру, чтобы закончить коронное блюдо, которое должна была принести на устроенный Уиллом пикник, когда снизу донесся звонок в дверь студии.

— Черт! — Я уже опаздывала. Запеканка с зеленью, курицей и беконом отняла у меня много времени. Я бросила еще пригоршню овсянки в кастрюлю и гневно принялась размешивать.

— Эй! — раздался голос. — Есть кто-нибудь дома?

Я замерла. Опустила деревянную ложку. Выключила плиту и села на диван, надеясь, что нежданный гость уйдет сам.

— Кили? — Теперь гость был уже внизу, на лестнице. — Ну ладно, Кили. Я знаю, что ты наверху. Ты же не можешь вечно от меня прятаться. Я видел твою машину снаружи. Кили, мы живем в маленьком городе.

В этом он был прав. И, черт возьми, почему я должна прятаться от Эй-Джи Джернигана? Я была у себя дома, ничего ни у кого не украла.

Я еще раз помешала запеканку. Все утро я на медленном огне варила копченый бекон с зеленью, нарубленным репчатым луком и сладким перцем. Я вытащила зелень шумовкой и дала ей подсохнуть.

Эй-Джи был на полпути наверх, он водил носом, словно гончая, вынюхивающая добычу.

— Ты готовишь запеканку?

— Да, — сказала я. — Чего ты хочешь?

Эй-Джи шел мне навстречу со своей неотразимой улыбкой на лице.

— Вкусно пахнет. Не думал, что ты умеешь готовить такие блюда.

— Старинный семейный рецепт, — сказала я не слишком приветливо. И солгала. Я нашла этот рецепт в нашем местном женском журнале в разделе «Старинные рецепты Юга». — И ты мне еще не сообщил, зачем пришел.

— Я могу войти и поговорить? — спросил Эй-Джи. Теперь он был уже на лестничной площадке.

— Нет. Я еду на пикник и уже опаздываю.

— Только на минутку, — взмолился Эй-Джи. — Пожалуйста. Я пришел из-за мамы.

— Что на этот раз?

Эй-Джи принял вопрос за приглашение и пошел следом за мной на кухню.

— Пиво есть? — спросил он. — На улице жара. Скорее бы это лето закончилось. — Не дав мне и слова сказать, он полез в холодильник за пивом.

Я попыталась его отпихнуть и закрыть дверь холодильника, но Эй-Джи уже успел достать банку «Майклоб лайт».

— Что там опять с Джи-Джи? — спросила я, продолжая заниматься стряпней. Делать мне было особенно нечего. Я приготовила овсянку на курином бульоне, и она уже достаточно загустела. Нарезав зелень, я выложила ее в горшок с запеканкой, а сверху присыпала доброй пригоршней тертого сыра пармезан, следом добавила перца.

— Я слышал, что мама остановила тебя на почте? — начал Эй-Джи. — Черт, весь город об этом знает.

— А, ты про это… — сказала я небрежно, размешивая смесь. — Я уже и забыла.

— Ну а я не забыл. — Эй-Джи засунул руку в карман джинсов и глотнул пива. Он отлично выглядел. Чуть похудел, правда, и побриться ему не мешало бы, но он загорел, и загар ему очень шел, а синие глаза его были просто великолепны. «Должно быть, немало времени ты проводил на озере», — сказала я себе, чтобы должным образом ожесточить себя против него.

— Послушай, — сказал Эй-Джи. — У меня с мамой был долгий разговор. И я признался ей в том, что на самом деле произошло в тот вечер. Она не хотела слышать, и она точно не поверила, но я ее усадил и честно все рассказал. И я сказал ей, что ты имела полное право поступить так, как ты поступила.

— Как это благородно с твоей стороны, — сказала я и, выровняв запеканку деревянной ложкой, присыпала ее еще сыром и сверху положила кусочки бекона.

Не успела я достать прихватку, чтобы убрать запеканку в духовку, как Эй-Джи той ложкой, которой я ее мешала, залез в горшок.

— Классно, — сказал он, причмокнув губами. — Ты к кому едешь на пикник? К кому-то, кого я знаю?

Я убрала запеканку в печь.

— К своему клиенту. Уиллу Махони.

— А, «Лавинг кап». Как дела с домом? Я слышал, там делается что-то грандиозное.

— Нормально все идет. — Я скрестила руки на груди и прислонилась к кухонной стойке. — Зачем ты сюда пришел, Эй-Джи? Ты хочешь, чтобы я похлопала тебя по спинке за то, что ты исповедался перед мамочкой?

Он глотнул еще пива и поставил банку на стойку. Как было бы хорошо, если бы этот разговор вообще не состоялся. И как мне не хотелось общаться с ним на моей крохотной кухоньке, где двое с трудом могли повернуться.

— Я хочу, чтобы ты знала: я не такой, как папа. Тот случай с Пейдж был единственным. Я бы все на свете отдал, чтобы вернуться в тот вечер и все изменить. Потому что я не такой, Кили. Не такой.

— Как тебя понимать? — Я-то прекрасно все понимала, но пусть он сам скажет.

Эй-Джи покраснел.

— Да, я знаю о других женщинах отца. Я давно знал. Лет с четырнадцати.

— Он говорил тебе, что изменяет твоей матери?

— Нет, это Кайл сказал. Это было в первый год, когда я учился в интернате. Он позвонил мне как-то вечером, всхлипывая, как младенец. Он прогулял школу и отправился с дружками на озеро, в нашу хибарку. И застукал папашу на месте преступления с какой-то девчонкой. Я не думаю, что это был первый или последний раз, когда он водил туда своих подружек. Я думаю, что именно поэтому мама никогда туда не заглядывала. Я не знаю, откуда ей все известно, но она знает.

— Мне жаль, Эй-Джи, — сказала я, и мне действительно было его жаль. У него всегда были напряженные отношения с отцом — смесь любви и ненависти, но я всегда думала, что это из-за того, что они вместе работают в банке. Я до этого и не подозревала, как в этой семье все закручено.

Эй-Джи глотнул еще пива.

— Я не прошу простить меня прямо сейчас. Я знаю, что должно пройти время, прежде чем ты сможешь мне снова доверять. Но дело в том, Кили, что у нас у обоих сложные отношения в семьях. Я никогда не судил тебя за то, что сделала твоя мама. И я прошу не судить меня за поступки моего отца. Я испорченный человек, но я таким быть не хочу.

Я потянулась к его банке и глотнула пива.

— А каким бы ты хотел быть, Эй-Джи?

Он забрал у меня пиво и взял за руку. Перевернув мою ладонь, он поцеловал ее.

— Я хочу быть мужчиной, которого ты заслуживаешь. Хочу заслужить твою любовь. Твое доверие. И это все.

Таймер в духовке громким жужжанием дал знать, что запеканка готова. Я подпрыгнула от неожиданности и посмотрела на часы.

— Господи, — сказала я. — Почти час.

А мне еще нужно добраться до Малберри-Хилл и проследить, чтобы все сделали правильно, что стулья на месте, а цветы от Остина доставлены. И еще мне надо настелить пластиковые дорожки вокруг дома. Мы только что отреставрировали полы, и я не хотела, чтобы их поцарапали.

Эй-Джи нахмурился.

— Ты подумаешь над тем, что я тебе сказал?

— Я не могу сейчас об этом думать, — беспомощно призналась я. — Я опаздываю.

— Позволь мне поехать с тобой, — взмолился Эй-Джи. Он взял прихватки и достал горшок из духовки, после чего ее выключил.

— Нет, — торопливо сказала я. — Я там на работе.

— Я могу помочь тебе, — сказал Эй-Джи. — Ну, давай же, Кили, соглашайся. Это не будет свидание. Просто один друг помогает другому. Сегодня День труда, и мне нечего делать. Мне все лето нечего было делать, — с горечью признался он.

— Как насчет Пейдж?

Эй-Джи занял себя упаковкой горшка — заворачивал его в фольгу.

— Ничего. Она переехала. Потеряла работу.

— Я слышала. Это правда, что из города ее выгнала Джи-Джи?

— Для меня это новость. Я не встречался с Пейдж и не собирался встречаться. — Эй-Джи поднял глаза. — Можно?

— Мне надо ехать, — сказала я, хватая сумку через плечо. Эй-Джи взял запеканку.

— Я тебя отвезу. Ладно?

— Уходи, — устало сказала я. — Я этого не хочу. Но это уже происходило.

Кто-то украсил въезд в Малберри-Хилл разноцветными шарами и повесил огромный баннер с надписью ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ НА СОБРАНИЕ «ЛАВИНГ КАП». Шары покачивались на ветру.

— Не так уж убого, — сказал Эй-Джи, въезжая в кованые ворота. — Ты их проектировала?

— Нет, ворота проектировал сам Уилл.

Эй-Джи был под впечатлением. Когда в поле зрения появился белоснежный фасад дома, он восхищенно присвистнул. — Класс! Похоже, парень сделал большие вложения?

— Ему нравится, когда работа делается, как следует, — сказала я. Я с удовлетворением заметила, что тенты уже натягивают, а стулья со столами раскладывают. Даже успели поставить самодельную дощатую эстраду, и группа музыкантов уже настраивала скрипки и банджо. Над лужайкой поднимался ароматный дымок. Фургончик Остина был припаркован на краю поляны, и сам Остин уже разносил по столам картонные коробки с букетами.

— Неплохо, — сказала я. — Цветы и еда у нас есть. Да еще и музыка.

Сразу за нами ехал фургон с лошадьми.

— И пони тоже. Так что все в порядке.

Я повела Эй-Джи вокруг дома туда, где на заднем дворе парковалось много разных машин, в том числе и желтый «кадиллак» Уилла.

Мисс Нэнси стояла в открытой двери на кухню, опираясь на палку, наблюдая, как распаковывают льняные скатерти и прочее, что всегда достается в последний момент. Из двери с лаем выскочила мелкая собачонка и бросилась мне в ноги.

— Привет, Эрвин, — сказала я, стараясь не споткнуться. — Привет, мисс Нэнси.

Нэнси угрюмо посмотрела на меня.

— Хорошо бы кто-нибудь убрал отсюда эту проклятую собаку, а заодно и ее хозяйку.

Глава 55

На кухне было полно народа. Буфетчики сновали туда и обратно, наполняя кувшины ледяным чаем и лимонадом, нарезали жареное мясо, наполняли им большие миски, укрытые фольгой, чтобы сохранялось тепло, а помощница Остина наполняла водой вазы для цветов.

Уилл стоял в центре кухни, раздавая указания, которые, кажется, никто не выполнял, а Стефани порхала как бабочка — она оставалась собой всегда. Эрвин нарезал круги и заливисто лаял, казалось, еще немного — и он отобьет себе лапы.

Эй-Джи торжественно внес на кухню запеканку и водрузил ее на свободное пространство на мраморной столешнице.

— Помоги мне разложить эти пластиковые дорожки, пока на новые полы грязи не нанесли, — попросила его я.

— Кили, — сказал Уилл, уставившись на Эй-Джи, — представь меня своему парню.

Я почувствовала, как мое лицо заливает краска.

— Это мой друг Эй-Джи, — делая ударение на слове «друг», — сказала я. — Но я думаю, вы уже встречались.

Эй-Джи протянул руку Уиллу для пожатия, но Уилл сделал вид, что ее не заметил.

— Ах да. Наверное, мы встречались.

— Но мы-то не встречались, — сказала Стефани, обвив одной рукой Уилла за талию, а другую протягивая Эй-Джи. — Меня зовут Стефани Скофилд. Как приятно снова видеть Кили в неформальной обстановке и к тому же с молодым человеком. — Она подалась вперед и заговорщически подмигнула Эй-Джи. — Вплоть до настоящего момента единственным мужчиной, с которым я ее видела, был этот очаровашка флорист. Надеюсь, вы понимаете, о чем я?

Как раз в этот момент Остин влетел на кухню с огромным кувшином, полным слегка увядшими маргаритками и цинниями.

— Кили, ты должна помочь мне что-то с этим сделать. Вода, должно быть, вылилась из банки, когда фургон накренился, а у меня в запасе ничего нет.

Он замолчал, заметив Эй-Джи.

— О, — с театральным удивлением сказал он, окинув Эй-Джи взглядом. — Как поживаешь, Эндрю?

Никто в Мэдисоне не звал Эй-Джи Эндрю. Но Эй-Джи стойко держал удар.

— Спасибо, Остин, хорошо. Надеюсь, и с тобой все в порядке. Я замерла. Все прочие оценивали реакцию друг друга на то, что я привела на пикник своего бывшего жениха.

— Уммм! — сказала Стефани, нарушая минуту молчания. — Что это за божественное блюдо ты принесла, Кили?

— Запеканку с зеленью, — гордо ответил за меня Эй-Джи. — Старинный семейный рецепт.

— Чьей семьи? — протянул Уилл.

— Моей, — сказала я твердо, в то время как Стефани запустила ложку в горшок. — Там зелень, овсянка, свиные шкварки и Стефани со стуком уронила ложку на столешницу.

— И еще сыр пармезан и наполовину уваренный куриный бульон, — добавила я. — А вы что принесли, Стеф?

Уилл поцеловал Стефани в макушку.

— Она привезла кое-что из самой Атланты, — сказал он, кивнув в сторону элегантного серебряного блюда на столе.

— Перестань, Уилл, — запротестовала Стефани. — На самом деле там нет ничего особенного. Просто немного кускуса, зажаренного с красным перцем и луком-шалотом, — скромно сказала Стефани.

Я нашла ножницы и принялась резать стебли цветов, что принес Остин.

— Я все тут поправлю, — сказала я, — а ты помоги Эй-Джи расстелить дорожки.

— Идет, — сказал Остин.

— Ладно, — сказал Уилл, несколько смущенно оглядываясь по сторонам. — Я оставлю тебя в покое и посмотрю, что делается снаружи. Пошли, Стеф?

— Конечно, — сказала Стефани, следуя за ним к двери заднего хода. — Пойдем, Эрвин. Мамочка покажет тебе лошадок. — Такса бросилась к двери.

Я обрезала стебли у маргариток и цинний и ставила их обратно в контейнер, когда ко мне сзади тихо подошла Нэнси.

— Я насчет того шоу с блюдом, приготовленным Стефани, — сказала она громким сценическим шепотом. — Смотри, что я только что нашла в корзине для мусора. — Она протянула мне находку. — Пакет, в котором дают еду навынос в «Итуи» — магазине в Бакхеде, ставшем излюбленным местом свиданий сладкой парочки.

Мы обе рассмеялись.

— Ну что же, Стефани никого не обманывала. Она действительно привезла свою стряпню из Атланты.

— Он занимается скупкой бриллиантов, ты в курсе?

— Неужели купил обручальное кольцо?

— Нет, — призналась Нэнси. — Серьги. Но до обручального кольца тут недалеко. В любой момент у нее на руке может это колечко с бриллиантами появиться. И у него тоже. Прямо у нас под носом.

Убедившись, что все идет как надо, я вышла из дома, чтобы отнести запеканку на стол под тент. Народ быстро заполнял поляну. К трем часам здесь было по меньшей мере полсотни народу.

Забавно было видеть всех этих людей, жизнь которых была так или иначе связана с «Лавинг кап». За эти месяцы я то и дело заезжала на фабрику, но видела там лишь горстку людей, куда меньше, чем сегодня. Народ толпился вокруг столов, охал и ахал по поводу дома, и все они казались мне одной большой семьей. Если до сих пор мне доводилось встречать в основном клерков-мужчин, то сегодня здесь были в основном женщины — надо думать, швеи, которые долгое время находились без работы. Многие из них знали меня и здоровались.

Я была поражена тем, как много было на фабрике работниц из Латинской Америки.

Я вернулась в дом, чтобы показать его Дайанн Йост — журналистке, которую Уилл пригласил специально для освещения сего мероприятия в местной прессе. Стефани навязалась с нами.

Они обе смотрели на скетчи, вывешенные на стенах в холле.

— Вот история реставрации дома, — говорила я, показывая на серию работ. — День за днем фотограф снимал то, как выглядит дом. А это — цвета, которые используются при отделке дома.

— Интересно, как это все будет выглядеть в реальности? — спросила Стефани, наморщив нос.

— Эта техника называется гризайль. Цвета подбираются в тон — различные оттенки одного основного цвета. Тон накладывается на тон. Когда мы поставим сюда консольный стол, который я купила в Новом Орлеане, и над ним большое зеркало в стиле ампир, эти две вещи зададут всему дому мирный, спокойный тон. Вы так не думаете?

Дайанн с энтузиазмом закивала.

— Дайте мне знать, когда закончите. Я пришлю фотографа все это заснять. Может, мы поместим фотографии в какой-нибудь известный журнал — в «Веранду», например. И, разумеется, мы купим место для рекламы «Лавинг кап» в том же издании.

— Дом будет великолепный, — сказала Стефани, когда мы прогуливались по другим комнатам. — И мне очень понравились те чудные рисунки, что вы каждую неделю мне присылали. — Она подмигнула Дайанн. — Кили делает очень красивые рисунки. Рисует все: мебель, комнаты, картины, — все. И я там на каждом рисунке! В спальне, за трюмо, в столовой, наливаю вино. И моя собака, Эрвин, тоже там. Ну, разве не мило?

— Очень мило, — пробормотала Дайанн, записывая что-то в блокнот. Она сделала несколько снимков цифровым фотоаппаратом, пока мы ходили и разговаривали. Когда Дайанн, извинившись, пошла искать своих детей, Стефани проводила меня на кухню.

— Биде уже установили? — спросила она. — Я наверху его не увидела.

— Нет, оно пока только заказано, — сказала я. — Но я уверена, что его поставят в срок.

— Да уж, эти сроки. У Уилла пунктик на этих сроках. Он меня буквально замучил. И я ничего не могу с ним сделать — в его руках я словно воск. Я еще не встречала мужчин с его энергией. И его решимостью. Я буду так рада, когда он, наконец, разберется со своим заграничным производством. Тогда мы действительно сможем расслабиться и по-настоящему получить от всего этого удовольствие. Думаю, он будет проводить здесь много выходных благодаря вам, Кили. Это место будет идеальным, чтобы развлекать его бизнес-партнеров. И чтобы Уилл развлекался тоже.

— Почему выходные? — спросила я.

— И некоторые праздники, — добавила Стефани. — Я знаю, что сейчас еще немного рано об этом говорить, и я не решаюсь сказать об этом Уиллу, но я присмотрела дом на Тукседо-роуд. И я даже не думаю о том, чтобы нанять кого-то его оформлять, кроме вас, Кили. Там есть бассейн, и теннисный корт, и гостевой домик… О да, я совсем забыла. В том здании, где я работаю, два этажа свободны. Я поговорила с нашим брокером, и Уиллу могут установить там скоростной Интернет. Там красивая приемная, отличный кабинет, и, самое главное, здание всего в пятнадцати минутах от аэропорта.

— Но «Лавинг кап» находится здесь, в Мэдисоне, — возразила я. — Он не собирается закрывать фабрику. Он не стал бы закатывать пикник, а потом всех вышвыривать вон.

Стефани подошла к задней двери и закрыла ее, затем высунула голову в столовую, чтобы убедиться, что мы одни.

— Я не стала бы говорить об этом вам и портить сюрприз, но я знаю, что Уилл планирует сделать заявление. Вот это я в нем люблю. Я рада, что он говорит со мной о работе. Вы знаете, как это редко бывает у людей, добившихся успеха? Уилл признает, что у меня есть голова на плечах, не только чтобы прическу носить. Зачем, вы думаете, ему нужны были все эти поездки в Мексику и Шри-Ланку? Он уже настроил производственную линию в Мексике, и, как только счета будут оплачены, они начнут выпускать продукцию. Новая линия заработает уже следующей весной. Я была ошеломлена, чтобы не сказать больше.

— Но… та модель — Уилл сказал мне, что он придумал, как ее выпускать здесь, в Мэдисоне. Нить будут делать в Алабаме, а ткань в Южной Каролине… и фабрика снова заработает…

Стефани сочувственно вздохнула.

— Уилл неисправимый оптимист. Но экономика — вещь упрямая. Он не может конкурировать с «Мейденформ» и «Вэнити фэр» и прочими брендами, если он не перенесет производство за границу. Он ужасно из-за этого переживает. И фабрика здесь еще не закрывается окончательно. Пока не закрывается.

Каким-то образом я выбралась из дома и из цепких рук Стефани. Я чувствовала себя так, словно мне на голову упал кирпич.

Я проходила мимо этих улыбающихся счастливых рабочих и чувствовала себя настоящей предательницей. Я помогла Уиллу построить его маленькую Занаду — райскую долину, а теперь все эти люди должны оплатить ее своими судьбами. Ну что же, сказала я себе. По крайней мере, я свою задачу выполнила. Стефани по уши влюблена в Уилла.

На лужайке вовсю проходили соревнования по бегу в мешках. Когда я подошла ближе, то увидела, что Уилл, Эй-Джи и два латиноамериканских подростка взяли лидерство. Двое взрослых с раскрасневшимися лицами с трудом пытались догнать мальчишек, но лидеры были вне досягаемости. В пяти футах от финиша Эй-Джи сумел вырваться вперед, за ним Уилл и двое подростков. Я видела, как Уилл оглянулся, отчего-то потерял равновесие и потащил за собой Эй-Джи, в итоге двое ребят оказали впереди и взяли приз.

Я стояла у машины для льда и раздавала лед в чашках, когда ко мне, хромая, подошел Уилл. Он залпом выпил лимонад со льдом и протянул руку за следующей порцией.

— Эй-Джи? — спросил он, протягивая ему чашку.

— Нет, спасибо, — сказал Эй-Джи, — я думаю, мне пора пива выпить. — С этими словами он пошел туда, где выставляли кегли.

Уилл допил лимонад и, скомкав пластиковый стакан, бросил его в урну.

— Вы с Нэнси классно потрудились, все это организовав, — сказал он, вытирая платком пот со лба.

— Мисс Нэнси сделала всю работу, — сказала я, — я только приехала сюда и все.

— Вы все это закрутили, и не надо скромничать. Если вам надоест работа дизайнера по интерьеру, приглашаю вас к себе. У вас хороший глаз и вы вникаете в детали, — добавил Уилл, поправляя сползшую бретельку моего бюстгальтера. — Про бюстгальтеры вы мало что знаете, но этот пробел легко восполнить. Я мог бы этим заняться.

Я убрала его руку.

— Насколько я слышала, вы сейчас не настроены никого нанимать. Так что, если вы не против, я сохраню свою работу за собой.

— О чем это вы? — спросил Уилл.

— Стефани говорит, что сегодня вы хотите сделать грандиозное заявление. И надо же было для этого выбрать День труда. У вас довольно ироничный склад ума, должна сказать.

Уилл посмотрел на часы.

— Скажем так, я принимаю ваш комплимент. Пожалуй, вы действительно правы. Пора держать слово. Я еще дам всем немного времени, чтобы поесть, а потом скажу слово. Вижу, что вы сегодня все больше суетитесь и ничего не едите. Пойдемте, наполним тарелки, пока все вкусное не съели. Нэнси с меня шкуру спустит, если я не отведаю ее яблочного пирога.

— Нет, спасибо, — сказала я. — У меня пропал аппетит.

— Как хотите, — сказал он и направился к тенту с едой.

Я огляделась в поисках Эй-Джи. Его не было среди мужчин, толпящихся у лотка с пивом, не было его и среди тех, кто ждал очереди покататься на пони. После четверти часа бессмысленного блуждания по поляне я решила поискать его в доме. Я нашла его выходящим из ванной в бывшей котельной.

— Эй, — сказал он несколько смущенно. — Ничего, что я воспользовался тут ванной? Не хотелось пачкать ничего в доме.

— Нормально, — сказала я. — Я думаю, что мне пора уезжать.

— Можно мне еще немного тут посмотреть? — спросил Эй-Джи.

— Почему нет? — сказала я. — Именно этого Уилл от тебя и ждет. Чтобы ты посмотрел и повосхищался. Ради этого он все устроил — всем показать, какой он богатый и успешный. И какой у Уилла Махони замечательный вкус.

Эй-Джи прошелся по бывшей котельной, заглянул в спальню, выглянул в окна. Он остановился возле кровати с несколько озадаченным выражением лица.

— Кажется, я видел эту вещь раньше.

— Да.

Эй-Джи потер между пальцами ткань стеганого одеяла.

— Я бы хотел когда-нибудь иметь такую большую старую кровать.

— Ты ее почти получил. Я ее покупала для нас. После того, как свадьба была отменена, она просто застряла в кладовой. Для моей квартиры она слишком большая, а Уиллу срочно нужна была мебель для этого дома, вот я ему ее и продала.

Эй-Джи проверил пружины матраса.

— В этом есть некоторая метафора, но я бы не хотела поднимать эту тему прямо сейчас.

Я пошла в гостиную, Эй-Джи за мной. Дом ему по-настоящему понравился. Я думаю, всем мужчинам нравится солидность и весомость толстых потолочных балок и толстых кирпичных стен. Эй-Джи ходил туда и обратно, восхищаясь камином, картинами на стенах, рекламами, рисунками и черно-белыми фотографиями.

Он постучал по стеклу фотографии с королевами красоты.

— Это ведь твоя тетя Глория, верно? Мой папа всегда говорил, что она одна из самых красивых женщин, которых ему доводилось встречать. — Эй-Джи грустно рассмеялся. — Принимая во внимание источник, это весьма высокая оценка.

— Уверена.

Он продолжал смотреть на фотографию. Потом на меня. Потом снова на фотографию.

— Это?..

— Да, это моя мама.

— Если не ошибаюсь, это первая фотография твоей матери, которую я видел? — сказал он. — У твоего отца в доме их нет.

— Нет, он их не выставляет. Для него это болезненно.

— Она была красивая, — сказал Эй-Джи, — как и ее дочь.

— Спасибо. — Я колебалась, стоит ли говорить. — Пару дней назад я встречалась с маминой двоюродной сестрой, Соней. Она переехала из Мэдисона в Северную Каролину после первой волны увольнений на фабрике. Она говорит, что я вылитая мать.

Эй-Джи подошел совсем близко и внимательно всмотрелся в черты моего лица.

— Нет, — сказал он. — В тебе много от отца. И, наверное, кое-что от нее. Ты не чья-то углеродная копия. Ты уникальное создание, Кили Мердок.

Эй-Джи наклонился и поцеловал мой лоб нежнейшим, легчайшим поцелуем.

Снаружи доносился гул голосов, смеялись и визжали дети. Музыканты играли что-то в стиле кантри, затем раздался усиленный техникой голос Уилла.

— Добро пожаловать на корпоративный пикник «Лавинг кап», — загудел он. — А теперь прошу всех присесть. У меня для вас новости.

— Пошли, — сказала я. — У меня разболелась голова.

Глава 56

— Давай я найду тебе аспирин, — сказал Эй-Джи. Он был искренне озабочен. — Ты весь день носилась под солнцем. Наверное, у тебя солнечный удар.

Я благодарно ему улыбнулась.

— Может, пару таблеток аспирина и диетической колы? Говорят, кофеин помогает от головной боли, потому что расширяет сосуды в голове.

Мы уже выехали на шоссе, Малберри-Хилл остался вне поля зрения. Голова у меня действительно болела ужасно. Меня подташнивало, и я чувствовала себя преданной. Я не понимала, как Уилл мог так легко взять и отступить от всех своих обещаний сохранить фабрику.

— Раз уж мы все равно неподалеку, давай заедем в Каскавиллу. Там у мамы целый фармацевтический склад. И у нее наверняка есть кока-кола. Она всегда ее покупала — знает, что ты ее любишь.

Я устало улыбнулась и потерла лоб.

— Наверное, так и поступим. Только ненадолго. Мне завтра надо работать, знаешь ли.

— Конечно, ненадолго. Я тебя подлечу и отвезу домой. Но, конечно, он этого не сделал. Мы нашли аспирин и колу, и Эй-Джи положил мне на лоб влажный холодный компресс. Я хотела лишь немного полежать на диване, пока боль не утихнет, но когда я проснулась, было уже семь.

Я только успела сесть в кровати, когда Эй-Джи зашел меня проведать.

— Лучше? — спросил он, присаживаясь рядом со мной.

— Да, — сказала я. — Головная боль прошла. Думаю, пора тебе везти меня домой. Я не хотела так злоупотреблять твоей заботливостью.

— Все в порядке, — заверил меня Эй-Джи. — Я посмотрел игру Брейвс по телевизору в комнате родителей. Наши выиграли со счетом 7:0.

— Эй, — сказала я, — а где твои родители? Разве они не проводят День труда в компании приятелей твоего отца по гольф-клубу?

— Нет, они в Хайлендс, и все приятели моего отца из клуба тоже там.

— Вот как.

— Тебе ведь некуда спешить, верно? — спросил Эй-Джи. — Давай выпьем немного вина и посидим в патио. Жара понемногу стала спадать, и с озера дует ветерок.

— Хорошо придумано, — согласилась я. На самом деле мне почему-то было страшно прямо сейчас возвращаться в квартиру. Я любила мое гнездышко, но иногда, в такие вечера, стены начинали на меня давить, и я задавалась вопросом, почему я живу в этой крохотной квартирке над магазином? Мне было уже тридцать два года. Пора бы мне уже и своим домом обзавестись. А еще мужем, и садом, и качелями на веранде… Я встала и вышла из комнаты.

Патио в Каскавилле Джерниганов чем-то напоминало рекламную картинку. Собственно, так оно и было, потому что Джи-Джи нашла иллюстрацию в старом журнале и настояла на том, чтобы я заказала именно такую плетеную мебель, все шестнадцать единиц, для ее патио. Мне удалось уговорить ее на несколько подушек, обтянутых цветами одного оттенка и на пару урн для цветов под старину, которых на картинке не было.

Я сняла туфли, села в шезлонг и стала смотреть на озеро. Еще не совсем стемнело, и на поверхности воды были красноватые отблески заката. Мимо, мигая огнями, проплыла баржа, на которой шла вечеринка. Оттуда гулко доносился женский смех.

Эй-Джи вышел из дома с двумя бокалами и с бутылкой белого вина в ведерке со льдом.

Он налил мне вина, а сам присел на край моего шезлонга.

Мы потягивали вино и смотрели, как солнце уходит под воду. В других домах на берегу озера тоже горел свет, оттуда доносились обрывки мелодий и голосов.

— Странное выдалось лето, правда? — сказал Эй-Джи, обнимая меня за плечо таким естественным жестом, словно его рука никогда его не покидала.

— Очень, — согласилась я.

— Я буду рад, когда оно закончится, — сказал Эй-Джи. — Погода станет холоднее, и я отчалю.

— Правда? Ты собираешься куда-то ехать?

— Вроде того. — Эй-Джи улыбнулся озорной мальчишеской улыбкой, немного загадочно. — Я еду в Чикаго на несколько месяцев. Мой однокашник из колледжа считает, что у меня получится работать со ссудами. Он хочет меня поучить, поддержать на первых порах, а там я сам начну бизнес.

— В самом деле? Ты уезжаешь из Мэдисона?

— Не навсегда. Я думаю, пора мне выбиться из-под отцовской опеки. Последнее время мне скучно тут работать, и видишь, очень кстати представилась хорошая возможность. Если все пойдет хорошо, я вернусь к весне и открою свой собственный офис в центре города.

— Bay, — сказала я, пожимая ему руку. — Это классно, Эй-Джи. Я тобой горжусь. И я думаю, тебе пойдет на пользу уехать отсюда на какое-то время, расправить крылья.

— Только на время, — сказал Эй-Джи, поглаживая мою руку большим пальцем. — Ты знаешь, мне здесь есть чем заняться.

— У меня тоже большие планы на осень, — сказала я, пытаясь сменить тему. Я опустошила свой бокал, и Эй-Джи, пока я не успела отказаться, налил мне еще. — Уилл хочет, чтобы я полностью закончила работу — и это действительно означает, что готово должно быть все, до последней вилки и солонки ко Дню благодарения.

— Думаешь, ты сможешь это сделать? — спросил Эй-Джи. — Я хочу сказать, что обычно такая объемная работа занимает много месяцев. Нам самим потребовалось полгода, чтобы получить новую мебель и шторы в конференц-зале банка, когда Джи-Джи решила, что нам пора менять декорации.

— Нам приходится крутиться, — согласилась я, пригубив вина. — Дело в том, что Уилл хочет, чтобы все было сделано как можно скорее, потому что он собирается делать предложение Стефани. А я точно знаю, что она ждет со дня на день, что он ей наденет на палец обручальное кольцо.

— Парень кует железо, пока горячо, — этого у него не отнимешь, — согласился Эй-Джи. Он размял мне затылок. — Мне понадобился год, чтобы решиться сделать тебе предложение. И это при том, что мы знали друг друга всю жизнь.

Я резко села, пролив немного вина.

— Мы не знали друг друга так долго, Эй-Джи. В школе мы учились в разных классах — ты ведь старше меня на два года. А потом ты уехал в интернат, потом в Вашингтон и Ли. Я на самом деле не знала тебя до того времени, пока Джи-Джи не наняла меня оформлять «Оукс».

— И не прошло и месяца, как ты уложила меня с собой в постель, маленькая проказница, — со смехом сказал Эй-Джи.

Я глотнула еще вина и ущипнула его за руку. Впервые за многие недели я чувствовала себя уютно и беззаботно.

— Это кто кого уложил? Как бы там ни было, ты обещал быть нем, как могила. Я до сих пор холодею при мысли, что позволила тебе вот так меня соблазнить.

— Эй, не надо холодеть, Кили, — сказал Эй-Джи, целуя меня в плечо. — Это воспоминание, которое я всегда буду лелеять, дорогая. Ты на этой стремянке, в моей спальне…

— И ты, заглядывающий мне прямо под юбку, — захихикала я, стряхивая его руку, легшую ко мне на грудь. — Слушай, — сказала я, вставая. — Кажется, я поняла, из-за чего у меня разболелась голова — я ведь целый день ничего не ела.

— Ничего? Мясо было отменное.

— Я не съела ни крошки, — сказала я.

— Давай посмотрим, что там у Джи-Джи на кухне. Мы можем опустошить ее холодильник. Как в тот первый раз, когда остались тут на ночь.

— Ты обещал не напоминать мне об этом.

— Я не про секс, я про набег на холодильник, — сказал Эй-Джи.

Мы сели за стол, на котором была самая странная комбинация продуктов, которую мне доводилось видеть: фаршированные оливки, кусок холодной лазаньи и несколько зеленых слив. Но под еще одну бутылку шардонне все это пошло на ура.

Когда все было съедено, мы снова вышли в патио и стали смотреть на звезды. На этот раз Эй-Джи втиснулся рядом со мной в шезлонг.

— Я все еще голоден, — сказал он спустя какое-то время. — Давай вернемся в дом и посмотрим, что у нас есть на десерт.

Он вернулся из буфетной с широкой улыбкой на лице и картонной коробкой в руке.

— Сухая смесь для шоколадного пирога, — проворковал он. — Помнишь?

— О нет, — сказала я, пятясь. — Только не это.

— Ладно тебе, — сказал Эй-Джи. — Тебе будет хорошо.

Мы высыпали сухую смесь в миску и добавили туда пару яиц и немного растительного масла и опять вышли в патио, поедая сырую смесь деревянной ложкой.

— Ммм, — сказал Эй-Джи, слизывая остатки шоколада с моих пальцев. — Помнишь то шоколадное печенье, что мы ели в ту ночь?

— Нет, — сказала я.

— Обманщица. — Он поцеловал меня в шею и нарочно капнул шоколадом на мою блузку. — О, — сказал Эй-Джи. — Прости, пожалуйста, давай я это уберу.

Я оттолкнула его, но он был настойчив, как всегда. Я сделала слабую попытку удержать ситуацию под контролем и не дать ему расстегнуть бюстгальтер, но, если честно, старалась я не от всей души.

— Давай, малышка, — прошептал Эй-Джи, пытаясь достать через блузку мой бюстгальтер. — Это последняя летняя ночь года. Самого плохого лета в моей жизни. И она должна стать лучшей. Я думал об этом в Провансе, с этой мартышкой Ником. Господи, я почти там не просыхал.

— По крайней мере, тебе удалось уехать из города, — напомнила я ему, — а вот я торчала в Мэдисоне. Твой папаша так разозлился, что попытался поставить точку на моем бизнесе. Мамаша Пейдж пыталась привлечь меня к суду за клевету, а моего папу выгнали из клуба. Плюс я стала посмешищем для всего города.

— Тсс, — сказал Эй-Джи, закрывая мне рот поцелуем. — Это ведь все позади, не так ли? — Он развернул кисть так, чтобы увидеть время на часах в лунном свете. Послушай, уже почти полночь. Я думаю, нам надо это дело отпраздновать. Прямо в полночь. Начать снова с нуля.

— И как мы будем праздновать? — тревожно спросила я. Эй-Джи засмеялся и потянулся к застежке моей блузки.

— Как в старые добрые времена, — пообещал он. — До того, как все пошло к чертям. Просто ты и я, и лунный свет. Помнишь, как мы убегали в ту хижину? Я возбуждаюсь при одной мысли об этом.

— Я заметила, — сказала я, со смехом отталкивая Эй-Джи.

— Ты знаешь, Кайл окончательно уговорил отца и Винса Баскомба выставить наши дома на продажу. Учитывая определенные обстоятельства, мама просто счастлива.

Воспоминания о заброшенной хижине Баскомба всплыли в памяти, и я зябко поежилась.

Эй-Джи почувствовал мою дрожь и привлек меня к себе поближе.

— В прошлом месяце я была неподалеку от хижины Баскомба, — сказала я. — Она совершенно разрушена. Почему он так долго ее не продавал?

Эй-Джи сумел просунуть колено у меня между ногами, и голос его звучал приглушенно:

— Не знаю. Кайл давно уговаривал их двоих продать эти дома, но Баскомб не хотел ничего предпринимать от лени, а папа считал, что можно получить за участок больше денег, если продать два сразу как один лот. Поэтому пришлось ждать решения Баскомба. Сказать по правде, я думаю, старина очень плох. Он разорился, и ему нужны деньги.

— Да, я слышала, что артрит его здорово подкосил, — сказала я.

Эй-Джи жадно меня поцеловал. Он завелся не на шутку.

— И не только артрит, — сказал он спустя какое-то время. Он уже успел снять с меня бюстгальтер, и руки его шарили по поясу моих шорт. — У него рак мозга. Неоперабельный. Бедный ублюдок.

Внезапно я живо увидела перед собой Винса Баскомба, но не таким, каким он, должно быть, выглядит сейчас, но таким, каким он был двадцать пять лет назад. Я увидела, как они вместе с Соней Уайрик пробираются к этому охотничьему домику в лесу. И еще я увидела Дрю Джернигана с Лорной Пламмер. И, о да, мою маму с Дарвисом Кейном.

Я сознательно гнала прочь эти мысли после того, как мы уехали из кафе в Каннаполисе. Но теперь эти образы вернулись. Вернулись внезапно, непрошено. Я почувствовала, как все мое тело покрывается мурашками.

— Давай же, малышка, — шептал Эй-Джи. — Я не могу добраться до этой твоей застежки. Помоги своему мальчику.

Я так внезапно выпрямилась, что Эй-Джи чуть не упал с шезлонга.

— Ты что?! — завопил он. — Что на тебя нашло, Кили? Я торопливо застегнула блузку.

— О Господи! Я не могу. Прости. Я не хотела раздразнить тебя и бросить.

Эй-Джи со стоном запустил пальцы в волосы.

— Куда ты собралась? Ты ведь не бросишь меня вот так? Я думал, у нас все начинается сначала. Я думал, мы поняли друг друга.

Я влезла в туфли и оправила одежду. Глазами я искала свою сумку.

— Прости, — сказала я. — На этот раз я виновата, не ты. — Я чмокнула его в щеку и опрометью помчалась прочь.

Глава 57

Я страшно боялась возвращаться в «Лавинг кап» во вторник, но избежать этого не могла. Мне надо было срочно принять решение по поводу цвета обивки в столовой и в гостиной наверху. Тянуть нельзя — пора было ее заказывать. Я забросила образцы тканей на переднее сиденье «вольво» и медленно поехала на фабрику.

Отчего-то работа над этим проектом перестала доставлять мне удовольствие и стала просто срочной и хорошо оплачиваемой. Я ругала себя за то, что вначале так увлеклась этим проектом. Что, если Малберри-Хилл не станет настоящим домом для Уилла Махони? Если Стефани сумеет настоять на своем, а ей это всегда удавалось, то мы с Глорией скоро получим заказ на другую работу — большой роскошный особняк в пригороде Атланты. Что, если я потратила столько сил и энергии на дом, который станет просто выставочным макетом? Но как любит говорить отец — если счета оплачены, твоя работа сделана.

Я ожидала увидеть траур на фабрике после вчерашнего заявления Уилла, но увидела прямо противоположное. Над козырьком фабрики светилось неоновое объявление: «Набираем опытных швей и раскройщиц. Прогрессивная оплата и большие премии».

Это что, чья-то нелепая шутка? Если и так, то на нее купилось довольно много народу. Машины то и дело подъезжали на стоянку и уезжали с нее, и заместитель шерифа графства направил меня на стоянку за фабрикой, потому что перед ней машину ставить было негде.

И в главном здании царило такое же оживление. Мне пришлось пройти пост охраны. Без специального пропуска, который когда-то дал мне Уилл и который до сих пор без дела валялся у меня в сумке, меня не впустили — пришлось достать и показать. Я шла по коридору, изумляясь тому, что почти во всех комнатах звонят телефоны, стучат компьютеры и с тыльной стороны здания, где, как мне было известно, был пошивочный цех, раздавался знакомый гул.

Когда я вошла в офис, мисс Нэнси говорила по телефону.

Заметив меня, она пробормотала: «Одну минутку» и продолжила говорить.

На панели ее аппарата горели чуть ли не все кнопки — еще несколько абонентов ждали соединения.

Присесть, в общем-то, было некуда — все стулья в приемной оказались заняты посетителями.

Наконец Нэнси повесила трубку.

— Ну и что ты на это скажешь? — спросила она. — Ты можешь в это поверить? Я всегда говорила, что мальчик переманит удачу на нашу сторону, и он это сделал.

— Что происходит? — спросила я. — Я ничего не понимаю. Что это за объявление перед входом? Откуда здесь охранники и все эти люди? Я думала, Уилл всех выгоняет вон.

— Нет, черт возьми! — Нэнси аж задохнулась. — Где ты была вчера? Спала под деревом? Ты что, не слышала объявления.

— Я рано уехала, — ответила я. — У меня ужасно разболелась голова. Послушай, но Стефани сказала, что Уилл решил перевести производство за границу? Она даже намекнула, что он собирается об этом объявить. Говорила, что он уже почти запустил в Мехико цех.

— Пусть не мечтает. — Мисс Нэнси презрительно фыркнула. — Мы снова начнем производство — как только наберем рабочих. Девочки в цеху по пошиву образцов уже работают.

Я перегнулась через стол Нэнси и прошептала, показывая глазами на трех красавиц, сидящих в приемной.

— Что это за фифы в черном? Это теперь униформа такая на фабрике?

— Это наши новые модели, — прошептала Нэнси. — Поняла?

— А что случилось со старыми?

— Нашим старым моделям всем было за семьдесят, и у них титьки до колен висели. Это девчонки из Нью-Йорка. Видит Бог, парень чуть не через день в столицу мотается.

У Нэнси зазвонил телефон, она подняла трубку и сказала:

— Заходи, он тебя приглашает.

Я толкнула дверь в офис и вошла. Стол Махони был завален бюстгальтерами, образцами кружева, рисунками и документами.

— У вас десять минут, — не слишком любезно сказал Уилл. — Как видите, я в цейтноте.

— Отлично, — сказала я, вытащив образцы тканей и разложив их перед Уиллом. — Вот это для двух кушеток в гостиной, для кресел и для штор. Плюс ткань для штор в гостиной и для двух гостевых комнат наверху. У меня появятся лучшие идеи по поводу того, что повесить в семейную комнату, как только я найду несколько новых диванов…

Но Уилл совсем меня не слушал.

— Нет, — сказал он, наконец, откладывая один образец в сторону. — Нет. Вот этот мне нравится. А этот — слишком яркий. Остальное пойдет. Отлично. Это все годится.

Он подтолкнул ко мне через стол те образцы, что отобрал, и те, которые забраковал.

— Что-нибудь еще? — спросил он.

— Мне нужно получить ваше согласие еще на одну командировку. Слишком поздно заказывать диваны, но как раз сейчас закрывается аукцион в Хай-Пойнте, я могла бы поехать туда и выбрать что-нибудь стоящее.

— Отлично, — сказал он. — Так и поступайте.

— Хорошо. — Я встала, чтобы уходить.

— Куда вы пропали вчера? — спросил Уилл. — Я вас искал, но вы словно испарились. Вы с вашим бойфрендом решили снова начать роман?

Я почувствовала, что краснею.

— У меня ужасно разболелась голова. И мы поехали на озеро, если вам так интересно.

— В эту развалину? Я думал, вы это место терпеть не можете, — сказал Уилл.

— Нет, не в хижину. В большой дом, в Каскавиллу.

— Нуда, конечно, — сказал он.

— У нас ничего не было.

— Вам ни к чему передо мной оправдываться, — сказал Уилл. — Я ваш клиент, а не отец.

— Я не оправдываюсь, — огрызнулась я, — я взрослая женщина.

— Разумеется, — сказал Уилл. — Я еще на что-то должен посмотреть?

— На сегодня хватит. Вы очень заняты. Так, значит, вы все-таки не закрываете фабрику?

— Я никогда и не собирался ее закрывать. С чего это вы взяли?

— Стефани мне вчера сказала, и эти все ваши поездки за границу…

— Она, должно быть, чего-то недопоняла, — сказал Уилл, нахмурившись. — Эти все поездки не принесли желаемого результата. Тут либо все, либо ничего. Не получается держать фабрику тут, а товар частично производить за границей, как я рассчитывал. Так что мы пошли иным путем.

— Считаете, это получится?

— Думаю, да, — сказал Уилл. — Мы не можем конкурировать с раскрученными брендами, такими как «Уорнако», «Сара Ли» и «Вэнити фэр». Они все производят за границей. Мы лишь можем заполнить свою нишу на рынке. Вот так пришло название «Андерлайер».

— «Андерлайер»?

— Ну да. По-моему, здорово. Вы не находите? Так будет называться та модель, что вы примеряли. Ни у кого ее нет. Никто не умеет ее производить, кроме нас. Мы будем делать их тут, в Мэдисоне, а наш товарный знак продадим «Викториез сикрет». У них есть то, чего у нас нет. Но зато мы избавляемся от такой головной боли, как раскручивание, продажа на рынке и прочее. Мы просто будем делать бюстгальтеры. Очень, очень хорошие бюстгальтеры. Но тогда они будут продаваться как «Викториез сикрет андерлайер». Это вовсе не значит, что марка нашей фабрики уйдет в историю. Наши люди знают, кто они такие и что они делают. И то, что им больше всего надо. Как вы сами говорили пару месяцев назад, — это хорошая работа.

— Отличные новости, — сказала я. — Просто замечательные.

Я собрала свои образцы и направилась к двери.

— Кили.

Я обернулась.

— Стефани действительно не нравится эта фреска в вестибюле. Она говорит, что это глупо смотрится.

— Глупо смотрится? — возмутилась я. — Кип Коллинз нарасхват у нас на Юго-Востоке. Его работы публикуют самые известные журналы. Может, мне следует показать Стефани несколько планов, чтобы она поняла, к чему я стремлюсь.

— Ей это не нравится, — сказал Уилл. — Может, вместо этой фрески больше цветов в вестибюле расставить. Твой знакомый может это устроить? Или обои в цветочек? Может, добавить туда немного красного? Стефани действительно нравится красный цвет.

У меня перед глазами поплыли красные круги. Я вот-вот готова была задымить и взорваться, как вулкан. Я уже заказала фреску! Я заплатила Кипу аванс в одну треть стоимости работ — Уиллу понравились рисунки, которые я ему показывала. Я даже наняла Кипа, чтобы тот приехал в Мэдисон и сделал эту фреску на стене. И эти консольные столы — они были центральным объектом всего помещения.

— Красные обои в цветочек? — переспросила я. Ни за что! — кричало мое подсознание. — Я посмотрю, что можно сделать, — сказала я и повернулась, чтобы успеть уйти до того, как со мной начнется приступ.

— Эй, Кили, я об Эй-Джи. Я знаю, что это не мое дело… Я снова обернулась, на этот раз не скрывая раздражения.

— Вы же говорили, что можете уделить мне только десять минут? Я думаю, вам стоит сконцентрироваться на бюстгальтерах.

— Да, верно, — простодушно сказал Уилл. — Надо мне посмотреть на тех моделей, что мне прислало нью-йоркское агентство. Они получают сто долларов в час плюс стоимость перелета и транспортные расходы, так что каждая минута, потраченная ими, стоит мне денег.

— Бедняжка, — сказала я.

Глава 58

Неделей позже, когда я возвращалась в «Лавинг кап» с последними скетчами для Уилла и Стефани, фабрика буквально бурлила. Мисс Нэнси посадила в приемную свою помощницу, а сама перебралась в помещение получше.

Уилл рассеянно перелистал рисунки.

— Стефани вам позвонит, если потребуются изменения, — сказал он, явно расстроившись из-за того, что его отвлекли от дела.

Я готова была скрежетать зубами. Теперь уже Стефани не довольствовалась ролью стороннего наблюдателя и редкой гостьи, она наезжала в Малберри-Хилл чуть не через день. По крайней мере, мне так казалось. Когда я подъехала к участку, ее белый «порше-бокстер» стоял перед бывшей котельной, и я уже слышала стук когтей Эрвина по полированному паркетному полу. Стефани уже наказала нас на десять тысяч долларов из-за изменения заказа в последний момент, потребовав, чтобы обои туалетной комнаты были сняты и заменены ручной работы бумажными обоями, сделанными в Италии на заказ — по двести долларов рулон. Холодильник она отослала обратно продавцу потому, что нашла холодильник больших размеров со стеклянной дверью в салоне в Бакхеде. Еще она настояла на том, чтобы немедленно заменили ковер в гостиной, цвет которого я подбирала на заказ, чтобы он идеально сочетался с цветом шкуры ее собаки.

— Этот отвратительный цвет не имеет ничего общего с моим ангелом. Эрвин палевый. А ковер коричневый!

— У меня для вас еще одно задание, — сказал Уилл, откинувшись на спинку стула.

— Что на этот раз?

— Это задание вам понравится, — сказал он со смехом. — Вам не придется вносить изменения в заказы, я обещаю. Мы собираемся устроить голубиную охоту в Малберри-Хилл, и мне нужно, чтобы вы кое-что подготовили к этому мероприятию.

— С каких это пор вы стали заядлым охотником? — спросила я. Уилл потянулся к выдвижному ящику стола и достал каталог с товарами для охоты. Я вздохнула. Он окончательно съехал с катушек.

— Я любил пострелять птиц, когда был подростком, — сказал он. — Это было до того, как мои родные переехали в город и больше не могли держать собаку, а в округе я не знал никого, кто любил бы охотиться и у кого была бы к тому же своя земля. Я давно подумывал вернуться к этому занятию. Охота по крайней мере вытащила бы меня из офиса на природу.

— Теперь у вас действительно есть земля, на которой можно поохотиться, — призналась я. — Кажется, отец ходил сюда пострелять голубей много лет назад. Он знает людей, у кого есть разрешение находиться в этих владениях.

— Когда-то голубиная охота была ежегодным большим событием — традицией, — сказал Уилл. — Каждый год устраивался большой завтрак перед охотой — в честь открытия охотничьего сезона. Кардуэллы приглашали людей со всей округи. Людям это действительно нравилось, они жили в предвкушении этого дня. Я говорил с вашей «старой гвардией», и они считают, что, возобновляя традицию охоты, я бы продемонстрировал свое хорошее отношение ко всем живущим тут людям.

— С каких это пор вы подружились с нашей «старой гвардией»? — спросила я. — Разве вы не принадлежите к младшей возрастной категории?

— На время я перекочевал из младшей лиги в лигу ветеранов, — сказал Уилл. — Как бы там ни было, мы не можем устроить этот праздник в день открытия охотничьего сезона. Я все равно буду в это время далеко отсюда. Мы назначим дату на 20 октября.

— Я ничего не смыслю в голубиной охоте, — сказала я.

— От вас этого и не требуется. Все, что касается охоты как таковой, я беру на себя. Я просто хочу, чтобы вы помогли Нэнси с приготовлениями. Она уже заказала провиант и обслуживающий персонал. Мы подадим яичницу и пудинги, колбаски, бекон, печеные яблоки и все такое.

У меня потекли слюнки.

— Неплохо звучит, — согласилась я.

— Вы будете отвечать за тенты. Такие большие, как на празднике труда, нам не понадобятся. Я думаю, нас будет не больше двух дюжин. И еще вы возьмете на себя столы и стулья. Я хочу, чтобы на поляне было несколько стогов сена, расставленных в живописном беспорядке. Ничего вычурного, но чтобы был выдержан такой фольклорный стиль. Снаружи это будет хорошо смотреться. Я собираюсь пригласить своих партнеров по бизнесу. Одного крупного бизнесмена из «Викториезсикрет» — он большой любитель охоты.

— Октябрь, двадцатое, — записала я в своем блокноте. — В фольклорном стиле, непринужденность. Пожалуй, это я могу организовать.

— И еще, Кили, давай сохраним эти приготовления к большой охоте в секрете от Стефани, ладно? Я ей сказал, что буду встречаться в этот день с одним из своих клиентов. Чем меньше об этом будет говориться, тем лучше.

— Вы хотите, чтобы я солгала? — сказала я. — Стефани? — Нет, все-таки сегодня день положительно удался.

— Ну, это не совсем ложь… — сказал Уилл. — Я просто не хочу посвящать ее в некоторые детали. Она, знаешь ли, городская барышня, и к тому же не ест мяса. У нее такое нежное сердце, и она так любит животных. Я боюсь, сама мысль о том, что я буду охотиться, расстроит ее. А этого можно избежать.

— Ладно, — сказала я. Я спрашивала себя, замечал ли он любовь Стефани к дорогим кожаным туфлям и сапожкам и замшевым жакетам? Я приложила палец к губам. — Пусть это будет нашим маленьким секретом.

Свои секреты я умела хранить.

Я еще не успела отъехать от Каскавиллы в ту ночь, как уже начала сожалеть о том, что случилось, хорошо еще, что я сумела вовремя остановиться. Как бы Эй-Джи ни извинялся, какие бы сладкие слова ни говорил, я знала, что между нами все кончено. Я слишком много выпила, и, когда я протрезвела, я поняла, что мои гормоны чуть было не уложили меня в постель с тем, кого я больше не любила.

Я знала, что больше не люблю его, но вот чего я не знала, так это как ему об этом сказать и как удерживать его на расстоянии.

И теперь я была в Малберри-Хилл, проверяя поставку биде, которое так возлюбила Стефани.

Зазвонил сотовый, и я открыла крышку телефона.

— Это я, — заворковал Эй-Джи. — Я думал о тебе всю неделю, детка.

— Я не могу говорить, — перебила я его. — Я на деловом совещании.

— По-моему, нам тоже есть о чем посовещаться, — сказал он. Джо, слесарь-сантехник, кругами ходил вокруг деревянного ящика, в котором привезли биде, и цокал языком, удивляясь диковине.

— Это биде, — объяснила я Джо.

— Что ты сказала? — спросил Эй-Джи.

— Биде, — втолковывала я Джо, который ждал разъяснений. — Это такая штука для женской гигиены. В Европе такие штуки в каждом доме есть.

— Я был в Европе, — раздраженно сказал Эй-Джи. — Не пытайся сменить тему. Я хочу тебя. Прямо сейчас. Нагую…

Я почувствовала, что краснею.

— Я сейчас говорю с сантехником. Мне придется тебе перезвонить.

Через полчаса Эй-Джи снова перезвонил. Джо успел разобрать упаковку и старался вникнуть в инструкцию по установке, которая была написана на французском.

— Вот чего я хочу, — продолжал Эй-Джи. — Тебя. Нагую. Шоколадную. Ты поняла намек?

— Извини, Джо, — сказала я. — Я думаю, это со склада насчет тех стоек, что я заказала для душа. — Я взяла телефон и пошла наверх.

— Да, насчет стойки ты не промахнулась, — низким голосом ворковал в трубку Эй-Джи.

— Прекрати, — шепотом сказала я. — Я пытаюсь работать. У меня дел по горло. Уилла несколько дней не будет в городе, а когда он вернется, люстры должны быть повешены и закончена главная ванная, а мне еще повесили организацию голубиной охоты. Мы сегодня не сможем увидеться.

— Значит, Уилла не будет в городе? — спросил Эй-Джи. — Тогда у меня есть идея. Что ты скажешь, если мы встретимся у него в доме сегодня? Скажем, часов в восемь. Я куплю тебе бутылочку хорошего вина и кое-что перекусить. Ты сможешь рассказать мне, как тебе тяжело и какие у тебя ужасные сантехники. А потом мы, как следует опробуем ту нашу кровать в маленьком доме.

— Ты что, очумел? — Кровь ударила мне в голову. — Ты не посмеешь даже близко к этому дому подъехать сегодня! Я не собираюсь с тобой встречаться, и, уж, разумеется, ни при каких условиях мы и близко не подойдем к кровати моего клиента.

— Тогда кровать будет твоей, — сказал Эй-Джи.

— Нет.

— Моей.

— Да нет же. — При мысли о том, чтобы нарваться на Дрю и Джи-Джи, у меня тело покрылось мурашками.

— Каскавилла.

— Нет!

— Я даже не знаю, что еще здесь можно назвать, дорогая. Нет, знаю! Хижина. Никого там теперь не бывает. Там теперь ворота, которые запираются на ключ. Но я знаю, где Кайл хранит ключи.

— Не глупи! — сказала я. — Послушай, мне действительно придется сегодня много работать. Я не смогу увидеться с тобой сегодня. Я тебе позвоню. Я обещаю.

Он отключился.

Через пятнадцать минут я снова была наверху, пытаясь использовать те жалкие обрывки французского, что остались в памяти со времен колледжа, чтобы помочь Джо с установкой биде. Снова зазвонил мобильный.

Я вышла с телефоном в коридор.

— Горячая линия на проводе, — сказал Эй-Джи. — Итак, я начинаю. Вначале я расстегиваю… — закрыла телефон, отключила его и отнесла в машину. При этом я цинично подумала о том, что отключить Эй-Джи с такой же легкостью вряд ли получится.

Много часов спустя ко мне зашел Остин с едой, взятой в китайском ресторанчике. Мы сидели у меня в гостиной, жевали лапшу и говорили о проблемах дизайна. И потом я рассказала ему об Эй-Джи. Я знала, что Остин скажет мне, что я совершила ужасную ошибку, но он был тем единственным человеком, с которым я могла говорить об Эй-Джи.

— Не связывайся снова с этим шакалом. Ты даже не представляешь, куда тебя это может привести! — возмутился Остин.

— Ты прав, не представляю, — честно сказала я. — Дело в том, что я понимаю — то, что он делает, Эй-Джи делает исключительно ради удовлетворения своего тщеславия — лечит израненное самолюбие. И я знаю, что я жалкая и беспомощная. Я это знаю! Но в ту ночь, в Каскавилле, я была так близка от того, чтобы…

Остин медленно покачал головой.

— Ну почему? — спросил он.

— Эй-Джи сказал кое-что. В том маленьком доме в Малберри-Хилл. Он смотрел на ту старую фотографию с королевами красоты. Ну, на ту, где мама. Он никогда раньше не видел маминой фотографии. И я сказала ему то, что тогда сказала Соня — ну, что я — вылитая мама. И он меня остановил. Он сказал, что я не такая, как она. Я не стала бы поступать так, как поступала она. Я не стала бы вилять и изворачиваться. Не стала бы никого обманывать. И я тогда за это готова была его полюбить. Потому что он был прав. Я не такая, как она. И тогда Эй-Джи сказал кое-что такое, отчего у меня открылись глаза. Он сказал, что он не такой, как его отец. Он давно знал о том, что Дрю бабник, и всегда его за это презирал. Эй-Джи попросил дать ему еще один шанс. Чтобы он смог доказать, что он не такой.

— Как трогательно, — сказал Остин.

— Ты ему не веришь?

— Нет. Но я тебе не указ, детка. Я никогда не пойму обычных мужчин — никогда.

— Понимаешь, что он сделал? Он проложил себе путь в мое сердце своими словами.

— Не только в сердце, но и в штанишки, — сказал Остин. — Но ты не дала ему дойти до конца. Почему?

— Потому что я не чувствовала того, что должна была чувствовать. Меня… Земля не ушла у меня из-под ног, понимаешь? Я не могу этого объяснить. И потом Эй-Джи переключил тему и стал говорить о старых добрых днях, о том, как мы чудесно проводили время вдвоем.

— Нет! — сказал Остин. Я продолжала:

— И Эй-Джи вскользь сказал о том, что Кайл уговорил Дрю и Винса Баскомба продать свои участки.

— Интересно, — сказал Остин, откусывая кусочек цыпленка. — Ты сказала ему о том, что говорила тебе Соня обо всей той компании, включая его отца и Баскомба, и об их славном любовном гнездышке на озере?

— Нет. Но когда Эй-Джи упомянул Баскомба, у меня возникло такое неприятное чувство в животе. Знаешь, я живо представила, как они там веселятся. Это было так жутко.

— Расстройство желудка — лучшее лекарство от страсти, — сочувственно сказал Остин. — Слава Богу, ты пришла в себя.

— И еще Эй-Джи вот что мне сказал: у Баскомба неоперабельный рак мозга. Остин, он умирает. Эй-Джи говорит, что он согласился продать свой участок только по этой причине. Потому что он разорен и умирает. — Я вздохнула. — Я думаю, мне надо поехать к нему и поговорить, пока еще можно это сделать.

Глава 59

Мы с Остином сидели в машине перед обшарпанным кирпичным домом Винса Баскомба на окраине города. Стояло бабье лето — лучшая его пора, и день выдался на удивление красивым. В такой день так хочется сгрести упавшие листья в огромную кучу и упасть в нее, вдыхая непередаваемый аромат ранней осени.

— Как грустно, — сказала я, окинув взглядом облупившуюся краску на доме Винса, заросший сорняками двор и дверь парадного входа, которая, казалось, держалась на одном честном слове. — Когда я была маленькой девочкой, Баскомбы жили в большом красивом старинном доме в самом центре. Этот дом назывался «Берд-сонг». Я думала, так было и будет всегда. Лоррейн ездила на большой красивой машине, а Винс каждый год покупал у моего отца новенький автомобиль для себя. У них было много денег.

— Судя по тому, как выглядит это местечко, теперь Баскомб на мели, — поморщившись, сказал Остин. Он кивнул в сторону старенькой «хонды», притулившейся у подъезда. Она была покрыта опавшими листьями и сосновыми иглами. Две шины спущены. — Это тебе не «линкольн».

— Может, он слишком болен, чтобы разговаривать, — начала было я. — Надо было сначала позвонить. Он меня не знает. Я сглупила.

— Если он не захочет разговаривать, то он и не будет, — резонно заметил Остин. Он вышел из «вольво». — Пойдем.

— Ладно.

Бетонное крыльцо было покрыто въевшейся грязью. У двери валялись опавшие листья и стоял большой пластиковый мешок для мусора, который, похоже, никто не выносил, по крайней мере, месяц.

Остин позвонил в дверь, и я затаила дыхание. Прошла, наверное, минута, которая мне показалась вечностью.

— Пойдем, — сказала я, дернув Остина за рукав. — Я не могу.

— Кто-то пришел? — донесся слабый голос из-за двери. — Кто-то пришел? Таня, это ты?

— Ответь ему, — прошептал Остин, — или это сделаю я.

— Мистер Баскомб, — задыхаясь, сказала я. — Это не Таня. Меня зовут Кили Мердок. Вы раньше были знакомы с моим отцом, Уэйдом Мердоком. Вы можете подойти к двери, мистер Баскомб?

— Нет, черт возьми! — прокричал он. — Я прикован к этой чертовой кровати. Но раз уж вы пришли, можете зайти.

Дверь открылась легко. Когда мы вошли, нас чуть не сбила с ног удушающая волна пропитанного запахами мочи воздуха. В комнате было сумрачно. Была включена лишь настольная лампа. Кровать стояла у стены, и в этом свете мы могли разглядеть лишь силуэт человека, полулежащего на подушках.

— Ну что, не стойте на пороге. Дверь закройте. Я не собираюсь оплачивать отопление улицы.

Я вошла и, наконец, смогла разглядеть обстановку. На Винсенте была вязаная лыжная шапочка, надвинутая почти до бровей, и серый свитер. Ниже пояса он был укрыт вязаным шерстяным пледом веселой яркой розово-голубой расцветки. Но что меня действительно поразило, так это то, как этот мужчина усох. Сейчас он едва весил сорок килограммов.

— Ну, давайте же, заходите. Чего вы хотите? Вас Таня послала?

— Кто такая Таня? — спросил Остин.

— Таней зовут мою так называемую домашнюю медсестру, — сказал старик. Он подозрительно на нас покосился. — А вы кто такие, черт возьми?

— Я — Остин Лефлер, друг Кили, — сказал Остин и протянул завернутый в ярко-желтую бумагу горшок с цветами. — Мы принесли вам цветы. Мы слышали, что вы болеете.

— Болею? Это хорошо сказано. Я умираю. Ваши цветы, скорее всего, протянут дольше, чем я.

Мы с Остином приближались к старику осторожно, мелкими шажками, словно шли по минному полю. Остановились мы в нескольких шагах от кровати.

Баскомб снял с лампы абажур и ткнул лампой в мою сторону. Я прикрыла глаза от яркого света.

— Ты дочка Мердока? — спросил он. Впервые я заметила, что он был без вставных челюстей. Десны его были ярко-розовые, и эти десны в сочетании с вязаной шапочкой и веселым пледом создавали ощущение, будто перед тобой переросший младенец.

— Да, сэр, — сказала я.

— Я знаю твоего отца, — сказал Баскомб, явно довольный тем, что смог вычислить мою родословную. — И твою маму тоже знавал.

Остин толкнул меня в бок.

— Да, сэр. Поэтому я и пришла с вами поговорить.

— О чем? — спросил он.

— Ну… — Я обвела взглядом комнату. Оранжевый палас был весь в грязи, низкий кофейный столик перед кроватью уставлен склянками с лекарством, там же валялась истрепанная стопка журналов «Ридерз дайджест». В дальнем углу комнаты докрасна раскалился масляный обогреватель. Перед ним стояли два хромированных стула.

— Можно нам присесть? — спросила я.

— Раз уж пришли — садитесь, — сварливо пробурчал Баскомб.

— Может, вам что-нибудь принести? — спохватилась я, вспомнив о хороших манерах. — Стакан воды? Или лекарство?

Баскомб сдвинул ворот свитера, обнажив бледную морщинистую грудную клетку. Над левым соском был голубой пластырь, под ним шла трубка.

— Вот мое лекарство, — прокряхтел он. — Другого мне не надо. Вы можете присесть, если хотите.

Мы оттащили стулья как можно дальше от обогревателя и сели.

— Насчет моей мамы, — начала я.

— Красивая женщина, — сказал Баскомб, кивая. — Ты отчасти в нее пошла, но думаю, тебе об этом известно.

— Насколько хорошо вы знали Джаннин Мердок? — спросил Остин.

Баскомб откинулся на подушки и закрыл глаза. Вначале я подумала, что он уснул.

— Полагаю, вы знаете печальную историю моей семейной жизни? — спросил он, не открывая глаз.

— Да, сэр. Я знала миссис Лоррейн, и я ходила в школу с вашей дочерью.

— Лоррейн была отличным человеком, — сказал он, открыв, наконец, глаза. — Настоящая леди, не то, что две остальные потаскушки, на которых я имел глупость жениться. Этот рак, от которого я сейчас страдаю, эти мучения… Они мне даны в наказание за то, как я обращался с матерью моих детей.

— Мне жаль, — сказала я тихо.

— Да ладно, — сказал он, — я сам на себя все это навлек.

— Насчет Джаннин… — напомнила я. Баскомб вздохнул и посмотрел прямо на меня.

— Вы знаете кое-что обо мне, полагаю, вы и про свою мать кое-что знаете?

— Я знаю, что у нее был роман с человеком по имени Дарвис Кейн, который работал на моего отца, — сказала я. — Я знаю, что они с Дарвисом встречались в вашем охотничьем домике, чтобы там заниматься сексом. — Я прикусила губу и решила не тянуть резину. — Я встретилась с маминой кузиной Соней Уайрик в прошлом месяце. Я знаю, что она была самой близкой маминой подругой, и подумала, что она может хоть что-то знать о том, куда уехала моя мама, и где она все эти годы была.

— Соня Уайрик, — сказал Баскомб, слегка улыбнувшись. — Она все еще живет в Южной Каролине?

— В Северной Каролине, — поправила я его. — Она все еще в Каннаполисе.

— Соня оказалась для Лоррейн последней каплей, что переполнила чашу терпения, — сказал он. — У меня были до нее и другие женщины, но Соню Лоррейн снести уже не могла. Она узнала о нас, и мне пришлось расплачиваться.

Баскомб снова вздохнул.

— Да, расплачиваться. Адом на земле. Жизнью в аду. И этот ад подвел итог моей жизни после того, как Лоррейн меня вышвырнула. — Он облизнул губы. — Ваш отец знает, какого рода изысканиями вы занимаетесь?

— Знает, — сказала я.

— Я был клиентом Уэйда с тех пор, как он открыл дело, — сказал Баскомб. — Хороший человек. Что он об этом думает?

— Он думает, что пришло время получить ответы на некоторые вопросы, — сказала я. — Почти двадцать пять лет прошло.

— Вам могут не понравиться те ответы, что вы получите, — предупредил Баскомб.

— Мы это понимаем. Но папа, наконец, нашел себе женщину. Она хороший человек, и он чувствует себя виноватым из-за того, что встречается с женщиной, ничего не зная о… маме.

— Это Соня дала Джаннин ключи от домика, — сказал Баскомб. — Но у меня с этим не было проблем, покуда она держала рот на замке. Вначале я даже не знал, кто такой ее бойфренд. — Он нахмурился. — Дарвис Кейн. Работал на твоего отца. Я подумал, что у девушки дурной вкус. Но кто я такой, чтобы судить?

Баскомб покопался в склянках, пока нашел нужную. Просунул капсулу между бесцветными губами.

— Там и другие люди бывали, — сказал он. — Люди, чьи имена я не хотел бы называть.

— Я уже знаю, что Дрю Джерниган достаточно часто вывозил туда Лорну Пламмер, — спокойно сказала я.

— Соня вам об этом рассказала? — Баскомб казался удивленным.

— Да, сэр. Но я и без нее знала о любовных делах Дрю.

— Дрю Джерниган. Он был сорок лет моим лучшим другом. Какое-то время мы были партнерами по бизнесу. И в отличие от Лоррейн Джи-Джи всегда на все закрывала глаза.

Я поморщилась.

— Это называется измены. Он просто неверный муж.

— Может, и так, но я всегда считал Дрю честным человеком — в бизнесе он меня не подводил.

— Другими словами, трахать женщин — его единственный недостаток, — сердито сказала я.

Баскомб был удивлен моим внезапным всплеском эмоций.

— Я не стал бы употреблять таких вульгарных слов.

— Насколько я знаю, — плавно вошел в разговор Остин, — Джаннин и Дарвис покинули Мэдисон в сентябре 1979-го. Вскоре после этого Дарвис отвез красную «малибу», принадлежавшую Джаннин, в Бирмингем, штат Алабама, и там продал. После этого он сел на автобус в Грейхаунде, и с тех пор никто о нем ничего не знает.

— Лиза Кейн каким-то образом сумела его отыскать и развестись с ним, — но про маму ничего не известно с того самого дня, как она уехала из Мэдисона.

Баскомб катал капсулу языком. Он посмотрел на меня воспаленными сухими глазами.

— Твоя мать никогда не уезжала из Мэдисона.

Глава 60

— Твоя мама умерла, — сказал Вине Баскомб. — Так что можешь передать своему отцу, что он может жить своей жизнью. Ты это хотела узнать?

Я заморгала, стараясь обрести дыхание. Внезапно я почувствовала, что больше не могу вдыхать этот отравленный воздух. Я бросилась к двери, словно ненормальная.

На крыльце, согнувшись пополам, я судорожно глотала свежий воздух. На небо, закрывая солнце, надвигались серые тучи. Золотой листок сорвался с соседнего дерева и приземлился на носок моей туфли. Я подняла его и провела пальцем по резному краю. Это был лист гинкго.

Бабье лето быстро уходило. Скоро этот двор и все прочие покроются ковром опавшей листвы. Я вспомнила другой такой осенний день.

Мама помогала мне собирать опавшие листья в нашем дворе, но только самые лучшие, без изъяна. У нас тоже росло дерево гинкго. Потом, дома, мама вытащила гладильную доску, и мы проглаживали каждый листок горячим утюгом через вощеную бумагу. Запах напоминал мне запах мелков.

Прогладив каждый листок, мы накололи их на картонки из-под воротничков папиных рубашек — с такими картонками они возвращались из прачечной, а после мама велела мне написать на каждой картонке название того дерева, с которого упал приколотый лист. Красный клен. Дуб болотный. Сикомор античный. Орех пекан. Гинкго.

Мне нравилось, как выглядели листья, которые мы прикололи к обоям на кухне. Но было немного непонятно, зачем мы это делали.

— Так они будут жить вечно, — сказала мама, потрепав меня по волосам. — Красота слишком быстро исчезает. Если оставить эти листья на земле, они станут коричневыми, сморщатся и превратятся в пыль. Но мы с тобой обманем природу, и тогда завтра наши листья будут такими же красивыми, как сегодня.

И она была права. Яркие цвета листьев не поблекли — они оставались все теми же, пока накануне Пасхи мы не заменили их пасхальными зайчатами, сделанными из комочков ваты и соломки.

Я слышала, как за спиной у меня открылась дверь. Остин вышел и остановился возле меня. Он вытер вспотевшее лицо платком.

— Ну что же, нам не придется этой осенью идти в салон и делать паровую маску.

— Не придется, — согласилась я.

— Ты в порядке?

— Вроде того.

— Хочешь вернуться? Старик крепко утомился. Я не думаю, что он привык так много разговаривать.

Я кивнула и следом за Остином вошла в дом.

— Я бы хотел стакан воды, — сказал мне Баскомб. — И еще на кухне в шкафу под раковиной должна быть бутылка скотча. Налейте на три пальца.

— Я принесу, — сказал Остин.

Я снова села на стул. Когда Остин принес выпить, Баскомб глотнул, кивнул и поставил стакан на кофейный столик.

— Как умерла мама? — спросила я. В моей голове один вопрос теснил другой. — Ее кто-то убил?

Баскомб поднял руку:

— Убийства не было. Это был несчастный случай. Просто несчастный случай.

— Тогда почему вы никому ничего не сказали? — воскликнула я. — Ты, сукин сын, знал, что она мертва все эти годы?!

— Кили, — сказал Остин и пожал мне руку, — дай человеку сказать.

Баскомб взял стакан с виски и ополовинил его одним долгим глотком.

— Это нормально, — сказал он, причмокнув губами. — Она не может сказать мне ничего такого, что бы я сам себе не говорил.

— Что произошло? Как она умерла? — требовательно спросила я.

— Меня не было там в тот момент, когда она погибла, — сказал Баскомб. — Соня позвонила мне в два часа ночи в истерике. Лоррейн уже успела меня вышвырнуть, и я спал на диване в офисе. Я поехал прямо туда, но было уже поздно. Джаннин уже нельзя было помочь, понимаете?

— Нет, — упрямо сказала я.

Баскомб взял стакан и сжал его в ладонях.

— Вот поэтому она умерла, — мрачно глядя в стакан, сказал он. — Из-за пьянки. — Он поднял на меня глаза. — Сразу после этого я завязал. Ни капли в рот не брал вплоть до того момента, как врач объявил мне, что у меня рак. Теперь я думаю, какого черта?

— Просто расскажите мне, что произошло, ладно? — сказала я.

— Они все были там в домике. Пили. Дарвис Кейн, твоя мать, Дрю и эта Пламмер.

— Лорна.

— Да. Если верить Дрю, твоя мать с Кейном были там весь день — пили и веселились. У Кейна был мерзкий характер, а когда он пил, то становился еще омерзительнее. В какой-то момент, если верить Дрю, Кейн ударил Джаннин по лицу. И вот тогда Дрю решил, что Кейна пора выпроводить отсюда. И Кейн действительно уехал. Он уехал на машине Джаннин, а она осталась в лесу не при делах. Вот тогда она позвонила Соне и попросила ее приехать и отвезти ее домой.

Баскомб откинул голову на подушки.

— Двадцать пять лет. Я не понимал, что это было так давно. После того, как все это случилось, мне это казалось сном. Я и относился ко всему этому как к кошмару — к тому, чего никогда не было.

— Этот ваш сон стал настоящим кошмаром для моего отца и для меня, — сказала я. — И этот кошмар никогда не кончался. Что случилось после того, как Кейн уехал? Как умерла моя мать?

— Кейн вернулся в домик, но на этот раз у него было при себе ружье, — сказал Баскомб. — Он размахивал им, грозился убить Джаннин. Он даже пару раз выстрелил до того, как Дрю вступил с ним в драку и попытался отнять у него ружье. И как-то так случилось, что ружье выстрелило. И на этот раз пуля попала в Джаннин.

Баскомб взял стакан и осушил его.

— И как раз в этот момент вошла Соня. Джаннин истекала кровью, и Лорна визжала, и Кейн, когда понял, что случилось, выскочил из дома и уехал до того, как кто-то из нас успел его остановить.

— А моя мама умерла.

— Мы ничего не могли сделать, — сказал Баскомб. — Полицию вызвать побоялись, потому что не знали, как все случившееся объяснить: женатый президент местного банка в какой-то хижине в лесу со своей любовницей. Дрю вот-вот должен был участвовать в перевыборах на должность окружного администратора. Замужняя женщина с простреленной грудью? И кровь по всему дому. Они запаниковали. Они все были пьяны и запаниковали. К тому времени, как я приехал, все уже было закончено. Все, что мы могли сделать, это убрать грязь и придумать что-то правдоподобное. Так мы и поступили.

— Где она сейчас? — спросила я шепотом. — Что они сделали с маминым телом?

— Я не знаю, — сказал Баскомб. — Дрю с Лорной где-то спрятали его, но где именно, мне не сказали. Я и до сих пор не знаю.

— Вы не знаете? — закричала я, поднимаясь со стула. Я была в гневе. В слепом гневе. Я стояла над Баскомбом со сжатыми кулаками, и он вжался в подушки.

Я схватила подушку и швырнула ее в Баскомба. Шапочка слетела с его головы, и лысина тускло блеснула в свете лампы.

— Не надо, — всхлипнул он.

— Вы просто не хотели знать! — закричала я. — Вам всем было наплевать. Всем наплевать! Вы могли бы позвонить в полицию, сказать, что случилось. Могли бы объяснить, что это был несчастный случай. Такая крупная рыба, как Дрю Джерниган, в тюрьму бы не отправилась. Все бы свалили на Дарвиса Кейна. И мы, по крайней мере, знали бы. Мы могли бы, по крайней мере, ее похоронить.

Я снова схватила подушку, но Остин вырвал ее у меня.

— Кили, — закричал он, — Кили!

Внезапно боевой настрой покинул меня. Я опустила глаза и увидела сморщенного, жалкого, больного старика.

— Я не хочу, чтобы вы умерли, — сказала я. — Не хочу, чтобы вы умерли до того, как вас, Джернигана и Лорну призовут к ответу за то, что вы сделали.

Я вышла, не закрыв за собой дверь, и пошла по ковру из опавших листьев к машине.

Глава 61

Вечер среды. Традиционный ужин у отца. Забросив Остина домой, я принялась кататься по городу, бессмысленно нарезая круги вокруг площади, проехала мимо антикварной лавки, мимо аптеки, затем мимо закрытого детского кафе, куда мы когда-то часто ходили с мамой. И потом я поехала туда, где видела ее последний раз — домой.

Я облегченно вздохнула, увидев, что машины Серены нет перед домом. Мне требовалось некоторое время, чтобы привыкнуть к мысли, что папа теперь не один. Проведя с Сереной какое-то время, я пришла к выводу, что она на самом деле неплохая женщина. Возможно, не та, кого бы я выбрала для отца, но будем реалистами: мы редко имеем возможность выбирать партнеров своим родителям. В любом случае сегодняшний вечер обещал быть вечером только для нас двоих.

— Привет, девочка, — сказал мне отец, когда я зашла на кухню через дверь черного хода. Он хлопотал возле плиты, насвистывая мелодию, доносившуюся из CD-плейера, который я подарила ему на День отца. В комнате пахло жареным мясом и жареным луком. Запах был знакомым. Тут пахло домом.

Отец оторвался от помешивания стряпни в кастрюле и поцеловал меня в щеку.

— В чем дело? — воскликнул он. — Ты плакала!

— Немного, — призналась я. — Ты не мог бы на некоторое время отвлечься?

Отец кивнул:

— Сейчас, только картошку выключу. Цыпленок уже готов. Я оставил его в духовке.

Я подошла к бару и достала бутылку бурбона и два стакана. Налила немного в каждый, потом добавила льда и воды. Папа сидел за столом на кухне. Я поднесла свой стакан к его стакану и чокнулась.

— За маму, — сказала я. — За память о ней. Отец удивленно поднял на меня взгляд.

— О чем это ты? Ты что-то узнала?

Я откинулась на спинку стула и взяла отца за руку.

— Она умерла, — сказала я тихо. — Она была мертва все эти годы. Она никогда не уезжала из Мэдисона.

Отец кивнул. В глазах его стояли слезы.

— У меня всегда было такое чувство. Ничего конкретного. Просто чувство. Значит, все так и есть. Она мертва. Что с ней случилось? Как ты узнала?

Тогда я стала ему рассказывать. Начиная со встречи с Соней Уайрик и заканчивая встречей с Винсентом Баскомбом. Я опустила пару деталей, включая тот эпизод, когда я стала колотить несчастного калеку. Мне нечем тут было гордиться.

— Я хочу похоронить ее, — сказал отец. — Достойно. Как положено.

— Баскомб говорит, что он точно не знает, где Дрю Джерниган спрятал тело, — сказала я. — Но я собираюсь это выяснить.

Я хочу, чтобы он заплатил за то, что сделал с ней. С нами.

— Кили, — сказал отец, покачав головой, — ты уже достаточно сделала. Больше, чем мог бы сделать я. Остальное оставь мне.

— Но, папа, — запротестовала я. Отец приложил палец к моим губам.

— Тихо. Я сказал то, что думаю. Я теперь хочу об этом подумать. Подумать о том, что все это значит.

— Винс Баскомб и так уже на смертном одре, — мрачно сказала я. — Его сожрал рак. И в любом случае он утверждает, что его там не было, когда все это произошло. Но, по крайней мере, для Дрю и Норны на этом дело не должно закончиться, — с жаром добавила я. — И для Сони. Мама была ей сестрой. Как можем мы покрывать этих преступников? По ним по всем тюрьма плачет! И если привлечь к этому делу закон, то они, возможно, отыщут и Дарвиса Кейна. Мы знаем, что до середины восьмидесятых он дожил. Может, его портрет покажут по телевизору в этой программе, где ищут людей, и…

— Тихо, — повторил отец. — Поговорим об этом. Но не сегодня. Дай мне немного времени.

Он встал из-за стола и снова пошел к плите.

— Ужин почти готов. — Он открыл духовку, чтобы я могла насладиться зрелищем. — Курица в вине. Рецепт Серены.

— Пахнет замечательно, — сказала я. Но желудок у меня словно узлом свело. Я заставила себя проглотить несколько кусочков папиной курицы, и на вкус она была так же хороша, как и на запах. Мы даже сумели немного поболтать, но стоило мне затронуть тему мамы, как папа мягко, но решительно заявил, что тема закрыта. Я не могла его понять. Этого момента я ждала годы. Мы, наконец, получили ответы. Но Винс был прав: счастливее мы от этого не стали. И позже, когда я мыла посуду, я подумала о том, что и другими мы тоже не стали.

Мама пропала. Ее не было двадцать пять лет. Долго я ждала, что она вернется. Интересно, когда я сдалась? И когда сдался мой отец?

Глава 62

Я с головой окунулась в дело. Строительные работы в Малберри-Хилл были завершены. Вся покраска и лепнина почти закончены. Уилл то уезжал из города по делам, то приезжал, но в основном его в городе не было. А Стефани доводила меня до белого каления.

Еженедельные визиты переросли в ежедневные телефонные консультации.

— Это я! — весело объявляла она. — Я проснулась среди ночи, думая о полотенцесушителях внизу и об уборной наверху…

Я готова была ее убить этим полотенцесушителем.

Наконец, за неделю до голубиной охоты, я уже не могла больше откладывать свои дела. Мне нужно было совершить еще одну поездку за покупками для Малберри-Хилл. Я должна была поехать в Северную Каролину на мебельную выставку и купить кое-какие экспонаты, которые после выставки выставлялись на продажу. В пятницу я должна была вернуться — последний срок для того, чтобы присмотреть за приготовлениями к большой охоте Уилла.

До сих пор все шло прекрасно. Мисс Нэнси заказала еду, а Остин уже все подготовил для «цветочного оформления». Перед отъездом я сделала переадресацию всех звонков в студию на свой мобильный, а Глорию попросила любой ценой не пускать Стефани в Малберри-Хилл.

— От нее не отвяжешься — ты ее в дверь, а она в окно, — пожаловалась Глория.

— Она не станет тебя донимать, — успокаивала я тетю. — Стефани знает, что Уилла в городе нет, и я сообщила ей, что уезжаю за мебелью в другой штат. Представляете, она чуть было не напросилась ехать со мной. Шопинг — это то, что доктор прописал! — так она выразила свою мысль. Но к счастью, у нее всплыли какие-то дела, и она не смогла ко мне присоединиться.

— Жаль, — сказала Глория. Она отодвинула стопку образцов тканей, из которых выбирала нужные. — Ты собираешься встречаться с Соней Уайрик там, в Северной Каролине?

Я успела рассказать Глории обо всем, что было связано со смертью мамы, и надеялась, что она убедит отца дать мне разобраться с Дрю Джерниганом и прочими. Но, к моему удивлению, Глория приняла сторону брата.

— Твой отец знает, что делает, — только и сказала она.

— Я лишь хочу увидеть Сонино лицо, когда я скажу ей, что знаю о смерти мамы и ее роли в этой истории, — сказала я Глории.

— Но Уэйд сказал…

— Я знаю. И я обещала ему, что я оставлю все как есть.

Так что, наверное, я так и поступлю.

И я действительно собиралась сдержать обещание, данное отцу. Но когда я съехала с шоссе на Каннаполис, я решила свернуть. Я сказала себе, что это просто санитарная остановка. Я заполню бак, возьму попить и воспользуюсь туалетом. Но пить мне не хотелось, и писать тоже. Сама не понимая, что делаю, я зашла в кафе, где мы встречались с Соней в прошлый раз, взяла телефонный справочник, нашла ее домашний номер и позвонила ей со своего сотового.

— Соня? Это я, Кили Мердок.

— Привет, — сказала она, слегка насторожившись. — Как дела?

— Прекрасно, — сказала я, стараясь говорить бодро. — Я как раз проезжаю через город по дороге на мебельную выставку и хочу перекусить. Я в кафе «Дом вафель». Не хочешь составить мне компанию на чашку кофе?

— Я немного занята сейчас, — сказала Соня. — У меня всю неделю гостят внуки, и дома все вверх дном. И потом у нас сегодня молитвенное собрание…

— Я поговорила с Винсом Баскомбом, — перебила ее я. — Он сказал мне, что мама мертва. Я знаю все, что случилось в ту ночь. Мой отец нанял адвоката и подает на всех вас в суд.

— Что? — завопила Соня. — Меня там даже не было, когда все это случилось. Если Винс сказал, что я там была, то он нагло врет!

Куда только делась ее набожная скромность.

— Я в кафе, — повторила я со стальными нотками в голосе. — Встречаемся через пять минут.

— Через десять, — сказала она. — У меня пирог в духовке.

Я заказала кофе и тосты из ржаного хлеба и занялась изучением списка предлагаемых блюд, каждое из которых, судя по названию, было тут фирменным.

Я приступила ко второй чашке кофе, когда Соня, хромая, вошла в кафе. Она злобно на меня посмотрела и уселась напротив.

— Ты не имела права мне звонить и предъявлять обвинения насчет того, что произошло двадцать пять лет назад, — начала она с места в карьер. — Если бы не я, ты бы так до сих пор ничего и не узнала про свою мать. Я сделала тебе одолжение, а ты вот чем мне отплатила. Ты, моя кровная родственница, собираешься напустить на меня копов? Если бы Джаннин была жива, ей было бы за тебя стыдно.

— Сомневаюсь, — сказала я. — Мне от тебя нужно только одно.

Я хочу знать, где ее тело. Соня пожала плечами:

— Я не знаю.

Я нагнулась над столом.

— Я тебе не верю. Ты и раньше мне лгала. Винс Баскомб сказал, что ты там была. Было темно. Никого в округе. Дрю не мог один спрятать тело. Я знаю, что ты ему помогала.

— Винса хлебом не корми, дай соврать, — сказала Соня. — Негодяй. Он всю жизнь грешил. Если хочешь узнать о смерти матери, спроси у того, кто умеет отличать правду от лжи.

— Он умирает, — коротко сказала я. — В нем теперь и сорока кило нет. И терять ему совершенно нечего. Зачем бы он стал мне врать? Ладно, Соня, перестань. Я знаю, что ты была там. И ты знаешь, где тело. Ты говорила, что стала религиозной. Плела что-то насчет того, что ты спаслась. Докажи это. Все, чего хочет мой отец, это узнать, где тело мамы. Мы хотим похоронить ее останки по-людски. Если ты действительно стала верующей, помоги устроить своей сестре христианское погребение.

Соня со злостью постучала по столешнице своими пальцами-сосисками.

Наконец она сложила руки перед собой.

— Она была мертва, когда я приехала. Я не онаю, что тебе сказал Винс, но она была мертва. Дрю Джерниган и эта дура, Лорна Пламмер стояли над ней, как две статуи. Дарвис уже сбежал. Лорна хотела оставить тело Джаннин в домике, а сам дом поджечь, но Дрю был категорически против. Он боялся, что огонь перекинется на его участок или сгорит пол-леса. Он сказал, что у него есть идея получше. Колодец.

— Какой колодец?

— За домиком Винса есть старый колодец с питьевой водой. Он пересох за несколько лет до тех событий, никто им не пользовался. Так что он поступил так: они с Лорной оттащили туда Джаннин и бросили тело в колодец, а сверху засыпали камнями и землей. Насколько я знаю, она и сейчас там. Но я к этому никакого отношения не имею. Я осталась в домике, ждала Винса. И когда он приехал, мы там прибрались. И это все. — Соня приложила руку к сердцу. — Бог мне свидетель.

— Не смей к этому Бога припутывать! — зло сказала я. — В прошлый раз ты говорила мне о прощении, о том, что за ответами надо обращаться к Богу. И это при том, что все ответы были при тебе. — Я глубоко вздохнула. — Я росла с мыслью о том, что мама меня бросила. Я думала, что она жива, но ей нет до меня дела. Ты могла бы предотвратить это. Ты могла бы все изменить одним телефонным звонком. Но вы спасали свои задницы. И после этого ты мне еще говоришь о кровном родстве. Со мной. Или с мамой?

Соня заморгала и расплакалась. Грудь ее вздымалась от рыданий. Тушь текла по щекам. Люди, сидевшие поблизости, стали на нас оглядываться, но вскоре вернулись к своим вафлям и яйцам. Я бесстрастно ждала, когда она выплачется, потягивая кофе.

Наконец я почувствовала, что с меня хватит. Я подозвала официантку, попросив принести для Сони стакан холодной воды. Она выпила и высморкалась в носовые платки, что я ей подала.

— Я знаю, что ты не хочешь этого слышать, — прошептала она, вытирая тушь с лица, — но мне действительно очень жаль. Я не имею права просить у тебя, чтобы ты меня простила, и я не буду. Ты знаешь, я рада, что ты пришла сегодня сюда и заставила меня сказать правду. Я слишком долго ее прятала. Ты права. Я так же причастна ко всему случившемуся, как и остальные. Я просто боялась. Я лгала себе, говорила, что раз я христианка, то буду прощена. Но ты не можешь стать прощенной, пока не принесешь все это Богу. Много лет назад я исповедалась в моих грехах. Во всем том ужасном, что я делала. Во всем том плохом, что я принесла своим детям и своим друзьям. Но этого я не говорила на исповеди. Это была моя последняя позорная тайна. И ты заставила меня посмотреть правде в глаза. И ноша упала с плеч. Теперь твой отец может меня привлечь к суду, если захочет. Я встану и скажу правду, и мне все равно, что случится со мной на этой земле. Потому что мой дом не тут.

Соня потянулась через стол и так сильно пожала мне руку, что я думала, что закричу от боли.

— Спасибо, Кили. Ты принесла мир в мою душу. Спасибо тебе. — Она перегнулась через стол и поцеловала меня в щеку.

И я вышла.

Мне пришло в голову заглянуть в зеркало, потому что я боялась себя не узнать. Я вошла сюда, полная решимости заставить Соню сказать правду. И я это сделала. Но все же я вышла с последним недостающим звеном. Я теперь знала, где мама. Она была на дне заброшенного колодца, но я ни на шаг не приблизилась к тому, чтобы собрать все воедино, чтобы, наконец, успокоиться. Так где же это целительное чувство, о котором так много говорят? Где оно, успокоение?

Я думала об этом всю дорогу от Каннаполиса до Хай-Пойнта.

Прибыв на место, я сняла комнату в отеле рядом с мебельным салоном и отправилась на выставку. Но здесь был нулевой меридиан мебельного мира. Международная выставка мебели, что проводилась здесь дважды в год, только что закончилась, и большинство экспонатов были выставлены на продажу. Черт с ними, с этими окончательными ответами, сказала я себе. Черт с ними, с Джерниганами и Пламмерами, со Стефани Скофилд и прочей шушерой. Что мне сейчас нужно, так это немного шопинг-терапии. Старой и доброй. Но по оптовым ценам.

Вооружившись лишь чековой книжкой и списком предполагаемых покупок, я пошла гулять. Вначале я завернула в «Роуз фениче компани». Сам вид здания уже поднял мне настроение. Я проштудировала все сто восемьдесят тысяч квадратных футов и ознакомилась с продукцией более шестисот различных производителей.

Я записалась для участия в распродаже, и ко мне прикрепили продавца по имени Том, который был дальним родственником семейства Роуз — тех, что в 1925 году открыли салон. Через шесть часов я скинула с распухших ног туфли и повалилась на кровать в своем номере в отеле.

Фургон был набит до отказа, и я заплатила вперед за все то, что должны были доставить в Мэдисон на следующей неделе. Для кабинета я купила роскошные кожаные клубные кресла, похожие на те антикварные, что уже украшали маленький дом. Еще я купила два дивана, трюмо из сердцевины сосны, маленькие приставные столики и один массивный из кованого железа кофейный стол. Еще я купила две кровати с балдахинами от Ральфа Лорена для одной из гостевых комнат, и Бог мне помог достать кровать от Марты Стюарт для другой комнаты. Я купила длинный овальный стол для семейной столовой и к нему восемь стульев Хичкока. После этого я отправилась гулять по моим любимым антикварным магазинам, там по счастливому случаю купила светильник от «Батлерс электрик», и, наконец, вернувшись в салон, приобрела в отделе постельного белья такое нежнейшее кремовое белье, с монограммами, которое я давно мечтала купить.

На следующий день я пустилась в последний загул. Начала я с «Бойлез гэллери», но к трем часам выбилась из сил.

Едва я вернулась к себе, как зазвонил сотовый.

— Кили? — раздался в трубке взволнованный голос Глории. — Я думаю, тебе нужно как можно скорее вернуться.

— Прямо сейчас? Я собиралась принять ванну и перекусить. Я планировала вернуться. Ты не представляешь, что мне тут удалось купить!

— Возвращайся прямо сейчас, — сказала Глория. — В Малберри-Хилл серьезные неприятности.

Глава 63

Пока все идет хорошо, говорила я себе, проезжая тем же вечером через незапертые ворота Малберри-Хилл. Было около десяти, и я гнала машину от Хай-Пойнта практически без остановок.

Еще до того, как показалась лужайка, я поняла, что неприятности, о которых говорила Глория, не пустые слова. Первое, что я заметила, — это то, что дорога освещена не одним лишь лунным светом. Повсюду горели включенные фонари. Свет от них падал на раскидистые ветки дубов и магнолий — на их листве играли жутковатые тени.

Весь подъездной путь до лужайки был уставлен тяжелой техникой: грузовики, экскаваторы и еще какие-то огромные желтые строительные машины теснились на подъезде к дому, загромождая все вокруг. А прямо посреди лужайки, именно там, где должны были стоять стога сена и тент для пикника, зияла огромная дыра.

Что это, черт возьми, такое?! Это что, пруд?

Действительно, на лужайке был вырыт огромный пруд. Еще в понедельник его там не было! Посреди пруда была установлена подсветка, а рядом с ней из воды торчала парочка каких-то существ: бегемотов? кентавров? Они вылезали изводы, разинув свои уродливые пасти и были… ошеломляюще ужасны. Вот это зрелище! Сие сооружение скорее подходило для Лас-Вегаса, но, как правильно сказала Глория, для Малберри-Хилл это была настоящая катастрофа.

Я подъехала к самой крупной машине и, выскочив из «вольво», побежала к пруду.

— Крындец! — со стоном произнесла я.

Лужайку постригли, нет — ее обкромсали, и теперь вместо нее под моими ногами был обыкновенный зеленый газон.

Я подошла ближе к пруду. У самой кромки воды были предусмотрительно установлены две кованые скамейки. Падать в обморок, так уж не на землю. Вдруг из воды донесся громкий всплеск — хлопанье крыльев и какое-то огромное черное создание, зашипев, со свистом бросилось на меня. Перепугавшись не на шутку, я пустилась наутек и, забравшись в свою машину, торопливо закрыла окна и двери — только так я могла чувствовать себя в безопасности.

Проснувшись утром следующего дня, я попыталась убедить себя, что все это было дурным сном. Что я просто слишком устала. Было темно, и возможно, я съехала не там, где надо, и напоролась на какой-то другой неоклассический особняк.

Я поехала в Малберри-Хилл прямо с утра, даже не выпив кофе. В свете дня массивные железные ворота выглядели так же. И подъездная дорога выглядела так же, и тяжелые машины желтого цвета стояли там же.

Только сейчас вся эта картина ожила. Я съехала с дороги, вышла из «вольво» и подошла к водителю первого трейлера.

— Какого черта вы тут делаете? — спросила я.

— Грузимся, — сказал он. — Вы взяли все это напрокат всего на три дня.

— Вы? Кто такие «вы»? Уж я-то точно ничего подобного не заказывала. Разве я кому-нибудь приказывала копать здесь пруд и выкорчевывать деревья?

— Не знаю. Я всего лишь исполнитель. — Водитель трейлера взял в руки папку с наколотым на нее желтым листом. — Малберри-Хилл? Верно?

Я кивнула, но указала на подпись внизу страницы:

— Кто уполномочивал вас выполнять эту работу? Водитель протянул мне папку, но почерк был совершенно неразборчивым.

— Это ошибка, — сказала я ему. — Ужасная ошибка. Владелец не заказывал никакого пруда. Он не хочет иметь тут пруд. Он хотел иметь поле для голубиной охоты.

Водитель рассмеялся.

— Для голубиной охоты? Боюсь, ничего не выйдет. Когда кусты по кромке пруда разрастутся, сюда могут прилететь лишь утки. Но, леди, уверяю вас, ни один уважающий себя голубь сюда не прилетит.

Я окинула взглядом луг. Или газон? Черт его знает, как теперь называть это безобразие. Сейчас, при дневном свете, я заметила, что возле скамеек был насажан розарий, а у розария торчал фонтан.

Фонтан в свете дня выглядел еще ужаснее. Он был сделан в виде парочки единорогов, из рогов которых изливались потоки воды.

— Забирайте его обратно, — сказала я.

— Не понял?

— Я хочу, чтобы вы его убрали отсюда. Засыпали пруд. Содрали этот газон. Чтобы от фонтана и следа не осталось. — Меня даже передернуло от омерзения. — Увезите этот фонтан туда, где вы его взяли.

Водитель почесал затылок и улыбнулся:

— Вы меня разыгрываете?

И с этими словами он развернулся и пошел грузить оборудование.

Тяжело вздохнув, я поехала к дому. Адам, прораб, стоял на веранде, наблюдая за тем, как рабочие устанавливали ограждение.

— Привет, Кили, — поздоровался он.

— Доброе утро, — сквозь зубы процедила я. — Я велела тебе выкапывать пруд посреди луга?

— Нет, мэм, — сказал Адам.

— А по плану ландшафтного дизайнера здесь должен быть пруд?

— Не знаю.

— Может, Уилл его заказал? Адам засмеялся.

— Нет. На что ему пруд?

Я закрыла глаза и перевела дух.

— Тогда кто, черт возьми, заказал этот жуткий фонтан, скамейки и розарий?! Как такое могло случиться? Завтра сюда приедут человек двадцать на голубиную охоту. Это просто невозможно.

Адам засунул руки в карманы.

— Это была мисс Стефани.

— Стефани?!

Адам сконфуженно кивнул.

— Я приехал сюда в понедельник утром и застал здесь вовсю работающий экскаватор. Потом понаехали остальные и всю лужайку перекопали. Я пытался дозвониться мистеру Махони на мобильный, но не смог с ним связаться. А очень скоро подъехала мисс Стефани. Надо сказать, она была на взводе. Она сказала, что это должно стать для босса сюрпризом.

— Она заказала пруд, и фонтан, и кусты роз в качестве сюрприза?

— И лебедей. Парочку лебедей… Я никогда прежде не видел черных лебедей. Они, наверное, какие-то особенные. Будь я на вашем месте, то держался бы от них подальше. Они злобные, как змеи.

— Лебеди, — простонала я. — По специальному заказу.

— Злобные, как черти, черные лебеди, — сказал Адам в сердцах. — Хуже, чем пара ротвейлеров.

К нам, тяжело опираясь на палку, медленно шла Нэнси Рокмор.

— Я все еще не могу в это поверить. Вчера мне позвонил поставщик провизии и спросил, где ставить тент, возле пруда или нет. Я спросила: какого пруда? В Малберри-Хилл пруда нет, и он сказал: проверьте на всякий случай. И тогда я позвонила твоей тете.

— Нас подставили, — сказала я. — Это ужасно!

— Это все она, — сказала мисс Нэнси, — эта чертова Стефани.

— Да уж, — сказала я. — Если верить Адаму, она решила устроить Уиллу сюрприз.

— Сюрприз на мою задницу. И что нам теперь делать? — пожала плечами Нэнси.

— Я спросила парня, который отвечает за все эти машины, могут ли они содрать газон и засыпать пруд. Он засмеялся надо мной, будто я сумасшедшая, и продолжил грузить все свое барахло на трейлер.

— Охоты на голубей на этой лужайке уже не получится, — сказала Нэнси. — И луга как такового тут больше нет. Нам просто надо все отменить. — Она поморщилась. — Босс об этой охоте уже пару недель только и говорит. К нему приедут гости со всей страны, включая больших боссов из «Викториез сикрет». Нам придется придумать что-то другое.

Мы обе облокотились о перила и стали смотреть на бывшую поляну. Мы были почти у цели. И теперь вот это. Я с головой ушла в работу, стараясь забыть о личных неприятностях. А теперь я натолкнулась на еще одну крупную неприятность. Мне хотелось плакать.

Но тут у меня родилась мысль:

— Я позвоню отцу. Он знает всех охотников во всех трех округах. Может, мы сможем снять охотничье поле или что-то вроде этого. И единственное, что нам придется сделать, — это дозвониться до всех приглашенных и сообщить, что план несколько изменился.

— А я поеду на фабрику, — сказала Нэнси. — Список приглашенных у меня в компьютере. Нам придется расшибиться в лепешку, чтобы успеть все сделать ко времени. Как только тебе что-нибудь будет известно, позвони.

Я села на крыльцо и стала звонить. Я не могла смотреть на этот пруд. Я повернулась к нему спиной. Отец тоже был приглашен на охоту, и он явно был разочарован тем, что все пошло не так, как было запланировано.

— Черт, — сказал он. — Я столько лет ждал, чтобы меня пригласили на охоту. Я даже ружье себе новое купил.

— Ты можешь мне помочь? — спросила я. — Можешь найти того, кто сдаст на время свои поля?

— У нас слишком мало времени, — сказал он. — Те, у кого есть угодья, либо уже охотятся, либо сдали свои поля в аренду. Но я попробую. Может, и получится, дочка.

Через час он снова перезвонил:

— Не могу ничем тебя порадовать, дочка, прости.

Я как раз собиралась звонить мисс Нэнси, чтобы сообщить ей грустные новости, когда заметила желтый «кадиллак» на подъездной дороге. Машина приближалась медленно. Я видела, как она остановилась на краю лужайки. Я видела, как вышел Уилл, как подбежал к кромке пруда, как принялся ошалело оглядываться, словно хотел удостовериться в том, что это ему не чудится. И тогда я увидела, как один из лебедей полетел на него: атакующий истребитель, клюв открыт — клюнет и убьет. Уилл оказался храбрее меня, он замахал руками, пытаясь отбиться, но когда второй лебедь взлетел, чтобы прийти на помощь другу, Махони все-таки помчался к машине.

«Кадиллак» в мгновение ока преодолел оставшееся до дома расстояние и завернул, объезжая дом с тыла. Я вздохнула и приготовилась держать ответ.

— Что за бред? — Уилла перекосило от гнева. — Какой черт тут нагадил, пока меня не было?! Меня не было всего пять дней, а вы умудрились превратить луг в долбаный газон для гольфа!

— Нет, — начала было я. — Я хочу сказать, что я этого не … делала. Я думаю, тут произошло недоразумение.

— Молите Бога, чтобы тут действительно все могло объясниться лишь недоразумением! — заорал он.

Мы стояли в библиотеке. На полу был постелен ковер, книжные шкафы и часть прочей мебели тоже уже стояли на месте. Уилл остановился посреди комнаты и, уперевшись кулаками в спинку кожаного кресла, смотрел на меня с нескрываемой злостью. Библиотека была единственной комнатой, которая была почти готова. Голос Уилла эхом отдавался в пустом доме.

Я обошла его сзади и прикрыла дверь, так чтобы Адам и рабочие не стали свидетелями моего унижения.

— Я не могу в это поверить, — сказал Уилл, понижая голос. — Я знаю, что у вас есть свои идеи относительно оформления дома, но я не могу поверить, что вы стали бы намеренно срывать то единственное мероприятие, которое я устраиваю для себя.

— Я ничего не срывала. Я была удивлена не меньше вашего, когда приехала сюда вчера ночью и увидела этот пруд.

— А где, черт побери, вы были? Вы должны быть здесь, в Малберри-Хилл, наблюдать за тем, как выполняется работа. Я плачу вам тысячи долларов, а вы сбегаете. Чтобы работать на других?

— Я не работала на других, — сказала я, чувствуя, что меня бросает в жар. — Я делала последние закупки для дома. Я ездила в Хай-Пойнт. Чтобы сэкономить ваши деньги и успеть к вашему немыслимому сроку.

— Вы сами согласились на мои условия, — сказал Уилл. Лицо его покрывали красные пятна. — За что, по-вашему, я плачу вам чертову уйму денег? За этот невосполнимый урон, что вы нанесли моему охотничьему лугу?

Я перегнулась через стол, так что мое лицо было всего в нескольких дюймах от его лица. Весь эмоциональный надрыв этой недели как-то разом сказался на моих нервах. Моя работа была единственным спасением от душевного надлома, а теперь и она обратилась в дерьмо. И Махони винил в этом меня. Меня.

— Я не имею никакого отношения к тому урону, что нанесен вашему лугу, — сказала я, отчетливо произнося каждое слово. — Вы хотели сохранить вашу охоту в секрете от вашей подружки? Ну вот, очевидно, она тоже планировала сделать для вас сюрприз. Адам сказал, что Стефани приезжала сюда вчера, чтобы лично понаблюдать за инсталляцией.

— Стефани?! Она бы никогда ничего подобного не сделала бы.

Уилл покачал головой.

— Это Стефани, и вы, черт побери, не настолько слепы, чтобы этого не видеть.

— Нет, — сказал Уилл. — Я не могу поверить…

— Вы что, совсем конченый человек? — закричала я. — Разве вы не видите, что она превращает это место в свой персональный Версаль? Эта женщина — сплошная фальшивка. Вы думаете, что строите этот дом, чтобы завести семью и растить в нем детей? У вас что на плечах — голова или задница? Вы даже не знаете о том, что она уже занимается покупкой дома в Атланте. С бассейном и теннисным кортом. Как вы думаете, сколько она собирается жить тут, на задворках Мэдисона? Возможно, она и согласится здесь бывать поначалу — приезжать на выходные. Потом раз в две недели. Потом, возможно, только по праздникам. Тут даже Эрвина не будет, чтобы он мог пописать вам на туфли. Единственной вашей компанией будут эти чертовы лебеди.

— Стефани не такая. Она любит Малберри-Хилл, — запротестовал Уилл. — Мы вместе отстроим заново «Лавинг кап», и это будет здесь, в Мэдисоне. Вы ошибаетесь. Вы жестоко ошибаетесь.

— Нет, это вы ошибаетесь, — сказала я. — Она уже подыскивает место для офиса «Лавинг кап» в том здании, где она работает — в Атланте. Вы мне не верите? Спросите у нее сами.

— Вы ей завидуете, — сказал Уилл. Тон его внезапно стал ледяным. — Ее вкусу. Ее успеху.

— Завидую? — Теперь уже мой голос эхом разносился по всему дому. — Ей? Этой жадной лживой карьеристке? Ее вкусу? Господи, это шутка? Вы что, не видели ее чудовищный фонтан, который словно бы перенесли сюда из новоорлеанского борделя. Он великолепно отражает ее сущность. Она и этот фонтан — идеальная парочка. А теперь я вижу, что и вы ей идеально подходите. Потому что вы оба такие же мелкие, как этот траханый фонтан.

— Вы уволены, — сказал Уилл и круто развернулся от меня в своем кресле.

— Нет, сэр, — сказала я. — Это я ухожу.

Я полезла в портфель и достала толстую папку со счетами на всю мебель, что я купила в Хай-Пойнте. Я открыла папку над головой Уилла, и листы, словно листья, медленно фланируя, посыпались на его голову.

Глава 64

За ночь холодный фронт переместился в Мэдисон. В субботу утром я проснулась в семь. Я ворочалась в постели и пыталась уснуть, но без толку. Тогда я встала и выглянула из окна. Улицы были омыты дождем, из окон тянуло холодом. Температура резко упала.

Пока варился кофе, я оделась. Синие джинсы, фланелевая рубашка, толстые носки, туристические ботинки. Ладно, допустим, ботинки не были совсем уж туристическими. Туризмом я никогда специально не занималась, но зато это были ботинки на толстой подошве и на низких каблуках (по моим меркам). Я налила кофе в термос и отправилась к отцу.

Было рано, но я не боялась, что разбужу его. Мой отец всегда был ранней пташкой. Он, конечно, удивится, увидев меня в столь ранний час, но я хотела признаться ему, что нарушила свое обещание и поехала повидаться с Соней. Я хотела рассказать ему, что узнала, где находится мамино тело, чтобы поехать с ним к охотничьему домику Винсента. Короче, я хотела найти маму. Но когда я подъехала к папиному дому, то увидела машину Серены, припаркованную рядом с машиной отца.

Дав задний ход, я проехала дальше.

Пусть так, говорила я себе. Серена — хорошая женщина. Папа заслужил немного счастья. Пора. Но все же я с трудом удерживала слезы.

Улицы ранним утром были пусты. Я чувствовала себя до жути одиноко. Я почти решила повернуть обратно. Я не хотела оказаться в одиночестве перед лицом того, что мне предстояло увидеть. Слишком было холодно, слишком темно, слишком сыро.

И все же я поехала. Я проехала мимо поворота к «шалашу» Джерниганов дальше по дороге к домику Баскомба. Стайка воркующих голубей взлетела в небо с разбитого асфальта. Летите, голуби, летите, подумала я. Летите домой, прочь отсюда.

Холодный фронт принес дождь и сильный ветер. Дорога была усыпана поломанными ветками и, как ковром, укрыта опавшей листвой. Тут и там кусочки розовой ленты торчали из листвы. Флажки. Значит ли это, что собственность уже продана? И кто покупатель? Уилл? Может, в конечном итоге у него все же появится луг для голубиной охоты.

Я оставила «вольво» на том самом месте, где оставляла его в свой прошлый визит, и мысленно поздравила себя с тем, что оделась по погоде. Поколебавшись минуту, я все же достала из багажника деревянный метр.

Обойдя домик стороной, я подошла к кромке воды и тут же мысленно себя пожурила: если колодец был единственным источником пресной воды, то его должны были построить как можно ближе к дому.

Я расправила плечи и пошла обратно. Поднимаясь на пологий холм, я попробовала представить здесь маму. Гуляла ли она по этому лесу, собирая листья для моей коллекции? Сидела ли на веранде со своим любовником? Качалась ли на качелях? Может, Дарвис Кейн катал ее вечерами на лодке и они вместе любовались луной?.. Я пыталась понять, что давало ей такое времяпрепровождение? Может, для мамы это был единственный способ уйти от унылого однообразия семейной жизни, от обязанностей жены и матери?..

Я попыталась представить, как мама душилась своими любимыми духами, как гладила отцовские носовые платки, как собирала мне завтраки в школу. Я пыталась сопоставить и как-то примирить эти мои воспоминания с тем, что рассказала мне о ней Соня. Джаннин, юная, жаждущая запретного плода, ищущая приключений.

Я чувствовала, как во мне растет напряжение при приближении к домику. Я решила не смотреть на него. Ее там не было. Больше не было. Я яростно размахивала метром, срубая сорняки. Тут моя трость натолкнулась на что-то твердое, и я опустила глаза. Похоже, здесь была мусорная куча. Поскольку отсюда мусор не вывозился, большинство людей его просто сжигали. Обуглившиеся древние пеньки стояли по кругу — тут было кострище. Палка же моя наткнулась на полусгнившую жестяную банку.

Я пошла по кругу. Я шла наугад, разрываясь между желанием найти то, что искала, и страхом это обнаружить. Под ногами шуршали листья, хрустели ветки. И вдруг я услышала голоса — они доносились со стороны владения Джерниганов.

Я уже вытащила ключи от машины из кармана, готовясь пуститься наутек, но тут я узнала один из голосов — то был голос Большого Дрю.

— Да, он запустил этот участок до дерьмового состояния. Никто тут никогда не жил, но сейчас это едва ли важно.

Я смотрела, как два человека показались из-за деревьев. Мужчины были одеты, как я, только на них были еще оранжевые жилетки, что носят охотники, и бейсболки. Да, то действительно был Дрю, а рядом с ним его сын — Эй-Джи.

Я могла бы прямо сейчас уехать. Сесть в машину, и только меня и видели. Но Эй-Джи узнал мою машину. И он стал бы задавать мне вопросы. Начались бы взаимные упреки и прочее. Уходить было поздно.

Мужчины подошли ближе, и я увидела, что Дрю озадачен моим присутствием здесь.

— Кили? — с расстояния нескольких ярдов крикнул Эй-Джи. — Это ты?

— Это я, — мрачно ответила я. Я завернула крышку термоса и убрала его обратно в машину и стала ждать.

— Здравствуй, Кили, — сказал Дрю, приблизившись.

— Привет, — холодно откликнулась я.

— Что ты тут делаешь? Это частная собственность, знаешь ли, — сказал он.

— Я знаю. Это собственность Баскомба. Я думаю, он ничего не имел бы против того, чтобы я сюда приехала и побродила здесь.

— Зачем тебе это? — со смехом спросил Эй-Джи. — Тут ничего нет. Дом развалился. Если кого-то и встретишь, то только змей или ядовитый плющ. А еще пауков. Ты же ненавидишь пауков.

— Я кое-что ищу, — сказала я. — Заброшенный колодец.

— Зачем? — спросил Эй-Джи. — Спроси своего отца.

Дрю прищурился.

Эй-Джи переводил взгляд с меня на отца и обратно.

— Пап?

— Я не знаю, о чем она, — сказал Дрю.

— Неужели? — удивилась я. — Как насчет того, чтобы я задала вам пару вопросов? К примеру, что вы тут делаете? — Я зло уставилась на Дрю. — Это ведь частная собственность.

— Теперь это наша собственность, — вызвался отвечать Эй-Джи. — Винс нам ее продал. Вся бухта теперь наша. У нас даже есть покупатель. — Он усмехнулся. — Классно, да? Теперь сюда просто так не войдешь. Место для избранных. — Эй-Джи многозначительно посмотрел на меня. — Я хочу оставить этот участок себе. Как только его приведут в порядок, снесут старье, здесь будет самый лучший вид на озеро в округе. Даже лучше, чем был. А что за колодец?

— Спроси своего отца, — сказала я. — Он может рассказать очень интересную историю. Что-то вроде детектива.

— Пап? — с некоторой тревогой и озадаченностью спросил у отца Эй-Джи. — Я не понимаю.

— Кили сумасшедшая, — сказал Дрю. — Как это ни печально, но это факт. Если та сцена, что она закатила тебе на репетиции свадебного ужина, тебе ничего не доказала, то сейчас ты можешь в этом убедиться. — Дрю положил руку на плечо Эй-Джи. — Пошли. Я сказал матери, что мы вернемся до завтрака.

— Ах, ну да, это же часть уговора между вами и Джи-Джи, и вы не нарушали его все эти годы. — Теперь тон у меня был непринужденный, почти светский. — Можно покуролесить всю ночь, делать что заблагорассудится, с кем заблагорассудится, лишь бы садиться завтракать всей семьей — вы, она и дети?

— Кили! — резко перебил меня Эй-Джи. — Довольно.

— Спроси своего отца насчет колодца, — сказала я снова. — Он ведь тебе так и не ответил.

— Папа?

Дрю развернулся к нам спиной и пошел через лес.

— Встретимся возле джипа, — бросил он сыну через плечо. Эй-Джи не знал, чью сторону принимать.

— Почему ты не отвечала на мои звонки? Что на тебя нашло?

— Расскажи сыну насчет колодца, — крикнула я вслед Дрю и побежала следом за ним. — Давай, Дрю. Расскажи ему обо всех вечеринках, что устраивали тут, в домике Баскомба.

Дрю остановился, развернулся и пошел на меня.

— Заткнись, — зашипел он. Теперь уже Эй-Джи ко мне подбежал.

— Эй, вы, какого черта вы не поделили?

Дрю покачал головой, словно хотел предупредить меня, но было слишком поздно.

— Они раньше называли это местечко охотничьи домиком, — крикнула я, указывая на развалившуюся хибару. — Охота на кошечек — вот чем они занимались. Вот сюда Винс Баскомб приводил свою подружку. Сестру моей матери, Соню Уайрик. Замечательное любовное гнездышко для женатых мужчин. И Винс был щедрым — он умел делиться. У твоего отца были ключи. И он тоже приводил туда свою подружку — Лорну Пламмер!

Эй-Джи остолбенел. Он выглядел так, словно ему дали пощечину.

— Мать Пейдж? — прошептал он, глядя на отца. — Ты и миссис Пламмер?

Дрю даже не потрудился этого отрицать.

— И моя мать приезжала сюда со своим бойфрендом. Дарвисом Кейном. С тем мужчиной, с которым якобы она сбежала много лет назад. Помнишь, Дрю? Это были классные вечеринки — праздник для гуляк, верно?

Дрю Джерниган замер. Я помнила, как Соня описывала его — каким он был в ту ночь, как умерла мама.

— Винс Баскомб мне все рассказал, — сказала я наконец. Дрю поморщился — едва заметно, но хотя бы стало понятно, что он живой, а не превратился в статую.

— Они все там были в ту ночь, — пояснила я для Эй-Джи. — Твой отец и Лорна. Моя мама и Дарвис Кейн. Кейн напился. Он ударил мать по лицу, а затем уехал. Когда он вернулся, у него было ружье. Была борьба, ружье выстрелило, и мама оказалась убита.

Эй-Джи, судя по виду, был в ужасе.

— Отец?

Дрю все еще стоял как каменное изваяние.

Я кивнула в сторону домика.

— Она умерла. Прямо там. Никто не поехал за помощью. Никто не вызвал полицию. Они заботились лишь о том, как прикрыть свои задницы. Твой отец и Лорна оттащили тело матери к колодцу и сбросили его туда. А потом засыпали камнями.

Эй-Джи сморщился как от боли.

— А потом они вернулись в город, как ни в чем не бывало, — продолжила я. — Готова поспорить, что и в то утро он успел приехать к Джи-Джи до того, как она подала завтрак. Верно, Дрю?

И тут я набросилась на него с кулаками.

— Ведь так, Дрю? Вы с Джи-Джи и мальчиками завтракали вместе в то утро, а я так больше никогда и не увидела свою мать. Ты, сукин сын! — кричала я, стараясь исцарапать ему лицо. — И все эти годы она лежала тут, а мы не знали.

Эй-Джи перехватил меня за запястья и оттащил от отца. Он заломил мне руки за спину, но я вырвалась. Я не могла, физически не могла вынести, чтобы меня успокаивал он. Никто не мог дать мне успокоения. Сегодня — никто.

Я вытерла нос рукавом.

— Покажи мне колодец, — дрогнувшим голосом сказала я. — Мы хотим привезти ее домой. Мой отец хочет похоронить жену. Хотя бы на это у тебя хватит порядочности?

— Папа? — спросил Эй-Джи. Дрю лишь покачал головой.

— Скажи ей, где этот чертов колодец! — закричал Эй-Джи. — Отец, хоть это ты обязан для них сделать!

Дрю вздохнул и показал на озеро:

— Он там. Когда в штате построили плотину, чтобы сделать водохранилище, вся эта территория оказалась затоплена. Это случилось примерно через месяц после тех событий. Джаннин где-то там. Над ней вода — футов двадцать, тридцать.

— Я не верю тебе, — сказала я. — Я спрошу Баскомба. Я привезу его сюда. Он покажет.

— Винс умер, — сказал Эй-Джи. — Во вторник. В среду его похоронили.

— Бедный ублюдок, — сказал Дрю. Он окинул меня холодно-оценивающим взглядом. — Не суди других сгоряча, Кили. Твоя мать была дешевой потаскушкой. Считай, что мы просто пощадили твоего отца, не сказав ему, какой она была на самом деле. — На губах Дрю была циничная усмешка. — Но не печалься. Эта тайна останется тайной. — Он повернулся и посмотрел на Эй-Джи: — Ты идешь?

Эй-Джи помотал головой. Я смотрела, как Дрю шагает через лес, к дому, к всепрощающей жене, и меня снова разобрало.

— Сукин сын! — закричала я ему вслед, опускаясь на холодную мокрую землю. — Ты мог бы не оставлять ее там, ты, сукин сын!

— Кили, — сказал Эй-Джи, опускаясь на корточки рядом со мной и обнимая меня за плечи. — Можно я отвезу тебя домой?

Я стряхнула его руку.

— Не смей ко мне прикасаться.

Глава 65

В субботу вечером я себе устроила праздник. Закуска была самой простой — чипсы и коктейль «Маргарита» из банки. В качестве развлекательной программы я посмотрела по телику старый фильм с Ширли Маклейн «Гамбит», в котором с помощью магии кино и грима Ширли и Майкл Кейн умудрились убедить мир, что Ширли была реинкарнированной азиатской богиней.

Телефон звонил раз десять, но поскольку определитель номера сообщал мне, что это Эй-Джи, и поскольку я уже была на взводе, я просто отключила звук звонка, чтобы нам с Ширли никто не мешал наслаждаться вечером.

В воскресенье я проснулась около полудня, и во рту у меня пахло так, словно там сдохла мышь. Приняв душ, я приготовила себе яичницу с беконом, а потом без дела слонялась по квартире.

Опять зазвонил телефон. На всякий случай я взглянула на определитель — а вдруг это Эй-Джи? Но это был не он. Звонила женщина из проката автомобилей.

— Вы не сдали фургон, — сказала она с обвиняющей интонацией, — хотя должны были сделать это вчера. Мисс Мердок, у нас эта машина заказана, и ее должны в четыре забрать.

— Да, — сказала я, ударив себя по лбу. Совсем забыла. — К четырем он у вас будет.

— К трем, — поправила меня женщина. — Нам нужен час, чтобы привести его в порядок, перед тем как сдать новому заказчику.

Я повесила трубку и подошла к окну. Фургон был там, где я оставила его в пятницу. И он был полон мебели. Мебели, которая теперь принадлежала Уиллу Махони, который больше не был моим клиентом.

— Дерьмо, — сказала я, позвонив Остину. Приятеля дома не оказалось, и я попыталась дозвониться до отца, но безуспешно. Его телефон был переключен на автоответчик. Папа, дожив до пятидесяти с лишним лет, наконец-то начал вести активную жизнь, гораздо более активную, нежели его тридцатидвухлетняя дочь.

Я вышла из дома и залезла в машину. Меньше всего мне хотелось обращаться за помощью к Уиллу, но другого выхода не было. В любом случае это была его мебель. Почему я должна убивать себя, разгружая ее?

Ворота перед Малберри-Хилл были открыты. Подъехав к поляне, я увидела у кромки пруда два пикапа — большой серебристый «форд» Адама, такой же крупный и основательный, как и сам Адам, и еще один незнакомый грузовик, но это не имело значения. Шансы на то, что хозяином этой машины был мужчина, были достаточно высоки. Значит, его можно будет уговорить разгрузить мой фургон, за деньги, разумеется.

Я поставила «вольво» рядом с машиной Адама и вышла. Издалека доносился шум мотора и ни с чем не сравнимый запах солярки. Когда я подошла поближе, мне стало понятно, откуда этот шум и этот запах. Громадный насос стоял на земле, и толстый шланг шел от насоса к пруду, перекачивая из него воду в толстый шланг на другом берегу.

Судя по всему, у мужчин утро тоже выдалось тяжелым. Кусты роз были выкорчеваны и погружены в грузовик, как, впрочем, и кованая мебель. Из громадного деревянного контейнера в кузове доносилось кваканье и шипение, так что о его содержимом догадаться было нетрудно.

Адам и другой парень стояли посреди пруда в резиновых сапогах, не зная, как подступиться к фонтану.

— Эй, Адам, — позвала я его, подойдя к кромке воды.

— Привет, Кили, — сказал он и помахал мне рукой.

— Чем это вы занимаетесь? — спросила я.

— Сносим фонтан и осушаем пруд, — сказал с усмешкой Адам. — Босс приказал.

— Человек ничего не понимает в искусстве, — сказала я, подмигнув Адаму.

— И не говори, — сказал Адам. — А ты разве не уволена? — спросил он, склонив голову набок.

— Нет, я сама ушла, — ответила я. — Но у меня тут груз, который я должна была поставить. — Я махнула рукой в сторону фургона. — Здесь полно мебели. Все для Малберри-Хилл. Мне нужно к трем его освободить и вернуть в прокат. Вы не могли бы меня выручить? — Я захлопала ресницами. — Пожалуйста!

— Конечно. Как только вытащим отсюда эту статую и выкачаем из пруда воду. Тебе придется немного подождать. Поможешь занести мебель, Джордж?

— Без проблем, — сказал Джордж. — Вот только расправлюсь с этими конями.

— Это волшебные единороги, — сообщила я. — Мифические существа, между прочим.

— Это хорошо, — рассмеялся Джордж. — Мы как раз должны сделать так, чтобы они исчезли. По волшебству.

Он забрался на верхушку толстого бетонного столба, который поддерживал статую, обнял ее и потянул. Лицо перекосило от усилия, но единороги стояли как вкопанные.

— Ни фига, — констатировал Джордж. — Их, наверное, цементом залили.

— Ну что же, нам надо их расшевелить, — сказал Адам. — Босс сказал, что ради нашего же блага надо сделать так, чтобы к его приезду их тут не было. И ты знаешь, у мистера Махони было такое лицо, что я понял — лучше его не гневить. — С этими словами Адам полез из пруда к грузовику, откуда вытащил жутковатого вида кувалды в количестве двух штук.

— То, что надо, — сказал Джордж, взяв одну из кувалд. Он обошел единорогов, подыскивая лучшее место для удара и, особо не церемонясь, размахнулся и как следует ударил. — Ух, — проворчал он. Маленький кусочек бетона отвалился с одного края.

Адам занял позицию у второго единорога и тоже принялся по нему колотить. Парни дружно били по единорогам, а вода в пруду между тем медленно убывала. Я прислонилась к багажнику машины и стала смотреть шоу.

Внезапно на подъездной дороге появился маленький белый «порше-бокстер», несущийся на полной скорости. Завизжали тормоза, машина остановилась рядом с автомобилем Адама, и женщина в белом шелковом костюме для тенниса выскочила со стороны сиденья водителя и кинулась к Адаму и Джорджу.

— Что тут происходит? — завизжала Стефани. — Что вы, уроды, делаете с моим прудом?

И, словно по сигналу, Эрвин прыгнул на приборную доску машины и начал лаять изо всех своих собачьих сил.

— Убирайтесь прочь от моих статуй! — потребовала Стефани, подойдя к краю пруда. — Не смейте касаться моих единорогов.

— Сожалею, мэм, — крикнул ей Адам, — но это приказ босса. Он хочет вернуть свое поле обратно.

— Пусть только попробует вернуть его обратно! — заявила Стефани. — Фонтан останется там, где был. А теперь проваливайте прочь отсюда и забирайте свой насос.

Джордж оперся на кувалду и стал ждать распоряжений прораба.

Адам лишь головой покачал:

— Мадам, мне очень жаль, но Уилл хочет, чтобы фонтан отсюда убрали. И пруд тоже. А платит мне он.

Адам замахнулся кувалдой и вновь ударил по единорогу, Джордж сделал то же самое со своей статуей.

Браво! Мне хотелось зааплодировать. Молодцы, ребята. Впервые за все время Стефани оглянулась и увидела меня.

— Кили, — взмолилась она, — эти идиоты рушат статуи. Заставьте их прекратить.

— Я не могу, — сказала я. — Разве вы не слышали? И потом, я больше тут не работаю. Я уволена и больше ни за что тут не отвечаю.

Стефани сверкнула глазами.

— Ну что же, зато я не уволена. — Она ударила в ладоши. — Вы что, не поняли? Прекратите это немедленно. Это очень дорогая скульптура. Я заказала ее в Италии. Это минимизированная версия Везувия.

Ну, я бы ни за что не подумала, что этих зверей сделали в Италии. Скорее тут постарался какой-то местный умелец. Эрвин, похоже, тоже был возмущен происходящим, он выскочил из машины и принялся носиться кругами, не переставая энергично лаять.

— Простите, мадам, — повторил Адам. — Приказ босса. — Он размахнулся и ударил, и на этот раз от морды единорога отвалился приличный кусок. С шумом он упал на дно бывшего пруда.

Стефани завизжала так, будто кусок отвалился от нее самой.

— Прекратите!

Не желая отставать от Адама, Джордж размахнулся и тоже хорошенько ударил по статуе. Теперь вместо фонтана с единорогами Стефани могла созерцать модернизированную версию «Молотобойцев». Когда кусок от хвоста одной из статуй просвистел мимо моего уха, я решила на всякий случай пригнуться.

Но Стефани была бесстрашна.

— Я сказала, прекратить! — завизжала она во всю глотку. — Прекратить! Прекратить! Прекратить! — Она подпрыгивала от избытка чувств, и Эрвин тявкал ей в такт.

Когда кувалда Адама расправилась с магическим рогом, у Стефани началась паника. Она вдруг залезла в пруд в надежде завладеть кувалдой Адама, но он успел предугадать ее намерения и отскочил от Стефани, сама же она плюхнулась в грязную жижу.

Но вода не умерила ее пыл. Когда Стефани поднялась, отплевываясь и отряхиваясь, Адам допустил серьезный тактический промах. Он зазевался. И Стефани успела нанести ему удар в солнечное сплетение.

Адам попятился, уронил кувалду и согнулся пополам от боли. Джордж, широко раскрыв от удивления глаза, бросился наутек от разгневанной фурии.

Эрвин поддерживал хозяйку яростным лаем.

Теперь уже Стефани нырнула за кувалдой, подняла ее и пошла на Адама, который, за неимением иного места для укрытия, спрятался за покалеченным единорогом.

— Убирайся от моего единорога, негодяй, — сказала Стефани, наступая на Адама с кувалдой наперевес. — Я серьезно. Убирайся от моего «Везувио» или я сейчас тебя кастрирую! Я сейчас отрублю тебе яйца и скормлю их рыбам!

— Стефани!

Потрясенный голос прорезал прохладный утренний воздух, словно горячий нож. Развернувшись, мы увидели Уилла. Он стоял, уперев руки в бока, а лицо его выражало одновременно шок и отвращение.

И, словно получив суфлерскую подсказку, Стефани уронила кувалду и ударилась в слезы.

— О, Уилл, — завыла она и побрела к нему по колено в воде. — Посмотри, что они сделали. Они раскромсали «Везувио»! Я пыталась остановить их, но Адам на меня набросился. Он стал угрожать мне этой штуковиной. Я в жизни не переживала такого страха.

Она уже успела добраться до берега и пыталась вылезти, но, похоже, ее сделанные на заказ кроссовки не были предназначены для такого рода упражнений.

— Уилл, — захныкала Стефани, скользя по жирной красной грязи — весь ее белый шелковый наряд перепачкан, светлые волосы прилипли к черепу, а намокшая тушь стекала по щекам.

Неожиданно Стефани не удержалась на ногах и плюхнулась в жирную жижу.

— Господи, — сказал Уилл и пошел к дому.

— Уилл, — заплакала Стефани, поднимаясь на ноги и протягивая к нему руки. Я не могла больше на это смотреть и помогла ей выбраться на берег. Стефани упала на газон, дыша, словно выброшенная на берег рыба. Эрвин прискакал к хозяйке, заскулил и стал лизать ее лицо.

Глава 66

— Это все? — спросил Уилл, заглянув в открытую дверь грузового отсека фургона.

— Да, — сказала я. — Надеюсь, вы уже видели счета.

— И куда все это ставить? — спросил он, сердито глядя на меня.

— Куда хотите, — сказала я. — Это ваш дом.

— Я хочу сказать, куда ВЫ хотите все это поставить?

— Я больше на вас не работаю, так что это не имеет значения. Может, вам стоит спросить Стефани?

— Не смешно, — сказал Уилл. Он пожевал щеку с внутренней стороны и посмотрел на Адама с Джорджем, которые уже ждали с тележкой у разгрузочного трапа. — Кили, — сказал он, наконец, — вы не могли бы пройти со мной в библиотеку?

Я посмотрела на часы.

— Ладно. Но только на минуту. Этот фургон я должна вернуть в прокат через полчаса.

— Я заплачу за лишний день, — сказал Уилл и снова посмотрел на Адама и Джорджа. — Почему бы вам, ребята, не сходить на кухню и не приготовить себе что-нибудь перекусить? Бутерброды, например.

Я прошла в библиотеку. Уилл осторожно закрыл за собой дверь и жестом указал на единственное кресло в комнате.

— Не хотите присесть?

— Спасибо, — сказала я и опустилась на край кресла, сложив руки на столешнице письменного стола.

Уилл заходил кругами. Он полез в один из ящиков книжного шкафа и достал оттуда толстый том в кожаном переплете.

— Кили, — сказал он тихо, не отрывая глаз от перелистываемых страниц, — я был осел.

— Вы к себе несправедливы, — сказала я.

— Нет, правда. Я был ослом во многих смыслах. И насчет Стефани. И насчет этого дома. И насчет того, что вы виноваты в том бедствии, что обрушилось на луг для голубиной охоты, насчет всего. Я… я ударился в какую-то безумную фантазию, а затем сосредоточился на том, чтобы вернуть к жизни «Лавинг кап», и, пожалуй, потерял связь с реальностью. — Уилл поднял глаза и криво усмехнулся. — Единственное, в чем я поступил правильно с того дня, как переехал сюда, это то, что я нанял вас на работу.

— Возможно.

Он снова уткнулся в книгу.

— Вы были правы относительно Стефани. Правы во всем. Она… как бы сказать… не заинтересована жить в Мэдисоне все время.

— И как, интересно, вам удалось это понять? — сказала я.

— Вчера мне звонил брокер. Он хотел назначить со мной встречу, чтобы внести дом в список на продажу.

— Этот дом? — Я была шокирована. Уилл кивнул.

— Он работает на какое-то агентство по недвижимости в Атланте, которое занимается тем, что у них называется эксклюзивной собственностью. Он показывал Стефани дома в Бакхеде, и, как я догадываюсь, она обмолвилась о том, что я владею поместьем здесь и что мы в конечном итоге будем его продавать. Этот звонок послужил толчком к тому, чтобы у меня открылись глаза. Я позвонил Стефани, как только закончил разговор с тем парнем, и, конечно, она попыталась все отрицать, но я успел выяснить и то, как зовут этого парня, и название агентства, так что ей не удалось отвертеться.

— О, — сказала я, — сожалею, что вы узнали обо всем таким образом.

Уилл вздохнул.

— Лучше поздно, чем никогда. Во всяком случае, я хочу перед вами извиниться. И я на самом деле очень хочу, чтобы вы снова вернулись работать ко мне. Я хочу, чтобы вы закончили Малберри-Хилл.

Теперь он стоял прямо перед столом и смотрел на меня сверху вниз.

— Вам никто не будет мешать. Честное слово.

Я должна была обдумать это предложение.

— А как насчет сроков? Должна ли я по-прежнему пытаться закончить работу ко Дню благодарения?

Уилл достал из кармана своих брюк маленькую черную бархатную коробочку, грустно на нее посмотрел, а потом убрал снова в карман.

— Больше никаких сроков. Работайте столько, сколько вам потребуется.

Глава 67

В среду Глория вернулась с почты с маленьким свертком, который она положила передо мной на стол.

— Открой его, — велела она.

Я открыла бандероль, подцепив край ножницами, и оттуда выпала прямоугольная картонная коробочка. Я раскрыла ее и увидела черно-белую художественную фотографию Джаннин Мердок. На ней была такая же мантия, которая была у меня на выпускной фотографии. Темные волосы ее были начесаны, а концы подкручены, губы слегка приоткрыты в лучезарной улыбке.

Глория встала у меня за спиной, разглядывая фотографию.

— Тебе нравится? Я кивнула.

— Откуда она у тебя?

— От Сони Уайрик, — сказала она. — Она позвонила мне вскоре после того, как ты с ней встретилась во второй раз, и сказала, что ей хочется сделать хоть что-то, чтобы отчасти загладить свою вину. Мы поговорили. Я же сказала ей, что ты очень переживала, и что Винсент Баскомб умер. А еще о том, что сказал Дрю — что мы никогда не сможем получить тело твоей мамы. Соня пообещала, что если ей удастся отыскать одну вещь, то она передаст ее тебе. Я думаю, что это та самая вещь.

— А от меня взамен требуется простить и забыть?

— Это тебе решать, — сказала Глория. Я обернулась.

— А что бы сделала ты?

— Я? — спросила она. — Я думаю, что захотела бы облегчить свою ношу. Сейчас, Кили, ты несешь на себе огромное количество черных мыслей. Ты ненавидишь Дрю Джернигана. Ненавидишь Лорну Пламмер. Ненавидишь Соню. Дарвиса Кейна. И знаешь что? Вряд ли тебе это идет на пользу. Соне действительно не по себе, она, возможно, единственная из всех, у кого еще есть совесть.

— Я хочу, чтобы им было больно, — сказала я. — Я хочу, чтобы нашли Дарвиса Кейна. Я хочу, чтобы его посадили в тюрьму за то, что он убил мою мать!

Глория села за стол с почтой и стала перебирать пришедшую корреспонденцию.

— Послушай, — сказала она. — Я не собиралась тебе об этом говорить, но я не могу видеть, как ты столько сил тратишь впустую — а результат лишь тот, что тебе становится еще хуже. Я поговорила с Ховардом Бэнксом о Дарвисе Кейне, и он навел кое-какие справки.

— Ты говорила с шерифом Бэнксом? — с надеждой в голосе спросила я. — Он знает, где искать Кейна?

— Нет, — сказала Глория. — Ховард выяснил «послужной список» Кейна по криминальным делам. В конце семидесятых — начале девяностых он был уличен в подделке почтовых и банковских чеков, а также в краже машин. Его освободили из тюрьмы Бейкерсфилд, штат Калифорния, в 1997 году. А после этого ничего найти не удалось.

— Возможно, он еще жив, — сказала я. — Детектив, которого нанял отец, может его отыскать.

— Нет, — решительно сказала Глория. — Никаких больше детективов и никаких поисков. Ховард говорит, что Дарвис, скорее всего,умер. Дарвис Кейн всю жизнь ходил по лезвию ножа. Велика вероятность того, что его убил кто-то из его же дружков-преступников. Так что все. Конец истории.

— Ты рассказала шерифу о той роли, что сыграл в смерти моей мамы Дрю Джерниган? — спросила я.

— Он уже знал, — сказала Глория. — Винсент позвонил ему и попросил прийти к нему домой буквально за пару дней до смерти. Видно, он не хотел уносить свою тайну в могилу.

— Тогда почему Дрю не в тюрьме?

— Потому что Дрю Джерниган все отрицал, — сказала Глория. — А поскольку тело не найдено, то и доказательств нет. Послушай, Кили, — сурово сказала Глория, — я хочу, чтобы ты успокоилась. Твой отец тоже этого хочет. Джаннин мертва уже двадцать пять лет. И на этом все.

Я поставила мамин портрет перед настольной лампой. Для него понадобится хорошая рамка. Лучше всего серебряная — она отлично подойдет к черно-белому снимку.

— Хорошо. Пусть все останется как есть, — сказала я тихо. — Не надо возмездия. Мы ведь не в каком-то дешевом телесериале. Никакого возмездия за смерть Джаннин.

— Ну, — сказала Глория задумчиво, — может, все-таки какое-то возмездие все же есть. — И она блеснула своей неотразимой улыбкой. — Я на днях проходила мимо «Мэдисон мьючел» и зашла проверить, поставили ли консольные столы, что я заказывала для конференц-зала. И догадайся, кто у них с сегодняшнего дня президент?

— Дрю, — сказала я. — Он всегда был президентом, сколько я себя помню.

— А вот и нет, — ехидно усмехнулась Глория. — Теперь там сидит Кайл. Если верить новому кассиру, у них там недавно прошла пертурбация. На последнем ежеквартальном собрании совета Дрю был переизбран тайным голосованием.

— Неужели такое может быть? — спросила я. — Это же семейный банк. Совет директоров целиком состоит из Джерниганов.

Глория покачала головой:

— Не совсем. Джи-Джи, Эй-Джи и Кайл — вот совет директоров. И теперь они трое имеют контрольный пакет. Думаю, тот визит, что нанес к ним домой шериф, и те вопросы, что он задавал Дрю, так или иначе привлекли внимание Джи-Джи. И еще я слышала, что Дрю слишком много времени проводил с Джобет, бывшей главной кассиршей. Так что теперь Джобет на улице, и, судя по тому, что я слышала, Дрю тоже. Хотя улица эта очень милая. Джи-Джи решила оставить за собой «Оукс» и дом в Каскавилле. Она решила, что Дрю может иметь дом в Хайлендс.

— Выходит, Кайл — президент «Мэдисон мьючел»? — спросила я. — Эй-Джи в Чикаго, учится на брокера по ссудам. А Дрю вне игры? Это правда?

— Правда, — сказала Глория и потянулась к телефону. — Думаю, мне надо Кайлу позвонить. Этот новый офис, который он теперь займет, будет нуждаться в некоторой доработке.

Глава 68

Сразу после Дня благодарения отслужили заупокойную по маме. Верный своему слову, Уилл тихо купил все участки в бухте, принадлежащие Джерниганам, включая — и это было его непреложное требование — и домик Баскомба. Первое, что он сделал, став владельцем собственности, — сжег все, что осталось от старой хижины, и заменил доски на пристани.

Итак, в тот солнечный субботний день все пятеро — я, Глория, папа, Серена и Остин — стояли на краю пристани и молча прощались с Джаннин Марри Мердок.

Остин сделал красивый венок из маргариток, маминых любимых цветов, с одной толстой свечой, установленной посередине, и, после того, как пастор произнес все положенные слова, мы опустили этот венок в озеро, и он поплыл.

Через какое-то время священник ушел — ему надо было готовиться к воскресной проповеди, а мы остались. Выпили немного вина, поплакали и ушли только после того, как свеча посреди венка догорела и погасла.

Ровно через месяц, в канун Рождества, мы, все пятеро, и священник принимали участие уже в другой церемонии, где венки и цветы присутствовали даже в большем количестве, но в иной аранжировке.

Остин превзошел самого себя, украшая цветами Малберри-Хилл. Два огромных венка из остролиста, украшенные сияющими яблоками, грушами, лимонами, плодами лайма и ананаса в обрамлении красных бархатных лент, висели на кованых воротах дома, рядом с плакатом, приветствовавшим прибывавших на свадьбу гостей. Он украсил весь подъездной путь сотнями стеклянных шаров, в каждый из которых была помещена толстая красная свеча. Все стволы деревьев дубовой аллеи были по спирали обмотаны белыми светящимися нитями, а веранду дома по всей длине украшали композиции из еловых веток с вкраплениями вощеных листьев магнолии, красными ягодами и сухоцветами. Светящиеся огоньки окутали ель длиной шесть футов, красовавшуюся на балконе второго этажа над парадным входом, а дверь парадного входа с обоих флангов охраняли две бронзовые статуи архангела Гавриила, так что архангельские трубы перекрещивались над парадной дверью.

А возле входа стоял сияющий и белоснежный «кадиллак Коуп де Виль» образца 1959 года — любимая папина модель.

После того, как Стефани слезла с моей шеи, я к первой неделе декабря без труда завершила оформление Малберри-Хилл. Уилл был так доволен, вернее сказать, был в таком восторге, что решил преподнести мне особый подарок на Рождество.

Отбросив скромность, скажу, что дом в эту ночь выглядел потрясающе. Просто сказочно. Освещен он был в основном свечами. В гостиной первого этажа, куда мы поставили большую голубую ель, привезенную из Северной Каролины, трещал огонь в камине. Каминная полка тоже была украшена остролистом, ветками ели и магнолии, перевязанными белыми лентами.

Я наняла струнный квартет. Музыканты играли во второй гостиной и так удачно там смотрелись, словно служили естественным дополнением к великолепной мебели и картинам.

Мисс Нэнси вызвалась заказать провиант и обслугу, и я, поскольку у меня самой забот был полон рот, с благодарностью приняла от нее эту услугу. Она притушила свет хрустальной старинной люстры. Массивный стол красного дерева покрывали льняные скатерти, на столе стояли серебряные подсвечники времен короля Георга, те, что я привезла из Нового Орлеана, и еще блюда с крохотными канапе, самыми изящными из тех, что мне довелось видеть.

До церемонии оставался час, и я весь день была занята, так что у меня и маковой росинки во рту не было. Решив, что никто не видит, я в одном шелковом халате и босиком шмыгнула вниз и схватила первое, что мне попалось на глаза — канапе с креветкой. Мисс Нэнси, одетая в бархатное темно-зеленое платье, застала меня на месте преступления.

Она шлепнула меня по руке, причем довольно чувствительно:

— Не смей. И убирайся поскорее наверх, пока гости не начали съезжаться. А то застанут тебя тут в одних подштанниках.

— А вот и мы, — послышалось за спиной.

Мы развернулись и увидели Остина, стоявшего в дверях столовой. Он был одет в джинсы и белую поварскую куртку. Двое мужчин в белых рубашках и смокингах стояли позади него, едва удерживая самый большой свадебный торт из тех, что мне доводилось видеть.

— Господи! — только и сказала мисс Нэнси.

— Поставьте его туда, на буфет, — приказал Остин. — И не разбейте эти бокалы «Стюбен». Нравится? — спросил он, когда мужчины скрылись на кухне.

Нэнси и я придирчиво осматривали торт. Сам торт представлял собой уменьшенную копию Малберри-Хилл, там даже елка была — ее роль выполняла крохотная веточка розмарина, украшенная серебристыми бусинками из сахарной глазури.

— Потрясающе! — выдохнула я. — Как тебе это удалось? Неужели ты сам его сделал?

— Все сам. Пришлось, правда, изучить подшивку за пять лет «Марта Стюарт ливинг», — сказал Остин с едва заметным бахвальством. — Лимонный торт, украшенный белой шоколадной глазурью, с дверями и окнами из марципана.

Наконец, он отошел от торта и неодобрительно посмотрел на меня.

— А ты почему еще в нижнем белье? Забыла, что через час у нас свадьба?

Мы трое налили себе по бокалу шампанского, закусили, чем Бог послал, и только тогда я побежала наверх одеваться. Я была в хозяйской спальне, сидела за трюмо, за которым должна была сидеть Стефани, и подкрашивала глаза тушью. Остин постучал и тут же зашел внутрь. Я едва не потеряла дар речи.

— Остин! — только и смогла сказать я. Он переоделся в черный смокинг от Армани, накрахмаленную белую рубашку с черными жемчужными запонками, с красным кушаком и галстуком-бабочкой в тон. На ногах у него были черные бархатные туфли с монограммой.

— Как я тебе? — спросил он и покрутился, чтобы я могла составить полное впечатление.

— Ты — божественно хорош! — сказала я, намеренно употребив его любимое слово. — Это все божественно. И ты самый лучший друг, который только может быть у девушки. — Я обняла его за шею и поцеловала прямо в губы.

Остин вывернулся из моих объятий и встал перед зеркалом в полный рост. Снова повертелся так и эдак, а потом погладил кушак.

— Как думаешь, это не слишком вычурно? Это из французского тартана.

— Неужели? — слросила я.

— Теперь я истинный Лефлер — господин Цветок, — сказал он и подмигнул мне. — Я сам придумал этот наряд. Как ты думаешь, он сгодится для Нового года?

— В Мэдисоне? — с сомнением переспросила я. — Думаю, для нашего города это слишком… элегантно.

— Да нет же, — капризно сказал Лефлер. — Для Нового Орлеана. Я встречаю Новый год в Новом Орлеане.

— С Робертом?! — Я была готова подпрыгнуть от радости.

— С кем же еще? — кокетливо сказал Остин. — А теперь, Кили, пожалуйста, одевайся.

— Все уже здесь? — спросила я.

— Почти все. Дом полон.

— Как там папа? Ты к нему заходил? Как он держится?

— Он немного нервничал. Пока я не подарил емуто, чтохотел. Я думаю, мне удалось поднять ему настроение.

— И что ты ему подарил?

— Маленькую серебряную фляжку, — сказал Остин. — Полную старого доброго скотча. Он глотнул и пришел в чувство.

— О Боже, — сказала я. — Пойди, вернись и забери ее у него. Мы не можем допустить, чтобы он раскис перед священником.

— С ним все будет в порядке. Не переживай. Он — молодец-огурец. Ты-то сама как?

— Я? Прекрасно.

— В самом деле? Тогда почему ты все еще сидишь тут растрепой, в то время как все сливки мэдисонского общества уже собрались внизу и ждут, когда заиграют марш Мендельсона?

— Я сейчас, — заверила я Остина. — Мне нужна всего одна минута, а потом я быстро оденусь. Я спущусь через пять минут, обещаю.

— Ты думаешь о маме, да? — спросил он.

Я кивнула. В моем горле стоял комок, который мешал говорить.

— Увидимся внизу, — сказал Остин, поцеловал меня в лоб и ушел.

Я села за трюмо и вытащила маленькую хрустальную склянку из вечерней сумочки. Я потрясла ее как следует, открыла пробку и втерла остатки духов «Джой» в кожу на запястьях и за ушами. Потом я надела платье, застегнула молнию и влезла в туфли от Маноло Бланик на самом высоком каблуке из тех, что продавались в этом сезоне. Я слегка сбрызнула лаком волосы, уложенные в самую замысловатую прическу из тех, что могла сочинить Мозелла, и взглянула в зеркало. Ну что ж, я готова.

Мне пришлось приподнимать шлейф платья, чтобы не наступить на него, когда я спускалась по ступеням. Внизу уже толпились гости, в воздухе витал аромат цветов, духов и свечного воска. Я пробралась сквозь толпу к камину, где терпеливо ждал пастор.

И вот уже квартет заиграл свадебный марш, и толпа дружно ахнула, когда Серена в длинном атласном вечернем костюме цвета слоновой кости с декольте в форме сердца пошла вниз по лестнице об руку с моим отцом.

Гости расступились, замигали вспышки фотоаппаратов, загудели машины. Глория стояла по другую сторону от камина, как и я, одетая в черный бархат. Только у меня платье было без рукавов с глубоким V-образным вырезом, а у нее — с длинными рукавами и вырезом поскромнее. У нас у обеих были букеты белых фрезий, что сделал для нас Остин, а у папы, который уже приближался к самодельному алтарю, в лацкане фрака была одна белая роза. Он весь сиял, и я подумала, что он сегодня самый красивый мужчина из всех присутствующих.

Волосы Серены были уложены наверх, чтобы открыть бриллиантовое колье, которое подарил ей отец в качестве свадебного подарка. Папа был на добрых шесть дюймов выше Серены и смотрел на нее с таким нескрываемым обожанием, что у меня слезы выступили на глазах от умиления. Я взглянула на Глорию. Она плакала. Я услышала всхлипывание слева от себя и поняла, что Остин тоже плачет как ребенок.

Полчаса спустя мы уже пили шампанское в столовой. Серена была против формальностей. Шампанское, хорошая еда, добрые друзья и никаких длинных речей.

Она отрезала кусок от торта и накормила им моего отца, который, судя по блеску в глазах, давно уже успел опорожнить подаренную Остином фляжку. Я почувствовала теплую ладонь на своем плече и, подняв взгляд, встретилась глазами с Уиллом. Он выглядел роскошно в своем черном смокинге, и его рыжие волосы, как всегда нуждавшиеся в стрижке, сверкали, словно медь в свете свечей.

— Красивый вечер, верно? — спросил он.

— Великолепный, — ответила я и, встав на цыпочки, поцеловала его в щеку. Но он повернулся, и мои губы на мгновение коснулись его губ.

— Спасибо за сегодняшний день, — сказала я Уиллу.

— За что? — спросил он. — Вы с Остином сделали всю тяжелую работу. Я просто вам не мешал.

— Вы тоже многое сделали, разве не так? Мы с отцом не знаем, как вас благодарить.

— Вам не обидно, что ваш отец женится? — спросил Уилл.

— Нисколько, — сказала я просто. — Они с Сереной — отличная пара. Словно подростки. Серена делает папу счастливым. И большего я не могу желать.

— Что, действительно никаких сожалений? — спросил Уилл.

— Насчет чего?

— Насчет Эй-Джи. Я скривила лицо.

— А как насчет вас? Есть сожаления по поводу Стефани?

— Господи! — сказал он. — Стоит только подумать, как далеко я зашел. Если бы не тот фонтан и истерика, которую Стефани из-за него закатила, если бы я случайно не увидел всего своими глазами…

— Она оказалась настоящей хулиганкой, верно?

— Точно, — сказал Уилл. Продолжая держать меня за талию, он чуть-чуть притянул меня ближе. — Ммм… Вкусно пахнет. Вы всегда так вкусно пахнете?

— Сегодня особый случай, — подчеркнула я.

— В тот раз, когда мы впервые встретились, тоже был особый случай, — сказал Уилл, усмехнувшись. — Насколько я припоминаю.

— Когда это? — И тут я вспомнила вечер репетиции свадебного ужина. — Господи! Как я, должно быть, выглядела тогда — перемазанная фруктовым коктейлем, злая как черт. Это была самая большая истерика в моей жизни. Не могу поверить, что вы видели, как я уродую машину Эй-Джи, и при этом не сказали ни слова. А потом выглядываете из своего нелепого желтого «кадиллака» и уличаете меня в незнании родного языка. Первое впечатление было отличным, ничего не скажешь?

— Вы были восхитительны, — заверил меня Уилл. — Как я мог после этого вас не нанять?

Как раз в этот момент подбежала моя кузина Джейни:

— Эй, ребята, скорее! Серена сейчас будет бросать свадебный букет. — Она схватила меня за руку и потащила за собой, в первые ряды жаждущих выйти замуж.

Белый «кадиллак», украшенный бантом, подъехал ко входу. Все дружно закричали, приветствуя выходящих из дома новобрачных. Серена повернулась к толпе спиной и бросила через голову букет. Джейни успела вырваться вперед и поймала его на лету.

Я вернулась в дом и налила себе шампанского. Квартет продолжал играть, гости не торопились уходить: кто-то сидел на диванах, кто-то стоял, кто-то ходил, разглядывая дом и восхищаясь талантом Остина, сумевшего так удачно украсить его цветами.

Я поднялась наверх, в хозяйскую спальню, которую на сегодняшний вечер присвоила себе компания родственников жениха и невесты, села за трюмо и принялась поправлять косметику. И тут вошел Уилл.

— О, — сказал он. — Извините, я думал, вы внизу.

— Ничего, — сказала я, вытирая под глазом. — Это ваш дом. И ваша спальня. Я уже закончила.

Я встала, повернулась к зеркалу спиной и поправила платье.

— Я забыл вам сказать. Вы сегодня просто ошеломляюще выглядите. Даже лучше, чем в тот вечер, когда мы встретились.

— Спасибо, — сказала я, краснея. От Уилла не так легко дождаться комплимента.

— Есть еще одна вещь, — сказал он, нахмурившись и приближаясь ко мне. — Это меня все время сводит с ума.

— Что именно? — Я обернулась и посмотрела в зеркало.

— Вот это, — сказал он, подойдя сзади. Он подцепил бретельку моего черного бюстгальтера, которая выглядывала из-под платья, а потом наклонился и поцеловал меня в плечо, затем в шею, в ямочку у горла, в мочку уха и, наконец, в губы.

И тут в его объятиях я забыла, где я и кто я. И я думаю, он тоже забыл. Рука Уилла нащупала молнию моего облегающего платья. Платье уже начало падать, когда я почувствовала, вернее, услышала, что в комнату кто-то заглянул.

— Давно, черт побери, пора, — проворчала мисс Нэнси, закрывая дверь. Затем она повернула замок на дверной ручке и, осторожно ступая по ступенькам, спустилась к гостям.

1

Компания, собирающая информацию о корпорациях в США.

2

Консервативная секта меннонитов